Елена

XVII

Погожие дни закончились. Утром солнце еще, правда, поднималось высоко над крышами домов, обещая теплую и ласковую погоду. Но уже к полудню тучи заволакивали небо и над городам, явно не вовремя опускались сумерки, на асфальте появлялись первые капельки, извещая прохожих о приближающемся длительном дожде или кратком, но бурном ливне. Холодные ветры проникали сквозь щели окон и дверей в квартиры.

Состояние здоровья Ивана Ивченко ухудшилось, поднялось артериальное давление.

— Не волнуйся, работай спокойно, Леночка, — неизменно отвечал отец на взволнованные расспросы по телефону. — Умирать нам рановато, не правда ли?

Но быть спокойной Лена не могла. С работы она спешила домой, прихватив с собой оригиналы для правки или папку с письмами. И у Саши было горячее время. Двух ребят проводили в армию, новых рабочих еще не взяли. Бригада отчаянно «штурмовала» план. Встречался он с Леной реже, главным образом в субботу, когда коллективно вычитывали в газетной полосе очередной его рассказ. Публиковали их теперь в «Заре» довольно часто, иллюстрируя рисунками, сделанными в цехе или на строящемся корабле.

— Пригласишь когда-нибудь в выходной? С отцом познакомишь? — спросил однажды Саша.

— Не время, Сашенька, он болен. Станет ему легче — пожалуйста. Да и у тебя вот-вот госэкзамены. И в бригаде дел полно. А познакомишься с папой, к нему заходить придется: все твои графики — под откос.

— А, может, ты просто не хочешь, о сокурснике своем думаешь?

— Как ты можешь? — возмутилась девушка.

Они остановились у парадной двери. Елена взялась за ручку.

— Не звони мне пока. Увидимся позже… сказала она и захлопнула входную дверь.

Быховский поплелся вниз.

— Все равно не уйду, — решил он и, остановившись у кромки тротуара, посмотрел на освещенные окна третьего этажа. Лена раздвинула занавеску, распахнула форточку. Саша еще долго стоял под домом, затем медленно побрел к себе.

На следующий день его и группу молодых рабочих пригласил к себе цеховой парторг:

— Братки, — сказал бывший моряк Семенюк, недавно избранный секретарем цехпарткома, — надо выполнять обязательства.

— А разве подводим, Платон Сергеевич? — раздались голоса.

— Никогда вы не подводили, братки, никогда: ни на море, ни на суше. На море, я думаю, и сейчас испытания судна пройдут успешно. А вот по шефству намечается у нас прорыв. Маловато людей на стройке кормоцеха в колхозе. Руководство решило ускорить темпы монтажа… Есть еще вопросы, ребята?

Вопросы были. И парторг разъяснил:

— Едете на месяц. Потом вас сменят. Начальником будет старший мастер Оглоблин. Повезет заводской автобус. С вами на несколько дней поедет агиткультбригада. Не отгораживайтесь от нее. Это я на тебя намекаю, Саша, — кивнул Семенюк, — прочитаешь колхозникам свои рассказы, они у тебя хорошо получаются, стихи, стенгазету поможешь выпустить. А ты, Костя, — обратился парторг к монтажнику Абросимову, — спой в клубе «Каховку», как у нас во Дворце пел.

Ну а Миша, — он посмотрел на слесаря Мищенко, — тебе на баяне подыграет. Условились? Вам все ясно?

— Ясно, — за всех сказал Мищенко.

— На сборы даются сутки, — продолжал парторг. — Кто по уважительной причине не может ехать, пусть скажет — заменим. Но помните, там так же важно, как на корабле и даже еще больше. Продукты питания для людей, сами грамотные и понимаете, — это тоже могущество страны. Поэтому я прошу вас, братки, покажите там все, на что вы способны, и что такое дружба рабочего класса с колхозниками. Очень прошу вас. Среди вас есть коммунисты и комсомольцы. Уверен, что они будут примером. Все понятно? Что ж, я пожелаю вам успехов. Приду провожать, — и Семенюк по очереди пожал руки всем отъезжающим.

«Кто по уважительной причине не может ехать — пусть скажет». Саша про себя повторил эти слова, когда выходил из красного уголка. Ему вспомнился вчерашний вечер, грустное и озабоченное лицо Елены, захлопнувшаяся перед ним дверь ее квартиры, ожидание у подъезда. Нет, он должен еще раз увидеть ее, без этого не может уехать. Саша еще раз почувствовал, насколько близка, дорога ему эта девушка. Немедленно к ней. Быховский остановил такси и с трудом уговорил шофера, ехавшего на пересмену, подвезти к редакции «Зари».

Машина проезжала по широким и ровным улицам города. Ажурный новый мост соединил два берега реки. Шумный старый рынок передвинулся подальше от центра, туда, где несколько лет назад еще была окраина. Теперь город, перешагнув свою бывшую окраину, ушел далеко вперед на многие километры. Выросли новые районы областного центра — нарядные, со своими Дворцами культуры, стадионами, школами, детскими садами, яслями. Саша всегда любил подмечать необычные черточки в облике родного города, радовался каждой новостройке, любовался приветливой шеренгой молодых тополей, будто зеленая лента протянувшихся вдоль улиц, яркими живыми коврами газонов, всегда радующих глаз волшебным, причудливым сочетанием красок.

Расплатившись с таксистом, Александр одним махом пробежал по лестнице и остановился у сельскохозяйственного отдела. Затем, отдышавшись, осторожно приоткрыл дверь. В комнате никого не было. Спустившись этажом ниже, Александр услышал голоса, доносившиеся из приоткрытых дверей кабинета печати. Тут всегда проводили редакционные собрания, совещания, летучки. Очевидно, обсуждали план работы. Марк, как обычно вставляя украинские слова в русскую речь, что-то настойчиво доказывал.

— Это сейчас самое важное, хлопцы. Коржова мы должны поднимать. И не только Коржова, а и его последователей. Скажете потом, что я брехал. Но я вам говорю: это движение перекинется на всю республику. Коржову еще дадут самую высшую награду.

— Марк прав, — послышался баритон Петренко. — Почин Коржова — одна из наших генеральных тем. Письма, которые мы получаем, подтверждают это. А насчет наград, то, видимо, у Марка Андреевича прямые связи с Президиумом Верховного Совета. Его информируют обо всем заранее.

Послышался смех.

Коржов! Саша уже слышал об его почине, вспомнил широкоскулого, коренастого человека с умными выразительными глазами. Портрет его не раз встречал в газете. Фотография Коржова висела рядом с Сашиной на областной Доске почета.

— Мы продолжим публиковать зарисовки, очерки: «Человек и коллектив», «Коммунисты и воспитание людей», — уже говорил Сергиенко.

— Хорошо! — это уже голос Петренко. — А что скажет промотдел?

— У нас возникла гениальная мысль, — бодро начал Сакасян. — Сейчас я вам расскажу.

Какая великая мысль осенила промотдельдев, Быховский не услышал. Кто-то захлопнул дверь кабинета печати. Александр в нетерпении зашагал по коридору. Сколько он успел прошагать, неизвестно, но, очевидно, немало, потому что совещание длилось долго. Наконец послышался шум сдвигаемых стульев, дверь отворилась, и в коридор вышли, поглядывая на часы, сотрудники редакции.

К Саше подошли Курганский и Сакасян. Помахал ему рукой Савочкин, подал руку Захаров. Лены не было. Быховский зашел в кабинет печати. Петренко что-то рисовал на макете, показывал Марку. Оба они были сосредоточены.

— Входи, — бросил Петренко. — Ко мне или к Марку?

— Мабуть ни к одному, ни к другому, — ответил Танчук.

Александр попробовал улыбнуться, но улыбка не получилась. Глаза его вопросительно смотрели на заведующего.

— К Лене? Так и скажи. Нема ее, друг. Срочно уехала в командировку.

Лоб Саши покрылся мелкими капельками.

— В командировку, — снова повторил Марк.

— Но у нее ведь болен отец?

— Дывысь, он знает все подробности, — подмигнул Танчук. — Информация поставлена на уровне АСУП. Но не оперативно. Отцу полегче стало.

— Значит, нет ее? — переспросил упавшим голосом Саша.

— Значит, нема, — сочувственно подтвердил Марк.