Глава V
ИТАЛЬЯНСКАЯ ВОЙНА И КРИЗИС НА МАДЕЙРЕ 1859–1862

Живя на чужбине, Елизавета никогда не теряла духовной связи с родным домом. Ее сестры одна за другой выходят замуж. Первой в августе 1858 замуж за наследного принца Максимилиана фон Турн унд Таксис, одного из высших имперских князей, выходит Хелене, за ней ее сестра Мария становится женой кронпринца Неаполя и Сицилии. Замужество Марии воспринято с огромной радостью в доме герцога, ведь теперь еще одна его дочь стала супругой монарха одного из европейских государств. Она не так красива, как Елизавета, однако во внешности обеих сестер все-таки много общего, к тому же Мария — энергичная и волевая женщина. Елизавета провожает сестру до Триеста, где становится свидетельницей торжественной церемонии передачи ее специальному посланнику неаполитанского короля, который должен доставить ее в Неаполь к супругу. В большом зале правительственного замка в Триесте растягивают ленту, символизирующую границу между двумя государствами — Баварией и Неаполем. По одну сторону ленты стоит граф Рехберг, представляющий Баварию, по другую — герцог фон Серра Каприола, представитель принимающей страны. Появляется Мария, которая перешагивает через «границу» и становится полноправной супругой наследника престола.

Елизавета хочет по возможности облегчить поездку своей сестры в незнакомую страну и к практически незнакомому мужчине. Ни о какой любви или хотя бы симпатии Марии к ее супругу не может быть и речи, более того, даже первая встреча супругов в Неаполе едва не заканчивается конфузом. Мария не знает итальянского языка, кронпринц не говорит ни слова по-немецки, с трудом объясняется по-французски. Но даже если бы они понимали друг друга, им все равно не о чем было бы говорить. Елизавета дает себе клятву по мере сил помогать своей сестре.

«Со временем, — думает Елизавета, — ее семейная жизнь должна наладиться». Она сравнивает судьбу своей сестры со своей собственной. Поначалу ведь и ей было очень тяжело. Елизавета вспоминает про свои отчаянные стихи, которые она сочиняла тогда, когда новая жизнь казалось ей совершенно невыносимой. Но за четыре года семейной жизни она уже родила троих детей от нежно любящего ее мужа, к которому она испытывает глубокую благодарность за это. Она тронута его нежностью, рыцарским вниманием и любовью, проявляющейся буквально во всем. Только благодаря ему Елизавете удается переносить неприязненные отношения со свекровью. Теперь ее волнует все, что волнует ее супруга, и даже политические заботы мужа становятся и ее заботами.

Для Елизаветы нет ничего страшнее, чем оказаться наедине со своей свекровью и с преданными ей придворными. Она никогда не интересовалась политикой, а если и заводит разговор об этом, то выражает свойственные ей с детства либеральные воззрения, подкрепляемые ее собственным жизненным опытом и духом противоречия эрцгерцогине Софии. Свекровь в политических делах обращается с императрицей как с несмышленым ребенком, и это несмотря на то, что ни внутренняя, ни внешняя политика империи, одобряемая или даже направляемая эрцгерцогиней, никак не может быть названа успешной. После Крымской войны Австрия оказалась в полной изоляции, отношения с Россией испорчены, однако ни Наполеон III, ни Англия тоже не стали союзниками империи. Елизавета на собственном опыте убедилась в том, что недовольство в итальянских провинциях и в Венгрии отражается и на внутреннем положении монархии. Пьемонт хочет воспользоваться благоприятным моментом изоляции Австрии, он занимается подстрекательством до тех пор, пока Вена не выдвигает преждевременный ультиматум, служащий началом войны против Сардинии, союзницы Франции. Решение о начале войны принято в спешке, даже Пруссия нс была поставлена об этом в известность. Короче говоря, то, чего вполне можно было избежать, свершилось: война началась.

До сих пор Елизавете везло, она еще не знает, что такое война, но теперь все резко изменилось. Со свойственными ей впечатлительностью и неуравновешенностью она чувствует возникшую угрозу судьбе империи, а значит и судьбе своего супруга и своих детей. Ей теперь некогда думать о заботах и тревогах своих баварских родственников, которые, однако, связаны не с войной, а с помолвкой старшего брата Елизаветы Людвига с прекрасной актрисой Генриеттой Мендель, происходящей из среднего сословия. Эта помолвка вызывает всеобщее возмущение, но герцог Людвиг остается непреклонным и в конце концов добивается своего. Генриетте жалуют титул баронессы фон Валлерзее, и 28 мая 1859 года молодые становятся мужем и женой.

Между тем любимчик Грюнне генерал граф Гили упустил возможность разбить поодиночке армии Пьемонта и Франции до того, как они соединились. Его руководство австрийскими войсками приносит самые плачевные результаты, армии приходится отступать. Франц Иосиф с тревогой наблюдает за происходящими событиями и в конце концов приходит к заключению, что в этой обстановке требуется его личное вмешательство, для чего необходимо выехать к армии. Узнав об этом решении, Елизавета не может удержаться от слез, у нее подавленный и расстроенный вид. Провожая своего мужа, она умоляет его беречь себя и быть осторожным: «Ради меня и наших детей думай и о себе, а не только о своей работе и о войне…» Императору приходится дать ей торжественную клятву о том, что он будет всегда помнить и исполнять напутствия своей жены.

После тяжелого прощания на вокзале Елизавета в расстроенных чувствах возвращается в Шенбрунн. 31 мая она неожиданно появляется в церкви Мария-Ланцендорф вблизи Вены, чтобы помолиться за здравие своего супруга. Франц Иосиф не забыл своего обещания написать Елизавете сразу после прибытия в войска и вообще писать как можно чаще. «Мой дорогой ангел, милая Сиси, — пишет он 31 мая 1859 года по прибытии в Верону, — первые минуты после пробуждения я использую для того, чтобы еще раз признаться в том, как сильно я тебя люблю и как я скучаю за тобой и нашими дорогими детьми. Как бы я хотел, чтобы у тебя было все хорошо и чтобы ты берегла себя, как ты мне обещала… Не отказывайся от развлечений, они помогут тебе отвлечься и забыть свою печаль…[85]»

Однако Елизавете не до развлечений, она очень тоскует по мужу, ищет уединения, уже хотя бы для того, чтобы как можно реже встречаться со свекровью. С утра до вечера она ездит верхом и под влиянием охвативших ее переживаний не может заставить себя заняться чем-то другим. Эрцгерцогине не нравится настроение ее невестки, да и ближайшее окружение императрицы не может отказать себе в удовольствии позубоскалить насчет ее странного поведения. В первых рядах, как и следовало ожидать, ее старый недоброжелатель доктор Зеебургер. В беседе с министром полиции[86] он делится своими претензиями и жалобами на императрицу: «Ни сама по себе, ни как супруга императора она не соответствует своему предназначению. Не будучи ничем занята, она тем не менее почти не общается со своими детьми. Тоскуя по его величеству императору, она или плачет, или целыми днями скачет на лошади, ничуть не заботясь о своем здоровье. Между ней и эрцгерцогиней Софией бездонная пропасть, а обергофмейстерша графиня Эстергази лишена всякого влияния на императрицу».

Люди, подобные Зеебургеру, могут только критиковать, но им никогда не понять душу молодой женщины, которая так одинока и находится в окружении замаскированных врагов. Единственным утешением ей служат письма супругу. 29 и 30 мая она пишет письма, преисполненные глубокой тоски, в которых она умоляет Франца Иосифа разрешить ей приехать к нему в Верону, где расположена главная квартира австрийской армии. Франц Иосиф понимает, что об этом не может быть и речи, поэтому в ответном письме к своей супруге он так объясняет ей причины своего отказа[87]: «К сожалению, я пока не могу исполнить твое желание, как бы я этого ни хотел. Женщинам не место в военных штабах, я не имею права показывать плохой пример для моей армии, к тому же я и сам не знаю, как долго я еще здесь пробуду… Я заклинаю тебя, мой ангел, если ты меня любишь, сделай по-моему, пожалей себя, развлекайся побольше, занимайся верховой ездой, но знай меру и будь осторожна. Я хочу, чтобы к моему возвращению ты была здорова и полна сил, тогда мы с тобой будем по-настоящему счастливы».

Елизавета пишет своему мужу каждый день, посылает ему фотографию маленькой Гизелы, а однажды даже небольшой засушенный букетик незабудок.

Тем временем дела на театре военных действий идут неважно. После сражения при Магенте, которое австрийцы проиграли только из-за плохого руководства войсками, императорской армии приходится оставить Милан и отступить в глубь страны. В империи царит настоящий переполох, сообщения о неудачах в войне приходят одно за другим и, став известными императрице, еще больше выводят ее из равновесия. Незадолго до этого она еще раз попросила мужа разрешить ей приехать к нему, но в сложившейся обстановке это просто немыслимо. «Мой бесконечно дорогой, мой милый ангел[88], — пишет ей Франц Иосиф, — я умоляю тебя, во имя нашей любви возьми себя в руки, не прячься от людей, почаще бывай в городе, посещай богоугодные заведения. Ты представить себе не можешь, как это для меня важно. Увидев тебя, жители Вены воспрянут духом и обретут волю к победе, которая мне так необходима… Пожалуйста, береги себя для меня, я очень переживаю за тебя…»

Несмотря на тревогу и озабоченность, которые вызывают у него письма Елизаветы, Франц Иосиф всегда с нетерпением ожидает почту. Обычно ему приносят ее ранним утром, и он «буквально проглатывает ее, еще лежа в постели»[89]. Елизавета была бы рада помочь своему мужу всем, чем может. Думая о Неаполе, она не теряет надежды на то, что это королевство окажется на стороне Австрии, но забывает при этом о мощном французском флоте. Не успело пройти и трех месяцев после того, как ее сестра вышла замуж за неаполитанского кронпринца, как вдруг 22 мая умирает король Фердинанд II и Мария становится королевой. Однако и она не может ничем облегчить тяжелое положение, в которое попал Франц Иосиф.

Внешне в жизни Елизаветы как будто ничего не изменилось, она по-прежнему живет в привычном ей Лаксенбурге, но при этом почти не ест и не спит и целыми днями, обычно в полном одиночестве, ездит верхом. Иногда ее при этом сопровождает шталмейстер Генри Холмс, которому она симпатизирует и который в совершенстве владеет искусством верховой езды. Однако эрцгерцогиня София считает, что это не к лицу императрице и просто замужней женщине. Очевидно, она поделилась своими сомнениями с сыном, и тому приходится ломать голову не только над проблемами ведения войны, но и над этой неожиданной семейной проблемой. «Я тут поразмыслил над твоим увлечением верховой ездой[90]. — пишет он жене, — и принял следующее решение. Я не могу разрешить тебе ездить верхом наедине с Холмсом, потому что считаю это неприличным». В качестве сопровождающего вместо Холмса Франц Иосиф предлагает своего старшего егеря. Каждое письмо императора, написанное во время войны, содержит многочисленные уверения в любви. «Мне не хватает слов для того, чтобы передать всю силу моего чувства к тебе… Я постоянно думаю о тебе, мой ангел… Я тебя безумно люблю». «Моя дорогая, моя несравненная Сиси… ты моя единственная отрада…» Эти и подобные им слова встречаются в письмах Франца Иосифа буквально на каждом шагу. Елизавета по-прежнему уверена в том, что в минуту опасности она должна быть рядом с мужем. Чтобы преодолеть свою нервозность, она ездит верхом с утра до вечера, а недавно, к ужасу Франца Иосифа, даже начала совершать прыжки на лошади. Новые неутешительные сообщения с театра военных действий ввергают Елизавету в панику. Она уже потеряла всякую веру в генералов австрийской армии и опасается, что император и вся главная квартира окажутся отрезанными в Вероне от основных сил. Она скачет без передышки из Лаксенбурга в Веслау[91] и обратно. Никакие уговоры императора, называющего это форменным безумием, не помогают. «Обещай мне, что ты не будешь этого больше делать, — пишет он ей накануне битвы под Сольферино, не упоминая ни одним словом о предстоящем сражении. — В противном случае ты можешь переутомиться и сильно похудеть». Через два дня приходит печальное известие о проигранной битве: «Мне пришлось отдать приказ об отступлении… Я скакал под проливным дождем в Валеджио, а оттуда — в Вила-Франка. Там я провел ужасный вечер среди множества раненых, беженцев, телег и лошадей… Такова грустная история одного отвратительного дня, в течение которого было сделано много полезного, но счастье все равно не улыбнулось нам. Теперь я набрался опыта и испытал на себе чувства генерала, проигравшего сражение… Я здесь пробуду до тех пор, пока войска не закрепятся на новых позициях и не будут сделаны необходимые приготовления на будущее, затем я помчусь в Вену, где меня ждут государственные дела. Я уповаю только на то, что, может быть, скоро увижу тебя, мой ангел. Можешь представить себе, как я рад этому… Любящий тебя Франц»[92]. Опасаясь того, что его единственная и неповторимая Сиси слишком тяжело будет переживать все случившееся, он просит свою жену: «Ты должна не поддаваться отчаянью, а, так же как я, полагаться на Божье провидение, которое все поставит на свои места. Господь строго наказывает нас, а впереди нас ожидают еще более тяжелые страдания, которые мы обязаны сносить безропотно и целиком отдаваться исполнению своего долга».

Поражение в Италии сказывается и на обстановке в Венгрии. Здесь зашевелились радикальные элементы, словно учуявшие, что настал подходящий момент для достижения их целей. Елизавете, которая организовала в Лаксенбурге госпиталь для раненых и большую часть дня проводит там, становится известно об этом. Теперь она понимает, что терпит провал та политика, ответственность за которую, пусть даже в меньшей мере, чем думает Елизавета, несет ее свекровь. Незаметно для себя Елизавета теряет остатки уважения к этой женщине, которое в последнее время держалось только на уверенности в ее политической дальновидности. Становится очевидным, что эрцгерцогиня София и все ее сподвижники, которых она ввела в ближайшее окружение императора, просто не способны справиться с ситуацией, и даже более того, поставили под угрозу судьбу государства, династии и тем самым судьбу ее мужа и детей. Елизавета убеждена, что никакие жалобы и стенания не помогут, и видит свою задачу в том, чтобы в тот момент, когда все прочие политические советники вышли из доверия, дать мужу свой совет. Озабоченная позицией Венгрии в продолжающейся войне, она советует Францу Иосифу как можно скорее вступить с Наполеоном в переговоры о мире. Однако и тут в ней дает себя знать женщина и супруга: «Не забыл ли ты за всеми этими событиями обо мне? Любишь ли ты меня еще? Если забыл и больше не любишь — тогда все остальное не имеет значения». — «Но, моя дорогая, — отвечает ей Франц Иосиф, — ты же знаешь, как я скучаю по тебе и как сильно я люблю тебя, даже несмотря на сомнения, которые ты иногда высказываешь в своих письмах. Я с огромным нетерпением жду того момента, когда снова смогу обнять тебя. Умоляю тебя, успокойся и не трать свои нервы даром… Твоя затея с госпиталем в Лаксенбурге просто великолепна. Прими за это мою искреннюю благодарность. Ты мой добрый ангел и очень помогаешь мне. Крепись и набирайся терпения, будет и на нашей улице праздник…»

Между тем приближенным императора удается уговорить его остаться при армии. «Мой дорогой, мой милый ангел, — пишет Франц Иосиф Елизавете, — ты только не думай, что я упал духом и бросил все на произвол судьбы. Наоборот, я не теряю веры в удачу и стараюсь передать ее всем остальным… А так как в Вену я собирался только потому, что считал свое присутствие там более важным, то теперь, когда я убедился в обратном, мне придется остаться здесь до середины июля. Не сердись на меня за это… В твоем политическом плане есть неплохие идеи, однако сейчас важнее не терять надежды на то, что Пруссия и Германия нам все-таки помогут, поэтому ни о каких переговорах с врагом пока не может быть и речи…»[93]

Елизавета тем не менее очень расстроена тем, что возвращение ее супруга домой вновь откладывается. Ей кажется, что ему угрожает множество опасностей и что положение на самом деле гораздо тяжелее, чем об этом говорит Франц Иосиф. Она опасается того, что он может погибнуть в бою, тяжело заболеть от переутомления или от ненастной погоды, попасть в плен или даже стать жертвой террористического акта на железной дороге. Из-за этого она ужасно нервничает, и императору приходится все время успокаивать ее, убеждать в том, что участие его в боевых действиях не так опасно, как ей кажется, что бояться окружения нет никаких оснований, и что, наконец, на железной дороге тоже ничего страшного с ним не произойдет[94]. Но никакие уговоры не помогают. Елизавета стала чрезвычайно раздражительной. Ей не сидится на одном месте, она скачет верхом с утра до вечера, по ночам пишет длинные письма Францу Иосифу, своим родителям и сестрам. От будущего она не ждет ничего хорошего, она уверена, что ее свекровь, которая как демон стоит между ней и ее супругом, рано или поздно приведет империю к полному краху. При этом Елизавета страстно ревнует мужа к его государственным делам. Ей не нравится, когда император пишет, что он возвращается в Вену работать, а не потому, что его неудержимо влечет к ней, его любимой супруге. Из-за этого ей волей-неволей приходится интересоваться столь ненавистной ей политикой.

Только Пруссия может, создав угрозу армиям Наполеона на Рейне, вызвать перелом в боевых действиях в Италии. В Вене поговаривают о встрече между Францем Иосифом и прусским принцем. Елизавета пытается выяснить, насколько это соответствует действительности.

Тем временем император получает от своей матери новые жалобы на образ жизни Елизаветы. И это в то время, когда ему предстоят нелегкие переговоры с Наполеоном III, ставшие возможными благодаря посредничеству принца Александра Гессенского. Новости из дома выводят его из равновесия: «Мой дорогой ангелочек Сиси… Не в силах передать, как я тоскую по тебе и беспокоюсь о твоем здоровье. Меня очень удручает немыслимый образ жизни, который ты ведешь и который подрывает твое здоровье. Я умоляю тебя, откажись от своих вредных привычек и спи по ночам, которые для того и созданы, чтобы отдыхать, а не для чтения и написания писем. И, пожалуйста, не надо так долго и так рискованно ездить верхом… Очень жаль, что ты обижаешься на меня, когда я пишу, что в Вену я возвращаюсь по государственным делам. Ты ведь прекрасно знаешь, что самым моим заветным желанием является поскорее увидеть и обнять тебя. Однако в нынешние трудные времена нельзя руководствоваться только чувствами, какими бы сильными они ни были, а надо помнить прежде всего о своем долге. Ни о какой встрече с прусским принцем, о которой ты спрашиваешь, я ничего не знаю. Единственная, и притом довольно-таки неприятная встреча ожидает меня с коварным Наполеоном. И только надежда принести пользу империи заставляет меня пойти на это. Надо полагать, Наполеон уже предвкушает ожидающие его выгоды от предстоящего перемирия и последующих переговоров о мире…»[95]

Далее события развиваются в ускоренном темпе. Наполеон, опасающийся, что во время его пребывания в Италии его родина может стать легкой добычей прусской армии, проявляет такую же заинтересованность в заключении мира, как и Австрия с ее ослабленной армией, ненадежной Венгрией и враждебной Россией за спиной. В результате 11 июля в Вила-Франка происходит встреча двух императоров, а вскоре после нее и подписание соглашения о перемирии. Франц Иосиф наконец-то может вернуться домой, чтобы обнять свою Елизавету и навести порядок в домашних делах. Елизавета встречает его в состоянии сильного нервного возбуждения, дети здоровы и в хорошем настроении, однако отношения между Елизаветой с его матерью обострены до предела. Эрцгерцогиня настаивает на том, чтобы ей была предоставлена возможность оказывать решающее влияние на воспитание кронпринца в смысле подготовки его к предназначенной ему в будущем роли императора. Няня кронпринца оказалась в незавидном положении, ей приходится получать от матери и бабушки своего подопечного противоречивые указания, что было особенно чувствительно во время отсутствия императора. Однако и теперь Францу Иосифу приходится лавировать между женой и матерью. Ему непросто отдать предпочтение одной из двух дорогих ему женщин, так как каждая из них в определенный момент и в определенном отношении оказывается права. Правда, в политических вопросах император, наученный горьким опытом войны, все меньше прислушивается к советам людей, которым симпатизирует его мать, и все чаще соглашается с мнением своей жены, которая всегда придерживалась либеральных воззрений. Он отстраняет Буо-ля, политика которого потерпела полный крах, и назначает вместо него графа Рехберга. Своего поста лишается и министр внутренних дел Бах с его централистской системой, а Франц Иосиф постепенно склоняется к поддержке идеи конституционной монархии, хотя и не готов еще взяться за ее реализацию. Обстановка в целом остается достаточно напряженной, престиж Австрии в мире заметно снизился. Внутриполитический курс, принятый после подавления революции и отмены конституции, не принес желаемых результатов, да и во внешней политике допущено много непростительных ошибок. Катастрофическое руководство войсками в ходе только что закончившейся военной кампании привело к резкому росту недовольства в армии. Главным виновником поражения все считают графа Грюнне, который поставил во главе армии бездарного генерала Гили. Император решает сместить Грюнне с поста генерал-адъютанта и назначить на второстепенную должность главного шталмейстера. Это равносильно сокрушительному поражению матери императора, ставленником которой он был, и расценивается как дружеский жест Франца Иосифа по отношению к Венгрии.

Елизавета с удовлетворением воспринимает все эти перемены. Каждый камень, выпадающий из построенного ее свекровью здания, увеличивает возможности и влияние самой императрицы. Правда, отношения с эрцгерцогиней от этого лучше не становятся, потому что София отчетливо видит рост авторитета невестки, которую она недолюбливает, и одновременное снижение собственного влияния при дворе, и во всех переменах она обвиняет, причем без достаточных оснований, именно Елизавету. Однако у императрицы еще будет возможность убедиться в том, что эрцгерцогиня не сложила оружия. Отношения между обеими женщинами становятся абсолютно невыносимыми. Раньше яблоком раздора служили только дети, теперь возникают разногласия и по политическим вопросам, в первую очередь о принятии австрийской конституции и об отношении к Венгрии, которые настоятельно требуют своего решения, и уж кто-кто, а эрцгерцогиня София хорошо знает, каким решениям отдает предпочтение ее невестка.

В начале 1860 года молодая императрица находится в состоянии постоянного возбуждения. Трое родов за четыре года, переживания, связанные с войной, и беспрерывные стычки со свекровью подрывают ее здоровье. К этому добавляется еще одно обстоятельство, которое особенно беспокоит Елизавету, с большой любовью и нежностью относящуюся к своим баварским родственникам. По мере того как идея объединения Италии получает все большее распространение после военной кампании 1859 года, положение мужа родной сестры Елизаветы в Неаполе становится все более шатким. У короля и королевы нет ни минуты покоя. То там, то здесь вспыхивают восстания. В мае Гарибальди совершает свой знаменитый поход «Тысячи», повлекший за собой отделение Сицилии от королевства и после падения Палермо 6 июня 1860 года показавший всему миру, насколько непрочным является господство Бурбонов в Сицилии. Призывы о помощи один за другим направляются из Неаполя ко всем европейским самодержцам, в том числе, разумеется, и в Вену. Королева просит свою сестру оказать ей содействие и одновременно обращается с такой же просьбой к своим родным в Баварии. Елизавета умоляет своего супруга вмешаться в происходящие события, но обстановка не позволяет ему исполнить просьбу супруги. После недавнего поражения в войне, при сложившемся тяжелом финансовом и внутреннем положении империи, о военной помощи королю Неаполя не может быть и речи. 13 июня баварские герцоги Людвиг и Карл тайком встречаются у императрицы в Лаксенбурге. Они долго, но безрезультатно обсуждают различные варианты оказания помощи. Оба герцога становятся свидетелями до предела обострившихся отношений Елизаветы с ее свекровью и заметно пошатнувшегося здоровья императрицы. Елизавета уже очень давно не проведывала своих баварских родственников, поэтому она дает обещание обязательно приехать в июле. В Поссенхофене также очень встревожены судьбой королевы Неаполя, распространяются упорные слухи о том, что король Неаполя не правит, а лишь по мере сил управляет страной, и что он не в состоянии овладеть обстановкой. Гарибальди уже подумывает о том, чтобы перенести свою борьбу с Сицилии на континент. Австрийский посланник докладывает, что у короля Неаполя практически нет никого, на кого бы он мог положиться. Однако королева настаивает на том, чтобы ее супруг любой ценой защищал свою корону с оружием в руках. Но тут Гарибальди 21 августа высаживается на юге полуострова. Армия и население везде переходят на его сторону. Король Франц почти безучастно наблюдает за этим, и лишь королева, несмотря на свои 20 лет, ведет себя мужественно и решительно. Поговаривают, будто бы она предупредила своего супруга, что если тот не возглавит оставшиеся верными ему войска, то вместо него это сделает она.

Между тем само имя Гарибальди делает свое дело. Королю ничего не остается, как оставить Неаполь и укрыться в крепости Гаэта. Была бы его воля, он бы давным-давно все бросил. Обороняться его заставляет только желание хоть как-то спасти свою репутацию, и не в последнюю очередь еще и потому, что ему стыдно перед его женой, которая ведет себя тем смелее, чем опаснее становится положение. В этом она очень напоминает свою сестру Елизавету, которая так же строптива и храбра и не знает страха за свою жизнь, что наиболее отчетливо проявляется каждый день во время езды верхом. Елизавета искренне переживает за свою сестру, поэтому сознание собственного бессилия, того, что она вынуждена сложа руки наблюдать за происходящим, выводит ее из себя.

По мере того как затягиваются раны войны 1859 года, влияние и авторитет эрцгерцогини Софии в Вене начинают усиливаться. Октябрьский манифест императора, предусматривающий возможность формирования единого парламента при сохранении централизованного государства, получает частичное одобрение его матери. Вот как Франц Иосиф сообщает ей об этом[96]: «Пожалуй, мне придется отдать часть полномочий парламенту, однако основная власть по-прежнему останется в моих руках». В той же мере, в какой эрцгерцогиня София продолжает сохранять влияние на своего сына в вопросах внутренней политики страны, несмотря на его пока еще робкие попытки принятия самостоятельных решений, в такой же мере она старается и в собственном доме не выпускать бразды правления из своих рук. Стычки между Елизаветой и ее свекровью из-за детей становятся все чаще, а в последние недели октября 1860 года они происходят ежедневно. Елизавета упрекает своего мужа в том, что тот не всегда поддерживает ее. А не делает он этого потому, что временами его супруга кажется ему чересчур нервной и непостоянной, что в глубине души он больше доверяет жизненному опыту и педагогическим способностям своей матери, столь необходимым в воспитании кронпринца. Франц Иосиф разрывается между матерью, которой он всем обязан, и своей очаровательной супругой, которую он безумно любит. Однако при этом он не всегда может удержаться от соблазна полюбоваться красотой и других представительниц слабого пола, которые обычно сами не прочь привлечь к себе его внимание. Это вызывает у его супруги, по праву гордящейся своей очаровательной внешностью, весьма болезненную реакцию. И вообще, ей все труднее становится держать себя в руках, нервные срывы происходят у нее все чаще. Непрерывная борьба со множеством врагов выбила ее из колеи, ее буквально все раздражает. Среди ее недоброжелателей не только те, кто после событий 1859 года потерял свое влияние и положение, но также и те, кто и сейчас боится потерять все. Они заинтересованы в том, чтобы уменьшить влияние Елизаветы на императора, в том числе и по политическим причинам, потому что политические взгляды императрицы их тоже не устраивают. Недавние переживания, чрезмерная верховая езда, весь ее беспокойный образ жизни и внезапные недомогания, причины которых остаются невыясненными, — все это настолько подрывает ее здоровье, что она окончательно теряет самообладание. Тогда она принимает отчаянное решение покончить со всем этим. Так дальше продолжаться не может. Прочь отсюда, немедленно прочь. Дети? Ах да, дети! Расставаться с ними, конечно, трудно, но разве она часто видит их, разве они не находятся в полной власти эрцгерцогини и преданных ей слуг и придворных дам, которые между собой не стесняются называть свою госпожу «наша настоящая императрица»?

Елизавета обращается к супругу: «Я нездорова, предстоящая зима не пойдет мне на пользу, я хочу поехать на юг». Франц Иосиф предлагает на выбор Меран, Арко или какой-нибудь курорт на Адриатике, но императрице все это не подходит: «Нет, нет, я хочу уехать из страны, уехать как можно дальше».

Чтобы никто не сомневался в том, что она на самом деле бросает все, Елизавета выбирает Мадейру, которая действительно находится достаточно далеко от Вены. Она хочет отправиться на этот остров в далеком Атлантическом океане, где круглый год весна и где она надеется восстановить утраченное душевное равновесие и физическое здоровье. Отчаяние, охватившее Елизавету, не позволяет ей задумываться о ее обязанностях жены и матери, императрицы и первой дамы огромной империи. Она не представляет себе масштабов недоумения и даже возмущения, которые непременно должен вызвать ее внезапный отъезд в далекие края. Император Франц Иосиф не на шутку испуган, он озабоченно наблюдал за изменениями, происходившими в характере и поведении его жены в течение нескольких месяцев и сам последнее время чувствовал себя не в своей тарелке. Это не осталось незамеченным для его министра графа Рехберга, который теряется в догадках относительно причин дурного настроения императора. Воспитанный в традициях рыцарского отношения к дамам, Франц Иосиф тяжело переживает противостояние между его матерью и женой. Но теперь к этому добавляется еще и озабоченность по поводу серьезного недомогания его супруги. Он собирает врачебный консилиум, медики тщательно обследуют Елизавету, однако ничего определенного сказать не могут, кроме того, что их пациентка жалуется на периодическую боль в области шеи, а этого явно недостаточно для того, чтобы обосновать поездку на Мадейру. Приходится квалифицировать болезнь императрицы как начинающееся воспаление легких или даже как первую стадию горловой чахотки[97].

Под рукой, как назло, нет ни одного австрийского корабля. Но Елизавета не хочет ждать, она хочет отправиться немедленно. Тогда по просьбе императора королева Виктория предоставляет в его распоряжение свою яхту для перехода из Антверпена на Мадейру и приглашает императрицу к себе в гости. Елизавета, которая выглядит бледной и похудевшей, благодарит английского посланника за корабль, но от приглашения погостить отказывается, ибо она намерена во время поездки соблюдать строжайшее инкогнито. Графиня Эстергази остается с детьми[98]. 17 ноября Франц Иосиф провожает свою супругу через Мюнхен до Бамберга, дальше Елизавета едет одна до самого Антверпена. Там ее уже ожидает яхта английской королевы.

Известие о внезапной болезни и последующем отъезде императрицы производит глубочайшее впечатление на ошеломленную публику, тем более что речь как будто идет о по-настоящему тяжелом заболевании. Тут же со всех концов империи Елизавете начинают присылать всевозможные лекарства. К примеру, один из таких «целителей» спрашивает разрешения на то, чтобы прислать несколько бутылок «чудесного напитка», а некий берлинский пивовар по имени Гофф, недолго думая, присылает императрице сразу целый ящик солодового экстракта «для нормализации питания»[99]. Эрцгерцогиня София также потрясена неожиданным решением своей невестки. Разумеется, она осуждает Елизавету за внезапный отъезд, очень напоминающий бегство, но не может не видеть в этом и определенных выгод для себя. Ведь теперь у нее опять развязаны руки, никто не помешает ей по-своему влиять на императора, воспитывать детей так, как она считает нужным, и вообще укрепить свои заметно пошатнувшиеся позиции в империи.

Сообщение о болезни императрицы со всей серьезностью воспринято во всем цивилизованном мире. Все монархи наперебой стараются угодить Елизавете. Граф Карвахал, благодаря своему происхождению и богатству являющийся чем-то вроде «короля Мадейры», предоставляет в распоряжение императрицы свою виллу. Он плохо знает Елизавету и поэтому не догадывается, что меньше всего она хочет оказаться втянутой в ненавистную для нее светскую жизнь острова. Она просит графа снять для нее небольшую, утопающую в цветах виллу. Цена при этом не играет никакой роли, ибо Франц Иосиф открыл для нее практически неограниченный кредит. Переход из Антверпена на Мадейру на яхте «Осборн» протекает не очень гладко, судну и его пассажирам приходится выдержать жесточайший шторм, и тут вдруг выясняется, что больная императрица лучше всех переносит штормовую погоду. Никто, кроме нее, не является ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину.

Тем временем корабль уже приближается к острову. Обогнув черные базальтовые рифы мыса Гарахао, он оказывается прямо перед живописной столицей острова городом Фуншалом, разместившимся на склонах и у подножья высокой горы. На вершине горы, покрытой густыми лесами, видны белые купола церкви Ностра сеньора дель Монте. Весь город высыпал на берег, чтобы принять участие в грандиозном событии — встрече молодой, очаровательной, но внезапно заболевшей императрицы. Многие ожидают увидеть красивую, но бледную и истощенную женщину, а кое-кто даже полагает, что с корабля на берег ее вынесут на руках. Однако их ждет жестокое разочарование. Елизавета хотя и сходит с корабля с чрезвычайно серьезным выражением лица, однако выглядит она достаточно свежо и бодро, морское путешествие пошло ей на пользу. На молу ее встречает португальский гранд с приветственным письмом от короля Педро. Он тоже немного удивлен цветущим видом императрицы, о болезни которой лишь изредка напоминает легкий кашель. Он провожает ее к вилле, вид которой приводит Елизавету в неописуемый восторг. На далеко выступающей в море скале расположен чудесный тропический сад. Посреди сада находится дом с красивой верандой, колонны которой обвиты великолепными лианами с желтыми и белыми цветами, по форме напоминающими колокольчики. Из широких окон открывается вид на море, сад благоухает пьянящими запахами множества цветов. На самом краю скалы на высоте нескольких сот футов над уровнем моря стоит уютная беседка. Эту живописную картину дополняют окружающие виллу со всех сторон лавры и пальмы. В первые дни Елизавета просто очарована красотой и буйством здешней природы. На какое-то время она забывает о своих заботах и о своей болезни, однако постепенно грустные мысли и чувства вновь завладевают ею по мере того, как она привыкает к окружающему ее великолепию. Дает себя знать тоска Елизаветы по мужу и детям. Какой ей прок от всей этой красоты и от чудесного весеннего климата, если она больна и так несчастна. Сильнее всего она переживает расставание с близкими с наступлением Рождества, в день своего рождения, когда природа, как по заказу, напоминает ей родные места. Глубокой грустью проникнуты ее ответы на новогодние поздравления: «Хоть бы наступающий год был для всех нас более удачным, чем уходящий. Последнее время я только и делаю, что живу надеждой на лучшее»[100]. Елизавета думает о своей матери и особенно о находящейся в Гаэте сестре, попавшей в нелегкое положение. Она давно не получала известий оттуда и с нетерпением ждет посланцев императора Укскюля, Латура и Луи Рехберга, перевозящих почту и докладывающих озабоченному императору о самочувствии его супруги. Впечатления от увиденного самые противоречивые. Угнетенное состояние духа императрицы отрицательно сказывается и на ее внешности, она выглядит более изможденной, чем есть на самом деле. «Мне ужасно жаль бедную императрицу, — пишет с Мадейры своей тетке граф Рехберг[101], — потому что, между нами говоря, вид у нее очень неважный. Правда, кашель мучает ее ничуть не больше, чем до ее отъезда в эти места, однако морально она очень подавлена и меланхолична, нередко она почти на весь день запирается в своей комнате и плачет. По непонятным причинам она не получила еще ни одного письма от королевы Неаполя. Она надеялась, что я привезу ей такое письмо, а узнав, что у меня его нет, проплакала весь день. Она почти ничего не ест, из-за этого и нам приходится недоедать, потому что обеды, включающие в себя четыре основных блюда, четыре десерта, кофе и т. п., продолжаются не более 25 минут. В состоянии меланхолии она или просто сидит в своей комнате у открытого окна, или медленно ездит верхом не больше часа».

Нередко Елизавета предается радостям своей первой молодости. Здесь есть где развернуться ее любви к животным и цветам. При этом она снова чувствует себя беззаботным и счастливым ребенком, которым она до сих пор остается в глубине души, и это составляет одну из загадок ее неповторимого обаяния. Каждому, кто относится к ней с вниманием и любовью, ей хочется непременно ответить тем же. Одним из таких людей является граф Миттровски. «Дорогой Людвиг, — пишет она однажды своему шурину, — помнишь, я в моем последнем письме отправила тебе засушенного морского конька? Прошу тебя, сделай мне одолженье, распорядись, чтобы твои мастера сделали из золота его точную копию… Я хочу подарить ее графу Миттровски, который засушил его для меня и вообще постоянно приносит мне всевозможных морских животных, которые мне очень нравятся… А еще я заказала в Англии большую собаку… Как видишь, мой зверинец все время пополняется, и я даже боюсь, что славные маленькие птички не выдержат дороги домой…».

В каждом письме домой Елизавета жалуется на то, что она не получает никаких известий от своих сестер, в том числе и тех, что живут в Баварии. Правда, Мария, супруга короля Неаполя, просто не имеет возможности написать ей. Молодая королева, находясь в осажденной Гаэте, выказывает чудеса храбрости. Когда ей предлагают отправиться в Рим вместе с отъезжающим туда дипломатическим корпусом, она решительно отказывается. При этом она не сидит сложа руки, а становится буквально душой обороны, и когда генерал, командующий войсками, осаждающими крепость, предлагает осажденным специально обозначить королевский дворец и госпитали для того, чтобы они не пострадали от обстрела, Мария дает согласие только на обозначение госпиталей и решительно отвергает предложение в отношении дворца. 13 февраля 1861 года, так и не дождавшись ни от кого помощи и поддержки, преданный своими союзниками, король вынужден капитулировать. Королевская чета переезжает в Рим под покровительство папы римского, подобно тому как в 1848 году папе Пию IX в свою очередь пришлось искать убежища в неаполитанском королевстве. Отныне супругам, семейная жизнь которых с самого начала была не очень удачной, приходится жить в изгнании. Узнав об этом, Елизавета сожалеет о потере ее сестрой своего положения и одновременно радуется тому, что наконец-то в этом деле наступила какая-то определенность и можно больше не опасаться за жизнь сестры.

К концу пребывания Елизаветы на Мадейре становится ясно, что здешний воздух, тишина и чудесная природа острова, среди прочего славящаяся своими камелиями высотой до 30 футов, которые уже в феврале покрываются тысячами цветов и набухших почек, оказали весьма благоприятное действие на душу и тело императрицы. Посетители и императорские курьеры в один голос утверждают, что в последнее время она стала выглядеть гораздо свежее и избавилась от долго мучившего ее кашля. Одновременно улучшилось и ее настроение. Императрица уже начинает поговаривать о возвращении домой. Она уже предвкушает радость от предстоящей встречи с супругом и детьми. И лишь свидание с эрцгерцогиней Софией пугает ее, ведь она за все это время не написала матери Франца Иосифа ни одного письма, даже тогда, когда получила от нее красивую статуэтку святого Георгия, что можно было расценить как попытку сближения с невесткой. Она лишь передает ей через эрцгерцога Людвига Виктора благодарность за подарок[102]. «Я целую ее руки, — добавляет она, — и не пишу ей только потому, что, как мне кажется, ей будет скучно читать мои письма, да и рассказывать о здешней жизни почти нечего». Однако на самом деле она сознательно не пишет свекрови, которая вроде бы уже готова к примирению; но теперь этого не хочет Елизавета.

28 апреля императрица покидает остров и отправляется в обратную дорогу. Весь Фуншал искренне сожалеет об этом. Перед отъездом Елизавета раздает провожающим ее островитянам подарки, деньги и ордена. На этот раз пассажирам великолепной яхты английской королевы до самой Испании сопутствует отличная погода. По желанию императрицы власти Кадиса устраивают прибывшим гостям весьма скромный прием. Елизавета инкогнито совершает поездку по прекрасному городу. 1 мая она обычным пассажирским поездом отправляется в Севилью. Несмотря на просьбу императрицы и здесь не устраивать торжественного приема, герцог де Монпасье, шурин королевы и большой любитель роскоши и церемоний, не может отказать себе в удовольствии покрасоваться перед народом и встречает Елизавету на вокзале в усыпанной орденами парадной форме, провожает ее к роскошной карете, запряженной шестеркой лошадей, и предлагает ей остановиться в его дворце Сант-Эльмо. У Елизаветы это вызывает только раздражение. Она хотела бы в спокойной обстановке полюбоваться Севильей и не участвовать ни в каких церемониях, поэтому она отклоняет предложение герцога и идет навстречу его пожеланиям только в той мере, в какой этого требуют приличия. Кроме того, она получает приглашение от короля и королевы Испании посетить их резиденцию, от которого императрица также решительно отказывается. Она и без того сыта по горло назойливостью и хвастовством герцога и предпочитает вместо этого посмотреть бой быков, который должен состояться 5 мая в Севилье. Любопытству испанцев, их желанию собственными глазами увидеть прекрасную императрицу, о болезни которой так много говорят, нет предела. Сами большие любители различных церемоний и торжеств, они никак не могут взять в толк того, что императрица по мере сил старается уклоняться от почестей, соответствующих ее высокому положению. Испанцы в восторге от красоты и свежести всего облика императрицы, в котором даже самому внимательному наблюдателю не удается обнаружить ни малейших следов перенесенной ею болезни. Австрийский посланник в Мадриде, приехавший в Кадис для сопровождения императрицы, докладывает в Вену: «Ее величество выглядит прекрасно. Ее грациозность, достоинство и элегантная простота, как и следовало ожидать, производят на здешнюю публику, в которой возвышенное благородство соседствует с грубостью и бесцеремонностью, неизгладимое впечатление и импонируют ей»[103]. Путешествие продолжается через Гибралтар и остров Мальорка на Корфу. Везде власти стараются принять императрицу как можно лучше. Им и в голову не приходит, что они гораздо больше угодили бы Елизавете, если бы совершенно не заботились о ней.

Императрица еще находится под впечатлением живописного ландшафта Мадейры и других мест, увиденных ею во время путешествия. Но когда после короткой остановки на Мальте яхта «Виктория и Альберт» 15 мая 1861 года причаливает к острову Корфу, Елизавета приходит просто в неописуемый восторг. Цветущие апельсиновые деревья, кипарисы, лавры на зеленых волнообразных холмах, окруженных голубой морской гладью, которая, разбиваясь о скалы, опоясывала весь остров узкой полоской пены, — таким предстал Корфу глазам императрицы и сопровождающих ее придворных. О времени венецианского господства напоминают сохранившиеся на острове мощные крепостные сооружения, с восточной стороны видны заснеженные вершины гор, высящихся на албанском берегу.

Корфу относится к группе Ионических островов, принадлежащих Англии. Елизавета была бы не прочь задержаться здесь и насладиться живописной природой острова. Но император, сгорая от нетерпения, отправляется в Триест и на яхте «Фантазия» плывет навстречу своей супруге. Уставший от долгой разлуки, Франц Иосиф при встрече не может сдержать слез, он страстно целует и обнимает Елизавету. Затем супруги через Мирамар направляются в Вену. Все, в том числе и прусский посланник, отмечают про себя, что императрица после возвращения выглядит гораздо лучше и свежее. Не успевает Елизавета появиться в Вене, как тут же она вновь оказывается во власти неумолимого церемониала и вынуждена в Хофбурге часами терпеливо сносить бесконечные визиты дам высшего света, явившихся засвидетельствовать свое почтение императрице после ее длительного отсутствия.

Елизавета ужасно скучала все это время по своим детям и бесконечно радуется встрече с ними, однако при этом она вынуждена вновь констатировать, что они опять попали под безграничное влияние эрцгерцогини Софии. Стоит ей по тому или иному поводу вмешаться в воспитание детей, как ей тут же бесцеремонно дают понять, что в связи с ее отъездом кому-то нужно было заниматься детьми вместо нее, поэтому и впредь система их воспитания останется такой, какой она была во время ее отсутствия. И опять не проходит практически ни одного дня без скандалов. Обе стороны еще не забыли своих старых обид, и Елизавета вновь ощущает холодность и почти неприкрытую враждебность по отношению к себе со стороны придворных, которые действуют заодно с матерью императора. Тогда императрица решительно заявляет, что больше не может оставаться в Хофбурге, где всеми делами заправляет эрцгерцогиня София, и супруги 29 мая переезжают в Лаксенбург. Вскоре оттуда поступают сообщения, что императрица намерена вести замкнутый, уединенный образ жизни, что придворные церемонии, путешествие и перемена климата настолько утомили императрицу, что теперь ей требуется длительный отдых. Прусскому посланнику приходится вносить соответствующие поправки в свои прежние сообщения и дополнять их слухами о том, что предстоящую зиму Елизавета вновь проведет на юге. Внезапно отменяются все приемы и встречи императрицы, намеченные на ближайшие дни. 19 июня приходит известие о том, что состояние императрицы, которая снова кашляет, страдает потерей аппетита и очень слаба, вызывает серьезные опасения. Врачи действительно рекомендуют императрице немедленно выехать на юг. Не прошло и четырех недель после ее возвращения, как ей снова предстоит отъезд. По всей Вене разносятся самые невероятные слухи. Что-то здесь не так. Еще вчера императрица выглядела абсолютно здоровой, а уже сегодня врачи утверждают, что единственным ее спасением является срочный отъезд на юг. Запланированная поездка императрицы в Мюнхен для участия в намеченной на 5 июня свадьбе ее сестры Матильды с графом Людвигом фон Трани, старшим братом короля Неаполя Франца II, также срывается. Баварский посланник даже сообщает о том[104], что надежд на выздоровление Елизаветы почти нет, что ее болезнь неизлечима, и что доктор Шкода, все еще остающийся лечащим врачом императрицы, настаивает на ее немедленном отъезде из Вены, ибо в противном случае ей, по мнению доктора, останется жить не больше шести недель. Отъезд назначен на 23 июня. Из Мюнхена вызывают и домашнего врача отца императрицы доктора Фишера, который должен осмотреть ее. Тревогой проникнуты и сообщения английского посланника: «Все говорит о том, что императрица тяжело больна и что она прекрасно осознает всю тяжесть своего состояния. Ей не разрешают разговаривать, чтобы лишний раз не раздражать горло. Из-за того, что его величество часто уезжает в Вену, императрице приходится почти все время быть одной». Граф Рехберг сообщает посланнику, что Елизавета отправляется на Корфу. «Что-то я ни разу не слышал, — отвечает ему лорд Блумфилд, — чтобы врачи рекомендовали это место, известное своей предрасположенностью к малярии, для таких больных». — «Я тоже, — говорит Рехберг, — не могу понять, почему бы ей не поехать в Меран или в другое подходящее место в пределах империи». Короче говоря, в этом деле нет полной ясности. Непонятно, идет ли речь действительно просто о болезни императрицы, или о том, что домашние неурядицы вызвали новое ухудшение состояния ее здоровья. С полной уверенностью можно утверждать только то, что вся Вена находится в подавленном настроении, что император явно чувствует себя не в своей тарелке, что императрица совсем не появляется на людях, ничего не ест, и ее самочувствие дает повод для самых мрачных предположений.

В самом деле, уже 23 июня Франц Иосиф снова отвозит Елизавету в Триест, откуда она в сопровождении эрцгерцога Макса отправляется прямо на Корфу, куда и прибывает 27 июня. Еще в дороге ее состояние заметно улучшается, у нее больше нет температуры, и она больше не нуждается в помощи доктора Шкоды, который поехал вместе с ней. Верховный комиссар острова предоставляет в ее распоряжение свой городской дворец и загородный дом. Елизавета выбирает последний, так как, по ее мнению, он больше подходит для уединенного образа жизни, который императрица намерена вести на острове. Она вновь отказывается от торжественных приемов и аудиенций.

Вскоре выясняется, что перемена климата пошла Елизавете на пользу. Уже в первых числах июля доктор Шкода возвращается домой и докладывает[105], что он больше не опасается за здоровье императрицы, она больше почти не кашляет и у нее нормальная температура. Елизавета совершает длительные пешие прогулки в чудесных лавровых рощах и морские прогулки на паруснике. А еще она принимает солнечные ванны, что весьма странно для человека, у которого якобы имеется легочное заболевание. «Моя жизнь здесь еще спокойнее, чем на Мадейре, — пишет Елизавета эрцгерцогу Людвигу Виктору. — Больше всего мне нравится сидеть на берегу, на больших камнях. Собаки устраиваются рядом со мной, опустив передние лапы в воду, а я любуюсь серебристой лунной дорожкой на темной морской глади»[106]. Но тут идиллию нарушает приезд главного шталмейстера графа Грюнне, которого совсем не кстати присылают для того, чтобы тот подготовил доклад о самочувствии императрицы. Со стороны Елизаветы он встречает холодный, почти враждебный прием, ибо она воспринимает его не иначе как шпиона ее свекрови. Грюнне это чувствует, и его сообщения в Вену не очень благоприятны для императрицы. Об этом последняя опять узнает от посторонних лиц, и ее антипатия к генералу, как к одному из ближайших доверенных лиц эрцгерцогини Софии, превращается в отвращение, которое можно было назвать ненавистью, если бы Елизавете было знакомо это чувство.

Между тем баварские родственники императрицы чрезвычайно встревожены всем происходящим. Герцогиня Людовика просто не знает что и думать. Как и все остальные, она пользуется противоречивыми сообщениями о состоянии здоровья своей дочери, поэтому она решает направить в Вену супругов Таксис, которые должны разобраться в том, насколько правдивы эти сообщения. Макс Таксис остается в гостях у императора Франца Иосифа и вместе с ним участвует во всех выездах на охоту, а Хелене отправляется на Корфу, где 23 августа ее встречает обрадованная Елизавета. Впервые после замужества сестры сравнительно долго проводят время вместе. От их размолвки, связанной с неожиданным выбором Франца Иосифа в пользу Елизаветы, не осталось и следа, тем более что за прошедшие годы Хелене убедилась, что ее сестре выпала не такая уж легкая доля. По прибытии Нене обнаруживает бледность на слегка распухшем лице сестры и не на шутку пугается, узнав, что та почти ничего не ест. Ей с огромным трудом удается уговорить Елизавету несколько раз в день есть мясо. Она сопровождает свою сестру во время ее пеших и морских прогулок, а императрица пользуется случаем, чтобы излить ей свою душу. Она доверительно рассказывает сестре о причинах, вызвавших недомогание и побудивших ее вот уже во второй раз к бегству с ее новой родины. Хелене предлагает ей себя в качестве посредницы, возвращается в конце сентября в Вену и обо всем подробно рассказывает Францу Иосифу.

Очередная поездка Елизаветы в далекие края доставляет императору только одни неприятности. Ему докладывают, что во всем мире странное поведение его супруги вызывает самые невероятные предположения, которые очень раздражают Франца Иосифа даже, несмотря на то, что в этих пересудах нет ни капли правды. При этом, кроме любви к жене и желания жить с ней и с детьми в мире и согласии, им движет вполне естественное желание сберечь свою репутацию, так же как честь и достоинство всего императорского дома, которые, безусловно, страдают от того, что по всему свету распространяются догадки и всевозможные выдумки об истинных причинах событий, происходящих в семье императора. Слишком уж неожиданными выглядят перемены в состоянии здоровья императрицы от непосредственной угрозы ее жизни к сравнительно быстрому улучшению ее самочувствия на Мадейре и на Корфу. Встреча с Хеленой помогает императору понять многое. «Я намерен в первых числах октября, — пишет он своей матери, — отправиться на несколько дней на Корфу к моей дорогой Сиси, по которой я уже очень тоскую»[107]. Утром 13 октября император прибывает на Корфу. Он находит, что его супруга чувствует себя гораздо лучше, делится с ней своими опасениями за репутацию императорского дома, просит ее проявлять благоразумие и обещает ей в будущем настойчивее поддерживать ее во всем, что касается детей, даже если для этого ему придется идти на конфликт со своей матерью. Елизавета очень скучает по детям. Ее письма к Гизеле и Рудольфу всякий раз заканчиваются словами: «Не забывайте свою маму, думайте обо мне хоть иногда»[108].

Наконец император и его супруга приходят к решению, которое устраивает их обоих. Нет, о немедленном возвращении в Вену речь пока не идет, состояние здоровья Елизаветы еще не позволяет ей сделать это. Но она согласна продолжить отдых и лечение на территории империи. Супруги договариваются о том, что Елизавета немедленно отправится в Венецию, куда в скором времени приедут и ее дети, разумеется, без эрцгерцогини Софии. Живописный остров Корфу очень нравится императору, однако прежде всего он интересуется крепостными сооружениями, построенными англичанами. Император покидает остров с чувством исполненного долга. Теперь, полагает он, все должно постепенно встать на свои места, да и в Венецию он сможет ездить чаще, чем на далекий Корфу. К тому же пребывание там императрицы может иметь и некоторые благоприятные политические последствия. И так слишком много говорят о том, что в Вене будто бы подумывают теперь, после потери Ломбардии, о том, чтобы обменять или продать и Венецию.

26 октября паровой фрегат «Лючия» с императрицей на борту прибывает в Венецию. Здесь ее встречают три эрцгерцога, в том числе Иоганн Сальватор и юный Людвиг Сальватор, который, несмотря на свои двадцать три года, уже хорошо разбирается в науке и искусстве и благодаря этому пользуется репутацией «ученого эрцгерцога». Вечером по распоряжению бургомистра ярко освещается площадь Святого Марка. Однако жители города демонстративно обходят ее стороной и совершенно безучастны к радости властей по поводу прибытия императрицы. Но Елизавете и не нужны никакие почести, она хочет только покоя и продолжает вести такой же замкнутый образ жизни, как на Мадейре и Корфу. Главным ее развлечением становится чтение книг. С пешими прогулками здесь ничего не выходит, так как она хоть и выглядит в целом совсем неплохо, но сохраняющаяся отечность на лице и на ногах мешает ей показываться на людях. Императрица с большим нетерпением ожидает детей, которые прибывают в Венецию уже 3 ноября 1861 года. Происходит трогательная встреча матери с ее детьми, Елизавета бесконечно счастлива. Однако вскоре после приезда детей начинаются стычки с обергофмейстершей графиней Эстергази, которая получила от эрцгерцогини Софии строжайшие указания относительно воспитания детей во время их пребывания в Венеции, с которыми Елизавета категорически не согласна. В конце месяца приезжает и Франц Иосиф, который вслед за своей супругой вынужден испытать на себе, по меньшей мере, прохладное отношение со стороны местного населения. Императорская чета видит, что внешнее спокойствие народа достигается лишь с помощью угрозы применения силы со стороны армии, что в душе венецианцы люто ненавидят австрийское господство. Стоит императору в разговоре с австрийским наместником в Венеции выразить недоумение по поводу того, что местная знать избегает встреч с ним и с его супругой, как тут же власти предпринимают попытку заставить представителей венецианской аристократии явиться во дворец с визитом вежливости под предлогом того, что они просто обязаны засвидетельствовать свое почтение первой даме империи. Однако из этого ничего не выходит, и тогда Елизавета начинает и в Венеции чувствовать себя неуютно. Состояние ее здоровья не улучшается. Елизавета очень страдает и от противостояния с графиней Эстергази, с которой она так и не сумела найти общий язык. На этот раз ей удается уговорить императора отстранить графиню и назначить вместо нее хорошо знакомую ей придворную даму Паулу Бельгарде, ставшую теперь графиней Кенигсек-Аулендорф. Ее супруг одновременно становится обергофмейстером императрицы. Эрцгерцогиня София, разумеется, воспринимает эти перемены как личный выпад против нее.

В марте император Франц Иосиф вновь посещает свою супругу в Венеции. Елизавета, изнывающая от безделия, находит себе новое развлечение. «Я завела фотоальбом, — пишет она своему шурину[109], — и собираю в нем только фотографии красивых женщин. Очень прошу, если у Ангерера или у других фотографов тебе попадутся смазливые личики, пришли их мне…». В результате министр иностранных дел получает указание проинформировать всех послов Австрии о необходимости собирать в своих странах фотографии красивых женщин и высылать их императрице. Рехберг рассылает соответствующие поручения и при этом дополнительно сообщает послу в Константинополе[110], что императрица желала бы получить кроме фотографий восточных красавиц еще и изображения самых привлекательных наложниц из турецких гаремов. Это указание приводит дипломата в замешательство. Ведь добывание таких фотографий, противоречащее здешним нравам и обычаям, фактически связано с риском для жизни. Да никто и не верит ему, что эти фотографии ему действительно нужны для его госпожи. Тем не менее ему удается раздобыть несколько таких фотографий[111]. При этом в голову ему приходит забавная мысль, что императрице эта коллекция красавиц со всего мира понадобилась только для того, чтобы по аналогии с героиней известной сказки братьев Гримм сравнивать их красоту со своей и приговаривать: «Зеркальце, зеркальце на стене, кто всех красивее в нашей стране?»

В первой половине апреля в Венецию приезжает герцогиня Людовика. Она хочет собственными глазами увидеть, как обстоят дела со здоровьем ее дочери. Герцогиня уже наслышана о том, что никакой болезни легких у нее нет. А в мае к супруге вновь прибывает император. После его отъезда Елизавета в сопровождении матери отправляется на родину, но не в Вену, где она могла бы попасться на глаза эрцгерцогине Софии, а в Райхенау. Сюда же приезжает придворный советник Фишер, который знает императрицу с детства и который всегда утверждал, что врачи неверно оценивают ее состояние. Он полагает, что Елизавета страдает ярко выраженным малокровием, а поскольку с ее легкими все в порядке, то вместо отдыха на юге ей было бы полезнее отправиться на лечение в Бад-Киссинген[112]. Императрица, красота которой несколько поблекла из-за постоянных отеков, больше доверяет доктору Фишеру, поэтому она принимает решение прямо из Райхенау отправиться 2 июня в водолечебницу Бад-Киссингена. Елизавета вообще склонна относиться к любому недомоганию серьезнее, чем оно того заслуживает. Это существенно затрудняет работу врачей, которые при каждом обследовании в один голос утверждают, что у императрицы в сущности крепкий и вполне жизнеспособный организм, и требуется только время и крепкие нервы для того, чтобы Елизавета, которой всего двадцать пять лет, восстановила силы и избавилась от страха перед возможными осложнениями. И в самом деле, пребывание в Бад-Киссингене, где она остановилась в небольшой вилле, идет императрице на пользу. В июле Елизавета отправляется в Поссенхофен, где встречает королеву Неаполя и молодую супружескую пару — графа и графиню де Трани. Императрица очень рада видеть их живыми и здоровыми после всего, что им недавно пришлось пережить. Правда, как выясняется, семейная жизнь короля и королевы Неаполя находится под угрозой. Мария специально уехала подальше от своего мужа и, судя по всему, не собирается к нему возвращаться.

Неожиданно для всех, в том числе, вероятно, и для самой себя, Елизавета возвращается 14 августа в Вену. Придворную даму княгиню Хелену Таксис телеграммой призывают к императрице. «Наконец-то она вернулась, — сообщает княгиня — и кажется, что не было этих двух лет, не было Мадейры, Корфу и всех связанных с этим забот и волнений… Ей устроили здесь такой восторженный прием, какого Вена еще не знала. На воскресенье назначены песенный праздник и факельное шествие, в котором намерены принять участие четырнадцать тысяч человек. Выражение его лица в тот момент, когда он помогал ей выйти из кареты, я никогда не забуду. У императрицы вроде бы цветущий вид, но при этом какой-то неестественный, на ее бледном лице отчетливо видны следы пережитых душевных потрясений, отек сошел, однако и прежнего изящества в нем уже нет. Тот факт, что она прибыла в сопровождении принца Карла Теодора, является лучшим доказательством того, насколько трудно ей заставить себя остаться наедине с ним и с нами…»

Вена устраивает императрице сказочный прием. Радость и восторг по поводу ее возвращения достигают такого масштаба, что придворными это расценивается как нечто выходящее за рамки приличия. Единственным объяснением происходящего они считают то, что ликующий народ тем самым противопоставляет сравнительно либерально настроенную императрицу более консервативной и жесткой матери императора. Как бы то ни было, но Елизавета вновь оказывается в Шенбрунне, где ведет привычный образ жизни. Она радуется встречам с детьми, особенно с маленьким кронпринцем, который, по словам княгини Таксис, «заметно повзрослел, окреп и похорошел». Состояние ее ног теперь вновь позволяет ей совершать ее любимые пешие прогулки. Кроме того, она изредка позволяет себе пока еще кратковременные поездки верхом. Эрцгерцогини Софии какое-то время нет во дворце, а значит можно пока не опасаться конфликтов с ней. Тем не менее Елизавета поначалу чувствует себя в венской придворной атмосфере настолько неуютно, что ей приходится вызвать к себе свою сестру королеву Неаполя вместо брата Карла Теодора, которому пора возвращаться домой. Вскоре, однако, выясняется, что это решение было ошибочным. Мария не только не помогает ей успокоиться, но наоборот, еще больше расстраивает ее своими бесконечными жалобами на неудавшуюся семейную жизнь.

Елизавета словно забыла, что такое придворный этикет, и ведет себя совершенно непринужденно. Ее ближайшее окружение осуждает ее за это и пристально следит за каждым шагом императрицы. «Она никого не хочет видеть рядом с собой, кроме своего супруга, — сообщает 15 сентября 1862 года княгиня Таксис из Шенбрунна[113], — с его величеством она много разъезжает и гуляет пешком, а когда императора нет на месте, она уединяется в парке в Райхенау. И все же главное заключается в том, что она, слава Богу, дома и пока не собирается никуда уезжать. С мужем она, по крайней мере на виду у всех, разговаривает дружелюбно и естественно, хотя и есть основания предполагать, что наедине между ними все-таки иногда возникают разногласия. Выглядит она просто потрясающе, временами кажется, что это совсем другая женщина, солидная и знающая себе цену: она ест регулярно и с аппетитом, крепко спит, совсем не пользуется корсетом, может часами гулять пешком, но когда стоит на месте, то можно заметить, как вздуваются вены на ее левой ноге. Королева Неаполя выглядит неважно, судя по всему, она очень переживает из-за неурядиц в собственной семье».

Похоже, что здоровье императрицы наконец-то идет на поправку, и больше всего этому радуется ее ближайшее окружение, которое за последние два года уже устало от капризов и чрезмерной раздражительности Елизаветы, вызванных ее болезнью. Больше всех повезло графине Ламберг, которая очень вовремя в 1860 году вышла замуж и тем самым была избавлена от участия в перипетиях, связанных с именем императрицы в этот период. «Я могу только порадоваться за тебя, — пишет ей княгиня Хелене Таксис, — что тебе не пришлось вместе с нами пережить эти два мучительных года.

Теперь мы, кажется, прочно обосновались в Шенбрунне, мне кажется дикой сама мысль о том, чтобы to be settled for good somewhere (устроиться где-нибудь лучше. — Ред.). Я прекрасно понимаю, как трудно ей было отказаться от странствий, к которым она так привыкла за последнее время. Когда у человека душа не на месте, ему кажется, что единственное его спасение в постоянной перемене мест. Кстати, сюда на две недели приезжает Хелене[114], в то время как император будет на охоте, от которой он не отказывается ни при каких обстоятельствах… Она ведь всегда оказывает на императрицу умиротворяющее воздействие, ведет себя очень благоразумно и всегда называет вещи своими именами. Елизавета уже ездила верхом в Райхенау и даже один раз здесь в семь часов утра с Холмсом. С шага она, разумеется, уже перешла на галоп, и лишь рысью она пока что не решается скакать. Ни Грюнне, ни Кенигсеку она не разрешает себя сопровождать. Первого она вообще до сих пор игнорировала и избегала. В остальном дела наши с божьей помощью идут нормально… Я могу поверить в то, что временами ее охватывает отчаянье, однако никто кроме нее не способен так смеяться и ребячиться. Она сама признается, что была бы рада видеть нас чаще, чем того требуют наши обязанности…»[115]Император Франц Иосиф делает все возможное для того, чтобы сделать пребывание своей супруги на родине как можно более приятным, он необычайно внимателен к ней, приобретает для нее самых дорогих лошадей, исполняет малейшее пожелание Елизаветы. Остается надеяться на то, что, если в ближайшие годы здоровье вернется к ней, а эрцгерцогиня София будет вести себя более сдержанно, то все еще может наладиться.

Загрузка...