Эллинистический мир

Итак, крупная торговля была сферой частной инициативы, которая преуспевала тем успешнее, чем была смелее. Сельская же жизнь дала нам противоположный пример – пример медленно менявшегося мира, в котором государство в полной мере осуществляло свои управленческие функции. Последние изыскания доказывают, что государственное администрирование в фискальной области, столь жесткое в III в., во II в. до н. э. смягчается.

Царские и частные земли, концессии

Помимо других важных проблем, о которых еще пойдет речь, суверены были вынуждены вплотную заняться земельным вопросом, так как завоевание предоставило им важное право, которое имели до них фараоны и Ахемениды. Итак, большая часть земли принадлежала царю. Это «царская земля», арендованная по контракту «царскими людьми», обрабатывавшими ее за арендную плату, которая вместе с налогами могла составлять половину урожая. Однако не вся земля в государстве принадлежала царю.

С одной стороны, царь жаловал часть земли общинам или частным лицам. К первой группе относятся города (это нехарактерно для Птолемеев, которые, по сути дела, их не основывали) и храмы (им подтверждали их право на владение уже имевшимися землями и давали новые). В Малой Азии существовали целые жреческие области вокруг таких святилищ, как Пессинунт или Комана (анатолийское святилище Великих азиатских матерей, Кибелы в Пессинунте, Этио-Ма в Комане), которые были обладателями крупной земельной собственности. То же самое наблюдается и в Египте, где последние Птолемеи значительно увеличили богатства жречества, пытаясь обеспечить его поддержку. Ко второй группе относились солдаты, верностью которых царь старался заручиться посредством клерухий, или крупные чиновники, получавшие в знак благоволения дары (из них наиболее известно имение Аполлония в Фаюме).

С другой стороны, существовала частная собственность, известная, как свидетельствуют тексты из Верхнего Египта, по крайней мере до появления греков. Она развивалась двумя путями. Прежде всего царь продавал <68> часть своих владений за деньги. К этому способу слишком часто прибегали Селевкиды, значительно уменьшившие тем самым свои земельные владения. Царь мог также отдавать земли в эмфитевтическую аренду, что практически соответствовало продаже, если речь шла о неплодородных, безводных или об освоенных, прежде всего под виноградники и сады участках, явно не подпадавших под ежегодный контракт царских земель.

С этими ограничениями греческие повелители восточных царств стали наследниками такого землепользования, которое сделало их обладателями значительной части земли. Как они ее использовали, мы рассмотрим на примере Египта, хорошо известном благодаря папирусам.

Пример Египта

Основную часть своего национального достояния Египет получал от земли, ее обработки. В этой сфере деятельности, как ни в какой другой, из-за постоянных разливов реки требовалась хорошая организация труда. К тому же земля должна была прокормить и пришельцев, администраторов, солдат, торговцев, т. е. тех, кто не обеспечивал себя продуктами. Поэтому необходимо было так направлять усилия земледельца, чтобы он производил как можно больше.

В эллинистическое время проблема усложнилась. До сих пор Египет жил автаркично – обеспечивал себя сам. Но теперь он стал покупать в других странах товары, необходимые для живших здесь греков, и в первую очередь для царя и его двора. Прежде Египет не зависел от денежных отношений. Теперь же царям нужны были деньги, чтобы оплачивать услуги тех, кого они использовали,– наемников, техников, администраторов. Следовательно, требовалось, чтобы экспорт во много раз превышал импорт. А экспортные товары (за исключением некоторых изделий, привозившихся из внутренних областей Африки или с далекого Востока транзитом через Египет представляли собой прежде всего продукты сельского хозяйства, в основном хлеб, который в большом количество вывозили из Египта и которого так не хватало в греческом мире, или изделия, сырье для которых поставляла земля,– папирус, льняные ткани и т. п.

Таким образом, организация сельскохозяйственного производства была необходима властителям, и они быстро поняли, что его увеличение – это верный путь к богатству; <69> не менее верной была и торговля, поэтому нужно было регулировать ввоз и платить тем, кто ему служил.

В деле увеличения производства Птолемеи могли использовать тысячелетний опыт Египта фараонов. Система переписи населения и земель, статистические данные, столь необходимые тому, кто хотел авторитарно планировать хозяйство, были давно разработаны, долина Нила с незапамятных времен привыкла к экономике, строго управляемой фараонами. Птолемеям оставалось только использовать ранее установленную систему, сохраняя административную инфраструктуру страны.

Тем не менее эта система в некоторой, трудноопределимой степени была деформирована таким великим новшеством, как окончательное введение денег. Натуральное хозяйство Египта было сильно изменено из-за двух неизбежных последствий использования денежной системы – развития банков и откупов. Система откупа (аренды), выходившая далеко за рамки сельской жизни, была своего рода обеспечением, которое Птолемеи сочли полезным ввести ради получения доходов. Она была греческого происхождения, так как не могла существовать в стране с натуральным хозяйством.

Стоит вникнуть в детали, чтобы показать, насколько методы контроля над сельскохозяйственной деятельностью, применявшиеся царской властью, гибки и разнообразны. (Система известна в основном по знаменитому папирусу, найденному в Фаюме. Это длинный свиток, представлявший собой составленный в конторах диойкета список пошлин с откупа нескольких доходов. Здесь описания сделаны по работам К. Прео.)

Для основной культуры – зерна – царь сам в специальном документе определял необходимые посевные площади. Эти документы стали причиной споров среди специалистов: согласно точке зрения одних, этот порядок применялся на всех обрабатываемых землях, т. е. был орудием экономики абсолютистского государства; по мнению других, он затрагивал управление только царскими землями. В ведомости перечислялись обязанности крестьян и деревень относительно посевов. Она составлялась местной администрацией по состоянию на период после разлива Нила, затем обнародовалась диойкетом, который впоследствии строго, но не всегда успешно следил за ее. выполнением.

Царь давал взаймы крестьянам семена (заем семян существовал также и на частных землях), что представляло <70> для него прекрасное вложение капитала и позволяло вводить новые сорта, от которых ожидались более высокие урожаи. Затем до уборки урожая за полями надзирал царский чиновник. На урожай сразу накладывался секвестр; для царя это гарантия получения оброка и налогов, платившихся зерном (самый значительный налог – земельный – пропорционален возделываемой земле). Проценты на заем семян, аренда и подати часто составляли половину урожая.

Доходы царя были огромны. Владея колоссальным количеством зерна, накопленного в царских житницах, он являлся владыкой деревни. К тому же царь располагал ценными продуктами экспорта.

Пиво производилось из ячменя. Пивоварни отдавались в аренду. Растительное масло получали в основном из масличных культур – клещевины, кунжута, кнекуса (вид шафрана) и немного, начиная с греческого завоевания, из маслин. Выращивание масличных культур (с посева до уборки) находилось под постоянным наблюдением. Вся продукция собиралась царскими службами и после оценки отдавалась на откуп. Это делалось с целью установления полной монополии на производство масла и торговлю. Масло могло продаваться по очень завышенным ценам, намного превосходившим себестоимость, что неизбежно влекло за собой значительное увеличение пошлины на весь импорт. К монополии добавлялся налог на необработанную продукцию, поставляемую земледельцами, и на сбор с масла – своего рода налог на потребление.

Таким образом, производство и потребление масла дает нам пример замкнутой экономики, полностью находившейся под контролем государства. Царь поступал дальновидно, использовав масло как объект монополии из-за места, занимаемого им в питании и в освещении помещений. Располагая многочисленным чиновничьим аппаратом, поддерживаемый крупными земельными арендаторами, он не встречал никакого сопротивления, если не считать пассивного неподчинения крестьян и хитростей контрабандистов.

Царские распоряжения определяли каждый год посевные площади и для льна. Лен обрабатывали в мастерских под строгим контролем, с тем чтобы избежать подпольного производства. Таким образом, и здесь существовала монополия, но более гибкая, чем в производстве масла. В действительности же ткачи могли производить <71> тканей больше, чем должны были отдавать царю. Были и мастерские, которые вышли из-под влияния суверена, – это мастерские при храмах, где ткали виссон, ритуальную ткань для мумий и изображений божеств, которая считалась предметом исключительной роскоши и пользовалась спросом за пределами Египта. Еще больше свободы было в обработке шерсти, которая облагалась налогами, составлявшими лишь двадцатую часть доходов от шерстяных изделий.

Виноградники и сады множились благодаря эмфитевсису {56}⁴. В этой области сфера вмешательства царя была уже, и налог выполнял те же функции, что отдача на откуп и реквизиции по отношению к однолетним культурам. То же происходило с папирусом, многолетним растением болот Дельты и Фаюма, он также являлся объектом налогового, а не экономического контроля.

Охота была отдана на откуп. Рыбная ловля временами регламентировалась государством, временами отдавалась на откуп.

В Египте, который прежде, видимо, располагал гораздо более обширными пастбищами, чем сейчас, было развито животноводство. Крупный рогатый скот в основном употреблялся в полевых работах, а мелкий использовался как капитал. В хозяйстве Аполлония, друга и диойкета Птолемея Филадельфа, в Фаюме зафиксированы огромные стада овец, одно из них насчитывало 6381 голову. Скот мог принадлежать монарху, частным лицам, клерухам, храмам. Царь отдавал свой скот внаем, извлекая доходы и получая налоги. Частные лица облагались специальным налогом (ennomion), касавшимся всех домашних животных, даже верблюдов. Этот налог, отдаваемый па откуп, предполагал периодическое пересчитывание всех домашних животных. С целью проверки численности, заявленной владельцами, перепись скота производили во время наивысшего подъема воды в Ниле, когда стада спасались на возвышенностях. Разведение голубей и пчел обкладывалось специальными поборами.

Эта удивительно гибкая система не основывалась на заранее разработанных планах. Царский контроль за сельскохозяйственной продукцией менялся в зависимости от самого продукта, даже когда речь шла о двух сходных типах культур, выращиваемых на одних и тех же землях, например зерновых и масличных. Птолемеями двигало одно желание – наполнить свою казну, они рассматривали Египет как обширное владение, которое принадлежало <72> им лично и наиболее эффективную эксплуатацию которого они должны были обеспечить в своих интересах, Созданная Птолемеями экономическая система кажется однобокой и мало соответствующей данным условиям. Иногда она предстает перед нами как система, направлявшаяся монополиями-притеснителями, а иногда, наоборот, как система, при которой государство удовлетворялось взиманием своей части от богатств, произведенных частными лицами на принадлежавших им землях. Единство системы обеспечивалось единством цели – поощрением интенсивного производства продукции, большая часть которой с помощью откупа, налога или того и другого вместе должна была отойти к царю.

Новый в истории эллинистического мира интерес властей к сельскому хозяйству не обошелся без положительных последствий. Агрономы создавали трактаты. Обрабатываемые площади увеличивались в результате осушения болот и ирригации окраинных районов пустыня. (Таким образом, в Египте было создано много новых центров, например в номе Арсиноя-Филадельфия, там, где находилось имение Аполлония, Каранис, Тебтюнис и столица нома Крокодилополис, или Арсиноя.) Самое замечательное создание Нового царства – огромный оазис Фаюм вновь расцвел и расширился после долгого забвения в предшествующие века. Была введена усовершенствованная ирригационная техника – механизм с зубчатым колесом и бесконечной веревкой, который упоминается в папирусах уже со II в. до н. э. (он также применялся на Евфрате и Оронте), или винт Архимеда (о нем см. ниже) все больше заменял примитивный шадуф (журавль).

До Александра цивилизация Египта оставалась на уровне неолитической. К. Прео отмечает, что здесь применялась техника конца каменного века, едва-едва усовершенствованная употреблением меди, бронзы и в исключительных случаях железа. С приходом греков совершился резкий переворот. С ввозом в большом количестве железа появились более прочные орудия труда. Плуги, заступы, мотыги, косы, топоры делались теперь из железа. Начали применять сеялку (ввезена из Вавилона) и, может быть, винтовой пресс для винограда и оливок.

Была проделана большая работа в области освоения новых видов культурных растений. Виноград и оливы выращивали в Египте давно, но возделывались они <73> нерегулярно, теперь же площади под ними были значительно увеличены, с тем чтобы удовлетворить нужды греческих иммигрантов. Кроме того, появились инжир, гранаты, яблоки, грецкие орехи, чеснок. Насаждение деревьев там, где это было возможно, поощрялось, чтобы ликвидировать нехватку строительных материалов. Проводилась настоящая селекция, что позволяло улучшить сорта зерновых (до этого в Египте были распространены хлеба с высоким содержанием крахмала).

Очень интересен пример хозяйства Аполлония. Его имение было расположено на окраине Фаюмской впадины, там, куда, естественно, не доходили паводковые воды. Квадратная территория была разделена на четыре части двумя широкими, пересекавшимися под прямым углом каналами. В каждой четверти четыре рва, пересекавшиеся также каналами, образовывали десять удлиненных участков; канал же соединял имение с судоходными путями и с Нилом. Всего эти каналы занимали 5 процентов площади орошаемых земель. Работы было много: подготовить землю, сжечь древесную растительность, раскорчевать участок. Потом начиналась интенсивная эксплуатация земли. Аполлоний разбил обширный виноградник (мы имеем расписку на 65 тысяч подпорок и трактат о виноградарстве, переписанный управляющим Зеноном), посадил фруктовые деревья, а также хвойные, «поскольку они полезны царю». Он развел огромные стада домашнего скота, основал мастерские (ткацкие; ковровые, производившие милетские двусторонние или окаймленные пурпуром ковры; кожевенные; гончарные). Для перевозок у него были караваны ослов и целая флотилия. Часть хозяйства была разделена на фермы, которые отдавались в аренду грекам или египтянам, часть обрабатывалась сельскохозяйственными рабочими {57}, за которыми наблюдали подрядчики, и часть сдавалась в аренду клерухам. Хозяйство Аполлония – это замечательный пример обработки земли в большом земельном владении, согласно теориям школы Аристотеля.

Итак, экономический результат экономической политики того периода кажется удачным, ибо земледелие и скотоводство производили все больше продукции. Но с социальной точки зрения ничего не было сделано для улучшения положения крестьян, которых эксплуатировали еще сильнее, чем при фараонах, и у которых во время кризисов был только один выход – бегство в пустыню, бегство от угнетения и беззакония. <74>

Кроме того, Птолемеи никогда не желали понимать, что, повышая плату и меньше угнетая сельское население, они могли бы увеличить покупательную способность развить внутреннюю торговлю. Поток товаров шел в одном направлении. По Нилу спускались суда, груженные хлебом, полотном, папирусом, но поднимались они по реке пустыми. Хора ничего не получала от богатства, доходов и гуманизма эллинистического мира.

Общество, рожденное завоеванием,– это колониальное (в современном смысле слова) общество, которое было гораздо многочисленнее завоевателей. В Египте оно, возможно, насчитывало 8 миллионов против 1 миллиона пришельцев. Подобная диспропорция влекла за собой обычные в таком случае последствия: защитную реакцию греко-македонцев, желавших сохранить свою цивилизацию, и постепенную ориентализацию, которая была особенно заметна в области религии; националистическую реакцию местного населения, направленную на сохранение своих обычаев и верований, и, несмотря на это, появление элиты, эллинизировавшейся ради корысти.

Этническая и экономическая разобщенность

Как во всех колониальных обществах, деление населения в эллинистический период происходило сначала по этническим параметрам: власть и богатство принадлежали завоевателям – македонянам и грекам. Но количественная диспропорция между этническими группами, врожденные качества некоторых представителей местного населения, носителей традиций тысячелетней цивилизации, личные успехи других, способных и динамичных,– все это довольно быстро привело к тому, что уже со II в. до н. э. началось расслоение по имуществу, а не по происхождению. Не говоря уж о жречестве, которое восстановило или сохранило власть, многие представители местного населения богатели на административных постах, в сельском хозяйстве или торговле. В социальной иерархии они занимали более высокое место, чем «простые греки». В частности, в Египте со II в. до н. э. в административных центрах номов начала появляться <75> «буржуазия», для которой характерно было совмещение городской деятельности с функциями землевладельца и приобщение к эллинистической культуре. Эта группа населения сыграет очень важную роль во времена Римской империи. Сюда надо добавить смешанные браки, так как среди греческих иммигрантов мужчин было гораздо больше, чем женщин. Между обоими этническими элементами существовала взаимная неприязнь, но сегрегации не было ни в законодательстве, ни в быту. В имении Аполлония соседствовали греческие и египетские арендаторы (кстати, вместе с сирийскими, арабскими и еврейскими), то же наблюдалось и в администрации на всех уровнях, и в царских поместьях. Неплохо было бы изучить различные социальные типы, без учета национальности, констатируя лишь тот факт, что представители коренного населения тем многочисленнее, чем ниже стоят они на социальной лестнице.

Новая «буржуазия»

Появление многочисленной и зажиточной «буржуазии» – самый значительный факт эпохи эллинизма. Она извлекала доходы прежде всего из торговли и ремесла, но иногда не пренебрегала и скупкой земель. В то время ее материальный и интеллектуальный уровень был выше, чем в предыдущую эпоху,– этим объясняются и глубокие изменения в быту. Эта «буржуазия» любила радости жизни, вкусную пищу, куртизанок, удобные дома, но ей требовались и более утонченные удовольствия, доставляемые поэзией, искусством, философией.

Все большее распространение получил тип финансиста. В крупных городах банкиры накапливали огромные состояния. Не менее могущественными стали генеральные откупщики; в частности, в Египте они пользовались желанием царя уменьшить экономический риск. Большая часть царских доходов отдавалась на откуп. Это предоставляло дополнительную гарантию царской казне той страны, где монетная экономика находилась в действии сравнительно недавно. Естественно, цари предпринимали множество мер предосторожности в отношении откупщиков: они должны были вносить залог, а за недостачу отвечали имуществом, ежемесячно их счета проверялись специальным чиновником. Папирусы знакомят нас с огромным количеством спорных вопросов в различных <76> хозяйствах. Но тем не менее эта система была доходной для откупщиков, ибо люди самых разных национальностей – египтяне, евреи, но в основном греки – оспаривали откуп с торгов.

В эллинистический период в еще больших размерах, чем в IV в. до н. э. в Афинах, развитие «капиталистической» экономики позволяло некоторым, наиболее активным или пользовавшимся счастливым случаем лицам скапливать огромные состояния. Можно указать на пример Аполлония, многочисленные официальные обязанности которого не мешали ему вести необычайно сложные дела – торговлю с Малой Азией, Палестиной, Сирией, Аравией, эксплуатацию земель площадью 10 тысяч аруров (2700 га), подаренных ему монархом в Филадельфии. Его энергия творила чудеса в этом образцовом хозяйстве. Аполлоний делал все возможное, чтобы производить не только то, что могло понравиться царю, экономическую политику которого У. Вилькен сравнил с политикой Кольбера или Фридриха Великого, но и то, что было необходимо для собственного обогащения: продавал излишки вин, масла, полотна, папируса.

Великолепные записки Зенона знакомят нас с роскошной жизнью Аполлония. Его стол ломился под тяжестью серебряных приборов, ваз с редкими цветами и самых утонченных яств – рыбных блюд, икры, тонких вин. Зенон описывает его организаторский талант, конторы, разделенные на два отделения (секретариат и бухгалтерию), где для составления контрактов с египетскими крестьянами работали даже египетские писцы. Перед нами предстает человек с быстрым и решительным умом, ясной, повелительной речью, уверенный в себе благодаря своим замечательным успехам. К. Прео писала, что за его внешним спокойствием прятались «превосходные степени сравнения, как в английском языке американцев». Может быть, впервые в истории перед нами с такой ясностью предстала фигура крупного «капиталиста». Аполлония не удовлетворяли только деньги, хотя они и были основной движущей силой его деятельности, он заботился и о престиже, и о славе. Окруженный настоящим двором клиентов, он жил как вельможа-филантроп, разносторонний и щедрый по отношению к любым богам, греческим и египетским, а также к людям, прибегавшим к его могуществу.

Те же записки рисуют нам личность Зенона, грека из Карии, бывшего доверенным лицом диойкета. Сначала <77> он был коммерческим агентом па Востоке, затем стал секретарем Аполлония и, наконец, управляющим в Филадельфии. Этот образованный человек мог на черновике набросать музыкальную фразу или несколько стихов Еврипида. Писал он на великолепном, импульсивном греческом языке, но разум его кажется не таким ясным, а воля не столь твердой, как у его хозяина. Тем не менее он свободно управлял необъятной землей Аполлония, на которой так много нужно было создавать заново, и гордился своей ролью основателя города, своей задачей – сеять жизнь и благоденствие в пустыне. Жил он не по-царски, как Аполлоний, но на широкую ногу: по праздничным дням вкушал изысканные блюда, имел свору хороших охотничьих собак. Он тоже умел быть филантропом. Дружеские письма, которые Зенон получал от оставшихся в Карии знакомых, свидетельствуют о том, что это был человек, достойный своего высокого положения.

Чиновники

Чиновники представляли собой совершенно новый для эллинистического мира тип. Если царство Селевкидов страдало от явного недостатка организации управленческого аппарата, то Атталиды и особенно Птолемеи располагали развитой иерархией государственных служащих.

Чиновник был человеком, связанным с царем клятвой. В его обязанности входило передавать и претворять волю царя, особенно в этих «капиталистических монархиях», обеспечивать максимальную эксплуатацию и собирать доходы. Система эта представляется крайне порочной. Чиновник, теоретически назначаемый царем, на самом деле получал место от своего непосредственного начальника, и зависимость чиновников от начальников со временем все более и более возрастала. Папирусы перечисляют подарки, которыми они должны были осыпать начальников, чтобы удержаться на своем посту. Таким образом, по мере ослабления монархии проявлялась тенденция к появлению некоего подобия феодальной зависимости. Наиболее высокопоставленные в чиновничьей иерархии лица превращались в настоящих деспотов, весьма слабо связанных с центральной властью и обращавшихся с подчиненными тем высокомернее, <78> презрительнее и надменнее, чем полнее они от них зависели (даже юридически, поскольку чиновники подлежали специальному административному суду).

Однако царь счел, что отыскал дополнительную гарантию в финансовой ответственности чиновников. Каждый старался, как по цепной реакции, взыскать с подчиненного суммы, за которые сам нес личную ответственность. Самые мелкие чиновники любой ценой выжимали деньги из населения, и здесь все средства были хороши: арест имущества, реквизиции, даже телесные наказания. В ответ на насилие возникало насилие: числу папирусов, содержавших жалобы деревенских жителей на высокомерие и злоупотребления чиновников, соответствует число папирусов с сетованиями сборщиков налогов, встреченных градом камней.

Наконец, чиновники часто были малознающи и недобросовестны. В свои отчеты и даже кадастры они без колебаний заносили выдуманные цифры, чему есть многочисленные примеры. Они захлебывались в потоке переписей, учетов, предписаний, распоряжений. «Папирусный потоп» повлек за собой несокрушимый беспорядок или, что еще хуже, фиктивный порядок.

Тем не менее надо избегать заблуждений, в которые нас могут ввести многочисленные свидетельства о промахах администрации, так как папирусы, что явствует из их назначения, возможно, могли донести до нас лишь следы, и довольно очевидные, несовершенства самой системы. Вырисовывается также и идеал чиновника – старательного, преисполненного почтения к вышестоящим, благородного по отношению к нижестоящим. В этом типе слились распространенный в Египте идеал почтенного и неподкупного писца и греческий образец человеколюбивого магистрата. Добрые монархи без устали напоминали управляющим их обязанности, один из них пишет: «Во время ваших инспекционных поездок старайтесь ободрить людей, поднять их настроение, и не только на словах. Если крестьяне жалуются на комограмматеев и комархов по поводу обработки земли, вы должны разобраться и положить конец злоупотреблениям». Римляне, а затем и византийцы при создании своих институтов и прочной основы эффективного управления возьмут пример именно с чиновнической системы Птолемеев.

Административная карьера позволяла грекам и египтянам жить бок о бок, так как Птолемеи стремились сохранять существовавшую до них структуру управления. <79>

Высшие посты были безусловно закреплены за греками, по крайней мере до Птолемея Эвергета II, который доверил стратегию египтянам. Но чиновники средних и низших уровней набирались из местного населения, и вначале мы видим египтян даже на посту номархов. В другом традиционном слое – жречестве – продолжала безраздельно господствовать старая египетская элита.

Египетское жречество

Повсюду последователи Александра продолжали проводить политику терпимости по отношению к местным божествам. Из чисто политических соображений, прекрасно сознавая их влияние на народные массы, они старались примирить с собой местное жречество, ремонтируя старые святилища, сооружая новые, осыпая богов и их служителей подарками и привилегиями. В обмен на эти щедроты они рассчитывали получить возможность управлять массами. Нам довольно хорошо известны некоторые большие храмы в Азии: храм Артемиды в Эфесе – настоящее жреческое государство с огромными богатствами, с множеством оскопленных жрецов и ритуальных куртизанок, руководимое Мегабизом; Эсагила (храм Мардука) в Вавилоне и храм Набу в Борсиппе (и тот и другой были отреставрированы Селевкидами). Но именно Египет оставил нам больше всего документов, дающих наиболее ясную картину роли жрецов в эллинистическом государстве.

Если чиновник был человеком царя, то жрец – человеком бога. Он обладал опасным могуществом, поскольку только он мог установить связи с потусторонним миром и придать земному миру устойчивость путем проведения обычных и торжественных служб, которые предоставляли божеству все необходимое для жизни в храме – пищу, питье, одеяния, развлечения – и таким образом обеспечивали смертным благосклонность. Являясь наследником древних знаний (о необычайной сумме сведений, записанных на стенах храма в Эдфу, см. ниже), хранителем традиций и священной письменности, жрец сохранял высочайший престиж, который всегда имел в долине Нила, хотя в эпоху Птолемеев жречество проявляло тенденцию замыкаться в себе, а также тяготело к кастовости (Страбон отмечает, например, исчезновение всех храмовых школ, существовавших во времена Геродота и Платона). Это послужило началом неминуемого <80> упадка, который со времен Антонинов хорошо заметен по характеру надписей на храме в Эсне. Некоторая двусмысленность положения заключалась в том, что Птолемеи провозгласили себя законными преемниками фараонов, а жрецы признали это положение. Итак, фараон являлся единственно истинным жрецом, именно из его рук все жрецы получали должности. Царь сам назначал на наиболее высокие посты и непременно получал определенный сбор с каждого назначения, с каждого повышения в иерархии, так как жрецы должны были покупать свои места, равно как и доходы с храмового имущества, которые связаны с этим местом. Ежегодно в день рождения царя его торжественно поздравлял совет из пяти выборных членов, управлявший каждым храмом. Так между сувереном и жречеством устанавливались тесные связи. Они стали необходимы друг другу! монарху жрецы – чтобы утвердить свою законность в глазах подданных и установить культ царя в традиционной форме, жрецам царь – чтобы, как и прежде, пользоваться своими привилегиями.

Пока Птолемеи были сильны, они держали жречество в строгом повиновении. Неконфискованная священная земля, на которой располагались огромные поместья с мастерскими (в основном ткацкими), управлялась непосредственно царем, а он, будучи богом, естественно, получал с нее доходы. Это не было грабежом – то же самое происходило и в независимом Египте, когда власть фараонов была сильной. Со своей стороны, царь обеспечивал жрецам безбедную жизнь и возможность служить своим богам.

Но поддержка жречества становилась еще более необходимой, когда Птолемеи ослабли и когда начались восстания. Порой лишая себя значительных доходов, Цари предоставляли храмам немалые налоговые льготы (декрет 118 г. до н. э.) и осыпали их служителей подарками. Все более многочисленные беглые «царские люди» находили убежище в святилищах; жрецы становились их покровителями (в том смысле, в котором это слово Употреблялось в Новом царстве) и увеличивали этим свое влияние. Богатство их было столь велико, что они Уже выступали в роли кредиторов царей. Таким образом, они вновь на время обрели то огромное могущество, которым обладали при VI и XIX династиях, но без духовной власти и достоинства, оправдывавших когда-то, по крайней мере частично, их власть в государстве. <81>

Возникает необходимость точнее определить категории, на которые делилась масса жрецов. «Чистым», имевшим доступ в святая святых (великий жрец, пророки, столисты – «одевающие бога», пастофоры – «кормящие бога») и писцам священных книг противостояло низшее духовенство, задача которого состояла в подготовке церемоний или в управлении храмовым имуществом. Из фиванских папирусных свитков нам известен мирок коакитов (подавателей священных возлияний), погребальных жрецов, ответственных за культ мертвых,– глупых, алчных, всегда готовых подраться, если дело касалось доходов. Повсюду мы видим консервативно настроенную среду, которая за века слишком привыкла к иностранному владычеству,

Мир труда

Царь, «буржуазия», чиновники, жрецы жили за счет тяжелого труда народа. Разделение общества на богатых и бедных, эксплуатация одних другими в завоеванных странах в эпоху эллинизма лишь усилились.

Рабский труд распространился по всему Средиземноморью. Оценки численности рабов расходятся. Возможно, она была значительной из-за частых войн и широкой работорговли. К домашним рабам, многочисленным в результате увеличения числа жадной до удобств «буржуазии», добавились рабы, использовавшиеся как производительная рабочая сила в мастерских Пергама, Антиохии и особенно Александрии, где, судя по всему, впервые концентрировались большие массы рабов. Во внутреннем Египте греки, наоборот, ничего не изменили в организации труда: на царских землях, в маслодавильнях, прядильных мастерских, шахтах, карьерах рабов не было. Предполагается, что царь использовал в качестве рабочей силы не рабов, а мобилизованных.

Редкие до этой поры, восстания рабов участились, например, в Пергаме, на Делосе, в Лаврионе, на Сицилии. И не исключено, что в развитии сопротивления рабов определенную роль сыграли уравнительные концепции некоторых стоиков, проповедовавших единение человечества. В этом они расходились со взглядами Аристотеля, учившего, что бывают люди-рабы по природе.

Основная масса тружеников – ремесленников я крестьян – была свободна, хотя на несколько дней в <82> году ее мобилизовали на царскую барщину. От барщины освобождались лишь те, кто в деревне не занимался физическим трудом. Существуют любопытные списки этих привилегированных, в число которых входили царские надзиратели, греческие солдаты, бальзамировщики кошек. Сельское хозяйство, как и прежде, было основным занятием, в хоре жизнь практически не изменилась, несмотря на некоторые технические усовершенствования. В Египте, в частности, крестьяне жили в традиционных бедных деревнях, которые из-за угрозы наводнения располагались на искусственно возведенных холмах. Реквизиция помещений для царских уполномоченных или солдат приводила к тяжелым для населения последствиям, поэтому суверен в ответ на многочисленные, как показывают папирусы, жалобы часто должен был напоминать, что реквизировать больше половины дома запрещено. Жизнь человека наемного труда – с откупами, налогами, барщиной, разного рода реквизициями, как законными, так и все чаще незаконными (по вине чиновников), – была более суровой, чем до завоевания, так как теперь от него требовали больше продукции.

Тем не менее тексты позволяют заметить некоторую эволюцию. В III в. до н. э. положение египетского крестьянина не было слишком плохим. Он отдавал свои руки царю (поскольку ему принадлежала большая часть земель), а также храмам и частным лицам. Контракт, который связывал его с хозяином, был доброволен и подлежал обсуждению. Но со II в. до н. э. положение ухудшилось, гражданские войны разорили деревню; потерявший заморские владения царь стремился заставить производить больше на земле, которой становилось все меньше. Земли, отвоеванные с помощью ирригации у пустыни, понемногу иссушались из-за того, что никто не поддерживал в должном порядке гидротехнические сооружения. Чиновники, все более самостоятельные и все менее контролируемые, часто вели себя как настоящие деспоты. Все труднее и труднее было найти крестьян для обработки земли. Папирусы рассказывают нам, что, для того чтобы заставить крестьян подписать контракт, приходилось прибегать ко всем возможным аргументам – от призывов к преданности до пыток.

Средства, которые изыскивала администрация для выхода из этого кризиса, зачастую были паллиативными, они даже ухудшали положение. Безусловно, проводились необходимые мероприятия, направленные на упорядочение <83> системы откупов и говорящие о том, что хотя и существовала забота о справедливости, но от нее легко переходили к мерам принуждения. Более зажиточным крестьянам навязывалась дополнительная аренда (epibole), появившаяся в 164 г. до н. э., вредное действие которой давало о себе знать даже в римскую эпоху. С конца II в. до н. э. в деревне была установлена коллективная ответственность, т. е. за общую сумму арендной платы отвечала община царских земледельцев одной деревни. От крестьянина требовали клятвы «оставаться на виду у царских чиновников» (клятва Тебтюниса – 107 г. до н. э.): «До выплаты аренды каждый день я остаюсь на виду на сельскохозяйственных работах, не укрываюсь у священного алтаря храма, не призываю ничьего покровительства и не измышляю способов для бегства»). Всем было ясно, что простого подписания контракта недостаточно. Аренду продлевали – иначе говоря, во время серьезных кризисов ее просто навязывали силой. Тем не менее крепостничество так и не получило распространения. Феодальной {58}⁶ зависимости не существовало: стратеги концентрировали в своих руках всю власть, но у них не было крупных земельных владений.

Раздавленные системой угнетения, несправедливыми арендами, крестьяне убегали. Анахоресис (бегство в пустыню) был одним из наиболее ярких феноменов поздней эллинистической эпохи, затем превратился в одну из ран римского Египта, а с появлением первых христианских анахоретов приобрел религиозную окраску. Однако, что бы там ни говорили, пустыня может служить убежищем лишь незначительному меньшинству, ибо без навыков кочевой жизни там практически невозможно выжить. А вот Александрия с массами неконтролируемого населения представляла собой приманку тем более сильную, что там можно было найти работу и храмы, всегда готовые предоставить убежище беглым крестьянам. Другие беглецы собирались в банды, опустошавшие страну. В папирусах мы читаем горькие жалобы оставшихся крестьян, которые из-за круговой поруки должны были платить за бежавших; множились возмущенные доносы в адрес царских чиновников.

Папирусы (в частности, «папирусы Зенона») ярко показывают глубокое недовольство, царившее в деревне. Крестьяне Египта предстают перед нами как достаточно энергичные и нетерпимые к принуждению, их требования <84> звучат резко в противоположность заискивающему тону, который в таких случаях наблюдается у греков. Подобное уныние, с одной стороны, и активность – с другой, объясняют, почему восстания получили столь широкое распространение в египетской хоре.

Таким образом, все больше и больше увеличивалась пропасть между городским, эксплуатирующим миром и миром деревенским – эксплуатируемым. Именно в этой пропасти М. Ростовцев справедливо видел один из самых крупных изъянов античных обществ начиная с IV в, до н. э., который впоследствии стал одной из основных причин их крушения.

Неизбежное «единение»

В этом колониальном обществе, игнорировавшем в своих законах национальные различия между победителями и побежденными (которые будут столь характерны для Римской империи), начиналось понемногу то самое «единение народов», о котором мечтал Александр.

«Македонцы стали египтянами»,– заявили Полибий и Тит Ливий. Несмотря на явное преувеличение, надо отметить, что чары Востока действовали на всех греков и в Египте, и в Азии, особенно в религиозной сфере, В Египте греки мумифицировали умерших и хоронили их с книгами мертвых. Системы мер и весов [7]* и календарь эпохи фараонов применялись и администрацией Птолемеев. Если это влияние осталось слабым в городах, где греки сохранили свое традиционное окружение и где они были относительно многочисленны, в сельской местности, где колоны и клерухи, жившие гораздо более изолированно, могли объединяться лишь в политевмы (неофициально признанные сообщества), которые, по сути, были лишь карикатурой на полисы, это влияние было гораздо сильнее. Они понемногу восприняли обычаи местных жителей. Небезынтересно, каких богов почитали в имении Аполлония в Фаюме. Мы находим там Зевса, Деметру, Гермеса, но также и Пореманреса (царь, обожествленный в образе крокодила), Исиду, Птаха и, наконец, новых богов. Греки также почитают египетских богов: один из них обещает «принести жертву божеству <85> этой местности, как принято везде» (P. Zond, 2666), другой возводит для Аполлония стелу в честь Анубиса. Отмечено, что начиная с 250 г. до н. э. увеличилось количество смешанных браков. Фиванский папирус 113 г, до н. э. сохранил упоминание о займе, сделанном хоахиту греком по имени Псен-Монт, сыном Па-Тота: в этом случае от грека оставался лишь его юридический статус. Тот же феномен наблюдается и в Сирии, и в Вавилонии, и в Дура-Европос, где ономастика демонстрирует слияние греческих и местных элементов.

Обратный процесс (т. е. влияние греков на египтян) выражен еще более отчетливо, так как для местных жителей завоеватели, которым они подражали, олицетворяли превосходство и динамизм. Безусловно, деревни были мало затронуты этим влиянием, и местные языки (арамейский, персидский и египетский) успешно сопротивлялись греческому. Довольно замкнутыми оставались жреческие круги; клинопись, шумерский язык в качестве литургического и еще более иероглифы очень долго оставались в употреблении.

Но в полисах Атталидов или Селевкидов, в административных центрах египетских номов в основном в среде торговцев и чиновников шла широкая эллинизация, приводившая к образованию местной элиты, которая говорила по-гречески, одевалась на греческий манер и усвоила греческие быт и нравы. Даже в Фивах, в консервативных жреческих кругах, все чаще и чаще прибегали к помощи агораномов – нотариусов, использовавших греческий язык. Они широко распространяли греческое право и дискредитировали египетских нотариусов, писавших демотическим письмом. В древней религиозной столице находят многочисленные граффити, процарапанные по-гречески; многие из их авторов, которые называют себя жрецами, магами или бальзамировщиками, могли быть только египтянами. Школьные тексты, столь часто встречавшиеся на папирусах, показывают, что в школах читали преимущественно Гомера, трагиков, Демосфена или Менандра. Гимнасий там, где он был доступен для коренных жителей (т. е. в основном в Азии), представляет собой идеальное место для восприятия греческого образа жизни. Те, кто его посещал, очень гордились этим и объединялись в общества apoton gymnasion (окончивших гимнасий).

С социальной точки зрения формирование этого среднего эллинизированного класса из числа представителей <86> местного населения является определенным успехом, Тем не менее необходимо отметить, что, кроме Бероса, Манефона и основателя стоицизма Зенона, никто из тех, кто блистал в литературе, искусстве, науке или философии, не принадлежал к этому классу. Эллинизированные египтяне, сирийцы, вавилоняне могли говорить или читать по-гречески, в греческих домах вести греческий образ жизни, но они никогда не входили в интеллектуальную элиту. Парадоксально, что только во времена Римской империи из среды эллинизированных негреков выйдут Филон, Плотин, Афанасий.

Мир воинов

Один из важнейших факторов эллинизации – присутствие солдат в полисах или в административных центрах номов. Армия заслуживает специального изучения, так как она играла значительную роль в эллинистическом мире, который к тому же возник в результате завоевания и раздирался непрекращавшимися конфликтами.

Набор наемников

В те периоды, когда потребность в солдатах становилась особенно острой, связанный с полисной системой гражданский набор уже не мог удовлетворить нужды государства. Поэтому эллинистические монархи были вынуждены прибегать к услугам наемников, следуя практике, восходящей к IV в. до н. э.

Набор в армию производился самыми разными способами: рассылались вербовщики, нанимались кондотьеры, которые приводили свои войска, использовались даже дипломатические соглашения между полисами, предусматривавшие помощь военной силой в случае необходимости. Однажды нанятого наемника старались сохранить как можно дольше. Его стремились превратить в военного поселенца (клеруха), предоставив ему землю, которой он мог бы пользоваться, взяв на себя некоторые обязательства (финансовые, а также готовность к немедленной мобилизации).

Где же набирали наемников? До конца III в. до н. э. в основном в греческом мире. Многие греки, происходившие <87> из самых бедных районов Эллады (некоторых местностей Пелопоннеса, Центральной и Северной Греции, островов Эгейского моря), шли на службу новых монархий. Процент греков среди наемников значительно уменьшился во II в. до н. э., с одной стороны, вследствие ухудшения положения наемников, а с другой – из-за того, что многие из них плохо приспосабливались к климату, в частности в Египте, где отмечено угасание семей клерухов. В отличие от греков македонцы и были и оставались многочисленными. Они продолжали распространяться, и их приспособляемость, очевидно, была выше греческой, так как македонцы были сравнительно молодым народом.

Также охотно нанимались в армию и варвары. Среди них выделялись галаты – наводнившие Грецию и разграбившие Анатолию кельты, которые дошли до Египта. Остатки их отрядов взяли к себе на службу эллинистические монархи, в частности Антигониды и Атталиды, которые оценили их отвагу и преданность. Очень ценились семиты, даже в Египте, где они понемногу замещали в армии греков.

Все шире и шире монархи должны были прибегать к набору местных наемников, для того чтобы восполнить недостаток греческих солдат. После битвы при Рафии (217 г. до н. э.) Птолемеи решились набрать египтян. В войсках Селевкидов местные элементы составляли более половины личного состава.

Приток иностранных наемников, так же как и увеличение воинов из числа местных жителей, привел к варваризации армии. В этом, по мнению М. Лонея, и крылась трагедия эллинистического мира: слишком малочисленные, чтобы самостоятельно защищать свои царства, завоеватели мало-помалу сдавали принципиальные позиции.

Жизнь наемника. Клерухии

Наемник, иногда всю жизнь проводивший вдали от родины, становился чем-то вроде апатрида, лишенного всех политических прав. Жизнь военная и гражданская, столь тесно связанные в классической Греции, в эллинистическую эпоху отдаляются друг от друга. Конечно, порой мы видим, как гарнизоны, части и другие войсковые соединения голосовали за предоставление почестей <88> кому-либо и избирали должностных лиц. Однако эта деятельность не была связана с политической жизнью и, очевидно, вызывалась ностальгией по прежним институтам, которую испытывали многие из наемников.

Их социальное положение с трудом поддается определению, тем более что со временем оно значительно изменилось. В III в. до н. э. наемник получал хорошее вознаграждение и деньгами и натурой, а кроме того, имел многочисленные дополнительные преимущества. В результате военная служба была весьма доходной и находила многочисленных добровольцев. Мы видим воина сытого, одетого и вполне довольного жизнью. Во II в., напротив, в результате разразившегося в эллинистических монархиях экономического кризиса профессия наемника потеряла многие свои привлекательные стороны. Плохо оплачиваемый, нуждавшийся солдат теперь уже почти не отличался от крестьянина и должен был разделять его труд по обработке полей.

Этими изменениями объясняются новые отношения между солдатами и населением города или деревни, где они были расквартированы. В III в. до н.э. многочисленны жалобы на наемников. При Птолемее Эвергете крестьяне срывали крыши со своих домов, загромождали двери алтарями, но не подчинялись реквизициям. Позже, во II в., по всей видимости, начал устанавливаться некоторый modus Vivendi, по мере того как, с одной стороны, армия делалась менее иностранной по составу, а с другой – солдаты переставали пользоваться теми привилегиями, какими пользовались раньше. Они становились ближе к крестьянину и более не возбуждали той ненависти, которая отразилась в папирусах III в. до н. э.

Оторванные от корней, греческие и македонские наемники тем не менее в глубине души ощущали привязанность к эллинистической вере, несмотря на то что испытывали сильное влияние местных культов.

Возможно, на их счет следует отнести и создание многих гимнасиев, возникавших в эллинистических царствах. Однако не следует забывать о важном различии: если в анатолийско-сирийском регионе гимнасии открывались для местных жителей, желавших приобщиться к греческой культуре, то в Египте, напротив, это были своего рода клубы, предназначавшиеся исключительно Для завоевателей. В период, когда армию наводнили <89> семиты, гимнасии приобрели облик некоего подобия эллинских масонских лож, которые очень тщательно оберегали себя от «варварской заразы». Кстати сказать, это различие, отмеченное, в частности, М. Лонеем, в настоящее время может показаться излишне категоричным, В жизни гимнасиев Египта принимали участие еврейские подростки, а египтяне были даже командирами молодежных отрядов.

Одним из наиболее оригинальных институтов эллинистической эпохи является клерухия, предназначенная для закрепления наемников путем раздачи им участков земли (площадь которой варьирует в значительных пределах – от 1 до 250 гектаров) из царских, храмовых или частных земель. Хотя само олово «клерухия» греческое и напоминает нам клерухов классических Афин, способ вознаграждения за военные услуги, естественный в стране с натуральным укладом экономики, был традиционным для Египта эпохи фараонов. Птолемеи [8]* сочли выгодным сохранить его. Они хотели бы создать наследственную армию и таким образом решить сложную проблему набора новых наемников. Они надеялись также, что расселение греков повсюду, вплоть до центральных районов страны, даст возможность лучше контролировать местное население и одновременно поощрять эллинизацию. Но вся система была основательно нарушена, когда в царскую армию стали принимать представителей местного населения и им были предоставлены земли клерухов.

Сначала, после смерти клеруха, земельный участок опять отходил к царю, за исключением случаев, когда у поселенца был сын, способный носить оружие. Но отношения между клерухом и монархом менялись. В III в. до н. э. царская служба сделала первые шаги по мелиорации земель, распашке целины, однако клерухи не могли воспользоваться плодами этой работы, так как из-за военных действий они часто находились вдалеке от своих участков и к тому же плохо знали <90> сельскохозяйственные работы, особенно в специфических условиях Египта. Но начиная со II в. до н. э. клерухи уже не были иностранцами, а являлись сыновьями клерухов или местных жителей. Они получали необработанные земли, которые им требовалось возделывать. Теперь клерухи выступали не как должники царя, а скорее как люди, оказывавшие ему услугу, обрабатывая целинные земли, с которых платили оброк.

В этих условиях, естественно, требования царя к клерухам уменьшились. Держание постепенно становилось наследственным. К. Прео описала этапы последовательного отказа царей от своих прав: в конце III в. до н. э. только сыновья клерухов могли наследовать держание, а в I в. до н. э. клер получали даже женщины. Подобные изменения, хотя и менее выраженные, наблюдались и в практике отчуждения клеров. Суверен из опасения, что не будет заплачен оброк за клер, позволял передачу другому лицу прав и обязанностей клеруха. Хотя тексты не говорят о продаже в собственном смысле этого слова, очевидно, что эта передача производилась за деньги. Передача по наследству и фактическая отчуждаемость клера, понемногу приравненного к обыкновенному личному достоянию, представляла собой значительную победу человеческой личности над царскими прерогативами.

Этот пример типичен в развитии отношений между царем и его подданными в позднеэллинистическую эпоху. Изначально предоставление клеров являлось благом и было связано с серьезными обязательствами. Но все усугублявшееся разорение Египта привело суверенов к тому, что они рассматривали возделывание земли как жизненную необходимость, поскольку основную массу своих доходов получали от земли. И тогда монархи отказывались от некоторых прав, с тем чтобы расширить обработку земли. Однако это был порочный круг: превращение клеров из держания в частную собственность сильно уменьшало царские владения. А ведь земельные богатства монарха были уже значительно уменьшены из-за концессий и даров, сделанных жрецам.

Эллинистические царства производят двоякое впечатление. С одной стороны, мы видим большие города с широкими улицами и впечатляющими памятниками, бесспорное процветание, динамичную, быстро развивавшуюся «буржуазию» и средний класс, состоявший из эллинизированных местных жителей; с другой стороны, наблюдается застой в деревне, которая подвергалась <91> жестокой эксплуатации и не извлекла никаких благ из нового порядка. Царь и крупные собственники, занимавшие главенствующее положение в экономической жизни, интересовались лишь своими доходами и, сознательно или нет. увеличивали пропасть между городским миром и миром деревни. Этот разрыв лишь на первый взгляд укладывается в рамки эллинизма: ведь классическая греческая цивилизация определялась полисом, который объединял в себе и город и деревню. Он предвосхищает, причем задолго до завоевания Римом эллинистических государств, Римскую империю, величие и слабости которой вытекают из тех же антагонистических противоречий.

Необходимо отметить также, что обстановка (в частности, в Египте) ухудшалась: жрецы, солдаты и чиновники в ущерб царю завоевывали все больше и больше привилегий, а в опустошенной анахоресисом сельской местности становилось все меньше и меньше обрабатываемых земель. С полным основанием К. Прео говорит о «пренебрежении массами», покинутыми на произвол судьбы: никто ничего не предпринимал, чтобы поднять их уровень жизни (хотя с капиталистической точки зрения это могло быть одним из способов оживления экономики), народу не смогли дать идеал, который придал бы его труду хоть какой-нибудь смысл.

Надо ли во избежание одностороннего подхода добавлять, что эллинистические правители делали все, что было в их силах, принимая во внимание тот факт, что число греческих и македонских иммигрантов было незначительным и что они неспособны были поколебать более многочисленную массу коренного населения. Повторяя знаменитое изречение Э. Альбертини по поводу века Антониной со всеми присущими ему оговорками, можно сказать, что эллинистический мир все же был наименее плохим из возможных миров. В том же духе выразился один диойкет: «Никто не имеет права делать то, что хочет, но все как-то устраивается».

К тому же изучение развивавшейся в этих условиях цивилизации продемонстрирует нам ее успехи – часто ослепительные.