Энола Холмс и зловещие знаки

Глава двадцать первая

Я ПРОЧЛА ЭТО ВСЛУХ, И МОЙ ГОЛОС предательски дрогнул. Мы затихли — хотя шум улицы, естественно, никуда не делся. Шерлок и Майкрофт не знали что сказать. Или ждали, пока заговорит «милая Энола».

— Ну конечно, — произнесла я наконец. — Угольные символы на конверте, границы, круг, глаза: цыганки хотели защититься, доставляя письмо.

— Предрассудки вселяют страх перед тенью смерти, — проворчал Майкрофт. — Всё сходится.

— Энола... — Шерлок с состраданием посмотрел на меня. — Мне жаль.

— Почему же? — Я состроила, надеюсь, смешную рожицу и с иронией добавила: — С днём рождения меня!

Шерлок отвёл глаза.

— Билли, — резко обратился он к слуге, — можешь вернуть остальные велосипеды их владельцам.

Мы продолжили разбирать мамино прощальное послание, и я опять же не буду описывать это долгое и нудное занятие и сразу приведу весь текст целиком, записанный с наших с Шерлоком слов Майкрофтом:

Милая моя Энола,

Если ты получила это послание, значит, меня уже нет в живых. Понимаю, это внезапные и жестокие слова, но мне не хочется подбирать эвфемизмы и говорить, что я «ушла в лучший мир». Знаю, ты девушка образованная и свободомыслящая и тоже предпочитаешь факты образным выражениям. Одна из причин, по которой я столь страстно отстаивала права женщин, — это моё убеждение в том, что нам дана лишь одна жизнь, после которой нас уже ничего не ждёт, а значит, надо прожить её достойно.

Именно поэтому я оставила — да скажу прямо, поскольку признаю свою вину, — бросила тебя столь бессердечным образом. Я собиралась подождать ещё год или два, но начала чувствовать смертельную тяжесть внизу живота и осознала, что мне осталось недолго. Энола, ты всегда была мудра не по годам. Надеюсь, ты поймёшь, что нельзя быть в первую очередь матерью, а уже потом личностью; ни семья, ни муж, ни дети не должны, как это часто случается, лишать женщину её самодостаточности и стремлений. Я решила, что, если не буду верна себе, материнство мое получится обманным. Я не могу быть той, кем не являюсь, но, возможно, мне не следовало становиться матерью. И неудивительно, что твои братья до сих пор холосты. Возможно, и ты откажешься заводить детей. Возможно, такое решение будет правильным.

Так или иначе, я с самого детства мечтала насладиться простой и свободной жизнью цыган и всегда восхищалась их красочными, удобными одеждами, непокорными лошадьми, заливистым смехом, небрежным отношением к нелепым правилам. Думаю, ты понимаешь, что их вороватость меня ничуть не отталкивает и я разделяю их бунтарский дух. Ведь ты знаешь, что и меня можно было бы обвинить в воровстве.

Я эгоистично преследовала свою мечту, но в слабое оправдание хочу сказать, что думала и о тебе и не хотела, чтобы ты плакала над моим смертным ложем, надевала чёрные платья и проходила через принятые в обществе изматывающие и печальные ритуалы оплакивания и погребения. И сама надеялась избежать судьбы твоего бедного отца: похорон на церковном кладбище и могильной плиты. Я желала свободы. Свободы в жизни — в том, что от неё осталось, — и свободы в смерти.

Разве не иронично, что я, рационалистка, приняла решение провести последние свои дни среди тех, кто искренне верит в разнообразную чепуху, от чтения судьбы по ладони до загробной жизни? Однако, даже несмотря на их предрассудки, я всё равно очарована цыганами. Они относятся ко мне словно к божеству. Сейчас я лежу в шатре, поставленном специально для меня, поскольку я умираю. За мною заботливо ухаживают, хотя тем, кто касается умирающей, приходится всякий раз проходить обряд очищения. Для меня готовят новую обувь и одежду, чтобы обеспечить всем необходимым для перехода, как они считают, в загробный мир. Когда меня опустят в землю, на мне будут блестеть амулеты и монетки, и мои кисточки, несомненно, похоронят вместе со мной. Если бы у меня был собственный караван, всех лошадей убили бы и положили в мою могилу вместе с караваном. К счастью, у меня его нет, поэтому цыгане лишь украсят могилу венками в форме лошадей и каравана, которые впоследствии унесёт ветер. А через день они оставят меня и поедут дальше по своему пути странников, со смехом и с песнями.

Не могу объяснить почему, но мне это кажется невыразимо прекрасным. Возможно, для тебя это не так. Я стараюсь посмотреть на случившееся твоими глазами и понимаю, что причинила тебе боль.

Скорее всего, ты гадаешь, каковы мои чувства к тебе. Я сама не раз задавалась вопросом, достаточно ли заботилась о тебе. К счастью, ответ на это — «да». Я любила тебя, насколько была способна, отдавала всю любовь, что была в моём сердце. Парадокс в том, что другая мать, несомненно, окружила бы тебя куда большей любовью — но с другой матерью ты уже не была бы собой.

Энола Евдория Хадасса Холмс, дочь, которой я по праву горжусь, я пишу тебе это письмо, поскольку ты заслуживаешь правды. Братьям твоим я ничего не должна. Однако всё равно радуюсь их достижениям и надеюсь, что однажды, если появится такая возможность, ты поделишься с ними содержанием этого письма.

Я намеренно не указываю даты, поскольку не желаю, чтобы вы отсчитывали дни с моей смерти.

Говорят, мы «продолжаем жить» в воспоминаниях наших близких. Я надеюсь почить и не «продолжать жить» ни в одном из смыслов, однако верю, что твои воспоминания обо мне будут светлы.

Твоя мать,

Евдория Верне Холмс

Отреагировали мы на это письмо все по-разному. Шерлок неожиданно решил лично вернуть велосипед законному владельцу и уехал прямо на нём, а Майкрофт, недовольный и весь красный, отвёл меня в гостиную, усадил и побежал вниз, требуя подать чаю. А я не могла бы называться человеком, если бы не всплакнула, особенно после того, как Реджинальд выбежал мне навстречу — счастливый, полный беззаветной любви, совсем не как... Я упала на диван, уткнулась носом в его мягкую пушистую шею и заплакала. Если бы только мама была хоть каплю похожа на него!

Забавное сравнение вызвало у меня искренний смех. «Ну хватит, Энола», — мысленно отчитала я себя и приподнялась, чтобы высморкаться. Всё-таки я была многим обязана матери и, как она и надеялась, не думала о ней плохо. Благодаря тому что она оставалась собой, неукротимой суфражисткой Евдорией Холмс, мама подала мне пример и наделила храбростью, и я стала собой — Энолой.

Майкрофт, вернувшись наверх и увидев меня в слезах, принялся цокать языком и рыться в карманах, но я улыбнулась и сказала ему:

— Как ни странно, сегодня у меня есть при себе платок.

Я показала ему очаровательный квадратик ткани, вышитый фиалками, и он проворчал:

— Бесполезная вещица!

— Однако она хорошо мне послужила, — ответила я. Плакать больше не хотелось. Теперь я поражалась тому, что сижу в одной комнате с Майкроф- том и не испытываю страха — только приязнь, и то, что он чувствует себя не в своей тарелке, кажется мне забавным.

— Где же Шерлок и где проклятый чай?! — восклицал он.

Что бы мы делали без чая! Его наконец принесли, Майкрофт наполнил чашки, протянул мне тарелку с тортом — праздничным? — и вдруг, когда я взяла себе кусок, сказал:

— Энола, полагаю, в моих силах сделать твой день рождения чуть более радостным.

— Ты это уже сделал, — заверила его я.

— Дай мне договорить, — сердито ответил Майкрофт. — Во-первых, мне жаль...

— Не стоит! — воскликнула я.

— Прошу, не перебивай меня. Мне очень жаль, что я вообще узнал о существовании пансионов для благородных девиц и тем более — что помышлял тебя туда отправить. В свете недавних событий я изменил своё мнение и больше не намерен настаивать на обучении в подобных местах. И мне жаль, что я тебя недооценивал. Я видел в тебе ребёнка, нуждающегося в защите, брошенную девушку, которую необходимо спасти от неё самой, оставшуюся под моей ответственностью. Твоё поведение, пусть оно порой и казалось мне возмутительным, показало, как сильно я ошибался. — Всё это время он смотрел на чашки и чайник, но тут вдруг перевёл взгляд прямо на меня. — Надеюсь, ты понимаешь, что я хотел как лучше.

— Конечно, понимаю. Ты пытался исполнить свой долг. — Я поняла, что сейчас начнутся дипломатические переговоры. Майкрофт всё ещё считался моим законным опекуном, Шерлока не было рядом, чтобы меня спасти, — и всё же я ни капли не боялась за свою свободу.

Майкрофт кивнул:

— И до сих пор пытаюсь. Я обязан убедиться, что ты живёшь в безопасном месте...

— Я снимаю комнату в Женском клубе, — поспешно сказала я, отчего-то не видя больше смысла скрываться.

Он изумлённо, но одобрительно вскинул брови:

— Да, это самое безопасное место в Лондоне. Однако цена... Деньги, оставленные тебе нашей дорогой хитроумной матерью, вероятно, уже...

— Я вложила часть в покупку пансиона и получаю хороший доход с жильцов.

— Невероятно! — ахнул Майкрофт. В ту же минуту Реджинальд громко гавкнул и понёсся встречать Шерлока. — Шерлок, ты это слышал?! — Разумеется, Шерлок ничего не слышал. Майкрофт медленно, словно колесо мельницы, повернулся к нему. — Она снимает комнату в Женском клубе, владеет пансионом и живёт на доходы с аренды!

— А что тебя удивляет, Майкрофт? — спросил Шерлок, устало падая в кресло и наливая себе чаю. — Ведь ты ожидал подобной самостоятельности. Всё это время ты был совершенно прав!

— В смысле?

— Ты предполагал, что она занимается поиском пропавших людей. — Шерлок откинулся на спинку стула и вопросительно посмотрел на меня. — Энола, в твоём пансионе, случайно, не располагается контора доктора Рагостина, учёного искателя?

Моя улыбка погасла:

— Давно ты об этом узнал?

— Когда пришёл к герцогу дель Кампо осведомиться о самочувствии его супруги и он сказал, что её нашёл доктор Рагостин. — Похоже, чай удивительно взбодрил Шерлока: его глаза заблестели, и он произнёс гулким, громким голосом: — Начинающая сыщица наступает мне на пятки, Майкрофт!

Майкрофт, не понимая, о чём мы, сердито воскликнул:

— Шерлок, прошу, всё по порядку!

Шерлок, пропустив его вопрос мимо ушей, обратился ко мне:

— Лиана Месхол работала помощницей доктора Рагостина?

Я вздохнула:

— Нет, всего лишь секретарём. Недавно я повысила себя до помощницы. Под другим именем.

Майкрофт наконец ухватил суть разговора и вытаращил глаза:

— Ты выдумала доктора Рагостина?!

— Ну да.

— Чтобы посвятить себя поиску пропавших людей?

Я не сразу смогла ответить: в горле встал ком. Братья внимательно смотрели на меня, искренне пытаясь понять свою странную сестру, и я наконец осознала, почему больше их не боюсь.

Потому что я им не безразлична.

А они — мне.

Как... как приятно, как сладко это осознание — лучше любого праздничного торта!

И благодаря ему я могу говорить свободно:

— Да, пропавших людей и предметы. Сначала я надеялась найти маму, но всё откладывала...

Майкрофт кивнул:

— И правильно.

— Надо знать себя и понимать, сколько готов выдержать. Сколько готов взять на себя, — мягко произнёс Шерлок.

Какое-то время мы сидели в полной тишине, и, полагаю, все думали о маме, которую любили, насколько были способны.

Первым встал Майкрофт.

— Итак, Энола, что теперь? Как о тебе «заботиться», как бы выразилась твоя мать, и не дать погибнуть, оставаясь с тобой в добрых отношениях? Шерлок говорит, ты бы не отказалась от высшего образования?

— Да, — призналась я, — и ещё я бы хотела отдохнуть от грязного воздуха цвета дыма...

— Уехать из Лондона?

— На какое-то время. Возможно, провести несколько недель в Фернделл-холле. — Реджинальд прижался ко мне, и я отстранённо его погладила. — Кроме того, нанести визит Сесилии Алистер, узнать, всё ли у неё хорошо и можем ли мы стать подругами. Как знать, может, она решит пойти вместе со мной в университет.

— Прекрасная мысль, — кивнул Майкрофт. Очевидно, он знал о моей привязанности к Сесилии. — А потом?

— Я дам знать. Мне нужно время подумать. Только, милые мои братья... — Я расправила плечи и посмотрела одновременно в обе пары проницательных серых глаз. — Прошу, не питайте иллюзий, что однажды я стану обычной благородной дамой. Моя страсть, моё призвание — находить потерянное. Я — искательница.

— Прекрасно! — воскликнул Шерлок.

— Скандально, — проворчал Майкрофт, хотя по тону его было ясно, что он уже с этим смирился.

— Энола, — с чувством обратился ко мне Шерлок, — любимая моя сестра, прошу тебя: будь кем хочешь. Признаюсь, я сильно к тебе привязался и восхищён тем, насколько ты непредсказуема. Мне не терпится узнать, какое удивительное и невероятное будущее тебя ждёт.