Эпидотряд

Глава 7

— Чего ты хочешь? — спросил Фидус, даже не пытаясь как-то скрыть усталое раздражение. Последние часы перед спуском он собирался провести в тишине и размышлениях. Никак не в беседах со злейшим врагом и вернейшим недоброжелателем.

— А где же почтение к возрасту и положению, мальчик мой? — инквизитор Шметтау ответил с едкой вежливостью и насквозь фальшивым участием. В свою очередь он не старался замаскировать ликование.

— К инквизитору следует обращаться "Вы", — скучающим тоном заметил Эссен Пале, ученик и протеже Калькройта Шметтау, возвышающийся за плечом патрона. — Это явствует хотя бы из разницы в годах.

— Ага, — хмыкнул Криптман. — Так чего ты хочешь?

Обычно в Отряд попадали из каторжных трюмов и с кораблей Экклезиархии (причем злые языки говаривали, что разница не слишком заметна), но для Криптмана, в силу его уникальной ситуации, было сделано исключение. Он прибыл в систему "Ледяного Порта" как обычный пассажир, на пассажирском лайнере с определенным комфортом. От которого, впрочем, очень скоро придется отвыкать.

— Вино, господин, — сервитор в тщательно подогнанной ливрее с необычным для машины изяществом подал небольшой поднос, увенчанный единственным бокалом.

Фидус взял бокал и сделал большой глоток, глядя сквозь незваных гостей.

Каюта была довольно компактной, но грамотно обставленной и декорированной, так что представлялась куда больше чем в действительности. Здесь было много красного цвета, бархата, а также зеркальная стена, удваивающая видимый объем. Криптман-младший сидел в эффектном кресле, закинув ногу на ногу, и казался неуместным в подобном окружении. Его жесткое, строгое лицо, простая роба послушника и свежевыбритая голова плохо гармонировали с изящными линиями декора, подразумевающего декаданс и лоск.

Гости не сочли нужным сесть, точнее инквизитор предпочел стоять, соответственно и его протеже замер на ногах. Шметтау, как обычно, менее всего походил на человека, отдавшего службе в Инквизиции более сотни лет, а также примерно треть собственного тела. Не упитанный, однако, плотный, с заметным брюшком и чуть взъерошенными волосами инквизитор смотрел на мир добрым, чуть-чуть беспомощным взглядом за стеклами самых обычных очков. Калькройта можно было принять за писателя детских историй о житиях и доброславных деяниях верных слуг Его. Таких людей очень любят женщины в возрасте и дети, чувствуя в них верность, искреннюю доброту и основательность.

Лучший ученик и безусловный преемник инквизитора, наоборот, буквально просился на вербовочный плакат низкоразвитых миров "кто служит Императору — ест мясо каждый день!" Он был красив и суров, разве что лицо чуть широковато, а глаза наоборот, посажены слишком близко. От этого возникало неприятное ощущение, что Пале все время с прищуром целится в собеседника. Длинный щегольской плащ из тщательно выделанной кожи (причем без единого лоскутка скрытой брони) опускался почти до пят. В такой одежде Эссен Пале больше походил на парадного комиссара, не хватало лишь алого кушака и фуражки на сгибе руки. Злые языки говаривали, что Пале умом не блещет, а если называть вещи своими именами, то малость глуповат. Однако все — и критики, и доброжелатели — сходились на том, что Эссен крайне исполнителен, работоспособен и дотошен, главное спустить его с цепи в правильном направлении. А интеллекта Шметтау хватало на обоих.

Учитель и ученик разнились как небо и земля, как трущобы Некромунды и сияющие шпили столицы Ультрамара, но роднило их одно — взгляды. Чуть подслеповатые глаза Калькройта и глубоко посаженные зрачки Эссена глядели на Фидуса с одинаковым выражением легкого презрения и уверенного торжества.

— Чего же я хочу… — Шметтау посмотрел вверх, будто рассчитывая найти ответ на розово-красном потолке с орхидеями. Провел пальцами по подбородку с видом глубокой задумчивости. — А, вот чего!

Он значительно поднял указательный палец, призывая к вниманию и сосредоточенности.

— Я хочу насладиться каждой секундой. Я хочу злорадствовать и радоваться твоим несчастьям. Упиваться каждой минутой своего торжества. Простые и понятные человеческие желания.

— Ну и славно, — качнул головой Фидус, делая новый глоток. — Значит, обойдешься без вина.

Сервитор замер у кресла, глухой и безразличный ко всему кроме приказов хозяина. Он чуть дрогнул при слове "вина" и мгновением позже вернулся к состоянию полуживого изваяния.

— Славно, славно, славно, — Калькройт хлопал в ладоши в такт "славностям". — Нет, от вина я бы тоже не отказался, но так даже лучше. Видеть, как ты пытаешься жалко и нелепо огрызаться — намного приятнее.

— Все сводишь счеты с мертвецом, — Фидус опять покачал бритой головой. — Я бы сказал, что это низко. Но такая ремарка подразумевает наличие какой-то морали, способность разделять достойное и низкое. Это не про тебя.

— О, да, все так и есть, мой мальчик. Свожу, именно свожу старые счеты.

Шметтау изобразил пальцами прямоугольник, будто намекал на чек или иное долговое обязательство.

Добрый писатель детских сказок на мгновение спрятался, как складная игрушка в рукаве фокусника. Вместо него с тяжеловесной жутью оскалился в мрачной ухмылке совсем другой человек, оборотень, скинувший маску добряка. Пара секунд — и добрый очкарик вернулся, развел руки с обезоруживающим добродушием.

— Твой отец был очень скверным человеком.

Заскрипела новенькая кожа на плаще Эссена. Ученик инквизитора тоже улыбался, но без особых эмоций, как манекен или очень хорошо сделанный сервитор. Ему было скучно, старые счеты командира не интересовали Эссена, но положение обязывало.

— Не стоит дурно говорить о моем отце, — Фидус крепче сжал бокал, чувствуя, как нарастает колющая боль в давно сросшихся и восстановленных ребрах. Под влиянием эмоций бренная плоть напоминала о былых ранах.

— А что ты сделаешь? — участливо поинтересовался Калькройт. — Выставишь меня? Или строго призовешь к порядку? Меня, инквизитора? Ты, который ныне всего лишь мелкий пурификатор?

— Нет. Я ограничусь констатацией очевидного факта, — Фидус небрежным (во всяком случае, он так надеялся) движением ладони приказал сервитору приблизиться и поставил на поднос бокал с парой капель недопитого вина.

— Калькройт Шметтау, ты жалок и ничтожен. Ты не смог отомстить отцу и теперь пытаешься выместить жалкие обиды на сыне. Это унижает лишь тебя, не меня. Ведь как бы низко ты ни сбросил меня, мы оба знаем…

Фидус чуть наклонился вперед, смыкая пальцы в замок.

— … Что все это судороги бессилия. Ты никогда не сравнишься с истым слугой Бога-Императора Криптманом, инквизитором, мыслителем и героем. Ты это знаешь, я это знаю. Живи с этим знанием дальше.

— Болтай, Фидус, болтай, — Эссен вступил в беседу, откинув голову с короткой и тщательно уложенной прической. Видимо, чтобы глядеть на Криптмана еще чуть-чуть сверху, еще с бОльшим превосходством. Но тут Шметтау обозначил скупые аплодисменты. Эссен перестал улыбаться и замолк, будто в одно мгновение утратил дар речи.

— Это было хорошо, — серьезно вымолвил Шметтау, последний раз хлопнув пухлыми ладошками. — Действительно хорошо. Как бы я к нему ни относился, надо признать, Криптман-старший имел неоспоримые достоинства. И в числе прочего он умел держать удар. Даже когда все казалось потерянным… или было потеряно в действительности. В такие моменты, мальчик, ты действительно похож на своего отца.

— Всегда к вашим услугам, — Фидус обозначил шутовской полупоклон.

— Но мне плевать, что ты думаешь по этому поводу и какому словесному остракизму меня подвергаешь, — все так же ровно, с доброжелательной иронией продолжил инквизитор. — Жаль, конечно, что мой товарищ и сподвижник давно развеян пеплом и стал частью вселенского углеродообмена. Но я все равно порадуюсь, глядя как страдает его сын.

— И в чем смысл? — сардонически осведомился Фидус.

— В удовлетворении, — очень серьезно сказал Шметтау. — В компенсации. В уравновешивании весов. Мы с ним были сподвижниками, братьями. Каждому из нас двоих приходилось не раз вставать между товарищем и его смертью, но мы не колебались. Шметтау и Криптман, это звучало гордо и страшно. Страшно для еретиков, разумеется.

— Криптман и Шметтау, так правильнее, — уколол Фидус, откидываясь на спинку.

— Как угодно, — отмахнулся инквизитор. — Мы-то знали, как мало значит пустая очередность в нашем братстве. До тех пор, пока твой отец не предал меня.

— Отец не предавал никого, — отрезал Фидус.

— Он предал меня, — повторил Шметтау, сделав отчетливое ударение на слове "меня", взгляд его затуманился, уголки губ опустились, будто инквизитор снова погрузился в давние воспоминания, неприятные и крайне болезненные.

— Я отдал нашему общему делу все, даже часть себя.

Калькройт вытянул вперед ладони, вполне живые на вид, несовершенные, как и положено рукам человека в возрасте. Только полностью лишенные волосков и пятнышек, естественных для плоти, урожденной естественным образом.

— И он предал все, что связывало нас. Отринул все долги. Бросил меня в самый важный момент, на пороге величайшего триумфа.

— У отца были обязательства, — Фидус честно пытался быть холодным и беспристрастным, но получалось плохо. Ученик Калькройта молча следил за Криптманом, и в узко посаженных глазах Эссена читалось искреннее, злое превосходство.

— Он высоко ценил тебя и вашу дружбу, — продолжил Фидус. — Я знаю это слишком хорошо. Потому что… — голос молодого человека чуть дрогнул. — Даже семья стояла для него ступенькой ниже. Шметтау, ты в какой-то мере был моим проклятием всю мою жизнь. Образцом и эталоном, с которым отец сравнивал меня ежедневно, ежечасно. Но долг перед Императором и Человечеством он счел выше твоих амбиций. Так что можешь скрутить кукиш не только мертвецу и мне, но также Золотому Трону заодно.

— О, нет, мальчишка, — Калькройт щелкнул челюстями как настоящий мутант-людоед, снова выйдя из образа упитанного добрячка. — Не моих амбиций!

Лицо инквизитора перекосила злая гримаса. Он быстро — слишком быстро для обычного человека в годах и с парой десятков лишних килограммов — шагнул вперед, буквально нависнув над сидящим Криптманом. Казалось, Фидусу удалось-таки разбередить старые язвы. Эссен Пале чуть напрягся, готовый в случае чего защитить патрона.

— Дело! — прорычал Шметтау, потрясая увесистым, отнюдь не старческим кулаком у самого носа Криптмана — У нас было дело, которое Ордо вел без малого четверть века. Культ, охвативший щупальцами два сектора. Миллиарды потраченных тронов. Десятки погибших агентов. Четверть века кропотливой, смертельно опасной работы! В два раза больше чем ты, недостойный, таскаешь бляху инквизитора! И все это он бросил! Оставил меня, забрав с собой всю техническую группу и ударный отряд! Без объяснений, без предупреждений, потому что ему снова померещились ужасные, смертоносные ксеносы! Что это, если не предательство?! Нашей дружбы, нашего долга, нашего Ордо, нашего Бога?!!

Калькройт успокоился так же внезапно, как и полыхнул злобной яростью. Но было ясно, что дела минувших лет не забыты, сочтены и подобны углям, которые тщательно раздувают и подкармливают топливом, не давая утихнуть. Фидус положил руки на подлокотники, сжав теплое дерево.

— Жаль.

— Что? — Калькройт одернул полы френча, поправил манжеты белой рубашки. Теперь лишь пунцовые пятна на щеках свидетельствовали о недавнем приступе гнева.

— Мне жаль, — повторил Фидус. — Шметтау, ты мстишь призраку в своем воображении. Ты не уязвишь его и не заставишь страдать. Тем более не сможешь признать ошибки… которых и не было.

— Нет, малыш, тебе не жаль, — мрачно проговорил Калькройт, в чьем голосе не осталось ни иронии, ни добродушного превосходства, лишь злое торжество. — Ведь ты понятия не имеешь, что такое завершившееся успехом дело. Соответственно не представляешь, что значит быть преданным на пороге триумфа.

Криптман вздрогнул, крепче сжал подлокотники.

— Да, — холодно и жестоко усмехнулся Калькройт. — Неудачник в тени отца. Ты прав, я не могу достать призрак Криптмана-старшего. Не могу заставить его страдать, как страдал я. Но у меня есть ты. Мертвым все равно, но справедливость нужна живым, а я — жив. И я жажду возмездия.

— Катись к демонам, полоумный старик, — устало махнул рукой Фидус. — У меня другие заботы. Упивайся своим ядом где-нибудь в другом месте.

— Я инквизитор, — оскалился Калькройт. — Я могу находиться, где сочту нужным. А ты нынче всего лишь послушник Пурификатум. И у меня большие сомнения в твоем благочестии. Ведь главный мотив для человека, добровольно избирающего Орден, это стремление очиститься от грехов. Так что я пока… — Шметтау сделал драматическую паузу. — Останусь здесь. Присмотрю за тобой, так сказать. Поддержу собрата в его нелегком служении. Я думал, тебя придется загонять в угол еще долгие годы, но ты все сделал сам. Воистину, кого Император желает покарать, того лишает разума.

Он повернулся, готовясь уйти. Эссен предупредительно шагнул в сторону, открывая путь наставнику. В шаге от люка, стального, однако обшитого настоящим деревом и декорированного под обычную дверь, Калькройт замер и повернулся в пол-оборота.

— Ты сдохнешь здесь, Криптман, — очень тихо, с неподдельной ненавистью произнес старый инквизитор. — Сдохнешь в безвестности и мучениях. Вместе с девкой, которой ты не помог тогда и не поможешь теперь. А когда это случится, тогда я, наконец, сочту, что Криптман-старший расплатился со мной за все. И старые счета будут закрыты.

— Тебе придется долго ждать, старая сволочь, — осклабился Фидус, тоже решив откинуть политес. — Мы с ней выжили на Баллистической, выживем и здесь.

Сервитор беспокойно задвигался, считывая нестандартное поведение хозяина, однако не в силах определить его желания.

— Я терпелив, я долго ждал, — вернул зловещую усмешку инквизитор. — И готов подождать еще немного.

Калькройт вдохнул, выдохнул, на лицо инквизитора вернулась прежняя маска доброжелательной и легкой усталости. Ученик встал между наставником и Криптманом, будто защищая от возможного нападения.

— Будьте здоровы, юный коллега, — Шметтау обозначил короткий и неглубокий поклон. — Я с большим вниманием буду следить за вашей карьерой в Адепто Пурификатум.

— Иди в жопу, Фидус, — повторила Ольга.

— Если верить тому, что рассказывают про Орден, я уже где-то рядом с ней, — ответил хорошо знакомый голос. Девушка не узнала его сначала, потому что инквизитор говорил негромко, да и тон изменился. Ведь Ольга почти не слышала нормально звучащего Фидуса, только в агонии или приступах боли.

— Тогда ступай дальше.

— Не могу. Мое место рядом с тобой. И я захожу, — предупредил Фидус.

Ольга протестующе возопила, но брезентовая занавеска уже съезжала в сторону, скрипя латунными кольцами.

— Эй, там, не хулиганить, — без особого напора, однако весьма решительно потребовал Доходяга, убавив громкость радио. — Был тут один, беспорядки нарушал и к девчонке нашей приставал…

— Не буду, — пообещал Крип на пороге. — Я тихий. Просто мы знакомы. Встреча старых друзей.

— Вот это номер! — изумился Доходяга. — О таком даже не слышал, чтобы знакомые в одну роту попадали. Тем более в одну машину. Расскажи потом!

— Расскажу, — нейтрально пообещал Фидус. — И еще раз здравствуй.

Ольга долго и критически смотрела на Крипа, оценивая изменения. Молодой человек сильно похудел, осунулся, глаза запали. Обритая голова поросла коротенькой щетиной, совсем как у Ольги, только темного цвета. На инквизиторе был такой же балахонный комбез, как и у прочих сокамерников с крылатой белой спиралью ДНК в красном ромбе на левой стороне груди — эмблемой ЭпидОтряда.

За спиной инквизитора возвышался то ли сервитор, то ли механикум, Ольга уже запуталась и не понимала, как их различать. Наверное, все же сервитор, неплохо выглядящий, кстати. Почти как человек, только мумифицированный, частично закованный в панцирь экзоскелета. За спиной живого мертвеца торчали две теплоотводящие трубки, на груди висел дробовик с коротким и толстым стволом, а, нет, с целым пучком стволов. Такого оружия баллонщица еще не видела.

— Это?.. — Ольга показала на зомби пальцем, стараясь, чтобы тот не дрожал. — Что?

— Это Люкт, — ответил Фидус. — Спутник отца. Он верно служил при жизни, хотел остаться верным делу Императора и в посмертии. Теперь служит мне.

— Его с тобой не было, — нахмурилась Ольга.

— Это домашний слуга и библиотекарь, — терпеливо разъяснил Фидус. Он все так же стоял за низким порожком, не делая попыток шагнуть дальше. — Но может неплохо воевать. Я решил взять его с собой.

— Полный комплект экипажа! — воскликнул в кубрике чей-то голос, кажется Пыхаря. — Еще и с избытком. Да когда ж такое было!?

— Точно сдохнем, — тише и куда угрюмее констатировал Савларец. — Не к добру все это… Курица драная несчастье нам приносит…

Они с Пыхарем заспорили о природе невезения, но девушка уже не слушала.

— Чего тебе надо? — повторила она и после секундной паузы не удержалась от следующего вопроса, в котором сквозила плохо скрытая, отчаянная надежда. — Ты… за мной?

Фидус все же шагнул внутрь, задернул брезент, отгораживаясь от прочего вагона. Сел напротив Ольги, сложил руки на коленях, подчеркивая дружественность намерений.

— Отчасти.

— Это как? — встрепенулась Ольга, затем соотнести присутствие здесь Фидуса, его вид новобранца и смысл слова "отчасти". — Мда… Кажется, ты меня отсюда не увезешь в голубом вертолете…

Крип шевельнул головой, похоже инквизитора огорчило неприкрытое разочарование в глазах и голосе девушки.

— Чем бы ни был твой "вер-то-йод" у меня его нет. И я не могу тебя забрать.

— Так хрена ж ли ты забыл здесь?

Ольга напрягла все знание готика, чтобы вопрос прозвучал как можно резче, оскорбительнее. Кажется, попала в цель.

— О-Льга, — Крип выговорил ее имя с первого раза, но в два приема. — Что я тебе хочу сказать…

— Херню какую-нибудь, не иначе, — снова ужалила Ольга.

— Во-первых, мне жаль.

На язык само просилось что-нибудь вроде "ну а как же!" или "а то ж, прямо штаны от жалости спадают!", однако девушка лишь с тоскливой безнадежностью махнула рукой.

— Слушай, Крип… валил бы ты? Тут всякие бдения скоро начнутся. И ужасы ночные. Не до тебя.

— Мне жаль, — настойчиво повторил Крип. — Я обещал, и я не смог.

В Отряде ругань категорически не поощрялась, но девушка подумала, что момент достойный крепкого словца. Однако замешкалась над адекватным переводом выражения "пиздливо спиздел", и Крип заговорил снова:

— Я не могу вернуть время назад. Но могу постараться исправить то, что сделал. Насколько получится.

— И как ты это намерен делать?

— Лично, — с нездоровой серьезностью вымолвил Крип, пристально глядя на Ольгу.

Сервитор стоял в неподвижности и чуть слышно гудел моторчиком в животе под броней.

— Чего?

— Я говорил с… разными людьми. Искал возможность оспорить твое зачисление сюда.

— И как?

— Это невозможно. Если только не совершить невероятный подвиг.

— Замечательное Деяние. Я знаю.

— Значит, предстоит отбыть весь сро… все послушание. Или все-таки сделать что-то значимое, героическое.

— Крип, ты дурак, я сдохну раньше, — сказала Ольга тихо и грустно. По лекциям Священника она уже представляла себе, чем занимаются инквизиторы и сколь опасен может стать даже обычный спор, не говоря уж об оскорблениях. Но почему-то ей казалось, что Крип уже не совсем инквизитор. А может быть и совсем не инквизитор.

— Да, — просто и без затей согласился Фидус. — И такое возможно.

— Черт побери, — скрипнула зубами Ольга.

— И самый умный из собеседников тогда сказал — если хочешь, чтобы она выжила, не ищи оправданий и долгих путей, просто иди, охраняй, будь готов разменять жизнь и здоровье на ее безопасность.

— И что ты сделал? — Ольга непонимающе уставилась на Фидуса.

— Пришел, чтобы охранять, — пожал широкими плечами Крип.

— Пришел… чтобы охранять.

Ольга сгорбилась, низко склонив голову, пряча кисти между колен. Крип говорил что-то еще, но девчонка его не слушала. Фидус, наконец, понял, что слова пропадают втуне и замолк. Ольга, в свою очередь, заметила, что поток слов завершился, и снова глянула на инквизитора. Она часто моргала, но удивительно светлые глаза василькового цвета оставались сухими. Во всяком случае, казались такими.

— Оставь меня, — выговорила она глуховато, но вполне отчетливо.

— Ольга…

— Крип, — девушка полуприкрыла глаза, еще плотнее сжала колени, будто пытаясь согреть замерзающие пальцы, тонкие, как прутики. — Ты пришел, чтобы успокоить больную совесть?

Фидус подумал и честно ответил:

— Да. Пожалуй.

Еще немного подумал и прибавил:

— И еще сделать хорошее, достойное дело.

— А мне то что с того?

— Не понимаю…

— А он предупреждал, он говорил, — пробормотала себе под нос Ольга.

— О чем ты? — насторожился Фидус.

— Он говорил, что это никому не нужно, никто не оценит, — прошептала девушка. — Никто не скажет спасибо. И накажут за то, чего я даже не понимаю. Он… был… прав…

— О чем ты? — жестко, требовательно повторил Фидус.

— Мне нужно выйти отсюда, — посмотрела глаза в глаза Ольга. — Пока меня не убили тут все эти ваши ведьмы и ксеносы. Как-то обустроить новую жизнь. Найти себя… как-нибудь. Но ты мне в этом не помощник, верно? Тебя разжаловали?

— Нет! — резко выпрямился Фидус. — Я инквизитор! Просто…

— Просто для меня ты ничего сделать не можешь.

Теперь в ее голосе слышался не вопрос, а утверждение, грустное и безысходное.

— Ты ничего не можешь, Крип. Только записаться в Отряд и красиво рассказать о том, какой ты пафосный и храбрый.

Фидус закусил губу и внезапно подумал, как сильно тоненькая желтоголовая девочка сейчас похожа на Шметтау. Два абсолютно разных человека, объединенные лишь одним — они не уважали инквизитора Криптмана ни на грош. И не верили в него даже на маковое зерно. Просто Калькройт выражал это с удовольствием, наслаждаясь торжеством, а Ольга с тихой безнадежностью.

— Оль…га.

Крип робко поднял руку, но девушка уже вставала, надев маску отреченной, безразличной сдержанности.

— Было приятно вновь познакомиться, господин Криптман. Добро пожаловать в наш славный вагон. А теперь меня ждут дела.

Уже из коридорчика, покосившись на электронного зомби с многостволкой, Ольга добавила с мрачной решимостью, уже вполне громко:

— Сунешься еще раз без спроса, получишь по морде.

— Эта может! — подтвердил один из отрядовцев, кажется Пыхарь, и громко заржал.

Ольга закинула голову с надменной гордостью так, что нос устремился едва ли не в потолок, и пошла вниз, к танку и своим баллонам. Ей очень хотелось остаться наедине с собой и подальше от Крипа.

Глава 8

— Погодь, — Берта перехватила баллонщицу в кубрике. — Вниз давай. Дело есть.

Ольга вытянулась во фрунт и хлопнула ладонью по груди, в Ордене это было аналогом отдания чести.

— Короче, — наставница спустилась в ангар сразу вслед за баллонщицей, там уже поджидали Грешник, Пыхарь и Водила. — Есть мнение, что… надо бы нам немножко приготовиться.

— Ибо грядет, — сразу же согласился Пыхарь. Грешник, как обычно немой, согласно кивнул, зачем-то перекручивая в руках толстую ременную плеть. Водила абстрактно покрутил ладонью в воздухе и непонятно уточнил:

— Главное, чтобы не как тогда.

Берта оценивающе глянула на мехвода, и во взгляде широкоплечей тетки Ольга заметила что-то похожее на отголоски прежнего страха. Так смотрят люди, которые очень хотели бы что-то забыть, но хорошо знают, что это невозможно.

— А что было… тогда? — рискнула вставить Ольга на правах уже бывалого члена роты.

Пыхарь, было, раскрыл рот, но Берта махнула пальцами с обстриженными едва ли не под корень ногтями.

— Не поминай всуе, — коротко и весомо приказала она, так что разведчик заткнулся, будто язык проглотил. Берта же испытующе глянула на Ольгу и сказала. — После. Когда ночь проведем.

В устах начальницы "проведем" звучало сродни "переживем" и это душевного спокойствия Ольге не добавило. Она понятия не имела, что произошло "тогда", но видимо что-то очень и очень нехорошее.

— Точно… Да, главное, чтобы не так. Святой Кларенс готов лично спуститься из Света Императора, чтобы вышвырнуть наших бюрократов в тундру…

— … И лишь надежда на то, что последователи не опозорят его дело, останавливает нашего покровителя… — провозгласила дружно остальная компания за исключением Ольги. Девушка поняла, что здесь цитируется какая-то старинная мудрость, но не знала какая, да и прозвучало это довольно бессмысленно.

— Дай угадаю, — ухмыльнулся Пыхарь. — Ты договорилась сама. С аудитором?

Ольга в замешательстве почесала нос. Плавающее значение "ты" и "вы" в готике все еще ставило ее в тупик, девушка регулярно не понимала, отчего спутники то запанибратствуют, то обращаются друг к другу подчеркнуто на "вы".

— В следующий раз перебьешь старшего, получишь по морде, — холодно, но беззлобно ответила БоБе. — Нет, не с аудитором. Нас снабдит Вакруфманн.

— Охренеть! — неприкрытый восторг в голосе Водилы был очевиден. — Слава командиру! Но как?

Берта замялась, впервые на памяти Ольги.

— Неважно, — опять махнула рукой наставница. — Скажем так, мы пришли к некоторому соглашению… относительно расположения грузов на восьмом складе. Магниты, если ты меня понимаешь. Две штуки. Из резерва.

— Воистину эта шестеренка благословлена мудростью Императора! — негромко сообщил Священник, спускающийся по лестнице. Пластмассовая кольчуга постукивала сотнями колец при каждом шаге. — Ужель в случае ремонта мы сможем не ждать отправки на техобслуживание?

"Ой-ей-ей" — подумала Ольга, внутренний голос нашептывал ей, что девушка оказалась свидетельницей некоего сговора и предосудительного деяния, очевидной махинации со снабжением. И ладно бы, но баллонщица то здесь при чем? Она даже не представляла себе, о каких "магнитах" идет речь.

— Сможем, сможем, если Святой Кларенс обернет к нам свою неоскудевающую длань, — хмыкнула Берта. — Мелкая, слышишь?

Ольга опасливо кивнула. Девушка уже поняла, что вагон собрался что-то притырить со склада, и ей заранее не нравилась отведенная и пока неизвестная роль.

— Мы бы и сами провернулись, — обратилась Берта уже непосредственно к Ольге. — Но скоро начинается Бдение. Мы на нем все участвуем.

Грешник молча кивнул, растягивая плеть до сочного хруста хорошо выделанной кожи. Девушке вспомнилась обмолвка Святого насчет того как эфиоп будет "хлестаться" за всех ночью. Флагеллант, что ли? Тьфу!

— А тебе такой почет в силу малого срока послушания еще не полагается, — продолжила Берта. — Так что будешь способствовать делу ЭпидОтряда иным образом. Сейчас отправишься на восьмой склад, — наставница достала замусоленную бумажку, по текстуре больше похожую на грязную тряпицу, — Вот схема. Тринадцатое здание, третий корпус, блок два. Там заберешь два магнита. Дневальному скажешь, что по вызову Механикуса Вакруфманн. Больше ни слова, уяснила?

Ольга вдруг поняла, что произнося "способствовать делу Эпидотряда" Большая Берта была предельно серьезна.

— Ага, — кивнула она без всякого энтузиазма.

"Ну что за день… То скотина Крип нарисовался, то бдения и плетки, а сейчас вот это…".

— Только я не знаю, как они выглядят, — спохватилась она. — Магниты эти.

— Там на коробках написано, — поморщилась Берта. — Найдешь.

"Ну, кто так строит!" — вспомнились слова из старой комедии, которую когда-то любила мать. О чем был тот фильм, Ольга не помнила, но фраза четко врезалась в память. Да и страдания заблудившегося в коридорах кавказца в горчичном пальто напоминали ее нынешнее положение.

Схема выглядела понятной, но в быстро сгущающихся сумерках все здания казались на одно лицо — серые безликие коробки. Вдобавок участок, по-видимому, был старым, неоднократно уплотнялся и достраивался, так что изначально логичная система нумерации пришла к появлению чудовищных кадавров нумерологии. Третий склад соседствовал с тридцать третьим, за ним начинался загадочный MCMLXXXIV. И даже спросить было некого, кажется этим вечером все как сговорились не оставаться под открытым небом.

Из большого здания, украшенного эмблемой Экклезиархии, донеслось хоровое пение, сильно приглушенное стенами. Мужские голоса исполняли торжественный и на удивление приятно звучащий гимн. Видимо Бдение началось, чтобы это ни значило. А она бродит в одиночестве по темноте и холоду.

Ольга мрачно взглянула на большую подсвеченную табличку с удивительно нормальной и подробной надписью "Склад 8, здание 13, корпус 6, блок 2". Блок, здание и склад совпадали — вот только расхитительнице империумной собственности был нужен третий корпус, а не шестой.

Ольга посмотрела в темное небо и хотела от души выругаться, но сдержалась. Все это выглядело как дремучее суеверие, однако с другой стороны девушка уже воочию убедилась, что здесь можно встретить и чудище из кошмара, и настоящего демона. Потому ограничилась злым плевком в грязный снег.

— Стой, — раздался откуда-то из сумерек резкий мужской голос.

Было их трое или четверо, с виду похожие на каких-то чумазых механиков в бушлатах, но девушке сразу не понравились лица. Взгляды с чрезмерной хитрецой, скабрезные улыбки… Неправильные рожи, опасные. Ольга только сейчас вспомнила, что не озаботилась прихватить ни нож, ни хотя бы отвертку.

А забавно — посетила вдруг непрошенная мысль — всего за неделю с небольшим она привыкла чувствовать себя в полной безопасности. Среди каторжников-пурификаторов было так спокойно, что даже многолетние привычки дали сбой. И, кажется, это может плохо кончиться.

— На склад, — Ольга потрясла бумагой, стараясь, чтобы это выглядело повнушительнее.

— А зачем тебе туда?

— Вам то что за дело? — набычилась подносчица.

— Мы охрана, — важно задрал нос незваный собеседник. У него было лишь одно ухо и самый неприятный взгляд из всей четверки.

— Я из пурификаторов. К шесте… механикуму, по делу, — холодно сказала посланница. Она, можно сказать всем седалищем чувствовала угрозу, и воспользовалась заемным авторитетом. Отряд и Шестеренок здесь, похоже, все уважали. Все, кроме этих четырех.

— По вызову… — протянул самый длинный, судя по тому, как он держался, этот здесь выступал за главного. — Может, лучше мы тебя вызовем, а? Разве может холодная железка сравниться с простым живым… общением?

Остальные трое нагло заржали, комментируя вразнобой:

— Слышь, да не ломайся!

— Все равно скоро сдохнешь, так хоть будет че вспомнить!

Ольга прикусила губу. Инстинкты уже вовсю вопили, что надо бежать, но повернуться спиной к этой четверке было сродни самоубийству. Они явно куда лучше ориентировались в лабиринте складского комплекса и, кажется, были готовы к возможному бегству жертвы. А раз так…

Когда они напали, она бросилась не прочь, а вперед, напролом. Щербатому, который первым попытался ее схватить Ольга зарядила по колену — и запоздало поняла, что мешковатые брюки имеют наколенники. Тем не менее, удар, хоть и ослабленный, прошел, заставив противника отшатнуться. Наглый чернявый — почти пацан — попытался схватить ее сзади. Впервые в жизни девушка почувствовала тень благодарности пожилому менту из той, предыдущей жизни, который "нес доброе и вечное" подотчетной гопоте. "Затылком в нос, каблуком по пальцам ноги, кулаком по яйцам — не задумываясь, хоть куда-то да попадешь". Кулак ударил в паховую ракушку, да и головой получилось только разбить вражескую губу, но тяжелый, усиленный металлом форменный ботинок ЭпидОтряда оказался куда крепче и жестче армейского сапога. Чернявый завыл и отвалился куда-то назад, прыгая на одной ноге.

Будь противников двое, все получилось бы. Даже от троих можно было сбежать, пользуясь оторопью, когда загнанная в угол жертва так удачно взбрыкнула. Но гадов было слишком много. Навалившись всей толпой, они сумели-таки схватить ее, заткнуть рот масляной варежкой, а затем куда-то потащили.

Из-за угла полоснул яркий луч света. Бандиты дрогнули, ощутимо напряглись, Ольга стиснула зубы, надеясь на помощь и удерживая приступ рвоты от вонючего масла. Увы, напрасно, из-за угла вместо хотя бы завалящего сторожа появился летающий череп, безмозглая машинка сродни дрону. Хотя может и не напрасно, вдруг через его камеру кто-нибудь наблюдает? Видимо ублюдки пришли к тому же выводу, один прицелился в летающую голову из короткоствольного ружья.

— Нет, — отрывисто приказал долговязый вожак. — Оставь.

Ольга сумела выплюнуть кляп и прокричать "Помо…!" прежде чем ей снова зажали рот.

— Активированный когерентный излучатель. Источник опасности, — сообщил в пустоту сервочереп. Искусственный голос звучал глухо, словно доносился из глубокой бочки или широкой трубы. — Дезактивация. Исполнить.

— Шестеренки… — сквозь зубы процедил одноухий. — Пошли отсюда. Тащи ее.

Ольга попыталась было дернуться в сторону, но заломленные руки позволяли только следовать за щербатым.

— Исполнить. Дезактивация, — монотонно повторял череп, следуя за людьми на некотором расстоянии.

— Нахер пошел, мы в дозоре, — негромко хохотнул щербатый.

Маленькая банда вломилась на склад с почему-то незапертой дверью. Череп остался снаружи, яростно сверкая линзами окуляров. Ольгу протащили вдоль длинных массивных стеллажей, заполненных ящиками, канистрами, еще какими-то предметами, что скрывались под маслянистым брезентом. Впереди под тусклой лампочкой виднелись широкие транспортные ворота.

— Он же не отвяжется, — буркнул тот, что с ружьем. — Еще и пиктов небось нашлепал.

— Да и черт с ним. К рассвету мы уж далеко будем. Пусть ищут.

— Разрядить оружие. Сдать оружие.

Этот голос, такой же глубокий и механический, раздался уже спереди.

— А, чтоб тебя! — одновременно выдохнули бойцы. Или, как минимум, трое из них.

Из полутьмы выступила фигура в черно-буром плаще с капюшоном и белой окантовкой. Наверное, это и был тот механикум, с которым Берта договаривалась о запасных "магнитах".

— Слышь, мы выходим, ясно? — одноухий быстро сориентировался и вышел вперед. — Оружие наше, мы ж твой склад и охраняем.

— Активный лазерный карабин в помещении. С высокой концентрацией горючих материалов. Источник угрозы. Собственность Механикус под угрозой. Вероятность пожара.

Искусственный голос перечислял пункты с размеренностью часового механизма и без капли эмоций. Во тьме под низко надвинутым капюшоном, там, где у человека располагаются глаза, вспыхнули две зеленые полоски.

— Изъять батареи. Передать оружие. Карабин будет возвращен уполномоченному представителю части. Незамедлительно по его явке.

Ольга попробовала закричать, но безуспешно, рот ей зажимали со всем старанием. Фигура не обращала внимания на постороннего, который оказался среди "охранников" явно против собственной воли.

— Да брось, это ж лишние проблемы, мы ж, типа, тож представители части, да? — одноухий повернулся к приятелям, те согласно закивали. — Ща выйдем и все, нет никакой угрозы. Мы ж и так э-э-э… наружу шли, вот.

— Источник угрозы, — повторил механик. — Вероятность пожара.

Зеленые черточки, наконец, обратились к Ольге.

— Возможное правонарушение.

Механик начал двигаться к бойцам. В свете редких фонарей под высоченным потолком было заметно, что плащ-балахон колышется свободно, так что хозяин склада, на самом деле, лишь немногим выше Ольги и может быть даже костлявее.

— Давай мы их просто выключим? — предложил одноухий. — Типа, нет угрозы, нет проблемы…

Механик подошел еще ближе, остановившись на расстоянии пары метров. Зеленые щели раскрылись, образуя два круглых светящихся "глаза".

Сзади дробно защелкал челюстями, будто ябедничал, появившийся сервочереп. Наверное, прилетел через другой вход.

— Деактивированный лазерный карабин. Угроза отсутствует. Вероятность угрозы собственности Механикум. Отсутствует. Остается вопрос с вероятным правонарушением.

"Да, черт возьми, я, это про меня!!!".

Ольга снова попыталась вывернуться из хвата. Плечо взорвалось резкой болью, но даже вскрикнуть не получилось.

— Отлично, — натянуто ухмыльнулся одноухий. — Вот и договори…

— Возможно насильственное, несанкционированное ограничение свободы послушника Экклезиархии. Протокол реагирования. Изъять батареи. Передать оружие. Ожидать представителя закона.

— Тыжбл… — щербатый дернулся, что-то щелкнуло.

— РИСК!!! — в унисон взвизгнули череп и его хозяин, причем девушке почудилось, что голос механика стал более высоким.

Время для Ольги развалилось на несколько замедленных фрагментов.

Вот в одноухого бьет струя черно-серого дыма, сбивая его с ног. При этом ни одной искры, ни язычка пламени. Откуда дым? А может быть это вовсе и не дым.

Самый широкий, что держал Ольгу, выпускает жертву, делает шаг назад, спотыкается и падает, успевая схватиться за край стеллажа, но плохо обработанный металл рассекает ладонь и на пол медленно летят тяжелые капли крови.

Наглый ловко подхватывает висящий на одном плече карабин, пригибаясь и уходя в сторону.

Щербатый швыряет Ольгу на пол, доставая странно изогнутый в обратную сторону тесак.

Механик делает шаг вперед, почти бросок с большим наклоном.

Из-под плаща вылетает, скорее даже выстреливает сегментированное щупальце с тремя когтями, как в игровом аппарате "хвата-ка" из прошлой жизни, хватает наглого за голову и прижимает к стене. Нет, впечатывает в стену.

Звук, почему-то напоминающий кабинет зубного врача. Карабин валится на бетонный пол из опустившихся рук.

Щербатый почему-то не бежит, а пытается ударить фигуру тесаком в голову с разбега.

Холодный дым, окутывающий их обоих.

Грохот. Шипение. Горький запах.

Двойной перестук ботинок по бетону. Удаляющийся скулеж толстяка.

Хлопают двери.

Ольге понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и утвердиться на дрожащих ногах. Череп тем временем нарезал круги вокруг поля боя и светил фонариком из глазницы, как будто в самом деле снимал репортаж.

Наглый был окончательно и бесповоротно мертв. Строго по центру лба зияло аккуратное отверстие, источавшее легкий дымок. Похоже, инструмент, скрытый в щупальце с клешней, высверлил дырку и прижег ее. Щербатый лежал на механике, раскинув руки, между лопаток, натянув полушубок, торчал стержень толщиной в палец, и тоже дымился, воняя горелым шашлыком.

— Эй, ты живой, козлина?

Механик не ответил.

— Вот уроды, — констатировала девушка, испытывая сильное желание бежать куда подальше. И желательно поскорее. Желание даже большее чем попинать неудавшихся насильников. Но…

Она побрела к парочке, соединенной штырем, попробовала стащить покойника с навзничь лежащей фигуры механика, но безуспешно. Тогда Ольга осторожно стянула капюшон, открыв…

— Ай! — воскликнула она, отшатнувшись.

"Лица" как такового у фигуры не оказалось, точнее вместо него была маска, то ли стеклянная, то ли из полированного металла с несколькими прорезями. И маска эта очень, очень походила на слепую харю многорукой твари, которую девушка встретила на Баллистической станции.

Два кружка-объектива диаметром сантиметров по пять снова зажглись зеленым.

— Пожара нет? — спросил механик. На сей раз голос почему-то показался звонким, хоть и с небольшой хрипотцой. Там где у человека был бы рот, появилась симметрично прыгающая полоса, как на осциллографе, Ольга видела такое в фильмах.

Девушка отрицательно помотала головой, чувствуя как в горле пересохло. Получается, трехрукий гад на Баллистической, насылавший фантазийные видения, тоже был из шестеренок?.. Колдун-механик?

— Вам помочь? — она протянула чуть дрожащую руку.

Левый окуляр железного человека наполовину скрылся за маленькой заслонкой, создавая впечатление, что хозяин прищурился.

— Масса моего тела в настоящий момент составляет округленно ноль восемнадцать сотых метрической тонны. Ты меня не поднимешь.

Механикум повернул голову и уставился на труп щербатого.

— Надо его подвинуть. Перевернуть. Урановый резак. Застрял.

— Урановый? Им уран режут?

— Это гиперзвуковой резак с рабочей частью из магнитострикционного материала, сплав железа с обедненным ураном. Для человека безопасен. При выполнении норм безопасности. Если неаккуратно удалить помеху, резак может сломаться.

Ольга вторично ухватила мертвеца и потянула в сторону. Щелчок, короткое шипение — и освобожденный труп с неожиданной легкостью перевернулся. Из груди неудачливого преступника торчал какой-то агрегат.

— Сломался, — констатировал железный человек. — Это создает проблему. Но решаемую.

— Что теперь делать будем? — спросила Ольга.

Механик на удивление ловко поднялся, втянул куда-то под балахон щупальце с когтями и дрелью. Звук при этом был как от протягивания цепи через металлический порог.

— Я вызвала сервиторов. Через двадцать шесть минут порядок будет восстановлен.

— А те двое, свалившие? Они… То есть — вызвала?

Окуляры превратились в прикрытые шторками две узкие полоски зеленого света.

— Вокс. Радиосигнал. Эфир. Способ сообщать волю Омниссии подчиненным машинам. Так они делают то, что я от них хочу. Беглецы могут покинуть станцию обслуживания только на транспорте. Транспорт будет досмотрен. Нарушители будут задержаны.

— Я знаю, что такое радио, — Ольга отмахнулась, — Просто вы так сказали, как будто вы… ты… женщина.

На складе повисла тишина. Зеленые щелочки стали еще уже.

— Это был вопрос? — спустя несколько долгих секунд поинтересовался (поинтересовалась?) собеседник.

— В общем-то, да.

— В настоящий момент я технически не имею пола. Я служу Омниссии и развиваюсь по пути обретения чистого разума, свободного от ограничения несовершенной плоти.

Механик помолчал, словно дав Ольге возможность проникнуться услышанным.

— Однако до того как приобщиться к таинству служения Богу-Машине я была женщиной. Поэтому с твой точки зрения имею женский пол. Я техновидец Дженнифер Вакруфманн. Техновидец это мой ранг, — добавила она после секундной паузы. — Твоя очередь.

— Послушник Ольга из Службы Очищения, — девушка засопела и вытерла нос. Пережитый стресс проявлялся в желании заплакать навзрыд, хотя все уже и закончилось. — Но все зовут меня Оллой… потому что один дурак не смог правильно выговорить и записать имя.

К месту побоища приближались два сервитора, один мигал двумя желтыми фонариками, совсем как обычная машина жилищно-коммунального хозяйства, другой тащил большую циркулярную пилу. Зачем ему пила Ольга решила не гадать.

— Личные контакты послушников Службы Очищения с посторонними не запрещены? — техновидец ухватила торчащую из щербатого железку и резко дернула. С отвратительным "хлюпом" та высвободилась. Судя по блеску, руки у бывшей женщины тоже были цельнометаллическими.

— Ты? Ты думаешь, что я хотела? С четырьмя уродами?! — взвилась Ольга.

— Империум включает более миллиона миров, возможно несколько миллионов. Каждый из них обладает собственной культурой и ритуалами, связанными с межполовой коммуникацией. Многие весьма оригинальны и экзотичны. Некоторые мне известны. Большинство нет, — Дженнифер отложила "резак" на полку и направилась к когтистой штанге. Подняв ее она обернулась, и щелки окуляров снова превратились в пару круглых фонарей. — Но это даже хорошо.

Ольга не успела взорваться градом обвинений, которые, скорее всего, превратились бы в истерику. Рука с вытянутым металлическим указательным пальцем почти уперлась баллонщице в нос, совсем как у того механика, что недавно читал нотацию про Франкенштейна.

— Это значит, что ты, очевидно, не будешь ложно свидетельствовать в защиту нарушителей против меня. И не будешь испытывать негативных эмоций относительно моих полностью обоснованных действий по нейтрализации угрозы в части обеспечения снабжения дислоцированных на данной территории подразделений.

Ольга вдруг почувствовала невероятную усталость. Спасение от изнасилования, если не чего похуже, вместо того, чтобы придать ей сил, буквально высосало их. Да и голова снова закружилась, щелчки механизмов сервочерепа отдавались в ней ударами плотницкого молотка.

— Я присяду… — по возможности твердо пробормотала она, ища глазами какой-нибудь табурет или скамейку.

— Адреналиновая усталость, — бесстрастно сообщила Дженнифер. — Снижение пульса, затрудненность дыхания, аритмия. Ощущаешь ли ты головную боль, нарушение зрения?

— Голова, — после слов механика Ольга вдруг поняла, что ей действительно трудно дышать. Табуретки нигде не было, и она решила, что лучше сесть прямо на бетон. Или лечь.

— Боль в области груди?

— Не знаю… Я тут посижу, ладно? Или полежу.

— … глюкозу в крови, электропроводимость кожи и внутриглазное давление, — голос Вакруфманн доносился откуда-то издалека. Краем сознания Ольга поняла, что ее с легкостью поднимают. — Очень неэффективное тело. Никакой самодиагностики. Когда в детстве…

Темнота была мягкой и теплой. И девушка больше ни о чем не думала, с благодарностью приняв забытье.

— Время подъема!

Ольге понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить — она не на своей койке. И вообще не в родном вагоне. Подскочив, девушка несильно ударилась головой обо что-то тяжелое и умеренно твердое, ойкнула и огляделась.

Это была довольно чистая комната, заставленная большим числом разнообразного оборудования, весьма ухоженного, пусть и не нового, судя по потертостям и сколам краски. Ольга подумала, что впервые видит столько технических штук в одном месте. Даже в вагонном гараже их было кратно меньше. Свет из большого и мутного — не из-за грязи, а по природе использованного пластика — окна падал на чистый облицованный гладкой плиткой пол. Напротив откидной лежанки, где сейчас сидела Ольга, располагался длинный узкий верстак, окруженный неизменными стеллажами, не в пример более аккуратными, чем на складе. Около него руки-в-боки стояла механик в красно-буром балахоне с наплечной накидкой-капюшоном, отороченном светлой вышивкой в виде крупных прямоугольных зубцов шестеренки.

В дневном свете было видно, что ее лицо представляет сплошную маску из множества элементов светлого металла с двумя круглыми окулярами вместо глаз и экранчиком на месте рта. Руки — как минимум от локтя — выглядывающие из подвернутых рукавов балахона, тоже были полностью искусственными.

— Ой-ой-ой, — пробормотала девушка, ощупывая себя. Вроде бы все было на месте и в порядке.

— Сон в одежде не соответствует культурным и гигиеническим нормам, но я не стала тебя раздевать, — сообщила механическая Дженнифер. — Здесь нет отопления. Вред здоровью.

— Спаси… бо, — выдавила Ольга.

— Через сорок минут на Самоходном центре санитарно-эпидемической очистки "Радиальный-12" начнется утренняя проверка.

— Ай! — воскликнула девушка уже во весь голос, соотнеся свет в окошке и утреннюю проверку. — Да меня уже вовсю ищут, наверное!

"И сразу же расстреляют за дезертирство".

— Нет, твое непосредственное руководство предупреждено об инциденте. Оно не заинтересовано в огласке. Но следующая командная инстанция начнет расследование при наличии твоего отсутствия на проверке через тридцать девять минут.

— Ох, спасибо…

Ольга почувствовала, что обливается потом, несмотря на упомянутое отсутствие отопления. Странно и в чем-то забавно, про ЭпидОтряд шепотом рассказывают разные кошмарные ужасы, но пока все неприятности, с которыми столкнулась послушница, были сугубо мирские — махинации со снабжением и обычная уголовщина.

— Кстати, у меня нет пищи, пригодной тебе в качестве завтрака. А еще я не успела узнать, зачем ты приходила на склад прошлым вечером?

— Э-э-э… — для все еще помраченного сознания Ольги механичка слишком быстро перескакивала в разговоре с одного на другое. — Берта сказала, что я должна забрать два каких-то магнита.

"А не сболтнула ли я лишнего?..".

— Машина четырнадцать-сорок два? Непредвиденные обстоятельства. Двух не будет, дам пока только один, восстановленный. Но он почти как новый, в пределах трех процентов, так передай.

Дженнифер достала с полки явно тяжелую железку сложной формы, внимательно (так вдруг показалось, несмотря на искусственную природу маски) осмотрела девушку, после чего вытащила откуда-то из под верстака брезентовый мешок с лямкой и засунула груз внутрь.

— Второй будет через четыре дня. Если это будешь ты, можешь приходить в любое время, я пропишу тебя у сервитора.

— Мы сегодня отправляемся дальше.

— Это осложняет вопрос. Но я подумаю, как его разрешить.

— Угу, — Ольга взяла мешок, приладила его на спину. — Я пойду тогда?

— Конечно, сервочереп тебя проводит. При средней скорости человека-пешехода пять километров в час ты будешь на месте через девятнадцать минут.

Дженнифер кивнула. Именно кивнула, и в этом жесте было что-то, отчего вдруг защипало глаза. Что-то человеческое, простое и вроде бы естественное, чего почему-то так не хватало в этом странном жестоком мире. Повинуясь внезапному порыву, Ольга подошла и обняла ее, уткнувшись лицом в плечо.

— Спасибо.

Спустя мгновенье техновидец Вакруфманн тоже осторожно обхватила девушку твердыми руками. Тепло, поднимающееся откуда-то изнутри, буквально требовало застыть, и не двигаться, чтобы растянуть секунды этого чувства абсолютной защищенности…

— Объятья, — сообщила Дженнифер. — Антистрессовое воздействие.

— Угу, — буркнула Ольга. Ей хотелось закрыть глаза и повиснуть на железной женщине. — Тепло…

— Сорок один градус. Я использую выход системы охлаждения на внешнюю поверхность тела.

Ее слова были настолько не к месту, что девушка захихикала. Отстранившись, Ольга подхватила сползший мешок с "магнитом" и направилась к выходу. Несмотря на ожидаемую от Берты взбучку — вряд ли неудавшаяся попытка группового изнасилования станет оправданием для строгой наставницы — настроение у Ольги было на удивление хорошим. И она поймала себя на том, что хочет поскорее вернуться в Отряд. К незнакомым, спутникам по сюрреалистической и бессмысленной поездке на атомном поезде через заснеженную тундру. Потому что, какими бы странными, малопонятными не были ее новые коллеги, они оказались самыми приличными людьми, которых девушка встречала за много лет, что в старой вселенной, что здесь, в безмерно далеком будущем.

Глава 9

Вот так Ольга пропустила Бдение. Никаких особых последствий это не возымело, только Священник почти час читал с ней молитвы на два голоса, а Берта заставила раздеться и осмотрела каждый сантиметр ольгиного тела. В иных обстоятельствах это выглядело бы оскорбительно, однако и наставница, и пастырь выглядели не на шутку обеспокоенными, а к делу подошли с абсолютной серьезностью. Но, в конце концов, все успокоилось.

Когда поздний рассвет залил тундру и складской комплекс неярким светом, поезд снова тронулся, оглашая заснеженный пейзаж воплями сирены, а также гимном "Возвеселитесь в поклонении". Пару часов ничего не происходило, из достойных упоминания событий можно было отметить разве что живописные гримасы флагеллянта Грешника, который ощутимо страдал после бдения. Ольга даже набралась смелости, предложив страдальцу помощь. Она не рассчитывала на согласие, но Грешник неожиданно с благодарностью кивнул, а Водила принес банку с пахучей мазью. Крип смотрел на все это косо, но его никто не спрашивал.

Втирая белую жижу в исхлестанную спину Грешника, Ольга с любопытством оглядела его купе. Обстановка здесь, как и у прочих отрядовцев, была сугубо спартанская, с обилием религиозной символики. Создавалось впечатление, что каждый квадратный сантиметр был отдан под служение культу. Маленькие гравюры, образки, аквилы, собранные, казалось, на сотне планет, настолько в разном стиле они были выполнены. Священные тексты, отпечатанные на отдельных листах и просто вырванные из книг. Там, где оставалось пустое место, снова теснились аквилы, только рисованные от руки, коряво, но старательно, со следами многочисленных затираний и исправлений.

С промежуточного уровня доносились громкие молитвы Безумца. Похоже, он вопил всю ночь и сорвал голос, так что слова объединялись в невнятный поток, среди которого, подобно камням в бурной реке, пробивались "Император" и "Зло". Никто не прерывал беднягу, и это напрягало больше всего, как будто каждый в вагоне искренне верил, что неразборчивое ворчание действительно помогает.

Закончив лечение, Ольга накрыла хворого полотенцем, похожим на банное. Ветхая ткань скрывалась под множеством неловко и криво вышитых слов. Что-то вроде "Импиратор пабидит" и так далее. Вернувшись к себе, девушка задумалась и обратила внимание — никто не гонит отряд на очередное учение и хозработы. В иных обстоятельствах все отделение давно уже прыгало бы на продуваемой ледяным ветром крыше и в тысячу первый раз драило танк. А сейчас каждый отрядовец был предоставлен сам себе.

Заскрипели кольца, брезент отъехал в сторону.

— Не закрываться, — строго указал Святой Человек. — Все занавески открыть! И так до утра.

Ольга недоуменно пожала плечами, заодно косо глянула, как живет Криптман. Фидус обставил купе примерно так же, как и подносчица, то есть почти никак, в стиле нищебродского лаконизма. Единственным, что как-то разнообразило скудную обстановку, был портрет в красивой металлической рамке, то ли черно-белая фотография, то ли хорошая стилизация под фото. На нем был изображен Фидус, только явно постарше, стриженный под военного "ежика", с брюзгливо и недовольно опущенными краешками губ. Наверное отец. Или старший брат.

Сервитор молча сидел на полке, рядом с большим ящиком из клепаных полос металла. Наверное, там лежали запчасти и прочая снасть, необходимая для обслуживания живой машины. Скрытые в плоти механизмы тихо жужжали, пощелкивали и вообще контрастировали с неподвижностью живой машины. Крип с предельной осторожностью побрил голову механического покойника, а затем, вооружившись тряпицей и пшикалкой наподобие дезодоранта, начал заботливо чистить и полировать контакты, уходящие прямо в серовато-желтую кожу. Сервитор остался без монструозного дробовика, его забрала и заперла в оружейный шкаф Берта — все, что опаснее ножика на борту оказалось строго запрещено.

Ольге захотелось спросить, осталось ли в нафаршированной металлом башке хоть какое-то подобие разума, но по некоторому размышлению девушка передумала. Черт с ним. Вместо вопроса она открутила барашки запоров и снова начала глядеть в окно.

Тучи казались очень низкими, удивительно тяжелыми, казалось — встань на крыше "Радиального" — и можно коснуться вытянутыми пальцами. Странно, что флагшток со знаменем Отряда не царапает небо. По левую руку открылся вид на океан, ничем особо не примечательный кроме масштабов. В остальном арктика арктикой, все скучное и стылое, закованное в сплошной ледяной панцирь. Ольга уже знала, что поверхность океана почти не используется, зато хорошо развиты подводные фермы. В результате, несмотря на вечную зиму и чахлый сельхоз, Ледяной Порт самообеспечивался продовольствием, перерабатывая биомассу водорослей в десятки видов пищевых концентратов.

По правую руку открывалось безбрежное поле одинаковых приземистых строений — словно их глубоко закопали, а над мерзлой землей выступали только крыши. Из длинных труб поднимались столбы густого дыма, выдавая напряженную подземную деятельность. Вдали, у самой линии горизонта, темнела полоса, смахивающая на густую застройку, вероятно город, а может огромный завод.

Поезд не спеша прокатился мимо большого здания, напоминавшего будку обходчика, только во много раз больше. На втором этаже громоздился вагончик, похожий на трамвай, за стеклами угадывалось некое движение, похоже вагон исполнял роль наблюдательной кабины. А за будкой расположился заводской комплекс, но странно выглядящий, как несколько серых бетонных коробок после войны. Окна скалились битым стеклом, труба из темного кирпича торчала огрызком сломанного карандаша. Снаружи были кинуты мостки, леса и металлические лесенки, выглядевшие чертовски временными и ненадежными. Фигурки рабочих сновали, как муравьи, кажется, что-то расчищая и восстанавливая.

Внешнее освещение изменилось, тусклый послеполуденный свет наполнился розовато-багровыми оттенками, как будто сами тучи засветились мрачно и угрожающе. Ольга моргнула, протерла глаза, однако иллюзия не исчезла. Окружающий мир казался фотографией, снятой через розовый фильтр. Состав начал карабкаться вверх, поднимаясь на высоченной насыпи. Вот "Радиальный" перевалил сплошную череду низеньких сопок, и Ольга не удержалась от тихого возгласа удивления.

Все, что девушка раньше видела на "Маяке", казалось вполне ухоженным. Не слишком дружелюбным, но вполне обустроенным. А сейчас бронепоезд покатился среди зоны грандиозных разрушений. Все побережье словно подвергли массированной бомбардировке, здесь не осталось ничего выше человеческого роста и казалось, некая сила упорно стремилась вывернуть ландшафт наизнанку, закопав высокое и наоборот. И без того невысокие деревца топорщились изломанными пеньками, от многочисленных построек остались только фундаменты среди куч мусора и обломков. Фермы, башни, энерготрассы, все металлические элементы превратились в изломанные, перекрученные скульптуры безумного инсталлятора. Взгляд цеплялся за несколько летательных аппаратов, которые валялись так, будто свалились на землю посреди полета и проржавели насквозь.

"Радиальный" перемещался по широкой дуге, давая хорошую возможность разглядеть все в деталях. Единственное, что здесь выглядело относительно новым и целым, это большой мост, идущий на высоких опорах параллельно железнодорожной трассе. Он выглядел временной, наведенной постройкой и пересекал широкую преграду, похожую на пересохшее русло глубокой реки. Присмотревшись и соотнеся гигантскую "промоину" с разрушениями, Ольга поняла, что это не русло. Как будто нечто гигантское волоком выползло из океана и двинулось через прибрежную застройку вглубь суши, сопровождаемое жестокой бомбардировкой.

— Это кто же вас так?.. — тихонько спросила она.

— Это, дитя мое, происки Зла, — сказал за спиной глубокий, хорошо знакомый голос, отчетливо выделяя "Зло" с большой буквы.

— Полгода назад, когда Отряд убавился без малого наполовину.

Священник задвинул обратно брезентовую преграду и, упреждая Ольгу, пояснил:

— Все верно, в таких местах и в такое время нельзя оставаться одному, без присмотра. Но пастырское общение требует уединения, когда мятущаяся душа успокаивается, встретившись лицом к лицу со светом истины.

Грузный дядька сел на скрипнувшую полку, раскрыл библию, которая на самом деле представляла скорее краткий экстракт общественного и политического устройства Империума вперемешку с выдержками разных святых. Очень удобный инструмент для просвещения, все знания под рукой.

— Помолимся.

Прозвучало это, разумеется, не как предложение. Склонив голову и скрестив большие пальцы, Ольга старательно повторила за монахом слова дежурной молитвы. Смысл она уже понимала, но знание готика пока не позволяло бегло выговаривать самой.

— Итак, продолжим, — вымолвил Священник, закончив.

— Ага, — согласилась Ольга, будто имела выбор, она села, выпрямив спину и чинно сложив руки на коленях.

— Хорошо ли ты обдумала наш прошлый урок? — строго вопросил пастырь.

— Да, — дисциплинированно сказала девушка.

— Отлично. Тогда вопрос.

Священник помолчал, все также строго и внимательно глядя на Ольгу.

— Что в Империуме кажется тебе самым странным? Самым неправильным?

— Империум есть обитель человечества! — сразу и без запинки выдала девушка. — Благоустроенный дом, на страже которого стоят привратники числом…

Она сбилась и, смутившись, начала считать, загибая пальцы.

— Император и Свет Его, то есть душа и путеводный маяк человечества. Экклезиархия, сердце человечества. Арбитрес, кость человечества. Инквизиция, совесть человечества. Гвардия, разящая рука..

— Длань, — подсказал Священник, в чьих глазах прыгали искорки доброжелательной иронии.

— Да-да, разящая длань… и щит. Мунисторум, разум человечества. Вместе они образуют гармоничное, совершенное тело. Вот.

Ольга с триумфом воззрилась на Священника. Тот кивнул, отдав должное памяти ученицы.

— Все верно, — сказал он, чуть прищурившись, как сытый, но внимательный кот. — Так и есть. Но… так что тебе кажется самым странным и неправильным в Империуме?

— Так он же совершенный, — подозрительно взглянула на пастыря девушка.

— Империум совершенен, как продолжение Императора, разумеется, — согласился пастырь. — Но существует он в ощущениях и понимании множества людей. Поскольку если бы не было людей, то не было бы Империума, верно?

— Э-э-э… да, — осторожно согласилась ученица.

Ей не было страшно, за несколько очень полезных лекций-проповедей она уже поняла, что Священник не собирается тащить ее в атомную топку за неправильный ответ. Слугу Экклезиархии вполне искренне волновали душа и вера новой послушницы, он делал то, чего не удосужился никто в этом мире — рассказывал, как устроена гигантская империя миллиона планет, кто такой местный бог и так далее. Но девушка старалась не забывать, что имеет дело с религией, а за нее могут и сжечь. Наверное.

— Ты человек, не так ли? — строго посмотрел Священник на Ольгу. Та быстро кивнула.

— И у тебя есть свое мнение об Империуме.

Ольга с мучительной тоской посмотрела на кольчужный воротник Священника. Она чувствовала себя школьником с невыученным уроком, когда нельзя отвертеться и надо что-то отвечать.

— Не пытайся угадать, что хочу слышать я. Скажи, что думаешь ты.

— Ну… в общем… того, — промямлила девушка.

— Да? — ободрил ее служитель культа.

— Он… неправильный, — последнее слово девушка буквально прошептала.

— Отлично! — поднял указательный палец монах.

— Чего?

— Я тебе уже говорил, дитя, — строго напомнил Священник. — В нашей работе нельзя быть безверным. Это не просто опасно, это путь к смерти, а также вещам куда более страшным.

Ольга хотела было спросить, что может быть страшнее смерти, но прикусила язык.

— Но сама по себе вера это лишь щит, — продолжил Священник. — Надо уметь отражать им удары, которые наносят враги человечества. Ты в сомнениях, и это хорошо, это значит, что мы видим слабое место, которое надлежит укрепить здравым рассуждением. Так что же тебе кажется неправильным?

— Ну… Он огромный, — Ольга развела руками, словно подчеркивая необъятность империи всех людей. — И всех сжигают. Все верят…

Она умолкла, чувствуя, что запутывается, не в силах выразить словами ощущение общей неправильности, несоответствия идеи грандиозной космической империи дремучему фанатизму.

— Космические корабли летают, но технику чинят с молитвами… Черт! — она стукнула кулачком по колену, обозленная пониманием ограниченности словарного запаса.

— Откуда ты? — очень серьезно спросил пастырь. — С какой планеты?

— С Земли, — честно ответила девушка.

— Это, наверное, очень еретическая планета, — задумчиво протянул Священник, и Ольга почувствовала, что ей становится холодно.

— И, похоже, неплохо развитая — достаточно, чтобы собирать бытовые автоматы, когитаторы, простые машины, воксы… Тебя не пугает техника, ты, возможно, даже в общих чертах представляешь, что такое электричество или атомный котел. Поэтому тебе кажется, что теократия это неправильно. Верно?

Доотковенничалась…

— Что ж, по крайней мере, ясно, зачем ты здесь, — как ни в чем не бывало, сказал Священник. — Тем интереснее задача.

Ольга промолчала, глядя на цепь, который был подпоясан монах. Хотелось плакать, залезть под полку и чтобы проклятый урок поскорее закончился.

— Давай представим, что ты… — пастырь задумался. — Ну, скажем, избранная дочь Императора. В духовном смысле, разумеется. И Он призвал тебя для того, чтобы упорядочить свое наследие. Представила?

Ольга молча кивнула и засопела, стараясь не уронить слезу.

Пастырь задумчиво глянул на металлическую стену, в которой была прорезана смотровая бойница.

— И вот перед тобой миллион планет. В действительности их конечно намного больше. На самом деле никто не знает, сколько.

— Правда? — поразилась Ольга, даже забыв от удивления, что почти готова разрыдаться.

— Да, — кивнул Священник. — Попробуй представить миллион чего нибудь. Песчинок, монет, людей. Это невероятно много.

— Ага… Ольга представила себе тысячу тысяч пуговиц. Точнее попробовала вообразить, получилось довольно плохо.

— Но для простоты будем считать, что их ровно миллион и ни одной больше, — вернулся к вводной Священник. — И все разные. Среди этого миллиона нет двух одинаковых. Где-то после темных времен еще ходят с дубинами, а где-то строят космические корабли. На одной планете мужчина и женщина вступают в брак, на другой человек женится или выходит замуж за всех членов семьи супруга, как у меня на родине.

— А это как? — ольгины глаза расширились, как блюдца.

— Непросто, — скупо улыбнулся Священник. — Но думаю, суть вопроса ты поняла. Так вот, перед тобой миллион планет, и надо, чтобы все они жили как единый организм. Иначе Империум распадется, снова придет эпоха распада и гибели, как уже бывало. И что же ты сделаешь?

— Ну как… — Ольга наморщила лоб. — Надо для всех установить одни и те же правила.

— А какие? — сразу ответил вопросом на вопрос монах. — Вот две планеты, на одной культура и цивилизация, а на другой женятся, сначала проломив черепа всем соперникам. Как ты их уравняешь?

— Силой, — решительно заявила девушка. — Надо, чтобы менее цивилизованные жили по правилам. Хорошим, культурным правилам. Потому что проламывать черепа нехорошо.

— То есть ты будешь навязывать людям законы, которые им чужды, верно? — уточнил монах. — Они должны забыть все традиции, по которым жили отцы, бабки и так далее, на десятки, сотни поколений назад. А поскольку неизбежно сопротивление, надо их принуждать, не так ли?

— Да… — на сей раз в ольгином голосе поубавилось уверенности. В описании Священника все звучало далеко не так правильно, как хотелось бы, но и обвинять пастыря в недобросовестном толковании не получалось.

— Ты готова зажечь войну в масштабах всего человечества? — приподнял бровь монах. — Чтобы все женились, рождались, жили и умирали по одним правилам? По правилам всего лишь нескольких планет, которые ты считаешь достойными эталона?

— Я… наверное… Надо подумать.

— Подумай. Но я подскажу тебе ответ сразу, если сможешь — оспорь его.

Священник положил руки на библию, коснулся обложки широкими ладонями с благоговением без капли наигранности.

— Нет смысла перекраивать всех по единому стандарту, ведь если люди в каком-то мире живут именно таким образом, значит этот устав для них наилучший. Нет возможности всех заставить жить по одному канону не устраивая геноцид сотням тысяч миров. Но это и не нужно. Величие Императора в том, что он дал нам Веру как единый стержень, общее начало для всех и всего. Меру всех вещей, добра и зла. Тот, кто живет на вершине мира-улья и тот, кто украшает себя зубами убитых врагов, бесконечно далеки, никогда не поймут друг друга. Но их объединяет Вера, простая, понятная и справедливая. В радиоактивных пустынях и на мертвых заснеженных мирах, в космических поселениях и глубочайших подземельях — Император един для всех и объединяет всех.

Пастырь вздохнул, перевел дух.

— Теократия это единственный способ объединить миллион миров. И когда ты поклоняешься Императору, ты не просто вверяешь душу лучшему из превосходных, который больше чем любой смертный. Ты служишь величайшему замыслу и плану во вселенной, ты кладешь кирпич в фундамент общего и безопасного дома для всех людей на всех мирах. Разве это не прекрасно? Разве этот удел не достоин гордости?

— Но… Я не очень много времени пробыла… здесь… Ну, в цивилизованных местах, — быстро уточнила Ольга. — Но я уже видела разных… несправедливостей. Меня вот, например, схватили, судили, приговорили. Ничего не объясняли!

Она потихоньку заводилась, вымещая на внимательном Священнике долго лелеемое негодование.

— Я его спасла, — почти выкрикнула девушка. — Просто так, потому что было жалко! Там кругом творилось такое, такое…

Она снова хлюпнула носом, переживая острый приступ жалости к себе. Ольга уже не беспокоилась о том, что Крип может услышать.

— Чего там только не было… а я рисковала всем, меня там чуть не убили… и не один раз. А они меня наказали! Я даже не знала про императора, не говорила на готике. А меня били, потому что я неправильно молилась!

Она все-таки заплакала, тихонько, безнадежно. А затем широкие ладони пастыря легли ей на плечи. Монах сильно, но осторожно притянул девушку к себе, похлопав по спине. И Ольга, наконец, по-настоящему разрыдалась у него на широкой груди, прикрытой жесткими звеньями пластмассовой кольчуги. Она бормотала что-то прерывисто, путаясь в словах, выплескивая долго копившийся гнев и чувство вселенской несправедливости.

— Держи, — Священник протянул ей широкий платок, точнее, судя по внешнему виду, кусок старой простыни.

— Спасибо, — пробурчала Ольга, вытирая распухший нос. Ей стало ощутимо легче, хотя было неловко и опасливо. Черт его знает, как воспримет этот культист ее срыв.

— Как я и говорил прежде, идиоты — главная беда хорошего пастыря человеков, — сказал монах, как показалось девушке, с неприкрытой печалью. Но, кстати…

Он снова значительно поднял два пальца к потолку.

— Это как раз в тему того, что я сейчас говорил. Люди несовершенны. Увы, несовершенны даже лучшие из нас, те, кто должен нести Его слово во вселенную. Как исправить это несовершенство, не убивая всех подряд?

— Вера, — вздохнула Ольга.

— Да, — улыбнулся Священник. — Вот ты и сделала еще один шажок в понимании.

Он вздохнул.

— Иногда я думаю, как же нам повезло, — негромко вымолвил монах. — Как повезло всем людям, бывшим, живым и еще не рожденным. Он пришел к нам, Он подарил нам цель и средства ее достижения. Не будь Его, что стало бы с человечеством? Жизнь без веры, без цели, без чувства единения в мире, где неисчислимы враги, где Ад может разверзнуться на расстоянии вытянутой руки… Такой мир страшно даже представить, не то, что жить в нем. Недаром многие пытались разрушить дом Императора, но всегда многократно больше находилось тех, кто вставал на его защиту.

— Это все сложно, — постаралась как-то замазать тему Ольга. — Мне надо подумать.

— Думай, — очень серьезно одобрил Священник. — Если будут сомнения, непонимание, обращайся. Я хочу, чтобы в твоих молитвах звучал не страх, а надежда и благодарность Ему. И пора бы тебе исповедаться. А теперь…

Он негромко хлопнул в ладони.

— Теперь, думаю, настало время поговорить о…

Священника прервал громкий голос Берты:

— Сбор! Всем сбор! Три минуты!!!

Странно, что не сработала сирена, прежде тревога всегда объявлялась специальным сигналом.

— Три минуты на сборы! — прокричала наставница. — Дожрать, допить, догадить и на инструктаж! Настоящая тревога, настоящая!!!

Священник покачал головой, повесил библию на поясную цепь, встал, отеческим жестом проведя ладонью по голове Ольги. Короткий ежик светлых волос уже малость отрос и смешно кололся.

— Я думал, сегодня мы поговорим об Аде, — сказал монах. — И почему наша Вера не просто набор ритуалов. Но, кажется, ты увидишь, прежде чем услышишь.

Глава 10

И снова танк запрыгал по заснеженной тундре, скрипя амортизаторами, основательно перетряхивая содержимое железной утробы. На сей раз Ольга быстро, правильно снарядилась, воткнула все разъемы в положенные места и в целом чувствовала себя чуть увереннее. Места в машине стало существенно меньше — Крип был тощим, зато его мертвецкий слуга при многоствольном дробовике занимал места как полтора обычных человека.

— А почему танк всего один? — спросила Ольга, привстав и склонившись к монаху. Увесистую тележку с баллоном она использовала как якорь и дополнительную точку опоры.

— Что? — непонимающе глянул на нее Священник, поправляя висящий на шее противогаз.

— Наш поезд, он большой, — терпеливо разъяснила Ольга. — Но танк всего один. Это что, отделение на весь бронепоезд?

— А, понял, — Священник покачал лобастой головой с огромными залысинами. — Ну, ты момент и выбрала…

Прозвучало это с осуждением, но в светло-серых глазах пастыря играли чертики веселой и немного печальной иронии.

— Было больше, — кратко сообщил монах. — След видела?

— След?.. — Ольга задумалась под аккомпанемент грохота "Химеры". Двигатель сам по себе работал довольно тихо для такой огромной машины, но в танке было полно вещей, которые могли греметь, звенеть, стучать — и не стеснялись делать это.

— След из моря, — терпеливо уточнил монах. — Мы его как раз проехали.

— А! Да, было.

— Вот там все и остались, — исчерпывающе закончил монах, строгим взглядом дал понять, что разговор окончен.

Девушка опустилась обратно на холодный металл, чувствуя, как горький комок подкатывает к горлу. Опасность службы в Отряде на глазах превращалась из абстракции в насущную проблему, а Ольга точно знала, что с нее категорически хватит демонов, чудовищ и всяческих приключений.

Она встретилась глазами с Крипом. Фидус казался смешным и нелепым в стандартном комбинезоне, который висел на длинном инквизиторе как старый плащ на пугале. Но смотрел Криптман спокойно и уверенно, так, что хотелось прижаться к нему, завернуться в складки комбеза из пропитанного "антипригаркой" брезента и больше ни о чем не думать.

Интересно, она ведь уже обнимала Крипа, и он был очень теплый, уютный, почти как железная Вакруфманн с выводом тепла на поверхность тела. Ну да, Фидус же был ранен и в лихорадке.

Кстати…

Ольга внезапно задумалась над простой и очень интересной мыслью — а почему в отделении нет медика? Здесь что, не получают ран? Или каждый умеет лечить, только ее по недоразумению еще не выучили основам первой помощи? Сколько же здесь странного… Но если подумать… Сорок тысяч лет! Невообразимая прорва столетий. Удивительно скорее то, что она вообще хоть что-то понимает. И тут заморгала уже знакомая и уже ненавистная красная лампа, предвещавшая конец поездки, высадку и массу приключений. Или, если повезет, ложную тревогу.

"Господи, пусть это снова будет ничего!" — взмолилась девушка, и "Химера" остановилась, скрежеща железными потрохами, которые старательно обслужил и благословил техножрец.

На сей раз отрядовцы прибыли в район, застроенный "хрущевками"-переростками. Если бы Ольга не знала, что от СССР ее отделяет четыреста с лихуем веков, то вполне могла бы подумать, что вокруг обычный город с нестандартной планировкой и адаптированными под климат строениями. Блочные многоэтажки на кирпичных основаниях представлялись очень родными и домашними. При одном лишь взгляде на них хотелось зайти в подъезд, открыть ключами собственную квартиру, вскипятить на газовой плите воды для какао и завернуться в теплое одеяло прямо под батареей центрального отопления. Лучше всего в обнимку с котом. Некстати вспомнилось, что в старой Японии продавали специальных кошек, чтобы зимой брать их в постель и греться.

Здесь, на краю городища в тундре, опять собрался целый букет местных правоохранителей. Полицейские, федералы-арбитры, мрачные служащие Инквизиции. Ольга ссутулилась и опустила взгляд, стараясь казаться маленькой и незаметной. Над головой жужжали маленькие винтокрылые машины, то ли одноместные, то ли автоматические, без людей, числом три. Неподалеку ворочался, нещадно дымя прометиевым дизелем и уродуя асфальт, чудовищный танк, раза в два больше отрядовской "Химеры", с бульдозерным отвалом и настоящей башней. Только пушка была странной, словно это и не пушка вовсе, а раздутая форсунка от душа. Да, совсем как раструб кислотного распылителя, который штатно полагался Священнику.

Было холодно, смеркалось — закат обещал быть ранним и усугубленным погодой. С мрачного неба сыпались редкие снежинки. Берта и Священник перекинулись несколькими фразами с арбитром в белых доспехах, похожих на античную броню. Арбитр опирался на щит, расписанный вручную словами молитв, и казался обеспокоенным. По мере развития беседы точно такое же выражение проступало на лицах монаха и культуристки. К троице присоединился некто, снаряженный похожим на отрядовцев образом, только намного лучше и дороже. Разговор пошел на повышенных тонах, но, похоже без взаимных претензий.

— Не бойся.

Ольга дернулась от неожиданности, думая, что Фидус скотина и козел, нельзя так исподтишка подкрадываться со спины. Но это был Деметриус. За спиной у него висела короткоствольная винтовка, а на груди сложносоставленный рюкзак, похожий на медицинский. Отдельные подсумки были пристегнуты к бедрам, шли по всему поясу и торчали даже на плечах. Послушник имел вид человека, полностью сосредоточенного на общественно-полезном деле.

Нет, кажется, все-таки будет кому порезанный палец смазать йодом.

— А я и не боюсь! — девушка задрала нос, компенсируя испуг показной бравадой.

— И это правильно, — мягко улыбнулся юноша, которого, по-видимому, нисколько не обманула демонстративная храбрость спутницы. — Все, что будет с каждым из нас, давно учтено в промысле Императора и случится по Его провидению.

— Это утешает, — пролязгала зубами Ольга и в очередной раз подумала, что язык ее — враг ее. Но Деметриус лишь кивнул.

Наставница и монах тем временем закончили разговор с арбитром и "химиком". Берта смачно плюнула в грязный, затоптанный множеством ботинок снег, поправила оружие и респиратор, который носила вместо противогаза. Священник осенил себя аквилой и положил кулаки на поясную цепь, сжав ее как поручень. Оба вернулись к маленькому отряду, что ждал в молчаливом терпении, даже Водила наполовину высунулся из люка и приподнял одно "ухо" танкового шлема, чтобы лучше слышать. Со своей красноватой кожей и серебряными бусинами он походил на безумного индейца, косплеящего танкиста времен Великой отечественной.

— Разворачиваемся, — Берта описала рукой эллипс, дав понять, что "разворачиваемся" отнюдь не значит "едем обратно". Сердце Ольги тяжко бухнулось в ребра и, казалось, провалилось куда-то в тазовую область. — Идем в дом. В доме херня. Будем смотреть.

— Кто не крепок в вере, тот сам себе дурак и мертвец, — дополнил Священник. — Все ясно?

Команда ответила нестройным бурчанием, разворачиваясь в боевой порядок. Ольга тоскливо подумала, что дом это лестницы, а таскать по лестницам тележку это полный пи…

— Ровнее идем! — зло гаркнула Берта, выбивая криком все сторонние мысли. — Ногами дергай побыстрее, тощага!

— Ну, двинулась работенка, — пискляво сказал Пыхарь, выбегая вперед, как и положено разведчику.

Савларец противно хлюпнул дырой, втягивая холодный воздух. Ольга промолчала, изо всех сил пытаясь не отстать от своего огнеметчика.

Дом был велик и оцеплен со всех сторон. Ольга видела уже знакомую символику Экклезиархии, Инквизиции, еще какие-то значки. Вместо заградительных ленточек использовались настоящие цепи из светло-серебристого металла, может и в самом деле серебро. Священники в широких, богато расшитых золотом шубах, раскачивали кадилами, читая нараспев литании. Полиция кого-то била очень длинными дубинками, расчищая территорию. Армия подогнала несколько настоящих танков, арбитры все оцепили бронеавтомобилями, на которых грозно крутились пулеметные башенки. Вместе с опорами столбов для заградительной цепи послушники расставляли большие жаровни, засыпая в угли какую-то резко пахнущую траву. В общем, все происходящее сильно походило на сложный высокотехнологичный экзорцизм.

Священник в самой долгополой и роскошной шубе приветствовал отрядовского Священника, святые отцы перекинулись несколькими словами, затем отделение пропустили за ограждение. Все окружающие, независимо от ведомственной принадлежности, взирали на довольно таки непрезентабельную команду с боязливым почтением. Ольга подумала, что сама бы она так глядела на человека, в здравом уме и твердой памяти сующего руку в террариум, полный ядовитых пауков. Мысль спокойствия и оптимизма, разумеется, не добавила. На языке сами собой закрутились уже выученные слова молитв Императору. С другой стороны оказалось даже приятно, что тебя замечают и уважают серьезные люди от внушительных организаций, пусть даже почтение взято напрокат, в счет репутации ЭпидОтряда.

Их отвели не к парадному входу, а к техническим воротам, через которые, судя по всему, загонялись грузовики на минус первый этаж. Ольга все ждала какого-нибудь инструктажа, но видимо эта пустая формальность здесь считалась лишней. Здоровенные послушники в кольчугах, похожих на ту, что носил Священник, отперли гремящие ворота, обитые старым цинком.

— Да пребудет с вами милость Императора, — хорошо поставленным голосом профессионального оратора напутствовал шубный пастырь. — Да сохранит он души от скверны, ереси и безверия. Пусть дух ваш укрепится и станет тверже стали.

— Воистину, на Него лишь уповаем, — ответил Священник.

— Аминь, — нестройно, однако искренне отозвалась команда, и Ольга повторила за всеми:

— Аминь!

Девушка рассчитывала, что команда Отряда пойдет внутрь, сопровождаемая бойцами усиления, благо столько всего и всех нагнали вокруг многоэтажки. Однако подвиг, судя по всему, предполагался лишь для "чистильщиков". Девушка почувствовала, что проникается духом службы с каждым шагом.

Ощущение внимательного, давящего внимания резануло, как прикосновение скальпеля к нервам. Было не больно, а скорее неприятно, чуждо. Словно некая сущность очнулась от дремы или глубокой задумчивости, приоткрыла глаз и вскользь посмотрела, кто это нарушил ее спокойствие. Беглый, расфокусированный взгляд василиска. В нем не чувствовалось ни злобы, ни вообще каких-то человеческих эмоций, лишь физически ощутимая тяжесть и покалывание от которого захотелось сорвать и одежду, и кожу, чтобы расчесать голые мышцы и унять противный зуд. Так могла бы глядеть одушевленная ловушка, живая сигнализация. Ольга украдкой оглянулась, но то ли ощущение явилось только ей, то ли остальные привыкли.

— Маски, — негромко, но внушительно скомандовала Берта. — Свет. И вперед, во славу святого Кларенса.

— Объект опечатан! — орал кто-то за спиной в мегафон. — Рота технического обслуживания начала работу! До санкции Отряда район закрыт! За нарушение карантина сожжение на месте! Следите за печатями, оцепление стреляет без предупреждения!

"Господи, помилуй" — взмолилась про себя Ольга, натягивая трясущимися руками серый, пахнущий китайской резиной намордник противогаза.

На хрущобу дом был похож только снаружи, внутри он, во-первых оказался гораздо больше, во-вторых обладал совершенно чуждой планировкой. Больше всего это походило на "башню" из "Судьи Дредда", не кукольного угробища со Сталлоуном, а настоящего, где играла нижняя челюсть Карла Урбана, который в свое время очень нравился Ольге. Суровый няшка с грустным взглядом… Впрочем, вернемся к дому.

Псевдохрущевка-переросток строилась вокруг большого атриума, что уходил слепым колодцем далеко вверх, к серой крыше. Ольга поежилась, вспомнив, что уже видела подобную планировку, и ничего хорошего тогда не вышло. Впечатление усугублялось большой статуей какого-то местного святого в центре квадратной площадки. Судя по следам, раньше к памятнику тащили цветы и возжигали свечи, сейчас цветы раскидали и потоптали, а каменного истукана разбили, сложив пирамидой. Лишь голову со скорбным выражением лица поместили отдельно.

— Еретики, — смачно приговорил пастырь, и никто не стал возражать.

Столь целенаправленное осквернение святыни могло быть лишь осознанным, а, следовательно, еретическим. Святой человек быстро забормотал в трубку рации, что качала у него за спиной сложенной вдвое антенной. Берта молча взмахнула рукой, Пыхарь все понял верно, и обежал атриум по периметру, светя мощным фонарем.

Ольга отметила, то тройка огне-кислотометателей встала так, чтобы перекрыть любое направление атаки, не задев друг друга. Плакса как обычно всхлипывал, но тяжелый огнемет держал крепко. Интересно, как он ухитряется рыдать в маске?.. Священник делал какие-то пассы одной рукой, не выпуская другой рукоять кислотной пушки.

— Крови нет, следов нет, трупов нет, — отрапортовал Пыхарь, выныривая из бокового коридора.

— Пошли, — приказала Берта. Ольга вздохнула и покатила тележку за Плаксой.

Хрущоба изнутри представляла собой мешанину коридоров, некоторые существовали, будто сами по себе, в других по обе стороны тянулись ряды одинаковых дверей из темно-коричневого пластика с нарисованными по трафарету номерами. Здесь определенно имелась какая-то система, но чтобы ее понять, требовалось тут пожить или хотя бы покрутиться. Для стороннего человека вроде Ольги все было одинаковое и безысходно путаное. Зато, по крайней мере, решилась проблема тележек — все лестницы сопровождались пандусами, как для инвалидных колясок. Вместо лифтов кое-где прямо в стенах были проделаны вертикальные колодцы. Похоже, в них прежде катались вверх и вниз площадки на одного человека или не слишком габаритный груз, что-то вроде эскалатора. Сейчас все замерло в неподвижности.

— Видишь? — спросил непонятно кого Священник, указывая стволом пушки на стену.

— Да, — ответила Берта. Ларингофон передал мрачный тон культуристки почти без помех.

"Не вижу" — подумала Ольга.

— Еретики, — с ненавистью прошипел Святой Человек, и тут девушка сообразила.

Никакой символики. Вообще ничего, даже образка или приклеенного восковой печатью листка с молитвой. Стерильная антирелигиозная пустота.

— Идем выше, — приказала Берта, и Пыхарь снова убежал. Святой Человек, не переставая бормотал в говорильник, похоже, вел репортаж, что называется, в прямом эфире. Это чуть-чуть успокаивало, сохранялось ощущение некой привязанности к большому миру за стенами мрачного и стремного здания.

В принципе можно было обойтись и без фонарей, светильники под высокими желтыми потолками мигали исправно. Однако отделение дисциплинированно светило во все углы налобными фонарями. Ольга напрягала тощие мускулы, перекатывая тележку, что, казалось, прибавляла по килограмму на каждый десяток метров пути. Маска почти не мешала дыханию и обзору, но сильно раздражал шум клапанов при выдохе, негромкий, однако постоянный. Вот отчего бы не снять дурацкие намордники, если все пока нормально?

Третий этаж, затем четвертый. Отрядовцы надевали под комбинезоны и шерстяные свитера белье, которое словно вязали из веревочек. Оно должно было хорошо впитывать пот и вообще отводить лишнее тепло. Но девушка чувствовала, что скоро в тяжелых сапогах забулькает от влаги, а может Ольга просто кончится от теплового удара. Хорошо, что Грешник — снова молча — показал несколько дней назад фокус с тряпичной повязкой на лоб под маску. Иначе пот уже, наверное, выел бы глаза или пришлось бы стягивать противогаз, чтобы вытереть лицо и соответственно получить от Берты.

Пыхарь носился кругами как заводной человечек, ныряя во все коридоры, выскакивая из непонятных углов. Сервитор тяжело и мерно ступал по желто-коричневым кафелинам, вращая лысой башкой независимо от движений корпуса. Полный разворот влево, до стопора позвонков, затем вправо, и снова по тому же циклу.

— Ни души, — отрапортовал Пыхарь. — Вообще никого, как будто и не жили.

Двери, подумала Ольга. Все двери закрыты, как будто и в самом деле тут никто не жил. Но какие-то люди здесь определенно бывали, причем недавно. По дороге отделение то и дело встречало признаки обжитости здания. Брошенная игрушка в виде облезлого, крашеного желтой краской Императора. Обычная швабра с мокрой тряпкой, сиротливо брошенная посреди коридора, словно ее выронили на середине движения. Книга, оставленная на маленьком стульчике рядом с инвалидной тростью — Ольга сразу представила какого-нибудь старичка, что коротал часы в широком коридоре, отравляя жизнь соседям. А может наоборот, присматривая за детьми пока заняты родители. Детей, похоже, здесь было немало — игрушки встречались часто, почти все старые и очень дешевые на вид, многократно чиненые. Видимо служили многим поколениям.

Ольге было в целом плевать на весь мир теократического будущего и его население, живи оно хоть на миллиарде планет.

Но дети…

Глядя на старательно заштопанные мячики с аквилами, маленькие танки, фигурки солдатиков, истертые множеством детских рук до полного исчезновения мелких деталей, девушка ощутила… не страх, а что-то совершенно иное. Чувство крайней важности всего, что происходило вокруг. И опять собственную значимость, вовлеченность в очень серьезное и ответственное дело.

Взрослые пусть хоть съедят друг друга, но детей требовалось найти. Чтобы девчонки снова угощали чаем облысевших кукол с трилистниками на щеках, а мальчишки играли уродскими фигурками в виде прямоходящих клыкастых жаб с дубинками.

Затем отделение встретило упавшую кастрюлю, из которой растеклось варево ужасающей неаппетитности. Отделение разом сделало стойку, Священник изучил содержимое с таким вниманием и осторожностью, будто в мятой жестянке варили чумной эликсир.

— Овощи, ни клочка мяса, — наконец сообщил монах, и все будто выдохнули с облегчением, двинувшись дальше. Лишь пастырь задержался и, выкрутив подачу кислоты на минимум, залил чей-то неслучившийся ужин едкой смесью, что, казалось, плавила даже кафель. Вот здесь маски отработали на все сто, ядовитого дыма было столько, что без противогазов легкие наверняка убежали бы через глотку.

— Ломаем дверь? — не то приказал, не то предложил Священник. Берта после короткой паузы кивнула и ткнула, кажется наугад, в один из одинаковых прямоугольников. Команда сразу перестроилась, непосредственно прикрывать штурм квартиры выпало Грешнику. Берта шевельнула могучими плечами под лоснящейся тканью комбинезона и одним пинком вынесла замок. А Ольга прислонилась к стене, выпустив на мгновение тележку. Народ совсем рядом суетился, делал что-то важное и полезное, а девушку снова накрыло ощущение стороннего взгляда. Незрячего внимания, причем на сей раз куда более пристального. В прошлый раз незрячее око мазнуло, как сауронов слепошар, вскользь, лишь отметив. А сейчас уперлось прямо в группу Отряда, как прожектор, нащупавший корабль в бурном океане. Отделение будто отметили и пометили общей меткой.

И самое отвратительно, что в этом мире подобные ощущения никак нельзя было списать на "показалось"… Сначала тебе чудится, а потом откуда-то вылезает кишка со щупальцами.

Берта выслушала рапорт, отдала краткое распоряжение. Плакса и вышедший из квартиры Грешник заняли позиции так, чтобы перекрыть огнем коридор в обоих направлениях. Священник поднял ствол кислотной пушки вертикально и встал так, чтобы при необходимости поливать куда угодно. Механизированная подвеска зажужжала на повышенных оборотах. Остальные бойцы вынесли сразу три двери напротив уже взломанной. Святой Человек говорил в рацию непрерывно, как рэпер на баттле, трудноразборчивой скороговоркой. На мгновение он оторвался от трубки, сказал Берте:

— Безумец волнуется. Кричит, рыдает.

Наставница обратила внимание на подносчицу, которая сжалась рядом со своей тележкой, корчась, как в приступах боли. Берта приставила комби-дробовик ко лбу девчонки, склонилась ниже, всматриваясь в лицо Оллы через большие линзы противогаза.

— Что? — спросила наставница в одно слово.

— Р-ребенок… — выдавила блондинка, кусая губы. Она побледнела так, словно опрокинула на себя пудреницу.

"Надо же, ведь когда то у меня была пудреница" — ни к селу, ни к городу подумала БоБе.

"Когда то я была красивой, доброй и другой…".

Наставница прогнала непрошенные мысли, вжала ствол комби-дробовика сильнее, придавив голову глупой дурочки к стене, выбрала спуск почти до упора. Теперь достаточно было нажатия не более чем на волосок, чтобы Олла осталась без головы, а Отряд без еще одного бойца.

— Говори.

Ольга, которая, похоже, все еще не поняла, насколько приблизилась к тому свету, выдавила сквозь стиснутые зубы:

— Ребенок… плачет… следы… на стенах!

Она широко открыла глаза, проморгалась и с ужасом глянула на здоровенную пушку в руках Берты.

— Оклемалась? — сумрачно спросила наставница.

— Д-да, — выдавила Ольга, вставая и хватаясь за поручень тележки, как за спасительную точку опоры.

— Держись ровно, — посоветовала Берта. — По первости всех ломает. Та сторона не шутит.

— Я п-поняла, — дрожащим, срывающимся голосом отозвалась баллонщица. И добавила уже ровнее, чуть более уверенно и твердо. — Будет исполнено. Держаться. Держаться ровно.

— Молодца. В следующий раз башку отстрелю.

Пыхарь вышел из квартиры номер три, держа на вытянутой руке палку вроде вантуза, испачканную чем-то, похожим на светящиеся чернила. Палку он держал на отлете, все отрядовцы дружно качнулись в стороны.

— Во всех кранах, — отрапортовал разведчик. — Капает, если открыть.

— Люди? — отрывисто спросил монах, крепче сжимая рукояти кислотомета.

— Никого.

— Они ушли? — спросил на этот раз Святой Человек, причем, похоже, не от себя, а передавая чей-то вопрос по рации.

— Они исчезли, — покачал головой Пыхарь. Даже сквозь маску было видно, что разведчик в недоумении. — Никаких сборов, никаких вещей, замки закрыты. Они просто исчезли. Все.

Ольга помотала гудящей головой. Берте она сказала про плачущего ребенка, но чувство было куда глубже и страннее. Да, явственный плач, горький, полный безнадежного страха, скорее неизбывного ужаса. Только звучал он… не в ушах. И девушка не могла объяснить толком, откуда исходит звук. А может быть даже и не звук, как будто само Отчаяние стучалось из-за той стороны реальности, заставляя вибрировать отдельные струны мироздания. Что-то в нем было знакомо… нечто задевало потаенные уголки в сознании Ольги. Девушке казалось, что еще чуть-чуть, еще внимательнее вслушаться в этот плач и станет ясно, кто же рыдает и почему. Кто нуждается в помощи, но погибает, не надеясь на поддержку.

— Что ж, кажется, здесь все ясно, — предположил Священник при молчаливом согласии остальных.

— Варп, ересь, происки враждебных сил, — вымолвила Берта. — Скорее всего, нечестивое колдовство. Но может быть и стихийный прорыв.

— Ты не заговаривайся, — тихо сказал Священник, едва ли не прижавшись головой к респиратору наставницы. — Будто колдовство бывает чистым, — и добавил громче. — Надо подняться до конца, посмотрим еще выборочно. Потом это уже дело Инквизиторов и Экклезиархии.

— Водопроводная система, — негромко, но уверенно вставил Крип, обращаясь к Святому Человеку. — Пусть обратят особое внимание. Если она заполнена этим целиком, то возможно сработала как объемная антенна или зеркало. А может и телепорт.

— Принято, — отозвался радист.

— Блокаду не снимаем, — утвердила Берта, покосившись на Фидуса. — Высокая опасность, полная зачистка с ликвидацией всего имущества. Сначала пусть работает Инквизиция, а потом выжечь все, чтобы осталась лишь коробка. Коммуналку под полную замену. Подвалы залить каустиком.

— И отчитка командой Проповедников, все переосвятить заново, — согласился монах, затем добавил. — Но все же сначала проверим доверху.

— Принято, — отрапортовал Святой Человек, пересказывая рацию. — Ждут окончательного решения и санкции.

— Дискотека, — прошептала Ольга, глядя на палку в руках разведчика. Тот как раз повернулся к дверному проему и аккуратно кинул бяку обратно, стараясь не отряхнуть ненароком ни капли.

— Что? — быстро спросил Фидус. Чувствуя тревогу в голосе хозяина, сервитор переступил с ноги на ногу, поднял дробовик, крутя головой.

— Дискотека, — повторила Ольга. Плач растаял в пустоте, оставив за собой чувство безнадежной пустоты и щемящей грусти.

— И?.. — Фидус, похоже, не собирался отставать. Берта собралась было дать подносчице подзатыльник, но Священник остановил ее, молча положив на плечо широкую ладонь.

— Ну, дискотека… — Ольга все еще плохо соображала и путалась в словах. — Там свет и такие вот чернила. Похоже очень. Ими печати ляпают… В синих лампах все видно.

Она замолкла, стараясь описать понятными для людей будущего словами простой образ нормального дискача, светящиеся чернила и печати на руках.

Берта поняла первой, кажется, еще быстрее Фидуса, но действовать начал Священник. Здоровяк в кольчуге выпустил распылитель, который железная лапа подвески автоматически вернула в походное положение стволом вверх. Затем сорвал с пояса книгу, а с лица маску. Священник поднял библию над головой и заорал совершенно нечеловеческим голосом, так что Ольга чуть не оглохла:

— Именем Его я открываю сокрытое!

На святого отца было страшно глядеть. Он закатил глаза так, что виднелись только белки, розовые от лопающихся сосудиков, губы тряслись, в уголках рта выступила пена. Пальцы в черных перчатках, которыми Священник вцепился в книгу, скривились как птичьи когти, так что деревянный переплет захрустел и пошел трещинами. Больше всего это походило на мгновенный приступ безумия, настоящего, то есть некрасивого и очень страшного.

— По воле Его да узрим нечистое! — надрывался монах. — Не убоимся зла, ибо Он сейчас смотрит нашими глазами!!!

— Боже мой, — прошептал кто-то, может Святой Человек, а может и Плакса.

— Валим, — пробормотал Савларец, лязгая зубами так, что ларингофон передавал звук, похожий на частую барабанную дробь. — Бежим отсюда…

Рация за плечами Святого Человека взвизгнула совсем как живое существо, выбросила пучок ярко-синих искр, телефонная трубка зарычала, заскрипела помехами. Кажется, эфир быстро помирал, утопая в океане внезапных помех.

На стенах, потолке, на выложенном кафелем полу медленно проступали светящиеся символы, изображенные той же краской, что испачкала вантуз Пыхаря. Как будто реальность таяла, открывая скрытое на других слоях мироздания. Очень сложные узоры, свитые из причудливых знаков, похожих на руны. Они цеплялись угловатыми закорючками, завивались спиралями так, словно призваны были поймать любой, самый беглый взгляд и уже не выпустить его, запутать и направить в бесконечную паутину.

Весь дом расписан, поняла Ольга, вся эта хуйская хрущеба целиком расписана изнутри под колдовскую хохлому…

— Лабиринт, — прошептал кто-то, может быть Доходяга.

— Нет, это Врата Эмпирей, — быстро, четко, как на рапорте вымолвил Фидус Криптман. — Они выдернули разом всех жителей. Это ритуал. Жертвоприношение. И колдовство еще действует.

Священник обессиленно упал на колени, держась за библию как за величайшую ценность мира, как за спасательный круг, единственно способный уберечь его душу. А Берта выхватила из рук Святого Человека трубку рации и прокричала отнюдь не тише монаха, пытаясь пробиться сквозь рев помех:

— Радиальная! Радиальная! Ракетный удар! Сносите весь блок!!

Савларец тонко завизжал, Святой Человек кричал "в жопу зло!", Плакса рыдал в голос, захлебываясь. Священник хрипел и сипел, как человек, сорвавший напрочь голос. Ольга села прямо на холодный пол, не чувствуя ног. Сервитор Люкт возвышался над ней как боевая самоходная башня, очевидно Крип внес в его приоритеты защиту подносчицы.

Берта оглянулась диким взглядом и закончила почти с мольбой:

— Крушите все!!!

Глава 11

За месяц до дня Х…

Легендарный "Ковальски" сошел со стапелей Железного кольца недавно, всего двести шестнадцать марсианских лет назад, и казался юнцом на фоне престарелых монстров, что помнили еще Олимпийский Договор. Но служба в конвоях старит преждевременно.

"Ковальски" был тяжелым транспортным крейсером, пока единственным в своем роде. "Обнаружить противника, вступить в бой, уничтожить". Такова первая и главная задача боевого корабля, для ее выполнения, причем как можно более быстрого и эффективного, "Ковальски" был хорошо оснащен. И тем не основным занятием корабля оставалась своевременная доставка груза с возможностью отпинать любого, кто покусится на собственность Марса.

Массоизмещением чуть более тридцати шести мегатонн, "Ковальски" представлял собой глубокую модификацию знаменитого типа "Лунар", предшественника крейсеров класса "Диктатор". Длиной в пять с половиной километров при диаметре всего семьсот метров на миделе, со скругленным верхним форштевнем, квадратной крейсерской кормой и ребристым глухим баком, опускающимся ниже килевой технической палубы, "Ковальски" представлялся удивительно быстроходным, подтянутым кораблем. Вид у него был весьма угрожающий.

С рождения "Ковальски" редко ходил традиционными маршрутами, и экипаж не знал иной жизни. Изначально корабль странствовал главным образом в одиночку, перевозя отдельные манипулы Коллегии, иногда эскортировал отряды из двух-трех тяжелых транспортов. Затем его перевели на совместные операции с фрегатами и крейсерами-ковчегами, а теперь "Ковальски", выражаясь метафорически, шагу не ступал без эскадры, относившейся к 14-й группе снабжения Корабельных Кузен. Но в сущности, "Ковальски" и прежде никогда не оставался в одиночестве. За ним по пятам бродила Энтропия, воплощение разрушительной гибели. Стоило ей указать логарифмом числа доступных микросостояний на Танкер Улья "Голиаф", как ближайшая звезда меркла на фоне адского взрыва солнечной плазмы; едва касалась распределением вероятностей "Гроба", как тот, надвое перешибленный вражеской торпедой, огненными росчерками входил в атмосферу в рое обломков божественных Титанов. Энтропия окутывала термодинамической диссипацией эскортный эсминец, и тот устремлялся в свинцово-сияющие глубины Имматериума, а оглушенная, онемевшая от ужаса команда молила лишь о трещине в прочном корпусе, приносящей мгновенную милосердную кончину, а не мучительную смерть от превращения в Темных в искаженном металлическом гробу.

Да, повсюду, где возникал "Ковальски", появлялась Энтропия — однако никогда не прикасалась к нему. Он был везучим кораблем, непобедимым крейсерским транспортом для которого Галактика — родной дом.

Непобедимость эта являлась, конечно, иллюзией, но иллюзией тщательно рассчитанной. "Ковальски" был спроектирован для выполнения конкретных задач в определенных условиях, а Кузни Железного кольца свое дело знали. По одному лишь внешнему виду "Ковальски" знающий магос мог определить, что этот корабль создан для Тропы Святого Эвиссера.

Так — совершенно недостойно громкого имени — назывались полтора десятка обитаемых миров (из которых развитыми можно было считать не более двух) раскиданные по рукаву, в котором можно было бы разместить три, а то и пять секторов Сегмента Ультима. Слишком мало даже для объявления региона субсектором. Один-единственный Мир-Кузня, причем далеко не самый развитый среди оплотов Адептус Механикус, полноценно снабжал все дислоцированные на Тропе силы Имперского Флота, Гвардии и Адептус Арбитрес. И хотя безжизненные, пустые звездные системы не могли послужить базой для сколь-либо серьезной ксеноугрозы, процветание давно покинуло планеты Тропы. Некогда величественные храмы, притягивавшие паломников со всего Сегмента Солар, ныне стояли заброшенными среди обветшавших, полупустых мегаполисов.

Однако через эту пустоту шел самый короткий и относительно стабильный путь, связующая нить меж Святой Террой и Сегментом Пасификус. Через Врата Огня перемещались эскадры Флота и корабли Адептус Астартес на помощь Махарии, Дониану, а также мирам Саббат.

Навигационные маяки, станции астропатов, базы снабжения — в общем, инфраструктура Империума на Тропе — не могли быть защищены привычными методами, то есть полками Гвардии, орбитальными крепостями и эскадрами линкоров. Это потребовало бы ресурсов, невообразимых и непосильных для одичавших миров Тропы. Так что даже пара старых крейсеров в руках отщепенцев или случайно вывалившийся из варпа орочий скиталец могли бы угрожать снабжению войск Империума. И грозили с удручающей регулярностью. В такой ситуации лишь быстроходный транспорт, способный оперативно оставить группу Титанов или легион скитариев на осажденную планету, становился ключевым элементом размеренной, стабильной работы транспортной артерии. И "Ковальски" давно стал одним из ключевых звеньев этой системы.

Войдмансер-капитан Вальер был достаточно опытным боевым командиром, чтобы знать цену неусыпной бдительности не только когитаторов, но и техновидцев на постах обнаружения, способных вычислить оптимальный для выполнения боевой задачи курс. "Ковальски" был наивысшим достижением Адептус Механикус после Схизмы, апофеозом желания слить воедино дары Омниссии, Бога-Машины и Движущей Силы, дабы создать совершеннейшее орудие разрушения. Великолепный боевой механизм — но до тех лишь пор, пока находился под контролем надежного когитатора, опытного капитана, и верных техножрецов, заклинающих бинарным кодом Дух Машины. Крейсер, как и любой корабль Базиликон Астры, был хорош настолько, насколько чисты и преданы Омниссии оказывались его старшие войдмансеры.

А магосы "Ковальски" в настоящий момент перереживали коллективное недоумение.

Сорок шесть часов назад один из малых кораблей эскорта XJ-9 вышел из варпа, спеша к точке рандеву, однако получил направленную передачу, которая шла верифицированным гексакодом. Приказ опустить щиты и быть готовыми к принятию груза, казалось, шел из пустоты — ауспексы фиксировали по направлению луча абсолютную пустоту на миллионы километров. Самый тщательный анализ не давал никаких результатов, в числе прочего исключались характерные для голощитов эльдар пограничные искажения.

Однако приказ есть приказ и сразу после блокировки эмиттеров пустотных щитов на приемную палубу телепортировались из ниоткуда несколько контейнеров с сигилами Кузен Марса, а также техножрец и три многофункциональных сервитора. Затем Адепт Марса передал верифицированный сигилом парламента приказ исполнять любые указания посланника и соответственно отдал указание — немедленно идти на встречу с флагманом эскадры. То есть с "Ковальски".

Техновидец-капитан разумно счел, что не стоит выяснять, почему его ауспексы не засекли иной корабль — ведь не появился тревожный груз из ниоткуда?! — и даже, на всякий случай, хотел было стереть записи в бортовом журнале, которые могли прямо или косвенно свидетельствовать о том, что передача и телепортация вообще имели место. Но вовремя одумался — стирать информацию было еретично и безнравственно! — ограничившись только многоуровневым шифрованием, так что разблокировать запись могли только на Марсе за пару сотен лет.

Магоса вполне устраивало его текущее положение в иерархии Базиликон Астры, а о карьере войдмансера он забыл несколько веков назад. Учитывая, что капитан пережил многих товарищей и коллег, которые достигли командирских постов на тяжелых крейсерах и линкорах Адептус Механикус — такой подход был неплохо обоснован и отличался мудростью.

И вот сейчас посланник Марса оказался на мостике "Ковальски". Монитор Персей Тэта представлял собой типичного механикума, что зашел весьма далеко в совершенствовании плоти, однако не настолько, чтобы пугать слабых и не причащенных Омниссией людей. Слишком обычный для нестандартного появления.

— Приказ подтвержден цифровым сигилом Фабрикатор-Генерала Марса. Эскадра Икс-Джей-Девять Базиликон Астра должна изменить курс. Через двадцать шесть стандартных суток "Ковальски" должен перейти на высокую орбиту 140101-55524-Р54024-52928П10. Текущая операция отменяется, директивы изменены.

— Верификация сигила проведена, — равнодушно сообщил один из сервиторов. — Успешно. Подтверждено.

Войдмансер из сектора киберпровидцев незамедлительно вызвал сотканный лазерным лучом фрагмент звездной карты Тропы Святого Эвиссера. Не то, чтобы это было необходимо, голубоватый свет и причудливые тени голографических мультистолов тысячелетиями освящали командные пункты звездолетов Империума, однако тактические дисплеи казались неуместными, чуждыми на мостике корабля Адептус Механикус. Служители Омниссии, допущенные к управлению и принятию решений, равно как и обслуживающие технику безмозглые автоматоны, не испытывали нужды ни в освещении, ни в визуальном отображении информации, а тем более — голосовом общении. Тем не менее, традиции соблюдались неукоснительно, возможно из расчета нечастых визитов обычных людей. И на марсианских кораблях экраны зачастую мерцали так же, как в стародавние времена, тогда великолепие космоса могли узреть только несовершенные глаза обычных людей.

Согласно визуализированным расчетам когитаторов, предписанная задача вполне могла быть выполнена в предписанные сроки.

Тишину мостика — точнее, естественный акустический фон, складывающийся из шелеста вентиляторов и гудения систем термоконтроля — нарушал лишь размеренный, стук метронома. Монитор Персей Тэта невольно задался вопросом — к чему этот анахронизм понадобился войдмансерам? Темный деревянный корпус и блестящая никелированная стрелка смотрелись предельно чуждо среди неяркого света и причудливых теней голографических мультистолов. Осколок бесконечно далекого прошлого, антикварная вещица, единственной задачей для которой являлось, судя по всему, выведение из равновесия любого посетителя.

Монитор Малеволис стоял прямо, сохраняя молчание, будучи заперт в собственном теле как случайный гость. Он привык ждать. К тому же, полгода назад любопытный логис пережил намного более тяжелые и страшные испытания, нежели тикающий метроном на мостике боевого корабля — когда действия, продиктованные лишь естественным любопытством и поиском новой информации, привлекли внимание самого Дотурова. Увы, пристальное внимание осталось, а монитор превратился в исполнителя воли марсианского технократа. Причем иногда — буквально, превращаясь в живую марионетку. Как, например, сейчас.

Хозяин мостика — командир эскадры — наконец оторвался от изучения голографической визуализации, склонил в сторону Малеволиса металлическую голову с ожерельем красных линз, идущих по всей окружности. Над бледно-желтым схематичным шаром какой-то планеты кружились синие полуорбиты кораблей — судя по параметрам, принадлежащих Механикусам. Зазвучал металлический, синтезированный голос капитана, столь необычный в царстве чисел, механики и радиоволн:

— Целью текущей операции эскадры является снабжение Фарфаллена, который, как вам наверняка известно, стойко выдерживает атаки предателей. Шестнадцать транспортных "Гробов" в настоящий момент загружаются на восьмой Кузне Магнос Омикрона. Действия Адептус Механикус в данном проекте завершены на семьдесят шесть процентов. Их прекращение будет означать пустую трату ресурсов Кузни. Перенаправление груза приведет к масштабным потерям военного характера и могут обеспечить торжество изменников.

Войдмансер-капитан Вальер и его экипаж явно демонстрировали свое неудовольствие. Настолько, что капитан предпочел общаться с гостями звуком. Для человека это было бы равнозначно диалогу с обменом записками через курьера, бегающего между этажами.

— Войд-ман-сер-ка-пи-тан, — в ритм тикающему антиквариату произнес Дотуров устами Монитор Малеволиса. — Вы сомневаетесь в компетенции Марса?

Вальер покачал головой, замкнутый круг линз бесстрастно отразил свет голопроекции. Полупрозрачные корабли продолжали двигаться по траекториям, определенным законами небесной механики.

— Нет. Согласованные с Квестором действия имеют меньший приоритет, — вымолвил, наконец, Вальер. — Мы обязаны подчиниться. Однако любое решение представляет собой компромисс между вводными условиями и желаемым результатом. Мне неизвестны изменившиеся планы относительно транспортных кораблей и ожидаемая выгода. Но я могу квалифицированно заключить, что без "Гробов", а также любой задержки снабжения арбитры не смогут эффективно исполнить свой долг. Последствия возымеют комплексный негативный характер и будут развиваться в течение многих стандартных лет, приводя к непредсказуемым ветвлениям. Принято ли во внимание это условие?

— Да. Сложившаяся ситуация представляет собой провал Администратума и действительно возымеет разрушительные последствия, — сухо, бесстрастно констатировал Дотуров. — Однако задача поддерживать уровень развития и безопасности планеты лежит не на Механикус. Мы — союзники, а не подчиненные Администратума, и не обязаны решать его проблемы любой ценой. В особенности проблемы, созданные неадекватной оценкой риска и отказом следовать плану. Стратегия обеспечения безопасности полисов Фарфаллена оставлена на усмотрение Адептус Арбитрес и сил планетарной обороны.

Гость, чей реальный статус оставался тайной, умножал неудовольствие капитана. Вальер не любил бесполезный информационный обмен, с дублированием знания. Однако ему приходилось заниматься нелюбимым делом, чтобы гарантированно исключить вероятность ошибки. Так что капитан продолжил общение с использованием акустических колебаний, подчеркивая степень своего критицизма. А логис, тем временем, неожиданно получил обратно контроль над собственным телом. Грозный патрон и одновременно кукловод ушел в тень, предоставив марионетке самой вести дальнейший диалог. Это было странно и походило на сложный тест, оставалось лишь понять его цель. Однако Персей Тэта решил обдумать это позже, в настоящий момент беседа и ответственность требовали всех его интеллектуальных ресурсов.

— Стратегическая обстановка на планете создает угрозу линиям снабжения Империума и, в целом, может быть опасной для поселений Человечества на Тропе в целом, — Вальер демонстрировал упорное противоборство, пусть и в рамках допустимого. Механический голос был размерен и сух, но капитан сумел добавить в него ощутимую долю неудовольствия.

— Стратегия защиты Фарфаллена, принятая Департаменто Муниторум провальна, — осторожно сказал Тэта. — Мы оценили ее долгосрочные последствия и перспективы. Марс более не видит необходимости активно продолжать ее поддержку.

— Даже если исключить из рассмотрения загруженные транспортники, то уже имеющиеся на "Ковальски" Титаны, а также их будущие экипажи смогут переломить ситуацию на мятежной планете. Возможно, с учетом этого следует пересмотреть транспортировочные планы и доставить согласно первоначальной заявке хотя бы часть груза.

Вальер, если пользоваться терминологией "мясных" людей, строго посмотрел вглубь себя. Капитан чувствовал в собственной душе тени эмоций, вредных паразитных искажений математически точного и строгого процесса мышления, благословленного Омниссией. Чувствовал и не мог их превозмочь, потому что безоговорочное принятие логики визитера означало…

Означало, что лучший корабль, когда-либо сошедший с марсианских верфей, полтора года занимался ерундой, разлагая ресурсы на неперерабатываемые и бесполезные элементы. Осознание этого причиняло капитану почти физическую боль — ощущение забытое, чуждое и от того вдвойне мучительное.

— Отрицательно.

По безмолвному приказу Тэты модифицированный визор логиса перешел в режим голопроекции.

— Давайте вспомним, что согласно результатам аналитики Эстат Империум для успешного осуществления операции было признано допустимым использование одного корпуса арбитраторов. Решение завизировано личным ключом губернатора и ДНК квестора планетарис. Они сочли недостаточной аргументацию экспертной группы, рекомендовавшей задействовать не менее трех корпусов. Сейчас очевидно, что это была ошибка.

— Первый Экспедиционный является элитой маршала Тропы, — не сдавался капитан. Он понимал, что, если обращаться к людской терминологии, "теряет лицо", и все же не мог признать беспощадную очевидность решения.

— Совершенно верно, — согласился Тэта, набиравшийся уверенности с каждым словом. — И потому недостаточность трехсоттысячного контингента предполагалось компенсировать тщательно разработанным планом.

Логис хорошо понимал мотивы капитана и, не имея инструкций от Дотурова, решил проявить милосердие, насколько это возможно в общении механикумов, которые отрицают древние, эволюционно несовершенные механизмы эмоций. В данном случае милосердным было предоставить капитану больше информации (разумеется, в рамках компетенции), чтобы уменьшить степень стохастических колебаний его оценки.

— Корпус был доставлен на Фарфаллен в трюмах "Ковальски" один и шестьдесят четыре сотых стандартного года назад. Арбитраторы были обязаны дождаться прибытия кораблей ИксДжей-Девять для организации орбитальной поддержки и развертывания сети спутникового контроля поверхности. Как вам известно, эти условия также не были соблюдено.

— Лорд-Маршал предпочел использовать фактор неожиданности.

— Первый корпус высадился за двести сорок семь суток до прибытия сводной группы крейсеров Адептус Механикус. Вступил в активные боевые действия до развертывания спутниковой группировки прикрытия. Без гарантированной инфильтрации каналов связи аборигенов. При этом разведка предоставила исчерпывающие данные о наличии у мятежников атомных боеприпасов третьего и четвертого классов…

— Примитивных крылатых ракет, неуправляемых, на дозвуковой скорости…

Теперь Вальер благословлял медленную, малополезную людскую речь. Звук придавал особый вес, значение словам.

— … первое же массированное использование которых привело к девяти успешным детонациям из ста семидесяти трех, — Тэта проигнорировал ремарку Вальера. — Более пяти процентов, что категорически неприемлемо. При развертывании на орбите корабельной группировки, а также спутников разведки, все ракеты были бы уничтожены еще до старта. Нарушение контролируемого периметра плацдарма привело к необходимости перегруппировки сил арбитраторов и реорганизации сил планетарной обороны с остановкой наступления.

Отсутствие легких снимало естественные ограничения, так что речь Тэты продолжалась без пауз на вдох.

— Отсутствие точных данных об оперативных планах противника, вкупе с невозможностью отслеживания перемещений источников радиации привело к последующим одиннадцати детонациям на позициях экспедиционного корпуса в северо-северо-восточном секторе. Потери составили семьдесят четыре процента от штатного количества приданых дивизий СПО, при двенадцатипроцентных потерях в личном составе арбитраторов. Вопреки рекомендованным протоколам эти числа не были приняты в качестве основания для сокращения контролируемого периметра и уплотнения сферы обороны.

Логис отключил проекцию.

— Попытку использовать транспортные корабли в качестве орбитального оружия следует квалифицировать исключительно как нелепое недоразумение. Нелепое и очень затратное, с учетом потерь двух вымпелов от воздушных атомных детонаций пилотируемыми субносителями-самоубийцами.

По большому счету логису не было надобности констатировать очевидное, однако марсианин отметил высокий уровень эмоциональной вовлеченности капитана в его работу. Об этом, разумеется, следовало поставить в известность соответствующие инстанции, однако Тэта никогда не упускал возможность дать заблудшим второй шанс, возможность беспристрастно оценить, а затем и скорректировать девиацию. Себя он в этот момент представлял зеркалом, в котором Вальеру следовало увидеть неискаженный образ собственного несовершенства.

Оставалось надеяться, что личные устремления логиса хоть как-то соответствовали ценностям и принципам Дотурова.

— Транспорты Администратума не оптимизированы для терморегуляции при интенсивных затратах энергии, — упорствовал капитан. — Полный импульс требовал увеличения поверхностей рассеивания, а развернутые радиаторы…

— … увеличивают атмосферное торможение и, как следствие, расход рабочего вещества на удержание орбиты. Иными словами, маломощное лазерное вооружение потребовало спуска в мезосферу. Из-за естественного атмосферного торможения радиаторы для отвода тепла полноценно развернуть невозможно. Из-за ограниченного теплоотвода кораблям пришлось спуститься еще ниже и сократить мощность огня. Может быть, поэтому соответствующие протоколы арбитраторов предписывают осуществлять боевую работу в мезосфере боевыми кораблями, штатно входящими в состав эскадр, приписанных к корпусам Адептус Арбитрес?

Вальер молчал. Насколько понял Персей Тэта, тот сейчас чувствовал настоящую злость.

— Дальнейшее испытание контролируемого периметра продолжилось после удара морского флота мятежников в районе отметки К-14, где в силу истощения и массового дезертирства полков СПО, большая часть обороны поддерживалась Арбитрес. Воины Императора разменивали собственные жизни на территорию, при этом достаточной аргументации для удержания занятых позиций представлено не было.

— Отступление привело бы к подъему боевого духа противника.

Теперь Тэта чувствовал скорее печаль. Капитан демонстрировал прискорбно человеческие ошибки, бессмысленную привязанность к результатам своего труда без учета объективной пользы. Видимо это уже не исправить… Хотя, с другой стороны, войдмансер очень точно эмулировал логику чиновников Администратума, что являлось ценным качеством при общении с лишенными благоволения Омниссии. Эту ситуацию следовало тщательно проанализировать, но позже.

— Боевой дух мятежных аборигенов на тот момент уже был исключительно высок, — констатировал Тэта. — И привели к этому, во-первых, остановка наступления лояльных сил Империума, во-вторых, успешное применение атомного оружия, доказавшее саму возможность уничтожения Арбитрес. И в-третьих, два сбитых корабля, — в голосе Тэты на мгновенье, проскользнул неприкрытый гнев.

— Одновременно, сводные наземные войска мятежников, под прикрытием сил трех изменнических полков, начали тотальное наступление, вызвав прорыв периметра в шести секторах на юге и северо-западе плацдарма. В течение сорока восьми стандартных суток удерживаемая губернатором Фарфаллена площадь сократилась до двадцати тысяч квадратных километров. И это — на всю планету. Численность находящегося в строю личного состава арбитраторов опустилась до восьмидесяти трех тысяч, что, согласно протоколу, недостаточно для поддержания боеспособности корпуса. В настоящий момент контрнаступление мятежников может быть остановлено только применением кинетических боеголовок шестого класса крейсерами Адептус Механикус, вышедшими на высокие орбиты. И я подчеркну, что до прибытия крейсеров к Фарфаллену согласно первоначальному приказу "Ковальски" на данный момент остается семьдесят шесть стандартных суток. По прибытии вы сможете лишь зафиксировать поражение лоялистов.

— Но запланированная высадка Титанов позволит переломить ход кампании, — возразил капитан. — И уничтожит возможность мятежников к сопротивлению.

— Это нерационально, — безжалостно отрезал Тэта. — Действия группировки Титанов не смогут быть обеспечены достаточным количеством личного состава арбитраторов и лояльных сил СПО для обеспечения контроля наземного плацдарма и создания постоянной базы. Мы с пониманием относимся к бескомпромиссной позиции Арбитрес, но Фабрикатор-генерал Марса оценил ситуацию всесторонне и полагает невозможной дальнейшую реализацию операции. Она будет прекращена, по крайней мере, в той части, что касается нас.

— Какова позиция Фабрикатор-генерала Магнос Омикрон? — капитан уцепился за последнюю возможность.

— Загрузка "Гробов" в настоящее время осуществляется, исходя уже из новой задачи. Хотя это и странно, я вынужден напомнить, что в секторе "Миры Саббат" идет многоуровневая и экстраординарно жестокая схватка за девятьсот тридцать семь обитаемых планет. Поэтому транспортная составляющая Тропы Святого Эвиссера для Империума и Марса очень важна. Защита систем-маяков, которые указывают путь через варп-шторм Врат Огня в сложившихся условиях гораздо важнее помощи неадекватным планетарным губернаторам.

Вальер на секунду замер. Тэта догадывался, что сейчас чувствовали войдмансеры "Ковальски". По вине Администратума, почти целый год их корабль впустую тратил ресурсы единственного Мира-Кузни на Тропе Святого Эвиссера. Сложно представить больший позор корабельного Духа Машины и священных аспектов Движущей Силы.

— Задать новый курс. Цель — 140101-55524-Р54024-52928П10, - разнесся по эфиру код Вальера. — Могу я узнать содержание новых задач эскадры?

Следует отдать должное капитану, он все же сумел остановиться на краю и признать неизбежное. Это наполнило душу Тэты сдержанным ликованием. От смирения и признания — к машинному совершенству, этот путь еще не был закрыт для заблудшего. Время, использованное для развернутого и примитивного инфообмена не было потрачено зря. Оценит ли это Дотуров? Не важно, ведь главное, что если пользоваться терминологией Империума, один из агнцев сбился с пути, но возвращается к пастырю.

— Защита навигации в зоне ответственности Магнос Омикрон. Противодействие врагам Человечества. Испытание нового вида инструментов по противодействию Темным и их техноереси Имматериума, — так же, гексакодом, ответил Дотуров. Перейдя к нормальному общению, он чувствовал себя как изможденный странник, что погружается в теплый источник. Да будет вечно торжествовать Омниссия, что открыл человечеству золотую тропу совершенства!

— Что сообщить экипажам Титанов?

В какой-то момент Тэте показалось, что Дотуров, затаившийся как цифровой призрак на краю информационного массива — сознания логиса — улыбнулся. Но Персей Тэта тут же стер глупую мысль о том, что Лексик Арканус Марсианского парламента может быть недостаточно совершенен на пути к Богу-Машине.

— Приказ экипажам: вторая степень готовности к высадке. Протокол "Кортес".

Глава 12

— Так…

Инквизитор Шметтау поджал губы, достал из кармана складную расческу и аккуратно причесался. Не ради улучшения прически, а скорее для того, чтобы взять короткую паузу, занять себя некой мимолетной обязанностью. Искусственные волосы едва заметно шуршали под пластмассовыми зубьями.

— Неожиданно, — тихо сказал Шметтау, с аккуратностью (пожалуй, самую малость нарочитой) складывая нехитрый инструмент.

Эссен Пале молча стоял навытяжку, глядя то на инквизитора, то на большой экран, где раз за разом повторялась короткая запись со спутника. Сначала общий план, захвативший пару тысяч квадратных километров — часть промышленного района и отрезок железнодорожных путей, на которых замер бронепоезд. Дома и производственные комплексы были расцвечены огнями, работа продолжалась круглосуточно, несмотря на угрозу еретического вторжения. Астропатические башни на астероидах требовали постоянного снабжения, особенно сейчас, при стабильно растущем транспортном потоке, который питал снаряжением, техникой и войсками далекую схватку за миры Саббат. Атомный поезд, наоборот, скрывался во тьме.

Почти минута записи, где неразличимы перемещения отдельных людей, но видно, как блокируется весь гражданский транспорт и стягивается бронетехника. Калькройту не было нужды слушать записи радиопереговоров, он и так помнил все до последней нотки. Рядовой отчет "каторжников", затем радист переходит на быструю, торопливую речь, а после… Да, потом все начало развиваться очень быстро. Слишком быстро и неожиданно, учитывая падение активности варп-штормов и длинную череду ложных тревог с ошибками провидцев.

Шметтау помассировал двумя пальцами горбинку носа, совсем как очкарик, снявший оптический прибор, хотя очков или пенсне инквизитор сроду не носил. Его помощник тихонько вздохнул, переминаясь с ноги на ногу. В углу экрана, там, где царила кромешная тьма, вдруг расцвела огненная вспышка — "Радиальный-12" в точном соответствии с протоколом и призывом наставницы использовал батарею управляемых ракет. Плотный пучок оранжевых трасс с нарочитой медлительностью пересек затемненную тундру и ударил по пригороду, накрыв целый квартал. Спустя несколько минут последовал второй удар, это помог "Радиальный-64", дав залп на пределе досягаемости ракет.

Интересно, сколько полегло охранителей в оцеплении?.. Технически у арбитров и полиции было минут пять-семь между запросом и атакой. Достаточно, чтобы спаслись не все, но многие. Если был отдан соответствующий приказ, а Шметтау подозревал, что таковым вовремя не озаботились. Долгие месяцы мира и почти нулевых возмущений варпа изрядно расслабили местные службы.

"Император защитит" — сказал про себя Калькройт, сотворив так же в мыслях аквилу. Бог всеведущ, ему не нужны пафосные и публичные жесты, главное — вера в душе. Он сотворил в мудрости Своей Инквизицию, придав ей совершенную организацию, которая помимо иных достоинств, помогает избежать бюрократической громоздкости традиционных ведомств.

— Есть ли данные о потерях? — спросил инквизитор у помощника.

— Нет, господин, — бодро и без паузы отозвался Эссен, отлично понимая, что в первую очередь интересует патрона. — Предположительно все отделение погибло. Во всяком случае, они считаются погибшими. Планетарные спасательные службы ожидают, когда отгорят пожары, чтобы начать розыск тел и улик.

Шметтау еще раз прокрутил отрывок с непосредственно ударом. Шестьдесят ракет… да, после этого не останется даже пепла. До сих пор несколько квадратных километров пылают, словно к ним подвели прометиевый трубопровод. Однако…

— Проверь их арсенал, — отрывисто приказал Шметтау. — Запрашивай сведения напрямую в батальонном командовании. Я хочу знать, чем были заряжены пусковые.

— Господин?..

— Если в залпе была комбинация объемных и проникающих снарядов, то нам здесь больше нечего делать, зона поражения распахана и сожжена до скальной подошвы, — терпеливо разъяснил Шметтау. — Но поставки бронебойных ракет большого калибра сейчас нерегулярны, все идет "саббатам". Возможно, удар был поверхностным. А в этом районе катакомбы заглублены.

— Они не могли спуститься так быстро, но я узнаю и доложу.

Что инквизитор ценил в своей правой руке отдельно, так это редкое умение возразить, но притом скрупулезно выполнить приказ. Увы, с фантазией и гибкостью мышления у Эссена действительно имелись большие проблемы, точнее указанные свойства у помощника отсутствовали напрочь. Причем старанием и во благо самого Калькройта. Однако достоинства Пале с лихвой компенсировали некоторую ущербность мыслительного процесса.

— Капитан рекомендует перейти на более высокую орбиту, — сообщил тем временем Эссен. — Такая близость к поверхности заставляет проводить сложные маневры, мы расходуем топливо, экипаж утомлен.

Шметтау поразмыслил над предложением.

— Нет, — вымолвил он. — Сначала я намерен убедиться, что Криптмана больше нет среди живых. Сразу после этого мы покинем систему. Команда получит премиальные за ответственную службу.

— Как прикажете, — Пале с машинной четкостью опустил и вздернул подбородок, развернулся на месте, а затем вышел, буквально чеканя шаг.

Шметтау вздохнул, повел плечами, будто пиджак стал инквизитору тесен. Ощутимо расслабился. Еще дважды покрутил запись, хотя уже выучил и запомнил ее до последнего кадра. Походил немного по рабочему кабинету, скрытому близ сердца личного корабля инквизитора, Месту, кое хранило множество секретов и само по себе являлось Историей. Сколько тайн открылось придирчивому следователю средь белых стен, сколько закоренелых еретиков сознались в ужасных прегрешениях, рыдая от счастливой возможности раскаяться…

Шметтау нажал на замаскированный рычаг, точнее участок стены, ничем не примечательный внешне. Повинуясь незаметным сенсорам, открылся потайной люк, а за ним специальное хранилище, о существовании которого не знал даже Эссен, посвященный во все тайны господина. Здесь Шметтау воздвиг алтарь ненависти к лучшему другу и верному соратнику, который обернулся врагом и предателем.

Калькройт прошел вдоль стены, едва заметной под рисунками и фотографиями, большинству из которых исполнилось много десятилетий. Инквизитор шагал медленно, касаясь пальцами пожелтевших пиктов с замершими навсегда мгновениями былых триумфов.

Вот два молодых арбитра, только вышедших из стен схолы Прогениум, они улыбаются в камеру, еще не зная, что спустя несколько минут к друзьям подойдет незаметный серый человек и сделает предложение, от которого можно отказаться, но что же ты за слуга Императора в таком случае?

Вот они же, но парой лет старше, у первого костра. Маленькое, незаметное дело после которого остался лишь длинный код и тонкая папка в архиве Ордо Еретикус. Всего лишь мелкий колдун, способный только душить потницей стариков и младенцев. Он сгорел в очистительном пламени, давно забытый всеми, а в первую очередь нечестивыми владыками, коим так плохо служил. Но Калькройт помнил.

Шметтау и Криптман. Криптман и Шметтау. Страх и Ужас для всех и каждого, кто отверг дары и жертву Бога-Императора. Они вместе начали, вместе и шагали по тропе служения Ему.

Их дуэт оказался силен и эффективен потому, что инквизиторы наилучшим образом соединяли силу друг друга, компенсируя слабости. Криптман был олицетворением яростного напора, блестящей импровизации, он всегда рвался вперед и только вперед. А Шметтау был тем, кто незаметен и не знаменит, всегда на вторых ролях, всегда за спиной лидера. Но без номера два лидер беспомощен и слеп. В отличие от друга Калькройт всегда думал о том, "что будет если…". Всегда был готов к любым контратакам и неизменно разочаровывал врагов, готовых уйти из-под сокрушительного удара Криптмана, чтобы ударить со спины.

Калькройт на минуту задержался у следующего пикта. Желтый прямоугольник напоминал о смертельно опасной Ереси, что стремилась проникнуть в душу Империума. Да, это было тяжкое дело в Схоле Прогениум на Хагии, где изменники бросили вызов самой сути Его святого дела.

Трон Исправлений должен подавлять неверные помыслы прогенов, даже не еретические, а самые простые, свойственные подросткам — если эти помыслы вносят чрезмерные девиации в поведение ученика. Противники же сотворили незаметные "улучшения", превратили благородную машину в извращенный механизм, отравляющий сердца будущих комиссаров, офицеров флота, священников, сорориток, администраторов. Капля по капле незримый яд сочился в души молодых людей, будущей опоры и станового хребта Империи. Менял учеников, и так лишенных родительской опеки; извращал наставления аббатов в головах детей, оставшихся сиротами как раз из-за действий Извечного Врага.

"Криптман!" — немо воскликнул Шметтау, обращаясь к призраку. — "Ты поверил бежавшей из Схолы недоучившейся сороритке. Ты отмел мои возражения. Ты убедил меня приостановить разработку незарегистрированного псайкера в Саньере и направить в Схолу всех аколитов наших групп".

Калькройт стиснул зубы, которые могли перекусывать стальную проволоку.

"Ты не ошибся. И после этого я верил тебе безоглядно".

Самыми кончиками пальцев, словно пикт мог обжечь искусственную плоть и нервы, Шметтау коснулся предпоследней фотографии. Она была сделана сразу после совещания, на котором два уже немолодых инквизитора решали, как разыграть финальные ноты композиции, что длилась двадцать семь лет. Они оба уже давно расстались с молодостью, но в тот день каждому приходилось обуздывать железной волей лихорадочную готовность и нетерпение. Близился миг величайшего триумфа, победы, что должна была греметь в тысячелетиях и запечатлеть два имени на скрижалях с перечислением величайших побед Инквизиции.

Но этого никогда не случилось.

В миг, что предварял великое торжество, вернейший из верных предал друга, бросил коллегу. Уничтожил все, ради чего было пожертвовано столь многое. Но главное — не признал ошибку. Пойми Криптман, что погнался за миражом, скажи это вслух, и Шметтау простил бы его, а затем помог всеми доступными ресурсами и связями. Все оступаются, ибо только Он безупречен, а человек слаб и несовершенен, даже лучшие из лучших. А столь великий инквизитор, как Криптман, сумел бы нивелировать причиненный ущерб.

Но старый друг не признал ошибку. И хоть никто не поверил в сказки об ужасных врагах Человечества, что таились в безвестности, но после долгих размышлений, взвесив на беспристрастных весах логики объяснения Криптмана, собратья решили, что на тот момент действия инквизитора можно считать обоснованными. Когда это случилось, Шметтау едва не стал ренегатом, потому что мир его перевернулся с ног на голову дважды — предательство не только свершилось, но и было оправдано. Инквизитор удержался от впадения в ересь, однако ничего не забыл и не простил.

Предатель обманул в последний раз, уйдя на тот свет, лишив Калькройта сладкого торжества возмездия, но Шметтау знал, что его жажду можно утолить иным образом. Не до конца, даже не в половину желаемого удовлетворения, но хотя бы на малую часть. Ведь наследуются не только почести, но и долги. Так было на родной планете Шметтау, и он полагал это справедливым.

Последний пикт. Строгий, угрюмый отец, чьи уста давным-давно забыли об улыбке, отягощенный многими знаниями о людской слабости, о вражеском коварстве, о незримых ужасах, что сопутствуют каждому и готовы поработить навсегда, лишь дай слабину. И сын, мальчишка лет пяти-шести, ребенок, что уже знает о грядущем и неизбежном уделе. Будущий ученик, неизбежный наследник дел и славы знаменитого отца.

— Ты еще жив? — негромко спросил Шметтау в пустоту и тишину. И сам себе ответил:

— Думаю, да. Ты не перенял ум и волю отца, зато унаследовал его живучесть. Так легко тебя не убить.

Последовала долгая пауза, в ходе которой инквизитор замер, как изваяние. Лишь по прошествии многих минут Калькройт прошептал:

— Я верю в тебя, мальчик. Не разочаруй меня. Не лишай удовольствия собственными руками развеять твой пепел.

— О, Господи…

Чей голос?.. Наверное, Савларца, Лишь он так противно гнусавит. А может и не он… Любой, у кого сломан нос.

Сломан…

Нос…

"А что на этот раз поломано у меня?".

Девушка пошевелила пальцами рук и ног, тело слушалось, хотя и протестовало. А вот со зрением было хуже, то ли слепота пришла, то ли кругом царила полная тьма.

— Император с нами, братья и сестры мои.

Священник, кто же еще. Ну, по крайней мере, два соратника живы. Итого пока три человека. Прогресс, с Крипом на Баллистической их было двое, этого хватило, чтобы выжить.

Когда-нибудь я окажусь в доброй вселенной, подумала Ольга, и кругом будет светло, тепло, безопасно. Следующая мысль была отрезвляюща — да, когда-нибудь, только не в этой жизни, не в этом будущем.

Ольга вытянула невидимые пальцы, подняла их к лицу, боясь дотронуться. Лицо было вымазано липким и теплым, лоб саднил, правая скула онемела. Кажется, ее снова ударили по лицу… Или сама ударилась.

Так, лицо. Оно без маски. Девушка сипло выдохнула, вспомнив страшные наказы никогда, ни при каких обстоятельствах не снимать противогаз на работе. Заклинания Берты и Священника подкреплялись внушительным набором "пиктов", то есть обычных фотографий, которыми следовало бы иллюстрировать творчество душевнобольных. Кто такой "владыка распада" Ольга не очень поняла, но судя по фоткам, умел он многое и все как на подбор — удивительно мерзко.

Впрочем, что уж теперь… если она и вдохнула порцию злых микробов, грустить поздно.

Вспышка зеленоватого света была объективно тусклой — химический фонарь гореть ярко не мог физически. Но во тьме он загорелся как маленькое солнце, больно ударив по глазам.

— Восславим же Его, — прогудел Священник, поднимая высоко над головой источник света.

Ура, ура, глаза целы, подумала Ольга, пытаясь встать хотя бы на четвереньки. Сильная рука подхватила ее под живот, словно котенка, и рывком вздернула на ноги.

— Ай, — выдохнула девушка, едва удержавшись на ногах.

Пришедший на помощь Грешник смотрел на нее очень зло, с таким видом будто готовился ударить. Но затем отвернулся, зло поджав губы.

"И когда я успела его обидеть?".

Да, что-то произошло… Но что именно?

Видимо перегруженное острыми впечатлениями сознание попросту отрубило часть функций, поскольку лишь теперь Ольга начала вспоминать — а что, собственно произошло? В памяти оказалось две реперные точки — дикий вопль Берты, вызывающей огонь на себя прям как в советском кино. И… сейчас. Тьма, подсыхающая кровь на лице, абсолютная неизвестность. А что же уместилось в промежутке между "тогда" и "сейчас"?

Обрывки воспоминаний приходилось вытаскивать из памяти как мелкую рыбешку на блесну. Да… Кто-то вопил, что надо уходить. Кто-то сбежал. Или просто убежал. Кто-то бился в натуральной истерике и орал, что не хочет умирать. Точно Савларец, ни разу не чоткий и не ровный, шакал какой-то, а не каторжник. Но в целом отряд почти не ударился в панику. Так, разве что самую малость. Но потом, что же было потом? И от чего злится эфиоп? Ольга поискала тележку с баллоном и не нашла, впрочем сам цилиндр с огнесмесью обнаружился рядом. Воспоминания продолжили складываться в обрывочную, но более-менее цельную картину.

Да, кто-то на удивление быстро и четко дал расклад — в запасе минут сколько-то там, бежать из дома бесполезно, поэтому надо уходить вниз. И… они побежали. Ольга кинула, было, свою ношу и сразу получила крепкий подзатыльник от Берты, сопровождаемый стволом у самого носа, так что баллон пришлось быстро перекидывать с тележки на собственный горб, благо специально для такого случая имелась система подвеса вроде рюкзачных лямок. Хорошо, что сервитор помог, у криповского слуги оказалась мощь робота.

Баллон казался безумно тяжелым, но смерть, что уже летела на крыльях запущенных ракет, гнала вперед лучше кнута. Они бежали… и бежали, кто-то вел всех вперед и вниз, по череде лестниц, обшарпанных коридоров, где застарелая пыль скопилась по углам, как страшная паутина и, казалось, годами не ступала нога человека. Баллон по ходу бегства жил собственной жизнью, занося подносчицу на поворотах, заставляя ушибаться о стены. Впереди мелькали короткие, но удивительно быстрые ножки огнеметного эльфа, позади кто-то больно толкал в спину. И Крип все время оказывался рядом, будто и в самом деле решил послужить живым щитом, ловя на себя угрозы для подопечной.

Да, все-таки не самый плохой человек этот Фидус, хоть и козел. И во время бегства Ольга сорвала противогаз, немедленно потеряв его.

Пока девушка собирала себя, БоБе и Священник восстанавливали какое-то подобие порядка. Берта шла по кругу и разбрасывала светящиеся палки, что мерцали неживым огнем зеленого цвета, как радиация в мультфильмах. Монах, вышедший из транса, поднимал отрядовцев, где добрым словом, где просто ободряющим хлопком ладони, а раз-другой и пинками. Ольга видела почти всех кроме Пыхаря. Неужто погиб?!

Кажется, отделение укрылось в подвале или гараже. Во всяком случае, планировка была как у подземной стоянки, а хлам по углам и какие-то ячейки с фанерными дверцами наводили на мысли о складе. Очень старом, с плесенью и лужами конденсата. Пахло затхло и сыро… однако… девушка вдохнула глубже, морщась от вони замоченного на неделю белья.

Гарь. Ощутимо пахло горелым, не как от жженого дерева, а скорее углем и химией. И запах усиливался.

— Стоим прямо, стоим гордо! Снаряжение не бросать! — Священник звучно хлопнул в ладоши, вращая налитыми кровью глазами. — Враг не дремлет, в строй, все в строй!!!

Ольга посмотрела на Грешника, который стоял к ней вполоборота, скрючившись, изогнувшись на один бок. Судя по движениям плеч, эфиоп то ли чистил зубы нитью, то ли дергал себя за нос. Ольга вспомнила, что именно Грешник ее спас… только непонятно как. Да, точно! Девушка пропустила поворот, разогналась при помощи баллона так, что проскочила мимо косяка с выбитой дверью. Крип не заметил, отвлекшись на что-то, а Грешник наоборот — и громко заорал "Олла, сюда!!!". Ну, по крайней мере, он говорить умеет. Но девушку все равно чуть-чуть грызла совесть, все-таки по ее вине (хоть и слабенькой) молчун отверз уста. Или как там положено красиво обзывать нарушение обетов.

Ольга несмело обошла Грешника, подняв руку, чтобы тронуть его за плечо и поблагодарить, но эфиоп сам глянул на нее, и жест оборвался на взлете. Девушка отдернула пальцы, прижав ладонь к груди, словно боясь обжечься. Грешник не чистил зубы, он проколол себе губы коротким шилом или отверткой и теперь зашивал рот стежками обычного шпагата.

— Господи… Господи… твою мать, господи… — шептала девушка, чувствуя, как слезы обильно текут по щекам.

"Это из-за меня, что ли?..".

Ольгу вырвало, неожиданно и одной внезапно здравой и трезвой мыслью — хорошо, что маски нет, а то и захлебнуться недолго. Девушка отплевалась, вытерла рот рукавом, тихо, но свирепо, от души выругалась. Она не чувствовала вины, скорее злость, очень много злости на все подряд. От неудобного, душного комбинезона до глупого негра, который творил нездоровую хрень из-за своих глупых суеверий.

— Так, работать и работать еще над дисциплиной, — подвел итог Священник, оглядев понурое воинство. — Избранный воин Императора даже отступает с достоинством, ведомый лишь презрением к врагу! — и добавил тише. — Пыхаря не вижу. Отстал? Как?

— Не отстал, — коротко, но исчерпывающе сказала Берта. — Свернул не туда. Когда по мозгам колотить стало. А может…

Она не закончила. Монах с присвистом вдохнул, горько качнул головой.

— Жаль, — искренне вымолвил он. — Очень жаль.

Похоже на этом вопрос о пропаже отрядного разведчика был исчерпан.

Грешник закончил тяжкий труд, обрезал торчащий хвостик шпагата и осенил себя аквилой. Кровь обильно струилась по лицу и шее, превращая эфиопа в подобие вампира. Проходящий мимо Священник покосился и ничего не сказал, пытаясь организовать подобие боевого строя.

— Старый фундамент, — сказал Фидус и включил мощный фонарь, светивший как маленький прожектор. Яркий желто-белый луч обежал гараж, выхватывая из темных углов старый хлам.

— Дом строился на чем-то другом, — поймал с ходу мысль Святой Человек. — Это похоже на старый цех. Значит должен быть выход в транспортную сеть времен первого освоения. Еще до того как Ледяной Порт облюбовали астропаты.

— Ее засыпали, чтобы не лезло… всякое, — сомневался и грустил Плакса. Ему явно не хотелось идти глубже. Ольге тоже, особенно после замечания о всяком, лезущем на поверхность.

— Не всю, — обнадежил радист. — Шансы есть. Надо спускаться, — сказал Святой Человек, почти одновременно с Плаксой, тот напротив, предложил. — Надо ждать здесь.

Маленький и рыдающий огнеметчик говорил очень редко, голос у него был под стать сложению, ломкий и тихий, так что в зеленой полутьме катакомб слова прозвучали замогильно и тоскливо.

Берта и Священник переглянулись.

— Нельзя, — покачал головой монах, опять шумно втягивая ноздрями воздух. — Над нами сейчас сплошной костер. Тушить его не станут, огонь пойдет вниз…

Говорить монаху было ощутимо непросто, видимо сорвал голос в приступе священного безумия. Священник то и дело срывался на бессвязный хрип. Прокашлявшись, он добавил:

— И будет выжигать кислород. Мы если не сгорим, то задохнемся.

Берта с сомнением поглядела в сторону большого двустворчатого люка, закрывающего предполагаемый путь спасения.

— Нам понадобится чудо, — констатировал Доходяга.

— Император милостив, — сурово вымолвил монах, чуть подпрыгнув, чтобы лучше "посадить" на теле механизированную подвеску распылителя. — Но чудесами одаривает лишь тех, кто пытается. Ибо сказано "сражайтесь — и даны будут вам снаряды". Кроме того мы все еще дышим, значит есть приток воздуха. И точно не сверху.

Запах гари усилился. Ольге показалось, что из воздуховодов под низким сводом пошла волна теплого воздуха, дышать стало тяжелее. Очевидно пожар, бушевавший наверху, приближался.

— Собрались и пошли, — очень спокойно, негромко вымолвила культуристка. — Здесь оставаться нельзя.

— Кто без масок, отвалите подальше и дышите сквозь тряпки, — скомандовал монах, поднимая распылитель и подкручивая регулятор подачи. Сначала девушка не поняла, что собрался делать воинствующий поп, затем сообразила — Священник будет плавить кислотой замок на люке. Видимо за неимением взрывчатки и автогена. Процедура, впрочем, оказалась куда менее токсичной, чем истребление кастрюли супа наверху. Металл, в отличие от кафеля, таял и тек под слабой струйкой кислоты, будто воск в кипятке, почти без эффектов и дыма.

Священник экономил боеприпас, так что работу закончили Берта и Люкт при помощи тяжелых сапог и прикладов. Наконец старый металл с душераздирающим скрипом поддался. Петли заржавели, однако не слишком сильно. Криптман посветил фонарем дальше.

За выломанным люком открывался довольно широкий проход, идущий вниз под явственным уклоном. Судя по всему, когда-то здесь был тоннель механизированной доставки, по нему катались вагонетки или небольшие грузовики. Необычно для жилого дома, пусть большого, но логично, если здесь раньше был какой-нибудь цех, на чьем фундаменте построили дом.

— Хорошо, вниз идет, — подумал вслух Священник. — И наверняка не в один конец. Куда-нибудь да выйдем, — он оглянулся на Святого и для порядка спросил. — Есть что?

Тот молча покрутил головой, разметав нечесаную гриву рокера. Рация была жива, но ловила статический шорох и больше ничего.

Ольге очень хотелось сжать в кулаке самодельного орелика, оставшегося после неведомого предшественника, но аквила пряталась на груди под несколькими слоями одежды. Крип молча указал сервитору на баллон девушки, механический человек протянул, было, широкую ладонь, но его остановила Берта.

— Нет. Он сейчас самоходная турель, — коротко, зло приказала наставница. И пробормотала уже себе под нос. — Эх, сейчас бы тяжелый стаббер с ящиком и "рукавом", было бы ему в самый раз по руке…

Крип виновато посмотрел на Ольгу, девушка отвернулась и попробовала дернуть баллон с бетонного пола. Железный цилиндр был тяжелым, а подносчица устала, но Крип все так же молча помог.

— В линию, Я первая, Грешник за мной, Плакса замыкает, — продолжала раздавать указания Берта. — Дылда в центре, он самый высокий, может стрелять поверх голов.

Дылда, а кто это, подумала Ольга и сразу догадалась, что так обозвали сервитора. Огнеметчик-один идет замыкающим, скорее всего из-за нее. Самое ненадежное звено в группе… Да и черт с ним, в конце концов, девушка об Отряде никого не просила.

— Доро-о-ога дальняя в казенный до-о-ом! — надрывно и противно, как голодный кот перед пустой миской, заорал Савларец. Вопль оборвался звуком хорошей затрещины — Берта оборвала немузыкальное сопровождение наиболее простым образом.

Ольга думала, что сейчас последует еще какое-нибудь напутствие или хотя бы коллективное "Император защищает", может быть слово в память о Пыхаре, но все обошлись без лишних слов. Наверное, молились и просили защиты про себя.

И они двинулись вниз, в сырую тьму, подальше от наступающего пожара.