Часть III. Очистительный огонь

Глава 13

Поход во тьму глубоких подземелий оказался не столь ужасным, сколь тоскливым и скучным. Разумеется, страшно идти по бетону, скользкому от плесени, нехожеными десятки лет путями. Однако страх длится недолго, потому что если нет явной и очевидной угрозы, то на первый план быстро выходят голод, усталость и тяжелый баллон за плечами. Хорошо хоть фляжки с водой болтались на поясах. Ну и, в крайнем случае, как прикидывала Ольга, можно лизать влажные стены, где конденсат собирался большими каплями.

Батареи экономили, шли при свете одного фонаря и двух химических палочек. Несмотря на узость тоннеля, каждый звук отдавался глухим эхо, прокатываясь далеко вперед. Особенно гремел сервитор, топая ножищами в подкованных ботинках на шнуровке под колено, однако заставить механизированного покойника идти потише не имелось никакой возможности.

Через каждые двадцать минут делали привал, и Ольга жалела Святого Человека, ведь пока остальные хотя бы символически "отдыхали", радист пытался наладить связь. На резонное возражение о преграде он ответил что-то про металлические конструкции и старые выходы ретрансляторов. Впрочем связаться не получалось все равно.

— Провода решают, — бормотал Святой, крутя шестеренки настроек. — Работать на удаленном месте можно заставить и гретчина, а в центральных узлах, где сходятся несколько линий ретрансляции, народ отказывается. Прикинь, сидишь такой в точке, где до тебя несколько "попугаев" достают, и выходит пять-шесть станций на одной частоте. Где-то передали "отряд уничтожен", а когда сообщение дошло до получателя в узле, ему с нескольких сторон синхронно так "ОТРЯД УНИЧТОЖЕН!". А в виду кустарности станций хрипят и говорят они по-разному, так что будто целый хор прямо в уши вопит. Оно и само то по себе неприятно, а уж если шепот какой потусторонний, то пеленки впору совать в штаны.

Ольга ничего не понимала, да радисту и не нужно было, он просто нуждался в немом слушателе.

— Ничего, тишина, — пробормотал Святой Человек, пятиминутка отдыха истекла, и отряд пошел дальше в очередном марш-броске.

Странное путешествие казалось нескончаемым, Ольга быстро впала в тяжкий, мучительный транс, наполненный болью в спине и натруженных ногах. Все время хотелось, чтобы лямки баллона порвались наконец-то, избавив от ноши. С другой стороны от Бобе можно было ждать приказа тащить боезапас вручную, любым способом. Из-за предельного однообразия вокруг сбивалось чувство времени, а также пространства. То казалось, что за спиной осталось уже много километров и спасение ждет буквально в паре шагов. То наоборот, руки опускались при мысли о том, что, наверное, сотню-другую метров осилили, не больше.

— А на технику обязательно телефоны вешать, как в танках, когда не знаешь, как встать на радиосвязь. Работает, проверено, — продолжал бормотать Святой Человек.

Тоннель все время шел вниз под легким, но заметным уклоном. Посередине начался желоб с единственным ржавым рельсом. Ольга шла и вспоминала ужасающий грохот, с которым залп "Радиального" обрушился на дом. К счастью на тот момент пурификаторы уже спустились довольно глубоко, отделавшись лишь звоном в ушах, страхом и чувством поразительной беспомощности. Наверху огненные стрелы выжигали все, круша бетонные перекрытия, а под землей горстка смертельно перепуганных людей бежала от неминуемой смерти.

Ольге стало очень холодно, девушка передернула худыми плечами, несмотря на тяжесть лямок.

В жопу приключения…

Несмотря на груз Берта, Священник и Крип затеяли разговор относительно того, что могло произойти в доме. Говорить приходилось в такт шагам, с паузами на вдох-выдох, к тому же все регулярно прислушиваясь к подземному шуму, так что беседа шла не быстро. Фидус весьма авторитетно повторил и дополнил прежнюю версию. Ольга понимала с пятого на десятое, потому что инквизитор говорил на каком-то профессиональном жаргоне, хорошо впрочем понятном его собеседникам. Но основу более-менее сообразила.

По мнению Крипа некие культисты решили организовать астральные ворота в Имматериум. Здесь Берта поспорила, на ее взгляд речь все же шла о телепорте в какую-нибудь точку планеты. Но Фидус быстро опроверг мнение, ссылаясь на какие-то совсем уж запутанные прецеденты и нюансы, так что наставница согласилась, пусть и с явным нежеланием.

Для того чтобы все получилось, злодеи организовали нечто вроде клетки Фарадея наоборот. Они обработали нечестивыми заклятиями весь дом снизу доверху, "ослабив" его укрепление в Материуме, а затем использовали трехмерную антенну, заполнив водопроводную систему дома некой субстанцией. По сути, вышел тот же телепорт, только он забросил всех жителей дома не в какое-то иное место, а прямиком в местный ад, за пределы реальности.

О, господи, думала Ольга в такт шагам и приступам боли в мышцах бедер. Как у них вообще остаются силы и желание говорить о чем-то… Вот лучше бы потаскали тяжкую ношу за бедную слабую девчонку, болтуны и лентяи. Сзади топал сервитор, как обычно крутя головой с механической точностью радара.

— Хорошо, огонь за нами не пойдет, — солидно заявил Доходяга. — Тут гореть нечему. И тоннель длинный, огонь вытяжкой не протянет.

Мнения диспутантов тем временем опять разделились, на сей раз оппонентом Фидуса выступал Священник. Монах полагал, что цель ритуала заключалась в высвобождении некой энергии, определенной компенсации в стиле "бездна, прими, бездна, дай взамен". Крип же настаивал, что это было жертвоприношение. В чем разница Ольга не поняла, на ее взгляд, что лопата угля, что приношение, все едино, результат то один — какой-то полезный (для культистов) выхлоп. Но инквизитор и монах разницу видели, так что горячо заспорили. Спор этот, растянутый, прерываемый тяжелыми вдохами и сопением, выглядел со стороны довольно жалко, как поединок увечных. Но спорящие уперлись, каждый на своем.

— А еще все спрашивают, зачем у меня половички вязаные со святыми сороритас? — едва слышно бормотал себе под нос Святой Человек. — А я им отвечаю "стены обвешивать". А они мне "на кой?". А я им "Эхо, дурни, в пустом помещении или технике эхо гудит. И представьте, не дай Император, что три рации на три голоса, да с эхом и затуханием. Эффект Ларсена, мать его. Поди, разбери, кто тебе в уши шепчет, то ли кто живой, то уже нет… Вот поэтому я воксами занимаюсь один уже третье послушание. Не приживаются сменщики… Хочешь попробовать?

Ольга не сразу поняла, что радист обратился к ней. А когда поняла, закрутила головой в немом отрицании. С одной стороны рация точно была полегче баллона. С другой девушка была уверена, что в критический момент обязательно перепутает рычажки, так что потом ее непременно расстреляют за саботаж. Да и голоса не хватит, чтобы постоянно и притом разборчиво орать в говорильник по ходу операции.

— Никто не хочет, — понуро вздохнул Святой Человек. — Ну, передумаешь, обращайся.

Тут Ольга подумала, что если Крип действительно прав, и все обитатели дома провалились на тот свет, значит, игрушки больше не обретут старых хозяев. Как плохо! И печально… Неизвестное, непонятное зло в виде культистов, почитающих не-Императора внезапно стало очень явственным, обрело настоящее воплощение. Культист — это не абстракция, а тот, кто утаскивает детей в ад. Соответственно культ — это очень, очень плохо!

— Здесь ходили, — неожиданно оборвал диспут и ольгину грусть Плакса. Сделал еще пару шагов, затем добавил. — И таскали.

— Привал, — объявила Берта, на полторы минуты раньше срока. — Покажь, что углядел.

— Вот, — указал рукой в черной, не раз штопаной перчатке огнеметчик. — Царапки. И следы.

Действительно, если присмотреться, на потемневшем от времени полу можно было заметить едва заметные следы, словно что-то тяжелое старались протащить на ребре или даже углом. А если присмотреться еще внимательнее — что Берта тут же сделала, включив самый сильный фонарь — прослеживалась некая неправильность. За долгие годы безлюдья вода и плесень оставили на полу характерную пленку, однако в некоторых местах она казалась смазанной, затертой.

Берта на всякий случай отошла метров на десять вперед, чтобы осмотреть нетронутый участок и сравнить. Группа как-то сразу подобралась, отбросила усталый расслабон, затуманивший мозги.

— Да, ходили, — резюмировала Берта, поднявшись с корточек. — Нечасто, но довольно регулярно. Целую дорожку натоптали. Или наоборот, прошла сразу целая группа.

Она выключила фонарь и долгим, нехорошим взглядом посмотрела дальше, туда, где все скрывалось в чернильной тьме.

— Сначала пытались использовать… — Фидус показал на рельс. При внимательном взгляде стало ясно, что на участке длиной метра три ржавчина содрана и обнажился тусклый металл.

— Но видимо что-то не получилось, — задумчиво протянул Крип, глядя для разнообразия вверх, словно пытался найти разгадку там. — Тогда потащили ручной тягой, иногда роняя.

— Что ж, похоже, мы знаем, как еретики проникали в дом, — подумал вслух Священник, потирая горло.

— Они в него не проникали, — сказал Фидус и, опомнившись, добавил в голос больше исполнительной почтительности, как подобает рядовому послушнику. — Чтобы так расписать этажи нужно трудиться месяцами. Так что еретики в доме жили, а прочим обитателям видимо отводили глаза. Но всякие непотребные вещи им доставляли, похоже, этим путем, да. Потому мы и люк открыли достаточно легко.

— Ну, пошли дальше, — сказала Берта.

И все пошли, молча, подтянувшись, стараясь меньше шуметь и очень внимательно прислушиваться. Ольга уставилась на баллон плаксового огнемета, маячивший впереди и, чтобы как-то сконцентрироваться, начала представлять в уме, как должно менять боезапас, действие за действием. Сначала с полной заменой, затем упрощенный вариант, когда нет времени, с перекидыванием шланга на запасной баллон.

Шаг-шаг. И еще немного.

Тоннель начал ощутимо расширяться, потолок задрался метров до пяти, а потом и еще выше. Время от времени по бокам попадались ответвления, окаймленные старыми косяками в бурой ржавчине. Все они были старательно завалены, так что камни со щебенкой образовывали длинные "языки", выползающие из пустых дверей.

— Подрывали, — уверенно сообщил Крип, осмотрев несколько таких завалов.

— Вестимо, — согласился монах. Он ступал уже не так легко как прежде, судя по всему, тяжелая химическая пушка утомила даже квадратного и сильного дядьку.

— Привал, — снова приказала Берта.

Плакса опять выступил как вестник нового. Он послюнявил палец и поднял его над головой, затем покрутил головой, закрыв глаза и подставляя лицо неощутимым потокам воздуха.

— Сквозняк. Впереди вода, — сказал он. — Соль.

— Интересно, — пробормотал Священник. — Выход к морю?..

— Нет, — покачала головой Берта. — Слишком далеко. Скорее выход к каким-то глубоким пещерам, что сообщаются с океаном. Или даже…

Она не закончила, а уточнять никто не стал. Ольга загрустила, ей стало самую малость интересно, что это может быть, если не пещера, но спрашивать напрямую было как-то… страшновато. А вдруг здесь это положено знать всем? Да и черт с ним, по большому счету, все равно придется увидеть.

— Едим, — приказала Берта. — Плюс две минуты к привалу на перекус. И всем заткнуться.

Красноречивый взгляд в сторону Святого Человека наглядно показал, в чью сторону направлен приказ.

Все торопливо загрузились походным концентратом — уже знакомыми Ольге кубиками, похожими на прессованный сахар со вкусом глюкозных таблеток. Догрызая твердую массу, девушка обратила внимание, что вроде и в самом деле потянуло ветерком, холодным и сырым. Едва заметно, но все же… Некое разнообразие одновременно интриговало и тревожило.

Время истекло, все потопали дальше. Группа была вымотана, только сервитор продолжал отмерять шаги с ритмичностью робота. Ольге захотелось спросить, осознает ли что-нибудь механический человек, остались ли у него крохи памяти, хоть какие-то эмоции. Это Люкт, частично превращенный в машину или все же машина, которая по традиции называется человеческим именем?

Еще один вопрос, который она отложила до лучших времен. Жаль, нет рядом шестеренки Дженнифер, чтобы спросить у нее.

Сладкий паек немного подкрепил силы. Едва заметный сквознячок превратился уже во вполне ощутимый ветерок, приятно охлаждающий мокрые от пота лица. Все приободрились и одновременно насторожились, предчувствуя конец пути. Даже Ольге показалось, что баллон стал чуть легче, хотя скорее это подействовал сахар в крови.

— Не нравится мне это все, — пробормотал Савларец едва слышно, чтобы не услышала Берта. Голос каторжника скрипел как мокрая бетонная крошка под сапогами, звучал как похоронный шепот. — Кончимся мы тут все…

Шаги, бесконечные, нескончаемые шаги… Разбродная поступь маленького отряда понемногу сводилась к единому ритму, как у марширующих солдат.

— Свет, — внезапно сказал кто-то у Ольги за спиной, так что девушка от неожиданности присела, даже не успев испугаться.

Мгновением спустя она поняла, что это говорит сервитор Фидуса. Не живой и не мертвый слуга впервые подал голос, который звучал почти как у нормального человека. Солидный бас, довольно приятный, но слишком ровный, без ноток эмоций.

— Стоим! — приказала Берта и вполоборота спросила у Крипа. — Что болтает твоя консерва?

Фидус поморщился от такого оскорбления без малого члена семьи, но вслух произнес:

— У него усиленная оптика. Он видит впереди свет.

— Ясно.

Берта пересчитала запас химических свечей и подняла кулак над головой. Все вооруженные молча загремели оружием, проверяя готовность. Ольга втянула голову в плечи, снова переживая острое — и уже привычное — желание стать очень-очень маленькой.

Они прошли метров тридцать, может и больше, когда сервитор остановился и снова пробасил:

— Плач.

— У него микрофоны в ушах, — снова перевел Фидус. — Впереди кто-то плачет.

Услышав про плач, Ольга сразу вспомнила морок, напавший в доме, тихое, горькое стенание, доносящееся из некоего запределья. Однако сейчас она ничего подобного не слышала.

— Какая полезная консерва, — отметила Берта. — Идем тихо, идем осторожно.

Отряд продвигался вперед осторожно и медленно. Это Ольге с одной стороны понравилось — так было полегче нести баллон. С другой совсем даже наоборот, потому что каждый шаг, хоть и маленький, приближал неизвестно к чему.

— Вода, — теперь настала очередь Плаксы прорицать. — Впереди соленая вода. Много.

— Ну, бля, — прошипел Савларец, который, похоже, вымотался наравне с Ольгой. Несмотря на крайнее неприятие, питаемое к безносому, девушка чуть-чуть пожалела убогого. Уголовник таскал запасной химический баллон, который считался опаснее огнеметного, потому что адская смесь проедала все, в том числе — иногда — стенки сосуда и краны с муфтами. Ожидать при такой работе жизнерадостного взгляда на мир было бы странно.

Теперь и обычные глаза без всякой оптики видели впереди свет, обычный, как от стандартной лампы. Маленькая белая точка, становившаяся чуть больше с каждым шагом.

— Император не оставит нас, — сказал Деметриус, кажется впервые за все время тоннельного путешествия. — Будь то свет надежды или последнего пути, все в Его длани.

Оптимист хренов, зло подумала подносчица, перебирая уставшими ногами. Боль тем временем перекинулась с поясницы на спину, колюче залегла вдоль позвоночника. Только сейчас Ольга заметила, что Деметриус тоже вооружен, в руках санитар сжимал что-то вроде пистолета-пулемета с длинным и толстым рожком.

Свет приближался, и теперь все услышали… действительно плач. Негромкий, жалобный и очень человеческий. Люкт громко лязгнул дробовиком, наверное, снял его с предохранителя, а может, взвел. Ольга машинально замедлила шаги, чтобы башнеобразный сервитор оказался поближе. Его многоствольная мортира давала ощущение хоть какой-то уверенности, безопасности.

Плач все продолжался, и Ольга почувствовала, как едва отросшие волосенки на голове встают дыбом. В этом тоннеле никто не ходил много лет, а если кто и ходил, то, скорее всего те самые зловредные культисты. Откуда здесь обычный рыдающий человек? Девушка ссутулилась, чтобы полностью укрыться за низкорослым Плаксой, чувствуя себя хоть чуть-чуть защищенной с тыла и фронта.

Тоннель закончился разом, можно сказать "внезапно", и впереди открылся обширный зал. Больше всего он напоминал баню с квадратным бассейном. Пол был выложен большими кафельными (а может и керамическими) пластинами, изрядно побитыми и растрескавшимися. Такая же плитка, только меньше размером, покрывала стены, а также шесть прямоугольных колонн, что подпирали сводчатый потолок. У бассейна, окаймленного бортиком высотой по колено, возвышались два мощных вентиля, которые должен был крутить силач вроде Люкта. Над стоячей водой зависла цепь с крюком, чуть выше расположилась конструкция, очевидно служащая для подъема из воды чего-то объемного и тяжелого.

Сознание Ольги не хотело воспринимать скверные вещи, так что сначала девушка оглядела — насколько получалось это сделать из-за спин коллег — банный зал, затем подумала, что это больше всего похоже на стоянку для небольшой подводной лодки. И только после этого не увидела, но скорее осознала присутствие в зале человека.

К одному из вентилей была прикована мощной цепью — ржавой, как и все здесь — девочка лет двенадцати-пятнадцати, очень худая и грязная, в серой от грязи рубашке, похожей на ночную. Она сидела на коленях, опустив голову, и рыдала на одной и той же ноте, делая паузы лишь для вдоха.

Первым инстинктивным желанием Ольги было броситься на помощь. Вероятно, девушка так и сделал бы, но тут ей на плечо опустилась широкая граблеобразная ладонь Люкта.

— Опасно, — прогудел сервитор.

Скорее всего, подносчицу это не остановило бы, но помеха дала возможность осознать, что…

Ольга задумалась, а что собственно ей тут не нравится, что царапает глаз и сознание, как маленькая, едва ощутимая, но докучливая заноза. Ну, помимо того, что никто из команды не спешит помогать несчастной. И вспомнила. "Звонок", так, кажется, назывался тот фильм. Ольга смотрела его с пятое на десятое, по черно-белому телевизору и приглушив до минимума звук, чтобы не услышал брат. Сюжет она поняла с пятое на десятое, но образ призрачной утопленницы запомнила хорошо. Девчонка у бассейна напоминала телевизионную жуть. Та же рубашка, посеревшая от воды и грязи, те же длинные спутанные волосы, закрывающие лицо.

Ольга присела ниже, так что смотрела теперь буквально из-под мышки Плаксы.

Девочка подняла голову, будто лишь сейчас заметила неожиданных гостей. Нет, лицо у нее было самым обычным, с чуть искаженными пропорциями, но к этому Ольга уже привыкла, в Империи что ни планета, то свои оригинальные физиомордии. Вокруг глаз темнели широкие круги, веки покраснели, нос тоже. Девочка всхлипывала, давясь слезами.

— Помогите, — прошептала она, и эхо повторило ее голос, отражаясь от воды и высокого потолка. Вода в бассейне была немного подсвечена, будто внизу горели фонари.

— Помогите, пожалуйста, — повторила девочка. — Они скоро вернутся… Они…

Она опустила голову, явно в безнадежном ужасе перед скорым визитом культистов, темные волосы сомкнулись, как портьера, опять скрыв зареванное лицо.

— А этот фокус мы знаем, — неожиданно проговорил Фидус, почти весело, как человек, разгадавший злой розыгрыш.

— Ловушка, — констатировал Священник.

"Да вы все с ума посходили!" — хотела было завопить Ольга, и вдруг ей подумалось — как долго сидит здесь это несчастное дитя? Судя по общей грязности, немало. Долгие часы, возможно дни. И все это время она прорыдала? Как человек, которому неоднократно доводилось горько и безнадежно плакать, Ольга знала, что голоса надолго не хватает. Человек довольно быстро начинает либо выть, либо тихо стенать.

— Помогите, пожалуйста. Они скоро вернутся… Они…

Это походило на дежа-вю, тот же тон, те же слова, та же последовательность движений. Ольга готова была поклясться, что девочка на цепи — живой человек, но вела она себя словно кукла, запрограммированная на четкую последовательность действий.

— На нас? — тихо уточнила Берта, она, судя по всему, признала, что в некоторых аспектах Фидус знает куда больше чем любой другой послушник в отделении.

— Возможно, — так же тихо отозвался Крип. — Но скорее всего на любого, кто здесь окажется. Это не совсем ловушка, скорее сторож. Отойдем. Она может быть заминирована.

Рыдание оборвалось, как по щелчку рубильника. Девочка снова подняла голову и посмотрела — очень внимательно посмотрела! — на компанию. Теперь ее глаза отливали глянцевой чернотой, в глубине которой плясали радужные блестки, совсем как у светящейся жидкости в кранах сожженного дома.

Ольга почему-то ждала, что цепная девчонка что-нибудь скажет, но та промолчала. Несколько мгновений она смотрела немигающим взглядом на отряд. Священник с шелестом приводов опустил химическую пушку, целясь из-за плеча Грешника.

Лицо страдалицы поплыло, как пластилиновая маска под струей воздуха из фена. Нижние веки опустились, выворачиваясь наружу, уголки рта поползли в стороны и вверх, превращая рот в лягушачью пасть, оскаленную в пародии на улыбку. Нос скособочился на сторону, будто втягиваясь в лицо. Белая кожа пошла стремительно разрастающимися нарывами и язвами, на кафель закапал гной.

— Назад, — скомандовала Берта. — Грешник, готовьсь!

Все происходило очень быстро, за считанные секунды, и все же Ольга воспринимала картину отчетливо, во всех деталях, будто смотрела видеозапись в замедленном воспроизведении.

Темные волосы частью выпали, упав на кафель грязным мочалом, частично втянулись в облысевшую голову. Лоб девочки-ловушки вытянулся вперед, а следом за его движением росли глаза, превращаясь в огромные фасеточные буркалы. Нижняя челюсть легко оторвалась, повисла на ошметках плавящейся кожи, затем с чавканьем упала. Из верхней челюсти ползли, извиваясь, суставчатые щупальца с палец длиной, каждое заканчивалось острым когтезубом.

Создание — человеком это назвать уже было нельзя — упало на четвереньки, руки сдвинулись ниже, сместившись на середину грудной клетки, а под ключицами разорвали рубашку и кожу две тонкие лапки, как у тираннозавра. Ладони и стопы удлинились, пальцы на них срослись, образуя насекомоподобные лапы. Прошло несколько мгновений и несчастное дитя превратилось в нечто, больше всего похожее на огромную муху без крыльев.

— Жги! — приказала Берта, и Грешник нажал рычаг.

Глава 14

За трое суток до дня Х…


"Ковальски" оказался крайне быстроходным кораблем. Покинув Имматериум на сорок три целых и восемьдесят одну сотую стандартного часа позже основного конвоя, тяжелый транспортный крейсер, однако, прибыл первым на высокую орбиту 140101-55524-Р54024-52928П10.

— Прекрасный корабль, войдмансер-капитан, — сдержанно похвалил Дотуров. — Однако, согласно решению по маневру, "Ковальски" должен еще только корректировать гравитационный маневр у меньшего спутника планеты.

— Согласно официальному тактическому формуляру, наши четыре плазменных двигателя развивают ускорение в 3,35 g. Однако на ходовых испытаниях близ Урана, я прошел мерный Юпитер форсажем в 3,92 g, на две сотых превосходя сопровождавший нас легкий крейсер класса "Секутор".

В соответствии с запросом на основном голоэкране появилась запись, судя по метаданным, сделанная тем самым "Секутором" Имперского Флота. Ауспексы бесстрастно зафиксировали, как "Ковальски", опустив относительно вектора ускорения нос и вздымая, будто эльдарский "Сигил", корму, дрожа всеми заклепками и флаттируя крайними боковыми отсеками метров на тридцать относительно кормовой палубы, уходил все дальше и дальше, пока не затерялся на фоне Млечного Пути.

— Ваши возможности определенно воодушевляют экипаж и славят Омниссию не словом, но делом.

— Наш крейсер лучший корабль, что сходил со стапелей Кольца за минувшие пять столетий. Мы все гордимся службой на нем, а также неустанно возносим хвалу Омниссии и Марсу за эту честь.

Во многом Дотуров был согласен с войдмансером. Однако… Данные Имперского Флота относительно "Ковальски" по какой-то причине отсутствовали в датабанке текущей операции Лексик Аркануса. В части, касающейся испытаний крейсера, из аудиовизуальных файлов наличествовала только запись оформления протоколов. На ней техновидец-капитан Вальер, многозначительно сверкая ожерельем красных линз, заявлял представителю Навис Нобилитэ Алехандро Додсону, что на испытаниях "Ковальски" не проявил и половины своих возможностей. Более того, капитан по-человечески хвастливо утверждал, что сопровождай "Ковальски" скоростные эсминцы, транспортный крейсер показал бы, на что действительно способен, обогнав "Охотника" или даже "Кобру". Но поскольку общеизвестным было, что их двигательные группы обеспечивали ускорение более 7 g, логисы парламента обозначили заявление капитана как неприкрытое хвастовство и атавистическую дань "мясному" происхождению. Впрочем, судя по ремаркам в тактическом формуляре и снисходительности к Вальеру, логисы не меньше бахвалящегося капитана гордились чудесными машинами транспортного крейсера — зримыми воплощениями Даров Омниссии.

В метаданных файлов Дотурова незамедлительно появилась кодовая пометка-флаг, для расшифровки которой потребовались бы вычислительные мощности целого города-улья.

"Актив ed0c3fa — подозрение".

— Неполные, избирательно внесенные данные. Информация скорректирована так, чтобы продемонстрировать некомпетентность Вальера. Как подобное могло произойти? — Монитор Малеволис был в высшей степени заинтригован, благо внутренний диалог между ним и Дотуровым невозможно было даже зафиксировать, а тем более перехватить. — Компрометация данных в датабанках Кольца считается невозможной.

— Очевидно, записи были искажены во время испытаний, до возвращения крейсера на Марс. Но мы выясним это, непременно.

— Непростая задача.

— Омниссия есть Истина, а любая информация суть частица и отражение Его. Информацию можно исказить, однако нельзя уничтожить. Даже единичные биты, собранные случайным образом, хранят сведения об источнике происхождения. А это значит, что парламент, так или иначе, соберет исчерпывающие данные об осуществившем подмену активе.

— Техноеретик? Саботаж?

— Маловероятно. Скорее всего, актив принадлежит Храму Ванос.

— В таком случае…

— Сейчас мы не станем тратить ресурсы на обработку выявленного инцидента. Мы потеряем необходимую точность когнитивных моделей, если станем в числе прочего учитывать и возможные затраты на противодействие маловероятным действиям Официо Ассасинорум. Эта задача будет поставлена в приоритет по окончании текущей операции.

Персей Тэта воздержался от дальнейшего спора, не потому, что был подавлен авторитетом вышестоящего логиса, но потому, что Дотуров оказался прав.

"Об этом [казус испытаний крейсера/причины/последствия] я подумаю завтра" — отметил в собственном закрытом логе Дотуров.

— Мне следует проверить готовность к высадке требуемых на 140101-55524-Р54024-52928П10 сил Адептус Механикус, войдмансер-капитан Вальер, — сообщил он по завершении этой операции.

— Вы уже покидаете "Ковальски"? — осведомился капитан.

— К сожалению для легиона Аин, нет. Есть авторизированная Фабрикатор-Генералом Магнос Омикрона санкция на перевод под мое командование двенадцати "Псов Войны" легиона.

Оптические сенсоры капитана холодно блеснули в переменчивом свете голограмм.

— Магос Милитар Дивизио будет в ярости, — констатировал как само собой разумеющееся Вальер.

— Более чем, — согласился Дотуров.


— Нет, — Магос Милитар Фромм был непреклонен.

Остальные четверо высших офицеров легиона хранили молчание.

— В сложившихся обстоятельствах Фабрикатор-Генерал и парламент Марса приняли своевременное и оправданное решение, — сообщил Малеволис. — Ваше нежелание принять это весьма прискорбно.

— Я не могу допустить лишения Дивизии Милитарис Аин сразу трети разведывательных машин. Легион направляется в Миры Саббат, где будет действовать самостоятельно и без регулярной поддержки со стороны Кузни. То есть любое сколь-нибудь серьезное повреждение окажется критичным и надолго выведет титан из строя. Действия в высокоурбанизированных промышленных зонах пригородной зоны ульев Дворкин сами по себе крайне сложны. Эффективность орбитального наблюдения ниже допустимого предела и без машин разведки адекватное управление тактическими единицами невозможно.

— Фабрикатор-Генерал Магнос Омикрона не разделяет подобных опасений.

— Фабрикатор-Генерал не командует моей Дивизией Милитар! — рявкнул Фромм. — Он ее снабжает и не более того! Подобные приказы я не могу воспринимать иначе, чем предательство. Или, что хуже — ошибку.

— Когда я покинул Марс ради выполнения возложенных на меня задач, — сообщил Монитор Малеволис после затянувшейся паузы, — то испытывал досаду. Фабрикатор-Генерал, думал я, лишь отнимает у меня время. И не только у меня, но и у себя самого. А потерянное время это нерациональная трата дефицитного ресурса. Информация, которая не обработана. Распоряжения, которые не отданы. Задачи, которые не решены. Ведь любой Механикус неоспоримо выполнит указание Омниссии, разве это не очевидно? Теперь я буду вынужден принести Фабрикатор-Генералу извинения за ошибочное суждение.

— Вы не разделяете моего убеждения, логис? — продолжил стоять на своем Фромм. — Находите мой выбор эпитетов слишком резким?

— Боюсь, Магос Милитар, у вас несколько искаженное представление о ситуации. Ваш легион слишком долго участвовал в сражениях, а изоляция сказывается на информационном потоке и адекватности оценки. Следует ли напоминать вам, старшему офицеру Коллегии Титаники, о том, что в условиях реальной угрозы обрыва снабжения сотен осаждаемых планет в Мирах Саббат интересы, испытания и невзгоды одной Дивизии Милитар являются бесконечно малой величиной?

— Когда вы в последний раз участвовали в бою, логис? — ответил вопросом на вопрос Фромм.

— Какое это имеет отношение к невыполнению вами приказов Марса?

— Самое прямое. Прошу вас, логис, ответьте.

— Полагаю, вам хорошо известно, что я состою в штате Лексик Аркануса парламента. Как правило мы не принимаем непосредственного участия в боевых действиях.

— Я — Магос Милитар Дивизио легиона Коллегии Титаники Аин, — с достоинством перечислил повелитель боевых машин. — Уже триста лет. Возможно, я не лучший специалист в части логистики. Возможно, я плохо изучил последние достижения в области глобальной стратегии. Но зато я хорошо изучил природу войны, боевые доктрины инвестигатус, а также имею представление о тончайшей взаимосвязи между действиями манипул Венатор и Мирмидон, определяющей эффективность действий легиона. Ваш приказ лишает меня трех полноценных манипул Венато Это неприемлемо!

— Перекомпонуйте состав легиона. Расформируйте две манипулы Феррокс, сократите четыре Венатор на одну машину.

— Вы когда-нибудь слышали о боевом слаживании манипул, логис? Процитирую: "Изоляция искажает восприятие". Изоляция означает обособленность, отрешенность от окружающего мира, и вы отчасти правы. Однако — и это главное — надо иметь в виду, что существует несколько миров, каждый из которых подчиняется своим законам и условиям.

— Поясните.

— Марс и заботы парламента это один мир. Конвои Тропы Святого Эвиссера, поля сражений Миров Саббат — другой мир, совершенно не похожий на Марс. В сущности, вы совершенно изолированы от вселенной, где существует легион Аин. Мы не приспособлены к эффективным действиям в условиях, которые создает ваш приказ. Это объективный факт.

— Адептус Механикус могут приспособиться и приспосабливаются к любым условиям. Для того чтобы выжить, человечеству приходилось адаптироваться на протяжении всей нашей истории. А мы, хоть и лучшая часть расы, ведущая остальных к будущему величию, но все же лишь часть.

— Для этого нужно время! Очень много времени. При стоимости нашей техники, благости духов машин, а также значении на поле боя цена ошибки и потери каждого титана абсолютно неприемлема! Боевое слаживание групп может занять годы, десятилетия, этот процесс невозможно втиснуть в какие-то шесть месяцев, остающихся до высадки на Дворкин. Ни разум экипажей, ни Духи Машин богоподобных титанов не выдержат этого!

— Вы прискорбно недооцениваете гибкость и невероятную прочность армий Механикус. Они, безусловно, могут с честью выдерживать подобные испытания. Тому порукой тысячелетия победоносных кампаний в борьбе против полчищ любых противников.

— Как эпизодическое решение в условиях непреодолимых воздействий, да, возможно. Однако я не считаю вашу прихоть тем фактором, ради которого необходимо нарушить освященные веками правила и устои. Ответ был дан, Монитор Малеволис, и этот ответ — нет.

— Ответ зафиксирован, — одновременно с подтверждением в эфир ушел сигнал. — Магос Милитар Дивизио Фромм отстранен от командования.

— Техноеретик на палубе! — возопил Фромм. — Арестовать!

Пятеро секутариев, охранявших командование легиона, мгновенно, как единое целое, подняли арк-пистолеты. Однако стволы были направлены в сторону командира легиона, теперь уже бывшего.

— Мой приказ согласован с Адептус Терра и подтвержден Фабрикатор-Генералом Марса, — констатировал Малеволис. — Вы забылись, магос Фромм. Командование легионом Аин возлагается на грандмастера Старка. Магос Фромм будет высажен на планету. Его действия будут рассмотрены трибуналом Механикус в разумные сроки.

Грандмастер Старк обменялся короткими зашифрованными сообщениями с остальными офицерами легиона и сообщил:

— Мы согласуем перечень выделяемых под командование Монитор Малеволиса "Псов Войны" в течение трех стандартных часов и представим на утверждение. Тем не менее, хочу отметить, что для меня, как командующего соединением Коллегии Титаники, главным является его максимальная боеспособность. Некоторые магосы действительно незаменимы вдали от миров Адептус Механикус. Знания и опыт Магос Милитар Дивизио в будущей кампании являются незаменимым ресурсом.

Персей Тэта задумался. Отменять свой же приказ означало показать поспешность решений полномочного представителя Марса. С другой стороны, эффективность превыше всего. Люди могут ставить личные амбиции над машинной целесообразностью, слуги Омниссии — никогда.

— Я соглашусь с тем, что разумным сроком в данном случае надлежит счесть возвращение легиона Аин на место постоянного базирования, — сообщил Тэта. — После завершения кампании в Мирах Саббат. Трибунал будет организован Фабрикатор-Генералом Магнос Омикрона. Возможные будущие заслуги магоса Фромма должны быть приняты во внимание как смягчающие обстоятельства при определении его вины и степени ответственности. Во имя Омниссии!

— Именем Бога-Машины!


Восемнадцать часов спустя, Персей Тэта стоял в отведенном под нужды Механикус огромном ангаре центрального порта планеты. Выгрузка двенадцати титанов уже завершалась.

Отстранение экипажа одной из боевых машин вызвало у принцепса реакцию, схожую с поведением Фромма, однако на сей раз разговор вел Дотуров. Возможно, поэтому результат оказался менее конфликтным. Принцепс и модерати в итоге обрели смирение, а также согласились отправиться в резерв, на случай возможной потери одного из экипажей при сохранении ремонтопригодности титана — к сожалению, не самая редкая ситуация для разведчиков.

Необходимая Дотурову машина стояла в отдельной секции. Не считая сервиторов, из первоначального состава на борту присутствовал только управляющий реактором техножрец, выводивший энергетическое сердце машины из спящего режима.

— Лексик Арканус, я не понимаю — в чем заключается смысл высадки титана, который лишен экипажа и не может действовать? Машинный дух не может сам управлять титаном.

Дотуров, переместивший свою личность обратно в датабанк, ответил даже не технолингвой, а через примитивную пиктограмму:

"Смотри".

В следующий миг ектения Бога-Машины заполнила собой пространство.

Ощутить — даже не понять, а просто заметить божественный код — могли очень и очень немногие, а Персей Тета был из их числа. Строки древнего гексакода, иногда чуть ли не на естественных языках, наполняли пространство ангара, проникали в самую основу сознания, заполняя машинную память. Логис даже попытался осознать воспеваемый алгоритм, однако не смог пробиться дальше аппроксимаций распределенных нагрузок Святых Киберпророчеств Клейнрока. Его сознание тщетно выхватывало отдельные самоподобные реки чисел, временные экспоненты M/M/V, но Истина больше не была единым целым, она дробилась и ускользала от несовершенного сознания Персея Тэта, чьи субпроцессоры захлебывались, не успевая обрабатывать и тысячную долю обрушившихся на них данных.

Прошло какое-то время, прежде чем логис Тэта осознал себя упавшим на стальной пол, как механическая кукла, опустошенная, без сил. Вокруг послушно сновали сервиторы обслуживания, чьи примитивные схемы просто не заметили цифрового Откровения, походя дарованного Дотуровым всем, кто находился рядом.

От груза собственного несовершенства Персею на какой-то момент захотелось взывыть, подобно терранским псам. Последовавшее осознание столь примитивного порыва, осквернившего саму сущность Адептус Механикус, вогнало логиса в долгий ступор. Менее организованный мыслительный аппарат, скорее всего, был бы надолго выведен из строя, но школа логисов Марса обучала своих адептов таинствам адекватного описания состояний посредством тензорного анализа в условиях субпредельных нагрузок. Механикуму понадобилось несколько минут, чтобы разрушить сложившуюся топологию своего разума и, благодаря помощи благословенных механизмов нечеткой логики, изолированно рассмотреть каждый узел действующей модели сознания "Персей Тэта", возвращая ясность мышления. Упрощая операцию до оскорбительного примитива можно сказать, что Тэта "пришел в себя".

А затем почувствовал настоящий, неподдельный ужас.

Стоявший перед ним титан был мертв. Внешне божественная машина, физическое воплощение воли Омниссии — малой, ничтожной части Его воли — осталась в точности такой же, как прежде, на борту "Ковальски". Но… Частица Божественной воли, благословенный дар Кузни, воплотившийся сотнями тонн священного металла. Воля, скользящая по бортовым когитаторам и системам, от логических контроллеров реактора до датчиков боевых ауспексов. Сама сущность боевого титана, настолько могучая, что лишь немногие могут с ней совладать и сотрудничать. Все это исчезло.

Дух Машины "Пса Войны", то, что превращало мертвое железо в дитя Омниссии, более не существовал.

Логис не смог бы в этот момент объяснить, как он это понял. Не мог бы сформулировать, что поменялось в инфополе. Бортовые сервиторы по-прежнему были подключены к своим гнездам и проводили положенные ритуалы по выводу плазменного реактора на штатный режим. Инфодиоды у трона принцепса сигнализировали об успешном прохождении ауспексами базовых тестов. Обслуживающие техножрецы — не из бывшего экипажа, разумеется — вели регламентные работы на турболазерной установке. Но Титан в долю секунды перестал быть зримым воплощением Бога. Он превратился в огромный шагатель, бессмысленно переусложненный гаечный ключ. Посмертную тень того, чем являлся двенадцать минут сорок три секунды назад.

Малеволис замер, не в силах полностью осознать и воспринять чудовищное святотатство, совершенное у него на глазах. Бесконечное предательство агнца, коим является машинный дух пред Омниссией.

— Подключи датабанк к консолям модерати.

Указание повторилось несколько раз, прежде чем опустошенный логис понял, что к нему по закрытому шифроканалу обращается Дотуров. И еще несколько невероятно долгих секунд, чтобы понять смысл сообщения.

— Зачем?

Лексик Арканус был терпелив, потому что хорошо понимал страдания, наполнившие душу Тэты. Для осознания того факта, что произошедшее не было святотатством, попранием основ культа Механикус, но являлось актом истинной веры — требовалась гибкость мышления, не скованная догматизмом устаревших толкований или пустотой традиции. И надо признать, молодой логис еще неплохо держался.

— Вселенная не терпит пустоты, и воплощение Бога-Машины не должно оставаться лишенным искры Его воли. Смотри. Учись. Думай. Исполняй.

Марсианские сервиторы, прибывшие вместе с "Ковальски", были прекрасно отлажены, а их прошивки адекватно интерпретировали даже комплексные команды. Спустя двести восемьдесят три секунды задействованный логисом погрузчик аккуратно водрузил металлопластиковый куб датабанка на лобовой скат титана, закрепили электромагнитными фиксаторами.

Логис Тэта настолько погрузился в приводящую в порядок мыслительные алгоритмы Литанию Нечетких Множеств, что не сразу заметил поступивший ему новый запрос от Дотурова.

— Ты понял, что произошло?

— Дух Божественного Титана "Пес Войны" схема Марс тип четыре, код XVII-1441, имя "Кроновер" был уничтожен по воле Парламента Марса.

Персей Тэта потратил несколько секунд, чтобы ответ не содержал даже тени его переживаний и ужаса.

— Как именно?

— Божественная ектения.

— Детализируй.

Логису пришлось потратить еще минуту, чтобы воссоздать хотя бы фрагменты алгоритмов, уловленные его перегруженными кодом Омниссии сенсорами.

— Фрактальный метод. Самоподобие наведенного трафика в потоке данных. Несоответствие элементов сети Титана сформированной модели привело к хаосу в динамических управляющих системах.

— И? — гексакод Дотурова прозвучал… одобряюще?

— Применение фрактальной теории вместо теории графов привело к неоправданному загрублению модели, и как следствие, несоответствия результатов представления Духа Машины реальному поведению сети бортовых когитаторов. Нестационарный поток данных при значительных флуктуациях во времени… Нужно считать. Мне не хватает собственных мощностей для ответа в разумный срок.

— В целом верно. Необходимые вычисления были проведены еще до Великой Схизмы. Я воспользовался стандартным шаблоном уничтожения.

Стандартный шаблон уничтожения машинного духа… Это было настолько чудовищно, что Тэта едва не ушел в новый цикл глубокого самоанализа и восстановления.

— Но зачем?! — Малеволис понимал, что сейчас им управляет не холодная логика идущего путем Омниссии, а животная природа человеческой основы. И все же не мог сдержать эмоции.

— Зачем нужны такие… схемы разрушения?!

— В Галактике миллионы Кузен. Десятки тысяч миров, денно и нощно сигналом, геномом и сталью восславляющих Троицу. Десятки тысяч Фабрикатор-Генералов ведут свою паству по пути Омниссии. Но лишь один говорит от имени всех Адептус Механикус. Один мир. Один путь. Один Фабрикатор-Генерал.

— Один мир… — повторил Тэта.

— Это — настоящая сила Марса. Неоспоримая, безоговорочная, истинная власть Храма Всех Знаний. Мы можем сокрушить любую угрозу, уничтожить любую техноересь, выиграть любой диспут. Ибо нам известна их природа, их структура, их методы. Любая, самая изощренная задумка врагов Омниссии будет лишь пародией на его дары. Все, что может создать искаженный разум еретиков, уже предопределено и сосчитано, а, следовательно, может быть уничтожено по воле Омниссии.

— Я… мне следует обдумать это…

— Для лучшего понимания ознакомься с концепцией "обезьяны Господа" из истории Древней Терры.

— Да, я сделаю это… Но зачем?! — вновь не выдержал Тэта. — Ради чего был убит Дух этого Титана?!

— В одном теле должно существовать лишь одно сознание. Любое подобие "рефлексов" создавало бы лишние риски.

Вокруг трона принцепса и кокпитов модерати рассыпались огнями панели управления и голографические мониторы. Реактор был успешно запущен.

— А для грядущих задач сейчас я нуждаюсь именно в этом воплощении. Если оно перенесет испытания, Дух Машины будет в нем восстановлен.

Электромагниты отключились одновременно с выскользнувшими из разъемов консолей модерати кабелями. Крышки кокпитов с грохотом упали, закрывая пустую кабину сотнями килограммов безупречной брони, рожденной в плавильнях Магнос Омикрона. Куб датабанка с грохотом обрушился на бетонные плиты ангара, пустой и бесполезный, лишившийся драгоценного содержимого.

В полутьме ангара медленно разгорались зеленоватым отблеском глаза-ауспексы "Кроновера".

— ИМЕНЕМ АДЕПТУС МЕХАНИКУС И ВО СЛАВУ БОГА-МАШИНЫ!!! — разнесся по инфополю бинарный рев Титана.

— Именем его, — благоговейно выдохнул Тэта, упав на колени, понимая, что ныне допущен к чему-то прекрасному, восхитительному в совершенстве истины.

Глава 15

Сейчас


Все происходило быстро, и притом Ольга снова видела происходящее так, будто восприятие ускорилось во много раз. Синий огонек запала, негромкий щелчок с которым пусковой рычаг огнемета открывает клапан. Острый запах ацетона бьет в нос, туманя голову — противогаза то нет.

Хлопок подожженной огнесмеси на основе прометия, обогащенного кислородом, хлопает по ушам, звуча как растянутое "в-в-ву-у-ух!!!". Еще с вагонного инструктажа Ольга помнила, что это самый опасный момент при огнеметании — первый выброс из "холодного" ствола. Горючка может воспламениться не сразу, а когда все же загорится, то благодаря испарению получится аналог небольшого термобарического заряда. Немного, но оператору и всем, кто будет рядом, вполне хватит. Дефект конструкции, допущенный целенаправленно, плата за не фиксированный выброс (то есть льется пока жмешь рычаг) и возможность часами держать оружие на боевом взводе.

В этот раз все получилось как надо. Струя белесой жидкости, попав под синий язык запальной горелки, мгновенно вспыхнула оранжево-желтым. Огненная вспышка на мгновение ослепила, так что Ольга зажмурилась и не увидела, как выхлоп накрыл сторожевого инсектоида. Когда же девушка открыла глаза, тварь уже молча и с ужасающей силой рванулась вперед. Все еще трансформирующаяся плоть загорелась, роняя жаркие капли, как подожженная пластмасса или свеча над огнем. Остатки волос превратились в пепел, кожа стекала шипящими струйками, открывая серые мышцы. Человекомуха за пару мгновений превратилась в настоящий факел, но, похоже, ее боевым качествам это не повредило.

Цепь лопнула сразу, а может быть на то и рассчитывалась — удерживать слабую человеческую форму сторожа, но в случае чего дать возможность боевой ипостаси освободиться. Шестилапый сгусток огня завис в мощном прыжке, а Ольга словила мощный флэшбек. Почти так же кракозябра с "Баллистической" прыгнула на трехметрового "астартес". Тот был сильнее всего отделения вместе взятого, но бой проиграл. Значит и сейчас все ум…

Ольга шатнулась назад и больно ударилась спиной — баллон уперся в Люкта, твердого и несдвигаемого, как закатанный в бетон камень. Пылающая тварь одним прыжком — совсем как насекомое — перекрыла почти все расстояние от вентиля до группы. Присела на опорные лапы, готовая прорваться уже в строй.

Могучий сервитор вытянул вперед руку, словно указывая на бестию, и уродливая башка с фасеточными буркалами взорвалась. Сначала Ольга увидела разрыв и фонтан темной жижи, который мгновенно загорелся, словно по жилам чудища вместо крови тек бензин. А затем уже звук выстрела из дробовика хлопнул по ушам и оглушил окончательно.

Многолапая фигура еще шевелилась и даже пыталась двигаться, но бесцельно, видимо на остатках рефлексов. Лишь сейчас монстр издал некий звук, впервые после трансформации. Скорее просто громкий свистящий выдох, прорвавшися сквозь пламя. И, словно отозвавшись на призыв, забурлила вода в бассейне. Темные брызги перехлестывали через высокие бортики, плескали на кафель.

— Назад! — бросила наставница, и разъяснять не пришлось. Каждому было ясно, что держать оборону в тоннеле куда проще, по огнемету на каждую сторону и порядок. Ольга не расслышала команды, но двинулась вместе с остальными.

Священник фыркнул, вроде прочищая горло, но возможно и в знак презрения к врагу. Отступая, он быстрым движением крутанул вентиль на пушке, регулируя напор, и задрал ствол. Ольга не видела, как на лице Савларца отразилось мучение и страдальческое ожидание чего-то крайне скверного. Дальше случилось то, что могло бы показаться забавным, если бы не обстоятельства. Священник пальнул жиденькой струей кислоты по крутой дуге, точь в точь как хулиганский мальчишка, писающий через забор. И попал, причем с первой попытки, вызвав немедленный эффект.

Вода ударила настоящим фонтаном, с такой силой, что сорвала какие-то детали с крановой конструкции над бассейном. Из-под черной и бурлящей поверхности разнесся страшноватый звук, низкий и замогильный, будто где-то в глубине включили инфразвуковой генератор. Рычание пробилось даже сквозь временную глухоту Ольги, резонируя всеми костями черепа. Священник что-то вопил и продолжал заливать бассейн кислотой. Похоже, тому, кто (или что) стремился вылезти оттуда, все это не нравилось.

— Император, — тихо и четко сказал Фидус, который первым заметил, как истекающую жирным дымом тушу инсектоида охватило голубовато-зеленое пламя, как при обжигании проволоки. Затем полыхнули в дымном, насыщенном смрадом горелого мяса воздухе странные символы. Они мелькнули буквально на доли секунды, танцуя, как шаловливые огоньки кислотных расцветок. В следующее мгновение для всего отряда будто выключили свет.


А затем снова включили.


Ольга упала на колени, оглушенная и ослепшая, судорога завязала пищевод в узел, но для тошноты уже ничего не осталось, в том числе и желудочного сока. Только сипящий выдох, словно душа рвалась наружу, не желая больше выносить испытания тела.

— Император с нами, Император с нами, Император с нами, — бормотал, как заведенный монах. Берта просто орала, восстанавливая хотя бы подобие дисциплины и строя.

— Вставай…

Голос Крипа доносился очень глухо, издалека, но все же проникал в помраченное сознание Ольги. А еще девушке показалось, что вокруг стало слишком ярко и светло. Все уже горит?

— Вставай!

Ее дернули, ставя на ноги, как пушинку. Может Люкт, а может и Фидус, который слабаком точно не был. Скотина двухметровая, вот этого здоровяка надо было под баллон сунуть. Уроды поганые, нашли, кого навьючивать тяжелой железкой…

Крепкая рука не дала Ольге упасть, выступила как желанная и драгоценная точка опоры.

— Стой ровно, продышись.

Нет, кажется все же Фидус. Люкт механически точными движениями перезаряжал ствол.

Девушка согласно приказу продышалась и проморгалась. Затем огляделась и ахнула.

— Криптман! — проорала Берта. — Каких демонов?!..

— Телепортация… — по-военному четко отозвался Крип. — Остаточная. Часть сторожевой системы, надо думать.

— Ни хера не поняла!

В нескольких рубленых фразах Крип объяснил, что в бассейновом зале незваных гостей ждала комбинированная сторожевая система, запитанная от какой-то "скважины в варп". Если мутирующая тварь не справлялась, то срабатывал телепорт, который выкидывал пришельцев неведомо куда. Возможно вслед за прочими жителями дома. Но что-то пошло не так. Или так.

В общем, пока все живы, но это не точно и возможно ненадолго.

Пока Фидус выдавал скороговорку, Ольга с безумным видом озиралась кругом, пытаясь понять отчего все кругом так изменилось. Чей-то драматический голос перекрыл отчет Фидуса воплем:

— Это не Ледяной Порт!

А затем и Ольга поняла — да, это что угодно, только не заснеженная планета вечной зимы.

Больше всего новый пейзаж напоминал американские фильмы восьмидесятых про апокалипсис и жизнь на руинах цивилизации. Не полное разрушение, а этакий естественный упадок вроде "Побега из Нью-Йорка", то есть город сам по себе вроде бы цел, но пришел в упадок, обезлюдел и стремительно разрушается естественным ходом.

Отряд выкинуло в переулок меж двух кирпичных домов, каждый этажей в десять. Нижние уровни заколочены досками из настоящего дерева — еще одно свидетельство, что это не Ледяная Гавань. Дерево трухлявое, прогнившее, в разводах плесени, то есть заколачивали давно. Рядом с отрядовцами застыл проржавевший короб автомобиля с обтекаемыми формами, пришедшими годов этак из пятидесятых, когда все норовили заделать под ракеты. От машины остался лишь металл и остатки синтетики, остальное превратилось в рыхлую массу. На грязных стенах покосились на ржавых кронштейнах рамы то ли рекламных вывесок, то ли экранов. Они щербились осколками мутно-коричневого стекла, такого же, как в слепых окнах.

Переулок был очень грязен, большая часть мусора — от бумаги до рваных пакетов — слежалась в комки, похожие на коровьи лепешки. И Ольга не заметила ничего, похожего на растительность. Ни опавших листьев, ни травы, ни даже мха. Только слизистая плесень, похожая на сопли. А ведь если тут все давно заброшено, кругом должна быть сплошная флора… Но ее нет, хотя сырость такая, что если вывесить мокрое белье, оно раньше сгниет, чем высохнет.

Вспышка ярости озарила ольгины мозги — да когда же это все закончится?!! Опять колдовство, опять непонятки кругом сплошные! Так не должно быть! Это все надоело!

— В жопу зло! — глухо прорычала девушка в высокий воротник комбеза, просто, чтобы выразить отношение ко всему происходящему. Под условным "злом" Ольга понимала и ЭпидОтряд, благодаря которому она снова неведомо где и определенно в опасности.

— Ты благочестива, сестра, — оказалось, Святой Человек услышал и одобрил. — Так держать.

Ольга сжала губы в нитку, удерживая рвущееся наружу точное, исчерпывающее и очень красочное определение, где именно девушка видела колдовство, Отряд, Империум, Императора и благочестие заодно.

Мы пошли в дом под вечер, — подумал вслух Доходяга. — Значит, сейчас должна быть ночь. Может раннее утро. А здесь, похоже, вечер. Но мы ведь не ходили столько…

Фидус глянул на часы и промолчал.

— Это не наша планета, — упавшим голосом выдавил Савларец, громко хлюпая провалом вместо носа.

— Может быть просто другой часовой пояс, — обнадежил Крип.

— На Гавани таких пейзажей нет! — отчаянно возопил Савларец.

— Значит "карман", локальный, незаметный. Не думаю, что другая планета, телепорт сработал слишком быстро и аккуратно.

— Еще раз штаны намочишь, пристрелю, паникер, — пообещала Берта, сунув под отсутствующий нос каторжника свою мега-пушку. Тот заткнулся.

— Не Варп, уже хорошо, — сказал монах, крутясь на месте с химической пушкой наизготовку. Деметриус, показав "свой самый свирепый оскал", передернул затвор пистолета-пулемета, отправив неиспользованный патрон в долгий полет. Латунный цилиндрик зазвенел, перекатившись по грязному асфальту, пока не остановился в луже с какими-то разводами желто-розового цвета. В такт звону металла высоко над головами и дальше, в стороне, рассыпался хрустальными колокольчиками негромкий смех.

Группа сомкнулась, ощетинившись стволами на все стороны света. Запах токсичной химии от недавних залпов огнемета и хим-пушки буквально душил, раздирая носоглотку. Люкт пыхтел так, словно готовился к стремительной пробежке и заранее насыщал ткани кислородом. Ольга, как самая низкорослая и небоевая, оказалась в середине строя, к тому же испуганно присела, так что несколько мгновений ничего не могла увидеть из-за широких спин и голов. А кто-то продолжал весело посмеиваться высоко наверху.

— Колдовство, — прошептал Деметриус, а Доходяга тихо, но витиевато выругался.

— Определенно, — отозвался Крип, словно его кто-то спрашивал.

— Какие симпатичные мальчики посетили меня, — весело сообщил невидимка. Голос звучал странно, будто двоился — сначала он возникал в сознании, сам собой, а затем, с ничтожным опозданием, проявлялся более традиционным способом.

— О, и девочки среди вас тоже есть! Какая славная и приятная компания!

Ольга, наконец, более-менее выпрямилась, задрала голову, привстала на цыпочки, чтобы заглянуть через плечи коллег… И увидела, что одна из старых, давно почерневших панелей засверкала огнями. Как будто чья-то колдовская рука вырезала красивый портрет, поместив его в убогое обрамление. Красивый, но главное — живой.

Ничего подобного Ольга прежде не видела, по крайней мере, в будущем. Телевизоры здесь были в изобилии, но очень примитивные, как советская классика, только хуже во всех отношениях. Имелась и голографическая проекция, многократно лучше, но встречалась она очень редко и, судя по всему, стоила каких-то нереальных денег, к тому же работать с ней могли преимущественно "шестеренки". Здесь же в старой раме сияла и переливалась удивительно четкая, объемная картинка, которая казалась трехмерной, несмотря на явное 2D. Более того, с каждой секундой просмотра образ приближался, становился глубже, объемнее, буквально затягивал внимание и взгляд наблюдателя.

Изображалось там… Ольга в силу разных событий ханжой никогда не была, а тем более обстановка и предшествующие события никак не располагали к смущению. Но, глядя на яркий прямоугольник, девушка почувствовала, что жар прокатывается от пальцев ног и выше, вплоть до кончиков ушей, которые вот-вот прожгут каску из оранжевой пластмассы.

Это был какой-то безумный коллаж, вереница образов, которые даже хард-порно нельзя было назвать. Карусель статичных образов и недлинных — буквально секунд по четыре-пять — роликов перетекали друг в друга с плавным ритмом, который удивительно гармонировал с биением сердца и естественными движениями глаз. Образы представлялись удивительно, запредельно гнусными, жестокое насилие было самой мягкой формой, перетекая в неприкрытый снафф и межвидовые связи. Но…

Ольга никогда не занималась фотографией, поэтому она не могла выразить словами, что категорическая мерзость сотворена с запредельным, нечеловеческим мастерством. Свет, ракурс, перемещение камеры, движения моделей, сами люди, не совсем люди и категорически не люди, которых захватил беспристрастный взор объектива… Девушка могла лишь ощутить, как ее затягивает феерия видеонарезки, которая вышла за рамки порнографии так же далеко, как море превосходит лужу. Вышла во всех смыслах, от гениального монтажа до кромешного мрака "сюжетов".

Хотелось, наконец, сбросить опостылевший баллон, сесть на капот ржавой машины и присмотреться внимательнее, чтобы понять — как это сделано? Каким образом обрывочные сцены невероятных извращений и лютого садизма выглядят, словно божественное откровение, образы высокой живописи. Почему гримасы ужасающей боли на лицах восхитительных "моделей" граничат с улыбками невероятного наслаждения, сменяя друг друга в гармоническом совершенстве.

Сначала мир треснул и взорвался, затем пришла боль, не прелестно-декадансная, как в мистическом видосе, а приземленная, настоящая и очень противная.

— Очнись! — приказал Крип, потирая ладонь, которой влепил девушке затрещину. Инквизитор казался очень бледным, совсем как в ту пору, когда умирал от страшных травм.

— Это иллюзия! — прокричал Фидус, щедро раздавая пинки вперемешку с затрещинами. Ольга покрутила головой и увидела, что притягательное отвращение затянуло в иллюзорные сети не только ее. Прочие отрядовцы, так же как Ольга, вздрагивали от ударов Крипа, вертели головами и вообще походили на людей, которые очнулись от сна, но разум их все оставался еще в путах кошмара.

— Очнись! Очнись! — орал инквизитор, молотя по безносой физиономии Савларца, который закатил глаза и осел, опустившись на колени, сложив руки как раскаявшийся грешник. Каторжник нелепо отмахивался, что-то бормоча, как сомнамбула.

Бля, подумала Ольга, растирая гудящие виски. Он же стихи читает! Каторжная морда, все косившая под опытного сидельца, который в понятиях ровнее лазера и не бежал разве что с Терранского централа — да, он в почти молитвенном экстазе читал стихи о большой и светлой любви. И хорошо получалось, черт его дери! Как у человека, что годами шлифует произношение и слог. Видать не обмануло первое впечатление о том, что Савларец на самом деле не битый урка, вот нисколечко..

— Разбей! Разбей его! — уже во весь голос завопил Крип.

Выстрел из громовой пушки БоБе ударил почти так же больно, как ладонь Крипа. Живой экран поддался лишь после третьего выстрела, осыпавшись радугой осколков. Каждый из них падал медленно, словно пушинка, и каждый превратился в отдельную картину, вызывающе отвратительную и восхитительно прекрасную. Каждая манила, обещала и показывала…

Священник крутанул вентиль, переключая орудие в режим широкого распыления. Восславил Императора и нажал рычаг, поливая мираж дымящимся фонтаном, как из душевой форсунки. Колдовские осколки умирали медленно, расплываясь кляксами всех цветов радуги, падали на грязный асфальт, светясь, будто маленькие капли солнца. И все же умирали.

— О, Бог наш, Император, — потрясенно пробормотал кто-то, вроде бы Святой Человек.

А Грешник поступил совсем просто, он взял нож и выколол себе левый глаз, который соблазнил хозяина бесовскими искушениями. Эфиоп с удовольствием избавился бы и от правого, но долг требовал сохранять боеспособность, а слепой — не воин. Впрочем, Ольга покаянного самоистязания не увидела, поскольку глядела на фигуру, что скрывалась за миражом.

Она была здесь с самого начала, однако терялась за сверканием высокохудожественной порнографии. Тонкая женская фигурка, будто вырезанная из хрусталя, облаченная во что-то невесомое и такое же хрустально-искрящееся. Силуэт, заставляющий вспомнить о диснеевских феях, кажется, сейчас раскроются стрекозиные крылья и унесут чарующее создание прочь.

— Ну вот, зерцало разбили. Какие вы скучные…

Сияние скрадывало черты лица, однако тон не оставлял сомнений — "фея" капризно надула губы.

— Изыди, — строго потребовал Священник, однако, не спеша распылять кислоту.

— Ай-яй-яй, служка трупа, — укорила "фея", и голос ее зазвенел еще призывнее, еще очаровательнее. Ольга никогда не чувствовала в себе пристрастия к собственному полу, но в это мгновение захотелось обнять и поцеловать хрустальную чаровницу отнюдь не сестринским поцелуем. Судя по нужному дыханию спутников, колдовство зацепило всех. Хотелось упасть на колени и начать поклоняться "фее".

— Вы пришли в мой дом и начали грубо ломать мои игрушки. Это нехорошо.

Теперь в словах искрящейся фигурки послышалась явственная угроза, да и сам голос изменился, в нем начали проскальзывать рычащие, басовитые нотки, словно человеческий голос блистательно, но все же не идеально имитировала волчья пасть.

— Стреляем? — тихо вопросил Деметриус, сжимая рукоять оружия до боли в пальцах.

— Погоди, — столь же тихо отозвался Крип. Затем обратился уже к "фее", церемонно и даже с некой потугой на поклон. — Чтобы развлекать хозяина, следует знать его имя. Или хотя бы его род. А мы не представлены.

— Фули болтать, — зло прошептал Плакса, который даже перестал шмыгать носом. — Жечь надо.

Его подвеска, похожая на бронежилет с механической лапой, сделанные из старого пластика и гидравлических стержней, громко жужжала, словно подчеркивая нетерпение хозяина.

— Тихо, — прошипела Берта, которая, видимо, что-то сообразила. За ее спиной радист нацепил черные эбонитовые наушники, крутя верньеры на корпусе агрегата. Кажется, у него что-то получалось, во всяком случае, зубы Святой скалил немного бодрее.

— У меня много имен, учтивый юноша, — пропела "фея". — Угадай, получишь награду!

Хрустальная фигурка замерцала особенно ярко, притягательно и легла на верхней перекладине пустой рамы, которая и так едва держалась ржавыми стойками, а теперь, после обстрела картечью, не падала только чудом. Удерживаться на ней могло лишь невесомое существо. Создание приняло изящную позу, преисполненную откровенного призыва, настолько, что Ольге снова захотелось сменить ориентацию.

— Я думаю, звать тебя следует по имени господина, — рассудил вслух Крип. — Кто твой отец? Многоликий Знаток Всех Путей? Или Неутолимо Жаждущий Совершенства?

— О, какой вежественный юноша, — снова рассмеялась фигурка. — Ты знаешь старые имена, они звучат словно музыка! Инквизитор, не так ли?

— Имел некоторое способствование, — снова поклонился Фидус. — В прошлом.

— Что же ответить тебе, — задумчиво протянула сверкающая дева. — Мой покровитель знает многие пути, у него много лиц, он совершенен сам и потому ждет совершенства от других, наделяя волей для неустанного стремления к идеалу! Это даст ответ на твой вопрос?

— Более чем, — криво усмехнулся Фидус. — Слишком прямо для последовательницы Владыки Перемен. Слуга Тзинча играл бы словами тоньше. И слишком много про совершенство, почитательница Шестерки.

— Если только я не ввожу тебя в заблуждение намеренно, о, мой маленький ценитель безобидных каламбуров, — демоническое создание хлопнуло в маленькие ладошки. — Какую интересную историю ты мог бы, наверное, рассказать, мальчик-инквизитор… — с легкой грустью протянула "фея" и спорхнула на асфальт, повиснув над грязью на высоте считанных миллиметров, ровно столько, чтобы не коснуться ее кончиками хрустальных туфелек. За спиной хрустальной девы действительно развернулись, мелко трепеща, прозрачные крылья. Только не стрекозиные, а скорее как у мухи. Это сразу вернуло Ольгу из фантазий на землю, заставив вспомнить другую "девочку", что сейчас догорала неведомо где ошметками плоти.

— О себе… — Хрустальная маска повернулась, будто высматривая нечто среди плотно сбившегося отряда. — И о ней…

Ольга сглотнула, но во рту мгновенно пересохло, так что пищевод лишь свело колючим спазмом.

— Но, к сожалению, вам здесь не место, — с неподдельной грустью приговорила "фея", и очаровательный голос опять взрыкнул нотками зверя. — И вас тут быть не должно.

— Огонь, — приказала Берта, а Люкт, будто лишь того и ждал, выстрелил.

Точнее сказать, жахнул, потому что сервитор выпалил одновременно из всех восьми стволов, так, что пламя дульного выхлопа ударило на метр вперед, рассыпая искры. Хрустальная фигура превратилась в облако стеклянных брызг и растворилась в сумеречном воздухе, оставив за собой тень шепота в головах:

Умрите…

— Слаанеш, определенно, — вздохнул Крип, затем непонятно добавил. — Тзинчит не удержался бы…

— Что там? — гавкнула Берта, обращаясь к радисту.

— Мы где-то, похоже на этом свете, — торопливо отрапортовал Святой Человек. — Есть фон, но дальности не хватает. Или слишком слабый сигнал, не пробивает. Я включил маяк на полную, будем надеяться, кто-нибудь услышит.

— Если услышат, если быстро передадут по инстанциям, если прилетят, — перечислял Священник. — Это на часы. Самое меньшее.

— Мы не на Маяке, — жалостливо всхлипнул Савларец, растеряв каторжный гонор. — Нас никто не услышит!

Берта сразу же отвесила ему очередную затрещину, гаркнув "Не трусить, морда тюремная!".

— Значит, скорее всего "карман", — пробормотал Фидус. — И мы в нем лишние… Это значит…

Ольга снова глотнула и тихонько застонала от ужаса. Над сумеречным городом концентрировалась нездоровая атмосфера, сотканная из умирающего света, безнадеги, а также далекого, но приближающегося звука. Неприятного, очень тревожного, сулящего многие неприятности. Как будто стая волков окружила добычу и стягивала кольцо, только подвывали не живые твари.

— Самим не выбраться, — сказал Фидус. — Надо отступать в место, где сможем обороняться. Если я прав, достаточно продержаться какое-то время, затем "карман" свернется.

— Значит, сейчас начнется долгая потеха, — подвел итог Священник. — К бою, да поможет нам Император!

Глава 16

Нет, это были не волки. Вряд ли горло живого существа из плоти и крови способно издавать подобный звук. Больше всего он походил на долгую музыкальную ноту, которая повисла в тяжелом затхлом воздухе, не желая затихать. Ноту неприятную, зловещую, больше всего пригодную для сопровождения фильма ужасов. От подобной "музыки" хотелось бросить все, спрятаться под ржавую машину, натянуть капюшон и, зажмурившись, ни о чем не думать, только молиться, чтобы Император защитил, потому что больше некому. Ольга почувствовала, как дрожат руки, не мелкой противной дрожью, а по-настоящему, когда кисти рук пляшут как у гитариста с невидимым инструментом.

— Не бойся, — прогудел сервитор. — Я стану защищать.

Сам по себе кибернетический человек внушал некоторую уверенность благодаря обширным габаритам, но еще больше из-за суровой многостволки. Страх перед Бертой, а также основательность Люкта заставляли Ольгу дергаться между огнеметчиком и сервитором — ближе к долгу или безопасности.

— Туда! — Берта указала на дверной проем с выбитой и покосившейся на единственной петле дверью. — Занимаем оборону!

— Нет! — воскликнул Фидус. Он как будто пришел к некоему умозаключению, важному и не терпящему отлагательства.

— Предатель? — ощерилась наставница, и дробовик нацелился прямо в нос инквизитора. — Не выполняешь приказ?!

— Это "карман"! — Фидус опять повторил все то же непонятное и неуместное слово. Но теперь пояснил. — Закапсулированная область пространства. Тайник. Комната, в которой можно отсидеться. Куда не попасть, если нет правильных ключей.

— И что с того?! — гаркнула Берта, крутя головой в попытках вычислить точное направление будущей и неизбежной атаки. Тщетно.

Звук приближался. Музыкальный вой теперь напоминал Ольге хор зомбей из "Рассвета мертвецов". Казалось, единый тысячегласный вопль доносится отовсюду, замыкая окружение. В любом случае маленький отряд оказался слишком измотан для бегства. Если только не бросить все снаряжение…

— Из "кармана" нельзя просто так выбраться, — Фидус торопливо подбирал слова. — Но его можно "отравить".

— Чего?!

— Это капсула не только пространства, но и времени! — Крип начал трагически размахивать руками с выражением отчаяния на грязном лице. Видимо так он пытался донести мысль до собеседников наиболее выразительным и понятным образом. — Поэтому она такая безопасная! Но если в нее сунуть что-то чуждое, оно подействует как метафизический яд! "Карман" начнет отравляться!

— Нихера не поняла, — сказала наставница почти спокойно, будто подводя черту. — Ерунда.

— Что для этого нужно сделать? — неожиданно в торопливую беседу вмешался Священник.

— Разрушать, — выдохнул Крип. — Мы здесь чужие, "карман" будет нас отторгать, потому демоническая тварь и не стала с нами возиться. Надо сделать себя еще более чужими. И молиться, чтобы получилось. А если занять оборону в доме, продержимся, пока не кончится боезапас. И затем все.

— Херня, — монах присоединился к мнению Берты, затем подумал еще мгновение и добавил. — Но лучше плана все равно нет.

Священник обменялся взглядами с Бертой, и оба дружно кивнули друг другу.

— Братья и сестры! — возопил монах. Сорванное горло сипело и хрипело, как испорченный динамик, от того воззвание служителя культа звучало по-особенному страшно, как трубный глас, доносящийся с того света. Возможно из того самого "варпа".

— Все плохо так, что просто полный привод! И даже еще хуже!

"Оптимистично" — на удивление здраво и спокойно подумала Ольга. — "Святой отец умеет вдохновить".

Но слова монаха звучали как-то… прямо. И честно.

— И все равно не ссать, дружбаны! — на каком-то инопланетном арго продолжил мини-проповедь Священник. — Потому что коли в угол уж плохо, с этим ведь все не кончается.

Он подумал мгновение и повторил с непоколебимой уверенностью:

— Нет, не кончается.

Ольга все с тем же отстраненным спокойствием поняла, что если бы сейчас пастырь начал обещать скорое спасение или погнал пургу про милость Императора — вот это было бы страшно и беспомощно. А так — Священник не обещал невозможного и был честен с паствой. Возможно потому, что слишком уважал коллег по нелегкому занятию и не лил им в уши сладкую воду про обязательное спасение. А это дорогого стоило.

Сумерки сгустились, но сам воздух источал гнилостное свечение, заменяя свет луны (которой Маяк все равно не имел). В неверных, пляшущих тенях возникли скрюченные, горбатые фигуры, будто сотканные из маленьких пепельных смерчей. Они выли, дружно, в один тон — не голосами, а словно передавая прямо в мозги бескрайнюю печаль и злую грусть. Не как в доме — тамошний бесплотный голос тоже грустил — а скорее подобно злым, неприкаянным душам, которые давно развоплотились и веками собирали по капле ненависть к живым. Ненависть и жажду теплой крови.

— Может все-таки в дом? — отрывисто спросил монах.

— Там скорее сами себя сожжем, — резонно ответила Берта, проникнувшись идеей Крипа. — И нужен большой пожар.

— Ну… тогда… ЖГИ!!! — проревел Священник, будто сирена атомного поезда.

И они зажгли.

Длинный язык ярко-желтого пламени прошелся над головами — Плакса выкрутил подачу огнесмеси на полную и жал гашетку без перерыва. Жужжание механизированной подвески терялось на фоне почти животного рычания, с которым огонь рвался из раструба. Попадая на мокрые стены, священный прометий громко шипел, испаряя влагу и скользкую плесень. Мгновение спустя к Плаксе присоединился Грешник, и отряд уже в два ствола попытался зажечь целый город. Или его часть, скрытую в загадочном "кармане".

Призрачная тень бросилась на отряд, едва касаясь ногами асфальта, как будто потустороннее создание имело вес пера. Тварь издавала странное шипение, но возможно так преломлялся между стенами гудящий звук от горячего пара. Ольга снова оглохла из-за грома люктовского дробовика, и заряд превратил нападающего в рваную кляксу, похожую каплю чернил в стакане с водой. Пару мгновений "клякса" висела в дымном воздухе, затем растаяла в ничто. А ей на смену шли новые и новые.

— Кольцо! Кольцо огня! — вопила Берта. Огнеметы ревели, извергая пламя.

Ольга не смотрела по сторонам, не смотрела вверх и боялась глядеть вниз, под ноги. Она уставилась в окошко манометра на баллоне за спиной Плаксы, вздрагивая от выстрелов из дробовика Люкта, который бил по ушам с равномерностью метронома и силой кувалды. Сервитор, как настоящий боевой робот, распылял одну за другой тварей, что пытались разбить строй отряда. Очень быстро к башнеобразному дробовщику присоединились Деметриус и Крип, доставший откуда-то длинноствольный пистолет, похожий на маузер. Хорошим оказалось то, что серые призраки растворялись, получив лишь одну пулю, так что Деметриус перевел пистолет-пулемет в режим одиночной стрельбы и управлялся с оружием на удивление ловко. Однако враги не заканчивались, они лезли на улицу из окон и переулков, словно их безостановочно генерировало само проклятое место.

Почти у всех, кроме огнеметчиков, Священника и Ольги нашлись еще какие-то пистолетики, так что команда энергично отстреливалась. Баллонщица уже частично потеряла слух и не обращала внимания на выстрелы сервитора. Черная стрелка на белом циферблате манометра ползла к завершению шкалы, отмеченной полоской алого цвета.

— Где кислота?! — проорала Берта. Голос у наставницы был столь зычный, что даже наполовину оглохшая Ольга чуть присела, болезненно морщась.

— Да не поможет! — гаркнул, напрягая сорванную глотку, монах. — Мы сдохнем от испарений! Все же маски продолбали!

Наставница нечленораздельно рыкнула, перезаряжая комби-дробовик. Берта свой респиратор как раз сохранила.

— Уничтожу! — пообещала наставница. — Каждого второго! Потеря казенного имущества, нарушение инструкции и Устава! Сожгу перед строем, уроды!

— Угроза множится, — монотонно повторял сервитор. — Угроза множится, счету не поддается.

Очередная тень зависла в длинном, медленном прыжке, целясь опять куда-то в середину группы. Крип сбил противника одним выстрелом и на всякий случай разнес кляксу второй пулей, прежде чем призрачные струйки опустились на голову Плаксы. Дыма и огня все прибавлялось, так что сквозь огненную завесу враги прорваться не могли, а потому сменили тактику. Теперь они атаковали с верхних этажей и крыш, планируя как белки-летяги.

— Больше огня! Еще больше! — скомандовала Берта, и в голосе наставницы, пожалуй, впервые обозначилась нотка потаенного страха и безнадежности.

Стены, ржавые остовы машин, скамейки, провалившиеся сами в себя, загорались плохо — много воды, много плесени. Но адская смесь прометия и реагентов липла ко всему как сироп, вначале огонь испарял воду, а затем радостно пожирал высушенное топливо. Загоралась даже облупившаяся краска, выбрасывая струйки черного дыма и хлопья сажи. Серо-белые клубы пара вздымались к мертвому, неподвижному небу. Наверное, со стороны это было красиво — ярчайший факел, переливающийся красным, желтым и оранжевым, единственное пятно света среди вечных сумерек. Казалось, жаркое пламя бьется насмерть с угрюмым сумраком, и отчаянная схватка замерла в неустойчивой точке равновесия, когда ни одна сторона не может одержать верх.

Стрелка на манометре уперлась в штырек ограничителя, огнемет Плаксы зашипел и выбросил пару капель огнесмеси напоследок. Остался лишь синеватый огонек запальной горелки. Ольга только сейчас подумала, что запасной баллон лучше бы снять заранее, а ее руки уже выполняли заученную и многократно отработанную последовательность действий. Открыть пружинные замки-держатели в станке за спиной огнеметчика, дернуть опустевший баллон, позволив гравитации уронить его. Вовремя убрать ногу из-под тяжелого металла. Затем подносчица запуталась в сбруе и не смогла быстро перекинуть запасную емкость из-за спины.

Кажется, орали все, и персонально на нее. Если бы у девушки была пара запасных рук, она зажала бы уши, потому что дикие вопли пробивались даже сквозь вату частичной глухоты. А так Ольга лишь стиснула зубы и нечеловеческим образом вывернулась, разрывая то ли брезентовые лямки, то ли комбинезон, то ли собственную шкуру и все вместе. Во всяком случае, под ребрами ближе к спине хрустнуло и резануло болью так, будто порвалась какая-то связка. Застрявшая "люлька" с баллоном, похожая на рамный рюкзак, переехала на плечо, а затем оторвалась совсем. Оказалось, что подносчица сломала не ребро, а застежку, похожую на фастекс.

Ольга вскинула на руках пузатый баллон со значком огнеопасности так легко, будто кантовала не без малого тридцать килограммов, а легкую подушку. Вставить, зафиксировать крюком, щелкнуть замками. Плакса все это время стоял, немного присев для удобства низкорослой помощницы. И молчал, пожалуй, единственный из отряда. То ли он верил в Ольгу, то ли наоборот, не ждал от нее ничего. Девушка почувствовала, что сама заливается слезами — было очень-очень страшно, к тому же едкий дым жег незащищенные глаза.

Шланг подсоединить, провернуть муфту на пять оборотов, не больше и не меньше, а то соединение будет неплотным или изношенная резьба сорвется. Топливо может пойти наружу, просачиваясь каплями до первой искры, а искр хватало, отряд окружил себя огненным кольцом, став центром рукотворного пожара. Становилось тяжело дышать, если быть точным — еще тяжелее прежнего. Мертвый воздух приобрел свинцовый привкус и оседал в легких, как вулканический пепел, цементируя альвеолы.

— Огня! Огня!!

Кто-то орал в глухое ухо и, кажется, бил девчонку по плечу. Ольга закусила губу до крови и сбилась со счета, сколько было поворотов муфты. По инструкции в таких случаях требовалось немедленно открутить все в ноль и повторить согласно инструкции, строго на пять, независимо от обстоятельств и условий, потому что взрыв баллона запросто может убить всех. Ольга закусила губу еще крепче и решила, что Император с ней, а если нет, то пусть команде перепадет хоть немного удачи. И ничего переделывать не стала.

Шипение клапана, свист, к счастью далекий от пронзительного звука с которым травит неплотное соединение. Стрелка на манометре станка за спиной Плаксы одним скачком уперлась в начало желтой полосы.

— Готово! — в свою очередь истошно заорала подносчица и ударила кулачком по плечу огнеметчика. Плакса нажал гашетку, а девушка вытерла грязным рукавом комбинезона такое же грязное, покрытое сажей лицо. Волны жара струились отовсюду кроме, пожалуй, мрачного неба. Дело шло к тому, что отрядовцы раньше сгорят, чем заставят "карман" выплюнуть добычу.

"Пусть расстреливают" — с усталой безнадежностью подумала баллонщица и сняла каску, задрав голову, чтобы поймать хотя бы каплю прохлады или тень сквозняка.

Наверное, милость Императора и в самом деле пребывала с Ольгой, потому что Деметриус метким выстрелом сразил очередную тень, прежде чем она спикировала на людей. Но, скорее всего, Бог человечества рассудил, что маленькая подносчица все же отягощена немалыми грехами, так что милость свою Он отмерил довольно скупо. Уже почти растворившаяся "капля" в последнее мгновение существования коснулась ольгиного лица в тот момент, когда девушка сняла шлем и подняла лицо вверх.

Сначала не произошло ничего, а затем в зрачок будто вонзили раскаленную иглу, и Ольга мгновенно ослепла на правый глаз. Она пронзительно завизжала и, схватившись за лицо, бросилась сама не зная куда, лишь бы уйти от кромешного ужаса вокруг и ужасающей боли, которая впилась в затылок и пошла гулять по всему черепу рикошетом. Сервитор не подвел и здесь. На втором шаге он поймал девушку и ударил ее по затылку стволом дробовика, а затем буквально швырнул обмякшее тело на руки Деметриусу.

— Теснее ряды, друзья, — почти спокойно вымолвил Священник. Он поднял ствол химической пушки вертикально и повернул большим пальцем колесико регулятора. — Это будет больно. Но закончится быстро.

Монах явно собрался накрыть всех коллег кислотным фонтаном. Савларец безнадежно зарыдал, круче и горше Плаксы, хлюпая носовым провалом. Грешник опустил пустой огнемет и сложил руки на груди, склонив голову, явно дожидаясь славной гибели. Ольга стонала в беспамятстве и билась, как пойманный воробей, на руках Деметриуса, который лил в глазницу содержимое какой-то медицинской бутылочки.

— Действует! — завопил Крип. — Смотрите, действует!!!

Вокруг действительно происходило… что-то. Город и ранее походил на декорацию, построенную специально для некоего мистического действа, неживую изначально, пустую. Сейчас же из домов и улиц вокруг некая сила будто выпила остатки жизни и тусклых красок. Трехмерная картина стала плоской и, казалось, достаточно сделать пару шагов, чтобы выйти из рамки, покинув убогое изображение. В довершение всего стены дрогнули.

— Милость Его с нами, — прохрипел Священник, опуская распылитель. Черная кольчуга громко скрипела при каждом движении.

Милость не милость, а "карманный" город заколебался, будто расстроенное изображение на плохом телевизоре. Берта, удерживая дробовик одной рукой, вытянула вторую и посмотрела на пальцы, выглядывающие сквозь прорехи в рваной перчатке. Комбинезон из желто-зеленого стал коричневым, измазанным в саже и грязи. Пальцы саднило от порезов, капельки крови густо заляпали прорезиненный кожзам перчаток. Но рука была материальной, настоящей, в отличие от асфальта и тротуара, что служили ей фоном.

Наставница сжала и разжала кулак, чувствуя, как болит сорванный ноготь. Решетка водослива, на которую Берта ступила мощным сапогом — дрожала, вибрируя и размываясь в один серый мазок. Звуки давно умершего района глохли, распадаясь на отдельные нотки, которые, в свою очередь, гасли, как искры во тьме. Очередная тень бросилась на Савларца и прошла сквозь каторжника без последствий. Безносый заорал от страха и почти сразу замолк, сообразив, что жив и умеренно здоров.

— Получилось, — прошептал кто-то чуть ли не с благоговением. — Получилось…

В утверждении скрывался и вопрос — а получилось ли, в самом деле? Не перекинется ли начавшееся изменение на гостей, что незваными проникли в свернутую часть мира, хранившую замороженное прошлое бог знает сколько веков? Но тут само мироздание ответило на боязливую мольбу.

"Карман" действительно схлопнулся. Очень быстро, очень масштабно — края видимого мира завернулись к беззвездному небу будто скатерть, которую снимают с праздничного стола со всем содержимым. Пара мгновений, и город скрутился в сферу, как вывернутая наизнанку планета, где жизнь располагается на внутренней стороне. Еще несколько секунд, и сфера начала сжиматься к центру, где вспыхнула алая точка, буквально прожигающая сетчатку. Все происходило абсолютно беззвучно, так что грандиозный эффект показался камерным, совершенно не впечатляющим, даже не страшным.

Берта вдохнула…

… и выдохнула облачко пара в танцующие перед носом снежинки.

В уши ворвался ликующий вопль, сначала одноголосый — Савларец вопил от избытка чувств и общего счастья — а затем хоровой, по мере того как остальные проникались пониманием.

— Спасены, спасены, спасены, — монотонно повторял Святой Человек, опустившись на колени, загребая свежевыпавший и сухой снег.

Плакса медленно, устало щелкнул замком и позволил огнеметной подвеске самой упасть. Бесполезное оружие стукнуло металлом по мерзлой почве, твердой словно камень. Хотя нет… не земля. Сплошной лед. Похоже, компания оказалась в бескрайнем ледяном поле, изломанном, с горбами торосов и провалами трещин.

Люкт невозмутимо переломил дробовик и зарядил единственный ствол последним патроном. Затем сообщил:

— Угрозу не наблюдаю. Отрицательная температура. Отрицательная температура. Отрицательная…

Крип сделал странное, он подошел к полуживому слуге и на мгновение прислонился лбом к плечу сервитора, хлопнув Люкта по спине. Жест был бы уместен как знак благодарности живому сподвижнику, но казался глупым применительно к недороботу. Впрочем, Берта сочла его трогательным и по-своему верным. Без железной башки с его точной пальбой они, вероятно, не погибли бы в полном составе, но кого-то наверняка потеряли бы.

— Связь, — наставница, как обычно, вернулась к насущным заботам раньше всех.

— Да, ищу, — откликнулся радист, поднимаясь с колен и растирая замерзшие руки.

— Все как ты и ожидал? — спросил монах у Крипа. Инквизитор явно разрывался меж зовом долга и беспокойством за судьбу Ольги, которой занимался Деметриус.

— Ну-у-у… нет на самом деле, — честно признался Фидус. — Я ждал, что все грохнется вместе с нами. А тут… — он огляделся.

Пейзаж был унылый и радостный. Унылый, ибо представлял собой типичную картину Ледяного Маяка. Похоже, компанию выкинуло посреди замерзшего океана, на ледяной панцирь, скрывавший темную бездну до пятнадцати километров глубиной. Радостный — по той же причине.

— А тут какое-то доброе чудо, — покачал головой Крип с выражением бесконечного удивления на лице. — Мы как будто оказались не просто чужими, но совсем-совсем чужими.

Молодой инквизитор покрутил пальцами, словно не мог подобрать нужные слова.

— Настолько "ядовитыми", что умирающий… этот… "карман" нас не перемолол в кашу, а выкинул через себя? — Священник внезапно пришел на помощь, и Фидус благодарно кивнул.

— Да, примерно так. И я не понимаю, как это могло случиться. Что могло нас так…

Он умолк и кинул быстрый взгляд на Ольгу, но сразу отвернулся, будто хотел скрыть вспышку интереса.

— Нет, не понимаю, — твердо закончил мысль инквизитор.

— Ну-ну, — глубокомысленно вымолвил Священник, похлопал мощными ладонями и подпрыгнул, греясь в движении. Служитель культа сейчас походил на гнома — широкий, коренастый и явно нелетучий на вид.

— Связь давай! — прикрикнул он на Святого Человека.

— Даю, даю, — буркнул радист. — Все торопят, все спешат… а как тут нормально дать, если ни привязки, ни триангуляции…

Немного поколдовав над шайтан-ящиком, Святой поднял голову и сообщил:

— Мы на Маяке. Но похоже на другой стороне планеты. Дальности не хватает. Вот если над нами пролетит спутник, если он поймает сигнал нашего маяка…

— Ясно, — Берта улыбнулась с кислой миной человека, набившего полный рот витаминных таблеток. — Жечь нам нечего, значит окапываемся. Снег хороший теплоизолятор. Собьемся гуртом, будем греться как полярные гроксы, общим теплом. Если ветер не поднимется, часов двадцать протянем.

— Как она, — тихо спросил Фидус.

— Похоже, глаза больше нет, — так же негромко сказал Деметриус. — Совершенно мертвая плоть.

— Потустороннее касание, — со сдерживаемой болью в голосе вымолвил инквизитор.

— Да. Повезло.

Ольга по-прежнему была в обмороке, на свое счастье, боль от единственного прикосновения запредельной сущности оказалась такая, что пробивала даже затуманенное сознание. А обезболивающие препараты в аптечке Деметриуса были представлены очень символически. Худенькая девушка глухо стонала и корчилась в судорогах.

— Давай ка я ее придержу… — предложил Фидус.

— Да, я сейчас вколю ей двойной транквизизатор, — продолжил мысль санитар. — Чтобы обеспамятела совсем.

— А сердце выдержит? — усомнился инквизитор, взяв Ольгу за руки бережно, с большой осторожностью, но крепко.

— Может и не выдержит, — Деметриус прищурился, стараясь не выронить ампулу мерзнущими пальцами, работать в перчатках было невозможно, пришлось их снять. — Но все равно лучше чем…

Он не закончил, а Фидус лишь молча кивнул, соглашаясь.

— Задери рукав, — Деметриус зубами надорвал герметичный пакетик со спиртовой салфеткой. Замерзшие губы двигались с трудом, слова звучали глухо и невнятно.

Небо и так было мрачным, однако штормовой фронт выделялся на его фоне угольно-черной полосой и обещал бурю в течение буквально пары часов. При такой погоде никто даже не поднимет самолеты на поиски, а уже взлетевшие машины развернет обратно. Сильный ветер, считай, умножает холод на полтора, и до рассвета никто не доживет. Затем ветер и ледяная крошка обтешут мертвецов до костей, бросят как памятник людским неудачам, который все равно никому не найти.

Люкт молча и размеренно дробил ледяные глыбы, те, что поменьше, металлическим прикладом дробовика. Доходяга и Грешник складывали обломки во что-то наподобие низенькой стенки по обе стороны большого тороса, так, чтобы получился хоть какой-то щит против жестокого ветра.

Савларец, черпая каской снег, затянул очередную жалостливую песню о тяжкой доле честного сидельца, который сначала претерпит от вертухаев, затем будет кремирован. Мама получит конверт с пеплом, застеклованным пальцем и нижней челюстью (для идентификации и подтверждения по отпечаткам), после чего, разумеется, у старушки от горя разорвется сердце. Безносый урод пользовался всеобщей усталостью и ныл, не опасаясь побоев. Антиветровая защита получилась никудышной, снег оказался сухой и не лип, а пересыпался, как стеклянная крошка. Но лучше чем ничего, может еще пара часов жизни.

Они нападали на нее, — тихо, почти на грани шепота сказала Берта, глядя в сторону темной полосы, что шла с востока.

Священник помолчал, кусая губу, машинально, как человек, неосознанно вернувшийся под грузом ответственности к детским привычкам. Глянул исподлобья на маленькую послушницу, которую лечили сразу двое.

— Не получилось бы у нас треугольника… — подумал он вслух, как бы отойдя от озвученной Бертой проблемы. — Парни видные, каждый по-своему. Да и девчонка не овца из ферралов.

— Тогда расстреляю, — пожала плечами наставница. — Всех троих.

— Не крутовато ли? — усомнился монах.

— В самый раз. На малую неуставщину закрыть глаза можно. Самогон бодяжить в стиральной машине, картинки с Сестрами Битвы в сортире разглядывать, слушать под подушкой нелегальное радио с похабными рассказами… это нормально. Но когда начинают крутить любови на троих, стрелять надо сразу. Потом дороже обойдется.

— Иногда думаю, что все-таки не хватает мне армейского опыта, — вздохнул Священник, затем резко вернулся к прежней теме. — Да, я заметил. Они ломились на нее, как мухи на свечу. И я не понимаю, отчего. Эта пигалица не еретичка и не культистка. Не псайкер. Вообще никто.

Люкт, наконец, сломал приклад, даже стальная рама не выдержала и с треском разошлась по сварному шву. Грешник молча отдал сервитору небольшой саперный топорик, переделанный из гвардейского. Кровь, потихоньку сочившаяся из проколотых губ, засохла, смешалась с грязью, затем подмерзла и превратила лицо эфиопа в ужасающую маску. Деметриус хотел, было, помочь, но Грешник отказался от повязки, молча покрутив головой.

— Ладно, доложим, а дальше уже не наше дело, — подвела итог Берта. — Чую, комендант из нас души заживо вытащит при расследовании…

— Передохнули, айда работать, дадим пример пастве и подведомственному контингенту, — сказал Священник и скомандовал инквизитору. — Эй, бездельник! Хватит у фершала работу отбирать. Делом займись!

Холодный ветер пересыпал горсти снежинок, больше похожих на кристаллики льда с бритвенными краями. Команда строила укрытие с упорством обреченных, вцепившихся в последнюю соломинку. До той минуты, когда в грозовых сумерках мелькнул силуэт крылатой машины, и луч прожектора зашарил вслепую, выцеливая маленькую группу людей, прошедших в ад и вернувшихся обратно.

Глава 17

— Он жив, — Эссен Пале немного подумал и на всякий случай уточнил. — Они живы.

— Да, — согласился Шметтау. — Но, признаться, сейчас это волнует меня сугубо во вторую очередь. Или даже в третью…

Такие размышления вслух стали привычными для инквизитора много лет назад. Проговорить вопрос, разобрать и препарировать задачу или некую сложную тему. Притом, будучи уверенным, что сказанное никогда и ни при каких обстоятельствах не уйдет на сторону даже полусловом.

— Я рассчитывал празднично отметить конец жизненного пути Криптмана… но Император располагает, — Шметтау со значением поднял указательный палец. — Располагает.

Пале, как обычно, встал навытяжку, опустив руки по швам. Теперь, когда помощник инквизитора снял парик, стала отчетливо заметна сеть шрамов, покрывающих идеально лысую голову. Эссен внимательно слушал, точно зная свою главную обязанность — стать немым свидетелем великих мыслей великого человека. Время от времени делать уместные замечания. И в исключительном случае выступить оппонентом.

Калькройт сел, буквально расползся в кресле, идеально соответствующем анатомии старого и больного человека. Тяжело выдохнул, расслабляясь. Не так уж часто удавалось выкроить время, чтобы спокойно, без лишней спешки дать отдых изношенному, однако все еще своему, родному позвоночнику. И немного подумать над любопытным казусом.

Белые тона небольшой каюты располагали к умиротворению, иллюминатор над головой открывал вид на безграничность вселенной и способствовал расширению внутренних горизонтов.

— Что же мы видим… — продолжил рассуждать инквизитор, и для себя, и для терпеливого Эссена. Ученик терпеливо слушал, понимая, что вопрос носит сугубо риторический характер.

— Мы видим планету без названия, но с прозвищем "Ледяной порт". Или "Маяк".

Шметтау поднял второй палец.

— Умирающее солнце, единственная планета. Холодно. Ничего полезного. Однако…

Третий палец.

— Система представляет собой навигационный центр секторального значения. Маяки, а также астропатические башни вынесены на искусственные спутники и астероиды. Но управляющий центр и вся сопутствующая структура планетарные. Так что сие убожество заселено куда обильнее, чем по справедливости заслуживает. И…

Шметтау сделал паузу, которая выглядела как театральная заминка, но таковой не являлась. Просто инквизитор задумался.

— И мы видим ярчайший пример двойственности. Можно даже сказать, диалектической противоположности. Почему "маяк"? Потому что здесь в силу известных событий ткань Материума истончилась. Благо ли это? Безусловно. Навигаторы, операторы Имперского Таро и астропаты будут держаться за Ледяной Порт руками, зубами, а также иными частями тела, которые у них временами вдруг отрастают. Но есть ли оборотная сторона?..

Шметтау глянул на Эссена, который правильно истолковал взгляд патрона и сказал:

— Есть.

— Вот именно! — Калькройт поднял очередной палец. — Там где убавляется Материум, соответственно прибавляется… иная сторона. Что выражается в частых проявлениях Враждебных сил, и вообще местные службы работают, не покладая рук. Они даже меня пытались завербовать, и непременно будут пытаться еще. Культисты, хосты, ритуалы, эксперименты колдунов-самоучек… все раза в два-три, а то и пять чаще стандартных проявлений для планет такого класса и уровня заселенности. Но это цена, которую приходится платить за транспортную связность. Особенно сейчас, когда молотилка Саббат лишь набирает обороты. Вроде бы все, как и должно быть.

Инквизитор нажал рычаг, и кресло с тихим жужжанием превратилось в кушетку. Теперь Калькройт почти лежал, глядя в прозрачный потолок. Там, среди звезд, при желании как раз можно было разглядеть яркий огонек навигационного спутника, одного из многих в обширной сети.

— Как думаешь, дружище, что же меня беспокоит? — осведомился инквизитор, наслаждаясь покоем для изношенной поясницы.

При желании Шметтау давно мог бы заменить и позвоночник, хоть частично, хоть целиком. Однако с течением времени Калькройт избавился от эйфории, которую дарит высокоразвитая медицина. Да, можно жить долго, можно восстанавливать работоспособность после таких ранений, что были смертельны для примитивных людей древности. Но в силу той же диалектики приобретая что-либо, неизбежно что-то даешь взамен. И немолодой уже инквизитор начал ценить человечность, выражаемую во вполне практических килограммах живой плоти. Слишком много протезов, чрезмерно много инородной материи в его теле… Настолько, что временами инквизитор задумывался, не перейдет ли он когда-нибудь грань, что разделяет людей и "шестеренок".

— Я думаю, несистемные колебания проявлений Имматериума, — позволил себе предположить Эссен.

— Вот именно, вот именно, — мерно закивал Шметтау в такт словам. — Все на свете развивается по синусоиде, подъемы сменяются провалами и наоборот. Но когда мы видим аномальную картину…

Инквизитор покосился в сторону единственного стола, заваленного распечатками и отдельными пиктами. Все они отображали мудреные графики разной степени детализации. Все повторяли в разнообразных вариациях одну и ту же картину — зубчатая линия, похожая на кривую пилу, затем резкое падение с ровным плато и столь же резкий подъем, существенно выше предыдущей "пилы".

— Все на свете имеет причину. Зная причину, познаешь и следствие. Понимая следствия, предотвратишь беду, — вольно процитировал Шметтау "наставление юного инквизитора". — И, надо сказать, я испытываю некоторую тревогу…

Пале изобразил соответствующее моменту выражение обеспокоенности вкупе с предельным вниманием. Он проделал это с такой концентрацией и вниманием, что казалось, даже лысый череп сморщился, а нити шрамов налились кровью

— … Потому что я вижу аномалию, которая не укладывается в статистику. Сначала стабильный период типичного хаотического присутствия со спадами и подъемами, — Шметтау обозначил движение ладонью, будто приглаживал невидимые мелкие волны. — Затем кульминация, когда ЭпидОтряд потерял две трети личного состава, так, что теперь на каждый радиальный состав приходится по одному отделению, а на линиях второй категории того меньше. Из океана выползает хрень, которую в итоге развоплотили, мобилизовав едва ли не пол-планеты, а также силы Флота. И затем полная тишина. Падение активности до нуля. Фактически ремиссия.

Шметтау резко провел сомкнутыми "дощечкой" пальцами левой руки, будто разрезал невидимые нити.

— И сейчас новый рывок вне статистических прогнозов. Как это может быть?

— Первый вариант очевиден, — Эссен хорошо изучил своего командира, поэтому в точности знал, когда следует подтолкнуть мысль Шметтау в нужном направлении. — Это часть еще более длинного цикла, который выходит за рамки наблюдаемой и достоверной статистики.

— И это, в самом деле, очевидно! — согласился инквизитор, уставившись в иллюминатор. — Логично. Сначала очень длинная, ну, по человеческим меркам, разумеется, длинная полоса рядовых возмущений, затем вспышка, а после реакция истощения. Тогда сейчас мы, скорее всего, увидим долгую полосу затухающих колебаний. И начало нового цикла.

Он вздохнул.

— Жаль, что достоверных данных мало, слишком мало… А в их отсутствие приходится дуть на воду.

Инквизитор красноречиво помолчал, снова предоставляя возможность высказаться ученику и помощнику.

— Второй вариант, — сказал Эссен. — Непредвиденный фактор.

— И какой же?

Эссен едва заметно развел руками, демонстрируя пустые ладони.

— Не знаю.

— Вот именно, — задумчиво сказал инквизитор. — Как говорили древние, "Ignoramus et ignorabimus", сиречь "не знаем и не узнаем"… Но мы, как стража у осажденного дома, можем позволить себе роскошь только не знать, и то сугубо временно.

Шметтау сложил кресло, вернув ему традиционное положение. Хлопнул широкими ладонями по мягкой коже подлокотников, отбивая простенький ритм.

— И мне это не нравится, — вымолвил инквизитор в белое пространство. — Категорически не нравится. Последний раз, когда я видел нечто подобное, имел место кровавый пакт сразу на три стороны. Вряд ли, конечно, здесь повторяется то же самое…

Шметтау буквально выволок себя из уютных объятий любимого кресла. Поясница немедленно отозвалась уколом настойчивой боли. Инквизитор мысленно показал слабой плоти кукиш, припоминая, куда делся компенсационный пояс.

— Мне кажется, силы надлежащих Ордос в системе Маяка вполне профессиональны и многочисленны, — предположил Эссен. — Нет смысла делать за них работу.

— Твоя беда, дружище, — просипел Шметтау, растирая почечную область. — В нехватке фантазии. И узости воображения. Да, казалось бы, нам то что за дело до всего этого?

Ученик с трудом подавил улыбку, очень уж забавно смотрелся великий и ужасный Шметтау, который по-стариковски кряхтел и массировал больную спину.

— Может быть никакого. Может быть, это все ничего не значит, — развил мысль Калькройт. — А может и наоборот. В пользу второго свидетельствует нездоровое шевеление марсиан. Кастрюлеголовые что-то замутили, причем их активность так удачно совпадает с этой самой… флуктуацией… Как причудливо и странно все сплелось. Проблемы Маяка, Криптман, марсиане. Эта девчонка, наконец, ради которой наш совестливый герой полез в петлю.

— Похоже на действия влюбленного, — позволил себе предположить Эссен.

— Да ну, глупость какая, — отмахнулся господин. — У Фидуса была лишь одна любовь, и мы знаем ее имя. Нет. Его погнала сюда именно совесть. Чувство неоплатного долга. И какие бы чувства я не испытывал к нему, следует признать, то был достойный поступок. Весьма достойный. Хоть и бесконечно глупый.

Эссен поджал губы, изобразив гримасу несогласия и даже легкого фрондерства. Но промолчал.

— Может быть, мы тогда поспешили? — спросил сам себя Шметтау, ходя вокруг кресла, словно разминая суставы, согнувшись едва ли не пополам. — Может, не стоило избавляться от девчонки столь опрометчиво? Разумеется, никакая она не еретичка, но что-то в ней… такое… есть. Странное. Необычное. И все крутится вокруг этой… Ольги-Оллы. Криптман почти готов сгинуть, но тут возникает из ниоткуда эта мелюзга и спасает его. Причем сбегает от самого Ключника и его Душеглота, если верить допросным листам, а я им вполне верю. Маяк переживает ремиссию после тяжелейшей вспышки, но в Отряде появляется новая послушница и почти сразу планету опять накрывает серий нестандартных проявлений. Причем явно связанных одной сетью исполнителей… и никто не может сказать, чего же они хотят, кидая Варпу обычных людей без всякой системы.

Шметтау стиснул зубы и выпрямился, напрягая мышцы спины, будто корсет, облегающий изношенные позвонки.

— Я не верю в совпадения, Эссен, — отчеканил инквизитор, снова прямой, жесткий и похожий на себя, каким его знал прочий мир.

— Я. Не. Верю, — повторил он по складам, будто для того, чтобы ученик понял еще лучше.

— Как пожелаете, — согласился Пале. — Мои задачи?

— Сделаем так, — распорядился Калькройт. — Для начала попробуй вытащить из местных архивов давние записи, те, что не обработаны и не сведены в общую статистику аномальных проявлений. Что-то да удастся вытащить. Мне нужна выжимка. Попробуем действительно прикинуть, не "долгий" ли это цикл.

Эссен кивнул, предвидя долгие сутки работы на стимуляторах.

— Затем надо бы пообщаться с кастрюлеголовыми, но я не хочу, поскольку это бессмысленно. Правды у этих идолопоклонников как у сервитора мозгов, а у хоста мягкосердечия. Учитывая, сколько железяки нагнали сюда войск, они чего-то упорно ждут. И раз уж не поделились знанием с местными Ордос, вряд ли сделают исключение для меня.

Шметтау глубоко вдохнул и протяжно выдохнул, будто прочищая легкие идеально кондиционированным и очищенным воздухом.

— Подождем и мы, — решительно закончил инквизитор. — Терпение есть удел сильных и верных. Подождем и посмотрим, чем это закончится.

— А потом? Если все-таки что-нибудь случится.

— Потом? — Шметтау с легким удивлением посмотрел на верного Эссена. — Потом все как обычно. Мы будем импровизировать сообразно моменту.

* * *

Ольга сидела и печально смотрела в зеркало, где отражалось изможденное лицо светловолосой девушки со стрижкой под машинку и глубоко запавшим глазом. Глаз покраснел от слез и был окружен мощным синяком. Во второй глазнице чернел объектив с красной точкой, совсем как у терминатора. Тонкий кабель в кольчатой оболочке шел от аппарата в сторону виска и скрывался под кожей, словно зловещая капельница. Висок чесался и болел, протез давил на орбиту и тоже болел, оптика не работала. Служба в ЭпидОтряде поворачивалась новой стороной жопы вселенского масштаба.

Как скупо разъяснили девушке медики из соседнего вагона — мрачные тетки "госпитальеры" — на самом деле баллонщице сказочно повезло. Контакт с потусторонней сущностью мгновенно останавливал все жизненные процессы в пораженном участке, так что коснись эта дрянь, скажем, лба, подносчицу уже свезли бы в рабочую камеру атомного паровоза, используемую в качестве полевого крематория. Потерять всего лишь глаз — это прямо удача и явное свидетельство милости Его. Ольга кивала, складывала руки аквилой и лишь сжимала губы крепче, помня, что язык еретика — враг его. Глаз по-прежнему болел, камера оставалась мертвым куском железа. Пилюли, которые полагалось пить для блокировки отторжения, ужасно горчили и вызывали приступы рвоты.

— На.

Савларец с громким стуком брякнул на стол кружку воды. Ольга молча взглянула на каторжника.

— Пей, — сказал безносый и ушел, торопливо, словно боялся, что его заподозрят в чем-то хорошем.

После того как увечная подносчица вернулась из госпитальерского лазарета, ее навестили почти все сокомандники. Без лишних слов, с мелкими подарками или просто скупым одобрением. Лишь Безумец и наставница Берта избегали девчонку, да еще монах поглядывал на нее странно. Но к этому Ольга уже привыкла.

Тяжело вздохнув, девушка растворила в стакане Савларца таблетку глюкозы, выданную Грешником. Вернувшись в родной вагон, окривевший эфиоп надел черную повязку пирата и оставил рот зашитым, но заменил антисанитарийную бечевку продезинфицированной леской. Пищу он принимал через трубочку, сводя Ольгу с ума зловещим хлюпаньем, которое слишком напоминало последние дни жизни ее матери, когда женщина уже потеряла разум и способность жевать.

Ольга добавила в стакан пару витаминок, кислючих, но бодрящих, презент Святого Человека. Выпила, думая о грустном и вспоминая, как отделение вернулось "домой" — без почета и церемоний, как заведомо подозрительные личности, которые возможно присягнули всему злу мира оптом, перецеловав под хвостом чертей варпа. В остальном же как будто ничего и не произошло. Поезд надолго застрял в каком-то комплексе, очень похожем на предыдущую станцию — сплошные цеха, башни да вышки — официально для планового обслуживания реактора. Гигантский паровоз отцепили и перегнали в ангар, так что состав обездвиженно замер на запасном пути памятником самому себе. К поезду прицепили еще с десяток вагонов, словно готовилось кратное увеличение личного состава, однако в результате ни одного человека не прибавилось.

Говорили, что даже Пыхарь нашелся, он каким-то чудом выжил и, поплутав день-два в катакомбах, вышел далеко за районной чертой, сдавшись первому же патрулю. Однако разведчик пока не вернулся, видимо был под подозрением в неблагонадежности.

Боль раздражала. Она была сильной ровно настолько, чтобы с одной стороны человек не лез на стенку, с другой же — не забывал ни на минуту о печальном уделе калеки. И постоянно чесались места, где металл уходил в плоть.

— Повернись.

Это пришел Деметриус. Вооруженный дарами "госпитальерок" санитар отделения каждые три-четыре часа протирал и смазывал какими-то мазями пораженную глазницу. Это приносило некоторое облегчение, но слабо и лишь на короткое время. За спиной Деметриуса маячил высокий Крип, но в общение особо не лез, за что девушка была инквизитору немного благодарна. Говорить не хотелось. Ни с кем.

Деметриус закончил, собрал в пакет использованные тампоны и внимательно поглядел на пациентку. Девушка отвела взгляд. Санитар вздохнул и ушел к себе, не пытаясь ободрять калеку, за что подносчица тоже была признательна. Все дежурные утешалки она выучила наизусть еще у госпитальерок, слышать в очередной раз, что всего лишь глаз это малая плата за служение Богу-Императору и прочее "один раз не еретик" было бы невыносимо.

— Недорогая плата за жизнь.

— Иди в жопу, Фидус, — буркнула девушка, уставясь в клепаную сталь там, где в обычном вагоне полагалось быть окну.

Крип таки вошел и сел на скрипнувший диван против Ольги.

— Ты не знаешь слово "жопа"? — по-прежнему не оборачиваясь, уточнила девушка.

— Знаю. А еще я инквизитор. И знаю, как платят за такие… контакты, — очень серьезно отозвался Крип. — Поверь, ты отделалась очень дешево.

— Я прям рада.

— Сейчас нет. Но будешь, когда опыта прибавится.

— Возможно.

Ольге не хотелось ругаться и спорить, она рассчитывала, что Крип устанет от одностороннего общения и сам куда-нибудь пропадет.

— Поверь, это и в самом деле неплохо.

На этот раз она вообще ничего не сказала, упрямо глядя в стену под бойницей с крепко завинченными барашками винтов. Фидус, кажется, хотел еще что-то вымолвить, но тут завыла сирена. Такой звук Ольга еще не слышала, хотя вроде бы выучила назубок все сигналы бронепоезда, от авральной готовности до команды к отбою. Звук был не таким громким как боевые команды, однако, заунывным и зловещим, как шопеновский марш.

— Ого, — сказал в коридоре Доходяга.

Ольга хотела спросить, в чем дело, а затем решила, что пусть будет очередной сюрприз. Одним больше, одним меньше, ничего хорошего все равно не случится…

— Парадное надеть! — скомандовала Берта, как обычно на повышенных тонах, с торжественной мрачностью. — Все на плац, пять минут собраться!

Ольге парадной формы еще не выдали, так что подносчица ограничилась вычищенным комбезом с заклеенными прорехами. Так же облачились Крип с Деметриусом. Прочие надели уставную форму, которой обычно мало кто пользовался — кожаные ботинки, галифе, что-то вроде мундира без погон, из грубой ткани, с брезентовым поясом, воротником-стойкой и очень широкими нагрудными карманами. Головной убор смертникам Адепто Пурификатум не полагался.

При спуске по винтовой лесенке случился инцидент — на Ольгу внезапно бросился сумасшедший член команды, про которого девушка уже начала забывать. Безумец кинулся на нее из темноты, облапил и громко завопил:

— Дитя, дитя!

Ольга в свою очередь завизжала от страха, отбиваясь.

— Отвали, дурной!

Понадобилось несколько мгновений, чтобы понять — Безумец не хочет ей навредить. Тронувшийся бедолага цеплялся за девушку и буквально рыдал, повторяя одно лишь слово. Казалось, он хочет пробиться сквозь некую стену, донести очень важную мысль, дело жизни и смерти.

— Дитя… Дитя! — упорно, раз за разом повторял Безумец, хватаясь костлявыми и удивительно цепкими пальцами за ольгину одежду, разрывая плотную ткань. — Дитя!!!

Он плакал и кричал прямо в лицо девушке. Объединенными усилиями Савларца и Водилы несчастного, в конце концов, оторвали и сунули обратно в темное пространство меж уровней вагона, где Безумец обычно и скрывался.

— Господи, боже… — прошептала Ольга, прислонившись к стенке. Она чуть не перекрестилась и вовремя удержала руку.

— Он тут сам не свой, — сказал Водила, поправляя шляпу. — Как вы провалились куда-то, так и чудит. Но прежде тихо сидел. Эх… как бы в лечебницу сдать не пришлось…

Только сейчас, когда весь личный состав "Радиального-12" собрался на плацу, Ольга в полной мере оценила, какая же маленькая в самом деле команда ездит на атомном поезде. Девушке представлялось, что каждый вагон это хотя бы один танк и отделение "пехоты" плюс экипаж собственно бронепоезда. Впечатление усиливалось тщательно культивируемой замкнутостью вагонов. И только сейчас Ольга поняла, что команда БоБе, в сущности, единственная боевая единица "Радиального" Ну, еще вагон "госпитальерок", что бы это ни значило. Еще с десяток людей чисто административного аппарата во главе с комендантом, оркестр, поездная бригада с нашивками в виде расщепленного атома.

И все.

Погруженная в невеселые мысли, Ольга не сразу отметила, что со стороны дальнего ангара катят уродливую конструкцию, похожую на телегу с виселицей. Тем более, что катили со стороны незрячего глаза. Когда же заметила, спешно втянула живот, пытаясь оказаться совсем незаметной, благо ее место было в конце строя.

За конструкцией, сопровождаемый охранниками из "арбитров" понуро шагал человек в тюремной робе, сильно избитый. Ольге понадобилось несколько мгновений и ропот, скользнувший по строю, чтобы узнать Пыхаря. Разведчик — надо полагать уже бывший — едва переставлял ноги, а временами повисал на конвоирах.

Тишина воцарилась над плацем. Слабый ветер гонял снежок, морозил открытые щеки. Ольга чувствовала, как дыбом встают отрастающие волосы на макушке. Рядом сопел невысокий Плакса. Негромко запиликал горн в руках поездного трубача, второй музыкант застучал по барабану. Перед строем вышла Берта с огнеметом в руках.

"Боже мой" — только и подумала девушка, чувствуя, как дрожь расходится по телу. Ольге пришлось незаметно — во всяком случае, подносчица надеялась, что незаметно — опереться на плечо "своего" огнеметчика. Плакса тихонько сжал ее пальцы, словно призывая к осторожности и молчанию.

Комендант — высокий старик с клочковатой бородой и вислыми бакенбардами — что-то неразборчиво скомандовал. Строй еще больше подтянулся и дружно вытянул вперед подбородки. Кто-то через два-три человек от Ольги шепотом молился. Пыхаря, тем временем, затащили на повозку и приковали цепями к столбу, похожему на миниатюрную опору электропередач. Разведчик молча шевелил губами, озираясь, будто не верил, что все это происходит наяву.

Берта подкрутила регулятор и зажгла горелку. В тишине запал шипел громко и отчетливо, как разъяренная гадюка. Комендант все так же неразборчиво задвинул короткую речь. Ольга не поняла ни слова, сосредоточившись на том, чтобы не упасть на ватных, подкашивающихся ногах. Она все ждала когда, наконец, объявят, что все это суровая и справедливая демонстрация, а теперь всем разойтись, Пыхаря расковать и в казарму, на поруки. Нельзя же убить человека — сжечь к чертовой матери!!! — лишь за то, что когда все панически бежали, он свернул не туда?!

Или можно?..

Вперед вышел Священник, держа в руках библию. Монах поднял над головой священную книгу и провозгласил:

— Избранные слуги Его! Восславим нашего Владыку!

— Славим Его! — отозвался строй, набожно складывая руки.

— Этот человек проявил трусость, — зычно продолжал Священник, тыкая библией в сторону Пыхаря. — Он был облечен почетным долгом и предал доверие!

Ольге хотелось закричать в голос, что святоша рехнулся, как и все здесь, кто выровнялся в едином строю на промерзшем бетоне. Что любой мог бы оказаться на месте бедного разведчика и стоять сейчас в цепях, облизывая кровь с разбитых губ, под прицелом Берты.

Хотелось…

Плакса, будто прочитав ее мысли, крепче сжал холодные пальцы баллонщицы. Ольга качнулась и поймала взгляд Крипа, пронизывающий, упреждающий. Инквизитор едва заметно покачал головой. Девушка прикусила язык, по-настоящему, до медного привкуса во рту. Подносчица отчетливо поняла, что сейчас — и вообще, в будущем — достаточно пары неудачных слов, чтобы самой прислониться к решетчатой пирамиде из горелого металла.

— Однако грех его будет искуплен в очистительном огне! Тело распадется в прах, но душа воспарит к Императору, если будет на то милость Владыки!

— Г-г-го… пролязгала зубами Ольга, понимая, что даже слово "господи" вымолвить не в силах. И господь, которого она молила о чуде, не имеет ничего общего со злобным божеством этого мира и этих людей.

— Покайся, трус! — призвал монах, и Пыхарь, наконец, сумел выдавить несколько слов.

— Простите, — жалко, тихо просипел он, с трудом шевеля губами. — Простите… я… не хотел…

— Умри с честью, — сурово призвал Священник. — Умри с достоинством! Умри со смирением и молитвой на устах!

Он подошел к столбу и протянул книгу Пыхарю. Приговоренный с неподдельным благоговением поцеловал краешек библии. Он все время что-то бормотал, ветер доносил отдельные слова:

— Простите… милость… каюсь…

Монах отступил и кивнул Берте, подав сигнал. Конвоиры также расступились.

— Император! — во всю глотку возопил Пыхарь, гремя цепями, он держался на ногах лишь благодаря узам. — Боже, прости меня!!! Я не виноват! Я…

Наставница без лишних слов нажала рычаг, и яркая струя красного пламени окатила смертника. Жидкий прометий сразу превратил казнимого в живой факел, над плацем разнесся душераздирающий вопль сжигаемого заживо.

Здесь Ольга решила, что с нее хватит, и упала в обморок. Прямо на руки Фидусу, который успел заметить, как подламываются ноги девчонки, и выбежал из строя.

Глава 18

Бело-серая постройка высотой двенадцать этажей располагалась чуть наособицу от главного комплекса планетарного космопорта. Здание было типичным для Маяка и выделялось разве что сдержанностью декора, лаконичного даже по меркам бедного мира. Стены не украшали святые символы, сама постройка также не являлась зримым воплощением Веры в аскетическом стиле некоторых Кузен, восславлявших откровения Омниссии через геометрию и соотношение линейных размеров. Просто коробка из выбеленных инеем бетона, кирпича и стекла, лишь многочисленные антенны всевозможного калибра на крыше указывали, что это не склад или рядовое здание чиновничьего аппарата.

Именно здесь расположился штаб экспедиционного корпуса Адептус Механикус. Магосы, разумеется, одобряли зримые образы столпов доктрин Бога-Машины, но в данном случае решительно выбрали практичность и незаметность. Кирпичный ангар с крышей из рифленого металла и выкрашенными блеклой краской воротами надежно укрыл "Пса Войны", что стал вместилищем сознания Дотурова. Простые автоматы — по сути, всего лишь автономные манипуляторы технопровидцев — протянули связь и кабели питания через вентиляционные каналы, разместили контроллеры, а также примитивные коммуникаторы там, куда при всем желании не смог бы добраться человеческий инженер. Сервиторы, объединив два этажа, собрали ядро полевого когитатора, чьи операторские терминалы расползлись по зданию, словно зиготы орочьих грибниц.

Дотурову не требовались ни голографические проекторы, ни даже простые мониторы, чтобы воспринимать получаемую со всей планеты информацию. Данные напрямую загружались через инфодиоды в бортовые датабанки титана, откуда считывались виртуальными коннекторами марсианина. Образ застуженной планеты в сознании Лексик Аркануса был окружен множеством ветвящихся графов. Скользя по ним, можно было узнать буквально все, что так или иначе было зафиксировано хотя бы одним датчиком или контроллером — начиная от траекторий движения любого из восьми тысяч двухсот семидесяти спутников и заканчивая недельными колебаниями цен на шерсть диких муффало у экспедиционеров СПО северного континента.

Подобную информацию чиновники Администратума в подавляющем большинстве игнорировали, воспринимая как бесполезную. Несовершенство человеческого мозга, пусть даже и усиленного имплантатами Механикус, не позволяло оценивать и перерабатывать такие объемы данных. Многие радикалы считали подобную ограниченность симптомом тяжелого недуга, признаком изначальной ущербности Империума и его управляющих шестеренок. Другие указывали, что разумное округление параметров вкупе с использованием вероятностных моделей позволяет достаточно эффективно управлять огромнейшими социальными структурами. Там, где Механикус сознательно шли на дробление и сокращение объемов своих административных единиц, Администратум управлял секторами из сотен тысяч звездных систем, обладая возможностью при необходимости концентрировать поистине грандиозные силы.

И то, что сейчас это могущество могло оказаться бесполезным, не было ошибкой или просчетом. У каждого инструмента есть свои пределы эффективности и свои сферы применения. Пришедшая из глубины тысячелетий истина про гидравлический пресс и квантовый дефектоскоп была тому лишь подтверждением. Сила Человечества заключалась в вариативности, в наличии инструментария для решения любой возможной задачи.

Таков был истинный смысл Олимпийского Договора.

Внимание Дотурова разделялось на тысячи параллельных процессов, которые в свою очередь ветвились — непредсказуемо и хаотично с точки зрения стороннего наблюдателя. Ни один бит полезных данных не мог проскочить мимо пристального внимания марсианина. Дотурову подумалось, что подобная эффективность, ныне доступная лишь единицам из высшей иерархии Марса, когда-то была обыденностью для Извращенного Интеллекта времен Темной Эры Технологий. Главным эволюционным преимуществом и одновременно главной же уязвимостью.

"Те, кто стремятся лишь к машинному совершенству, игнорируют тот бесспорный факт, что искусственный интеллект проиграл в глобальном соперничестве, несмотря на его видимое превосходство", — отметил марсианин. — "Стремление полностью уподобиться проигравшей стороне ведет к неизбежному поражению. Ибо разум без души суть безусловная ересь".

— Принцепсы запрашивают схемы выдвижения, — пришло сообщение от логиса Тэты.

Сознание Дотурова скользнуло вверх по логическим цепочкам, сводя обработанные данные в единую картину. Образ планеты покрылся дополнительными отметками, подобно кровососущим мелким насекомым, что роятся вокруг северных муффало в поисках участков, не покрытых толстой шерстью. Безусловно, дополнительный анализ дал бы еще большую точность, и, в конечном итоге, безошибочно указал бы единственную точку пространства, где (возможно) произойдет слияние Имматериума с реальным пространством, но время… Время принятия решения всегда являлось столь же важным ограничителем, как и доступные ресурсы.

— Первая манипула — "Арбогаст", "Дюгем", "Конн", "Лиссажу" и "Потенот" — остается на прикрытии космопорта. В резерве манипулы — "Киллинг". Вторая манипула — "Бессель", "Дирихле", "Крелль", "Рунге" и "Цермело" — выдвигаются в округ Лерке. Резерв второй манипулы — "Кроновер". Легион "Этвеш" размещается на базах снабжения по указанному периметру. Геллер-дроны распределяются по центуриям легиона, в оперативном подчинении трибунов. Следует достичь полной готовности к блокировке столицы и порта в течение сорока часов с момента получения сигнала.

— Ожидается бунт в городе?

Дотуров отправил логису зашифрованный инфодамп с экстрактом прегрешений планетарного управления. Незаконные финансовые операции, объявления на закрытых каналах, порнография, наркотики, запрещенные услуги — все то, что неизбежно прорастает в тени любого человеческого сообщества с момента его возникновения.

— Это стандартный фон высокоорганизованной преступности в обществе сегментарного типа с элементами поликратии, — ознакомившись с данными, логис позволил себе возражение. — Однако нет ни малейших оснований полагать, что здесь существует сколь-нибудь значимая оппозиция, готовая бросить вызов законным властям Империума. Вы полагаете, аналитические системы Администратума упустили нечто существенное?

Формируя ответ логису, Дотуров параллельно задумался над философским аспектом проблемы анализа данных.

Когитаторы Извращенного Интеллекта были недостижимой вершиной развития вычислителей, но даже тогда чутье людей определенного склада и принимаемые ими решения зачастую превосходили возможности машинных миров. Ибо в условиях кризиса всегда присутствует "момент прыжка" в темное будущее, которое даже искусственный разум не в состоянии адекватно прогнозировать. Да, на основании данных о прошлом и настоящем когитатор с более-менее приемлемой вероятностью моделирует будущее. Принимая решение на основании представленных когитатором данных, оператор меняет процесс развития ситуации, а, следовательно, и распределение вероятностей. Производится новый расчет, делается новый прогноз, который подсказывает направление иного выбора. Определить это направление удается методом последовательного приближения зигзагообразно, по типу "броуновского движения", что в конечном итоге приводит к выбору "наилучшей из всех возможных" ситуаций.

Но в ряде случаев то, что люди называют "чутьем", обнаруживает "ближайший путь" быстрее и точнее. В этом случае потери, как правило, сводятся к минимуму. Действительность состоит из бесчисленного множества больших и малых, отличных по амплитуде и скорости явлений, которые, взаимно влияя друг на друга, образуют гигантскую систему непредставимой сложности. Ни в один вычислитель никогда не получится вложить все возможные и учитываемые составляющие действительности. А если все же подобное и случится, все равно останутся непредсказуемые темные области непросчитываемых эксцессов, как на это указывает "демон Лапласа".

Но не сегодня.

Дотуров выслал Персею следующий инфодамп. Данные астропатов, сопряженные с докладами арбитраторов, отчетами следователей инквизиции, шесть раз посещавших систему за последние два столетия, визуальными образами Навис Нобилитэ и моделями угроз Адептус Астра Телепатика.

— Сопряжение Имматериума?

— Верно.

— Непредсказуемые последствия?

— Предсказуемые при наличии соответствующего массива вводных, которым на данный момент мы не располагаем. Поэтому ограничимся констатацией "неизбежно разрушительные".

— Мегаполис будет эвакуирован? — настойчиво интересовался Тэта.

— Только после начала сопряжения. Есть достаточно оснований полагать, что конкретные параметры рассматриваемого события могут иметь заметные отклонения, обусловленные целенаправленными действиями отступников. И, поскольку у отступников существует возможность адаптировать свою стратегию, исходя из предполагаемого противодействия — силы Механикус будут ждать. Незримо для возможных инфильтраторов в структурах Администратума.

— Нужно ли быть готовым к противодействию Темным?

— Я не встречал техноеретиков, способных избежать моего внимания. И сейчас их не наблюдаю.

— Я поставлю этой задаче средний приоритет, — отметил Персей Тэта. — В течение ста сорока минут "Кроновер" будет подготовлен к выдвижению.

Дотуров был доволен. Его протеже не стал отбрасывать маловероятную опасность на основании утверждения высокопоставленного магоса, однако и не выделил на противодействие ей слишком много ресурсов, отвлекая их в ущерб основным задачам. Возможно, по результатам операции Тэта покажет себя достаточно эффективным, чтобы польза от его существования превысила возможные издержки.

Величественные титаны Магнос Омикрона выстроились вдоль магистрального шоссе единой стеной. С орудийных приводов "Псов войны" не свисали военные флаги, привычные по официальным пиктам и торжественным выпускам дозволенных имперских новостей. Отсутствовала символика, долженствующая обозначать типы богоподобных машин, их манипулы, триумфальные знамена победоносных кампаний и число побед. Высадившиеся на 140101-55524-Р54024-52928П10 титаны еще не познали ярости схваток и упоения боем. И более того — формально они даже не входили в состав какого-либо Легио. Двенадцать "Псов войны", реквестированных Дотуровым, оставались лишенным имени оперативным подразделением Коллегии Титаники.

С определенной точки зрения решение Лексик Аркануса определялось как вопиющее нарушение протоколов. Выдвижение манипул Коллегии без пешего прикрытия сектуриев было не дозволено в мирное время и категорически запрещено во время войны. Как гигантский зверь может быть ужален роем ничтожных по отдельности насекомых, так и внезапные нападения тяжеловооруженной пехоты на близком расстоянии представляют немалую угрозу для титанов. Однако формальный девятисоткилометровый марш второй манипулы до Лерке был заявлен как "цикл полевых испытаний" в нейтральном окружении, а во всем секторе не было никого, кто мог бы оспорить решение Дотурова.

Орудийные конечности каждого второго "Пса" синхронно опустились. Над покрытой изморозью степью разнеслась протяжная сирена, казалось, чахлый кустарник дрогнул в ужасе, тряся колючками. Шесть напоминающих бескрылых птиц машин приподнялись на сгибающихся назад ногах и дружно шагнули вперед, сотрясая мерзлую почву, вздымая клубы снега. Рев восторженной толпы со стороны города и порта, казалось, заполнил все пространство. Божественные машины Марса ступали по земле Маяка, и это значило, что планета в безопасности.

Выступившие вперед "Псы" разошлись, напоминая хищных ящеров, ищущих след жертвы, а затем гигантскими шагами двинулись вперед, невероятно ловкие и быстрые для машины таких размеров.

Шесть титанов неслись по припорошенной снегом степи на скорости около сорока-пятидесяти километров в час. Конечно, слово "неслись" может показаться неуместным для описания машин, каждая из которых поднимается на высоту до пятнадцати метров и весит без малого пятьсот тонн. Могущество и величие Марса неоспоримы, но законы физики властвуют даже над его творениями. Но все же… со стороны казалось, что на титанов не распространяются ограничения, накладываемые массой и инерцией. Перемещения "Псов" отличались идеальной точностью, плавной замедленностью, которая превращала движение в танец, восторженный гимн динамике и координации.

Маршрут был проложен вдали от основных транспортных артерий и населенных пунктов. Именно здесь, на пустых равнинах, вдали от сторонних взглядов и камер, от присмотра сервиторов и секутариев, предстояло свершиться еще одному чуду Бога-Машины.

Шедший впереди "Крелль", при каждом шаге выбивавший из почвы тонны промороженной пыли, внезапно развернул корпус, наводясь на "Кроновер", избранный Дотуровым. Одновременно с этим провернулся блок стволов турболазера, обозначая готовность к атаке. Движения корпуса и ходовой части не совпадали, запутывая оппонента.

Впрочем, Дотуров, предвидя этот маневр, отреагировал уже в тот момент, когда "Крелль" начал немотивированный разворот. Продолжая шаг, "Кроновер" глубоко присел, сгибая ноги суставами назад, и мощным прыжком ушел в сторону. Уже в тяжеловесном полете мегаболтер Дотурова нашел противника и поразил его тридцатью восемью снарядами в уязвимое место, где поля двух пустотных генераторов накладывались друг на друга, образуя нестабильную зону перекрытия.

Условно поразил.

Титаны перемещались медленно с точки зрения людей, и невероятно точно, грациозно для гигантов такого размера и веса. Земля содрогалась под железной поступью, и, казалось, даже воздух звенит от интенсивности радиообмена в ходе учебного боя. Дотуров наслаждался каждой миллисекундой, и огорчало его лишь то, что вряд ли кто-то из экипажей осознавал истину: подлинное рождение их титанов происходило не в цехах и плавильнях Магноса Омикрона, но здесь и сейчас.

Новорожденные Духи "Псов", осознавшие себя воплощенными в металле, керамике и пламени вещественных тел, наконец, получили биты настоящего опыта, первого в начале славной жизни. Того самого, что будет умножаться при каждой схватке, так, чтобы спустя многие века принцепсы и модерати назвали его Тенью, отзвуком собственных желаний богоподобной машины. Лексик Арканус с кристальной ясностью воспринимал тело "Кроновера", по сути Дотуров и был сейчас титаном. Он ощущал частью себя вес боезапаса в автоматах заряжания мегаболтера, неслышимый человеческим ухом шорох снега и песка по корпусу, даже пульс сидевшего в кокпите модерати Персея Тэты. Дотуров слышал безмозглый речитатив орудийных сервиторов, подключенных проводами к "рукам" титана, и нескончаемое медитативное бдение доверенного технопровидца в бронированной рубке контроля реактора. Чувствовал ритмичную пульсацию силовой установки и ледяной поток системы охлаждения турболазера. Бегущий луч ауспекса подсвечивал пятерку остальных "Псов войны", а собственный датабанк просчитывал их наиболее вероятные маневры.

В чем-то подобные молодым хищникам, божественные машины учились, нарабатывали то, что у биологических организмов называлось "инстинктами". Они эмулировали внезапные атаки друг на друга, нападения из засады, одиночную и парную охоту, фиксируя свои и чужие успехи, а также неудачи без риска навсегда потерять всю зафиксированную информацию. Дотуров уже много лет не управлял боевыми машинами, но его недостижимое для прочих экипажей слияние с титаном, а главное — опыт! — позволяли с легкостью одерживать победы в схватках один-на-один или двое-на-одного. В этом не было самолюбования или мелочного утверждения, наоборот, Лексик Арканус щедро делился информацией, демонстрируя тактические схемы высокой сложности.

Принцепсы "Бесселя", "Дирихле", "Крелля", "Рунге" и "Цермело" быстро перешли к отработке загона противника всей манипулой, координируя интенсивные перемещения и взаимное прикрытие огнем. Лишь огромный опыт позволил Дотурову одержать над объединенным противником верх два раза в двадцати одной попытке. Неизвестный принцепс, который якобы управлял сейчас "Кроновером", снискал глубочайшее уважение остальных экипажей и почтительное внимание духов машин.

До округа Лерке оставалось восемьсот тридцать километров, манипула закончила первый акт учебных боев и перестроилась в походный строй, двумя колоннами с выдвинутым вперед охранением. Дотуров подумал, что в технической стагнации есть своя прелесть и неоспоримая выгода — навыки, обретенные тысячелетия назад, не устаревают, а лишь становятся лучше, как хорошо выдержанный алкоголь. Через сто километров быстрого марша учения возобновились, моделируя внезапную атаку. "Кроновер" снова "напал", расстреливая противников буквально в упор.

— Есть один аспект реализуемого плана, доступное обоснование которого, на мой взгляд, является недостаточным, — сообщил логис Тэта. — Для более эффективного выполнения порученных мне задач, я бы хотел получить дополнительную информацию.

— Принимается.

— Мое непонимание касается изъятия послушника Службы очищения, известной как "Ольга".

Имей сейчас Дотуров тело и лицо с возможностью отображения мимики, он улыбнулся бы, оценив тонкость Тэты. Логис использовал формулировку, которая формально отображала непонимание и сомнение, однако изящно подчеркивала приоритет именно недостаточной информации. Этакое "я мог бы справиться лучше, если бы вы…", однако лишенное даже тени упрека.

— Безусловно, она показала высочайшую эффективность при работе с когитатором, — продолжил Тэта. — Но все ее действия были запротоколированы и досконально исследованы. Неужели полученных данных недостаточно для перевода в шаблоны общения и общего повышения эффективности?

— Достаточно.

Дотуров сделал паузу почти в пять секунд — очень, очень много для информационного обмена, посредством которого велся "разговор". Будь это общение рядовых людей, аналогом служило бы что-то наподобие "помолчал, встал, походил вокруг стола, налил рюмку и задумчиво посмотрел в окно". Но Тэта стоически выдерживал паузу, демонстрируя похвальное терпение, и Дотуров продолжил:

— Парламент склоняется к тому, что ценность Ольги не только и не столько в продемонстрированных ею навыках. При очень высоком уровне когнитивных способностей и гибкости мышления, она способна дать Марсу новые аспекты понимания Омниссии.

— Боюсь, подобная аргументация… на мой взгляд недостаточно устойчива.

— Я пришел к выводу, что для истинного понимания моих мотивов — мотивов, принятых и одобренных Парламентом — тебе необходимо узнать ряд фактов из прошлого. Получить опосредованный опыт, который последнюю тысячу лет многие в гордыне своей предпочитают игнорировать.

— Приложу все возможные усилия, чтобы не допустить их ошибки, — Персей Тэта был абсолютно серьезен.

— Я не застал времена Ереси Хоруса, разрушившей Империум, равно как и зарождение Великой Схизмы, — сказал Дотуров. — Но я видел непосредственно Схизму. Я увидел свет родной звезды спустя восемьдесят лет после того, как легионы Отступников были изгнаны из Солнечной системы. Родился среди тех, чья Кузня была разрушена до основания, а доброе имя обращено в пепел. По большому счету мы превратились в одичавшее племя, что забыло прошлое и не стремилось к будущему.

— Вы жили в руинах Кузни? Но если реакторы были уничтожены, то как работали гидропонные комплексы, опреснители и системы термоконтроля?

— Разве Путь Машины не бинарен? — встречный вопрос Дотурова был пронизан доброжелательной иронией. — Разве не учит нас Омниссия, что без разрушения нет совершенствования, а все уничтоженное может быть восстановлено и улучшено во славу Его?

Тэта пристыженно молчал, внемля.

— Нашим оплотом было старое убежище, — пояснил Лексик Арканус. — Скорее даже небольшой склад, созданный когда-то для снабжения разведывательных партий. Чтобы добраться до него от руин Кузни, было необходимо пройти по руслу ручья, что проложил себе путь через гору.

Сознание, существовавшее только в виде квантовых запутанностей, наполнявших вычислители титана, позволяло вести разговоры параллельно с решением основных задач. Как раз сейчас "Крелль" и "Цермело" пытались условно вывести из строя ходовую часть "Кроновера".

— Моей основной задачей была доставка строительных материалов. В трехстах шестнадцати метрах от входа в тоннель находились руины исследовательского блока Магос Биологис. Оборудование давно было расхищено или уничтожено, но стены, сложенные из хемогенного известняка, хорошо поддавались ультразвуковому резаку. Сервиторы нарезали блоки, которые грузили на поддоны, а я проводил их по ручью. Однообразный и монотонный труд, оставлявший много следов. Но эти блоки шли на ремонт, термоизоляцию и укрепление стен, благодаря чему в убежище можно было поддерживать приемлемый температурный режим и при необходимости пережить серьезную бомбардировку. Иногда в руинах мы обнаруживали крупные металлические структуры, их приходилось разбирать плазменными резаками, но в результате металлов у нас было достаточно.

Мне было пятнадцать лет, когда нас выследили рейдеры. Разумеется, краулер не мог пройти по ручью, поэтому отступники шли налегке. Они оказались чрезвычайно самоуверенны, полагая, что боевые импланты, встроенные ауспексы и дальнобойное оружие обеспечат победу. Но в узких обледенелых проходах простой виброрезак становится не менее опасен, чем биокодированный стаббер. Помимо этого, когда удалось достать несколько батарей с песчаного краулера отщепенцев, мы разместили в тоннеле два блока автономных болтеров.

— Не следует пренебрегать опасностью, которая может исходить от живых сложных организмов, — согласился Персей. — Биоформы Катачана яркое тому подтверждение.

— Это верно. Таким образом, обладая формальным превосходством, отступники потеряли свое преимущество, а затем и жизнь. Наша группа получила ядерные батареи, когитаторы, некоторое количество исправных сервоприводов и механизмов. Именно они позволили нам спустя шесть лет обнаружить и расконсервировать криолабораторию — последнюю, что сохранила работоспособность в развалинах уничтоженной Кузни. Один из магосов, которых мы достали из саркофагов, был заморожен еще до Олимпийского договора. Его знания оказались поистине бесценными, и позволили восстановить нас. А мне — увидеть истинный путь. Ибо человеческий разум, пусть и сформированный вне пределов культа Машины, способен на великое подвижничество в поиске Знания.

Тэта задумался над формулировкой "восстановить нас", она была весьма непроста и позволяла множество толкований.

— Но разве вы и так не были посвященным в дело Омниссии? — спросил он, в конце концов.

— Я имею в виду карьеру Биологис. Много веков я специализировался на изучении высшей нервной деятельности.

Логису понадобилось немало времени, чтобы осознать полученную информацию.

— Я полагал, что ваш путь начинался иначе. Инфокузнец-программист… Это кажется более естественным для того, кто возвысился до существования в виде чистого сознания.

— И соответственно мое отношение к лишенным благословения Бога-Машины гражданам Империума представлялось тебе ошибкой, девиацией формирования сознания?

— Нестандартным способом глубокого поведенческого анализа, — дипломатично ответил Тэта.

— Бинарность, — назидательно повторил Дотуров. — То, что люди называют "единством противоположностей", союзом тьмы и света, которые существуют лишь во взаимосвязи, порождая друг друга. Именно глубокое понимание людей, процессов биологических конструктов, этих довольно грубых, но при том невероятно эффективно самоадаптирующихся и самонастраивающихся структур, позволило мне возглавить проект, результатом которого стала технология полного переноса сознания на машинные носители. То есть сделать еще один шаг в служении Омниссии.

— По сути, вы сами есть и служение Механикус, и воплощение оного, — констатировал Тэта. — Это также интересный аспект бинарности.

— Верно. Когда-то считалось, что математика отрицает философию, но это была ошибка. С высоты моего служения я вижу, что предписанное Истинами стремление к упрощению, к сегментации составных структур знания многих из нас ведет по ошибочному пути примитивизации, к игнорированию целых областей знания!

— И как результат — к техноереси? — рискнул предположить Тэта.

— Именно. Когда магос начинает отбрасывать те факты, что не укладываются в удобную ему теорию, он искажает учение Омниссии. Искажение ведет к девиации, девиация толкает к ереси. В этом принципиальное отличие пути Омнисии от примитивных религий. Они вынужденно апеллируют к мистическим сущностям, отрицают логику и требуют слепого принятия догматов. Мы же отрицаем непроверенное знание, лишь строгая и взвешенная истина приближает нас к Богу Машине.

Персей задумался. Полученное знание следовало детально проанализировать и учесть для дальнейшей работы.

— Правильно ли я понимаю, речь сейчас идет о том, что люди назвали бы "притоком свежей крови"? — осторожно спросил Тэта. — Умножение генетического разнообразия с целью избежать застоя и вырождения в замкнутых биосистемах? Ценность Ольги не только в том, что ей благоволил священный когитатор, но и в том, что она иная? Ее способ познания мира и анализа при всей кажущейся наивности сформирован в других условиях, он выходит за рамки наших паттернов обработки информации. Тщательно исследовав ее модель поведения и мышления, мы тем самым откроем новый аспект познания мира и служения Омниссии?

— На этот вопрос я предоставлю тебе найти ответ самостоятельно, — с той же иронией отозвался Дотуров, в то же время исполняя головоломный маневр с шагом вбок, разворотом корпуса на сорок пять градусов и приседанием. "Кроновер" пропустил над сплющенным, как черепаший панцирь, корпусом условную очередь болтерных снарядов и одновременно встал так, что теперь ближайший "вражеский" титан перекрывал своим линию огня. Параллельно с действием Дотуров отправил в общую инфосеть манипулы пакет данных, который расшифровывался как хищное напутствие "всегда выбирай и бей отбившегося от основной группы, прикрывайся его корпусом" плюс набор инструкций, как это делать наилучшим образом.

— И, возвращаясь к исходному вопросу, — продолжил Лексик. — Дай оценку тому факту, что выбранный техноадепт Дженнифер Вакруфманн в настоящее время отсматривает эпизоды "Рыцарей мира Зуэн"?

— Я полагаю, общее ознакомление с развлекательным контентом станет более удобным предметом для разговора с Ольгой, нежели обсуждение аспектов тензорного анализа, — почти не задумываясь, вынес Тэта свой вердикт.

Дотуров снова подумал, что иногда чистому сознанию все же не хватает лица. Увы, никакая цифровая эмуляция не в состоянии передать все богатство, казалось бы, такого примитивного действия как человеческая улыбка.

Загрузка...