ЭРКЮЛЬ ПУАРО

ЧЁРНАЯ СМОРОДИНА Four and Twenty Blackbirds

Эркюль Пуаро обедал со своим другом Генри Боннингтоном в ресторане «Гэллант Эндевор» на шоссе Кингз-роуд в Челси.

Мистер Боннингтон любил этот ресторан. Ему нравилась царящая там атмосфера праздности, нравилось, что там подают «простую английскую» пищу, а не «кучу непонятно как приготовленных блюд».

Он обожал рассказывать своим сотрапезникам об актерах и художниках, наведывавшихся в этот ресторан, и всегда предлагал им полистать книгу визитеров, где красовались автографы знаменитостей.

Сам мистер Боннингтон не имел ни малейшей склонности к искусству, но умел восхищаться талантами других.

Молли, симпатичная официантка, поздоровалась с ним как со старым другом. Она была очень горда тем, что помнила, какие блюда предпочитают ее постоянные клиенты и какие не любят.

– Добрый вечер, сэр, – произнесла она, когда мужчины уселись за угловым столиком. – Вам повезло. Сегодня у нас индюшка с орехами – это ведь ваше любимое блюдо? К тому же есть прекрасный «Стилтон». Вы начнете с супа или с рыбы?

Мистер Боннингтон ничего ей не ответил, выжидая, что скажет его друг. Тот внимательно изучал меню. Мистер Боннингтон счел своим долгом предупредить:

– Тут вы не сыщете никаких французских изысков. Настоящая английская кухня, причем отменного качества.

– Ну и прекрасно! – театрально взмахнув рукой, воскликнул Пуаро. – Я полностью полагаюсь на ваш выбор.

– Ну если так, хм... – Мистер Боннингтон смущенно закашлялся.

Когда заказ после долгих раздумий был сделан и выбрано соответствующее блюдам вино, мистер Боннингтон со вздохом откинулся на стуле и, посмотрев вслед удаляющейся Молли, развернул салфетку.

– Милая девушка, – с одобрением проговорил он. – А в юности была просто красавица. Ее обожали рисовать художники. Она понимает толк в еде, а это даже важнее, чем приятная мордашка. Как правило, женщины к этому равнодушны к еде. Многие из них, отправившись с приятелем в ресторан, даже не замечают, что у них на тарелке. Если женщина влюблена, она не думает, что заказать, а заказывает первое, на что упадет ее взгляд.

Эркюль Пуаро покачал головой:

– C'est terrible[170].

– Благодарение Господу, мужчины не таковы! – самодовольно произнес мистер Боннингтон.

– Все без исключения? – спросил Пуаро, и глаза его лукаво заблестели.

– Ну, разве что, когда молоды, – уступил мистер Боннингтон. – Сосунки. Взгляните на нынешнюю молодежь – никакой выдержки, никакого мужества – ни у кого из них! Я их презираю, а они, – добавил он с подчеркнутой холодностью, – наверное, презирают меня. Возможно, они правы! Но послушаешь рассуждения некоторых молодых – и что, оказывается, у них на уме? Что никто старше шестидесяти не имеет права на жизнь. Невольно задумаешься, сколько же из них помогло своим престарелым родственникам покинуть этот мир.

– Вполне возможно, – сказал Эркюль Пуаро, – что именно так и обстоит дело.

– Хорошенькие же у вас мысли, Пуаро. Похоже, работа в полиции лишила вас идеалов.

Эркюль Пуаро улыбнулся.

– Tout de même, – сказал он, – было бы интересно составить список людей – старше шестидесяти, скончавшихся в результате несчастного случая. Уверяю вас, это навело бы на весьма любопытные мысли.

– Ваша беда в том, что вы всюду ищете преступление, а его незачем искать, оно и само объявится.

– Прошу прощения, – сказал Пуаро, – я, кажется, опять – как это у вас говорится – сел на любимого конька? Лучше, друг мой, расскажите о ваших проблемах. Как ваши дела?

– Сплошное безобразие! – сказал мистер Боннингтон. – Таков нынешний мир. Слишком много всякого безобразия, слишком много красивых слов. Красивые слова помогают скрывать грязь! Как густой мучной соус скрывает тот факт, что рыба под ним не лучшего качества! Дайте мне просто филе и никакого паршивого соуса.

В этот момент Молли принесла ему филе, и он одобрительно пробормотал:

– Ты знаешь, что я люблю, моя девочка.

– Так ведь вы наш постоянный посетитель, не правда ли, сэр? Так что я должна это знать.

Эркюль Пуаро спросил:

– Разве ваши посетители всегда заказывают одно и то же? Неужели им не хочется попробовать что-нибудь новенькое?

– Только не джентльменам, сэр. Леди, те любят попробовать что-то новенькое, а джентльмены всегда хотят одно и то же.

– Ну, что я вам говорил? – проворчал Боннингтон. – Во всем, что касается еды, на женщин полагаться нельзя!

Он оглядел ресторан.

– Тут презабавное место. Видите бородатого чудака в углу? Молли скажет вам, что он всегда обедает здесь по вторникам и четвергам. Он ходит сюда уже лет десять – в некотором роде местная достопримечательность. Но до сих пор никто не знает ни его имени, ни где он живет, ни чем занимается. Довольно странно, ведь правда?

Когда официантка принесла им по порции индейки, мистер Боннингтон сказал:

– Я вижу, ваш Пунктуальный Старичок все еще ходит сюда.

– Совершенно верно, сэр. Его дни – вторник и четверг. Правда, на прошлой неделе он вдруг пришел в понедельник! Это выбило меня из колеи! Я решила, что перепутала дни. Но на следующий день он тоже пришел, так что, скорее всего, в понедельник у него было внеплановое посещение.

– Отклонение от привычного распорядка, – пробормотал Пуаро. – Интересно, с чем это было связано?

– Сэр, если вас интересует мое мнение, то думаю, что он был чем-то расстроен или обеспокоен.

– Почему вы так решили? Он себя как-то странно вел?

– Нет, сэр, не то чтобы странно. Он был такой же тихий, как всегда. Никогда слова не скажет, кроме «Добрый вечер». Если что и было странным, так это его заказ.

– Его заказ?

– Боюсь, что вы, джентльмены, будете надо мной смеяться. – Молли покраснела. – Но когда джентльмен ходит сюда больше десяти лет, вы, естественно, хорошо знаете, что он любит, а что – нет. Он терпеть не мог пудинга с почками и черной смородины, и не припомню, чтобы он заказывал густой суп. Но в тот понедельник заказал густой томатный суп, бифштекс, пудинг с почками и пирог с черной смородиной! Похоже, что он просто не замечал, что заказывал!

– В самом деле? – произнес Эркюль Пуаро. – Я нахожу все это весьма интересным.

Молли удовлетворенно взглянула на них и удалилась.

– Ну, Пуаро, – посмеиваясь, произнес Генри Боннингтон. – Хотелось бы услышать, что вы об этом думаете.

– Я бы предпочел сначала услышать ваше мнение.

– Хотите сделать из меня Ватсона? Ладно, старик отправился к врачу, а врач поменял ему диету.

– Порекомендовал густой томатный суп, бифштекс, пудинг с почками и пирог с черной смородиной? Не могу представить себе, чтобы кто-нибудь мог такое прописать.

– Напрасно, старина. Доктора могут посоветовать что угодно.

– Это единственное, что вам пришло в голову?

Генри Боннингтон почесал за ухом:

– Ну, если говорить серьезно, я думаю, что существует единственно возможное объяснение. Наш чудак был во власти каких-то свалившихся на него проблем. Он был так поглощен ими, что ему было не до обеда. Ну и случайно заказал даже то, чего терпеть не мог. Бедняга...

Он немного помолчал, затем добавил:

– Вы мне, конечно, скажете, что знаете, о чем думал этот человек. Что он обдумывал план убийства, ни больше ни меньше.

И он засмеялся собственной шутке.

Но Эркюль Пуаро не поддержал его. Он признавался впоследствии, что в тот момент был серьезно обеспокоен и что до сих пор клянет себя, что не предугадал тогда, чем все это может кончиться. Но друзья в один голос уверяют его, что предугадать дальнейшее развитие событий на основании имеющейся у него на тот момент информации было практически невозможно.

Недели через три Эркюль Пуаро и Боннингтон снова встретились – на этот раз в метро.

Они кивнули друг другу, продолжая держаться за ремни в качающемся из стороны в сторону вагоне. И только на «Пикадилли-Серкус», когда многие вышли, они сели на освободившиеся места в углу, где им никто не мог помешать.

– Так-то оно лучше, – пробормотал Боннингтон, – какие все-таки люди избалованные создания. Говорят им: ходите больше пешком, так нет, всё норовят проехаться! Совершенно не думают о здоровье.

– Человек живет сегодняшним днем, – пожал плечами Пуаро, – и совсем не думает о том, что будет завтра.

– Это точно. Сегодня ты радуешься жизни, а завтра, глядишь... – произнес мистер Боннингтон с какой-то мрачной удовлетворенностью. – Да, кстати, помните того старичка из «Гэллант Эндевор»? Не удивлюсь, если он уже ушел в мир иной. Он уже не заходил в ресторан целую неделю. Молли страшно переживает по этому поводу.

Эркюль Пуаро даже привстал, в глазах его вспыхнули зеленые искры.

– Неужто целую неделю? – спросил он. – Целую неделю?

Боннингтон сказал:

– Помните, я говорил, что, может быть, старик ходил к врачу и тот предписал ему диету? Насчет диеты – это, конечно, ерунда, но я не удивлюсь, если он действительно был у врача и тот поставил ему смертельный диагноз. Потому-то он и заказывал все подряд – мысли его в это время были в другом месте. Потрясение было столь сильным, что он раньше времени покинул наш бренный мир. Врачи все-таки должны быть потактичней с пациентами.

– Обычно они очень тактичны, – заметил Пуаро.

– Ну вот и моя остановка, – сказал мистер Боннингтон. – До свидания. Вряд ли мы теперь когда-нибудь узнаем хотя бы имя этого бедолаги. Забавно устроен этот мир.

И он поспешил на выход.

Эркюль Пуаро сидел нахмурившись. Похоже, он не находил этот мир забавным. Придя домой, он тотчас дал своему верному дворецкому несколько указаний.

Эркюль Пуаро водил пальцем по списку фамилий. Это был список людей, умерших в последнее время.

Палец Пуаро остановился на одной фамилии.

– Генри Гаскойн. Шестьдесят девять лет. Что ж, начнем с него.

Через несколько часов Эркюль Пуаро уже сидел в кабинете доктора МакЭндрю на Кингз-роуд. Доктор МакЭндрю был высоким рыжеволосым шотландцем, с умным живым лицом.

– Гаскойн? – проговорил он. – Да, припоминаю. Чудаковатый такой старик. Он жил в одном из тех допотопных домов, которые сейчас сносят, чтобы очистить место для застройки новых кварталов. Он не был моим пациентом, но я знал его. Первым почувствовал неладное молочник. Никто не забирал бутылки с молоком, которые он оставлял на крылечке. В конце концов соседи послали за полицией. Они взломали дверь и обнаружили старика в холле. Он свалился с лестницы и сломал себе шею. На нем был старый халат с рваным поясом – возможно, он запутался в его полах и упал.

– Понятно, – сказал Эркюль Пуаро. – Это был просто несчастный случай.

– Совершенно верно.

– У него были родственники?

– Племянник, сын его сестры. Он приезжал проведать дядюшку раз в месяц. Его фамилия Лорример, Джордж Лорример. Он сам врач. Живет в Уимблдоне.

– Сколько времени он пролежал в холле?

– Ага! – сказал доктор МакЭндрю. – Вот мы и перешли к официальным вопросам. Не меньше сорока восьми часов и не больше семидесяти двух. Его нашли шестого утром. Но, как выяснилось, можно было установить более точное время. В кармане халата покойного было найдено письмо, написанное третьего и отправленное из Уимблдона в тот же день после обеда. Судя по штемпелю, оно пришло в девять двадцать вечера. Это позволяет предположить, что смерть наступила третьего после девяти двадцати. Это подтверждает состояние его желудка и степень разложения трупа. Старик ел за два часа до смерти. Я проводил вскрытие шестого утром. По моему заключению смерть произошла за двое с половиною суток до этого, что-нибудь около десяти часов вечера.

– Похоже, все состыкуется. Скажите, когда его последний раз видели живым?

– В тот же вечер третьего, это был четверг, на Кингз-роуд, – он обедал в ресторане «Гэллант Эндевор» в семь тридцать. Кажется, он всегда там обедал по четвергам.

– У него были другие родственники? Или только этот племянник?

– Еще был брат-близнец. Их жизнь сложилась довольно странно. Они не встречались много лет. Видите ли, в юности Генри был артистом, правда, весьма бездарным. Второй брат, Энтони Гаскойн, тоже был артистом, но, женившись на богатой женщине, покончил с актерской карьерой. Братья по этому поводу поругались и, насколько я понимаю, больше не виделись. Но самое странное, что умерли они в один день. Энтони Гаскойн оставил этот бренный мир тоже третьего числа, в три часа дня. Я и раньше слышал историю о близнецах, в один день покинувших наш грешный мир, находясь при этом в совершенно разных местах. Возможно, что все это, конечно, просто совпадение, но таковы факты.

– А жена брата жива?

– Нет, она умерла несколько лет тому назад.

– Где жил Энтони Гаскойн?

– У него был дом на Кингстон-Хилл. По словам доктора Лорримера, он жил затворником.

Эркюль Пуаро задумчиво кивнул.

Шотландец бросил на него пытливый взгляд.

– О чем вы подумали, мосье Пуаро? – грубовато спросил он. – Я ответил на ваши вопросы. Это был мой долг, поскольку вы предъявили удостоверение. Но ведь, в сущности, я нахожусь в полнейшем неведении...

Пуаро медленно проговорил:

– Вы думаете, что это смерть в результате несчастного случая. Мое мнение не менее тривиально – его просто столкнули с лестницы.

Доктор МакЭндрю озадаченно взглянул на Пуаро.

– Другими словами – убийство! У вас есть какие-нибудь основания так думать?

– Нет, – ответил Пуаро, – только подозрения.

– Но должно же быть что-нибудь... – настаивал его собеседник.

Пуаро ничего не ответил.

МакЭндрю продолжил:

– Если вы подозреваете племянника, мистера Лорримера, то учтите: вы идете по ложному следу. Лорример играл в бридж в Уимблдоне с восьми тридцати до двенадцати ночи. Это выяснилось во время дознания.

Пуаро пробормотал:

– И конечно, было тщательно проверено. Я знаю: полиция здесь работает весьма оперативно.

– Может быть, у вас есть что-нибудь против него?

– До разговора с вами я вообще не знал о его существовании.

– Значит, вы подозреваете кого-нибудь еще?

– Да нет. Дело не в этом. В основе человеческого поведения лежат привычки. Это очень важно. А некоторые поступки мосье Гаскойна абсолютно противоречат его привычкам. Похоже, здесь что-то не так.

– Я не совсем понимаю.

– Если соуса многовато, значит, рыба с душком, – пробормотал Пуаро.

– Прошу прощения?

Пуаро улыбнулся.

– Еще немного, и вы захотите отправить меня в сумасшедший дом, Monsieur le Docteur. Нет, с головой у меня все в порядке. Просто я привык действовать методически, находя таким образом объяснение тому или иному факту. И если какой-то факт нарушает единую схему, это страшно меня удручает. Прошу простить меня за причиненное беспокойство.

Пуаро встал, доктор тоже поднялся.

– Видите ли, – произнес МакЭндрю, – сказать по правде, я не нахожу ничего подозрительного в смерти мистера Гаскойна. Я считаю, что он упал, вы – что его столкнули. Но где доказательства?

Пуаро вздохнул.

– Да, кто-то все это сумел ловко проделать.

– Так вы в самом деле думаете, что...

Маленький бельгиец развел руками.

– Я человек дотошный, и у меня есть идейка, но, к сожалению, ничего в ее подтверждение. Кстати, доктор, у Генри Гаскойна были вставные зубы?

– Нет, его зубы были в прекрасном состоянии. Большая редкость в его возрасте.

– Он за ними следил? Они были белые, он всегда их чистил?

– Наверняка. Ведь с возрастом зубы слегка желтеют, а у него – отнюдь.

– И ничем не были окрашены?

– Нет. Не думаю, чтобы он курил, если вы это имеете в виду.

– Да нет. Я имел в виду совсем другое. Есть у меня некоторые соображения, хотя, возможно, я и на ложном пути. Всего хорошего, доктор МакЭндрю, извините, что отнял у вас много времени.

Он пожал доктору руку и удалился.

– А теперь, – проговорил Пуаро, выйдя на улицу, – проверим эту версию.

В ресторане «Гэллант Эндевор» Пуаро уселся за тот же самый столик, за которым они когда-то обедали с Боннингтоном. Но обслуживала его не Молли. Молли, сообщила ему официантка, уехала в отпуск.

Было еще только семь часов, народу в ресторане было немного, и Пуаро не составило труда разговорить официантку о старом мистере Гаскойне.

– Да, – сказала она. – Он приходил сюда в течение многих лет, но никто даже не знал, как его зовут. Мы прочли о его смерти в газете, там была фотография. «Посмотри-ка, – сказала я Молли, – это же наш Пунктуальный Старичок». Мы здесь его так между собой называли.

– Он обедал здесь в день своей смерти, ведь так?

– Совершенно верно. Это было в четверг, третьего числа. Он всегда обедал у нас по четвергам. И по вторникам. И в одно и то же время. По нему можно было сверять часы.

– Я полагаю, что вы уже не помните, что он ел на ужин?

– Дайте-ка попробую припомнить. Это был суп с пряностями, да-да, точно, и пирог с говядиной. А может, жареная баранина? Нет, конечно, это был пирог. Да-да, пирог с яблоками и черной смородиной. И сыр. Подумать только, что в тот же вечер он упал с лестницы и разбился насмерть. Говорят, что наступил на полу своего замусоленного халата. Конечно, костюмы на нем были жуткого вида: старомодные, и даже с дырками, да и надевал он их кое-как. И все же в нем было что-то притягательное. В нем чувствовалась личность! О, у нас здесь бывает много интересных посетителей.

Официантка удалилась.

Эркюль Пуаро в одиночестве поглощал рыбное филе, в глазах его время от времени вспыхивали зеленые искры.

– И все-таки удивительно, – сказал он самому себе, – что даже очень умные люди не замечают крайне важных деталей. Боннингтону интересно будет это услышать.

Но пока еще рано было предаваться удовольствию обсуждать эту историю со своим другом.

Вооружившись рекомендациями от влиятельных лиц, Эркюль Пуаро без труда получил у районного следователя материалы дела о смерти мистера Гаскойна.

– Этот покойный Гаскойн был колоритной личностью, – заметил следователь, – старый одинокий чудак. Но, похоже, его смерть привлекла к себе слишком много внимания.

Говоря это, он с любопытством поглядывал на своего посетителя.

– Видите ли, мосье. – Эркюль Пуаро тщательно подбирал слова. – Есть некоторые обстоятельства, которые указывают на необходимость дополнительного расследования.

– Хорошо, чем я могу вам помочь?

– Насколько я понимаю, в вашей компетенции решать: сохранять материалы по окончании следствия или нет. В кармане халата Генри Гаскойна было найдено некое письмо, не так ли?

– Совершенно верно.

– Письмо от его племянника Джорджа Лорримера?

– Именно так. На его основании было установлено время смерти.

– Это письмо сохранилось?

Пуаро с волнением ожидал ответа следователя. Услышав, что может в любое время с ним ознакомиться, он с облегчением вздохнул. Буквально через несколько минут Пуаро держал письмо в руках. Оно было написано перьевой ручкой весьма неразборчивым почерком.

Само письмо было датировано третьим ноября. Пуаро взглянул на почтовый штемпель. Там было указано время: 16:30.

Он пробормотал:

– Все очень даже сходится.

Теперь он отправился на Кингстон-Хилл. После непродолжительной борьбы, в которой он использовал все свое обаяние и настойчивость, он добился беседы с Амелией Хилл – кухаркой и экономкой покойного Энтони Гаскойна.

Миссис Амелия Хилл поначалу держала себя высокомерно и недоверчиво, но прекрасные манеры экстравагантного иностранца растопили лед. Миссис Хилл вскоре обнаружила (как и многие женщины до нее), что рассказывает о своих несчастьях действительно заинтересованному и доброжелательному слушателю.

Четырнадцать лет она вела хозяйство в доме мистера Гаскойна, а это вовсе не легкая работа! Конечно нет. Многие женщины спасовали бы перед подобной ношей. Причуд у ее хозяина хватало, к тому же он был очень скуп – просто помешан на экономии, а ведь был очень богат. Но миссис Хилл верно ему служила и мирилась со всеми его чудачествами, и, вполне естественно, рассчитывала на благодарность. Но нет, ничего подобного! Старик не изменил своего завещания, в котором оставлял все свои деньги жене, а в случае, если она умрет раньше его, а он раньше своего брата Генри, своему брату. Это завещание было составлено много лет назад. Все это не слишком красило мистера Энтони.

Пуаро не сразу удалось перевести разговор в другое русло и задать интересующие его вопросы. Конечно, мистер Энтони оказался бессердечным и несправедливым человеком! Никто не посмеет упрекнуть миссис Хилл за ее негодование по этому поводу. Всем известно, насколько скуп был мистер Гаскойн. Говорят даже, что он отверг своего брата. Возможно, миссис Хилл что-нибудь об этом известно?

– Вы спрашиваете о том, ради чего сюда приезжал мистер Лорример? – уточнила миссис Хилл. – Насколько мне известно, речь действительно шла о его брате, но я полагаю, что брат мистера Энтони просто хотел с ним помириться. Они поссорились много лет тому назад.

– Я так понял, – сказал Пуаро, – что мистер Гаскойн решительно отказался от примирения?

– Совершенно верно, – кивнув, подтвердила миссис Хилл. – «Генри? – довольно неуверенно проговорил он. – Так что там с Генри? Не видел его целую вечность и не имею ни малейшего желания увидеть. Этот Генри – скандальный тип». Так оно все и было.

И миссис Хилл снова заговорила о своих печалях и горестях и о бесчувственности адвоката покойного мистера Гаскойна.

Пуаро стоило немалого труда закончить разговор и удалиться.

И вот, сразу после обеда, он появился в резиденции доктора Джорджа Лорримера по адресу Уимблдон, шоссе Дорсет, Элмкрест.

Доктор был дома. Пуаро провели в приемную, куда и спустился доктор Джордж Лорример. Было очевидно, что Пуаро оторвал его от трапезы.

– Видите ли, доктор, я вовсе не пациент, – сказал Эркюль Пуаро. – И, возможно, визит к вам – непростительная дерзость с моей стороны, но я уже немолод и предпочитаю решительность и прямоту. Не люблю юристов, их многоречие и всякие там подходцы.

Без сомнения, он заинтересовал доктора Лорримера. Это был мужчина среднего роста. У него была каштановая шевелюра и практически белесые ресницы, что придавало его взгляду что-то змеиное. Тщательно выбрит. Он производил впечатление человека живого и с чувством юмора.

– Юристы? – проговорил он, удивленно подняв брови. – Я сам терпеть их не могу! Честно говоря, вы меня заинтриговали. Прошу вас, садитесь.

Пуаро не замедлил воспользоваться приглашением. Он вручил доктору Лорримеру свою визитную карточку, на которой была указана его профессия. Доктор заморгал своими белесыми ресницами.

Пуаро наклонился вперед и доверительно сообщил:

– Большинство моих клиенток – женщины.

– Вполне естественно, – подмигнув, ответил Джордж Лорример.

– В общем-то вы правы, – согласился Пуаро. – Женщины не доверяют полиции. Они предпочитают частное расследование. Они не хотят, чтобы их проблемы были у всех на виду. Несколько дней тому назад у меня консультировалась одна пожилая дама. Она была очень опечалена судьбой своего мужа, с которым поссорилась много лет тому назад. Ее муж – ваш дядя, покойный мистер Гаскойн.

Джордж Лорример побагровел:

– Мой дядя? Что за чушь! Его жена умерла много лет тому назад.

– Речь идет не об Энтони Гаскойне, а о другом вашем дяде, Генри Гаскойне.

– Дядя Генри? Но он не был женат!

– Вы ошибаетесь, он был женат. – Пуаро лгал, вдохновенно, совсем не краснея. – В этом нет никаких сомнений. Она принесла свидетельство о браке.

– Это ложь! – закричал Джордж Лорример. Его лицо стало просто багровым. – Не верю ни единому вашему слову! Вы – наглый лжец!

– Это ведь ужасно для вас, не правда ли? – сказал Пуаро. – Выходит, вы убили напрасно.

– Убил? – Голос Лорримера дрогнул. Его прозрачные глаза смотрели на Пуаро с ужасом.

– Кстати, – продолжал Пуаро. – Я вижу, вы снова лакомились пирогом с черной смородиной. Это весьма вредная привычка. Безусловно, в ягодах черной смородины много витаминов, но иногда их употребление может быть смертельно опасно. Я полагаю, что скоро они помогут затянуть петлю на шее одного человека – на вашей шее, доктор Лорример.

– Видите ли, mon ami, вы допустили ошибку, строя свои рассуждения на неверном предположении.

Эркюль Пуаро лучезарно улыбнулся через стол своему другу, мистеру Боннингтону, сопровождая свои объяснения выразительной жестикуляцией.

– Находящийся в шоке человек никогда не будет делать того, чего он не делал раньше. В таком состоянии люди действуют рефлекторно, по привычке. Человек, который чем-то очень расстроен, может прийти на обед в пижаме, но это будет его пижама, а не чужая. Мужчина, который не любит густой суп, пудинг с почками и пирог с черной смородиной, однажды вечером вдруг все это заказывает. Вы утверждаете, что он так поступает потому, что думает о чем-то своем. Но я утверждаю, что поглощенный своими мыслями человек автоматически закажет то, что заказывал всегда. Eh bien, какое же в этом случае возможно объяснение? Я не находил ответа и потому был обеспокоен. Здесь что-то было не так. А потом вы сообщили мне, что этот человек исчез. Впервые за долгие годы он пропустил свои традиционные вторник и четверг. Это мне еще больше не понравилось. У меня возникли подозрения. Если они были верными, то этот человек должен быть мертв. Я навел справки. Он действительно был мертв. Смерть его была весьма искусно обставлена. Другими словами, это была подпорченная рыба, прикрытая соусом!

Его видели на Кингз-роуд в семь вечера. Он обедал здесь, в ресторане в семь тридцать, за два часа до смерти. Все указывало на это – и содержимое желудка, и письмо в кармане халата. Слишком много соуса! Рыбу совсем не увидишь!

Любящий племянник написал письмо, у любящего племянника алиби на время смерти. Смерть произошла в результате падения с лестницы. Несчастный случай? Или убийство? Все указывало на убийство.

Любящий племянник – единственный родственник. Любящий племянник будет наследником... но есть ли что наследовать? Ведь дядя был нищ как церковная мышь.

Но ведь есть еще второй брат. А он в свое время женился на очень богатой женщине. И этот брат живет в большом шикарном доме на Кингстон-Хилл, следовательно, можно предположить, что его жена завещала ему все свое состояние. Явно наблюдается цепочка: жена оставляет деньги Энтони, от Энтони деньги переходят к Генри, а от него к Джорджу.

– На словах все выглядит логично, – сказал мистер Боннингтон, – но каковы же были ваши действия?

– Если суть дела ясна, все остальное – дело техники. Генри умер через два часа после приема пищи. По сути, это все, что смогло выяснить следствие. Но, вполне возможно, что этот «прием пищи» – ланч, а вовсе не обед. Поставьте себя на место Джорджа. Ему крайне нужны деньги. Энтони Гаскойн умирает, но племянник не извлекает из этого никакой выгоды. Деньги Энтони переходят к Генри, а он может прожить еще очень долго. Следовательно, Генри тоже должен умереть, и чем скорее, тем лучше. Но умереть он должен после Энтони и тогда, когда у Джорджа будет алиби. Привычка Генри обедать в ресторане два раза в неделю и навела Джорджа на мысль о том, как организовать себе алиби. Джордж – человек осторожный, и, прежде чем действовать, он провел репетицию. Как-то в понедельник он посетил ресторан под видом своего дядюшки. Все прошло без сучка без задоринки. Все приняли его за дядю. Племянник удовлетворен проверкой. Осталось дождаться, когда дядя Энтони отойдет в мир иной. И вот – час настал. Второго ноября пополудни Джордж отправляет дяде Генри письмо, но датирует его третьим ноября. Он приезжает в город третьего утром, звонит Генри, договаривается о встрече и приводит свой план в действие. Резкий толчок – и бедный дядя Генри падает с лестницы.

Джордж находит свое письмо и засовывает его в карман халата мистера Гаскойна. В семь тридцать он уже в ресторане «Гэллант Эндевор». Борода, густые брови – полный маскарад. Ни у кого нет сомнений, что в семь тридцать мистер Генри Гаскойн еще жив. Затем следует поспешное переодевание в туалете, и племянник мчится в своей машине на полной скорости в Уимблдон на партию бриджа. Это идеальное алиби.

Мистер Боннингтон взглянул на Пуаро.

– А как же штемпель на письме?

– Ну, это просто. Штемпель был немного смазан. Почему? Да, потому что число на нем было переправлено со второго на третье. Никто бы никогда не обратил на это внимание, если бы только специально не занялся этим. И наконец – черная смородина.

– Черная смородина?

– Помните детский стишок? Двадцать четыре ягодки запекли в пирог. Ягоды черной смородины, понимаете? Джордж оказался не слишком хорошим актером. Он выглядел как дядя, и ходил как дядя, и разговаривал как дядя, и у него были такие же борода и брови, как у дяди, но он забыл, что надо еще и заказывать блюда как дядя. А он заказал их по своему вкусу.

Черная смородина окрашивает зубы. Но, хотя все считали, что Генри Гаскойн ел в тот вечер пирог из черной смородины, его зубы были белыми. И среди содержимого его желудка тоже не было черной смородины. Я справлялся об этом сегодня утром. К тому же Джордж был настолько глуп, что не уничтожил бороду и весь свой маскарадный костюм. О! Улик против него предостаточно. Я с ним сегодня встретился и хорошенько его припугнул. Это довершило дело. Кстати, он снова ел черную смородину. Весьма прожорливый тип – уделяет слишком большое внимание еде. Eh bien, если я не ошибаюсь, из-за этой прожорливости его и повесят.

Официантка принесла им две порции пирога с яблоками и черной смородиной.

– Унесите это, – сказал мистер Боннингтон. – Как говорится, подальше от греха, и принесите кусочек сагового пудинга.