Ермак

НА СИБИРСКОМ «ВОЕВОДСТВЕ»

По классическим законам Востока, свергнувший хана сам становился ханом. На этом основании бывшие вассалы Кучума потянулись в Искер с изъявлением покорности новому владыке. Уже на четвертый день после занятия ханской столицы к Ермаку явился хантейский князь Бояр со своей свитой и привез в подарок кроме массы ценной «мягкой рухляди» (мехов) много съестных припасов и особенно рыбы, которые пришлись как нельзя кстати. Волжский атаман доказал, что умеет воевать лучше царских воевод. Теперь от него требовались иные качества. Он должен был показать, что не хуже воевод умеет и управлять.

Ермак скоро вошел в новую роль и обнаружил недюжинные способности административного деятеля. До сих пор он был озабочен лишь тем, как уничтожить противника, сейчас же стремился наладить мирные отношения. И в этом духе воспитывал своих атаманов и казаков.

Умный и дальновидный начальный атаман хорошо понимал, что ему не удержаться в Искере, если он будет опираться только на казацкую саблю.

Князь Бояр был принят приветливо и с надлежащими почестями отпущен домой. Ермаку было известно, что хантейское ополчение первым покинуло стан Кучума, поэтому у князя не потребовали даже аманатов (заложников). Слух о добром приеме распространился по всем улусам. В Искер с приношениями пришли татары с Иртыша, Тобола и их притоков. Некоторые из них раньше жили близ Искера и в окрестных местах, но после Чувашской битвы бежали в отдаленные улусы. Ермак разрешил им жить в прежних юртах и обещал защиту от всяких врагов. Бывшие вассалы Кучума приносили присягу на верность России. В текст ее, составленный не без участия Ермака, были включены слова о дружбе и доверии к русским людям: «…на всяких русских людей зла никакова не мыслить и не творить и во всем правом постоянстве стоять крепко и непоколебимо до века»[98].

Жизнь улусов входила в привычное русло. Татары, ханты и манси перешли к своим обычным делам: ловили рыбу, охотились на зверей, справляли обряды по законам предков. Ермак отличался большой веротерпимостью и, вопреки уверениям летописцев и дворянских историков, не пытался привести новых подданных в христианскую веру. Даже в Искере сохранялась мечеть, а близ него — мусульманское кладбище. Казаки небольшими отрядами разъезжали по улусам, не замечая каких-либо враждебных настроений. Они начали быстро сходиться с улусными людьми, передавали им свой и перенимали их житейский и трудовой опыт. Татары сообщали, где лучше ловится рыба, где и какой водится зверь. Много полезного русские воины узнали об обработке шкур и тонкостях таежной охоты. Казаки усвоили наиболее обиходные слова татарской, а татары — русской речи.

Историк П. Небольсин утверждал, что сближению казаков с местным населением во многом способствовали женщины. С завершением похода аскетизм победителей заметно пошатнулся, да и невозможно было теперь атаманам уследить за поведением каждого казака. Мы не уйдем далеко от истины, если заметим, что молодые отважные казаки пользовались успехом у туземных красавиц. Служители Христа, прибывшие с дружиной в Сибирь, со своей стороны снисходительно смотрели на увлечения молодой паствы. Что это не досужий домысел, говорит такой факт: когда в Тобольск прибыл первый архиепископ, он был буквально поражен обилием смешанных браков, не освященных церковью. Некоторые казаки восприняли обычай Востока и завели по нескольку жен. Короче говоря, в Сибири налаживалась мирная жизнь.

Но старый и опасный враг Кучум и татарская знать, потерявшая свои улусы, не смирились с новым порядком вещей и ждали лишь удобного случая, чтобы напасть на русских. Такой случай им скоро представился, 5 декабря 1582 года Ермак послал есаула Богдана Брязгу с 20 казаками ловить рыбу на Абалацком озере, за несколько верст от Искера. Более месяца спокойной жизни, дружеские связи с татарами притупили бдительность молодых воинов. После трудового дня они беззаботно улеглись на ночлег. На этом озере обычно ловили рыбу татары. Возможно, кто-то из них сообщил о казаках Маметкулу, который оправился от ран и скрывался где-то поблизости. Маметкул с группой воинов неожиданно напал на спящих и перебил их. Только одному казаку удалось спастись и в ту же ночь сообщить Ермаку о случившемся[99].

Недавно найденный Синодик несколько иначе описывает это событие: «Тое же зимы Ермакове и дружине, безо опасения им идущим к рыбной ловле под Обалак декабря в 5 день. И внезапу приидоша на них нечестивыя воинством и побита на том деле Окула, Ивана, Карчигу, Богдана Брязгу и с их дружиною»[100].

Гибель казаков и общего любимца Брязги заставила Ермака вновь взяться за меч. «Ермак же о сем оскорбися много зело, на гнев подвижася, взъярися сердцем велми и повеле дружине своей препоясатися оружием и шед на брань», — сообщает летописец. С отрядом казаков атаман без промедления пустился в погоню и под Абалаком настиг татар. В короткой схватке отряд Маметкула был разбит, и лишь немногим во главе с предводителем удалось бежать от возмездия. На обратном пути казаки захватили тела убитых товарищей и похоронили их в 7 верстах от Искера, на Саусканском кладбище.

Кто хочет другими управлять, пусть сначала научится владеть собой, — гласит древнерусский афоризм. Ермак умел подавлять волей и подчинять разуму свои чувства, когда в этом возникала необходимость. На второй день после гибели Брязги и его товарищей в Искер явились татарские мурзы Ишбердей и Суклем. Первый прибыл с Тавды, второй — с Тобола. Ничем не выдал своего горя Ермак, любезно принял обоих мурз и привел к присяге государю московскому.

У Ермака не было оснований питать верноподданнические чувства к русскому самодержцу, и он не испытывал их ни в те времена, когда грабил на Волге царскую казну, ни теперь, когда стал повелителем целой страны. Но Ермак не отождествлял Русь, свою родину, с царским двором. Вышедший из толщи народной, он любил Россию, и это чувство еще более окрепло и обострилось вдали от нее. К России были обращены все его помыслы. Ей он верно служил, ведя своих товарищей в Сибирь. О ней думал, принимая шерть от новых подданных.

Приведя в русское подданство татарских феодалов, отложившихся от Кучума, и родоплеменную знать ближайших хантейских и мансийских племен, Ермак снарядил первое посольство в Москву. Этот шаг был обдуман со всех сторон. Атаман понимал, что удержать обширный край с небольшим числом воинов невозможно. Чтобы утвердиться в новой земле, надо ставить города и остроги с более или менее значительными гарнизонами. Вопрос о посольстве решал круг. Нетрудно было убедить казаков в необходимости закрепить плоды их ратных подвигов присоединением Сибири к России. Круг определил и состав посольства. Его возглавил первый помощник Ермака атаман Иван Кольцо. С ним шел в Москву атаман набранных у Строгановых иноземцев Черкас Александров[101].

Все предусмотрел Ермак, чтобы посольство достигло цели. Принимая мурз и князьков, он присматривался к ним и думал, кого из них можно использовать в качестве проводника. Выбор пал на мурзу Ишбердея. В беседах с ним атаман убедился, что тот хорошо знал кратчайший и менее опасный путь в Пермь Великую и с искренним дружелюбием относился к русским. Прибыв в Искер, как сказано, 6 декабря, Ишбердей со своими людьми оставался здесь до тех пор, пока Кольцо готовился к отъезду. Это дало возможность Ермаку еще ближе узнать его и убедиться в правильности своего выбора.

Наконец сборы закончились. В распоряжение посольства мурза предоставил оленьи упряжки. На нарты уложили разобранные по сортам меха соболей, чернобурых лисиц и бобров — ясак с сибирских народов. 22 декабря 1582 года Иван Кольцо и Черкас Александров в сопровождении Ишбердея и 25 казаков оставили Искер[102].

По заснеженной пустыне, руслами рек, лесами, скованными морозом болотами вел Ишбердей казачий поезд. Быстроногие олени легко несли нарты. Останавливались только на ночлег где-нибудь в лесу, реже в знакомых проводнику юртах. Дорога, особенно зимняя, всегда располагает к размышлениям. Тревожные думы овладели послом Ермака. Он сознавал всю ответственность возложенного на него поручения. От посольства зависела судьба результатов ратного труда всей дружины. Почетной и трудной была его миссия. Приходилось опасаться внезапного набега кучумовцев, которые, несмотря на всю предосторожность, принятую Ермаком, могли заметить большой обоз нарт, выехавший из Искера. Беспокоила Кольцо и встреча, которая ожидала его в Чердыни. Не поверит воевода, прикажет перевязать казаков и бросить в темницу, как воров и разбойников. Еще худшее могло случиться в Москве. Атаман дословно помнил указ о предании его публичной казни за погром ногайской столицы.

В верховьях Тавды встали на лыжи и дальше шли через Камень «Волчьей» дорогой, названной так то ли потому, что здесь суда перетаскивались волоком, то ли по причине первозданной дикости местности, по которой она пролегала.

На Чердынь прибыли после рождественских празднеств. Здесь Кольцо распростился со своими добрыми проводниками. Летописи не сообщают, как приняли в Перми Великой Ермакова посланца. Но достоверно можно утверждать, что худшие опасения не оправдались. К тому времени на Пермском воеводстве произошли перемены. Василия Пелепелицына сменил новый наместник Воин Оничков. Начальником воинских сил Пермского края был назначен голова Иван Глухов[103]. Без сомнения, В. Оничков получил грамоту царя по поводу Ермака и его дружины, аналогичную той, которая адресована Строгановым, но из отписки Ермака понял, что обстоятельства коренным образом изменились и эта грамота утратила силу. Иван Кольцо не только беспрепятственно был отпущен к Москве, но и снабжен подорожной на право брать лошадей на всех ямах по дороге в столицу. Возможно, такая предупредительность чердынских властей имела своим основанием и щедрые дары казаков.

Время прибытия Ивана Кольца в Москву неизвестно. По всей вероятности, казаки достигли столицы в конце января 1583 года. Важность известия скоро открыла им доступ ко двору. Царь Иван IV, только что переживший горечь крушения лучших своих надежд в Ливонской войне, милостиво принял послов Ермака, велел «отписку у них перенять и вычесть перед своим царским лицем». Вот этот документ в изложении Саввы Есипова[104].

«Всемилостивого в троице славимого бога и пречистыя его богоматери и великих чудотворцев всея России молитвами, тебе же государя царя и великого князя Иоанна Васильевича всея России праведною молитвою ко всещедрому богу и счастием. — царство Сибирское взяша, царя Кучума с вои его победиша и под твою царскую высокую руку покориша многих живущих иноземцев: татар и остяков, и вогулич, и к шерти их, по их вере, привели многих, чтобы быти им под твоею государскою высокою рукою до века, покамест бог изволит вселенной стояти, — и ясак давати тебе великому государю всегда, во вся лета безпереводно. А на русских людей им зла никакого не мыслити, а которые похотят в твою государскую службу — и тем твоя государская служба служити прямо, недругом твоим государским не спускать, елико бог помощи сподаст, а самим им не изменить, к царю Кучуму и в иные орды и улусы не отъехать, и зла на всяких русских людей никакова не думать, и во всем правом постоянстве стояти».

В этом документе, вышедшем из войсковой канцелярии Ермака, о Строгановых не сказано ни слова. Казачий писарь, видимо, основательно поднаторел в составлении официальных бумаг и в отписке неукоснительно следовал их трафарету. Вся заслуга в блестящем завершении похода отнесена на счет божьей воли и молитв царя. Обращает внимание то, что в отписке Ермак ни о чем не просил царя ни для себя, ни для своей дружины. Лишь устно поручил передать, чтобы царь направил в Сибирь воевод с надлежащим числом воинов.

За последние три года это было первое доброе донесение в Москву. До сих пор царь получал известия только об утратах и поражениях. «Казалось, — замечает Н. М. Карамзин, — что Сибирь упала тогда с неба для россиян»[105].

По сообщению летописей, И. Кольцо и казаки были окружены при дворе всеобщим вниманием. Для постоя им отвели лучшие дворы, к столу ежедневно подавали обильный харч и пития из царских погребов. Рассказывают, что сам влиятельнейший сановник Борис Годунов счел за честь принять посла Ермака в своем доме. Каждый казак получил от царя подарок: деньги и кусок английского сукна. Иван Г розный в ознаменование столь важного события приказал в главном соборе Москвы отслужить благодарственный молебен. Имя Ермака было у всех на устах. Из вора и разбойника в мгновение ока он стал самым славным и популярным героем на Руси.

Наши источники умалчивают о том, что делал в столице командир «иноземного» полка Черкас Александров. Надо полагать, он прибыл в столицу ходатайствовать о свободном пропуске на родину пленных, участвовавших в сибирском походе, и получил положительный ответ.

Иван Кольцо и казаки, с достоинством неся непривычное бремя неожиданно обрушившейся на них славы, не думали, однако, долго греться в ее нежных лучах. Они спешили на берега Иртыша, где нетерпеливо ждал их Ермак. При отправлении в Сибирь И. Кольцу была вручена «похвальная» царская грамота для Ермака, выражавшая признание его высоких заслуг. Царь «милостиво отпустил вины» атаману и всем его сподвижникам. Вместе с этим в подарок Ермаку царь послал два панциря, украшенных золотыми орлами, серебряный кубок, дорогую шубу из своего гардероба и неизменный кусок заграничного сукна. Всем казакам было повелено положить «государево большое жалованье». До прихода воевод царь поручал Ермаку вершить от его, царского, имени все сибирские дела. Так бывший волжский атаман фактически стал воеводой Сибири.

Ермаково посольство возвращалось назад тем же путем на казенный счет. Вполне вероятно, что по дороге к ним присоединилось много «гулящих» и беглых людей, привлеченных рассказами о вольной жизни за Уралом. 1 марта 1583 года резвые олени верного Ишбердея доставили Кольцо и его свиту в Искер. Ермак организовал прибывшим торжественную встречу. На круге посол подробно рассказал о своем визите в Москву. Многие казаки, может быть, только сейчас впервые осознали до конца великий смысл совершаемого ими дела. Восстановилась связь, казалось, с навсегда потерянной родиной, и они снова почувствовали себя не отверженными париями, а частью своего народа.

Пока Кольцо путешествовал в Москву, Ермак не сидел без дела и добился новых успехов в Сибири, самым значительным из которых было пленение Маметкула. Оно произошло при следующих обстоятельствах. 20 февраля 1583 года, как сказано в «Истории Сибирской» Ремезова, в Искер явился Кучумов «ближний» мурза по имени Сенбахта Тагин и сообщил, что военачальник хана с небольшим отрядом стоит на реке Вагае, за сотню верст от Искера. Ермак отобрал 60 молодых казаков и поставил перед ними задачу — разбить татар, а Маметкула взять в плен живым. Отряд блестяще выполнил задание. Выследив противника близ Куларовского озера, казаки ночью напали на его стан, перебили большую часть воинов, а самого Маметкула обезоружили, связали и доставили к атаману. Так в четвертый, и последний, раз встретились два смертельных врага. Этой победе Ермак придавал большое значение. Ханское войско лишилось наиболее видного предводителя. Не дав овладеть собой чувству мести, атаман по-рыцарски принял знатного пленника. Ему отвели в городе отдельное жилище, снабжали в достатке продовольствием, оставили в услужение несколько пленных. Правда, резиденция Маметкула находилась под усиленным караулом, который не снимался ни днем, ни ночью.

Ермак рассчитывал, что пленение лица, близкого хану, побудит последнего искать примирения с русскими или по крайней мере предостережет его от набегов на Искер. Но Кучуму некогда было думать о племяннике и храбром «воеводе». Давно и справедливо замечено: кто многим страшен, тот будет многих бояться. Надменный хан, 20 лет державший в страхе вассалов, после поражения у Чувашского мыса сам стал страшиться своих подданных. Один за другим мурзы отказывались признавать его власть. Вышел из повиновения самый могущественный из татарских феодалов, ближайший советник Кучума карача. Покинув хана, он со своими людьми откочевал вверх по Иртышу. Отвернулись от Кучума правители Бухары. Он не оправдал их надежд остановить русских на Урале. В Бухаре считали его главным виновником гибели Сибирского ханства. Поэтому влиятельные круги бухарских феодалов выдвинули нового кандидата на сибирский трон — сына Бекбулата Сеид-Ахмата, который и появился в степях Прииртышья, чтобы оспаривать у Кучума престол своих предков.

От дружественных татар Ермак знал о распрях Кучума с мурзами, поэтому, не ожидая большой опасности с юга, занялся в первую очередь Севером. Весной 1583 года был организован большой поход в низовья Иртыша и Оби. По Кунгурской летописи, его возглавил есаул Брязга, что противоречит приведенным выше показаниям Синодика о гибели Брязги у Абалацкого озера. Вероятно, на Север ходил сам Ермак, оставив Искер на попечение «первого заместителя» Ивана Кольцо, только что прибывшего из Москвы.

За три с половиной месяца отряд прошел от устья речки Аремзянки, правого притока Иртыша, до кодских городков на нижней Оби и обратно. После взятия Искера казаки нашли в нем и соседних татарских юртах брошенных Кучумом лошадей. Поэтому часть похода на Север была проделана на конях. В этом походе отчетливо проявилась дальновидная политика Ермака в отношении сибирских народов. Не желая получить разоренную и обезлюденную страну, он лишь в случаях крайней необходимости прибегал к оружию.

Не задерживаясь в волостях, ранее добровольно принявших подданство и доставивших ясак в Искер, отряд подошел к Аремзянскому укрепленному городку. Сидевший там мурза не пожелал мирно сложить оружие. Казаки принуждены были взять городок приступом. Но, несмотря на оказанное сопротивление, Ермак не отдал его на поток и разграбление, а ограничился только казнью мурзы и его приближенных, подстрекавших татар к борьбе с русскими. Приняв присягу у жителей на верность, атаман собрал ясак мягкой рухлядью, хлебом и рыбой и отправил его в Искер.

От устья Аремзянки отряд направился к Надцинской и Карабинской волостям, жители которых без малейшей задержки доставили весь требуемый с них ясак. В соседней Туртасской волости местный владетель, засев в городке, вынудил Ермака снова обнажить саблю, но и здесь никто из рядовых ясачных людей не пострадал от казаков.

Дальнейший путь отряда пролегал по хантейским и мансийским землям. На речке Демьянке находились владения хантейского князька Демьяна. Он вместе с другим князьком с речки Конды Романом попытался оказать сопротивление, собрав в укрепленном месте множество вооруженных людей. Городок с многочисленным гарнизоном мог надолго задержать Ермака, но после трехдневной осады рядовые воины самовольно покинули укрепление и разбежались по окрестным лесам. Ушел на Конду и союзник Демьяна князек Роман. Казаки заняли городок и некоторое время оставались в нем. Небольшими группами жители скоро стали возвращаться на свои места и приносить Ермаку присягу и ясак.

Тем временем казаки строили суда, чтобы дальше идти водой. Лошадей и собранный ясак под присмотром небольшой охраны Ермак отправил в Искер. Вплоть до самой Оби отряд не встречал сколько-нибудь сильного сопротивления. Летопись сообщает любопытный эпизод, довольно характерный для отношений казаков к коренным жителям. Неподалеку от Цингалинских юртов и Нарымского городка Иртыш течет меж высоких крутых берегов. Здесь ханты попытались напасть на казацкий отряд, следовавший на стругах, но первый и единственный залп из ружей обратил их в бегство. Казаки без помехи заняли и юрты, и городок, в которых нашли только женщин и детей. С наступлением ночи ханты поодиночке стали приходить к жилью, чтобы узнать, что стало с их семьями. К своему удивлению и радости, они увидели, что русские воины, которых они днем пытались поразить стрелами, ласково играют с их детьми. «Оглядаяся и видя, яко не бьют жен их и детей, точию ласкают», утром ханты собрались все и поклонились Ермаку полным ясаком.

20 мая отряд вышел на Обь. Главный князь здешних хантов Самар, узнав о приближении казаков, с подвластными ему людьми (в их числе было 8 зависимых князьков) решил дать им отпор близ своих юртов. Казаки проплыли по небольшой протоке Иртыша и рано утром вышли к хантейским юртам. На берегу они нашли только спящий караул, который тут же перебили. Князь Самар проснулся от шума и схватился за саблю, но тотчас же был также убит. Князьки бросились наутек, а рядовые ханты не оказали никакого сопротивления.

Целую неделю оставался отряд в городке. Некоторые князьки пришли к Ермаку и принесли ясак со своих людей. Одного из них, богатого князька Алыча, атаман поставил главным князем вместо убитого Самара. Выбор был сделан чрезвычайно удачно. Князь Алач и его потомки верой и правдой служили русской короне, держа в повиновении всю Нижнюю Обь.

Таким образом, в результате похода все племена, обитавшие по обоим берегам Иртыша вплоть до самой Оби, признали русское подданство. На стругах, нагруженных ясачными мехами, возвращались казаки из удачного похода. Возвращение походило на триумфальное шествие победителей. В каждом местечке «лутчие» люди покорно выезжали к ним навстречу и с такой же покорностью провожали их от юрта до юрта. Казаки со своей стороны держали себя надлежащим образом, желая внушить этим людям уважение к себе и русскому народу. При каждой встрече они надевали самое лучшее и дорогое платье, музыканты неутомимо играли бравурные песни. На всем пути от Самарского городка до Искера отряд не потерял ни одного человека. Берега Иртыша действительно казались умиротворенными и тихими.

В начале весны следующего, 1584 года Ермак предпринял новую экспедицию на Север, чтобы закрепить и продолжить дело, начатое первым походом. Оставив в Искере сравнительно большой гарнизон, начальный атаман с небольшим отрядом быстро спустился по Иртышу и вышел на Обь. Летописи очень скупо описывают этот поход, а некоторые из них вообще сливают его с походом предыдущего года. Видимо, хантейские кодские городки, расположенные на нижней Оби, сдавались казакам без боя или после непродолжительной осады. Только Назымский городок оказал упорное сопротивление. Его пришлось брать приступом. В бою пало много воинов, в их числе и храбрый атаман Никита Пан. Синодик только поименно называет 16 человек убитых и умерших от ран[106]. По-видимому, еще больше было погибших, имена которых остались неизвестными.

Итогом этой экспедиции явилось распространение русской власти на побережье нижней Оби. 20 июня отряд благополучно прибыл в Искер, привезя с собой многоценных мехов.

Деятельная натура Ермака не знала ни отдыха, ни покоя. Казалось, он предчувствовал свою скорую гибель и в оставшееся время хотел сделать как можно больше, прочнее закрепить новые земли за Россией. Через 10 дней после возвращения с Оби Ермак возглавил новый поход на реку Тавду, в местность, занятую татарами и манси.

В низовьях Тавды казаки с ходу овладели городком татарского князька Лабуты, а самого взяли в плен. В бою около речки Паченки, притоке Тавды, Ермак разбил ополчение второго татарского князька Печенега. По словам летописи, сражение было столь жестокое, что трупы татар заполнили целое озеро, получившее по этой причине название Поганого. Среди убитых находился и князь Печенег. Упорное сопротивление татарских феодалов объяснялось отнюдь не приверженностью их к власти Кучума, а стремлением отстоять во что бы то ни стало свою привилегию монопольно эксплуатировать татарских и мансийских улусных людей.

Овладев низовьем Тавды, Ермак двинулся в мансийскую Кощуцкую волость. Манси дружелюбно встретили казаков и по первому требованию доставили все имевшиеся в запасе у них меха. Ермак, никогда не упускавший случая ближе узнать страну, обычаи и нравы ее жителей, долго и подробно расспрашивал встретившегося мансийского есаула Ичимху об образе жизни местных племен. В Чандырском городке он попросил известного в этих краях шайтанщика (шамана) продемонстрировать свое умение. По рассказу летописца, шаман искусно имитировал удар ножом в свой живот и последующее чудесное врачевание полученной раны. Эти рассказы кладут новые штрихи на образ Ермака. Атаман предстает перед нами не как равнодушный к своим жертвам завоеватель, а как любознательный землепроходец, желающий все видеть и все познать.

Поднявшись далее по Тавде, отряд без боя занял Табаринский городок и вступил в область пелымских манси. С этим воинственным племенем, принесшим много бед Перми Великой, Ермак встречался раньше, когда защищал строгановские вотчины на Чусовой от набега Бегбелия Агтакова. И на этот раз встреча была далеко не дружественной. Пелымскнй князь Патлик заранее изготовился к бою, отправив всех женщин и детей в урочище на реку Конду. Однако сражение для воинственного князя закончилось неудачей. Почти все его воины были перебиты. О судьбе же самого Патлика летописи ничего не сообщают. Если ему не удалось спастись бегством, то, вероятно, он также бесславно кончил дни свои в этом сражении.

4 октября Ермак повернул обратно. Отряд вез с собой кроме мехов много хлеба и сушеной рыбы, полученных в ясак от табаринских и кощуцких манси. На этом закончилась боевая кампания весны и лета 1584 года. К северу и западу от Искера, по Иртышу, Оби, Тоболу и Тавде лежали подвластные Ермаку хантейские, мансийские и татарские волости. Теперь можно было обратить взор на юг, в сторону прииртышских степей, где с остатками войск в окружении многочисленной семьи своей кочевал старый Кучум.

С такими мыслями возвращался Ермак в Искер. Но в его отсутствие там произошли такие события, которые надолго задержали выполнение смелых замыслов. Отправляясь в поход, атаман, как всегда, оставил за себя в Искере Ивана Кольцо. Ему поручалось зорко охранять Старую Сибирь и внимательно следить за происками Кучума. Под командой начальника гарнизона были атаманы Яков Михайлов и Матвей Мещеряк с казаками.

10 сентября в Искер прибыл посол от бывшего ханского визиря-карачи, стоявшего где-то за рекой Тарой. Прикинувшись другом русских, карача через своего посланца принял присягу на верность московскому царю и просил оказать военную помощь в борьбе с казахскими ордами. Иван Кольцо помнил наказ Ермака всеми способами привлекать на свою сторону отложившихся от Кучума татарских князей и мурз, поэтому рад был случаю привести в подданство столь могущественного вельможу. Казачий круг решил просьбу Карачи удовлетворить, отправив ему в помощь 40 конных казаков. По обычаю отряд возглавил старший из атаманов Иван Кольцо. Но, когда отряд прибыл в ставку Карачи, тот вероломно напал и истребил его. Все 40 человек пали в неравной схватке или умерли от ран в татарском плену. Синодик сохранил лишь пять имен погибших: атамана Ивана Кольцо, казаков Владимира, двух Василиев и Лукьяна.

Летописец уточнил, что одному казаку все же удалось избежать смерти и сообщить в Искер о случившемся. Оставшийся старшим в гарнизоне атаман Яков Михайлов, получив страшную весть, решил немедленно отомстить коварному караче. Пылая гневом, с немногими воинами поскакал он в сторону Тары, но где-то на пути попал в засаду и погиб.

Другие летописи несколько иначе повествуют об этом. По их словам, вся цепь трагических событий развертывалась на глазах Ермака. Находясь в Искере, он сам послал к караче Ивана Кольцо с казаками. При нем бросился в необдуманный карательный набег объятый яростью Яков Михайлов. Нам кажется, такое описание не соответствует действительности. Оно в корне противоречит характеру и образу действий Ермака, так ярко проявившихся с самого начала похода в Сибирь. Активная натура атамана несовместима с той пассивной ролью, которую отводят ему в этих событиях летописи. В обычае Ермака было возглавлять самому наиболее ответственные и рискованные экспедиции. Он сам руководил дружиной во всех сражениях от Чусовой до Иртыша, сам водил казаков в походы на Обь и Тавду. По каким же причинам он теперь изменил своим привычкам и отпустил в столь опасное дело горстку казаков во главе со своим помощником?

После гибели Богдана Брязги под Абалаком Ермак лично возглавил погоню за Маметкулом и нанес ему поражение. Почему же теперь, получив весть о гибели Ивана Кольца, он не спешит сам, а дозволяет Якову Михайлову предпринять столь неудачную карательную экспедицию против Карачи? Ответ на эти вопросы может быть только один: начального атамана не было в Искере. Он в это время еще «храброствовал» на реке Тавде. Возвратившись в Искер, Ермак и казаки не долго отдавались горю. Лавина новых событий скоро поглотила все их силы.

Царь Иван Грозный выполнил свое обещание послать в Сибирь воеводу и стрельцов. Весной 1583 года сибирским воеводой был определен князь Семен Болховский, а товарищами (помощниками) его — письменные головы Иван Киреев и Иван Глухов. 10 мая Болховский и Киреев выехали к месту назначения. Иван Глухов, командовавший воинскими силами Пермского края, должен был присоединиться к ним в Чердыни. В Сибирь шло 100 казанских и свияжских стрельцов, 100 пермских и вятских людей и 100 человек ратных людей из других мест[107]. Отряд формировался в Чердыни. Предполагалось переход за Урал совершить на конях зимой. Царь послал указ Строгановым дать воеводе для зимнего похода 50 конных казаков из своих вотчин. Скоро, однако, выяснилось, что «в Сибирь зимним путем на конях пройтить не мочно». Поход был отложен до весны, «до полые воды»[108]. В связи с этим царь 7 января 1584 года указал Строгановым конных казаков не давать, а приготовить к весне 15 добрых стругов таких размеров, чтобы каждый мог поднять 20 человек с припасами[109]. Таким образом, с воеводой Болховским отправились в Сибирь не 500 (как сообщают некоторые летописи), а только 300 стрельцов.

Воевода ехал в Сибирь той же дорогой, по которой три года назад с боями проследовала дружина Ермака, а именно: по Каме, Чусовой, Тагилу, Туре и Тоболу. Не встретив на пути никаких препятствий со стороны окрестного населения, отряд в начале ноября 1584 года прибыл в Искер[110]. Возможно, как предполагают некоторые историки, с ним возвратился атаман Иван Гроза, возглавлявший второе посольство Ермака в Москву. Но наши источники об этом не сообщают.

Ермак приказал встретить воеводу с подобающей его сану торжественностью, со знаменами и музыкой. Столы ломились от даров сибирских вод и лесов. Болховский по росписи объявил и выдал казакам «большое государево жалованье» — деньги, сукна и камки. В свою очередь щедрые атаманы и казаки воеводу и его товарищей «одариша драгими соболми и лисицами и всякою мяхкою рухледью, елико кто что можаху, и радости наполнишася и веселяхуся».

Болховский передал указ царя доставить пленного Маметкула, которого Ермак держал в качестве заложника, в Москву. Указ немедленно был выполнен. Позднее бывший военачальник Кучума вступил в царскую службу и показал себя отважным воеводой. В 1590 году участвовал в походе против шведов, а в 1598 году с царем Борисом Годуновым ходил на крымских татар.

Приезд воеводы не внес больших перемен в порядки, установленные казаками в Сибири. Фактическим хозяином в Искере оставался Ермак. Нам неизвестно, какие инструкции привез на этот счет Болховский, но по ходу событий можно видеть, что он не вмешивался в распоряжения властного атамана, целиком доверившись его мудрости и опыту. Принадлежа к захудалому княжескому роду, первый сибирский воевода, вероятно, рассчитывал на новом месте поправить свои материальные дела, а затем вернуться в Россию[111].

Между казаками и стрельцами очень скоро установились самые дружественные отношения. Стрельцы несли наравне со старожилами «обереговую» службу, и летописи, описывая события, не видят между ними никакого различия.

Радость встречи была непродолжительной. Вскоре новая опасность нависла над русскими воинами. До сих пор Ермак твердо держал инициативу в своих руках. События развивались так, как хотел того атаман. Но зимой 1584/85 года обстоятельства круто изменились, и Ермак впервые, с тех пор как вступил в Сибирь, утратил инициативу.

Как выяснилось скоро, враждебные акции, предпринятые карачей осенью 1584 года, являлись звеньями широкого и, надо сказать, тонко разработанного замысла разгрома русских сил в Сибири. Карача сколачивал союз татарских феодалов, собирал под свои знамена воинственных ногаев, нападал на мелкие казацкие отряды, собиравшие ясак в хантейских и татарских улусах.

Эти действия имели своим результатом то, что подвоз продовольствия в Искер прекратился. Те запасы, которые успели сделать казаки летом и осенью, с приходом 300 стрельцов в короткое время были израсходованы, и в Искере начался голод.

Историки склонны обвинять в случившемся бедствии воеводу Болховского, который привел в Сибирь 300 хороших едоков, не позаботившись раньше снабдить их продовольствием. Но эти упреки звучат по меньшей мере наивно. Воевода не мог предвидеть, что события будут развиваться таким образом. Его уверили в Москве и на Урале в том, что Сибирь имеет достаточно собственного продовольствия, и нет нужды везти его через горы из пермских вотчин и Чердыни. Единственное, что нужно захватить за Урал, — боеприпасы и, возможно, соль. Так действительно до сих пор и обстояло дело. Ведь и Ермак, отправляясь в поход, взял с собой лишь трехмесячный запас съестных припасов, который был съеден уже на зимовке у Тагильского волока. На протяжении всего похода казаки кормились тем, что добывали сами в лесу и реках или забирали у местных жителей.

Относя голод исключительно на счет опрометчивости воеводы, исследователи не связывали его с действиями Карачи по блокаде русского гарнизона в Искере. В угоду сомнительной хронологии сибирской эпопеи они разрывали во времени синхронные и взаимосвязанные факты: голод и осаду Старой Сибири татарами. В результате в их сочинениях изображалась парадоксальная картина: казаки и стрельцы буквально гибнут от голода, едят трупы умерших товарищей, но ничего не предпринимают для своего спасения. Между тем, если трудно было получить рыбу и мясо в татарских юртах, воины могли их всегда добыть в лесах и водоемах. Даже в XVIII веке, когда лесные звери были уже частично истреблены в лесах по Тоболу и Иртышу, крестьяне добывали зайцев, топча их копытами лошадей. В то время существовало даже специальное промысловое выражение: «топтать зайцев лошадьми», эквивалентное словам «охотиться на зайцев»[112].

Ясно, что только жестокая блокада мешала казакам и стрельцам получить продовольствие. Карача отрезал путь не только к населенным пунктам, но и к промысловым угодьям. И это произошло не весной 1585 года, как пишут историки, а зимой 1584/85 года.

12 марта 1585 года, когда, по расчетам, русские были достаточно изнурены голодом, карача со своим войском, численно превосходящим дружину Ермака и стрелецкий полк, приблизился вплотную к Искеру, обложил его со всех сторон обозами, надеясь осадой принудить русских к сдаче. Летописцы не находят слов, чтобы выразить весь ужас страшного голода, свирепствовавшего в русском лагере. Было съедено все, что годилось в пищу: лошади, вороны, воробьи, кора поблизости растущих сосен. Голод и болезни десятками косили воинов. Умер воевода князь Болховский. Трупы зарывали тут же, у стен крепости.

Сам карача остановился в Саусканских юртах, на расстоянии семи верст от Искера. Он вполне полагался на бдительность своего заслона. Попытки казаков прорвать кольцо окружения кончались неудачей. Осада длилась более месяца. Татары, осмелев, стали появляться у городских стен и на глазах голодных казаков располагались вокруг котлов с дымящейся молодой кониной.

Казалось, русские доживали в Искере последние дни. На открытую вылазку нечего было и рассчитывать. Едва передвигавшие ноги воины не отошли бы и сотни шагов от крепости, как неминуемо погибли бы от вражеских стрел и сабель. Ермак решился на отчаянно смелый и рискованный шаг. По его приказу 9 мая атаман Матвей Мещеряк с группой наиболее крепких воинов под покровом ночи незаметно вышел из города, прокрался мимо татарских обозов, обложивших крепость, и внезапно напал на стан Карачи в Саускане. Большая часть стражи была перебита, не успев взяться за оружие. Под казацкими саблями погибли два сына Карачи, но сам визирь спас жизнь бегством.

Узнав о вылазке русских, осаждавшие Искер татары бросились к Саусканским юртам. На это как раз и рассчитывал Ермак. Казаки вышли из крепости и, прикрываясь оставленными обозами, ударили по татарам с тыла. Противник оказался зажат с двух сторон. Со стороны Саускана, засев в кустах, действовали люди Мещеряка, со стороны крепости дружно палили из ружей казаки Ермака. Бой длился до полудня. Татары несколько раз пытались смять казаков и прорваться к крепости, но казаки отбивали их огнем и обращали вспять. Потеряв много людей, карача принужден был прекратить сражение и отойти «восвояси с срамом». Казаки не отважились преследовать противника и опьяненные победой вернулись в город.

Весть о поражении Карачи быстро разнеслась по всем улусам. В Искер снова начали приходить князьки и мурзы с ясаком. Возобновился подвоз продовольствия, и голод прекратился. Сколько воинов погибло от голода, ран и болезней, точных сведений нет. Одни летописи сообщают, что в живых осталось только 90 казаков, другие—150, третьи — 300 казаков и стрельцов. Последняя цифра, вероятно, больше всего соответствовала действительности.

Более двух месяцев Ермак ничего не предпринимал за пределами Искера. Но он не допускал и мысли оставить Сибирь. В июле атаман повел окрепших после голода казаков в новый поход. В Искере остались голова Иван Глухов[113] и атаман Матвей Мещеряк с небольшим гарнизоном. События последнего года показали, что главная опасность угрожает с юга. Там, в степях, кочевал хан Кучум, туда ушел после поражения карача. Поэтому круг решил отправить военную экспедицию вверх по Иртышу.

В поход отправилось 150 казаков. Первое столкновение с татарами произошло у городка знатного князька Бегиша (или Баиша), примерно на расстоянии 100 верст от Искера. Получив известие о приближении русских, Бегиш собрал значительное войско, в котором находилось и много людей Карачи. Татары заняли выгодную позицию, укрепившись на возвышенном месте, но Ермак повел наступление с такой силой, что противник пришел в смятение, и победа досталась казакам. Воины были настолько, ожесточены, что никого из врагов не оставили в живых. Все, кто не успел бежать с поля боя, были перебиты. Заняв городок, казаки, однако, не причинили никаких обид татарским женщинам и детям. Ермак воевал только с теми, кто поднимал на него меч.

После короткой передышки отряд направился в татарские городки Шамшу, Рянчик, Салы и Каурдак. Жители их не оказали сопротивления. Только в Салах произошла небольшая стычка, закончившаяся для русских счастливо, без жертв. Население Каурдака еще до прихода Ермака скрылось в лесах.

Далее следовал городок Тебенда, где позднее возник русский Тебендинский острог. Городок принадлежал татарскому князю Елыгаю. Старый князь вел свой род от ишимского хана Саргачика и считал себя знатнее и достойнее Кучума, которого презирал как пришельца и узурпатора. Летописец рассказывает, что хан Кучум, еще будучи в Искере, искал случая привлечь Елыгая на свою сторону и хотел взять его дочь в жены своему сыну, но гордый Елыгай не пожелал породниться с ханом.

Князь держался в стороне от «большой политики», и военная буря последних лет обошла стороной его улус. Войско Елыгая было невелико и служило скорее для поддержания престижа и охотничьих забав, чем более серьезным целям. Жил Елыгай безбедно, собирая ясак с улусных людей. Узнав от слуг о появлении близ городка Ермака с казаками, он сам в лучшем платье вышел ему навстречу. Кроме ясака князь преподнес атаману богатые подарки.

У гостеприимного хозяина Тебендинского городка Ермак провел несколько дней. Казакам было строго приказано не своевольничать и не обижать жителей. Елыгай проникся столь большим уважением к русскому гостю, что сам привел к нему красавицу дочь. Возможно, князем-отцом руководили более практические соображения: оградить дочь от грубоватых ухаживаний казаков или заручиться покровительством могущественного повелителя. Но суровый воин отказался принять такой «прекрасный» дар, а своим казакам запретил преследовать княжну. Это, однако, не испортило отношений, и оба — гость и хозяин — распрощались довольные друг другом.

При устье реки Ишим казаки вновь натолкнулись на сильное сопротивление. Отряд татар напал на их лагерь. Произошла рукопашная схватка, в которой погибло 5 воинов. Но победа осталась за русскими. Похоронив убитых, отряд пошел дальше вверх по Иртышу и достиг местечка Кулары. Здесь стоял сторожевой городок Кучума, некогда прикрывавший ханские владения от ногайских набегов. По всему верхнему Иртышу не было другого лучше укрепленного места. Ермак попытался взять его приступом. Пять дней бились казаки, но взять городок не могли.

Атаман решил снять осаду и двигаться дальше, надеясь покорить Куларовский городок на обратном пути.

Следующий за Куларовским городок носил название Ташаткан. Его жители участвовали в сражении у Чувашского мыса и поэтому питали особое «почтение» к казакам. Ташаткан сдался без боя, удовлетворив все требования Ермака.

Последний пункт, до которого дошел отряд, были татарские юрты Шиштамак, стоявшие у впадения реки Шиша в Иртыш. Здесь нашли прибежище многие ополченцы Карачи и среди них те, которые бежали из казацкого плена. Имя Ермака на них действовало почти магически, поэтому они не пытались даже оказать сопротивления. Жители Шиштамака находились в крайней бедности, подвергаясь постоянным опустошительным набегам ногаев. Ермак отнесся к ним с чрезвычайным великодушием: не потребовал с них ясака и даже не принял от них «подарков».

Повсюду, куда заходил отряд, Ермак расспрашивал о местопребывании Кучума, но удовлетворительных сведений не получил нигде. Дальнейшее продвижение на юг, в бескрайние степи кочевников, не входило в планы атамана. Бедные кочевые племена не могли дать хорошего ясака, да и преследовать их без конницы было чрезвычайно затруднительно. Поэтому отряд из Шиштамака повернул обратно.

Вниз по течению казаки продвигались быстро. В Ташаткане они получили неожиданное известие (оказавшееся потом провокационным): где-то на реке Вагай хан Кучум задержал торговый караван, идущий из Бухары в Искер. Весть казалась правдоподобной. Бухарские купцы обычно приходили в Искер в конце лета. Правда, в последние годы военные обстоятельства прервали торговые связи с Бухарой. Но по рассказам Ермак знал, что эта торговля была весьма оживленной и способствовала процветанию края. Сибирь в обмен на меха получала из Средней Азии бумажные ткани (зендени, выбойки, хамы), каракуль, ревень (сладкий корень), лошадей и даже рабов. Поэтому дальновидный атаман не мог не приветствовать возобновления бухарской торговли. Отпустив часть отряда с собранным ясаком в Искер, сам с сотней казаков поспешил покончить, наконец, с Кучумом и установить в Сибири мир и спокойствие.

Слуги Ермака осторожно поднимались вверх по Вагаю. Время от времени отряд высаживался на берег, и казаки разведывали окрестности. Так дошли до урочища Атбаш (по-русски — Лошадиная голова), не встретив нигде ни бухарских купцов, ни кучумовцев. Ермак решил, что караван прошел другой дорогой или повернул обратно, и отдал приказ прекратить поиски и возвращаться.

Тем временем Кучум со своими людьми скрывался поблизости и внимательно следил за каждым шагом казаков. Никому из них в голову не приходило, что, может быть, зверолов, встречавшийся в лесу, или рыбак, которого Ермак расспрашивал о бухарцах, являлись разведчиками Кучума. Казаки без всякой предосторожности плыли по течению реки с мыслью о скором возвращении в Искер, ставший для них родным домом.

К вечеру 5 августа разразился дождь. Ермак решил сделать привал в первом подходящем месте. Такое место нашлось на небольшом островке между главным руслом Вагая и его старицей. Быстро разбили стан, поставили шатры и пологи. Зажглись костры. После короткого ужина все улеглись спать. Ермак, как обычно, приказал расставить караулы. Ночью дождь усилился. Утомленные походом воины скоро погрузились в глубокий сон. Под мерный шум дождя заснули и караульные, уверенные в полной безопасности.

Кучум с вооруженными людьми ждал глубокой ночи. Когда погасли костры и крепкий сон объял казачий лагерь, он послал разведку узнать, где можно на конях пройти через реку на остров. Летописец передает следующие подробности этой разведки. Был у Кучума воин, приговоренный к смерти за какое-то преступление. Хан приказал ему переправиться на остров и доставить точные сведения о стане Ермака, пообещав за успешное выполнение приказа помилование. Смертник переправился через реку, осмотрел спящий лагерь и, возвратившись, сообщил обо всем Кучуму. Но тот не поверил рассказу и велел вторично переправиться в русский лагерь и для большей верности принести что-нибудь оттуда. Разведчик выполнил приказ и доставил Кучуму 3 пищали и 3 лядунки с порохом.

Хан решил больше не медлить и приступить к переправе. Под плотной завесой дождя татары вступили на остров никем не замеченные и окружили лагерь. Сам Кучум остался на берегу: Ермак даже спящим казался ему опасным. В первый же миг был уничтожен спящий караул. Словно призраки сновали кучумовцы меж казацких шатров, душили и кололи спящих людей. Шатер Ермака стоял в центре лагеря, и туда устремилась большая группа татар. Атаман оторвался от сна, когда отряд почти весь был уже уничтожен. С горсткой уцелевших воинов он стал отходить к берегу, где стояли струги. Дождь вывел из строя фитильные ружья. Ермак с товарищами саблями прорубали дорогу через массу разъяренных врагов. Уж близок был спасительный берег, когда пал последний казак и Ермак остался один. Истекая кровью, он бросился к берегу и прыгнул в ближайший струг, но, как говорят летописи, оступился и пошел ко дну, «понеже одеян бе железом в пансыре тягче». Только несколько казаков уцелело в этой битве. Возможно, они несли вахту на стругах и, увидев гибель атамана и всей дружины, под покровом темноты скрылись от преследования. Так погиб атаман Ермак.

Весть о трагедии на реке Вагай произвела на оставшихся в Искере казаков и стрельцов потрясающее впечатление. Принявший на себя командование казаками Матвей Мещеряк почтил память начального атамана и погибших с ним дружинников «помяновением велием». Печальной была эта тризна. Поминали казаки своих товарищей, а думали о своем будущем, которое представлялось безнадежным и мрачным. В Искере оставалось немногим более 150 воинов. С такими силами было трудно удержаться в Сибири без Ермака. Гибель атамана, не знавшего поражений и умевшего находить выход из самых сложных ситуаций, воспринималась всеми как начало конца с таким успехом начатого дела.

Смерть Ермака воскресила надежды врагов. До казаков доходили слухи, что старший сын Кучума Алей приводит в подчинение татарские улусы по Иртышу, а всех боеспособных мужчин забирает в свое войско. Было ясно, что царевич готовит поход на Искер. Пришли в колебание некоторые хантейские и мансийские князьки. У казаков кончалось продовольствие, а подвоз его из соседних улусов прекратился. По совету казачьего круга Матвей Мещеряк и голова Иван Глухов решили покинуть Сибирь.

Ранним утром 15 августа 1585 года Искер опустел. Казаки и стрельцы на судах спустились по Иртышу и старинным Печорским путем вернулись в Россию.

Автор Строгановской летописи (по списку Спасского) передает другую, столь же вероятную версию. Атаман М. Мещеряк и голова И. Глухов возвращались на родину дорогой былых побед — по Тоболу и Туре. Им встретился новый русский отряд в 100 человек под командой воеводы Ивана Мансурова, направленный правительством; объединившись под началом воеводы, оба отряда двинулись к Иртышу с целью занять Искер. Но там уже хозяйничали татары Алея. Не приставая к берегу, где им угрожало множество вооруженных татар, казаки и стрельцы поплыли вниз по Иртышу до Оби. Здесь отряд остановился, срубил «град древян» и зазимовал. Обской городок просуществовал 10 лет. В 1594 году его гарнизон был переведен во вновь построенный город Сургут.

Царевич Алей не долго правил в Искере. В 1587 году, когда на берега Иртыша вернулись русские люди, в нем сидел уже тайбугин Сеид-Ахмат — сын данника Ивана Грозного князя Бекбулата, соправителя Едигера.

Поход Ермака не привел непосредственно к присоединению Западной Сибири. Оно произошло в последующие 10–15 лет силами правительственных войск. Но Ермак и его дружина совершили самое главное: результатом их дерзновенного похода был разгром Сибирского ханства — основного препятствия на пути освоения зауральских земель русским народом. Огромная заслуга принадлежит лично Ермаку, чей проницательный ум и недюжинные способности полководца сыграли большую роль в успехе кампании.

Подвиг Ермака не имел аналога в истории России. Правда, донские казаки в 1637 году по своему почину овладели турецкой крепостью Азов и держали ее в течение 5 лет, но там дело касалось только одной, хотя и мощной, вражеской крепости, расположенной под боком у войска Донского. Ермак же со своими казаками совершил поход за сотни верст от русских границ и покончил с крупным по тем временам государством — Сибирским ханством. Оценивая историческую роль Ермака, К. Маркс писал: «Последний монгольский царь Кучум… был разбит Ермаком. Так была заложена основа азиатской России»[114].

После гибели Ермака имя и дела его стали обрастать легендами, в которых вымысел настолько органично переплетался с реальностью, что подчас невозможно первый отделить от второй. К таким легендам относятся рассказы о его доспехах, включенные С. У. Ремезовым в «Историю Сибирскую». По этим рассказам, мертвое тело Ермака было найдено 13 августа у татарских Епанчинских юртов, лежащих в 12 верстах выше Абалака. Татары опознали его по дорогим панцирям. К трупу атамана прибыли хан Кучум со знатными мурзами, хантейские и мансийские князья. Каждый своими глазами хотел видеть бездыханного русского богатыря, перед которым три года трепетали все сибирские правители, и вонзить в него стрелу из своего лука.

Труп долго лежал без погребения. Но и мертвый Ермак внушал уважение и страх своим врагам. Князя Сеид-Ахмата в Искере стали преследовать кошмарные сны, и он приказал похоронить Ермака. Место нашли под кудрявой сосной на Баишевском (Бегишевском) кладбище. По татарскому обычаю, устроили погребальный пир. Все вещи, найденные при Ермаке, разделили между собой князья и мурзы: один панцирь принесли в жертву в мольбище знаменитого хантейского шайтана в Белогорье, откуда его потом получил князь Алач, другой панцирь отдали мурзе Кайдаулу, который первым опознал тело Ермака. Князь Сеид-Ахмат взял себе кафтан атамана, а сабля с поясом достались караче.

Историк С. В. Бахрушин обнаружил в делах Сибирского приказа документы, проливающие свет на историю панцирей Ермака[115]. Из них следует, что один панцирь находился у наследников Кайдаула еще в 1658 году. По описанию он выглядел так: «приметы де длинен и около грудей напереди кольца часты, напреди ж ниже пояса прострелено, испорчено одно кольцо»[116]. Ему приписывались магические свойства: «чудотворение, болезненным исцеление, родильницам и младенцам на отогнание недугом, на войне и на промыслах удача». Поэтому Кайдаул свято хранил эту чудесную реликвию. Тайша Байбагиш давал ему за панцирь 10 семей ясырей (рабов), 50 верблюдов, 500 лошадей, 200 быков и коров, 1000 овец, но Кайдаул не пожелал расстаться с ним, а перед смертью взял со своего сына Мамета клятву, что и тот не продаст его.

В 1658 году хошотскии тайша Аблай просил через своего посла в Москве прислать ему в дар панцирь Ермака.

С той же просьбой два года спустя прибыли послы Аблая в Тобольск. На этот раз из Москвы было предписано тобольскому воеводе купить у Мамета Кайдаулова панцирь и отослать Аблаю. Хотя за панцирь давали «цену немалую» (30 рублей), бек Мамет продать его отказался, и воевода вынужден был снять панцирь с него «неволею». В том же году стрелецкий сотник У. М. Ремезов (отец автора «Истории Сибирской») торжественно вручил его тайше Аблаю. Однако при посещении улуса Аблая бек Мамет, осмотрев панцирь, нашел, что он ничего общего не имеет с тем панцирем, который принадлежал ему. Видимо, в Тобольске панцирь подменили. Поэтому в 1668 году Аблай-тайша снова направил в Москву послов с просьбой прислать подлинный панцирь Ермака. Но, несмотря на указ из Москвы «о сыску панциря Кайдаула мурзы», он найден не был.

Судьба второго панциря Ермака достоверно не установлена. По словам С. У. Ремезова, он пропал бесследно, «и до днесь не слышится». С. В. Бахрушин высказал такую догадку[117]. Этот панцирь в свое время принадлежал князю П. И. Шуйскому. В 1564 году Шуйский погиб в Ливонии, а панцирь его был взят в царскую палату.

Царь Иван IV в 1583 году передал панцирь в качестве дара сибирскому атаману. После смерти Ермака кольчуга попала в Белогорское святилище, откуда ее забрал кодский князь Алач. В 1646 году панцирь был захвачен в качестве трофея русскими воеводами в одном из обских городков и доставлен в Москву, где хранится поныне в Оружейной палате под названием кольчуги князя П. И. Шуйского. Но это всего лишь гипотеза.

Столь же гипотетическим является рассказ А. А. Дмитриева о пищали Ермака[118]. Со слов историка-генеалога В. В. Голобцова он сообщал, что в 80—90-х годах XIX века в строгановском фамильном доме на углу Невского и Мойки в Петербурге хранилась затинная пищаль с надписью: «В граде Кергегане на реце Каме дарю я, Максим Яковлев сын Строганов, атаману Ермаку лета 1582 (7092)». Достоверность этого известия ставит под сомнение уже указанная в нем дата надписи. Ермак покинул пермские вотчины 1 сентября 1581 (7090) года и до декабря 1582 (7091) года не подавал о себе никаких вестей. Следовательно, он не мог ни лично принять строгановский дар, ни получить его через других лиц. Да и Максим Строганов в то время не знал ничего о судьбе Ермака: живет или сложил голову на поле брани. Следовательно, если такая пищаль существовала, то она была изготовлена позднее с целью задним числом продемонстрировать близость Строгановых к увенчанному славой герою.

Ряд легенд связан с могилой Ермака. Но достоверность содержащихся в них положительных сведений проверить невозможно, так как никаких исторических документов на этот счет не имеется. Место, где покоится прах атамана, видимо, навсегда останется для потомков неразгаданной тайной.