Мир менялся, и политика все более интересовала не только политиков и широкие массы, но даже кинозвезд. Знаменитая Мэри Пикфорд — легенда немого кино — уже давно была миллионершей и не столько снималась, сколько купалась в лучах непреходящей славы. Однако и она иногда не могла избежать злобы дня…
В мире Голливуда среди его особо преуспевающей, то есть продюсерской, части всегда было больше евреев, чем неевреев. Был евреем и продюсер Мэри — Сэмюэль Голдвин (Самуил Голдфиш), выходец из русской Варшавы. И чистокровная американка Мэри (её настоящее имя было Глэдис Луиз Смит) за глаза называла его Шейлоком. Этот шекспировский герой, как известно, требовал в уплату долга фунт живого человеческого мяса.
Однажды, забыв о том, что её знакомая, актриса Кармел Майерс, — дочь раввина, Мэри заявила:
— Гитлер не любит евреев. И правильно делает! Жадные евреи скупили по дешёвке собственность немцев после Первой мировой войны. Вот теперь пусть и расплачиваются…
— За что? — вспылила Кармел.
— А за жадность! Вот увидишь, если немцы опять проиграют и эту войну, то еврейский синклит по вторит свой заговор против них и опять сдерёт с них три шкуры… Так что я понимаю Гитлера.
— Я скажу тебе только одно, — обиженно поджала губы дочь раввина, — ты не должна забывать, что — евреи мы или неевреи — мы прежде всего — люди.
Мэри стало стыдно, и она сразу после съемок поехала в банк и выписала чек на постройку в Лос-Анджелесе дома для престарелых евреев-иммигрантов. Проявив удивительную для очаровательной американки политическую прозорливость в одном случае, в другом случае, в житейской жизни, она сама стала жертвой хитрых моральных манипуляций.
Да и только ли она?
Увидев истину на расстоянии через океан, Пикфорд не увидела, да и не способна была увидеть, что «жадные евреи» и их англосаксонские собратья по Золотому Интернационалу уже почти завершили подготовку заговора против ее собственной родины. Что они уже почти втянули американский народ в войну. И делают это для того, чтобы опять скупить по дешёвке собственность немцев в конце новой, победоносной для Золотых Космополитов, войны.
Немцы мешали им уже давно и очень сильно. Ведь и до того, как Германия начала успешно применять против своих врагов оружие, она угрожала англосаксам и космополитам не мечом, а молотом. Угрожала со времен Бисмарка! Немцев не подкосило даже поражение в Первой мировой войне, и ко второй половине 30-х годов рейх по объему промышленной продукции уступал в мире только Соединённым Штатам.
По чугуну доля Германии в мировом производстве составляла 22 процента, по стали — 24, по каменному углю — 17 и по машиностроению — 14. А в промышленной продукции Европы её доля равнялась 32,6 процента.
Доля Англии — 23,7 процента.
Франции — 11,2.
При этом Золотой Элите надо было учитывать и бурный рост мощи СССР, который по ряду позиций мог вскоре обогнать и Германию.
Да и рост мощи Японии эту Элиту не радовал.
Удельный вес торговли Германии со странами Латинской Америки возрос с 11,5 процента в 1933 году до 17,1 в году 1938-м. Более процента в год! Ещё десяток лет, и эта доля могла возрасти до четверти, а то и до трети! Было о чём тревожиться янки и без войны!
А ведь что-то к тому времени приходилось бы и на долю России. Да и Японии. А как же колониальная торговля? Ведь и туда уже добирались немцы. Да и японцы… Могли — со временем — внедриться в колонии и русские.
Что бы тогда стало с доктриной Монро? Со 2 декабря 1823 года она утверждала, что территории в Западном полушарии не должны рассматриваться «в качестве объекта для будущей колонизации любой европейской державой», а фактически провозглашала: «Америка — только для янки». И вот теперь могло оказаться так, что не только Америка имела бы право «открывать двери» в экономику других стран. Могло повернуться так, что и другие страны обретут право на мир честно открытых дверей — для всех во всем мире.
Н-да…
В экономическом отношении Третий рейх вырастал во врага Золотого Интернационала № 1, поэтому ещё летом 1938 года в США появился объединенный Комитет для проведения контрмер по противодействию германской политической и экономической экспансии в Латинскую Америку. В Комитет вошли представители Госдепартамента, военных и деловых кругов.
Но и внутри самих Штатов конкуренция германского экспорта была так серьезна, что в марте 1939 года США ввели запретительные, по сути, тарифы на германские товары. Собственно, это было объявлением Соединенными Штатами превентивной экономической войны Германии. И сенатор Рейнольде говорил в конгрессе, что эта война грозит стать величайшей из войн, которые когда-либо вела Америка.
Величайшей!
Причём со стороны США-она была превентивной. А, как известно, настоящая, кровавая война — всего лишь продолжение политики (и прежде всего — экономической политики) другими средствами. Зная это, оставалось лишь пожимать плечами по поводу разглагольствований Рузвельта о «нацистских поджигателях мировой войны». Войну, конечно, готовили в США. И её своевременное развязывание с переходом в «горячую» фазу было для янки вопросом неправедной жизни или закономерной смерти — если иметь в виду гибель США как штаб-квартиры Мировой Золотой Элиты, синонима Мирового Зла.
Когда-то один великий американец написал:
«Не знаю, к худу или к добру, но мы продолжаем поучать Европу… Никто не приглашал нас в наставники, мы навязались сами. Ведь мы — англосаксы. Прошлой зимой на банкете в клубе, который называется „Дальние Концы Земли“, председательствующий, отставной военный в высоком чине, провозгласил громким голосом и с большим воодушевлением: „Мы — англосаксы, а когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет“.
На банкете присутствовало не менее семидесяти пяти штатских и двадцать пять офицеров армии и флота. Прошло, наверное, не менее двух минут, прежде чем они истощили свой восторг по поводу этой великолепной декларации. Сам же вдохновенный пророк… стоял все это время, светясь улыбкой счастья…
Если перевести эту выдающуюся декларацию (и чувства, в ней выраженные) на простой человеческий язык, она будет звучать примерно так: „Мы, англичане и американцы, — воры, разбойники и пираты, чем и гордимся“.
Из всех присутствующих англичан и американцев не нашлось ни одного, у кого хватило бы гражданского мужества подняться и сказать, что ему стыдно, что он англосакс, что ему стыдно за цивилизованное общество, раз оно терпит в своих рядах англосаксов, этот позор человеческого рода».
Да, тут роль Америки, Англии и англосаксов в деле «обеспечения» свободы народов оценивалась верно. А ведь далее было сказано и следующее:
«Это было зрелище, достойное внимания, — этот по-детски непосредственный, искренний, самозабвенный восторг по поводу зловонной сентенции пророка в офицерском мундире. Это попахивало саморазоблачением: уж не излились ли здесь наружу под нечаянным ударом случая тайные порывы нашей национальной души? На собрании были представлены наиболее влиятельные группы нашего общества, те, что стоят у рычагов, приводящих в движение нашу национальную цивилизацию, дающих ей жизнь: адвокаты, банкиры, торговцы, фабриканты, журналисты, политики, офицеры армии и флота. Все они были здесь. Это были Соединённые Штаты, созванные на банкет и полноправно высказавшие от лица нации свой сокровенный кодекс морали».
Вот как 16 октября 1906 года написал о сути отношения англосаксов к стремлению других народов Земли жить так, как им хочется, то есть свободно и независимо, не кто иной, как Марк Твен.
А ТЕПЕРЬ «священному» «праву» англосаксов приходить в любую облюбованную ими точку Земли и брать возникла серьезная угроза — русские и немцы не захотели друг с другом воевать! Паниковал Черчилль, паниковал Рузвельт, а с ними — и весь Золотой Интернационал Мирового Зла.
В сентябре 1939 война во имя сохранения власти этого Зла была развязана. Вначале её жертвой пала Польша — и так, впрочем, прогнившая. Потом — в 40-м году пришел черед тоже подгнившей Франции. Но тайные силы тогда ещё были спокойны — на 41-й год они планировали конфликт Германии и России. И вот тут произошла осечка — вместо германо-советской войны 1941 год принес германо-советский союз. И к концу этого года война уже почти полностью вышла из-под тайного, наднационального контроля.
Пока, впрочем, лишь в Европе.
Оставалась Азия. Несмотря на претензии Японии, янки и англичане долго рассчитывали на то, что ходом событий на Дальнем Востоке управлять смогут. И рассчитывали они тут не на пустом месте — Япония со второй половины 30-х годов воевала в Китае и находилась в состоянии вялого политического конфликта с СССР, не отказываясь от намерения перевести его в фазу конфликта военного.
Поэтому 22 июля 1939 года тогдашний министр иностранных дел Японии Арита и английский посол в Токио Крейги путём обмена нотами оформили соглашение, которое развязывало руки японским вооружённым силам в Китае. А 24 июля в Токио открылась англо-японская конференция «круглого стола». Янки изобразили по этому поводу недовольство и 27 июля демонстративно расторгли японо-американский торговый договор 1911 года. Однако американские поставки в Японию после денонсации договора не прекратились, не сократились, а… возросли. США экспортировали в Японию до пяти миллионов они нефти — почти удовлетворяя её годовую потребность. А доля военных материалов в экспорте США в Японию превышала две трети!
Удивительного тут, впрочем, ничего не было.
Англичане, идя на соглашение с японцами, надеялись, что Япония прочно увязнет в войне с Китаем и ей будет не до Гонконга и Сингапура. Ведь тогда в Европе ещё не шла война, Россия и Германия ещё не заключили свой первый Пакт от 23 августа 1939 года, а Лондон еще надеялся заключить с СССР такое военное соглашение, которое стравливало бы русских и немцев.
Янки, снабжая Японию стратегическими материалами, рассчитывали, в общем-то, на то же самое… Они исходили из того, что чем дольше Япония и Китай будут воевать, тем больше друг друга обессилят. И тогда США смогут добиться от Японии выгодных для себя уступок. Короче, это был азиатский вариант стравливания двух стран, но применительно к китайцам и японцам.
Русских и японцев, впрочем, англосаксы тоже надеялись стравить. Тем более что до 13 апреля 1941 года, до советско-японского пакта, даже японец Мацуока и русский Молотов сомневались — возможно ли договорное сглаживание советско-японских проблем?
Итак, англосаксы, давно придя в Азию, по-прежнему намеревались брать там столько, сколько считали нужным. Но к концу 41-го года и в Азии могла случиться осечка. Япония долго была на распутье, но теперь, похоже, выбрала свой путь. И это был не тот путь, который был бы выгоден англосаксам.
27 мая 1939 года военно-морской атташе Италии в Японии Г. Джорджис направил доклад Бенито Муссолини, где сообщал:
«Недавно принятая грандиозная программа расширения вооружений имеет явной целью в том, что касается армии, привести её в такое состояние, чтобы она могла вести войну на два фронта, т. е. в Китае и против России».
Война на два фронта еще никогда и никому не удавалась, и поэтому реально Япония отважилась лишь на одну войну — ту, которую она и так уже вела с Китаем. И теперь — через два года — окончательно стало ясно, что прогноз Джорджиса не оправдался. С Россией Япония заключила пакт о нейтралитете, а сейчас оказывалась формальным партнером по Четверному пакту. Пока — формальным, но ведь и с той же Италией отношения Японии не выходили пока за весьма скромные пределы. Однако потенциал Японии позволял в перспективе многое — японцы были удивительным народом!
И об этом надо сказать пару слов…
ТЕ, КТО издавна называл себя «расой Ямато» и кого во внешнем мире назвали японцами, не всегда жили на Японских островах. Так что в некотором отношении Япония, как и США, это страна, созданная иммигрантами. Из Китая, из Кореи на острова приплывали пришельцы и постепенно оттесняли коренное население, айнов, все севернее. При этом коренная и пришлая линии смешивались, и смешивались удачно — невозмутимость полудиких аборигенов и предприимчивость энергичных переселенцев-колонистов с материка дали перспективное сочетание. Море тоже способствовало развитию разума, души, тела и национального характера — ведь до моря от любой точки Японии не набирается и полутора сотен километров.
Сплавленная за несколько веков в единый народ, раса Ямато зажила напряжённой внутренней жизнью — междоусобицы век за веком были для неё повседневностью. С другой стороны, уже в начале VIII (восьмого!) века Япония приняла первый законодательный акт по образованию. В столице и провинции возникала система государственных школ. Факт в тогдашней мировой истории беспрецедентный!
Контакты с европейцами начались со второй половины XVI века, вначале — с испанцами и португальцами, позднее — ещё и с голландцами и англичанами. Верховная власть к тому времени формально принадлежала императору-тенно, но фактически Японией правила династия военачальников-сегунов Токугава. Европейцы попытались дестабилизировать страну, но кончилось тем, что сегун Иэмицу Токугава закрыл въезд в Японию для иностранцев (кроме китайцев и корейцев) и выезд японцев из Японии. То есть он полностью изолировал страну от всякого иностранного влияния. Лишь с голландцами сохранялись взаимовыгодные, но строго регламентированные торговые отношения. В «императорском» указе говорилось:
«На будущее время, доколе солнце освещает мир, никто не смеет приставать к берегам Японии, хотя бы даже он был и посланником, и этот закон никогда не может быть никем отменен под страхом смерти».
Нет, однако, ничего вечного под луной. Пришло время, и Япония понадобилась англосаксам — вначале как удобная морская «станция» неподалеку от Китая. И в 1854 году черные корабли коммодора Перри «вскрыли» Японию для США и внешнего мира. Затем Япония понадобилась Англии и США как противовес пришедшей на Дальний Восток России.
За века самоизоляции японская нация накопила много сил, и теперь европейское знание стало катализатором бурных общественных процессов. После десятилетней смуты Япония начала стремительно превращаться из феодальной в буржуазную. И период 1867–1868 годов был назван «Мэйдзи исин» («реставрация Мэйдзи») или «революция Мэйдзи». Эпоха каждого японского императора получает своё наименование, и годы правления тенно Муцухито были заранее определены как «просвещенное правление» — «Мэйдзи». Случайно или не случайно, название эпохи оказалось точным, а Япония удивительно скоро стала важным фактором мировой политики. Причем фактором все более самостоятельным, от англосаксонского влияния независимым.
И при этом она выходила в крупнейшие морские державы!
Япония — это острова. Огромные и мельчайшие… Так что японцев на судьбу мореходов обрекает сама география. И уже в XVII веке японские моряки доходили до Индии и Австралии, конкурировали с испанскими и голландскими кораблями. После самоизоляции Японии судостроение и судоходство захирело, но в новой Японии оно развилось в считаные два десятилетия. Ещё в 1893 году число японских судов было скромным — 680 единиц с суммарным тоннажем 110 тысяч регистровых тонн. А к 1923 году число судов выросло до 6169, а тоннаж — до 3 миллионов 361 тысячи регистровых тонн!
В 1914 году на долю Японии приходилось почти 4 процента мирового тоннажа, и она вышла по нему на шестое место. А к 1930 году Япония имела третий в мире — после США и Англии — торговый флот, немного обогнав Германию. При этом всю свою внутреннюю торговлю и две трети внешнего грузооборота Япония к тому времени обслуживала собственными судами. Это была очень высокая норма самостоятельности, потому что даже внешний грузооборот Англии был обслужен ее собственными судами на 62,3 % (Германии — на 42,1 % и США — на 39,2 %). Зато 25 % всего грузооборота в портах Китая пришлось на японские судоходные компании.
В других важнейших сферах разрыв между янки и японцами был, правда, еще очень велик. Так, в конце двадцатых годов, до Великого биржевого кризиса 1929 года, Соединённые Штаты выплавляли за год 57,3 миллиона тонн стали. Япония — 2,3 миллиона. Электротехнических изделий Япония производила в 15 раз меньше, чем США, и «всего лишь» в 9,7 раза меньше электроэнергии.
Но Япония могла уравнять шансы, призвав на свою сторону народы Азии для общей борьбы против англосаксов. И это могло принести успех, особенно сейчас — когда англичане потерпели такое серьезное поражение в арабской Африке и на арабском Востоке Азии.
И 5 ноября 1941 года Япония решилась ударить в начале декабря 41 — го сразу по США, Англии и Голландской Индии.
Затишье в Азии вскоре должно было смениться бурей.
А затишье в Европе продолжалось. Но тоже могло быстро закончиться.
К КОНЦУ октября 41-го все военные проблемы «оси» в Европе были решены, кроме одной, зато — главной. Английский Остров по-прежнему оставался под властью Черчилля, то есть — под властью Золотого Интернационала. А это означало, что на мир с «осью» Лондон по-прежнему не пойдёт.
В начале ноября в Оберхофе начались переговоры Гитлера и Муссолини с Молотовым и японским послом в рейхе генералом Осимой. За каких-то полгода произошло столько важнейших событий, что даже у не очень впечатлительных людей голова могла кругом пойти. И все же эти огромные события не привели к какому-то решительному историческому перелому. Все успехи не гарантировали того, что в конце концов они не обернутся поражением — очень уж мощно приходила в движение вся планета, а значит, и вообще все силы на ней, как добрые, так и злые. К тому же во всей мощи на мировой арене фигурировала ведущая сила Мирового Зла — Америка. Время по-прежнему работало скорее на нее, и поэтому времени упускать было нельзя. Промедление — особенно для фюрера — было всё ещё подобно смерти.
Об этом он и сказал, сидя в гостиной своей горной резиденции Оберхоф и глядя на гостей.
— Господа! Позвольте кратко обрисовать положение вещей… Стабильность Европы всё более обеспечивается сотрудничеством участников Четверного пакта. Причём Советский Союз в этом году помог решить странам «оси» три проблемы…
Молотов посмотрел на фюрера с интересом — как же оценит он наш вклад «на людях»?
А фюрер начал перечислять:
— Первое — политическая и материальная поддержка России помогла нам закрыть проблемы на арабском Востоке… Второе — крупные поставки нефти и зерна сыграли важнейшую роль и для Германии, и в изменении политики Испании… И третье — антинемецкие выступления в Европе были сглажены благодаря вашей позиции, герр Молотов…
Муссолини порывисто прибавил со своего места:
— Я полностью согласен с вами, мой дорогой друг!
Гитлер же говорил уже о другом, и все в его речах сводилось к одному: стратегическая пауза сейчас недопустима… Пока войска воодушевлены победами, пока они находятся в состоянии перемещения из одних точек в другие, пока они легки на подъем, надо занять атлантические острова и этим заложить базу успеха кампании 42-го года.
— В наступающем году, господа, мы должны решить проблему английской метрополии, и только тогда мы можем считать, что сможем выиграть гонку у англосаксов… Азорские острова важны для блокады коммуникаций, остальные — для будущего…
Гитлер мыслил верно, но говорил о вещах очень серьезных — занятие Мадейры, Азорских островов и Островов Зелёного Мыса фактически означало оккупацию части Португалии, потому что все эти острова принадлежали ей. Португалия же была нейтральной, но — в пользу англосаксов. С другой стороны, Азорские острова имели важнейшее стратегическое значение — они лежат как раз на трансатлантических воздушных и морских трассах из Америки в Европу и наоборот. А Острова Зелёного Мыса господствуют над морскими путями в Южную Атлантику. Для бомбардировщика или десантного самолета они находятся в семи часах полета от Бразилии. И если бы Германия получила от какой-то из латиноамериканских стран авиабазу, то она закреплялась бы в Америке — пусть пока и Южной!
От Лиссабона до Азорского архипелага — полторы тысячи километров, а до Нью-Йорка от них — четыре тысячи семьсот. И в океане их не обойти никак! К тому же острова можно было использовать как базы подводных лодок.
Замысел фюрера был богатым, но очень рискованным — даже сейчас.
Гитлер не стал напоминать, что Рузвельт недавно направлял в Рим специального посла Майрона Тэйлора. Причем Тэйлор ездил не в Рим, к Муссолини, а в Ватикан, к папе Пию XII. И на обратном пути завернул в Лиссабон, где встречался с португальским диктатором Салазаром. Факт этот говорил сам за себя, но фюрер не желал чрезмерно пугать союзников пугалом дяди Сэма. Однако и поэтому он говорил страстно и старался быть убедительным.
— Господа! Сейчас наши суда, прорыватели блокады, доставляют в рейх каучук, олово, легирующие металлы для высокосортной стали и ценные минеральные масла. До параллели Азорских островов их действиями руководит оперативный штаб руководства войной на море, а далее, до Бордо, — командование группы военно-морских сил «Запад».
— И каковы потери? — задал вопрос Осима.
— Пока до портов назначения доходит примерно семьдесят процентов. Команды имеют приказ в случае необходимости топить суда, но не допускать их захвата противником. Однако, когда Америка прямо вступит в войну, потери могут составить половину и более… Поэтому нам нужны острова — и для собственной безопасности, и для блокирования путей янки в Европу…
Фюрер умолк. Все сидели, обдумывая услышанное и собираясь с мыслями для ответа.
Первым нарушил тишину опять Осима.
— У Японии, очевидно, скоро будет хватать проблем на Тихом океане, и на Атлантику не хватит ни внимания, ни сил, — заметил он.
— Сковав Америку на Тихом океане, вы уже сделаете очень много для общего дела, — тут же заявил дуче, даже не ожидая реакции фюрера.
Тот подтвердил правоту дуче кивком головы и вопросительно посмотрел на Молотова.
Молотов не спеша снял пенсне, протёр, надел…
— Когда вы намерены провести эту операцию, господин Гитлер?
— Как можно скорее, но не позднее начала декабря…
— И как вы представляете себе наше участие в этом? Тут есть дело для флота и авиации, а наш флот от океанского уровня пока далек, господин Гитлер… Это надо признать честно. Да и бомбардировщиков с такой дальностью у нас нет…
Молотов говорил неправду, хотя и невольно. Он просто не знал точных характеристик нашего выдающегося скоростного бомбардировщика Пе-8 с дальностью за четыре тысячи километров — как раз до Азорских островов и обратно. Кроме того, уже тогда существовала заправка самолетов в воздухе.
Гитлер о Пе-8 тоже не знал и нервно спросил только об одном:
— Но вы согласны с самой идеей не терять времени?
А потом прибавил:
— И ещё хотелось бы, герр Молотов, чтобы Россия срочно поставила нам для обеспечения этой операции до десяти тысяч тонн авиационного бензина. Африка далась люфтваффе нелегко, и такая помощь была бы для нас своевременной и ценной… Молотов по своей привычке не отрезать сразу, а хотя бы десяток раз отмерить, пожал плечами и ответил:
— Операцию проводить вам, господин Гитлер… Если вас не смущают трения с Португалией, то сам план у нас возражений, пожалуй, не вызовет. Хотя окончательно тут надо решать, как мне кажется, военным. А насчёт бензина — надо подумать…
— Когда вы сможете дать ответ?
— Если я пошлю шифровку в Москву сегодня, то, возможно, ответ будет завтра или через день-другой…
— Я просил бы вас, герр Молотов, не пользоваться услугами телеграфа, а обсудить этот вопрос с господином Сталиным лично. Я могу потерпеть несколько дней… Относительно проблем с португальцами, я думаю, можно не беспокоиться. Салазар осторожен и хитер, но я уверен, что он ограничится протестами…
Молотов уехал обратно в тот же день, а через день он уже докладывал новости Сталину.
Тот выслушал, задымил трубкой, походил, потом сказал:
— А роза упала на лапу Азора…
— Какого Азора? — не понял Молотов.
— Есть такая шутка… Фраза, которая читается и так и так одинаково…
Сталин написал сказанное им на листе бумаги, подал Молотову и предложил:
— Прочти с конца…
Молотов прочёл, покачал головой.
— Тут не розы скоро падать на Азора будут, а бомбы…
Он опять покачал головой и спросил:
— Так будем бензин давать?
Сталин пыхнул трубкой, посмотрел на старого друга и соратника и ответил:
— Будем.
СТАЛИН ещё не знал о встрече Майрона Тэйлора с Салазаром, а лиссабонская беседа была любопытной — как и личности обоих собеседников.
Антониу ди Оливейра Салазар в 1941 году был мужчиной в цвете зрелых лет — ему шел пятьдесят второй год. Близкий к Ватикану, он после переворота проанглийского генерала Кармоны в 1926 году стал вначале министром финансов, а к 41-му году занимал посты премьера, военного министра и министра иностранных дел Португалии и был творцом конституции 1933 года, оформившей государственный строй страны в виде «корпоративной и авторитарной республики». В 1939 году Салазар заключил с соседом Франко пакт о дружбе и ненападении, но хотел бы жить в дружбе и со всеми остальными — Португалия неплохо торговала и с рейхом, и с Англией, и с янки. Причём имела в немалых количествах такое стратегически лакомое сырье, как вольфрамовую руду.
Салазар был, естественно, правоверным католиком. Майрон Тэйлор — видным протестантом, но кроме этого — ещё и директором стальной компании «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн» и одним из директоров крупнейшей компании «Америкэн телефон энд телеграф компани». Последняя хвалилась тем, что ни одно отдельное лицо не владеет и одним процентом её акций, и это было правдой. Ибо всего 1 процент акций «АТТ» «тянул» примерно на 250 миллионов долларов. Тогдашних!
Кроме того, Тэйлор возглавлял «Первый национальный банк Нью-Йорка», «Нью-Йоркскую центральную железную дорогу» и ещё кое-что «по мелочи». Иными словами, среди Золотой Элиты Тэйлор представлял собой фигуру видную, и Салазар знал это. Но он был реалистом.
— Сэр, — уговаривал его Тэйлор, — ваша страна должна внести свой вклад в общее дело… Азорские острова надо отдать под наш контроль.
Салазар осторожничал:
— Господин Тэйлор… Генерал Франко сейчас может войти в орбиту Гитлера окончательно… И необдуманные действия Португалии могут дать повод… Сами понимаете… И чем тогда нам сможет помочь Англия? И даже — вы?
— Но мы будем помогать вам!
— Этого я и боюсь! Вступление Америки в войну вряд ли решит проблему…
— Но…
— Да, господин Тэйлор! Америка и Англия, действуя совместно, возможно, даже сейчас смогли бы уничтожить лично Гитлера, хотя это — и нелёгкая задача… Но вряд ли вам удастся уничтожить сам национал-социализм, ибо он выражает новую социальную, политическую и экономическую тенденцию развития в Европе.
Слова Салазара янки не понравились, но португальский диктатор мог себе их сейчас позволить, и это янки беспокоило дополнительно. Тэйлор уехал не солоно хлебавши…
Сталин не знал об этом, но понимал, что тянуть с Азорами фюреру не стоит. И помочь ему тут — значит ускорить события.
Впрочем, Азоры — Азорами, но в это же время за океаном начинали быстро раскручиваться две другие проблемы.
Первой было близкое прямое вступление США в мировую войну. А кроме этого, американские «верхи» всё более захватывали дела атомные… Тут начали намечаться контуры успеха, и Золотой Элите надо было спешить — атомная бомба могла стать решающим фактором перелома истории. С осени 41-го на Английский Остров зачастили физики из Штатов. Направлял этот процесс президент Института Карнеги и глава Управления научных исследований и разработок США Ванневар Буш, а результатом стало соглашение между Англией и Америкой об обмене информацией по ядерной части…
«Обмен» шёл, конечно, в одну сторону — в США, зато визиты шли в другую: из США в Англию. Вначале в Лондон приехал молодой президент Гарвардского университета и председатель Национального комитета по оборонно-исследовательским работам Дж. Конант. В октябре там же появились ядерщики Пеграм и Юри. К тому времени за океан из бельгийского Конго перекочевало более половины наличного мирового запаса добытого уранового сырья… Крах Англии в Африке и на Ближнем Востоке заставлял торопиться. И 6 декабря 1941 года Рузвельт дал окончательное «добро» американской ядерной программе. Пока ещё — исследовательской.
А на следующий день Америка получила Перл-Харбор.
ПЕРЛ-ХАРБОР — это бухта на гавайском острове Оаху близ столицы Гавайских островов Гонолулу. Называемая по-гавайски «Ваи моми» — «Жемчужные воды», она и по-английски это название сохранила («Pearl Harbor» — «Жемчужная гавань»). И в стратегическом отношении это была действительно жемчужина, ибо тут мог найти удобную стоянку флот целого государства.
Если бы у русских царей в XIX веке было бы энергии и напора хотя бы на десятую часть от янки, эта бухта могла бы стать идеальной базой русского Тихоокеанского флота… Но уже с 1887 года США по «соглашению» с «Гавайским королевством» обеспечили себе право исключительного использования Перл-Харбора. С 1908 года тут разместилась главная база американского Тихоокеанского флота, а официальное её открытие состоялось 14 декабря 1911 года.
Прошло без одной недели тридцать лет, и над этой базой густо повалил дым — но не из дымовых труб могучих линкоров, а дым пожаров.
Впрочем, обо всём по порядку…
Принц Коноэ не был склонен форсировать войну, и на смену ему пришёл генерал Тодзио. 5 ноября 1941 года — через три недели после отставки Коноэ — война была решена на тайной императорской конференции. Однако она же была решена без всяких тайных конференций и в Вашингтоне. Здесь желания японских националистических кругов и наднациональных кругов Золотых Космополитов совпали.
Золотая Элита тревожилась — планы стравливания русских и немцев срывались. Ситуация мировой «закулисой» контролировалась всё хуже, да и контролировалась ли она ею вообще — после потери Африки, Суэца и нефти Ближнего Востока?!
Перспективы оказывались туманными и страшили. Англия затаилась на своем Острове. Она полностью прекратила бомбардировки Германии, а люфтваффе, в свою очередь, пока оставили в покое Англию. В американской же народной массе находилось всё меньше желающих ввязываться в дела Европы. Элите надо было встряхнуть массу неким шоком — чтобы расшатать изоляционизм. Но как?
В ноябре Рузвельт имел беседу с Саксом:
— Джеффри, как у нас идут дела с атомами?
— Неплохо, сэр, но на них уйдёт прорва денег… Очень дорого стоит выделение нужного нам урана-235 из природного сырья… Это дело дорогое и долгое…
— А можно ли его ускорить?
— Ускорить — вряд ли, но можно повысить процент выхода, хотя это и сложно, или просто построить дополнительные заводы…
— Надо торопиться, Джеффри…
А на следующий день президент встретился с Гопкинсом. Доверенный сотрудник и поверенный деликатных дел, Гопкинс был осведомлён о всех подлинных планах и задачах, и с ним темнить не приходилось:
— Гарри! Мне раз за разом сообщают о том, что японцы собираются напасть!
— Это очень вероятно, сэр! Особенно если учесть, что с Россией, как с новой участницей Четверного пакта, они воевать будут вряд ли… Тем более что столкнуть русских и немцев нам не удалось.
— Да, Гарри, ты прав! Макаки будут воевать с нами… И начать они хотят с Перл-Харбора…
— Вполне разумный шаг с их стороны, сэр…
— Но будет ли разумно с нашей стороны нейтрализовать это их намерение, Гарри?
— Что вы имеете в виду, сэр?
— Видишь ли, с тобой я могу быть откровенным, а посоветоваться надо. Наши простые «хорошие» парни не любят, конечно, «плохих» парней вроде Гитлера, но в драку лезть не хотят.
Гопкинс слушал, потому что пока что спрашивать было не о чём.
— Так вот, Гарри, американцев надо подтолкнуть, и я хочу воспользоваться примером великого Нельсона…
Реакция у Гопкинса была быстрой, и он рискнул предположить:
— Вы имеете в виду приём с подзорной трубой, сэр?
Президент пришёл в восторг:
— Гарри! Ты — гений! Я давно это говорю, но сейчас ты превзошёл себя!
Знаменитый англосакс адмирал Нельсон, имеющий репутацию великого реформатора тактики морских сражений (хотя он всего лишь переосмыслил тут идеи и опыт русского адмирала Ушакова), был умён и своенравен. А при этом он был одноглазым. И когда ему указывали на нечто, чего он видеть не желал, он прикладывал подзорную трубу к выбитому в сражении глазу и совершенно искренне заявлял: «Ничего не вижу».
Теперь этот приём решил применить Рузвельт. Никакие тревожные доклады о намерениях японцев его «не тревожили», и он раз за разом игнорировал все попытки простодушных военных повысить боевую готовность. Он боялся спугнуть «япошек» в их движении к войне, ибо Золотой Элите нужна была уже не «нейтральная», а реально воюющая Америка.
США вовсю были втянуты в войну в Европе, но официально были нейтральными. И объявить без серьезного повода настоящую войну рейху — ни с того ни с сего — было бы делом непопулярным. А вот получить войну с союзником рейха — Японией было наилучшим вариантом для втягивания американских «хороших парней» в войну с «плохими парнями»-наци.
10 ноября 1941 года, выступая на банкете в Лондонской городской ратуше, Черчилль предостерег Японию, что в случае конфликта Британия немедленно выступит на стороне США. Если учесть, что на Тихоокеанском театре военных действий Англия не имела ничего существенного, то это было со стороны Черчилля просто провокацией. Но янки уже не надо было подзуживать — если иметь в виду того же Рузвельта. На переговорах с японцами американцы делали заведомо неприемлемые предложения, и 17 ноября 41-го года нижняя палата японского парламента приняла резолюцию:
«Совершенно очевидно, что основная причина нынешнего конфликта между державами „оси“ и английским и американским народами — ненасытное стремление Соединённых Штатов к мировому господству… Но терпение японцев не неистощимо, ему есть предел…»
26 ноября 1941 года государственный секретарь США Хэлл вручил японцам два очередных вызывающих меморандума. Тем самым он — о том не подозревая — дал окончательный сигнал к началу японской «операции Z» против главной базы флота США.
ЗА ВОСЕМЬ дней до этого маневренное авианосное соединение 1-го японского флота небольшими группами покинуло внутренние воды Японии. Корабли уходили с постоянных баз чуть ли не поодиночке. Их радисты, которых служба радиоперехвата военно-морской разведки США хорошо знала по «почерку», были оставлены дома и имитировали оживленный радиообмен. Их же коллеги, ушедшие в поход, отдыхали, соблюдая строгое радиомолчание.
К 22 ноября маневренное соединение адмирала Нагумо собралось у южнокурильского острова Итуруп. Отсюда оно должно было выдвинуться в зону досягаемости острова Оаху самолетами палубной авиации для удара по Перл-Харбору в соответствии с планом «Z». Кроме того, в операции было занято и передовое соединение 6-го флота из 27 подводных лодок. Оно вышло из баз в Йокосуке, Сасебо и Куре 20 ноября.
В боевую готовность приводились японские базы на острове Формоза (Тайвань) и в Индокитае… Концентрация сил проходила под завесой переговоров специального посла Курусу с Кордэллом Хэллом. Замах был сделан, но окончательное решение зависело от позиции Вашингтона.
В тот момент США имели на Тихом океане 15 линкоров (Англия — 2), 6 авианосцев, 18 тяжеёлых крейсеров и 19 лёгких крейсеров — в дополнение к одному английскому авианосцу, 2 тяжёлым и 3 лёгким английским крейсерам и 5 голландским лёгким крейсерам.
У Японии было 10 линкоров, 10 авианосцев, 18 тяжёлых крейсеров и 22 — лёгких.
У янки был также перевес по эсминцам (195 против 136) и подлодкам (111 против 74).
Нападение Японии на Перл-Харбор и другие базы и владения США и Англии в Тихом океане должно было выправить этот баланс сил в сторону Японии. Кроме того, сразу же планировались удары по острову Уэйк, Маршалловым островам, островам Тимор, Ява, Суматра, Андаманским островам в Индийском океане и удар по Бирме в целях блокирования Китайско-Бирманской дороги.
Рузвельт об этом знал, но готовность номер один не объявлял. Конечно, изображая из себя Нельсона, он рисковал. Однако на стапелях были заложены новые линкоры, и потеря старых ускоряла получение прибылей после спуска строящихся.
Безусловно, риск был — фактор времени выглядел к концу 41-го года иначе, чем это мыслилось ранее. Однако временный материальный проигрыш Золотой Элиты в Перл-Харборе предполагалось перекрыть психологическим выигрышем в настроении рядовых американцев, а это в конце концов должно было принести и материальные дивиденды.
В начале декабря главную ударную современную силу флота — авианосцы «Энтерпрайз» и «Лексингтон» — по приказу высшего командования вывели из Перл-Харбора и направили к островам Уэйк и Мидуэй. Линкоры же были оставлены для заклания на алтарь будущей войны.
За оборону базы отвечал комендант 14-го военно-морского округа адмирал Блох, подчиненный командующему Тихоокеанским флотом адмиралу Киммелю. Оба находились в Перл-Харборе. Ещё 9 июня 1941 года Рузвельт принял Киммеля в Овальном кабинете Белого дома и «доверительно информировал»:
— Адмирал! Сейчас мы ведем тайные переговоры с некими японскими представителями и другими заинтересованными лицами. — С кем конкретно, президент предпочел умолчать. — И это обеспечит мир на Тихом океане на сто лет!
— Не строим ли мы воздушные замки, сэр? — осторожно осведомился Киммель.
— О нет!
И тут же, без перехода, Рузвельт вопросил:
— А как вы относитесь к идее взять с Тихого океана три линкора? Кое-кто считает, что оставшихся шести хватит с лихвой.
— Это безумие, сэр! Любое новое сокращение флота явится приглашением для Японии начать войну!
— Я сам так думаю, адмирал, — успокоил его Рузвельт.
И Киммель удалился, так и не поняв, что лишь укрепил президента во мнении пожертвовать линкорами и раззадорить этим страну.
В конце ноября США официально отказали японцам в их претензиях на ведущую роль в Юго-Восточной Азии, и война стала неизбежной. В Перл-Харборе в это время находилась примерно половина боевого состава флота: более 90 кораблей, в том числе 8 линкоров, 8 крейсеров, 29 эсминцев.
Условия же японцам для удара были созданы почти идеальные. Воздушная разведка в угрожаемых направлениях не велась. Самолеты на аэродромах Оаху стояли ровными рядами, крыло к крылу, представляя собой идеальные мишени. 7 декабря более трети личного состава с кораблей получили увольнение на берег. На самих же кораблях в ожидании срочно назначенной «утренней проверки живучести» открыли двери и люки водонепроницаемых переборок.
Отосланные авианосцы были главным средством защиты флота от удара с воздуха, однако с Оаху в конце ноября взяли ещё и половину армейской истребительной авиации. Противолодочным силам запрещалось атаковать «подозрительные подводные лодки» даже в зоне обороны базы. А японские лодки уже окружали Оаху…
Утром 5 декабря эсминец «Селфридж» установил гидроакустический контакт с неизвестной лодкой, а вскоре эсминец «Тэлбот» запросил разрешения сбросить глубинные бомбы на неизвестную лодку в пяти милях южнее Перл-Харбора. Командиру «Тэл-бота» это категорически запретили.
— Вы приняли за лодку кита, — объяснили ему.
Бравый кэптэн хмуро хмыкнул:
— Первый раз встречаю кита с мотором в корме…
Береговое командование промолчало.
Итак, жертва была готова.
Японцы были тоже готовы. Начальник штаба Объединенного флота адмирал Матоме Угако записал в дневнике:
«Пока операция развивается успешно. Гавайи — как крыса в крысоловке».
26 ноября 1941 года адмирал Нагумо с мостика флагмана — авианосца «Акаги» отдал флажным семафором приказ на подъём якорей. И авианосное соединение, имея на палубах кораблей 400 самолетов, двинулось из итурупской бухты Хитокаппу (Танкан) в направлении к Оаху. Все переговоры в походе шли семафором.
Ночью 2 декабря по радио был получен условный сигнал:
«Восходите на гору Ниитака 1208»,
что означало: день «X» — 8 декабря (по гавайскому времени — 7-е).
Ранним утром 7 декабря 1941 года эскадра Нагумо в составе 2 линкоров, 6 авианосцев, 3 крейсеров, 9 эсминцев и 3 подводных лодок вышла в район, расположенный в 260 милях от Оаху. В 6 часов с палуб ушла первая волна из 50 пикирующих бомбардировщиков, 40 торпедоносцев, 50 обычных бомбардировщиков и 50 истребителей прикрытия.
За час до этого посол Номура уведомил Кордэл-ла Хэлла о прекращении переговоров с США.
Вторая волна налёта из 160 самолётов ушла в 7 часов 15 минут… Ей повезло меньше — потери над Перл-Харбором составили 20 машин (первая волна потеряла лишь 9).
Но успех удара был налицо.
Пять линкоров: «Аризона», «Оклахома», «Калифорния», «Невада», «Вест-Вирджиния» — были потоплены либо серьёзно повреждены.
Три линкора: «Пенсильвания», «Мэриленд» и «Теннеси» — получили лёгкие повреждения.
Затонули крейсера «Элена», «Гонолулу» и «Релей».
На аэродромах было уничтожено до 300 самолётов, людские потери превысили три тысячи, причём убитыми — почти две с половиной тысячи.
Над Оаху вилась гарь от сожжённой соляры, нефти, резины, от сгоревшего металла… В почерневших водах Жемчужной гавани торчали рубки полузатонувших линкоров.
А Золотая Элита вздохнула спокойно — дело было начато и по эту сторону океана. По ту же сторону Атлантики оно было продолжено. Наша планета велика, и день приходит в разные её места далеко не одновременно, поэтому когда Би-би-си передала последние известия из Перл-Харбора, в Лондоне был вечер воскресенья 7 декабря.
В Чекерсе у Черчилля обедали гости из США — Вайнант и Гарриман. Неспешно текла беседа, текла влага в рюмки, текло время… На обеденном столе работал подаренный премьеру Гопкинсом пятнадцатидолларовый американский приемник. И вот бесстрастный голос диктора сообщил о нападении японцев. Все замерли, а потом Черчилль вскочил и пошагал к телефону, бросив на ходу:
— Я сейчас позвоню в Форин офис Идену, чтобы война Японии была объявлена немедленно.
— Сэр, но это всего лишь сообщение радио, — урезонивал его Гарриман. — Возможна ошибка, хотя это и Би-би-си…
— Я обещал президенту и всем, что война будет объявлена через минуту, — кипятился Черчилль, бывший уже, что называется, «на взводе».
— Сэр, — предложил Вайнант, — не вернее ли будет позвонить в Белый дом и получить подтверждение?
Так и поступили.
И Черчилль сразу же заторопился в Вашингтон — ситуацию надо было использовать «на полную катушку», пока острота момента обеспечивала максимальный эффект.
А НУЖНЫЙ эффект и впрямь был достигнут: Америка испытала потрясение… 8 декабря 1941 года Рузвельт выступил перед обеими палатами конгресса. «Перл-Харбор стал символом национального позора», — картинно вещал он.
Позор?
О yes!
И его надо смыть!
Конгресс принял резолюцию об объявлении войны Японии, и тут же проведённый опрос общественного мнения показал, что это решение поддерживает 96 процентов населения. Лидеры Американской Федерации Труда и Конгресса производственных профсоюзов наперебой сообщали о готовности рабочих перейти на продлённую рабочую неделю при замораживании зарплаты и несмотря на рост цен. Лидеры фермерских организаций тоже взахлёб были готовы работать на дядю Сэма…
Так чего же лучше? К концу декабря цены на основные потребительские товары выросли сразу на треть! И рост их продолжался.
Расширялась и зона войны.
8 декабря императорский рескрипт известил Японию об объявлении войны Великобритании и США. А с 8 по 12 декабря войну Японии объявили также Австралия, Голландия, Канада, Новая Зеландия, Южно-Африканский Союз, Коста-Рика, Куба, Никарагуа, Панама и Сальвадор. Плюс — Национальный Комитет «Свободная Франция» и лондонское Польское правительство.
Правительства Мексики, Колумбии, а также эмигрантские правительства Греции, Норвегии и Бельгии разорвали с Японией дипломатические отношения (последнее 21 декабря тоже объявило Японии войну).
Фюрер, понимая, что теперь Америка все равно перейдет к активным действиям против рейха, через три дня после Перл-Харбора — 11 декабря — сам объявил войну Вашингтону.
Дуче поступил так же…
9 декабря объявил войну Германии и Гоминдан. А 25 декабря 1941 года британский генерал Уэйвелл добрался до «временной китайской столицы» — Чунцина и обсудил с Чан Кайши военное положение на Дальнем Востоке.
Положение же менялось как в калейдоскопе, и — не только на Дальнем Востоке. Почти одновременно с ударом по Перл-Харбору на Тихом океане янки и англичане получили коренное изменение ситуации и в Атлантике.
Черчилль узнал об этом от первого морского лорда Дадли Паунда. Сэр Уинстон собирался за океан, надо было решить много дел впрок, но он, по своему обыкновению, ещё в одиннадцать утра пребывал в постели — уже позавтракав там и приняв нескольких чиновников с бумагами. Английский премьер только что опрокинул рюмку коньяка, решив, что достаточно потрудился, чтобы считать её вполне заслуженной, и размышлял — не заслужил ли он сразу и вторую?
Придя по здравом размышлении к выводу, что вторую он тоже честно заработал, сэр Уинстон принял и её, и как раз тут в его кабинет-спальню влетел взъерошенный Паунд.
— Сэр!
Черчилль с трудом выпал из благодушного состояния и воззрился на командующего флотом Его Величества.
— Дадли! Что с вами?.. Я вас таким никогда не видел… Неужели фюрер приказал долго жить?
Паунд шутки не принял и просто сказал:
— Немцы высадились на Островах Зеленого Мыса, Мадейре и Азорских островах…
— Дадли, вы шутите!
— Нет, сэр!
— Что — так-таки на всех одновременно?
— Да…
Черчилль рассвирепел — мгновенно и сразу:
— Как вы их пропустили? Вы их упустили, Паунд! Как это произошло? Какими силами? Их надо оттуда выбить!
— Сэр! На Острова Зеленого мыса и Мадейру был высажен, судя по всему, комбинированный десант с воздуха и с моря… Исходные пункты — явно Канары для Мадейры, а для Зелёного Мыса — Дакар.
— О, этот каналья Франко! А Азорские острова? Как вы пропустили их на Азорские острова?
— Там высадились воздушные десантники, причём, по некоторым данным, люфтваффе использовали не только свой критский опыт, но и опыт русских, а также русскую десантную технику… Наши агенты на островах срочно сообщили, что на Азорах есть десантированная артиллерия и даже лёгкие танкетки… Насколько нам известно, средства для их сброса с воздуха имеют сейчас только русские…
— Мы должны их выбить оттуда, Дадли!
— Вряд ли это удастся.
— Тогда — блокировать!
— Сэр! Плотная блокада распылит силы, но мы будем стараться…
Англичане действительно попытались постараться. Параллельно Форин Офис снёсся с Лиссабоном, запрашивая — не желают ли португальцы помощи от Англии в восстановлении суверенитета занятых островов?
Салазар отмолчался… И всё, чего англичанам удалось добиться, — это блокирования возможности наращивания на Азорах корабельного состава германских морских сил. Немцы же удовлетворились пока тем, что заняли острова ранее англосаксов. В итоге к концу 41-го года боевая активность на Атлантике не возросла.
Пока…
Зато она вовсю развивалась на Тихом океане.
8 ДЕКАБРЯ 1941 года началась японская десантная операция на южном побережье Сиама (в Таиланде), 10 декабря японцы высадились на островах Лусон и Гуам, all декабря три японских крейсера и флотилия эсминцев впервые появились у берегов острова Уэйк.
Этот первый налет янки отбили, зато у англичан в блокированном Гонконге дела шли плохо. Встревоженный многочисленными десантами в разных местах, английский адмирал Филлипс вышел в море с эскадрой в составе линкоров «Принс оф Уэлс», «Рипалс» и 4 эсминцев. Однако он не имел поддержки с воздуха — все английские самолёты были заняты борьбой с десантами, и вскоре японская авиация у побережья Малайи потопила исторический «Принс оф Уэлс» вместе с самим Филлипсом. Совместным ударом высотных бомбардировщиков и торпедоносцев был пущен ко дну и «Рипалс».
И теперь японцы начали планомерный захват Филиппин. 22 и 24 декабря они высадились там в заливе Лингайен и в районе Ламон… А 21 декабря началась наступательная операция японских войск под Чанша в Центральном Китае.
География японского наступления явилась обширнейшей — в декабре японцы провели десантные операции ещё и на территории Северного Борнео и готовились в Голландской Индии к серьёзным боям. Но пока почти везде успех оказался быстрым и полным. Скажем, наиболее близкими к Японии американскими опорными пунктами были Гуам — крупнейший из Марианских островов, а также острова Уэйк и Мидуэй, промежуточные станции между Азией и Гавайями. На Гуаме укреплений не было, с Уэйком вначале вышла промашка, однако 23 декабря после серьезного штурма был взят и Уэйк.
25 декабря 1941 года после семидневного сопротивления капитулировал английский гарнизон Гонконга. Паника в стане англосаксов нарастала…
22 декабря в Вашингтоне началась конференция «Аркадия» — переговоры Рузвельта и Черчилля с участием начальников главных штабов США и Великобритании по вопросам ведения войны с державами «оси». А 26 декабря Черчилль выступил на объединённом заседании обеих палат конгресса.
Но в его тоне уже проступал страх.
Москва пока оставалась нейтральной. В заявлении ТАСС просто было выражено сожаление о расширении конфликта держав и предлагалось мирное посредничество СССР как тихоокеанской державы. А в середине декабря Вышинский принял посла США Штейнгарда и заявил ему:
— Советский Союз считает наиболее разумным вариантом скорейшее сворачивание войны.
— И как вы это себе представляете, сэр?
— Англия идёт на перемирие с Германией и Италией в Европе на основе признания аншлюса, включения в империю Судет, зоны Данцига и германской Силезии, и полюбовно решает с Берлином и Римом проблемы колоний… Франция включается в новую Европу.
— А Америка?
— Вам, господин Штейнгард, пора признать, что Америка слишком многое получала и получает от чужих войн. Поэтому уступать теперь надо вам… В Европе, в Азии…
— Уступать этим макакам?
— Нет, народам мира… Войну надо прекращать, но итогом должен быть равноправный мир… Для всех.
— Я вижу, господин Вышинский, вы говорите почти как наци…
— Нет, господин Штейнгард, мы просто стремимся к ясности. Народы не желают сырьевой эксплуатации… Народы не желают и эксплуатации вообще…
— Это всё — ваша коммунистическая пропаганда.
— Нет, это — факт.
— Америка — свободная страна и будет защищать свободу всех!
Вышинский пожал плечами:
— Свободу? Вы обвиняли немцев в организации концентрационных лагерей… Вы обвиняете примерно в том же и нас… Но не вы ли загнали в невыносимые условия концентрационных лагерей десятки тысяч не только японцев, проживающих в США, но и американских граждан японского происхождения?
— Это превентивная военная мера… Мы имеем на неё право.
— Не спорю… Но равные права должны иметь все народы. Иначе мораль получается двойной… А двойная мораль, господин Штейнгард, это уже не мораль, а политический разврат…
Янки ушёл разозленным.
Впрочем, и японцам мы пока особых авансов не давали. Не отрицая значения Четверного союза, Сталин предлагал Токио отказаться от Портсмутского договора и решить вопрос о полной передаче Сахалина России… Единственное, что мы предоставили Японии «здесь и сейчас», — это дополнительное топливо и сырьё. И Япония шла на Штаты и азиатскую «Англию», зная, что её тыл обеспечен нашим партнерством с рейхом.
ОДНАКО тут всё ещё было впереди.