Эссе 2003-2008

29.11.2004

Если бы президент был вашим родственником

Демократия - темное дело. Она смешивает сознание с подсознанием в той пропорции, что делает ее скорее искусством, чем наукой. Чтобы понять, в какой мутной воде приходилось ловить рыбу кандидатам, возьмем, к примеру, одну семью - мою.

Отец, который ни от кого не скрывает своих убеждений (что, надо сказать, и довело его до Америки), - стойкий республиканец. Большой любитель поесть, он не снимает надписанную ему фотографию Рейгана с дверцы холодильника. Зная, что я не одобряю партийной принадлежности обоих, отец поклялся до выборов говорить со мной только о рыбалке.

С женой - сложнее. Предпочитая всем изданиям журналы мод, она всегда интересовалась нарядами первых леди, а не делами их скучных мужей. Все, однако, изменила война в Ираке. Следя за ней изо дня в день, жена заодно втянулась в предвыборную кампанию и стала столь азартным знатоком недостатков Буша, что решила отдать свой голос Керри.

Наслушавшись семейных споров, мой брат пошел другим путем. Сказав, как Шекспир, «чума на оба ваши дома», он пойдет голосовать за безнадежного кандидата от третьей партии - Нейдера. И только моя мудрая мать, решив не встревать в политические дрязги, приняла безответственное и всех примиряющее решение: она останется дома печь пироги. Таким образом, завтра наш небольшой, но вздорный клан исчерпает все варианты поведения в решающий вторник.

Если одной семье удается совместить такой пестрый пучок убеждений, то что говорить о целой стране, мучающейся альтернативой!

Выбирая себе президента, Америка, в сущности, голосует за чужого человека, с которым она будет вынуждена следующие четыре года делить гостиную. Чтобы впустить в нее постороннего, американцы должны увидеть в нем родственника.

Вопрос - какого?

Из всех президентов, которых я за четверть века застал в Новом Свете, самым необычным был Джимми Картер. По-моему, он приходился Америке дядей. Порядочный, интеллигентный, толковый (физик), но слегка чудаковатый (на инаугурацию пришел в джинсах), немного не от мира сего, симпатичный идеалист и, конечно, неудачник, Картер был тем любимым родственником, о ком не говорят с соседями. Рейган выбрал себе куда более выигрышную роль: румяный, бодрый дедушка, калифорнийский Санта-Клаус. Он очаровал Америку снисходительностью. Ему все прощалось, потому что и сам он готов был многое прощать. Деду строгость не положена: детей воспитывают, внуков балуют.

Старший Буш провел слишком много лет в тени Рейгана - под крышей Белого дома. Неудивительно, что, когда пришло его время, он устроил тихий бунт. Если вице-президентом Буш являл собой образец лояльности, то, оказавшись президентом, он стал тем, за кого Рейган себя выдавал. Один говорил о религии, другой ходил в церковь. Первый рассуждал о важности семейных уз, второй окружил себя любящей семьей. От Буша исходила эманация пуританской строгости, замешенной на новоанглийских добродетелях: терпении, настойчивости, трудолюбии, умеренности, хороших манерах, спортивной честности, джентльменской щепетильности. Что не помогло этому Бушу задержаться в Белом доме. Возможно, ему помешал образ сурового отца, всегда готового прочесть нотацию разбалованным Рейганом избирателям.

Так и не освоив «искусство быть дедом», Буш-старший уступил Клинтону, которому возраст и поведение (вроде игры на легкомысленном саксофоне) позволяли играть лишь одну роль - брата, кому - старшего, кому - младшего. О том, насколько удачен был этот образ, говорят два президентских срока. Вооруженный неумным либидо, хрипловатым голосом и мальчишеской улыбкой, Клинтон сохранил симпатии Америки, сказавшей в разгар знаменитого скандала: «Разве я сторож брату моему?».

С Бушем-младшим - все просто. Он так и называется - «Буш-сын», причем блудный сын. Пережив в молодости трудную борьбу с алкоголем, Буш нашел себе веру. Он не думает, а знает, что Бог есть. Убедившись на собственном опыте в том, что вера делает людей сильнее, а мир лучше, Буш сумел вернуться к семейному (президентскому) очагу другим человеком. И этого ему не забыла та - милосердная - часть избирателей, которая любит раскаявшегося грешника больше праведника, не знавшего искушения.

Если Джон Керри и станет президентом, то ему все равно не попасть в число кровных родственников Америки. Зная три языка, не считая немецкого, умея готовить буайбес, разбираясь в старых винах и еще более старых картинах, читая наизусть Киплинга и Элиота, Керри слишком не похож на рядового американца, чтобы быть им. Поэтому он может войти в семью избирателей только на правах зятя.

Если, конечно, большая часть Америки согласится отдать ему руку и сердце.