Естественный отбор и социальный подбор в общественной жизни

Глава III

Предшествующую главу мы посвятили краткому очерку социального подбора. Мы указывали при этом, что социальный подбор выражается в ряде потоков различной мощности, переплетающихся самым сложным образом. Мы указывали также, что сила этих потоков весьма различна, причем на первом месте в отношении силы нужно поставить народность.

В настоящей главе мы остановим внимание читателя на другой стороне вопроса.

Как бы ни был силен социальный подбор, он все-таки не может быть вполне уподоблен органическому. Последний, как уже говорилось выше, основывается на полном порабощении индивидуальности подверженных его воздействию клеточек; социальный подбор никогда не достигает этого. Чем выше мы поднимаемся по лестнице развития органической природы, тем более ярко выраженную индивидуальность мы находим; слепое волевое начало постепенно развивается в сознательную волю. Поэтому в человеческом обществе, как мы упоминали в I главе, не может быть такого полного подчинения индивидуальности, входящих в его состав единиц, как это встречается в сложных организмах. Психическое приспособление, внушение, традиция — все это способствует образованию известного потока социального подбора. Но этот поток никогда не обнимет всех индивидов. Напомню еще раз, что социальный подбор не есть отбор в смысле полного устранения всего того, что с ним не совпадает. Стремление к этому устранению, конечно, есть, но оно не может быть исчерпывающим, как это имеет место в естественном отборе. Элемент, не соответствующий социальному подбору, хотя и поставлен в более тяжелые условия своего существования, все-таки существует и размножается.

Само направление социального подбора в основе своей зависит от личного волевого начала, подверженных влиянию этого подбора отдельных людей. Закон большего числа канализирует^{5} случайности, происходящие от свободы действий отдельных людей, но он не может погасить влияния вождей, которые ведут за собою массы и содействуют образованию или поддержанию соответствующего социального подбора. Значение личности в истории и выражается в виде потоков социального подбора. Из этого следует, что направление каждого потока социального подбора в основе своей имеет волевое начало и потому является случайным по отношению к общим мировым законам. Это направление может совсем не совпадать с направлением естественного отбора.

Из изложенного видно, что для окончательной канализации случайностей, для направления их в русло, начертанное и строго ограниченное мировыми законами, социальный подбор недостаточен. В самом деле, развитие народа может следовать не в том направлении, которое требуется общими законами развития. Подобно тому, как в организме и в народе могут обнаружиться болезненные уклонения, а социальный подбор без воздействия извне может только усиливать это отклонение. Главное же нужно помнить, что в каждом потоке социального подбора одной из данных, обусловливающих его направление, является волевое начало индивидов его составляющих. Таким образом, мы как будто бы должны остановиться перед дилеммой: или допустить, что развитие органической жизни на высших ступенях эволюции зависит от личной воли индивида, то есть от произвола и случайности, или принуждены совершенно отрицать свободу воли.

На первый вопрос можно ответить, что история умственного развития человечества сводится к тому, что человек постепенно заменяет свое первобытное учение о господстве случая и личного произвола учением о законе. «Подобно тому, как падение камня, течение реки, движение тени, шелест листьев оказались следствиями законов природы такими же следствиями оказались движения светил». В событиях и явлениях, величие и обширность коих все возрастает, человек открывает господство закона[7]. Учение об управлении мира законом все расширяется и должно охватить все явления природы. Не научно поэтому допускать, что общее развитее человечества есть область слепого случая.

Теперь посмотрим, возможно ли совершенно отрицать всякую свободу воли. В обыденной жизни свободе воли приписывается слишком большое значение. Изучение духовной жизни показывает, насколько каждый наш поступок представляет из себя явление, крепкими нитями связанное с прошлым и с впечатлениями внешней обстановки. Но от этого до полного отрицания хотя бы самой незначительной крупицы свободы воли разделяет целая пропасть. Если движения простой амебы мы не можем объяснить одними механическими законами, то тем более не объясним сложный духовный мир человека; характернейшим признаком психической жизни является именно присутствие некоторой волевой силы; называем ее волевой в отличие от внешних сил материального мира, от которых проявления ее существенно отличаются. Вот почему мы считаем, что полное отрицание свободы воли есть отрицание психической жизни, то есть приводит к отрицанию фактов.

Но если один социальный подбор не дает возможности объяснить сочетание свободы воли с подчинением развития общественной жизни законам, то полное примирение этих двух начал мы найдем, если вновь обратимся к закону естественного отбора.

Социальный подбор, образующий ряд потоков случайного направления, неминуемо должен привести к взаимному их столкновению, и подобно тому, как случайные отклонения в развитии отдельных организмов направляются на общий путь эволюции органической жизни естественным отбором, подобно этому и различные случайные направления потоков социального подбора канализуются в русло общего развития тоже естественным отбором. Таким образом, естественный отбор, гарантирующий выживание более совершенного, вступает вновь в свои права в жизни человечества, которое, как мы говорили выше, внутри самих общественных соединений стремится возможно более ослабить проявление этого закона.

Из всех потоков социального подбора мы выделили национальные потоки, как обобщающее внутри себя остальные потоки. Вследствие этого естественный отбор и проявится по преимуществу в борьбе этих потоков.

Борьба этих потоков окончательное свое выражение находит в войне.

Отсюда мы заключаем, что война является тем орудием природы, посредством которого развитие человеческого общества направлялось по тому пути, по которому оно прошло от быта дикаря до современного состояния цивилизации. Это значение войны не умаляет значение других факторов развития, а именно — стремления к объединению, солидарности, выражающихся в явлениях социального подбора. Но так как это объединение в своем развитии легко может уклоняться от пути, предначертанного законами общественной жизни, то воздействие естественного отбора является непременным условием прогресса.

Взаимодействие двух начал объединения и борьбы обусловливает эволюцию всей органической и общественной жизни. Да иначе это и не может быть; даже наименее развитой особи живого мира присуща волевая сила и, следовательно, связанная с ней некоторая индивидуальность, а это неминуемо должно приводить не только к солидарности, но и к борьбе; в этой же борьбе окончательно исчезает воздействие личного начала на ход эволюции и как органическая, так и общественная жизнь в своем развитии подчиняются безличным мировым законам.

Закон естественного отбора выражается в выживании более жизнеспособного, более совершенного и в исчезновении слабого. В этом его отличие подборов органического и социального. В органической жизни естественный отбор выражается в вымирании менее жизнеспособных. Невольно напрашивается вопрос, как же он выражается в общественной жизни? В социальной жизни естественный отбор проявляется аналогично: исчезают общественные соединения. Но это разрушение отличается от вымирания в органической жизни постольку, поскольку отличается общественное соединение от сложного организма.

Это отличие, как мы уже говорили в предыдущих главах, заключается в резко выраженной индивидуальности особей, составляющих общество, вследствие чего окончание существования общественных соединений вовсе не обусловливает смерть всех составляющих это соединение индивидов. Разрушение общественного соединения заключается в другом, именно в уничтожении связи, соединяющей индивидов, его составляющих, а это ведет к прекращению соответствующего потока социального подбора. Связь между людьми, составляющими данное общественное соединение, есть связь психическая, являющаяся частью сознательного и подсознательного «Я» каждого из этих людей. Поэтому борьба двух потоков социального подбора и действует в этом направлении. Сколько бы ни говорили о широкой терпимости и т.п. — это все верно только в известных рамках: сильная, здоровая народность всегда будет эгоистична. Этот эгоизм может не проявляться в виде грубой нетерпимости и порабощения в прямом смысле слова; культура в этом отношении сделала очень многое; но от своего национального мировоззрения ни один здоровый народ не в состоянии отказаться и всегда будет навязывать его другим. В истории мы видим иногда отказы от национальных начал, которые выражаются в терпимости, доведенной до безразличия, и в истории же мы увидим, что это всегда есть показатель разложения данной народности. Она превращается в то, что немцы характерно назвали «этнографическим материалом». Этому материалу при первом же представившемся случае более сильная нация неминуемо привьет свой духовный мир.

В войне, сказали мы выше, выражается в наиболее резкой форме естественный отбор между общественными соединениями. Более приспособленные к жизни, благодаря верному направлению своего социального подбора, народы поглощают других с уклонившимися от общего направления, предначертанного мировым законом, социальными подборами и прививают им свое мировоззрение. Вот почему только в изучении войны, как явления общественной жизни, и можно проследить путь мирового прогресса. А между тем ни одно из явлений общественной жизни не пользуется таким пренебрежением среди людей науки, каковым пользуется война. Война есть проявление и пережиток варварства, война — зло, от которого люди по мере своего развития освобождаются, — вот крайне распространенные взгляды не только среди простых смертных, но также и среди людей науки. Отсюда часто приходят к совершенно нелогичному выводу — опускают в исследованиях общественной жизни войну.

Последняя всецело предоставляется изучению военных. Но военные, как люди, стремящиеся к близкой практической цели, изучают войну с точки зрения теории военного дела и искусства. Поэтому-то война, как явление общественной жизни, очень мало исследована.

Допустим, что война есть зло. Но она все-таки до сих пор существовала, возможность ее продолжает существовать в настоящее время и, конечно, она имеет крупное значение в развитии народов. Кроме того, само понятие о добре и зле, с точки зрения положительной науки, совершенно условно. Сила положительной науки, успехи, к которым она привела человечество, являются результатом как раз того, что она отказалась от изучения вещей «в самих себе». Метафизика руководствовалась обратным; стремясь познать сущность вещей, она выходила из пределов достоверности, а потому все ее рассуждения, основываясь на посылках научно недоказуемых, приводили к выводам условным. Слабость метафизики заключалась не в применении дедукции, а исключительно в ненаучной предвзятости идей, положенных в основу дедукции. Понятия о добре и зле не могут считаться в числе идей, на которых может обосновываться положительная наука. Война существует; социология обязана с ней считаться и отвести место для ее изучения. Мы думаем что свет, который внесет это изучение, значительно раздвинет рамки понимания общественной жизни и избавит социальные науки от многих односторонностей. При изучении же очень сложных явлений так легко впасть в односторонность. Ни одному естествоиспытателю не пришла бы в голову мысль делать выводы об изучаемом целом, устранив совершенно от исследования одну из важнейших частей этого целого. А ведь социологи, исключающие из своего поля зрения войну, поступают совершенно аналогично. Повторяем, изучение войны как явления общественной жизни внесет существеннейшие коррективы в общее понимание социальной жизни.

Основным выводом, к которому пришла военная наука, является закон главенства духа в явлениях войны.

Бой прежде всего представляет собой величайшую драму. В душе бойца идет сознательная и подсознательная борьба двух стремлений: положительного, ведущего его к победе, и отрицательного, вытекающего из инстинкта самосохранения и толкающего его к уклонению от борьбы. По мере увеличения опасности более слабые субъекты уклоняются, то есть отказываются от дальнейшей борьбы. В особенно резкие формы выливается душевная борьба в группе бойцов по мере превращения этой группы в «психологическую толпу». Этому превращению содействует само течение боя (опасность). Под влиянием внушения (духовная зараза, подражание) в толпе, психологически объединившейся, одно из чувств становится всеобщим и доходит до крайнего напряжения. Подвижное равновесие в духовном отношении, которое до этого превращения существовало, в эту минуту нарушается; борьба между стремлениями прекращается; одно из них получает окончательное господство. Это нарушение подвижного равновесия в «психологической толпе» выражается в крайне резких формах: «толпа» способна — или на героизм или на панику, середины для нее нет.

Этот период боя, характерными чертами которого является решительность, скоротечность и стихийность, для данной группы бойцов, для данного очага боя является кризисом; отрицательным выражением последнего является «массовый» отказ от дальнейшей борьбы.

Крайне интересно в этом отношении изучение боев древности, которые представляли собой каждый только один очаг боя, а потому и всецело управлялись законами «психологической толпы». Это изучение показывает, что каждый древний бой кончался отказом от борьбы одной из сторон.

Таким образом, в каждом очаге боя конец является результатом не исчерпания всех материальных средств, а отказом от борьбы одной из сторон.

Современный бой есть явление значительно более сложное, чем бой древних времен. Он представляет собой сочетание разбросанных в пространстве и времени множества мелких очагов боя.

Ввиду того что в каждом из этих очагов конец боя является результатом отказа от борьбы, то победа в современном бою, в конце концов, также является следствием отказа от борьбы одной из сторон.

Цифры общих потерь в главнейших сражениях различных эпох показывают, что относительная величина потерь становится все меньшей по мере приближения к современной эпохе. Таким образом, «отказ от борьбы» в современном бою проявляется не в меньшей мере, чем раньше. Поэтому я и предложил формулировать закон главенства духа в явлениях войны в следующих словах: каждый бой кончается отказом от борьбы одной из сторон[8].

Из этого основного закона войны следует, что на первом месте среди факторов мирового прогресса следует поставить духовный мир человека. Наиболее яркой формулировкой этой идеи можно считать слова Гизо: «Мир создается преимущественно человеком. От его чувств, идей и умственных наклонностей зависит устройство и движение человеческого мира; от его внутреннего состояния зависит и видимое состояние общества»^{6}.

В самом деле, если исход каждого боя является следствием не исчерпания материальных средств борьбы, а отказа от борьбы одной из сторон, то необходимо признать, что победа принадлежит духовно более сильному. Духовная же сила бойцов прямо пропорциональна вере и убеждению их в той идее, из-за которой ведется борьба. Чем прочнее вросла эта идея в подсознательное «Я» каждого из бойцов, тем дольше она будет в состоянии бороться с могущественнейшим из инстинктов — инстинктом самосохранения, и отказ от борьбы наступит позже.

Таким образом, в конце концов, война апеллирует к душе каждого из бойцов: ее решение зависит от того духовного капитала, который скоплен в предшествующие войне периоды и который заложен в душе каждого бойца в виде идей, опустившихся в область чувств и инстинкта.

Приняв вышеизложенный основной закон войны, социология должна будет признать всю односторонность учения экономического материализма во всех его различных видах. Это учение, народившееся под влиянием чрезвычайного развития в современную эпоху экономических факторов, верное для объяснения периодов мирного времени, совершенно несостоятельно для объяснения хода социальной жизни, взятой во всем ее целом, то есть во время мира и войны.

Не этим ли объясняется то пренебрежение к войне, которое встречается у всех писателей и деятелей, исповедывающих учение экономического материализма. Последний совершенно прав, как истолкователь общего направления социального подбора, обусловливаемого современной экономической жизнью. Но, как мы и старались объяснить в настоящей главе, направление социального подбора может не совпадать с тем общим направлением, которое предуказано мировыми законами. Направление же общего течения истории человечества в русло предуказанное этими законами и происходит посредством естественного отбора в борьбе между потоками социальных подборов, главным же образом, в борьбе наиболее мощных из них, а именно народностей. Вот почему философия военной истории есть ни что иное, как история естественного отбора в социальной жизни и только в философии военной истории можно найти путеводные нити для понимания поступательного движения человечества по пути к прогрессу.

Январь 1909 г.