Этна и вулканологи

Извержение 1971 года: майские жерла

5 мая днем, когда, уже порядком изможденные, мы заканчивали обычные замеры, кто-то указал на мощную колонну дымов, поднимавшихся примерно в километре к востоку и закрывших весь горизонт. Что это, извержению надоела монотонность, и оно решило удивить нас чем-то новым? Во всяком случае этого раньше не было. Свернув быстренько снаряжение, позабыв про усталость, вернее стараясь не думать о ней, ибо не так-то просто забыть, как сводит ноги и гудит с непривычки голова у спутников, которые присоединились к группе накануне, мы закинули рюкзаки за спину и взяли курс на этот загадочный бугрившийся, словно грозовая туча, столб дыма.

Пройдя широкую cheire хрупкого базальта, появившуюся всего неделю назад, мы очутились перед новой cheire, настолько новой, что она еще двигалась! Широкий лавовый фронт полз медленно, но достаточно заметно, чтобы произвести впечатление на тех, кто хотел с ходу перемахнуть на ту сторону… Расплавленная лава уже успела скрыться под меховой шубой спекшихся шлаков, и те беспорядочно громоздились на спине бесстрастно движущейся змеи. Грохот камней, вытолкнутых со своего места потоком, лишний раз свидетельствовал, что он еще не застыл.

Обходить препятствие снизу значило бы огибать десяток других огненных ручьев. По времени спуск занял бы часа два и столько же подъем, ибо здесь идти вниз по предательски хрустящему под ногой шлаку не легче, чем вверх. Можно было, конечно, обогнуть поток, но не с нашей поклажей. Ко всему прочему, мы бы оказались тогда вблизи буйствовавших воронок вершинного конуса. Нет, это еще хуже… Лень, говорят, толкает на выдумки. Иногда она же заставляет быть храбрым: я перелез через окаймлявший поток бруствер, дабы проверить, не образовалась ли над ним достаточно прочная корка. Корка держала!

Мы начали пересекать осторожными быстрыми шагами реку горячих камней – их температура была от 100 до 400° в зависимости от места. Корка позволяла наступить сверху на лаву лишь на мгновение шага. А этих шагов нужно было сделать двести – триста, так что к концу перехода наши толстые каучуковые подошвы фирмы «Вибрам» уменьшились на два-три миллиметра. Особенно мы натерпелись, пересекая по хребту углубление в склоне, где над жгучими камнями поднимались удушливые дымы: там нельзя было задержаться, ни тем более споткнуться.

Зато, одолев поток, успевший затвердеть, а кое-где и остынуть, мы с наслаждением ступили на ковер из шлакового пепла, расстилавшийся подобием темного пляжа с редкими дюнами. Идти по нему было просто удовольствие.

Под конец, забравшись на самые высокие дюны, мы увидели, откуда выходил заинтриговавший нас султан: из новехонького кратера, как две капли похожего на те, что разверзлись месяц назад на юге. Юный кратер плевался вовсю желтыми, розовыми и пурпурными струями огня.

«Зачаток» конуса успел уже вырасти метров на тридцать. Только в нижнем углу, откуда изливался мощный и выпуклый, как всегда у молодой лавы, поток, конус был невелик. Со скоростью четыре метра в секунду, то есть в три раза быстрее нормального человеческого шага, фронт мчался к Балле дель Бове.

Нам удалось добраться по правому берегу мощной реки до расщелины внутри отвесного бруствера из спекшихся бомб и заглянуть в ее раскаленное чрево. Надо сказать, несмотря на всю привычку, зрелище это всякий раз захватывает дыхание. Внизу кипело варево радужной материи, одновременно жидкой и тяжелой; на поверхности то и дело возникали огневые вихри, вверх гулко выстреливали фонтаны и летели спирали клубящихся газов.

Итак, в восточном склоне Этны образовалась новая трещина – радиальная, как и та, что раскрылась 4 апреля, и тоже расположенная на высоте около 3000 метров. Она, однако, отклонилась примерно на 70 градусов к востоку. В верхней части конус рос на глазах под густым градом обломков, настолько раскаленных, что они слипались намертво при первом соприкосновении. Трещина не была полностью засыпана, и в двух-трех местах из нее с оглушительным свистом вырывались газы. Несмотря на внушительное впечатление, производимое грохочущими мортирами, подход к ним оказался весьма прост, хотя, повторяю, картина сильно действовала на воображение.

Это было идеальное место для замеров. Газы близкой магмы выходили под большим давлением, и можно было надеяться, что они не успели вобрать в себя воду и воздух. Правда, большая скорость на выходе могла быть обусловлена насосным эффектом, а, значит, воздух всасывался сквозь почву. Во всяком случае газы не успели остыть: температуры приближались к уровню расплавленной лавы где-то между 1000 и 1100 °C.

Скорость газов, достигавшая временами 400 км/час, и высокое давление не позволяли ввести в скважину зонды: они немедленно вылетали оттуда. Здесь никак не удавалось поручить дело автоматике, а самим отойти подальше от котла. Когда давление подскакивало, несмотря на малую площадь этих зондов (от силы несколько квадратных сантиметров), удержать их на месте не мог ни один богатырь нашей группы: пламенное дыхание жерла откидывало длинный металлический шест и поднимало его почти вертикально вверх. От этого страдали замеры, а дежурные здоровяки терпели фиаско, к вящей радости остальных.

Маленькие воронки не причиняли особого беспокойства, хотя кусочки лавы свистели возле уха, словно осколки мортирных снарядов, выбивая звон из наших стекловолокнистых шлемов. Хуже было другое – при яростных выбросах газов под ногами поднималась почва. Земля, мы чувствовали это сквозь подошвы, раздувалась, а иногда даже приоткрывалась! В едва успевшем застыть иссиня-черном базальте начинали тогда змеиться золотистые, карминно-пурпурные трещинки.

Из глотки вулкана вырывалось такое рычание, что мы не слышали друг друга, приходилось надрывно орать в ухо соседу. Уханье работающих хорнито сливалось с рокотанием кратера, громыхавшего метрах в сорока от нас. Было от чего оглохнуть…

Этот день 5 мая вконец измотал нас. Он вышел самым насыщенным за все извержение: ведь мы уже заканчивали свою дневную программу, когда вдруг увидали султан дыма в новой зоне и потому, сменяя друг друга, до ночи делали замеры и брали пробы из новых скважин. Мы работали словно в лихорадке, чувствуя, что удивительно благоприятное стечение обстоятельств с минуты на минуту кончится. Нас отогнала от скважин только необходимость соблюдать осторожность. Все валились от усталости. Иначе бы мы ни за что не оторвались от наших воронок и роскошного кратера, озарявшего ночь праздничным фейерверком.

Спускаясь на подгибавшихся ногах в Сапьенцу (два часа ходьбы), мы заметили, что активность южных трещин резко пошла на убыль. Красноватым огнем светились лишь отдельные места полузастывшей лавы – там, где сползшая шкура открывала внутренности. Поток уже не двигался, но температура внутри его держалась выше 800 градусов, понадобятся еще недели, а кое-где и целые месяцы для полного охлаждения. Из ревевших кратеров, которые еще несколько часов назад «бомбили» окрестности снарядами, не доносилось сейчас никакого шума. Без сомнений, трещина, разверзшаяся сегодня, оттянула к себе магму, и ее старшие сестры, лишившись корма, зачахли.

Поужинав, мы забрались в спальные мешки. А два неразлучных друга – Карбонель и Лебронек, люди с полярно противоположными характерами (один будоражный, ежесекундно взвивающийся, сухощавый; второй весь изысканно круглый, не повышающий голоса даже в сильном раздражении), занялись делом. Чтобы наутро газы вновь не начали выкидывать из скважин прикрепленные к шестам зонды, они решили скрепить термопару – тахометрический пропеллер и трубку Пито[4] – в одну жесткую конструкцию на тяжелых стальных угольниках. Это неудобное и очень весомое чудище, сооруженное за ночь двумя товарищами, предстояло на рассвете тащить к облюбованному нами теллурическому заводу.

На хорошем склоне, покрытом вулканическим песком, достаточно было бы несколько выносливых спин и крепких ног, но здесь, при переправах через многочисленные cheires, от человека требовалось большее. И как всегда в спорах, кто взвалит себе на спину эту стальную мерзость, выявился характер парней…

Скважины не изменились за ночь – все такие же яростные и легкодоступные. Весь день мы суетились вокруг них: кто брал пробы, кто управлялся с тройным зондом (утяжеленный еще обломками скал, он теперь сопротивлялся самым резким выдохам), кто дежурил возле самописцев. Мы использовали параллельно приборы двух типов: одни вычерчивали кривую на линованной бумаге, другие регистрировали данные на магнитной ленте для будущих операций на электронно-вычислительной машине. Не реагируя на рев вулкана и вопли Лебронека, Вавассер сидел на земле, часами следя за работой самописцев. Он спокойно наговаривал на магнитофон последовательность вулканических выбросов, а при случае оповещал нас о появлении анормальной кривой (хотя что может быть нормальным в подобных похождениях!).