Этна и вулканологи

Фреатическое извержение

Как я говорил уже, поднимаясь в то утро из Сапьенцы, мы увидели дорогой, что из погасших апрельских трещин выходили лишь невинные фумаролы. Зато в новых разломах грохотали взрывы, свистели газы, куски жидкой или пастообразной лавы безостановочно клацали о стены новорожденного шлакового конуса; лавовая река лилась мощным потоком, временами вздрагивая, ускоряя свой бег и раздуваясь, словно от толчка.

Похоже по всему, извержение сменило азимут и теперь вознамерялось продолжаться здесь, к востоку от вершинного конуса. Точно так же месяц назад оно вело себя на юге, правда, потоки, ринувшиеся теперь в пустынные пространства Балле дель Бове, никому не угрожали: в зоне их действия не было построек.

Прошло три дня, и вновь все изменилось. Потоки навечно застопорили свой ход; грохочущий кратер, увенчанный гроздьями огневого «салюта», смолк и понуро застыл. В чем дело? Открылась новая сеть трещин, параллельная предыдущим – такую картину можно видеть на старых деревянных балках. Новые трещины быстро поползли к откосам Валь дель Леоне. Они располагались уже не радиально, как предыдущие, а огибали подножие главного конуса Этны в направлении с востока на северо-восток, и лавы вытекали в четырехстах – пятистах метрах ниже.

Последующие четыре дня эта «эшелонированная», как ее называют, трещиноватость продолжалась скачками по тому же азимуту. Разломы пролегли по всей широкой впадине Балле дель Бове, пересекли обрывистое взгорье Серра делле Конкацце и распространились почти на три четверти километра. С каждым днем они уходили все дальше и дальше от начального центра извержения, спускаясь все ниже и ниже – 2670, 2570, 2450 и, наконец, всего 2200 метров над уровнем моря. Всякий раз трещины оставляли после себя незначительные языки лав.

Расплавленный базальт мирно вытекал из нижней складки. Дегазация лав происходила в другом месте, и магма тащилась по растянувшейся уже на пять километров системе подземных трещин. Остатки газов были не в силах обрести нужное давление и объем, для того чтобы выбрасывать в воздух шлаки, а значит, и формировать сколько-нибудь значительные конусы. В месте их выходов возникли лишь маленькие хорнито.

Сильная, но, как ни странно, совершенно бесшумная дегазация проходила в бездонной глубине жерла, неожиданно раскрывшегося на высоте 3100 метров: там всего в ста метрах выше скважин, у которых мы работали все эти дни, образовался провал. Из бездны беззвучно вырывался фонтан чернильного цвета. Тишина вокруг в сочетании с мощью выброса производила громадное впечатление. Каждое мгновение в черном султане появлялись клубы грязновато-серого пара. Они следовали друг за другом, вихрясь и слипаясь, вначале совсем черные, затем становясь серыми и наконец белыми. Колонна пара, перемешанного с черным пеплом, поднималась в небо на километр!

Куски породы всех размеров, возносясь на несколько сот метров вверх, градом сыпались вокруг. Было жутко слушать их удары и тяжелые шлепки, заглушённые ковром тонкого пепла, покрывшего всю округу. Эти удары выбивали тревожное стаккато, сотрясавшее землю. Никаких взрывов, никаких раскаленных продуктов, никакого шлака – тишина, куски породы и пепел…

До меня дошло вдруг, что происходит, но я не смел поверить собственным глазам – подводное извержение! Мне уже дважды доводилось подолгу наблюдать за аналогичным феноменом: на Азорских островах в 1957 году, во время подводного извержения Капелиньюша, и семь лет спустя в Исландии, во время рождения Сиуртсея. Здесь, конечно, виною было не море, ибо, если достаточно широкий подземный канал открыл бы морю доступ к этнийской магме, взрыв разнес бы на куски всю гору, уничтожив все живое.

Единственное пришедшее мне на ум объяснение заключалось в следующем: жерло уперлось в громадную каверну, образовавшуюся после того, как за минувшие два дня «нормальной» деятельности наружу вышло несколько миллионов кубометров породы. В полость попало большое количество твердого снега, возможно даже фирнового льда, остающегося между слоями пепла (этот лед во многих местах покрывает подножие вершинного конуса. Вследствие этого сопровождающие обычно дегазацию магмы взрывы заглушались водяной толщей растаявшего снега. На своем жаргоне мы зовем такие извержения «фреатическими» – от слова «фреар» – колодец.