Это был не сон

Бандиты отвечали, что знать никого не знают, что общались с ним по телефону. Володя недоверчиво хмыкнул и спросил, что им приказали взять в квартире, на этот вопрос он получил вразумительный ответ. Бандиты назвали одну-единственную картину, висящую в большей из комнат на стене у окна, третьей снизу. Володя нашел эту картину, снял прикрывавший ее платок и кивнул с пониманием: долгие годы общения с Густавом Адольфовичем не прошли для него даром, и он без труда узнал легкую кисть Фрагонара.

– Губа не дура у этого заказчика, – сказал он одному из своих ребят.

– И что, так по телефону и договорились обо всем? А какой голос у него был?

– Нормальный, – бандит помоложе пожал плечами.

– Нормальный, говоришь? Вот что, ребята, хватит придуриваться. Сдадим мы вас за попытку ограбления и покушение на убийство, причем устроим по знакомству на такую зону, где вы недолго проживете.

– Остынь, начальник, – зевнул бандит постарше. – Попытка ограбления – это да, а про убийство и речи быть не может, никого мы не трогали. А если я тебе сейчас имя назову, я не то что до зоны, а и до завтра не доживу. Так я уж сам решу, что мне выгоднее.

– Ладно, а как вы должны были передать ему картину и окончательно рассчитаться? – спросил Володя.

Бандиты занервничали, тот, что помоложе, непроизвольно покосился на часы. Володю осенило.

– Он сейчас будет звонить сюда, чтобы узнать, как все прошло?

И по их реакции он понял, что догадка его верна.

– Ну вот что, – обратился Володя к тому, что постарше. – Ты знаешь, что мы не милиция?

– Уж вижу.

– Вот я сейчас беру его пистолет, – Володя показал на молодого бандита, – и держу его здесь. – Он приставил пистолет к виску бандита. – Если что не так скажешь, пеняй на себя. А мы потом докажем, что это вы сами из-за награбленного перессорились. Думаешь, из-за такого дерьма, как ты, милиция станет шум поднимать?

Володя говорил серьезно, бандиту его речь не понравилась.

– Ладно, давайте телефон сюда. Когда раздался звонок, Володя снял одновременно трубки с двух аппаратов, чтобы на другом конце линии не было слышно щелчка.

– Результат?

– Посылка приготовлена, – ответил грабитель условленной фразой.

– Покупатели?

– Полностью удовлетворены.

Эта фраза означала, что коллекционер и его жена убиты.

– Слушайте внимательно. Через два часа тридцать минут вы подъедете со стороны Мальцевской улицы к проспекту Ушакова, едете со скоростью сорок километров в час в сторону центра, в трехстах метрах от выезда притормаживаете. Я буду рядом, вы передаете мне посылку, я вам – оставшиеся деньги.

В трубке раздались гудки. Володя скомандовал:

– Приготовить две машины. Следовать одной машине перед тачкой бандитов, второй – сзади. Сильно не отрываться. Их посадить в свою машину, охрана скрытно там же. Выезжаем через полтора часа.

Три машины одна за другой выехали в сторону места встречи. Ехать было далеко, то и дело попадали в пробки, так что к нужному месту подъехали только-только к назначенному времени. Впереди ехала машина с двумя оперативниками, следом – «Жигули» бандитов. Один из них сидел за рулем, второй – сзади, в наручниках, со стороны этого не было видно, рядом с ним – пригнувшийся оперативник.

Выехав с Мальцевской улицы на проспект Ушакова, Володя негромко выругался.

– Все, считай, провалили операцию. Давно же я здесь не был!

Дело в том, что широкая четырехполосная магистраль была посередине перегорожена невысоким, но непреодолимым для машин барьером. Володя понял, в чем заключалась идея неизвестного заказчика ограбления и почему он назначил встречу именно в этом месте. что-либо предпринимать было уже поздно, они подъехали к месту встречи, и время шло на секунды. Когда средняя машина группы, в которой находились бандиты, оказалась в нужной точке и притормозила, на встречной полосе, отгороженной барьером, притормозила неброская машина светло-бежевого цвета. Из ее окна высунулась рука с небольшим пакетом. Бандит, сидевший за рулем, выполняя Володину инструкцию, взял этот пакет и протянул взамен сверток, где была завернута небольшая дешевая литография в рамке подходящего размера. Рука незнакомца забрала сверток, скрылась в окне, и бежевая машина на предельной скорости рванула с места.

Володя проводил ее тоскливым взглядом: преследование было невозможным, барьер тянулся так далеко, что машина могла уже уехать черт знает куда. Вдруг он вздрогнул от неожиданной мысли: если заказчик знал, что преследовать его не будут, то почему он так резко рванул с места?

Володя действовал всегда быстро, чем и зарабатывал на жизнь. Он почти на ходу выскочил из машины и заорал назад:

– Пакет выбросить! Живо! Как можно дальше!

Володины ребята привыкли выполнять приказы мгновенно, и это спасло им жизнь. Парень швырнул пакет на обочину, где, к счастью, никого не было, но пакет не успел долететь до земли – взорвался в воздухе. Грохнуло так, что у всех, кто находился поблизости, заложило уши, а старушка, прогуливающая рядом на пустыре своего беспородного любимца, от неожиданности выпустила поводок, и любимец, почувствовав воздух свободы, помчался за какой-то привлекательной пуделицей, невзирая на протесты ее хозяйки.

Володя смачно сплюнул, сел обратно в машину и так громко хлопнул дверью, что старушка потом рассказывала соседям, что взрывов было два.

– Ну что, козлы, – заорал Володя на бандитов, – предупредили-таки своего. Вот он вас и отблагодарил. Сейчас говорите, кто такой!

Бандит помоложе ослабел от пережитого стресса и хрипло шепнул:

– Это Шаман.

– Вон оно что, – поскучнел Володя, – тогда ладно. Ну и лопух же я! Заранее место встречи не проверил. Хотя, если это Шаман… все равно бы он выкрутился.

Запищал мобильник.

– Ну, Кирилл, все, что зависело от меня, я провалил, – покаянно проговорил Володя. – Эти идиоты его предупредили по телефону, очевидно, у них была придумана условная фраза. Так он подсунул в машину бомбу. Мы все целы, они тоже, хотя зря. Дураков надо учить. Но хитер, бестия. Тогда на вокзале с собачкой…

– Не он это, – перебил Кирилл.

– Что-что?

– С собачкой был один, и шантажировал меня один, а грабил другой.

– А что, – задумчиво проговорил Володя, – похоже… И ты знаешь, кто это?

– Знаю, но доказать ничего не могу. Вот если бы его с поличным поймать! А как думаешь, он ведь не мог ничего знать про то, что ограбление не состоялось?

– Мог и не знать.

– Тогда он точно на меня должен выйти, он будет дальше меня шантажировать, ему от меня кое-что нужно, по телефону долго объяснять, ты уж поверь. И если мы его сейчас не поймаем, то потом уже никогда мне его не ущучить.

– Так, тогда мы оборудуем твой телефон устройством громкой связи и возможностью записи разговоров на магнитофон. Я сейчас пришлю тебе с кем-нибудь из ребят хороший аппарат. Сажать в твоей квартире постоянный пост нет смысла, но, как только он позвонит, связывайся со мной по контактному телефону и ни в коем случае не предпринимай никаких самостоятельных попыток его поймать – черт знает, что у него на уме!

– Хорошо, – ответил Кирилл, – вы – профессионалы, вам и карты в руки.

Погуляли мы здорово, разошлись часа в два ночи. После меня уже пришел в нашу компанию один непьющий человек, Славик, он и развозил нас всех домой на машине. Алена предлагала мне ночевать у них, но я вспомнила Кирилла и не осталась. Вообще от разговора с ним у меня остался какой-то неприятный осадок. Наверное, надо собраться с духом, отбросить все личное и поговорить с ним по-хорошему, откровенно. Ведь все это очень серьезно, ребенок у меня черт-те где, не могут же они жить там всю зиму! Противный монотонный голос перестал мне звонить, но это не значит, что он оставил меня в покое. И есть ли новости про убийство Жени и Валентины, Кирилл должен знать, он ведь часто бывает у Марии Михайловны, да и самого его вызывали как человека, близкого к семье. Так, убедив себя, что мне просто необходимо еще раз встретиться с Кириллом, я заснула.

Не знаю, что повлияло, алкоголь или выкуренные сигареты, спала я хоть и крепко, но с кошмарами, и проснулась среди ночи от собственного крика. Я села, включила настольную лампу и попыталась вспомнить свой сон. Говорят, если хочешь запомнить свой сон, надо обязательно его кому-нибудь рассказать. К сожалению, я свой сон могла рассказать только Аськиному игрушечному медведю, наутро от него было бы мало толку.

Итак, мне снился опять тот же подъезд на улице Некрасова, обшарпанная лестница, скульптура ангела в нише над окном, вот дверь. Я толкаю дверь и вхожу. Язычок замка утоплен, дверь мягко закрывается за мной. В квартире беспорядок, я осторожно вхожу в комнату, замечаю краем глаза на стуле в прихожей свою сумочку. Мне бы схватить ее и уйти, но какое-то болезненное любопытство гонит меня в комнату. В комнате прямо напротив двери сидит привязанный к креслу человек. Это Вадим.

Хоть лицо его искажено гримасой боли, его можно узнать. Ошеломленная, я останавливаюсь на пороге и вглядываюсь в его застывшее лицо. Вдруг мне кажется, что он еще жив, что ему можно помочь, я делаю шаг к креслу, спотыкаюсь обо что-то и с размаху лечу вперед. Чтобы не упасть, я вынуждена ухватиться за кресло, мое лицо оказывается вровень с лицом Вадима, и тут я вижу маленькую аккуратную дырочку у него на лбу. Я понимаю, что Вадим явно и безнадежно мертв. Именно в этот момент меня и сфотографировали, потому что через две минуты я отскочила от кресла и больше к нему не подходила. Я кинулась к двери, нашла в прихожей свою сумочку, а дальше кто-то стукнул меня больно чем-то по затылку, и я потеряла сознание. Не память, а сознание.

– Это не сон, – сказала я медведю, – теперь я вспомнила, все так и было на самом деле.

Не знаю, может быть, повлияло количество выпитого, но я теперь точно помню, что, когда пришла в квартиру Вадима, он был уже мертв.

– Понимаешь, Кирилл, это значительно меняет дело. – Я внимательно посмотрела на медведя.

Его подарили Аське Галка с Серегой на прошлый день рождения. Медведь был большой, светло-бежевый, в клетчатых штанишках. Аське медведь очень нравился, но мы никак не могли подобрать ему имя. А сейчас, мне кажется, я нашла подходящий вариант – по-моему, медведю очень понравилось имя Кирилл. Я почесала его за ухом и щелкнула по носу.

– Так вот, завтра прямо с утра я пойду к твоему тезке и скажу ему, что если он мне не расскажет немедленно и подробно, чем он занимается, то я иду в милицию и полностью раскалываюсь. Вадима я не убивала, а на остальное мне плевать. Пускай они защищают меня и моего ребенка, им, в конце концов, за это деньги платят.

С этими мыслями я заснула, выгнав медведя с дивана, теперь мне почему-то показалось неприличным спать с ним в одной постели.

Я встала очень рано, по звонку будильника, привела себя в порядок, надела черный свитер и брюки, потому что на улице было пасмурно и ветрено, утепленную куртку, чтобы не застудить шею, и отправилась прямо к Кириллу, собранная и решительная. Однако дома его не оказалось, во всяком случае, на звонок мне никто не открыл. Спит он или дома не ночует? Я грохнула в дверь кулаком.

– А он уже ушел! – ехидно высказалась выходящая из парадной нахалка лет двенадцати с ранцем.

Похоже, в этом доме, как в деревне, от людей ничего не скроешь. Куда его понесло в такую рань, ведь еще только полдевятого! То целыми днями дома, то с утра пораньше куда-то усвистал. Странный тип!

Я вышла на Зверинскую и посмотрела по сторонам. Вдалеке у зоопарка мелькнул черный пушистый хвост. что-то знакомое, да это же Цезарь собственной персоной! Его роскошная шуба и меланхолический вид. А рядом с ним, конечно, Кирилл. Я уже хотела было ускорить шаг и окликнуть Кирилла, как вдруг заметила, как чуть поодаль, примерно между мной и Кириллом, по улице идет маленький старичок, естественно Карамазов, кому же еще и быть. Как только я иду к Кириллу, так он тут как тут. Однако Карамазов вел себя как-то странно. Кирилла и Цезаря он, конечно, видел, но не подходил к ним, держался поодаль и даже делал все, чтобы Кирилл его не заметил. Со стороны не было заметно, что Карамазов за ними следит, но я-то шла сзади и видела, как он замедляет шаг и даже один раз спрятался за водосточную трубу, когда Кирилл случайно обернулся. Неужели этот охламон Цезарь не чувствует слежки, ведь он хорошо знает Карамазова! Куда там, выступает медленно с выражением глубочайшего презрения на морде. Правда, морду я его не видела, но не сомневалась, что это так. На Кронверкском Кирилл потянул Цезаря к дому Марии Михайловны, а я заколебалась. Если сейчас побежать за Кириллом, то увидит Карамазов, мне почему-то этого не хотелось. С другой стороны, зачем он следит за ними? Я быстро обогнула дом, забежала вперед и выскочила на улицу прямо перед Карамазовым. Мы столкнулись с ним нос к носу, и это было для него так неожиданно, что он еле-еле успел придать своему лицу приветливое выражение, а до этого выражение у него было озабоченное.

– Здравствуйте, милая Танечка! – громко обрадовался Карамазов. – Какими судьбами в наш район?

– Да вот, искала Кирилла, думала, что он с собакой гуляет, да не нашла. А вы его не видели?

– Нет, сегодня не встречал, уж простите, – поспешно ответил Карамазов.

Врет и не краснеет! Но только зачем ему это нужно? Я посмотрела на него повнимательнее и вдруг увидела его другими глазами, как будто его осветил яркий беспощадный свет. Он был весь не такой, каким хотел казаться, он весь был насквозь фальшивый. Он старался выглядеть беспомощным глубоким стариком, однако я не раз замечала, как легко и быстро он ходит, как свободно двигается. Его старомодные обороты речи производили впечатление театральных реплик. Они звучали искусственно, как сценические монологи старых актеров, воспитанных по системе Станиславского.

И все было в нем таким же нарочитым: его детский костюмчик, его маленькие ручки, выглядывающие из крахмальных манжет, его палочка – небольшая деревянная резная трость с надетой внизу маленькой резиновой галошкой.

Да начать даже с его профессии. Он постоянно повторял: «У нас в Эрмитаже, у нас в Эрмитаже…», так что у собеседника возникало впечатление, что он, как минимум, научный сотрудник музея, но я-то теперь знала, кем он там работает. Может быть, именно из-за противоречия между его постоянными упоминаниями Эрмитажа и вульгарностью его истинной профессии у меня сложилось ощущение его фальшивости? Спору нет, у нас всякая профессия нужна, но все же тут было все не просто… Нет, я видела Карамазова как бы со стороны и не сомневалась: он не тот, кем хочет казаться. Вовсе он не скромный непрактичный интеллигентный старичок, а жесткий, умный, циничный, прекрасно знающий, чего он хочет, и на все готовый ради осуществления своих целей человек. Такой человек ничего не делает случайно…

– Как себя чувствует Мария Михайловна? – спросила я, чтобы переменить тему, потому что молчание наше неприлично затягивалось.

Карамазов погрустнел и сказал, что Мария Михайловна чувствует себя плохо, а кто на ее месте чувствовал бы себя хорошо? Она потеряла единственного сына и невестку.

– Насколько я знаю, террористический акт был направлен против Валентины, а Женя погиб случайно.

– Да, да, ужасная трагедия! – поддакнул Карамазов. – Это нелепица, случайное стечение обстоятельств.

Я посмотрела на него в смятении – ведь я слышала уже эту фразу, сказанную тем монотонным голосом по телефону. Неужели? Я опустила глаза, чтобы Карамазов ни о чем не догадался, он и так уже смотрел на меня с подозрением.

– Извините, Николай Петрович, мне пора на работу. – И я помчалась прочь от этого места, чтобы хорошенько подумать по дороге на работу обо всем. Кириллу я позвоню позднее, хотя такой разговор лучше провести не по телефону.

Весь день на работе я была сама не своя, меня преследовали ужасные мысли. Неужели, неужели это все Карамазов? Звонил мне этим ужасным голосом, угрожал… Шантажировал Аськой, подлец! И ведь все сходится, ведь, идя в кафе, мы с Аськой встретили именно его, и все время он попадался на моем пути, все время следил за мной. Что-то еще не давало мне покоя, какая-то мысль смутно брезжила в мозгу, даже голова заболела. Это было похоже на навязчивый мотив, который звучит в голове, но вслух напеть его никак не можешь, и от этого очень неприятно. Я села в уголок, включила компьютер и стала усиленно вспоминать, дело было во вчерашнем сне, у него была какая-то связь с сегодняшней встречей с Карамазовым. Значит, опять я бегу по лестнице, вижу незапертую дверь квартиры Вадима, вхожу, не задерживаясь в прихожей, останавливаюсь на пороге, пораженная открывшимся мне зрелищем – замученный человек привязан к креслу. Дальше вместо того, чтобы бежать из этой квартиры, я совершаю идиотский поступок – хочу подойти к нему поближе, чтобы помочь, если он еще жив. Я делаю неуверенный шаг вперед, спотыкаюсь обо что-то и лечу вперед. Перед моим мысленным взором так ясно встало все, случившееся в квартире на Некрасова, что наконец-то до меня дошло все. Я встала и набрала номер Кирилла. Опять у него было занято. Куда же идти – прямо в милицию? Ладно, дадим Кириллу еще один последний шанс.

– Миша, мне надо уйти, – сказала я не терпящим возражений тоном.

Он так удивился, что ничего не сказал. Как ненормальная, я выскочила на улицу, поймала первого попавшегося частника и назвала адрес Кирилла. Если его не будет дома, пусть пеняет на себя. У меня уже лопнуло терпение.

Как видно, Кирилл был в прихожей или увидел меня в окно, потому что открыл дверь сразу же, не успела я позвонить. Я влетела как вихрь, в маленькой прихожей было тесно, поэтому, чтобы затормозить, мне пришлось схватить Кирилла за плечи.

– Ты зачем здесь? – отшатнулся он.

Я вспомнила, какое у него вчера было несчастное лицо, когда я ушла от него, как он думал, к пьяному Игорьку, и решила, что он сердится за вчерашнее. Но какое это имело значение, когда я знала имя убийцы Вадима?

– Кирилл, я все знаю, это Карамазов.

– Что ты знаешь?

– Я вспомнила, я все вспомнила! Это он говорил тем мерзким голосом, и он убил Вадима!

– Что? – заорал он.

– Да-да, Кирюша, милый, послушай, я знаю, ты мне не веришь, думаешь, что я не в себе, но послушай, послушай скорее…

Я рассказала ему свой сон, вернее, это был не сон, а воспоминание, как я шагнула туда к Вадиму, стараясь разглядеть и помочь, если молено, как споткнулась о деревянную резную трость с трогательной галошкой внизу, чтобы не сильно стучала.

– И по голове меня он потом стукнул тоже этой палкой!

– Не может быть! – задумчиво проговорил Кирилл. – А хотя… Значит, он тогда в воскресенье утром отправился туда к Вадиму, чтобы проследить. Где тот живет, он уже давно знал, он все знал. Дождался, пока уйдут бандиты, потом пошел туда сам, чтобы поразнюхать. А Вадим, очевидно, очнулся и попросил у него помощи, стал кричать… Тот испугался, что люди услышат, ну и выстрелил в него со страху. А потом ты пришла, он решил тебя подставить. Сфотографировал рядом с трупом и бросил там без сознания. Сам слинял, а тебя нашли вернувшиеся бандиты. Видят – тот уже покойник, может, ты что знаешь – и забрали тебя на дачу.

– Как в машине ехали, я помню!

В это время зазвонил телефон. Кирилл махнул мне рукой – подожди, мол, – и бросился к аппарату. Он не снял трубку, а нажал какую-то кнопку, и в комнате громко зазвучал слишком хорошо мне знакомый тусклый механический голос:

– Надеюсь, мне нет нужды представляться?

– Опять вы! – закричал Кирилл. – Какого черта вам от меня надо?

– Наше дело еще не закончено, – проскрипел голос, – мне надо получить от вас одну вещь…

– Какую еще вещь – мы так не договаривались!

– Это не важно, как мы договаривались, важно то, что с помощью вашего плана произошло ограбление квартиры коллекционера и два убийства.

Услышав такие слова, я дернулась было, но Кирилл свирепо посмотрел на меня и показал здоровенный кулак. Я закрыла рот рукой, чтобы не заорать.

– Так вот, повторяю, или вы отдаете мне эту вещь, или компетентным органам станет немедленно известно, что сигнализацию в квартире коллекционера делал Кирилл Михайлов, он же сделал для злоумышленников план размещения датчиков, и на плане этом есть его отпечатки пальцев.

Уму непостижимо, я уже перестала что-либо понимать. Чтобы Кирилл связался с уголовниками, я не могла поверить, но тогда почему он так испугался вчера, когда я застала его, можно сказать, на месте преступления. Я решила послушать дальше.

– Хорошо, допустим, я соглашусь, – осторожно сказал Кирилл, – какие вы можете дать мне гарантии?

– Условия тут буду ставить я! – закричал голос. – А ты, щенок, будешь делать только то, что я тебе скажу. А теперь запоминай инструкции, куда надо принести брошку.

Вот это да! Оказывается, эта злополучная брошка-паучок, из-за которой у меня было столько неприятностей, из-за которой опасность угрожала моему ребенку, из-за которой я тряслась и не спала ночами, из-за которой погиб Женя, – она у него! У этого монстра, у этого лживого чудовища! И он молчал и ни слова не сказал мне об этом, видя, в каком я состоянии, и еще симулировал, подлец, сочувствие ко мне и какие-то чувства!

Этот жуткий монотонный голос начал долго диктовать ему инструкции, но я уже ничего не слышала. Хорошо, что передо мной не было зеркала, наверное, я выглядела так, что сама себя испугалась бы. Я не стала кричать, потому что у меня перехватило дыхание от злости. Но, дождавшись, когда он положит трубку на рычаг, я тут же набросилась на него с кулаками. Он пытался увертываться от моих ударов и делал это, мерзавец, довольно ловко, еще бы – мастер спорта по самбо!

– Скотина! Мерзавец! Уголовник!

– Таня, да подожди же, я все объясню…

– Не желаю слушать твоих объяснений, опять все наврешь!

– Стой же ты да прекрати царапаться! – Я пустила в ход ногти, и это действительно получилось намного эффективнее, чем кулаки, – ведь этот метод ведения боя более свойствен женщинам.

Я чувствовала себя дикой кошкой, прямо озверела, визжала и царапалась, Кирилл никак не мог со мной справиться.

– Негодяй! С самого начала брошка была у него! Я с ума схожу от страха, ребенка отдала чужим людям, а он, нагло глядя мне в глаза, врет, что ничего не знает! Мало тебе досталось от арабов, жаль, что они тебе вообще…

– Да прекрати ты! Ой, больно! Ну перестань, я все объясню…

– Убийца! Бандит! Извращенец! На… насильник…

Дело в том, что, понимая, что в честной борьбе с моим маникюром ему не выстоять, этот уголовник и растленный тип лишил меня свободы слова долгим поцелуем. И я как-то сразу забыла, за что я на него разозлилась и почему мы вообще ссоримся. Только одна мысль вертелась у меня в голове – почему он не сделал этого раньше, тогда я бы раньше поняла, зачем я пришла к нему вечером в воскресенье и что я нашла в этом человеке с такими ласковыми губами и сильными руками.

– Ох, Кирилл. – Я перевела дух.

Этот нахал выглядел абсолютно спокойно, потом он что-то понял по моему лицу и улыбнулся:

– Совсем все вспомнила или только плохое?

– Но зачем же ты так, с брошкой? – В моем голосе против воли прозвучали слезы.

– Девочка моя, неужели ты могла поверить, что я когда-нибудь способен причинить тебе вред?

Я прекрасно знаю, что на риторические вопросы такого рода нельзя отвечать: ответив «нет», ты лишаешь себя дальнейших аргументов в споре, ответив «да», не оставляешь противнику никаких шансов. Но его поцелуй ощутимо повлиял на мои умственные способности, потому что я ответила «нет».

– Умница! Тогда что же ты так разошлась?

– А ты бы как реагировал на моем месте?

– Я нашел брошку только после арабского погрома, утром, когда ты ушла. Она в диван провалилась, в щелку. А тебе не сказал, потому что ты бы со страху наделала глупостей. Они все равно тебя в живых бы не оставили. Валентина с Вадимом тебя с самого начала приговорили, ты им нужна была для эксперимента…

– Какого еще эксперимента? – похолодела я.

– Таня, некогда мне! – взмолился он. – Это полдня надо рассказывать! Там в брошке была микропленка со всеми материалами, я прочитал и все понял.

– А я, значит, ничего бы не поняла? Я, между прочим, тоже грамотная и высшее образование имею!

– Я тебе потом все объясню. Так вот, если бы ты отдала брошку Карамазову, то арабы тебя бы продолжали преследовать, а если бы – Валентине, то все равно арабы убрали бы нежелательного свидетеля.

– Слушай, до сих пор не верится, что это Карамазов. А почему он таким голосом говорил?

– Ты не догадалась? Это приспособление такое, аппарат для людей с поврежденными связками. Он усиливает шепот.

– Ну надо же!

– Таня, я тороплюсь. Не было никакого убийства, это ловушка, чтобы его поймать. Сейчас только Володе позвоню и побегу. Ты пойми, ведь доказательств никаких на Карамазова у нас нет. Ты ведь там, у Вадима, видела только его палку. Поэтому надо его с поличным поймать.

Там, куда он звонил, наверное, никого не было, и он надиктовал на автоответчик, что идет на встречу с «нашим общим другом», что встреча у Петропавловки, и точное место и время. Пока он говорил, я причесалась, застегнула куртку и собралась идти вместе с ним.

– Ты что это еще выдумала? Ты не вообразила ли, что я тебе позволю со мной идти? Ты что, хочешь ребенка сиротой оставить? Будешь здесь сидеть и носу не высовывать!

Он так орал, что я решила сменить тактику. Было понятно, что с собой он меня не возьмет, поэтому я смирно села в уголке и выглядела как сама невинность.

– Если я не вернусь, – продолжал Кирилл тоном ниже, – у Гены есть ключи, он придет вечером и тебя выпустит. Понятно?

– Понятно, – кивнула я.

– Татьяна, дай слово, что будешь меня слушаться!

– Конечно, дорогой, – я глядела ему в лицо честным, незамутненным взором.

Очевидно, я перегнула палку, потому что он что-то заподозрил.

– Так, дверь я закрою, ключи заберу, тебе изнутри не открыть. Если через окно, то тут решетка. А из кухни тебе нипочем не вылезти.

– Да-да, – кивала я.

Все это я делала для того, чтобы ему не пришла в голову одна простая мысль – спрятать мою одежду, а вернее – обувь, потому что на худой конец я могла бы натянуть его свитер, но в ботинках сорок второго размера я далеко не уйду. Но он смотрел подозрительно, поэтому я подошла к нему, обняла и поцеловала так, что когда он оторвался от меня через три минуты, то сказал только, что если сейчас не уйдет, то не уйдет никогда, и плевать на Карамазова. Гражданские чувства одержали верх, Кирилл запер меня на все замки и умчался в неизвестную даль.

Я металась по квартире, как тигр перед кормлением. Это же надо такое придумать: он будет ловить Карамазова, а я должна сидеть тут и ждать у моря погоды! Ну уж нет! Я, конечно, дала слово слушаться Кирилла, но только не сегодня. Сегодня я должна сама поймать этого негодяя, и я это сделаю. Дверь заперта, замок я не выломаю, да и неудобно, буду шуметь, соседи услышат, милицию вызовут. На окне комнаты действительно у Кирилла была решетка, хоть и довольно хлипкая. Но вот кухня… Пройдя на кухню, я поняла, почему Кирилл не волновался, рамы были заперты на здоровенные старинные шпингалеты, которые все проржавели. Открыть их не было никакой возможности.

Я походила вокруг окна, подумала немного, а потом решила, что раз шпингалеты не открыть, то я могу их отвернуть совсем. Вылезу, а окно прикрою, потом вернемся, на место поставим. Все-таки все мужчины удивительно самодовольные создания. Им почему-то никак не может прийти в голову, что женщина моей комплекции способна держать в руках отвертку. Казалось бы, ну что тут такого сложного – отвинтить четыре винта? Ну потрачу я на это вдвое больше времени, чем средний мужчина, но ведь сделаю же! Но нет, им кажется, что мы такие дуры, что держим отвертку другим концом или вообще путаем ее со стамеской. Вот совсем нет у нас мозгов, хотя тут мозги как раз и не требуются. Кирилл в этой суматохе не принял во внимание, что я – одинокая женщина.

Ремонт в моей комнате мы сделали вдвоем с Галкой, карниз и полки прибил Сережа, но он часто уезжает, и вообще у него масса дел, а если я буду за каждой мелочью обращаться к приятелю или еще к какому-нибудь соседу, то рано или поздно они дадут мне понять, что «на спасибо не отъедешь», и будут по-своему правы. А у женщин моего возраста и внешности мужчины денег не берут, предпочитают получать в иной валюте. Так что мне пришлось научиться самой забивать гвозди и делать многое другое.

В нижнем ящике кухонного стола я нашла у Кирилла кучу всяких инструментов и принялась за работу. Как я уже говорила, окна кухни Кирилла выходили в глухой колодец, превращенный жильцами в коллективную помойку. Ну да ладно, сначала вылезу, потом посмотрим, что делать дальше.

С чертовыми винтами я провозилась гораздо дольше, чем рассчитывала, но после первых двух дело пошло быстрее. Я до крови ободрала костяшки пальцев, сломала ноготь, но все же добилась своего. Подумаешь, какая сложность! Я вас умоляю, не смешите мои тапочки, как говорит герой моей любимой телепередачи. Потом я спрыгнула во двор. Бр-р! Чего только не напихали сюда бессовестные жильцы за долгие годы! Старые пружинные матрасы, какие-то ватники и рваные халаты, поломанные куклы и этажерки, был даже патефон с разбитыми пластинками. Слава Богу, пищевые отходы мне под ноги не попались, все-таки были у людей остатки совести.

Я прикрыла окно снаружи и огляделась, никакого выхода из этого тупичка, как я знала раньше, не имелось, однако в него выходили окна не только квартиры Кирилла. Одно окно было аккуратно занавешено изнутри портьерой, подойдя, я заглянула в оставшуюся между занавесками щелку и увидела семью за обеденным столом. Там была девчушка Аськиного возраста, и пугать ее мне не захотелось. На следующем окне шторы тоже были задернуты не плотно, и, еще не заглядывая туда, я услышала вопль:

«Убирайся к ней, раз она тебе так нужна!» В комнате здоровенная бабища в халате поверх ночной рубашки, хотя на дворе был белый день, рыдала в полотенце, а у ног ее ползал хиленький мужичонка и повторял в ее коленки, выше он не доставал: «Ты же знаешь, что я без тебя жить не могу!». Вся сцена игралась на постоянном накале страстей, и реплики повторялись по несколько раз на бис. Поскольку я оказалась единственной зрительницей этого потрясающего спектакля, то уже подняла было руки, чтобы захлопать, но вовремя опомнилась. Если я сейчас сделаю попытку влезть в окно этой милой семейной пары, то мужичка просто убьют, да и мне достанется. Мне стало жалко незадачливого героя-любовника, да и себя заодно, поэтому я передвинулась к последнему окну. Это было совсем без занавесок, и была видна пустая голая комната, освещенная лампочкой без абажура. Посреди комнаты на самодельном табурете сидел небритый мужик в майке и рваных тренировочных штанах. Перед ним на полу стояла полупустая бутылка водки, и он смотрел в угол таким тяжелым взглядом, что мне страшно было даже подумать, что ему там мерещится.

Я решила, что этому я совсем не помешаю, он меня, скорее всего, просто не заметит. Ощупав окно, я поняла, что оно не заперто – этому алкашу было не до таких мелочей. Я тихонько надавила на створку, и она отворилась. Взобраться на подоконник снаружи оказалось намного труднее, чем изнутри, – пришлось подтащить к окну старую тумбочку, благо подручного материала во дворике валялось более чем достаточно. Я вскарабкалась на подоконник и как можно тише спрыгнула на пол. Хозяин комнаты в это время решал труднейшую проблему – допивать сейчас или оставить на вечер, мне казалось, что я слышу скрип его мозгов, не привыкших к такому усилию. Очень медленно, на цыпочках, вдоль стеночки, я начала двигаться к двери. Очевидно, к хозяину внутрь все же проникали посторонние звуки, потому что он перевел свой тяжелый взгляд на меня. Я постаралась придать своему лицу потусторонний вид и продолжала движение. Нет меня совсем, призрак я, фантом, плод его больного воображения! Очевидно, алкаш так меня и воспринял, потому что потерял ко мне всякий интерес, и я спокойно вышла из комнаты. Коридор был узкий, длинный и страшно захламленный. Прикинув, в какой стороне должен был выход, я двинулась наугад, лавируя между старыми шкафами, сосланными на покой комодами и коробками с неопределенным барахлом. Через некоторое время навстречу мне попалась тетка средних лет, в бигудях и цветастом халате, с кастрюлей горячего супа в руках. Увидев меня, она чуть не выронила кастрюлю и заорала:

– Опять к Ваське всякая шваль ходит! В коридоре было темно, и тетка меня не разглядела, поэтому я не обиделась и любезно сказала:

– Спокойно, тетя, скажите, где выход, и я ухожу.

– Да ты, может, сперла у него чего!

– Да что у него красть-то? – изумилась я.

– И то верно, – мирно согласилась тетка и сказала, где выход.

Оказалось, я шла совершенно не в ту сторону. Вот так всегда, с ориентацией у меня плохо, могу в трех соснах заблудиться. На следующем витке лабиринта… простите коридора, на меня сверху свалился огромный кот. Весил он не меньше десяти килограммов. Кот не имел в виду плохого, просто иначе ему было не слезть со шкафа, вот он и поджидал одиноких прохожих. От удара котом плечо заломило. Вот раскормили всей квартирой, а еще жалуются, что плохо живут!

Наконец обнаружился выход из этих катакомб, и, едва справившись с бесчисленными замками, я вывалилась наружу. Я оказалась совсем на другой улице, не на Зверинской, но эта часть Петроградской стороны тем и хороша, что, где бы вы ни находились, вы всегда увидите шпиль Петропавловской крепости, и я быстро пошла в нужном направлении. Настроение у меня было довольно боевое. Я вспомнила все, весь этот несчастный пропавший день, у меня теперь есть Кирилл, сейчас надо только поймать этого крысеныша Карамазова, а потом можно будет привезти Аську из ссылки, и все будет прекрасно.

По узкому деревянному мостику я перешла речку Кронверку и оказалась на территории крепости. Я торопливо шла вдоль крепостной стены к тому месту, где мерзавец Карамазов гнусным голосом назначил встречу Кириллу. Стена в этом месте невысокая, особенно с внутренней стороны крепости, и я, подойдя к месту встречи, легко поднялась на нее и взглянула вниз. Там, под самой стеной, на узком пляже стояли два человека. Один из них был Кирилл, а второй – естественно Карамазов. Его палочка валялась рядом, а он держал в руке пистолет и направлял его на Кирилла. При этом видно было, что у них идет весьма оживленный разговор. Они были от меня достаточно далеко, поэтому я стала красться ближе, прячась за стеной. Я поняла, что если я хочу помочь Кириллу, то должна сделать это именно сейчас.

Я огляделась вокруг в поисках чего-нибудь, что можно было бы, хотя бы с натяжкой, считать орудием нападения. Единственный предмет, попавшийся мне на глаза, была какая-то доска, прислоненная к стене с моей стороны. При ближайшем рассмотрении доска оказалась старой, выброшенной за ненадобностью вывеской с надписью «Место сбора экскурсий». Надпись роли не играла, а доска была большая и довольно увесистая. Я взяла ее поудобнее и влезла обратно на стену. Теперь я ясно слышала всю беседу.

– Ты не выстрелишь, – говорил Кирилл тихим голосом, – ты побоишься. Человека без сознания, связанного – это ты смог, а чтобы прямо в глаза смотреть, это ни за что.

– Давай брошку, щенок!

– А у меня ее нет, она спрятана в надежном месте!

– Почему ты ее не принес?

– Передумал! – Кирилл усмехнулся.

Зачем он его провоцирует? Этот ненормальный Карамазов ведь может выстрелить! Если я сейчас закричу, Карамазов со страху тоже может выстрелить, вон как близко он стоит к Кириллу. Но неужели Кирилл ничего не может сделать, ведь он такой ловкий и сильный! Я посмотрела еще немного и поняла что Кирилл все делает нарочно, нарочно заговаривает Карамазову зубы, чтобы тот побольше наболтал.

– Зачем вам брошка? Чтобы продать ее содержимое? Много ли вам осталось, вы же старик, на тот свет с собой деньги не унесете!

Видимо, Карамазова задело за живое, он заговорил тихо, со злобным шипением:

– Что вы, Кирилл. Деньги – это власть. Это вам по молодости кажется, что в старости все желания умирают. В старости, может быть, меньше сил, но желания еще острее и сильнее. Молодость нетерпелива, а старость сильна выдержкой, умением затаиться и ждать, ждать своего часа…

– Дождался, гроза морей и тараканов! – Кирилл сменил тон на откровенно издевательский. – Ползал по щелям, под дверьми подслушивал, людям гадости мелкие делал, а теперь дождался своего звездного часа! Зачем Раису семь лет пугал, что племянника под суд отдашь? Да кто бы тебя слушать стал!

– Неправильно рассуждаешь, – оживился Карамазов, – не того она боялась, что племянник под суд пойдет, а того, что узнают все про это. Вот чего люди боятся! И чтобы скрыть это, все свои грехи мелкие, они на все пойдут. Один подсматривает за падчерицей в ванной, другой ворует у своих коллег миниатюры – они маленькие, в карман легко помещаются. Коллекционеры – они все чокнутые, ну не может человек с собой совладать – и все тут! А если узнают люди – всё, не будут в дома приличные звать, на весь город опозорится! Третья – интеллигентная женщина, доктор наук – взяла в любовники мальчишку-студента, форменного альфонса.

– Да кому сейчас до этого дело!

– Это мы с вами так думаем, а она волнуется, переживает, прячет его ото всех… а я тут, кстати, и…

– Тьфу ты, гадость какая! И из-за такой мрази погиб Женька!

– Нечего на меня сваливать, – обиделся Карамазов. – Ему надо было знать, на ком женился, это его баба подвела.

– А вы тут, значит, и не при чем совсем? – ехидно спросил Кирилл. – Не ходили вы за ней, ничего не знали…

– Я знаю все! – гордо заявил Карамазов.

– И кто убил Вадима, тоже знаете? – заинтересованно спросил Кирилл.

Карамазов замешкался – одно дело по телефону не своим голосом признаваться в злодействах, другое – заявить человеку про себя, что он – убийца.

– Ну так что же? – настаивал Кирилл. – Вы же такой крутой, держите меня на мушке, скажите правду раз в жизни. Расскажите мне, как вы пошли туда, на Некрасова, утром в воскресенье на разведку, как увидели там полумертвого человека, как он просил у вас помощи…

– Да, да! – закричал Карамазов фальцетом. – И нисколько об этом не жалею! Он был порядочным подонком, кстати, хотел кинуть Валентину, как и она его, впрочем, тоже. Кроме того, он слишком громко кричал и все равно был не жилец, не я, так его прикончили бы вернувшиеся бандиты.

– Вот я и говорю, – сказал Кирилл спокойным голосом, – что беспомощного связанного человека прикончить – это ты еще можешь, а…

Тут он вдруг сделал неуловимое движение, пистолет из руки Карамазова выпал и остался лежать возле самой воды, а сам Карамазов оказался схваченным Кириллом за шиворот и чуть не повис в воздухе.

– А это ты видел? – спросил Кирилл, и я увидела, как он вытащил откуда-то снизу, из под брючины, брошку. – А это ты видел? – повторил он и зашвырнул брошку далеко в реку.

Карамазов как-то странно всхлипнул и опустился на землю, хватая воздух широко открытым ртом.

Я услышала сзади себя какой-то шорох, оглянулась и увидела, как ко мне, стараясь не шуметь, приближаются двое мужчин. Я было обрадовалась, потому что думала, что это наконец приехали те, кому звонил Кирилл, и стала махать им, чтобы поспешили. Они и так поспешили, подбежали ко мне, один схватил меня за руки, а у второго я увидела автомат. Это мне не понравилось, но сделать ничего я уже не успела, потому что этот первый одной рукой зажал мне рот, а в другой у него был пистолет. А тот, что с автоматом, целился туда, где стояли Карамазов с Кириллом. До меня уже дошло, что это совсем не те люди, которых ждал Кирилл, уж больно хамски они со мной обошлись. Я стала дико извиваться и мычать, из-под ног моих выскользнул камень, мой конвоир споткнулся, я увлекла его вниз, он инстинктивно выставил вперед руку, которой зажимал мне рот, и я заорала в полный голос:

– Кирилл, берегись! – И в ту же секунду послышалась автоматная очередь.

– Привет от Шамана! – крикнул один из бандитов и продолжил стрелять.

Я вскочила на ноги, высунула голову из-за стены и увидела, как Кирилл тащит Карамазова к единственному укрытию, оказавшемуся поблизости, – проржавевшему старому мусорному баку. Только-только я сделала несколько шагов в сторону, чтобы незаметно улизнуть, как вдруг сзади раздался голос из мегафона:

– Бросай оружие! Лицом на землю! Теперь уж я больше никому не доверяла, поэтому убыстрила шаг, но не тут-то было. Тот, что с автоматом, бросил его, но тип, который держал меня раньше, теперь больно схватил меня за волосы и поднес пистолет к виску.

– Щас разнесу ей мозги к такой матери! – рявкнул он.

Он развернул меня боком, и я увидела, что с одной стороны стоят четыре крепких парня с оружием, а с другой стороны – Кирилл, очень бледный, потихоньку выползает из-за мусорного бака. Бандит подхватил меня и почти волоком куда-то потащил. Я вырывалась как могла и даже пнула его под коленку.

– Дайте дорогу! – кричал мой мучитель. – Иначе пристрелю ее на фиг!

– Таня! – услышала я где-то сзади отчаянный крик Кирилла.

Парни потихоньку передвигались за нами, и вот я увидела бандитскую машину с затемненными стеклами. Второй бандит открыл дверцу, и они стали запихивать меня в машину, для этого им пришлось немного ослабить хватку. Я тотчас схватилась обеими руками за дверцу, как Иванушка, когда Баба Яга хотела посадить его на лопате в печь, при этом, не переставая, истошно орала. Второй бандит обежал машину и влез с другой стороны. Из салона у него дело пошло лучше, он оторвал мои руки от дверцы машины и втянул меня внутрь. До сих пор парни боялись стрелять, чтобы не попасть в меня, но теперь они расстарались, и я увидела, как мой мучитель, не успев сесть в машину, стал оседать на землю. А еще я увидела, как огромными прыжками, чуть не летя над землей, ко мне мчится Кирилл, поэтому из последних сил отпихнула типа, сидящего рядом со мной, и попыталась выскочить из машины. Машина тронулась, ноги мои уже были на земле, но эта скотина держала меня за левую руку, я дернулась изо всех сил, рука попала как раз под захлопывающуюся дверцу. Послышался страшный треск, как будто рвется целый рулон материи. Машина рванулась, парни бежали за ней и стреляли, а я стояла, придерживая левую руку, и видела только лицо Кирилла. Он уже протягивал ко мне руки на бегу, я поняла, что неприятности кончились. Но мой организм решил, что мне хватит на сегодня, и я потеряла сознание.

Я очнулась в машине и ощутила себя полулежащей на заднем сиденье. Голова была прижата к чьей-то теплой груди, я тотчас догадалась к чьей, и очень знакомый голос уговаривал меня:

– Танюша, девочка моя, открой глаза, очнись, ну не умирай!

Уступая настойчивым уговорам, я открыла глаза и увидела, что нахожусь в объятиях Кирилла и мы куда-то едем на машине. Все это мне очень понравилось, потому что я поняла, что отныне мое место только здесь и, если я буду как можно чаще находиться у Кирилла в объятиях, со мной никогда ничего не случится. Однако почему у него такой голос?

– Послушай, с чего ты взял, что я умираю? – осторожно спросила я.

– Девочка моя, потерпи, мы скоро приедем, – все повторял он.

Я вспомнила, как бандит прищемил мне руку, когда машина тронулась, тогда было ужасно больно, но сейчас я почти не чувствовала своей левой руки.

– Не волнуйся, Кирилл, мне совсем не больно, – сказала я, но, взглянув в его лицо, забеспокоилась: что там такое у меня с рукой, что он так нервничает?

Видя, что я пришла в себя и разговариваю, Кирилл немного успокоился. Он обнял меня крепче и поцеловал в нос.

– Все будет хорошо, потерпи еще немножко.

Однако когда водитель резко затормозил на повороте, машину тряхнуло, рука отозвалась болью, и я не смогла сдержать стон.

– Да ты сдурел совсем! – заорал Кирилл. – Ты кого везешь – людей или дрова?

Боль в руке все нарастала, но я уткнулась Кириллу куда-то в шею и старалась не стонать, иначе Кирилл убьет водителя, и мы никогда не доедем до больницы.

Дальше я почти ничего не помню, в больнице мне стало совсем плохо, врачи бегали туда-сюда, Кирилл суетился и всем мешал. Потом сестричка уколола меня в вену, и я вырубилась. А когда очнулась, то оказалось, что мне уже сделали операцию. С рукой все оказалось плохо, там были порваны связки, сухожилия и нервы. Бандиты хорошо потрудились дверцей машины. Хорошо, что я узнала об этом уже после, я бы умерла от страха.

Первое, что я увидела, очнувшись, было лицо Кирилла. Осознав себя в палате реанимации, с рукой, забинтованной до плеча, после наркоза, я затрясла головой и закричала Кириллу, чтобы он уходил, уходил немедленно. Он очень расстроился и вышел, и все никак не мог понять, чем он провинился, пока доктор Инна Валентиновна не объяснила ему, что я просто не хочу, чтобы он смотрел на меня, когда я в таком жутком виде. Увидев, что я беспокоюсь о своей внешности, врачи решили, что меня можно переводить из реанимации в обычную палату. Через два дня прошли тошнота и головокружение, и я стала понемногу вставать. Рука меня страшно огорчала, она болела, заживала очень медленно, я ничего не могла ею делать, а по ночам казалось, что это не рука, а полено – такая она была тяжелая и нечувствительная. Кирилл приходил в больницу каждый день, вернее, каждый вечер после работы. По рекомендации Густава Адольфовича его взяли в крупную фирму, торгующую антиквариатом, начальником охраны. Работы там было много, но все равно каждый вечер Кирилл был в больнице. Он ласково меня утешал и подбадривал и стоически выдержал мою истерику, когда однажды какой-то дурак-консультант сказал мне, что рука заживет, но вряд ли будет хорошо функционировать, потому что нервы могли неправильно срастись. Я представила себе, что рука будет висеть как плеть, а потом начнет усыхать, пальцы скрючатся, а сама рука станет желтая, и к приходу Кирилла уже находилась на грани помешательства. Он все понял с полувзгляда, подхватил меня на руки и понес в темный холл, где в углу стояли диван и огромное комнатное растение в кадке, Кирилл почему-то называл его пальмой. Это место считалось только нашим, его никто не занимал. Кирилл уселся под пальму, посадил меня на колени и стал говорить, какая я храбрая, что я выдержала самое страшное, осталось только чуть-чуть, что скоро все наладится и меня выпишут, а дурака-консультанта он сам лично подкараулит в темном подъезде и набьет ему морду, чтобы не трепался зря. Понемногу я успокоилась от самого звука его голоса.

А через несколько дней в больницу привезли старого-старого профессора, он был полуслепой, но, как говорили врачи, потрясающий диагност – лучше любых приборов наощупь определял болезнь. Меня показали этому профессору, он долго мял мою руку от плеча до кисти, молчал, задумчиво жевал губами, глядел в потолок, потом сказал Кириллу, что мне повезло, операцию сделали хорошо, и надо надеяться на мой молодой организм, а также дал список всех мер в комплексе. И если все это выполнять, то через несколько месяцев рука полностью вылечится. Но главное – не прекращать ни гимнастику, ни прием лекарств, а то многие отчаиваются…

– За это не беспокойтесь! – твердо ответил Кирилл.

Галка со всем нашим детским садом приходила ко мне под окошко. В первое время, увидев Аську, я начинала реветь, но потом Аське это надоело, и она пригрозила, что не будет приходить, тогда я стала писать письма крупными буквами и прикладывать их к стеклу. Девчонки читали их вслух.

Карамазов умер в больнице от сердечного приступа, он не знал, что в пресловутой брошке-паучке уже ничего не было, и смотреть, как канули в реку огромные деньги, оказалось выше его сил. Кирилл смог записать весь их разговор на берегу на маленький магнитофон, который был у него спрятан в одежде, это помогло в следствии по делу убийства Вадима. Густав Адольфович упорно не хотел иметь дел с милицией, и Володе пришлось уладить все по своим каналам. Тех, кто взорвал Валентину и Женю, естественно, не нашли, до Шамана тоже не добрались, потому что одного бандита Володины ребята застрелили там, на берегу Кронверки, а машина с двумя другими, уходя от преследования, врезалась в гранитный парапет, от удара загорелся бензобак, и никто не сумел выбраться.

В больнице меня навестила свекровь. Она пришла как всегда в самое подходящее время, когда мы с Кириллом сидели под пальмой и целовались. Вообще, мы ее даже не заметили, пока она не кашлянула. Свекровь набрала воздуха и начала свое:

– Ты не права, Таня, что… – На этом она остановилась, первый раз в жизни она не смогла сформулировать, в чем же я не права.

Мы с Кириллом абсолютно не смутились, тогда свекровь сухо выспросила меня о здоровье и удалилась.

Наконец меня выписали. Галка по этому случаю закатила праздничный обед, а мы с Аськой не могли наглядеться друг на друга.

Мария Михайловна умерла. Она оставила Кириллу Цезаря, а мне – в память нашего совместного чаепития – серебряный чайный набор: щипцы для сахара, вилочка для лимона и еще много всего. Все это лежит в старинном кожаном потертом футляре, выложенном изнутри розовым шелком, и так красиво, что мне не приходит в голову сервировать этим стол к чаю. Кроме того, Мария Михайловна оставила Кириллу картину Юбера Робера на прокорм Цезаря. В завещании так и было сказано: на содержание собаки. Надо полагать, она не знала в точности, сколько сейчас может стоить Юбер Робер, потому что на эти деньги можно было содержать целый собачий приют, но так или иначе мы решили картину продавать, потому что этакая орясина ни за что не вошла бы в квартиру Кирилла, да и Цезарь, впрочем, тоже.

Густав Адольфович обещал нам посодействовать с продажей картины. Сначала он пригласил знакомого эксперта из Эрмитажа. Приехал живой ясноглазый старик с прямой спиной и в отлично сшитом, но сильно поношенном костюме, долго рассматривал полотно и наконец сказал:

– Робер безусловно подлинный, в прекрасном состоянии, но у нас этого Робера пропасть, еще на одного денег, конечно, не выделят… Да и цену настоящую мы дать не сможем. Так что, Густав Адольфович, вы уж попробуйте по своим каналам, вы многих знаете, вам и карты в руки.

Густав Адольфович поблагодарил старика и проводил до машины. Я заметила, что в прихожей, подавая эксперту пальто, он передал ему конверт. Я тихонько отвела его в сторону и сказала:

– Густав Адольфович, ведь это мы должны были с ним расплатиться.

Он приложил палец к губам, улыбнулся и сказал:

– Только Кириллу не говорите. Я ему многим обязан, но он человек невероятно щепетильный, с ним будет трудно…

Проводив эксперта, он набрал номер московского телефона, попросил некоего Сергея Львовича и сказал:

– Львович, это я. Тут у моих хороших знакомых есть отличный Юбер Робер, три пятьдесят на метр девяносто. Да, конечно. Ну еще бы! Сам Соколов подтвердил! Да, Соколов из Эрмитажа. Хорошо, ждем.

Повесив трубку, он объяснил:

– Это мой московский знакомый, очень деловой человек, но при этом, как ни странно, порядочный. Он сейчас выяснит, за какую сумму можно продать такую картину, и купит ее у вас на десять процентов дешевле. Это очень приемлемые условия. Когда он узнал, что картину смотрел сам Соколов, то сказал, что своих экспертов присылать не будет: Соколов – это огромный авторитет.

– И что, он позвонит нам на днях?

– На днях? Он позвонит нам через полчаса, я готов поставить на это своего Фрагонара!

Сергей Львович позвонил не через полчаса. Он позвонил через семнадцать минут, я нарочно засекла время. Густав Адольфович выслушал его, прикрыл трубку ладонью и спросил:

– Он предлагает сорок пять тысяч долларов. Вы как, согласны или поищем другого покупателя?

Мы с Кириллом переглянулись и дружно закивали.

– Тогда он заберет Робера прямо сегодня.

– Как? – изумленно спросила я. Вид у меня был, наверное, ужасно глупый, потому что Густав Адольфович улыбнулся и воздел глаза к потолку. Затем он с помощью Кирилла вынул картину из рамы, аккуратно навернул ее на специальный вал – оказывается, есть такие валы для хранения и перевозки картин, – и мы все вместе поехали на Московский вокзал. Там из поезда вышел молодой человек в элегантном плаще – я подумала, что это и есть Сергей Львович, но это оказался его секретарь, – и с ним двое бритоголовых охранников. Секретарь любезно с нами поздоровался, передал аккуратно упакованный пакет, извинился, что спешит – ему надо было срочно садиться на обратный поезд. Кивнув на охранников, он сказал, что это охрана не его, а Юбера Робера.

На вырученные за Робера деньги мы купили квартиру, Кирилл сказал, что Цезаря он и так прокормит, а заодно меня и Аську. В квартире три большие комнаты в ужасном состоянии. Одну из них мы сразу же заперли на ключ, потому что там со стены свисала оголенная проводка, и Аська с Цезарем не преминули бы ее потрогать. Денег на ремонт у нас нет, потому что квартиру Кирилла мы отдали за гроши – соседний магазин взял ее под склад, а свою комнату я оставила соседям. Это самое малое, что я могла для них сделать за то, что они спасли жизнь моей дочери. Галка ругалась и плакала, она говорила, что я никогда не научусь жить, но я настояла на своем.

Цезарь с Аськой обожают друг друга. Аська сумела его расшевелить, он отбросил свою меланхолию, и теперь это обычный пес, веселый и добродушный, кстати, выяснилось, что ему всего четыре года. Они проводят друг с другом все время и неплохо ладят, только Цезарь ревнует Аську к медведю Кириллу и пару раз здорово его потрепал.

Свекровь звонит мне регулярно раз в неделю, расспрашивает о здоровье и жалуется на новую невестку. Очевидно, это мне на всю жизнь.

После всех этих событий прошло пять месяцев. Сейчас зима, февраль, рука моя почти зажила, я могу выполнять несложные хозяйственные дела, но о том, чтобы выходить на работу, не может быть и речи. Из магазина меня уволили, но я не очень расстроилась, потому что будущей осенью Аська пойдет в первый класс и все равно пришлось бы уходить с работы. Тот старичок-профессор, который обнадежил меня в больнице, посоветовал мне, кроме обычной гимнастики, еще тренировать руку, выполняя мелкие работы – вязать, писать. И я решила записать всю эту историю, самым главным результатом которой было то, что я встретила Кирилла. Все это заняло четыре общих тетради. В начале буквы были большие и неуклюжие, а в конце у меня выработался вполне приличный почерк.

Теперь по утрам в выходные дни я просыпаюсь от ласкового шепота Кирилла:

– Должно же было человеку когда-нибудь в жизни повезти!

Не открывая глаз, я улыбаюсь и киваю головой. Кирилл просыпается раньше меня, потому что я ужасная соня, но он любит смотреть на меня спящую. В будние дни интонация та же, но суть вопроса несколько иная:

– Солнышко, что у нас сегодня на завтрак?

Я терпеть не могу рано вставать, но для Кирилла делаю это с удовольствием, ему только нужно меня растолкать. Вообще я с изумлением открыла у себя способности к кулинарии и любовь к домашнему хозяйству, бывшая свекровь была бы мною довольна.

Я стою у окна и смотрю во двор. Там в снегу возятся три фигурки – мужчина, ребенок и большая черная собака. Аська с Цезарем играют в чехарду, а Кирилл лепит снежную бабу. Сегодня сыро, мне нельзя переохлаждать руку, поэтому они не взяли меня гулять.

Конец февраля, весна не за горами, и Кирилл все чаще говорит о том, что плюнет на этот ремонт и потратит накопленные деньги на то, чтобы увезти меня к теплому морю в Италию. Предложение настолько заманчиво, что я даже боюсь мечтать, как я буду лежать на пляже, подставляя руку теплым солнечным лучам, и мы будем гулять, и я увижу живописные развалины, увитые диким виноградом, и водопады, и старые римские колонны, потому что с самого детства я никогда не верила, что Юбер Робер писал выдуманные пейзажи, и надеялась, что Италия такая и есть.