Это его дело

Домик в Вёнзовной

На следующий день поручик Чесельский с утра места себе не находил: его друг и подчиненный Антоний Шиманек опять опаздывал. Прошел уже час с начала работы, а того как не бывало.

«Опять проспал. Он у меня получит, пусть только явится. Больше никаких поблажек, и перед «стариком» не буду его выгораживать. А уж если его полковник засечет, то пусть сам выкручивается. Хорошо бы «старик» всыпал ему по первое число, может, наш Антек забудет, как опаздывать». И, ругая в душе своего друга, Чесельский листал, наверное, в сотый раз папку с надписью «Убийство на Вильчей улице», где лежало всего лишь несколько листков. И чем больше он вчитывался в скупые строчки, тем все больше убеждался, что нет никакой надежды найти убийцу. Устав ждать Шиманека, он позвонил полковнику Немироху и попросил принять его. Собрав бумаги, Анджей вышел.

У полковника в кабинете находился майор Выдерко. Секретарша Кристина попросила Анджея подождать.

— Вы случайно не знаете, где Шиманек? Полковник никуда его не отправлял? Антек до сих пор не появлялся. А нужен он мне позарез.

— Подпоручик Шиманек вчера взял разрешение на поездку в Вёнзовную, я сама носила на подпись. Сказал, что поедет туда прямо из дому. Я даже посоветовала ему взять служебную машину, но он отказался.

— Кажется, от убийства на Вильчей я совсем отупел. Ведь сам же велел ему ехать туда, поговорить с родителями. Как же я мог забыть?

Из кабинета вышел майор Выдерко, и полковник пригласил Анджея.

— Что нового? — спросил он.

— Пока ни с места, — искренне признался Чесельский. — Ума не приложу, что делать?

— Нет никаких улик? Убийцу никто не видел?

Только Болецкая, об этом вы знаете, ее показания есть в деле. Кроме нее, никто не видел.

— Кого-нибудь подозреваете?

— В какой-то степени. Дворник и соседи показали, что супруги Стояновские не очень между собой ладили. Часто ссорились, дело доходило до скандалов. Стояновская грозилась убить мужа.

— Дальше что?

— Не можем найти Стояновскую. Отдыхает где-то в Бещадах. Объявляли по радио и телевидению. Но до сих пор не появилась. Квартира опечатана. Обыск ничего не дал.

— А как насчет угроз?

— Не очень верится в это. Чего не наговоришь в ссоре. Стояновский не давал ей развода, но ведь сейчас не те времена, чтобы обретать свободу с помощью двухкилограммовой гири. Не даешь развод? Можно обойтись и без этой бумажки. Сколько супружеских пар живут без судебного вердикта. И детей заводят. Через какое-то время та или другая сторона уступает, а суд ради благополучия «внебрачных» детей расторгает давно не существующий брак. Ирена Стояновская — с нашего знаменитого Таргувека, из семьи, которая, мягко говоря, далеко не всегда находилась в добрых отношениях с уголовным и семейным кодексом. Думаю, она не пошла бы на убийство только ради того, чтобы освободиться от постылого мужа и соединиться с другим.

Полковник не перебивал Чесельского.

— Естественно, такие улики нельзя не принимать во внимание. Поэтому в этом надо тщательно разобраться. Но нюх мне подсказывает, что по этому следу мы далеко не уйдем.

— Поручик, я вам советую полагаться не на свой нюх, а на материалы следствия. Так будет лучше и для дела, и для вас.

— Стояновского убили не просто так и не по ошибке. И на психопата не похоже. Если бы знать мотивы преступления…

— Ищите.

— Вот и проверяю все улики против Ирены Стояновской, хотя не верю, что она замешана в убийстве мужа.

— Займитесь прошлым убитого. Как можно больше узнайте о его прошлом. И о прошлом его жены, с кем она поддерживает знакомство. Я не стал бы предвосхищать события и утверждать, что она невиновна. Логично, что она не стала бы рисковать, чтобы таким способом освободиться от нелюбимого мужа. Но могло быть все по-другому.

Нельзя сбрасывать со счета эмоции.

— Слушаюсь. Все изучим и проверим.

— Чем занят Шиманек?

— Поехал в Вёнзовную к родителям.

— Понятно. Если будут какие новости, немедленно докладывайте мне.

Антон Шиманек, как и следовало ожидать, проспал. Установка будильника на расстоянии вытянутой руки результата не дала. Когда он открыл глаза и пришел в себя, стрелки часов неумолимо приближались к девяти. Быстро одевшись, он выскочил на улицу. Ехать на автобусную станцию, откуда отправляются загородные автобусы, не имело смысла, лучше с пересадками добраться до Лазенковской трассы. Там почти на ходу он вскочил в автобус 182, который довез его до остановки экспресса «П», на нем добрался до автозаправочной станции «Атип» и уже оттуда на попутной машине поехал в Вёнзовную, объяснив шоферу, что получил «срочное служебное задание».

Поблагодарив хозяина «фиата» за оказанную любезность, подпоручик вышел в центре поселка, а точнее говоря, возле местного ресторана. Было около десяти. «Ох, и всыпал бы мне Анджей, мой любимый начальник, за столь позднее прибытие на место выполнения задания. Ох, и всыпал бы! Но, слава богу, он никогда об этом не узнает».

Но не везло сегодня Шиманеку — он вышел из машины совсем не в том месте. Надо было, не доезжая до ресторана приблизительно с полкилометра, свернуть с шоссе влево и проехать еще не менее километра. Вот с такими осложнениями Шиманек наконец-то добрался до участка Кароля Стояновского. В глубине сада виднелся аккуратненький небольшой домик. Дорожка, ведущая к крыльцу, была обсажена цветами. Чего там только не было: розы, мальвы, георгины, астры. А в саду фруктовые деревья, густо усеянные плодами: яблоки, груши, сливы, абрикосы. Судя по всему, пан Стояновский был хорошим садоводом, наверное, и вагоновожатым в свое время был образцовым.

Родители уже ждали Шиманека, предупрежденные о его приезде. Нельзя было без боли смотреть на убитых горем пожилых людей. Обрушившееся несчастье придавило их, они сидели притихшие, молчаливые, с трудом сдерживая слезы.

— Когда милиция сообщила нам о том, что сын убит, я сразу же поехал к нему на квартиру, на Вильчую.

Хотелось самому узнать, как все произошло. Квартира сына была опечатана. Дворник, пан Ротоцкий, рассказал мне все, сказал, что Зигмунта убили, когда он выходил из машины. Как такое могло случиться? Почему его убили?

— Пока мы мало что знаем, ищем, — искренне признался Шиманек. — Подтверждается только то, что вы уже знаете. Нет никаких улик. Вы никого не подозреваете?

— Нет.

— Были ли у вашего сына враги?

— У Зигмунта? Что вы! — удивилась пани Стояновская. — Он был очень добрым, отзывчивым человеком. Готов всегда последнюю рубашку отдать другу… И ребенком был таким же. У нас трое детей. Зигмунт младший. Старались детей воспитывать в любви и доброте. Старшие подрастали и уходили, своим домом обзаводились. А Зигмунт все с нами жил, самый нам близкий… Марыся далеко, во Франции. Мацей в Забже. Вчера позвонили ему, сказал, что никак не сможет приехать, так как какую-то вышку на шахте монтируют, пообещал, что его жена завтра утром приедет.

— Когда вы видели сына последний раз?

— Как всегда, он приехал к нам в воскресенье около десяти. Провел здесь целый день, вечером уехал к себе домой. Весь день работал в саду, очень любил садом заниматься. Еще шутил, что должен отработать за те фрукты, которые мы ему даем…

— Не обратили внимания, не был ли он расстроен? Подавлен? В каком был настроении? Не был ли раздражителен?

— Да нет, был такой, как всегда. По его внешнему виду никогда не догадаешься, даже если он чем-то расстроен. Виду никогда не подаст, все в себе держит. Говорил, на работе что-то не ладится, осложнения с выполнением плана. Сказал так, между прочим, не похоже, что этим он был сильно огорчен или обеспокоен.

— А как Ирена? — поинтересовалась пани Стояновская. — Зигмунт, когда был у нас последних! раз, ни слова о ней не сказал, а мы не решились спросить.

— Говорят, уехала отдыхать в Бещады, — ответил Шиманек, — пока не вернулась, наверное, ни радио не слушала, ни телевизор не смотрела, милиция дважды передавала обращение с просьбой срочно вернуться.

— Ведь и мы не обратили на это внимания, хотя радио все время включено, — объяснил Стояновский.

— В супружеской жизни вашего сына не все, кажется, было в порядке? Не так ли?

Пани Ефемия Стояновская тяжело вздохнула.

— Хуже некуда, — подтвердил ее муж.

— Ирена совсем неплохая женщина. — Пани Ефимия пыталась выгородить невестку. — Только плохо воспитана и очень уж вспыльчива. Несдержанная, да и Зигмунт в чем-то виноват: то и дело ее поправлял да воспитывал. Как в «Пигмалионе». Знал ведь, на ком женится. Молодая девушка, полна жизни, хочется повеселиться, погулять. А он после работы приходил усталый, сидел дома, не любил никуда ходить. В такой ситуации долго ли до скандалов. Женщина она эффектная, красивая, такой разве трудно найти интересных поклонников. И то, что у них не было детей, тоже сказывалось на их отношениях.

— С этого все и началось, — подтвердил Стояновский.

— Как-то так получилось, что Ирена не доносила ребенка, Зигмунт ее упрекал, говорил, что она нарочно… А уже потом врач установил, что у нее отрицательный резус. После этого она решила больше не рисковать. Это-то и было главной причиной всех их ссор. Она потребовала развода. Зигмунт, конечно, любил ее по-прежнему, только, думаю, не давал ей развода из-за упрямства, а не потому, что любил. Вот и вся история. Не получилась у них семейная жизнь, так зачем тогда тянуть, и себя и ее мучить? Детей у них не было, разошлись бы спокойно, без скандалов. Зигмунт еще молод… Только-только исполнилось тридцать семь лет. Куда торопиться? Мог еще встретить женщину спокойную, которая больше бы ему подходила, чем Ирена.

— У нее кто-нибудь был?

— Этого я не знаю. Зигмунт ничего не говорил, а я не спрашивала. И о том, что Ирена уехала отдыхать, даже не заикнулся. Да и она, когда была у нас последний раз, тоже ничего не сказала. Очень я была удивлена, когда Ирена вдруг неожиданно приехала к нам, а перед этим более года сюда не заглядывала.

— Странно. Значит, когда сын был у вас последний раз, жена его уже была на курорте.

— Нет, не была она еще на курорте, — возразила пани Стояновская. — Зигмунт был в воскресенье, а Ирена заехала к нам в понедельник.

— На следующий день?

— Да, — ответила Стояновская и никак не могла понять, почему был так удивлен молодой человек в милицейской форме. — Ирена приехала в понедельник, около двенадцати. Сказала, что опять поскандалила и Зигмунт опять ударил ее.

— И вы в это поверили?

— Я уже ничему не удивляюсь, так сложны были их отношения. Года полтора тому назад Зигмунт сам как-то признался в этом: они так переругались, что он не сдержался и ударил ее. Тогда еще дело не дошло до развода. Сын потом попросил прощения, и какое-то время они жили мирно.

— А в понедельник? Зачем она приезжала к вам? Уж наверное, не с визитом вежливости?

— Ох, она очень была мила. Когда ей надо, она умеет быть милой, другой такой не найдешь. Мне преподнесла коробку конфет, а мужу — импортные сигареты.

— «Филипп Моррис», — и Стояновский протянул Шиманеку начатую пачку.

— Спасибо, я не курю.

— Сказала, что нас всегда любила и уважала и ее отношение к нам не изменилось, но больше с Зигмунтом жить под одной крышей не может. Просила поговорить с ним, чтобы он согласился на развод.

— А вы? Что вы ей ответили?

— Сказали, что мы тоже считаем, что им лучше разойтись, и что советовали Зигмунту так поступить, но он нас не слушает.

— Я пообещал ей, что попробую Зигмунта уговорить, только весьма сомневался в успехе своей миссии, — объяснил Стояновский. — Так как Зигмунт очень упрям. Ребенком был таким. Мне приходилось даже иногда с помощью ремня кое-что втолковывать ему, но мало помогало.

— И еще она сказала, что, если Зигмунт даст ей развод, она все ему оставит, что он ей дарил, тотчас уедет из квартиры и еще приплатит сто тысяч злотых, — припомнила Стояновская.

— Сто тысяч! — Шиманек даже присвистнул.

— Так и сказала: сто тысяч.

— Она такая богатая?

— В последнее время Ирена хорошо зарабатывала. Она ведь служила официанткой в хороших ресторанах. Только думаю, что таких денег у нее не было. Просто так пообещала, решив, что Зигмунт помягчает.

— Видно, кто-то пообещал дать ей такую сумму, — предположил Шиманек.

— Трудно сказать, она как бы мимоходом об этом упомянула. Больше говорила о том, что дальше так жить не может. Даже сказала о самоубийстве.

— А не об убийстве?

Стояновские удивленно переглянулись.

— Вы считаете, что она смогла бы? Ирена смогла бы убить мужа?

— Я ничего не считаю. Просто спрашиваю. Такого рода преступления встречаются.

— Нет, нет, — заговорила Стояновская. — Ирена есть какая она есть, но на преступление она не способна. Да еще на следующий день после разговора с нами. Уходя, она сказала, что очень рассчитывает на нас, надеется, что мы его уговорим. Прощаясь, расцеловалась со мной.

— У вас, пани Стояновская, кажется, была неприятная стычка с Иреной?

— Ах, это было несколько месяцев тому назад. Как-то после полудня я заехала к ним. Сын еще не пришел с работы, Ирена собиралась уходить — я ее застала уже одетой в прихожей. Она сказала, что торопится на работу: подруга просила ее подменить. Смотрю — в кухне ни одной кастрюли на плите. И намека на обед нет. Спрашиваю, что Зигмунт будет есть, когда придет? Она отвечает, что это ее не интересует: она вышла замуж не затем, чтобы обеды готовить. Ответила, возможно, несколько резковато, ну и пошло слово за слово, и закатила мне сцену. С тех пор я туда ни ногой.

— Были ли у вашего сына друзья?

— Когда работал на старой работе, был в приятельских отношениях с несколькими коллегами, но не в очень близких. Зигмунт относился к тем людям, которые больше любят одиночество. После окончания школы, когда уже был студентом, он не очень увлекался гулянками, как все молодые люди в его возрасте, скорее, был домоседом. Удобное кресло, телевизор, интересная книга — вот его любимое времяпрепровождение.

— А вы не назовете фамилии его друзей?

— Некоторых помню. Генрик Ковальский, инженер, Малиновский, бухгалтер, пожалуй, еще Адамчик.

— Они все работали вместе?

— Нет. Адамчик… кажется, в строительном объединении. Это приятель сына еще со студенческих лет. Именно он уговорил Зигмунта поступить на работу в строительное объединение. А до этого сын работал в кооперативе.

— Что это за кооператив?

— «Строитель» — так называется. Находится на Таргувеке. Там Зигмунт и познакомился со своей будущей женой.

— А почему он оттуда ушел? Вам известна причина?

— По-моему, по материальным соображениям. В строительном объединении он стал получать больше, ну и, наверное, новая работа была более престижна и перспективна. В кооперативе он уже достиг всего, что мог. Совсем иное — работа на крупной промышленной стройке.

Там неограниченные возможности, повышение по службе и значительно лучшие условия для роста. А в кооперативе обстановка осложнялась из-за жены. Вы, наверное, уже знаете, что она была там простой работницей. И вдруг вышла замуж за главного технолога. Ситуация не из простых.

— Да, да, понимаю. А после того как сын женился, были у него друзья?

— Почти не было. Так мне кажется. К тому же перед свадьбой Зигмунта мы уехали из квартиры, встречи с сыном и его женой были довольно редки. Иногда они приезжали к нам сюда, в Вёнзовную. Из отдельных слов я поняла, что Ирена не очень стремилась поддерживать отношения с приятелями мужа, ее прежними начальниками. Зигмунт тоже не был расположен принимать у себя в доме приятельниц Ирены и ее родственников.

— Так какая же она, пани Ирена?

— Очень красивая, — принялся объяснять Стояновский, — образования никакого, но полна жизни, от природы неглупа, очень легко приспосабливается к среде. Замужество дало ей возможность занять определенное положение в обществе, принесло материальное благополучие. Все это она очень умело использовала. Когда мы первый раз ее увидели, нам прямо обидно стало за Зигмунта: ни одеться не умела, ни вести себя. А теперь ее нельзя сравнить с той прежней девчонкой с Таргувека. И одевается, и держит себя совсем по-иному. Но, конечно, характер свой переделать она не смогла. Чуть что, и этот ее Таргувек берет верх… Ей еще не было и двадцати, когда она вышла замуж. Зигмунт старше ее почти на пятнадцать лет. Возможно, это и не было бы помехой, если бы они по характеру не были такие разные. Она любит развлечения, танцы, самую современную музыку. Дом и домашняя работа нагоняют на нее тоску. Если бы был ребенок, быть может, он бы их и сблизил, и разница в годах не так бы мешала. Но, увы, детей у них не было.

— Сразу было видно, что они не подходят друг другу, — добавила пани Стояновская.

— Зигмунт всегда был нелюдим, сторонился женщин. Я уж думал, что он никогда не женится, но вот встретил «свой идеал», влюбился. Мне кажется, что и наш сын понравился ей, он был привлекательный мужчина, стройный и роста хорошего. Она не без удовольствия принимала его ухаживания. Думаю, даже и не мечтала о замужестве, но, когда разобралась в его чувствах, использовала это в своих целях, хотя ни она, ни он не были счастливы в этом супружестве.

— Нам трудно смириться с такой потерей. — Пани Стояновская незаметно вытерла слезы. — Трудно поверить, что сына нет.

— А когда похороны? — спросил Стояновский. — Ирена не возвращается, а нам бы хотелось начать подготовку.

— Если мы не сможем найти Ирену, в таком случае эту печальную обязанность вы возьмете на себя, — объяснил Шиманек. — Прокурор должен выдать разрешение на похороны, это простая формальность, причина смерти ясна, дополнительных расследований милиция проводить не будет. Строительное объединение, где работал ваш сын, я думаю, поможет вам уладить все необходимые формальности.

— Я тогда поеду вместе с вами в Варшаву, — сказал Стояновский.

— Может быть, лучше завтра? — предложил Шиманек. — Возможно, Ирена к этому времени вернется. Да и жена вашего старшего сына завтра приедет.

Стояновский согласился с доводами Шиманека. Они договорились, что подпоручик свяжется с ними завтра и тогда договорятся, как действовать дальше.

На обратном пути Шиманеку повезло: первая же машина, которую он схватил на шоссе, подвезла его прямо к управлению милиции. Он появился перед своим начальником, когда тот никак не ожидал его, то есть гораздо раньше, чем предполагал.

Чесельский выслушал рапорт и попросил изложить все письменно.

— Три момента из моего разговора с родителями я считаю особенно заслуживающими внимания: первый — это сто тысяч, которые Ирена якобы хотела передать мужу за согласие на развод. Где она могла добыть такую крупную сумму?

— Что тут непонятного? Если тот тип с шикарным автомобилем, о котором говорил дворник, серьезно занялся Иреной, он мог пообещать ей эти деньги, чтобы устранить с пути все преграды.

— Но он мог сделать это и с помощью двухкилограммовой гири. Одним взмахом сэкономил солидную сумму денег.

— Ты прав, — согласился Чесельский, — только это надо доказать. Наша задача как можно скорее разыскать Ирену Стояновскую и, конечно, этого таинственного ее поклонника.

— И второй момент — на что нельзя не обратить внимания — это слова Ирены о самоубийстве. Как к этому отнестись? Простая уловка? А уж если она находилась в таком подавленном состоянии, что готова была покончить с собой, так ведь она могла прийти к мысли, что, пожалуй, лучше не себя, а его прикончить. Эти ее слова, мне кажется, весьма серьезная улика.

— Знаешь, довольно часто некоторые особы грозятся: «Я покончу с собой», и никто к этому серьезно не относится. Даже они сами. Болтают просто так.

— Ну и третий момент. Это, пожалуй, даже не улика, а самый настоящий факт: Ирена не уезжала отдыхать в Бещады. В субботу, за три дня до убийства мужа, она никуда не уехала, так как накануне преступления была у его родителей в Вёнзовной.

— Это может свидетельствовать о том, что она что-то скрывала от мужа. — Чесельский был осторожен в своих заключениях. — И совсем не доказывает, что она его убила или подстрекала третье лицо к убийству.

— А все, вместе взятое, явно говорит о том, что Ирена Стояновская готовила убийство и является соучастницей преступления. Я бы объявил розыск, а когда ее найдут, следует немедленно птичку арестовать.

— Прокуратура, которая вместе с нами ведет следствие, не даст разрешения на арест, я уж не говорю о нашем полковнике. Да и я сам против этого.

— А, делай что хочешь. Ты ведь мой начальник. — Шиманек почувствовал себя оскорбленным.

— Ты проделал серьезную работу, — пытался успокоить приятеля Чесельский, — согласен с тобой, что кое-какие улики появились. Мы разыскиваем Ирену Стояновскую через радио и по телевидению. Теперь попытаемся найти ее с помощью милиции. Только без таких крайних мер, как всеобщий розыск, да еще чтобы ее под конвоем доставили в Варшаву. Никуда она не денется.

— А вдруг сбежала? За границу?

— Проверим и это. Займемся этим завтра.

— Слушаюсь, будет исполнено.

И Шиманек принялся торопливо убирать в ящики стола бумаги.

— Что ты делаешь?.

— Заканчиваю работу, вот и все. Ночевать здесь не собираюсь.

Чесельский глянул на часы.

— До конца работы осталось еще десять минут.

— Пока спрячу бумаги, вымою руки, как раз будет четыре часа.

— До чего же пунктуальный народ эти поляки. Пожалуй, никто в мире с точностью до секунды не заканчивает работу. А один мой знакомый подпоручик, пожалуй, в этом деле побил все рекорды.

— Не забывай, мой дорогой, что я уже в семь часов был в Вёнзовной. Этого ты не считаешь нужным учитывать, — недовольно пробурчал Шиманек.

— О, ты, оказывается, еще и раздваиваться умеешь. Прекрасное качество. Значит, на рассвете ты был уже у родителей Стояновского? А около десяти, когда кто-то из наших ехал в управление, почему-то ты был на площади, далеко от Вёнзовной.

Шиманек растерянно ухмыльнулся. Чесельский не выдержал и громко расхохотался и тоже принялся убирать бумаги со стола.

— Завтра с утра я поеду в контору на Таргувеке, где работал раньше Стояновский, — быть может, найду кого-нибудь из его друзей, о которых говорили родители.