Это его дело

Без алиби

На сей раз Чесельский решил допросить Ковальского в соответствии с установленной процедурой: предупредил, что следует говорить только правду, что за дачу ложных показаний он будет нести ответственность, что все сказанное им будет запротоколировано. Шиманек сел за пишущую машинку. Проверив документы и записав все анкетные данные Ковальского, они приступили к допросу.

— Как давно вы знали Зигмунта Стояновского?

— Я познакомился с ним еще в студенческие годы, вместе учились в Варшавском политехническом. Я был немного старше, кончил институт на три года раньше. Во время учебы мы вместе занимались греблей. Выступали в одной восьмерке на соревнованиях Политехника — Университет. До сих пор у меня хранится грамота за победу на этих соревнованиях.

— Вы дружили?

— Не совсем так. — Ковальский держался спокойно, никаких следов волнения. — Просто мы были добрыми приятелями. После окончания института мне удалось устроиться в строительный кооператив. Там я довольно быстро продвинулся. Когда Зигмунт окончил институт, я уговорил его пойти к нам, постарался дать ему интересную работу, посоветовал заняться улучшением качества смазки.

— Виксил — это результат работы Стояновского?

— Ну что вы. Эта смазка давно известна, добрых пятьдесят лет применяется при бетонировании. В Польше, правда, ее начали более широко использовать только после войны. Стояновский улучшил качество смазки, предложив добавлять в виксил порошкообразный кварц, вернее, не сам кварц, а определенную смесь.

— А, знаю, зеосил. Такой белый порошок.

— Да, зеосил, — подтвердил Ковальский, не скрывая своего удивления, откуда милиция так хорошо разбирается в тонкостях строительного дела.

— Позже ваши добрые отношения испортились. И вы явно враждебно были настроены по отношению к нему. Эго правда?

— Правда, — неохотно подтвердил Ковальский.

— Расскажите поподробнее, какова причина этого.

— Стояновский поступил бесчестно по отношению ко мне.

— В чем это выразилось?

— Я его пригласил работать у нас, при каждой возможности продвигал. Когда же стал вице-председателем, постарался, чтобы Зигмунта назначили главным технологом. Он же оказался неблагодарным человеком, стал копать под меня. Хотел занять мое место. Начал интриговать. Настраивал против меня не только служащих, но и рабочих. Все это было очень унизительно, и в один прекрасный день я плюнул на все и ушел. Устроился в проектное бюро на Тамке. Получаю теперь больше, и коллектив хороший. С тех пор я не поддерживал никаких отношений с паном Стояновским.

— А с пани Стояновской?

Ковальский залился краской, что было очень заметно, несмотря на сильный загар.

— Ирену Стояновскую я не видел после ее замужества.

— Так ли?

Ковальский покраснел еще больше.

— Да, припоминаю, как-то раз я случайно встретил ее на Краковском Предместье, предложил зайти в кафе, выпить по чашечке кофе. Кафе, кажется, называлось «Телимена». На углу Краковского Предместья и Козьей улицы.

— Весьма приятно, пан Ковальский, что вы начинаете кое-что припоминать, — не без ехидства заметил Чесельский. — Прошу вас говорить только правду, ничего не утаивая. Надеюсь, вы понимаете, что мы довольно много знаем. Напоминаю вам, дело идет об убийстве человека.

— Я его не убивал.

— Вам такое обвинение не предъявляется. Я прошу вас говорить только правду.

Ковальский молчал довольно долго, наконец заговорил:

— Вы знаете, что нас с Иреной связывали определенные отношения? Я был к ней очень привязан.

— Вы собирались жениться на ней?

Ковальский был сильно смущен этим вопросом.

— О… нет. Я женат, у меня двое детей.

— Понимаю, — усмехнулся поручик. — А как же Стояновский?

— На предприятии все знали о наших отношениях. Ирена даже не скрывала этого. Ей весьма льстило, что ею, простой работницей, заинтересовался один из руководителей кооператива. Скорее всего, она рассчитывала благодаря этому продвинуться по работе. И это было вполне возможно. Она совсем неглупа, и я, постепенно продвигая, мог назначить ее начальником производства.

— Без технического образования?

Ковальский в ответ искренне рассмеялся.

— Вы плохо знаете, пан поручик, какие царят порядки в строительных организациях. Даже председатели бывают с неоконченным средним. Только в последнее время стали требовать соблюдения формальностей…

— Давайте вернемся к Ирене, — прервал Чесельский.

— Все было хорошо, пока на Ирену не обратил внимания Стояновский. У нас работает много женщин. И среди них немало молодых и привлекательных, они всегда готовы завязать знакомство с сотрудниками, занимающими определенные посты. Надо сказать, что Стояновский мог понравиться не одной молодой особе, даже не занимая высокого положения. А этот негодяй сразу спикировал на Ирену, хотя хорошо знал, что она моя.

— Почему же Ирена предпочла его вам? Он же не мог насильно заставить ее выйти за него замуж?

— Почему? Ничего себе! Он же знал, что я не могу жениться на ней, вот и сыграл на этом. И выиграл.

— Вы, кажется, неоднократно угрожали Стояновскому?.. — на всякий случай спросил Чесельский.

— Угрожал… — спокойно подтвердил Ковальский. — Я был зол на него, возмущен его неблагородством. Мало я денег потратил на нее? Когда я еще только с ней познакомился, она была вульгарной девицей с Таргувека. Знаете, такая, у которой обе ноги левые: ни ходить не умела, ни рта раскрыть, не говоря уж о том, как вести себя в ресторане, как держать вилку, нож. Я ее первый вывел в свет, в лучшие рестораны Варшавы — и в «Бристоль», и в «Гранд». Научил ее, как вести себя. Слышал, что теперь она элегантная, красивая женщина. А кому она должна быть благодарна за это?

— По-моему, прежде всего своей красоте, — не сдержался Чесельский.

— Одна красота — это всего-навсего бриллиант без оправы. Нужен ювелир. А Зигмунт на готовенькое пришел и увел ее у меня из-под носа. Что, по-вашему, я должен радоваться? Конечно, я не раз угрожал ему, обещал все кости переломать. Зол на него был страшно, но убивать не собирался. Да я даже пальцем его не тронул. Потом наши пути разошлись: он перешел на другую работу, а я устроился в проектное бюро. С тех пор мы ни разу не встречались, даже случайно. Не помню такого.

— А с Иреной Стояновской?

— Ну, когда первая злость прошла, поостыл немного, захотелось повидаться с ней, решил позвонить и договориться встретиться. Вначале она ломалась, потом согласилась. Встретились мы в этой «Телимене». Пришла, но ничего не получилось.

— Почему?

— Щебетала все только о муже, как его любит. «Ах, Зигмусь то… Зигмусь это…» Разыгрывала влюбленную жену.

— Вы не допускаете, что тогда она его любила?

— Скажете тоже!

И Ковальский с возмущением посмотрел на поручика и подпоручика: как они могли хоть на мгновение допустить, что любят какого-то Стояновского, а не его, Генрика Ковальского.

— Встречаться со мной она отказалась, и я махнул на нее рукой. Не хочешь — не надо. Другую найду.

— Вы потом еще с ней встречались?

Ковальский, поколебавшись, хорошо понимая, что этим двум сотрудникам милиции вряд ли удастся запудрить мозги, решил выложить все как есть.

— Кто-то из знакомых сказал мне, что Ирена работает в кафе «Гранд-отеля», думаю, надо проверить, так ли это, вот и зашел туда как-то раз. Сами понимаете, не один, пригласил свою знакомую, весьма миловидную даму, хотелось показать Ирене, что теперь она для меня ничего не значит.

— Понятно, — усмехнулся Чесельский. Этот донжуан, судя по всему, забавный человек. — Ну и как? Вы с ней поговорили?

— Нет. Только как с официанткой. Заказал кофе, вино и торт. Правда, обратил внимание, что Ирене было неприятно нас обслуживать.

— А еще встречались?

— Да, но это было уже совершенно случайно, — объяснил Ковальский. — Я был на совещании, проходило оно неподалеку от Театральной площади, там только что открылось новое кафе «Аида», зашел я выпить чашечку кофе. И вдруг вижу — Ирена там работает.

— Когда это было?

— Недели две тому назад. У меня это число отмечено в календаре, так как было совещание. Могу сообщить вам точно и день и даже час.

— Вы разговаривали с Иреной?

— Поговорил. Она сказала мне, что разводится с Зигмунтом, только он уперся и не дает развода. Но все равно она надеется, что добьется своего. Похвасталась, что у нее уже есть богатый жених, она с ним в ближайшее время собирается поехать недели на две за границу.

— Не говорила куда?

— Сказала. На французскую Ривьеру. Я удивился, ведь такая поездка стоит огромных денег. Много валюты надо выложить. Она объяснила, что жених ее крупный делец, ведет какие-то коммерческие дела на Побережье. У него комфортабельная машина. В это время как раз на зеленом «опеле-рекорде» подъехал какой-то молодой человек. Ирена сразу бросилась к нему. Я заплатил за кофе и ушел. Это была наша последняя встреча, больше я ее не видел.

— Вы не можете описать внешность этого человека?

— На первый взгляд ему лет тридцать. Лицо потасканное. Роста среднего, худой. Волосы темные, огромные залысины. Нос чуть с горбинкой. Глаза темные. Весь какой-то потрепанный, неказистый. Не понимаю, что Ирена в нем нашла? Разве что с деньгой?

— Она не говорила, когда выезжает? Дату выезда не называла?

— Нет. Сказала только, что в ближайшее время. Меня весьма удивило, что ее не было на похоронах. Понимаю, ссорились, расходились, но элементарную порядочность ведь можно было соблюсти и прийти на похороны. Как-никак, но официально она его жена. Ведь не уехала же она за границу!

— Вы так считаете? — Чесельский не счел нужным сообщать о выезде Ирены в Австрию.

— Просто я уверен в этом. Не далее как вчера видел ее типа в баре «Бристоля». Сидел с довольно смазливой курочкой. А «опель» припарковал на Каровой. Я сразу узнал и его, и машину. Машинка куда привлекательнее самого владельца.

— Вы не обратили внимания на номерные знаки?

— Обратил. Удивило меня, что у этого типа шведские номера. Хотя если он с Побережья, то мог купить ее у какого-нибудь шведа, который, приехав в Польшу, все спустил на шампанское и девочек. Вот и подвернулась оказия по дешевке купить шикарный автомобиль. Правда, когда будет менять номерные знаки, придется отвалить немалую сумму, но все равно в накладе не будет.

— Ну хорошо, давайте оставим автомобили, — прервал поручик, — поговорим об убийстве. Стояновский не погиб в уличной катастрофе, его убили сильным ударом сзади, по голове. Кому-то он мешал, кто-то решил его убрать. По этому вопросу вы можете нам что-нибудь сообщить?

— Единственное, что не я его убил.

— Кто это мог сделать и почему?

— Не знаю. Зигмунт был человеком непростым, с ним трудно было работать. Он обладал удивительной способностью наживать себе врагов.

— Почему? Каким образом?

— Он был очень требовательным, педантичным. Ни при каких обстоятельствах не шел ни на какие компромиссы. Если бы вы знали, скольких он уволил с работы из нашего кооператива. И это в тот момент, когда не хватало рабочих рук, при очень напряженном плане. Бывает, кто-нибудь напортачит или работает спустя рукава, опаздывает, бывает, что в рабочее время крутится возле пивного ларька, — так вот таких работников он увольнял немедленно. Сколько раз я ему объяснял, что главный технолог должен быть дипломатом, кое на что закрывать глаза. А то ведь план не выполнишь. Куда там! Он гнул свое, говорил, что не будет терпеть бракоделов, нерадивых работников. Даже свою ненаглядную уволил с работы, засек, как она вместо того, чтобы следить за работой смесителя, подмазывала глазки, марафет наводила. Это было после помолвки и уже был назначен день свадьбы. Я даже подумал, что Ирена откажет ему. Но она не из тех, кто сворачивает с пути, такие идут напролом. Молча проглотила обиду. Стояновского в коллективе не любили. Хотя для хороших работников он готов был все сделать, давал им возможность хорошо заработать.

— Не припомните, не было ли у него с кем-нибудь серьезного конфликта?

— Было дело. Например, с мастером Валентовским. Произошло это уже после женитьбы. Сцепились из-за какой-то мелочи. Валентовский хороший работник, но больно остер на язык, как-то раз он не выполнил указаний Зигмунта и сказал, что я распорядился не делать, мной прикрылся, вспылил, сказал Зигмунту, что лучше было бы обоим «зятьям» вопрос между собой согласовать и уж потом предъявлять претензии. Стояновский немедленно отстранил его от занимаемой должности и потребовал уволить с работы. Зигмунт был не прав, а Валентовский грозил расправиться с ним.

— Так же, как и вы, — заключил поручик.

— Так же, как и я, — подтвердил Ковальский. — Только мои угрозы вряд ли кто-нибудь принимал всерьез. А угрозы Валентовского не так уж безобидны, как-никак он с Бродня, с Аннополя, а там люди слов на ветер не бросают. Да и родственники Ирены тоже грозились, возмущались, что Зигмунт нос задирает, знать их не хочет. Им ничего не стоило помочь Ирене получить столь желаемый развод. Вы спросите участкового, какая молва об Урбаняках на Таргувеке.

— Зигмунт Стояновский был убит во вторник, четырнадцатого сентября, около семи часов вечера. Что вы в этот день делали?

— Дневника не веду, — отрезал Ковальский.

— Я вас все же попрошу вспомнить, что вы делали в тот день?

— Как обычно, был на работе.

— Когда ушли?

— Около пяти, в этот день заканчивал проект.

— А потом?

— Договорился встретиться в шесть часов в кафе с дамой.

— С кем и где?

— В кафе «Новый Свят». А имя дамы мне не хотелось бы называть. Мы с ней вместе работаем. Условились поужинать, а потом пойти к ней. Она буквально на минуту забежала в кафе, сказала, что не может, так как неожиданно в Варшаву приехала ее кузина, она спешит домой. Встреча не состоялась, и я отправился в Кино.

— В какое? Из вас приходится вытягивать каждое слово.

— В «Скарпу». На вторую серию «Крестного отца».

— Один?

— Да, один.

— В кино никого из знакомых не встретили?

— Нет.

— Никто из билетеров вас там не знает?

— Нет. В это кино я почти не хожу. Зашел, так как оно ближе всего от «Нового Свята».

— Значит, алиби у вас нет. Быть может, хоть билет остался?

— Нет, я его выбросил, выходя из кино.

— Тем хуже для вас.

— Если бы я знал, что меня будут подозревать в убийстве, то тогда бы пошел в кино с двумя свидетелями и, пожалуй, прихватил бы нотариуса. Еще раз заявляю вам, я не убивал Стояновского.

— А я еще раз повторяю, что никто вас не обвиняет в убийстве. Вы даете показания как свидетель. Но поскольку у вас нет алиби, ваша невиновность в какой-то степени берется под сомнение.

— Ничем не могу вам помочь, — развел руками Ковальский.

— Итак, на сегодня все. А теперь, пожалуйста, подпишите протокол. На каждой странице внизу поставьте подпись. Если вдруг вы что-нибудь вспомните, прошу вас связаться с нами.

— Сказал вам все, что знаю.

— Спасибо. До свидания.

Ковальский ушел. Шиманек тут же высказал свои соображения:

— Алиби у него нет, его внешний вид совпадает с тем, кого нам описала Мария Болецкая — единственный свидетель, который видел убийцу.

— Да, она обратила внимание, что убийца был высокого роста, а таких в Варшаве тысяч сто найдется. А без алиби — тоже несколько тысяч наберется.

— Не понравился он мне.

— Согласен. Генрик Ковальский далеко не светлая личность, только хотел бы я знать, каковы у него мотивы, чтобы пойти на убийство. Ведь не принимать же во внимание их свары трехлетней давности из-за девицы, которую в результате и тот и другой потеряли. Стояновский куда более высокую цену заплатил за это, чем Ковальский.

— С какой стороны ни подойдем, все рушится, — с сожалением признался подпоручик. — Уж неделю ведем расследование — и ни на йоту не продвинулись вперед. Боюсь, что наш «старик» обоих выставит из управления, вылетим как миленькие.

— Но до того, как он нас выставит, срочно доберись до этого мастера Валентовского, проверь, хотя я не очень-то верю, что это что-то даст. Кроме того, надо заняться алиби Урбаняков и найти человека с зеленым «опелем». Думаю, его не так-то просто разыскать.

Несмотря на опасения Чесельского, человека с «опелем» оказалось найти проще всего. В течение часа все милицейские машины, курсирующие по Варшаве, получили распоряжение отыскать зеленый «опель-рекорд» со шведскими номерными знаками, остановить под любым предлогом, проверить документы, а главное, установить, где проживает его владелец в Варшаве и на Побережье.

Не прошло и двух часов, как поручик Чесельский получил донесение от одной из патрульных машин. «Опель-рекорд» принадлежал некоему Эрику Янсону, жителю города Мальмё, но ездил на нем Мариан Залевский, приехавший в Варшаву из Гдыни, где проживает на Свентоянской улице. По прибытии в столицу остановился у своей сестры, а с четырнадцатого сентября переехал в пансионат на Брацкой улице в номер Гельмута Шульца, австрийского подданного, который выехал на несколько недель в Вену, а на это время поселил в своем номере приятеля.

После получения этих сведений сразу же запросили милицию города Гдыни сообщить все, что известно о Мариане Залевском. Получив интересующие данные, подпоручик Шиманек отправился в здание суда, где в картотеке криминалистики без особого труда отыскал карточку человека с «опелем», содержащую весьма интересную информацию: внесенные туда цифры — дата вынесения приговора, статья уголовного кодекса, срок наказания — говорили о многом.

Больше ничего нового не удалось разузнать. Эдвард Валентовский действительно был прописан по улице Петра Скарги, но уже два года как перешел на другую работу, сейчас находится где-то под Сокулкой в Белостоцком воеводстве, в геологической экспедиции, бурит скважины. Кроме того, удалось установить, что четырнадцатого сентября Валентовский был весь день на работе, а вечером в рабочем общежитии.

Самое убедительное алиби представили оба Урбаняка: во время утоления «жажды» в одной из забегаловок на небезызвестной Радзиминской улице дело дошло до «некоторого нарушения общественного порядка», после чего приехала милиция, и столь почтенная компания вечер и всю ночь прозела в милицейском участке.