Это не наша война (СИ)

Глава 4

Массивная громада собора Святого Илия Церкви Единого возвышалась над площадью Барской, или как её называли в народе — Единения, в честь объединения барских племён против нашествия тёмных: союза племён кадуков с несколькими орочьими кланами, теснимыми в свою очередь иными урукскими объединениями. Несмотря на основательность и монументальность, навеивающие мысли об участии гномов, сооружение, будто птица (просто очень крупная) стремилось ввысь, в небеса. Стрелы шпилей, воздушные, боязливо замершие башенки, широко раскрытые глаза витражей, что напоминало творения высокородных — всё-всё вверху, несмотря на мощную основу, тянулось к солнцу, а позолота куполов уже практически соседствовала с ним, являя некую символическую связь неба и земли, отчего мирские думы прихожан лёгким трамплином превращались в думы о высоком и отправлялись по адресу. Кстати, архитектором этого творения был человек: Альбенин — представитель семейства РоАйци, известный под именем Архитектор. Именно так, ни много, ни мало, но с большой буквы. Просто учитывая те времена, а происходило это две сотни лет назад, претендовать на подобное имя было просто некому и, соответственно, быть перепутанным — тоже. Он до сорока лет бродил по землям светлых в поисках знаний, связанных со строительством и сопутствующими науками, и воплотивший их в этом соборе (в том числе).

Нарядные толпы горожан стекались к главному входу в собор. Семьи и одиночки, в чистом, желательно светлом, с одухотворёнными лицами (как правило) готовились к вечерней службе, осеняли себя крестным знамением, теребили монеты, заготовленные на свечи, алтари и пожертвования. Впрочем, для многих это служение сводилось к вопросам, просьбам, мольбам, а порой, механическим перечислениям молитв в надежде таким образом улучшить благосостояние и благополучие себе и, хорошо если, близким и родным…

Именно об этом и в таком ключе думал Злой, опираясь на колонну, стоящую на возвышении невдалеке от входа. Его изрытое оспинами лицо совсем не походило на одухотворённое, а кривая ухмылка, застывшая на тонких губах, не имела к молитвам никакого отношения.

Он сплюнул, довольно хрюкнул, когда проходившая мимо пожилая пара шарахнулась от плевка, и поглубже натянул на лоб широкополую шляпу. Наряд его, чёрный и неказистый, к посещению святого места тоже не имел отношения, поэтому любой глянувший на него, сделал бы закономерный вывод: этот человек возле собора случаен. Но ведь это не запрещено — находиться тут. Тем более, порой в храм приходят очень разные люди. И не в своём уме, и калечные, и пытающиеся приобщиться к заповедям, но знающие только одну — не убий, и желающие исповедаться, но относящие к грехам прелюбодеяние, но не чревоугодие и алкоголизм… Идеальной чистотой мог похвастать только Единый (если похвальба, конечно, не грех), ну а ступенью ниже по степени крахмальности и белизны находились уже люди: священники, а также представители законной власти — короли, императоры, князья — кормчие стран, так сказать, помазанники божьи. Касательно вторых всё понятно — они априори непогрешимы, и будь то указ о повышении пошлины на землю в связи с предстоящими празднествами по случаю юбилея страны, обрекающий множество крестьянских семей на голодную смерть, или помилование графского сынка, изнасиловавшего и убившего молодую горожанку, дочь кожевенного подмастерья — ничто не может поколебать их непогрешимость. А вот первые… М-да, с этого начинается логическая цепочка, приведшая Злого на площадь Единения к входу в храм Единого.

Отец Зерги был служкой при… неважно какой церкви Единого, когда он почувствовал некие изменения в осознании мира. Короче, в нём проснулся Дар. Всё-таки практически постоянное нахождение в святом месте и молитвенное рвение порой дают такой результат. Настоятель, узнав об этом, тут же рекомендовал пройти обучение и получить сан. Так оно и произошло, и семья с удовольствием отметила изменение статуса качественной едой и экзотическими фруктами. После получения сана отцу дали свой приход, но тут случилась беда — заболела мать, истовая верующая и последовательница заповедей Единого. Да так, что возможностей Дара мужа было недостаточно. Требовалась квалифицированная помощь магов-лекарей. Весьма дорогостоящая, к слову, помощь. Убитый горем отец во время одной из служб, не контролируя чувства, так воздействовал на прихожан, что в последующие несколько дней люди несли в церковь все свои заработки, накопления и заначки. За четыре дня сумма была в три раза больше необходимой… Но поступил донос о странном поведении людей, и нагрянувшие отцы — ревизоры в два счёта определили место, откуда растёт хвост…

Щека Зерги начинает дёргаться, когда накатывают совершенно нежеланные воспоминания о том времени. Такая себе очередная отправная точка, но на этот раз ведущая в ад. Лишение отцом сана, конфискация имущества, практически все денежные накопления уходят на штраф, переезд в неблагополучный район, смерть матери… А через полгода пятнадцатилетний Зерги лишился так и не пришедшего в себя отца, и остался один на один с реальной жизнью, и волею судьбы попал не в канаву с ножом в спине, а в уличную банду, где за неистовый характер (обстоятельства таки радикально повлияли на плаксивого и меланхоличного когда-то мальчика) вскорости он и получил вполне конкретное имя — Злой.

Уже будучи матёрым и вполне уверенным в своих силах вором, он задавался вопросом: ужели весь этот немалочисленный состав служителей церкви Единого так чист, как позиционирует это церковь? Неужели они лучше отца, посмевшего попытаться спасти близкого человека? Никто и никогда из них не пользовался Даром в корыстных целях? Просто для того, чтобы кушать хорошо — им же надо чаще молиться, следовательно, и рацион должен быть разнообразным, и симпатичным женщинам они идут навстречу скорее потому что их в первую очередь нужно спасать от скверны окружающего…

Вот поэтому Зерги — Злого за, мягко говоря, нелюбовь к священникам Рыжий Кари, бригадир их района и поставил координатором акции у центрального храма Агробара. Он знал, что «Неверующий», как за глаза называли Злого, не пойдёт на попятную и сделает всё чётко: как просят заказчики, и даже больше, учтёт рекомендации хозяина. За эту свою непримиримость и жёсткость он, кстати, пришёлся ко двору Бешенного.

Злой коснулся правой рукой шляпы, приподнял её, якобы желая обмахнуться от жары, и тут же с разных сторон на площадь по двое, по трое стали выходить крепкие, не очень благонадёжной внешности мужчины. Нищие тоже подобрались, напряглись в ожидании действий. Когда участники заняли заранее оговоренные места, на сцене появилась третья группа людей: пятеро священников, судя по серым сутанам, с единственным отличием — на левых предплечьях у них были повязаны платки.

Горожане расступались перед целенаправленно и стремительно наступающей группкой, но без особого удивления — мало ли какие дела направляют их, ведь святые отцы в Агробаре — весьма уважаемые люди. Священники в наброшенных на головы капюшонах, молчаливые и — как бы это сказать — монолитные, пересекая людские потоки, добрались до помоста, находящегося слева от входа в Храм — этакое место глашатаев и вообще публичных объявлений.

Высокий и худой святой отец, порывистые движения которого выдавали волнение, забрался на помост и откинул капюшон. Бледное лицо, тёмно-русые, слегка вьющиеся волосы, короткая аккуратная бородка, большие чувственные губы и широко расставленные, чуть раскосые чёрные глаза. Он моментально привлёк к себе внимание, идущие в собор начали приостанавливаться с любопытством, некоторые тут же подтягивались к помосту, где уже сформировалось молчаливое окружение.

— Добрые люди Агробара, столицы верующего королевства, позвольте задать вам вопрос, — низкий вибрирующий голос негромко, но внушительно проплыл над толпой. — Хотели ли бы вы иметь в своём сердце Господа? — вопросительно воздетый подбородок и брови — движение несколько надменное, но сам по себе риторический вопрос более привлекал внимание. — Я не слышу! — толпа заволновалась — вопрос в принципе не нуждающийся в ответе, ибо он очевиден, ставил в тупик, хотя и требовал простого и однозначного ответа. Несмелое и пока редкое «да» пронеслось в толпе. — Я не слышу! Громче! — выдохнул священник яростно.

— Да!

— Громче!

— Да-а-а!!!

— Свободные люди, вы хотите восхвалять Его?!

— Да-а-а!!!

Впечатляюще, — подумал Злой и усмехнулся. Пора было и ему вступать в игру, хоть он и координатор, но, как говорится: хочешь, чтобы всё было хорошо — сделай это сам. Уже нужно поторапливаться, потому как столпотворением заинтересовалась стража на площади, а святые отцы Храма уже удивлённо выглядывали от входа, не понимая ещё, что происходит и как реагировать на резко возбуждающийся народ. Набрасывая на голову серый капюшон, Злой подумал, что выйди сейчас к людям Его Преосвященство кардинал или фигуры чуть поменьше рангом, но не менее значимые, выкручиваться было бы сложнее — как бойцам без внятных причин останавливать таких людей? Но для подобного развития событий у входа в собор собралось несколько десятков побирушек. Защищённый каре четырёх бойцов с дубинками в руках, он стремительно двинулся к месту событий.

А священник на помосте, пользуясь яркой искрой своего Дара, продолжал накручивать толпу.

— Разве Господь в сердце… в душе… в помыслах и деяниях — это плохо?!

— Не-е-ет!

— Разве он нуждается в ваших грошах для общения с ним?!

— Не-е-ет!

Кольцо крепких мужчин, удерживающих вокруг оратора и его сопровождающих четырёх отцов, отмеченных зелёными платками, напирающих, раскрасневшихся и всё уплотняющихся людей, быстро пропустило их небольшую группку, и вновь сомкнулось плечами.

— Добрые люди Агробара, вы хотите иметь Бога в сердце?!

— Да!

— Я, отец Алий, говорю вам, что все, кто желает этого, кто всем сердцем мечтает принять Господа — вы его примете! И не нужны вам ни толпы посредников в серых сутанах, ни яркая позолота, затмевающая общение с Ним и мешающая пролиться свету его чистой любви…

— Это ересь! — яростно выкрикнул Злой, глядя вверх.

Злость, как и прежде накатывавшая на него в стрессовых ситуациях, заставила сжать кулаки. Он поправил капюшон, пытавшийся соскользнуть на затылок от резкого рывка головой, сделал несколько глубоких вздохов, выравнивая дыхание — сейчас не следовало увлекаться безумием, таким сладким и неукротимым. Особенно сейчас, когда перед ним ненавистные серые сутаны. Вначале — дело, а потом… потом будет видно.

Он облизнул внезапно пересохшие губы. Действия, которые должны были последовать, и вообще сама жизнь в мире, если всё сложится, как было запланировано, вызывало у него чувство сладостного томления… Как перед встречей с женщиной. Но ни одно лицо противоположного пола пока не вызывало у него подобного. Да и представить себе, что где-то в мире такое создание имеет место быть, Злой никак не мог.

С того места, где стоял Зерги, он видел упрямо выдвинутый подбородок отца Алия, мерно двигающийся в такт словам клинышек русой бороды, кончик крупного носа и представлял себе, как фанатично блестят тёмные рачьи глаза. После его выкрика, бледное лицо священника опустилось в его сторону, и Злого обожгло таким холодом и ненавистью, что он невольно вздрогнул, отчего опять гневно заворочалась утихомиренная было злость. Следовало напомнить себе, что столь сильные чувства направлены не персонально на него — что, между прочим, отнюдь не безобидно — а… наверное, на слова или вообще саму возможность пререкания с ним.

— Ересь — взимать плату за общение с Богом?

— Общаться непосредственно с Богом могут лишь подготовленные люди, — глухо бросил Злой, немного успокоившийся и боковыми справа ступеньками поднимающийся наверх. Его эскорт из четверых бойцов остался внизу, а отцы с красным на рукавах также не препятствовали его появлению на помосте. — Эти люди много учатся, много молятся, постигают таинства… Этим не может похвастать пекарь — у него просто нет времени на необходимые моления и соответствующее постижение. Каждый должен заниматься своим делом.

— Любой человек — слышите! — обратился оратор к притихшей толпе, — любой имеет право обратиться к Господу! Тот же пекарь. Стоя над сдобой. Не думаю, — добавил Алий иронию в голос, не глядя на Зерги, — что качество булочек от этого пострадает, — смешки в толпе, — или что Господь будет против этого — любое деяние во благо угодно ему.

— Любое деяние — да, угодно, а служение ему — это более, чем любое, ибо люди, не отвлекающиеся на иные дела, нежели служение ему — особые люди.

Злого начала утомлять эта беседа ни о чём, тем более он никак не мог избавиться от напряжения, от которого голос становился всё глуше и глуше, теряя тембр (некоторые в такие моменты срываются на фальцет, у него — наоборот). Пора было плавно закруглять эту комедию.

— То есть вы утверждаете, что между человеком и Богом должен быть посредник…

— Это служение.

— …требующий за молитвы деньги…

— Служение — такой же труд, как и остальные.

— …утверждающий, что только его голос способен достичь Господа…

Алий повернулся к Злому, его всепроникающий тембр будто пронзал вора, набирал обороты, медленно, но неукротимо. Коренастая фигура Зерги будто прогибалась под напором. Голову он вообще наклонил, чтобы не видеть… и не сорваться раньше времени. А его фразы — ответы вряд ли мог расслышать кто-либо помимо самого Алия и его окружения.

— Он не один, и обязательно будет услышан.

— Посредники — это торгаши! Продающие — с ваших слов — внимание Господа! — Злой раскачивался с пяток на носки, молчал, он завис на той грани, за которой концовка этой пьесы. — Так тогда может стоит оценить любой грех?! — толпа заворчала, заволновалась, будто закипающая на костре похлёбка. — Не нужно утруждать себя молениями и прочим общением с Богом, просто приносишь необходимую сумму человеку за конторкой, и тебе прощается, например… убийство!

— Это ересь!!! — заорал наконец-то Злой, сделал стремительный шаг, сближаясь с Алием.

Из рукава в правую ладонь скользнуло лезвие…

Когда на помост брызнула кровь, над площадью пронёсся многоголосый крик, послуживший сигналом последнему этапу действа.

— Это Бог направляет мою ладонь, — негромко бросил Зерги Алию, с расширившимися чёрными (не непроницаемыми, а именно глубокими — словно две миниатюрные ямы, затягивающие в себя, будто жертву сквозь игольное ушко) зрачками и раззявленным, искривлённым болью ртом, заваливающемуся навзничь.

Злой сиганул с помоста, на ходу срывая с себя сутану, и в окружении бледных, но невозмутимых бойцов стал пробираться на своё место у колонны — удобное для наблюдения. В это же время окровавленного Алия подхватили его помощники, а потом, ненавязчиво контролируя и направляя, передали на руки воздевшей и несущей того толпы. Появилось много мужчин и женщин с похожими зелёными повязками на руках, шарфами и платками. Площадную стражу добивали оказавшиеся вооружёнными горожане, причём участвовали в этом и вполне благообразные, в светлом люди, явно пришедшие до этого на службу. В самом соборе тоже уже всё шло своим чередом: громилось то, что могло быть сломанным, забиралось всё, что имело ценность, и творилось остальное: поджигание того, что горит и… убийство всех служителей церкви Единого, чего не было в договоре с… хм, компаньонами. Но, как сказал Бешеный: «Эти якобы верующие вечно хотят остаться чистенькими за нашими спинами. Стоит привязать их кровью. Меньше будут оглядываться назад в надежде сбежать».

Злой с улыбкой разглядел разворачивающееся действо, уже не зависящее от него, тем не менее, идущее правильным путём. Чётко спланированные потасовки и драки — вон качнулась плотно сбитая группа людей, трудно представить, сколько останется на брусчатке просто раздавленных и задушенных… Его бойцы вычленяли в толпе неправильно настроенных граждан, и во время свалки их убирали в первую очередь. К ним, кстати, относились королевские чиновники, дворяне, стража, случайные военные без красных меток на одежде и все священнослужители, опять же без определительного красного платка — шарфа. Ну и за компанию, представители иных рас, будь то светлые или тёмные, буде они имели неосторожность оказаться на площади. Простые обыватели могли себя мутузить сколько душе угодно — это даже приветствовалось, так как более усугубляло ситуацию.

Сверху раздался звон разбитого стекла, и недалеко от того места, где находился Злой с телохранителями, на мостовую упал священник. Сутана задралась, оголяя тощие, в редкие чёрные волоски ноги, седые космы выбивались из-под шапочки, заострившийся, впечатанный в камень профиль уже не демонстрировал ничего доброго и светлого, что автоматически должен был демонстрировать человек подобного рода деятельности. Злой презрительно сплюнул сквозь зубы.

Интересно, как там дела у остальных? — ревниво подумал Зерги. По городу было спланировано несколько десятков акций: от уничтожения известных аристократов и целых дворянских семей до поджогов, блокирования городских казарм, создания баррикад — и прочих, вполне приятных городскому бандиту вещей.

Подбежал запыхавшийся посыльный, склонился к Зерги.

— Кардинала нет в храме.

— Как нет?! — внезапно вызверился Злой, а прибывший испуганно отшатнулся. — Вот же дракон старый, — выругался злобно, чувствуя, что это известие нарушает идиллию чистого удовольствия. Увидел, как шевельнулось тело разбившегося священника. Жизнь покидала бренное тело, но медленно.

Зерги, небрежно разомкнув кольцо охранников, в четыре широких шага приблизился к умирающему, стал на левое колено, склонился к светлеющему профилю лица и словно бы прислушался: есть ли дыхание или нет? А потом извлёк не спеша из ножен на поясе длинный тонкий, как мизерикордия стилет и неторопливо, как-то даже нежно загнал его под лопатку священнику. Тело дёрнулось несколько последних раз и затихло. Тёмная жидкость, скопившаяся у головы, словно бы оттенила бледное лицо с заострившимся профилем. Левый видимый глаз невидяще застыл под лохматой бровью.

— И ничего красивого в твоей смерти нет, — заворожено и очень тихо про себя пробормотал Зерги, поднёс к лицу извлечённый стилет и лизнул лезвие. — И не сладко, а вкусно…

— Лидия, рад тебя видеть!

Принцесса приостановилась, заметив приятного сероглазого с тёмно-русыми волосами молодого человека, и улыбнулась. Её ладную фигуру обтягивала походная одежда, изобилующая ремешками и перевязями, коса небрежно была скручена на затылке, а её кисточка приветливо торчала вверх, вздрагивая в такт движениям. В своём одеянии, и вообще, настроением и независимым видом она разительно отличалась от набившихся здесь разумных (парочка гномов маячила у дальнего окна, явно прорываясь на аудиенцию по какому-то торговому делу). Даже учитывая, что простые крестьяне, ремесленники, рядовые военные, торговцы среднего пошиба либо мелкие дворяне здесь, в принципе, не могли быть, тем не менее, эти не простые смертные, мечтающие быть обласканными, искупаться в лучах света Элия 4, выглядели несколько скованно и нервно. Не считая, естественно, застывших истуканами у высоких заветных дверей, стражников с ловящими сквозь витраж разноцветными зайчиками уходящего солнца лезвиями алебард. Любопытно, насколько это оружие боевое? По уставу, вроде как, должно повредить непутёвому просителю жизненно важный орган, а на деле, сколько подобный красочный инструмент продержится против стандартного пехотного меча (с учётом, конечно же, длины)? Ничего, зато весу в ней, в алебарде, небось, по-людски, терпимо, ведь что главное в подобном карауле? Правильно, выстоять. И рожу продержать кирпичом.

— Фиори, здравствуй! Я тоже рада тебя видеть.

Она поймала себя на мысли, что чуть не полезла обниматься, что они проделывали когда-то в детстве, а потом в гвардейско-юношеском возрасте продолжили, как друзья — приятели, так сказать, в неформальной обстановке. Но вот сейчас посреди огромной королевской приёмной, среди портретов грозных предков, чудесных дев, также имеющих прямое отношение к королевскому роду — и его продолжению, в толпе расфуфыренных надушенных придворных, даже здоровающихся медленно и степенно, боясь растрясти драгоценную пудру и оголить нездоровый румянец, было бы как-то не по-королевски вот так запросто обниматься, будто простолюдинам.

Лидия ощутила неловкость, коснулась рукой ножен, будто ища поддержки у верной подруги, но, заметив похожий порыв с другой стороны и верно его истолковав, внезапно хохотнула, иронично блеснула глазами и хлопнула старого знакомого (в смысле не возраста, а давности и плотности общения) по плечу.

Молодой человек подобный ответный жест не мог себе позволить, будучи всё-таки мужчиной и не относясь к прямой ветви королевского рода, но обязанный правильно и достойно ответить, силой воли обуздал морщинки смеха. Лицо его приняло вежливо-кислое выражение, он отступил на шаг назад, проделал предписанный официальный поклон, взял тонкую кисть в шершавых мозолях от рукояти сабли в свою, поднёс к губам, и в этом положении — полунаклоне, снизу верх умудрился одними глазами улыбнуться принцессе, показывая, что, мол, вот такие приходится выделывать коленки, чтобы увидеться, поговорить и выказать приятность от возможности видеть.

— Ваше Высочество!

— Довольно уже, маркиз, паясничать, — «сурово» пресекло лицо королевской крови телодвижения молодого человека, с милой улыбкой отводя к стене, оббитой нежно-карминовой тканью с неясным цветочным узором. — Вроде как спешу, а вроде и… — замялась с продолжением, наблюдая, как лицо Фиори из вопросительно-застывшего становится внимательным и улыбчивым — то есть, вполне человеческим. — Ты рассказывай, по какому делу? Давненько в гости не заглядывал.

— К вам заглянёшь, — хохотнул РоПеруши, к твоим амазонкам только попадись свеженький и трезвенький, мигом сожрут — перья от берета только останутся, в зубках белых и острых ковыряться.

— Ну, ты скажешь тоже, — бросила якобы обиженно.

— Ага, это ты привычная к фантазиям своего окружения так говоришь. Плюс по определению не попадаешь под объект насмешек — самоубийц-то среди твоих валькирий нет издеваться над командиром и лицом, что в перспективе сядет на трон. А мне, рядовому маркизу, совать голову в ваш гадюшник — верная смерть, медленная и позорная от стыда…

— Это почему от стыда, — заинтересовалась Лидия.

— А как я могу адекватно отбиваться от солёных шуточек из прелестных и нуждающихся лишь в поцелуях уст? — сокрушённо воздел глаза — чистый тебе ангел во плоти. — Остаётся только краснеть и мяться, боясь неловким движением ремня не пройтись по розовым — абсолютно уверен — попочкам. Ну, или в крайнем случае, застрелиться из лука, — лицо его при этом было грустным, но решительным — только скажи, и сделает…

Лидия прыснула.

— Скажешь тоже. Они только и ждут, когда ты достанешь свой ремень, чтобы поучить их приличным манерам. Особенно Оливия…

— О нет! — в притворном ужасе схватился за голову. — Эта прелестница всё мечтает свести меня с ума?

— Не преувеличивай. Разве можно боевую подругу детства и даже родственницу, пусть и дальнюю, обвинять в подобном? — укорила Лидия.

— А что, она так сильно изменилась в последнее время? Помнится, наша родственная связь по пятиюродной тётушке не мешали ей подставлять меня нашим отцам. Чья задница при этом страдала? Думаю, что её аппетитной пятой точке абсолютно не повредили те испытания, которые перенесла моя, гм, задница.

— Что-то я не помню, чтобы герцог Алайя прохаживался чем-то более острым, нежели подушкой по твоей нежной части тела.

— Конечно нет, — возмутился Фиори. — Моя мозговая деятельность вкупе с воспитательным эффектом достигалась домашним арестом и увеличением на порядок занятий с преподавателями — в том смысле, что раз хватает времени на шалости, то на учёбу и подавно хватит. Конечно же, в данной ситуации сложнее всего приходилось моему мягкому месту — попробуй высидеть на месте уйму времени. Тоска зелёная! И никакой возможности развеяться, пока отец не оттает. А ты что думала? — спросил он невинно. — О чём-то другом?

— Нет-нет, что ты, — не моргнув глазом, подняла руки в жесте отрицания девушка. — Твоё тяжёлое детство у меня так и стоит перед глазами. Особенно тёплые месяцы, которые ты проводил в нашей летней резиденции. Ничего кроме слёз умиления и восхищения наши похождения не могли вызвать у взрослых наставников.

— Ладно, ничья, — немного посерьёзнел Фиори. — Так как там поживает Оливия? Да и остальные разбойницы? Малышка Деметра? Лану её язычок не привёл к более серьёзным последствиям, нежели молчаливый укор подруг и бойкот?

— Когда это Лана отделывалась подобной мелочью? — возмутилась Лидия. — У нас военное подразделение! Соответственно, жёсткая дисциплина и соответствующие наказания, — она поймала себя на мысли, что оправдывается и решила свернуть тему, тем более, слишком ярок был утренний эпизод с Оливией. Да и прочие вели себя… не как бедные овечки. — Лана уже не та, — покривила она душой — но ведь это ещё не враньё в чистом виде? Тем более, подруга действительно изменилась. Внешне, по крайней мере. — Да и Оливия… — осеклась, не зная, что говорить дальше.

Фиори хмыкнул, наблюдая за чередой сменяющихся чувств на открытом лице принцессы.

— Лидия, — позвал он. — Лидия, — повторил, видя, что та, загнав себя в якобы неловкое положение, задумалась о чём-то. — Что, трудно с ними? — спросил сочувственно, когда та подняла глаза.

— Да, — просто ответила та. — Но, думаю, скоро точно расстанемся с детством, — продолжила серьёзно. — Трудность не в шутках, подначках — и прочих атрибутах хорошего веселья — это наоборот я приветствую. Тут дело в другом — они не понимают ответственности наших совместных действий. Порой дёргание хвостом перед кем-либо, — покрутила неопределённо в воздухе рукой, — для них важнее какого-либо шага в собственных — уже! — отрядах, — она отвела грустный взгляд от внимательно слушающего Фиори.

— Лидия, не впадай в меланхолию! Ты ли это? — удивился он. — Что-то случилось? — и внезапно помрачнел, вспомнив, с каким делом он сам здесь, в королевской приёмной.

— Да всё нормально, — взяла себя в руки принцесса.

Кому-то же она может пожаловаться, в конце концов? Не своим же вертихвосткам? Браде? Которая первым делом оторвёт несуществующие яйца виновницам плохого настроения её воспитанницы? Отцу? Да ему проще одним указом прекратить деятельность женского отряда — и таким образом разом решить все проблемы с меланхолией дочери — чем вникать в сложные девичьи взаимоотношения. Ему бы со своими фаворитками разобраться, например, Леди Розой и Баронессой Делайла, которые скоро в открытую перейдут к применению ядов. Слава Единому, что Дар убивать взглядом — настолько большая редкость, как воробей — альбинос, а то бы эти фурии сожгли дворец. Хоть одна несомненная польза от её амазонского движения — её подруги у неё на виду, а то бы точно, не все, но некоторые не выдержали и крутили задницей перед отцом… Без серьёзных намерений — просто из спортивного интереса. Уж такие они есть. Плюс молоды ещё. Но почему у неё нет подобных… интересов? В принципе, понятно — самый главный человек королевства и так всё для неё сделает (вплоть до трона) — нет необходимости что-либо добывать… А так, подруги рядом, будут вести себя не соответствуя высокому званию амазонки — сама придушит. Вот так грозно, ни много, ни мало.

— Я с остатками своей гвардии вот-вот буду выдвигаться в сторону Вербара, на шалюров. В полевых условиях, больше наверное лесных, будем проверять наши боевые навыки.

— Это серьёзно, — удивлённо протянул Фиори и глянул на Лидию с заметным уважением.

Одно дело во дворце или условиях столицы при возможности легко устранить гигиенические проблемы и легко привести себя в пристойный вид, другое дело — в походе. Тут умение демонстрировать красивые наряды ни к чему. Вот быть неприхотливым, не боящимся пыли и грязи, в конце концов, уметь выживать наедине с природой, тем более женщине, без сонма служанок, прикреплённых на все случаи жизни от вытирания носика до оправки складок платья после посещения горшка — это да, это поступок, это серьёзно.

— Только, Лидия, прошу тебя, будь… — замялся, боясь нарваться на очередную браваду, — осторожна. — Девушка была серьёзна и… внимательна? Это хорошо. — Построже, — изобразил кривую ухмылку, — с подчинёнными и подопечными. Ты ведь знаешь, что любая потеря — это вина командира. Шалюры — это ещё те звери… Не дай Единый попасть к ним в лапы — лучше смерть. — Лидия слушала молча. — И вот ещё. Я знаю, что вы тренировались в поле — впрочем, как и я когда-то, проходя гвардейскую школу, но вот, что такое настоящее боевое столкновение я понял совсем недавно, и это… это совсем иное, — задумался на удар сердца. — Поверь мне, это страшно. Мой свежеприобретённый опыт не даёт усомниться в этом, — затвердевшее лицо, потемневшие глаза, девушка подумала, что вот так вчерашние мальчишки, уже номинально числясь мужчинами, по-настоящему превращаются в них. — У меня, честно, до сих пор трясутся поджилки только лишь о воспоминании… — поднял на неё чёрные глаза, у губ под элегантными тоненькими усиками собралась горькая складка. — Я весь такой важный, белый и пушистый, в обычном патрулировании потерял практически весь состав отряда. Уцелели только — именно выжили — я, РоГичи и ещё двое из пятнадцати гвардейцев. А ты ведь знаешь, что гвардейцы не самые плохие воины.

— Да ты что! — она была шокирована, лицо побледнело, правая ладонь прижалась к щеке, а левая вновь потянулась к ножнам, словно в поисках поддержки.

— Посреди королевства, не очень далеко от столицы мы нарвались на превосходящий отряд уруков… И спаслись только благодаря случайности.

— Тёмные?! Ты ничего не путаешь? — он грустно покачал головой. — Какое направление? — внезапно забеспокоилась.

— Северо-восточное. Со стороны Фрейи.

— Ничего себе, — вздохнула глубоко. — Откуда? — озвучила логичный вопрос.

— Понятия не имею. Но вели они себя очень уверенно. К тому же сопровождали шамана — а ты даже не представляешь, какая это мерзкая живучая тварь! — воскликнул несколько более эмоционально, будто один тот подшаман был виноват во всех проблемах и потерях — хотя, по сути, так оно и есть: не примени тот своё чёрное колдовство, и воины бы погибли, как воины, а не как слепые котята. — Я собственно по этому поводу и оббиваю порог приёмной.

— И давно?

— С момента прибытия в Агробар — уже пять дней. Доклад по форме составил и отправил непосредственному начальству — РоВенци, потом начальнику гарнизона — РоШакли, но… к Его Величеству попасть пока не смог, — невольно нахмурился, отчего серые глаза, затенённые движением бровей потемнели. — Понимаешь, складывается такое странное впечатление, что меня… игнорируют, — поднял на Лидию глаза. — Как-то раньше не замечал, что к твоему отцу так сложно попасть. И почему-то уверен, что моя информация так и не дошла до Его Величества, ведь отряд тёмных в несколько тысяч единиц с оформленной официально подорожной — это не банда дезертиров в количестве нескольких десятков человек. Такая сила может много неприятностей принести: от уничтожения мирного населения до блокирования транспортных артерий королевства и торговых путей. Тёмные с их кровавым колдовством могут оттянуть на себя значительные армейские силы, что в преддверии конфликта с шалюрами очень — очень! — плохо. РоДизайши, как ты знаешь наверное, вывел из столицы часть гарнизона и свой штаб, а всё оставшееся начальство меня вежливо отправляет домой, мотивируя тем, что король занят подготовкой к походу, и когда он освободится, мне пошлют весть посыльным. Но я то понимаю, что это обычные отговорки!..

— Подорожная? — поймала принцесса маркиза на вдохе — видимо, изрядно у того наболело, раз бюрократия вызвала такое словоизвержение, и произнесла слово, неприятно резанувшее слух.

— Совершенно верно, — вздохнул тот, стараясь вернуть себе вежливо-аристократический вид и соответствующий тон, а то накатившее было возбуждение чуть было не подвигло на использование рук для жестикуляции, как какому-то уличному проповеднику. Вон даже начали укоризненно коситься в их сторону. — А фуражиры совершенно спокойно заезжают в сёла, дабы пополнить запас провизии, — бровки принцессы поползли вверх, рисуя такое милое удивление, что, впрочем, не очень смягчило гнев, вспыхнувший в глазах, и не соответствовало открытому явно не для любезностей рту…

— Что же это за яйца дракона… — осеклась, но отнюдь не по той причине, по какой чуть покраснел маркиз, а из-за внезапно возникшей мысли. — Выходит, отцу подсунули на подпись некий документ… — глянула вопросительно.

— Я держал её, эту подорожную в руках, — беспомощно пожал плечами. Там всё было верно: и подпись, и королевская печать, уж можешь мне поверить, — помрачнел. — А фактически на выезде из этого села нас ждала засада, где я и понял, что получать по голове больно, а терять своих людей, не имея никакой возможности их выручить — трижды больнее.

— Всё, — решительно произнесла Лидия, — отцу обязательно нужно об этом сообщить. Пошли со мной, — и чуть ли не за руку потащила маркиза… прочь из приёмной.

Фиори, опешив, попытался даже сопротивляться, но тут же взял себя в руки и с наклеенной улыбкой проследовал за Её Высочеством к выходу. Во-первых, упирающийся маркиз — это смешно, во-вторых, рука Лидии оказалась неожиданно крепкой. А в-третьих, принцесса ничего просто так не делает.

У следующих высоких и массивных дверей, опять-таки, опекаемых двумя неподвижными стражами, РоПеруши ждал сюрприз в лице рыженькой Деметры, неожиданно склонившейся в реверансе, и если бы не задорно блеснувшие из-под чёлки глаза, Фиори подумал, что она застеснялась — так нелепо выглядело дамское приветствие в исполнении затянутой в кожу с вкраплениями металла миниатюрной девушки. Плюс ещё пятёрка вполне аппетитных и улыбчивых амазонок в походных, экстравагантных для дворца нарядах, что скучали у высоких окон, либо остановленные на первой преграде до королевской приёмной, либо оставшиеся добровольно, что ближе к истине.

— Мы пойдём другим путём, — объяснила Лидия свои манёвры после того, как маркиз с удовольствием расцеловал зардевшуюся Деметру и приветствовал остальных. — Проникнуть в лоб, сквозь всех секретарей, иных жалобщиков и просителей, церемониймейстера, а в конце и сенешаля — конечно же возможно, но на это всё равно нужно время. Да ещё взгляды недоброжелателей и впоследствии выводок свежих сплетен о бесконечной наглости и беспардонности… в общем, сам понимаешь, кого. Мне-то всё равно, а вот тебе, существу ранимой организации…

— Издевайся, издевайся, — слабо улыбнулся немного побледневший Фиори — видимо, переусердствовал в обниманиях, и дали о себе знать не до конца зажившие раны.

— … это абсолютно ни к чему. Значит что? — воздела наставительно-указательный палец со сверкнувшим ярко-зелёным крупным изумрудом, на котором, как знал РоПеруши, были фамильные символы Берушей — у него похожий с иным камнем и, естественно, символами. — Мы зайдём с тыла, где кроме стражи никаких вредных секретарей нет. А с ними я как-нибудь разберусь, если им вдруг не понравиться твоя рожа.

— Фу, как некультурно выражаетесь, Ваше Высочество, — поддел маркиз. — Всё бы ничего, если б эта, так называемая «рожа» не нравилась большинству лиц женского пола дворца. Да, Деметра?

— Согласна, ничего так личико, — отозвалась та. — Румян только не хватает. А также бритвы, щипчиков для бровей, щипцов для завивки и чуть стыдливости в глазах.

— Вот так, Милорд маркиз, — улыбнулась довольная принцесса. Её нисколько не задевало панибратские отношения подруги и Фиори, тем не менее, осадить мужчину в данной ситуации было приятно. — Так что обуздайте своё раздутое самомнение. Тем более, стражники — это не ветреные девицы, им ваше лицо, — выделила голосом слово, — может не понравиться совсем по другим причинам.

— Согласен, — поднял руки сдаваясь, РоПеруши.

С главной амазонкой спорить — себе дороже. Тут с рядовыми валькириями завяжешься — влипнешь в неприятности. И с улыбкой устремился за так и не озвучившей особого приглашения принцессой. Уже скрываясь за поворотом коридора, не удержался, оглянулся и подмигнул глядящей вслед и оставшейся с эскортом на месте Деметре.