Сколько бы ни прошло лет после войны, наше поколение осталось в ней. Вам это, хотя вы еще очень юны, понятно. Вы соприкоснулись с самой ее трагической стороной — насильственной смертью и горем тех, кто потерял самых близких людей.
Первое, что мы увидели, снимая толстый моховой ковер, это оплетенную корнями деревьев винтовку. Хорошо сохранившаяся, хотя древесина ложа выглядела черной и трухлявой, а ствол сплошь запекся ржавчиной, она лежала штыком к дороге, как большинство винтовок в этом лесу, узкой лентой протянувшемся вдоль окраины Замошского болота. В военную зиму 1942 г. здесь, под Новгородом, у Мясного Бора, держалась какая-то красноармейская часть. Лес был посечен артиллерийским обстрелом, в земле и теперь полно осколков. Окопов не было и, по всей видимости, быть не могло: мерзлую землю, пронизанную корнями деревьев, не брали лопаты. Поэтому под огнем врага солдаты были практически беззащитны. Одного из них мы нашли неподалеку от той самой трехлинейки, вросшей в корни дерева. Кости его почти все уже растворились в торфяной почве — можно было только догадываться, что человек упал ничком, охватив руками голову. На месте черепа росла ольха, сантиметров тридцати в диаметре. Работая несколько дней в этом мокром, болотистом лесу, мы не сразу поняли, что здесь почему-то за прошедшие почти полстолетия кости солдат в большинстве своем превратились в землю. С подобным за много лет поисковой работы мы столкнулись впервые: обычно солдатские костяки из-под дерна, из окопов и воронок, из забытых захоронений мы доставали целиком, а в условиях повышенной влажности сохранялись иногда даже мягкие ткани. Тут почему-то было совсем не так, и мы даже подумали вначале, что лес "пустой", убитых в нем нет. И только потом поняли, как надо искать здесь. Оказалось, что деревья в этом лесу растут из голов убитых. И таких деревьев здесь набралось бы на целую рощу. Может быть, древесному росточку легче проклюнуться из семечка и окрепнуть в убежище, под защитой костного свода и с хорошей органической подкормкой. Как бы там ни было, мы старались не рубить такие деревья, не повреждать их корней, хотя без этого иногда было невозможно извлечь из земли то, ради чего мы пришли в эти леса, — останки погибших и всё, что может подсказать их имена.
В поисковой работе каждый из нас проходит по грани, отделяющей живое от неживого. "Как мне казалось, — пишет в 1986 г. девушка 16 лет, — я с самого начала понимала, что мы будем делать, но как-то отстраненно. В самый последний день раскопа я вдруг осознала, что обмываю в озере кости людей, которые не намного меня старше, которые жили на земле, но которых сейчас уже нет. Это был момент прозрения. Я сидела, задумавшись, не больше трех минут, но эти три минуты показались мне очень длинными".
Вот еще два впечатления, 18-летняя студентка: "Иногда было жутко. Когда представляла, что эти руки и ноги болели, что этим мозгом человек думал... О чем думали и вспоминали парни в последние минуты жизни?"
17-летний школьник: "Заметил, неприятные ощущения проходят, если отключить себя от мысли, что перед тобой человеческие останки. Пришлось воспринимать их как исследовательский материал... Считаю, что в этом, при данных условиях, ничего кощунственного не было..."
Мы понимали, что подобные потрясения испытывал каждый, но они же и возвращали нас к жизни, к желанию узнать, представить, какими были те, кто здесь погиб. И совсем другими глазами рассматривали мы находки, обнаруженные в раскопах: старинную артиллерийскую пуговицу на гимнастерке убитого; мундштук, сделанный из половинки пластмассового смертного медальона; фаянсовую кружку с надписью "20 лет РККА"; посеребренную ложку фирмы "Фраже"; старательно обмотанные ветошью запалы для гранат; проржавевшую капсулу с адресом — смертный медальон старого образца, зажатый в истлевшей руке; ключи от дома в кармане красноармейца, убитого под Волоколамском; оболочку индивидуального пакета, тщательно заколотого булавкой, а в нем горсть чернозема, так непохожего на рыжую песчаную почву Ржева, в которой мы обнаружили погибшего... Как, наверное, любил пошутить солдат, пришивший на свою гимнастерку необычную пуговицу с горящими фитилями. Показывал другим и посмеивался: артиллерист — так артиллерист! А может, это была семейная реликвия, которую передала бабушка уходящему на фронт внуку в надежде, что он вернется домой, как вернулся когда-то его дед или прадед... А мундштук из смертного медальона — лихой вызов смерти или наивная вера в свою счастливую судьбу? Каждый такой предмет высвечивал характер, привычки, пристрастия человека, обстоятельства его гибели.
Что наиболее часто находим мы в осыпавшихся окопах, в истлевших карманах гимнастерок и шинелей убитых? Гильзы, патроны, гранаты и запалы к ним, котелки, кружки и ложки, карманные ножи, пуговицы, довоенные монеты, обрывки обмундирования, остатки противогазов и поясных ремней, иногда с пряжками, каски, изрешеченные пулями коробки из-под патронов, пулеметные ленты, диски, осколки, ржавеющие в земле, остатки оружия. А еще свидетельства фронтового быта: зеркальца, "зажигательные" стекла, часы, зубные щетки, расчески, карандаши, цепочки из немецких шомполов, катушки для ниток. Почему-то особенно поражают находки таких вещей, как очки или целехонькая фаянсовая кружка. Может быть, потому, что жизнь человеческая оказалась более хрупкой, чем эти легко бьющиеся предметы.
Все найденное мы тщательно изучаем: нет ли где фамилий, инициалов, имен? Иногда попадаются остатки документов, бумаг, смертные медальоны. Такие находки вынимаются вместе с комком почвы, чтобы сохранилась привычная для них среда, запаиваются в полиэтиленовые пакеты и передаются специалистам для расшифровки. Редкая удача — найти награды с номерами, по которым можно восстановить имена их владельцев. А бывает, увидишь такое, от чего невольно начинает щемить сердце. В старом окопе на берегу Волги возле убитого в гильзе винтовочного патрона обнаружили записку с адресом: человек спрятал последнюю свою надежду не сгинуть безвестно в патрон, которых тысячи валяются вокруг, — попробуй, отыщи тот, заветный! И ведь нашли — через 46 лет.
В военном захоронении у исчезающей подмосковной деревушки Вашурино мы обнаружили останки тех, кто 23 октября 1941 г. встретил прорвавшуюся к штабу 1073-го полка панфиловской дивизии немецкую часть. Среди погибших был командир химвзвода лейтенант Михаил Афанасьевич Стишков. С нами был его сын, художник из Каунаса Анатолий Михайлович, долгие годы разыскивавший место гибели своего отца. Среди вещей, найденных в захоронении, оказался маленький перочинный ножик с перламутровой отделкой. После мать Анатолия признала ножик: тот самый, который, уходя на сборный пункт военкомата в г. Фрунзе, Михаил Афанасьевич забыл дома и за которым она бегала домой. Муж ждал ее на улице с маленьким сыном на руках... "А все-таки, что ни толкуй, факт остается фактом — природа производит людей поштучно", — заметил фронтовик, поэт и писатель Юрий Семенович Белаш. Это означает, что такого, как ты, он, я, никогда не было и не будет во Вселенной. Не будет и той девушки, чьи туго заплетенные русые косички нашли поисковики в новгородской земле в бомбовой воронке весной 1989 г. Сорок семь лет назад девушка была убита. Ее единственный шанс передать свою личность будущим поколениям через своих или чужих детей, через труд и творчество был перечеркнут осколком или пулей немецкого автомата МП-38, который часто называют "шмайссер". Это ошибка. Немецкий конструктор Шмайссер не был автором этой модели, изобретенной для парашютистов, а уж затем поступившей на вооружение всех родов войск гитлеровского вермахта.
Неповторимый человек оставляет свой неповторимый след на земле: написанную книгу, созданную вещь, выращенное дерево, память о себе в сознании людей. А может быть, и событие в истории, участником которого он стал. С этой точки зрения победа над гитлеровским фашизмом стала общим памятником всем погибшим на войне и из-за войны. Только нам, их потомкам, недостаточно этой общей памяти. Нам важно представить и почувствовать их человеческую особость, неповторимость каждого. Только так можем мы соотнести их с собой, воспринять их как самих себя, понять, о чем они думали, во что верили, как чувствовали, как видели мир.
Во время раскопок в районе реки Кересть под Новгородом был найден череп, в котором мы увидели сжавшиеся до плотности школьной резинки, законсервированные болотом полушария человеческого мозга. "Послушайте, — спросила девушка из нашего поискового отряда, — а можно ли узнать, что этот человек думал в последние секунды жизни?" Наверное, не случайно снова и снова разным людям, в разных местах и в разное время приходит в голову эта мысль. Какими они были? О чем думали? Как это узнать?