Этот неподражаемый Дживс

ГЛАВА 4. Жемчуг – к слезам

Давным-давно, скорее всего еще в школе – теперь-то я этими делами не особенно увлекаюсь, – я прочел одно стихотворение про что-то там такое, и там были, помнится, строки насчет того, как «все явственней тень мрачная тюрьмы сгущалась над невинной головой» [5]. Это я к тому, что на протяжении последующих двух недель нечто похожее наблюдалось и над головой вашего покорного слуги. Уже слышался, день ото дня все громче, звон свадебных колоколов, и разрази меня гром, если я представлял себе, как из этого выпутаться. Дживс, понятное дело, сразу бы выложил с десяток гениальных планов, но он по-прежнему держался холодно и отчужденно, и у меня не хватало духу обратиться к нему за помощью. Ведь он же прекрасно видел, что молодой хозяин угодил в переделку, и если ему этого мало, чтобы закрыть глаза на малиновый кушак вокруг талии, значит, былой феодальный дух угас в его груди, и тут уж ничего не поделаешь.

Просто поразительно, до чего эти Хемингуэи ко мне прониклись! Я никогда не утверждал, что обладаю способностью располагать к себе людей, а большинство моих знакомых считают, что я законченный осел, но факт остается фактом: у этой барышни и ее братца я шел на ура. Без меня они чувствовали себя несчастными. Я теперь и шагу не мог ступить без того, чтобы кто-то из них тотчас не появился бог весть откуда и не вцепился в меня как репей. Дело дошло до того, что я начал прятаться в своем номере, чтобы хоть ненадолго от них передохнуть. Я занимал на третьем этаже вполне приличный люкс с видом на набережную.

Как-то вечером я укрылся в номере и в первый раз за день ощутил, что жизнь, в конце концов, не такая уж скверная штука. Сразу после обеда тетя Агата отправила меня с барышней Хемингуэй на прогулку, и я не мог избавиться от прилипчивой девицы до самого вечера. И вот сейчас, глядя из окна на залитую вечерними огнями набережную и толпу людей, беззаботно спешащих в рестораны, или в казино, или еще бог знает куда, я испытал чувство щемящей зависти. Как здорово я мог бы здесь провести время, если бы не тетя Агата и ее занудные приятели!

Я тяжело вздохнул, и в этот момент раздался стук в дверь.

– Кто-то стучит, Дживс, – сказал я.

– Да, сэр.

Он отворил дверь, и я увидел Алин Хемингуэй и ее брата. Этого еще не хватало! Я искренне надеялся, что заслужил на сегодня право на отдых.

– А, привет, – сказал я.

– Ах, мистер Вустер, – сказала девушка срывающимся от волнения голосом. – Просто не знаю, с чего начать.

Тут только я заметил, что вид у нее совершенно потерянный, а что касается ее братца, то он похож на овцу, которую терзают невыразимые душевные муки.

Я поднялся и приготовился внимательно слушать. Я понял, что они пришли не просто поболтать – видимо, стряслось нечто из ряда вон выходящее. Хотя непонятно, почему они с этим делом обращаются ко мне.

– Что случилось? – спросил я.

– Бедный Сидней! Это я во всем виновата, мне не следовало оставлять его без присмотра, – пролепетала Алин. Видно, что взвинчена до чертиков.

Тут ее братец, который не проронил ни звука после того, как сбросил с себя мятое пальто и положил на стул шляпу, жалобно кашлянул, как овца, застигнутая туманом на вершине горы.

– Дело в том, мистер Вустер, – сказал он, – что, к величайшему сожалению, со мной произошла весьма прискорбная история. Сегодня днем, когда вы столь любезно вызвались сопровождать мою сестру во время прогулки, я, не зная, чем себя занять, поддался искушению и, к несчастью, зашел в казино.

Впервые с момента нашего знакомства я почувствовал к нему что-то вроде симпатии. Оказывается, в его жилах течет кровь спортсмена; выходит, что и ему не чужды человеческие страсти. Жаль, что я не знал об этом раньше, мы могли бы гораздо веселей проводить время.

– Ну и как, – сказал я, – сорвали банк?

Он тяжело вздохнул:

– Если вы хотите спросить, была ли моя игра успешной, я вынужден дать вам отрицательный ответ. Я ошибочно посчитал, что, раз выигрыш уже выпал на красное не меньше семи раз подряд, дальше должна прийти очередь черного. Я ошибся и потерял все то немногое, что у меня было, мистер Вустер.

– Да, не повезло, – сказал я.

– Я вышел из казино, – продолжал он, – и вернулся в гостиницу. Там я встретил одного из моих прихожан, полковника Масгрейва, который по воле случая приехал сюда в отпуск. Я убедил его дать мне сто фунтов и выписал на его имя чек для предъявления в одном из лондонских банков, где у меня открыт счет на скромную сумму.

– Выходит, все не так уж плохо, – я призвал его взглянуть на вещи с приятной стороны. – Хочу сказать, вам здорово повезло: не так-то просто с первой попытки найти желающего раскошелиться.

– Наоборот, мистер Вустер, это лишь усугубило мое положение. Мне очень стыдно в этом признаться, но я тотчас вернулся в казино и проиграл все сто фунтов: на этот раз я ошибочно предполагал, что на красное должна, как выражаются игроки, «пойти полоса».

– Ну и ну, – сказал я. – Ничего себе – скоротали вечерок!

– И самое ужасное, – заключил он, – это то, что на моем банковском счете нет достаточных средств и мой чек, предъявленный полковником, оплачен не будет.

К этому моменту я уже понял, что он собирается обратиться ко мне с просьбой, которая вряд ли меня обрадует; но тем не менее я невольно испытал к нему теплое чувство. Я слушал его со все возрастающим интересом и восхищением. Никогда еще мне не доводилось встречать младших приходских священников, готовых так легко пуститься во все тяжкие. Хоть он и неказист с виду, но, похоже, парень хоть куда, жаль, что я не имел возможности узнать об этом раньше.

– Полковник Масгрейв, – продолжал он срывающимся голосом, – не из тех, кто посмотрит на это сквозь пальцы. Он человек суровый. Он все расскажет нашему первому приходскому священнику. А тот тоже суровый человек. Короче говоря, мистер Вустер, если полковник Масгрейв предъявит этот чек в банк – я погиб. А он отправляется в Англию сегодня вечером. Как только он смолк, вступила девица, которая все это время, пока ее братец изливал мне душу, судорожно вздыхала и кусала скомканный носовой платочек.

– Мистер Вустер, – воскликнула она, – умоляю вас, спасите! О, скажите, что вы нас спасете! Нам нужны деньги, чтобы получить обратно чек у полковника Масгрейва до девяти вечера – он уезжает на поезде девять двадцать. Я чуть с ума не сошла, ломая себе голову, как нам быть, и тут вспомнила, что вы всегда были к нам так добры. Мистер Вустер, одолжите Сиднею эту сумму и возьмите вот это в качестве залога. – И прежде чем я успел возразить, она достала из сумочки прямоугольный футляр. – Это мое жемчужное ожерелье, – сказала она. – Я не знаю, сколько оно стоит – это подарок моего бедного отца…

– Ныне, увы, покойного… – вставил ее брат.

– …но я уверена, что его стоимость намного превосходит сумму, которую мы у вас просим.

Чертовски неловко. Я почувствовал себя ростовщиком. Как будто ко мне пришли заложить часы.

– Нет, что вы, зачем это, – запротестовал я. – Не нужно никакого залога, что за вздор. С удовольствием одолжу вам эти деньги. Они у меня, кстати, с собой. Как нарочно снял сегодня со счета немного наличных.

И я извлек из бумажника сотню и протянул брату. Но тот отрицательно покачал головой.

– Мистер Вустер, – сказал он. – Мы глубоко признательны вам за вашу щедрость; мы польщены и тронуты вашим доверием, но не можем согласиться с таким предложением.

– Сидней хочет сказать, – пояснила девушка, – что вы ведь, если разобраться, ничего о нас не знаете. Вы не должны рисковать такими деньгами, ссужая их без залога фактически незнакомым людям. Если бы я не была уверена, что вы отнесетесь к нашему предложению как деловой человек, я бы ни за что не осмелилась к вам обратиться.

– Как вы прекрасно понимаете, нам претит мысль о том, чтобы отнести жемчуг в ломбард, – сказал брат.

– Если бы вы согласились дать нам расписку – просто для порядка…

– Конечно, разумеется…

Я написал расписку и положил на стол рядом с деньгами, чувствуя себя круглым идиотом.

– Вот, пожалуйста, – сказал я.

Девушка взяла расписку, спрятала ее в сумочку, передала деньги брату и, прежде чем я понял, что происходит, бросилась ко мне, поцеловала и выбежала прочь из комнаты.

Признаюсь, я просто обалдел. Это было так внезапно и неожиданно. Я хочу сказать – такая девушка… Тихая, скромная и все такое – не из тех, которые целуют посторонних мужчин направо и налево. Словно в тумане я увидел, как из-за кулис появился Дживс и подал брату пальто; помню, я еще подумал про себя: «Что на свете могло бы заставить меня напялить на себя подобный балахон, больше всего похожий на мешок из-под муки?» Тут он подошел ко мне и горячо сжал мою руку:

– Не знаю, как вас благодарить, мистер Вустер!

– Ну что вы, какие пустяки.

– Вы спасли мое доброе имя. Доброе имя мужчины или женщины – наидрагоценнейший перл душ человеческих, – сказал он, со страстью разминая мою верхнюю конечность. – Тот, кто похитит у меня деньги, – похитит безделицу. Они были моими – теперь они служат ему, как уже прежде рабски служили тысячам других. Но тот, кто похитит мое доброе имя, – отнимет у меня то, что его не обогатит, а меня оставит самым жалким бедняком. Я от всего сердца благодарю вас. До свидания, мистер Вустер.

– До свидания, старина, – сказал я.

Когда дверь за ним закрылась, я повернулся к Дживсу.

– Грустная история, Дживс, – сказал я.

– Да, сэр.

– Хорошо, что у меня деньги оказались под рукой.

– Ну… э-э-э… да, сэр.

– Вы говорите так, словно вам что-то не нравится.

– Мне не подобает критиковать ваши действия, сэр, но все же возьму на себя смелость утверждать, что вы поступили опрометчиво.

– Одолжив им эти деньги?

– Да, сэр. Эти модные французские курорты так и кишат мошенниками.

Ну, это уже было слишком.

– Знаете, что я вам скажу, Дживс, – не выдержал я. – Я многое готов стерпеть, но когда вы выступаете с ин… с иней… – черт, все время забываю это слово, – одним словом, возводите напраслину на представителя духовенства…

– Возможно, я чересчур подозрителен, сэр. Но я достаточно повидал этих курортов. Когда я был на службе у лорда Фредерика Рейнила, незадолго до того, как поступить к вам, его светлость очень ловко обманул в Монте-Карло мошенник, известный под кличкой Святоша Сид, завязавший с ним знакомство при помощи сообщницы. Я хорошо номию, как в тот день…

– Извините, что прерываю вечер воспоминаний, Дживс, – холодно сказал я, – но в данном случае вы городите чушь. Что может быть подозрительного в такой сделке? Ведь они же оставили мне жемчуг в залог, верно? Так что впредь думайте, что говорите. Вы бы лучше спустились вниз и спрятали ожерелье в сейф отеля. – Я открыл футляр, чтобы еще раз взглянуть на жемчуг. – О господи!

Футляр был пуст!

– Черт меня побери! – не в силах поверить своим глазам, воскликнул я. – Да ведь это грабеж средь бела дня!

– Совершенно верно, сэр. Именно так был обманут лорд Фредерик в тот день, о котором я только что вам рассказывал. Когда сообщница в знак благодарности обняла его светлость, Святоша Сид подменил футляр с жемчугом на точно такой, но пустой, и скрылся вместе с ожерельем, деньгами и распиской. На основании расписки он потом потребовал, чтобы его светлость вернул жемчуг, и его светлость, не имея возможности это сделать, был вынужден заплатить ему значительную сумму в качестве компенсации. Это очень простой, но действенный прием.

И тут меня осенило:

– Святоша Сид? Сид! Сидней! Братец Сидней! Разрази меня гром! Так вы полагаете, Дживс, что этот пастор – Святоша Сид?

– Да, сэр.

– Просто невероятно! Этот воротничок с застежкой сзади и все такое – он бы и епископа ввел в заблуждение. Так вы уверены, что это Святоша Сид?

– Да, сэр. Я узнал его, как только он вошел в комнату. У меня глаза на лоб полезли от удивления.

– Вы его узнали?

– Да, сэр.

– Но тогда какого дьявола, – воскликнул я в сильном волнении, – какого дьявола вы меня не предупредили?!

– Я решил избавить вас от неприятной сцены и просто извлек футляр с жемчугом из кармана этого господина, когда подавал ему пальто, сэр. Вот он.

Он положил футляр на стол рядом с первым, и, готов поклясться, они были похожи как две капли воды. Я раскрыл футляр – и вот оно, это дивное ожерелье, казалось, оно приветливо улыбается мне каждой своей жемчужиной. Я растерянно посмотрел на Дживса. У меня голова шла кругом.

– Дживс, – произнес наконец я. – Вы гений. -Да, сэр.

Только теперь я почувствовал теплые волны облегчения. Если бы не Дживс, пришлось бы выложить несколько тысяч, не меньше.

– Вы спасли от разорения наш домашний очаг, Дживс. Думаю, даже такой наглец, как Сид, закованный в носорожью броню бесстыдства, не осмелится потребовать, чтобы я вернул ему жемчуг.

– Несомненно, сэр.

– Ну что ж… Послушайте, а вдруг он фальшивый?

– Нет, сэр. Это настоящий жемчуг, и притом очень ценный.

– Выходит, я остался в выигрыше. Да еще в каком! Пусть я потерял сотню фунтов, зато приобрел прекрасную нитку жемчуга. Ведь так, верно?

– Боюсь, что нет, сэр. Думаю, вам придется вернуть ожерелье.

– Что? Сиду? Я пока что в своем уме!

– Вы меня не поняли, сэр. Я имел в виду – вернуть жемчуг законному владельцу.

– А кто его законный владелец?

– Миссис Грегсон, сэр.

– Как? С чего вы взяли?

– Вот уже час, как вся гостиница знает, что у миссис Грегсон пропало жемчужное ожерелье. Незадолго до вашего прихода я разговаривал с горничной миссис Грегсон, и она сказала мне, что управляющий гостиницы находится в апартаментах миссис Грегсон.

– Представляю, как ему там сейчас весело.

– Вполне разделяю ваши опасения, сэр.

Постепенно до меня стала доходить суть случившегося.

– Значит, я сейчас пойду и верну ей жемчуг, так? Это изменит счет в мою пользу.

– Совершенно верно, сэр. И если вы позволите дать вам совет, мне представляется не лишним подчеркнуть то обстоятельство, что жемчуг был украден…

– Великий боже! Этой чертовой девицей, на которой тетя пыталась меня женить, будь я проклят!

– Именно так, сэр.

– Дживс, это будет самое сокрушительное поражение, какое когда-либо за всю историю человечества пришлось испытать моей дражайшей родственнице.

– Вполне возможно, что так, сэр.

– Может, поутихнет немного, а? Перестанет важничать и смотреть на меня сверху вниз?

– У вас есть все основания на это рассчитывать, сэр.

Я с радостным воплем вылетел из комнаты.

Уже на подступах к берлоге тети Агаты я понял, что веселье в полном разгаре. Какие-то типы в униформе и стаи перепуганных горничных околачивались в коридоре, а за стеной был слышен нестройный гул голосов, перекрываемый зычным контральто тети Агаты. Я постучался, но никто не обратил на мой стук никакого внимания, поэтому я просочился в номер. Среди присутствующих я разглядел бьющуюся в истерике горничную, тетю Агату с грозно взъерошенными волосами и типа с бакенбардами, похожего на бандита, – управляющего гостиницы.

– Привет, – сказал я. – Всем-всем привет.

Тетя Агата сердито на меня шикнула. Бертрам у нее не удостоился приветливой улыбки.

– Ради бога, оставь меня в покое, Берти, – отмахнулась она, и по ее взгляду я понял, что мой приход – последняя капля, переполнившая чашу.

– Что-то случилось?

– Да, да, да! У меня пропал жемчуг!

– Жемчуг? Вы говорите – жемчуг? – сказал я. – Ну да? Неприятная история. А где вы в последний раз его

видели?

– Какая разница, где я в последний раз его видела? Его украли.

Тут Уилфред – Король Бакенбардов, который, как видно, отдыхал в перерыве между раундами, – снова выскочил на ринг и быстро-быстро залопотал по-французски. Видно, эта история задела его за живое. В углу безутешно рыдала горничная.

– Вы уверены, что везде смотрели? – спросил я.

– Ну конечно уверена.

– Знаете, как это бывает – я, например, сто раз терял запонку для воротничка, а потом…

– Не своди меня с ума, Берти. У меня и без твоих глупостей голова идет кругом. Помолчи, пожалуйста. Замолчите все! – гаркнула она голосом, которому позавидовал бы старший сержант морской пехоты; такой голос был, вероятно, у той Мэри, которой приходилось скликать домой стадо, пасущееся на другом берегу реки Ди [6]. И, повинуясь мощному магнетическому импульсу, излучаемому ее стальной волей, Уилфред тотчас замолк, словно на полном скаку налетел на кирпичную стену. Слышны были лишь стенания горничной.

– Послушайте, – сказал я. – У меня впечатление, что эта девушка чем-то расстроена. Мне кажется, она плачет. Вы, возможно, этого не заметили, но я, знаете ли, очень наблюдателен.

– Она украла мой жемчуг! Я абсолютно уверена. Ее слова вывели из комы управляющего, но тетя Агата с ледяным спокойствием прервала лопотание француза и протянула тоном великосветской дамы, которым она привыкла отчитывать нерадивых официантов:

– Я вам в сотый раз повторяю, любезнейший…

– Послушайте, – сказал я, – неловко прерывать вас, вы уж простите, но вы не это ищете?

Я достал из кармана ожерелье и поднял его над головой:

– Похоже на жемчуг, верно?

В жизни не испытывал такого удовольствия. О таких мгновениях рассказывают внукам и правнукам; впрочем, в тот миг шансы, что у меня когда-нибудь появятся внуки и правнуки, казались весьма низкими – примерно один против ста. Из тети Агаты словно выпустили воздух, как из продырявленного воздушного шарика.

– Но где… где… где ты его… – забулькала она.

– У вашей приятельницы, мисс Хемингуэй.

Но она еще не усекла:

– У мисс Хемингуэй? Мисс Хемингуэй?! Но… Но как оно к ней попало?

– Как? – повторил я. – Она его украла. Стащила! Слямзила! Потому что она воровка и именно так зарабатывает на жизнь – знакомится с простаками в гостиницах и похищает их драгоценности. Я не знаю, под какой кличкой она прославилась в воровском мире, но ее прелестный братец, который носит пасторский воротничок с застежкой сзади, известен в криминальных кругах как Святоша Сид.

Она растерянно захлопала глазами:

– Мисс Хемингуэй – воровка! Я… Я… – Она запнулась и взглянула на меня в полном недоумении. – Но как тебе удалось вернуть жемчуг, дорогой Берти?

– Не важно, – небрежно бросил я. – У меня свои методы.

Я собрал в кулак все отпущенное мне богом мужество, прошептал про себя краткую молитву и вмазал ей, что называется, от души и по первому разряду.

– Должен вам сказать, тетя Агата, – сурово произнес я, – что вы вели себя чертовски неосмотрительно. В каждой комнате отеля висит объявление, что у управляющего имеется сейф, куда следует помещать ювелирные украшения и прочие ценности, но вы легкомысленно пренебрегли этим советом. И к чему это привело? Первая же воровка, появившаяся в отеле, вошла в номер и украла ваш жемчуг. А вы, вместо того чтобы признать свою вину, набросились на ни в чем не повинного управляющего. Вы были к нему страшно несправедливы.

– Да-да, – простонал бедняга.

– А эта несчастная девушка? Ей бы надо возбудить дело о… ну, вы понимаете о чем… и содрать с вас изрядную сумму.

– Mais oui, mais oui, c'est trop fort! [7] – поддержал меня разбойник с бакенбардами, а в глазах горничной мелькнула надежда, словно первый робкий луч солнца сквозь грозовые тучи.

– Я ей возмещу, – окончательно сдалась тетя Агата.

– И лучше это сделать немедленно. Если дело дойдет до суда, у вас нет никаких шансов, и на ее месте я потребовал бы двадцать монет, не меньше. Но это еще не все: вы бросили тень на доброе имя этого честного человека и пытались подорвать репутацию его гостиницы.

– Да, черт дери! Это очень плохой! – закричал бакенбардист. – Вы легкомысленная старый дама. Вы говориль дурно про моей отель. Завтра вы съезжать из моей отель, разрази меня молний!

И много еще чего в том же духе, прямо сердце радовалось его слушать. Наконец, вдоволь отведя душу, он ушел и увел с собой горничную, в ладошке которой была крепко зажата хрустящая десятка. Я думаю, они с предводителем разбойников потом ее поделили. Ни один управляющий французского отеля не в состоянии спокойно смотреть, как деньги плывут мимо него в чужой карман.

Я повернулся к тете Агате. Вид у нее был такой, словно на нее сзади налетел курьерский поезд, когда она мирно собирала на рельсах ромашки.

– Мне не хочется сыпать вам соль на раны, тетя Агата, – ледяным тоном сказал я, – но не могу не отметить, что ожерелье украла та самая особа, на которой вы пытались меня женить с самого первого дня моего приезда. Боже милостивый! Ведь если бы вам удалось настоять на своем, у меня могли бы родиться дети, способные стащить часы из жилетного кармана у родного отца, пока он качает их на коленях! Я не злопамятный, но, надеюсь, вы теперь, если вздумаете меня женить, подойдете к делу с большей осмотрительностью.

И, бросив на нее уничтожающий взгляд, я резко повернулся и вышел из номера.

– «Часы бьют десять, ночь ясна, жизнь прекрасна», Дживс, – сказал я, снова оказавшись в моем милом уютном номере.

– Мне доставляет большое удовольствие это слышать, сэр.

– Я думаю, Дживс, двадцать монет вам не помешают…

– Благодарю вас, сэр.

Мы помолчали. Потом… это решение далось мне не без труда, но я заставил себя это сделать. Я размотал кушак и протянул его Дживсу.

– Вы хотите, чтобы я его выгладил, сэр?

Я в последний раз с горечью взглянул на малиновую ленту. Эта вещь была мне очень дорога.

– Нет, – сказал я. – Заберите его совсем – можете отдать нуждающимся и малоимущим. Я его больше никогда не надену.

– Большое спасибо, сэр, – сказал Дживс.