Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба

Девушка, улыбавшаяся одними глазами

Это произошло в пятницу 17 сентября 1931 года в Мюнхене в доме 15 на Принцрегентенплац.

— Пока, дядюшка Ади, пока!

Услышав звонкий девичий голос, невысокий черноволосый мужчина на мгновение замер у подножия лестницы и оглянулся.

Совсем еще юная девушка в баварском национальном летнем платье склонилась над перилами и чуть приподняла подол, обнажив стройные ноги. Спутник брюнета усмехнулся и поднял голову. Шофер стоявшего возле дома черного «мерседеса» нетерпеливо нажал на клаксон, но те, кого он ждал, продолжали стоять как вкопанные, не обращая никакого внимания на гудки.

Наконец Гитлер еще раз прощально вскинул руку, вышел из подъезда и сел в сверкающий лаком автомобиль — знак внимания всемирно известной фирмы. В начале тридцатых годов Гитлер был уже популярен и руководство концерна «Мерседес-Бенц», заботясь о будущем, решило сделать подарок наиболее честолюбивому политическому деятелю из числа крайне правых.

Устроившись поудобнее рядом с шофером открытого автомобиля, Гитлер посмотрел на лоджию второго этажа, где теперь стояла девушка. Он в последний раз помахал ей и сказал шоферу:

— Никто так не умеет улыбаться глазами, как Гели.

Гели — именно так ласково звали дочь сводной сестры Гитлера Анжелу Марию Раубаль. Гитлер всячески опекал их, но его покровительство скорее напоминало ревность Дона Бартоло из «Севильского цирюльника». Ведь Гели была на девятнадцать лет моложе его и к тому же необычайно красива.

«Настоящая принцесса, на которую на улице люди оглядывались, хотя в Мюнхене это не принято» — так отозвался о Гели старый соратник Гитлера Эмиль Мориц, до сих пор — через 36 лет — по-прежнему безумно любящий ее.

Почти всегда, уходя из дома, Гитлер, по обыкновению своему, снова поднимался в квартиру, чтобы во второй раз попрощаться с племянницей. Неужели он питал к ней такое расположение? А может быть, просто хотел лишний раз напомнить ей о необходимости блюсти себя? Во всяком случае ему нравилось постоянно подчеркивать свой авторитет в глазах родственников.

В эту пятницу Гитлера одолевали другие заботы. Он собирался не только перевезти значительную часть своего имущества в расположенную в Оберзальдберге виллу «Вахенфельд», а и отправиться в предвыборную поездку, которая должна была закончиться в Гамбурге. Кроме того, он не слишком доверял своему новому шоферу Юлиусу Шреку, любящему быструю езду. Гитлер же предпочитал ездить медленно и поэтому хотел выехать из Мюнхена как можно скорее, чтобы не давать Шреку повода изо всех сил нажимать на газ.

В городе чувствовалось скрытое напряжение. В этом не было ничего удивительного, ибо с Альп дул фён[5]. Это типичный мюнхенский феномен, он рассеивает туман над Альпами, и они предстают перед жителями города в своей неповторимой красоте. Однако эмоционально возбужденные люди становятся от фёна рассеянными и очень нервными.

Гитлер надел кожаный водительский шлем, жестом приказал шоферу трогаться, и «мерседес» обогнул расположенную в самом центре аристократического квартала Богенхаузен Принцрегентенплац. По иронии судьбы во время Второй мировой войны английские и американские бомбы пощадили дом, в котором находилась просторная квартира Гитлера, хотя сам город был почти полностью разрушен.

Автомобиль пересек город, направляясь к шоссе, ведущему на Нюрнберг. Гитлер повернулся к сидящему на заднем сиденье своему личному фотографу Гофману:

— Проклятый фён! Из-за него я весь больной. Ну просто с ума схожу. У меня очень дурное предчувствие. По-моему, произойдет что-то ужасное.

Но ничего страшного не произошло. Гитлер благополучно прибыл в Нюрнберг и как обычно переночевал в отеле «Дойчер Хоф».

Однако уже утром, когда Гитлер собрался выехать в северном направлении, посыльный остановил Шрека.

— Господин Гесс срочно просит к телефону господина Гитлера.

Если уж Рудольф Гесс[6], идейный вдохновитель Национал-социалистической партии, позвонил из Мюнхена, значит, действительно произошло что-то очень серьезное. Как выяснилось, он звонил из квартиры Гитлера на Принцрегентенплац.

— Ваша племянница Гели тяжело ранена. Рядом с ней лежит револьвер. Состояние крайне тяжелое, полиция ждет разрешения войти.

Прибыв в Мюнхен, Гитлер не застал Гели Раубаль живой.

Врачи так и не смогли спасти ей жизнь. Ее тело уже лежало в морге, а затем было перевезено в кладбищенскую часовню.

Одна из утренних газет опубликовала 18 сентября 1931 года следующее сообщение:

«Самоубийство. Согласно полицейской сводке в одной из квартир Богенхаузена застрелилась двадцатитрехлетняя Анжела Раубаль. Намеревавшаяся закончить экстерном училище, девушка была дочерью сводной сестры Адольфа Гитлера и проживала в доме 15 на Принцрегентенплац на том же этаже, что и ее дядя. В первой половине дня владельцы квартиры, в которой Анжела занимала комнату, услышали крик, но никто из них ничего не заподозрил. Вечером они постучали в комнату жилички и, когда никто не ответил, решили взломать запертую изнутри дверь. Анжела Раубаль лежала мертвая лицом к полу. Рядом на диване был обнаружен мелкокалиберный пистолет системы «вальтер». О мотивах самоубийства пока ничего достоверно не известно. По одной из версий, фрейлейн Раубаль ранее познакомилась в Вене с оперным певцом, но дядя не разрешил ей поехать туда. Другие утверждают, что несчастная покончила с собой из-за того, что хотела выбрать карьеру певицы, но чувствовала, что не справится».

Появление этого сообщения, которое было опубликовано в газете «Мюнхенер Нойесте Нахрихтен», Эмиль Мориц объясняет тем, что руководство НСДАП немедленно оказало сильное давление на буржуазную прессу с целью избежать обнародования нежелательных подробностей. Тогда становится понятным, почему Гели Раубаль поселили в другой квартире, хотя она жила вместе с Адольфом Гитлером. Истории о якобы неудавшейся певческой карьере также нельзя доверять: Гели Раубаль никогда не собиралась выступать публично, и ее дядя никогда бы ей этого не позволил.

Автору удалось реконструировать это странное событие во всех подробностях. Помогла ему Анни Винтер, которая с 1919 года, то есть с момента переезда Гитлера на Принцрегентенплац, исполняла там обязанности экономки.

Вот ее рассказ: «17 сентября 1931 года мать Гели находилась в Оберзальдберге. Таким образом, в квартире, кроме нас двоих, никого не было. Как только ее дядя уехал, Гели сказала, что не хочет никого видеть, коротко поговорила по телефону со своей подругой Эльфи Замтхабер, по-моему, написала несколько писем. Затем она заперлась в своей комнате».

Эти письма так и не смогли найти. Эльфи Замтхабер утверждает, что тогда они говорили о каких-то пустяках — покупке нового платья и вечернем спектакле.

Комната, в которой заперлась Гели, была роскошно и со вкусом обставлена. Изысканная мебель в античном стиле была изготовлена в Зальцбурге, постельное белье вышито шелком, а светло-зеленые стены украшены изображениями крестьянской утвари. Стиль нарушала только выполненная акварелью картина с изображением одного из проходивших на территории Бельгии боевых эпизодов Первой мировой войны. Нет нужды говорить, что ее нарисовал Гитлер.

Госпожа Анни Винтер, которая теперь владеет в Мюнхене антикварным магазином, показала автору несколько предметов мебельного гарнитура, ранее принадлежавшего Гитлеру. Она сказала, что Гели Раубаль очень любила эту комнату в квартире своего дяди и проводила в ней большую часть времени. Поэтому госпожа Винтер не увидела ничего особенного в желании Гели в ту роковую пятницу удалиться в свою комнату. «Гели сказала мне, что не хочет ехать к матери в Оберзальцберг, так как у нее нет по-настоящему красивого платья. Она всегда одевалась очень элегантно. Ее платья, купленные в основном в Вене или Зальцбурге, постоянно производили фурор в арендованной Гитлером близ Берхтесгадена вилле «Вахенфельд». Когда Гели и ее мать гостили там и по воскресеньям ходили в церковь Иисуса и Марии, прихожане, в том числе дети, позабыв о молитве, смотрели на нее во все глаза, такая она была красивая и шикарная».

А вот что поведала мне госпожа Винтер об обстоятельствах смерти Гели Раубах: «Она рассказала мне, что дядя Адольф запретил ей покупать новое платье и не пожелал оплачивать поездку в Вену. Но Гели, похоже, была не слишком разочарована. Кроме того, я знала, что она очень переменчива в своих намерениях и желаниях».

Поэтому госпожа Винтер, как обычно, отправилась домой. Однако госпожа Рейхерт, жившая на том же этаже, что и Гитлер, утверждала, что слышала вечером какой-то шум и крик…

Гели Раубаль терпеть не могла «старуху Раехерт», которая любила ходить взад-вперед по лестнице с ножом в одной руке и куском хлеба в другой. Гели настолько боялась ее, что порой, оставаясь одна, клала рядом револьвер своего дяди.

Гитлер, владевший целым арсеналом оружия, настоятельно советовал племяннице научиться стрелять из пистолета. Он часто повторял:

— Уж если ты живешь с политическим деятелем, научись защищать себя.

18 сентября 1931 года Анни Винтер, как обычно, вошла в квартиру на Принцрегентенплац и очень встревожилась, когда увидела, что дверь в комнату Гели по-прежнему заперта. Она долго стучала в нее, а потом позвала мужа. Вместе они взломали дверь и ужаснулись. Гели Раубаль неподвижно лежала на полу. Ее голубая, расшитая розами ночная рубашка была покрыта пятнами крови. Одна рука закинута за голову, другая вытянулась в сторону дивана, на котором лежал револьвер.

Гели Раубаль пустила себе пулю в сердце.

Анни Винтер тут же вызвала врача и полицию. Но еще раньше она позвонила в штаб-квартиру нацистской партии и, таким образом, Рудольф Гесс первым оказался на месте происшествия. Вместе с ним прибыл Грегор Штрассер[7].

Госпожа Винтер обслуживала также Гели Раубаль и знала с ее слов, что в полицай-президиуме Мюнхена засели ярые противники Гитлера. Она очень не хотела, чтобы полиция использовала случившееся во вред ее хозяину.

Поэтому она лишь облегченно вздохнула, увидев Гесса и Штрассера.

Когда мать Гели в понедельник 20 сентября 1931 года вернулась из «Вахенфельда», труп ее дочери уже покоился в молельной часовне.

Гитлер был просто потрясен безумным поступком племянницы. (Характерно, что все женщины, позднее страстно любившие Гитлера, пытались тем или иным способом уйти из жизни. Но только после смерти Гели Раубаль он оказался в шоке и все чаще заводил речь о самоубийстве.) Какое-то время Гитлер ни с кем не общался и наотрез отказывался жить в своей квартире. «Даже в двух шагах от ее комнаты я не могу спать». К политике он потерял всякий интерес и уже был явно готов отказаться от возложенной на него миссии.

Автору книги по прошествии более тридцати лет крайне затруднительно четко охарактеризовать отношения Гитлера с племянницей. В дальнейшем он очень редко упоминал ее имя. Мать Гели, в свою очередь, вообще не говорила на эту тему вплоть до самой смерти.

Остальные свидетели противоречат друг другу. Может быть, всему виной их плохая память, а может быть, они стремятся «не быть втянутыми в эту темную историю» и соответствующим образом строят свои показания.

Гитлер не испытывал особой любви к ближним родственникам, но и не отрекался от них. Правда, он предпочел не вмешиваться, когда мать Гели через несколько лет буквально выгнали из Оберзальцберга. Он также наотрез отказался разрешить брату Гели Лео вылететь из расположения окруженной в Сталинграде 6-й армии.

Один из самых старых соратников Гитлера Герман Эссер[8] вспоминает, что красавица Гели Раубаль неизменно присутствовала на их традиционных встречах в кафе «Хек». Однажды Гитлер не только демонстративно не смотрел на нее, но и с презрением отозвался о так называемом кумовстве как об опасном и омерзительном явлении. Известно, он не упускал случая сравнить себя с Наполеоном и уже гораздо позже заявил: «Наполеон сам во многом виноват в своем падении. Он посадил на троны родственников и щедро наделил их властью и богатством. Поэтому на фоне других исторических личностей он выглядит смешно и нелепо».

Въехав 3 сентября 1929 года в свою новую огромную квартиру на Принцрегентенплац, Гитлер тут же пригласил к себе на должность экономки свою сводную сестру Анжелу, которая недавно овдовела и, как и ее дочери Эльфрида и Анжела, хотела учиться в Мюнхене живописи и пению.

Он сделал это вовсе не потому, что испытывал к сводной сестре теплые чувства или в знак благодарности за оказанную в прошлом услугу, когда он, не имея средств к существованию, какое-то время жил и питался у нее в Линце. Просто он не мог больше оставаться один. Кроме того, Гитлер не хотел, чтобы рядом находились случайные люди. Ведь они могли злоупотребить его гостеприимством или даже выдать партийные тайны. Нет, риск был слишком велик. А своей сводной сестре он мог вполне доверять. Куда-куда, а уж в партийные дела она нос совать не будет. Незадолго до Рождества 1929 года Анжела с двумя дочерьми поселилась у Гитлера. Он был просто ослеплен красотой двадцатиоднолетней Гели. Девушке никак нельзя было дать больше семнадцати и, ко всему прочему, она оставалась еще по-детски наивной и очаровательной. Напротив, ее не менее хорошенькая младшая сестра Фридль не произвела на него никакого впечатления. Гели была высокой и стройной, а овальное лицо она унаследовала от отца, у которого была значительная примесь славянской крови. В 1903 году ее мать вышла замуж за уроженца Богемии, служившего в налоговом ведомстве в австрийской части империи.

«У Гели были такие огромные глаза — ну просто поэма, — так описывает ее Эмиль Мориц. — А еще она очень гордилась своими роскошными черными волосами». Гели наверняка обиделась бы, узнав, что позднее равнодушные к деталям историки назовут ее «светловолосой Гретхен». Она очень гордилась и тем, что венка, и относилась к «глупым светловолосым баваркам» с нескрываемым презрением. У нее был приятный венский акцент. Если добавить сюда упрямство и непредсказуемость, то можно сделать вывод, что уж точно она не должна была понравиться Гитлеру. Он предпочитал совершенно другой тип женщин — покладистых натуральных блондинок. Главное, чтобы они беспрекословно выполняли его требования и не были безалаберными.

Но Гитлер прямо-таки преклонялся перед своей племянницей. Разумеется, он знал ее с детства. Однако от дома Раубалей в Линце у него остались плохие воспоминания. Муж Анжелы откровенно презирал молодого Гитлера, время от времени приходившего к сводной сестре униженно выпрашивать тарелку супа. Однако Гитлер был отнюдь не в обиде на племянницу за поведение ее отца и ни в коем случае не собирался ей мстить.

«Он с удовольствием ходил с ней гулять, — рассказывает Эмиль Мориц. — Ему очень нравилось появляться с этой восхитительной особой в публичных местах. Гитлер даже в мыслях не допускал, что Гели может не понравиться его товарищам по партии. Следует отметить, что жен их, за немногими исключениями, он очень не любил. Но с Гели Гитлер даже посещал магазины».

Эмиль Мориц не только долгое время исполнял обязанности личного шофера Гитлера, но и считался чем-то вроде его конфидента[9]. «Мы вместе ходили по девочкам. Я следовал за ним как тень».

Мориц принадлежал к числу создателей СА — отрядов, официальной задачей которых было защищать проходившие обычно в пивных залах партийные митинги от любых посягательств. Предки его были гугенотами[10], когда-то эмигрировавшими в Германию. Слухи о том, что он еврей, лишены всякого основания. В конце двадцатых-тридцатых годов Мориц неотступно следовал за Гитлером. После появления Гели возникло своего рода трио. Сам Гитлер яростно отвергал любые попытки женить его, зато неоднократно пытался уговорить Морица вступить в брак. «Если ты женишься, я буду каждый день обедать у вас», — сказал он как-то своему шоферу.

Мориц наконец последовал его совету, но, по мнению Гитлера, лучше бы он этого не делал. «Я уже ни о ком, кроме Гели, думать не мог и в конце концов предложил ей стать моей женой. Как и все, я был безумно влюблен в нее, и она в свою очередь относилась ко мне весьма доброжелательно».

Стоило Морицу рассказать Гитлеру о предстоящей помолвке, как разразился скандал. Гитлер ругался, кричал, осыпал Морица упреками, а затем попросту выгнал его — единственного шофера, которому он полностью доверял. С тех пор он всячески избегал встречи с ним.

Этот инцидент частично проясняет ситуацию. Ведь Гитлер постоянно подчеркивал, что Гели для него только племянница, которую он просто обязан оберегать. «Он любил ее, — утверждает Мориц, — но это была какая-то странная, скрытая любовь. Гитлер очень боялся признаться в чисто человеческих слабостях, к каковым он относил страсть».

«Да он к ней относился, как отец, — заявляет, напротив, Анни Винтер. — Он хотел, чтобы у нее все было хорошо. Гели была обычной легкомысленной девушкой, испытывавшей чуть ли не на каждом мужчине свое обаяние. Гитлер просто хотел уберечь ее от дурного влияния».

Как бы то ни было, но Гитлер уже не мог скрывать своих чувств. Его соратники с откровенным беспокойством следили за поведением своего «фюрера» и вспоминали его покойного друга поэта Дитриха Эккарта[11], в 1923 году написавшего стихотворение «Вождь должен быть всегда один». Они даже подыскали цитату из Гете с тем, чтобы она содержала намек на переменчивость настроения Гели. Она гласила: «Нужно научиться укрощать женщин».

Гитлер упорствовал, утверждая, что не имеет ни малейшего желания жениться. «Я не собираюсь усложнять себе жизнь. Ни с Гели, ни с кем-либо еще», — заявил он.

Напомним, Гели была его неродной племянницей и, хотя в браке с ней формально не было ничего противозаконного, Гитлер, отец и мать которого приходились друг другу родственниками, активно выступал против любых форм кровосмесительства. По словам его личного фотографа Гофмана, Гитлер заявил ему буквально следующее: «Я люблю ее, но я не верю в брак. Я оставляю за собой право находиться рядом и не спускать с нее глаз до тех пор, пока она не найдет себе мужа, отвечающего моим требованиям».

Таким образом. Гели Раубаль фактически стала пленницей своего дяди. Он, правда, был готов выполнить любое желание племянницы, но запретил ей выходить одной из дома. На улице она могла появляться только в сопровождении его приближенных или матери. Ни на танцы, ни в компанию Гитлер ее не отпускал. Если она выражала желание съездить покупаться на Хилсзее или Кенигсзее, Гитлер, преодолев отвращение к любому виду спорта и ужас, охватывавший его при одной только мысли о том, что его увидят в плавках, отправлялся вместе с ней. Одно время за ней присматривали члены партии, и госпожа Винтер была обязана сообщать Гитлеру, от кого Гели получает письма.

Любая девушка не стала бы мириться с навязанным ей образом жизни, напоминавшим заключение в золотую клетку. Гели также не стала исключением. Она неоднократно высказывала свое недовольство, но Гитлер словно заворожил ее. Этот странный человек чем-то притягивал ее. Он как бы воздвиг между собой и женщинами невидимую стену, и Гели поставила перед собой цель пробить ее и завоевать его сердце.

«Гели любила Гитлера, — подтверждает Анни Винтер. — Она неотступно следовала за ним. Несомненно, она очень хотела стать «госпожой Гитлер». Он был, конечно, выгодным женихом, но ведь она флиртовала с кем ни попадя. Гели была очень легкомысленной».

Справедлива ли госпожа Винтер в своей оценке? Можем ли мы полагаться на нее? Ведь о других женщинах, окружавших Гитлера, она отзывалась столь же пренебрежительно.

Гели обожала флиртовать. Все, кто был свидетелем ее короткого платонического романа с Морицем, в один голос утверждают, что она вряд ли хранила бы верность Гитлеру. Сам Мориц позднее женился, у него появились дети. Он считает: брак с Гели не принес бы ему счастья. «Она утащила бы меня вслед за собой в пропасть». По его мнению, она, подобно любой женщине, оказавшейся рядом с Гитлером, не могла противиться его дьявольскому обаянию. «От него исходили какие-то флюиды, он как бы гипнотизировал их».

В письме к подруге Гели называет Гитлера загадочным существом, малейший поступок которого она воспринимает как событие воистину вагнеровского масштаба. Несомненно, его популярность также произвела на нее сильное впечатление. Ведь стоило Гитлеру войти, к примеру, в кафе «Хек», тут же раздавались приветственные крики и его окружали восторженные почитатели. Женщины же постоянно норовили поцеловать ему руки.

Настоящие ли чувства связывали их? Может, это просто любовная интрижка? Автор отвергает обе версии. Гитлер был слишком внутренне холоден и зациклен на себе и вряд ли способен за кем-либо ухаживать, а уж тем более за своей племянницей. Хотя он не прочь был затащить кого-нибудь себе в постель, но держать в своем доме любовницу Гитлер в то время точно не стал бы.

После самоубийства Гели Раубаль Гитлер перебрался к Грегору Штрауссеру и вел уединенный образ жизни. Он часто забывал о еде, почти ни с кем не разговаривал.

Держал Гитлер себя так, будто его мешком ударили, и очнулся он лишь затем, чтобы отправиться в Вену.

Хотя Гели покончила с собой, ее мать добилась от церкви разрешения похоронить дочь по католическому обряду. Ранее власти Австрии запретили Гитлеру въезд на ее территорию. Но в данном случае было сделано исключение и ему. Поклявшийся вернуться в Вену только триумфатором, из любви к покойной племяннице Гитлер согласился претерпеть унижение и въехать в столицу Австрии просто как частное лицо. На кладбище он возложил огромный букет цветов к могиле Гели и в тот же вечер вернулся в Берхтесгаден.

Автору не удалось найти могилу Гели. К моменту включения Австрии в состав Третьего рейха она находилась прямо посередине кладбища. Австрийцы умеющие как никто другой приспосабливаться к меняющимся политическим обстоятельствам, с легкостью используют в этих целях даже могилы, чтобы избежать ответственности. Поэтому они перенесли захоронение в самый дальний угол кладбища. В управлении бургомистра Вены отрицали даже сам факт ее существования. Но кладбищенский сторож поддался в конце концов на уговоры и отвел автора к засыпанной бурой землей мраморной плите с надписью: «Здесь покоится наше любимое дитя Гели, наш солнечный лучик. Родилась 4.06.1908 — умерла 18.09.1931. Семья Раубаль».

Гитлер несколько лет очень тосковал по племяннице. В комнате Гели ничего нельзя было менять. Заходить в нее разрешалось только госпоже Винтер. «Гитлер приказал мне каждую неделю приносить туда свежие цветы», — вспоминала она.

Ежегодно на Рождество Гитлер приезжал в Мюнхен и запирался в бывшей комнате Гели. Никто не знал, чем он там занимался. Вероятно, просто размышлял о различных проблемах или с тоской вспоминал свою первую настоящую любовь. Этой привычке он оставался верен вплоть до начала войны. Когда в 1938 году возникла угроза военного конфликта с Чехословакией, он впервые составил завещание, в котором отвел целый абзац мебели и платьям Гели. Он написал: «Я запрещаю кому бы то ни стало прикасаться к ним. Пусть они останутся у ее матери».

Позднее вылепленный профессором Тораком бюст Гели установили в рейхсканцелярии. Президенту Германской Академии искусств профессору Адольфу Циглеру Гитлер заказал ее портрет, вывешенный затем в знаменитой Большой комнате в «Бергхофе». Вплоть до самых последних дней Третьего рейха перед ним всегда стояла ваза с цветами.

Руководство Национал-социалистической партии сделало все, чтобы помешать баварской полиции провести тщательное и объективное расследование смерти Гели. Ходили слухи, будто Рудольф Гесс не поверил в версию о самоубийстве и вбил себе в голову, что ночью в квартиру проник ревнивый соперник Гитлера и застрелил Гели Раубаль. Другие говорили, что Гели ликвидировала группа эсэсовцев, так как якобы перепуганный Гитлер, боясь скандала, потребовал от беременной Гели сделать аборт. Она же, будучи католичкой, отказалась. Затем вновь пошли разговоры об акте отчаяния, совершенном опозоренной и обманутой девушкой. Кое-кто даже утверждал, что обезумевший от ревности Гитлер без ведома своего спутника тайно вернулся обратно и убил так и не сумевшую сохранить ему верность племянницу.

Вообще совершенно непонятно, почему двадцатитрехлетняя девушка вдруг решила покончить жизнь самоубийством. Но не следует забывать о небольшом, вроде бы незначительном инциденте, происшедшем в ту роковую пятницу вскоре после отъезда Гитлера.

«Перед тем как уйти к себе, Гели решила помочь мне прибраться в комнате ее дяди, — рассказывает госпожа Винтер. — На моих глазах она проверила карманы одного из его пиджаков и нашла письмо. Прочтя его, Гели разорвала этот голубой листок и бросила обрывки на маленький столик так, чтобы они сразу бросились в глаза дяде Адольфу».

Позднее госпожа Винтер разложила клочки по порядку. Насколько она помнит, написанное от руки письмо было следующего содержания: «Дорогой господин Гитлер! Еще раз благодарю за чудесный вечер. Я его не скоро забуду. Спектакль мне очень понравился. Я считаю дни до нашей следующей встречи. Ваша Ева».

Наверняка Гели Раубаль сразу догадалась, что письмо отправлено Евой Браун. Гели, вероятно, понимала, что у светловолосой соперницы есть одно неоспоримое преимущество — она на четыре года моложе ее. Разумеется, это еще не повод для самоубийства даже в день, когда в Мюнхене дует фён и многие впечатлительные натуры впадают в депрессию. Но, возможно, все объясняется гораздо проще. Видимо, Гели Раубаль поняла, что теряет власть над своим дядюшкой Ади и что она уже никогда не сможет заставить его жениться на ней. В противном случае разве он заинтересовался бы Евой Браун?