Евреи, которых не было. Книга 1

На первый взгляд, все очень просто и понятно: «Монгольское нашествие в XIII веке оставило Польшу без организованной и признанной системы централизованной власти. Лишь во второй половине XIII века положение в Польше стало стабилизироваться, постепенно начали набирать силу местные князья. Для укрепления экономики государства польские короли стали приглашать переселенцев из более развитых стран, в основном из Германии. Они были очень заинтересованы в росте городов, развитии ремесел и торговли, поскольку население Польши было, главным образом, крестьянским. Поэтому торговцам и ремесленникам предоставлялись особенно выгодные условия. Тысячи и тысячи немцев начали переселяться на восток, а с ними и многие евреи, которым были обещаны особые привилегии.

Поначалу евреи жили в больших городах и в областях, примыкавших к немецким княжествам, откуда они прибыли. Постепенно, освоившись в стране и вследствие притока все новых еврейских переселенцев, они стали перебираться в другие районы.

В конце XIV века много евреев поселилось в Литве…» [16, с. 158].

«Вслед за немцами они были вторым по важности переселенческим элементом, восстановившим польские города, разрушенные татарскими полчищами» [4, с. 268].

И получается, что «еврейское население Восточной Европы представляло собой в основном лишь ответвление западноевропейского еврейства» [9, с. 292].

В общем, очень логичная картина. И ее никак не меняет тот факт, что «еврейская община Польши начала формироваться еще до изгнания евреев из Западной Европы. Уже в 1264 году, за двадцать лет до изгнания их из Англии, в Польше были даны привилегии евреям всей западной части страны» [16, с. 157].

Ведь «немецкие евреи, спасаясь от грабежей крестоносцев, осели в Польше уже к 1100 году. Здесь они процветали. Все больше и больше евреев бежало из Германии и Австрии в Польшу, где их принимали с распростертыми объятиями. Король Болеслав V даровал евреям либеральную привилегию самоуправления» [4, с. 309].

Действительно, очень логично. Немецкие евреи проникают в Польшу, — просто распространяясь по лику Земли, без особого специального намерения. «Полагают, что уже со времен Карла Великого еврейские купцы из Германии приезжали в Польшу по делам, и многие там оставались на постоянное жительство» [25, с. 381].

Предположение логичное, но только на правах никем не доказанной гипотезы. Потому что, честно говоря, я понятия не имею, кто это из серьезных ученых так «полагает». Не встречал я как-то книжек по этому вопросу, где кто-то всерьез что-то подобное утверждал. А если Соломон Михайлович в силах мне назвать имена этих «полагающих», то интересно было бы узнать, на какие документы они опираются. Потому что документов нет. Вообще нет. Есть народный фольклор, то есть легенды.

И если все так просто и понятно, то почему же тогда самая авторитетная из доступных мне книг на эти темы говорит: «О том, как и когда евреи появились в Польше, не существует единого мнения — это событие окутано легендами, мифами и вымыслами» [9, с. 16].

Дж. Д. Клиер входит в число наиболее надежных еврейских историков. Ему меньше, чем остальным, свойственна небрежность во всем том, что касается истории неевреев, он наименее идеологичен. И именно он отказывается дать появлению евреев в Королевстве Польском однозначное объяснение, а также предложить какие-то раз и навсегда определенные даты.

В чем же загадка?

Первая часть загадки в том, что переселяться-то на восток в общем и некому. Потому что во всех городах Германии, Англии, Франции, Швейцарии речь идет об очень маленьких еврейских общинах. И дело не в погромах и не в том, что во время пандемии чумы в XIV веке умерло так много евреев. Их никогда не было много к северу от Пиренейских гор и от побережья Средиземного моря.

К моменту падения Римской империи евреев было много в средиземноморских областях: странах Италии, Испании, Северной Африке, на Переднем Востоке; там и климат привычнее, и с нееврейским населением установились пусть и не всегда мирные, но давние и сравнительно стабильные отношения.

В Галлии евреев было много на юге, там, где климат средиземноморский. Эту южную часть Галлии называли Нарбоннской — по ее главному городу, Нарбонну. Река Луара делит Галлию почти ровно на две половины; к северу от Луары евреев было гораздо меньше, чем к югу.

В Германии евреи долго не двигались дальше Рейнской области — старых имперских земель. Число евреев там, в Кельне и Майнце, никогда не было велико.

Для раннего Средневековья трудно назвать конкретные цифры, но известно, что, когда короли вестготов велели евреям креститься или уходить, крестившихся было 90 тысяч. А не крестившихся и отданных в рабство христианам или изгнанных было намного больше.

Сколько было евреев в Испании XIV века, трудно сказать; называют разные цифры: от 600 тысяч до полутора или даже двух миллионов. В одной Кастилии насчитывалось до 80 общин, объединявших до миллиона евреев. Если вспомнить, что в Испании жило всего 8 или 10 миллионов человек — христиан, мусульман и евреев, — то в любом случае процент очень высокий. Евреев в Испании было так же много, как веком позже будет в Польше.

В 1391 году в Испании начались спровоцированные монахами-изуверами нападения на евреев и гражданские беспорядки. Организовывал их некий монах Фернандо Мартинес; если власти даже останавливали и наказывали погромщиков, то самого Мартинеса почему-то не трогали. Он, правда, собственноручно не убивал и не пытал, но идейную базу подводил именно он: надо немедленно окрестить всех евреев, чтобы враги Христа исчезли из Испании, не оскверняли ее землю. Где был этот поп во время сражений, где евреи проливали кровь вместе с христианами, — у меня нет никаких сведений.

Началось в Севилье, где уличные бои с перерывами продолжались три месяца. Прокатилось по всей Кастилии, перекинулось на Арагон. Изуверы, возглавлявшие обезумевшую толпу разнесли если не все общины Испании, то, по крайней мере, крупные общины — в Кордове, Толедо, Валенсии. Погромщики врывались в «юдерию» с воплями: «Вот идет Мартинес, он вас сейчас всех перекрестит!». В Барселоне евреи заперлись в крепости, заручившись поддержкой властей. Власти не выдали, но солдаты гарнизона убежали и сами участвовали в осаде крепости. Крепость подожгли, евреев убили или крестили: кроме тех, кто покончил с собой (большинство) или сумел убежать (единицы).

Вот тут появляется статистика! Известно, хотя и примерно, число убитых и крестившихся. Убито было «всего» около десяти тысяч, крестилось примерно полмиллиона человек. Сколько бежало в Марокко и в Португалию, трудно сказать наверняка. По крайней мере, счет шел на сотни тысяч. Известно, что в Португалии не менее 20 тысяч крещеных евреев вернулось к вере отцов. Им грозила за это кара, но верховный раввин и лейб-медик короля Португалии, Моисей Наварро, представил королю подлинные грамоты Папы Римского, запрещавшие крестить евреев насильно. Король разрешил евреям вернуться в иудаизм и запретил их за это преследовать.

По-видимому, евреев и после 1391 года оставалось в Испании очень много. Известно, что монахи много раз врывались в синагоги, требуя немедленно креститься. Часто синагогу тут же переделывали в храм, а евреев крестили целой общиной.

Организовывал эти безобразия епископ Бургосский Павел, воспитатель кастильского королевича и личный друг Папы Римского. В прошлой жизни это был талмудист Соломон Галеви… Таких крещеных евреев, которые часто и не изменяли принципиально круга общения и образа жизни, евреи называли «анусим» — то есть «невольники»., а испанцы — «марранами», то есть «отверженными». Каждый народ высказался в своем духе, право же, и разница — в пользу евреев.

Общее число марранов и «людей смешанной крови» в Испании определяется примерно — от шестисот тысяч до полутора миллионов (из 8 или от силы 10 миллионов всего населения). Это была своеобразная группа населения — не евреи и не испанцы. Многие из марранов действительно слились с испанцами, но большинство старалось тайно придерживаться иудаизма. Они селились отдельно, старались поддерживать знакомства в основном среди «своих»… Известен даже особый марранский погром, когда в 1473 году чернь три дня бесновалась в Кордове, в квартале марранов. Тогда прошел слух, что во время крестного хода некая девица-марранка вылила из окна ночной горшок — прямо на статую Божьей Матери. Правда или нет — теперь уже не установить, но погром был, убили больше тысячи людей, в том числе и грудных младенцев, — основных, надо полагать, врагов Божьей Матери. Был ли смысл убивать столько людей из-за одной дуры (которую опять же не убивать, а выпороть бы, и только), — это тоже вопрос, который поздно задавать.

Судя по всему, марранов в Испании было больше, чем евреев, потому что число изгнанных в 1492 году называют порядка трехсот тысяч. Уже из единой Испании: брак Фердинанда Кастильского и Изабеллы Арагонской объединял два крупнейших королевства, создавал одну большую страну. В 1492 году христианнейшие венценосцы Фердинанд и Изабелла решили, что больше иноверцы не должны осквернять собой Испанию. Принять это решение очень помогала мрачно знаменитая личность: создатель испанской инквизиции, духовник королей, монах Томас Торквемада. Сохранилась легенда, что евреи предлагали Фердинанду и Изабелле такие деньги за право остаться, что король и королева заколебались. К несчастью, Томас Торквемада подслушивал и в решающий момент ворвался в комнату, устыдил: как могут они получать мзду от врагов Христа! Хотя верно ведь: изгнав евреев, Фердинанд и Изабелла присваивали их имущество. Зачем брать часть, если можно «ариизировать» все?

Перед тем, как уйти навсегда с родины, евреи три дня мучительно прощались с родными могилами, рыдали на своих кладбищах. Как всегда, как во время любого очередного изгнания, они не хотели уходить.

«И шли, обессиленные, пешком триста тысяч, в числе их был и я, весь народ — отроки и старцы, женщины и дети; в один день, из всех областей королевства… Куда погнал их ветер изгнания… и вот — беда, тьма и мрак… и постигли их многие бедствия: грабежи и несчастья, голод и мор… продавали их в рабство в разных странах, мужчин и женщин, а многие утонули в море… Канули, как свинец. На других обрушились огонь и вода, ибо корабли горели… И история их ужаснула все царства земли… и остались (в живых) лишь немногие из всего их множества» [35, с. 169].

Так описывал этот чудовищный «поход» дон Ицхак Абраванель, один из выдающихся руководителей испанского еврейства. Но, к счастью, Ицхак Абраванель все же преувеличил масштаб массовой гибели. Эти люди в своем большинстве все-таки не погибли, и мы очень хорошо знаем, где они оказались: Турция приняла порядка 100 000 изгнанников, еще столько же осело в Северной Африке.

Акт мрачной справедливости: эти евреи охотно шли в пираты, грабящие побережья Франции и Испании. Они оказались неплохими мореходами и воинами, да к тому же хорошо знали психологию и особенности поведения христиан. В беспощадную войну мусульман с христианами внесли они элемент и вовсе уж иррациональной ненависти и злобы. На острове Джерба еще в начале XIX века возвышалась пирамида из черепов христиан, пока ее не убрали в 1830 году по требованию французского консула.

В Италии евреев было уже несравненно меньше, чем в Испании: по разным оценкам, в XIV–XV веках — от 30 до 80 тысяч. К счастью, их никто и никуда не выгонял, и к ним даже добавились испанские изгнанники.

Число выгнанных из Англии называют разное, но все оценки колеблются между 12 и 16 тысячами человек. Это много с точки зрения организации такого шествия, — тем более, что шли ведь не молодые вооруженные мужчины и даже не бездетная молодежь, переселяясь на новые земли. Шел народ, и в это число — 12 или 16 тысяч человек — входили и грудные младенцы, и глубокие старики, и женщины на последних стадиях беременности, и кормящие матери. Но это очень мало в сравнении даже с итальянской колонией, не говоря уже об испанских евреях и о евреях мусульманского мира.

Из Франции выгнали чуть больше евреев — цифры колеблются от 80 до 100 тысяч человек. Впрочем, куда направились евреи из Франции, тоже известно — они ушли или в Италию, или в южные княжества — Лангедок и Бургундию, которые были вассальными княжествами Франции, но на которые указы об изгнании евреев не распространялись. Лишь очень немногие из французских евреев направили свои стопы в далекую, слишком холодную для них Германию.

Что характерно, прибытие этих евреев в Германию вовсе не прошло бесследным, и уж что-то, а городские архивы в этой стране всегда содержались в порядке (что очень облегчает жизнь историкам). Нам очень хорошо известно, какие именно евреи, в каком числе прибывали в какие немецкие города, сколько их там было и куда они перемещались. Известно, что общину во Франкфурте-на-Майне основал равви Элиазар бен Натан, который пришел в этот город с семьей из Майнца в 1150 году, и такая же точность царит во всех остальных случаях.

Иногда евреев считали не по головам, а семьями: в летописях отмечалось, сколько семей прибыло в такой-то город или переехало из Майнца во Франкфурт или из Цвикау в Берлин. В этом нет ни малейшего пренебрежения к евреям — точно таким же образом очень часто оценивалась и численность христиан. И для летописцев, и для королевских чиновников были важны взрослые мужчины, главы семей — те, кто будет платить налоги, работать, нести ответственность за поддержание порядка. Женщины и дети их просто не интересовали, и летописцы их как бы не замечали.

Так вот: цифры совершенно ничтожные. Евреев в Германии было очень мало и до Крестовых походов, и черной смерти. Ведь Германия для евреев еще в большей степени, чем Британия, была лишь крайней северной периферией их местообитания: холодной и дикой страной, где они селились не от хорошей жизни. Еще раз подчеркну: чем дальше от побережья Средиземного моря, тем меньше евреев. Характерно, что большинство беглецов из Франции осело даже не в прирейнских областях, а в Эльзасе и Лотарингии, то есть на территории, спорной между Германией и Францией.

В этом малолюдстве огромную разрядку произвели погромы XI–XIII веков, а во время пандемии чумы евреи не только умирали, как и все остальные, но их еще и истребляли христиане. Конечно, изгоняемые из Франции и Англии как-то увеличили общее число немецких евреев, но на сколько? Самое большее, на 20–30 тысяч человек, и цифра эта взята с потолка. Очень приблизительная цифра.

Во Франкфурте, признанной столице немецких евреев, в 1241 году их было всего 1811. В 1499 году даже меньше — всего 1543. Подчеркну лишь, что эти цифры включают всех евреев, в том числе новорожденных младенцев. Впрочем, и в более поздние времена евреев во Франкфурте было немного. В 1709 году — всего 3019 человек при общей численности городского населения в 17–18 тысяч. В 1811 году — порядка 2–3 тысяч при общей численности горожан в 40 500 человек [135, с. 48].

Приходится признать, что в XIV–XV веках в Германии жило очень мало евреев.

В Новое время евреям разрешено вернуться в Англию и Нидерланды, и этот процесс тоже хорошо документирован.

В Нидерландах после освобождения из-под испанского владычества в 1593 году протестанты установили широкую веротерпимость. Фактически все началось с того, что марранам дали полную возможность вернуться к вере отцов, а чаще — даже к вере дедов и прадедов. Возникли общины… прошел год, второй… а никто не преследует! Слух об этом проник и в саму Испанию… Естественно, оттуда побежал за марраном марран, и вскоре «на улицах еврейского квартала в Амстердаме XVII века можно было встретить человека, бывшего католическим исповедником при испанском королевском дворе, а теперь ставшего еврейским ученым или купцом, или бывшего испанского министра или военачальника, ставшего главой еврейской общины и участником судоходной компании, посылающей свои корабли в Новый Свет» [19, с. 386].

Из Германии в Нидерланды тоже есть переселенцы — их несколько сотен человек; есть и выходцы из Польши и Руси. Но в основном еврейская община Нидерландов состоит из сефардов.

В Англии еще в 1649 году группа революционных офицеров приняла решение о широкой веротерпимости, «не исключая турок, и папистов, и евреев». 12 ноября 1655 года Оливер Кромвель ставит перед Национальной ассамблеей вопрос о допущении евреев в Англию, причем без всяких ограничений в правах. Кто бешено сопротивляется — так это английское купечество, но дело явно идет к положительному решению.

Как часто бывает, вмешалась совершенная случайность: между Англией и Испанией начались очередные военные действия. Британское правительство арестовало испанских купцов и их товары, а «испанцы» возьми и заяви, что они вовсе не католики, а насильно крещеные иудеи, и вовсе они не враги, а как раз самые что ни на есть друзья Англии… Между прочим, указ Эдуарда I об изгнании евреев и запрещении им жить в Англии так и не был отменен, и не отменен до сих пор. Но фактическое право жить в Британии евреи получают, когда правительство охотно предоставляет «испанским купцам» политическое убежище; и после войны в Англию течет неиссякающий ручеек марранов-сефардов. В Англии они переходят обратно в еврейство и вольно поселяются в стране. Их десятки тысяч. К ним добавляются и немецкие евреи, главным образом из Ганновера: несколько сотен человек.

Во Франции с 1648 года, после присоединения к ней Эльзаса по Вестфальскому миру по завершении Тридцатилетней войны, оказываются местные, германские евреи. Их порядка 20 или 30 тысяч человек, а очень скоро после этого правительство, опять же не отменяя средневекового указа, допускает въезд в страну итальянских и испанских евреев. К 1700 году их въезжает столько же, сколько было «трофейных» евреев из Эльзаса, полученных счастливой Францией в 1648 году. Есть серьезные причины полагать, что это потомки беглецов из Франции XIV века.

Мораль сей басни проста: евреев в средиземноморских странах много; в Германии евреев очень мало. Переселяясь в одну и ту же страну, германские евреи буквально тонут в массе сефардов.

Немецкие ученые, впрочем, нисколько не сомневаются в том, что именно с территории Германии шло еврейское заселение Польши. Но вот какая интересная деталь: все авторы, которых мне доводилось читать, очень уверенно сообщают: «В Польшу и Голландию евреи расселяются в XVI–XVIII веках» [135, с. 8]. Но переселение в Голландию документировано с немецкой скрупулезностью, указан чуть ли не каждый переселенец, а при необходимости можно поднять архивы и установить даже имена многих переселенцев. А вот переселение в Польшу не документировано никак. Нет никаких конкретных сведений — какие семьи, какие евреи и когда переехали в тот или иной польский город.

Может быть, дело тут в напряженных отношениях между Германией и Польшей? Но Германия как единое государство возникла только в XIX веке. До этого каждое княжество проводило собственную политику, и эта политика далеко не всегда была враждебной Королевству Польскому. Кроме того, многие города имели права самоуправления (знаменитое Магдебургское право), и эти города вели собственные архивы. Никогда бы ратуша таких городов не допустила, чтобы городские граждане или даже жители, не имевшие прав граждан, исчезли бы из города и их отъезд не был бы учтен. Да и не было никаких причин не отметить, что, скажем, «двадцать семей евреев в 1240 году переехали из Магдебурга в Краков». Тем не менее, таких документов нет, и приходится сделать вывод, что на протяжении нескольких веков действовал какой-то непостижимый «фактор X», который препятствовал учитывать эмиграцию евреев из всех княжеств и городов Германии в Польшу. Я не имею никакого представления, что это за таинственный «фактор X», который действовал несколько веков во всех германских городах и государствах, при всяком политическом строе и независимо от поворотов международной политики.

Характерна карта расселения евреев по Германии из Еврейского музея во Франкфурте. На ней с немецкой аккуратностью показано: кто, когда и откуда переезжал. Маленькие аккуратные стрелки показывают движение людей между маленькими красными точками — пунктами расселения. Но в сторону Польши ведет огромная красная стрела, и упирается она в огромное красное пятно во всю территорию Польши. Никакой конкретики. Ни одного определенного факта.

И приходится сделать вывод: или эмиграции евреев из Германии в Польшу не было вообще (что совершенно невероятно), или все же пресловутый «фактор X» существует.

И самое главное — численность евреев в самой коренной Польше, без Руси, уже к 1400 году составила, по крайней мере, 100 тысяч человек. К началу XVI века их сотни тысяч, то есть численность польско-литовско-русских евреев приближается к числу испанских сефардов и превышает численность итальянских евреев. Как могли крохотные германские общины вызвать к жизни это огромное сообщество? Численность польских евреев (переселенцев) значительно больше, чем в стране, из которой идет расселение! В полном соответствии с поговоркой про курочку, которая бычка родила.

В общем, глубоко прав Джон Дойл Клиер — слишком уж тут много легенд, мифов и вымыслов.

Вообще-то Ашкеназ — это Германия на иврите. Ашкенази — это немецкие евреи. Если считать таковыми всех евреев, когда-либо живших в Германии, то прав будет один из авторов «Лехаима»: «История ашкенази… никак не меньше полутора тысячелетий» [136, с. 40].

Правда, В. Фоменко явно имеет в виду вовсе не всех немецких евреев, а евреев, говорящих на идиш, и это ставит его слова под очень большое сомнение. Ведь вполне определенно, что Элиазар бен Натан, пришедший во Франкфурт из Майнца, говорил не на идиш (тогда и немецкого-то языка еще не существовало), а объяснялся на латыни и на иврите.

Но в том-то и дело, что вполне авторитетная книга по истории евреев понимает слово «ашкенази» еще шире! В главе «Общинное самоуправление и духовное творчество ашкеназских евреев в X–XV веках» пишется буквально следующее: «Когда в 1211 г. Палестина вновь попала под власть мусульман, туда переселилось около 300 раввинов из Франции и Англии во главе с одним из виднейших тосафистов Шимшоном из Санса. Уже до того в Акко находилось много законоучителей, выходцев из Франции… Тяга ашкеназских евреев к Палестине никогда не прекращалась» [9, с. 333].

И далее: «Еще в период Крестовых походов ашкеназские евреи устремились на восток — а затем и в славянские страны» [9, с. 341].

То есть для авторов книги «ашкеназские евреи» — это вообще все европейские евреи. В смысле — евреи, жившие в христианской Европе, в том числе и Западной Европе. Евреи Франции — это однозначно ашкенази!

Так думают не только они одни. В учебнике, который я уже много раз цитировал, на стр. 156 помещена странная карта. В ней четко показано стрелками разной конфигурации: из Испании приезжают сефарды — в Северную Африку, Францию и Англию. В Африке они и остаются сефардами, а вот из Франции и Англии в Германию тянутся уже ашкенази… [16, с. 156].

То есть авторы учебника всерьез исходят из того, что сефарды, переселяясь в XI–XII веках в Англию, каким-то таинственным образом становятся ашкенази и в 1290 году покидают эту страну уже в новом качестве. Для любого историка или этнографа это как-то не очень достоверно.

Если использовать самый надежный признак народа — язык, то получается, что по крайней мере до XVII века существуют сефарды — тот еврейский народ, который сложился в Испании в VII–VIII веках. Они заселяют христианские страны Европы и довольно сильно меняются в них. Связь с Испанией и Португалией даже в XVII веке у евреев Нидерландов очень сильная, но в Нидерландах как раз сказывается очень важное обстоятельство… В эту страну с разных сторон въезжают евреи из Испании и других стран Средиземноморья, евреи из Германии и евреи «с востока». После погрома, учиненного на Украине, многие евреи устремляются на запад, в Голландию, и вот что из этого получается:

«Где только было возможно, сефарды сохраняли своеобразие своих обычаев и жизненного уклада. Они хранили преданность своим традициям испанских общин и гордились достоинствами своих прежних центров. В некоторых местах особые сефардские общины просуществовали в течение долгого времени наряду с местными общинами, находившимися в этих странах на протяжении многих столетий до изгнания евреев из Испании. Это привело к принципиальным изменениям в жизни еврейских общин. До сих пор община, как, например, вормсская, краковская или сарагосская, объединяла всех евреев данного города. После изгнания сосуществование нескольких общин в одном городе стало обычным явлением. Отдельная синагога, особые молитвенные обряды, общее происхождение членов той или иной общины имели большее значение, чем сожительство в данном месте. Это привело, с одной стороны, к обогащению еврейской культуры на Ближнем Востоке и, в Италии, а с другой — к некоторой напряженности между различными группами еврейского населения. Трения продолжались довольно долго: пока сефардская община достигала преобладания и объединяла вокруг себя все местное население, или пока сефарды не растворялись в местной общине, или пока все общество не примирялось с фактом сосуществования различных синагог, общин и обрядов в одном и том же городе.

После гонений 1648 года беженцы из Польши и Литвы содействовали усилению этого процесса. Многочисленные еврейские пленники оказались в Турции и были выкуплены. Часть их обосновалась там на постоянное жительство, а часть направилась в Западную Европу. Новоприбывшие ашкеназские евреи настаивали теперь, как в свое время сефарды, на своем праве основывать собственные синагоги, вводить свои молитвенные обряды и назначать своих раввинов» [9, с. 389–390].

Так что получается: сефарды вовсе не тождественны ашкенази. Более того — они не тождественны и евреям Германии! Евреи, поселившиеся в Германии с давних времен или бежавшие туда из Англии и Франции, превратились если и не в другой народ, то в другую этнографическую группу. С XI–XII веков оторвались они от других сефардов, с XIII–XIV веков жили в Германии. Они говорили на немецком языке и вели себя, одевались и даже молились не так, как сефарды.

А ашкенази — это самоназвание польско-литовских евреев, которым немецкие евреи никогда не пользовались. Ашкенази говорили на идиш, а не на немецком — это хотя и родственные, но совершенно разные языки. И они не только говорили, но и вели себя, одевались и молились не так, как германские евреи и сефарды.

Современные еврейские ученые даже не отрицают существования разных еврейских этносов — они попросту их не замечают, что называется, не вдаваясь в полемику. Для них евреи — это единый народ, а не суперэтнос. Еврейским ученым удобно использовать слово «ашкенази» для обозначения всех евреев, которые жили в христианских странах Европы.

Но такое употребление термина вносит невероятную путаницу: исчезают очень серьезные различия между разными еврейскими народами. Ашкенази — это немецкие евреи? Все европейские евреи? Но итальянские совсем другие… Значит, ашкенази — это все европейские, кроме итальянских? Или ашкенази — это все европейские евреи, немецкие евреи и польско-литовские евреи? Все это одна группа? Никак нет! Четко выделяется несколько очень разных групп.

Ведь и сефарды не тождественны другим этническим группам евреев. И ашкенази — совсем не все европейские евреи.

В самом общем виде можно построить примерно такую схему: античные евреи, подданные Римской империи, расселяются в Галлии и в Британии еще во II–III веках по Р. Х. Новая волна расселения была волной сефардов — выходцев из мусульманских стран, говоривших на языке спаньоль (то есть прямыми потомками античных евреев).

Эта волна только в Италии натолкнулась на многочисленное еврейское население, которое то ли уже имело собственный язык ладино, то ли это спаньоль так изменился в Италии под влиянием и в среде местных евреев.

Во всех других странах христианской Европы сефарды, не порывая со своей исторической родиной, начали утрачивать свою идентичность сефардам и ладино Средиземноморья. Они давно осваивали Германию, а после изгнания их из Франции и Англии эта страна окончательно стала своего рода вместилищем для всех евреев христианской Европы. В Германии евреи говорили на немецком языке, продолжая использовать иврит как культовый, священный язык.

В Новое время началось «возвращение на Запад», в Англию и в Нидерланды. И вот тут-то оказывается, что единства между евреями нет. В Нидерландах сталкиваются по крайней мере три разные группы, а скорее всего — и три разных еврейских народа.

Все это, конечно, только грубая схема, но как бы ее ни уточнять, ни совершенствовать, — все это история потомков тех, кто пришел с берегов Средиземного моря, через Италию или Испанию. Нам ничего не известно об еврейских переселенцах в Европу из Византийской империи или из Персии.

И точно так же мы вынуждены сказать: евреи из Германии никак не могли создать еврейскую общину в Польше. Там явно жили какие-то совсем другие евреи. Тем более, что в Польше, задолго до Крестовых походов, уже было еврейское население…

Есть старое предание, что около 842 года умер польский князь Попель. На вече в Крушевице поляки долго спорили, кого избрать новым князем, и договорились решить дело своего рода божьим судом: пусть князем будет тот, кто первым придет в город наутро. Этим первым совершенно случайно оказался старый еврей Абрам Порохувник. Он, однако, не согласился стать князем и отдал свой жребий деревенскому колеснику Пясту: мол, Пяст тоже умный человек, и он достойнее. Такой поступок не противоречил морали язычников и был им вполне понятен. Иудаист Порохувник действовал в полном соответствии с законами и моралью языческого общества, это имеет смысл отметить.

Я хочу обратить внимание читателя на еще одно очень важное обстоятельство: этот Абрам — еврей со славянской кличкой или даже с родовым именем Порохувник, — то есть Пороховник. По-видимому, он, если и пришелец, то давний, привычный, с устоявшейся и явно хорошей репутацией. А может быть, и потомок переселенцев в нескольких поколениях.

Судя по отношению поляков, он вовсе не нахальный пришелец. Стало быть, и лично Порохувник, и, скорее всего, евреи вообще принадлежат к числу знакомых и не вызывающих раздражения. То есть и евреи, и поляки ведут себя так, как ведут себя представители двух коренных племен, давно изучившие друг друга.

Есть и еще одна легенда, что будто бы в конце IX века, около 894 года, явились из Германии евреи к польскому князю Лешеку и просили допустить их в Польшу. Лешек расспросил их об иудейской религии и дал свое согласие. Тогда, мол, многие евреи и переселились в Польшу.

Пересказывая эти откровенно легендарные истории, С. М. Дубнов внезапно переходит к тону, каким впору повествовать о реальных исторических событиях, которые хорошо документированы: «Движение евреев в Польшу усилилось с конца X века, когда польский народ принял христианство и тем связал себя с западной католической церковью и западными народами, среди которых евреи жили в значительном числе» [25, с. 380].

В этих уверенных словах все вызывает удивление, особенно же два положения: во-первых, никаких оснований утверждать что-то подобное нет. О переселении евреев в Польшу в X или XI веках сведений не больше, чем о биографии и деяниях Абрама Порохувника.

Есть легенда, подтверждающая еще более древнее появление евреев в Восточной Европе. Связана она со строительством Праги [137].

Разумеется, нет ничего странного в том, что уже в раннее Средневековье евреи могут оказаться в Восточной Европе. Там ли еще они оказывались! А тут все же не Китай; все же земля, населенная какими-никакими, а европеоидами.

То, что в Польше было это древнее еврейское население, даже не противоречит более поздним волкам расселения из Германии. Ну, было какое-то очень древнее расселение, скорее всего из Византии. Жили среди полудиких славянских племен, несли им свет цивилизации, насколько было в их силах и насколько местные воспринимали. А потом начались Крестовые походы, и евреи побежали в Польшу. Волна изгнаний из Англии и Франции XII и XIV веков — и новая волна переселений в Польшу.

Все очень логично, но только вот принять эту схему никак не могу — мешают, по крайней мере, четыре важнейших обстоятельства:

1. Судя по всем древним легендам, к евреям в Восточной Европе относились как-то странно… Не как к нежелательным пришельцам, а скорее как к еще одному местному, коренному народу. Может, конечно, это связано с тем, что славяне пока еще — язычники? Что их еще не просветили, кто распял Христа и выпил всю кровь у христианских младенцев? Может быть, но, во всяком случае, есть в этих легендах некая странность.

2. И в гораздо более позднее время, на протяжении всей своей документированной истории (то есть с XII–XIV веков), евреи Восточной Европы ведут себя иначе, чем западные. Они живут в сельской местности и заняты своего рода городскими занятиями в сельской местности: ремеслами, торговлей, а особенно торгово-посреднической деятельностью. То есть, попросту говоря, становятся своего рода прослойкой между крестьянством и оптовыми купцами и промышленниками города.

3. У евреев Восточной Европы есть свой особый язык, происхождение которого тоже очень загадочно. Нигде на Западе не говорили на идиш.

4. Евреи Западной Европы гораздо малочисленнее восточных. Трудно представить себе демографический взрыв, который за считанные десятилетия превратил бы переселенцев из Германии, эти тысячи семей, в огромный народ, в десятки и сотни тысяч евреев Речи Посполитой.

Впрочем пора рассмотреть странности, которых мы пока не касались: язык идиш и поведение восточных евреев.

Язык, на котором говорили польские евреи, очень близок к немецкому. Как спаньоль произошел от испанского, а ладино — от латыни или итальянского, так идиш произошел от немецкого. Авторитетный справочник полагает, что идиш «начал складываться в XII–XIII вв. в Германии, где имелись большие поселения евреев, пользовавшихся в обиходе немецкой речью с употреблением древнееврейских слов и оборотов для обозначения религиозных, культовых, судебных, моральных и др. понятий.

С переселением массы евреев в Польшу и другие славянские страны (XV–XVI вв.), в идиш стали проникать славянские слова и морфемы.

Разговорный идиш распадается на три диалекта: польский, украинский и литовско-белорусский (эти названия условны, так как не совпадают с границами данных территорий)» [138, с. 42–43].

Наверное, неплохо было бы изучить самые ранние тексты на идиш, написанные еще в Германии, до начала славянского влияния: сразу многое стало бы ясно. Но таких текстов не существует, вот в чем дело. Удивительно, что никто не видел текстов, написанных на идиш в Германии, и без поздних славянских примесей. Так сказать, ранних вариантов, родившихся в Германии в XII–XIII веках, когда он «начал складываться», или хотя бы в XIV в.

Все тексты на идиш известны только с территории Польши, все они гораздо более поздние, не раньше XVI века. Все известные ранние тексты уже отражают заимствования из славянских языков, в первую очередь из польского. И таким образом происхождение идиш никак не указывает на миграцию евреев из Германии.

Причем распространен идиш по всей Речи Посполитой — и в коренной Польше, и в Западной Руси, но возникнуть он мог только в Польше, и только в очень ограниченный период — с XIV по начало XVI века. Дело в том, что польские города, включая Краков, формировались как немецкие, о чем, впрочем, уже говорилось. Только в этот период горожане в Польше говорили на немецком языке или на смеси немецкого с польским; позже город ассимилировался, стал почти полностью польским, кроме еврейских кварталов, разумеется. Причем города севера нынешней Польши, Поморья говорили только по-немецки — это была территория Ливонского ордена. Смешения немецкого с польским там не происходило, ассимиляция немцев поляками не шла. Поляки могли сколько угодно называть Данциг Гданьском, но он оставался чисто немецким городом по языку, стилю управления, населению, связям, политической ориентации.

В Западной Руси город говорил по-польски и на идиш. Немецкий квартал был только в Вильно, и не он определял лицо города. А на каком языке говорили евреи Западной Руси до образования идиш, неизвестно.

Идиш вполне определенно появился на юге Польши и оттуда распространился на Западную Русь. Говорит ли это о перемещении евреев из Польши на Западную Русь? Или заимствовался язык, а население оставалось неподвижно?

Очень загадочный язык.

Различия между западными и восточными евреями есть даже во внешности. Нет-нет, не будем опять трясти нечистые косточки Геббельса! Но в Западной и Центральной Европе евреи гораздо меньше отличаются от местного населения, чем в Восточной. Это уже характерная черта, наводящая на размышления.

Еще больше различий в хозяйстве.

«В XV веке в Южной Германии, в Моравии, Богемии евреи стали заниматься виноторговлей в сельских областях. То есть часть из них стала расселяться по небольшим городкам и селам. Там они занимались посредничеством, в оптовой торговле… Евреи скупали лен, шерсть и другое сырье и перепродавали их городским оптовикам.

Так начался новый этап экономической деятельности евреев в Германии, формы которой стали впоследствии наиболее характерны для экономики Польши и Литвы, куда с XV века устремились немецкие евреи» [4, с. 292].

То есть лишь небольшая часть западных евреев вела тот же тип хозяйства, который вели восточные евреи на протяжении всей своей истории.

Наконец, как уже говорилось, есть серьезные отличия и в местных версиях иудаизма, и в обычаях.

Это различия на этническом уровне!

Итак, приходится признать, что польско-литовские евреи составляют какую-то особую группу, отдельную от прочих общность. Эта общность никак не могла возникнуть вследствие переселения из Западной Европы или Германии.

Может быть, в формировании польских евреев приняли участие евреи Юго-Западной Руси? Ведь на юго-западе Руси евреи жили задолго до того, как о них стали упоминать поляки.

Еще в 137 году появилась еврейская колония на Таманском полуострове, — император Адриан сослал туда еврейских пленников после восстания Бар-Кохбы. «Евреи держались и под готами, и под гуннами», — с удовлетворением констатирует Солженицын [10, с. 13]. То есть, видимо, имеется в виду, что евреи не растворились меж другими народами до 933 года, когда князь Игорь взял на время Керчь и вывел оттуда евреев в Киев.

В Киеве часть города называлась Козары, — наверное, там селились хазары, а ведь они приняли иудаизм. Игорь поселил пленных из Керчи 933 года в Козарах. Там же он поселил пленных из Крыма в 965 году. В 969 — хазар из Семендера. В 989 — евреев из Корсуни — Херсонеса, в 1017 году — евреев из Тмутаракани. Возникала своего рода сборная солянка из византийских евреев и хазар, и в эту гремучую смесь добавлялись еще и западные евреи — в силу того, что город стоял на караванных путях. Возможно, сюда добрались и беженцы от первого Крестового похода 1095 года [139, с. 516].

Впрочем, такой авторитетный ученый, как Авраам Гаркави, думал, что еврейская община в Юго-Западной Руси «была образована евреями, переселившимися с берегов Черного моря и с Кавказа, где жили их предки после ассирийского и вавилонского пленений» [140, с. 40].

Гаркави считает, что эти восточные евреи, вообще не испытавшие влияния античной культуры, проникли на Русь до падения Тмутаракани от половцев (1097 год) и что по крайней мере с IX века говорили на славянском языке. Мол, только когда они бежали в XVII веке от погромов Хмельницкого в Польшу, тогда заговорили на идиш. Многое в схеме А. Гаркави совершенно неприемлемо — например, тексты на идиш известны с XVI века, до Хмельницкого. Но, в конце концов, почему бы среди евреев Киева не могло быть не только «трофейных», захваченных на берегах Черного моря, но и добровольных переселенцев — и с Востока, и из Византии?

Может быть, и правда «в Киевскую Русь шли еврейские переселенцы из Византии и ближних азиатских земель, а в соседнюю Польшу шли эмигранты из Западной Европы» [25, с. 380]. Ведь в Вавилонии и Персии с древнейших времен жили «бесчисленные десятки тысяч, и невозможно установить их число», по словам Иосифа Флавия. Эти десятки тысяч в VIII–X веках переселялись на Северный Кавказ, в Дагестан и вполне могли перемещаться на Русь. Ничем не хуже античных евреев.

Во всяком случае, Киев IX–XIII веков — город многонациональный. Благодаря пути «из варягов в греки» и караванным дорогам он больше похож на города Италии, чем Британии или Германии. И в этом городе «в первой половине XI века еврейский и хазарский элемент… играл значительную роль» [141, с. 340].

В конце X века, когда Владимир выбирал веру, недостатка в евреях не было. Владимир, «выслушав иудеев, спросил: где их отечество?» — «В Иерусалиме, — ответствовали проповедники. — Но Бог во гневе своем расточил нас по землям чужим». — «И вы, наказываемые Богом, дерзаете учить других?» — спросил Владимир. — «Мы не хотим, подобно вам, лишиться своего отечества» [142, с. 181].

Эту историю старательно передают друг другу — от Татищева к Карамзину, от Карамзина к Соловьеву, а от того к современным историкам, воспроизводят в учебниках и находят в ней что-то невероятно назидательное. Отмечу в ней только одно: не надо было затевать дорогостоящее и опасное путешествие, чтобы поспорить с иудеем. Вон он, живет в Козарах.

По мнению Ю. Бруцкуса, во время массового насильственного крещения в Киеве в 988 году тогда же крестилась часть «козарских евреев» из Киева. Очень может быть, что из них, из «козарских евреев», происходит и Лука Жидята — новгородский епископ и духовный писатель.

Вообще русских христиан этого времени евреи интересовали очень живо, и не только как соседи или партнеры по караванной торговле, но и как оппоненты, и как носители какой-то иной, не христианской духовности. Может быть, дело в том, что русские — очень уж недавние христиане? Или активные местные иудеи сами навязывали полемику, заставляли думать о предметах, которые в более спокойных условиях не вызвали бы особенного интереса? По крайней мере, в первом религиозном сочинении на Руси, «Слове о законе и благодати», «полемика… так свежа и жива, как она представляется в писаниях апостольских» [141, с. 280]. А это — середина XI века.

В это же время знаменитый монах Феодосий Печерский специально ходил к евреям, спорил с ними о вере и притом ругал их и обзывал беззаконниками и отступниками. Может, монах просто срывался на крик, не в силах переспорить иудеев? Действительно, все, как в Египте или в Сирии времен первых христиан, веке во II или в III.

Есть и другое предположение — что Феодосий попросту искал мученической смерти. Мол, киевский монах Евстафий, проданный в рабство в Крым, был распят своим хозяином-иудеем за отказ признать закон Моисея. В самой по себе истории многие исследователи сомневаются: в ней слишком много от византийских житий святых. Похоже, историю страдальца за веру придумали, чтобы и на Руси были такие святые. Но возможно, что на Древней Руси попросту придали форму византийского жития подлинной истории — такое ведь тоже вполне возможно. Весь антиеврейский пафос в житиях святых Древней Руси — явственно византийского происхождения. Кстати, в переложении церковного устава Ярослава Мудрого есть прямые заимствования из византийских кодексов — например, запреты на половые связи христиан с евреями.

Если так, то в жажде великомученичества Феодосию Печерскому вполне определенно не повезло: как отругивались иудеи и как они обзывали в ответ Феодосия, история умалчивает, но вот распять святого они вполне определенно не распяли. Жалеть ли об этом?

В самом же Киеве «в новых городских стенах (закончены в 1037) имелись Жидовские ворота, к которым примыкал еврейский квартал» [144, с. 253]. Князья использовали евреев примерно так же, как немецкие, — то есть покровительствовали в обмен на денежные дотации. Особенно старался в этом Святополк Изяславович, и хотя свою кличку Окаянный он заслужил явно по другому поводу, приходится отметить — и здесь Святополк как-то странно отметился.

«Некоторые ученые, модернизируя события, называют эти беспорядки „погромами“. В действительности же они были лишь косвенно направлены против евреев, причем протест вызывала только их экономическая деятельность, точнее, по всей вероятности, и то, что евреи выступали проводниками ненавистной соляной монополии, установленной Святополком» [145, с. 45].

В 1113 году, в междуцарствие, Владимир Мономах медлил занять киевский престол, и в эту пору безвременья киевляне поднялись на бунт. Побили они многих ненавистных за «неправды» бояр, а кроме того, «потом Жидов многих побили и домы их разграбили за то, что сии многие обиды и в торгах христианом вред чинили. Множество же их, собрався к их Синагоге, огородясь, оборонялись, елико могли, прося времени до прихода Владимирова». А когда Владимир Мономах подошел, «просили его всенародно о управе на Жидов, что отняли все промыслы христианом и при Святополке имели великую свободу и власть… Они же многих прельстили в их закон».

Владимир отвечал киевлянам так: «понеже их (Жидов. — А. Б.) всюду в разных княжениях вошло и поселилось много и мне не пристойно без совета князей, паче и противно правости… на убивство и грабление их позволить, где могут многие невинные погибнуть. Для того немедленно созову князей на совет» [144, с. 129].

Отмечу приоритет закона, действовавший в Древней Руси, и поведение князя, который не хочет поступать «противно правости», его страх перед гибелью невинных.

И еще отмечу, что и еврейский погром был вызван жадностью князей. Стремясь получить побольше денег, они покровительствовали евреям, а те преступали обычаи и законы не только из жадности, но и понимая — их пребывание в Киеве и благополучие прямо зависит от сумм, переданных Святополку.

На княжеском совете принято было решение ограничить размер процентов при займе, что и было внесено в соответствующие Уставы Русской Правды, в Правду Ярославичей. Карамзин почему-то пишет еще о том, что по решению совета Владимир «выслал всех жидов; что с того времени не было их в нашем отечестве» [145, с. 89]. Но, видимо, Николай Михайлович все же выдавал желаемое за действительное, потому что в летописях упоминается, что в 1124 году в большой пожар «погорели Жиды в Киеве».

Были евреи даже в Северо-Восточной Руси, тогда особенно плохо заселенной и диковатой. У владимиро-суздальского князя Андрея Боголюбского был, по крайней мере, один приближенный еврей, Ефрем Моизич, то есть Моисеевич. По данным Соловьева, он был в числе тех, кто убил князя Андрея [146, с. 546]. Для любителей этой темы уточню: князь Андрей Боголюбский был убит мятежными боярами в ночь с 28 на 29 июня 1174 года, в своем любимом Боголюбове. В центре заговора стояли, как это ни огорчительно, не евреи, а дети, внуки, зятья боярина Кучки, владельца Москвы. Как радовался бы Иванов и другие расово ушибленные, если бы князя Андрея зарезали евреи! Но сделали это бояре, которые не любили и боялись Андрея, — он ведь правил без них, окружал себя «неказистыми» людьми, старался подавить всех, кто от него независим. Среди заговорщиков оказался и осетин Анбал, ключник князя (вот они, инородцы…). В эту проклятую ночь он украл из спальни князя его меч. Князь, никогда не расстававшийся с мечом, оказался совершенно безоружен.

Убийцы прошли во дворец ночью, вооруженные. Семеро профессиональных воинов с мечами и копьями ворвались в спальню, стали рубить князя мечами и саблями. Но князь сам напал на них! И так успешно напал, что даже убил одного из нападавших. Убийцы кинулись прочь, унося с собой лежащего на полу человека… Только на улице, при свете луны и звезд (ведь стояла ясная июньская ночь!), убийцы поняли, что ошиблись.

И раздались громкие стоны — голос князя Андрея звучал в ночи. Убийцы кинулись назад… в неверном свете факелов не оказалось князя в спальне, потому что за эти несколько минут князь встал, «побежал под сени, полез на ту и скончался», как пишет летописец.

Кровавый след и стоны помогли убийцам найти его, уже почти спасшегося. Известно имя того, кто отсек князю правую руку: Петр, зять боярина Кучки. И, сделав свое дело, убийцы беспрепятственно ушли.

Почему никто не помог князю?! Ну ладно, ключник Анбал его предал… А как же «молодшая дружина» — сотни профессиональных воинов, каждый из которых всем был обязан Андрею Боголюбскому?! Наверняка во дворце была охрана, и ответ может быть только один, довольно грустный: охрана тоже изменила князю. Пусть и не убивали благодетеля, но и не спасли, когда он со стонами, пятная собственный дворец кровью, пытался спрятаться под сени. А потом дали убийцам удалиться.

Бояре надеялись, что горожане поддержат их и преступление останется неотмщенным, но в своих расчетах сильно ошиблись. Города не поддержали их, всеобщего восстания не началось. Князь Андрей был «плохим» только для разоряемой им знати и вполне «хорошим» для народа. Население было лояльно к его династии, и на владимирский престол сел младший сын Юрия Долгорукова, родной брат Андрея — Всеволод, которого позже прозвали Всеволод Большое Гнездо за огромное число детей и внуков.

Православная церковь канонизировала князя Андрея, и его мощи в роскошной гробнице находились в Успенском соборе во Владимире. Уже в XX веке, по словам советского историка, «революционный народ не почитает мощей, и многие мощи, служившие раньше для обмана верующих, были публично вскрыты и ликвидированы. При этом нередко выяснялось, что в гробнице „святого“ лежали вовсе не человеческие кости, а кости животных» [146, с. 89].

Но только вот ведь беда! Исследование костей скелета, несколько столетий пролежавшего в Успенском соборе, полностью подтвердило — это скелет Андрея Боголюбского. Более того — изучение скелета позволило объяснить некоторые странности в описании летописца.

Например, у историков давно были сомнения — не преувеличил ли летописец героизма князя Андрея. Мог ли человек в 64 года, безоружный, оказать такое эффективное сопротивление нескольким опытным воинам и даже кого-то убить? Но в Успенском соборе лежал человек, чей «скелетный возраст был меньше паспортного», как высказались ученые на профессиональном жаргоне. Физиология и физическая мощь Андрея Боголюбского на момент смерти соответствовала не 64, а, скорее, 50–55 годам.

Левая рука скелета была перерублена в нескольких местах, а потом совсем отрублена. Летописец писал о правой руке — видимо, он пытался усилить впечатление от описаний зверского убийства, — отрублена-де «главная», правая рука, которой рубился князь. Но вот на рисунке в более поздней летописи показано как раз, как убийцы отсекают именно левую руку… И думаю, все с самого начала хорошо знали, что речь идет именно о левой руке, и понимали, почему — если у князя не было щита, он вполне мог обмотать чем-то левую руку и использовать ее в качестве щита. Так делали, если не было другого выхода, и иногда собственная рука служила надежной защитой, и воин, получив серьезные ранения, все-таки оставался в живых. А несколько слоев плотной ткани или кусок шкуры все-таки смягчали удары.

Видимо, убийцы и отрубили эту руку потому, что она и так держалась «на ниточке», а они страшно торопились.

Летописец называл Андрея Боголюбского «жестковыйным» — то есть не наклонявшим головы. Князь всегда держал голову немного откинутой, глядя на собеседников гордо, непреклонно. А у скелета в Успенском соборе оказались сросшимися несколько шейных позвонков! Человек, похороненный в Успенском соборе, при всем желании не мог бы держать голову и шею иначе! Так что летописец в своем определении — «жестковыйный» — назвал князя Андрея очень точно: и впрямь, шея у него была крайне «жесткая», в самом буквальном смысле. Летописец, конечно же, имел в виду совсем другое, да и все окружающие были уверены — осанка князя доказывает вовсе не костную болезнь, а его страшное высокомерие, заносчивость…

На скелете было множество следов «прижизненных ранений» — то есть поражений костей, заживших за годы жизни. А кроме них — множество ранений, которые никогда не зажили… Ранений, нанесенных темной ночью 29 июня 1174 года. Рубящие удары нанесены были по затылку, в плечевой сустав, плечо, предплечье, кисть руки, в бедро; колющие удары — в лоб, в бедро, в плечо — и все удары наносились сбоку и сзади.

Анатомы и антропологи считают, что уже первые ранения были смертельными. И что убийцы долго рубили человека, беспомощно лежавшего на правом боку.

Характер ранений ясно показывает: погиб этот человек не в бою, не в поединке… Он был подло убит, и убийцы, скорее всего, сами смертельно боялись его, истекающего кровью, беспомощно лежащего, — иначе зачем так долго рубили покойника? Так же вот и на Юлии Цезаре насчитали 27 смертельных ран: убийцы не могли остановиться.

Так что ученые вынуждены были разочаровать «революционный народ» — на этот раз попы не обманули рабочих, и в Успенском соборе лежал действительно Андрей Боголюбский, а не «кости животных».

Что же до судьбы убийц…

Как только Всеволод пришел к власти, он тут же отомстил за брата. Характерно, что убийцы не бежали в другие земли, и ни одному из них не достало мужества покончить с собой. Семерым главным убийцам подрезали поджилки, чтобы они не могли двигаться, положили в просмоленные гробы и утопили в озере в Богомилове.

С тех пор каждую весну гробы всплывают, поплавают в пруду месяца два, качаются на волне, потом тихо уходят под воду… Естественно, не все хотят верить, что это гробы. Мол, всплывают-то кочки! Только кочки…

Кочки?! Сам я видел это только на фотографиях, но среди этих «кочек» есть объекты с очень четкими геометрическими очертаниями. Другое дело, что торчат на поверхности воды только крышки гробов. Но правильные прямоугольники видны очень четко среди размытых очертаний кочек.

История, конечно, ужасная, но если в ней активно участвовал и Ефрем Моизич, в свой последний час на берегу пруда взывавший к Яхве, это никак не свидетельствует о некоем «жидовском заговоре». Скорее, в духе современных религиозных евреев, пора назидательно поднять палец: вот как плохо заканчивается для еврея попытка играть роль в русской истории!

Есть еще данные, что при Андрее Боголюбском «приходили из Волжских областей много Болгар и Жидов и принимали крещение», а после смерти Андрея его сын Георгий сбежал в Дагестан к еврейскому князю [147, с. 26]. Кто этот загадочный «еврейский князь», приютивший у себя русского княжича, мы еще попробуем понять. Отметим пока, сколь тесны связи Древней Руси и евреев!

Или вот, история про встречу Ильи Муромца с Жидовином. При советской власти из сборников былин эта легенда изымалась, но теперь нам тоже можно знать, что как-то Добрыня Никитич «видит в поле следы от копыт громадные: каждый след величиной с полпечи. Присматривается Добрыня к следу, говорит себе:

— Это, видно, Жидовин, чужой богатырь, заехал в наши вольные степи из земли жидовской» [148, с. 53].

Этот самый Жидовин из земли жидовской — самый настоящий богатырь, ничем не хуже того же Ильи Муромца: «чернеется громадное: конь, как гора, на нем богатырь, словно сена копна, — не видать лица под меховой шапкой пушистой». Палицей он играет «весом в девяносто пудов», и, даже одолев Жидовина, Илья Муромец говорит: «Тридцать лет езжу я в поле, братцы мои названные, а такого чуда ни разу еще не наезживал!» [148, с. 55].

Давно отмечено, что есть нечто неуловимо общее в истории России и Испании. Так вот: точно так же есть что-то общее между евреями этих двух стран. Только испанские мавры и христиане XIII–XIV веков могли бы описать еврейского богатыря так же, как в русских былинах.

По всему колориту сразу видно, что тут речь не о немногочисленных евреях в небольших разбросанных общинах. Евреев на Руси много, знают о них хорошо, относятся серьезно.

Очень может быть, важную роль в судьбе евреев Древней Руси сыграла страна хотя и не еврейская, но принявшая иудаизм, как государственную религию, — Хазарский каганат.

1. Евреи присутствовали в землях восточных славян со времен Киевской Руси. Происхождение еврейства Древней Руси очень смешанное — это и хазары, и античные евреи из византийских земель, и переселенцы с Востока, из Персии и Грузии, и западные евреи. Киев в IX–XIII веках был космополитическим городом, где евреи занимали вполне престижное, вовсе не угнетенное положение.

Влияние этих евреев на русскую культуру несомненно.

Судя по всему, к этому времени мы можем отнести появление того, что можно назвать «русским еврейством» или «славянским еврейством», — то есть появление этнографической группы евреев, говоривших в быту на славянском языке.

Может быть, многие недоуменные вопросы снимает изучение Хазарской империи. Это была удивительная степная империя. Ее официальной религией стал иудаизм.

Происхождение племени савиров чаще всего связывают с гуннами — мол, они были одним из племен гуннского племенного союза и пришли вместе с ними. Насколько это справедливо — трудно сказать. Все может быть. Лев Николаевич Гумилев считает хазар «потомками гуннских мужчин, которые взяли сарматских жен». Это тоже вероятно, хотя и не очень доказуемо.

Точно известно, что хазары и болгары — племена родственные и говорили на тюркских языках. Так же точно известно, что в 571 году Западный тюркский каганат покорил племена болгар и хазар. Но были эти племена практически независимы, а очень быстро освободились и формально. Почти сразу после покорения сильные племена болгар и хазар начали растаскивать каганат, стараясь создать собственные государства.

В середине VII века, примерно в 650 году, савиры-хазары отделились от каганата и создали собственное государство. Называлось оно просто, немудряще — Хазарский каганат, а глава государства был каганом. В области военной техники хазары были все же разнообразнее. Они то ли сами изобрели, то ли очень удачно заимствовали у кого-то кольчугу. Прочный и в то же время пластичный, спускавшийся до колен и принимавший форму всадника доспех был немногим хуже, чем у европейского рыцаря. Порой делались кольчуги и для коня. Тяжелый всадник на могучем коне, с длинным копьем и с саблей стал завоевывать пространства.

Началось все на стыке степей Северного Кавказа, Каспийского моря и богатых культурных земель, которые мы сегодня называем Северным Дагестаном. Степи эти короткой теплой зимой наполнялись множеством людей и огромными стадами: тут лежали зимние пастбища, на которые отгоняли скот со всех степей к востоку от Дона и до Урала. А вдоль Каспия шли очень своеобразные места: море с одной стороны, горы с другой. Но между горами и морем лежит благодатная земля с субтропическим климатом, и город Семендер, столица Хазарского каганата, славился своими садами.

Сам по себе стык земель с разным климатом и типами хозяйства — прекрасное место для развития культуры. А к тому же здесь вдоль моря вьется древняя торговая дорога, которая так и называется — Каспийский проход. Проход соединял цветущую долину Куры в Азербайджане, откуда уже близко до Персии, и степи Северного Кавказа.

Семендер стоял на перекрестии караванных путей из Персии и Средней Азии в Восточную Европу. Из дремучих лесов на Каме и Волге везли шкуры, кожи, мед, золото. Рудники на Южном Урале поставляли бронзу высокого качества. В бесконечных междоусобных войнах степняки захватывали рабов.

К 700 году хазары владели всем Северным Кавказом, Приазовьем, большей частью Крыма, степью и лесостепью Восточной Европы вплоть до Днепра. Возникла еще одна в ряду бесчисленных степных империй.

Сами хазары в большинстве своем оставались кочевниками-скотоводами. Среди самих хазар земледелием занимались в основном бедняки — те, у кого не было скота. Но и на Северном Кавказе, и в Дагестане жили многочисленные народы земледельцев. Они жили в Хазарском каганате, где официальным языком был хазарский, и подчинялись хазарским ханам. Они жили в мире, где хазары были главным, привилегированным народом, и при малейшей возможности они начинали называть себя так же — хазары. Происходило то, что тысячу раз уже происходило и, наверное, будет происходить в больших и маленьких империях.

Сколько турок, ушедших за ханом Османом, вторглось в Малую Азию? Не больше 50 или 100 тысяч человек. Сколько византийцев жило на полуострове Малая Азия? Не меньше 6 или 7 миллионов. Но турки были завоеватели, они стали главные, и потомки византийских греков называют себя турками.

Орда тюрок, пересекшая Дунай, не насчитывала и 200 тысяч человек, а славян задунайских было не меньше двух или трех миллионов. Славяне к тому же были несравненно культурнее завоевателей, и тюркский язык дикарей-скотоводов исчез, растворился в стихии сложного славянского. Но потомки славян, попавших в подчинение тюркам-болгарам, называют себя болгарами и по сей день.

Так и здесь: число хазар росло намного быстрее, чем они могли бы размножиться сами. Тем более, что до середины VIII века империя только расширялась. Перспективы не вызывали опасений.

В VII и VIII веках Византийская империя вовсе не чувствовала усталости. С Западным тюркским каганатом то дружили, то воевали, и при этом Византия неуклонно стремилась прибрать к рукам Закавказье. В 626 году византийские войска вместе с хазарами действовали в Закавказье, — это первый пример, когда взаимодействовали византийцы, и именно хазары, а не тюрки.

В 695 году в Херсонес был сослан свергнутый император Юстиниан II. Он вовсе не оставлял надежду вернуться на трон, но жителям Херсонеса его активность очень не понравилась, и они написали донос в Византию. Не дожидаясь результатов, Юстиниан II убежал в государство готов, Готию, признававшую вассалитет Хазарского каганата. Хазарский каган обещал Юстиниану II помочь и даже выдал за него замуж дочь, крещенную под именем Феодора и обвенчавшуюся с Юстинианом II. Византийцы же стали уговаривать кагана убить своего неудобного зятя, обещая за это большой выкуп. Трудно сказать, собирался ли каган предать родственника, но вот чем Юстиниан не отличался, так это патриархальной доверчивостью: только-только жена рассказала ему о предложении византийцев, как Юстиниан II бежал в Дунайскую Болгарию и с помощью болгарского хана Тарвела захватил трон в Константинополе. Он вывез из Хазарии свою жену и маленького сына Тиверия. Он даже объявил Тиверия соправителем, хотя тот был еще совсем младенцем.

Узнав об этом, жители Херсонеса с перепугу объявили о своем выходе из Византийской империи и присоединились к Хазарскому каганату. Каган прислал в город своего тудуна (управителя). Страхи херсонесцев оказались оправданы: Юстиниан II начал войну, взял и сжег дотла город Херсонес, а всех его жителей продал в рабство. Хазарского тудуна увез с собой в Константинополь. Весь Крым восстал против жестокого Юстиниана. Его возглавил ссыльный армянин Вардан, которого крымские греки объявили новым императором под именем Филиппа.

К хазарам обратились оба — и Юстиниан, и Вардан-Филипп. Хазары считали, что Юстиниан первый начал с ними военные действия (кстати говоря, собирался ли каган убить зятя-Юстиниана, до сих пор неизвестно). К тому же Юстиниан очень неудачно вернул хазарам их тудуна — бедняга умер, пока его везли на родину. Не очень разбираясь, почему умер их тудун и виноват ли в этом Юстиниан, хазары перебили 300 греков, прибывших с тудуном, окончательно поссорились с Византией, поддержали Вардана и двинули армию на Херсонес.

Видимо, Юстиниан II и правда был жестокий, злой человек. Собственная армия восстала против него, и он оказался беспомощным. В 711 году Филипп взял Константинополь, казнил Юстиниана, а его солдаты в суматохе прирезали маленького «соправителя» — Тиверия.

Отвратительная история, нет слов, отягощенная к тому же и детоубийством, и неоднократным предательством. Но вследствие этой истории хазары оказались союзниками Византии. Это было хорошо и само по себе, и в перспективе ведения военных действий с общим врагом — с мусульманами.

Потому что, начиная с 640 года, Закавказье охвачено сплошным пожаром войны с мусульманами. Если мусульмане пока не идут на Хазарию, то вовсе не по доброте душевной — у них просто пока еще нет сил. А вообще-то, они ведут священную войну, газават, и их цель — покорить весь мир и заставить его принять ислам. Это молодая растущая цивилизация, она очень агрессивна и настойчива.

Впрочем, столкновения с мусульманами не избежать даже без всякого газавата: ведь хазары постоянно набегали на богатые страны Закавказья, уже преследуя собственные цели, — грабеж, например. Да еще и Византия подзуживала их. Арабы вынуждены были бы воевать с Хазарией, даже если бы они этого не хотели.

После серии мелких стычек, которые хазары вели на чужой территории, в 692 году арабский полководец Мухаммед ибн-Огбай ответил настоящим военным походом и взял Дербент. Последовала серия войн, в которых арабы побеждали чаще: они были и многочисленнее, и лучше подготовлены, чем хазары.

В 735 году наступили самые трагические события: мусульмане вторглись в Хазарию через Каспийский проход и Дарьял. Вел войска Мерван, родственник калифа, и поступил он по-восточному хитро, даже подловато: предложил хазарам заключить мир. Стороны обменялись послами, но хазарского посла Мерван задержал и отпустил на свободу, когда армия вторжения уже прошла узости Каспийского прохода и была в двух шагах от Семендера.

Каган так перепугался, что немедленно бежал, даже не попытавшись сопротивляться; армия завоевателей только преследовала хазар, занимала их города и грабила в свое удовольствие. А когда хазарская армия, опомнившись, стала идти с арабами параллельным курсом по левому берегу Волги, опытный Мерван выбрал момент и темной ночью переправил свою армию по понтонному мосту. Внезапный удар по спящему лагерю хазар — и за несколько часов все было кончено, армия перестала существовать.

Сразу же выяснилось, что «арабы, не обладая значительными силами, не захотели остаться в стране, им не понравилась холодная и мрачная северная земля» [149, с. 41].

Что «холодная и мрачная земля» — это сегодняшние Кубань и Ставрополье — отдельная тема. В конце концов, арабы жили в субтропиках, им там нравилось больше. Даже на Кубани они, бедные, мерзли, а зимние ночи на 45-й параллели казались им нечеловечески долгими.

Интереснее другое: мусульмане воевали не для того, чтобы ограбить хазар, подчинить их себе или уничтожить их страну, а жителей продать в рабство. Они воевали, во-первых, для того, чтобы прекратить их набеги; во-вторых, для того, чтобы вовлечь Хазарию в число мусульманских стран.

Единственное условие, которое предъявили арабы поверженному кагану: принять мусульманскую веру вместе со своими придворными. Каган вынужден был согласиться, так как деваться ему было некуда. Муллы запретили кагану пить вино и есть свинину, разъяснили самые основные положения своей веры — и мусульманская армия с множеством пленных и возами награбленного имущества двинулась назад.

Примерно в это же время Хазарский каганат резко перемещается на север. Новая столица Итиль в низовьях Волги постепенно становится важнее Семендера, население переходит на Нижнюю Волгу или на Дон — особенно к той части излучины Дона, которая ближе всего к Волге. Причина проста — отойти подальше от мест, очень уж доступных для мусульман.

Конечно же, хазары сохранили тесные связи с Византией. Даже крепость Саркел, третий по значению город Хазарии, построен с помощью византийского инженера, Петрония Каматира: император Феофил послал своего приближенного, чтобы помочь друзьям-хазарам. Жаль, что, построенный в нижнем течении Дона, сейчас Саркел лежит на дне Цимлянского водохранилища, примерно в 15 км от современного берега.

Более того…

Император Лев Исавр в 732 году — в разгаре войн с арабами и незадолго до разгрома хазар — даже женил своего сына Константина на сестре хазарского кагана. Девушку звали Чичак, что значит — цветок. В крещении хазарская княжна стала Ириной, а ее сын от Константина, названный по деду тоже Львом, сидел на троне в 775–780 годах. У него было прозвище Хазар.

Мне трудно разделить мнение, высказывавшееся и М. И. Артамоновым [150, с. 12], и С. А. Плетневой, что хазары для стран Восточной Европы стали неким щитом, заслонившим Европу от мусульман [149, с. 42].

С тем же успехом можно считать ее спасительницей стран Востока от византийской или от славянской агрессии.

«Я живу у входа в реку и не пускаю русов, прибывающих на кораблях, проникнуть к ним (то есть к мусульманам. — А. Б.). Точно так же я не пускаю всех врагов их, приходящих сухим путем, проникать в их страну. Я веду с ними упорную войну. Если бы я оставил их в покое, они уничтожили бы всю страну измаильтян до Багдада», — так писал хазарский царь Иосиф министру калифа Испании Абдуррахмана III, Хасдаи ибн-Шафруту.

Судьба Хазарии скорее как раз в том, что это — срединная промежуточная страна, в которой вечно и все воюют за свои эгоистические интересы (совершенно чуждые самой этой стране).

Наверное, именно поэтому Хазария и не стала христианской страной.

Еще в 680-е годы некий хазарский князек возжаждал таинства крещения, причем и для самого себя, и для всего населения страны. Князек позвал христианского епископа Исраила, и тот старательно, честно искоренял алтари Тенгри-хана, «чудовищного, громадного героя», бога неба и света, боролся с языческими обрядами, такими, как дикие пляски и битвы на мечах в нагом состоянии [151, с. 90].

Как будто миссия епископа Исраила оказалась довольно удачна: видимо, хазары уже готовы были принять веру в единого бога. Но каган совершенно правильно увидел политическую подоплеку действий князька: желание попросту отделиться от каганата. К худу это или к добру, но христианизация даже отдельного маленького княжества не состоялась, а уж тем более всего каганата.

Христиан много в странах, которые завоевали хазары, особенно в Крыму. На этих землях была даже создана византийскими священниками особая митрополия, в которую входило 7 епархий.

В 860 году многих хазар обратил в христианство св. Кирилл (брат Мефодия).

Обо многих событиях в Хазарии и окрестных странах мы знаем из книги «Житие Иоанна Готского». Но ведь христианство было официальной идеологией Византийской империи; не за что-нибудь, за христианизацию мира велись войны.

Византийцы постоянно использовали христианство для усиления своего влияния в Хазарии. Стоило готам в Крыму подняться против хазар, и византийцы уже готовы принять готов в свое подданство. Не получилось — хазары разгромили повстанцев, казнили их главарей… Кроме епископа Иоанна Готского, за которого очень уж просила Византия. А стоило пощадить Иоанна Готского, как византийцы тут же переходят к интригам с целью расширить влияние христианской церкви в Хазарском каганате, а Крым так и вообще присоединить к Византии…

Все логично: уже императора Константина изображали с двумя священными реликвиями в руках: жезлом и державой. Если жезл — это, в сущности, палка, которой пророк должен «пасти свое стадо», то держава — символ куда более сложный: это крест, воткнутый не во что иное, как в земной шар. Такова была претензия византийских императоров — власть, ни много ни мало, над всем миром. Власть, освященная крестом.

Так что, с одной стороны, единобожие было все в большей степени необходимо и для каганата как государства, и для все большего числа самих хазар. В конце концов, поклонение дубам, холмам, небу в виде Тенгри-хана и пляски нагишом все меньше давали их душам. Хазары духовно перерастали язычество, как многие народы до них и после них.

С другой стороны, принять и ислам, и христианство мешали внешние обстоятельства. И на этом фоне очень интересен был опыт одного из хазарских каганов, Булана.

Тут надо сказать, что евреи испокон веку жили в городах Дагестана: это ведь район активнейшей караванной торговли. В Вавилонии, по словам Иосифа Флавия, евреев было «бесчисленные десятки тысяч, и невозможно установить их число». Уже во времена персидских царей проникали они в Грузию, в торговые города вокруг Каспийского моря, поселялись на территории, которую мы сейчас называем Дагестан.

Откуда Гумилев взял, что в Дагестане жили исключительно участники восстания Маздака? Что они одичали и вели образ жизни местного языческого этноса, забывая свою веру и культуру? Что они «заселили пустую степь, жили за счет ландшафта и находились со своими соседями-хазарами в симбиозе» [3, с. 88]?

Скажу коротко — никаких источников по этому поводу нет. Из источников не вытекает ни специфики местного еврейства, ни принадлежности к нему Булана. По Гумилеву, он не принимает иудаизм, а просто восстанавливает, разрешает себе и соплеменникам назвать себя иудаистами после особенно славной победы.

Если Лев Николаевич и пишет об этом, то только по одной причине — ему так хочется. У нас же нет никаких данных ни для того, чтобы считать евреем самого Булана, ни для принятия прочих странных предположений Л. H. Гумилева.

Тогда, в 723 году, иудаизм приняли каган Булан и некоторые из его придворных. И только.

В этом же году число евреев Хазарии пополнилось: император Лев Исавр издал указ о насильственном крещении всех евреев, проживающих в Византийской империи. Нет никаких данных, как осуществлялся этот указ на практике, но, разумеется, крестились далеко не все. Большинство предпочитало бежать, а Хазария была близко, союзницей Византии, и въехать в нее было нетрудно.

«Владетель Константинополя во времена Харуна ар-Рашида изгнал из своих владений всех живущих там евреев, которые вследствие сего отправились в страну хазар, где они нашли людей разумных, но погруженных в заблуждение; посему евреи предложили им свою религию, которую хазары нашли лучшей, чем их прежняя, и приняли ее», — так рассказывает о событиях мусульманский источник.

Евреев в Хазарии стало еще больше, чем раньше, да к тому же сразу две разные группы: старые переселенцы из Вавилонии и Персии и совсем «свежие» переселенцы из Византии. Опять процитирую Л. Н. Гумилева, и опять для того, чтобы пожать плечами: ну откуда он все это взял?! «Хазарские евреи встретили выходцев из Византии с древним радушием, но те заплатили им за гостеприимство оскорбительным презрением» [3, с. 82].

Говоря коротко, мы не имеем никакого представления о том, как жили между собой в Хазарии евреи этих двух разных народов. Для нашей же темы важно именно это: евреев в Хазарии стало еще больше.

У А. Кёстлера есть красивая мысль о том, что быт Хазарии, ее торговые города на перекрестках путей, космополитический дух очень соответствовали еврейскому духу и порождали нечто подобное в людях всех народов. Каждый, кто жил таким образом и занимался вот такими делами, становился похож на еврея. И в результате и понимал его лучше, и легче принимал именно иудаизм. Идея красивая и сильная, что говорить [6, с. 44].

Примерно на десятилетие (799–809 гг.) выпадают реформы кагана Обадии: этот каган объявил иудаизм государственной религией. Более поздние хазарские цари считали, что Обадия — законный наследник престола, «из сыновей его (Булана; — А. Б.) сыновей царь по имени Обадия» [152, с. 97].

Но, конечно же, об этом перевороте у Л. Н. Гумилева тоже свое мнение: что Обадия был вовсе не хазарин, а еврей, причем из византийских евреев-талмудистов. Что он захватил власть в стране путем переворота и установил диктатуру еврейской общины. Хазарский каганат, по Гумилеву, и состоялся именно таким образом: как диктатура кучки международных торговцев, не имевших ничего общего со всем остальным населением Хазарии.

«Обстоятельства, при которых произошел этот не столь религиозный, сколько политический переворот, прикрыты множеством легенд, которые все без исключения представляются вымышленными с одной целью — утаить от истории и народа истинное положение дел» [3, с. 90].

Одно в этом радует — что уже пришел Гумилев, и он нам сейчас все расскажет! Он и рассказывает, вот только верить ли? Доказательств никаких нет и в помине, есть только одно — желание загнать историю в свои схемы.

По Гумилеву, весь блеск Хазарского каганата существовал только для иностранцев, а населению страны было только хуже от правления иудеев-чужеземцев. Что захватившая власть иудейская община правила исключительно в своих собственных интересах, оставаясь чужой для хазар. Что мало раскола между «хорошими» одичалыми евреями из Дагестана и «плохими» талмудистами из Византии, возник еще один раскол: на иудо-хазар и тюрко-хазар. Ведь если хазарин женился на иудейке, то ее дети включались в иудейскую общину, а по отцу имели все права члена рода. А если еврей женился на хазаринке, то их дети были никто и для тюрок, и для иудеев. В общем, из этих злосчастных «отходов» межнационального общения получился этнос караимов…

«Этим беднягам не было места в жизни. Поэтому они ютились на окраине Хазарии, в Крыму, и исповедовали караизм, не требовавший изучения Талмуда, а читать Пятикнижие их могли научить любящие, но бессильные против велений закона отцы» [3, с. 88].

Все эти рассуждения Льва Николаевича даже нельзя назвать «неверными» или «неправильными» — они попросту высосаны из пальца. Перед нами не история, а типичная фольксхистори — собрание надуманных интерпретаций.

Впрочем, почему-то и очень серьезные историки считают принятие иудаизма некой «исторической ошибкой». «Еврейские проповедники с большим трудом обосновали иудейское происхождение кагана и его окружения, поскольку, согласно догмам иудаизма, — узкой, сугубо национальной религии, иноплеменники не могут быть истинными иудеями, но не смогли сделать этого для всех народов, входивших в состав Хазарского каганата. Следовательно, новая религия не объединила, а, наоборот, разъединила и без того непрочное государственное образование, возглавленное хазарами» [149, с. 62].

И далее: «междоусобица страшно ослабила государство в целом… Война феодалов против кагана продолжалась в течение нескольких лет, очаги ее вспыхивали то в одной части Хазарии, то в другой, поскольку разноэтничные и нередко враждебные друг другу роды сталкивались в этой борьбе между собой. Степь полыхала…» [149, с. 62–63].

Согласиться с этой оценкой непросто. Гражданская война — обычная и естественная плата за принятие единобожия. Так было в свое время с евреями, такова же плата за христианизацию во всех случаях, какие нам только известны. Не только на Руси «Добрыня крестил Новгород мечом, а Путята огнем», так же крестились все европейские племена и народы. Да, смута обошлась дорого; в круговерти гражданской войны погибли и многие мятежные феодалы, и сам Обадия, и его сыновья. Да, от Хазарии отпал христианский Крым. И все-таки результат был: Хазария стала более монолитной и сильной.

С 810 по 965 год жила Хазария как иудаистское государство, и как раз эти полтора столетия — время ее высшего взлета. Оценка же С. И. Плетневой, не могу отделаться от этой мысли, вызвана не трезвой оценкой происходящего, а предрассудком. Ведь «заранее известно», что иудаизм — религия племенная, и что принимать ее не надо! А раз так, то все несчастья Хазарии — от иудаизма, а все достижения — вопреки.

Может быть, принятие общей веры в единого бога обошлось Хазарии дороже, потому что она была очень уж непрочным соединением очень уж разных племен? Может быть.

Возможно, иудаизм был не лучшим из возможных выборов? Принятие христианства или ислама прошло бы легче, не в такой степени разорвало бы страну? Возможно.

И все-таки так — это много лучше, чем никак.

Еще одна легенда состоит в том, что якобы средневековые евреи категорически не принимали хазар в качестве дорогих единоверцев. На страницах этой книги мы много раз убеждались, что во что хочется — в то и верится, но вот если проанализировать источники — то, оказывается, все, мягко говоря, не так.

В духе того времени евреи старались осмыслить появление единоверцев в религиозно-мистическом духе: считали хазар потомками пропавших колен Соломоновых и полуколена Манассиева, обитающими «в стране Козраим, вдалеке от Иерусалима…они бесчисленны и забирают они дань от 25 государств, и со стороны исмаильтян платят им дань по причине внушаемого ими страха и храбрости их» [153, с. 84].

Это не более нелепо, чем осмысление родства славян через родство братьев Руса, Чеха и Ляха, и уж, конечно, вполне добродушно. Более того, нет вообще ни единого свидетельства, что хотя бы какие-то евреи, при каких бы то ни было обстоятельствах, отрекались от родства с хазарскими иудаистами.

В саму Хазарию хлынул поток евреев — уже третий за ее историю. Евреев из Византии, Персии, мусульманских стран, в первую очередь.

Слухи о «степном царстве иудеев» шли по всей тогдашней Европе, и многие еврейские общины приходили в сильное волнение. В середине же X века возникла даже переписка между испанскими евреями и хазарами. Началась она с письма придворного кордовского халифа Абдуррахмана III Хасдая ибн-Шафрута: еврей заинтересовался слухами о Хазарии и написал письмо. После пышных пожеланий благоденствия в восточном духе, Хасдай очень дельно описал свою «страну Ал-Андалуз», рассказал о путях, которыми пойдет это письмо, пересказал рассказы византийских купцов и в заключение просил царя Иосифа ответить на его вопросы… Примерно 30 вопросов.

Что интересно, византийский император категорически отказался помочь посланнику Хасдая добраться до Хазарии, — хотя на самом деле это было совсем не сложно. Император ссылался на невероятные трудности и чудовищные опасности, подстерегающие в пути, на невероятные расстояния, безводье и целые племена людоедов и разбойников. Скорее всего, в Византии очень уж ревнивб относились к тому, что Хазария может получить поддержку европейских евреев и стать их лидером. Не хотела Византия, как видно, сближения евреев с каганатом.

Хасдай стал разрабатывать новый маршрут письма через Египет, Иерусалим, Месопотамию и Армению… Но тут в Кордову приехали послы из немецкого княжества, а с ними — двое еврейских ученых. Они предложили другой маршрут — через Венгрию, Русь и Болгарию.

Хасдай получил весьма обстоятельный ответ на свое письмо. Судя и по самому факту, и по некоторым деталям, оно и правда шло через Русь. Например, жители Германии в этом письме были названы так, как их называли славяне — «немцами». Переписка хазар с испанскими евреями интересна и сама по себе, и как ценный источник. И из написанного, и из способа доставки видно: у европейских евреев была связь с Хазарией, был к ней очень сильный интерес.

Так что погибла страна, судя по всему, вовсе не из-за низменных происков захватившей власть иудейской общины, а по причинам более прозаическим. Эти причины вовсе не скрыты сионскими мудрецами от остального человечества, а как раз превосходно известны современной науке. Как и все известные в мире империи, Хазария погибла из-за усиления своей периферии. Усиливаясь, вассалы не считали нужным быть по-прежнему лояльными к центру, и единое государство разваливалось.

Правда, между началом конца и принятием иудаизма прошло почти столетие. В 895 году печенеги захватили Причерноморье и прогнали союзных Хазарии мадьяр (венгров) на Дунай. Изгнание оказалось удачным для самих изгнанных: венгры завоевали славянские территории, и на захваченных ими землях начала формироваться европейская страна, Венгрия. Этим кочевникам скорее повезло, они прочно вошли в европейскую историю; но Хазария-то верных союзников потеряла, а с ними — и позиции в Северном Причерноморье.

Усиливаясь, Византия уже не испытывала такой потребности в союзнике против мусульман, да слабеющая Хазария и перестала быть таким уж желательным союзником. Она превратилась для Византии скорее в слишком уж сильное варварское государство, которое не грех и ослабить. Византия начинает натравливать на Хазарию кочевников, тех же печенегов.

Возможно, сыграли роль и различия в вероисповедании. Сделайся Хазария христианской, Византия гораздо теплее принимала бы ее проблемы; Хазария осталась бы ее постоянным союзником. Тут же получилось так, что «…каган и царь, опекая евреев, ссорились с византийским двором и церковью» [149, с. 64] и оказывались один на один все с новыми и новыми врагами. Если так, то получается, что принятие иудаизма все же погубило Хазарию. Но не потому, что интриговали злые жиды, а потому, что от принявших иудаизм отступились, умыли ручки добрые христиане в Константинополе.

Весь IX век силы и влияние Хазарии угасают.

Но главный удар нанесли каганату славяне. С ними Хазарский каганат связан оказался очень прочно, потому что с передвижением основных центров Хазарского каганата на север произошло и покорение славян. Древляне, поляне, радимичи, вятичи платили им дань. Началось это веке в VIII в. — не раньше, но и никак не позже.

Усиливаясь, славяне перестали платить дань, что уже ослабляло каганат. А они к тому же начали регулярные набеги на мусульман, проходя через территорию Хазарии. Что и подчеркивало слабость Хазарии, и делало ее еще большим врагом мусульман.

Первый прорыв в Каспийское море датируется в промежутке 864–884 годов. Потом в 909 славяне разграбили остров Абескун, в 910 захватили и разнесли по камешку город Сари.

В 913 году произошла еще более пикантная история. Русы попросили разрешения у кагана выйти в Азовское море из устья Дона — чтобы напасть на византийские земли. Добрый каган дал разрешение. Тогда, уже без всякого разрешения, славяне перетащили свои ладьи из Дона в Волгу и направились вниз, к городу Итилю. Там они сообщили о своих намерениях: сплавиться в Каспийское море и грабить мусульман. Каган вряд ли пришел в такой уж восторг, но согласился, оговорив, что половина добычи отходит ему.

Через какое-то время русы вернулись, привезя богатую добычу; как видно, жили они по понятиям, потому что честно пытались поделиться, в полном соответствии с уговором. Но тут возмутилась наемная дружина кагана: с их точки зрения, надо было напасть на негодяев, которые убивали и грабили мусульман. И вот тут каган совершил, что называется, нетривиальный поступок: он согласился со своей славной гвардией и разрешил ей напасть на русов. Но и русов он тоже предупредил о времени нападения (что-то есть в этом очень похожее на поступки Артаксеркса, который и евреев резать разрешил, и евреям защищаться и резать персов тоже разрешил).

Три дня продолжалась битва; в конце концов русы были побеждены, большая часть их погибла, а уцелевшие вынуждены были уйти без добычи. С тех пор русы не появлялись в Хазарии очень долго, больше полувека. Дело не в отсутствии сил — именно на эти полвека приходятся знаменитые походы князя Игоря (913–914 и 943–944 годы). Просто грабить можно было не только мусульман, но и Византию, а предательство люди вообще не очень склонны забывать, тем более люди военные. Для воинов предательство — и худший из грехов, и поступок, не очень понятный психологически. Предателя сторонятся, как носителя не только опасных или неприятных черт характера, но и как человека, создающего непредсказуемые, непонятные ситуации, чье поведение невозможно предвидеть. В какой-то степени это сродни желанию избегать встреч и бесед с сумасшедшими.

Отмечу и еще одно: поступки кагана ясно показывают его неуверенность, страх, отсутствие четкой, продуманной политики. Каган мечется, соглашаясь с любым решением, которое ему предлагают. Судя по всему, дело тут не только в личных качествах кагана, но и в том, что его государство разваливается, а реальных сил бороться за власть у кагана нет.

Уже это одно ставит под сомнение версию Л. Н. Гумилева, что иудейская верхушка, захватившая власть в Хазарском каганате, натравливала русов на Византию сознательно — чтобы уменьшить их число. Даже зверства русов в Малой Азии он объясняет тем, что «видимб, русские воины имели опытных и влиятельных инструкторов, и не только скандинавов» [3, с. 131]. Для того, чтобы хазары могли «подступить к Киеву, опустошить страну и принудить Хельгу (Олега. — А. Б.) против его воли воевать… за торжество купеческой иудейской общины Итиля» [3, с. 130], у хазар попросту не было сил.

Интереснее другое: почему все-таки славяне-русы добрых полвека на ходили ни на Хазарию, ни на мусульманские страны? Какую роль в поведении славян сыграл страх второй раз быть обманутыми при набеге, в какой мере — этот психологический комплекс отвращения и гнева, а в какой — обыкновенная мстительность, трудно сказать. Во всяком случае, вот факты: в 60-е годы X века (960-е годы) начинаются походы князя Святослава Игоревича. Князь идет уже не грабить, а расширять свое государство. Конечно, воины, бывшие в походе 913 года, уже состарились и вряд ли участвуют в новых великих делах. Но у них ведь есть дети и внуки… Сорокалетние сыновья преданных каганом в 913 году, двадцатилетние внуки идут в войске Святослава.

Попытка сопротивления хазар сломлена походя, почти без усилий. Войско широко растекается по сердцу Хазарии, устью Волги. После его походов Итиль и Семендер разорены и запустели, город-крепость Саркел захвачен и фактически присоединен к Руси. Хазарию не присоединяют к Руси, не делают союзницей. Ее просто добивают, и все.

Десять или двадцать лет после этого похода Хазарский каганат, вернее, огрызок каганата, еще продолжает доживать, уже не играя никакой международной роли. В конце X века Хазарский каганат окончательно перестал существовать.

Хазарский каганат был не единственным в истории государством, принявшим иудаизм в качестве государственной религии.

Нечто подобное произошло немного раньше в княжестве Химьяр, в Южной Аравии. Южную Аравию, где выпадает много осадков, очень тепло и можно выращивать по два и три урожая в год, называли «Счастливой Аравией». В IV–VI веках в княжества Счастливой Аравии бежало много иудеев из империи. Много здесь было и христиан, но государственной религией христианство не стало.

В начале VI века по Р. Х. царский дом в Химьяре, на юге Аравии, испытал сильное влияние евреев, среди жен царей были и еврейские наложницы.

В 517 году сын знатного химьярита из правящего рода Йазан и рабыни-еврейки, Зу-Нувас, захватил престол. Для захвата пришлось убить законного царя Маадикариба, христианина… что, впрочем, обычно для придворных нравов вообще, а для восточных — особенно.

Зу-Нувас начал с ограбления христианских купцов, находившихся в его государстве. Поскольку через Химьяр вели важнейшие караванные и морские дороги, недостатка в таких купцах не было, все время прибывали новые и новые. Свою политику Зу-Нувас объяснял тем, что в Византийской империи «угнетают евреев».

Кроме того, царь начал силой насаждать иудаизм (часть его приближенных приняла иудаизм) и преследовать христиан. Христиане Химьяра обратились к царю Эфиопии. Войско христиан-эфиопов принудило Зу-Нуваса бежать из Зафара — своей столицы. Большая часть эфиопов сразу же ушла домой, а в городе остался небольшой отряд, примерно из 500 или 600 человек.

Через некоторое время Зу-Нувас подошел с сильным отрядом к Зафару и обещал эфиопам свободное возвращение домой, если они капитулируют. Те согласились, вышли из крепости… и немедленно были истреблены. Части повезло — их сразу же зарезали. Других загнали в здание церкви и сожгли живыми. А на месте этой церкви построили потом синагогу.

На следующий год Зу-Нувас, развивая успех, взял город Награн и устроил там резню христиан. Чтобы лучше спорить с христианами, Зу-Нувас послал за еврейскими учеными из Тиверии — одного из важнейших культурных и религиозных центров в Палестине, то есть находившейся на территории Византии. С той поры Зу-Нувас вел переговоры с христианскими городами только с помощью своеобразных консультантов — еврейских вероучителей из Тиверии. Эти раввины учили своей вере арабов в Химьяре и отчаянно спорили с христианскими миссионерами.

Караванная и морская торговля прекратилась, из только что процветавшего Химьяра шел поток беженцев. Не только в Византии и Эфиопии, но и в Иране были недовольны. И прекращением выгодной для всех международной торговли… и что тут говорить? Ну, не все же люди так высоко духовны, так утонченны, как дети еврейских рабынь, так глубоко интеллектуальны, как раввины из Тиверии, которые могли прекратить геноцид, но не сочли нужным. Не всем же, в том числе и не всем язычникам, нравится сожжение церквей вместе с живыми людьми.

В Византии была и еще одна сложность — в конце концов, тиверские раввины были подданными византийского императора. Христианские священники уговаривали арестовать еврейских раввинов из Тиверии, а всех остальных евреев города посадить в тюрьму, «покуда они не дадут ручательства, что не будут посылать грамоты и знатных людей к царю Химьяра… и предупредить их, что если они не сделают этого, то их синагоги будут сожжены и попраны крестом, и христиане овладеют ими».

Христианский император Юстиниан благосклонно выслушивал такие жалобы: в конце концов, шла борьба за христианизацию известного тогда мира. Принятие иудаизма в Химьяре нарушало планы императоров, поведение евреев из Тиверии казалось попросту предательством.

Юстиниан не имел ни сил, ни времени послать верных полководцев на юг Аравийского полуострова. Он не обрушил репрессий на Тиверию. Зачем устранять следствие, если налицо важная, всем видная причина? По обыкновению византийцев, любивших натравливать варваров друг на друга, они стали искать союзников и легко нашли их — в лице эфиопов, к которым ведь тоже взывали истребляемые христиане.

Эфиопам было совсем не просто пойти новой войной на Химьяр — очень уж одолевали их окружающие языческие племена. Когда, наконец, поход состоялся — это был настоящий крестовый поход. Выступление войска приурочено было к празднику Троицы, 18 мая 525 года, и сопровождалось молебном в кафедральном соборе эфиопской столицы Аксума. Беженцы из Химьяра не шли вместе с армией, их задача была иной: поднять восстание в тылу у борца против угнетения иудеев, верного ученика интеллектуалов из Тиверии, царя Зу-Нуваса. Сделать это было, видимо, несложно, потому что при подходе армии эфиопов тут же восставали города и целые области. Зу-Нувас пытался отбиваться с кучкой оставшихся верными ему войск, но был убит в первом же сражении. Эфиопы ходили по стране, не встречая сопротивления, убивали иудеев и разрушали синагоги (у вас, читатель, хватит совести осудить их за это? После той церкви, сгоревшей с живыми людьми?).

Впрочем, иудеев вовсе не перебили поголовно. Часть из них увели в Эфиопию, часть осталась жить в Йемене, часть уехала от сраму подальше — в Византию или в Персию[9]. В изображении еврейских ученых Зу-Нувас и его сподвижники предстают гораздо привлекательнее, чем они были в истории, а действия христиан приобретают вид иррациональной ненависти к иудеям (пресловутый антисемитизм, не иначе).

На этом история иудаистского Химьяра закончилась, и вопрос только в одном: почему в Хазарии все не кончилось так же быстро и бесславно? Ответ лично у меня только один: люди бывают очень разные, и иудеи, и язычники. Зу-Нувас взял в иудаизме то, что было там близко именно ему, — ублюдочную племенную мораль. В результате он пресек международную торговлю и совершил множество преступлений, поставивших его вне цивилизованного мира.

А потом Обадия взял в иудаизме другое — вселенскость, мораль мировой религии. Видимо, эти стороны иудаизма им нравились больше, и они использовали именно их. В результате караванная торговля окрепла, а Хазарский каганат вошел в мировую историю.

Еще раз подчеркну свою уверенность: если опыт Обадии и оказался порочным, то не из-за происков иудейских купцов или несовершенства самого иудаизма, а из-за международной обстановки. Иудейское государство сразу же оказалось в изоляции, и любовь евреев всей Европы и Персии не смогла этого компенсировать.

Ну хорошо, такова судьба Хазарского каганата, государственного образования. А хазары? Куда девались те сотни тысяч, может быть, и миллионы людей, которые на вопрос о своем народе отвечали: «хазарин»?

Еще до падения каганата «хазары частью переселились в Крым, частью рассеялись по русским землям» [25, с. 379]. Нестор упоминает, что в Киев прибыли «хазарские евреи» около 986 года. Они-то и спорили с Владимиром о том, какую веру ему следует принять.

Тогда же появляется и Козары — квартал в Киеве. Было ли это место, где сидел хазарский гарнизон, а потом остались более скромные люди — купцы и ремесленники? Или там жили хазары, а уж к ним стали подселяться единоверцы-евреи? Или с самого начала там жили купцы, торговавшие с Хазарским каганатом? Козары — то есть место, где живут торгующие с хазарами? Гадать можно долго, только стоит ли? Главное ведь — был квартал. Уже при Игоре, в самом начале X века он точно был.

Ещё одно наследие Хазарского каганата: считается, что караимы — это потомки хазар. Вроде бы логично — тем более, что караимы уплощают своим младенцам головы, как это делают некоторые степняки, как это делали хазары. Обычай состоял в чем? Подвязывали дощечку к головке младенца, и пока его косточки мягкие, пластичные, затылок принимал плоскую форму. Благодаря этому обычаю очень легко отделить погребение хазарина от погребения любого иного инородца; судя и по самим хазарам, и по караимам, изменение формы черепа никак не сказывалось на интеллектуальных способностях человека. На что стоит обратить внимание: на Западной Руси караимы появились в XIV столетии, это документировано неплохо.

Но и на территории уже павшего каганата не сразу исчезло хазарское население. Л. Н. Гумилев показал, что могилы хазар бывают значительно моложе их распавшегося каганата [154]. То есть в XII–XIII веке сын Андрея Боголюбского вполне мог бежать к «жидовскому князю». И было откуда являться болгарам и жидам на Русь. По мнению большинства ученых, хазары могли доживать на Средней Волге, в ее низовьях или в Дагестане до нашествия татар в XIII веке. Многие из них бежали на Русь в страхе перед нашествием. Множество хазар переселилось на Русь в конце XII — начале и середине XIV века.

Считается, что они ассимилировались на Руси. Это довольно сомнительно, потому что мощным препятствием к ассимиляции становилась их вера. Язычника можно окрестить, но иудаист вовсе не рвется креститься и даже проповедует преимущества своей религии.

Придя в город, хазары уже остановиться могли только в иудейском квартале. Для всех они были жидами просто в силу своего иудаизма, а в тонкости этнического происхождения никому и не приходило в голову вникать. Так что если и ассимилировались, то никак не в христианском населении. Никто не оспаривает, что хазары вливались в состав еврейских общин Польши и Литвы. Споры, собственно, ведутся только о том, каково соотношение хазар и евреев (пришедших, как уверяют, из Германии). «Возможно, что в еврейские общины Польши и Литвы влились остатки хазар, народа тюркского происхождения, высшие слои которого перешли в еврейство в VIII–IX веках» [9, с. 341].

С точки зрения А. Кёстлера, хазары составляют большую часть предков восточных евреев, ашкенази. По его мнению, в XIV–XV веках большая часть хазар оказалась на территории Западной Руси — будущих Украины и Белоруссии. Часть из них проникла и собственно в Польшу. Если до хазар евреи на этой территории и жили, то массы переселяющихся хазар поглотили их полностью, потому что на одного коренного еврея приходилось несколько пришельцев. Так что кто кого ассимилировал…

А. Кёстлер даже объясняет, откуда взялся идиш и почему так быстро изменился характер вольных степняков. Идиш возник в самой культурной части страны ашкенази, в Польше. Поэтому и распространился на всю территорию их расселения. А народный характер… Он меняется очень быстро, если есть на это основания. Основаниями же были в первую очередь условия жизни в гетто.

Интересна реакция на книгу Кёстлера: у многих евреев, в том числе и у Г. Померанца, она оказалась крайне бурной и притом сугубо эмоциональной. Не в силах ничего возразить по существу, мысли Кёстлера подвергают несколько истеричной обструкции по принципу: «Кёстлера не читал, но все же говорят!..».

В чем причина такого неприятия? Буду рад, если мне возразят по существу, но пока получается: протестуют те, для кого почему-то невыносима сама мысль о происхождении от хазар. То есть против хазар эти люди ничего не имеют, но… как?! Хазары их предки?! Геволт! Они потомки древних иудеев, прекрасных, благородных иудеев, и лично Авраама и Якова! А тут эти мерзкие степняки с кривыми носами и смуглой кожей…

Вообще-то, бывают открытия и порадикальнее… Например, один ученый, работающий в Плесе, Травкин, по мнению коллег, «офинел». Николай Травкин полагает, что никакого передвижения населения из территории Киевской Руси на северо-восток никогда не было. По крайней мере, археологические данные ни о каком переселении не свидетельствуют, а говорят только о смене культуры.

— То есть современные русские — это ославяненные финны?

— Да! — гордо отвечал Травкин коллегам.

Разумеется, это не твердо установленный факт, а не более чем любопытная гипотеза. Но, во-первых, я прислушался к самому себе: а что, если я по происхождению финн, потомок перешедших на русский язык финнов? А знаете, ничто души не потревожило и ничто ее не бросило в дрожь. Финн так финн, ничего не меняется, и возникает даже забавный способ дразнить кое-кого.

Во-вторых, я рассказал эту байку многим русским… И представьте себе, никто не продемонстрировал реакции а-ля Померанц. Никого не взволновало, что теперь он не будет благородным славянином, происходящим от Святослава, Ратибора и Божа… Да! И от Кощея Бессмертного с Ильей Муромцем, как же я это забыл! Так вот, никто из моих русских знакомых не заволновался из-за этой «ужасной» перспективы. Реакция была разная — от веселого удивления до полного безразличия. Но вот реакции отторжения определенно не было ни в одном случае.

Почему? А потому, что среди русских почти нет расистов.

Ах, вы имеете в виду, что евреи, узнавшие про теорию Кёстлера!..

Минуточку, минуточку… А про евреев на этот раз я ничего не говорил.

Трудно сказать, существовала ли особая этнографическая группа славянских евреев на Древней Руси, говоривших в быту по-славянски. Еще труднее ответить, каково соотношение евреев и хазар среди иудеев Киевской Руси. Как вообще провести грань?

Очевидно, что Киевская Русь становится своего рода плавильным котлом, где смешиваются хазары, евреи из Хазарии, разного рода помеси, византийские евреи — прямые потомки античных, выходцы из мусульманского мира и из Европы. Соотношением хазар и евреев в этом плавильном котле пусть занимаются расово озабоченные, мы же отметим другое: евреев на Руси много, и они разделили ее судьбу, что опять же подобно только участи испанских евреев, разделивших судьбу изгнанников-мавров.

Потому что спустя сто лет после погрома и обороны синагоги евреями еврейский квартал Киева постигла та же участь, что и весь город. В декабре 1240 года внук Чингисхана, Бату-хан, возглавлявший поход Золотой Орды к «последнему морю», подступил к городу и взял его после отчаянного сопротивления.

После войны, когда Киев лежал в руинах и найти большой участок для раскопок не было трудно, город копала экспедиция Михаила Константиновича Каргера. Раскопали в числе прочего и окрестности Золотых ворот, несколько раз переходившие из рук в руки. Слой на этом участке заполняют обугленные обломки бревен, костяки множества порубленных саблями, проткнутых копьями и стрелами людей. По положению скелетов видно, что многие пытались выбраться из завала еще живых и уже мертвых, когда рухнули горящие дома, погребая под собой груды людей.

Есть и страшноватенькая находка в Киеве, часть слоя гибели города, — полуземлянка гончара, в одной половине которой располагалась мастерская, в другой, отделенной печкой, — жилая часть. У входа в землянку лежат двое: среднего роста человек с легкой монголоидностью, в типичном для степняков шлеме, с кривой саблей. И рослый, без панциря, с топором. На полу мастерской — скелет молодой женщины, в позе распятой; в руки скелета вогнаны два кинжала, лезвия которых уходят глубоко в земляной пол. А на печке, в другой «комнате», — скелетики детей четырех и пяти лет.

Так вот: данные у меня сугубо неофициальные; сведения эти сообщили мне люди, принимавшие участие в раскопках и рассказывавшие мне об этом камерно, коллегиально. Они не просили называть их фамилии, и я делать этого не буду. Но по этим рассказам Каргеру тогда «не рекомендовали» вести раскопки Жидовских ворот и еврейского квартала Киева. А Михаил Константинович был не тот человек, который бы такую «рекомендацию» партийных властей посмел бы вот взять и не выполнить.

Но некоторые коллеги рассказывали, что еврейский квартал все же был потревожен раскопками. Данные этих раскопок если и публиковались, то без всякого указания на принадлежность древностей именно евреям. Но раскопанного участка достаточно, чтобы утверждать — тут шел самый отчаянный бой. Жидовский квартал погиб, разделив участь всего города. Если и уцелел кто-то из киевских евреев, чьи предки укреплялись около синагоги сто лет назад, то скорее всего был уведен с арканом на шее или бежал, прибившись к единоверцам, в другие места.

Благо, прибиться было еще где.

После татарского погрома еврейские поселения на Волыни и в Галиции сохранились. Великие князья, стремясь опять заселить Киев после нашествия, звали и евреев переселяться на старые места. Великий князь Даниил Галицкий, правивший на Волыни в 1221–1264 гг., селил евреев в построенных им и восстановленных после нашествия городах, и на тех же основаниях, что и христиан. Его преемники эту практику поддерживали и продолжали. «Евреи составляли важный компонент общества в Великом княжестве Литовском еще прежде его объединения с Польшей, где имелось собственное многочисленное и признанное законом еврейское население» [7, с. 49].

«Пользуясь вольностями, предоставленными евреям и в других татарских владениях, киевские евреи вызвали этим ненависть к себе со стороны мещан» [155, с. 517].

Насчет «вольностей, предоставленных татарами», придется, кажется, внести некоторые уточнения: «сии люди откупали у Татар дань наших Княжений, брали неумеренные росты с бедных людей, и в случае неплатежа, объявляя должников своими рабами, отводили их в неволю. Жители Владимира, Суздаля, Ростова вышли, наконец, из терпения и единодушно восстали, при звуке Вечевых колоколов, на сих злых лихоимцев: некоторых убили, а прочих выгнали» [143, с. 54–55].

Может быть, Карамзин попросту антисемит?! Злобствует на евреев, завидуя их гениальности, вот и плетет всякие гадости? Но вот и еврейский историк отмечает: «В документах XV в. упоминаются киевские евреи — сборщики податей, владевшие значительным имуществом» [155, с. 254].

Еврейская энциклопедия объясняет появление этих сборщиков податей «движением евреев из Польши на Восток» и отмечает проникновение евреев — откупщиков таможенных и других сборов в Минске, Полоцке, Смоленске.

Но почему надо считать, что они откуда-то пришли? Разве потому, что установился миф такой — о распространении евреев из Германии в Польшу, а оттуда на Русь? Но уже из рассказанного видно, что такое предположение совершенно не обязательно. Вполне можно предположить, что перед нами — потомки евреев, живших здесь по крайней мере с IX века, то есть фактически — коренное население. Может быть, они и в Польшу пришли, главным образом, с Руси? В пользу такого предположения гораздо больше фактов, чем в пользу прихода русских евреев из Польши.

Что еще следует отметить? Поразительное отсутствие антисемитизма в Западной Руси. Здесь не было ни обвинений в питии крови христианских младенцев, ни в отравлении колодцев и распространении чумы. Не было — да и все! На Западной Руси не прижились святые Западной Европы, канонизированные как мученики, принесенные в жертву евреями. На Руси полностью отсутствовала идея связи евреев с дьяволом. Идея «тойфель-фолька» — дьявольского народа, была очень популярна в Германии, в Западной Европе вообще, но в Польшу и на Русь она не проникала — ни в Средние века, ни в Новое время.

Даже когда в самой Польше начались преследования евреев, литовско-русская знать последовательно выступала в их защиту на всех сеймах и сеймиках. Можно дать этому грустное объяснение, что в XVI веке в самой Польше уже существовал слой поляков-горожан, выступавших конкурентами евреев, а на Западной Руси слоя славянских горожан еще не было. Знать продолжала нуждаться в евреях, влиятельных врагов не появилось. Так сказать, Западная Русь еще не доросла до антисемитизма.

Но может быть и другое объяснение: может быть, Западная Русь просто хорошо знала евреев, умела включать их в свое общество и потому относилась к ним лояльнее? Вскоре мы найдем много фактов в пользу этого предположения.

1. После нашествия татар русские евреи никуда не исчезли, они продолжали жить на русских землях, вошедших в Великое княжество Литовское и Русское.

Мы видим, что в XIV–XV веках эти евреи становятся откупщиками — то есть посредниками между, непосредственными производителями товаров и плательщиками налогов и властями. То есть осваивают ту социальную нишу, которую всегда приписывают польским евреям.

2. По традиции это еврейство Западной Руси — Великого княжества Литовского и Русского — принято считать крайним восточным ответвлением европейского, переселенцами из Германии, а затем из Польши.

В действительности для такого предположения нет никаких оснований. Такое предположение делается только потому, что уже давно сложился такой стереотип, и ученые никак не могут выйти за его пределы.

Скорее наоборот: можно предположить, что русские евреи перемещаются на запад и формируют польское еврейство.

3. Западная Русь очень толерантна к евреям и сохраняет традицию спокойного к ним отношения даже тогда, когда в Польше начинаются антисемитские выступления.

Нет никакого сомнения — какое-то количество евреев проникало в Польшу и с Запада, из Германии. Именно к ним обращены призывы Болеслава Благочестивого, именно им дана грамота, дарующая привилегии на всей территории Польши. Грамота Болеслава Благочестивого от 1264 года почти полностью воспроизводит другой документ: жалованную грамоту, данную герцогом Фридрихом, евреям Бены. Грамота дарует право автономного судопроизводства для евреев, устанавливает неприкосновенность личности и имущества, дарует свободу передвижения и грозит наказаниями тем, кто будет евреев притеснять. Среди прочего, в документе есть и такие слова:

«В соответствии с эдиктами папы мы запрещаем со всей строгостью на будущее обвинять еврея, проживающего в нашем государстве, в том, что он якобы использовал человеческую кровь, поскольку все евреи по своей вере избегают использовать кровь вообще».

Впрочем, известны монеты польских королей XII и начала XIII веков с надписями на иврите типа «равви Абрам, сын Исаака» или «Мешко, король польский». Считается, что чеканщиками монеты тоже были еврейские выходцы из Германии.

Во всяком случае, в XIII веке евреев в Польше уже много, их положение в обществе и занятия нуждаются в законодательной базе. Часть законодательства дается грамотой Болеслава, дополняют его положения церковного собора 1267 года во Вроцлаве. Собор постановил, что евреи должны жить отдельно от христиан, в особой части города. В каждом городе полагалось иметь только один такой квартал и в нем — только одну синагогу. На одежде евреи должны были носить особые отличительные знаки, им запрещалось нанимать христианских слуг, а христианам запрещалось служить у евреев и покупать у них съестное.

Некоторые положения вроцлавского собора просто восхитительно патриархальны. Отмечается, например, что поляков надо особенно тщательно оберегать от ужасов контакта с евреями. Потому что поляки ведь: «юный росток на христианской почве». Выражено почти поэтически, стиль чуть ли не трогательной любовной баллады про какой-нибудь «юный росток». Но поползновение-то дичайшее, вполне в духе Латеранского собора: держать и не пущать.

Позже, в конце XIII века, эти положения подтверждают еще два церковных собора. И, что характерно, никто и никогда эти постановления не отменял. На каком-то этапе они теряют силу de fakto, но не de jure. Польский костел никогда не отказывался от положений Вроцлавского собора. То есть он их, конечно, не соблюдает сегодня и не соблюдал уже очень давно, но официально эти ограничения не отменены.

В 1364 году Казимир III распространил привилегии Болеслава, данные для Малой Польши на все расширявшееся Польское государство. Традиция относит это за счет того, что король был увлечен некой еврейкой, Эстеркой, и сделал ее своей любовницей. Если верить портретам, которых нарисовано немало, королю очень повезло: красивая женщина с ласковыми, добрыми глазами, чувственными полными губами и, конечно же, с умопомрачительной грудью, которой позавидует любая американская кинозвезда.

…Упаси вас Бог поверить этим картинам, дорогие мои читатели! Потому что рисовали их в XVIII–XIX веках, на волне романтического отношения ко всему польскому прошлому. А в XIV веке ни одного портрета Эстерки нарисовано не было, и ее внешность каждый художник изображал по собственному вкусу… И по своим представлениям о том, как должна выглядеть любимая женщина его короля.

То есть роман с еврейкой Эстеркой, дочерью портного из Опочно, у короля был, это факт. Король поселил ее в своем дворце около Кракова, и у них родилось несколько детей. Дочерей Эстерка воспитывала в иудаизме, а сыновья Пелко и Немир были крещены и стали родоначальниками нескольких дворянских польских родов. Судьба самой Эстерки, кстати, трагична — после смерти Казимира ее убили при гонениях на евреев, начатых преемником Казимира, Людовиком Венгерским. Длились гонения недолго, но Эстерку все-таки убить успели.

Но я не уверен, что только личной жизнью короля объясняется склонность Казимира Великого к евреям. Дело в том, что в те времена было очень мало поляков-горожан. Христианское европейское государство, Польша остро нуждалась в третьем сословии — в ремесленниках и купцах. Приходилось мириться с тем, что города в Польше были в основном немецкими. Немцы переселялись на восток вполне мирно, становились по крайней мере относительно лояльными подданными польской короны. Но все же до 80 % ремесленников в начале XIV века были немцами. Даже королевский город Краков, столица Королевства Польского, состоял фактически из двух расположенных рядом городов: королевского замка Вавель, вокруг серой каменной громады которого лепились деревянные избы мужиков, и каменного немецкого города с ратушей, площадью Рынок, с часами на башне (привет мистеру Даймонту!), вечевым колоколом… Все, как полагается!

Но город-то был немецкий, вот в чем дело. И немцы, хоть и были лояльны к Казимиру III Великому, все же старались платить ему денег поменьше. А поскольку они были монополистами, и, кроме них, некому было ковать мечи и латы для рыцарей, ввозить и вывозить товары из страны, они несколько злоупотребляли своим положением. В какой степени злоупотребляли — сказать трудно, но, во всяком случае, дело было. Немецкий город жил по своим законам, по-своему судил и рядил своих граждан, хоть они и были подданными польского короля. До сих пор в Кракове сохранился музей средневековых пыточных инструментов. И известен случай, когда суд немецкого города приговорил своего гражданина к ослеплению за то, что тот вовремя не отдал занятые деньги.

У королей же, и не только польских, есть такая особенность: они не любят, чтобы им диктовали условия. То есть не будь у Казимира выхода — он бы вынужден был смирить гордыню и улещать краковских немцев, чтобы они ковали латы получше, а в казну платили поисправнее. Но у Казимира выход был, и этот выход назывался «евреи». А если по-польски — «жиды».

Казимир III, по заслугам названный Великим, позвал в Краков евреев. Быстро возник еще один город возле первых двух — город еврейский. На этот раз евреи проявили лучшие свойства своей натуры — умение быть благодарными, и назвали свой город в честь короля: Казимеж. Казимеж — так по-польски произносится имя Казимир.

Краков быстро разрастался, Казимеж стал одним из районов королевского города Кракова. Но это был особый район города, в котором люди жили не так, как полагалось в Польском королевстве, а как полагается по законам Талмуда.

Достоверно известно, что Казимир III любил ездить в Казимеж, и не только, чтобы ухаживать за Эстеркой, но и для долгих бесед с еврейскими учеными. По всем описаниям, был Казимир очень умным человеком, и, я надеюсь, что не обижу поляков (в том числе польских антисемитов), если предположу: может быть, Казимир просто любил умные разговоры об отвлеченном, приятную интеллектуальную компанию? А ведь окружение короля, все эти здоровенные рубаки, вряд ли читали много книг и вряд ли знали то, что изучалось если не в хедере, то уж точно в самом начале обучения в иешиве.

Иногда я думаю, что многолетняя страсть короля к Эстерке могла иметь ту же природу. Может быть, Казимиру хотелось еще и разговаривать с близкой женщиной? Может, такие чудаки попадались и в XIV веке? Даже среди королей?

Уния Польши с Великим княжеством Литовским и Русским привела к тому, что и литовским евреям в 1388 году дали аналогичную грамоту — как в Польше, уравняли в правах с христианскими горожанами.

Многие евреи и после Казимира Великого достигали в Польше высокого, престижного положения. У такого знаменитого, по заслугам популярного короля, как Владислав Ягелло, всеми финансовыми делами заведовал литовский еврей Волчко.

Не все, конечно, было так уж идиллично. Стоило в 1348 году начаться чуме, и евреев тут же обвинили в распространении заразы (особая пикантность в том, что среди евреев было много врачей, лечивших и христиан). В Кракове и нескольких других городах даже вспыхнули погромы. Небольшие, без большого числа жертв, но тем не менее. Новый погром в Кракове разразился в 1407 году. Власти пресекли действия погромщиков, едва они вошли в Казимеж, — но опять же, лиха беда начало.

Католическая церковь евреев не особенно любила, и если честно — то и не за что было любить. Потому что не знаю, в духовной ли младости поляков тут дело, но несколько раз евреям удавалось переубедить католиков, и они переходили в иудаизм. В Кракове в 1539 году по распоряжению местного епископа сожгли на костре мещанку Екатерину Залешовскую, уличенную в склонности к иудейству. Вдова райцы, то есть городского советника, она входила в краковский патрициат. Почтенная дама заявила, что не верит, что Иисус Христос — Божий сын: «Господь Бог не имеет ни жены, ни сына, да ему и не нужно этого. Ибо сыновья нужны только тем, кто умирает, Бог же вечен… и всех нас считает сыновьями».

В это время евреям удалось многих поляков обратить в иудаизм, и прошел слух, что обращенных они прячут в Великом княжестве Литовском и Русском. Тогда же, в 1539 году, состоялось королевское следствие по поводу обрезавшихся и убежавших в Литву. Следователи пришли к выводу, что на евреев возвели напраслину, но многие и тогда, и теперь сомневались в справедливости выводов следствия. Похоже, все-таки были они, эти поляки, обращенные в иудаизм.

В Литве обращение в иудаизм стало таким характерным явлением, что евреев в 1495 году даже выгнали из Литвы. Правда, через восемь лет указ официально отменили, и евреев опять пригласили в Литву, да и выполнить указ не успели… Так и жили не выгнанные иудеи во многих городках Литвы, так до них руки и не дошли.

В середине XVI века пошла по Польше молва, что иудеи купили у некой христианки из Сохачева церковное причастие. И евреи кололи его иголками и издевались над ним, пока из причастия не потекла кровь. История была бы забавной, если бы четверо евреев не были сожжены на костре.

Тогда же пошел и старый слух о причащении евреев кровью христианских младенцев, но тут уж вмешался король Сигизмунд II Август и запретил возбуждать «подобные нелепые обвинения» без предварительного следствия, на котором факт убийства младенца должно было подтвердить четырьмя свидетельствами христиан и тремя свидетельствами евреев. Насколько мне известно, ни одного дела не возбудили.

И вообще короли и государственные люди заступались за евреев, потому что какой же дурак будет резать курицу, несущую золотые яйца?

Как видно, в Польше все происходило принципиально так же, как в Европе, только евреев пока никто не выгонял. Но их так же используют короли, к ним так же настороженно относится церковь… Так же точно их подозревают в распространении заразы во время эпидемий.

Но было два существенных отличия. Во-первых, евреи Польши и Руси образовали единый народ.

Во-вторых, они заняли совсем особую социально-экономическую нишу, которую западное еврейство никогда не занимало и занять даже не пыталось.

В-третьих, восточные евреи объединились в организацию, охватывающую всю страну.

К XVI веку окончательно сложился новый еврейский народ — ашкенази. Этот народ имел свою территорию, — ашкенази не жили западнее Эльбы и восточнее Днепра, севернее Литвы и южнее Волыни. Существует страна ашкенази — со своим климатом, природными условиями, деревьями и животными. Ашкенази не имели собственного государства, но у них есть своя страна. Ведь и курды живут в Турции, Иране и Ираке, своего государства у них нет, своя страна, Курдистан, у них, конечно же, есть. Так же точно нет своего государства у басков в Испании, туарегов в Северной Африке, живущих в Алжире, Тунисе, Чаде, Мавритании, Марокко.

На этой же территории живут и многие другие народы. У некоторых из них есть свои государства — например, у немцев, венгров или у русских, но Речь Посполитая официально говорит не по-немецки и не по-русски, а по-польски и на этом языке ведет свою документацию.

— У некоторых народов — валахов, цыган, караимов, курдов — тоже нет своего государства. Тем не менее, это тоже их страна, их территория обитания. Если хотите — ареал распространения.

У евреев ашкенази есть даже больше оснований считать эту территорию своей — этот народ и возник на территории Польши и Западной Руси (кроме Поморья).

Страна ашекенази, страна народа без государства, зависит от воли государственных лиц и от их решений. Затеют вообще выгнать евреев — и выгонят. Захотят позвать еще каких-то других евреев, например, из Персии, — позовут.

Даже решения, не имеющие к евреям, казалось бы, никакого отношения, отзываются на их судьбе, и очень сильно. Вот объединилось Великое княжество Литовское и Русское с Польшей в одно государство, и притом две трети территории княжества вошло прямо в Польшу, в коронные земли. О евреях, живущих в разных точках страны ашкенази, никто при этом и не думал, но именно после этого стали возникать три ветви идиш: польская, украинская и литовско-белорусская. Судьбы евреев в трех частях своей страны ашкенази стали расходиться. Условия их жизни стали различаться, они контактировали с народами, которые вели себя по-разному, считали важными или неважными разные вещи, и, конечно же, это сказывалось на национальном характере.

Убежденный в действенности законов, любящий юмор польский еврей; спокойный белорусский еврей, которому не хватает только вислых усов; нервный, привыкший в любую секунду отвечать агрессией или бегством украинский — это люди одного народа. Возможно, ашкенази просто не хватило исторического времени для того, чтобы распасться на три народа, как распались русские на белорусов, малороссов и великороссов.

На стыках межнационального общения у евреев неизбежно возникал интерес к культуре «титульного народа»; появлялся слой евреев, читающих по-польски не только записки от булочника или указы местного райцы, но и художественную литературу. На стыке культур рождалось явление, которое я рискнул бы назвать еврейской Польшей. У живших тут ашкенази сохранялся свой взгляд на очень и очень многое. Осваивая культуру, они вовсе не становились такими же поляками, как этнические поляки. Ведь и марраны сохраняли свою специфику, да как долго! И во всех странах, где такие исследования проводились (Франция, США, Италия, Россия), выяснялось, что евреи чем-то отличаются от остального населения. Впрочем, точно так же отличаются от французов живущие в стране итальянцы. И уж точно отличаются от немцев живущие в Германии турки или те же итальянцы.

Но культуру — осваивают, духовно становясь не просто случайными жителями страны, а именно польскими евреями. Порой польскими патриотами, ценителями ее культуры, истории и литературы.

Так же возникают и еврейская Украина, еврейская Белоруссия, и не их вина, что эти страны в культурном отношении очень уж проигрывают Польше. Даже живя в Минске или в Полтаве, еврей чаще ассимилируется как поляк.

Еврейская Польша, еврейская Украина, с XVIII с завоеванием Речи Посполитой Российской империей — и еврейская Россия возникают все в одной и той же стране. В стране ашкенази, на стыке с культурами других народов одного-единственного — все тех же ашкенази.

В конце XV века в Польше произошло то же, что случилось в Западной Европе на два столетия раньше: в ней выросло национальное третье сословие. Немцам хорошо — они практически полностью растворились в многолюдье польских купцов и ремесленников. Остались от них соборы и ратуши в нескольких городах, музей пыточных инструментов в Кракове и немецкие фамилии у некоторых поляков.

А евреям куда деваться? Для них ассимиляция категорически неприемлема, а польские горожане наступают на пятки. В 1485 году краковские горожане попытались запретить евреям любую деятельность, «кроме наших закладов за просроченные долги» — то есть превратить евреев в народ ростовщиков, наподобие западноевропейских. Этот номер у них не прошел, и вообще польские евреи почти не были ростовщиками. Как ни странно это может показаться читателю, многие из них ссужали деньги под проценты у христиан, в том числе и у монастырей. В целом же евреи занимались ремеслом и торговлей, составляя горожанам-христианам конкуренцию.

В 1521 году главы магистрата города Львова писали в Познань: «Неверные евреи лишили нас и наших занимающихся купечеством сограждан почти всех источников пропитания… Они овладели всей торговлей, проникли в местечки и села, не оставили христианам ничего». Львовские горожане даже направили делегацию к королю с такими же слезными жалобами, но король как-то не внял их страданиям.

В Западной Европе евреев было очень мало, и всех их выгнали, чтобы они не мешали подниматься местным горожанам. А в Речи Посполитой евреев вытеснили из многих городских профессий… Но из страны не прогнали, И это при том, что евреев в Речи Посполитой было много — от 5 до 8 % населения, по разным оценкам.

Евреи нашли для себя другую социально-экономическую нишу. Такую, в которой христианам было очень трудно, даже невозможно с ними конкурировать. И на которую, справедливости ради, христиане и не претендовали. Это была та ниша, о которой я уже начинал говорить, — посредничество между «настоящими» горожанами и крестьянством. Скупка сырья у крестьян, продажа тем, кто будет его перерабатывать. Скупка готовой продукции оптом в городе, продажа ее в деревне в розницу. Втиснуться в такую нишу очень трудно; надо очень много работать, чтобы сделаться полезным и крестьянину, и горожанину. Доход будет очень невелик, потому что «наваривать» много нельзя: иначе крестьянин и горожанин начнут договариваться без посредников. В общем, это ниша для не очень богатых людей.

Частью этой ниши стал еще один вид посредничества: между шляхтой и все тем же многострадальным крестьянством. Зачем вельможному пану самому вести хозяйство? Это отлично может делать жид. Пан может спокойно проедать и пропивать доходы от имений, живя в городе истинно по-дворянски: не работая, ни о чем не думая и притом хлебая дорогое вино каждое утро. А уж дело жида, который взял в аренду его имение, выколотить побольше денег. И никуда он, этот жид, не денется! Даже если сбежит с деньгами, сам же кагал его поймает и накажет, чтоб никто не смел думать на бедных евреев, что они нечестные люди. А если не сбежит, все равно к его рукам прилипнет не так уж и много. Вельможному пану уйдет почти все, и надо ведь еще дать как можно больше, чтобы пан не сомневался — надо продлить жиду аренду.

В XV веке покровителем евреев был король; начиная с XVI века, появляются частновладельческие евреи: те, кто живет на земле магнатов. По отношению к ним, владельцам земли, евреи несли те же повинности, что раньше королю. Выводы? Очень простые — евреи окончательно превратились в своеобразное феодальное сословие, причем сословие зависимое.

На землях феодалов, чтобы сделать их земли доходнее, евреи строят корчмы, гостиницы и кабаки. Евреи строят дороги, чтобы всем этим было приятнее и удобнее пользоваться. Евреи придумывают способы обработки земли, введение новых культур, евреи строят сахарные заводы, гонят вино из пшеницы, организуют обработку кожи и прядение льна. Им надо крутиться, этим жидам! Крутиться совсем не нужно ясновельможному пану — он доверил евреям это занятие. Крутиться иному мужику, может быть, и хотелось бы, он и смог бы, да крепостное право не велит. Там же, где крепостного права нет, там ниша уже занята евреями. Крестьянин звереет и делает свои выводы — постепенно становится антисемитом.

Ясновельможный пан качает головой, видя, как крестьяне голы и босы. Вон, пальцы торчат из сапога, вон, заплата на заплате. Допускаю, что пан даже качает головой вполне искренне: в конце концов, язык и религия у пана и мужика одни. Проповедь о вреде пьянства читает им обоим один ксендз в одном костеле. Пан искренне жалеет мужиков и вместе с тем осуждает их нравы. Пить же нельзя, нехорошо и неразумно! А они пьют.

Виноват в этом кто? Ясное дело, не ясновельможный пан. То есть если подсчитать, куда и что идет, выясняется, что, во-первых, на шее у мужиков сидит в основном все-таки ясновельможный пан, а еврей примостился так… с краешку. Очень часто еврей живет не лучше, а то и хуже мужиков, потому что крутится он много, а зарабатывает все равно мало.

Во-вторых, деятельность жида объективно выгодна для всей страны, для всех ее классов общества: выражаясь научным языком, евреи «формируют промышленную и транспортную инфраструктуру». Жид делает дело, которое ясновельможный пан делать ленится, а мужик не умеет, да ему никто и не позволяет.

Но чтобы понять это, надо все хорошенько подсчитать, а что там считать, на счетах щелкать?! Это жидовское занятие. Нам, славянам, выпить бы (в жидовском кабаке), бабу потискать (чужую жену) да проблеваться в крапиве.

Точно так же ведь если еврей объективно не пускает мужика самого «развивать инфраструктуру», то есть в торговлю и сельскую промышленность, то ведь не по своей подлой воле. Это не еврею, это ясновельможному пану не хочется никуда пускать мужика. Это ему пуще смерти страшно любое изменение в общественных отношениях, любая потеря своего положения пана.

А еврей выполняет только роль экономического держиморды при пане, причем выполняет за гроши.

Так новая экономическая ниша оказывается чреватой для евреев множеством неприятностей. Причем вроде бы никто ни в чем не виноват, происходит естественный процесс… Но так легко найти в этом процессе виновника, так просто объяснить, кто именно сидит на шее у основной части народа…

Я, правда, не уверен, что эта ниша «найдена» в XV или в XVI веке. Очень похоже на то, что на Западной Руси эту нишу «отыскали» сразу же после татарского нашествия. Кроме того, на Западной Руси были богатейшие магнаты — князья Острожские, Вишневецкие, Сапеги, Радзивиллы, Потоцкие. Эти-то хозяйством отродясь не занимались, и, очень похоже, ниша посредников между всеми и всеми разрабатывалась на Западной Руси уже века с XIV.

Если это предположение верно, то еврейство собственно Польши попросту сползло в уже готовую нишу. То есть остались и торговцы, и мелкие ремесленники, но все больше и больше евреев оказывалось арендаторами, управляющими, посредниками.

К тому же в православных областях Речи Посполитой возникла еще одна проблема. Пока магнаты Западной Руси были православные, этой проблемы не было. Но на протяжении XVI века шляхта Западной Руси все сильнее ополячивалась и все больше переходила в католицизм. Для этой шляхты все больше и больше православие становилось не верой отцов, а суеверием простонародья.

Раз так, то источником доходов при аренде становились и православные храмы. Сдавался православный храм в аренду к еврею — так же точно и на тех же основаниях, что мельница, дорога или кабак. Хочешь слушать литургию? Плати. Хочешь крестить ребенка, венчаться, отпеть покойника? Плати арендатору-еврею. Тут та же история, что с дорогой или с кабаком: самому еврею достанется процентов десять, остальное все равно уйдет помещику. Но ведь не помещик стоит, смотрит бесовскими своими жидовскими глазами, протягивает руку за крестьянскими грошиками. Помещик, хоть и католик, все же понятнее, ближе… А эти… За требы, за принятие святых даров, — плати… И кому плати! Страшного Суда на них нет, на сатанинских исчадий!

На Западной Руси и, главным образом, в землях короны, на будущей Украине, пан-католик отдает православного мужика в аренду к еврею. Кто за это расплатится в ближайшем будущем? Ясное дело, еврей!

Понимают ли это сами евреи? Самое интересное, самое невероятное — не понимают! Нет ни одного текста, дошедшего до нас из XVII, даже из XVIII века, в котором был бы отражен страх за свое будущее. Хотя бы понимание своего сложного положения. Ну хотя бы анализ того, что думают о положении евреев другие! Нет, всего этого нет. Сидя на пороховой бочке, евреи с поразительной тупостью не видят в упор, что их ненавидят. И ненавидят вовсе не в силу психических отклонений или каких-то предрассудков, а ненавидят последовательно, мотивированно, закономерно. Судя по всему, они просто не понимают, что делают нечто… ну, скажем так, — нечто, чему можно дать негативную оценку. Живут чем-то, что можно осудить. Почему?!

Я могу предложить только одно объяснение: а потому, что евреям наплевать на любые оценки других народов. То, что болтают мужики в кабаке, говорят паны за преферансом, заведомо не имеет никакого значения. Евреям заранее «известно», кто здесь избран Богом, кто здесь ходячее совершенство и живое чудо всех времен. И что не восхищаться этим чудом, не считать выше себя это чудо, не признавать превосходства этого чуда — это просто глупость, неспособность понять очевидные вещи или психическое заболевание.

Польские короли XV и XVI веков обычно покровительствовали евреям. Сигизмунд I в 1507 году подтвердил льготные грамоты прежних королей. Богатые евреи при нем брали на откуп сбор казенных налогов и пошлин, арендовали королевские имения и всегда умели извлечь из них немалый доход. Этот король поставил одного такого еврея старшиной над всеми литовскими евреями. Богатый брестский еврей, главный откупщик и сборщик податей в Литве, Михаль Иезофович, получил право непосредственно сноситься с королем по всем еврейским делам и представлять все еврейство Литвы. Он имел право «судить своих соплеменников по их собственным законам», взимать с них установленные подати и так далее.

Преемник Сигизмунда I, Сигизмунд II Август еще расширил права еврейских общин в их самоуправлении. Еврейское слово «кехила» превратилось в польское «кахал», а потом и в русское «кагал». Теперь раввины и старосты могли судить непослушных или совершивших преступления по законам Моисея и Талмуда (то есть по законам двух- или трехтысячелетней давности) и приговаривать виновных даже к очень строгим наказаниям, кроме разве что смертной казни. Стефан Баторий в 1580 году дал еще несколько новых льгот.

«В результате всех этих мер „евреи составляли в Польше особое сословие, управлявшееся во внутренней жизни своими выборными представителями, светскими и духовными“» [25, с. 517].

Члены катальных советов каждой общины избирались каждый год в дни Пасхи путем голосования и жребия. Во главе кагала стояли старосты, числом 3 или 4 человека (роши). За ними стояли почетные особы (тувы), судьи (даяны), попечители и старосты учебных заведений (габаи).

Кагал делал раскладку налогов, вносил деньги в казну, заведовал синагогами, кладбищами и всеми благотворительными заведениями, обучением юношества, разбирал тяжбы, выдавал ссуды, давал документы на недвижимое имущество.

Но и это не все! Для решения сложных судебных вопросов, которые не удавалось решить внутри кагала, ежегодно устраивали съезды раввинов и старшин. Проводили их обычно на ярмарках, особенно часто в Люблине.

Потом создали постоянно действующий сейм, или ваад в масштабах всей Польши, уже не только для решения спорных вопросов, но и как своего рода еврейское правительство. Такой сейм назывался «Сейм четырех областей», «Ваад арба арацот», потому что в нем участвовали уполномоченные от четырех областей государства: Великой Польши (главный город — Познань), Малой Польши (Краков), Подолии (Львов) и Волыни (Острог и Владимир). То есть в него входили представители всех главных общин Польши.

«Сейм четырех областей» решал сложные судебные случаи, разъяснял законы, издавал новые постановления относительно общественного и духовного быта евреев, — то есть был своего рода правительством.

В Литве был свой ваад, в котором участвовали раввины и катальные депутаты от пяти главных литовских общин: Бреста, Гродно, Пинска, Вильно, Луцка.

Не надо считать, что все было так уж идиллично. «Демократические принципы, лежавшие в основе кагала, были рано попраны олигархией… Кагал нередко становился даже поперек пути народного развития, — так считал такой серьезный историк, как Ю. И. Гессен. — Простолюдины не имели фактически доступа в органы общественного самоуправления. Кагальные старшины и раввины, ревниво оберегая свою власть… держали народную массу вдали от себя» [155, с. 37].

И даже: «Кагалы, не пользуясь авторитетом в народе, поддерживали свое господство благодаря именно содействию правительства» [155, с. 43].

Руководителей русской общины по заслугам называли «мироедами». Весьма справедливое название для тех, кто сидел на шее у общинников, используя их труд и свое привилегированное положение. Мироеды… но тут не русский «мир», тут еврейский кагал. Хорошо, пусть будут они «кагалоеды»!

А рядовому еврею не было никакого исхода. Деваться ему, бедняге, некуда. Должен он всегда, всю жизнь, от рождения до смерти, жить в кагале и слушаться его старейшин, знать свое место. Выйти за пределы кагала он не может, решать свои вопросы за пределами кагала — тоже не может. На стороне кагала — и религиозная власть. Если еврей проиграет еврейский суд и обратится в польский, он тут же подвергается херему — отлучению, анафеме. То есть фактически исключается из общины.

Кагальная система ставила крест на всякой возможности еврея быть независимым человеком — как всякий европейский горожанин, гражданин средневекового города. Кагал консервировал общественную психологию в тех формах, которые сложились не только до появления вольных городов и их граждан, но и до античной эпохи.

«Зато» если еврей будет верен общине, будет делать не карьеру самостоятельного специалиста или предпринимателя, а «кагалоеда», он может подняться в руководство общины и даже стать членом ваада, еврейского парламента в масштабах всей Польши. Чем отличаются люди, которые хотят быть независимыми специалистами и предпринимателями от «кагало- и мироедов», — об этом подумайте сами.

Такой глобальной организации, такого государства в государстве никогда не было ни в какой другой стране. Не только в разобщенной Германии, где каждое княжество и чуть ли не каждый город жили по своим собственным законам, но даже в централизованной Англии, даже в изобилующей евреями Испании не было ничего подобного. Разве что в Багдадском халифате, где вавилонские экзархи могли представлять весь еврейский народ перед лицом калифа… Но вавилонские экзархи были из рода Давида — своего рода пережившие свою эпоху еврейские цари, если угодно. А в Польше все катальное начальство выбиралось… И получается, что еврейское государство в государстве все-таки было по-европейски демократическим.

Наверное, многим евреям это нравилось, — в Польше кагальная система максимально приближалось к тому, что можно назвать еврейским государством. Без территории, границ и армии, но «зато» со своей организацией, законами и культурой. Лишь немногие евреи могли жить всю жизнь, вообще не входя в контакт с гоями, но, во-первых, были и такие. Во-вторых, даже те, кто постоянно торговал с гоями, должен был избегать только одного — совершать тяжелые преступления против них. Например, если еврей убивал гоя, его судил польский суд. Но обокрасть или обмануть гоя — и в польском суде уже будет представитель кагала. То есть свой, катальный суд — это суд; он заставит тебя отдать деньги, да еще и дополнительно накажет за то, что ты подвел остальных. Но перед гоями тебя закроет широкая грудь катальных старшин, и если ты не входишь в «гойский» мир, то и противостоишь ты этому миру не один.

А если ты ведешь себя корректно, то можешь и вообще прожить всю жизнь, почти не видя гоев, не зная их и почти не умея говорить на их смешном и неприличном языке.

Среди страшных дат, призванных пугать потомков, одной из самых зловещих «звезд» кроваво мерцает эта дата: дата «козацкого» мятежа, поднятого Чигиринским сотником Богданом Хмельницким.

Нет ничего дальше от реальности, чем представление о Богдане Хмельницком и его шайке как об украинских повстанцах, православных фундаменталистах или даже людях, которых оскорбляла иноземная и иностранная власть. Первоначально восставшие казаки требовали одного: включения себя в реестр, в список казаков, получающих жалованье, то есть превращения себя из вольных гуляк в слуг государства. Совершенно конкретного государства — Речи Посполитой.

Включить сорок тысяч казаков в реестр?! Сорок тысяч новых дворян?! Где взять деньги?! И государство всеми силами воюет с потенциальными шляхтичами. Дичайшее восстание — воюем за то, чтобы нас сделали слугами государства, — того самого государства, с которым воюем!

Другое дело, что слишком многое в Речи Посполитой XVII века вело к тому событию, которое в Польше называли и называют «казачьим бунтом», в Российской империи называли то «восстанием малороссов против Польши», то «восстанием Богдана Хмельницкого», а в СССР стали называть «освободительной войной украинского народа».

В Речи Посполитой получилось, как в Московии, в 1676 году, где казацкое восстание Степана Разина оказалось спусковым крючком к крестьянской войне, и страна в одночасье встала на пороге новой Смуты.

Казацкое восстание за включение себя в реестр наложилось на слишком большое количество противоречий, буквально разрывавших Украину. Противостояние католиков и православных, — поляков и русских, униатов и католиков, униатов и православных, шляхты и «быдла», казацкой старшины и «черни», реестровых казаков и нереестровых, казачества и мещанства, католической шляхты и православных русских магнатов, иные из которых были гораздо богаче короля, — все эти противоречия моментально взорвались, стоило казакам и татарам войти на большую часть Украины.

Наверное, это многих огорчит… И многих казаков (вернее, их потомков), и людей, слишком хорошо учившихся по учебникам советского времени… Но Богдан Хмельницкий выигрывал сражения с поляками только в одном-единственном случае — если выступал в союзе с крымскими татарами. Победы у Желтых Вод, под Пилявцами, в Корсунском и Зборовском сражениях принято считать победами казаков над поляками… Это глубоко неверно. Все это примеры совместных татарско-казацких побед.

С самого начала крымский хан был теснейшим союзником Богдана Хмельницкого, а как только крымчаки отошли от казаков после Зборовского сражения — и пришлось подписать Зборовский мирный договор 1649 года, и это был договор, которого не подписывают победители. Богдану Хмельницкому не позавидуешь — поскольку единственным способом успешно воевать с поляками он мог только под лозунгом освобождения православной Украины от поляков-католиков. Но освобождать Украину он мог только вместе со злейшими разорителями Украины: с крымскими татарами, формально — мусульманами, фактически — чуть ли не шаманистами, которые непринужденно устраивали конюшни и в православных церквах, и в католических костелах. Не пытаться ограничить грабежи и увод татарами людей Богдан Хмельницкий не мог. Но, теряя покровительство татар, он терял и возможность побеждать.

Беда еще, что восстание казаков пришлось на последние недели жизни короля Владислава IV. После его смерти в Польше установилось бескоролевье, и некоторое время не могли дать достойный ответ. В конце 1648 года Богдан Хмельницкий и его союзники-татары оказались владыками всей Украины. Население встречало их с разной степенью восторженности, а татар так вполне определенно видеть на Украине не хотело. Но «зато» множество крепостных и полукрепостных, нищих ремесленников и мещан, работавших по найму, почуяли великолепную возможность изменить свое положение, записавшись в казаки. К ним присоединялись и беглые поляки, и всевозможный приблудный люд, число казаков стремительно росло, и все они хотели бы попасть в реестр…

Только избрав нового короля и убедившись, что крымские татары отступились от союзника, в начале 1651 года польские войска переходят в наступление, громят казаков под Берестечком и в июне очищают от них Киев.

По Белоцерковскому мирному договору казаки теряли почти все, что завоевали: власть казацкой старшины признавалась только на территории Киевского воеводства, а выборный гетман должен был подчиняться коронному гетману и не имел права на внешние отношения без разрешения правительства Речи Посполитой. Реестр сокращался до 20 тысяч человек, крепостные, сбежавшие в казаки, должны были вернуться под власть панов, шляхта имела право вернуться в свои поместья, а казаков обязывали разорвать союз с крымским ханом.

Если бы этот договор применялся на практике, казачье движение, вероятно, удалось бы ввести в некие приличные рамки. Но земля горела под ногами польской армии — и в Киевском воеводстве, и по всей Украине. Даже если бы Богдан Хмельницкий хотел остановить гражданскую войну, вряд ли это было в его силах. Страна уже оказалась ввергнута в Смуту, и действовать чисто репрессивными методами уже не имело никакого смысла. Война продолжалась… Мятеж продолжался…

С самого начала Богдан Хмельницкий, сколько он ни заявлял о себе, как о «единовладном русском самодержце», прекрасно понимает — самому ему не усидеть.

Уже 8 июня 1648 года он пишет письмо Алексею Михайловичу о принятии Украины под руку Москвы. В начале 1649 года он повторяет такое же письмо.

В украинскую Смуту оказывается втянутой еще и Московия, начинаются военные действия нескольких государств, а там приходит в движение и Турция…

Очень характерно, что все историки, пишущие о событиях того времени, как бы не замечают присутствия евреев. Польские, украинские, русские историки подробно описывают, как и куда ходили армии, какие решения принимали командиры и что делали солдаты и офицеры. Многие из этих описаний интересны, полезны, назидательны… Но все эти описания неполны.

Потому что, даже описывая бедствия мирного населения, разорение жителей деревень и местечек, жестокость одичалых казаков, все удивительным образом «в упор не замечали» евреев. Исключение, конечно же, составляют еврейские авторы, но у них другой перекос — они не замечают ничего, что не имеет прямого отношения к евреям, — а в результате картина получается еще более искаженной. Почитать того же мистера Даймонта, и получается примерно так, что «злобный, жестокий и хитрый Богдан Хмельницкий» [4, с. 310] и начал-то военные действия из антисемитских побуждений. А это, мягко говоря, не совсем точно.

Истина состоит в том, что Восточная Европа — родина многих народов. Любое событие на ее территории, хотим мы того или нет, отражается на всех других народах, даже на тех, которые вообще не хотели принимать участия в военных действиях и даже не очень понимали, что вообще происходит.

Понимал ли румынский цыган в 1941 году, почему танк со свастикой на броне вдруг повернул к его кибитке? Знал ли он вообще о существовании расовой теории, слыхал ли про доктора Геббельса и прочие теоретические изыскания? Вряд ли. Сидел человек у костерка, вдыхал запах дыма, любовался на синее небо и осенний убор леса да лениво прикидывал, куда поедет со своей кибиткой, когда докурит. Сидел на пеньке, добродушно усмехался в усы цыган: чего это поехал в его сторону немецкий танк? Он жил в других измерениях, предельно далеких от овладевшего людьми жестокого безумия. Он даже не понимал, что происходит, но тем не менее последними впечатлениями в жизни этого совершенно мирного человека могли стать хруст кибитки под танковыми гусеницами, страшный крик его детей, пулеметная очередь в упор. Независимо от понимания, почему так.

Так же точно евреи Западной Руси не имели никакого отношения к казацкому мятежу. Им было глубоко наплевать на все проблемы казаков, в том числе и на то, кто из них есть в реестре, а кого там нет. Они даже не противились включению казаков в реестр; справедливости ради, если бы они и захотели сократить или расширить реестр — у них не было бы такой возможности. В чем-чем, а в вопросах составления реестра никому и в голову не пришло бы спрашивать мнения самого уважаемого раввина или члена ваада. Наверное, не очень многие из евреев вообще были способны понять, почему реестр — это так страшно важно для казака.

Тем более они были совершенно безразличны к животрепещущему вопросу: будет ли Западная Русь частью Речи Посполитой, войдет в Московию, станет частью империи султана или сделается «самостийной» под новым именем — Украины.

Единственно, в чем можно обвинить евреев, — это в неумении понимать других людей. Века были они откупщиками и арендаторами и так не удосужились понять, как воспринимают их украинские крестьяне, кем они являются в их глазах. Евреи не умели смотреть на себя глазами других, а тем более не умели принимать во внимание свою репутацию. Мотивы тех или иных поступков христиан были так же недоступны их воображению, как и мотивы поведения самих евреев — для казака или шляхтича. Только этой поразительной наивностью можно объяснить изумление евреев: с чего это вдруг их начали резать?!

А казаки резали их еще более жестоко, чем польскую шляхту, чему можно найти и объяснения. Шляхта была все же понятнее, ее образ жизни и поведение были доступнее для казаков. Поляк и русский человек были людьми разных народов, разных ветвей христианства, но людьми одной цивилизации. Евреи принадлежали к другой цивилизации и были совершенно непостижимы — почти как инопланетяне. И неприятны.

К тому же шляхта все же могла и отомстить. Были правила, нарушать которые небезопасно, — на зверское убийство раненых, попавших в плен к казакам, на резню детей и женщин поляки отвечали. Нет, они не опускались до уровня запорожского зверья — но переставали брать пленных, например. Под Зброевом пленных не брали, раненым противника помощи не оказывали, несмотря на увещевания ксендзов. Казаки могли сколько угодно пить водку и буйствовать, но они очень хорошо знали — шляхту опасно доводить до озверения. Евреи были беззащитнее, на них проще было выместить накопившееся зло.

Похоже, что дело было не только в накопившемся зле, но и в составе самих казацких толп. Наивно видеть в казаках украинцев, защитников своей земли. Среди казаков были и татары, и москали, и уголовные преступники из Польши, сбежавшие к казакам. Таковы уж были эти «мстители за народ» и «защитники православной веры», и вели они себя соответственно: «Убийства сопровождались варварскими истязаниями — сдирали с живых кожу, распиливали пополам, забивали до смерти палками, жарили на угольях, обливали кипятком; не было пощады и грудным младенцам (несомненно, самым главным врагам православия и самым лютым откупщиком. — А. Б.). Самое ужасное остервенение выказывал народ к евреям: они осуждены были на конечное истребление, и всякая жалость к ним считалась изменой. Свитки Закона были извлекаемы из синагог: казаки плясали на них и пили водку, потом клали на них евреев и резали без милосердия; тысячи еврейских младенцев были бросаемы в колодцы и засыпаемы землей».

Очень часто казаки захватывали еврейских девушек, насильно крестили их и так же насильно венчались с ними. Само стремление брать в жены непременно евреек заставляет сделать довольно неприятное предположение: может быть, казаки считали евреев более высокой социальной кастой, чем они сами? Может быть, брак с еврейской женщиной был для них тем же, чем брак с графиней для расстрельщика из ЧК образца 1919 года?

Готовность же творить насилие ставит под сомнение верность казаков христианству: и принятие крещения, и уж тем более брак может быть делом только добровольным; в сам обряд венчания входит вопрос священника о согласии невесты.

Что самое удивительное — православные священники крестили и венчали насильно; а это заставляет поставить под сомнение уже их христианство: принадлежность к христианской вере людей, которые носят рясы и машут кадилом, служат литургию и всерьез считают себя носителями Апостольской благодати.

Трудно сказать, сколько трагедий видела Речь Посполитая в эти месяцы казацкого безумия. Одна из еврейских «невест» бросилась с моста в реку, пока казаки волокли ее в церковь крестить и венчаться. Другая сумела убедить своего будущего «мужа» в том, что она умеет «заговаривать пули». Казак был настолько темен и глуп, что поверил в эти сказки, и для проверки выстрелил в «невесту». Естественно, казак убил ее наповал, но, по крайней мере, эта еврейская девушка не стала женой казака. Наверное, этот казак наслушался историй про «еврейское колдовство»; впрочем, психология казаков для европейца еще менее доступна, чем еврейская.

Зная о своей судьбе в казацких руках, евреи бросались под защиту крепостных стен, но и тут не всегда им удавалось уцелеть. Узнав, что в городе Немирове укрепилось много евреев, Богдан Хмельницкий отправил туда казацкий отряд — специально для истребления евреев. Зная, что взять укрепленный город непросто, казаки переодели свой передовой отряд в польские кунтуши и подошли к стенам с польскими знаменами. Евреи решили, что этот польская армия идет к ним на выручку, открыли ворота… Резня, устроенная в этом городе казаками и местными русскими жителями в июне 1648 года, унесла больше шести тысяч жизней ни в чем не повинных людей.

Известно, какую смерть принял немировский раввин Иехиель: он скрывался со своей матерью на кладбище, когда некий местный сапожник нашел его и стал избивать дубиной в явном стремлении убить. Старуха мать умоляла сапожника убить ее и пощадить сына, но сапожник убил сначала раввина на глазах матери, а потом уже ее саму.

Это история человека известного, ученого раввина, который был к тому же главой и преподавателем местной иешивы. Сколько людей менее знаменитых было убито таким же образом, мы знаем только приблизительно.

В этой истории хорошо проявляются две важные закономерности.

Во-первых, соседи убивают соседей. Это очень странно, потому что даже в случаях самой жестокой национальной вражды и резни лично знакомые люди стараются избегать участия в кровопролитии. Человек может быть самым злейшим антисемитом, но еврей, которого он лично знает, приобретает для него какие-то личностные, индивидуальные черты. Он уже выделился из толпы, из смутной массы «врагов». Даже если он выделен по каким-то скверным чертам, он все равно уже личность, а не пустое место; не абстрактный «христопродавец», а Мойша Рабинович с соседней улицы, любитель выпить и жуликоватый тип… И квасом он торгует разбавленным. Но это же не причина его зарезать?!

Всегда, организуя резню, правители старались не допускать, чтобы соседи резали соседей. Даже армянский геноцид в Турции или «кристальная ночь» в Германии требовали участия тех, кто не был лично знаком с жертвами. А тут соседи резали соседей, вот что совершенно удивительно.

Во-вторых, евреи, как видно, верили в помощь поляков. Во многих случаях не зря верили: для коронного войска и для большинства шляхты евреи были пусть странными, пусть даже не особенно приятными, но подданными короля. Коронное войско защищало евреев от казаков, как и всех других жертв бунтовщиков, совершенно на тех же основаниях. В некоторых городах евреи отсиделись вместе с поляками и выдержали по несколько штурмов (например, в Чернигове). В конце концов, шляхту казаки тоже резали, и поляки не могли не чувствовать некоторую общность судьбы.

Но вот в городе Тульчине все получилось не так, хотя поляки и евреи дали друг другу клятву, что будут друг другу верны и будут держаться до конца. Сначала удалось отбиться, причем евреи организовали эффективную самооборону и казаки очень потерпели от их стрельбы из ружей с крепостных стен (очередной мой воздушный поцелуй Иванову и другим «экспертам» по тщедушному, небоеспособному еврейству). А потом казаки предложили полякам сделку: мол, они не тронут католиков, на том они целуют крест. Только пусть поляки выдадут им врагов христианского человечества и своих злейших эксплуататоров. Поляки согласились и тайно открыли ворота.

Казаки начали с того, что ограбили евреев и поставили перед выбором — креститься или умереть. С удовольствием сообщаю, что ни один еврей не дрогнул, и казацкий сброд зверски перерезал полторы тысячи человек. Я избавляю читателей от подробного описания, как именно убивали этих евреев.

С еще большим удовольствием могу сообщить, что в Тульчине, покончив с евреями, казаки начали резню католиков. Мрачная, но справедливость… Казаки целовали крест на том, что поляков не тронут? Но есть много признаков того, что христианство казаков — чисто внешнее; это как бы идеология, объясняющая, почему они «должны» резать евреев и католиков. Из католиков в Тульчине тоже не уцелел ни один человек: казаки убили даже младенцев, беременных женщин и священников.

Резня продолжалась в течение всего лета и осени 1648 года. Даже Иеремия Вишневецкий, «ужас казачий», не был в силах их остановить. Только когда был выбран новый король Ян-Казимир, брат Владислава IV, казаки остановились, и начались переговоры. Для темы нашей книги особенно важно, что на территории казацкой Украины евреям было запрещено проживать.

Ян-Казимир разрешил всем евреям, которые под угрозой смерти перешли в христианство, перейти обратно в иудаизм. Насильно окрещенные еврейки убегали от «мужей»-казаков, и их семьи принимали их обратно.

Множество евреев казаки продали в рабство. Турецкие евреи собрали деньги и выкупили около двадцати тысяч невольников. Многие из них вернулись домой.

Какое-то время могло казаться, что жизнь возвращается в свое нормальное русло. К сожалению, так могло только казаться.

В 1650 году начались новые военные действия между казаками и поляками. С 1654 года в эту войну ввязалась и Московия. В 1655 году Швеция начала войну с Польшей, и был момент, когда почти вся территория Польши оказалась занята шведскими войсками. Этот период получил у поляков выразительное название «Потоп». К тому же пришла чума… В Краковской, Калишской, Люблинской, Познанской областях вымерло до половины населения. Евреям было даже хуже других — они жили очень тесно, а разойтись по стране было опасно: повсюду ходили вражеские армии.

При этом ведь евреи были чужими для всех. Поляки относились к евреям лучше и терпимее всех других, — уже как к чему-то привычному. Но ведь и польская армия была армией Речи Посполитой. Это ни в каком смысле не была еврейская армия; она никак абсолютно не была связана с евреями, хотя и готова была их защищать, как подданных своего короля. Многие общины пострадали от «реквизиций», которые мало отличались от грабежей, и даже от прямого ограбления. Шведская армия грабила и поляков, а уж беззащитных евреев не теребил разве что ленивый. На Украине, особенно на отошедшей к Московии левобережной, восточной Украине ужас Немировской резни постоянно висел над евреями.

Стоит ли удивляться, что многие пленники, выкупленные в Турции единоверцами, не захотели возвращаться на Украину и осели в Турции или уехали в Нидерланды?

Еврейские историки часто пишут, что уцелела от силы одна десятая еврейского населения. Это, выражаясь мягко, преувеличение, но и более реальные цифры ужасны: порядка пятисот тысяч жертв. В те времена в Польше жило порядка 18 миллионов человек, из них полтора миллиона евреев. Значит, погиб каждый третий. Это чудовищная цифра потерь за десять лет, с 1648 по 1658 год. Тем более чудовищная, что это потери не только мирного населения, но и вообще не воевавшего, не объявлявшего никому войны народа. Евреи ни с кем не воевали, но все воевали с евреями.

При этом на той части Украины, которая отошла к Московии, вообще пропали все еврейские общины. Эта часть Украины, на радость казаков, стала свободна от евреев.

Евреи эти события запомнили и даже в наше время в синагогах читают молитвы за упокой душ мучеников веры, принявших смерть от рук казаков. Натан Ганновер из Заслава, очевидец событий, написал об этом книгу, которая в XIX веке вышла на русском и немецком языках.

Все эти бедствия не могли не наложить отпечатка на жизнь евреев, на их интеллектуальный и духовный уровень.

Не успели замолчать пушки, как новое бедствие — сама Польша начала клониться к упадку. Тут сразу надо оговорить, что независимость евреев от своего окружения — весьма условная величина. Два величайших взлета еврейской жизни прямо связаны с взлетом страны их проживания: Испании XIII–XV веков и Польши XVI века. XVI век называют порой «золотым веком» польского еврейства. Но это и «золотой век» самой Польши. XVII век взорвался чередой войн, упадком экономики, международного значения Польши и ее культуры. На евреях это отразилось самым непосредственным образом.

Во-первых, возросло давление общества на евреев. Во множестве мест шляхта и городские магистраты стали ущемлять права и привилегии евреев, отдавать явцое предпочтение христианам.

Только с этого времени известны случаи, когда польские школяры целыми толпами нападают на беззащитных евреев, избивают их, а порой и врываются в еврейские кварталы. Погромы, устроенные гимназистами, зафиксированы во Львове, Познани, Вильно. Появился даже термин «шилергельд» — то есть специальные суммы денег, собираемые евреями и вручаемые школярам, чтобы от них откупиться. Чтобы избежать «шилергелойфа», то есть налета школяров. И они брали эти деньги! Вот ведь что самое удивительное.

Можно ли допустить, чтобы старшие не знали о бесчинствах молодежи, о «шилергельде» и прочих безобразиях? Конечно же, нет. Стало быть, и взрослые поляки не имели ничего против такого рода «забав» и такого рода «доходов» своих милых мальчиков. Впрочем, иногда деньги платились руководству школ, и они удерживали своих учеников от бесчинств. Ах, гадкие люди, не давали молодежи заработать!

Польское общество весь XVII и XVIII века словно бы бурчит сквозь зубы: «Нам самим мало…». Когда чего-то не хватает, хочется сократить расходы за счет «чужих», это закономерно. А в Польше начинает не хватать слишком многого, от хлеба до образования.

Во-вторых, стало более жестким катальное управление. Войны и бедствия редко приводят к усложнению и гибкости системы управления. В экстремальных условиях обществом стараются управлять просто и жестко, чтобы каждое действие давало простой и хорошо предсказуемый результат.

Польское правительство окончательно отказывается иметь дело с отдельно взятым евреем. Оно имеет дело исключительно с кагалом, — и когда речь идет о сборе податей, и когда речь идет о проступке или преступлении, совершенном евреем. Кагалы сосредоточивают в своих руках просто устрашающе большую власть над каждым отдельно взятым евреем. То есть, с одной стороны, кроме кагала некому заступиться за еврея — польская власть чуть ли не официально заявляет, что ей на этого еврея наплевать. С другой стороны, еврей становится совершенно зависим от кагала, от благоволения его руководства…

Этот уровень зависимости несравненно больше, чем зависимость члена общины в Германии или у сефардов. Там еврей, которого обидела община, свободно может сменить место жительства, стать членом другой общины. Польский еврей практически прикреплен к своему месту жительства. Если кагал не велит — никуда он не уедет, и в другом месте никто его не примет. К XVII–XVIII векам относится множество жалоб евреев на несправедливую раскладку податей, на жестокости, чинимые по отношению к бедным, и так далее. Евреи все еще надеются на справедливость польского суда, но этот суд уже не для них.

Эта жесткая привязанность к месту в общине очень напоминает традиции Древнего Востока, традиции крепостного права… Но никак не традиции вольных европейских городов, в которых жили западные евреи.

В-третьих, снижается уровень образования евреев. В XVI веке талмудическая наука была распространена во всех слоях еврейского народа. Теперь же она делается достоянием узкого круга книжников. Основная масса евреев слишком бедна, чтобы учиться, для них довольно самой элементарной грамоты.

Свято место пусто не бывает, и в этот период резко возрастает роль самых грубых суеверий, появляются чудотворцы-знахари, которые лечат от всего на свете заклинаниями и талисманами. Называли их «баалшемы», и у меня есть нехорошее подозрение, уж не Ваала ли они поминают в собственном названии.

Появилось множество «нравоучительных» книг, в которых речь велась о рае, об аде, ангелах и демонах.

Растет и роль «тайной науки», Каббалы. «Нет страны, где евреи занимались бы так много каббалистическими бреднями, чертовщиной, талисманами, заклинаниями духов, как в Польше». Хорошо, что эти слова произнес Иехиель Гальперин, крупный еврейский ученый. Минский раввин, он уже на пороге XVIII века написал серьезную историческую книгу «Порядок поколений», в которой изложил события еврейской истории с библейских времен до 1696 года. Любого гоя, который посмел бы так оценить духовную жизнь польских евреев, непременно обвинили бы в антисемитизме. Иехиелю Гальперину трудно кинуть такое обвинение.

На что я еще хотел бы обратить внимание читателя: ни в книгах украинских историков, ни в современных учебниках нет никакого упоминания про казацкие зверства в отношении евреев. Совершенно. В книге классика украинской историографии М. Грушевского еще пишется, что «крестьянство убивало или прогоняло панов и жидов-арендаторов, грабило панские подворья и католические костелы» [156, с. 136].

В современных же украинских учебниках евреи на Украине вообще не упоминаются. Никак. Ни в каком контексте. 35 из 380 страниц такого учебника посвящены «национально-освободительной войне» 1648–1649 годов [157, с. 148–183]. Подробнейшим образом описывается каждое сражение с «поляками» — то есть с теми подданными польского короля, кто оставался верен присяге. Большое место уделяется международной политике Богдана Хмельницкого и созданию того, что автор учебника называет «украинской казацкой державой» [157, с. 58–161], его личности и его детству [157, с. 135–137]. Особое место отведено живописанию восторга «всего украинского народа» по поводу «победы над поляками» [157, с. 155]. Но о резне — ни слова нет. Совершенно. Про «изгнание ненавистного панства» [157, с. 148] — пожалуйста! Про взятие городов [157, с. 153–155] — пожалуйста! А вот про евреев на Украине, про их роль в экономике и политике — ни единого слова.

Тем более, современный украинский школьник не получает никаких сведений о том, что выделывали его предки в местечках и штетлах. Да и вообще в учебнике нет о евреях ничего. Наверное, их никогда и не было, потому не было и резни. Разумна ли такая политика — это пусть судит читатель.

В рассказе о гайдамацком движении — тоже ни слова про евреев. «18 мая 1768 года повстанцы взяли Умань. В городе гайдамаки устроили страшенный погром, перебив около двух тысяч шляхтичей, корчмарей, арендаторов, униатских ополченцев, учеников василианской школы. Этот всплеск народного гнева повстанцы считали справедливой расплатой за свое гнобление и несчастную жизнь» [157, с. 315].

Вот-вот! Уже интереснее — про корчмарей бы и про арендаторов… Но о том, кто были эти арендаторы и управляющие, в другом месте сообщаются совершенно фантастические сведения: оказывается, «особенно тяжело приходилось селянам тех сел, которые были отданы в аренду или управление мелкой шляхте» [157, с. 310]. Какие там евреи… Вам почудилось.

И сам факт резни чуть ли не померещился полякам: с большим осуждением пишется об оставшихся в живых детях растерзанного гайдамаками губернатора Умани Младановича: «Через 60 лет в 77-летнем возрасте Вероника написала воспоминания про Уманьскую резню, а ее брат Павел свои домыслы так и назвал „Уманьская резня“. В этих домыслах подлинные события переплетаются с выдуманными жалостливыми историями, порожденными в польской среде» [157, с. 316].

А евреям погром даже и мерещиться не может — на Украине их попросту не было.

С удовольствием сообщаю, что в польских учебниках по истории сведения даются другие, и уж, по крайней мере, про жидов-арендаторов школьник получает представление [158, с. 110].

1. Польско-русское еврейство — смешанного, восточно-западного происхождения. Вполне возможно, что хазарской крови в нем даже больше, чем крови западного еврейства. Евреев в Речи Посполитой очень много, до 10 % всего населения. У этой части еврейства есть самоназвание — ашкенази.

2. Кагальная организация охватывает все польско-русское еврейство и работает как государство в государстве. Еврея судят по еврейским законам, он может всю жизнь прожить по своим обычаям и в среде своих, сталкиваясь с поляками и русскими только чисто формально, по делу. Тем более, евреи не имеют никакого отношения к жизни польского и русского народов, и их история никак не пересекается с историей стран, в которых они обитают.

3. Евреи в Речи Посполитой занимают особую социально-экономическую нишу. Эти люди живут в сельской местности, но род занятий у них типично городской: ремесло и торговля. Евреи часто становятся арендаторами поместий польской и русской шляхты, потому что шляхта сама предпочитает не вести хозяйство. Для мест обитания евреев приходится вводить новые термины — «местечко» и «штетл».

4. В православных землях Белой и Малой Руси евреи-арендаторы берут в аренду и православные храмы. Русский крестьянин имеет дело не с помещиком-поляком или ополяченным русским, а с евреем-арендатором. Для православного русского крестьянства евреи — еще худшие эксплуататоры-иноверцы, чем поляки.

В результате гнев казаков в 1648 году упал в огромной степени на евреев. Страшная резня 1648–1649 годов очень хорошо памятна и евреям, и всей Польше. Но на современной Украине эти факты стараются скрыть, в том числе и от самих украинцев.

5. Во второй половине XVII — начале XVIII веков Речь Посполитая приходит в упадок — и польское еврейство вместе с ней.

Отметим: все сказанное касается только Юго-Западной Руси, будущей Украины. Ни в Новгороде, ни тем более в Московии пока ни одного еврея нет.

Распространение ереси жидовствующих — первый случай, когда еврейское влияние проникло на север. Хотя, с другой стороны, еврейские историки не хотят признать, что это было еврейское влияние. В общем, так: все началось с того, что некий «поп Алексий назвал себя Авраамом, жену свою Саррою и развратил… многих духовных и мирян». Виноват в этих безобразиях был, разумеется, еврей — могло ли быть иначе! Это был киевский еврей Схария, который приехал в Новгород по торговым делам и там сумел цинично вербануть бедного попа Алексия, да еще сразу вместе с женой. Сообщается, что вербовку Схария вел вместе с пятью своими единоверцами, но кто были эти пятеро — служащие Схарии или другие купцы, неизвестно.

Бедные новгородские священники еще не знали, как опасно вести споры с евреями, и вот гадкий Схария «сумел обольстить… двух священников, Дионисия и Алексия; уверил их, что закон Моисеев есть единственный Божественный; что история Спасителя выдумана; что Христос еще не родился; что не надо поклоняться иконам и проч.» [159, с. 121].

Н. М. Карамзин полагает, впрочем, что убедительность речам Схарии придавала Каббала… «Ею-то, наукою, пленительною для невежд любопытных и славною в XV веке… Каббалисты хвалились… что они знают все тайны Природы, могут изъяснять сновидения, угадывать будущее, повелевать Духами…»[145, с. 121–122].

Интересно, что большая часть еврейских ученых не хочет признавать еврейский источник ереси. С точки зрения Ю. И. Гессена: «Твердо установлено, что ни в насаждении ереси, ни в ее дальнейшем распространении евреи не принимали никакого участия» [155, с. 8]. Правда, аргументации нет.

Хотя если все-таки совратил священников иудей Схария, то как же это, «никакого участия»?! Еще как принимали, христопродавцы! Тем более, и современная Еврейская энциклопедия констатирует: «Жидовствующие не признавали Иисуса Христа Сыном Божиим… учили, что Мессия еще не явился… почитали ветхозаветную субботу паче „Воскресения Христова“» [160, с. 580]. Так что попался он, этот Схария.

А дальше веселее. Ересь очень распространилась в Новгороде, — ведь «Новгородские еретики соблюдали наружную пристойность, казались смиренными постниками, ревностными в исполнении всех обязанностей благочестия» [145, с. 122]. Соответственно, еретиков стали считать людьми благочестивыми, если не святыми. И получается, что не без основания.

Когда после захвата Новгорода Иван III приехал в свое приобретение, он тоже был совершенно очарован этими двумя, Дионисием и Алексием-Авраамом. Так очарован, что увез их обоих в Москву и сделал протоиереями Успенского и Архангельского соборов — главнейших соборов страны, где покоился прах великих князей Московских, которые находились в Кремле. «Алексий снискал особенную милость Государя, имел к нему свободный доступ, тайным своим учением прельстил не только нескольких крупных духовных и государственных чинов, но убедил великого князя возвести в митрополиты — то есть во главу всей русской Церкви — из своих обращенных в ересь архимандрита Зосиму. А кроме того, обратил в ересь и Елену, невестку великого князя, вдову Иоанна Младого и мать возможного наследника престола, „внука благословенного“ Дмитрия» [145, с. 123].

«При московском дворе… в моде были астрология и магия, вместе с соблазнами псевдонаучной ревизии всего старого, средневекового мировоззрения», это было «вольнодумство, соблазны просветительства и власть моды» [161, с. 497]. Но просветительство шло, что характерно, под знаменем ожидовения.

«Поразителен быстрый успех и легкость этого движения. Они объясняются, очевидно, взаимным интересом» [10, с. 37]. И В. Н. Топоров приходит к выводу, что «русский читатель был заинтересован в переводах еврейских религиозных текстов» [141, с. 357]. Как мы видим, «острота и живость этого контакта напоминает ту, что возникла в Киеве в XI веке» [10, с. 37]. Почему это так? Ведь теперь русские люди, даже в Московии, не такие уж неофиты.

Ересь «открыл» новый новгородский архиепископ Геннадий. Собрав целый ворох доказательств, что тут действует целая секта, владыко Геннадий слал в Москву соответствующие документы, а сам продолжал расследование и обличение ереси. В конце концов в 1490 году был собран целый церковный собор, но и тогда положение церковных иерархов оказалось очень непростым: ведь собор возглавлял не кто-нибудь, а только что поставленный митрополит Зосима, сам жидовствующий.

Выслушав обвинительную речь Геннадия, собор предлагал казнить еретиков. Действительно, ведь «сии отступники злословят Христа и Богоматерь, плюют на кресты, называют иконы болванами, грызут оные зубами, повергают в места нечистые, не верят ни Царству небесному, ни воскресению мертвых и, безмолвствуя при усердных Христианах, дерзостно развращают слабых» [145, с. 123]. По тем временам, не сносить бы им головы, этим жидовствующим.

Но великий князь Иван III почему-то настаивал на менее строгом наказании: на проклятии ереси и на заточении еретиков. Одна причина такой мягкости Ивана, вообще-то совершенно ему не свойственной, очевидна: слишком глубокие корни пустила ересь в его ближайшем окружении, в том числе в его семье, чтобы рубить сплеча.

Вторая причина, может быть, более тонкая. Очень может быть, Иван III «из политических соображений не выступал против ереси. С помощью Схарии он надеялся усилить свое влияние в Литве, а кроме того, хотел сохранить расположение влиятельных крымских евреев: „князя и владетеля Таманского полуострова Захарии де Гвизольфи, крымского еврея Хози Кокоса, близкого к хану Менгли-Гирею“ [162, с. 610]. Если так, то выходит, что Иван III был политиком более тонким, расчетливым и более подловатым, нежели полагается считать.

После собора 1490 года Зосима еще несколько лет плел сеть, пока не попался окончательно. В 1494 году великий князь велел ему тихо, не привлекая к себе внимания, уйти в монастырь.

Но и после этого ересь не умерла! В 1498 году жидовствующие даже чуть не захватили власть в Церкви — когда ставленник этой секты, Димитрий, внук Ивана III, был венчан на царство. Но потом Иван III передумал, отдал престол все-таки сыну от Софьи Палеолог, Василию, а Димитрия заточил в тюрьму, где несчастный юноша скоро умер.

Еретики политически проиграли, а после собора 1504 года началась отвратительная средневековая расправа. Еретиков сжигали в баньках и в клетках, заточали в каменные мешки, запарывали кнутами и топили… не хочется перечислять.

Часть еретиков бежала из Московии в Великое княжество Литовское и там официально обрезалась в иудаизм. Как будто РусскаяПравославная церковь могла торжествовать. „Так громче, музыка, играй победу, мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…“. Прямо по Гоголю:

„Испуганный жид припустил тут во все лопатки, как только могли вынести его тонкие, сухие икры. Долго он бежал без оглядки между козацким табором и потом по всему чистому полю, хотя Тарас вовсе не гнался за ним, размыслив, что неразумно вымещать запальчивость на первом подвернувшемся“ [163, с. 287].

Но, во-первых, последствия ереси жидовствующих сказывались еще долго. „Ересь была осуждена; ее проповедники пострадали, но созданное ими настроение критики и скепсиса в отношении догмы и церковного строя не умерло“ [10, с. 37–38].

Во-вторых, очень может статься, что „резко отрицательное отношение к иудаизму и евреям в Московской Руси, неизвестное там до начала XVI в.“, повелось именно после истории с жидовствующими» [145, с. 509].

В-третьих, поражает сила мины, так легко заложенной евреем Схарией. Этот удивительный человек, похоже, просто зарывал свой талант в землю: таким, как он, любая разведка вымостит жизненный путь золотыми слитками! Нет, ну вы покажите мне еще хоть одного разведчика, который с такой невероятной легкостью и так успешно завербовал бы местную агентуру… Да какую! Какие успешные, какие ценные кадры! Явно незаурядные священники. Такие умницы, что царь, прибыв в Новгород, сразу обращает на них внимание. Косвенно, через них, вербуется уже окружение царя и чуть ли не сам царь. Вот это да!

Схарии давно уже нет в Новгороде, самого Новгородского княжества уже нет, а заложенная Схарией мина все тикает! Да не только тикает, еще и в 1504 году, то есть через тридцать четыре года после приезда Схарии в Новгород, — заложенная им мина взрывается.

В-четвертых, удивляет реакция московитов на учение Схарии: как легко все же удалось их перевербовать, привлечь на свою сторону, вселить сомнение в правильности догм своей церкви. Как это у Мюллера в «Семнадцати мгновениях весны»: «Как это я вас ловко перевербовал… И без всяких этих штучек, хе-хе-хе…».

Вот эта легкость впадения в ересь, вся эта странная история того, как русские люди бегут в Литву (то есть в Западную Русь) и выкрещиваются… то есть обрезаются в иудаизм, оставляет у меня чувство тягостного, порой горького недоумения.

Действительно, ну что это за священники, которых так просто перевербовать, — потряси пред ними Каббалой, они и побегут, куда им скажут! И, наконец, я не очень понимаю поступки русского правительства и лично Ивана III.

Если священники в Московии могут стать «смиренными постниками, ревностными в исполнении всех обязанностей благочестия» только с помощью учителей-евреев, то Московию, конечно, жалко. Но ведь и отчаиваться же нельзя! Иван III явно не прав, начиная бороться с такой полезной ересью.

Давайте подойдем к вопросу с точки зрения государственной. Если один-единственный еврей сумел сделать множество приличных людей из целой толпы запойных невежественных попов, что должно делать государство?

Разумеется, необходимо ввести в Московию как можно большее число евреев, — заманить высокими окладами, дарить им земли и привилегии… Лишь бы ехали и брали под свою руку, начинали воспитывать православное духовенство! Чтобы было побольше хороших попов, хотя бы для этого.

Не пойдут евреи добром в Московию — необходимо начать войну с Великим княжеством Литовским, вторгнуться вглубь его территории. Войскам следует дать задание — наловить как можно больше евреев, а пойманных евреев надо крепко связать, привезти в Москву и там поставить их во главе специальной семинарии, даже духовной академии для священников!

Между прочим, я сейчас почти не шучу: уважающий себя правитель ни в коем случае не должен упускать ни одного шанса сделать своих подданных умнее и интеллигентнее.

Но, кажется, я могу объяснить, почему в Московии имела такой успех секта, почему для интеллектуальной жизни Московии такую громадную роль сыграла проповедь одного-единственного Схарии. В какой-то мере это объясняет и причину такой популярности евреев вообще… Дело в том, что Московия — это совершенно жуткая провинция. Провинция и в масштабах славянского мира, и всего мира вообще.

Из Московии далеко до всех центров цивилизации. Московия постоянно имеет дело не с этими самыми «центрами», а с их дальней периферией, то есть тоже с духовной провинцией. Не с Константинополем, а с Болгарией и Украиной. Не с Францией, а с Польшей. Не с Кельном и Мюнхеном, а с диковатыми немцами Прибалтики. Не с Персией, а Дербентом.

У московитов — страшный дефицит любой информации о чем бы то ни было. Любых сведений, мнений, суждений, представлений. Невероятный дефицит общения с любым «не таким» человеком, колоссальная ценность любой возможности хоть какого-то сопоставления, сравнения, общения.

Любая информация, приходящая из внешнего мира, просто обречена на колоссальное внимание, может быть, даже и избыточное. Может быть, и не стоят эта книга, эта идея или эта теория выеденного яйца, но ведь в Московии же этого не знают. Сравнивать не с чем, никакого опыта критики, опыта оценки происходящего нет. И более того: любое мнение, отличное от привычного, любая форма отклонения от стандарта воспринимаются с восторгом именно потому, что они новые и непривычные. Так провинциальные интеллигенты в СССР 1950–1960-х годов выбрасывали порой прекрасную старинную мебель, чтобы поставить на ее место безобразную, непрочную и дешевую — но «зато» современную.

И еще… Не самые худшие люди клюют на иностранщину в яркой конфетной обертке. Они очень наивны, они порой не понимают, из каких соображений им рассказывают то или иное, посвящают в тайны Каббалы или льстят их уму. Но они — самые интеллектуально активные, самые деятельные члены своего общества. Перед теми, кто хочет вырваться из душной московитской провинции, открывается печальный выбор между Познанием и Родиной — ведь Родина совершенно не ценит своих умников, не интересуется их судьбой и ничуть не помогает им в их стремлении узнать что-то новое. Тем более — не награждает.

Запомним этих несчастных русских людей, которые бежали из страны и стали в Западной Руси евреями. Настанет час, и Московия «отомстит» за них, поставив в такой же чудовищный выбор местечкового еврея: между верностью своей вере и возможностью учиться.

…Как хорошо, что мы с вами, читатель, живем в XXI веке, через столетия после ереси жидовствующих, да и черты оседлости!

Еще в XV веке еврейские купцы свободно ездили в Московию, и первым запретил евреям въезд Иван IV. Вряд ли он так уж хорошо знал, кому и что запрещает. Тут или последствия ереси жидовствующих, или очередная блажь не вполне нормального царя.

Характерно, что для Западной Руси евреи — вполне знакомый и активно используемый элемент: специфические, но привычные подданные польского короля. В 1550 году король Сигизмунд Август потребовал, чтобы им позволили свободный въезд в Московию, и получил от Ивана IV великолепный ответ: «В своих государствах Жидом никак ездити не велети, занеже в своих государствах лиха никакого видети не хотим, а хотим того, чтобы Бог дал в моих государствах люди мои были в тишине безо всякого смущения. И ты бы брат наш, вперед о Жидех к нам не писал» [145, с. 749].

А то злые аиды чего только не выделывали: русских людей «от христианства отводили, и отравные зелья в наши земли привозили, и пакости многие людям нашим делали». Страшно, аж жуть! Вот только верить в эти ужасы было бы легче, приведи добрый царь Иванушка, самый православный государь за всю нашу историю, ну хоть какие-то примеры «отравных зелий», ввозимых в Московию врагами православной веры, цинично распявшими Христа. Тогда совсем цены бы не было его речам! Ну, пусть не приводит химический состав «отравных зелий», которыми «они» травят «нас», а хотя бы пару примеров отравлений рек, озер, колодцев, ручьев… ну, хотя бы кадушки в одном, отдельно взятом доме! Так ведь нет… В общем, демагогия, и только.

По мнению Дж. Клиера, в типично москальской юдофобии «смешивается страх за единство православной церкви с растущей ксенофобией перед лицом мощных сил, грозивших национальному существованию Московского государства» [6, с. 50]. Трудно не согласиться, выслушав умное слово.

Известно, что во время Ливонской войны, при взятии Полоцка в 1563 году Ивану стали жаловаться местные русские люди «на лихие дела и притеснения» от евреев — арендаторов и управляющих у местных магнатов. Иван якобы велел всем евреям немедленно креститься. Те отказались, и 300 евреев было утоплено в Двине — тут же, на глазах у Ивана.

Интересно, что эту историю не считают подлинной и даже не упоминают в своих книгах Ю. Т. Гессен и С. М. Дубнов — русские историки еврейского происхождения. Но «зато» упоминают (конечно же!) мистер Даймонт, «Очерк…» и авторы «Лехаима». Это наводит на размышления, но не о подлинности самой истории 1563 года (тем более, она очень уж в духе Ивана IV), а скорее об особенностях ее восприятия разными группами евреев. Невольно возникает подозрение, что действия московитов до такой степени неприятны обрусевшим евреям XIX века, что они уж лучше поставят под сомнение сам по себе «случай», чем будут его обсуждать.

При Дмитрии I Ивановиче, которого упорно называют Лжедмитрием I, евреи появились вместе с другими людьми из Западной Руси. Они разделили общую судьбу западных русских, истребленных во время погрома 17 сентября 1606 года. Различий по национальному признаку никто не делал, все пришедшие с «самозванцем» были в глазах московитов «поляками» или «ляхами». В приступе утробной ксенофобии озверелые московиты резали всех «не своих».

Вот про Лжедмитрия II было официально объявлено, что он «родом Жидовин», и что его окружение — сплошные еретики и «богоубийцы-жиды». До сих пор неизвестно, правда ли это. Был он человек образованный, читал книги на нескольких языках, в том числе на иврите; а мы уже знаем, что в Московии и ее наследниках любой умный и ученый человек сплошь и рядом объявляется евреем. Тем более, не очень понятно, что именно делает правительство в Москве: сообщает горькую правду о человеке, претендующем на престол, или будит в своих подданных самую мрачную ксенофобию, чтобы Лжедмитрия все возненавидели.

После Смуты польско-литовские люди были несколько ограничены в правах. Например, им на какое-то время запретили ездить в Москву с товарами. Но и тут нет никакого исключительного положения евреев — Московия обособляется от Западной Руси и мелко мстит ей, не более того.

Именно евреев упомянули в договорах только один раз, в мирном договоре 1618 года: в армии королевича Владислава, вторгшегося в Московию после посажения на престол первого из Романовых в 1612 году, было немало евреев. Как видим, при столкновении Западной Руси с ее жуткой северо-восточной «сестрицей» — Московией евреи всякий раз участвуют в военных действиях. Может быть, для них эти войны тоже имеют какое-то значение? И, как видите, никаких признаков дискриминации жидов со стороны западных русских людей.

Ни в текстах других международных договоров, ни в законодательстве Московии нет ни малейшего признака дискриминации евреев. Вроде бы какой-то указ все-таки был, потому что при Федоре Алексеевиче «которые Евреяны впредь приедут с товары утайкою к Москве», товаров их на таможню не принимать, потому что «Евреян с товары и без товаров из Смоленска пропускать не велено» [164, с. 330]. Но та же самая Еврейская энциклопедия отмечает, что «практика не соответствовала… этому теоретическому правилу».

В 1638 году был случай почти в духе богобоязненного царя Иванушки: когда король Речи Посполитой послал в Москву своего торгового агента еврея для ведения торговых переговоров, а ему отвечали таким образом: что евреев «никогда в России не бывало, и с ними никакого сообщения Христиане не имеют».

И ведь правда не имели — потому что в Московии ни одного еврея не было. Вот во время Украинской войны московитские войска волей-неволей, но имели с ними «сообщения». Лучше бы они этого не делали…

В Могилеве полковник Поклонский велел евреям убираться из города, а их дома хотел разделить между магистратом Могилева и московитскими властями. Евреи тянули, тянули… Они надеялись на то, что войска Речи Посполитой отобьют город у москалей. Но когда прошел слух, что поляки подходят, полковник Поклонский велел евреям выйти из города. Едва они выполнили приказ, как русские солдаты напали на них и перекололи штыками и порубили саблями всех, кто не успел убежать. Имущество евреев было (ну конечно же!) разграблено.

Когда московиты подступили к Вильно, большая часть евреев убежала из города заблаговременно — было мало шансов, что гарнизон отобьется, а попадать в руки москалей никто не хотел. Интуиция не подвела евреев: не успев войти в город, московиты устроили еврейский погром, а всех уцелевших все равно выгнали. Что имущество сперли, об этом я уже не говорю, это и так очевидно.

Но в целом евреи на территориях, где ходила армия москалей, пострадали сравнительно мало. Могилев и Вильно — это два крайних примера. Ведь для стрельцов или солдат рейтарских полков евреи были не реальными людьми, которых они имели основания ненавидеть, а скорее каким-то экзотическим явлением, и притом видимым впервые. У душевно скверного, гнилого человека могло, наверное, возникнуть желание и ограбить кого-то: раз «они» Христа распяли, то и их, наверное, обижать можно. Вроде и не людей грабишь, а как бы за поруганного Христа мстишь. Но все это ведь тоже чистой воды теория, а ненависти-то нет. И многие общины вообще не видели обиды от москалей, в отличие от обитателей нынешней Украины.

В русской Украине евреев вообще не осталось — если кто-то и пережил лихолетье 1648–1649 годов, то местные русские убивали их при вступлении на территорию московитских войск. А если евреи чудом оставались в живых, то их прогоняли уже сами москали, чтобы в их государстве не было врагов Христа. А ведь за это время, между 1654 и 1667 годами, шла то ли одна затянувшаяся война, то ли целая серия войн, плавно перетекавших одна в другую.

С другой стороны, московитская армия много раз сталкивалась с выкрестами, ведущими военные действия в составе польско-литовско-русской армии. Были случаи, когда мирное население уводили вглубь Московии, — в том числе и евреев. По словам Ю. И. Гессена, «к ним отнеслись отнюдь не хуже, чем к прочим пленным».

После Андрусовского мира многим пленным предложили остаться в Московии. Не забудем, что информационный голод неизбежно должен был обернуться другим голодом: кадровым. В Московии вечно не хватает квалифицированных чиновников, офицеров, специалистов, и там постоянно готовы привлекать людей из-за рубежа: лишь бы годились. В годы Украинской войны многих польских пленных ссылали подальше, в Сибирь, — чтоб не сбежали обратно. Но и здесь использовали этих пленных в армии, для несения административной службы и так далее.

В качестве яркого примера: основатель острога Красный Яр, современного Красноярска, — русский из Западной Руси, Андрей Дубенский. Пленный времен войны с Владиславом 1618 года, сослан в Тобольск, потом в Енисейск. Именно этот человек провел разведку в 1626 году, выбрал место для будущей крепости, а в 1628 году пришел к Красному Яру с отрядом из 300 казаков и основал город. Это далеко не единственный случай, когда пленные Украинской войны поднимаются очень высоко в московитском обществе и занимают в нем престижное положение.

Так вот, в 1667 году многим предложили остаться в Московии, в том числе и многим евреям. Некоторые из них приняли предложение, потом перешли в христианство и стали основоположниками русских дворянских фамилий [165, с. 9–10].

А другие крестившиеся евреи поселились на Дону, в станице Старочеркасской, и от них пошло несколько казачьих фамилий. И бежавшие из Московии жидовствующие, которые потом обрезались в иудаизм, и эти выкресты 1667 года, будущие казаки, — тоже воздушный поцелуй доктору Геббельсу и его современным любителям, читателям «Библиотечки русского антисемита». Ну и евреям, конечно, лелеющим миф о своей «расе».

Так что, как видим, определенности в еврейской политике никакой не было: то их и в Москву не пускают с товарами, выгоняют с только что занятой территории, то позволяют основывать дворянские фамилии. «Противоречивые распоряжения указывают на то, что правительство Михаила Федоровича не преследовало принципиальной политики по отношению к евреям» [165, с. 611]. Весьма справедливое мнение, к которому добавлю лишь одно: правительство Михаила Федоровича, да и всех первых Романовых, не знает евреев, да и не очень хочет их знать. Ну, есть какие-то… И только. По существу же и вера евреев, и их поведение — неведомы. К тому же еврейская политика попросту совершенно не актуальна в стране, где нет еврейского населения.

Еще одним источником пополнения московитских евреев становится слобода Кукуй. В конце 1660-х годов англичанин Коллинз писал, что «евреи с недавнего времени размножились в Москве и при дворе», потому что им помогает и покровительствует придворный врач-еврей [159, с. 330]. Есть упоминания и о конкретных еврейских фамилиях. У меня нет никаких данных о том, были ли на Кукуе «настоящие» евреи, то есть люди, которые придерживались иудаистского закона, ели кошерную пищу и ходили в синагогу. Вроде бы на Кукуе синагоги-то как раз и не было. Свидетельство Коллинза становится вполне понятным в одном случае — если речь идет о выкрестах.

Вот выкрестов на Кукуе было много, потому что в Россию ехали в основном от полной безнадеги (а безнадега у неприкаянных выкрестов случалась куда чаще, чем у гоев). Или ехали забубенные головушки, стремясь спрятаться вдали от цивилизации. То ли от полиции, то ли от кагала, то ли попросту от стыда — все одно ведь спрятаться, верно?

Кукуй, как и всякое подобное место (например, колониальная армия Ост-Индской компании или пиратская республика на острове Тортуга), — это вообще классический случай невероятного смешения самых разнородных людей. На Кукуе за одним столом в таверне «Пестрый кобчик» могут мирно попыхивать трубками потомок шотландских королей, выкрест с юга Франции, лютеранский священник из Гамбурга и бежавший из-под собственной виселицы пират Индийского океана, в котором смешиваются три европейских и пять туземных народов. Эти тонкости хорошо различали сами обитатели Кукуя, но их вполне могли никак не замечать русские. Для них даже и различия между разными еврейскими народами были не очень важны, и шотландцы, голландцы, швейцарцы, французы и датчане смешивались в единую груду «немцев».

Для эпохи, предшествующей Петру I, и для эпохи Петра можно уверенно говорить о еврейском происхождении целого ряда крупных, известных деятелей. Часто говорилось о еврейском происхождении Франца Лефорта. Вполне определенно были евреями вице-канцлер Петр Шафиров и Антон Девиер, первый генерал-полицмейстер Петербурга и зять Меншикова, начальник тайного розыска Вивьер и даже любимый шут Петра — Акоста.

Весьма приближены ко двору были и двоюродные племянники Шафирова, Абрам и Исаак Веселовские. О том, были ли крещены эти двое, и о вероисповедании Акосты мне неизвестно. Сохранилось письмо Петра к Абраму Веселовскому: «Для меня совершенно все равно, крещен человек или обрезан, чтобы только он знал свое дело и отличался порядочностью». В пользу того, что Веселовские были не крещены, а обрезаны, говорят и их имена: при крещении ведь имена давали по святцам, христианские.

Но о том, что все остальные — выкресты, можно говорить совершенно точно. Причем люди с французскими фамилиями Лефорт, Девиер или Вивьер крещены никак не в России. Это — евреи из Западной Европы, потомки сефардов. Польско-русские евреи при Петре представлены разве что Шафировым, да и тот — выкрест во втором поколении.

Приходится констатировать факт — и в начале XVIII века в Российской империи, прямой наследнице Московии, нет евреев. Есть тоненький ручеек еврейских выкрестов, перетекающий из-за рубежа. Этим евреям, как и отдельным выкрестам из польско-русских евреев, Московия готова предоставить полное право ассимилироваться в русском народе, в том числе и в рядах самой высшей знати (дети и внуки Шафирова и Девиера вошли во многие фамилии высшего русского дворянства).

Но это все политика по отношению к выкрестам, а не евреям. По отношению к евреям — к евреям ашкенази как особому народу, евреям, как людям особой религии и особой цивилизации, в Московии нет никакой определенной политики. Это касается как евреев Польши и Западной Руси, так и европейских евреев. Для Московии их как бы и нет.

1. Московия — единственная русская страна, в которой плохо знают евреев. Великороссы — единственный славянский народ, который не имеет опыта общения с евреями.

2. Из-за своей изоляции и вызванного ею информационного голода Московия очень легко поддается любой пропаганде.

3. В Московии совершенно нет никакой определенной политики по отношению к евреям. Для правительства Московии их как бы и не существует.