– Что? – не понял бандит.

– Там – окно.

– Какое окно? – Щелкунчик решил, что Ника от страха тронулась умом. Это читалось на его недоумевающем лице.

– Какое-какое… – внезапно рассердилась пленница. Нельзя же в судьбоносный момент быть таким тупым! – Обыкновенное, в ванную!

– Чего? – взревел Головастик, как раненый бизон, и шагнул в санузел. – Где? – Он крутил своим арбузом, чуть не бодая просунувшую туда же любопытную головку Нику.

Девушка торжествующе распахнула дверцу с кровавой молнией. В ванной по-прежнему горел свет, и обзор был великолепен.

* * *

Они вместе полюбовались открывшимся пейзажем с пальмой. Вернее, полюбовалась Ника. Главарь же, оторвавшись от созерцания розового гламура, недобро поиграл желваками и процедил:

– Урою, гадов… – Злобно захлопнул дверцу, вытолкал девушку из туалета. Впрочем, нет, не вытолкал, выдвинул, осторожно, можно сказать, бережно. А потом, не глядя в глаза, смущаясь и снова краснея, робко спросил, показывая на стол: – Так это ты – для меня?

Ника согласно и энергично затрясла головой.

– Сделаешь?

В его голосе сквозила такая вера и такая надежда, что Ника чуть не прослезилась от жалости, умиления и сочувствия. Но вовремя вспомнила о коварстве бандитов и величии своей истинной миссии. Усилием воли загнала вглубь готовые уже выкатиться слезы сопереживания, холодно выпятила подбородок и категорично, даже ультимативно произнесла:

– Только в обмен на жизнь Марфы.

– Кого? – разинул рот Головастик.

– Марфы, доченьки, кровиночки моей…

– А! – понимающе протянул главарь. И вдруг спросил по-детски заинтересованно: – Слушай, а почему у нее имя такое странное – Марфа? Чудно даже!

– Ничего не чудно, – оскорбилась Ника сразу за всех: и за Марфу, и за ее имя, и за ЕВРа, который так назвал дочь. – Прекрасное имя. В честь великой русской женщины, героини, можно сказать, Марфы Посадницы!

– Правда, что ли? – Головастик не просто удивился – обрадовался. – Марфа Борецкая, жена новгородского посадника Андрея Борецкого, сама избиралась посадником целых два раза. Небывалый случай в русской истории. Жалко, сгубили женщину…

– Кто? – ахнула Ника, готовая немедленно броситься в бой с неведомыми злодеями.

– Кто-кто, Иван III, козел старый! Марфа же антимосковское восстание возглавила, если бы ее не предали… – Щелкунчик аж зубами скрипнул от огорчения. – Эх, во все времена одно и то же! Царицей могла бы стать, между прочим, а ее – в монастырь! Ну, скажи, что Иван III не козел! – Головастик в упор посмотрел на Нику, требуя безоговорочной и полной солидарности.

– Конечно, козел, – искренне согласилась Ника. – Слушай, а откуда ты так историю знаешь?

Главарь, мгновенно уловив восторженные нотки в женском голосе, вдруг смутился, уставился в пол и как маленький, честное слово, как Петруша, когда на него учителя в очередной раз нажалуются, стал ковырять носком ботинка ближнюю паркетину.

– Слушай, Вовчик, ты кто? – Ника сама не заметила, как назвала главаря по имени. – Вроде бандит, людей похищаешь, а сам на французском шпрехаешь, как на родном, и историю вон как знаешь. Может, ты и бандитом-то стал по недоразумению? Может, ты нам с Марфой поможешь? – В Нике в который раз разгоралась надежда. Светлая, горячая, безудержная.

– Эх, Вероника… – Он как-то облегченно вздохнул. – Раз уж ты и так узнала самую страшную мою тайну, что остальное-то скрывать?..

– …тем более что до утра ты все равно не доживешь, – обреченно продолжила его мысль пленница.

Он расхохотался. Громко, весело, просто до слез. Плюхнулся на диван.

– Да что ты все «бандит» да «бандит»! Какой я тебе бандит?

– А кто же? – подозрительно затихла Ника.

– Бери выше! Бандиты грабят и убивают, а я…

– Людей похищаешь! – отчаянно выкрикнула девушка.

– Да брось ты, Вер! Я не по этим делам. А украли вас понарошку. Вернее, по ошибке.

– Как это? – не поняла Ника.

– Да я и сам толком не пойму… – Он задумался. – Какая-то богатая бабенка попросила моего кореша сыграть похищение. Вроде украсть надо было ее вместе с дочкой этого твоего банкира. Вроде ее должны были принять за его жену. Ну, ребенка решили легонечко усыпить, безвредно так, до утра. За это время бандитам полагалось рожи синяками изрисовать и связать намертво. Потом бабенка девочку будит, показывает поверженных бандосов – типа, героиня! Приезжает папашка-банкир, дочка ему докладывает, и он, конечно, на этой мымре женится. Хеппи-энд. Хлопот – на пять копеек, а гонорар – пять штук.

– Гена! – ахнула вмиг прозревшая Ника. – Тетку ту Геной зовут, – пояснила она мало что понимающему Головастику. – Генриетта. Надо же, подлюка какая! У, как я ее ненавижу!

– Извини, Вер, – покаянно опустил голову Щелкунчик. – Похищение – не мой профиль. Кореш помочь попросил. Правильно сказала, лопухнулись мы. Хотя я до последнего думал, что ты просто дурку гоняешь!

– Слушай, Вовчик, а почему украсть надо было только девочку? – подозрительно поинтересовалась Ника. – У Ропшина же двойняшки!

– Специально, – охотно пояснил Головастик. – Пацан должен был поднять шум, отцу позвонить, и все такое… У них там в доме еще нянька есть, типа Арина Родионовна, но такая бестолковая! Село, короче. Стой! – Он осекся, уставившись на собеседницу. – Так нянька – это же…

– Конечно! – сварливо подтвердила Ника. – Это я, значит, такая бестолковая? Ладно. И что теперь?

– Сам голову сломал, – пожаловался главарь. – Когда с тобой поговорил, думаю – как теперь эту дуру обратно домой доставить? Девчонка-то что, спит, а ты небось в ментовку кинешься. Ну не кончать же тебя – жалко… А ты, оказывается, совсем и не дура, а очень даже наоборот!

Ника польщенно и благодарно зарделась.

– Слушай, Вер, – теперь ало расцвел смущенным румянцем Вовчик, – а эти трусы и вправду можно сделать?

– Ха! – презрительно качнула головой девушка. – Да я тебе их за один вечер смастрячу! Только найди грушу со шлангом. Да шарик попрочнее. Обычный резиновый не пойдет, лопнет, не дай бог, в самый неподходящий момент, ты и сдуешься.

Вовчик мечтательно любовался на разрисованный стол.

– Вер, давай чаю попьем? Я, когда волнуюсь, всегда чай пью. С детства привык.

– Во-первых, не Вера, а Ника, – наконец-то поставила долгожданные точки над «i» девушка, – а во-вторых, какой чай? Ты нас домой вези, пока ЕВР весь Интерпол на ноги не поставил!

– С Интерполом разберемся, не грузись! – успокоил Головастик. – Там – свои ребята. А потом, куда тебе торопиться? Пусть грымза твоя локти покусает, помаракует, что ей теперь делать. Девчонка-то все равно спит! Да не боись! Ей такой витаминный укольчик успокаивающий сделали, кроме пользы – никакого вреда. Чаю попьем, да я вас домой в лучшем виде доставлю. Марфушка утром проснется в своей кровати. Подумает, что ей все это приснилось!

Он подошел к дверному косяку, заглянул в «спальню». В его взгляде, Ника определяла такие вещи очень четко, сквозили нежность и тоска.

– Эх, Верунчик, знала бы ты, как я детишек хочу, – он говорил мечтательно и грустно, – чтоб мал мала меньше по дому носились! Папой меня называли… Да только у меня их никогда не будет.

Ника даже не обратила внимания на неправильное имя, заторопилась, успокаивая:

– Вовчик, так же нельзя! Ты весь – один сплошной комплекс! Как только комплексовать перестанешь, все у тебя получится! И дети будут, сколько захочешь! – Девушка говорила горячо, убежденно, страстно – словом, так, что не поверить в ее монолог мог только самый распоследний идиот. Или беспробудно глухой. – Мы ведь, женщины, в основном ушами любим, а не этим самым, ну… Это, если хочешь знать, для настоящей женщины вообще ерунда, тьфу! – И Ника для наглядности смачно сплюнула коричневой вязкой сладостью.

– Думаешь? – с искренней надеждой спросил Вовчик.

Ника утвердительно затрясла головой.

– Давай уже свой чай, что ли! А то я шоколада нализалась, аж скулы сводит!

– А это, – Головастик показал на коричневый чертеж, – стереть можно? Ну… чтобы никто не увидел? – И, поймав Никин ответный кивок, вдруг забеспокоился: – Ты все запомнила? Не забудешь?

– Не боись, Вован! – категорично уверила Ника. – Мастерство – здесь! – И она торжествующе и громко постучала костяшками перепачканных пальцев по перепачканному же шоколадом девственному, без единой морщинки лбу.

– Тогда ладно! – Он решительно заелозил ладонью по столешнице, растирая в бесформенные грязные пятна гениальное изобретение Ники. Сполоснул руки, крикнул кому-то, приоткрыв дверь: – Чаю принеси!

* * *

Горилла с серебряным подносом, казавшимся кукольной посудой в его ручищах, заскочил буквально через секунду, будто все это время простоял с горячим чайником прямо под дверью. Увидел в немыслимых разводах стол, застыл в недоумении, метнул на Нику ненавидящий взгляд, вопросительно и услужливо посмотрел на босса: мол, эту банкиршу кипятком сначала ошпарить или все же со стола убрать? Повинуясь легкому жесту Головастика, тщательно вытер мокрым белоснежным полотенцем столешницу, поставил поднос.

– Ну, давай чаевничать, – уселся за стол Головастик, – раз уж ты у меня в гостях… Я без чая не могу. Мы в детдоме…

– Ты детдомовский? – жалостливо удивилась Ника. – Знаешь, Вовчик, я ведь тоже без родителей, меня бабушка вырастила…

– Где? – спросил Головастик, жамкая ложкой выдоенный пакетик «Липтона».

– Далеко, на Южном Урале, ты не знаешь…

– Город какой? – отчего-то встрепенулся главарь.

– Говорю же, не знаешь, – отмахнулась девушка. – Кувандык.

– Да ты что… – выдохнул тот. – Не может быть… А я из Орска!

– Из Орска? – Теперь настала Никина очередь изумляться. – Я же там пединститут заканчивала!

– Педуху? – расцвел земляк. – Какой факультет?

– Начфак! – гордо доложила собеседница.

– Ты смотри! А я – исторический! Правда, всего три курса…

– А, так вот ты откуда про Марфу Посадницу знаешь! – Ника обрадовалась. Еще бы! Чтобы вот так, при таких обстоятельствах встретить земляка! – А теперь наша педуха – университет. ОГПУ! Ты и по-французски тоже там? Понятно!

– Не, французский я в Париже освоил, все-таки пять лет там прожил.

– Да ты что?! – Девушка восхищенно уставилась на сотрапезника. – В Париже? Пять лет? Круто! А чем ты там занимался? Давай, Вовчик, колись уже – ты вообще кто? – Ника даже придвинулась ближе, ожидая услышать интересный рассказ.

Хозяин, однако, откровенничать не стал. Замялся, промямлил как-то неопределенно:

– Да так, всем понемногу. В основном бизнес…

– Бизнес? – Девушка удивилась еще больше. – Нефть? Финансы? Водка?

– Вер, ну не могу я тебе сказать, не пытай, а? – попросил Головастик. – Обычный бизнес, не очень легальный…

– А, ну ладно, не говори, – поскучнела Ника. – И так ясно.

– Что тебе ясно? – взвился вдруг Вовчик. – Ты по-прежнему думаешь, что я людей похищаю? Да это, клянусь, в первый раз!

Девушка оскорбленно молчала.

– Вер, ты обиделась, что ли? – хозяин расстроился. – У меня бизнес интеллектуальный, понимаешь? Разрабатываю всякие схемы, обеспечиваю прикрытие больших денег. Охраняю интересы наших во Франции, а французов – у нас. Ясно?

– Ясно, – грустно вздохнула гостья. – Ты не бандит, ты – мафиози.

– Можно сказать и так, – подумав, согласился Вовчик.

В дверь тихонько поскребся Горилла:

– Босс, звонят!

– Извини, дела, – бросил хозяин и вышел. Вернулся он быстро и довольно веселый.

– Слушай, там твоя грымза паникует! Кореша моего в Карибском море на яхте достала. Орет, что сорвали ей операцию, что не тех украли!

– И что, – заволновалась Ника, – тебя теперь убьют?

– За что? – опешил Вовчик.

– Как за что? Украл не тех. У вас же с этим строго…

Он расхохотался, довольно отхлебнул чаю:

– Нет, Вероника Владиславовна. Не родился еще тот человек, что на Вована Орского руку поднимет!

Ника посмотрела на его самодовольную физиономию и неожиданно поняла, что там, в неведомом ей мафиозном клане, он, Щелкунчик, и есть самый главный. Отчего-то снова стало страшно. Правда, не сильно, а скорей уж так, по привычке…

– Слушай, Веруня, – земляк сыто и благостно щурился, разомлев от горячего крепкого чая, – а ты-то в Москве как оказалась? И эта, Гена твоя, она кто?

– Я? – переспросила Ника. – Гена?.. – задумалась, вспоминая. – Понимаешь, я – модельер. От Бога…

* * *

Самый первый ее модельерский опыт случился лет в восемь, перед Новым годом. Бабуля накрахмалила ей на утренник марлевую «снежинку», обшитую елочным дождиком. Ника нарядилась и долго крутилась перед зеркалом, восхищаясь собой, красавицей. В этот момент в дом вбежала кошка Мышка с кровоточащим ухом и располосованным чьими-то злобными когтями боком. Ника, тогда еще, конечно, Верочка, схватила кису на руки, принялась утешать и гладить, а потом, как обычно, решила полечить кошачьи раны зеленкой. Смазала, подула, чтобы Мышке не щипало, и стала баюкать бедное животное.

– Веруня, – вошла бабуля, – одевайся, пора! Девочка радостно засуетилась.

– Дочка, что с костюмом? – Бабулины гла за просто вылезли из-за очков. – Ты вся в зеленке!

Вероника подошла к старенькому трюмо, оглядела себя и разрыдалась.

– Все! Все! – приговаривала она. – Меня не возьмут в снежинки! Зеленого снега не бывает!

– Переодевайся, – строго сказала бабуля. – Форму надевай. Сама виновата!

Продолжая рыдать, Верочка совершенно определенно сообщила, что ни на какой утренник она не пойдет. Потому что – самая несчастная на свете.

Бабуля, поуговаривав, ушла. Ей, как учительнице, не идти было нельзя.

Вероника, которая даже в младенчестве плакала часто, но коротко, тут же успокоилась и стала еще активнее крутиться перед зеркалом. Через пять минут вся крахмальная юбочка была сплошь усеяна яркими зеленочными горошинами. Между ними девочка добавила лилово-малиновых пятнышек какого-то другого лекарства и сбрызнула все это дело сверху йодом, который дал желто-коричневую кисею. На белокурые кудряшки выдумщица нацепила сразу три капроновых банта – красный, желтый и синий. Получилось очень нарядно!

– Верочка, – встретила ее учительница в школьном спортзале, – что это за костюм? Бабушка придумала? Как называется?

– Лето, – скромно потупилась девочка.

– Дети! Все посмотрите на Верочку! – вывела ее учительница под самую елку. – Она пришла к нам из солнечного кувандыкского лета. И теперь у нас на утреннике среди зимы есть настоящая цветочная полянка!

Дети загомонили, обступили, стали трогать руками разноцветную юбочку. Даже песни хороводные петь перестали. Бабуля, стоявшая в сторонке, увидав внучку, сначала онемела, потом протерла глаза, но близко подходить не стала – так и улыбалась в сторонке.

Утренник пошел своим чередом, и Дед Мороз мало того что сделал вид, будто тает от жары рядом с Верочкой, так еще и вручил девочке кроме обычного кулька с подарком еще и специальный приз – новый дневник. За самый лучший карнавальный костюм.

Когда победительница шла получать приз, все дети ей громко хлопали. Верочке это ужасно понравилось! Тогда-то она впервые поняла, как хорошо быть знаменитой. В то время она начала потихоньку шить. Сначала придумывала наряды куклам, а потом стала кое-что делать для себя.

Тем более что на уроках домоводства в школе учили, как правильно.

Это уже потом, став старше и умнее, она твердо решила, что будет именно модельером, или, как она сама говорила, кутюрье, именно так, с прононсом, грассированием и длинным оконечным «Е», переходящим в восторженное «О-О».

Ко времени окончания пединститута Ника вовсю сама конструировала наряды, не отставая от новейших веяний ни на йоту! Допустим, сшила на лето сиреневый балахон. Просто взяла отрез штапеля, завалявшийся у бабули, разрезала на два прямоугольника, стачала по бокам, оставив прорези для рук, то же самое сделала на плечах. Кувандыкские подружки ее на смех подняли: шить не умеешь – не позорься! Ника, однако, стойко отходила в своем изобретении всю жару.

А на Рождественских встречах по телевизору сама Пугачева явилась при всем народе именно в таком балахоне. Только в расписном. «Батик» называется.

– Бабуль, смотри, – поразилась Ника. – У меня слизала!

– Дочка, – построжела бабуля, – ты на Пугачиху-то не греши! Когда ей наряды себе шить? Ее одевает этот, маленький такой, патлатенький…

– Юдашкин, что ли?

– Вот! – кивнула бабуля. – Он!

– Где интересно Юдашкин мог мой балахон увидеть? Разве он у нас в Кувандыке был?

– Может, и был. Инкогнито… – Бабуля задумалась. – У Гоголя Николая Васильевича такой случай хорошо описан. Или подсмотрел кто, да и доложил. Наши-то, кувандыкские, в Москве часто бывают. Могли на концерте Пугачевой рассказать, когда букет дарили. А уж она Юдашкина надоумила. Под балахоном-то никакой жир не видно! Ей небось диеты опостылели хуже смерти!

Или еще был случай. Поехала Ника с девчонками в соседний город, Медногорск, на цыганский концерт. Подруга Катя надела белые брюки. Автобус на ухабе сильно мотануло, и Катька, не удержавшись, проехала белоснежным джинсовым боком по заднему сиденью. А там кто-то кусок березовой жвачки оставил. Ну, черной такой, как гудрон, которую в деревнях для очистки зубов старые бабушки варят.

Жвачка на жаре расплавилась, к дерматиновому сиденью прикипела. Потому и отпечаталась на белых Катиных джинсах черной липкой полосой.

– Все, сходила на концерт! – разревелась Катька. – Джинсы выбрасывать надо, мать убьет!

Заскочили к медногорской подружке – застирать. Никак!

Вероника чуток поразмыслила, взяла ножницы – все равно джинсы выбрасывать, – вырезала попорченные куски ткани, края дырок размахрила, будто они старые. Сняла с шеи гипюровый шарфик, тоже белый, в мелких розочках. Подложила шарфик с изнанки джинсов, прямо под дырки, и быстренько мелкими стежками все это сметала.

Пришли на стадион. Народу – два города съехалось. Катька как в своих джинсах по полю пошла… А нога загорелая сквозь кружева просвечивает.

– Катюха! Давай к нам! – орут медногорские.

– Катька, мы тебе место оставили! – голосят земляки.

Короче, начало концерта задержали. На трибунах из-за Катьки драка началась. Красота, конечно, страшная сила.

А в ноябре на осенней демонстрации моделей из самого Парижа вдруг…

Одна за другой… из всех домов моды… со всего мира… Как пошли! У одной – кружевные вставки на бедрах, у второй – на рукавах. У третьей – на штанине, как Ника сделала…

Короче, на покорение Москвы ехала не зеленая восторженная девица, а вполне состоявшийся, зрелый художник. Правда, кроме самой Ники да тети Вали, никто пока об этом не догадывался. Ну и что? Зато какой сюрприз потом для всех будет!

И начался победоносный штурм столицы.

День, два, неделя, месяц…

Дальше приемных или охраны ни к одному модельеру девушку так и не пустили. А у Славы Зайцева даже охрана вниманием не удостоила. Через хитрое переговорное устройство сообщили, что мэтр в ее услугах не нуждается и нуждаться в ближайшие сто лет не будет.

Можно, конечно, было и отчаяться. И с горя повеситься. Или кинуться в Москва-реку. Но Ника за этим сюда, что ли, приехала? Речки-то, поди, везде имеются, и не такие загаженные, а повеситься она и в старости успеет. Куда спешить?

В очередной раз тихо прогуливаясь возле Дома моды Балдашкина, Вероника увидела огромную толпу раскрашенных и расфуфыренных девиц. Оказалось – кастинг. Ура! Сейчас она проберется внутрь вместе с претендентками, найдет Балдашкина, а там…

Девушка присела на скамейку, достала портфолио, который всегда таскала с собой. Портфолио представлял собой громадных размеров альбом с двумя переплетенными свадебными кольцами на обложке и с россыпью гламурных розочек на страницах внутри. Ничего более пристойного в кувандыкском магазине не нашлось, да и по размеру этот фолиант был вполне подходящим, чтобы отразить все богатство и разнообразие Никиной коллекции.

Конечно, кувандыкская аристократия, демонстрировавшая на фотографиях ее модели, выглядела не очень по причине избыточного веса и особенностей фигур, к подиуму таких бы и близко не попустили. Но уж что есть, то есть. Зато целый раздел – пляжных и вечерних туалетов – представляла на фото сама автор, и вот этот раздел был, по мнению Ники, хоть куда! Хоть в «Космополитен», хоть в «Базар», хоть прямо на телеэкран. Девушка на фотографиях выглядела загадочной, утонченной и очень сексуальной. По крайней мере, именно так говорили все, кто эти фото видел. Ника была с этим согласна.

Толпу красавиц загнали в какой-то зал, и Вероника сразу же занялась обследованием входов-выходов, в надежде найти прямой путь к Балдашкину. Увы! Двери, все до одной, оказались, во-первых, без ручек, а во-вторых, тривиально закрытыми.

Ладно, не сдавалась девушка, ведь когда-нибудь кто-нибудь в какую-нибудь из этих дверей выйдет или войдет?

И вдруг – неожиданность – претенденток стали выпускать пятерками сразу на просмотр.

Когда подошла ее очередь, выяснилось, что претенденток отправляют вовсе не к мэтру, а к визажисту, чего Нике совсем не требовалось.

Манерный общипанный парень, окруженный баночками, коробочками, кисточками, едва взглянул на Нику и, растягивая гласные, будто ему лень было говорить, произнес:

– Гла-а-за смо-о-й.

– В смысле? – не поняла девушка, на всякий случай демонстративно похлопав пушистыми белыми ресницами.

– Чем ресни-ицы нама-азала? – лениво ткнул ей кисточкой в лицо визажист. – Масляной кра-аской?

Вероника презрительно посмотрела на этого маляра-штукатура и в тон ему протянула:

– Не-ет, это-о нитроэма-аль!

Визажист не глядя мазнул по ее щекам припудренной кисточкой.

– Убери свой секонд-хенд! – Оттолкнула его руку будущая слава мировой моды.

– Слушай ты-ы, снежи-инка деревенская, – скривился штукатур, – ты щас довыпе-ендриваешься. Охрану позову-у, выкинут как кошку блоха-астую…

Выкидывание в данный момент в Никины планы не входило, поэтому она смирила собственную гордость и дала себя изуродовать: напудрить, накрасить ресницы, наложить румяна и помаду. Правда, в зеркало после этого смотреться не стала, поберегла и так измотанную нервную систему.

Лицо немилосердно чесалось, глаза, щедро испачканные тушью, все время норовили закрыться, к тому же в своей пятерке Вероника оказалась самой мелкой. Любой из четырех своих коллег она спокойно могла спрятаться под мышку. Даже на каблуках. Вдобавок она так и не удосужилась выяснить, куда же все-таки они номинируются. Но и это ее не смущало. Каждому, как говорится, свое. Поэтому в зал, где претенденток ожидала высокая комиссия, девушка вошла, гордо прижимая к груди заветный портфолио с розочками.

– А эту коротышку кто пустил? – брезгливо поморщился Балдашкин, сидевший за столом в окружении величественных теток.

На сами его слова Ника внимания не обратила, в голове билось одно, восторженное: он ее заметил! Выделил! Поэтому, не теряя времени на чепуху, она бодро шагнула вперед, бухнула на стол перед мэтром заветный альбомище.

– Что это? – взвизгнул Балдашкин и вместе со стулом отскочил от стола. Будто перед ним бросили бомбу, которая немедленно взорвется.

– Да не бойтесь! – успокоила всех Вероника. – Я не шахидка, я – модельер, а это – мои работы. – И скромно потупилась, ожидая восторженной реакции собравшихся.

Тетка, сидевшая от Балдашкина слева, пошла красными пятнами, невнятно залепетав:

– Простите… Я… Она… шестьсот человек… пропустила…

– И вы не переживайте! – улыбнулась ей девушка. – Мне ваш кастинг даром не нужен!

– А что же вам нужно? – сварливо поинтересовался Балдашкин. И куда-то в сторону крикнул: – Охрана!

– Ой, да ладно вам! – прощающе махнула рукой Ника. – Я сама сейчас уйду. Только дайте мне слово, что посмотрите мой портфолио.

Балдашкин потер рукой лоб:

– Вы где-то учились?

– Конечно! – гордо кивнула Вероника. – Я закончила ОГПУ.

– Что? – Балдашкин напряженно замер. А вместе с ним и вся комиссия.

– О – Г – П – У! – раздельно и четко повторила девушка. – Неужели не слышали? Такой вуз известный! С тридцать седьмого года существует.

– Хорошо, я посмотрю ваши работы, – внезапно побледнев, согласился Балдашкин. – А сейчас, – он повелительно махнул рукой, – освободите помещение.

Ника ему это простила. Чего обижаться? Все равно вместе работать, а тут столько народу каждый день, и всякий норовит проникнуть в мир моды с черного хода, по блату. Не все ведь могут, как она: раз! – и портфолио на стол. Товар лицом! Смотрите, наслаждайтесь!

* * *

На следующий день ровно в девять утра Ника стояла на пороге Дома моды.

– Мне Балдашкин назначил, – важно сообщила она охраннику.

Тот пристально оглядел девушку:

– Во-первых, он раньше двух не появляется, а во-вторых, он сегодня утром улетел в Париж.

– Как? – не поверила Ника. – А я? Я… я портфолио ему оставляла…

– Альбом, что ли?

– Ну да…

– Чудной такой, с розочками и колечками?

– Ну! – Вероника обрадовалась. Раз даже охрана знает про ее портфолио, значит… Когда же они успели всем про нее рассказать? Девушка польщенно улыбнулась. – Вам понравилось?

– Я этим баловством не интересуюсь, – отрезал секьюрити. – А розочки твои только что видал, уборщица ругалась, что здоровенный альбом в мусорку запихали – не достать.

– Как в мусорку? – Свет вокруг стремительно померк, уступая место вечным холодным сумеркам, и ноги отчего-то перестали чувствовать опору.

Когда в глазах снова забрезжил свет, Вероника обнаружила себя прислоненной к шершавой стене на ступеньках Дома моды. Рядом с ней лежал портфолио. Немножко помятый, но вполне целый. При более пристальном осмотре оказалось, что там не хватает нескольких страниц.

Этот удар судьбы девушка перенесла стойко. Добрая тетя Валя убедила, что всякие неудачи непременно сменяются большим успехом, надо только надеяться и ждать.

Ждать Ника умела, только вот деньги, скопленные на пошиве эксклюзивных нарядов для кувандыкских модниц, растаяли, как первый снежок под осенним солнышком, поэтому пассивное ожидание триумфа пришлось отложить до лучших времен и выдвинуться на поиски работы, чтобы не висеть обузой на шее доброй, но не очень состоятельной тети Вали.

Как-то она покупала в киоске у дома китайскую лапшу быстрого приготовления – дешевле ничего не нашлось, – и черноусая низколобая личность, высунувшаяся в широкую форточку, вдруг спросила:

– Эй, снегурочка, работа не нужна?

– Нужна! Нужна! – радостно закивала Ника.

– Давай ко мне в ночную смену. Полторы тыщи платить буду!

Ника быстренько прикинула, сколько трехрублевой лапши можно купить на эти деньжищи, и не думая согласилась. Так и пошло. Днем она по-прежнему искала пути в заманчивый и таинственный мир моды, а по ночам торговала в кособоком ларьке.

В одном из модельных агентств славный паренек, безуспешно пробивающийся в модели, открыл ей страшную тайну:

– Без денег не пробьешься. У тебя одна дорога – удачно выйти замуж. Например, за олигарха. Тогда от твоих коллекций все будут просто пищать!

«Что ж, пожалуй, этот добрый человек прав, – поразмыслив, решила Ника. – Другого пути нет. Замуж так замуж и – на подиумы!»

Но как? Где найти этого олигарха?

* * *

Следующие несколько дней Вероника посвятила поискам, теоретическим изысканиям и тщательному научному изучению мира настоящих олигархов, неизведанного и космически далекого от ее нынешних реалий. Вместо китайской лапши она покупала тягучие нудные журналы про финансы, политику, нефть, металл. Вглядывалась в цветные портреты на обложках и черно-белые снимки внутри, искала тщательно замаскированные сведения о личной жизни.

Когда курс теоретической подготовки был окончен, наступило время практических действий.

Основную часть дня Ника проводила в якобы легкомысленных прогулках возле фешенебельных офисов, расточая ослепительные улыбки всем мужчинам, входящим и выходящим из солидных дверей. Увы, хозяева жизни вечно спешили, их сопровождали целые толпы равнодушных бритоголовых головорезов, именуемых охраной, бесцеремонно оттеснявших девушку с олигархического пути. Поэтому олигархи своего счастья просто не замечали.

Через неделю, прошедшую откровенно впустую, Ника сообразила, что пора менять тактику. В каком-то кино она видела, как простая сельская девушка с американского ранчо случайно попала под колеса дорогой машины, хозяин которой сначала испугался, а потом влюбился и женился. Ника все тщательно взвесила, обдумала и решила поступить точно так же.

В один из последних ноябрьских дней, когда девушка быстрыми перебежками, чтобы не замерзнуть, двигалась в сторону примеченного офиса, вывеска которого показалась ей вполне подходящей – «Газпром», она действительно угодила под машину. Глупо, бездарно, метрах в трехстах от намеченной к замужеству площадки.

Машина, серебристая, ладная, блестящая, как раковина, начищенная содой, двигалась очень странно: какими-то рваными зигзагами, выписывая на дороге странную синусоиду.

Вероника остановилась прямо посередине яркой зебры, прикидывая, куда серебристое ландо вильнет в следующую секунду. Решила, что влево, а машина вдруг поехала совершенно прямо. Ника закричала, замахала руками, приковывая внимание странного водилы, и очнулась уже на бордюре. Короткая светлая, искусственной кожи юбка, треснув по шву, задралась на живот, на колене – огромная дырища (колготки, между прочим, были последними), а тонкий длинный каблук от одного из белых испанских сапожек купленных за бешеные деньги на распродаже в универмаге «Московский», почему-то оказался зажат в руке…

Сначала Ника просто до ужаса обрадовалась: повезло! Но…

– Боже! Что с вами? Вы живы? – Автоубийца в белой норковой шубе, явно женского пола, страшно и громко перепуганная, кудахтала, как десяток всполошенных куриц.

Вполне осознав масштабы трагедии: сапоги всмятку, колготок нет, юбки – тоже, а главное, никаким олигархом и не пахнет, – Вероника решила умереть, не приходя в сознание.

– Господи! Да скажите хоть слово! Или вы немая? – Убийца неловко потянула лежащую Нику за курточку, пытаясь пристроить ее за автомобиль, то есть скрыть от любопытствующей проезжей части; стильная, искусственного меха парка, пошитая по лекалам «Бурды», громко треснула и разъехалась по боковому шву.

– Милочка, дорогая, гражданочка, девушка… Ну, пожалуйста, вставайте! Асфальт же холодный, застудитесь! Пройдемте в машину!

Лежать голой попой на дороге и впрямь было неуютно. И мокро. И холодно. Но что неудобства, когда только что закончилась жизнь?

«Белая норка» засуетилась еще пуще: уцепила Нику за плечи, поднатужилась – и впихнула прямо лицом на заднее сиденье машины. Помогая себе коленями, засунула бездыханное практически тело дальше в салон, подняла, согнув в коленях, остававшиеся еще на асфальте Никины ноги и захлопнула дверцу. Беспомощно упираясь лбом и носом в мягкую светлую кожу сиденья, с бесстыдно задранными над голой попой ногами, Ника очень ярко представила себя со стороны и громко взвыла. Обида, унижение, боль, страх, несбывшиеся мечты и утраченные иллюзии выплакивались бурно, с всхлипами и вскрикиваниями.

* * *

Горе-водительница, решив, что основная часть работы по спасению сбитой девушки успешно завершена, посчитала излишним дальнейшее пребывание на месте трагического происшествия и, резко газанув, унеслась в невидимые толпе дали. Крутя баранку и изредка оглядываясь на рыдающую жертву, «норка» чертыхалась и расстроенно приговаривала:

– Ну, что же ты так убиваешься? Жива ведь, не насмерть же я тебя сбила! До свадьбы заживет!

Ника же, как никогда отчетливо понимая, что свадьбы с олигархом, а значит, и вожделенной модельерской славы ей теперь вовек не видать, принималась рыдать еще сильнее.

Наконец машина прекратила свою бессмысленную гонку по Москве и встала. «Норка» обернулась к пребывающей в шоке пассажирке и ворчливо спросила:

– Куда тебя везти-то?

– Как куда? – на минуточку пришла в себя жертва. – В больницу! И милицию вызвать не забудьте, чтобы протокол материального ущерба составить.

«Норка» задумалась. Видимо, такой поворот событий не вписывался в ее стройные планы. Она достала из белой же сумочки флакон с духами, не жалея, побрызгалась.

«Французские!» – оценила Ника.

Следом из той же сумочки была извлечена синяя перламутровая пудреница с золотыми буквами «Ланком».

«Богатая, – поняла девушка. – И машина, наверное, тоже французская».

Почему-то эта мысль удивительно пришлась ей по сердцу: осознание того, что она передвигается по Москве на этом серебристом, изысканном, как Елисейские поля, мустанге, грело необычайно.

– Давай знакомиться! – сладким голосом произнесла «норка». – Генриетта! Надеюсь, мы станем подругами!

– Вероника! – Пострадавшая, как и полагается, протянула новой знакомой ладошку, но тут со стыдом увидела, что рука вся в грязи и застывших уже кровавых царапинах.

Генриетта тоже углядела Никины травмы.

– Слушай, ну как же тебя такую грязную в больницу везти? Ведь и не примут! Давай заедем к тебе, помоешься, переоденешься, а потом отвезу тебя, куда скажешь.

– Мне некуда ехать и не во что переодеваться, – уныло доложила жертва. – Я приезжая, живу у тетки, если она меня в таком виде встретит, то сначала вам глаза выцарапает, а потом в милицию сдаст.

Генриетта снова задумалась:

– Что же делать? Ладно! – на что-то решившись, махнула она рукой. – Мужа дома нет, поехали ко мне! Умоешься, переоденешься…

– Во что? – искренне поинтересовалась Ника.

– Найдем что-нибудь! Размеры у нас одинаковые…

И Гена, как для простоты разрешила она себя звать, развернувшись, помчалась совершенно в другую сторону.

Такую квартиру, как была у Гены, Ника не видела ни разу!

Громадных размеров, наверное, как бабушкин огород, зала сверкала ослепительной белизной изысканной мебели, манила к себе пушистым белым же ворсом роскошного толстого ковра, источала прохладу блестящими разлапистыми листьями никогда не виданных растений в белых кадках. То есть, гостья это сразу оценила, в гостиной присутствовали всего два цвета – белый и зеленый. Идеально сочетаясь друг с другом, они создавали ощущение немыслимого простора, чистоты и уюта.

– Ванная! – открыла дверь хозяйка. – Душ. – Она указала на прозрачную овальную капсулу, внутри которой виднелись три, нет, четыре отдельных душевых шланга, предназначенных, как мигом стало ясно, для массажа. – Мойся, сушись, вот фен, а я пока одежду тебе подберу.

Восхищенная изысканной роскошью ванной, которая тоже напоминала гостиную, только меньше размером, Ника даже не стала закрывать дверцу душевой кабины, чтобы вдоволь налюбоваться. Поэтому, когда она наконец вышла из душа, оказалась, что сильные водяные струи, которыми она себя массажировала, наделали на ослепительном полу ванной изрядное количество луж.

«Ну вот, – огорчилась девушка, – такую красоту испортила! Что хозяева скажут?» И, не вытираясь, принялась искать половую тряпку, чтобы уничтожить следы собственной неаккуратности. И вдруг лужи стали чудесным образом исчезать. Сами! Ника приникла к странно теплому, будто греющемуся изнутри полу, пытаясь разгадать эту загадку, и в этот момент в ванную вошла Гена.

– Что? – испугалась она, увидев распластавшуюся на полу голую купальщицу.

Ника негромко, но очень натурально застонала: не признаваться же в истинной причине полового интереса!

– Вставай, вставай, – засуетилась хозяйка. – Сейчас я тебе корвалола накапаю!

«Зачем мне корвалол? – молча изумилась Ника. – Что я, сердцем ударилась?» Но возражать на всякий случай не стала и послушно проглотила горьковато-мятную жидкость. Первый раз в жизни, кстати.

– Пошли! – Не дав больной прийти в себя после сердечного приступа, Гена уже тащила ее в спальню.

Конечно, если бы спальня попалась ей первой, еще до гостиной и ванной, Ника бы просто обомлела от роскошных, во всю стену зеркал, голубого пушистого покрывала на безразмерной кровати, голубого же ковра и одинаковых цветом шкафов. Но, поскольку запас восторга у любого человека не безграничен, эти новые впечатления девушка пережила гораздо спокойнее. К тому же то, что она увидела прямо на кровати, поразило ее куда больше.

Гора разнообразной одежды и несколько коробок с обувью.

– Давай примеряй, а мне позвонить надо! Вначале Ника, конечно, просто поперебирала одежду.

«Известные марки. Дорого. Модно. Стандартно, – сделала она профессиональный вывод. – Надо мерить».

* * *

– Да, конечно, я в себя прийти не могу! – слышался взволнованный голосок хозяйки. – Разве ЕВРик заслужил такое? Он же ее практически с панели подобрал! Умыл, одел, дал детей завести! А она? Бедные близнецы! Совсем малютки! Без матери, без няни, хотя какая она им мать? Матерью у них был Ропшин. Это при его-то занятости! Ну не идиотка? Бросить одного из богатейших людей России! Сбежать в гарем!

Ника насторожилась, хотя примерку, впрочем, не прекратила: она всегда умела делать несколько дел сразу.

– Конечно, помогу чем могу! – уверила неизвестного собеседника Гена. – Отвести детей в школу, забрать. Посмотреть, правильно ли они сделали уроки. Бедные малютки! – И Генриетта весьма натурально всхлипнула. – На то мы и друзья, чтобы поддерживать друг друга в горе!

Ника как раз натягивала второй сапог. Замшево мягкий высокий ботфорт сидел на ноге идеально! «Каблук бы чуть выше», – подумала Ника. И тут ее будто повторно головой ударили!

Один из богатейших людей России? Брошенные малютки? Сбежавшая жена? Да это же… Это же как раз то, что нужно!

Девушка так и села в одном сапоге, уткнувшись лицом во второй, чтобы лучше думалось.

– Опять плохо? – влетела Гена. – И корвалол не помог?

– Вызови, пожалуйста, врача, – сдавленно попросила Ника. – У меня, кажется, сотрясение мозга. Я сознание все время теряю.

– Глупости какие! – явно испугалась автомобилистка. – Какое сотрясение? У тебя что, образование есть?

Связь между сотрясением мозга и образованием Ника не уловила совершенно, но послушно ответила: да, мол, есть, высшее педагогическое. И если бы она, Генриетта, с ее связями помогла Нике устроиться по специальности, то, может, и здоровье бы сразу на поправку пошло, и в милицию бы обращаться не пришлось.

– В школу, что ли? – презрительно осведомилась хозяйка. – Так там у тебя будет вечное сотрясение!

– Можно и не в школу. В какой-нибудь приличный дом, например. Домработницей. А лучше – бонной… – потупила глаза Вероника. – Я ведь как раз шла к директору «Газпрома» на собеседование, хотела устроиться к нему гувернанткой. А тут вы меня и сбили… – Раненая всхлипнула.

– К Ляхиреву, что ли? – оторопела Гена. – У него дети старше меня…

– Не знаю, – скромно пожала плечами Ника. – Может, от второго брака?

– Конечно, – задумалась Гена. – Все может быть. У этих олигархов… Стой! – вдруг выкрикнула она. – Есть! Есть дети, которым нужна бонна! Или гувернантка. Короче, нянька. Ты про Ропшина что-нибудь слышала?

Вероника развела руками.

– Ропшин – банкир. Страшно богатый, молодой, красивый… – Гена мечтательно закатила глаза. – От него сбежала жена. С арабским шейхом. Вся Москва на ушах стоит. А детей Ропшин не отдал. Чего не отдал? Ну, короче, дети есть, а няни нет. ЕВРуша в шоке.

– А Евруша – это…

– Евгений Викторович Ропшин, ЕВР. Аббревиатура такая. Евриков у него – куры не клюют, а детей всего двое. Называется, почувствуйте разницу. Сопли высморкать некому! Вот сейчас поеду…

– Вы? – не поверила Ника. – Вы вся такая воздушная, тонкая, изысканная… Вам бы женой его быть…

Как оказалось, жертва ДТП попала в самую что ни на есть правильную и болезненную точку. Глаза Гены звездно заблистали, щеки красиво разрумянились.

– Я уже работаю над этим вопросом, – призналась хозяйка. – Но пока я замужем.

Замужество, как выяснилось из дальнейшего Гениного рассказа, было ее исключительным хобби. Как натура творческая и ищущая, она никак не могла остановиться на ком-то одном. Выйдя замуж в очередной раз, вдруг обнаруживала на своем горизонте объект лучше, выше, достойнее и снова бросалась в бой на покорение очередной брачной вершины.

– Он обязан стать моим мужем! – заявила Гена. – Я как раз обдумывала различные варианты, загляделась на рекламный щит его банка и сбила тебя. Ну, разве я виновата, что люблю? – капризно надула она перламутровые губки. – Должна же я использовать свой шанс!

«Нет, милая моя, – мысленно, но крайне решительно оборвала ее Ника. – Этот, как там его, ЕВРуша – мой шанс! Зря, что ли, я такие страдания приняла? На голом асфальте под колесами машины! На всю Москву голой задницей сверкала! Случись такое в Кувандыке, со стыда полгода бы на улицу показаться нельзя было».

– Так, – продолжала вслух размышлять Гена. – Я могу тебя рекомендовать Ропшину как опытную бонну. Пожалуй, если сказать, что я тебя от самого Ляхирева сманила, ЕВР точно клюнет! Ну а ты прикинешься скромницей. Глазки в пол, голосок тихонький… И одеться надо как можно незаметнее! Подобрала что-нибудь?

* * *

Отложенную Никой одежду Гена забраковала как вызывающую.

– Ропшин должен в тебе увидеть скромную бедную интеллигентку, а не секс-бомбу. Ясно? Вот эти брючки и вот этот свитерок, чтоб все было прикрыто.

Одежда Нике страшно не понравилась: ноги от природы у нее были очень красивыми, а грудь – еще лучше. Зачем же красоту прятать? Однако, как девушка практическая, она поняла: не время спорить, а тем более – демонстрировать физические прелести. Вот войдет в дом, освоится, а уж тогда…

Они снова погрузились в Генино серебристое чудо и понеслись по Москве. В одном из переулков Ника вдруг догадалась спросить:

– А ничего, что мы без звонка едем? Вдруг его дома нет?

– Господи! – заорала Гена. – Как я могла!

При этом высоко всплеснула руками, совершенно забыв о руле, и серебристый автомобиль так откровенно вильнул на скользкой дороге, что чуть не врезался в смирную бело-синюю машину ДПС. Наперерез Гене тут же бросился гаишник, замахал как ненормальный полосатой дубинкой. Пришлось остановиться. Ника утробно застонала, закатив глаза от немыслимой боли, задрала брючину, выставив перебинтованное колено. Гена смахивала с ресниц сочувственные слезы, не в силах сдержаться при виде страданий подруги…

– Понимаете, мы спешим в больницу, а ей внезапно стало плохо, – срывающимся голосом объяснила нарушительница. – Я перепугалась, полезла в сумочку за лекарством…

Ника исторгла громкое «о-о-о» и привычно потеряла сознание.

Милиционер торопливо козырнул и указал дубинкой на «кирпич»: мол, езжайте под знак, пока еще есть возможность помочь умирающей девушке.

Когда свернули за угол, Гена, придирчиво взглянув на продолжающую стонать спутницу, раздумчиво сказала:

– Пожалуй, я тебя недооценила. Ты сообразительная. Ропшин, он, конечно, лох, обязательно купится! Только в обморок при нем не падай, держи себя в руках. А то решит, что у тебя эпилепсия. Мы с тобой так тихонечко, ненавязчиво в доме обоснуемся, а потом – честным пирком да за свадебку.

Она разулыбалась, расцвела – похоже, мысль, только что озвученная, нравилась ей чрезвычайно. Нике, что характерно, тоже, только за свадебным столом в белой фате она видела исключительно себя.

– И знаешь что, – продолжала думать вслух Гена. – Ты там будь внимательнее. Кто к Ропшину пришел, зачем, кто звонил, как он разговаривал…

– Промышленный шпионаж, что ли? – ужаснулась Ника.

– Боже! – выдохнула Гена. – При чем тут промышленность? Я же в этом ничего не понимаю! Личное, только личное, уяснила? Особенно что касается телок.

– Каких телок? – совсем расстроилась Ника. – Он что, еще и фермер?

– Похоже, я тебя переоценила, – снова вздохнула Гена. – Телки – это тетки, которые вешаются на шею ЕВРуше. Сленга не знаешь?

– Откуда? – наивно пожала плечами Ника. – Я же педагог!

– Вот и применяй свои педагогические навыки. Детьми можешь не заниматься, они и так умные. Главное – Ропшин. Он не должен выскользнуть из наших рук!

Ника с удовольствием кивнула и на всякий случай, чтобы закрепить успех, еще раз потеряла сознание. Теперь уже настолько натурально (опыт – великая штука!), что Гена по-всамделишнему перепугалась, засуетилась и наконец-то позвонила банкиру. По ее словам, которые Ника внимательно слушала, не приходя в сознание, выходило, что Ника – единственный человек, который может утешить несчастных малюток, обеспечить им уход и ласку, а также необходимое эстетическое и социальное воспитание.

Через двадцать минут они входили в чистый и красивый подъезд с суровым швейцаром при входе.

* * *

– Проходите, располагайтесь, – вежливо поприветствовал их довольно молодой, едва за сорок, черноглазый и черноволосый мужчина. – Вероника Владиславовна, – Ропшин сразу запомнил ее сложное имя, – а опыт работы с детьми у вас есть?

– Конечно, – серьезно кивнула Ника. – Пять лет школы. Последний год я была завучем по внеклассной работе. – И она достала из сумочки трудовую книжку, которую на всякий случай постоянно носила с собой.

Ропшин книжку внимательно изучил, видно было, что Никина высокая должность его впечатлила. Еще раз внимательно взглянул на претендентку и позвал детей.

Рыжий Петр и кудрявая черноволосая Марфушка понравились Нике с первого взгляда. Они влетели в гостиную, хохоча, на ходу поддавая друг другу подзатыльники, а следом за ними ворвались две огромные собаки.

Одна поменьше, рыжая, в тон мальчику, а вторая, огромная, такая же черноволосая и кудрявая, как девочка.

«Вот это да! – про себя присвистнула Ника. – Значит, в благородных домах даже животных в масть подбирают!»

Собаки затормозили посередине комнаты вместе с детьми, настороженно обнюхали воздух, подошли к Генриетте. Рыжая громко фыркнула, а черная так же громко зевнула, и оба пса направились к Нике. Девушка, честно сказать, обмерла. Таких здоровенных и лохматых дворняжек в Кувандыке не водилось, так, брехливые кривоногие недомерки… Рыжая подошла совсем близко, Нику даже обдало ее горячим дыханием, приветливо крутнула хвостом и положила громадную голову прямо на колено. Вероника вторично страшно перепугалась, но машинально опустила руку и робко погладила собаку по голове. Тут же рядом, у второго колена, оказался черныш. И тоже положил голову. Пришлось опустить и вторую руку.

– Признали! Признали! – завопили дети. Ропшин смотрел на создавшуюся картину с -нескрываемым удовольствием. А потом сказал:

– Вы их не очень-то поощряйте! Они наглые и избалованные.

«Господи, как же можно так чужому человеку о родных детях?» – неодобрительно подумала Ника.

– Ничего не наглые! – тут же заорали двойняшки. – Они просто сразу хороших людей чувствуют! Вон, к Генриетте Леопольдовне никогда не подходят!

Гена натужно улыбнулась, а хозяин смущенно крякнул.

– Как вас зовут? – спросила девочка.

– Вы, правда, будете нашей гувернанткой? – перехватил инициативу мальчик. – А пойдемте, я вам новую компьютерную игрушку покажу!

Ника вопросительно посмотрела на Ропшина, тот едва заметно кивнул, разрешая.

Через несколько минут одним глазом Ника следила за бурно разворачивающейся на мониторе погоней инопланетных монстров за отважным космонавтом, вторым же глазом косила на роскошную куклу, принесенную Марфой. Кукла была отчего-то совершенно голой.

– Папа вчера купил! – похвасталась девочка.

– А что же она у тебя без одежды? – удивилась Ника.

– Да я ее раздела, чтобы искупать, а Анжи платье сжевала. У, бесстыжая! – щелкнула она по носу рыжую любопытную морду, лохматившуюся рядом.

– Лоскутки ненужные есть? – машинально поинтересовалась Ника.

– Конечно! – Через секунду девчонка приволокла увесистый пакет с дорогими отрезами. – Это от мамы осталось, все равно папа выбросит!

– Ножницы, нитки?

Петруша перешел на третий уровень игры, о чем громогласно оповестил присутствующих. А красавица кукла уже примеряла новый наряд: роскошную парчовую юбку и кисейную блузку-разлетайку.

– Здорово! – восхитилась Марфа. – А что вы еще можете?

– Я все могу! – гордо ответила Ника.

– Да? – заинтересовался, не отрываясь от компьютера, Петр. – А яблоко съесть можете?

– В смысле? – не поняла Ника.

– Вот, видите, яблоко лежит, – показал мальчик на роскошный розово-желтый плод. – Мне его надо съесть. Папа велел, чтобы железо в организм поступало. А меня от яблок тошнит!

– Так, может, сестренка поможет? – улыбнулась Ника.

– Еще чего! – возмутилась Марфа. – Я свое уже съела!

Честно говоря, Ника сейчас съела бы не только яблоко! Опостылевший пакетик китайской лапши переварился в ней еще рано утром, а с тех пор ни крошки в рот не попало. Это при таком-то количестве серьезных душевных и физических лишений. Но Ника все же была опытным педагогом и понимала, что в незнакомом доме начинать с поедания детских витаминов не следует.

Она взяла в руки гладкое прохладное яблоко, откусила от него большой кусок. Подмигнула Пет ру и поднесла к раскрытой пасти рыжей собаки. Пасть клацнула и просительно открылась снова. Тут же рядом образовалась вторая пасть, такая же огромная, только черная. Второй откушенный кусок Ника сунула в нее. Еще раз – рыжей, снова – черной. Яблоко стремительно уменьшалось. Петр захлопал в ладоши. А Марфа заинтересованно спросила:

– Как это вам удалось? Мы сто раз пробовали, они нюхают и выплевывают!

– Уметь надо! – весело подмигнула Ника.

– А когда вы к нам жить переедете? – поинтересовалась покоренная Никиными талантами Марфа.

– Не знаю, – развела руками потенциальная няня. – Меня еще и на работу никто не взял.

– Возьмет! – серьезно уверил Петр. – Если мы ЕВРу скажем, что надо, он так и поступит.

И в этот момент появился он сам. Испытывающе окинул глазами комнату, счастливые лица детишек, довольные мордахи собак.

– Ну, как вы тут поладили?

Гостья промолчала, а Петр тут же выпалил:

– Мы хотим, чтобы Ника осталась у нас жить! Ника, – повернулся он к девушке, – скажи, что ты готова!

– Сын, что за фамильярность? Какая Ника? Вероника Владиславовна и исключительно на «вы»!

– Да бросьте вы, Евгений Викторович, – махнула рукой Ника. – Им имен-отчеств небось в школе хватает! Хоть дома-то дети должны от этого официоза отдыхать? И на «вы» ко мне обращаться не надо, что я, старуха, что ли?

ЕВР недоуменно расширил глаза, явно не ожидая такой отповеди, а на его руке тут же повисла Марфа.

– Папа, смотри, какой наряд Ника для Барби сшила!

ЕВР повертел в руках куклу:

– Это что, та самая, из-за которой ты рыдала два часа? Которой мы собирались платье в ателье заказывать?

Марфа радостно кивнула:

– Теперь никакого ателье не надо! Сами сошьем! Папа, можно я Нике ее комнату покажу?

– Ладно, дети, – пресек народные волеизъявления ЕВР. – Вероника Владиславовна еще не дала согласия у нас работать. Нам многое нужно обсудить. – И под недовольный ропот детей увел потенциальную няню.

* * *

Привел в ту же гостиную, где вальяжно устроилась разомлевшая Гена.

– Как вам дети?

– Замечательные ребята! – совершенно искренне улыбнулась Ника. – Петруша просто компьютерный гений, а Марфа – настоящая принцесса!

ЕВР счастливо расцвел.

– Если вы не против, я бы предложил вам поработать у нас. Сразу видно, вы очень опытный педагог! Надеюсь, месячный испытательный срок вас не обидит?

Ника метнула взгляд на Гену, та едва заметно кивнула.

– Я готова, – со скромным достоинством ответила девушка.

Вечером, собирая вещички, она рассказывала о небывалой удаче тете Вале.

Тетка смахивала с глаз непрошеные слезы счастья.

– Никуша, видишь, как мы все правильно с тобой рассчитали! Теперь главное в этом доме закрепиться. И тут надо действовать нетрадиционным способом.

– Как это? – Ника напряженно слушала, пытаясь запомнить все тети-Валины наставления.

– Мы привыкли к тому, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Так? – Тетя Валя вопросительно и важно посмотрела на Нику. – В твоем случае желудок отметаем!

– В смысле? – ахнула Ника. – Он что, на диете? То-то я думаю, олигарх, а такой стройный…

– Нет, девочка, я не о том. У тебя – педагогический статус, поэтому даже не пытайся заменить кухарку! Пусть хоть все с голоду поумирают! Внедришься в нутро семьи, поймешь что к чему, нащупаешь слабые струнки Ропшина, а потом мы на них и сыграем марш Мендельсона!

Ника прямо услышала этот марш! Красивый, радостный, сексуальный.

– А пока, – продолжала наставления тетя Валя, – запомни: главное – дети. Ты должна стать им другом, товарищем и братом! Матерью, в конце концов! Родной и единственной. Это будет справедливо!

Так она и оказалась в доме ЕВРа, огромной двенадцатикомнатной квартире, разместившейся на двух этажах в самом центре Москвы. Сначала Ника никак не могла сообразить, как можно жить в такой прорве комнат, позднее же, когда узнала, что у ЕВРа наличествует еще и загородный дом, поняла, что жить надо именно так и не иначе.

Свой план покорения ЕВРа она держала в строгой тайне, не признаваясь в истинных намерениях иногда даже себе самой.

Кроме отца и двойняшек, в доме появлялась приходящая по утрам кухарка. Жан, мажордом, вошел в дом ЕВРа уже при Нике, потому в домашней иерархии считался заведомо младшим.

С собаками вообще не было никаких проблем, потому что большую часть времени они молчали. Даже если и пакостили, сжирая какую-нибудь книжку из ЕВРовой библиотеки или его же туфли, то все равно молча. К тому же они были очень дружелюбными и игривыми, почти как двойняшки, и точно так же сразу полюбили Нику.

* * *

Отношения с ЕВРом у Ники складывались непросто. Дома он бывал редко, поэтому поначалу Ника его сильно стеснялась.

Первые пару месяцев ЕВР относился к ней довольно холодно, каждый раз за завтраком словно недоумевая, откуда она взялась в его квартире. Но, видя, как липнут к Нике двойняшки, как весело бывает по вечерам в доме, стал постепенно оттаивать, все чаще вступая в общие разговоры и даже иногда шумные игры. Ника этому обстоятельству чрезвычайно радовалась, пока не поняла, что ЕВР к ней просто привык. Как к горке с коллекционным хрусталем или как к одной из собак. Неважно какой.

– Теть Валь, – жаловалась Ника. – Он ко мне как к мебели относится! А женщину во мне не видит, что делать?

– Не торопись, деточка, – утешала мудрая тетя. – У этих аристократов все начинается с привычки. Значит, ты просто обязана стать его главной привычкой. Они же все консерваторы! Вот что он любит?

– К чаю булочки с изюмом.

– Вот! А ты что, хуже булочки? Нет! У него женщина есть? Тоже нет. А когда понадобится, кто перед глазами первым окажется? Вот. Да не просто женщина, а привычная и любимая, как булочка с изюмом! Тогда и надо не оплошать.

– Это как? – замирая, спрашивала Ника.

– Совет вовремя умный дать, помощь оказать. Ну и завлечь красотой, конечно. Хватит уже тебе по дому в свитерах да брюках ходить. У вас там что, холодно?

– Наоборот, жарко даже.

– Ну и ходи как на пляже.

Ника к мудрым советам прислушалась, брюки на юбки поменяла, свитерки – на скромные футболочки. И так это естественно все вышло, что ЕВР и не заметил.

Сколько бы еще времени тянулась такая волынка, одному Богу известно. Но тут как раз наступило Восьмое марта.

ЕВР находился в отъезде, и на общем семейном совете, в котором участвовали по случаю праздника исключительно женщины, было решено устроить вечеринку. Пригласили тетю Валю, Жан приобрел традиционные мимозы, Петр самолично накрыл стол, уставив его всем, что приготовила кухарка, и тем, что нашлось в холодильнике. Врубили на полную громкость музыку!

По случаю праздника и отсутствия строгого хозяина было решено всем красиво нарядиться. Марфушка щеголяла в новом платье, тетя Валя явилась в вечернем длинном туалете, а Ника наконец смогла надеть изобретенный накануне ярко-желтый, в крупных черных лошадях сарафан. Сарафан, понятное дело, предназначался для грядущего жаркого лета, потому состоял сплошь из бретелек, декольте и мини. По правде сказать, за все время пребывания в доме ЕВРа Ника, ни разу не позволившая себе столь откровенного, прямо-таки пляжного наряда, теперь просто купалась в удовольствии от созерцания собственных стройных ног, красивой линии плеч и упругой высокой груди. Жан, нацепивший праздничный красный бант в виде импозантной бабочки, лишь восхищенно ахнул, а тетя Валя, поцокав языком, как всегда совершенно точно подметила:

– Именно так следует каждый день одеваться. Тогда многие проблемы сами собой отпадут.

Петруша, не найдя в своем гардеробе ничего подходящего торжественному случаю, облачился в рваные джинсы, которые, стоит отметить до начала вечеринки были совершенно целыми, напялил широкую шелковую отцовскую рубаху, сплошь в оранжевых пальмах, и принялся мастерски изображать таинственного рыцаря – покорителя женских сердец.

Сначала чинно поздравились, выслушав приятные слова от мужчин, потом отведали угощения, начав, как и положено, с конфет и пирожных, запили все это безалкогольным шампанским – и пошли в разнос! Гулять так гулять!

Ника вспомнила все свои познания по организации детского досуга. Попрыгали наперегонки в мешках, поиграли в фанты. Потом – в казаки-разбойники. Причем поскольку благородными разбойниками хотели быть все, включая тетю Валю, то казаками назначили собак.

Короче, через полтора часа бурного празднования первый этаж ЕВРова дома было не узнать! И что? Каждый день, что ли, на календаре Восьмое марта?

Они как раз играли в Снежную королеву. Марфа, понятно, была славной девочкой Гердой, Петруша – храбрым Каем, Жан с Никой и Дарик изображали оленью упряжку, мчащуюся сквозь непроглядную тьму полярной ночи (для натуральности в гостиной погасили свет), а тетя Валя гордо восседала в кабинете ЕВРа, изображая неприступную Снежную королеву.

Тундра оказалась труднопроходимой и бескрайней, олени задерживались, продираясь сквозь пургу и сугробы, и Снежная королева, утомленная ожиданием, задремала.

Преодолевая очередной снежный занос, наметенный сдвинутыми креслами, стульями и диванными подушками, коренной олень, которым назначили Дарика, запутался в стременах. Собачья упряжка сбилась с хода. И тут на замерзающих в буране героических спасателей налетели свирепые волки! (Волками на время стали Марфа и Анжи.)

Олени героически отбивались, волки рычали, пытаясь разорвать на части отважных путешественников. Кай срывал голос, пытаясь вывести упряжку на накатанную колею… Борьба была неравной, хищники – жестокими и кровожадными. В этот момент в полночной тундре вспыхнуло яркое солнце.

На пороге гостиной стоял ЕВР.

Первым, что увидела Ника, буквально голыми руками побеждающая рыжего слюнявого волка, были розовые тюльпаны, медленно и печально сыпавшиеся из рук хозяина прямо на пол…

– Что здесь происходит? – заикаясь, спросил нежданный хозяин.

Из-за его спины выглядывала совершенно очумевшая Гена…

* * *

Как позже выяснилось, она откуда-то узнала о преждевременном возвращении ЕВРа и решила встретить любимого в его же собственном доме. Полчаса простояла под дверью, вместе с охраной недоумевая, отчего никто не отзывается ни на звонки в домофон, ни на внутреннюю связь. Хотела уже вызывать милицию и ломать дверь, подозревая нечто ужасное, но тут и явился банкир.

– Вероника Владиславовна, – ЕВР просто не верил своим глазам, – что это? – Он обвел дрожащей рукой пространство вокруг себя.

– Папа! – кинулись к нему двойняшки. – Как хорошо, что ты приехал! Давай с нами!

Так же радостно поприветствовали хозяина и обе собаки.

Ника встала с пола, одергивая платье, поняла, что это вряд ли удастся, поскольку одергивать было просто нечего, она ведь по-прежнему пребывала в том самом желтом сарафане…

– Боже, Вероника! – вскричала возмущенная Гена. – Что за вид! Какой пример ты подаешь детям? Немедленно оденься!

– Папа, папа, – орали двойняшки, – гаси свет! У нас – полярная ночь, на нас напали волки!

ЕВР отстранил детей, поднял перевернутый стул, сел.

– Значит, так вы Международный женский день отмечаете?

– Да! – радостно и громко подтвердили дети.

Жан незаметно разбирал занос, водружая подушки на привычные диванные места. А Ника так и стояла посередине комнаты, смущенная со съехавшей с плеча тонкой лямкой, просто сверкая роскошным обнаженным декольте.

– Вероника, – снова прошипела Генриетта. – Я тебе приказываю одеться! Ты меня позоришь!

ЕВР внимательно оглядел няню. С ног до головы. Потом в обратном порядке. И, Ника могла в этом поклясться, не нашел в ее облике ничего предосудительного.

Поднялся, подобрал с пола разбросанные цветы, попутно вытащив из пасти Анжи один, недоеденный, и вручил всю охапку Нике:

– С праздником!

Ника прижала к себе тюльпаны, спрятала в них пылающее лицо, но тут же опомнилась:

– Евгений Викторович, это же, наверное, всем, не мне одной?

– Конечно, – улыбнулся ЕВР. – Всем присутствующим дамам. – И тут же раскрыл дипломат. – А это – подарки!

Марфе достались яркие круглые часы с прыгающими картинками на циферблате, Анжи – элегантная кость в виде восьмерки, а Нике ЕВР подарил чудесный серебряный браслет: на широкой плоской цепи висели тоже маленькие восьмерочки и крошечные розочки. Ника тут же нацепила его на руку, залюбовалась.

– Генриетта, извини, я не знал, что встречу тебя сегодня, – смущенно объяснил ЕВР отсутствие подарка для гостьи.

В этот момент, аристократически зевая, в гостиную вплыла сама проснувшаяся Снежная королева с пластиковым тазиком вместо короны на голове.

– Что, Кай не приедет? – поинтересовалась тетя Валя. Увидела ЕВРа: – Здравствуйте, Евгений Викторович. Как вы некстати! Такую игру испортили!

ЕВР изумленно похлопал глазами и расхохотался.

– Не могу больше выносить этот кошмар! – выдохнула Генриетта и выскочила вон.

Хлопок входной двери послужил сигналом к началу второго акта веселья, теперь уже вместе с ЕВРом. Снова уселись за стол, снова играли в фанты, и ЕВРу даже пришлось кукарекать из-под стола!

Дети радовались, собаки носились и оглушительно тявкали, а Ника чувствовала себя совершенно счастливой: во-первых, ЕВР оказался абсолютно нормальным человеком, которому ничто человеческое не чуждо, а во-вторых, она то и дело ловила на себе его восхищенный взгляд и на всякий случай незаметно подергивала плечиком, заставляя сползать шаловливые бретельки.

Когда баррикады были разобраны, дети уложены и даже тетя Валя успокоилась в комнате для гостей, ЕВР остановил собиравшуюся к себе Веронику:

– Спасибо вам! Я давно не ощущал в своем доме такого счастья! Да и, честно говоря, давно сам так не веселился, пожалуй, с детства. Не сердитесь на меня, что я иногда бываю чересчур требовательным и жестким, на самом деле я не такой… – И смутился, как мальчишка, будто выболтал страшную тайну.

Заснула в ту ночь Ника со счастливой улыбкой: лед тронулся!

А на следующий день, когда дети отбыли в школу, а ЕВР – на работу, явилась Гена и закатила Нике грандиозный скандал. Что только Ника от нее не услышала! И про свою распущенность, и про дурное влияние на детей, и про издевательство над деликатным ЕВРом. Девушка слушала молча, не пререкаясь и не вступая в дискуссию. Все равно слова вставить было некуда. А когда гостья, взяв с няни торжественное обещание не учинять подобных бесчинств, отбыла, Ника отчетливо поняла, что Гена ее просто ревнует! И от этой мысли стало так светло и радостно, так легко и приятно, что немедленно захотелось чего-нибудь освежающего, уж больно пылали щеки.

Кроме шоколадного, недоеденного со вчерашнего дня мороженого, ничего прохладительного не нашлось. Пришлось съесть его. Все, что осталось, – почти целую коробку. А оставался там почти килограмм.

К вечеру, когда дети вернулись из лицея, няня практически не могла говорить: горло распухло и болело, а вместе с горлом болело все внутри: живот, грудь и даже мозги в голове. Оказалось – высокая температура. Вызвали домашнего врача, он долго слушал и стучал по разным местам горячего тела, а потом вынес приговор: постельный режим. Причина болезни – переохлаждение.

«Вот чем кончается катание по заснеженной тундре в летнем сарафане, – горько укорила себя Ника. – Это же надо так войти в образ, что даже заболеть!»

Но тут же вспомнила заинтересованный взгляд ЕВРа и счастливо улыбнулась: ради недалекого светлого будущего вполне можно пострадать в настоящем. Тем более что и дети, и сам ЕВР ухаживали за ней так трогательно и нежно, что и выздоравливать не хотелось.

Однако все хорошее когда-нибудь кончается. Кончился и прекрасный праздник простуды. Снова наступили будни. Вероника – с детьми, ЕВР – на работе. Всю весну он просто пропадал за границей, открывая там какой-то филиал, и девушка уже снова начала отчаиваться: не привиделись ли ей тот запоминающийся взгляд, ласковое внимание и искренняя нежность?..

* * *

Вовчик внимательно и серьезно слушал исповедь Ники, явственно сопереживая глазами, руками, чмоканьем, кряхтеньем и даже стуком чашки о блюдце.

– Знаешь, Вер, – вздохнув, сказал он, завершив серьезный умственный анализ Никиного рассказа, – этим, сытым, у которых с самого детства все хорошо и все есть, нас не понять. Поэтому мы должны держаться вместе и друг другу помогать. – Он встал, смачно чмокнул Нику в светлое темечко. – Я всегда, еще в детдоме, младшую сестренку хотел. Чтоб защищать, конфеты для нее воровать, морды бить, кто пристает. Вер, ты мне сейчас как сестра! – Он явно расчувствовался, даже носом шмыгнул от переполнявших эмоций. – Я теперь за тебя любому горло перегрызу, отвечаю! – Скрипнул зубами. – А звездой в модельном бизнесе ты станешь! Или я не Вован Орский!

Удивительно, но Ника ему сразу поверила. Причем окончательно и бесповоротно.

– Веруня, – он вдруг отчего-то смутился, – так ты этого банкира прямо так уже любишь?

Вероника согласно кивнула, хотя, честно говоря, сама не была до конца уверена в ответе.

– И замуж за него хочешь? – испытывающе спросил Вовчик.

На сей раз девушка кивнула очень энергично и уверенно: этот ответ она знала наверняка. Головастик как-то заметно погрустнел:

– Верунь, а может, ну его, этого ЕВРа? Может, за меня замуж пойдешь? Я не беднее, честное слово! На руках тебя носить буду! Пылинки сдувать! – Вован прямо загорелся. – У него – один банк, а я пол-Европы контролирую!

– Вовчик, – строго сказала Ника, мгновенно реанимировав весь свой богатый педагогический опыт. – На сестрах не женятся. Это – инцест.

Головастик коротко и жалобно поморгал, осознавая масштаб только что озвученной Никой его личной трагедии, но промолчал.

– Ну что, поехали, наконец? – с хрустом зевнув, предложила Ника. Все-таки усталость и пережитые волнения брали свое. – Уж утро скоро.

Сборы были недолгими. Вовчик легко поднял спящую Марфу, завернув ее в теплое покрывало, Ника, кряхтя, взвалила на себя неподъемные книжки. Внизу в громадном черном джипе за рулем уже ждал Горилла. Ника, не выпуская из рук тяжесть человеческой мысли, плюхнулась на мягкую кожу, оглядела через окно окрестности и ахнула: джип стоял прямо под игриво переливающейся вывеской «Салон Сергея Зверева».

– Так мы прямо напротив нашего дома? Вовчик! – Она неожиданно вспомнила недавний и уже такой далекий, как из прошлой жизни, рассказ Гены, с которого, собственно, все и началось. – А напрямик к дому – слабо?

– Как это? – не понял тот.

– Ну, через проспект, от двери к двери, – пояснила Ника. – По перпендикуляру.

Вовчик с большим уважением, даже с восхищением взглянул на Нику и хлопнул по плечу Гориллу:

– Давай!

Водитель лихо крутнул руль, джип взревел, как танк на боевом переходе, и понесся через пустынную предутреннюю гладь дороги строго перпендикулярно многочисленным ослепительно белым линиям разметки.

– Слушай, – Вовчик восхищенно показал Нике большой палец, – круто! Ни разу так не пробовал!

Путь занял не больше двух минут.

* * *

Поднимаясь в роскошном лифте, Ника уголком глаза поглядывала на спящую Марфу, уютно уткнувшуюся носиком в грудь Головастика, и усиленно думала, что именно сказать Гене, Петруше, а утром и самому ЕВРу, а о чем лучше умолчать. Лифт поднимался шустро, и ничего дельного в голову не пришло. А когда они, почти крадучись, проникли в квартиру, выяснилось, что переживала няня напрасно.

Она ожидала увидеть по меньшей мере боевой штаб по спасению ее и Марфы из лап коварных похитителей, а обнаружила сонную тишину, пропитанную запахом коньяка и табачного дыма. Марфу подняли в спальню по боковой лестнице, в две руки стянули с девчонки джинсы и футболку. Выставив Вовчика, няня быстренько впихнула спящую девчонку в ночную рубашку, накрыла одеялом: проснется утром, так поначалу и не вспомнит ничего – дома, в постели, значит, все плохое было просто сном.

За стенкой мирно спал Петруша. «Вот же мужики! – подумала Ника. – Сестру похитили, а ему хоть бы что! Дрыхнет себе как ангелочек! Рыжик мой ненаглядный!»

На мягком голубом диване гостиной свернулась клубочком тетя Валя. На таком же диване напротив, откинув на низкую спинку оранжево-синюю голову, некрасиво открыв рот и громко храпя, дрыхла Генриетта. Рядом с ней на низком стеклянном столике отдыхали красивые пузатые бутылки: одна, совершенно пустая, лежала на боку, устремив в лицо Гены золотые буквы «Мартель», вторая, с остатками жидкости на донышке, продолжала взывать к алчно открытому Гениному рту.

Продолговатая прозрачная столешница благоухала уже запекшимся, вперемешку с сигаретными окурками, коньяком и напоминала популярный столик в дешевой забегаловке. Между Геной и диванным поручнем, намертво зажатая крутым Гениным бедром, виднелась открытая бутылка шампанского. Видно, запивала коньяк.

– Да… – вымолвила Ника. – Похоже, поминки по нашим усопшим душам прошли на высоком идейно-политическом уровне…

– Вер, – Вован не сводил удивленных глаз с Генриетты, – это и есть та самая грымза?

Ника кивнула.

– А это что за божий одуванчик? – показал Головастик на тетю Валю.

– Тетка моя, я тебе рассказывала…

– Что ж она себя так не бережет? – стал сокрушаться Вовчик о тете Вале, как о близкой родственнице. – Не молоденькая ведь уже, а так коньяка нахлебалась… Или с горя, как думаешь?

– Да нет, она вообще не пьет, – отмахнулась Ника. – Она от капли спиртного засыпает мертвецким сном, потом ничего не помнит, причем на три дня «до» и на три дня «после». Главное, ее теперь до завтрашнего вечера не разбудить! Утром ЕВР вернется – что скажу?

– Значит, синекудрая Жазель одна все употребила? – задумался гость. – Сильна баба, ничего не скажешь. Не иначе праздновала свою скорую счастливую свадьбу. Слушай, Вер, – глаза Головастика вдруг хитро и многозначительно заблестели, – а давай я старушку домой отвезу! Она ж не тяжелей Марфушки! Доставлю, уложу, мы ж почти родственники теперь. – Он посмотрел на тетю Валю с неприкрытой нежностью. – А эта кляча проснется: бабульки нет, вы на месте. У нее же крышак точно слетит!

Нике план Вовчика очень понравился! Во-первых, снималась проблема неминуемого объяснения с ЕВРом по поводу неожиданного алкоголизма Никиной ближайшей родственницы, а во-вторых… Ника представила себе картину пробуждения Гены: заходит в гостиную строгий ЕВР, а там…

– Давай! – весело подмигнула она брату. Недвижную, как египетская мумия, тетю Валю обмотали тем же покрывалом, в котором доставили Марфу. Уже на пороге лифта Вован обернулся к Нике:

– Пока, сестренка! – Отчего-то опустил глаза, замешкался. – А это… ну… сошьешь когда?

– Ну, не сейчас же! – укоризненно глянула Ника. – Днем, когда дома никого не будет. И сразу позвоню. Только ты про аксессуары не забудь!

Она еще раз проверила спящих детей и наконец пошла к себе. Ноги уже не держали совершенно, даже в душ заглянуть не осталось абсолютно никаких сил! Включила свет, и глаза, как обычно, сразу уперлись в кроваво-черное безобразие, огромным квадратом затенявшее стену.

Плохо соображая, что делает, повинуясь лишь какому-то мощному непобедимому инстинкту, девушка решительно спустилась в просторную темную мастерскую, где банкир создавал свои шедевры. В неясном квадрате предутреннего света, наплывающего из окна, ухватила ближнюю кисть, даванула на нее из первого подвернувшегося под руку тюбика. Вернулась к себе и яростно, не глядя, мазнула по распростершемуся на стене кошмару. Раз! Еще! Еще! Вот!

Через секунду мстительница спала. Во сне она мнилась себе великой Марфой Посадницей, ее любимый муж, которого она защищала от подлых московских происков, был конечно же ЕВРом, а у злобного старикашки Ивана III с лицом Гены из-под тяжелой золоченой короны глумливо торчали во все стороны сине-оранжевые лохмы…

* * *

Ника с удовольствием дострачивала трусы-протез и обдумывала, как она будет объясняться с детьми, – утром на разговоры времени не было. ЕВР, прилетев, не заезжая домой поехал в банк, и пробуждение Гены, которое так хотелось увидеть, она тоже пропустила. Собаки, проснувшись первыми, налетели на спящую, чем и разбудили. Дарик попутно умудрился слизать со стола все ночное безобразие – мужик, хоть и кобель, что с него взять? Сбросил на ковер недопитый коньяк и тут же прямо из мохнатого ворса его высосал.

Гена, очнувшись, поспешила улизнуть, сообщив недоумевающему Жану, что осталась заночевать, потому что задержалась. Причем, видимо, так спешила, что свалила бутыль с шампанским! Шампанское пролилось на пол, к лужице тут же подскочила Анжи и стремительно ее уничтожила.

Рядом с Никиным рабочим местом аккуратно высились спасенные книжки. Венчала стопку все та же загадочная Марфа. К Марфиному имени после ночной увлекательной лекции Вовчика Ника теперь тоже относилась по-другому, с уважением. Наконец-то она полностью осознала величие замысла ЕВРа, давшего двойняшкам такие звучные исторические имена. Их соседство, несомненно, символизировало нерушимое единство свободолюбивого русского народа с мудрой и правильной русской же властью, ориентированной на Запад. Которое вкупе просто обязано было завершиться наступлением вселенской гармонии.

Ника сделала последнюю красивую строчку, отложила трусы и открыла книжку про Марфу. Что? Речка? На Кольском полуострове? Вот это она влипла… С одной стороны, без книжки ЕВРу на глаза не покажешься, а с другой… Ника представила недоуменное лицо хозяина и затосковала.

– Вовчик, придумай что-нибудь, книжка-то «Марфа» оказалась про речку… – попросила она брата, для начала обрадовав его готовностью первого опытного экземпляра трусов-протеза.

– Не парься! – утешил ее счастливый Вован. – Скажи банкиру, что речку эту в честь Марфы Посадницы назвали новгородские ушкуйники, которые сбежали от Ивана III на Мурман.

– А на самом деле как было? – насторожилась Ника.

– Никто точно не знает, отвечаю! – уверил братан. – Жди, скоро буду.

* * *

Примерка Никиного шедевра состоялась в шикарном лимузине цвета слоновой кости, на котором Вован подрулил к дому ЕВРа. Ника при самом действе не присутствовала, ожидая вердикта в кабине рядом с Гориллой. Вовчик возился довольно долго, потом опустил стеклоперегородку.

– Сестренка! – В его голосе звенели слезы счастья. – Работает идеально. Я – твой вечный должник!

– Да ладно! – зарделась от заслуженной похвалы кутюрье. – Скажи лучше, откуда у тебя столько машин? Кабриолет, джип, теперь лимузин?

– Веруня, золотце, это же все шелуха, пыль. Ты что, забыла, кто у тебя братан? Хочешь, бери любую!

– Зачем? – удивилась Ника. – У меня и прав-то нет!

– Подарим!

– Не надо! – испугалась девушка, мгновенно вспомнив историю с Гениными правами. – Лучше на курсы пойду!

– Правильно, сестренка. А пока не выучишься, я тебе водилу к машине подарю. В придачу. Надоест – вернешь. Хочешь кабриолет?

Вероника вспомнила слова Гены о дороговизне автомобиля и решила, что уж если что-то и брать, на время, разумеется, то именно кабриолет, машиненку маленькую, незаметную, неказистую.

– Самому что, не надо? – из вежливости спросила она. – Зачем тогда покупал?

– Я и не покупал, – пожал плечами Вовчик. – Я ее у Мишки Трипроцента в чехарду выиграл. – Он весело прижмурился, видно, вспоминая увлекательное состязание. – Мишка-то на должности пузо наел, скакал тяжело, а я еще одному из быков, через которых прыгали, стольничек сунул, ну, чтоб задницу приподнял, когда Мишка пойдет… – Вован весело расхохотался. – На четвертом человеке Мишка и сверзился. Я-то тренированный, семерых перепрыгнул!

Ника совершенно не представляла, кто такой Мишка Трипроцента, но и уточнять не стала – зачем? И так понятно – мафиози. А об этом страшном мире она ничего не хотела знать! Головастик, истолковавший ее молчание как согласие, коротко бросил кому-то в мобильник: «Кабриолет ко мне, мигом!»

Они не успели перекинуться еще и парой-тройкой фраз, как рядом с лимузином припарковался тот самый кабриолет, вчерашний. При дневном свете он выглядел куда лучше: и цвет такой мерцающий, зелено-голубой, словно хамелеон, и фары лупастенькие, и корпус ладненький, как облизанный. Вот если б еще крышу настоящую, а не эту черную брезентуху. На чистеньком задке кто-то, видимо, для понту пришпандорил эмблему от «Мерседеса». Зачем? «Мерседесы», они вон какие…

– Документы оформлю сегодня же, – пообещал Вовчик, усаживая сестру на водительское сиденье, и долго любовался, как Вероника, словно маленькая девочка, крутила руль, нажимала на педали, играла с рычагом автоматической коробки передач и подпевала мелодично пиликающему клаксону.

Увлеченная освоением очередной опции – открыванием и закрыванием черной мягкой крыши, – девушка совершенно не смотрела по сторонам. А потому и не заметила, как рядом со светлым лимузином Головастика солидно пристроился темный лимузин ЕВРа, как из него выскочили Петя с Марфой и следом вышел сам банкир.

– Ника! – уже заглядывала в кабриолет любопытная Марфа. – Чья это машинка? Можно, я тоже крышу пооткрываю?

– Ух ты, клё-ёвая тачка! – одобрил Петр.

– Здравствуйте, Вероника Владиславовна, – поприветствовал ее удивленный ЕВР.

Ника боком, неловко, вылезла из низкого салона, за ней вышел Вовчик.

– Знакомьтесь, – пролепетала Ника. – Это Евгений Викторович, мой работодатель, а это – Владимир… – она на секундочку запнулась, – мой брат.

– Вован! – энергично тряхнул Вовчик тонкую и сухую руку ЕВРа.

– Ропшин, – ответил ЕВР, глядя на незнакомца как-то очень странно. – А я и не знал, что у вас есть брат.

– Троюродный, – заторопилась в объяснениях Ника, – только что из Орска приехал!

– Из Орска? – ЕВР пристально смотрел на Вов чика. – Орский, значит?

– Он самый, – подтвердил Вован, тоже глядя на ЕВРа как-то странно. Вроде и снизу, поскольку был значительно меньше ростом, но в то же время явно свысока.

– Приятно было познакомиться, – вежливо прервал перестрелку глазами ЕВР. – Дети, пошли.

– Да-да, – поддержала Ника, – обедать пора! Ладно, Вовчик, пока, увидимся!

– Верунь, – властно остановил ее брат, – погоди! Ключи забери! – Нажал кнопку, дождался, пока крыша, поехав, запечатала кабриолет. – Держи! Документы завезу, как обещал.

Отобедав и лично усадив детей за уроки, ЕВР спустился к Нике в гостиную.

– Вероника Владиславовна, это вправду ваш брат?

– А что, у меня троюродных братьев быть не может? – Оскорбленная недоверием, задрала подбородок девушка.

– Что же вы не говорили, что у вас – такой брат?

– Какой – такой? – не поняла Ника.

– Вован Орский, – тихо проронил ЕВР.

– Вы не спрашивали… – пожала плечами няня.

– Понятно… – ЕВР о чем-то усиленно думал. – Это очень серьезный человек, очень, – пробормотал он и вышел.

Ника немножко поразмышляла, что могли бы означать эти странные слова, но тут хозяин явился снова. Вместо строгого дорогого костюма на нем был широкий трапециевидный балахон, весь в пятнах засохшей краски. Именно в таких показывали по телевизору настоящих художников и именно такой надевал ЕВР, когда занимался любимым делом – живописью. Балахон молча прошествовал мимо Ники, обдав ее острым запахом краски, и скрылся в мастерской. И тут… Если бы Нику внезапно насмерть ударило током, это, наверное, было бы менее болезненно. Она бросилась в свою комнату, откинула портьеры, для верности еще и зажгла свет.

Картина ЕВРа, украшавшая ее стену, кроваво-черная, в синей раме, была безжалостно исчеркана ярко-желтыми рваными мазками. Даже на раму попало.

– Господи! – Ника села прямо на пол, спиной к стене, прижала ладони к пылающим щекам. – Что же я сотворила?

* * *

Евгений Викторович Ропшин, по общему мнению, был суперталантливым банкиром! Как говорится, финансистом от Бога. Империя, которую он создал и которой умело управлял, казалась незыблемым «Титаником» в коварном, полном айсбергов океане деловой жизни. ЕВР счи тался совершенно непререкаемым авторитетом и серьезной величиной не только на российском, но и на европейском финансовом олимпе. И никто, никто в деловом мире не догадывался, какие страсти сжигали холодного, жесткого и расчетливого ЕВРа. Никто не знал, что истинным своим призванием он считал отнюдь не индексы и котировки, а живопись…

Жестокий и насквозь продажный мир искусства, к которому он время от времени обращался, причем, как настоящий творец, исключительно анонимно, таланта в нем не признавал. Скорее всего, мир просто не успел дорасти до личного гения Евгения Ропшина. ЕВР-художник, как многие его гениальные предшественники, значительно опередил время. То есть судьба уготовала ему привычный для непризнанных гениев путь – обструкции, гонений и посмертной славы, к которой, впрочем, он был готов.

Картины ЕВРа висели по всему дому, оправленные в изысканные, авторские же рамы, внушая священный ужас всем, кто их видел. Лишь дети к картинам привыкли и практически их не замечали.

А Ника – не смогла. Вот и…

Зайдет ЕВР к ней в светелку, увидит… И что? Самое малое – прибьет на месте!

Девушка сняла с плечиков легкий розовый пеньюар, зацепила кружавчиками за гвоздочек, неприметно торчащий из верхней перекладины рамы. Розовое чудо расправилось, опадая, и волшебной кисеей прикрыло испоганенное полотно.

* * *

Наследник славных Петровых традиций желал просмотра фильма про великого тезку. Возражать няня не стала: воспитательный процесс должен происходить беспрерывно.

– Вот, Петруша, смотри, что глупые предрассудки с людьми делают! Он – царев приемыш, она – дочь обеспеченных родителей. Он – сирота, а она – боярыня. Неравный брак. А Петр, мудрый правитель, этот мезальянс благословил! Потому что понимал – не происхождение главное!

– А что? – исключительно из вежливости поинтересовался мальчик, увлеченный очередным экранным мордобоем.

– Что?! – возмутилась Ника. – Душа! Доброта! Любовь! – И, поняв, что воспитанник ее не слышит, замолчала.

Эх, вот бы для них с ЕВРом такой царь нашелся! Который растолковал бы этому бесчувственному чурбану-банкиру, в чем его истинное счастье! Полгода прошло, полгода! А Ника как была в его глазах просто няней, так и осталась.

Хотя нет. Иногда, конечно, что-то такое проскальзывает. Сколько раз уже было: произнесет ее имя, и в глазах появляется такая влажная дымка, губы так страстно, чувственно приоткроются, будто хочет что-то интимное сказать. Только Ника навстречу подастся, только улыбнется ободряюще – раз! – то телефон зазвонит, то дети ворвутся, то доллар обрушится…

И все. ЕВР мгновенно деревенеет, глаза становятся холодными, хищными, а рот просто по линейке выравнивается.

– Не торопись! – наставляла ее тетя Валя. – Ты должна узнать про него все-все! Какие женщины ему нравятся, какие духи любит. А главное – что не любит. Поняла?

Ника молча кивала, соглашаясь. И неумолимое время доказывало абсолютную тети-Валину правоту.

Например, девушка с удивлением обнаружила, что хозяин испытывает непреодолимую тягу к мелким формам. Дылды-манекенщицы его не привлекали вовсе, поэтому Никины каблуки, цокающие по дому, он переносил с трудом, тактично намекая, что они портят ручной работы паркет. Как женщина умная и проницательная, Ника немедленно сменила модельные туфли на домашние тапочки и привычными каблуками баловалась отныне, только когда приходили гости. Чтобы соответствовать.

Гостей, кстати, в доме бывало предостаточно: коллеги-банкиры, политики, люди мира искусства. Некоторые, особенно распоясавшиеся, откровенно пытались выразить Нике свои симпатии. ЕВР неизменно хмурился и тут же уводил разговор в сторону деловых вещей, отвлекая внимание от няни. В такие моменты она обмирала от счастья и надежды: он ее ревновал, значит, почти любил! Словом, девушка понимала, что она стоит на верном пути, мешало одно – километраж. Дорога выходила долгой и непростой.

– Слушай, Ника, – прервал ее аналитические размышления Петр, – а куда вы с Марфой вчера делись? Я вас ждал-ждал, даже уснул. А Марфа врет, что вас похитили…

Вероника обомлела: забыла! Ведь хотела поговорить с детьми, насочинять чего-нибудь, чтобы, не дай бог, отцу не проболтались!

– Слушай ты ее больше! – уверенно заявила она Петру. – Фантазерка же, что с нее взять! Мы у метро Вовчика, брата моего, встретили, сели к нему в машину. Да и заболтались. А Марфа уснула.

И тут Нику как током ударило. Что, если Марфа отцу расскажет? Вот прямо сейчас, пока рядом с ним в мастерской крутится…

– Вероника Владиславовна, – в дверях нарисовался ЕВР, – можно вас?.. – Завел к себе в кабинет, плотно прикрыл дверь. – Марфа все рассказала. Как вас похитили, как вы бросились ей на помощь. Говорите честно, что произошло. Я готов ко всему. Вы знаете, дети – самое дорогое, что у меня осталось.

– Евгений Викторович… – Ника опустила глаза долу, завздыхала, словно заново переживая случившийся кошмар, на самом же деле лихорадочно соображая, как бы половчее соврать, и главное, что именно. Гордо подняла голову, будто решаясь на немыслимо тяжелую, но необходимую правду. – Да! Я не хотела вас расстраивать. Нашу куколку, нашу Марфиньку украли. – Няня всхлипнула. – Тайно. Подло. Цинично! – Ее голос зазвенел праведным гневом. – Схватили, сунули в лицо тряпку с хлороформом и – в машину! А я осталась. Прямо на дороге. Если бы не Вовчик, ну, этот, мой брат, я вас знакомила, который с кабриолетом… Он увидел, что я в обмороке, схватил – и в погоню! Короче, – Ника устало выдохнула, – бандитов догнали, всех перестреляли. Марфиньку отбили. Она, кровиночка моя, даже не проснулась. Так и спала всю дорогу. А я от страха все время в обморок падала, ничего толком не помню. – Ника перевела дух, открыто и честно посмотрела прямо в лицо ЕВРу.

В глазах у того стояли слезы.

– Вероника Владиславовна… – Он взял ее за руку, поцеловал ладонь, нежно-нежно. – Как я вам благодарен… Ника… Скажите, что я могу для вас сделать?

«Что-что, – подумала девушка, сладко тая от этого мужественного прикосновения, – замуж взять – вот что!»

Но, понятное дело, как женщина скромная и деликатная, вслух сказала совершенно другое:

– Что – я? Брата благодарите!

– Да-да, конечно, – горячо заторопился ЕВР, по-прежнему не выпуская Никину ладошку, – как мне его найти?

– Он скоро приедет, – сообщила Ника. – Документы на кабриолет подарит.

* * *

К приезду Вовчика в доме ЕВРа готовились, как к встрече с национальным героем. Стол был уставлен изысканными яствами, по центру красовались цветы, на приставной каталке рядом – шеренга разномастных красивых бутылок с алкоголем. Даже сервиз Жану было приказано достать фамильный, мейсенского фарфора, который, как раритетное произведение искусства, имел постоянную прописку в прозрачном, открытом для обозрения шкафу. Петр, важничая, готовил вопросы к неизвестному герою, мечтая произвести на него должное впечатление. Марфа просто повизгивала от восторга, предвкушая встречу со своим спасителем. ЕВР, по жизни привыкший, что благодарят и чествуют его, откровенно нервничал.

Вован, конечно, такой встречи не ожидал и оттого поначалу опешил, крутя огромной головой туда-сюда, словно пытаясь обнаружить рядом с собой незнакомца, ради которого весь этот праздник и затеяли. Когда же Ника наконец сообщила, что рассказала Ропшину про чудесное спасение Марфы и его, брата, героическую роль, Головастик успокоился, расслабленно уселся за стол.

– Сестренку мою благодарите. Она же этих козлов чуть зубами не загрызла! Будто за родное дите сражалась! – Вовчик ласково погладил Нику по голове. – Нам и стрелять-то практически не пришлось – у них от страху просто разрыв сердца случился.

– Неужели ни разочка и не пальнули? – разочарованно пробасил Петр.

– Братан, – по-свойски обратился к нему гость. – Стрелять – дело нехитрое. А ты без «калаша» попробуй! Методом психологического давления! Или зубами, как Вероника!

ЕВР не сводил с няни влюбленных глаз, а она, изысканно ковыряясь в тарелке, усиленно гадала: позовет он ее сегодня замуж или нет?..

По предложению Вовчика выпили за торжество справедливости, потом, по предложению ЕВРа, за крайне приятное знакомство, должное перерасти в верную дружбу.

– Пока мы тут все свои, – серьезно обра тился к присутствующим гость, – давайте договоримся: о случившемся – никому ни слова. Лады?

– Могила! – чиркнул себя ладонью по кадыку ЕВР.

Все остальные согласно кивнули, понимая и принимая важность обета. И очень вовремя успели, потому что заявилась Гена. В рыжем кучерявом парике. С оранжевыми губами и огненными ногтями. Факел, а не женщина.

Увидела праздничный стол, целых и невредимых Нику с Марфой, хлопнула оторопелым ртом:

– По какому случаю праздник?

– Брат приехал! – радостно сообщила Вероника.

– И мой лучший друг! – торжественно добавил ЕВР, чокаясь с Вовчиком.

– И наш, и наш! – завопили дети.

Гена общей радости понять не смогла, а оттого сильно забеспокоилась, решив показать, что она тоже своя в этом доме.

– Женечка, ты бы приструнил охрану. На нашей стоянке чей-то чужой кабриолет, мне припарковаться некуда было.

– Это не чужой, – доложила Марфа. – Это – Никин. Ей брат подарил.

Гена потрясенно хлопнула рыжими ресницами, одарила Вовчика взглядом обворожительным и заинтересованным и ненавидяще зыркнула на няньку:

– Вероника, неужели ты права получила?

– А ей и не надо, – успокоил Вовчик. – Ей машина вместе с водилой подарена.

От разрыва сердца Генриетту спас звонок в дверь.

– Никочка, деточка, здравствуй, – впорхнула в столовую разнаряженная тетя Валя. – Ух вы пусечки-еврусечки мои! – поочередно облобызала она обрадованных двойняшек. – Была неподалеку на вернисаже. Думаю, дай к родственникам зайду – соскучилась! – И она чмокнула детские макушки еще раз. – Здравствуйте, Генриетта Леопольдовна, я вас месяца два не видела, вы, кажется, подстриглись? Вам идет!

– Видишь, – ткнула Ника в бок Вовчика, – я же говорила, она ничего не помнит!

– Как Париж, Евгений Викторович? – продолжила любезничать старушка.

– Прекрасно, Валентина Макаровна. Правда, я в Лондоне был, но это одно и то же. Все цветет, буйство света и цвета!

ЕВР принялся живописать европейскую весну, но в этот момент в столовую ввалились наконец-то проспавшиеся после утреннего пьянства собаки и принялись выписывать круги вокруг стола, поочередно тычась сонными мордами в колени хозяев и гостей.

Гена, воспользовавшись тем, что внимание собравшихся переключилось на д’Артаньяна с Анжеликой, дернула тетю Валю за рукав:

– Почему вы меня бросили в таком положении?

– Разве вы тоже были на вернисаже? – удивилась тетушка. – Странно. Я вас совершенно не приметила.

– При чем тут вернисаж? – зашипела Гена. – Я про вчера…

– Вчера? – тетя Валя безмятежно улыбнулась. – Вчера был странный день, верно, магнитные бури. Я прилегла на минуточку на диван, а проснулась сегодня много после обеда.

Гена, пораженная неслыханной наглостью, свезла салфеткой холодный пот со лба.

– Вы что, не помните? – просипела она, уже почти не заботясь о скрытности диалога.

– Что вы, милочка, – приветливо улыбнулась старушка, увлеченная собачьими прыжками и ужимками. – У меня уникальная память!

Разомлевший Вовчик протянул чернохвостому Дарику бокал с коньяком, чокнулся с его носом: будем знакомы! Хотел было отхлебнуть после тоста, но Дарик так отчаянно взвыл, что гость немедленно вернул руку вниз.

– Выпить хочешь?

– Они у нас не пьют! – весело сообщила Марфа.

Вован, глядя на энергичный хвост пса, задумчиво произнес:

– Все не пьют, пока не наливают.

Опустил пониже руку с бокалом. Дарик мгновенно всунул в элитный хрусталь огромный розовый язык, сделал несколько глотательных движений, и бокал опустел.

– Вот! – продемонстрировал Вовчик пустую посудину изумленной публике. – С животными надо уметь обращаться!

Рядом уже крутилась, нетерпеливо повизгивая, рыжая, почти как Гена, Анжи.

Герой плеснул коньяка, протянул ей. Собака понюхала, сморщилась, чихнула и требовательно пихнула носом Вовчика в ногу.

– Понял, – кивнул друг животных. – Даме требуется напиток полегче.

Щедро налил в чистый бокал французского шампанского, протянул собаке. На этот раз Анжи кочевряжиться не стала: пенистый напиток исчез в ее пасти мгновенно, будто испарился.

За Вовчиком и собаками все наблюдали молча, как за захватывающим цирковым представлением.

– Похмеляются… – констатировала Ника. – Сейчас закурить попросят.

– Что? – пришел в себя ошарашенный невиданным зрелищем ЕВР. – Вы давали собакам алкоголь?

– Я что, больная? – возмутилась няня. – Кто у нас за собак отвечает? С него и спрашивайте!

– А что я? – обиженно стал оправдываться Жан. – Я же не знал, что тут Генриетта Леопольдовна спит! Она коньяк разлила, и шампанское тоже. Вот собаки и нализались!

Все одновременно уставились на покрасневшую почти в тон парика Гену.

– Эжен, – попыталась объяснить та. – Я решила, что ты приедешь ночью, у меня было важное дело, решила подождать…

– Да ладно вам! – миролюбиво пробасил Вовчик. – Ну, напилась женщина да уснула. С кем не бывает? Хорошо, что дом не спалила. Или вы не курите? – обратился он к Генриетте.

– Курит! – радостно сообщил Жан. – Дарик все окурки за Генриеттой Леопольдовной сожрал. Она их в коньяке тушила! Его сегодня полдня табаком рвало.

Изменившаяся в лице Гена решительно взмахнула салфеткой, уничтожая пот, градом катившийся в глаза. Салфетка цапанула стильную заколку, венчавшую роскошные рыжие кудри, и вернулась на стол вместе с париком.

Разговоры за столом мгновенно стихли: все завороженно разглядывали совершенно лысую Генину голову.

Через секунду оглушительно хлопнула входная дверь.

– Так, дети, спать, – мгновенно вспомнила няня о своих производственных обязанностях. – Жан, проследи за их туалетом!

В этот момент благодарная Анжи решила подарить избавившему ее от мучительного похмелья гостю самое дорогое – почти целый голубой ботинок. Она выудила его из своих запасников и торжественно водрузила ему на колени.

– О! – поднял над столом ботинок Вовчик. – Туфля! Синяя! Я точно такие себе в Швейцарии на заказ шил!

– Зачем? – насторожилась Ника.

– Да для стрелки одной. Туда по приколу все в голубом являются. Типа спецодежды…

– Вы бывали на заседании Клуба голубых ботинок? – расширив глаза, взволновался ЕВР.

– Где я только не бывал, – веско ответил Вовчик. Порылся во внутреннем кармане, извлек пачку разноцветных пластиковых карточек, веером раскинул на столе. Выудил одну, голубую, протянул хозяину.

– Так вы – член этого клуба? – Банкир замер от радости. – Я – тоже! Со вчерашнего дня!

– Меня тоже звали на заседание, но я, – он многозначительно посмотрел на Нику, – был занят более серьезными вещами.

– А вы давно состоите в этом клубе? – ЕВРа просто снедало любопытство.

– Не. Вот эту, – Вовчик потряс голубой карточкой, – месяца три назад купил. А ту, что до этого была, Япончику проспорил. Так вышло глупо! – Вовчик улыбнулся. – Стали наизусть Онегина читать, кто больше знает. Ну, я на третьей главе спекся. А Япончик, он – голова! Даже четвертую без запинки прошпарил! Ничего! В следующий раз я его на Байроне сделаю! Он в английской поэзии не очень андестенд.

– Значит, мы члены одного клуба! – как ребенок радовался ЕВР. – Это, знаете ли, символично!

– Викторыч, – снисходительно глянул на него Вовчик, – ты что, реально от этого прешься? Хочешь, вот эту подарю? Таких во всем мире – всего сто штук! – Он выбрал из разноцветного веера густо-серебряный прямоугольник с толсто выпячивающимися буквами «КМ». – Вот, «Клуб министров», слыхал? – Ропшин, не веря своим глазам, осторожно кивнул. – У Шредера на аметистовую друзу выменял. Номер девятнадцать. У моего тезки, ну, ты понимаешь, номер девяносто три. Бери! – И он пульнул по гладкой столешнице серебряную карту.

– Нет, – помотал головой ЕВР. – Это слишком дорогой подарок…

– Гляди, – спокойно проронил Вовчик, – тебе жить. Второй раз так не подфартит. – И, собрав со стола разноцветные признаки финансовой и политической состоятельности, небрежно засунул их в карман.

Ника, наблюдавшая за всем этим восторженно и внимательно, наконец спросила:

– Вовчик, а ты что, в самом деле Онегина наизусть знаешь? И Байрона?

– Сестренка, – улыбнулся Вован, – у меня память, знаешь, какая! И на языки я способный. Разговорный осваиваю за неделю, причем никто меня от аборигена не отличит! У нас в детдоме из книжек – стихи классиков да рассказы о Ленине были. Угадай, что я выбирал. Думаешь, почему у меня голова такая здоровая? Там, – он постучал по черепу, отозвавшемуся гулким басовитым звуком, – сплошная память!

На ЕВРа, Нику и тетю Валю слова Вовчика произвели одинаковое впечатление – сильное. Чай был допит, пирожные съедены.

– Увы, мне пора! – поднялась тетя Валя.

– Вас отвезут! – предупредительно встал ЕВР. – Я распоряжусь.

– Ну вот, все разбежались, – обнял Нику Вовчик. – Пойдем, сестренка, покажи, как живешь.

Ника довела его до комнаты, открыла дверь.

– Заходи, пойду с теткой попрощаюсь да детей на ночь чмокну.

Вовчик вошел, оглядел скромное Никино жилище. Увидел распластанный на стене розовый пеньюар: вот тетеха кувандыкская! Чего нижнее белье по стенкам развешивать? Легким движением сдернул кисейную дымку и застыл, пораженный.

Кроваво-мрачную, навевающую первобытный ужас абстракцию вспарывал праздничный и яркий солнечный луч. От него брызгами разлеталась ясная солнечная пыль, явно символизируя безоговорочную победу света над силами тьмы. Иначе говоря, торжества добра над злом. Желтые блики, отражаясь от поверженного пейзажа, скакнули солнечными зайчиками прямо на массивную синюю раму, придав и ей, угрюмой, совершенно иной, обнадеживающий колорит.

– Вот это да! – восхищенно выдохнул Вовчик. – Красота…

* * *

Пожелав спокойной ночи Петру, няня присела на кровать к Марфе, поцеловала милую мордашку.

– Ника, – обвила ее горячими ручонками девочка, – хочешь, открою тебе тайну?

– Давай! – улыбнулась девушка.

– Я влюбилась!! И я выйду за него замуж!

«Вот и первая любовь к моей малышке пришла, – умилилась Вероника, – счастье-то какое!»

– Конечно, раз любишь, значит, и замуж выйдешь. – Она погладила девочку по голове. Даже ребенок понимает, чем должны оканчиваться настоящие чувства. Интересно, в кого ЕВР такой недалекий?

– Ника, а как ты думаешь, папа мне разрешит?

– Уговорим, не волнуйся! – уверила няня, успев, однако, с сомнением подумать, что Ропшин, пожалуй, вряд ли способен с ходу понять смятения юной души. – Ну, расскажи, какой он…

– Ты что, сама не знаешь? – возмутилась Марфа. – Самый лучший, самый сильный! Мужественный, добрый, смелый! Высокий, красивый!

– Завидую. Настоящий мужчина! А внешне какой? Блондин? Брюнет? – продолжала допытываться Ника.

Марфа обиделась:

– Смеешься, да? Забыла, как твой брат выглядит?

– Так ты что… – Ника поперхнулась, закашлялась, Марфа услужливо постучала кулачком ей по спине. – Ты в Вовчика влюбилась?

– В кого же еще? – пожала плечиками девочка. – Принцессы всегда влюбляются в своих спасителей – прекрасных принцев.

– Погоди! – Немного оправившись от потрясения, няня поняла, что должна принять экстренные меры. – За Вовчика замуж нельзя!

– Почему? – капризно и обиженно прогундосила Марфа.

– Да потому что он… – Ника чуть не ляпнула «бандит», но вовремя прикусила язык. – Он – мой брат! А я – твоя няня, значит, мы – родственники, а родственникам жениться нельзя!

Девочка загрустила, вздохнула тяжело, как взрослая, и обреченно сказала:

– Ладно. Тогда он будет моим другом. Когда вы с папой поженитесь и родите детей, я буду жить с Вовчиком.

– Девочка моя любимая, – расчувствовалась Ника, – мы будем жить все вместе, одной дружной семьей.

– Правда? – сонно переспросила успокоившаяся Марфа. – Тогда уже женитесь скорее…

* * *

Отправив тетю Валю и никого не обнаружив в столовой, Ропшин пустился на поиски.

Дверь в комнату няни была приоткрыта, у косяка, сложив руки на груди, как в молитве, пребывал в состоянии культурного шока Вовчик.

– Слышь, Викторыч, – обратился он к остановившемуся в коридоре хозяину, – ты где это чудо отхватил? Продай, а? Как по голове бахнули, наглядеться не могу…

– Это… – ЕВР набрал в легкие воздуха и бросился головой в омут. – Это – моя работа!

– Да ну! – не поверил Вовчик. – Ты же банкир! А тут чувствуется рука гениального мастера. Я кой-чего в этом секу, не раз в «Сотбис» участвовал. Как покупатель, конечно. Круто. Отвечаю!

ЕВР молча смотрел себе под ноги. Такого скоропостижного прибытия славы он не ожидал, а потому не мог сразу сориентироваться, как себя вести.

– Вот эти солнечные лучи – просто находка! – продолжал Вовчик. – Как ты додумался? И эти блики прямо на раме… Викторыч, ты – гений!

– Желтое? – отчего-то переспросил ЕВР, решившись наконец войти в нянину светелку.

Немую сцену созерцания шедевра прервало неожиданное появление Ники. Она впорхнула в комнату и мгновенно все поняла.

– Ох! – громко вырвалось у нее. – Евгений Викторович, простите, я… случайно… все сотру… исправлю…

– Сестренка! – Вовчик, по-прежнему увлеченный картиной, совершенно не обратил внимания на странный, несвязный ее лепет. – Веруня, уговори босса продать мне этот шедевр. Плачу, не торгуясь.

Не понимая, о чем толкует Вовчик, Ника страшилась взглянуть на хозяина. Наконец собралась с духом, подняла глаза, покорные, больные, полные слез… И встретила такой сияющий, такой счастливый взгляд ЕВРа…

– Вероника Владиславовна, – торжественно произнес банкир, – если вы не против, я подарю это полотно вашему брату!

– Викторыч! – прочувствованно произнес Вовчик. – Ты – человек!

Мужчины обнялись, а Ника, наблюдая такую прекрасную сцену братания, вдруг почувствовала, как из уголков глаз тихонько выкатились горячие, как близкое счастье, слезинки и заскользили, светлые, тихие, вниз, к губам. Девушка слизнула их языком и совершенно четко поняла: скоро, очень скоро в ее жизни все переменится.

Трепетно замирая, она наблюдала в окно, как ЕВР проводил к машине осчастливленного шедевром Вовчика, потом жадно ждала появления звука его шагов. Вот он вошел, приятно чмокнула входная дверь. Вот он уже в гостиной, ближе, ближе…

– Вероника… – Она почувствовала на своих плечах горячие нетерпеливые руки. – Ника… – Он зарылся лицом в ее волосы, отстранился, требовательно развернул к себе. – Ника… – Его губы нежно скользнули по ее лбу, нашли прикрытые глаза. – Ника, Ника… – как заклинание повторял он.

И в этот момент грянул гром. Грубый, безжалостный, страшный. Казалось, сверху обрушился потолок. И на остатках свирепых раскатов тонко и жалобно прозвучал детский крик: «А-а-а…»

Мгновенно отброшенные друг от друга жестокой взрывной волной, Ника с ЕВРом пару секунд ловили открытыми ртами внезапно загустевший воздух. Потом одновременно крикнули: «Дети!» – и, толкаясь плечами и руками, понеслись по лестнице к спальням.

В малом тренажерном зале корчился на полу Петр. Над ним описывала правильные круги тугая гимнастическая петля.

– А-а-а… – тихонько подвывал мальчишка, прижимая к животу странно вывернутую руку.

– Петечка, мальчик мой, что случилось? – бросилась к нему Ника.

– Сынок, что с тобой? Ты жив? – едва выговорил побелевшими губами ЕВР.

– У-у-у, – сменил тональность будущий реформатор. – Упал!

Прискакал на одной ноге перепуганный Жан, на ходу пытаясь всунуть в штанину вторую ногу. Высунулась заспанная Марфа.

– Врача! – приказала Ника ЕВРу. Присела рядом со страдающим пареньком, обняла, прижала к себе. – Ну, не плачь, ты же мужчина.

– Вывих, – констатировал доктор, осмотрев Петрушу. – Неделю с лангеткой походит, всех и делов-то.

Конечно, уже ни о каких поцелуях в эту ночь речи не шло. Ника долго сидела у кровати перебинтованного, всхлипывающего во сне мальчика, вспоминала руки ЕВРа, его нежные горячие губы, улыбалась и верила: все у них впереди.

* * *

Какое наступило восхитительное время! Петр, с упакованной в повязку рукой, находился дома, Марфи даже по подружкам не бегала, все время, как Ника понимала, надеясь застать Вовчика. Вовчик же не появлялся, правда, позванивал ежедневно, по-братски справляясь, не нужна ли сестренке какая помощь.

ЕВР зачем-то поснимал со стен и спрятал в мастерской все свои картины. Разговаривали Ника с хозяином мало, потому что почти не оставались одни, – да и что слова? Что стоят они, грубые, тяжелые, общеупотребимые, по сравнению с нечаянными взглядами, легкими полуулыбками, случайными касаниями рук…

В один из тихих вечеров, когда спелые июньские звезды голубым горохом валились с неба, ЕВР, смущаясь, спросил:

– Вероника Владиславовна, скажите, а как вас посетила мысль добавить в мое полотно желтого колера?

Конечно, Ника все время ждала этого неизбежного вопроса и очень его боялась, потому что не хотела открывать страшную правду, щадя нежную и ранимую натуру истинного художника.

– У меня ведь комната не очень светлая, темная, можно сказать, – раздумчиво начала она. – А я так люблю солнце! – Девушка улыбнулась и сама стала теплой и трогательной, как солнечный лучик. – Вот мне и показалось… Вы на меня не сердитесь? – невинно похлопала она белоснежными ресницами.

– Наоборот… – ЕВР сказал это так нежно, что у няни закружилась голова. – Вы даже не представляете, какие горизонты мне открылись! Вы заставили меня по-другому посмотреть на свое творчество. Да что там на творчество, – ЕВР разволновался, – на мир! Понимаете, мои работы, они – суть моего мировосприятия.

Мужчина сел совсем рядом, Нике даже показалось, что она чувствует странный жар, исходящей из его тела.

– Мой мир, – продолжил ЕВР, – весьма далек от совершенства. Это жесткий и безжалостный мир чистогана, мир мрачных грез и утраченных иллюзий. И я подсознательно выплескивал все его несовершенство на свои холсты. Но теперь, – ЕВР встал, выпрямился во весь рост, в его зазвеневшем вдруг голосе Нике послышались совершенно незнакомые победные нотки, – теперь, после вашего вмешательства, я понял, что настоящий художник должен изображать жизнь не такой, какая она есть, а такой, какой ее хотелось бы видеть! Радостной, праздничной, яркой. В этом и есть истинное предназначение таланта! У меня открылись глаза, появилось второе дыхание!

Нике очень хотелось зааплодировать. Но она постеснялась.

– Вероника Владиславовна… – ЕВР снова сел, взял ее руки в свои ладони.

«Вот сейчас он сделает мне предложение, – подумала Ника, – или поцелует». Она томно прикрыла глаза, затрепетала ресницами.

– Ника… – Его прекрасный голос понизился до нежного, с сексуальной хрипотцой шепота. – Если я попрошу вас… – Он замолчал, едва справляясь с нахлынувшим волнением, совладал с собой, глубоко вздохнул, видимо набираясь храбрости для того, главного, к чему шел все это немыслимо долгое время. – Если я попрошу вас стать… моим учителем!

– В жизни? – ахнула, распахивая синие окна глаз, Ника.

– Да! – ЕВР снова загорелся. – И в живописи. Вы такая светлая, солнечная, не зря вас так любят дети. Научите меня радоваться!

Ника растерялась. Радоваться – значит, любить. Это общеизвестно. Может, он иносказательно просит подарить ему радость любви?

Девушка вспыхнула, пораженная этим чудесным открытием, потупила взор и смущенно проронила:

– Я согласна…

– Отлично! – обрадовался ЕВР. Благодарно и горячо покрыл поцелуями Никины руки. – Начнем прямо сейчас?

К такому стремительному повороту событий Ника не была готова. К тому же как раз сегодня на ней был надет совершенно простенький, хэбэшный комплект белья…

Не обращая внимания на Никино смущение, хозяин легко поднял ее с дивана и потащил за руку в мастерскую.

«Куда? Почему? – запаниковала девушка. – Там нет ни дивана, ни кресла! Ну не на мольберте же!»

– Смотрите! – торжественно провозгласил ЕВР, включая свет.

Прямо перед ними на выстроенных в строгую линейку подрамниках стояли картины. Те, что он поснимал со стен.

– Ника… – ЕВР очень волновался. – Я вам всецело доверяю. Вот кисти. Вот краски. Пожалуйста, добавьте в них цвета! Так, как считаете нужным… – И он, смахнув со лба пот, стремительно вышел.

Ника осталась одна. Потрясенная, растерянная, раздосадованная.

Она-то думала…

А он…

Вдруг ее захлестнула такая ненависть, что в глазах зарябило! Плохо соображая, что делает, девушка подскочила к палитре, схватила изящную кисть, грозно макнула ее в первую попавшуюся ярко-голубую краску. Хищно оглядела ужасающие холсты. Сознание вычленило один, центральный. Громоздкий, квадратный, в унылых серо-болотных тонах. Держа кисть наперевес, как праведное оружие возмездия, Ника подскочила к холсту и не глядя принялась яростно елозить по нему мягкой податливой щетиной. Почувствовав, что нежные волоски стерлись, отбросила никчемную деревяшку, тут же ухватила другую, толще, значительнее. Окунула ее в ядовито-малиновую яркость и, уже не елозя, а брезгливо стряхивая вязкую жидкость с кисти на холст, принялась за следующий шедевр. Сине-серый, угрюмый, как осенние сумерки заблудшей московской души.

Холст слева, грязно коричневый, как шоколадный чертеж, который она рисовала для Вовчика, был мгновенно исчеркан ярко-белой строгой квадратурой тюремной решетки.

К неведомым подобиям птиц, которые на следующем полотне больше напоминали доисторических хищных птеродактилей, художница щедро пристроила улыбающиеся детские рожицы, типа точка-точка-запятая.

Сдула со вспотевшего лба прилипшую челку, огляделась. «Ага!» – сказала себе. И злорадно устремилась к правому крайнему подрамнику, зиявшему черными космическими дырами в удушливом безвоздушном пространстве. Через минуту безмолвную бесконечность Вселенной перекрыл нежно-зеленый трепетный листочек. Не то березовый, не то лопуха.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги