Евроняня

Следующие полтора часа ушли на поиски пропавших денег.

Ника перерыла весь дом: кухню, гостиную, кабинет ЕВРа, куда в принципе домочадцам вход был запрещен, свою комнату, светелку Жана, гостевую. К детям только не заходила, чтобы не устраивать напрасной паники. Следом провела тщательнейшие изыскания на обеих верандах. Пересмотрела свои швейные принадлежности – вдруг автоматически засунула между лоскутками тканей? Перетряхнула все валяющиеся на столах, столиках, креслах, диванах газеты, журналы, книжки.

Денег не было. Ни долларов, ни рублей.

Уставшая не столько от поисков, сколько от непонятности ситуации, девушка села на крыльцо и задумалась: где искать еще? На улице уже совсем стемнело, под яркими лампами восстановленного днем освещения кружилась бестолковая мошкара. Между лампочками таращились любопытные звезды.

В доме сегодня перебывала куча народу. Мог ли кто-то из них по ошибке положить в карман брошенные без присмотра деньги? В принципе – да. Но! Жан с тетей Валей уезжали последними, и деньги были на месте. Что же получается? Кроме нее самой, взять их никто не мог, а денег нет? Мистика! И тут Нику просто обожгло: воры! Ведь когда она спала в беседке, в доме слышался явный шум! Она-то решила, что это – дети, а это, оказывается, вот кто… Правильно, в особняке – никого, может, даже увидели, что двойняшки в соседнем дворе, а няня дрыхнет без задних ног. Значит, наблюдали, пасли!

«Боже! – перепугалась няня. – А если бы в этот момент кто-то из детей случайно вернулся?» Ее даже в пот бросило от такого предположения.

Да ну их к лешему, эти деньги! Главное, все живы-здоровы. Девушка чуточку успокоилась, но мысль, пришедшая следующей, снова ввергла ее в уныние: как объяснить ЕВРу? Ведь у них теперь – ни копейки. А за охрану она отдала свои личные, приготовленные на подарок бабуле. Сказать про воровство – значит признаться, что дети были брошены на произвол судьбы, а она, няня, в этот момент элементарно спала. Что ЕВР – идиот? Он ведь тоже первым делом сообразит, какая беда могла бы приключиться, вернись кто-то из двойняшек не вовремя.

Стоп. А собаки? Они оставались дома! Если входил кто-то чужой, обязательно бы учуяли! Кстати, где собаки? Уже часа два-три их не видно…

Собак отравили! Вот что! Конечно, кинули эти попрошайкам по куску мяса с ядом, те мгновенно сожрали, и все…

– Анжи! Дарик! – обмирая от горя, позвала Ника.

Никто не отозвался.

– Д’Артаньян! Анжелика! – отчаянно крикнула Ника, уже ни на что-то не надеясь.

Потягиваясь и зевая, приковылял Дарик, немедленно ткнулся лохматой головой в плечо, потребовал ласки.

– Хороший мой, жив! – обрадовалась девушка. – А Анжелика где?

Поскольку ризеншнауцер промолчал, Ника поняла, что и с эрдельтерьершей ничего страшного не случилось. От сердца немного отлегло.

– Д’Артаньян, – потрепала его за уши няня, – ты, случайно, денег не брал? Может, ты их вместо книги употребил? С письмом ведь уже такое было?

Пес тяжело вздохнул, посмотрел на Нику честными глазами и положил голову ей на колени.

«Не брал, – поверила она. – Дарик, конечно, развратник, как и все мужики, но не вор. Тогда кто? Анжи – специалистка по обуви, ей доллары ни к чему». Словно подтверждая ее мысли, по плитам террасы послышалось знакомое цоканье ногтей – Анжи, оказывается, все это время спала совсем рядом, за диваном.

– Что делать-то будем? – прижала к себе Ника две мохнатые морды. – Тетя Валя уезжает, а у меня на подарок бабуле денег нет. А завтра придет молочница с творогом, чем платить? А дети чего-нибудь попросят купить? Деньги-то ЕВР как раз для этих целей оставил. А кухарке на продукты? На мои семьсот рублей, что живодер не взял, и дня не прожить…

Ситуация неожиданного безденежья встала перед Никой в полный рост. И главное – посоветоваться было совершенно не с кем! Жан и тот отсутствовал…

– Ой! – вдруг громко вскрикнула девушка. – Если денег никто не брал, если воры не приходили, поскольку собаки живы, значит…

Значит, все подумают на нее! Больше-то не на кого! Господи, позорище какое! Все-все: Жан, кухарка, дети, собаки, а главное, ЕВР – будут считать ее воровкой! Ее! Которая в жизни нитки чужой не взяла! Значит, прощай, работа, прощай, карьера, двойняшки, прощайте. И мечты о семейном счастье с ЕВРом, и мировая слава…

Все это пришло в голову так неожиданно, и было таким незаслуженным и обидным, что из глаз Вероники, прямо в собачью шерсть, закапали горькие горячие слезы.

Одна из слезинок хлопнулась на нос Анжи. Собака чихнула и спрятала кожаную пуговицу под лапы. Но не ушла, видно, понимала, что в минуту отчаяния и крушения надежд негоже оставлять друга одного.

– У-у-у… – тихонько и тонко заскулила Ника.

Басовито подвыв, ее тут же поддержал Дарик. Девушка испуганно затихла, зажав обеими руками собачью пасть: еще не хватало, чтобы дети увидели ее плачущей. Начнут жалеть, приставать: что случилось? Они же добрые, Петюня и Марфушка…

Даже единственному родному человеку – тетке – не позвонишь! Расстроится, спать не будет, а то еще хватит ума сесть в такси да привезти сюда те копейки, которые на отпуск откладывала.

Не вставая, чтобы не тревожить собак, девушка дотянулась рукой до стола, где валялась телефонная трубка. Набрала номер Жана. Тот сразу понял, что случилось страшное.

– Говори!

– Жанчик, – всхлипывая, начала няня, – у нас все деньги пропали! Ты, случайно, не видел, куда я их засунула, после того как тебе сотню отдала?

– Нет, – расстроился собеседник. – Я же в дом больше не заходил… И что делать?

– Не знаю! – Ника, плача, поведала ему о несостоявшемся бабушкином подарке, и о завтрашнем твороге, и о кухарке, и о детских неминуемых запросах…

– Не реви! – строго утешил Жан. – Бабушке на подарок найдем, у меня кое-что отложено. А что ЕВРу сказать? Допустим, обокрали!

– Собаки бы чужих учуяли!

– Точно. Не катит. А если пожар? Что там тех денег было? Вспыхнули и нету!

– Пожар – это хорошо, – задумалась няня. – Но разве может случиться пожар в одном отдельно взятом ящике стола? Да так, чтобы следов не осталось?

Теперь задумался мажордом:

– Вообще-то, случиться может все. Но следы должны быть. И запах дыма. Тогда бы дети почувствовали. Слушай, а если Дарика подставить? Он же спец по бумагам!

– Да, и об этом я тоже думала, – тихо сказала Ника, поглаживая пса. – Дарик, конечно, кобель, но зачем на него напраслину возводить? Представь себя на его месте!

– Слушай, а давай вообще никому ничего не говорить! Кухарку предупредим: разгрузочная неделя, от молока и творога откажемся. Уж до выходных-то всяко перебьемся!

– А если дети чего попросят?

– Ты же педагог! Придумай какую-нибудь игру там – неделя без доллара!

– Ну да, и без копейки тоже…

– Ника, да протянем мы это время! На подножном корму в крайнем случае! У тебя там когда трава взойдет?

Ника представила себе несчастных голодных двойняшек, ползающих по грядкам, запихивающих в ротики грязными ручонками едва зазеленевшие всходы петрушки и укропа, и испытала такое сильное чувство жалости, что чуть в обморок не хлопнулась! Хорошо что сидела…

– Нет, Жан, – твердо закончила разговор Ника, – буду сознаваться. Пусть ЕВР делает со мной что хочет, но дети страдать не должны!

– В чем сознаваться-то? – не понял Жан.

– Что деньги неизвестно куда засунула и забыла. В амнезии то есть. Это – общеизвестная болезнь, может, он меня и не сразу выгонит…

Коллега грустно помолчал, потом робко посоветовал:

– Пару деньков подожди, а вдруг найдутся?

– Ладно, – вздохнув, согласилась девушка. Положила трубку и снова горько расплакалась. Представила, как будет докладывать о невероятном событии ЕВРу, как недоверчиво округлятся у того глаза, как подожмет, не веря ни одному Никиному слову, тонкие губы кухарка.

«Единственные, кто мне поверит, – дети и собаки. Их не проведешь…»

А дети, видно, что-то и впрямь почувствовали. Вышли на крыльцо будто пожелать спокойной ночи. Увидели в свете фонаря заплаканное нянино лицо, забеспокоились.

– Ника, что ты плачешь? – спросила добрая девочка.

– Ника, что случилось? – встревожился храбрый мальчик. – Кто тебя обидел?

– Даже не знаю, как сказать, – пожаловалась няня. – Куда-то засунула все наши деньги и найти не могу!

– И ты из-за этого плачешь? – не поверила Марфа. – Да папа еще даст, сколько скажем!

– Эх, Марфа, Марфа, – горько качнула головой Вероника. – Это вы у папы попросить можете, а я? Он мне деньги выдал, я должна за них отчитаться. До последней копеечки. А если денег нет и отчитаться не за что, значит, что?

– Что? – хором поинтересовались любознательные двойняшки.

– Значит, я их растратила на себя. То есть, считай, украла.

– Но ты же не укра… дала… – недоуменно запинаясь, произнес Петр.

– А кого это волнует? – усмехнулась Ника. – Денег-то нет… Ладно, деточки, идите ложитесь, поздно уже…

– А ты?

– Посижу тут, воздухом подышу, на звезды полюбуюсь. В последний раз…

– Почему в последний? – уставилась на нее Марфа.

– Да потому, что нет большего позора для честного человека, чем когда его считают вором. Как я у вас после этого работать смогу? Как отцу вашему в глаза смотреть буду? Да я бы сама такую няньку на пушечный выстрел к детям не подпустила! Так что, мои хорошие, завтра будем прощаться. – Ника изо всех сил сдерживалась, чтобы не разреветься на глазах у детей, но все равно всхлипнула.

Озадаченные двойняшки, не зная, как себя вести в такой ситуации, потоптались, повздыхали и тихонько ушли.

Из-за двери Ника слышала, как они о чем-то спорили – видно, решали, как ей, любимой няне, помочь. А чем тут поможешь?

Она осторожно сдвинула с колен шерстяные собачьи головы, подтянула ноги, крепко обняла. Вот и все. Надо собирать пожитки и ехать вместе с тетей Валей в Кувандык. Московский поход за мировой славой закончен. Подиумы, аплодисменты, восторженные поклонники, мировые турне – все в прошлом. А что в будущем? Кувандык, школа, Серега…

Девушка представила эту горестную картину, и стало так себя жалко! Так горько и обидно, что она, не сдержавшись, разрыдалась в голос.

Собаки настороженно вскочили, вздыбили холки. Анжи подскочила сбоку, требовательной мордой отодвинула Никины ладони и принялась слизывать со щек горькую влагу.

Но слезы текли так обильно, что даже собачий язык, большой и работящий, за ними не поспевал.

– Уйди! – отпихнула страдалица ни в чем не повинную собаку и заревела еще сильнее.

За спиной мягко стукнула дверь.

– Ника… – Марфинька, девочка, лапушка, солнышко, не выдержала нянькиного воя, вышла утешать.

Девушка обернулась. Махнула рукой: все в порядке, идите…

– Прости нас, пожалуйста… – глухо пробормотал Петр. – Мы не хотели.

– Господи, да вы-то тут при чем? – сквозь слезы улыбнулась добрым детям няня. – Не расстраивайтесь! Будет у вас другая бонна, не такая несчастная дура, как я!

– Мы не хотим другую! – в голос заревела Марфа. – Мы с тобой жить хотим! Прости нас, это мы!

– Да вижу, что вы, – снова улыбнулась Ника. – Ну, идите ко мне, мои хорошие, посидим в последний раз вместе.

– Мы не хорошие! – дрожащим голосом заявил Петр. – Мы гадкие! Мы тебя подставили! – И тоже заревел, по-мальчишечьи неумело.

– Что вы! Что вы! – испугалась Вероника. – Ну-ка прекратите немедленно! Когда это вы меня подставляли? Да я лучше детей в жизни своей не встречала!

Двойняшки истошно завыли. Собаки, немного помедлив, решили их поддержать.

Хор вышел таким громким и таким слаженным, что Ника от удивления открыла рот. И тут же испугалась: что соседи подумают? Что у ЕВРа какое-то горе? Или что все домочадцы одновременно сошли с ума?

– Так! Ну-ка немедленно прекратить! – скомандовала няня. – Я кому сказала!

Первой замолчала послушная Анжи, вторым – Дарик. Все-таки, не понимая истинной причины, и в хорошей компании плакать непросто.

Двойняшки успокаивались гораздо дольше. Причем, даже когда Ника уже шумно вытерла нос Марфе, заставив девочку высморкаться, Петр, уклонившись от аналогичного действа, еще громко и судорожно подвывал.

От греха подальше Ника завела всех в дом – нечего на всю округу какофонию разводить, – усадила за общий стол. Собаки улеглись рядом, боясь, вероятно, пропустить финал интереснейшей истории. И не ошиблись.

– Вот что, мои дорогие, я хочу вам сказать, – строго начала Ника. – Слезами горю не поможешь. Каждый человек должен отвечать за свои поступки. Наказание неотвратимо! Поэтому я стойко смотрю в лицо судьбе. И прошу вас не оплакивать меня понапрасну.

– Ника… – прошептала распухшими губками Марфа. – Это мы деньги взяли…

– Зачем? – автоматически удивилась няня, не успев как следует вникнуть в смысл только что произнесенного чистосердечного признания. – Стойте, в каком смысле – вы?

– Мы их проиграли… – пробасил Петр, уткнувшись в собственное плечо. – На автоматах.

Чтобы не закричать от ужаса, Вероника крепко зажала собственный рот ладонью. Глазами, огромными, неверящими, непонимающими, скользила по родным, заплаканным и совершенно несчастным, личикам.

Тишина в гостиной повисла такая, что было слышно, как где-то далеко в поселке хлопнула негромко дверь. Даже собаки старались не дышать, лишь удивленно водили по сторонам потрясенными мордахами. Вдруг Дарик встрепенулся, подскочил к двери, за ним метнулась Анжи, радостно торкнулась носом в матовое стекло, заскулила.

Двойные створки открылись. На пороге стоял ЕВР.

– Подъезжаю, смотрю – полная иллюминация, – начал он весело. – Чего не спим? Час ночи, между прочим! – Оглядел притихшую компанию, зареванные грустные лица, переполошился: – Случилось что? Ну! Не молчите!

Подскочил к дочери, быстро ощупал со всех сторон, вытер слезы:

– Цела?

Прижал к себе всхлипывающего сына:

– Ты здоров? Обернулся к Нике:

– Кто? Тетка? Жан? Да вы что, онемели тут все? Скажет мне кто-нибудь, что происходит?

– Евгений Викторович, – по праву старшей начала Ника. – Видите ли… – И замолчала. Потому что совершенно не представляла себе, что говорить дальше. И главное – как.

– Ну! – нетерпеливо притопнул ногой хозяин дома.

– Ну… В общем, у нас все в порядке… – Няня искоса взглянула на хозяина. – Все живы, все здоровы. Просто… мы… – Нашлась и почти радостно закончила: – Смотрели по телевизору грустный фильм! Вот и расстроились.

– Фильм? – ЕВР отпустил Петра и пошел прямо на Нику. – Какой фильм? Как называется?

– Да не знаю! Мы его не с начала смотрели! А конец такой жалостливый… В общем, все померли…

– И вы… из-за этого… такие зареванные? – ЕВР остановился прямо напротив вруньи и уставился на нее в упор.

– А из-за чего же еще? – вполне натурально удивилась девушка. – Ладно, мы как раз спать собирались! Дети! – улыбнулась она двойняшкам. – Быстро мыться и в постель! – И усиленно подмигнула. Сначала Марфе, потом, для верности, и Петру.

Отец семейства недоуменно взирал на непривычную картину: дети по команде няни дружно встали, развернулись и разошлись по ванным комнатам. Не препираясь, не канюча, не выторговывая дополнительную минуточку свободы. Исключительную солидарность проявили и собаки. Анжи тут же зашла за диван и мирно улеглась на свой коврик. Дарик оглушительно зевнул и сделал то же самое.

– Сумасшедший дом, – тихо прокомментировал невероятные события ЕВР. – Вы, конечно, тоже спать? – подозрительно поинтересовался он у Ники.

– Так сами же говорите – час ночи, – искренне зевнула та. – Знаете, больше никогда такие фильмы им смотреть не разрешу. Не предполагала, что они такие сентиментальные. – И, кокетливо помахав ЕВРу, пошла к себе.

Когда через некоторое время она традиционно зашла к воспитанникам пожелать доброй ночи, Петруша с Марфой, по очереди, каждый в своей постели, задали ей один и тот же вопрос: что теперь будет?

– Придумаем! – целуя их, ответила няня. – Утро вечера мудренее. Не кинется же отец ночью деньги проверять! А вообще, вы большие молодцы, что сознались. Уважаю! Спите. Завтра обо всем поговорим.

Вот если бы она сразу от детей пошла к себе, то, может, все именно так бы и вышло. Но Ника вдруг решила, что после таких переживаний вряд ли быстро уснет, поэтому надо себя чем-то отвлечь. Вспомнила про непрочитанный «Гламур», потихоньку, чтобы не шуметь и не привлекать внимания, отправилась в беседку. А на обратном пути на крыльце нос к носу столкнулась с ЕВРом.

– Ага, вот вы где, – крепко схватил он ее за локоть. – Жду объяснений.

– Каких? – изображая полнейшую неосведомленность, пролепетала Ника.

– Правдивых, – вежливо пояснил хозяин и потащил на веранду. Силком усадил, бросил одно лишь слово: – Ну?

Ника молчала.

– Вероника Владиславовна, я хочу знать, что произошло в моем доме, – заметно раздражаясь, повторил ЕВР.

– Не понимаю, о чем вы, – тоже раздражаясь, ответила Ника. – Сказала же, кино. Про войну. Сели посмотреть, ну, для патриотического воспитания, а там оказалась такая любовь! А потом немцы всех партизан убили. Конечно, мы расстроились.

– Смотрели по телевизору? – уточнил зануда банкир.

– А где ж еще?

– Телевизор – холодный. Я проверял.

– Так кино ж уже давно кончилось, а мы это… обсуждение устроили.

– Более того, – перебил ее ЕВР, – линия, которая идет на бытовую технику, отключена! Я это сделал лично еще утром, когда проводку ремонтировали. Автомат так никто и не включил. Продолжим сочинять дальше? Или наконец будем говорить правду?

– Будем, – тоскливо подтвердила Ника. – А какую правду?

– У вас что, правда в ассортименте? – язвительно хмыкнул ЕВР. – Предъявляйте!

– Я… – Вероника набрала в грудь воздух. – Я… – Крепко зажмурилась. – Я потеряла деньги!

– Какие деньги? – опешил мужчина.

– Все. Которые вы мне дали на хозяйство.

– Да? – Он удивился. Очень. – И каким же образом?

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Были – и нету. Куда-то сунула, а куда – не помню.

– Ну да, – пристально посмотрел на нее ЕВР. – Помню. Вы мне вчера так интересно рассказывали о вашем фамильном заболевании…

– Каком заболевании? – поразилась Ника. – Вы что? У нас в роду все исключительно здоровые!

– Интересно. А как же амнезия?

– А… – поняла Ника. – Так это же не какая-нибудь заразная болезнь!

– Нет?

– Конечно нет! Это… атавизм! Вот!

– Что? – взревел ЕВР. – Какой атавизм? А дети почему зареванные?

– Меня жалели, – вздохнула няня. – Вы же теперь меня уволите. Вот мы и прощались. Всплакнули на дорожку…

Ропшин задумался. Все, что говорила Ника, было очень похоже на правду. Настолько похоже, что она и сама в это поверила.

– Евгений Викторович, – едва слышно обратилась к хозяину няня, – можно я до утра тут побуду?

ЕВР посмотрел на нее какими-то полубезумными глазами. Девушке даже показалось, что где-то в самой глубине он над ней смеется.

– А вы что, собрались от нас уходить?

– А разве вы меня не увольняете?

– Стоп. А деньги?

– Какие деньги?

– Как это какие? – изумился банкир. – Те, что вы взяли! Кто их теперь вернет?

– Я не брала! – отрицательно замотала головой Ника. – Вы мне не верите?

– Конечно, не верю, – спокойно ответил хозяин.

– Почему? – обиженно выкрикнула девушка.

– Да потому, что вы врете! – злорадно сообщил хозяин.

– Я? – Голос Ники задрожал от огорчения и досады. – Думаете, что я их украла и теперь хочу с ними сбежать?

– Конечно, – подтвердил ЕВР.

– Да как вы смеете? – задохнулась от возмущения девушка. – Да я… Я свои, личные отдала старосте за охрану. Между прочим, бабушке на подарок откладывала!

– И что? Купили?

– На какие шиши? Говорю же, за охрану отдала – староста приходил.

– Ладно, – внезапно успокоился дознаватель. – Идите спать. Утром устроим вам личный досмотр. Дети проверят ваши вещи.

– Дети? – Ника не верила своим ушам.

– А кто? Не я же! Мне и так все ясно! Не вызывать же милицию, в конце концов, дело семейное. Пусть привыкают к прозе жизни. А то проводы они устроили со слезами! Нет уж, сначала пусть сами убедятся, что любимая няня и вправду невиновна.

– Они и так это знают… – едва выговорила совершенно растерявшаяся Вероника. Такого оборота она никак не предполагала.

– Ха, не смешите меня! Задурить голову детям легче легкого! – ЕВР теперь говорил убежденно, даже весело. – Они – несмышленыши! Их вокруг пальца обвести – раз плюнуть! А вы – очень опытный педагог, со стажем! Втерлись в доверие, цинично заставили бедных детей себя полюбить. Обокрали! А теперь хотите сделать ноги? Не выйдет!

Ника слушала весь этот бред и никак не могла сообразить, наяву ли это или снится. Дети, Марфа с Петрушей, по приказу этого садиста, этого извращенца, будут рыться в ее вещах? Слушать разглагольствования этого фанфарона, что она, няня, обокрала их дом? За что же этим милым малюткам такие испытания?

– Знаете что, Евгений Викторович, – твердо сказала Ника, – вызывайте милицию. Прямо сейчас. Обыскивайте, пытайте. Пока дети спят. Издеваться над ними я вам не позволю. А там – хоть в тюрьму. Хоть из Москвы выселяйте. Да я и сама уеду.

– Нет уж! – плотоядно скривился ЕВР. – Все при детях! Пусть смотрят!

Ника очень захотела умереть. Немедленно. Такой жадности, такой жестокости, причем и по отношению к собственным малюткам, Ника в Ропшине не подозревала.

Миллионер! Богач! И из-за каких-то… сколько там? Двести пятьдесят долларов, это семь пятьсот, пусть задавится, для простоты по тридцать. Хотя доллар сильно подешевел. Еще семь тысяч рублями. Итого – четырнадцать пятьсот. Из них она отдала три своих охране. Значит, остается одиннадцать с половиной. Еще семьсот отдаст. Итого долга будет десять восемьсот. Сумма, конечно, большая…

– Евгений Викторович, – решительно поднялась няня. – Давайте я вам расписку напишу. В Кувандыке заработаю, отдам, честное слово!

– И сколь же вы отдадите? – недобро поинтересовался жадюга банкир.

– Семьсот рублей сегодня, остальные десять тысяч восемьсот – потом. Все до копейки.

– А моральный ущерб?

– Какой ущерб? – не поняла Ника.

– Моральный. Как вы оцените мое доверие, слезы невинных детей, хлопоты по поиску новой няни? Это очень большие деньги!

– Да что вы заладили: деньги, деньги! – Девушка чуть не разрыдалась. – Вы, кроме денег, что-нибудь еще в жизни видите? Детей-то пожалейте!

– Жалость унижает! – гордо заметил ЕВР. – Моя священная обязанность – научить детей отвечать за свои поступки. Пусть даже на чужом примере. Выработать у них привычку говорить правду.

– Да они и так говорят! – выкрикнула Ника. – Они же сами во всем признались! – И тут же поняла, что безнадежно проболталась…

– В чем признались? – быстро спросил Ропшин.

– Евгений Викторович, – отважилась на последний шаг Ника. – Поступайте, как считаете нужным. Суд, тюрьма, долговая яма – я на все согласна. – Отвернулась и, не сдержавшись, всхлипнула.

– Ну и няня! – неожиданно весело рассмеялся ЕВР. – Просто партизан в тылу врага! Под пытками – ни одного слова! Сколько они проиграли?

– Что? – не поверила в реальность произнесенных слов Ника. – Вы все знаете? Откуда? – Развернулась. Непонимающими горькими глазами уставилась в ставшее уже совершенно другим лицо хозяина. – Так вы все это… специально? Чтобы меня расколоть?

– Конечно, – кивнул ЕВР. – Пытался заставить вас сказать правду.

– То есть сдать детей? – зло уточнила девушка.

– Вероника Владиславовна, я их отец! И просто обязан знать о них все!

– А как вы догадались? – все еще не верила ему Ника.

– Да никак не догадался! – махнул рукой ЕВР. – Приятель через Жмуркино проезжал, видел их у автоматов. Говорит, у них так глаза горели, что вокруг ничего не замечали. Я послушал, посмеялся, а значения, дурак, не придал. И даже когда весь этот спектакль увидел… Слезы, сопли… – Ропшин поморщился, – тоже ведь не сразу сообразил. Уже потом, когда вы про пропажу денег сказали… Простите меня, Вероника, что я вас тут так…

– Только вы их не ругайте. Пожалуйста! – попросила няня. – Они, бедняжки, и так уже настрадались…

– Еще чего! – не согласился ЕВР. – Я им утром такой разнос устрою! Выпорю впервые в жизни!

– Да вы что, с ума сошли! – возмутилась девушка. – Вы хоть представляете, какое мужество надо иметь, чтобы во всем признаться, а они признались!

– А какой находчивостью надо обладать, чтобы тайком стибрить деньги и проиграть! – в тон ей подхватил ЕВР.

– Да? А кто в этом виноват? – Ника вполне пришла в себя и кинулась на защиту детей, как на амбразуру. – Кто им показал, как это делается? Кто дорогу открыл?

– Кто? – не понял ЕВР.

– Отец родной – вот кто! – запальчиво крикнула няня. – Они до сегодняшнего дня близко к автоматам не подходили! А тут папа решил с детьми поразвлечься! Раз в неделю по пути в баньку! Выделил минутку! Нет бы просто поговорить, книжку вместе почитать, в футбол поиграть. Узнать, чем родные дети живут, что их волнует. А он – к автоматам повел! – Ника разошлась не на шутку. Глаза сверкали. Слова упреков сыпались часто и горячо. – А дети – они что? Пятак выиграли, еще охота. Они же не умеют эмоциями управлять! Тем более папа разрешил.

– Ничего я не разрешал, – опешил от Никиного напора ЕВР.

– Молчите! – скомандовала девушка. – Вас не спрашивают! Болезнь такая есть – игромания! Хуже наркомании, хуже курения! Люди состояния просаживают, квартиры закладывают! Вон, у тети Вали соседка…

– Так, стоп! – прервал ее ЕВР. – Про тетю Валю не надо. Кто же знал, что с одного раза такое может случиться?

– Думать надо! – громко постучала себе по лбу Ника. – Это дети, живые. А не ваши там акции-облигации!

– Но они же эти деньги взяли без спросу, значит, украли, – защищался ЕВР.

– А вы знаете, что такое азарт? Проиграли немного, испугались, что ругать будут, отыграться решили! Они же в честность людскую верят! Раз стоит автомат, значит, можно выиграть! Они же не знают, что этих бандитов одноруких специально ставят, чтобы людей разорять! Что такие, как вы и дружки ваши, на них состояния делают, не заботясь о молодом поколении!

– Стойте, я-то тут при чем? И друзья мои… Среди них никто автоматами и не занимается…

– А кто по казино шляется? Вы, когда рассказываете, сколько в казино денег просадили или сколько выиграли, думаете о том, что дети рядом? Нет? Вот! А для них автоматы – то же казино! Все! Разговаривать с вами больше не хочу! Так родных детей подставить!

– Кто? Я? Подставил? – Хозяин совершенно растерялся, но правоту Никиного праведного гнева не признать не мог. – И что же теперь делать?

– Что-что?.. Утром сядем, нормально поговорим. Но чтоб без крика и шума! Они и так все поняли. А вы публично покаетесь в содеянном.

– В чем? – Банкир даже присел – видно, ноги держать отказывались.

– В том, что не тем местом думали, когда к автоматам их подвели!

– Ну а за воровство-то все равно как-то наказать надо? – заискивающе заглянул няне в глаза провинившийся отец.

– Конечно, – согласилась та. – Лишим на неделю всяких развлечений. Они тут на концерт просились – никакого концерта.

– Правильно! – одобрил ЕВР. – Вероника, ну вы-то на меня не сердитесь…

– Да ну вас! – махнула рукой девушка. Присела, отвернулась. И почувствовала, что из глаз сами по себе в который раз за день потекли слезы. – Идите уже спать…

– А вы? – неловко переминаясь, спросил виноватый Ропшин.

– Я тут посижу, – ответила Ника. И, не сдержавшись, всхлипнула. – Вначале довел до истерики, воровкой назвал, а теперь…

– Ну простите меня, пожалуйста, заигрался. – Хозяин присел перед ней на корточки. – Честное слово, я ни секунды в вас не сомневался. Вы же знаете, как мы все к вам относимся… Дети вас очень любят, и я… тоже…

«Что? Я не ослышалась?» – встрепенулась Ника. Подняла на мужчину мокрое от слез лицо. Улыбнулась:

– Правда?

– Ну конечно! – уверил ЕВР. Сел рядом, повернул девушку к себе и стал осторожно, едва касаясь, промокать слезы на ее щеках.

От счастья, внезапного, острого, невероятного, Ника смутилась, ткнулась лбом в близкое плечо, прерывисто, но уже радостно вздохнула. Ропшин очень осторожно отстранил ее от себя, коснулся губами волос, лба, опустился к мокрым ресницам. Ласково и жадно выпил соленую влагу. Скользнул ниже по щеке к уголкам губ.

От нежности и счастья у Ники вдруг страшно защипало в носу, да так, что на глазах снова выступили слезы. Она замахала руками…

– Ап-ч-хи!

ЕВР смутился, будто Никино чиханье стало заслуженным осуждением его ненужной развязности. Вскочил:

– Простите меня! Сам не знаю, как вышло… Простите! – И быстро, не оглядываясь, зашагал к дому.

Вероника чихнула ему вслед еще раз. Шмыгнула носом.

Как всегда! Наверное, испугался, что заразится. Да что же она такая невезучая? Счастье было – рукой подать! Да что там рукой! Губами дотянуться! Нет, в следующий раз она его так просто не отпустит! Сама поцелует! И пусть только попробует вырваться!

Семейный совет, состоявшийся сразу после завтрака, прошел в теплой, почти дружественной обстановке. Первым, как и договаривались, покаялся глава дома. В том, что слишком мало внимания уделяет детям, потому что предметно занят сверхважными делами приумножения благосостояния России. Рассказал присутствующим о непредсказуемых скачках индексов на мировых финансовых рынках, невероятном взлете цен на нефть и последствиях этого факта для мирового сообщества. Поведал об увеличивающемся оттоке капитала за рубеж и укреплении курса родного российского рубля. Закончил финансист свою покаянную речь обращением к потомкам думать о будущем великой Родины и готовиться принять эстафету из мозолистых отцовских рук.

Дети, Ника и собаки все это с пониманием выслушали, приняли к сведению и приготовились внимать дальше. Однако докладчик удовлетворенно замолчал.

– Это все? – недоуменно спросила Ника.

– Я что-то упустил? – встревожился ЕВР.

– А игромания? – строго напомнила няня.

– Ах да, – банкир несколько смутился, – конечно.

И следом, буквально в трех словах, дал объективную оценку своего вчерашнего непродуманного поступка по приобщению детей к недопустимым азартным играм. Нельзя сказать, что Нику, как педагога, такая краткость устроила, но уж что есть, то есть. Через себя, как говорится, не перепрыгнешь.

Наступила очередь двойняшек. По примеру отца – вот ведь говори потом, что дети не берут пример с родителей! – Петр с Марфой тоже были предельно краткими, ограничившись в основном междометиями, сопением и даже попытками пустить слезу. Напоследок, правда, пообещали, что никогда! Ни за что! Ни за какие деньги! Ни под каким предлогом!

ЕВР удовлетворенно откинулся на спинку стула. Прочувствованная речь детей и их искреннее раскаяние не могли не тронуть трепетное отцовское сердце.

Настала вроде очередь Ники. Она хоть и не совсем понимала, в чем ей надо каяться, решила не нарушать такой замечательной только что обретенной традиции и рассказала о том, как, умаявшись от хлопотных домашних дел, примитивно уснула в прохладной беседке. Из-за чего дети остались без присмотра и позволили себе предаться пагубной страсти. Это признание все приняли благосклонно и дружно посмотрели на собак.

Дарик с Анжи все время семейного совета чинно лежали на диванах, внимательно слушая людские исповеди.

– Ну! – обратилась к собакам Ника. – Ваша очередь! Расскажите-ка нам, мсье д’Артаньян как вы себя вели в последнее время и чем вы это можете объяснить.

Дарик опустил голову между лап и тихонько заскулил. Анжи требовательно взглянула ни Нику и тявкнула.

– А что они натворили? – заинтересовался ЕВР.

Дети с ужасом уставились на няню: докладывать отцу о делах минувших и не совсем приятных никто не собирался.

– Так у них и узнайте! – cориентировалась девушка. – Я так, на всякий случай спросила – вдруг они тоже покаяться захотят? Все же члены семьи.

Ропшин с любопытством смотрел на собак. Собаки не смотрели ни на кого. Анжи вскочила с дивана, боднула головой тоскующего Дарика, подбежала к двери. Ризеншнауцер, мгновенно все поняв, ринулся следом. Уже через секунду обе мохнатые туши, рыжая и черная, нетерпеливо сучили ногами у выхода, просто изнемогая от желания выскочить вон.

– Они в туалет захотели! – сообразила Марфа и шустро открыла собакам дверь.

«Ну да, – отметила Ника, – как безобразничать – так мы первые, а как каяться – так у нас медвежья болезнь». Но вслух, понятное дело, ничего такого не сказала.

– Ладно, – подытожил собрание вполне удовлетворенный ЕВР. – Теперь самое время поговорить о летнем отдыхе.

– Ура! – закричали двойняшки.

– Как мы и договаривались, этот месяц вы проводите здесь. В июле едете на море. Надо только решить куда. Я предлагаю Италию. Или Лазурный Берег. Неделю попутешествуем по Европе, а три – на море. Я с вами смогу провести только десять дней. Остальное время вы будете втроем.

– Ура! – снова закричали дети.

Отец недоуменно и строго посмотрел на них: он ожидал, как минимум, увидеть грусть от невозможности провести целый месяц с родным папой.

– А в Диснейленд мы поедем? – загорелась Марфа.

– А на «Формулу-1»? – любопытствовал Петр.

– Постараемся, – кивнул ЕВР. – А вот с августом – сложнее. Думаю, вас нужно отправить в детский лагерь. Или в Испанию, или в Турцию.

Двойняшки притихли. В прошлом году они уже ездили в один такой лагерь, и им там ужасно не понравилось!

– А Ника? – с надеждой спросила Марфа. – Она с нами поедет?

– Нет, – строго прервал детские фантазии банкир. – Веронике Владиславовне тоже надо отдохнуть. У нее – отпуск.

Дети грустно и дружно засопели.

– И не спорить! – возвысил голос отец. – Веронике Владиславовне нужно съездить домой навестить бабушку. И от вас, кстати, отдохнуть!

– Да что там мне от них отдыхать! – отмахнулась девушка. – Я, наоборот, скучать буду!

– Папа, а можно мы с Никой в Кувандык поедем? – спросил Петр. – Раз ей без нас тоже плохо!

– Петр! – прикрикнул ЕВР.

– Никочка, – подскочила к няне Марфа, обвила руками шею. – Ну, скажи, что ты нас с собой возьмешь! Мы себя хорошо вести будем, правда-правда! Ты же сама говорила, что Кувандык летом не хуже курорта!

– Лучше! – с удовольствием подтвердила Ника. – Речка, горы, лес – все рядом! Слушайте, Евгений Викторович, а что, если вправду нам всем вместе поехать в Кувандык? Это, конечно, не Испания, быки на улицах не дерутся, да и моря, как в Турции, тоже нет. Зато целый дом с огородом, овощи экологически чистые, яблоки прямо с дерева. Да и в Сакмаре летом вода не хуже, чем на море! Чего детей организованным отдыхом мучить? По часам вставай. По горну ложись…

– По какому горну? – не понял ЕВР.

– По пионерскому! – объяснила няня. – Ну, должно же быть у детей нормальное детство! Яблок у соседей надрать, в стукалочку поиграть!

– В какую стукалочку? – и вовсе оторопел ЕВР.

– Это когда привязываешь за веревку картошку и притыкаешь булавкой к окну, – радостно стал пояснять Петр. – Потом убегаешь, прячешься, дергаешь за веревку – картошка в окно стучит!

– Ага! – поддержала Марфа. – Хозяева выскакивают, думают, что кто-то в гости пришел, а никого нет! Только в дом уйдут, снова «тук-тук»!

– Вероника Владиславовна, – уставился на нее ЕВР. – Вы что, в такие игры в детстве играли?

– А что? – с вызовом отозвалась Ника. – И стукалочки делали, и по огородам лазили, и много чего еще! Зато на деньги в азартные игры не играли! И грядки пололи, и ягоду собирали. Днем трудились, а вечерами развлекались! Это, между прочим, и есть нормальное детство!

– Я тоже хочу грядки полоть! – неожиданно высказалась Марфа.

– И ягоды собирать! – пробасил Петр.

Если бы дети сказали, что хотят лазить по чужим огородам, ЕВР бы, наверное, эту неожиданную дискуссию прекратил немедленно. Но когда двойняшки в один голос выразили горячее стремление к труду…

– Вероника Владиславовна, вы и в самом деле готовы взять их с собой? – недоверчиво спросил он.

– Конечно! – подтвердила няня. – Что они мне чужие, что ли?

– А как же ваш отпуск?

– Так это он и будет! Отдых – это что? Свобода! А в Кувандыке у нас без вас этой свободы будет – завались!

– Папа! – требовательно заголосили двойняшки.

– Ладно, – сдался ЕВР. – Принимается как вариант. Если в Европе хорошо себя вести будете, так и быть, в качестве награды поедете в Кувандык.

– Ура! – завопили дети. Запрыгали по гостиной, шлепая раскрытые ладони друг друга. – Получилось!

Три дня Ника ходила сама не своя. На неделе неожиданно заехала Гена в невероятно красивом платье и сногсшибательной шляпке, якобы проведать детей перед своим отъездом на отдых в Ниццу. С двойняшками пощебетала ровно минуту, а потом томно объявила, что в субботу идет на закрытую вечеринку для очень узкого круга лиц, которая устраивается по случаю частного приезда самого Малентино. На этой вечеринке маэстро предполагает устроить мини-показ своей новой коллекции.

– Всего двенадцать платьев, – обронила Гена. – Специально везет с собой двух самых известных в мире топ-моделей…

– И вы там будете? – замирая, спросила Ника.

– Конечно, – высокомерно бросила Гена. – Показ и устраивается для таких, как я.

– А где можно билет купить? – загорелась Вероника.

– Нигде, – припечатала гостья. – Вход по лицам, а не по билетам. К тому же маэстро обещал своим поклонникам какой-то сюрприз, и общество, зная его экстравагантность, просто изнывает от нетерпения.

Вот с этой минуты Ника и заболела. Все представляла себе, как входит в красивый, сверкающий зал, как знакомится с великим кутюрье, показывает ему свой портфолио. Она даже несколько раз порывалась попросить ЕВРа провести ее к Малентино, да так и не решилась. Вовчик, как назло, ошивался где-то в Европе, и даже последняя ниточка, связывающая Нику с московской аристократией, тетя Валя, тоже отдыхала в Кувандыке.

Одному только человеку могла Ника поведать свою горькую тайну – Марфе. Знала, что поймет.

– Может, папу попросить?

– Нет, Марфи, – грустно обняла ее няня. – У него – цейтнот, а одну меня туда не пустят. Лицо не то.

– В каком смысле не то? – удивилась воспитанница. – Накрасься тогда! Хотя ты и так самая красивая…

– Не в красоте дело, а в статусе. Я же не бомонд, я просто няня. Нет в нашей стране никакой социальной справедливости! Генриетте там вообще делать нечего, а она пойдет, а я – нет!

– Ну, это мы еще посмотрим! – сузила черные глазенки девочка.

В субботу, когда уже почти стемнело, у ворот остановилась черная и длинная, как крокодил, машина. А из нее выплыл… Хреновский. Собственной персоной. В немыслимом розовом пиджаке, ровно в цвет угасающего за деревьями заката, в зеленовато-серых брюках, таком же галстуке и с такой же гвоздикой в петлице. В руках – букет роз. Бордовых. Почти черных. На длинных, чуть ли не до земли, стеблях.

«Только этого мне не хватало!» – затосковала Ника. Юркнула в дом, выставив в качестве живого заградительного щита верного Жана. А Хреновский паренька попросту не заметил. Не останавливаясь, отодвинул оттопыренным мизинцем и вошел в дом. Остановился против Ники, церемонно прищелкнул каблуками, склонил голову:

– Вероника Владиславовна! Ваш брат оказал мне честь сопроводить вас на частное пати и познакомить с известным кутюрье.

Ника настолько растерялась, что чуть не села мимо стула. Из-за спины депутата, подмигивая, корчила рожи довольная Марфа. Хреновский подошел ближе, элегантно приложился к Никиной руке, протянул букет.

– Это вам. Примите в качестве извинения за неподобающее поведение. Свои ошибки понял.

Раскаялся. Больше не повторится. Приехал заранее, чтобы вы спокойно собрались.

В груди Ники бушевала буря. Что там буря! Смерч, ураган, цунами! Казалось, вот оно, счастье. Протяни руку! А с другой стороны…

Как она появится там с этим депутатом? Что о ней подумают? Что она его любовница?

– Вероника Владиславовна, – словно угадал ее мысли Хреновский, – я дал честное благородное слово вашему брату, что обеспечу вам полный комфорт и безопасность. Более того, я должен буду ему звонить, отчитываться, так сказать… Едем?

– Едем! – вместо Ники сообщила Марфа. – А вы ее обратно привезете?

– Обижаете, мадемуазель! – улыбнулся знатный гость. – Еще не успеет пропеть третий петух, как Вероника Владиславовна будет дома. А вы, дети, хотите помочь России? – вдруг серьезно уставился он на двойняшек.

– Хотим! – дружно заверили юные патриоты.

– Тогда завтра разнесите это по почтовым ящикам! – Хреновский вытянул из багажника автомобиля увесистую пачку каких-то брошюр, с обложек которых орлиным взором смотрел в будущее он сам.

Ника лихорадочно перебирала свой гардероб, прикладывая перед зеркалом к плечам платье за платьем. По правде сказать, вечерних туалетов у нее было немного. Всего четыре. И в самом удачном из них – голубом – она в свете уже была.

Хреновский в гостиной смотрел телевизор, наслаждаясь собой же, любимым, красующимся на экране. Ника из-за двери слышала, как он комментировал выступления коллег-депутатов, которые, конечно, не шли ни в какое сравнение с его собственным.

– Нет, ну ты только послушай! – обращался Хреновский неизвестно к кому. – Что это пугало несет! Ему, значит, плевать, что наша молодежь погрязла в наркомании и проституции! Его совершенно не волнует будущее нации! Жалко, что я ему морду не набил!

Наконец платье было выбрано. Скромное. Темно-синее. Украшенное собственноручной вышивкой в виде двух березовых листочков. Один – на груди, второй – на подоле. Умеренной длины, чуть выше колена, а к открытым рукам и декольтированной спине полагался зеленоватый шифоновый шарф с редкими листочками по всему прозрачному полю. Туфли. Сумочка. Ника вышла в гостиную:

– Я готова.

Депутат обернулся, скользнул по ней взглядом и снова уставился на экран:

– Минуточку!

В телевизоре как раз витийствовал его всегдашний оппонент.

– Ну гаденыш! Ну лицемер! – снова взвился известный парламентарий. – Были бы у него волосы, точно бы башку прополол! А так – придется ноги повыдергивать! Надо что удумал: легализовать легкие наркотики! Эх, зря меня ребята удержали!

– Как можно! – возмутилась Ника. – От этих наркотиков столько бед!

– Вот! – Хреновский вскочил. – Глас народа! Все! Завтра же вношу законопроект о запрещении коммунистов! Хватит!

– Правильно, Петр Адольфович! – одобрила девушка. – А еще надо автоматы запретить!

– Что? – не понял Хреновский. – Оружие запрещать нельзя, оно нам еще понадобится, когда мы будем сметать с лица земли американскую сволочь…

– Я не об оружии! – остановила его Ника. – Я об одноруких бандитах!

– Инвалиды, что ли? Банда? Одной рукой с автоматами?

– Я об игровых автоматах! – разозлилась на депутатскую тупость Вероника. – Запрещать надо все сразу: спиртное, наркотики и автоматы.

– Так-так-так, – заинтересовался Хреновский. – Поподробнее. Интересная точка зрения!

И пока Ника вкратце объясняла ему, какой вред наносят отечественной экономике и неокрепшему юному сознанию однорукие бандиты, парламентарий менялся просто на глазах. Остановил свой бег по комнате, исподлобья уставился на девушку.

– Мафия! – вынес приговор. – Мой самый злейший враг. Откуда эти автоматы к нам пришли?

– Не знаю, – пожала плечами Ника, – из Америки, наверное!

– Правильно, деточка! Вся зараза, весь смрад идет к нам из-за океана! Я завтра же внесу законопроект о запрещении игровых автоматов на территории России!

– Вы же завтра хотели про коммунистов…

– Коммуняки подождут! – отмахнулся он. – Есть проблемы поважнее! Веришь, – пожаловался он Нике, – столько неотложных дел, что до этих уродов просто руки не доходят! Слушай, детка… – Глаза Хреновского вдруг жадно вспыхнули. – А если я тебя приглашу выступить перед нашим дебильным парламентом?

– Ой, нет, что вы, – перепугалась Ника. – Я не могу!

– Да тебе и говорить ничего не придется! – радостно уверил ее депутат, жадно обшаривая глазами ее фигуру. – Выйти, себя показать, а все самое главное я сам скажу. У нас же там мужики, как тебя увидят, за любой закон проголосуют!

– Если только брат разрешит, – осторожно кивнула Ника.

Хреновский мгновенно сник. Грустно посмотрел на девушку:

– Жалко. Владимир Владимирович точно не позволит. Он давно хочет на наш парламент маленькую бомбочку скинуть… Честно сказать, я и сам не против, но тогда мне надо куда-нибудь уехать с визитом. А кто за порядком проследит?

Кто всколыхнет это вонючее болото? Вот так и живу, страдая…

– Петр Адольфович, нам не пора? – Ника все-таки очень боялась опоздать. Перед предполагаемой встречей с Малентино меркла даже проблема неминуемой бомбежки парламента.

– Да-да, – спохватился Хреновский. – Пора. Через час время доклада Владимиру Владимировичу.

– Петр Адольфович, а что за вечеринка? – наконец, уже в автомобиле, решилась спросить Ника.

– Вы не в курсе? – оживился Хреновский. – Наш общий друг, Ркацители, устраивает презентацию своего нового проекта «Спартак, побеждающий волчицу». Гигантская скульптура будет установлена в центре Колизея! Высота 48,7 метра! Представляете?

– Нет, – помотала головой Ника. – А почему?

– Потому что Спартак был итальянцем, а волчица спасла Ромула и Рема, которые основали Рим.

– Нет, почему высота такая странная? Еще чуть-чуть и пятьдесят метров было бы…

– Ну, на этот вопрос я не отвечу. Таков замысел художника. А может, – Хреновский задумался, – просто денег не хватило. Знаете, как бывает, спонсоры всегда стараются сэкономить, а страдает величие общей идеи.

– А зачем Спартаку бороться с волчицей? – вслух подумала девушка. – Он же против рабовладельческого строя выступал? При чем тут Ромул и Рем?

– О, деточка, в этом и есть гениальность великого Зураба! – восторженно выкрикнул депутат. – Стоит поразмыслить, вникнуть в глубь исторических процессов, и аллегория становится понятной. Именно с Ромула и Рема началось порабощение свободолюбивых итальянцев! Вскормленные молоком дикого зверя, они и вели себя как алчные, ненасытные хищники! Спартак, борясь со свирепой волчицей, пытается переломить ход истории, заставить ее идти цивилизованным путем!

– А вы знакомы с Малентино? Депутат самодовольно хмыкнул:

– Лучше спросите, знаком ли он со мной…

За этими интересными и познавательными разговорами они незаметно доехали до ночного клуба «Рим».

Убранство внутри помещения было помпезным и просто вопило о вкусе хозяев: египетские обелиски перемежались натуральными развалинами Помпеи, стены представляли собой малое собрание галереи Уффици.

Хреновский элегантно усадил Нику за столик:

– Я вас оставлю ненадолго, отыщу Зураба.

Осторожно оглядевшись, девушка совершенно ничего не увидела. То есть не увидела людей. Подсвеченные стены, серебристый небольшой подиум по центру, видимо, специально собранный по случаю приезда Малентино. Овальные светящиеся озерца столов симметрично разбросаны по всему залу. Свет струится будто бы из самих голубоватых столешниц, выделяя аккуратные букеты цветов, приборы, белоснежные салфетки, руки со сверкающими драгоценностями. Лица же совершенно скрыты в полумраке. Ника сообразила, что и ее собственное лицо пребывает в такой же недосягаемой для глаза тени, успокоилась и сосредоточилась на подиуме.

Изысканную серебристость ему, оказывается, придавали длинные светящиеся шнуры, опоясывающие прямоугольник по периметру, а само подиумное пространство было усеяно прекрасными белыми розами. Вроде бы разбросанными вполне хаотично, однако, приглядевшись, можно разобрать вполне читаемую узкую дорожку, которая в точности должна соответствовать изысканному и расслабленному шагу манекенщиц.

Подошел официант с подносом, склонил голову в почтительном поклоне. Ника осторожно взяла высокий бокал, пригубила искрящееся прозрачное вино. Прохладные пузырьки вкусно защелкали на языке. Шампанское было совсем не сладким, скорее, наоборот, несколько горьковатым, но каким-то изысканно-легким, с терпкой неуловимой кислинкой. Ника сделала еще глоток, задержала пузырьки на языке.

– Вероника, это вы? Я не ошибся? – услышала она вдруг знакомый голос. – Вы с кем? С Борисом? Или Владимиром?

Против нее присел Дмитрий, действительно обрадованный, в белом шелковом костюме, потрясающе элегантный и красивый. Как киноактер Том Круз.

– Я – с Хреновским, – ответила Ника.

– Опа! – удивился Дмитрий. – Хотите, я вам клуб покажу? Тут довольно забавно!

– Не могу. Боюсь пропустить дефиле. И потом, Хреновский должен познакомить меня с маэстро.

– Вероника! – Дмитрий уже встал и подал руку. – Ни Ркацители, ни Малентино еще не приехали. Они у Лужкова. Мы ничего не пропустим, обещаю! А зачем вам маэстро?

– Понимаете, – девушка встала, – я – тоже модельер. Правда, пока не очень известный, начинающий…

– А! Так вы шьете свои модели! – хлопнул себя по лбу Дмитрий. – А я голову ломал, понять не мог…

Что именно подумал ее спутник, Ника так и не узнала, потому что в этот момент увидела Хреновского – в проеме какой-то раскрытой двери у игровых автоматов.

Демократ нервно подпрыгивал рядом с тем самым коммунякой Шугановым, которому час назад собирался предметно выдернуть ноги. Между ними радостно и пьяно голосил «однорукий бандит». На парламентских лицах горел неподдельный азарт. Автомат последний раз крякнул, расплылся в сотнях разноцветных улыбок и замолк. О металлический поддон не звякнула ни одна монета.

– Ах ты, гаденыш американский! – саданул по красному блестящему боку Хреновский.

– Все, моя очередь! – нетерпеливо отодвинул его Шуганов.

– Давай, давай, красная сволочь, попытай счастья! – миролюбиво отозвался знатный демократ.

Лидер коммунистов бросил монеты, нажал кнопку. Автомат снова отчаянно замельтешил картинками, загундосил, дернулся, смолк. Что-то негромко звякнуло.

– Ура! – восторженно и коротко высказался коммунист.

– Эх ты, голь перекатная, – уныло отреагировал Хреновский. – Чтоб я так вшивому пятаку радовался…

– Из копеек рубль складывается, – философски заметил Шуганов. – А из пятаков – золото партии.

– Ну, все, отойди, – нетерпеливо оттолкнул его Хреновский. – Дай мне.

– Нет уж, – занял прежнюю позицию соперник. – Я выиграл, я и продолжаю, как договаривались!

– Когда это Хреновский с вами, коммуняками, договаривался? – заносчиво бросил демократ. И мощно двинул плечом уже протянувшего руку оппонента.

Ника с ужасом поняла, что присутствует при зарождении очередного политического конфликта, который неизбежно отразится на всем многонациональном российском народе. Сбросила руку Дмитрия, пытавшегося ее увести, вошла в игровой зал.

– Петр Адольфович!

– Не мешай, – отмахнулся тот, не оборачиваясь. – Не видишь – играем?

– Петр Адольфович! – Девушка решительно похлопала Хреновского по розовому плечу.

Тот обернул к Нике горящий взор, открыл рот, собираясь адекватно отреагировать на досадную помеху, увидел – кто, заулыбался.

– А, Вероника, простите, я вас оставил! Вот, ведем с коллегой, так сказать, политические дебаты…

– Как вы можете? – возмущенно выпалила девушка. – Мы же с вами только что обсуждали! Вы обещали выступить с законопроектом… – Повернулась к заинтересовавшемуся коммунисту: – А вы? Да вы оба просто обязаны сложить депутатские полномочия!

– Почему? – в один недоуменный голос искренне удивились народные избранники.

– Да потому что больные люди не могут руководить страной!

– Я – здоров! – оторопело расправил плечи Хреновский. – С чего вы взяли?

– Я – тоже! – в тон ему пискнул Шуганов.

– У вас налицо психическая зависимость от игры. Игромания! – громко и серьезно заявила Ника. – Теперь мне ясно, кто губит нацию! – Она сердито буравила глазами застывших игроков. – Это с вашей легкой руки обнищали тысячи семей! Дети обворовывают родителей, старики лишаются жилья! Дети – отцов, мужья – жен!

– Вероника Владиславовна, вы о чем? – забеспокоился Хреновский. – Я же наоборот…

– Вот именно, наоборот! – Глаза Ники метали громы и молнии, голос возвышенно дрожал. – За вашими красивыми словами про заботу о молодом поколении и будущем России ничего не стоит!

Коммунист Шуганов, восхищенно глядя на Нику, зааплодировал.

– Неправда! – оглянувшись, быстро ответил Хреновский. – Я борюсь! С наркоманией, проституцией, пьянством! А это все – коммунисты! Они посадили Россию на иглу!

– Ложь! – радостно выкрикнул Шуганов.

– А вы, – обернулась к нему Ника, – чем вы лучше? – Устало махнула рукой, внезапно сникнув. – Все вы одинаковы…

– Как это? – разом удивились игроки. – Мы лидеры совершенно разных партий!

– Объединенные одной страстью, – презрительно закончила Ника. – Все. Хватит. Надоело. – И развернулась, чтобы гордо уйти.

– Постойте! – наконец сообразил Хреновский. – Так мы же с вами говорили про уличные автоматы, а это – совсем другое дело! Про уличные, да, я, как и обещал, выступлю в парламенте!

– Извините! – снова влез Шуганов. – Но наша партия уже готовит такой закон!

– Пока ты будешь готовить, я его уже приму! – хвастливо заявил демократ.

– Забота о подрастающем поколении всегда была прерогативой коммунистов! – зычно возвысил голос коммунист.

– А это видел? – Хреновский умело сложил крупный выразительный кукиш.

– Стойте! – Ника встала между оппонентами. – Если вас так волнует будущее страны, почему бы вам не объединиться? Что вы все время делите? Это же не выигрыш на автоматах!

«Бандит», будто и впрямь устыдившись праведного народного гнева, смущенно мигнул и погас.

– Гениально! – выдохнул Шуганов. – Адольфыч, ты понял, что предлагает наш электорат? Это политическая платформа для объединения патриотических сил!

Хреновский задумался, посверкивая острым глазом. Делиться славой со всегдашними оппонентами ему очень не хотелось! Однако истинная любовь к родине и искренняя забота о ее будущем в конце концов пересилили.

– Ладно! – Кулаком, мобильно трансформированным из кукиша, он двинул Шуганова в плечо. – Согласен. Выступаем с совместной законодательной инициативой!

Игроки, забыв о Нике, автоматах, политических разногласиях, стали бурно обсуждать детали предстоящего судьбоносного марш-броска: кто готовит текст, кто войдет в группу, на каких принципах строить объединительную платформу…

– Знаете, Вероника, – улыбнулся молчавший все это время Дмитрий, – кажется, вам удалось то, что не удавалось России на протяжении последнего десятилетия! – Взял ее под локоть. – Вы меня снова восхищаете! Пойдемте к Спартаку, на этом празднике жизни мы точно лишние!

Скульптура Нику потрясла. Жестокой правдой и величественным реализмом. Волчица оказалась сухопара, грудаста, а улыбка, с коей она взирала на людей, была поистине ужасна. Сзади волчица была очень похожа на Дарика. Спереди – на Гену. Ника даже оторопела от этого сходства!

Спартак же, напротив, являл собой сгусток мышц, сухожилий и суставов. Понятное дело, решила Ника, раб, вечно голодный, оттого и на бунт пошел.

Спартак нависал над волчицей сзади, вот-вот вцепится крючковатыми пальцами в массивную шею! Одна его нога была многозначительно откинута – видно, во время удушения он собирался ее еще и оседлать. Гордая зверюга, судя по всему, о неминуемой смерти не подозревала. То ли нюх отказал, то ли очень спешила к брошенным Ромулу и Рему, чтобы накормить будущих созидателей рабовладельческого строя. Под напрягшимися от распиравшего их молока сосками волчицы стояло ведро.

«Ага, – подумала Ника, – значит, он ее еще и подоить собрался. Чтобы братья-близнецы первое время с голоду не померли. Хоть и раб, а детей жалеет!»

В общем, скульптура девушке не понравилась. Доить мертвую волчицу – это все же извращение…

– Ну как? Впечатляет? – улыбаясь, спросил Дмитрий.

Ника лишь пожала плечами: обижать великого мастера не хотелось, а врать она не умела.

«Вот если бы волчица и мордой была как Дарик или как Анжи, то есть добрая. А рядом с ней играли те самые Ромул с Ремом, да пусть хоть бы и молоко прямо из груди сосали, это было бы куда симпатичнее… Не приведи бог, приснится!

Почище, чем ЕВРов картинный кошмар до ее исторических улучшений. Может, Ркацители свои услуги предложить? – задумалась Ника. – Все же жалко итальянцев, за что им такое? Страна-то вроде хорошая…»

– Проходите, будете первыми зрителями! – Открылась вдруг дверь совершенно с другой стороны. Видимо, с черного хода. – Прошу!

В зал, где Ника с Дмитрием были вдвоем, гуськом стали вплывать гости. Первой гордо прошествовала…

Не может быть! Вероника даже рот зажала, чтобы не вскрикнуть. Вот, значит, о каком сюрпризе талдычила Гена!

Бонсерат Лавалье, собственной персоной! Величественная, как Спасская башня, с высоким черным венцом волос над гладким молочным лбом, ротиком маленьким, как капелька вишневого варенья… Ника и раньше всегда удивлялась, как в таких крошечных губках помещается такой гигантский голос?

На оперной диве было сногсшибательного цвета платье, бирюзово-сиреневое, переливающееся, будто и не из ткани, а из тонкого пластика или из толстого капрона. Вот как если бы несколько школьных бантов один на другой сложить, чередуя: сиреневый – бирюзовый, снова сиреневый…

За Бонсерат картинно тряс седой гривой сам Малентино. В желтом, как «ламборджини» Дмитрия, пиджаке, с немыслимо выразительной голубой оборкой на левом лацкане и такой же – на правом накладном кармане. Шею красиво драпировал небесный платок. В руках он держал, все время нюхая, голубую розу, искусно собранную из размахренных кусочков той же голубой ткани.

За ним прошмыгнули два невзрачных типа, судя по одежде, переводчики или секретари, а замыкал шествие величественный, как обелиск, седовласый гений скульптуры, с толстой шоколадной сигарой под свисающим белым усом. Гости кружком остановились у волчицы. Ркацители, узнав Дмитрия, важно кивнул. По Нике лишь скользнул странным взглядом. Понял, что где-то видел, но где – не помнит, сообразила она.

– Прошу. – Мэтр простер руку к скульптуре. – Вы – первые, кому я представляю плод своих длительных изысканий и творческого экстаза.

Наступила полная тишина. Ника, поскольку на шедевр уже вполне насмотрелась, просто пожирала глазами маэстро. Она все еще не могла поверить своему нежданному счастью. Она… В одной комнате с Малентино. Рядом. Протянуть руку – дотронешься… Чудо!

– Зураб, – вдруг на чисто русском языке произнес великий кутюрье, – я думаю, Спартаку нужен шарф. Сине-красный.

Ркацители что-то неспешно ответил, Ника даже не расслышала что, настолько была поражена тем, что Малентино говорит по-русски. Уловила лишь краем глаза: мэтр выплюнул изо рта сигару прямо на пол и шагнул к волчице.

– Он знает русский? – шепотом спросила она у Дмитрия.

– Конечно, он же наш, из Пензы, – также прошептал ее спутник. – Да все известные кутюрье – русские, вы что, не знали? И Версаче, и Шанель, и Диор.

Конечно, Ника этого не знала… Откуда?

Она все еще переживала невероятную, очень обнадеживающую новость, когда ее чуткие ноздри уловили странный, едва уловимый запах. Будто где-то рядом подожгли пластик. Ника покрутила головой – запах исчез, заглушенный ароматами дорогого парфюма, летающими в воздухе, изысканно смешавшимися с невыветрившимся дымком от дорогой сигары.

– Белиссимо! – вдруг громко возвестил самый красивый в мире голос.

И тут же началось оживленное обсуждение новоявленного шедевра. Ника, чтобы не привлекать к себе внимания, шмыгнула за спину Бонсерат: очень хотелось осмотреть ее потрясающий наряд сзади.

Снова появился запах. Тот самый. Девушка перевела глаза с масштабных ослепительно голых плеч на величественную талию, скользнула глазами вниз, туда, где плавными, будто крахмальными волнами лежал шлейф, напоминающий горделивую морскую волну во время прилива.

То, что она увидела…

Прямо по бирюзовой волне, вверх, ползла черная полоска плесени, изрядно сдобренная красными искорками. Там, где она поднималась, шлейф переставал существовать, обнажая толстые, как телеграфные столбы, ноги оперной дивы.

Грязная оплавленная полоска с едкими алыми точками неумолимо карабкалась вверх, пожирая тонкую ткань. Внизу, на паркете, солидно тлела шоколадная сигара.

Ника завороженно наблюдала за непонятным явлением: что же за материя такая? Плавится, но не гаснет? Когда она пришла в себя от изумления, вызванного невероятным физическим явлением, шлейфа, как такового, уже не существовало. А ноги певицы открылись уже до подколенных впадин. Поскольку все были страшно увлечены обсуждением, девушка поняла, что она – единственная свидетельница надвигающейся трагедии.

Дернув за рукав Дмитрия, Вероника сделала страшные глаза. Что? – также глазами спросил тот. Ника схватила его за белоснежный рукав и еще раз грубо дернула к себе, ткнув пальцем на реверс знаменитой гостьи. Дмитрий остолбенел. И Ника мгновенно поняла, что спасти мировую звезду может только она.

В бокале все еще пузырились остатки шампанского. Девушка примерилась и плеснула жидкость прямо на ползущую вверх черную горячую пену. Певица дернулась, ощутив нечаянную влагу на интимном месте. Вскрикнула, зашлепала рукой по собственному заду, моментально обнаружив его вопиющую оголенность. Еще раз вскрикнула, тонко, как раненая газель, заерзала по заду руками, пытаясь прикрыть срам растопыренными ладонями. Подскочил Малентино, охнул, что-то быстро и злобно забормотал по-итальянски.

– Он говорит, что предупреждал о невозможности использования этой бумаги, – автоматически поставленным голосом перевел один из клерков.

Малентино метнул на него угрожающий взгляд, и переводчики, оба, спрятались за волчицей.

«Ах вот в чем дело! – поняла Ника. – Это и не ткань вовсе! Ткань бы так красиво не лежала и так странно не горела! Знаем мы этих капризных клиенток! Навидались!»

Малентино просто брызгал слюной от злости, а Бонсерат вот-вот готовилась зареветь. Один лишь Ркацители, из-за вопиющей невоспитанности которого все и произошло, сохранял спокойствие и невозмутимость, оглаживая Спартака по мощной икре.

– Господи, что же делать? – красиво приложил руку к голове маэстро. – Сейчас наш выход, не возвращаться же в гостиницу! – Он стянул с шеи голубой платок, вытер вспотевший лоб и элегантно бросил цветную тряпицу на открытый зад Лавалье. Платок прикрыл ровно две третьих одной ягодицы.

– Кошмар! Позор! Провал! – прокомментировал свою творческую неудачу кутюрье.

Бонсерат, поняв, что помощи ждать неоткуда, громко заверещала.

– Еще чего! – строго произнес Ркацители, убрал руку со Спартака и по-хозяйски запечатал певице рот. – Шум нам не нужен. Думай, Жорик, думай! – наставительно обратился он к Малентино.

Маэстро попробовал стянуть обугленные концы ткани на мощном торсе. Материи не хватило.

Ника несколько секунд понаблюдала за паникующей парой. Переводчики по-прежнему прятались за волчицей и даже не выглядывали. «Что ж, придется выручать», – сказала себе девушка. Шагнула вперед. Не спрашивая, сдернула с Дмитрия белый пиджак, набросила на оголенное место дивы. Сунула в ее дрожащие руки рукава пиджака: держи!

Бонсерат наконец-то смогла поменять позу, а в ее глазах появилась надежда.

Вероника огляделась. Вход завешен тяжелым бордовым бархатом… Не пойдет. Тот же бархат на двух огромных окнах.

Вот! Стекла прикрывала едва заметная жемчужная кисея, и не тюль, и не шелк, что-то среднее.

– Срывай! – показала девушка Дмитрию.

Через секунду она держала в руках жемчужное облако легкой ткани. Бонсерат глядела на нее во все глаза. Малентино прекратил свой нескончаемый бег вокруг и тоже застыл, наблюдая. Из-за волчицы высунулись испуганные переводчики. Даже Ркацители наконец обратил внимание на Нику и, задумчиво погрузив в нос крючковатый палец, следил за ее манипуляциями.

Ника сложила ткань вчетверо, тщательно вытащив неровные концы, чтобы создалось подобие четырех острых лепестков. Головную часть стянула намертво голубым платком Малентино, вытащила из его невменяемых рук голубую розу, вставила в узел.

Получилось, что цветок, обрамленный двумя голубыми листиками, вырастает из жемчужной пены.

Безжалостно сдернула с зада Лавалье уже ненужный пиджак, вернула Дмитрию, больно хлопнула по ладоням дивы, которыми та снова попыталась прикрыть массивный срам. Пристроила розу прямо у острого окончания глубокого выреза спины. Получился новый шлейф. Серебристый, необычной формы, как мантия королевы. Ника оглянулась вокруг, ища, чем бы его закрепить. Глаза машинально уткнулись в грудь Ркацители, на которой золотился какой-то не то значок, не то орден.

– Дайте! – требовательно показала Ника. Мэтр вытащил палец из носа, зажал ладонью грудь.

– На время! – уже спокойнее попросила девушка. – Потом заберете.

Ркацители, отчаянно и горько вздыхая, протянул Нике медальку. Она быстро и умело застегнула ее под концами платка, намертво соединив остатки платья с новым шлейфом. Кисея красиво опала вниз. Оставалось только закрепить по бокам. Но чем?

– Чем? – вслух спросила Ника, оглядев присутствующих. И снова поняла, что помощников среди них она не найдет. Пристально посмотрела на застывшую Бонсерат, вернее, на самую верхнюю ее часть. Примерившись, одним хищным движением вырвала из высокой прически примы две шпильки.

– Ай! – вскрикнула примадонна, но было поздно: роскошные черные волосы упали на плечи.

– Тихо! – строго прикрикнула Ника. Она не терпела, когда кто-то вмешивался в священный акт творчества. – Одно из двух: или на голове башня, или голая задница.

Лавалье, видимо, с перепуга все поняла, всхлипнула и затихла.

Вероника быстро и четко соединила шпильками боковины шлейфа. Отошла, полюбовалась.

– Пройдите! – показала рукой Бонсерат. Дива послушно сделала несколько шагов. За бирюзовым шелком платья, как морская пена за прибоем, колыхался чудный, непривычной формы шлейф. Четыре острых языка струились по полу, будто отступающие во время отлива волны. «Концы следует закруглить, – подумала Ника. – Волны такими острыми и правильными не бывают».

– Зажигалку! – звонко щелкнула она пальцами.

Первым успел Ркацители.

Жадный огонек мгновенно оплавил прозрачные концы в неровную рваную линию. Шлейф стал в точности походить на убегающий морской прибой…

Малентино во все глаза смотрел на сотворенное Никой чудо. Вдруг резко опустился на колени, склонил голову:

– Волшебница! Вы нас спасли!

Дмитрий, Ркацители, Бонсерат и даже выскочившие из-за волчицы переводчики восторженно захлопали в ладоши.

А Вероника – смутилась! Пока действовала, спасая сразу трех мировых звезд, не думая о собственной славе, все казалось вполне естественным. А когда закончила и получила всенародное признание…

Оказывается, и к славе тоже надо приспособиться.

Малентино снова кинулся к ней.

– Господа, ваш выход! – заскочил в помещение распорядитель. – Последнее платье.

Первым вышел Ркацители, за ним – Бонсерат. Малентино крепко ухватил Веронику за руку и повел с собой. Каким-то другим путем они вошли в зал, прямо к подиуму. Чинно уселись в полумраке. На подиуме уже заканчивали дефиле манекенщицы. И это Нику ужасно расстроило! Модели вызвали на подиум маэстро. Малентино раскланялся, рассыпался в благодарностях почему-то на чистом итальянском языке.

– А теперь – обещанный сюрприз! – крикнул он. И вывел на подиум Бонсерат.

Зал взорвался криками и аплодисментами. Под яркими огнями софитов, направленных на подиум, звезда выглядела царственно! Платье переливчато бликовало, а жемчужный шлейф источал необыкновенное сияние…

– Какое платье… – волной пронесся по залу восторженный вздох.

Бонсерат ослепительно улыбнулась и…

Звуки роскошного голоса, прекрасные, чувственные, неземные, заполнили все пространство клуба. Секунда – и все вокруг перестало существовать. Лишь чарующее волшебное звучание божественного контральто дивы.

Когда Лавалье закончила петь, в зале стояла такая тишина, что было слышно, как шуршит за спиной примадонны Никин шлейф. А потом… Лавалье просто забросали цветами! Ника не успевала удивляться, откуда взялось столько букетов.

Бонсерат, вволю накланявшись, протянула руку к Малентино:

– Спасибо маэстро за эту возможность пообщаться с великолепной русской публикой!

Зал снова взорвался овациями. Маэстро изысканно поклонился, вызвал на подиум Зураба, поблагодарил его. Теперь на небольшой серебристой возвышенности стояли три ярчайшие звезды мирового небосклона, а это было много даже для избалованного избранного общества. Модели улыбчиво торчали сзади, создавая красивый антураж. Толпа неистовствовала.

И вдруг Малентино шустро спрыгнул с подиума, схватил за руку Веронику и буквально вытолкнул ее вперед.

Зал замер. Кто это? – повис общий вопрос.

Светило мировой моды насладился реакцией, поднял Никину руку.

– Эта прекрасная девушка – соавтор нашего сегодняшнего успеха! – Он многозначительно помолчал. – И моя ученица!

Вероника глупо и счастливо улыбалась, плохо понимая, что происходит, отдавая себе отчет лишь в том, что все сливки московского общества почему-то бурно рукоплещут ей, Нике. Лавалье величественно обернулась к девушке, прекратив разбрасывать по залу воздушные поцелуи, надвинулась на нее мощной грудью, обняла и звучно расцеловала в обе щеки.

Честное слово, под этим восхитительным ливнем восторга можно было простоять целую жизнь! Однако не зря говорят, что в мире искусства людьми правит зависть. Ркацители, обиженный тем, что внимание так надолго отвлечено от его персоны, призывно поднял руку, утихомиривая разбушевавшийся бомонд, и громогласно объявил, что теперь – очередь настоящего творчества.

– Прошу в выставочный зал! – пригласил он. Жадная до зрелищ толпа мгновенно позабыла и про Бонсерат, и про Малентино, что уж говорить о Нике…

«Надо же, как мимолетна и изменчива слава», – грустно сказала себе нечаянная триумфаторша.

Бонсерат попросила кофе, Малентино – свежевыжатого яблочного сока. Маэстро снова взял Нику за руку:

– Дитя мое, вы не только прекрасны, но и талантливы. Я предлагаю вам работать у меня!

Что? Он это ей? Ника недоумевающе поглядела на маэстро: не шутит ли? Нет, глаза его были улыбчивы, но серьезны.

– Я чувствую настоящий талант! – пафосно заявил кутюрье. – Под моим руководством вас ждет великое будущее!

Ника почти открыла рот, чтобы немедленно, категорически, безоговорочно согласиться!

– Жорик! – вдруг выскользнул из темноты кто-то маленький, толстенький, с длинными темными кудрями. – Как я рад! Какой успех! Потрясающая коллекция! А платье Бонсерат – это истинный шедевр.

Кудрявый весьма характерно заикался, и Ника, даже не видя лица, сразу его узнала: Балдашкин. Самый известный российский модельер.

Коротышка наконец оторвался от итальянца, поздоровался с остальными. Нику он, конечно, не узнал. Откуда? Они ведь тогда даже не познакомились! Но руку ей поцеловал. Так же почтительно, как и Бонсерат. Рядом с Балдашкиным возле подиума, освещенная все еще не погасшими софитами, жеманно щурилась его любимая модель. Дылда, каких поискать. А на ней… Ника даже глаза протерла, хорошо, что ресницы не накрасила…

Да нет, не может быть!

На модели было… Никино платье! Одно из пропавших, «Лето». Бледно-желтый цвет верха плавно перетекал в солнечный, а следом – в оранжевый, превращаясь на самом подоле в буйный огненный закат… То есть все краски летнего дня. Как и задумывалось. С летящей юбки уходили вверх бисерные лучи приветливого солнца. Даже идеально обработанный золотистым оверлоком волнистый боковой разрез, переходящий в оригинальный шарф, закрепленный на мизинце, был ее, Никиным! «Обокрали!» – пронеслось в голове.

– Что тут у вас случилось? – поинтересовался Балдашкин. – Зураб сказал, что я пропустил самое интересное?

– Наверно! – согласился Малентино. Снова взял за руку Нику. – Знакомься! Восходящая звезда русской моды. Спасла мою репутацию и заодно – Бонькину задницу. – Мэтр шаловливо захихикал.

– Не понял? – ослепительно расплылся Балдашкин.

– Видел шлейф?

– Да! Гениально! Такой изысканный крой! Ты превзошел сам себя!

– Это она. – Малентино поцеловал Нике пальцы. – Моя ученица. За пять минут!

Балдашкин с интересом уставился на девушку. Она же, почти не вслушиваясь в разговор, по-прежнему не сводила глаз с солнечной модели, находя все новые свидетельства беспрецедентной кражи.

– Нравится? – отследил ее взгляд довольный Балдашкин. – Жорик, оцени! Специально привел тебе показать. Первое платье из новой коллекции. «Солнечное утро».

– Лето, – машинально поправила Ника.

– Что? – не понял ворюга.

– Модель называется «Лето». – Она в упор посмотрела на самодовольного коротышку. – Это – мое платье!

Балдашкин неуверенно хихикнул:

– Множество женщин хотели бы назвать его своим…

– Я была у вас в Доме моды, оставляла портфолио и… моя коллекция «Времена года»… пропала! – Девушка встала, смерила модельера презрительным взглядом. – Это платье – оттуда!

Над столиком повисла недоуменная и недобрая тишина.

– Ну-ка, ну-ка! – Малентино обошел застывшую оранжевую модель. – Оригинально, весьма! Цветовое решение, шарф… – Повернулся к девушке: – А что же вы не сказали, что работаете с моим другом?

– Я не работаю! – сердито выкрикнула Ника. – Он со мной даже разговаривать не захотел! А платье… – Набрала в легкие воздуха. – У меня его просто украли!

– Поздравляю, деточка! – остановился прямо перед ней Малентино. – Я в тебе не ошибся! Когда модели воруют – это настоящий успех! – Хлопнул по плечу ошарашенного коротышку. – Я всегда отдавал должное твоему вкусу!

Балдашкин стыдливо закрыл лицо ладонями. Вернее, это Нике показалось, что стыдливо. Когда модельер отнял руки от щек, выражение его физиономии было совершенно иным! Счастливым, восторженным, даже слезы в глазах блеснули. Ну точно выиграл в «Русское лото» или обрел потерянных родственников в передаче «Жди меня».

– Господи! – раскрыл он пухлые ручонки для горячих объятий. – Наконец-то! Это – вы! Я искал вас полгода во всех модельных агентствах, во всех модных журналах! Уволил охрану, не записавшую ваш адрес! И пошел на последний шаг – сшил платье. В надежде, что автор узнает свое произведение и отзовется!

Ника потрясенно молчала.

– Я преклоняюсь перед вами! – Балдашкин громко бухнулся на колени.

Девушка отскочила. Чтобы за один вечер две мировые знаменитости лобызали следы твоих ног, это, честно говоря, как-то многовато…

– Вы – самородок! – продолжал вдохновенную речь модельер. – Завтра в удобное для вас время я готов обсудить условия нашего сотрудничества.

Малентино вдруг подошел к Балдашкину сзади, рывком поднял с пола:

– Коллега, вы опять опоздали! Мы уже подписали контракт. Эта чудесная девушка работает у меня.

– Когда? – мгновенно заинтересовалась Ника.

– С этой минуты! – провозгласил маэстро. Послышалось громкое и отчетливое «Ах» и следом – характерный звук падающего тела.

Все обернулись на странный шум. Между столиками на полу, красиво раскинув руки, лежала… Гена.

– Врача! – засуетились и загомонили собравшиеся.

Малентино, Балдашкин, Лавалье, модели – все, мгновенно забыв про Нику, окружили ушедшую в беспамятство Генриетту.

«Ну вы подумайте! – поразилась девушка. – Опять! Господи, да где же этому учат – так переключать внимание на себя? Неужели в МГИМО?»

Гена картинно приподняла фиолетовую голову, приоткрыла затуманенные подступающей смертью глаза.

– Умираю… – выдохнули ее нарисованные губы.

– Это же моя клиентка! – испуганно прошептал Балдашкин, решив, что Гена не вынесла его позора.

– И моя… – вполне спокойно подтвердил Малентино, ногой задвинув на место сексуально оттопыренное Генино колено.

– Извините! – возник из полумрака пожилой мужик в галунах. – Вы – Вероника, из дома Ропшина? Вам звонят.

– Кто? – удивилась девушка. – Дети?

– Нет, кажется, охрана. – И протянул трубку.

У Ники сразу отяжелели ноги. И повлажнели руки. Раз звонит охрана, значит, в доме что-то случилось. Страшное.

– Алло… – едва слышно произнесла она.

– Вероника, это Владик с поста Песчанки. У вас дома какие-то проблемы!

– Что? Какие? – испуганно прошептала няня.

– У вас там что-то шумит, сверкает и взрывается, похоже на пожар.

– Что?

Бежать, мчаться, лететь! Как? На чем? Ника беспомощно оглянулась по сторонам. Знаменитости по-прежнему толпились вокруг бездыханной Гены.

Хреновский! Надо его найти!

Девушка метнулась к выходу, на ходу набирая «01», прокричала в трубку «скорее, пожар», продиктовала адрес и нос к носу столкнулась с входящим Дмитрием.

– Дмитрий, срочно домой! Там – пожар! Дети!

– Поехали!

Уже через секунду охрана подкатила к крыльцу желтое сверкающее яйцо, «ламборджини».

Москва в этот поздний – или, наоборот, ранний – час была идеально пустой. По крайней мере, они не попали ни в одну пробку. «Ламборджини» несся, практически не касаясь асфальта, то есть почти летел. Дома, светофоры, огни рекламы и светящиеся синие буквы «М» сливались за окнами в одно сплошное неразличимое полотно.

– Скорей! – торопила Ника.

– Еще скорей? – удивился Дмитрий. – Уже двести двадцать.

– Сколько? – испугалась пассажирка. – Вы что, с ума сошли? Мы нужны детям живые!

– Тогда сколько?

– Ну, хотя бы двести десять! – решила Ника.

– Нет вопросов! – кивнул водила.

От снижения скорости легче не стало. Перед глазами мелькали страшные картины нарастающего пожара: столбы черного дыма, языки горячего огня, мечущиеся детские фигурки, истошно зовущие ее на помощь.

На повороте к жмуркинской заправке Дмитрий вдруг сбавил скорость, остановился.

– Что, бензина не хватило? – обмерла няня. – Тогда я бегом! – И уже хотела выскочить из автомобиля, но спутник удержал ее за руку:

– Постойте!

Быстро выскочил, обежал капот и… плюхнулся перед девушкой на колени. Прямо белоснежными брюками в жмуркинскую тертую пыль.

Третий! – пронеслось в голове Ники. За всю жизнь – никто, ни разу, и вот трое за один вечер. Галлюцинации. Она сходит с ума! Нет, уже сошла…

– Вероника! – Дмитрий нежно взял ее за руку. – Простите меня! Это я вам позвонил насчет пожара. Хотел вытащить вас из этого клуба.

В голове девушки все еще бушевал страшный огонь, все еще кричали, простирая тоненькие руки, несчастные дети, но уже откуда-то сбоку, кажется со стороны Жмуркина, вдруг налетела волна такой слепой ярости! Такой злости!

– Гад! – Ника с силой оттолкнула коленопреклоненного мужчину, выбралась из раскорячившейся как лягушка низкой машины и решительно зашагала по дороге.

Конечно, гад! Еще какой! – колотилось в мозгах. Мало того он что подло и цинично ее обманул, так еще и увез от маэстро! Контракт-то они подписать не успели!

Ника бы, наверное, даже расплакалась от обиды, но тут ее догнал оклемавшийся Дмитрий.

– Вероника, ну простите! Глупо вышло. Я так хотел остаться с вами наедине, что чуть с ума не сошел. Тогда в казино… И потом, когда вы под дождем… Вероника, я в вас влюбился!

Девушка остановилась. Столь искреннее признание совершенно меняло дело. Общеизвестно, влюбленные – глупеют. За что же мужика казнить?

Она остановилась и позволила снова усадить себя обратно в автомобиль.

– Вероника… – Дмитрий шептал ей почти в самое лицо. – Вы такая необыкновенная, такая красивая, такая талантливая! Я не просто влюблен, я покорен, я раздавлен… – Голос его становился все глуше, дыхание все горячее, губы – все ближе.

Ника прикрыла глаза.

И в этот момент по дороге мимо них, громогласно сигналя и мигая синим маяком, пронеслась на полном ходу пожарная машина. За первой – вторая.

– Ох! – обомлела девушка. – Это к нам! Я же их вызвала!

Когда «ламборджини» подлетел к шлагбауму, пожарные, матерно ругаясь на охрану, пытались штурмом порваться в глубь поселка. Заспанный охранник дико вращал глазами и божился, что никакого пожара нет и он никого не вызывал.

– Мы обязаны обследовать поселок! – орал пожарный капитан.

– Вы же всех перебудите, меня уволят! – истерично голосил песчанкинский секьюрити.

– Давайте кто-то один проедет со мной, – влез с предложением хитрый Дмитрий, – убедитесь, что все в порядке!

Поселок, тихий и сонный, они облетели за пару минут.

– Ну, придурки богатые, подождите! – недобро пообещал капитан. – Я вам эту шутку не забуду! Случись что в Песчанке – хрен дождетесь!

Пожарного доставили обратно к шлагбауму, Ника даже вышла из машины, чтобы приветливо помахать доблестным спасателям легоньким шарфиком. На прощание.

– Волшебная ночь! – улыбнулся Дмитрий, сжимая в теплых ладонях тонкую руку девушки.

– Конечно, – кивнула Ника. – Как в сказке: такой пожар, а все живы.

Мужчина снова потянулся к ней всем телом. Что-то глухо щелкнуло, и кожаное мягкое сиденье опрокинулось под Никой. Вместе с ней, разумеется. А Дмитрий тут же оказался сверху. И уже вовсю трогал ласковым языком ее ресницы.

– Постойте! – Девушка отчего-то испугалась. Как-то все слишком стремительно происходило. Не может же так быть, чтобы мечты прямо одна за другой начали сбываться! Она еще к своей славе привыкнуть не успела, а тут уже и любовь! – Я должна проверить детей.

– Конечно! – Влюбленный с явной неохотой поднялся.

Ника обежала дом и легко поднялась по ступеням задней веранды, так было ближе к детским спальням. Щелкнула выключателем. Ничего не зажглось. Видно, Жан снова выключил рубильник. С момента аварии проводки он поступал так ежевечерне: мол, береженого Бог бережет.

Из мебели на «детской» веранде отродясь ничего не было, поэтому наткнуться на что-нибудь в темноте Ника не боялась. Она скинула высоченные каблуки, чтобы не топать, и на носочках поспешила к двери. Под ногами что-то зашуршало. Девушка уставилась в пол и с удивлением обнаружила, что он покрыт какими-то светлыми квадратами. Они-то как раз и шуршали. Что это? Зашлепала рукой по подоконнику, где Жан всегда припрятывал зажигалку. Вытянула пластмассовый прямоугольничек, щелкнула. Посветила под ноги. Из-под ее собственного большого пальца на нее победоносно глянул Хреновский. Еще один, еще… Правда, он был какой-то не такой…

Ника наклонилась и, не сдержавшись, громко фыркнула: на всех портретах гордый лик депутата дополняли бравые черные усы! Лихо закрученные колечками, как у Дениса Давыдова в фильме про гусар летучих. Видимо, дети перед судьбоносным спасением России решили улучшить оригинал. Следуя стопами собственной няни.

Колесико зажигалки нагрелось и обожгло палец. Девушка ойкнула и автоматически отшвырнула ненужный предмет. Тихо вошла в дом. Поднялась наверх. Дети мирно спали. Жан и собаки – тоже. Значит, можно и о себе подумать.

Ника сунула ноги в домашние шлепки и поспешила навстречу прекрасной судьбе, которая дожидалась ее в желтой красивой машине.

Открыла дверь и тут же отпрянула назад, почти сбитая с ног веселым горячим языком красного пламени.

– Пожар… – тихонько пискнула девушка.

Приоткрыла дверь еще раз и поняла, что путь к счастью отрезан: по полу, ярко скручивая усатую физиономию, скакали радостные огни.

«Господи! – внутренне заголосила Ника. – Господи!»

Обежав дом с другой стороны, остановилась у веранды. За стеклами красиво и ярко пылало. Будто происходил невероятно веселый общий праздник с фейерверком.

Дмитрий вышел из автомобиля, протянул навстречу нетерпеливые руки: наконец-то!

– Я… я… – не находила слов девушка. – Я… Пожар…

– Я тоже весь горю! – ласково прижал ее к себе Дмитрий.

– Маньяк! – Вероника оттолкнула жадные руки. – Там пожар, настоящий! – Потащила его за дом, показала на яркую веранду. – Звони!

Дрожащими пальцами Дмитрий быстро тыкал в кнопки.

– Пожарная? Срочный вызов! Песчанка, улица Парковая! Что? Какие шутки? Пожар! Как это не поедете? Да, были, но тогда не горело, а сейчас горит! Что? – Растерянно протянул трубку Нике: – Они не приедут!

Та лишь махнула рукой.

– Надо самим!

За домом между клумбами садовник всегда оставлял пару полных ведер, чтобы утром полить цветы отстоявшейся водой. Ника метнулась туда, схватила тяжеленную бадью, поскользнулась и растянулась на мокрой траве во весь рост. Дмитрий кинулся ее поднимать и через секунду барахтался рядом.

– Чего разлегся? – двинула его в плечо Ника. – Вон второе ведро не расплещи!

Мужчина вскочил, поднял емкость, понесся к веранде, на ходу, конечно, расплескав половину. Ника тем временем пыталась наполнить пустое ведро. Вода текла тонко и неохотно – кран никак не хотел открываться. Подбежал Дмитрий, рванул вентиль, освобожденная струя мощным фонтаном ударила вверх, мгновенно накрыв обоих тушильщиков. Зато и вода в ведро набралась мгновенно!

Мокрые и грязные, они залили водой останки усатого Хреновского. Огляделись. Даже в темноте веранда представляла собой удручающее зрелище: на полу блестели лужи, вернее, одной огромной лужей стал весь пол. По стенам вверх, к невидимому потолку, уходили черные языки копоти. Хорошо, что больше от пожара страдать было нечему: стекла в окнах огнеупорные, стены тоже покрыты чем-то таким. А чернота – отмоется, что уж там!

Откуда-то сзади, неизвестно как открыв двери, прискакали счастливые собаки. Анжи со всего размаха запрыгнула на веранду, окатив спасателей дождем черных брызг, а Дарик, войдя солидно и осторожно, принялся лапой выуживать из воды раскисшего, обгоревшего депутата.

Хрупкая вещь – демократия, осознала Ника. Достаточно одной случайной искорки, чтобы от нее ничего не осталось…

Наступал рассвет. Сразу какой-то наглый, требовательный. Только-только на небе появилась узенькая светлая полоска, как тут же все темно-фиолетовое пространство ярко разъехалось, будто кто-то огромный, сильный одним движением раздвинул в стороны темный занавес, чтобы обнажить сияющее многоцветье утра – желтое, голубое, розовое.

И все мгновенно засияло, заискрилось, засверкало! Лужи воды на дорожках, по-прежнему бьющий вверх фонтан, крупные капли на листьях близкой яблони.

Вот жизнь! – подумала девушка. От трагедии до радости – меньше шага. А ведь могло все сгореть! И они с Дмитрием – тоже. И никто бы уже эту утреннюю красоту не увидел. Да и случилась ли бы она, эта красота, если бы их уже не было?

– Вероника! – Дмитрий хотел было девушку обнять, да, еще раз себя оглядев, постеснялся. – Мне ехать пора. Улетаю на целый месяц в Америку.

– Как? – ахнула Ника.

«Как это он уезжает? А неоконченный разговор? А поцелуи? А любовь, в конце концов?»

– Знаешь, я в первый раз не хочу уезжать. Но каждый день буду звонить! – Он снова, уже невзирая на грязную одежду, потянулся к любимой.

– Погоди, – остановила она его. – Ты же в таком виде до города не доедешь! Менты остановят. Подумают, что какой-то бомж машину угнал. Иди вымойся, а я тебе что-нибудь из одежды ЕВРа подберу.

Отбывая в ванную, влюбленный все же успел прикоснуться к Никиным губам. Минут на пять, не больше. Пока хватало воздуха в легких. Она, впрочем, не возражала. Что может объединить людей сильнее, чем совместный героический поступок? Или кто-нибудь станет спорить, что тушение пожара – не героизм?

Домашние брюки ЕВРа оказались длинноваты – все же хозяин был значительно выше ростом.

– Стой смирно! – скомандовала Ника. Опустилась на корточки, закатала одну штанину, принялась за вторую.

Мужчина не выдержал, опустился рядом…

– Что здесь происходит? – раздался язвительный холодный голос. – Вероника, вы что-то потеряли в моих штанах? А Дмитрий, видимо, помогает искать?

Ника замерла, как карманник, прихваченный с поличным, Дмитрий с трудом оторвался от ее губ.

ЕВР стоял у самого крыльца, раскачиваясь на носках, злой, раздраженный.

– Какая неожиданная встреча! Не помешал? Так романтично: рассвет, поцелуи…

– Это… это не то, что вы подумали! – быстро сказала Ника. – Ему надо улетать, а свою одежду он снял…

– Ну да, – согласился ЕВР, – голым в самолет не пустят..

– Жека, не грузись! – пришел на выручку гость. – Мы тут, между прочим, твое имущество спасали! Вероника расскажет. А ты-то откуда? В шесть утра?

– От верблюда, – сообщил Ропшин. – Американцев провожал. Решил к семье заехать… Кто же знал, что тут рождается большое и светлое чувство…

– ЕВР, – засмеялся Дмитрий, – да ты никак ревнуешь? Это вместо благодарности! Все, я помчался. – Нежно, уже не обращая никакого внимания на тихо разъяренного хозяина, поцеловал Нику в щеку. – Буду скучать. И звонить.

Банкир смерил растерянную няню уничижительным взглядом, обошел ее как дикорастущее дерево, шагнул на веранду. Полюбовался копотью и гарью, брезгливо, самым краешком острого ботиночного носа, сбросил со ступеньки усатую знаменитость.

– Где дети?

– Спят, где ж им еще быть? – удивилась девушка. – Извините. Я тоже пойду.

Хозяин презрительно промолчал. Ни единого вопроса! Все ли, к примеру, с ней в порядке после такого страшного пожара… Ни словечка благодарности за спасенные жизни детей и сохраненное имущество. Чурбан!

Спать бы еще и спать! Вероника сладко потянулась. Мышцы ноют, руки от ведер с водой болят. Но разве в этом сумасшедшем доме дадут выспаться?

Позевывая, Ника вышла на веранду. Конечно, не на ту, сгоревшую, на другую, парадную. Здесь ласково плескалось солнце и вкусно пахло кофе. Жанчик, зайчик, к ее подъему заварил.

– Доброе утро, Вероника Владиславовна, – услышала она неожиданный голос. – Не желаете ли кофе?

Нет, в такой компании Ника ничего не желала! А ЕВР ехидно осведомился:

– Выспались? Ночь была бурной, сил потрачено много!

Нахмурившись, няня хотела прошмыгнуть мимо, якобы по делам. Однако ЕВР ее маневр разгадал. Ногой придвинул стул, перегородив проход.

– Присядьте, у меня к вам пара вопросов.

Не ожидая ничего хорошего, девушка присела на самый краешек. Жан принес кофе, сделал за спиной ЕВРа устрашающие глаза: настроение у хозяина – хуже некуда.

– Объясните, что тут произошло, – холодно потребовал Ропшин.

Пришлось объяснить. Коротко, ясно, доходчиво. Ребенок бы понял. А этот переспросил:

– Почему же пожарные отказались приехать? Что, они и на мой вызов не появятся?

– Попробуйте, – коротко посоветовала Ника. ЕВР набрал номер. Явно переигрывая, взволнованно сообщил про пожар.

– Что? – так он отреагировал на ответ. – Что? – заорал еще раз на весь двор. Бросил трубку, исподлобья посмотрел на бесстрастную няню. – Да, не любят в нашей стране обеспеченных людей…

– А я что говорила? – уныло пробурчала Ника. – А вы не верите.

– Вероника, а как вы оказались на этой закрытой вечеринке? – неожиданно сменил тему ЕВР. – С Дмитрием?

– При чем тут ваш Дмитрий? Владимир же, брат, попросил Хреновского меня с Малентино познакомить.

– А почему вы ко мне не обратились?

– Так вы же… заняты по горло! У вас же – международные связи. Что же я – враг своей родине?

ЕВР удовлетворенно улыбнулся, расслабленно вытянул ноги. И вдруг ни с того ни с сего:

– А что за скандал вы там учинили?

– Я? Скандал? – Ника онемела. Значит, ее триумфальный выход на подиум, рукоплескания зала, объятия Бонсерат – это скандал? Она обиженно хлопнула белыми ресницами.

– Что там у вас с Балдашкиным произошло? – продолжал любопытничать Ропшин.

Гена настучала! Видно, пока на полу в обмороке нежилась, измышляла, как Нику перед ЕВРом опозорить…

– Помните, в моем портфолио нескольких страниц не хватало? – принялась объяснять Ника. – Вырвали в балдашкинском Доме моды. Смотрю: модель в моем платье! – И рассказала всю вчерашнюю историю. Про свой нечаянный триумф, платье Лавалье, свой выход на подиум… Про обморок Гены тоже не забыла! Правду – так всю, до конца!

Рассказывала и наблюдала, как разглаживается хмурое ЕВРово лицо и улучшается его настроение. А в конце повествования он просто откровенно скалился!

– А вы сами это платье сшить успели? – спросил он очень заинтересованно.

– Откуда! – отмахнулась девушка. – Там же ткань такая, ее только вручную покрасить можно. И вышивка сложная, особая, золотое шитье.

– А у Балдашкина – точь-в-точь?

– Один в один!

– Ну а ваша модель, конечно, нигде не запатентована…

Ника снова махнула рукой: о чем, дескать, речь…

– Тогда так, – ласково сказал ЕВР. – Забудьте про это платье.

– Как? Балдашкин же признался!

– Вероника, – хозяин возвысил голос, – он же с перепугу! От неожиданности! А сегодня скажет – пошутил. Пожалел, мол, идиотку!

– Это я идиотка? – Девушка от возмущения так дернулась, что чашка с кофе перевернулась, и вязкая коричневая масса некрасиво поплыла по столу.

– Это бизнес! Откуда, вы думаете, я про эту историю знаю?

– Ясно откуда, – сердито ухмыльнулась Ника. – Гена настучала.

– Гена, конечно, да. Но первым позвонил Балдашкин. Слюной в трубку брызгал! Требовал немедленно вас уволить.

– А! – Все стало понятно. Наконец-то! – Так вы со мной об увольнении поговорить решили…

– Вероника Владиславовна! – Теперь вскочил ЕВР, и уже его чашка, мелодично постукивая фарфоровой ручкой, закружилась по столу. – Что вы себе вообразили? Вы у меня кем служите?

– Кем? – чуть не плача, переспросила Ника.

– Ня-ней! – по слогам выговорил ЕВР. – А не модельером. И не Балдашкину решать мои внутрисемейные кадровые вопросы. В конце концов, не он мне дает деньги на поддержание штанов, а я ему!

Ника с сомнением покосилась на летние шорты ЕВРа: чего их поддерживать, они и так на резинке…

– Считайте, что вы оказали Балдашкину гуманитарную помощь, – твердо возвестил ЕВР.

И, видя, что Ника не вполне его понимает, добавил: – Сколько эскизов пропало?

– Штук семь, наверное. Все – из одной коллекции «Времена года».

– А с каких пор у нас семь времен года? – поразился ЕВР.

Ника промолчала. Что толку объяснять художественный замысел человеку, который в модельном бизнесе ни бум-бум.

– Готовьтесь к тому, что все ваши платья появятся в коллекции Балдашкина.

– Как? А я?

– А вы будете кусать локти и молчать. Да-да, молчать! – Хозяин не дал Нике даже справедливо возразить. – Ничего нельзя доказать. Кто Балдашкин и кто вы?

– Так вы, значит, на стороне этого ворюги?

– Еще чего! – заносчиво отозвался Ропшин. – Наоборот. И я вам это докажу! Мы запатентуем все ваши работы! Вы такая талантливая, а этот Балдашкин… Он пигмей по сравнению с вами!

С этим глупо было не согласиться. Росточком-то Балдашкин вышел где-то Нике по ухо. Даже ниже Вовчика.

ЕВР помолчал, несколько раз взглядывая на собеседницу как-то странно, будто о чем-то еще хотел спросить, да стеснялся. Она уже посчитала разговор законченным, но хозяин вдруг отвернул лицо к окну и как-то глухо выдавил:

– А Дмитрий как тут оказался?

– Так меня привез! Хреновский с коммунистами сцепился, сами знаете, это надолго, а дети же тут одни… Хорошо, что успели. Приехали, а тут все пылает!

– Одного не пойму, как бумага могла загореться? Дети свечку оставили? Так ведь не сознаются!

Ника согласно кивнула: ни за что не сознаются, тем более что и свечку они никакую не жгли. Да и зачем великому ЕВРу знать такие мелкие подробности их загородного быта? Важнее дел нет?

– Дмитрий мне очень помог. Ведра с водой таскал.

– Вы все это время пожар тушили?

– Что же еще? – поразилась Ника. – Не целовались же!

– А мне показалось… он вас… когда уходил…

– Интересно! – съязвила няня. – А вы бы не поцеловали на прощание человека, с которым только что прошли страшное испытание огнем и остались живы?

ЕВР пристыженно смолк. Потом решительно поднял глаза:

– Простите меня. Устал очень. Приехал, а тут… Очень за детей испугался.

– Ладно! – девушка улыбнулась. – Они ведь даже не проснулись! Да если б им что-то угрожало, я бы ценой собственной жизни…

– Вероника… – Ропшин заметно расчувствовался. – Спасибо вам. Мне кажется, мы были вместе всегда, вы, я и дети. Я даже забываю, кто их родная мать. Вы… я…

«Не останавливайся! – молила Ника. – Ну же! Скажи наконец: „Хочу, чтоб мы были вместе всегда!“»

– Никусечка! Встала! – Обвили ее шею сзади тонкие ручонки, и Марфа прижала к ней кудрявую голову. – Что ж ты нас не разбудила пожар посмотреть! Познакомилась с Малентино? Какие были платья? А народу пришло много? А что он говорил? Он старый? А Гена от злости не лопнула?

Ника и ЕВР одновременно расхохотались: Марфи – это Марфи. Сто вопросов, на какой отвечать?

– Привет! – выскочил Петр. – А я пожар слышал, но подумал – снится! А дядя Митя был или тоже приснилось?

– Приснилось, – строго ответил ЕВР. – Какие могут быть посторонние мужчины ночью в нашем доме?

И вот только тут Вероника с огромным удивлением поняла: ЕВР! Ее! Элементарно! Ревнует!

И сразу стало хорошо-хорошо! Радостно-радостно! Одного жалко: такой многообещающий разговор закончить не дали. И главных слов ЕВРик снова не сказал. Значит, предложение руки и сердца откладывается на неопределенное время… Опять ждать!

И Ника принялась ждать. Каждый день. Каждую минуту. Лично и по телефону. Увы, напрасно. ЕВР был сильно занят, пытаясь до отпуска переделать кучу дел, которые накопились за последние сто лет. Няня же, как девушка исключительно скромная и целомудренная, сама на возобновление разговора не шла. Тому, по правде сказать, была и иная причина – Дмитрий.

Этот звонил ежедневно. И не по одному разу. Подробно рассказывал о далекой Америке, о своих встречах, делах, впечатлениях. В веселой болтовне то и дело проскакивали фразы типа: «Вот когда мы поедем вместе» или «Я тебя обязательно сюда свожу». Слушая, Ника ощущала сладкое томление в груди и слабость в членах. При этом воображение как ненормальное принималось рисовать волнительные волшебные картины будущей жизни, прекрасной и счастливой.

Заслышав телефонную трель, Жан многозначительно поджимал губы; если же к телефону первой подбегала Марфа, раздавался громкий крик: «Ника! Дядя Митя из Америки». Эта детская несдержанность все и испортила. Как-то ближе к вечеру позвонил ЕВР, а девчонка, не узнав родного отца (сам виноват – чаще с детьми общаться надо!), проорала на весь участок привычную фразу. Вероника, не подозревая подвоха, взяла трубку и кокетливо проворковала: «Привет, успел соскучиться?»

– Успел! – раздался взбешенный рокот ЕВРа. – По собственным детям! Понятно, почему телефон все время занят! – И бросил трубку.

Зачем тогда звонил?

Ника немножко погрустила, немножко повозмущалась сама с собой хозяйской бестактностью, но тут позвонил Дмитрий.

– Вероничка! – Он так ее теперь называл. – У меня целый час свободный, партнер где-то застрял в пробке, угадай, куда я иду?

– В «Макдоналдс»? – предположила Ника.

– Нет! – радостно засмеялся Дмитрий. – В ювелирный! Хочу выбрать тебе подарок!

Девушка глупо и счастливо хихикнула, пробормотав традиционное в таких случаях «зачем, не стоит», а сама тут же вспомнила сцены из сотен замечательных фильмов, где влюбленный миллионер делает своей избраннице предложение и дарит кольцо с громадным бриллиантом. В такой отщелкивающейся коробочке.

– Вероничка, – шептал в трубку Дмитрий, – тут рядом – музей моды. Мы в него обязательно сходим. А хочешь, твое модельное агентство откроем рядом?

Кружились разноцветные бабочки, прямо с неба летели белые лепестки роз и золотые обручальные кольца, звучала ангельская музыка, целлулоидно улыбались с капота машин розовые пупсы, и весь мир был восхитительно прекрасен!

За несколько дней телефонного счастья непростые отношения Ники с работодателем пристыженно отползли на второй план.

И впрямь, сколько можно ждать? Подталкивать, надеяться, совершать героические поступки. Правильно Жан сказал, ЕВР – сноб, для него статус важнее человека. А для Дмитрия Никино социальное положение не имеет никакого значения! Главное – она сама. Красивая, умная, талантливая! Такая, как есть. Женщина, которой можно гордиться.

В последний предотъездный день позвонил из Лондона Вовчик. Поздравил с успехом на вечеринке (все знает!).

– Сестренка, маэстро от тебя в полном восторге!

– Знаю, – хвастливо смутилась Ника. – Мне кажется, он в меня влюбился!

– Веруня, – застонал Вовчик, – при чем тут влюбленность, он же голубой!

– А при чем тут ориентация? – нашлась девушка. – Я же не замуж за него собираюсь! Он в меня как в коллегу влюбился! А еще мне один знакомый предлагает в Америке свое агентство открыть.

– ЕВРик, что ли?

– Дождешься от него! – хмыкнула Ника. – Совсем другой человек.

– Ясно. Митька.

– Откуда знаешь? – счастливо удивилась Вероника братской осведомленности.

– Оттуда, – просто ответил Вован. – Я чего-то не догоняю, ты уже за Евгения замуж расхотела?

Девушка задумалась. Так вопрос она перед собой не ставила.

– Прямо не знаю, – пожаловалась она. – Ты-то что посоветуешь?

– Веруня, – важно провозгласил брат. – Я бы на твоем месте серьезно задумался. Во-первых, Митька женат.

– Как? – ахнула Ника. Это известие было полнейшей неожиданностью.

– Да не ахай, это как раз не проблема. Он давно развестись собирается. У него жена – такая же грымза, как наша Гена.

«Неплохо! – подумала Вероника. – Если Дмитрий разведется, Гена, пожалуй, тут же на него переключится! Во-первых, свежий объект, а во-вторых, без детей. Хорошо! Да? А чего хорошего? Мало мне конкуренции на одном поле – из-за ЕВРа? Теперь придется на два фронта воевать? Ты смотри, куда ни сунься, всюду на Гену наткнешься! Что за судьба такая?»

– Ты, сестренка, главное, сама определись, кто тебе нужен, – снова образовался Вовчик. – За кого решишь замуж пойти, на того и сделаем ставку.

– А так можно?

– Нужно!

– Ладно, я подумаю, – печально согласилась девушка.

И думала весь день. И весь вечер.

В конце концов решила: ничего сейчас не решать. Кто первый предложение сделает, тот и…

А вдруг оба сразу? И Дмитрий разведется, и ЕВР соберется с духом.

Митя, конечно, куда романтичнее, но, с другой стороны, ЕВРик – это семья. И дети опять же… Конечно, будь Ника как Гена, никаких вопросов! Семья – семьей, а любовь – любовью. Типа, не путать одно с другим. Но она-то девушка порядочная. Значит, придется выбирать. Кого-то одного. Ну что за жизнь такая! Как бабушка говорит, не было ни гроша, да вдруг алтын.

Алтын – это Митя? Или ЕВРуша? Вот черт, и спросить не у кого!

А Дмитрий каждый час просто рвался в Москву, к Нике. И уже практически собрался прилететь, не в силах больше выносить любовного томления. Пришлось его огорчить известием об отбытии в Испанию. Ожидались тяжелые вздохи, а вышло наоборот.

– Здорово! Тогда я прилечу к тебе в Европу. Договорюсь с Жекой, поедем к моему другу в Барселону! Поговорим об открытии твоих отделов в сети его магазинов!

И снова у Ники сладко екало сердце и горячее тепло разливалось от самого лба до самых пяток. Мечта, еще недавно недостижимая и неосязаемая, сбывалась прямо на глазах. Еще чуть-чуть, и к ней можно будет прикоснуться!

А вечером приехал ЕВР, злой как черт.

– Вероника Владиславовна, мне Жана с собой брать? И собак?

– Хорошо бы, конечно, всем вместе, – недоуменно ответила няня, – но ведь мы на собак паспорта не делали. А что, есть такая возможность?

– Скорее необходимость, – прорычал хозяин. – Вы же все свое время в Испании уже расписали. На любовные свидания! – И громыхнул дверью. Как ненормальный.

Нике почему-то стало очень приятно.

В солнечной Испании телефонная связь влюбленных сама собой прервалась, потому что ЕВР свой мобильник после первого же звонка из Америки отключил. Ника огорчилась, а потом обрадовалась, потому что без надоедливого телефона ЕВРик всецело принадлежал семье и детям. Днем они загорали и купались, вечером долго гуляли по набережной, непременно забредая в какую-нибудь кафешку. Ели пиццу или креветок, пили вкусные соки, слушали живую музыку. Но на третий день ЕВР – вот трудоголик! – купил себе какой-то новый аппарат и подключился к местной линии.

Судя по его разговорам, в финансовом мире стабильность отсутствовала напрочь! За обедом четвертого дня банкир, поговорив с кем-то поанглийски, помрачнел лицом и объявил, что должен немедленно уехать. Ника расстроилась. Они так красиво смотрелись все вместе! Черноволосый стройный ЕВР, белокурая тоненькая Ника и детишки – чудные, веселые. Мальчик – рыженький, в маму, девочка – кудрявая брюнеточка, в папу.

Перед отбытием коварный ревнивец вручил няне новую трубку, с которой можно было позвонить только в экстренные службы, типа 01, 02, 03. Сам же звонил строго по вечерам, справляясь, все ли у них в порядке.

Пару дней Ника погрустила, а потом перестала. Да и какой нормальный человек станет убиваться, если коротает отпуск на восхитительном испанском берегу, в замечательном отеле, где «все включено», да еще с кредитной картой, чтобы дети ни в чем не знали отказа? В конце концов, Митя знает, где они живут, захочет – найдет. Так даже романтичнее.

Нашел же их не Митя, а Вован, ровно через неделю после отъезда ЕВРа.

К этому времени они, все трое, напоминали аппетитных красивых негритосиков – так удачно и ровно загорели. Когда Ника с детьми появлялись на пляже, взоры всех без исключения мужчин просто приковывались толстыми цепями к ее фигуре. Такой невероятно красивой и желанной девушка не ощущала себя ни разу в жизни! Первоначальная тоска по Дмитрию, а потом и по ЕВРу сама собой прошла. Растаяла легким облачком в бирюзовой морской дали. Растворилась легкой пеной в прибрежной ласковой волне.

Ранним вечером, в тот самый коротенький промежуток, когда солнце уже ушло, а темнота еще не пришла, троица сидела на просторном балконе, нависающем прямо над морем. Дети развлекались плеванием, кто дальше, косточек от крупной и сладкой испанской вишни. Няня, как опытный педагог, непременно возглавила бы состязание, но поскольку море было уже темным и меткость плевков, равно как и их дальность, просматривалась плохо, она раскрыла заветный альбомчик и принялась рисовать новую, придуманную на пляже шляпку. В кульминационный момент соревнования, когда Петр дико завопил, что Марфа съела косточку вместе с вишней, поэтому плевок не считается, позвонили с ресепшен и спросили, может ли сеньора Ропшина принять гостей.

Ни разу в жизни Веронику этим именем никто не называл, и она настолько восхитилась красотой звучания сего волшебного словосочетания, что и смысл вопроса не уловила. Быстренько сказала «си», повторяя про себя с разными интонациями два этих потрясающе красивых слова «сеньора Ропшина»… По ходу подумала: интересно, а какая фамилия у Дмитрия? Такая же красивая? Или какая-нибудь простая, типа Хреновский или Ркацители? Но тут же про это забыла, продолжая смаковать вожделенные слова.

В дверь постучали, и красивый мужественный голос портье снова произнес два эти слова:

– Сеньора Ропшина, к вам гости!

Ника плавно встала, как истинная сеньора, аристократическим движением отворила дверь. И тут же про все забыла: Вовчик! И он тоже чуть ли не со слезами на глазах обнял родственницу:

– Верунчик! Сестренка! Ух, какая ты у меня красавица!

Пока он с удовольствием крутил, разглядывая и чмокая, Нику, дети закончили выяснять отношения и прискакали с балкона в номер. Увидели гостя, завизжали, запрыгали, бросились на шею. Он подхватил двойняшек, закружил по комнате. Визг и писк удесятерился, Ника даже уши зажала. Словом, праздник нечаянной встречи под шелест ночного прибоя.

Когда все немножко утихомирились, Вован вдруг странно оглянулся по сторонам, бросив одно слово: «Где?»

Все его поняли одинаково: ЕВРом интересуется. И снова завопили, перекрикивая друг друга:

– Папа уехал, мы с Никой.

– Да нет, – странно отмахнулся гость. – Лилия где?

– Какая лилия? – изумились присутствующие. – Ты никаких цветов не приносил!

– Моя Лилия, – произнес Вовчик загадочные слова. Быстро выглянул за дверь и втянул в комнату необыкновенной красоты де вушку.

Ника только сказала «ах», потому что других слов не нашлось. Высокая, на две головы выше Вовчика, с копной необыкновенных пепельных кудрей, белокожая, словно только что с Северного полюса… И глаза! В пол-лица, зеленые, ясные, как весенние листочки на березе. «Бывает же такая красота!» – подумала Ника. Даже двойняшки притихли.

– Сестренка, знакомься… – Вовчик подтолкнул девушку вперед. – Это Лиля, моя невеста. Вот, приехал к тебе за одобрением.

Девушка робко улыбнулась и протянула Нике узкую белую ладонь.

– Ой, да что ж мы стоим! – спохватилась Вероника на правах гостеприимной хозяйки. – Садитесь! У нас фруктов полно, хотите? Лилечка, может быть, вам соку? Или воды?

– Верунь, не старайся, – остановил ее Вовчик. – Она по-русски все равно ни бум-бум!

– Как? Она что, иностранка?

– Чистокровная!

– А как же ты с ней общаешься?

– Ты что, забыла? – Вован укоризненно глянул на сестру. – Я же полиглот!

Конечно, Ника тут же вспомнила и испытала прилив законной гордости за брата: не посрамил фамилию!

– Веруня, пусть Лиля тут с детишками побудет, а мы с тобой в бар спустимся, разговор есть. Петь, вы же с Марфой по-английски шпрехаете?

– Йес! – важно ответил Петр. А Марфа на чистейшем английском добавила: – Оф кос!

– Как же… – смешалась Ника. – А Лиля с нами не пойдет? Мы ведь даже не поговорили, не познакомились…

– Успеется. – Вовчик уже открыл дверь. – Пошли.

Мало что понимая, Ника наказала двойняшкам занять гостью и двинулась вслед за братом. Что-то в его голосе показалось ей тревожным.

– Веруня, – мрачно начал Вовчик. – Разговор серьезный, приготовься.

– А то! – хихикнула девушка, подмигнув братцу. – Жениться – не замуж выйти! Сто раз подумать надо, кого в дом вводишь. Где же ты такую красотку оторвал?

– Погоди, я о деле поговорить хочу.

– Здрасьте. А женитьба что, баловство? Ну-ка, рассказывай родной сестре быстро, с кем роднимся. Кто она, эта Лиля?

– Младшая дочь английского пэра.

– Чья дочь? – не поняла Ника. – Пэра? Это типа нашего Лужкова, что ли?

– Бери выше! Что-то среднее между президентом и премьером, только этих выбирают, а пэр – пожизненно.

– Ясно, – кивнула Ника. – Мы тоже в нашей стране к этому идем. Вот сейчас всенародно дадим президенту третий срок, а потом он так незаметно и пэром станет. Все как у людей. А где ты этого пэра нашел?

– Да у меня с ним делишки кое-какие по бизнесу, – уклонился от прямого ответа Вован. – Он за меня свою старшую сватал, а я все ждал, пока младшая подрастет. Я же умный!

– Старшая что, хуже? Страшненькая? Или тупая?

– Да нет, тоже красивая. Но лет ей уже много, двадцать два. Оксфорд закончила. Понятно, что не девочка уже. А мне, как ты понимаешь, – брат смущенно крякнул, – мне сравнения с другими мужчинами ни к чему! А Лилька – она же дите неразумное! Ничего такого и в руках еще не держала. Да и не будет. Не дам. А вообще, Верунь, – Вовчик прижал к себе Нику, – это – твоя заслуга! Разве бы я раньше к такой девушке подошел? А теперь, – Вован горделиво расправил плечи, поднял голову, – для меня просто нет преград! Ты мне, можно сказать, радость жизни вернула!