Фанера над Парижем

Глава 9

Всю ночь я ломала голову над похищением Турянского и, естественно, не выспалась. Рано утром, даже не выпив кофе, бросилась звонить Розе. Очень хотела застать ее дома.

– У меня к тебе важное дело, – взволнованно заявила я.

– Об этом не может быть и речи, – разочаровала меня Роза. – Сегодня тяжелый день. Я обещала Пупсику отнести его пиджак в химчистку – он давно хнычет, – потом много всяких других домашних хлопот, а к обеду надо успеть на работу, в клинике у меня четыре встречи, и все с подругами. Сама знаешь, сколько у гинеколога друзей. А вечером еще к Альфреду Коровину за город пилить. Давай перенесем на завтра.

– Речь пойдет о монтевизме! – воскликнула я, и Роза мгновенно согласилась:

– Приезжай!

Я не заставила ее долго ждать. Роза встретила меня, страшно волнуясь.

– Что случилось? – едва открыв дверь, закричала она.

– У меня открылись монтевистские способности, – с гордостью сообщила я. Роза опешила:

– Ты же в это не веришь. Даже когда я демонстрировала явные успехи, ты смеялась и безбожно меня критиковала, подвергала сомнению совершенно очевидные факты, кричала, что умрешь материалисткой, какие фокусы я тебе ни показывай.

– Это когда ты занималась монтевизмом – я критиковала, а когда такие способности открылись у меня, как можно не верить? Похоже, монтевизм и в самом деле существует. Во всяком случае другого вывода из этой истории я сделать не смогла.

Услышав про историю, Роза пришла в страшное волнение.

– Из какой, из какой истории? Рассказывай! Рассказывай скорей! – закричала она, усаживая меня на диван и пристраиваясь рядом.

Лицо ее выражало безграничное внимание. Зная потрясающую порядочность Розы, я решила, что уж ей-то можно открыть тайну. Это совсем не Маруся, у которой не держится вода в… Да что об этом.

– У Лели пропал муж, – сказала я.

– Какой ужас! – отшатнулась Роза.

– Турянского хитростью выманили из дома, похитили и теперь требуют за него фантастическую сумму. Причем, обрати внимание, похитили два дня назад, сегодня третий пошел, а вчера мне очень странный сон приснился.

– Какой сон? – насторожилась Роза.

– Будто я мужчина, и все у меня как у Турянского: бездна денег, молодая жена… Видимо, я уже кое-что начала воспринимать, чувствовать.

– Закон отражения, – поставила диагноз Роза. – Созерцание телепатически передаваемого предмета без включения сознания. Ты воспринимаешь его мысли, как несмышленое дитя.

Я чуть не задохнулась от изумления:

– А-ааа! Думаешь, он мне телепатирует?

– Телепатирует, – уточнила Роза. – Он в отчаянном положении и неосознанно посылает свои мысли всем, кого знает, но приняла их только ты.

– А ты? – изумилась я. – Почему ты не приняла? Ты же у нас опытный монтевист.

Роза задумалась. Было видно, что она расстроена. Действительно. Почему не она приняла? Почему я? Это же несправедливо.

– Думаю, ты приняла потому, что у тебя чрезвычайно развито воображение, – предположила Роза. – Ты с детства любила приврать; поэтому никто и не удивился, когда ты стала писательницей.

Я рассердилась:

– Ты о чем? Это к чему? Речь идет о Турянском. И о тебе. Почему я взяла твои обязанности на себя, почему приняла послание Турянского, вот о чем речь. Об этом и говори, а не о том, что я любила с детства.

– Так я же и говорю об этом, – заверила меня Роза. – Самое главное – твое необузданное воображение. К тому же, возможно, ты была настроена на нужную волну, была в нужном состоянии как раз перед сном.

– О чем ты? Ничего не пойму, – рассердилась я.

Роза, паинька, начала терпеливо объяснять:

– Соня, пойми, его похитили, он боится, очень боится, только что у него было все и теперь впереди ничего: полнейшая неизвестность.

– Точно! – воскликнула я, от восхищения хлопая себя по бедрам. – Именно с этим состоянием я и легла позавчера вечером в кровать! Я же позавчера днем сапоги купила! Надо же было хоть чем-то порадовать себя после того ужасного карниза. Вот я и купила себе подарок: сапоги за пятьсот долларов!

– Круто! – восхитилась Роза.

– Что «круто»? Вздумай я заплатить за них тысячу долларов, продавец и тогда не возражал бы. Пятьсот долларов! Они что, золотые эти сапоги?

– И в самом деле, почему так дорого? – заинтересовалась Роза. – Они наверное необычные?

– Сапоги как сапоги, из крокодила, конечно, но за пятьсот долларов я могла бы купить целую ферму крокодилов.

– Вряд ли, – усомнилась Роза.

– Значит, ты меня плохо знаешь, – отрезала я. – Но вернемся к моим дивным способностям. Легла я, значит, вечером в постель как раз в том ужасном состоянии, о котором ты говоришь: только что у меня было все – пятьсот долларов, – а теперь впереди ничего: одна неизвестность. Одни вопросы впереди. Как долго эти сапоги мне прослужат? Когда они выйдут из моды? Что сказать подругам? Назвать истинную цену или для крутости преувеличить?

– Куда уже преувеличивать? – ужаснулась Роза. – Это все же сапоги, а не автомобиль.

– Да, ты права, – согласилась я:

– Маруся – а она присутствовала, когда я меняла свои доллары на крокодиловые сапоги – даже позеленела от зависти и тут же сказала, что я сделала глупость, она, мол, видела точно такие, же, но за пятьсот рублей. Видимо, рядом с сапогами продавались спички, и Маруся сослепу посмотрела не на тот ценник. Но бог с ней, не будем о ее странностях, а лучше поговорим о моих исключительных способностях.

– Да-да, давай поговорим, – поспешно согласилась Роза, которой надоели мои сапоги. Уж из-за них-то она не бросила бы пиджак своего Пупсика, этот грязный мешок с воротником и карманами, этот бухгалтерский чехол, пожизненно и настоятельно требовавший химчистки.

– Так что ты выяснила во сне? – дрожа от нетерпения спросила Роза.

– Теперь выясняется, что во сне я увидела даже то, чего и в жизни не знала. Оказывается, Александр Эдуардович был тяжело и неизлечимо болен!

Роза пришла в восторг.

– Потрясающе! – вскакивая с дивана и хлопая в ладоши, запищала она своим тоненьким голоском. – Неужели ты во сне узнала, что Турянский болен клаустрофобией?

– Почему клаустрофобией? – растерялась я. – Речь идет о сердце. У Турянского порок сердца. Он и дня без лекарств прожить не мог.

Роза мгновенно огорчилась.

– Неужели я разболтала то, что держалось в строжайшей тайне? – глядя на меня с невыразимой печалью, спросила она.

– Информация попала в надежные руки, – заверила ее я. – Но ты-то про эту болезнь откуда знаешь, если Турянский держал в тайне свой психоз?

– Леля приходила ко мне на консультацию, ну, как к гинекологу, а по ходу расспрашивала про клаустрофобию. Я испугалась, не с ней ли приключилась эта беда, она успокоила меня, что не с ней, а с ее мужем. Просила порекомендовать опытного психиатра, но так, чтобы все осталось в тайне. Турянский скрывал свою болезнь, чтобы не обнаруживать ее, принимал всевозможные меры, даже в лифтах не ездил.

Я удивилась:

– Зачем он это делал? Клаустрофобия не сифилис, с какой стати ее скрывать?

Роза решительно со мной не согласилась и начала доказывать, что я рассуждаю так, потому что психически абсолютно здорова. Видимо, она намертво забыла про злополучный карниз. И я забыла, а напрасно.

– Ты лучше Тамарке и Марусе об этом скажи, – посоветовала я, – а то они регулярно сомневаются в моем психическом здоровье. Но слушай дальше про сон. Дальше вообще ужас. Кстати, именно в этом ужасе и заключается загадка. Для этого, собственно, я и приехала к тебе. В общем, во сне все у нас, в смысле у меня – старого облезлого козла – в порядке, жена меня обожает, жизнь бьет ключом, и вдруг ни с того ни с сего я начинаю задыхаться. Корчусь в невероятных судорогах, чего-то жутко боюсь, у меня спазмы, глаза на лоб лезут…

Роза, усевшаяся было на диван, снова с восторгом вскочила и, бурно аплодируя мне, запищала:

– Интеллектуальные волны происходят от мыслей человека и улавливаются монтевистом. Турянский испытывал все эти ощущения и бессознательно передавал их тебе. И еще ты будешь утверждать, что не узнала во сне о том, что он болен клаустрофобией! – победоносно заключила Роза.

– Что ты хочешь этим сказать? – с ужасом воскликнула я.

– Да то, что несчастного мужа Лели, видимо, держат в каком-то закрытом помещении, а он страдает и телепатирует тебе. Ты описала часть симптомов приступа клаустрофобии.

Тут уж с дивана вскочила я и забегала по комнате, приговаривая:

– Ой-ей-ей-ей-ей! Что же с ним теперь будет?

Роза трусила за мной и задавала те же вопросы. Только я их задавала ей, она же – непонятно кому. Наконец я остановилась и спросила:

– От этого человек может умереть?

– Смотря насколько болен. Если в легкой форме, то нет, а если в тяжелой, то запросто. Стоит только надолго оставить его в провоцирующих приступ условиях, и он труп.

– Турянский в какой форме болел?

Роза задумалась:

– Точно не знаю, но думаю он испытывал сильный дискомфорт, раз избегал лифтов. Я не специалист, но сама имею некоторые симптомы этой болезни. Лифты я плохо переношу, каждый раз с замиранием сердца туда вхожу. Также терпеть не могу купе поездов, очень плохо мне в самолетах, в комнате всегда стараюсь держать открытой дверь.

– А что с тобой будет, если ты застрянешь в лифте? – заинтересовалась я.

– Застревала. Как видишь, жива, но к тому времени как меня оттуда извлекли, мне уже было очень нехорошо: рвало, я едва не теряла сознание. Правда потом выяснилось, что я немного беременна. Но ты же говоришь, что у Турянского очень больное сердце. Я ничего не знала об этом.