Фанера над Парижем

Глава 1

Люди были так малы: мультяшные куклы, сбившиеся в толпу, – не отличить мужчин от женщин. Они сгрудились далеко внизу, в каком-то чужом, другом мире. Пугались и суетились, наверняка кричали, но звуки голосов тонули в гомоне птиц, нахально круживших над моей головой.

Карниз не внушал доверия, был хлипок и стар: под ногами дробился разрушенный ветрами и дождями кирпич, сыпалась сожранная плесенью штукатурка. Побелевшими пальцами я цеплялась за жизнь – внизу смерть, поджидающая на грязной корке тротуара, пошлого и банального, как суетное амбициозное городское существование…

Какой черт меня сюда занес? Да еще в этом платье от Втюхини. Последняя коллекция! Фиг от первой отличишь. Страшно подумать, какие деньги вместе со мной пропадут…

А ведь пропадут – карниз рушится на глазах. Даже если не разрушится, долго мне так не выстоять; ноги онемели, рук не чувствую. А прическа!

За что, спрашивается, двести долларов отвалила? Нет, пройдоха стилист уверен, что эти доллары он заработал – ха! – каторжным трудом, но почему я чувствую себя ограбленной? Он, мерзавец, еще интересовался, отчего я не в настроении, по какой причине у меня на языке одни лишь только гадости. Будто там может быть что-то другое, когда платишь двести долларов за заурядную стрижку. Тем более что и волос немного. После стрижки, правда, их стало значительно больше, во всяком случае, внешне. Стрижка действительно неплоха. Даже Маруся похвалила. Хотя, если Маруся что похвалит…

Да нет, и Роза похвалила, а она патологически честна. Конечно же, стрижка чудо, здесь я больше верю взглядам мужчин, но стилист к этим взглядам не имеет никакого отношения. Попробовал бы он так поработать над Марусей. Нет, стрижка чудо!

И теперь это чудо должно погибнуть. Вместе со мной. Я – ладно, бездарно прожитая жизнь, ссора с соседями и затянувшийся ремонт в квартире весьма располагают к смерти, но жаль прическу…

Ужас! О чем я думаю?

О том же, о чем всегда.

Но на такой верхотуре и в таком положении принято думать о другом. Думала бы лучше, как угораздило меня оказаться на этом карнизе, боже, как болит рука: пальцы просто свело. Впрочем, и об этом думать глупо. Сейчас надо сообразить, как с этого карниза не слететь раньше времени, потому что самой выбраться отсюда невозможно.

Господи, как же я боюсь высоты! Надеюсь, толпа внизу не просто так стоит, глазеет, надеюсь, она уже сообразила вызвать хоть кого-нибудь, на худой конец пожарных. «Скорая помощь» тоже не помешала бы. Сердце просто в пятки ушло. Но как?! Как я оказалась здесь, на этом окаянном карнизе?!

Вспоминай, вспоминай, что перед этим было. Утром я проснулась, выпила кофе, принарядилась…

Так, выпила кофе, принарядилась, но зачем?

Зачем принарядилась? Куда меня, дуру, с утра понесло?

Господи, да куда угодно, лишь бы не смотреть на этот затянувшийся ремонт! Дальше-то что? Поругалась с соседями. Отправилась к этому, как его, к стилисту своему, визажисту, имиджмейкеру, черти его раздери! Короче, к Кольке Косому, сыну Маруськиной соседки, этой чокнутой костлявой Тайки из пятой квартиры со второго этажа… Да, точно к сыну ее отправилась, гадостей ему наговорила, всю правду сказала, голубым обозвала и…

Что «и»? Не за этим же я к нему приходила, к стилисту, визажисту-имиджмейкеру нашему, московскому цирюльнику. Точно, не за этим, это все уже по ходу дела произошло, а зашла-то я к нему с одной лишь целью: чтобы он стрижку мне под новое платье соорудил. Он и соорудил. И…

И больше ничего не помню. Как я на карнизе-то этом оказалась? Словно так и стояла на нем всю жизнь. Бац, и вот я здесь. Словно тут и родилась, словно и не было у меня, кроме карниза, никакой биографии…

А дом-то высокий какой! Боже! Сколько же в нем этажей? Впрочем, какая разница: лететь с двадцатого так же неприятно, как и с десятого…

Но у Кольки Косого я была, выходит, не одна, раз и Роза стрижку похвалила, и Маруся. Не век же я на этом карнизе стою. При всей моей жажде к жизни на этом карнизе больше часа не выстоять. Стрижку я сделала утром и пошла. Куда? Сейчас явно не вечер, но и не полдень. Где-то же я все это время болталась. Который же час? Жаль, нет часов. Солнце не так уж и низко стоит. Боже, как оно близко! А земля далеко! Сколько же мне лететь придется?

Нет, нельзя об этом думать. Это расслабляет члены. Думать надо о приятном. Я просто молодчина, что собралась-таки с духом и высказала, наконец, соседям, какого о них мнения. Жаль, Старая Дева гуляла со своей сукой Жулькой. Я бы и ее зацепила. Всех бы их зацепила. Эх, какая досада. А теперь, не дай бог, с карниза сорвусь, а Старая Дева не выруганная будет дальше жить…

Нет, об этом тоже думать нельзя. Это тоже неприятно. И ни в коем случае нельзя смотреть вниз. Да, не смотреть вниз и думать только о приятном…

Ха! О приятном! Как тут думать о приятном, когда до земли гораздо дальше, чем до неба? Небо-то вот оно, как мне это ни противно, да простит меня господь.

Но как же меня угораздило попасть на этот карниз? И почему я до сих пор с него не упала?

Типун мне на язык!

Хотя, какая уже разница.

Нет, так не годится, надо что-то делать. А что я могу? Кое-что, конечно, могу, типа свалиться вниз… Но это меня не устраивает.

Однако, как-то же я забралась на этот карниз? До ближайшего окна метра три, не меньше. Боже! Какой-то кошмар!

Может, это сон? Сейчас прыгну вниз и… полечу, а приземлюсь в собственной кровати. Кстати, этот спальный комплект, который по баснословной цене мне всучила Маруся, абсолютно прелестная вещь: не мнется, не пачкается – грязь от него так и отскакивает. Хотя, откуда в моей постели взяться грязи? Кроме мужа, там давно уже ничего не было…

А-ааа! А-ааа! Теперь на этот мой новый комплект Женька положит чужую бабу. Молодую! В мою постель! Еще и женится на ней, дурак. Он же привык к семейной жизни. Сама, глупая, его приучила, хоть это было и нелегко.

Я значит, вдребезги разобьюсь, а он женится на какой-нибудь идиотке, у которой в мозгах доллары вместо извилин. Выходит, это для нее я всю жизнь экономила! Не такая уж она и идиотка, раз завладеет тем, что я, умная, сэкономила. Боже, как я жадничала, отказывала себе буквально во всем! И теперь богатая гибну. И все достанется ей! Знала бы, дала бы стилисту не двести, а триста долларов, как он и просил!

Господи! Пальцы уже не слушаются – разжимаются! Неужели я такой страшной смертью помру и без всякой анестезии? И что там делает толпа? Почему меня не спасает? Я же не статуя – столько на карнизе стоять! Мне холодно! Господи! Помоги!

Словно услышав мой призыв, бог послал мне двух дородных мужиков и пожарную машину. Когда я увидела, что мужики (еще те верзилы) один слева, другой справа выбираются из окон с очевидным намерением ступить на карниз, то на секунду потеряла дар речи, что в тот же миг поспешно исправила истошным воплем.

– Стоять! – завопила я, и мужики повисли на подоконниках.

Их лица выражали первобытный ужас, хотя им-то ничто не грозило, никакой опасности.

– Если вы сделаете ко мне хоть один шаг, я разобьюсь вдребезги, – компетентно заверила их я, имея в виду ветхость карниза.

Они же подумали черт-те что.

– Не надо, – истерично воскликнул тот, что пытался зайти слева.

«Самой не хотелось бы», – подумала я, но даром трепать языком не стала.

Глянула вниз: пожарная машина разворачивается к стене дома.

– С вами сейчас будет разговаривать психолог, – с невыразимой нежностью сообщил второй мужик, который собирался зайти справа.

Симпатичный, между прочим, парень, и в моем вкусе. Я даже пококетничать с ним рискнула бы, когда бы он не был так сильно похож на моего мужа. Мерзавец Женька: я разобьюсь, а он приведет в мой дом молодую!

– На кой черт мне ваш психолог? – психанула я. – Мне не о душе думать надо, а о теле.

– Мы сделаем все, что вы пожелаете, – заверил похожий на мужа. – Удовлетворим все ваши желания, только оставайтесь на месте.

Я посмотрела на него с невыразимым скептицизмом. Чем он там собирается меня удовлетворять, этот идиот? И, главное, кого? Меня? Женщину, видавшую виды? Женщину с моим опытом? До того момента, как нам встретиться, он узнал о жизни меньше, чем я забыла. Единственное, что он может сделать, это окончательно развалить карниз. Господи, до чего же жить хочется! Просто напасть какая-то!

Пожарная машина зачем-то начала отъезжать от дома, что я мысленно совсем не одобрила и даже выругалась втайне от всех. Однако вскоре машина вернулась на прежнее место, совершив замысловатый маневр.

– У меня рука от напряжения отваливается! – громко пожаловалась я.

– Держитесь второй, – посоветовал мне кто-то снизу.

– Вторая занята, – пояснила я, с удивлением обнаруживая, что судорожно сжимаю в ладони… сотовый телефон.

Моя тяга к информации порой изумляет даже меня.

– Выбросите телефон и держитесь крепче за выступ, – крикнул мне тот, который ласковый. Я возмутилась:

– Ага, умный какой! Выбрось ему телефон! Цену его знаешь?

Как бы занимательна ни была эта тема, развернуть ее не удалось, – мой сотовый зазвонил. Я прижала его к уху и услышала раздраженный голос Тамарки.

– Мама, ты невозможная! – закричала она. – Куда ты пропала?!

Опа! Куда я пропала! Разве по телевизору меня еще не показывают? Съемочные группы в подобных случаях прибывают раньше спасателей.

Во мне проснулась гордость, а с гордостью и скромность.

– Тома, ты чуть-чуть не вовремя, – попыталась смущенно объяснить я, но наглая Тамарка и слушать меня не стала.

– Я всегда не вовремя, – возмутилась она. – И ты всегда при делах и, как правило, глупостями занимаешься.

«Здесь она права», – мысленно согласилась я, но вслух тоже возмутилась.

– Тома! – завопила я. – Смерти моей жаждешь?

– Не вздумайте прыгать! – взревел кто-то снизу.

– Сейчас с вами будет говорить психолог, – нервно пообещал из окна ласковый.

Пожарная машина снова совершала немыслимые маневры, я же по-прежнему околачивалась на карнизе и клацала зубами от холода.

– Мама, ты невозможная! – озверела Тамарка. – Сколько можно тебя ждать? Ты где?

– Даже сказать неловко, – посетовала я. Из окна слева выглянул пожилой, но очень симпатичный мужчина, думаю, психолог.

– Давайте поговорим, – лаская меня взглядом, предложил он.

– Давайте, – согласилась я, мгновенно забывая про Тамарку.

– Вы очень хорошо выглядите, – сказал психолог. – Платье красивое. Версаче?

– Втюхини, – потупившись и краснея, сообщила я. – Последняя коллекция.

– Еще лучше, – одобрил психолог; Тамарка насторожилась.

– Мама, с кем ты там разговариваешь? – почему-то шепотом спросила она.

– С психологом, – не без гордости сообщила я. – Утром я была у стилиста, а теперь консультируюсь с психологом – шагаю в ногу со временем, как мне, умнице, это ни смешно. Но если будешь меня отвлекать, разобьюсь вдребезги.

– Только не вздумайте прыгать вниз! – нервно закричал ласковый, зачем-то снова свешиваясь из окна.

– Полагаете, если я прыгну вверх, то вверх и полечу? – удивилась я.

– Держитесь крепче, – посоветовал второй.

– Сколько там мужиков? – сгорая от любопытства, потребовала ответа Тамарка. – И чем ты с ними занимаешься?

– Даже сказать неловко, – посетовала я.

– Платье вам очень к лицу, – продолжил беседу психолог. – Платье красивое, хоть и не от Версаче. Втюхини, думаю, даже лучше.

– Одно и то же, – скромно заметила я.

– Да, нынче в моде Втюхини, – согласился психолог. – И вам очень к лицу.

– Я рада, но в этом платье мне холодно.

– Да, лето нынче неласковое, – пригорюнился психолог.

– Мама, что там происходит? – встряла в разговор Тамарка. – Он кто?

– Их много, – ответила я.

– И кто они? – строго спросила она, но ответить я не могла, потому что вынуждена была уделять внимание еще и психологу.

– Вы на вечеринку собрались, раз так принарядились? – спросил он.

– Думаю, да, – ответила я, совершенно с ним соглашаясь.

Не стала бы я выряжаться в это платье без всякой цели. Раз надела Втюхини, значит, куда-то шла, но почему с утра, если на вечеринку…

Эта мысль была опасна, поскольку сразу вела череду других – в результате все упиралось в этот дурацкий карниз. Как я на него попала? Жуть!

– Вы спортсменка? – любезно поинтересовался психолог. – Занимались альпинизмом?

– Боже меня упаси! – ужаснулась я. – С детства боюсь высоты. Упади хоть раз с коляски, получила бы разрыв сердца.

– Как же вы сюда забрались? – абсолютно искренне изумился психолог.

– Я сюда не забиралась, – ответила я. – Я здесь очутилась.

– Мама, ты невозможная! – взбунтовалась Тамарка. – Чем ты там занимаешься? Сколько можно тебя ждать? Сейчас же отправляйся ко мне!

– Тома, я бы с удовольствием, но жизнь порой закладывает такие виражи – уж не знаю, увидимся ли мы вообще, – со вздохом призналась я.

Меня качнул порыв ветра, посеяв панику в рядах спасателей.

– Только не вздумайте прыгать вниз! – завопил ласковый из окна справа.

– Держитесь крепче! – посоветовали с предыдущего этажа.

– Мужайтесь! – взвизгнул психолог.

– И держусь, и мужаюсь, и не собираюсь прыгать, – заверила я их. – Как вам только в голову такое приходит. Мне Тося крупную сумму должна. Кто с нее спросит, если я прыгну, расписки-то я не брала.

– Иду к вам, – сообщил ласковый и опять попытался поставить на карниз ногу.

– Стоять! – дурным голосом завопила я и добавила:

– Иначе вдребезги разобьюсь. – Ласковый панически вернулся в окно.

– Вы же должны получить крупную сумму, – напомнил психолог. – Зачем вам прыгать?

– Не сошли ли вы с ума? – рассердилась я. – С чего вы взяли, что я собралась прыгать? Видите, как за выступ держусь – пальцы побелели. Только и мечтаю на карнизе остаться.

Психологу и это не понравилось.

– Зачем вам оставаться на карнизе? – принялся он меня увещевать. – Вы так обольстительны, так молоды, так здоровы, впереди у вас много радости, счастья.

– Да, когда закончится ремонт, – деловито согласилась я.

– Вот видите, – пришел в восторг психолог. – Жизнь такая прекрасная штука. Увидите сами, все трагичное пройдет…

– Что пройдет? – опешила я. – У меня ничего и не начиналось, если не считать карниза.

Эта Тамарка буквально меня замучила. С приятным мужчиной уже нельзя побеседовать.

– Мама, что там творится? – прямо в ухо закричала она.

– Отвяжись, – рявкнула я и любезно пояснила психологу:

– Это не вам. Это подруге. Она меня достала.

– А-ааа, так это из-за нее вы на карниз забились? – прозрел наконец психолог.

– Не знаю, может, и из-за нее. Тамарка вообще-то кого угодно доведет.

– Так не разговаривайте с ней. Зачем вы с ней общаетесь, тем более с риском для жизни?

– Сама не пойму, – призналась я. – И риск этот существует всегда, когда с Тамаркой общаешься. Порой совсем слушать ее не хочу, а все говорю и говорю. Остановиться никак не могу, она же этим пользуется. Правда, чаще себе во вред.

Произнося последнюю фразу, я почему-то занервничала, потому что не так уж и част был этот вред. К тому же Тамарка не унималась, все кричала и куда-то меня звала.

Чуткий психолог, встревоженный моим состоянием, залепетал:

– Успокойтесь, успокойтесь, сейчас вам нужно взять себя в руки и дождаться помощи.

– Только об этом и мечтаю, – призналась я.

– И умница, – одобрил он. – Вы так молоды, так хороши, так умны, так здоровы. Вы должны сберечь себя для общества.

– Только об этом и мечтаю, – не меняя репертуара, повторила я.

– И умница, – опять одобрил меня психолог. – Почему же вы не хотите позволить этому человеку вас спасти?

– Да я только об этом и мечтаю! – завопила я. – Но он же для этого лезет на карниз, на котором мне и одной-то тесно.

– Вас это не должно волновать, – успокоил меня психолог. – Вы, главное, не смотрите вниз и покрепче держитесь. Эти люди тренированные, они вас снимут в два счета.

– Ага, вместе с карнизом, – нервно рассмеялась я. – Какая мне разница, с кем падать – с тренированными людьми или с нетренированными. Подлец-карниз и подо мной одной рассыпается. Нет уж, я лучше дождусь пожарной лестницы, а вы, если действительно хотите сделать доброе дело, покрепче держите своих тренированных людей.

Психолог понял меня превратно и вновь залепетал про мои ум, красоту, молодость и здоровье.

– Да нет же, – возразила я, – вы не правильно меня поняли. С чего вы взяли, что я, с моими умом, красотой, молодостью и здоровьем собралась умирать? Я жить хочу похлеще вашего.

– Оч-чень хорошо, оч-чень хорошо, – обрадовался психолог. – В том же духе и продолжайте.

– Только этим и занимаюсь, – заверила я его.

Пожарная машина тем временем выбрала наконец место, уперлась в асфальт своими гидравлическими аутригерами и сразу стала похожа на красного жука, растопырившего лапы. Все это не скрылось от внимания психолога, который, увидев те же аналогии, решил меня приободрить.

– Видите, какой умный жучок, – засюсюкал он. – Потерпите, уже немного осталось. Сейчас вам выдвинут лестницу, по которой вы спуститесь вниз.

Мне сразу сделалось дурно. Представив себя на длиннющей хлипчайшей лестнице, я не увидела продолжения своей биографии, а ведь как она красиво писалась все эти сорок (с хвостиком) лет.

А «жук» действительно приподнял толстый сэндвич сложенных в пакет лестниц и стал поочередно выдавливать их вверх, в мою сторону. Лестницы вытягивались в тонюсенькую дрожащую ленту и угрожающе приближались. Перекладина самой продвинутой выглядела уже вполне реальной, но основание! Оно превращалось в ниточку, исчезающую в том месте, которое соприкасалось с машиной. Я запаниковала.

Вместе с лестницей ко мне приближался и пожарный в полном боевом снаряжении: брезентовая роба, множество ремней и блестящих карабинов, топорик за поясом и каска. Я запаниковала еще сильней. Топорик же меня просто добил.

– Зачем ему топорик? – закричала я, конкретно ни к кому не обращаясь и ни на кого не указывая.

Но все сразу поняли, о ком идет речь, и бросились меня успокаивать. Громче всех кричала Тамарка, которая непостижимым образом догадалась, что я в опасности, и, как истинная подруга, сочувствовала мне всем сердцем и чем могла вредила.

– Мама, – вопила Тамарка как резаная, – я с тобой, а все дураки! Не бери в голову, а еще лучше, пошли всех в жопу и отправляйся ко мне.

Естественно, что после такого родственного жеста я стала рассчитывать только на Тамарку, а потому завопила в ответ:

– Тома, срочно приезжай и забери меня отсюда!

– Да, мама, да, – сразу согласилась Тамарка. – Так я и поступлю, потому что без меня ничего не будет. Это уже очевидно.

Вот за что люблю Тамарку, так это за ее конструктивность: никаких лишних вопросов. Она сначала сделает дело – крепко сделает – а потом уже разбирается, как, что, почему, кому это нужно и нужно ли это вообще. Потому она и процветает. Только у таких решительных людей дела и ладятся.

– Адрес! – гаркнула Тамарка.

– Не знаю, – твердо ответила я.

– Куда ехать? – выяснила Тамарка.

– Понятия не имею, – призналась я. Она вызверилась:

– Слушай, мама, что вообще происходит? Коню ясно, что ты ни о чем не имеешь понятия, но там же не пустыня. Слышу, что полно народу, и сплошь мужики. Вот у них и спроси.

Боже, как умна моя Тамарка!

– Мужики, скажите адрес, – попросила я. Меня поняли и назвали номер телефона. Я зашла в тупик, а Тамарка (хвала прогрессу, хвала связи!) мгновенно все сообразила.

– Мама, сейчас я им позвоню, все узнаю и сразу еду! – гаркнула она и отключилась.

И я осталась один на один с пожарным. Затуманенным взором поглядывая на его топорик, я начала сбивчиво объяснять, что нет на свете той силы, которая заставит меня ступить на лестницу. Пожарный же возразил, что сила эта есть и следует она за ним: по лестнице поднимался второй пожарный. Пока во мне шла сложная эмоциональная война, они дружно затащили меня на лестницу.

Боже, что потом началось! Просто чудом я не скинула их с лестницы. Борьба завязалась не на жизнь, а на смерть, при этом они спасали меня так отважно, что до сих пор удивляюсь, как я выжила. Это был сущий кошмар!

Очнулась я уже на земле.