"Фантастика 2025-196". Компиляция. Книги 1-20

Глава 1

Мы предполагаем, а бог располагает. Планов мы в тот день с девчатами настроили громадье, вот только им не суждено было сбыться.

Как говорится, «на следующий день она проснулась знаменитой».

— Аня, я сейчас закиплю! Ты потрогай телефон, а еще лучше мои уши потрогай! Они огнем пылают. Я не могу телефон выпустить из рук. Не замолкает ни на минуту!

— Почему? — я смотрела на разрывающийся миганием и вибрацией аппарат.

— Потому что кое-кто у нас сильнейший экстрасенс страны! Не знаете, кто бы это мог быть? И ладно бы только звонили, они же и в дверь ломятся. Ты выгляни в окно. Там уже настоящее паломничество!

Я настороженно перевела взгляд на проем, медленно подошла и выглянула из-за шторы. Весь двор, некогда пустой и тихий был заставлен машинами. Все лавочки оккупированы людьми разных возрастов и социального положения.

— А… как? Откуда?

— Так мы же офис здесь делать хотели! Плюс рекламодателей искали. Все наши данные под каждым видео публиковались.

Ужас происходящего на мгновение меня ошеломил.

— И… что делать?

— Откуда я знаю, Ань? — девушка всплеснула руками с подвыванием. — Они с пяти утра звонят и звонят. Все хотят то чудесных исцелений, то волшебных фокусов с приворотами на любовь…

В комнату стремительным ураганом ворвалась Рита, подлетела к шкафу и начала выкидывать на диван мои вещи.

— Так! Что расселись, как кошки драные? Хотите, чтобы нас выселили отсюда квартиродатели? Нужно срочно решать проблему. Аня, собирайся, пойдешь в народ. — Очередная кофта прилетела мне в руки. — Живее давай! Я уже позвонила Олегу Анатольевичу, обсудила сложившуюся ситуацию. Он выделил нам на несколько дней своих архаровцев, и дал контакты охранного агентства. — девушка указала на меня пальцем, — Ты на улицу больше одна не выходишь, от слова «вообще никогда».

— Фух. И правда. Чего это я? Растерялась немного. Спасибо, Рит. Ты такая умница. Все верно. По-хорошему, и вам бы лишний раз носа не показывать. Вас и по видеороликам знают, и вместе нас видеть могли. Люди разные, и далеко не все психически здоровы. Когда у человека горе, с которым ему сложно смириться или давняя навязчивая идея, он может быть очень опасен в своем рвении получить желаемое.

— Кошмар какой! Ань, что же будет?

— Деньги будем зарабатывать! Организуем агентство экстрасенсорных услуг, или как оно там зовется… — Рита мечтательно закатила глаза. — Я статью читала, они там такие деньжища гребут!

— Ничего не будет! Не выдумывай. Еще я таким бредом не занималась. Да и силы мои не резиновые. Все потом. Сейчас приедут охранники, выйдем во двор, обращусь к собравшимся, чтобы расходились. Кто по-человечески не поймет, поймет слова прощания в исполнении больших, серьезных дяденек. Надеюсь, Олег пришлет кого-то повнушительнее. А ты, Сонь, спокойно выключай телефон, чтобы не нервировал, и садись за поиск двух секретарей. Чтобы работали посменно. Они будут фильтровать откровенную чушь от каких-то интересных случаев, а тебе присылать уже выборку. Нам контент все равно нужен — канал развивать. И нужна подписота для будущего фильма. Съемки займут время и немалое. Надо народ подготавливать. Я пока вообще не понимаю с чего начать и за что хвататься для написания сценария. Поэтому действовать будем постепенно.

— Ань, давай откровенно, ты ни разу не сценарист. Нужно привлекать бригаду профессионалов. Я, конечно, люблю это занятие, но, согласись, дилетантский ролик и кино — разные вещи. Тем более, события мы хотим осветить серьезные. Нужна грамотная раскадровка, крупные планы, профессиональный монтаж. Я не справлюсь. По идее, нужен профи с опытом съемок, и не одних. Аппаратура, опять же…

— Это-то я как раз все прекрасно понимаю, просто думала, что к человеку нужно прийти с идеей, красиво и грамотно изложенной на бумаге. А не руками махать и биться в припадке, мол «Помогите, мы все умрем». — я тяжело вздохнула. — Надо садиться и все записывать, что вспомню, ну, — я быстро поправилась, — из тех снов. И потом уже как-то это обыгрывать в сюжет.

— Ань, а из-за чего вообще война-то начнется?

— Да если бы я знала, девчат… Я в той жизни так далека была от политики. Прятала голову как страус в песок, пока уже конкретно не прилетело… — я замолчала, опустив взгляд. — Да. Нужно крепко думать. Давайте займемся сегодняшними нашими проблемами. Они куда реальнее.

Разогнать толпу страждущих удалось далеко не сразу. Ни мои уверения в том, что прием я вести не собираюсь, и вообще мои экстрасенсорные силы очень скудные. Ни то, что в день я могу принимать максимум пару человек, а на большее сил не хватает. Ни доводы, что они создают угрозу моему проживанию здесь. Словом, так и пришлось друзьям-амбалам разгонять местный митинг силой.

Людей понять, конечно, можно. Все мы эгоисты и думаем только о себе. А уж если прижмет, и подавно. Но кто бы из них понял меня…

Печальное зрелище на самом деле. До меня, наконец, дошло, что народная тропа сюда не зарастет. И вряд ли найдется хоть один довольный среди соседей, кто молча смирится с подобными брожениями под окнами. Как же я проклинала эту битву с ее переснятым финалом. Ведь счастье было так возможно… А теперь нужно было срочно регистрировать фирму, чтобы натравленные соседями проверяющие органы не могли подкопаться к ведению незаконной предпринимательской деятельности. Организовывать прием, нанять людей. Юриста найти в конце концов. Ведь жалобы и иски посыпятся со всех сторон.

Хотелось схватиться за голову и кричать: «За что⁈». Вместо того, чтобы приблизиться к своей цели хотя бы на шаг, я делаю каждый раз три шага назад! Словно, что бы я ни делала, за что бы не бралась, какое-то адово провидение подставляет мне подножку.

— Ань, я нашла несколько человек на должность секретарей. Придут после обеда на собеседование. Ты поможешь мне выбрать?

— Сонь, ну конечно, не волнуйся. Я вас на амбразуру одних не брошу. Вы и так мои незаменимые феи. Помогаете мне со всем этим. Не представляю, что б я без вас делала.

— Да перестань. Страшно, конечно, но мне так нравится вся эта наша движуха! Работая в школе, я бы точно столько не пережила за всю жизнь. И опыт идет колоссальный. Все девчонки в институте нам завидуют. — подруга довольно зажмурилась.

— А я позвонила Юлии, которая в больнице. У нее тоже связей хватает. Она обещала помочь подобрать грамотного юриста. Нужно срочно все официально оформить.

— Да уж, — Рита присела рядом со мной на диван, она вошла в комнату, и слушала о чем мы с Соней говорили, — Ань, охрана, секретутки, теперь еще и юрист. Тебе точно денег хватит?

Я махнула рукой.

— Деньги будут. Сейчас главное грамотно масштабироваться. Нужно было заранее об этом думать. Эх… что уж теперь? Вот тоже, кстати, вопрос. Нужен будет еще и экономист-аналитик. Деньги работать должны. Но это позже… А что в итоге с толпой на улице? Больше не возвращались?

— Охрана вызвала подкрепление, въезд во двор оцепили. Всех разворачивают на подъезде. Все же, я надеюсь, это по горячим следам от показа по телевизору такое паломничество. Пара недель пройдет и начнет идти на спад. Хоть бы… — Рита скрестила пальцы на руках и возвела глаща к потолку.

— Надеяться, конечно, мы можем. Но нужно и самый неприятный вариант рассматривать. Давайте-ка лист, ручку, будем все идеи записывать и структурировать необходимость их выполнения по мере важности.

Долго еще сидели, обсуждая возможные сложности, с которыми нам предстоит столкнуться в ближайшие дни, да и в обозримом будущем. Накидывали тезисные планы, спорили до хрипоты о целесообразности тех или иных действий.

Позже отсмотрели трех кандидаток. Соня расстроилась, ведь приглашала она восьмерых. В итоге выбрали одну, да и ту с испытательным сроком.

Женщина была невысокого роста, несколько замученая жизнью, чуть за тридцать. Она плотно сидела в декрете не первый год, но отчаянно жаждала получить работу у нас. Изначально, как бы сурово это ни звучало, я была против. Маленькие дети и работа плохо вяжутся между собой. Но девушка оказалась настолько хваткой, речь в свою защиту строила грамотно, доводы и аргументы приводила умело и основательно. В результате я сдалась, улыбаясь и хваля ее настойчивость. Такие уверенные в себе люди в нашем нелегком деле точно пригодятся. А дети, особенно чужие, имеют свойство очень быстро взрослеть.

Уже поздней ночью я упала на кровать совсем без сил. Столько эмоциональных потрясений после затишья дались нелегко! Уплывая в сон, я все вздрагивала, то и дело вспоминая все новые пункты в бесконечном списке дел на завтра. Так незаметно для себя и провалилась в сон. Но поспать мне не дали…

Я резко открыла глаза. Изнутри словно что-то толкнуло. Даже не сразу поняла, что происходит. У меня обострилось дежавю. Боль в голове, мутные мысли, на мне возится мужик…

Какого…?

— Что… такое…? — Я еле смогла промычать фразу, язык во рту опух и не слушался.

Меня перекатывали по кровати из стороны в сторону… связывая⁈

Мой организм был явно отравлен. В комнате было темно. Свет фонаря выцеплял знакомые очертания. Комната была вроде как моя! А что тогда в ней делает какой-то маньяк? И, самое главное, как он вообще сюда пробрался? У подъезда точно оставалась дежурить машина охраны. Неужели и их уложил? Бред же… черт… моя голова-а…

Меня подняли, словно безвольную куклу, и, хекнув, забросили на плечо. Я попыталась поднять голову, закричать. Но голова не поднималась, звуки не издавались. Было ощущение, что все мышцы из тела вынули, а язык во рту ощущался инородным, словно пельмень. Однозначно чем-то траванули. Я висела кульком вниз головой на плече у этого придурка. Голова никак не хотела выдавать адекватное решение.

Однако, текущие задом наперед из глаз на лоб слезы, почему-то меня отрезвили. Что же я вишу-то? Что же надо делать!

Сквозь головокружение и накатывающую тошноту поняла, что меня похищают из собственного дома. Из квартиры, в которой куча народа. Пробрало ознобом из-за страха за друзей. Неужели он всех отравил или сотворил что-то еще хуже? Нужно спасаться и всех спасать!

Сосредоточилась на своем внутреннем резерве, за эти дни он частично восполнился. Постаралась призвать силу и направить на самовосстановление и очищение организма.

Меня жестко скинули на подоконник, о который я ударилась животом и меня тут же вывернуло. Благо я висела аккурат головой в окно. Мой похититель тихо ругнулся и, подняв мою голову за волосы, вытер лицо шторой.

Боль трезвила, злила, активировала скрытые резервы. Стало чуть легче.

Получается, он в окно залез? Вот тебе и прелесть первого этажа… Но почему же все спят и никто меня не спасает? Как так-то? Мокрая, грязная, зареванная — такой беспомощной и жалкой я себя еще не чувствовала никогда.

Сам похититель перешагнул через меня, как через куль, и вылез на улицу. Окна находились достаточно высоко от земли, но, видимо, он что-то подставил. Мужчина начал тянуть и меня наружу. Моя футболка для сна задралась и я животом пропоролась об острые края фрамуги. Боль, словно хлесткая пощечина помогла сгруппироваться. А, может, начала действовать циркуляция очищающей магии. Я собрала все крохи энергии и, протянув руку, что было сил схватила его за яйца.

От неожиданности тот тихонько взвизгнул, дернулся, потерял равновесие и начал заваливаться с приступки. Падая, он интуитивно схватил меня за шкирку, и потянул за собой.

В момент свободного падения, говорят, перед глазами проносится вся жизнь? Брешут! Или то были взбрыки замутненного сознания? Ничего кроме приближающей земли и предвкушения сломанной шеи мне в голову не приходило.

Конечно, мне «повезло». Упала я на горе-похитителя сверху, плашмя. Вроде ничего не сломала, но высота была около пары метров, и приложилась я знатно. Дух вышибло напрочь.

Возможно, я даже вырубилась на какое-то время. Очнувшись, я почувствовала, что в тело частично вернулась чувствительность. Конечности кололо тысячами иголок. Уперевшись руками, приподнялась. Горе-похититель был без сознания. Хорошо, видать, тыквой своей пустой приложился.

Слезла с него. Холод земли и мелкие камушки вмиг поранили нежную кожу. Но и оставаться здесь было нельзя. Очнется — еще прибьет.

И я поползла вперед, продираясь через кусты, даже не понимая, в какую сторону двигаюсь. Неожиданно земля впереди пошла скатом вниз, и я, соскользнув рукой, покатилась кубарем вперед, отбивая и так содранные до мяса бока.

Удар вышел знатный. Ведь я выпала из палисадника на асфальт придомовой дороги. Прямо под колеса автомобиля.

Боль поглотила сознание. На периферии слуха я слышала, как хлопали дверцы, слышался мужской мат, топот ног. Потом меня аккуратно подхватили на руки и куда-то понесли. Сознание возвращалось урывками. То я жадно хлебала воду, стуча зубами о края стакана, и она струйками текла мне за шиворот. То резкий медицинский запах, мужчина в белом задавал какие-то вопросы. Тряска в транспорте, вроде поездки в карете скорой помощи. А мне становилось все хуже. Периоды бодрствования все короче. Сознание плыло, картинки, словно в калейдоскопе сменяли друг друга, вызывая то рвотные позывы, то обмороки.

Яркий свет и длинный коридор… неужели мой конец будет таким бесславным?

Глава 2

Не люблю больницы. Не люблю врачей. Смешно. Но, позвольте, быть врачом и быть пациентом — это две, скажу я вам, большие разницы.

— Словом, повезло тебе, Анна, — Олег легонько сжал мою ладонь, и, прерывисто выдохнув, неуверенно убрал руку к себе на колени.

Было забавно наблюдать за тем, как этот большой, сильный мужчина, чувствуя вину за случившееся, не может найти себе места.

— Олег, — я сама протянула руку и слегка погладила его по предплечью против шерсти, — заканчивай мыльную оперу. Никто не застрахован от подобного. Да и дуракам везет. Твои парни весь день толпу сдерживали. Кто же мог подумать, что народ настолько преисполнится в своем желании получить заветное, посредством магии, что кукушечку не удержит? Сам говоришь: родные подобных вывертов за этим горе-маньяком ранее не замечали.

— Шизики вообще хорошо шифруются. У нас как-то даже один украл чужой пропуск и в Думу на заседания две недели ходил. И никто его не заметил, не вычислил. Садовником вроде работал. Цирк.

— Там точно с девчатами все нормально?

— Ань, ну я бы тебе сказал. Угля активированного денек попили и уже скачут под окнами больницы, навестить тебя рвутся. Клофелин, он, конечно, мало полезен, но летальных исходов пока не зафиксировано.

— Я в растерянности. Где жить-то теперь?

— А ты что планировала с этой квартирой делать? Чья она вообще?

— Да квартира-то в аренде, но мне нравится и район, и планировка. Я бы ее себе оставила, но денег пока таких нет, чтобы выкупить. А теперь, с такими приключениями, боюсь, нас хозяева выселят.

— Шуму вы, конечно, наделали. Телевизионщики нагрянули во двор раньше скорой. Словно только того и ждали. Ты по всем каналам засветилась.

Я лишь вздохнула. Умею, практикую, что уж? А мужчина продолжил:

— Да и по шапке получили все. Хоть инициатива об охране и исходила с низов. Спросили так, словно сами приказ давали, — мужчина нервно хохотнул.

— Когда меня уже выпишут, не знаешь?

— Ну, ты спросила. Переломов так-то нет. Везучая ты, да и ссадины на тебе заживают ээ… хорошо заживают — мужчина почесал голову. — Если внутренних повреждений никаких нет, пару дней и отпустят.

— УЗИ утром сделали, нормально все. Сомнительное везение, конечно, но чего не отнять, того не отнять. А что Этому надо-то было?

— Ситуация крайне мутная. Биполярочкой, может, парень страдает? Проверяют пока. Он утверждает, что к тебе на прием не хотел, просто пришел с подругой за компанию. А у той всего лишь было жгучее желание узнать свое будущее. Она тоже друга выгораживает, мол, в сторонке стоял. Да и очевидцы, кто днем во дворе его видели, общались, утверждают, что парень вел себя относительно адекватно. Сам он тоже руками разводит. Плакал даже, говорил, что ничего не помнит. Шел домой, а очнулся уже в КПЗ.

— Странно…

— Не то слово, он когда… — дальнейшие слова Олега у меня слились в белый шум.

Меня словно окатило из ведра водой со льдом. Тьма! Это она изменила сознание парня и натравила его на меня. Еще и девчонки пострадали! Кошмар какой…

— Аня! Аня, — я перевела взгляд на вскочившего и трясшего меня за плечи Олега.

— Что? — голос мой прозвучал глухо и безжизненно.

— Да ты сидишь, сжалась вся, побледнела. Я решил, что тебе плохо. Где болит? Врача позвать?

— Я… нет. Прости. Я просто вспомнила ну и… испугалась.

— Это ты меня прости, малышка. — мужчина сграбастал меня в охапку и крепко прижал к себе. — Я… я бы себе не простил.

Положили-то меня в ту же Кремлевку. В итоге, буквально в течение часа, прискакала моя новоиспеченная подруженция Юлия.

— Аня! Что за дурдом у вас творится? Как скучно я живу! Мне охрана докладывает Такое! По новостям тебя крутят. Только и разговоров! Я испугалась, думала фарш в кульке привезут, а ты… вроде целая? Даже не верится. Ой… Видуха у тебя, конечно, та еще… Ты как себя чувствуешь-то?

Я махнула рукой.

— Заживет. Не мы такие, жизнь такая. Еще и не так раскорячит.

Чувствовала я себя значительно лучше. Еще по дороге сюда сознание терять перестала. А пока проходила обследование, и вовсе почувствовала бодрость и прилив сил. Ощущать подобное было непривычно, но неимоверно приятно. Чудо-энергия циркулировала, регенерируя ткани моего бедного тела. По коже проходили редкие, легкие волны тепла, словно вентилятор, гоняющий воздух в жару: когда поворачивается к тебе, и обдает потоком, на миг замираешь, блаженствуя от мнимой прохлады. Было очень уютно и приятно.

— Ты понимаешь, что ситуация может повториться? Небезопасно там оставаться. Я с папой поговорила, у нас есть дом в пригороде. Я хочу тебе предложить пожить там какое-то время, пока волна просителей не утихнет. Ну, или пока не найдете альтернативное жилье. Это же ужасно вот так, как на иголках!

— Ничего себе, Юль. Ты же меня даже не знаешь…

— Замолчи, — девушка подскочила с моей кровати, на краю которой сидела, и начала нервно расхаживать по комнате. — Ты, Аня, еще молодая. Я допускаю, что ты можешь не понимать каких-то сакральных вещей. Да и моя жизнь гроша ломаного не стоит. Говорить о ней бессмысленно. Но! Я должна жить! Наперекор этой суке-судьбе. Я за Диму отомщу! Не подумай, — она бросила на меня извиняющийся взгляд, — Крыша у меня не подтекает. Я его любила, как никогда родных родителей, и в его честь, в память о нем, я буду делать для людей хорошее. Я буду развивать нашу партию. Помогать молодежи. Мы, знаешь, шефство держим над детским домом. Одним пока… там так все плохо, кошмар, конечно, но уже удалось и спонсоров организовать, правда, это папа и папин друг, ну и пусть! Начало положено. И в вузах наши ведут агитационную работу. Не тимуровцы, но за правду, за светлое будущее. Кому его строить, если не нам?

Девушка разошлась не на шутку.

— Ты молодец, Юль. Так и надо. Я точно такими же целями живу. И твоя, и моя жизнь бесценны. Не мы их даровали этим телам, не нами решать, когда достаточно нам испытаний, а когда поднажать. Предложение твое очень своевременно. Спасибо тебе. Общее инфополе работает. Поступил от меня запрос «негде жить», ты тут же предложила вариант. Называется «Бойтесь своих желаний, им свойственно исполняться». Единственное, с девочками нужно посоветоваться. У них своя жизнь, учеба. Где ваш дом находится? Далеко ли от него добираться до центра?

— Нормально добираться. По Рублевскому шоссе прямо на МКАД попадаешь. В местах примыканий, в час пик, конечно, можно и встрять, но в целом, доезжаем мы быстро. Особенно, если по выделенке с мигалкой.

— Ха-ха. Золотая ты молодежь. Ты же на машине да еще и с мигалкой. А мы все на одиннадцатом номере. Какой хоть там автобус ходит?

— Ой. А я не знаю. Я ни разу… — она осеклась и закусила губу. — Я про такое не подумала даже. Прости… Ну, давай я папу попрошу, он и машину выделит? У нас много.

— Нет, Юль. Это уже явный перебор. И вообще, еще не доказано, что это я тебя спасла. Так что ничего ты мне не должна. Но! За помощь я очень тебе благодарна.

Открылась дверь, вошла медсестра с подносом, полным пробирок для забора крови. Увидев Юлю, та наигранно рассердилась, посетовала на мое состояние, и потребовала у девушки меня не утомлять.

Подруга подмигнула мне, шепнула, что позже еще заглянет, и убежала, шлепая кокетливыми тапочками на каблучке, отороченными мехом.

— Егоза, — медсестра улыбнулась своим мыслям, перетягивая мою руку жгутом, — еще месяц назад как привидение была. Еле ноги переставляла. А теперь вон, скачет. Хоть бы обошлось уже все. Столько месяцев из жизни выпало. Бедная девочка. Все уже думали не спасем. Ой, — женщина резко сама себя оборвала, вспомнив, что общается с темной лошадкой. — А вы ей кто? Что-то лицо мне ваше знакомо. Вы чья дочь? Вы у нас уже лечились?

— Вы не переживайте. Я всего лишь дальняя знакомая. Случайно встретились. Я с вами абсолютно согласна. Лечение в вашей замечательной клинике пошло ей на пользу.

Женщина увлеченно сплетничала, набирая алую жидкость в шприц.

— Дело не в клинике. Говорят, ведьма какая-то ее с того света вытащила. Она еще в «Битве экстрасенсов» снималась, — медсестра закончила набор крови и подняла на меня взгляд. — Ой, — она резко подскочила, чуть не уронив поднос с ценным материалом. — Ой-ёй-ёй-ёй-ёй, — она буквально взвыла в ужасе и попятилась от меня, не зная, что делать.

Волна паники, что ее захлестнула, того и гляди утопила бы бедняжку. Глаза ее бегали, руки мелко тряслись, на висках выступила испарина.

— Успокойтесь вы! Никакая я не ведьма. Я просто обладаю небольшим даром предвидения. Все хорошо. Вы дышите.

Женщина резко втянула воздух, до этого словно и не замечая, что замерла, как вкопанная.

— Все нормально. Я не колдую. Видите, я на биллютне! — Я подняла руки в сдающемся жесте. Хотела пошутить, разрядив обстановку, но увы.

Схватив поднос, и, пробормотав что-то нечленораздельное, моя мучительница быстро ретировалась, оставив меня в тишине и покое.

Осознав, какие она начнет распускать небылицы и слухи по больнице, аж вздрогнула. И решила: во что бы то ни стало поправиться в рекордные сроки и как можно скорее отсюда убраться.

И, о чудо! Из больницы меня выпустили к вечеру следующего дня. Циркуляция энергии оздоровляла и поднимала на ноги действительно магическим образом. Лечащий врач даже очки протер, когда смотрел на мой гладкий живот и небольшими красноватыми следами от глубоких царапин. И я его понимала. Кожа должна была быть синюшно-желтая с частыми вкраплениями кровавых корок. Но я могла лишь развести руками. Живот был чист и цел. Не калечить же мне себя заново для конспирации. Регенерация впечатляла! Что не могло меня не радовать.

Дома царили тишина и покой. Девчонки выглядели несколько пришибленно, разговоры не клеились.

Нужно было что-то решать. При взгляде на окно становилось некомфортно, а фантомные боли запускали по телу мурашек.

— Ань, может временно в общаге поживем? — спросила Соня.

Я непонимающе на нее уставилась.

— А что такого? Раньше ты часто у нас оставалась. Валетиком на диване поспим. А там что-нибудь, как-нибудь, да определится.

— И вчера, и сегодня людской поток только рос. Из других городов люди едут. Что делать, Ань?

— Не переживайте, девчат, вариант есть. Но я над ним пока думаю. Обсудить с вами бы надо… Самое жуткое во всей этой ситуации другое. Я помочь этим людям практически ничем не могу. А ведь едут те, кто отчаялся. Да и сил у меня, сами знаете. То густо, то пусто. Особо поток их не регулируется. Могу на одного единственного весь запас спустить, а потом еще неделю восполнять пустоту. Как это объяснить людям, кто на грани? Они и так из последних сил держатся. Очень сомнительная практика.

— Хозяйка квартиры, кстати, прибегала. Кто-то ей донес, что у нас здесь Содом и Гоморра. Правда, она увидела новые обои, мебель, и дар речи потеряла. Хотела ругаться, но убранство нашей светлицы ее прям ослепило! Полчаса здесь лазила, все стены гладила. У-у-у! Стены ей наши приглянулись, видите ли! — Соня погрозила в пустоту кулачком.

— Я бы так не радовалась. Она смотрела взглядом «Я сама хочу здесь жить» или «Почему квартплата за нашу, такую чудесную квартиру, такая маленькая?». Как пить дать принесет ее еще нелегкая…

— Сегодня здесь ночуем. А завтра на свежую голову подумаем, решим. Что горячку пороть? Ребята в охране больше огрехов таких не допустят. Да и скандал с арестом пыл самых отчаянных поумерил. Не волнуйтесь.

— Ты это, Ань, мы с Ритой вместе стали спать. Если хочешь, ну… страшно, если… Присоединяйся. Поперек дивана все поместимся.

— Я против! — подала голос Рита. — Это вы лилипутки, а у меня ноги! И если поперек лечь, они с дивана свисают! Я так спать не смогу.

— А мы тебя по вдоль, а сам на тебя ноги сложим!

— Ах ты, малявка!

Соня с Ритой стали шуточно толкаться, посмеиваясь, и напряженность со страхом отступили. Как водится, ненадолго.

Глава 3

Переезд в новый дом оставил неизгладимое впечатление и поразил до глубины души.

Квартиру я пока оставила числиться за собой, ведь было неясно, на каких правах мы заселяемся и устроит ли нас то жилье.

Ездить в институт из пригорода было жутко неудобно: добираться приходилось больше часа, с пересадками. Но девчонки на предложение остаться в квартире без меня или вернуться в общагу, переглянулись и синхронно замотали головами.

Коттеджный поселок по Рублево-Успенскому шоссе славился своей крутизной и роскошью. Дома утопали в лесной тиши, окруженные зеленью и ухоженным лесным убранством. Дом, по местным меркам был небольшой, всего квадратов на пятьсот.

Во дворе нас встретил зеленый лабиринт из затейливо постриженных кустарников, которые уже вовсю набирали силу. А в клумбах вот-вот должны начать распускаться первые цветы. Весна в этом году была ранняя.

Дом выглядел идеально, словно сошёл с обложки гламурного журнала. Здание казалось новым, словно в нем не жили и дня. Нас вели по бесконечным коридорам, демонстрируя роскошь убранства и удобство планировки. Отполированная мебель без тени скола или царапинки, пушистые ковры без единого отпечатка цивилизации. Шторы, лежащие идеальными складками. По сути, так и оказалось. Дом построили три года назад, но хозяева здесь были редкие гости.

Мы сиротливо стояли в просторном холле, в окружении резной деревянной мебели, различных бра и статуэток. Растерянно переминались у подножия дубовой лестницы, украшенной витиеватыми коваными перилами. Дизайн поражал и одновременно пугал изяществом и показной идеальностью. Отовсюду перло духом вложенных в обстановку бешенных деньжищ. Было страшно что-то ненароком задеть или испортить.

Женщина, которая сопровождала нас сюда и заселяла, представляла нам нашу прислугу, которая, как само собой разумеющееся, шла в комплекте с домом. О ней и не упоминали даже. Девчонки были потрясены переменами. Они бросали в мою сторону настолько тоскливые взгляды, словно я их на каторгу какую привезла.

Теперь в нашем распоряжении были повар Руслан и помощница по хозяйству Людмила, которые постоянно проживали в доме. Также был приходящий садовник. Ведь придомовая территория составляла несколько десятков соток и была полностью благоустроена и озеленена. Я понимала, насколько практика наемной прислуги в подобных домах нормальна. Сейчас, в начале двухтысячных, девочкам, выросшим в среднестатистических семьях трудяг, прислуга казалась верхом роскоши и расточительства. Я же довольно ставила галочки в статьях расходов и их сокращении.

Обитатели дома были семейной парой. Спокойные, воспитанные, приятные люди. Жили они в отдельном домике для прислуги. Перебрались не так давно с периферии в Москву, и было видно как они гордятся тем насколько им повезло удачно устроиться. Размеренная жизнь за городом в таких условиях их полностью устраивала.

Для жизни нам выделили персональные спальни в крыле для гостей. Приехали мы втроем. Сенсей долго возмущался переменам, и я его понимала. В квартире-то поблизости оставалась соседка, ее пирожки и прочие блага… Не стала настаивать, уважив его и предоставив выбор. В любом случае наши тренировки продолжатся вне зависимости от того, кто и где будет жить. Да и охрана теперь сопровождала нас всюду.

После того как сопровождающая продемонстрировала нам бассейн, сауну и тренажерный зал. Я начала всерьез опасаться за психическое здоровье девочек, у которых уже начинала подниматься паника, а глаза лезли на лоб. Я поспешила распрощаться с милой женщиной, и потащила девчат обратно в наши спальни.

Весь день мы расселялись да осматривались. Лишь к вечеру собрались в моей комнате.

— Вот же буржуи живут, — жарко шептала Соня, — представляешь, в подвале есть винный погреб и отдельная комната для сыра!

Девчонки были поражены и перевозбуждены. По дому они передвигались все больше на носочках и мелкими перебежками, заглядывая в каждый угол широко распахнутыми глазищами и перешептываясь.

— Сонь. Ну, есть у человека деньги на это. Он их заработал. Хочет и может себе позволить жить именно так. Заказывать из-за границы вино и сыр, ждать пока они дозреют, и потом дегустировать и наслаждаться вкусом. Что здесь криминального?

— Мне кажется, это слишком дорого, чтобы такие деньги можно было заработать законно.

— Естественно. И что с того? Кто на что учился. У каждого своя судьба и свои приоритеты.

— Но ведь нечестно это…

— Считаешь, каждому работяге нужно по винному погребу? — я улыбнулась ее детской наивности.

— Нет же! Я вообще… в целом… ой всё! Ань! Ну что ты меня путаешь? Ты же прекрасно понимаешь, что меня возмущает, что политический деятель, который «слуга народа», вот так на наши налоги жирует.

— Соня, девочка моя, всегда было деление на классы. Нельзя равнять под одну гребенку всех и вся. Нравится такая жизнь — стремись. Бери пример.

— Да я никогда!

— Никогда что? Не будешь столько зарабатывать и вино сыром закусывать? И что дальше?

— Ох, не знаю, девчат…

— Хорошо рассуждать как кому жить, не вникая в суть. Вот только у каждой медали всегда две стороны.

Раздался стук в дверь. От неожиданности Соня аж вскрикнула и зажала рот рукой.

Я успокоила ее, погладив по спине.

— Войдите.

— Девчата, — в комнату вошла Людмила, вкатывая сервировочный столик, — я вам какао сделала, а Руслан булочек напек. Как же здорово, что вы у нас поживете какое-то время. Скучно нам здесь. Хозяева редко совсем приезжают. Работа, работа… или за границей отдыхают. Еще и с дочерью это несчастье. Бедная девочка. Вы ешьте. Я потом все уберу.

Переборов первую растерянность, мы поблагодарили женщину и накинулись на ароматнейшее лакомство.

— Знакомьтесь, это наш сценарист и режиссер Александр Демидов, — указал на молодого мужчину Кирилл, — Он строит успешную карьеру как актер, снимался в фильмах «День выборов», и вот недавно вышел фильм «День радио». Я уже видел. Ржачный такой! Но, самое главное, Александр уже имеет опыт работы как сценарист и согласился нас выслушать. Верно?

— Все верно. С Иваном Охлобыстиным и Оксаной Арбузовой мы написали сценарий к ленте «Максимилиан», снятой в 1999 году режиссером Романом Качановым. Это был интересный опыт. К тому же у меня свой театр.

Я стояла, завороженно рассматривая еще такого молодого, но уже одного из самых моих любимых актеров. Предо мной стоял мужчина лет тридцати, высокий, с беспорядочными русыми вихрами, с лучиками первых морщинок вокруг ярко-голубых глаз. И улыбался. Сколько помнила его, он всегда улыбался. И я улыбнулась ему в ответ.

— Это же была ваша идея организовать «Квартет И»?

— О! Вы в курсе? Да, мы дружим с парнями со студенчества. Мы же все выпускники эстрадного факультета легендарного ГИТИСа. Образовали квартет, придумывали и ставили сценки для студентов и преподавателей. А после выпуска организовали уже свой театр.

— Я подумал, — Кирилл вставил свои пять копеек, — «День выборов» вышел довольно скандальным, и оттого таким популярным. А у нас схожая тематика. Политика же…

— Да, — я грустно отвела взгляд, — Темы я собираюсь затронуть острые, велика вероятность, что это отразится на лояльности к вашей персоне и не исключено, что возникнут проблемы. А у вас театр, коллектив. Мне очень симпатичны вы, и то, что вы делаете. У вашего коллектива прекрасное будущее. Я сомневаюсь, вправе ли я нарушать ход истории, вклиниваться в судьбу всей вашей команды. Фильмы, что вы снимаете, очень жизненны и злободневны. Я уверена, они заставляют задуматься каждого, а кого-то и изменить свою жизнь. Хотя я буду вам очень благодарна за любые советы. Ваше мнение мне важно.

— Ох, юная леди, вы меня прямо засмущали. Рассуждаете очень взросло, это приятно, что вы понимаете, что у любого действия бывают последствия. Но почему столько трагизма? Из рассказа Кирилла я понял, что это какой-то боевичок про конец света. А тут, выходит, что политический блокбастер? Я заинтригован. — Александр рассматривал меня с интересом и улыбался.

— Да я бы, конечно, ни в какую политику лезть не хотела, хватит с меня, налазилась. Такие игры чреваты. А вот красиво пройти по краю — необходимо. И людей встряхнуть. И на рожон сильно не нарываться. Как-то еще пожить хочется и, желательно, на свободе.

— «За всеми зайцами» — это, конечно, похвальное рвение. Но… Вы же уже не маленькая девочка. Объять необъятное, впихнув невпихуемое, и все такое…

— Думаю, в процессе обсуждения картина станет более понятной и потихоньку сложится видение, куда двигаться дальше. Сейчас у меня нет четкого понимания. Как нет и опыта, чтобы кратко и доходчиво осветить события двадцати лет развала мира в пятиминутном тизере. При том так, чтобы смотрелось правдоподобно, а не как вы выразились, блокбастер. Чтобы за душу брало и заставляло задуматься.

Я говорила о своих идеях жарко и отчаянно. Потому что подсознательно было страшно провалиться и в этом начинании.

— Задумка, конечно, хороша… А можно узнать, кто является спонсором этого «увеселительного мероприятия»? Потому что планировать можно сколько угодно, но хотелось бы, чтобы это не было пустым сотрясанием воздуха.

— Вы правы, бюджет у нас скромный. Потому что нет никаких спонсоров, точнее, я единственный и неповторимый организатор и исполнитель. У меня свой YouTube канал, и это пойдет контентом через него.

— Это важная информация, значит, нужно и сценарий строить так, чтобы съемки проходили без больших вложений в реквизит. А что по актерам? Уже есть мысли?

— Кроме меня нет актеров. Массовку организуем, наверное, из наших друзей-студентов.

— Так не пойдет. Нужно минимум два-три действующих лица, чтобы раскрыть сюжет через диалоги и действия. Это либо история любви, либо игра на чувствах: сильный спасает слабого, слушая его историю.

— Я могу! Я в Анечке души не чаю и про любовь — это я всегда готов, — вновь встрял Кирилл.

Я недовольно на него посмотрела, вгляделась в черты лица. Хотя… может, и не самый плохой вариант. Он смазливый, девки таких любят.

— Если нужна популярность фильму, то и актеров нужно привлекать популярных. Если сценарий наш уложится в три-пять дней съемок, думаю, практически любой актер, у кого нет авральной занятости, согласится.

— Вот насчет актерских гонораров я не уверена, что потяну. Тем более, именитых актеров.

— Актеры в первую очередь тоже люди. И им не чуждо любопытство, азарт, бесовщинка. Давайте обсудим саму историю, придем к какому-то результату, а там я подумаю, кто лучше подойдет на нужную нам роль. Опять же, совершенно необязательно в главной роли должны идти вы. Типаж у вас интересный, я видел вас в кадре. Но у вас уже есть некий образ, такой, как бы описать… внеземной, за гранью. Он идеально сочетается с вашей профессией, но актриса в фильме должна быть обычной девушкой. Она должна ассоциироваться у зрителя с кем-то родным и знакомым: с подругой, дочерью, соседкой, с кем-то реальным. Тогда эмоции будут сильнее. Я бы взял девушку с типовой славянской внешностью. Вот, как ваша подруга, например. — и он указал на Соню.

Соня, не ожидая подвоха, до этого тихонько сидела, внимательно вслушиваясь в разговор. Но, от упоминания ее в подобном контексте, аж подпрыгнула, чуть не опрокинув чашку с чаем.

Встреча наша проходила на улице, в открытой ротонде. Людмила подала нам ароматный чай и легкие закуски, которые на свежем воздухе исчезали с небывалой быстротой.

— Я? Да как же это… Я не умею!

— Милая девушка, вы так не переживайте. Сразу никто на амбразуру неопытных актеров не бросает. Это же съемки. Есть возможность сделать несколько дублей. Попробовать себя в роли в конце концов. Бывает и опытные актеры в роль никак не вписываются. Для этого проводятся пробы. Никто же не настаивает. Я привел ваш типаж как пример. Русская красавица, с косой в кулак, голубоглазая и розовощекая. Идеально.

Соня смутилась и покраснела.

— С актрисой проблем, думаю, не будет. Талантливых, смазливых студентов в ГИТИСе всегда хватает. Я часто там бываю, держу руку на пульсе, общаюсь с преподавательским составом. Так о чем фильм?

— Хороший вопрос… — я говорила, а мои мысли уплывали в прошлое. Все дальше, все глубже, уходя корнями в самую сердцевину. Будоража и вытягивая на поверхность самые болезненные воспоминания. В какой-то момент по моим щекам покатились слезы. Удивленно смахнув щекочущую влагу, я остановила рассказ и уставилась на слушателей.

Все сидели смурные и напряженные. Сотни эмоций и чувств сменяли друг друга на лицах друзей. Моя история загрузила всех и каждого, находя в душе болезненные ниточки и дергая за них беспощадно и остервенело.

Людмила, которая пришла забрать грязную посуду, но услышав рассказ, так и замерла в двух шагах от беседки, и сейчас стояла ошарашенная, крепко прижимая поднос к груди.

Соня совсем повесила голову и чуть слышно шмыгала носом. Кирилл закусил губы так, что они побледнели. А Александр, казалось, осунулся и вмиг постарел лет на десять. В беседке стояла тишина.

Первым отмер мужчина:

— И какова вероятность подобного развития событий и столь печального исхода?

Я вздохнула.

— Будущее непредсказуемо и тягуче, как песок в масляной картине. Знаете, такие бывают. Внутри цветная жидкость и песок, подпираемый пузырьками воздуха. И вот человек переворачивает раму, пузырьки хаотично заполняют пространство, обволакивая тяжелую массу. И песчинки начинают свой бег, устремляясь вниз. Никто не предугадает новый рисунок. Никто не может единым твердым движением угадать нужный пазл. Картина может складываться и перетекать часы напролет, а может осыпаться в течение нескольких минут. Результат может быть завораживающе прекрасен, а может быть мешанина и размазня. Крупинки могут складываться сами, но может и человек чуть наклонять рамку, сгоняя пузырьки в кучу, освобождая путь для свободного падения песка. Или взять шприц и принудительно добавить больше глицерина или воздуха внутрь. Окончательный вид зависит от множества факторов: от ровности стола, на котором стоит, от температуры в комнате, от градуса наклона при повороте. И этих результатов тысячи. Так и в жизни. То, о чем я говорю, один и возможных путей. Пока неясно, идет ли сюжет по нему или уже внесены изменения, и на какую-то секунду, но вектор отклонился от проторенной дороги в неизбежность. Какой будет эффект от выхода фильма — неизвестно. Повлияет на что-то или же пройдет стороной — этого не скажет никто. Но, лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном. Сейчас это звучит как план. И я готова рискнуть, чтобы проверить.

— Мы с тобой, — уверенно кивнула Рита.

— И мы, — в голос поддержали Кирилл и София.

— Ребята, вопрос серьезный. Многое стоит на кону. Мне нужно подумать и посоветоваться с моими коллегами. От меня зависит множество людей. И если наш фильм повлечет последствия, вы сами знаете, как это бывает и накроет волной всех, кто стоял рядом. Но мне нравится ваш настрой и нравится уверенность. Я крепко подумаю.

Глава 4

История с фильмом неожиданно обрушилась на нас как торнадо: вроде и предсказывали, что ждать ничего хорошего не придется, но все равно события завертелись с бешеной скоростью, сминая на своем пути все наши начинания, страхи и возмущения.

На роль главной героини меня забраковали, как и Соню. Герои требовались опытные, так как в фильме, хоть он и планировался короткометражным, пестрели события и внимание зрителя удерживалось игрой чувств и эмоций.

Сколько же отнимало сил и времени создание сценария, его согласование с оператором-постановщиком, планирование бюджета, костюмов, массовки… Кто бы мне сказал, что это такая головная боль, я бы десять раз подумала, прежде чем браться за такое неблагодарное дело.

Не могла нарадоваться на то, что Александр всерьез проникся и загорелся моей идеей. Он тащил на себе львиную долю всех дел. Находя людей среди своих знакомых и окружения. Я лишь с восхищением и замиранием любовалась, как текущие вопросы решались в течение получаса благодаря паре-тройке звонков его «друзьям». Правда, мы так и не обсудили стоимость его услуг… Неисключено, что мне еще аукнется моя наивность и доверчивость.

— Александр, даже не представляю, что бы я без вас делала. Нам вас само провидение послало.

— Ань, ну, хватит уже выкать. Иначе я себя чувствую дедулей. А я еще о-го-го! Смотри сюда, что утром накидал.

Мы сидели за столом в гостиной нашего нового загородного дома, попивая чай со свежей выпечкой, которой не переставал нас баловать повар Руслан.

— А не старовата эта актриса? Она вроде достаточно популярна. Неужели согласилась сниматься в сомнительной постанове?

— Да мы с Анастасией Заворотнюк дружим не один год. Что-то разговорились на днях, я ей про тебя рассказал, про проект. А она увлекается подобными потусторонними делами, — мужчина показал пальцами в воздухе кавычки и рассмеялся. — Ты не обижайся, но твоя биография и популярность бегут впереди тебя. В высшей тусовке так уж точно. Там каждый второй не от мира сего и верит в подобное. Да и ты особенная. Вроде выглядишь как девочка, но твой взгляд настораживает, я бы даже сказал, примораживает, — мужчина нервно хохотнул, — А твой рассказ про грядущее будущее… мне кажется, это знание… словно что-то сжало до боли и вырвало навсегда из моей души. Ты это так рассказывала, будто сама пережила все эти смерти, взрывы… Кто ты, Анна?

— Вы… ты знаешь, Алекс, я сама себе не могу до конца ответить на этот вопрос. Определенно мне дано видеть чуть больше, чем окружающим людям. Но благо ли эта сила, ответа, увы, у меня нет. В любом случае, моя цель нести людям свет. Я за мир… и за жизнь.

Посидели какое-то время молча, думая каждый о своем.

— Так вот, про актрису. Типаж мы, конечно, другой оговаривали, да и на молодую девочку она мало похожа, но Настя харизматичная и артистичная. Да и популярность у нее зашкаливает.

— Прости, я против. У меня ее образ, кроме как с деревенщиной не ассоциируется. Еще говор этот: окание, хэкание, да и роли у нее все сплошь комедийные. Давай, пожалуйста, еще варианты посмотрим. Вообще ее не вижу героиней своего фильма.

— В чем-то ты права, конечно. Зато она бы согласилась за идею отсняться. Ладно… Ань, а что, если мы тебя перекрасим в нормальный цвет, а не этот седой пергидроль? Ведь ты как раз очень даже молодая девочка. И эмоции у тебя живые.

Я аж опешила.

— Эй! Полегче! У меня красивый цвет волос.

— Да… я же не о том. Неестественный он. Выкрасим в твой натуральный русый. Личико у тебя миловидное. Я сперва твою кандидатуру резко отсек. Слишком ты пафосная, холеная такая. Макияж у тебя вечно этот… Хотя вы же с девчонками одногодки? Выглядишь лет на пять их старше, хоть и ростом маленькая. Ты сама себя специально старишь, выходит?

— Саш, так я специально так одеваюсь. Если я буду выглядеть на четырнадцать, со мной вовсе никто дел иметь не будет. Сам понимаешь, у меня нет защитника, за чью спину я могу спрятаться и оттуда исподтишка руководить. Верчусь как могу.

— Ну-ка, иди умойся и хвостик сделай. Я хочу посмотреть.

— Не буду я. Да что это такое?

— Иди, иди давай, я посмотрю. Ну сама посуди. Канал твой? Твой. Кого там хотят видеть? Тебя. Надо, Ань. Давай, я жду. Времени не так много, — мужчина многозначительно посмотрел на наручные часы.

Я рвано выдохнув свое недовольство резко встала из-за стола. Я была крайне взвинчена и растеряна. Решение не сниматься ни в каком фильме, а пригласить для этого профессиональных актеров настолько мне пришлось по нраву, что я уже практически свыклась с ним и сроднилась.

На эмоциях дошла до санузла на первом этаже. Посмотрела в зеркало на идеальную внешность, укладку, и решительно собрала волосы в пучок.

«Надо, Аня, надо».

Нервными движениями намылила руки, вполголоса костеря интернет, кино, посланницу-волчицу и весь этот мир в целом, начала остервенело смывать макияж, который так тщательно и долго наносила этим утром.

В заднем кармане, как это водится, в самый неподходящий момент раздался рингтон телефона.

Разве что не завопив в голос от досады, наспех умылась, больше размазывая мыло, чем его смывая. Дотерла остатки полотенцем и ответила на разрывающийся сигналами входящий звонок.

— Рита? Ты чего? У вас же пары!

— Аня, беда! — подруга крикнула в трубку таким голосом, что у меня внутри что-то оборвалось.

Я лишь крепче вцепилась рукой в край раковины, готовясь слушать.

— Сенсей пропал!

Слова сбили с мысли.

— Что за бред? Куда он мог пропасть? Уж кто-кто, а он за себя может постоять.

— Ничего не знаю. Позвонила наша соседка, эта милфа его. Рыдает, я ничего понять не смогла. Мы на парах были. Сейчас сорвались, бежим к метро. Ты тоже подъезжай.

И она бросила трубку. Я растерянно посмотрела на телефон, на себя в зеркало. Матюгнулась и побежала в гостиную к Александру.

Мужчина поднялся мне навстречу.

— Какая ты смешная. Может, ты и права была. В фильме нужна постельная сцена, а нас за тебя забанят, как за пропаганду секса с малолетними.

— Ч-что? — я растерялась, — Какого еще секса?

— А ты как хотела? Провокация и без сисек? К твоему сведению, запрос «сиськи» в интернете уже много лет является одним из лидирущих…

— Саша! Что ты несешь? Ладно. Все потом. Ты на машине? Мне срочно нужно в город. А сегодня я никуда выезжать не планировала, охранник пеший, а водитель занят. Такси сюда пока дождешься, проще дойти на лыжах!

— Аня, Аня, спокойнее. Столько экспрессии. Что случилось-то?

— Долго объяснять. Давай по дороге? Так ты на колесах?

— Естественно. Не на драконе же я сюда прилетел, — допив залпом чай из фарфоровой кружки, мужчина подытожил, — Погнали.

Как назло, движение на МКАДе сегодня оставляло желать лучшего. Вроде и погода хорошая, а за утро аварий набилась целая вереница. Тут и там они перегораживали проезд, собирая километровые пробки. Проехать другим маршрутом возможности не было, и мы крепко увязли в потоке машин.

— Да что ты так дергаешься? Ничего от тебя не зависит. Если что-то уже случилось, то ты можешь лишь помочь разобраться с последствиями. Ань, ты мне показалась рассудительной девушкой. Паника сейчас только во вред.

— Все понимаю, но эта неопределенность убивает. Ты просто не представляешь о ком идет речь. Это далеко не простой человек. Он в совершенстве владеет единоборствами. У меня на глазах он уложил троих громил в мгновение ока. Да и в целом… Он мог только добровольно уйти. Но опять же, не тот он человек, чтобы исчезнуть, никого не предупредив.

— Ань, так может нормально все, просто твой учитель тетку эту бросил, вот она и истерит.

— Ты прав. Устала я уже гадать. Приедем — разберемся на месте.

— Ты мне так и не ответила про роль в фильме.

Я вспомнила наш с Александром незавершенный диалог, поджала губы и сузила глаза.

— Ты-ы-ы… нехороший такой человек… решил, что я буду на всю страну демонстрировать свои сиськи? А ты подумал как мне потом жить с этим и работать с серьезными людьми?

— Тоже невидаль! Мужики свои сиськи демонстрируют и ничего, как-то живут! И даже жопы мелькают в кадрах, что только добавляет им рейтинга! — мужчина широко улыбался, следя за дорогой и выкручивая руль.

— Саша, ты меня лучше не доводи. У меня и так глаз дергается. Ну, какие сиськи? Ты вообще давно зрение проверял? Я вешу сорок килограмм при росте сто пятьдесят семь сантиметров. Нет у меня сисек, Саша. И не планируется. Семенович давай позовем или Чехову, я ее, кстати, знаю. Если фильм, как ты утверждаешь, только едиными сиськами и держится, то лучше сразу обеих звать! Девчата нам такой рейтинг затащат! Не унесем!

— Анна! Что опять за капризы? Я вообще не шучу. Разве о таком шутят? Сиськи — это ж святое.

— Я тебя сейчас точно ударю. Вон, лучше на дорогу смотри!

Так припираясь и подшучивая, мы, наконец, добрались до нашей квартиры. Возле двора все еще отирались редкие желающие попасть на прием, и не верящие в новость об отсутствии экстрасенса. Дежурящий здесь наряд охраны изначально меня тоже не узнал, требуя паспорт. Умытая и с убранными под кепку волосами, я выглядела, как и говорила, лет на четырнадцать. А вот Александра кое-кто узнал, пошло оживление, люди стали передавать новость друг другу, подходить и просить автограф.

Бросив друга на откуп публике, просочилась во двор и побежала в нашу квартиру. Девчонки уже были здесь. Я влетела в холл с единственным вопросом:

— Что?

— Ань, реально беда. Мы пришли, соседка так и рыдала, никакущая, мы ее напоили валерьянкой и спать уложили. Она утверждает, что Сенсей пропал магическим образом. Ушел в квартиру, как сказал, медитировать, она его проводила до двери и видела, как дверь за ним закрылась. Женщина сидела, читала в тишине, никаких звуков, ни в подъезде, ни хлопающей двери не было. Стены тонкие, слышимость высокая. Он словно испарился сквозь землю. И сутки уже прошли с того времени. Она себя сильно накрутила, пока решилась нам позвонить. Но так ведь не бывает?

Я молча слушала подруг, анализируя и пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение произошедшему.

Дверь открылась, вошел Олег.

— Ехал мимо, заскочил к ребятам, а они меня огорошили, что ты вернулась. Что за ребячество, Ань? Обсуждали же меры безопасности. Где охранник? Да и в целом, что ты здесь забыла? — мужчина начал свою речь с упреков, отчитывая меня, точно школьницу.

Мне стоило труда ответить ему сдержанно.

— Здравствуй. У нас ЧП — Сенсей пропал. Соседка позвонила и рыдала в трубку. Мы все и прилетели. Но что делать не знаем. Он как сквозь землю…

На лице мужчины напряглись желваки.

— Да чем вы думали⁈ Почему мне не позвонили? А если бы это была засада и очередная подстава? Я поражаюсь вашей беспечности. — Олег в сердцах гаркнул, и отошел к окну, набирая по телефону кого-то из своих людей и давая указания.

Мы втроем притихли, окончательно загрустив.

В квартиру ввалился улыбающийся Александр.

— Ну, что Анечка, разобрались в недоразумении? Нашелся дедуля?

Олег, сбросив вызов, вышел навстречу. Посмотрев на меня исподлобья, тихо, но очень недружелюбно произнес:

— Это еще кто такой?

Саша тон местного главы прайда сразу распознал, и тот ему явно не понравился, потому что наружу полезла сатира и неуместный юмор.

— Жених я Анечкин. Решили вот свадебку сыграть без затей. Любовь у нас, — подошел и сграбастал меня в охапку, неудобно притянув меня к себе. Смотрел он при этом недобро на Олега.

Я опешила. Вырвалась, сбив кепку с головы. Резко откинула волосы рукой и завопила, что есть мочи.

— Вы что совсем рехнулись? Тестостерон свой обратно в штаны заправьте! У меня здесь реальная проблема. Дорогой мне человек пропал. Саш, вот вообще это было неуместно и несмешно. Спасибо, что помог и подвез, но лучше тебе уйти.

Мужчина поджал губы.

— Прости, Ань, не знаю, что на меня нашло, не люблю, когда мне хамят, непроизвольно вылетело. — Он, наконец, отвел хмурый взгляд от Олега и натянуто мне улыбнулся, — Да, мне и впрямь пора, еще на студию надо заскочить. Хотел лишь убедиться, что у тебя здесь порядок. Давай, на созвоне.

И этот нехороший человек, взяв меня как кошку за предплечья, приподнял, чмокнул в нос и поставил на место.

— Удачи в поисках. Звони, если понадобится помощь.

И ушел.

«Что? Это? Сейчас? Было?» — хотелось мне орать и топать ногами от раздражения и того, что меня вечно окружают какие-то тестостероновые монстры, которые используют меня, как ширму в своих мутных схемах и для самоутверждения.

— Мне нужно побыть одной, — процедила я сквозь зубы и, войдя в комнату Сенсея, закрыла за собой дверь.

На первый взгляд в его аскетичном временном пристанище все лежало на своих местах. Был идеальный порядок. Я медленно прошлась по комнате успокаиваясь. Выглянула в окно. Первый этаж имел свои минусы, потому что набирающая под окнами цвет сирень весь вид на двор загораживала. Окно было плотно закрыто изнутри, соответственно, через него уйти Сенсей не мог никак. Разве что в других комнатах проверить…

Бросила взгляд на ковер в центре комнаты, на котором мы обычно медитировали. И меня посетила мысль. А что, если учитель каким-то образом испарился, перенеся свое тело в межпространство? Возможно ли такое? Звучит страшно и нелогично. Сложно поверить в вероятность подобного, но в моей жизни столько чертовщины в последнее время, что я уже давно должна перестать удивляться чему бы то ни было…

И я решилась. Ведь я могла попробовать найти его в астрале. Приблизилась к ковру, опустилась на пол, заняв привычную позу, и постаралась отречься от мирской суеты и дерганных мыслей. Сознание кружило, то и дело выкидывая из состояния умиротворения, мысли не давали сосредоточиться на единении с собственной энергией. Я была слишком взвинчена для работы с сознанием. Но в какой-то момент что-то изменилось, я ощутила кожей неимоверный холод и покалывание. Открыв глаза, я осмотрелась… И это была совсем не наша квартира…

Глава 5

Безграничное белесое пространство, которое заволакивали клубы тумана, окружало со всех сторон. Рассеянное свечение уходило вглубь, в темноту. Предо мной находилась бескрайняя стена, состоящая из бурых завихрений. Касаться этого, казалось, живого пространства, категорически не хотелось. Сердце бешено заходилось от волнения или от недостатка воздуха, было непонятно.

В голове кружили неугомонным роем вопросы. Где я? Неужели настолько изменилось наше межвременное убежище или это совершенно иное место? Как я смогла попасть сюда без подпитки и направления энергии Сенсеем? Где он сам? И как мне теперь отсюда выбраться?

Попыталась позвать учителя по имени, но рот лишь искажался в безмолвном крике. Или же я утеряла возможность слышать. В ушах лишь гулко раздавались удары моего сердца.

Мысли витали где-то отдаленно на подкорке сознания, было ощущение, что их размешивали ложкой в густом киселе. Не было эмоций, не было чувств. Да и сама картинка была черно-белой и плоской, словно в старом кино.

Я буквально чувствовала, как в замедленной съемке, посланный сигнал в мозг, как ток пробежал по нервным окончаниям, устремляясь в пункт назначения, и, спустя целую вечность, голова моя медленно повернулась, а рука, словно чужая, потянулась вперед, погружаясь в завихрения грязного дыма. Резкий толчок. Рука пружинит, как о резиновый батут, и мою конечность откидывает назад.

Сопротивляюсь. Борюсь в безмолвном отчаянии. Но я лишь безликая тень. А монументальная стена, насмехаясь, ведет бой с тенью. Играет. Конечности вязнут в густом воздухе, пружинят, двигаться невозможно. Все бесполезно… Я закрываю глаза.

Шквал звуков, запахов, ощущений окатил меня с головы до ног. Я резко подскочила и обнаружила себя в комнате, в квартире. Облегченно выдохнула, и тут же озадачилась. Пути спасения Сенсея у меня нет. Сознание подсказывало, что он там. Но что делать… Мыслей не было.

Отворив дверь в коридор, прислушалась. Из кухни доносился тихий разговор. Прошла на носочках ближе:

— Да я не знаю, Рит! Уже ничего не знаю.

— Поговори с ней!

— Меня это и мучает — мы же подруги! И я не могу из-за каких-то предубеждений все взять и разрушить. У нас все серьезно, понимаешь?

— Я-то как раз не слепая. Все вижу и все понимаю. Не понимаю лишь одного, с чего ты вдруг Аню в неадекваты записала и решила, что она тебя не поймет? До этого мы все всегда вместе обсуждали и решали.

— Это другое…

Раздался приглушенный Сонин всхлип, а я напряглась. Некрасиво, конечно, подслушивать. Но эти детки — мастера генерировать проблемы из воздуха.

— И что вы от меня скрываете? — я встала в проеме двери, скрестив на груди руки.

Рита как-то смиренно выдохнула. А Соня побледнела, ее начало колотить.

— Ты что? Соня! — Я резко подбежала к подруге и обняла ее, — Ну что ты себе надумала, глупышка? Я вас люблю и всегда разберусь, прежде чем рубить сплеча. Расскажи, Сонь?

Девушка понуро опустила грустное личико, никак не решаясь произнести то, что ее тревожило. Первой не выдержала Рита:

— Да любовь у них с Петей! Пока тебя по застенкам таскали, эти герои сплотились на фоне общей беды и друг друга, наконец, заметили!

— Ты что? — девушка взмахнула кулачком, затем испуганно прижала его к груди и уставилась на меня, — Ань, прости…

— Серье-езно? Да это же здорово, девчат! Сонь, я могу только за тебя порадоваться. С чего вы вообще взяли, что у нас с Петей могут быть какие-то симпатии? Только дружба. Он вообще мне как брат, причем младший.

На лице подруг расцвела улыбка.

— Правда? Значит, нам можно…

— Сонь! Ну, уж точно не мне это решать: можно вам или нет. А где Олег?

— Дал указания ребятам, а сам уехал.

— Тогда… — я многозначительно подвигала бровями, — Я хочу самых… грязных… подробностей, Рита, заложи-ка подругу по полной! Моя изголодавшаяся душа требует мяса!

— Эй! — Соня потянулась, чтобы зажать Рите рот. — А как же Сенсей?

— Он уехал. Мы с ним договаривались, он оставил мне тайное послание. Искать его не имеет смысла. Будем надеяться, что у него все относительно хорошо, — я вздохнула, — Рита, разряди обстановку!

Долго еще с кухни слышался то облегченный смех, то редкие вскрики одобрения или возмущения. Напряжение от пережитого потихоньку спадало.

В последующую неделю вестей от Сенсея так и не было. Я вновь пробовала попасть в астрал, но все попытки оказались тщетны. Я даже не могла понять, была ли это нехватка сил или же настолько мощная меня встречала защита? Была ли та защита врагом, или это Сенсей сам затворил за собой ход, чтобы я не наделала глупостей? Одни вопросы и все без ответов.

События кружили бешеным вихрем. Особо страдать и скучать об учителе было некогда. Идея с фильмом набирала обороты.

Алекс утвердил меня на главную роль и теперь нещадно эксплуатировал. Ведь я, мало того, что была задействована практически в каждой сцене, так еще и значилась вторым сценаристом. Мы сутками корпели над поворотами сюжета, многократно переписывая, добавляя нюансы и нещадно выкидывая целые сцены. Я с невообразимым трудом представляла, как мне удастся вжиться в роль. Потому что молодой и наивной, как это было должно по сценарию, вплоть до середины фильма, я себя совершенно не чувствовала.

Александр оказался на редкость адекватным и рассудительным, но и в меру строгим руководителем. Я поняла, почему именно он стал основателем и главой «Квартета И». То что мы видели на экране: дурашливого рубаху-парня — было лишь ролью и профессиональной актерской игрой. В жизни это был хваткий, целеустремленный, порой даже жесткий управленец.

Работать с Алексом было интересно. То мы бились не на жизнь, а на смерть, каждый отстаивая свою точку зрения, то напротив умасливали и выкруживали любой ценой, убеждая оппонента в том, что его идея — бред. А так как мы оба оказались крайне самоуверенными, я бы даже сказала, упоротыми людьми, радеющими за результат нашего общего труда, то крупицы конечного продукта давались нам ох как непросто.

Девчата, видя какой накал страстей между нами кипит, не вмешивались, а порой и вовсе проходили на носочках мимо гостиной, в которой мы устраивали брейн-штурм.

Какие-то сцены давались на удивление легко. А вот, например, за «нераскрытую тему сисек» мы бились всю неделю. В итоге решено было снимать кратко, без подробностей и со спины. Алекс с пеной у рта доказывал, что на поле боя, в период активных боевых действий, где адреналин зашкаливает и в норму, в принципе, не приходит, либидо обостряется до предела, и организм требует подобного выплеска. Он там крайне уместен и необходим. Картина наша в любом случае выходила с возрастным ограничением «восемнадцать плюс», а кашу, как говорится, маслом не испортишь!

Я смотрела на мужчину исподлобья, поджимая губы.

— Я не буду перед всей съемочной бригадой голыми сиськами трясти! Да что ж такое! Миллион фильмов без постельных сцен, почему именно в нашем она должна быть⁈ Я против, Алекс! Против! Ты вообще меня слышишь?

— Да пойми же! Это хождение по грани между жизнью и смертью необходимо подчеркнуть именно нежностью и тонкостью женской фигуры. В медицинском бараке, в условно санитарных условиях, показать острую, пряную страсть, символизируя этим желание жить и надежду на будущее. Это сильно, Аня!

— Да что за бред? Почему секс — символ мира? Давай ребенка туда впишем. Маленькую чумазую девочку, возможно, осиротевшую, которую вытаскивают с эвакуируемых территорий. Пусь она эмоции вызывает!

— Да! Точно! Девочка пусть смотрит, как вы сексом занимаетесь.

— Ты головой не ударялся? Ты что несешь?

— Эм… ну да… не то. Что-то я заработался, может кофе выпьем? Вот! Придумал! Солдат какой-нибудь будет подглядывать.

— О, боги! Да за что мне все это? Еще и подглядывать кто-то будет? Ты помнишь в чем главная идея фильма-то?

— Что ты в конце концов так разошлась? Тебя же совокупляться не просят и крупным планом не снимают процесс. Подумаешь голая спина! Эка невидаль. Хотя, надо бы и часть жопки в кадр пустить. Спокойно! Спокойно! Тебе соски заклеют бежевым пластырем, а на бедра намотают простынь. Разочек чуть привстанешь, сверкнешь чаечкой…

Мужчина недоговорил, потому что ему пришлось уворачиваться от бомбардировки подушками.

Ценой пары разбитых чашек, миллионов выжженных нервных клеток и сроком в десять дней, сценарий фильма был готов.

Александр, в процессе написания, еще возил его в универ, консультировался с каким-то своим любимым преподавателем, тот в свою очередь посоветовал пару кадров поправить. Да и в театре его коллеги не могли не заметить ежедневное выпадение их товарища из социальной жизни. В итоге тоже приложили руку к процессу съемок.

Время летело неумолимо. Наш фильм с планируемых пяти-семи минут растянулся до всех двадцати. Но то, что мы придумали, воистину грело мне душу и сердце. Коллективными усилиями у нас лепился, не побоюсь этого слова, шедевр!

Главными действующими героями стала пара молодоженов, в жизнь которым мы вписали такие превозмогания и швыряния то на пик, то на дно, что мне даже самой было страшно показывать подобное людям. Игра на эмоциях, битье по святому и болезненная пытка муками совести — при создании этого фильма мы использовали все грязные приемы из возможных. Впихнуть невпихуемое в короткий отрывок видео ролика, который своим содержанием тянул, как минимум на полноценный сериал, да еще и сделать это нужно было не скомкано, а понятно, доступно, достоверно. Проникновенно и незабываемо.

Удалось показать и затронуть тему финансового кризиса. Мощное наступление на Российскую Федерацию по всем направлениям — осложнения гуманитарных, научных и спортивных контактов, попытки выведения России за скобки мировой политики, демонизацию как руководства нашей страны, так и просто русских: расчеловечивание нас, как нации. Все это с мощнейшим давлением со стороны СМИ и международных организаций. Провоцирование дипломатических скандалов, очерняющих РФ.

Заговоры, заведомо неверные и даже предательские действия по взаимодействию с Украиной. Разгорание войны и перетекание местных конфликтов во всемирное саморазрушение и самоуничтожение. Несправедливость, ошибки самоуправства самодуров, граничащие зачастую с тупостью и ведущие к смертям многих и многих людей.

Темы затрагивались острые и болезненные. Не успевал мозг усвоить одно, а сюжет уже нес новое потрясение, следом за ним еще и еще.

И заканчивался фильм смертью главных героев в зоне боевых действий. Показывалось то, как они, символизируя собой «простой народ», несли долгие годы тяжкий крест. Теряли дом, надежду, хоронили детей. Преодолевали себя. Восставали из пепла. И как их любовь была всю жизнь для них путеводной нитью, которая не дала сойти с ума.

Показали, как они боролись до самого конца, и что все их старания в итоге были напрасны. Печальный конец оставлял жуткое послевкусие горечи и обиды за страну, за державу, за русский народ.

Была поставлена финальная точка. Больше менять ничего не хотелось. Сценарий был готов.

Оставались, конечно, рабочие вопросы о возможности съемок тех или иных сцен. Но это уже планировалось решать в процессе согласования с оператором-постановщиком и режиссером. Все это требовало точечной детализации и расчета, с учетом всех нюансов закулисной романтики.

Девочки, прочитав сценарий, готовы были бежать, бить, карать предателей родины, иностранных врагов, кого угодно, так их разрывало от избытка чувств. Только не понимали кого и куда, но кипели решимостью.

Мы с Александром согласованно решили взять выходной. Выложились мы по максимуму, опустошенность в душе гложила и терзала изнутри. Даже дышалось с трудом. Говорить не хотелось вовсе.

Требовалось отвлечься и на что-то переключиться.

Глава 6

Несмотря на мрачный контент, наши съемки проходили постоянно под дружный ржач и шутки участников. То свет падал так, что, казалось бы, молодые-красивые выглядели притомившимися алкашами, и обязательно кто-то замечал и вворачивал пошлость на эту тему. То выяснялось в самый ответственный момент, что забыли организовать необходимый реквизит. Сразу же со всех сторон летели варианты замены. Словно объявили негласный конкурс «Кто дурнее».

С одной стороны было интересно. Но шли дни, поддерживать бешеный ритм становилось все сложнее. Копились усталость и недовольство. Я понимала, что спешка никого не настраивает на благодушный лад. Хотя, вероятно, на съемках фильмов всегда так? Пора бы уже было и привыкнуть.

В гримерку влетел всклокоченный Алекс, застав нас за нанесением финальных штрихов моего образа.

— Аня, я не понял, кто у нас продюсер? Ты или я? Что за споры? Ты сама прекрасно знаешь наш бюджет. Реклама в фильме — это нормально.

За эти дни не раз возникали спорные ситуации, но до этого удавалось свести все к шутке и решить мирным путем.

— Против нормальной рекламы я ничего не имею против, а эти-ваши-не-пойми-что я рекламировать не буду! У меня ощущение складывается, что вы задались целью мою репутацию этим фильмом под плинтус загнать окончательно.

— Мы же, вроде, «на ты» перешли?

— Ну, ты!

Шел шестой день съемок. Причем длился процесс от рассвета и до поздней ночи. Обстановка накалялась, актеры начинали нервничать и выказывать свое недовольство. Все чаще случались конфликты. Вот и сейчас, вынужденное нововведение в сценарий меня вывело из себя.

— Алекс, у нас и так по таймингу расхождения. Как потом монтажер работать будет с таким материалом? — я хваталась за соломинку, изворачиваясь, лишь бы не позориться.

— Было бы у нас больше времени, да актеры более именитые, ты могла бы еще покапризничать, но, объективно, это деньги и неплохие. Сцена на шесть секунд, и, если тебя вообще интересует мое мнение как профессионала, я не понимаю твоего недовольства и претензий.

— Серьезно? Не понимаешь? Да ты меня просто ставишь в ряд с толпами классических алкашей. Да я вообще не пью, чтоб ты знал!

— Так и не пей. Ты закусывай, а выпьет, вон, Костик.

Мне хотелось взреветь от недопонимания и невозможности дальше препираться, отстаивая свое мнение. Ведь подсознательно я понимала, что Алекс прав. Деньги, пусть и такой ценой, лишними в бюджете, пожирающем мои скудные накопления, точно не будут.

Ситуация была до крайности нелепой, тем более, не стоила траты такого количества времени на нее. Но объективные причины у меня были. Очередной знакомый Алекса нам любезно подогнал лоты на рекламные вставки в фильм. Самые «жирные и вкусные», по его словам, и все бы ничего, если бы у меня не было аллергии на рыбу в этом теле, а рекламу алкоголя я всячески порицала.

Ах, если бы мне предстояло рекламировать запеченных осетров под Каберне. Как же. Кильки в томате производства «Вкусные консервы», вкушаемые под водочку «Смирновъ».

То я нежная, трепетная лань, наивно хлопающая глазками… И тут кадр меняется: я сижу в окопе, хлещу водку с солдатами, выгребая грязными пальцами переваренных рыбешек из банки.

Меня передернуло.

— Про мою аллергию, конечно, ты слышать тоже ничего не хочешь?

Мужчина вплеснул руками, закатывая глаза к небу.

— Не начинай. Это решенный вопрос. Съемка остановится — выплюнешь. Таблетку выпьешь, медик у нас дежурит, в конце концов. Катя! — Алекс угрюмо обернулся на гримершу, притаившуюся словно мышка и греющую уши, — Будь добра, выйди на две минуты, у меня с Анной приватный разговор.

Недовольно поджав губы та засеменила на выход.

Мужчина взял меня под локоток, притянул к себе и полушепотом продолжил.

— Ты пойми, в любом деле главный должен быть кто-то один. Такие препирательства мы можем себе позволить только наедине. Когда идет съемочный процесс, весь коллектив в сборе, наемные сотрудники держат ушки на макушке, собирая малейшие сплетни. И поверь, подобные ссоры до добра не доводят. Если нет жесткой системы, и каждый второй волен нарушать прямые приказы начальства, атмосфера будет вольной. И начнутся массовые капризы, зачастую приводящие к смене того или иного актера. А это, сама понимаешь какие проблемы и сложности за собой влечет.

Я смотрела на своего кумира широко распахнутыми глазами. Казалось бы, такая мелочь, а ведь он прав. Нельзя показывать слабость. Актерский состав у нас подобрался далеко не из профессионалов. Перспективу «попасть в телевизор» одобрили все, и все в срочном порядке обнаружили у себя актерский талант. Друзья, их родственники, одногруппники, соседи. Прославиться хотели все. Не смущал ни скандальный сюжет, ни перспективы нажить себе проблемы столь сомнительными развлечениями.

Также Алекс кинул клич среди своих, и потекли рекой различные непризнанные гении, новоиспеченные выпускники ГИТИСА, и прочие творческие личности. Нам даже пришлось устраивать кастинг.

А сейчас, так глупо капризничая и споря, я ставила авторитет Алекса под сомнение. Прикусив губу, я хмуро кивнула. Все равно после съемок постельной сцены, я уже пробила дно, и дальше падать по моему мнению было некуда.

— Через час-полтора солнце садиться начнет, свет будет плохо падать. Поэтому следующая сцена на сегодня у нас идет последняя, давайте отснимем ее пулеметной очередью и пойдем домой! Где наши атакующие? Реквизит готов?

— Александр Сергеевич, мы не можем снимать, — к режиссеру подбежала запыхавшаяся девушка-ассистент, — у нас презервативов нет!

Мы с девчонками стояли поблизости и слышали этот разговор, поэтому, переглянувшись, дружно прыснули со смеху.

— Мне не послышалось? Презервативы? Зачем ей? — задыхалась от смеха Ритка.

— Вам лишь бы поржать, — Алекс бросил на нас укоризненный взгляд. — А мне вот не до шуток. В презервативы заливается краска, имитирующая кровь, и при съёмках выстрела в человека, она выплескивается, имитируя место ранения.

— Серьезно? Я думала это шутка.

— В процессе съемок, зачастую, столько нюансов и нелепиц, что я уже ничему не удивляюсь, и вам не советую. — мужчина повернулся обратно к ассистентке, — Света, ты вот мне скажи, я похож на человека, у которого совершенно случайно в кармане завалялось пятьдесят лишних презервативов? Неужели я настолько очевидные вещи должен объяснять? В пяти минутах езды населенный пункт, садитесь с водителем и дуйте в аптеку. В темпе вальса. Если через двадцать минут не вернетесь с реквизитом — уволю обоих. Услышала меня?

Девушка стояла, широко распахнув глаза и часто кивая.

— Ты еще здесь?

Света выдала практически идеальный старт для марафонца, развернувшись на месте и припустив в направлении стоянки транспорта съемочной группы.

— Я проконтролирую, на всякий случай. — Рита, все еще отсмеиваясь, бросила нам на ходу, и, не оборачиваясь, направилась следом.

Уж не знаю, что там произошло. Но спустя полчаса запыхавшаяся и пунцовая Светлана отчитывалась перед Алексом о выполненном поручении.

За ее спиной, корчась в беззвучном хохоте кривлялась Рита.

— Ну, что опять? Смешинка попала? Полчаса прошло, ты все смеешься.

— Аня… а-ха-ха… о боже, — она в очередной раз согнулась, упираясь руками в колени в попытке отдышаться, — это надо было видеть. Это что-то. Свету надо премировать. Такая самоотверженность и самоотдача. А-ха-ха… — ее вновь согнуло от хохота.

Подготовка к съемкам уже завершалась, актеры вставали на исходные позиции. А в процессе дубля было категорически запрещено не то что ржать, дышать-то разрешалось через раз.

Схватив подругу за рукав, потащила ту в сторону на безопасное расстояние. Алекс и так злой и нервный, еще больше его агрить, а тем более срывать дубли, без того затянувшегося съемочного дня не хотелось.

Грубо сунула никак не успокаивающейся Рите открытую бутылку воды. А та реально уже не смеялась, лишь производила нечленораздельные подвывающе-икающие звуки.

— Выпила и замолчала. Быстро. Сейчас съемку начнут, а ты тут стонешь.

— Ань, ты бы это видела, — подруга горячо зашептала мне свежую сплетню, когда, наконец, взяла себя в руки, — Частный сектор, аптека, внутри три бабки, видимо, в данном заведении проводятся местные встречи по интересам. Влетает запыхавшаяся Света с криками «Срочно. Пропустите. Вопрос жизни и смерти. Дайте мне сто презервативов. Любых. Главное быстрее. Меня там мужики ждут. Уволят, если не привезу». Нет, я не заржала, глядя на Свету, не покатилась со смеху, поймав растерянный взгляд аптекарши. Но когда я перевела взгляд на бабок… — подруга крепко зажала рот рукой, наклонив голову и ее плечи вновь затряслись в беззвучном смехе, — Фу-ф. Это было нечто. Эти лица, ту бурю чувств и эмоций от негодования до ликующего восторга от новой сплетни, я буду помнить всю жизнь.

Представив подобную картину, тут уже не выдержала я, и крепко зажала рот ладонью, сотрясаясь от смеха.

Помимо съемок, на которых Соня и Рита по возможности присутствовали, снимая интересные кадры и пытаясь лепить хоть какой-то контент для канала, шла насыщенная работа по упорядочиванию и легализации моей экстрасенсорной деятельности. Кто бы мог подумать! Я еще и работать-то не начала, никому ничего пообещать не успела, а уже оказалась всем должна.

Юрист, которого посоветовала Юлия, был дядечкой несколько странным и закрытым. Не думаю, что получила бы рекомендации на плохого специалиста. Но был он сотрудником безынициативным и сверх того, что ему поручалось, не действовал. По сути, логично. Если ты руководитель, ставь грамотно задачи, и получишь развернутое их выполнение. А если просишь сделать «что-нибудь такое, сама не знаешь что…», не обессудь и получить в ответ нечто подобное.

Меня эта ситуация напрягала и не устраивала, но времени заниматься поиском другого специалиста не было от слова совсем. Я реально зашивалась. Даже с таким количеством помощников.

— Вот эти три случая берем, остальное или на потом, или никогда. Объективно, Ань, их слишком много! Сколько уже времени прошло, а интерес все не стихает. Солить их, что ли?

Девчата как раз-таки инициативу проявляли чересчур активно. Когда я приходила домой и падала без сил, на меня налетали два маленьких торнадо и заставляли остатки моих, выкрашенных обратно в натуральный цвет волос, шевелиться.

— Сонь, я даже не разделась. Ну, дайте передохнуть хоть часок после съемок? Сегодня весь день на ногах. Это точно до завтра не терпит?

— Аня. Я это уже неделю слышу. Нельзя! Ни до вечера, ни до следующего пришествия. Договориться и все организовать нужно сегодня, чтобы завтра с самого утра мы уже были на квартире и снимали, наконец, контент! Ты еще помнишь, для чего мы все это затевали? Алло-о? Кана-ал! Конте-ент! — Девушка эмоционально размахивала руками, привлекая мое внимания.

Я откинулась назад, падая на кровать в пух подушек и застонала. А вслух пробубнила.

— Я передумала. Не хочу я никого спасать и экстрасенсом быть не хочу.

— Я тебя укушу сейчас! Ну, Ань! Я и с Алексом договорилась. Завтра до вечера снимают массовки, в которых ты не участвуешь. У тебя выходной. Вот и проведем его с пользой!

Я в удивлении приоткрыла один глаз.

— Да ладно? Прямо так и отпустил? — я даже забыла, что была уставшей.

Алекс за дни нашего недолгого знакомства показал себя отъявленным трудоголиком. Поэтому слова «Алекс» и «выходной» никак не вязались в моем мозгу в одно предложение.

— Лирику в сторону. Ты со своим Алексом скоро в мумию превратишься. Я вообще не понимаю к чему эта гонка бесконечная? Разве мы куда-то опаздываем?

— Девчат, я и правда сильно устаю, но все равно считаю, что нам с таким режиссером сказочно повезло. Я и не рассчитывала, что кто-то проникнется идеей моего фильма настолько же сильно и будет отдаваться по полной. Актеры, кстати, все от него стонут и бегают ко мне жаловаться.

— Хороший полицейский, плохой полицейский? М-м-м… Ролевые игры? Да вы затейники! Одобряю! — Рита засмеялась.

А Соня уперла руки в бока.

— Вы меня будете слушать? Или я пошла! Я тоже, между прочим, весь день работала.

— Прости, Сонечка, что ты хотела?

— Мы с секретарем подобрали из толпы страждущих три интересных случая, которые ты могла бы попытаться раскрыть, а мы бы отсняли контент для канала. У нас острая нехватка контента.

Я напряглась.

— Ты же знаешь, что без Сенсея мои силы восстанавливаются плохо. Я не уверена, что смогу хоть что-то. Разве это честно давать надежду отчаявшимся людям?

— Не переживай, их предупреждают, что сейчас у тебя сложные времена, гарантий никаких никто не дает. Да и бесплатно же!

— Вот именно, не больно-то их жалей. Там каждый второй приходит с сущей ерундой, типа поиска друга детства или первой любви. Всякую чушь тащат, лишь бы в телевизор попасть. А про случаи наведения или снятия порчи я вовсе молчу. Идиотов хватает.

— А что вы отобрали за случаи?

— Наконец-то! — Соня всплеснула руками, — Я уже думала, ты не спросишь. — подруга плюхнула толстую папку с бумагами на кровать рядом со мной и начала выкладывать какие-то списки. — Так, так, так, берем вот эту тетку, у которой муж ушел, мы проанализировали, это довольно частый и животрепещущий запрос. Даже если ты причин не расскажешь, можно отсебятины наплести.

— Ой, нет. Лезть в чужое семейное добро желания минимум. Что еще?

— Какие-то проблемы с ребенком. То ли дурная компания, то ли любовь неразделенная. Тоже интересно. Тут затрагиваются как проблемы «отцов и детей», так и вопрос отношений. Насколько я поняла, мама одна придет и будет на дочку жаловаться.

— А от меня-то они что хотят? Чтобы я из ребенка зомби сделала, который будет прилежно дома сидеть и читать книжки?

Соня пожала плечами.

— Выслушать-то ты ее можешь? А вдруг.

— Ладно, ладно, — я подняла руки в открытом жесте. — Это, пожалуй, будет даже забавно.

— Ну и на сладкое: женщина-загадка с фотографией некоего молодого человека. Она хочет сперва проверку твоих экстрасенсорных возможностей, а потом только расскажет, зачем на самом деле пришла.

Я выразительно посмотрела на подругу.

— Что еще за бредни такие?

— Не кипятись. Там просто тетка такая забавная. Я не смогла мимо пройти.

Я лишь махнула рукой. Спорить с подругами было бессмысленно.

Глава 7

— Вы не понимаете. Вы должны меня принять как можно скорее. У меня с ребенком беда!

Я отвела взгляд от фото, которое уже битых двадцать минут крутила в руках. Подняла взгляд на дверь. В проходе в сопровождении представителя охраны стояла запыхавшаяся, раскрасневшаяся женщина. Она с отчаянием смотрела на меня и было в ее взгляде что-то, что цепляло.

Рита тихо выругалась, останавливая съемку.

— В чем дело? — я взяла ситуацию в свои руки.

— У меня дочь пропала.

— Вам же наверняка говорили, что я поиском людей не занимаюсь.

— Я вас умоляю! Хотите, на колени встану?

За ее спиной раздался неразборчивый, недовольный бубнеж, и, расталкивая столпившихся, в комнату просочилась Соня.

— Прости, Ань. На минутку только отошла. Это наша сегодняшняя третья кандидатка. У которой трудный подросток. Она сидела в коридоре, не знаю, что на нее нашло.

— Вы поймите, промедление может стоить ей жизни! Все хорошо ведь было. Ну, как хорошо… Неважно. В общем, она пропала!

— Так. Выведите ее на пять минут. Мне нужно закончить, потом я займусь ей.

Охранник вывел упирающуюся женщину в коридор и закрыл дверь, а я перевела взгляд на свою первую клиентку. Дама была и впрямь колоритная. Жгучие черные волосы, черные глаза. Яркая, пестрая одежда, тяжелые золотые украшения. На первый взгляд, ее наряд казался слишком аляпистым, но, приглядевшись, можно было понять, что это лишь ширма. И аляповатая одежда — лишь отвлекающий маневр. Взгляд у женщины был умный и пронизывающий. Он настораживал и пугал.

Гипнотизировать ее я даже не пыталась. Бездна ее глаз завораживала и сбивала намерения. Поэтому я и гипнотизировала фото в отчаянной попытке хоть что-то почувствовать.

— Извините. Я не могу вам помочь, — я протянула женщине фото человека, о котором та просила рассказать.

Сколько я не концентрировалась, не призывала силу, ничего я увидеть не смогла. И продолжать этот фарс не видела смысла.

— А ты забавная. Я тебя другой представляла, — женщина неожиданно заговорила низким, поставленным голосом.

— Спасибо вам, что поверили в меня и пришли, но давайте мы с вами закончим, следующая посетительница, как мне показалось, действительно нуждается в помощи. Я не могу сейчас выделить время на беседу с вами.

— Тебя преследует смерть.

Я было дернулась, чтобы крикнуть охранника, но в мою кисть вцепились горячие, сухие пальцы, унизанные перстнями.

— Девочка, не спеши. Я не просто так пришла. Меня привело провидение. Оно мучило меня два долгих месяца, толкая прийти и предупредить тебя. Мне пришлось придумать повод. И быть очень настойчивой. Хорошо ты устроилась. На прием не попасть, как к президенту! — она тихо рассмеялась, но тут же себя отдернула, сделавшись серьезной, — Послание мое банально, но все же я должна его тебе озвучить. И, надеюсь, что от меня отстанут! — последние слова она произнесла зло, возведя глаза к потолку.

Я замерла, растерянно вытаращившись на посетительницу, хотелось проследить за ее взглядом, но я мотнула головой, сосредоточившись.

— Тебе угрожает опасность. Берегись черных людей. Ты можешь не справиться. Это все, что я знаю. Как и почему, не спрашивай. Ответить не смогу. Мне пора. А ты будь начеку. Темные силы не дремлют.

Она встала, и, позвякивая многочисленными золотыми цепочками, цокая высокими каблуками, пошла на выход. Виляя бедрами, плотно обтянутыми узкими изумрудными брюками. Внешность этой женщины выносила мозг. Яркие брюки дополняла оранжевая пестрая блузка с глубоким декольте, в котором, поверьте, было на что посмотреть. На первый взгляд нелепая, аляпистая, кричащая, но одежда ей определенно шла, выгодно подчеркивая прелести ее фигуры.

Произнесенные слова крутились на языке. Бояться черных людей? И что бы это могло значить? Имеется в виду цвет кожи? А может, речь идет о цвете глаз, которые зеркало души…

Настрой работать и так был, откровенно говоря, никакой, а теперь я вовсе разнервничалась, то и дело повторяя про себя ее слова. Хотелось их обдумать и покрутить после, в одиночестве.

Рита спокойно перебирала провода и что-то регулировала в камере. Она вела себя так, словно не видела и не слышала, что происходило в комнате еще минуту назад. Это напугало еще больше.

— Рит? — я позвала подругу, но та не откликнулась.

Сглотнув, я позвала еще и еще. Потом не выдержала, вскочила, приблизилась, схватила за плечи и встряхнула девушку. Та начала часто моргать, озираясь по сторонам.

— Ты чего, Ань? Ой, а где цыганка? Я что-то и не заметила, как она ушла.

Мои руки безвольно упали. Если до этого и была толика сомнений, что женщина меня просто пугала, теперь же я не знала, что мне и думать.

Не прошло и пары минут, как в комнату вновь вбежала взбалмошная тетка. Вид у нее был потрепанный. Заношенная, неопрятная одежда, сальные волосы с отросшими сантиметров на десять корнями, обгрызенные ногти, синяки под глазами. Вид она имела отталкивающий, и, если бы еще добавить к этому ансамблю амбре из перегара, я, вероятно, приняла бы ее за обычную бомжиху-алкашку.

Я посмотрела на вошедшую следом Соню с немым вопросом во взгляде, та лишь рассеянно пожала плечами. А женщина времени зря не теряла, в считаные мгновения достигла меня и вцепилась мертвой хваткой.

— Вы должны мне помочь! Моя девочка, — она некрасиво скорчилась и шмыгнула носом, — она пропала два дня назад. Я все ноги сбила, всех друзей, знакомых, соседей опросила. Весь район на уши поставила. Все ее ищут, понимаете? Возьмите, возьмите, — мне в руку вложили фотографию. — Это свежая. Она у меня хорошая… помощница моя… мы одни, понимаете? Никого у меня нет кроме нее, — женщина сжала мою руку вместе с фото, отчаянно взвыв.

Я отшатнулась, не понимая, что происходит.

— Так. Успокойтесь! — я с усилием освободила кисть, подошла к столу и расправила на нем смятую карточку.

С изображения на меня смотрела совсем юная девушка, только начавшая формироваться. Лет тринадцать от силы. Худое, угловатое личико, всклокоченные розовые волосы, черная футболка и пышная юбочка. Черно-белые полосатые чулки и кеды в клеточку.

Выглядело это вполне мило. К неформалам я всегда относилась с интересом. Ведь дети перебарывали свои страхи, смущение, заявляя о себе своим внешним видом и поступками. В памяти многих эмо остались странными существами с полосато-клетчатым принтом, неконтролируемыми эмоциями и огромной розовой челкой. Они должны были носить черно-розовое, густо обклеивать рюкзачки значками и всем показывать порезы на запястьях.

Падение железного занавеса в девяностых повлекло за собой «нащупывание» новых возможностей. Как ребенок учится ходить, так народ учился не зажимать себя в установленных кем-то «свыше» рамках. Лишь спустя лет пятнадцать начался творческий «разгул» от всей широты русской души. Люди жадно впитывали новые веяния. Улицы, музыкальные магазины и сердца наполнялись осознанием того, что каждый человек имеет право быть не таким, как все. Имеет право быть особенным. Имеет право быть индивидуальностью.

Настоящие эмо, на самом деле, были солидной субкультурой. Их прародителем выступал американский хард-кор восьмидесятых. Розово-черная идеология выражала молодежный протест в силу убеждения в необходимости веганства и стрейт-эйджа. У них была целая сложная система отказа от алкоголя, наркотиков и других допингов. Даже жаль, что у них было мало последователей.

Как по мне, это здорово иметь некую общность, примыкать к группе людей, чьи взгляды совпадали с твоими. Вот только на каждое действие всегда находилась «затычка». Нелюди, которым яркие личности не давали покоя, и это мне тоже было известно. Среди эмо, как и в любых других субкультурах, проходили постоянные проверки на «подлинность». Они заключались в невинном выяснении того, знал ли человек, истоки, ту ли музыку слушал, а порой доходило и до травли и гнобления. Не они первые, и они — не последние, кто поражал обывателей нестандартным видом и иной позицией в жизни. Готы, кибер-панки, пост-панки, гранжеры, металлисты, скинхеды, ролевики… Кто только не поражал незамутненные умы постсоветского населения своими выходками и громкими заявлениями на публику.

Сейчас же мне было ясно, что девочка из-за своей неординарной внешности, возвращаясь вечером одна домой попала в беду. Вот только чем я могла помочь этой женщине, я до сих пор не понимала. Гипноз здесь не помощник.

— Так! Стоп. Тихо. Постарайтесь вспомнить все последовательно. Сейчас любые детали могут стать решающими. Куда она шла? С кем? Зачем?

Женщина, в очередной раз всхлипнув, утерла лицо рукавом и начала свой сбивчивый рассказ.

— Мне гордиться нечем. Я плохая мать. Наш кормилец, мой муж, погиб четыре года назад. При нем мы как сыр в масле катались. Он любил своих девочек и баловал. После его смерти выяснилось, что все наше имущество записано на его мать и мы не имеем никаких прав на квартиру. Как-то так вышло, что замужней женой я стала рано и ни дня в жизни не работала. А когда мне пришлось столкнуться с этой ситуацией, я была подавлена горем, растеряна. Да и что там, сама была еще дитя… — женщина перевела пустой взгляд на окно. — Мать же его вцепилась в наследство своими загребущими клешнями… А… Бог ей судья. Чтобы как-то прожить, я мою подъезды. Как-то так вышло, что сейчас даже техничка в магазин должна иметь диплом о высшем образовании. У меня его, к сожалению, нет. Мы долго перебивались по редким друзьям, которые каким-то чудом не отвернулись от нас, пока более-менее обустроили свой быт. Все это конечно же сказалось и на моей девочке. Она росла принцессой, но ее розовый мир в одночасье рухнул. Но она молодец, сжала зубы, справилась. Она мне иногда помогала, когда я срывала спину. И в тот день она вызвалась помыть подъезд на Гомельской. Она стеснялась очень, хотя я никогда ее не принуждала, она сама настаивала на помощи. Поэтому ходила она поздно вечером, когда вероятность встретить кого-то была минимальна. Но что-то случилось. Никто ничего не видел. Бедная моя девочка…

— Да уж. И какую помощь вы ждете от меня?

— Найдите ее! — И столько мольбы и отчаяния в голосе, что мое материнское сердце сжалось, пропустив удар.

Девочку было очень жаль. Двое суток прошло, вероятность найти ее живой стремилась к нулю. Но что я могу? Да и нужны ли кому мои оправдания? Не стала ничего говорить о своих «капризных» силах, лишь кивнула и сосредоточилась на фото.

— Ее странные друзья ее не видели в тот день…

— Тсс… — показала знак «не шуметь».

Ситуация для бандитской ночной Москвы двухтысячных вполне обыденная. Девочку мог обидеть кто угодно. Хоть пьяный сосед в подъезде, где она мыла. А, протрезвев, испугаться содеянного. Хоть малолетки во дворе, хоть катающаяся на машине ночью, обдолбленная молодежь. Если бы разрешилось это приключение миром, девочка уже была бы дома. А так… не знала, что и думать.

— Где же ты, милая? — я водила рукой над изображением, концентрируя свою силу и от всей души желая понять, где нам искать потеряшку.

И сила откликнулась! Меня заволокло белым туманом, я и испугаться не успела, моргнула, и вот я уже стою на бетонном полу. Озираюсь. Какая-то стройка. Слышу невдалеке голоса и вскрики. Пытаюсь сделать шаг, но мое тело какое-то ватное и бесформенное. Даю ему команду двигаться вперед, и оно медленно, словно облако перетекает в соседнюю комнату. Вижу трех подростков. Они отчаянно спорят на повышенных тонах. Их голоса приглушенные, как сквозь воду. Мой разум распознает лишь обрывки.

Один светловолосый и патлатый рвется к балконному проходу, двое других его сдерживают и оттаскивают. На лицах паника и отчаяние. Безудержный страх, у одного даже слезы.

— … должен помочь… нельзя… знаю ее…

— … уходим… идиотом… готовая…

Пространство размывается, перед глазами вспыхивают какие-то дерганные всполохи, и вот я уже стою в комнате одна. Неужели сбежали? Столкнули ее с высоты? Вот же гады…

С затаенным страхом в сердце даю команду «вперед», и это замедленное продвижение выпивает все силы. Нервы на пределе. Готовлюсь увидеть любую ужасную картину, но вижу отсутствие плиты балконного пола, лишь выступ и обрыв. Опускаю взгляд вниз: этажом ниже выступ есть, но это не балкон из квартиры, это просто какой-то архитектурный карниз. И на нем в позе поломанной куклы лежит наша девушка. Странно. Высота небольшая, метра три. Но почему она в таком состоянии? Надругались? Девушка не двигается, неудивительно, что пацанва решила, что та мертва.

Но ребенок жив. Я чувствую ее эмоции: острый запах страха, пряность злости, флер неуверенности и тонкую яблочную нотку влюбленности. Мощный коктейль бьет по сознанию. Еле справляюсь, чтобы подавить его. Хочу опуститься ближе к ней, чтобы понять, но пространство вновь искажается и меня выбрасывает в реальность.

Рвано вдохнула, словно вынырнула из-под воды. Я и не чувствовала, что не дышала и подвергала себя опасности! Во всем теле была дикая слабость. И только умоляющий взгляд женщины не дал мне упасть и дать телу отдых.

— Какая-то стройка. Высотка. На последнем этаже. Незнакомые парни вытолкнули ее с балкона и она лежит на карнизе.

Женщина замирает в ужасе, и тут к ней приходит осознание.

— Знаю! Знаю такую стройку. Это недалеко. Боже! Скорее! Мне надо туда.

Перевожу взгляд на Соню.

— Олег здесь?

Та кивает.

— Попроси его, а? Может, не откажет?

И вот спустя два часа мы стоим запыхавшиеся под крышей заброшки.

Оказалось, что здесь даже имелся дежурный сторож. Вот только чем он был занят ночью, большой вопрос. Сейчас же, как назло, он отказывался нас пускать без сопровождения блюстителей правопорядка. Пока Олег не отвел его в сторону и что-то не гаркнул в свойственной ему манере, ситуация не изменилась.

Я с девчонками в полном составе, мама девочки, Олег и еще один парень из охраны. Тоже мне группа спасателей «Чип и Дейл». Олег разделяться запретил, и мы подъезд за подъездом обходили здание, время от времени выбираясь на крышу, чтобы попасть в соседний подъезд.

Пару раз даже пришлось поработать монтировкой. Можно было бы пройти по периметру и осмотреть дом с края крыши, но хитрый дизайн, будь он неладен, и сильно выступающих скошенный карниз не давали такой возможности.

Стройка особо заброшенной не выглядела. Здесь явно теплилась жизнь. Надежные стены не один год служили убежищем истиным ценителям прекрасного вида города с высоты птичьего полета. Тут и там встречались и лежки бомжей с «обустроенным бытом», и места тусовок любителей граффити и пивка. Шприцев, бычков, пустых бутылок и прочего мусора хватило бы на несколько КАМАЗов. Я лишь в очередной раз скрипнула зубами, поражаясь нашей суровой действительности. И это ведь в центре города!

Перерасход сил давал о себе знать. Я уже еле двигала ногами. Остро чувствовала, что очередной поиск вышел мне боком, но старалась не подавать вида, чтобы не расстраивать друзей. Бесконечные мысли то о девочке, то о собственной никчемности, кружили вихрями, дополнительно туманя сознание и расходуя силы.

Слезая с чердачной лестницы в очередном подъезде, которым я потеряла счет, меня с силой дернуло влево. Еле удержалась на месте, да и Олег подхватил.

— Что-то ты совсем никакая, мать. Тебе, похоже, поиски пора заканчивать.

— Нет, — мой голос прозвучал громко и пронзительно, я даже сама от себя не ожидала такой тональности, — Я что-то почувствовала! Туда, — и указала в нужном направлении.

Подхватив меня, словно куклу, Олег припустил быстрым шагов в нужную сторону. Череда бетонных коридоров, проемов, комнат закружили в пьяном вальсе. Силы мои были и впрямь на исходе. Вот же не вовремя… Там девочке плохо, а приходилось возиться еще и со мной.

Первое, что я услышала, это вскрик матери. И откуда только силы брала? Третьи сутки без сна… Но она бегала по всей стройке, впереди нас, выискивая дочь. Такая материнская любовь не могла не вызывать уважения и сожаления.

И вот, наконец, мы обнаружили место падения. Меня к краю не пустили, да я и не рвалась. Лишь, обозначили, что жива. Виктор, парень, что сопровождал нас, аккуратно слез в проем двери, и оттуда комментировал увиденное.

Оказалось, что у девочки был открытый перелом ноги. Естественно, она с такой травмой не смогла подняться на высоту трех метров и выбраться из каменной ловушки. Даже думать не хотелось, какого страха она натерпелась за эти два дня в ожидании смерти.

А малолетние ублюдки и не подумали вернуться и проверить что натворили. Я закрыла ладонями глаза, пытаясь вспомнить лица, но те расплывались в бесформенные световые пятна. Если б могла, они бы у меня огребли по всей строгости! Оставалось надеяться на память и смелость девчонки. Злость, пожалуй, это был сейчас мой единственный источник, который питал меня силой, позволяя оставаться в сознании.

Я повела безразличным взглядом вдоль стены. Увидела грязный колченогий ящик, но мой легкий вес тот должен был выдержать. Отошла в сторону от общей толпы и аккуратно присела на него, привалившись к стене. Сама не поняла, как провалилась, но из сна меня снова подкинуло, я аж на ноги вскочила.

В комнате стало тесно. Появились люди в форме, а также спасатели с носилками, на которых лежала наша потеряшка. Заостренные черты лица, растерянный взгляд, пересохшие, растрескавшиеся губы. Она выглядела до того юной и беспомощной. Так остро захотелось пожалеть этого ребенка, что я не смогла удержать свой порыв. Шагнула вперед, жестом останавливая бойцов, и беря в руки ладонь девочки.

Мгновение остановилось. Казалось, я вижу, как на нас сверху льется белая божественная энергия. Я чувствовала как мое тело, словно измученный пустынной жарой путник, попавший под дождь, жадно поглощает в себя живительный дар небес. Мне хотелось ликовать, визжать от восторга, смеяться и кружиться. Но я лишь стояла, мягко улыбаясь, смотря на девочку и держа ее за руку. Мириада эмоций промелькнула на ее лице, но она сдержалась. Лишь еле-еле шевеля губами, произнесла «Спасибо».

Глава 8

Белое пространство встретило как родное. Мягко окутывая своим уютом, оно ластилось к ногам. Душа ликовала. Было стойкое ощущение дежавю, такое баюкающее, словно я попала домой.

Оглянулась и увидела волчицу. От неожиданности я даже растерялась. Как давно она ко мне не приходила!

— А где Сенсей? — слова вырвались быстрее, чем я успела их обдумать.

Ответом мне было молчание.

Я растерянно стояла, утопая по щиколотку в белесом тумане, не понимая что от меня ждут.

— Как мне… — моя рука поднялась, но я ее отдернула, — Он пропал, и я не могла попасть сюда, мне не хватало сил. Почему… Я что-то делала не так?

— Твой учитель допустил ошибку. Вновь. Судьба таких оплошностей не прощает.

Я замерла, забыв, как дышать. Что же это значит? Неужели… Я с трудом вдохнула. От накатившего страха грудь сжало тисками.

— Я… как-то могу ему помочь?

— Тебе решать. Ты медлишь. Ты должна действовать увереннее, масштабнее. Много суеты. Мало толка.

Кулаки непроизвольно сжались, а с меня спала оторопь. От несправедливости я даже о страхе забыла.

— Медлю? Да я сплю по четыре часа в сутки! Работаю постоянно. Что не так? Мне никто не говорит что именно я должна делать! Я… Я… да где мне время взять на все это? — наткнувшись на холодный взгляд льдистых глаз, я замолчала, резко осознав неуместность всех моих слов и мыслей.

— Время? Что это? Времени не существует, и никогда не существовало. Термин «время» был придуман людьми для собственного удобства. В природе существуют только процессы, происходящие тем или иным образом. Они могут быть периодическими или постоянными. Но какого-либо процесса, отражающего то, что вы подразумеваете под термином «время», в природе нет. Процесс твоего становления запущен и идет так, как ему должно. Судьбу человека нельзя обмануть, но иногда высшие силы вмешиваются, если персонаж не успел выполнить свое предназначение и это сильно рвет полотно судеб. Твой процесс в самом разгаре, я не понимаю, чем ты недовольна. Ты должна действовать, но ты лишь придумываешь оправдания. Помочь себе можешь лишь ты сама. Подумай, дитя, чего ты действительно хочешь?

Сознание прояснилось, словно кто-то провел по голове прохладной ладонью, сняв усталость и напряжение.

Ситуация была мне не совсем понятна. Чего же от меня хотят и что вообще происходит?

— Я надеюсь, что мы запустим фильм и это поднимет людскую волну. Я найду тех, кто меня поддержит! Это послужит стартовым этапом…

— Мирское мне чуждо. Высшая цель — вот что имеет значение. Тебе нужна Сила. Ты не успеваешь развить источник к нужному дню. Иди. Я направлю тебя к месту Силы. Не противься обстоятельствам.

Очнувшись в кровати, я еще долго обдумывала слова, произнесенные моим наставником. Но не могла вычленить ничего для себя полезного, за что могла бы зацепиться. Как действовать? Куда идти? Откуда мне узнать, что первостепенно, а какие мои действия пустые? Было тревожно за Сенсея. Было страшно от неизвестности и неопределенности. Но предаваться унынию не время.

— Это потрясающе, Аня! — пищала Рита с улыбкой до ушей и широко распахнутыми глазами, — Только посмотри! Тысяча девятьсот комментариев! И они растут с каждым обновлением страницы! Семь тысяч репостов! Просмотры за сотню тысяч уже улетели!

Не удержав своего восторга, Рита подскочила и захлопала в ладоши, как маленькая девочка.

— А-ха-ха-ха, — с неуверенной натянутой улыбкой вторила ей Соня, — интересно, а с этим роликом нас на «Сам Себе Режиссер» второй раз пригласят?

И они вместе зашлись в приступе нервного смеха. Петя сидел тут же, в кресле. Правда, не смеялся, а лишь устало улыбался, глядя на нас по очереди. Неудивительно, время давно перевалило за полночь. Изначально был и Кирилл, но тому позвонил отец и парень сорвался на зов грозного родителя.

Старт фильма я долго оттягивала, то ли не решаясь, то ли ожидая некоего «напутствия» от высших сил. Но сегодня, словно что-то щелкнуло и я дала отмашку. Публикация нашей сенсационной бомбы пришлась на вечер субботы, под выходные, на самое горячее эфирное время.

Интерес подписчиков не заставил себя долго ждать. Разогретые предыдущим слезливым блокбастером от Риты про мои похождения по стройкам столицы, а иначе это и не назовешь, люди были в ожидании новой сенсации. Ну, мы их и не разочаровали.

Лента комментариев пестрела и пухла. Все новые и новые участники вливались в общие негодующие массы и вкидывали свои пять копеек на вентилятор. Кто-то безоговорочно верил в мои предсказания, крича капслоком «Мы все умрем», другие не находили слов, выражая свою печаль грустными смайликами, но зато под каждым сообщением. Третьи начинали спорить и выкатывать полотна сообщений на тему «Как я не права» и что автору нужно срочно «Убицца о стену».

Изначально, поддавшись порыву, я читала все подряд вбросы вместе с Ритой и Соней. Но чем глубже увязало обсуждение, тем больнее мне становилось. Поэтому, когда раздался спасительный звонок телефона, я сбежала подальше от этой вакханалии. Трубку брать было страшновато. Ведь было понятно, что за такое своеволие меня по головке ТАМ вряд ли погладят.

— Не спишь? — в трубке раздался чуть хрипловатый, но такой знакомый голос Александра.

Я облегченно выдохнула.

— Какой там… Слышишь? — отставила трубку от уха, направив в сторону зала, откуда тут же раздался взрыв смеха.

— О-о, отмечаете?

— Нет, конечно. Ты чего? Что отмечать-то? Это девчонки перевозбудились от крышесносного успеха, вот и полуночничают. Сам как?

— Не знаю. Как-то пусто на душе. Пока снимали, горел идеей скорее довести до логического завершения, а теперь жалею, что все так резко оборвалось. Хоть на сериал сценарий катай!

— Нет, нет, это без меня, пожалуйста. Мне хватило. Я так вымоталась за этот месяц. Не представляю, как вы живете в подобном темпе.

— Да никто так и не живет. Цейтноты, конечно, бывают, но редко. Как ты верно заметила, это небезопасно для психики. Спроси кто, сам не смогу ответить, куда мы так гнали и почему вышло так, как вышло.

— Да уж… С завершением съемок я хоть выспалась впервые за месяц.

Помолчали.

— Все мысли у меня о грядущих последствиях. Все думаю, не натворили ли мы дел? — я проговорила практически шепотом.

— Да ладно тебе, нет ничего в этом фильме криминального, за что бы нас можно было привлечь. Максимум, что грозит, так это воспитательная беседа. Погрозят пальчиком и попросят больше так не делать.

— Не знаю, Саш, неспокойно на душе. Да и я уже засветилась не в самом лучшем ракурсе, еще и не раз. Прижмут, как букашку к ногтю, чтобы назойливо не пищала под ухом.

— Хочешь, приеду? — неожиданно предложил Алекс.

Я растерялась. Хотела ли я видеть этого человека рядом? Он всегда был моим кумиром, да и за время съемок мы сильно сблизились. Я замечала его взгляды, и с каким восхищением он смотрел на меня, когда мы вступали с ним в жаркие баталии, итогом которых зачастую он признавал свое поражение. Может, конечно, ранее ему встречались в жизни неправильные женщины, раз наличие ума у оппонента с сиськами настолько его изумляло.

Но имела ли я право вмешиваться в течение его жизни? Да, своим фильмом я уже перекроила немало судеб, но все эти люди были талантливы и без моего вмешательства. Яркий человек-огонек, вокруг которого постоянно идут аномальные завихрения и жизнь бурлит и вертится, как у оси, нигде не пропадет. А Саша… Он ведь и для меня был кем-то большим. Уже одно то, как он самозабвенно взял на себя гору проблем и обязательств по моему фильму, меня поразило. С каким жаром и усердием он отдавался процессу. Перессорился со своим «квартетом», бросив их на произвол судьбы ради меня.

Не испортила ли я уже ему будущее? Сейчас он женат во второй раз, и вроде даже эта женщина родит ему ребенка… Но я помнила, что и этот брак продлится недолго. Лишь в третий раз Александр обретет счастье семейной жизни. Хотя, желтая пресса склонна приукрашивать факты. Но даже это будет еще не скоро, лет через пять, примерно…

В прошлой жизни я невольно следила за жизнью некоторых медийных личностей, которые были мне интересны. Да и часто на ютубчике смотрела разные интервью и передачи с приглашенными знаменитостями. Но Саша… он не все.

— Нет, Саш, не стоит, — сказала, и тут же пожалела.

В трубке стояла тишина.

Закусила костяшку пальца, чтобы не застонать от разрывающих меня противоречий. Ведь мне отчаянно хотелось, чтобы он был рядом. Но вечная неуверенность в себе, в завтрашнем дне, в будущем, — все это терзало душу.

— Ты уверена?

— А-а-а-а… — я взвыла, не выдержав, — Издеваешься, да? — перевела взгляд на часы и обалдела, — Час ночи! Куда ты поедешь? С ума сошел? Саш… Я…

— Скоро буду.

В трубке раздались короткие гудки, я отстранила ее от уха, а на лице расползлась улыбка от уха до уха.

Глава 9

Глава 9.

В голове шумело. Веки, налитые свинцом, не желали размыкаться. Никак не могла сообразить, где я и что происходит, словно меня засосало в некую черную дыру, и я никак не могла оттуда выбраться долгие годы. Пробуждение было затяжным, но, наконец, перед глазами появилась картинка, звук же приходил с запозданием.

Я ничего не могла понять. Предо мной эмоционально что-то рассказывает Рита, активно жестикулируя руками и расхаживая по комнате взад-вперед.

— Ты меня вообще слушаешь, Спящая Красавица? Бужу тебя, бужу! Алло? — она резко делает ко мне шаг и начинает трясти за плечи. — Может в душ сходишь, пыль смоешь? Что-то ты, кажется, пованиваешь, словно года два здесь провалялась.

— Что? — коварная дрема все еще не отпускает, и смысл доходит с запозданием.

Подруга начинает заливисто и заразительно смеяться, и до меня начинает доходить абсурд ситуации. Молча встаю и иду в душ. Взбодриться и впрямь не помешает. Да что реально со мной такое? Половина событий в памяти словно паутиной накрыло.

События вчерашнего дня нахлынули волной. Резко останавливаюсь в проходе ванной комнаты, разворачиваюсь и чуть не сталкиваюсь с Ритой:

— А наш фильм…? Какие новости?

— Ну, здрассти, забор покрасьте. Вспомнила! Иди уже давай. Митинги вон на улицах города начались, пока ты слюни в подушку пускала.

— Митинги? — в душе ёкнуло нехорошее предчувствие. — Откуда знаешь? По телику показывали?

— Ага! Два раза! По телику такое не покажут. Подписчик прислал с места событий короткое видео на 10 секунд в задрипанном качестве. На Манежной какие-то активисты скооперировались, но их быстро разогнали, не дав распушить перья… Иди уже, а? Я чай тебе заварю.

Тугие струи прохладной воды прояснили голову. Но облегчения не принесли. Только сейчас пришло осознание, в какие сложные времена я попала. Несмотря на мнимое затишье после разбоев девяностых, у власти в большинстве своем стояли все те же бандиты. Да, с мозгами, да, вовремя переобулись, но методы решения проблем у них вряд ли изменились. А буква закона вряд ли создана для защиты прав населения. Скорее наши законы построены так, чтобы всегда можно было найти лазейку и докопаться, если в том возникнет острая нужда.

Как говорится, никто не уйдет безнаказанным.

Рита хлопотала на кухне, мурлыкала под нос себе веселый мотивчик, споро накрывала на стол и была спокойна и безмятежна. Я даже засомневалась, может, зря нагнетала?

— Рассказывай?

— Да я в восторге! Столько активности! Столько комментов, столько хейта! Людей просто рвет на части от нашей бомбы. Мама звонила, кричала в трубку, что нас всех на Колыму сошлют, — Рита нервно хихикнула, — Ну она у меня никогда особой терпимостью не отличалась. Соседи приходили, носы свои любопытные совали: «Как так? В их подъезде творится История! А они не у дел.» Спрашивали, планируются ли съемки второй серии, — веселье Риты мне отчего-то совсем не передавалось, — Александр вчера ночью зачем-то приехал, а ты сопишь в две дырки. Мне кажется, он расстроился. Как-то скомканно что-то пробубнил и снова уехал. Ты ему чего-то наобещала, Ань? Ты помнишь, что он женат? — на лбу подруги пролегла тонкая морщинка беспокойства.

— Нет.

Рита смотрела на меня скептически, словно сканируя насквозь.

— Нет же, говорю! Ой, всё. Сама разберусь.

— Да уж будь добра, разберись со своими мужиками. Завела гарем, бродят теперь под окнами, вздыхают.

— Не смешно.

— А я и не смеюсь. Кстати!

Слова подруги прервал продолжительный звонок в дверь. Мы переглянулись. За трелью последовали глухие удары по обшивке нашей не столь крепкой входной конструкции.

По спине пробежал холодок. Мы с Ритой нерешительно смотрели вглубь коридора, но никто не решался пойти открыть.

— Может притвориться, что нас нет?

— Анна, шутки закончились, немедленно откройте. — грубый, мужской голос из-за двери звучал приглушенно, но очень угрожающе.

Мы синхронно выдохнули, поняв, что к нам ломится Олег. Рита так и вовсе вернула улыбку и пошла открывать. Я же не была столь уверена в своей безопасности, и не зря.

Олег влетел на кухню, прямо в верхней одежде. От него пахнуло волной морозной свежести. Несмотря на бодрость утра, лицо его было красным, вены на шее вздулись от напряжения, а взгляд метал молнии и казался немного шальным.

— Ты-ы-ы… — напряженно вытянутая рука в мою сторону с указывающим в меня крупным грубым пальцем замаячила перед моим носом.

Но больше Олег не вымолвил ни звука, лишь глубоко и рвано задышал. И никак не мог подобрать цензурных слов, чтобы выразить свою мысль.

Он зло обернулся, и я увидела за его спиной, сложившую лапки на груди, растерянную Ритку.

— Иди погуляй, — рявкнул Олег и захлопнул, жалобно звякнувшую дверь кухни. — Анна, — он прорычал мое мягкое имя, словно то состояло из одних щипящих звуков, и, вновь обернувшись ко мне, протер лицо рукой, в попытке сбросить напряжение, — Сколько еще ты будешь мне нервы трепать, а? Ты что, мать твою, творишь, женщина?

Его пальцы сжимались и разжимались в кулаки, а свекольный цвет лица не спадал ни на тон. Я же опасливо сжалась на стуле и могла лишь затравленно смотреть на него снизу вверх, затаив дыхание.

Было ли мне страшно? Скорее я замерла, как тот страус, спрятавший голову, но оставив врагу смачную филейную часть, провоцирующую того для хорошего пинка.

Словом, сидела, помалкивала, притворившись невидимкой. В душе теплилась робкая надежда на то, что ударить Олег меня не посмеет. Да и его ручища, которой он может обхватить мою голову и раздавить как орех, отправила бы меня меня моментально на тот свет, к Волчице в компанию.

Мужчина отвернулся к столешнице, налил стакан минералки и выпил залпом. В тишине кухни слышалось лишь его напряженное дыхание. Налил еще стакан, еще выпил.

Я невольно сглотнула, и это прозвучало как-то неожиданно громко.

Олег обернулся. Краснота с его лица начала отступать, дыхание выравниваться.

— Что же ты творишь, Анна? Ты в игры играешь совсем недетские. Не понимаешь, насколько это опасно? Тебя пожалели — вежливо попросили угомониться. Так нет, — он снова сжал кулак, слегка пристукнув по столешнице, отчего чашки жалобно звякнули. — Захотела по-взрослому? В колонии посидеть? С урками чалиться и чифирок попивать? Или в застенках перебирать архивы, делая прогнозы для сильных мира сего? Думаешь, эта перспектива настолько далека и нереальна? Так вот, ты ошибаешься! Ты ее делаешь не просто возможной, собственными же руками. Ты просто идешь по лесу с голодными волками, флагами размахиваешь и орешь «Кушать подано». Ты чего добиваешься, Анна? Жить надоело? — в крайней фразе вновь прорезались рычащие нотки.

— Да что я такого сделала? За что меня сажать?

— Найдется за что, не сомневайся! — его голос был громким, а тон грубым.

Мне было очень обидно выслушивать вот такую нотацию, да еще и так грубо…

— А вам не кажется, что такими действиями вы всколыхнете еще большую волну протестов? Если, как вы утверждаете, народ поверил, что им мешает выйти на митинги в мою поддержку?

— Ты кто такая, Анна Владимировна? Кем ты себя мнишь? Великой Вангой? Ни. Хрена. Подобного. — он говорил сквозь зубы, вбивая свои слова как тяжелые колья, которые, падая, вгоняли в безнадегу и тоску, — Это так не работает. Ни один ясновидящий не был еще неучтенным, праздно шляющимся и творящим все, что ему вздумается. Говорил же тебе…

Он махнул рукой и, наконец, увидел, что до сих пор в куртке. Резко рванул дверь в коридор, чуть не уронив на себя Риту, которая все это время беззастенчиво подслушивала.

— Ой!

— Я что непонятно выразился? — остротой и арктическим холодом его голоса можно было проморозить камень. Вот и Рита замерла сусликом. — Брысь отсюда, — он впихнул ей в руки куртку и вернул дверь на место.

Подошел к окну. Во мне же закипала злость. Как они меня все достали своими нравоучениями! И я не выдержала.

— Если бы вы видели то, что видела я в своих бесконечных снах и видениях. Смерти, пандемию, войну, растление наших детей, вывернутые наизнанку религии! Может, вы, наконец, тоже бы резко повзрослели и перестали играться с пистолетиками, мериться письками, в то время, когда мир катится в бездну! — меня подняло на ноги волной возмущения.

— Видел я твое кино. Это страшно, это не укладывается в голове настолько, что даже кажется, что может быть правдой. — он покачал головой, — Несмотря на то, что лично я к тебе претензий не имею, все последние предупреждения закончились, Анна. Даже я ничего уже не решаю на таком уровне. Будь осторожна. Твой проступок настолько глуп… Слов нет! Почему было не принести видео сначала мне? Зачем подняла такую волну? Ты в окно-то выглядывала? И это еще не донесли на самый верх… — он как-то горько вздохнул и отвернулся. — Никто головой за тебя отвечать не станет. И за тебя не вступится. О чем ты думала вообще? Скоро выборы, даже не посмотрят, что ты провидица или кто ты там… Уберут, следы подчистят, и не вспомнит никто.

— Я здесь, чтобы спасти людей. И я не боюсь говорить правду, — его самоуверенный тон выбил из меня последние крохи страха.

— Правду? — он моментально вспыхнул вновь, наливаясь злым отчаянием. — Что ты несешь? Кому нужна твоя правда? — Он тряс меня за плечи, чуть приподнимая над полом. А в глазах его металось какое-то отчаяние.

Я даже не поняла, как он сграбастал меня в свои медвежьи объятия, и притянув, с жаром впился мои губы.

От неожиданности я опешила. Его жесткие губы сминали мой маленький рот, горячий язык наполнял его и творил с моим языком какой-то сумасшедший танец. От мужчины веяло бешеным жаром и терпким запахом хвои. Олег крепко держал, не давая мне ни дернуться, ни вздохнуть, напирая все сильнее, буквально вдавливая меня в себя. Я не чувствовала боли, лишь его отчаянную горечь, бессилие, злость.

Я мычала, пыталась вырваться, но это было сродни желанию сдвинуть гору. Олег — мужчина крупный, я бы и в спокойном состоянии его не смогла отодвинуть, а тут…

Я отчаянно застонала ему в рот и со всей силы прикусила властвующий в моем рту язык.

Олег от неожиданности дернулся и нехотя отстранился. Он смотрел на меня поплывшим взглядом и рвано дышал. Я тоже пыталась отдышаться и от него не отставала, испепеляя этого наглеца. Наши взгляды метали молнии, но ни один не проронил и звука. По моему рту растекался солоноватый привкус металла.

Из прихожей раздался веселый гвалт и шум голосов.

— Видимо, вернулись ребята. — я произнесла чуть хриплым шепотом, — Отпусти.

И тут этот бугай словно очнулся, осознав ситуацию. Аккуратно опустил меня на стул, и добавил уже спокойным голосом.

— Мы не договорили, Анна. Шутки и веселье закончилось. Тебе срочно нужно уехать. Мне нужно в министерство, постараюсь твою дурную голову прикрыть и оттянуть момент твоей поездки туда, — он неопределенно покрутил рукой в воздухе, — Собери мозги в кучу и думай куда можешь срочно уехать, пока шумиха не утихнет. Ты такая маленькая, а большим дядькам уже умудрилась так насолить и костью в горле встать, что они этого без внимания не оставят, поверь.

Дверь кухни открылась, и на пороге нарисовался Кирилл. Он посмотрел на меня с подозрением, выискивая обеспокоенным взглядом что-то на моем лице. Затем перевел гневный взгляд на Олега. Но сказать ничего не успел.

— Вернусь вечером или позвоню. Не теряй времени. — Олег оттеснил плечом Кирилла, ударив того о косяк, и двинул на выход.

Мне же стало так зябко и одиноко, что захотелось протяжно завыть. Ну почему я такая нефартовая⁈ Я встала и понуро побрела в свою комнату, шаркая ногами, как древняя бабка.

Кирилл семенил следом, задавал мне какие-то вопросы, ходил еще какое-то время за мной хвостиком, пока Рита не увела его на кухню. А я сжалась в комочек на диване, уставившись пустым взглядом в одну точку.

С кухни долетали вскрики и жаркие споры ребят. Их там было человек пять. Я даже не заметила, кто именно. Они восторженно обсуждали растущее число подписоты, самые огненные комментарии, резко взрываясь каким-то нервно тревожным хохотом и также резко умолкая. Но длилось это недолго. По крайней мере, я не заметила, сколько прошло времени, как хлопнула входная дверь и все стихло.

Рядом со мной опустилась Софа. Она мягко погладила меня по плечу. Вздохнула.

— Пришло требование, наше видео удалили с канала. Но оно не пропало. Какие-то предприимчивые ребята его к себе копирнули и завирусили, публикуя с разных аккаунтов. Общественность хорошо колыхнуло. Болотце давно, видимо, застоялось, и наш вброс попал на благодатную, голодную до сплетен почву.

— Это не сплетни. Это наше «светлое» будущее. — прошептала я чуть хрипловато.

Софья встала и вышла. Вернулась со стаканом воды.

— Ань, на, попей. И хватит уже самой себя загонять. Ну не убьют же они нас. В конце концов, в России свобода слова! Мы граждане, и у нас есть права.

Софья подскочила с дивана, заходила взад вперед и стала разглагольствовать какие-то наивные глупости. Затем ей под руку попался пульт, и она ткнула первый канал.

— Отвлекись вот. Я сейчас картошечки нажарю и поедим. Этот изверг тебе, небось, и позавтракать не дал! — она всплеснула руками совсем как моя бабуля и засеменила на кухню.

Этот уютный домашний жест улыбнул меня, и в непроглядной тьме моей души проклюнулся лучик надежды.

Мой взгляд, до того пялившийся в одну точку и ничего не замечающий, зацепился за светящийся экран. По телевизору шло какое-то интервью. И что-то меня зацепило… Я прислушалась.

Диктор с экрана лучезарно вещал, словно пробил его звездный час:

— Итак, сегодня нам дает интервью знаменитая гимнастка, победительница всевозможных соревнований, олимпийская медалистка Арина Мамаева, — он кивнул сам себе и обратился к гостье телешоу, — Ариночка, неужели это правда и вы решили завершить карьеру гимнастки? Как же так? Ведь вы на пике формы.

— Всё так. Нужно уметь вовремя уйти и двигаться дальше, — она выглядела такой юной и доверчивой. Лучезарно улыбалась, а я смотрела на нее и в голове щелкали тумблеры…

— Какие же у вас планы, не поделитесь? Уверен, наши телезрители сгорают от любопытства. Расскажите же нам, чем вы теперь займетесь?

Девушка неловко рассмеялась.

— Да уж, любопытных всегда хватало. Вы знаете, Дмитрий, в моей жизни же ничего не было, кроме бесконечных тренировок, сборов, нормативов. Я бесконечно благодарна моим тренерам, они вели меня по моему жизненному пути все эти годы. Всем, чего я достигла, я благодарна им. Но… все имеет свой срок. Теперь же мне предстоит научиться идти дальше уже самой. Однозначно я продолжу учиться, ну и моя мечта — путешествия, конечно же! Я мечтаю увидеть океан!

— Чудесные мечты. Уверен, вас ждет великое будущее. Вы ведь не намерены бросать спорт?

— Нет, конечно, спорт — моя жизнь…

Я слушала интервью с самой известной гимнасткой страны, а в голове уже мелькали сцены ее головокружительного будущего. Сейчас это была лишь юная девушка, даже не подозревающая о том, что ее ждет. И что-то мне настойчиво подсказывало, что этой юной особе не повредит в близком кругу знающая и понимающая подруга.

Я заозиралась по комнате, пытаясь вспомнить, куда я могла засунуть клочок бумажки с ее телефоном, взятом на съемочной площадке…

Глава 10

Я нервно мерила комнату шагами.

Пространства было мало, а шаги мои — быстрыми и порывистыми, так что я скорее напоминала заведенную детскую юлу, которая на грани, темп замедляется, на грани, и вот-вот начнет хаотично биться о стены, потеряв последние крохи энергии.

В который раз нажимая на кнопку автоповтора номера на радиотелефоне, я слушала длинные гудки, пока резкое осознание бесполезности этого занятия не заставило меня замереть посреди комнаты.

Расправила на ладони смятый, чуть влажный от пота листок бумаги, который до этого нервно комкала в руках. «Так, здесь же еще и адрес есть!» Я шлепнула себя по лбу, коря за тугодумие.

Метнулась к шкафу, натягивая любимые джинсы и уютный свитер. Объемную вязанную шапку с помпоном натянула чуть ли не до носа. Уже на бегу крикнула своим на кухню что-то невнятное про срочные дела и, наконец, вырвалась на улицу.

Стоя на крыльце подъезда, зажмурилась от внезапно ударивших в глаза лучей заходящего солнца. Тихие звуки капели разбивали далекий, невнятный гул города. Вместе с ударами капель о лужи в душе тихим звоном откликалась надежда! Не все потеряно! Лазейка найдется и я не сдамся!

Глубоко вдохнув, я буквально ощутила во рту сладость весеннего воздуха, сырой земли, талого снега, легкого морозца. Наслаждение!

Но мое умиротворенное состояние резко прервали.

— Анна Владимировна, — пробасил рядом мужской голос, резко выдергивая меня из грез и возвращая на грешную землю.

В миг распахнув глаза, уставилась на мужчину в форме и балаклаве. Шагнула назад, отстраняясь.

— Приказано вас одну не отпускать, — продолжил он. — Народ снова волнуется. Это небезопасно, — махнул он рукой в сторону отдаленно толкущейся разношерстной толпы человек в двадцать в другой стороне двора.

Ого! А ведь я эту толпу даже не заметила! Пересекаться с ними и что-либо доказывать, отстаивая свое мнение, откровенно говоря, не хотелось.

— Они точно по мою душу? — спросила я с затаенной надеждой, что взрослые люди в разгар рабочего дня ну никак не могли тратить время, собираясь ради встречи со мной… или же… могли?

Глаза в прорези маски посмотрели на меня с укором.

— Анна Владимировна, посидели бы вы дома, пока Олег Борисович не даст новых распоряжений.

— Он мне не начальник и никаких распоряжений, — с издевкой выделила я голосом каждое слово, — мне никто не давал. И вообще я опаздываю. Вы меня задерживаете.

Я попыталась обойти мужчину, но не тут-то было. Он аккуратно, но решительно преградил мне путь, чуть медля, словно усиленно прокручивал в голове варианты, как справиться с такой непокорной особой, как я.

— Уважаемый, как вас там, — начала я нервничать, понимая, что мои планы могут сорваться, потому постаралась быть максимально убедительной — нупосудите сами, ну кто меня в таком виде узнает? Я больше на подростка похожа, чем на «Великую и Могучую».

Мужчина быстро окинул меня взглядом, все еще колеблясь. Наконец, шестеренки в его голове докрутились до решения:

— Пойдемте в машину. Мы вас довезем. Одной вам передвигаться не положено.

Прикинув, что это мне даже на руку, противиться не стала. И через полчаса я уже входила в обклеенную от низа до верха объявлениями подъездную дверь типовой многоэтажки.

Этажа я не знала, но по моим подсчётам, квартира Арины должна была находиться не выше пятого этажа, и я решила, что быстрее будет подняться пешком, чем ждать этот допотопный, тормозной лифт.

Взбежала по ступеням, словно прожив маленькую жизнь, вдыхая на каждом этаже букет самых разных ароматов — от жареной картошки с селедкой до загаженных котами углов.

Как я и ожидала, нашла квартиру под номером пятьдесят девять на пятом этаже. Дверь, оббитая красным дерматином и перетянутая золотыми гвоздиками каретной стяжкой, внушала мне лёгкий трепет и надежду на новую лазейку в достижении моей глобальной цели.

Глубоко вздохнув и не найдя звонка, забарабанила в дверной косяк кулаком.

Ждать пришлось долго. Я стучала второй раз, третий, пятый… Рука начала болеть, а удары становились отчаянно-бессильными. Наконец, открылась соседская дверь, и в проём просунулась голова в бигуди.

— Чего долбишься? — прозвучало довольно громко и без всяких там сантиментов. — Вали отсюда!

Я опешила.

— Мне срочно нужна Арина. Арина Мамаева здесь живёт?

— Здесь, не здесь! — взвилась соседка. — Ходят тут толпами, долбятся! Достали уже! Ни днем, ни вечером спасу от вас нет! Говорила я им, поставить звонок! Вы стучите, а у меня штукатурка сыпется…

Она, кажется, всерьёз собиралась ударить меня влажным кухонным полотенцем, которое держала в руках, как вдруг замок на красной двери щёлкнул, и перед нами предстала помятая и взлохмаченная девушка. Я даже не сразу узнала в ней известную на весь мир гимнастку.

Арина молча схватила меня за полы распахнутой куртки и, втянув в квартиру, захлопнула дверь за моей спиной. На лестничной площадке вслед нам ещё какое-то время раздавались ругательства соседской бабушки. Мы же стояли в полумраке прихожей и молча смотрели друг на друга.

— Ты кто? — первой нарушила молчание Арина.

— Аня, — ответила я, невольно оглядываясь по сторонам.

В квартире царил ужасный беспорядок. В приоткрытую дверь, ведущую в гостиную, виднелась груда белья на спинке кресла. На журнальном столике громоздилась куча грязных кружек и тарелок. Да и сама Арина выглядела как маленький растрёпанный воробушек.

Будто ребенка на весь день оставили в саду играть одного, а потом, увидев результат — растрепавшиеся косички, сползшие колготки и повисшее набок платье — мамаша не смогла узнать свое чадо.

У Арины, конечно, не было ни косичек, ни колгот. Она была в свободном спортивном костюме, а волосы были собраны в небрежную гульку на затылке. Но её общий вид почему-то никак не ассоциировался с телевизионной дивой и будущей Первой Леди.

— И что ты от меня хочешь, Аня? — её обманчиво тихий голос выдернул меня из раздумий. — Ты кто такая и откуда узнала мой адрес?

— Арин, я по важному делу, правда, — начала я, — но история не быстрая. Может, чайку?

Девушка прищурилась, глядя на меня с подозрением.

— Я гостей не ждала. И нет у меня чая, — отрезала она и, развернувшись, пошла в зал, откуда доносились душераздирающие аккорды из «Титаника».

Арина плюхнулась на большой угловой диван, закинув ноги на журнальный столик, заваленный грязной посудой и надорванными пачками чипсов и печенья. Взяла в руки полупустое ведерко с мороженым и с вызовом уставилась на меня. Я, опешив от такой напускной агрессии, даже немного растерялась.

— Я думала, вы такое не едите, — брякнула я первое, что пришло в голову.

Кто же знал, что эта фраза станет таким спусковым крючком! Лицо Арины некрасиво искозилось, а из её перекошенного рта раздался то ли крик, то ли вой:

— Да как вы меня все достали! Хочу и жру! Я больше не гимнастка! Моя карьера закончена! Понятно⁈ Я всю жизнь всего себя лишала! Винер вечно меня третировала, что я старая и толстая и ничего не добьюсь! А я олимпийская чемпионка! Понятно⁈ — скомканная речь переходила в рыдания.

Я подошла и села рядом. Взяла из её ослабевших пальцев ведро с мороженым, отставив подальше. Выискала на столе пульт и сделала завывания телевизора потише. Нам тут и без красиво утопающих своей драмы хватало.

Кое-как успокоив Арину и отправив её умываться, пошла на кухню. Не без труда нашла заварку и чистые кружки. Заварив чай, позвала девушку.

Арина, умытая и причёсанная, неловко села на краешек стула, погружённая в свои мысли.

— Арина, слушай, — начала я, — ты меня, вероятно, не помнишь. Нас познакомил Малахов в телестудии пару месяцев назад. Я снималась в телешоу «Битва экстрасенсов» на НТВ. Слышала о таком?

Девушка внимательнее всмотрелась в моё лицо, выражение которого менялось на глазах, смягчаясь.

— Ты… Как же тебя? Белая Волчица, которая? Так это ты? — она с недоверием оглядела меня с ног до головы.

— Ты, знаешь ли, сейчас тоже на всемирно известную гимнастку не тянешь, — парировала я с усмешкой, глядя на разбросанные обертки от чипсов и пустое ведро из-под мороженого.

— А… Что ты от меня хотела? Погадать мне? — её большие наивные глаза распахнулись, превратившись в бездонные блюдца.

— Я не Ванга, — мне стало смешно. — Не умею я гадать отдельно взятому человеку, к сожалению. Точнее, если постараться, то общие какие-то видения можно поймать, но я такой фигней не занимаюсь.

Арина смотрела на меня, как на восьмое чудо света, а я откровенно лыбилась во все тридцать два, нервно подергивая щекой, не понимая, куда же вести мне этот странный разговор.

— Бли-и-ин… Ты же знаешь, что я закончила карьеру?

Я неуверенно кивнула.

— Так вот! Ты должна мне сказать, куда мне двигаться дальше! — ее глаза горели детским восторгом, а в голосе звучало столько надежды, что обломать ее сейчас у меня просто не повернулся язык.

— Слушай, — начала я осторожно, — ну если бы было что-то плохое, я бы тебе это сказала. Точнее, постаралась бы предотвратить, потому что ты очень добрый и светлый человек, и таких людей на Земле должно быть больше. А поскольку все будет хорошо, то лучше удачу не пугать, лишний раз создавая шум в пространстве, путая нити будущего, — я постаралась напустить тумана, чтобы мои слова прозвучали максимально загадочно и категорично.

— Правда? — девушка несколько растерялась. Видимо, не такого ответа она ждала. — И все же? Хоть немножко? Ну, пожа-а-а-алуйста?

— Ты слышала такую детскую присказку: не рассказывай, а то не сбудется?

Арина заливисто рассмеялась.

— На то она и детская! Говори скорее! Я умру от любопытства!

На меня с восторгом смотрело курносое восемнадцатилетнее чудо. Да она и есть ребенок! Я вздохнула и улыбнулась ей в ответ.

Знала бы эта юная, сильная, целеустремленная спортсменка, насколько ее жизнь будет яркой, насыщенной, непредсказуемой и полной испытаний…

О том, что нужно меньше трепать языком, я поняла еще тогда, когда от судьбы в прошлый раз прилетело. В такие игры играть я больше не хотела. Да и Аринин жизненный путь мне очень даже импонировал. Не зря же я собиралась вовсю этим знанием воспользоваться…

— Ну, хорошо! Слушай, — начала я свой рассказ, — твоя жизнь так и будет связана со спортом. Ты будешь в центре внимания миллионов людей. Добьешься самых запредельных высот.

— Что это значит? — на ее лбу появилась хмурая морщинка. — Я останусь еще на четыре года и вновь возьму олимпийскую медаль? Не может быть, я уже твердо решила, что не хочу… Да и… пять килограмм наела… тренер меня убьт…

— Нет-нет, иначе.

— Что? Неужели тренерская деятельность? Вот же отстой… — она скорчила унылую мордашку.

— Бери выше! Когда-нибудь у тебя будет целый Дворец спорта, названный в твою честь.

— Ва-ау! — ее глаза загорелись восторгом и азартом, — Крутяцкая круть! Мне нравится! Так! — она вскочила с табуретки и заметалась взад-вперёд по кухне. — И что же мне для этого нужно сделать? Дай подумать? На телевидении чаще мелькать? А может ведущей устроиться на спортивный канал?

Я лишь усмехнулась.

— Подожди, подожди, — перебила я её восторженный монолог. — Арина, я же не просто так пришла. Я по делу. Вспомни. Что ты вообще делала тогда на телестудии?

— Что? А… На телестудии? Когда? А-а-а-а, это… да, ерунда полная, — отмахнулась она. — Какой-то новый бредовый проект от Первого канала. Повезут людей на необитаемый остров, и они будут там выживать. Неинтересно. А что?

Когда Арина повернулась в мою сторону, её мечтательно-одухотворённое лицо вздрогнуло, а брови поползли вверх. Потому что все, что она увидела на моем лице — было хищное, предвкушающее выражение.

Я, наверное, выглядела как кот, загнавший мышку в угол и готовящийся к решающему прыжку.

Но моей мышке об этом знать было не положено…

Глава 11

— Девушки, вы вообще меня слышите? — голос менеджера звенел от раздражения. — Всё решено. Проект подписан, штат укомплектован. Мест нет! Да что там! Через три дня начнутся съёмки! Услышьте же меня!

Вот уже двадцать минут мы безуспешно пытались переубедить мужчину, что нам всенепременно необходимо поехать на этот чёртов остров. Арина тяжко вздохнула и посмотрела на меня с отчаянием.

— Что делать? — беззвучно произнесла она одними губами.

Я прикусила ноготь большого пальца, лихорадочно соображая. Применять свои… способности я не то чтобы опасалась, просто была уверена, что этот парень на своём местечковом уровне действительно ничего не решал.

— А ты Малахова хорошо знаешь? — спросила я у Арины, и мы многозначительно переглянулись. В её глазах блеснула искорка понимания…

Некоторое время и бессчётное количество кабинетов спустя, я стояла злая и раздосадованная, красная и потная. Переспорить и повернуть вспять этот маховик бюрократии оказалось сложнее, чем сдвинуть с места гору!

— Женщина, да что ж вы меня не слышите-то⁈ — в который раз почти кричала я, придвигая к чуть всклокоченной женщине-менеджеру листок с фамилиями. — Согласие на наше участие получено на самом верху, у руководства канала! Что ещё вам нужно⁈ Вам уже и Геннадий Степанович позвонил! Вычёркиваете вот эти две фамилии, на их место вписываете наши. Что вас не устраивает⁈

Да, некрасиво менять судьбу людей так откровенно нагло. Но, во-первых, раз я не помню фамилии этих людей, значит, они выбыли на самом старте, и участие в проекте особо на их жизнь не повлияло. Во-вторых, мне уж точно важнее!

— Да вы же меня тоже услышьте! — взмолилась менеджер. — Съёмки уже начались! Билеты куплены! Через три дня самолёт! Рейс с тремя пересадками! Я как должна всё это организовать⁈

— Вы справитесь, — процедила я сквозь зубы. — Это ваша работа, в конце концов! — крохи терпения меня покидали.

— Об участниках были сняты и уже смонтированы сюжеты, представляющие людей зрителям, — не унималась женщина. — А с вами что прикажете делать?

Арина, стоявшая всё это время за моей спиной и помалкивающая, наконец, не выдержала.

— Девушка, — начала она, и я скептически оглядела даму, встречавшую рассвет своей молодости лет эдак тридцать назад, но с усилием подавила своё хмыкание. Арина же продолжила, — Мы медийные личности. Информации о том, кто мы такие, вагон и две телеги. Нарежете уж ролик на двадцать секунд. Это о неизвестных людях нужно снимать сюжеты и планировать работу съёмочной команды. Про нас и так все все знают! — она гордо вскинула носик.

Женщина недовольно поджала и без того тонкие губы.

— А как же тот факт, — начала она, — что мужчин и женщин взято одинаковое количество? Как и соотношение медийных и простых людей? А вы перетягиваете это равновесие…

— Так! — моё терпение лопнуло. — Сюда смотри, — я привлекла её внимание и завладела её взглядом. — Слушай меня внимательно, — я надавила своей… скажем так, внутренней силой и придала голосу въедливые, убедительные ноты. — Ты получила распоряжение свыше. Ты убираешь двух человек из проекта, на их место вписываешь нас. Это не обсуждается.

Женщина стояла ошарашенная, заторможенно моргая. Было видно, что моё… убеждение сработало. В который уже раз за сегодня? Кто бы знал, каких затрат сил мне это стоило и как я чертовски устала!

— Ты меня поняла? — резко спросила я.

— Да, — тихо ответила женщина, словно на автомате.

Арина с подозрением покосилась на меня и, нервно кивнув головой в сторону оцепеневшей тётки, еле слышным шёпотом спросила:

— Это ты её?..

— Пошли уже, — я тяжко вздохнула, уворачиваясь от прямого ответа.

— Что? — Арину распирало любопытство. — Это да? Да⁈

Она чуть ли не подпрыгивала на месте и теребила меня за рукав. Я невольно заразилась её воодушевлением и тоже начала улыбаться.

— Да не тряси ты меня!

— Ура-а-а! — прошептала Арина, потрясая в воздухе кулачками. — Мы едем на остров! Мы едем к океану!

— Едем, едем, — подтвердила я. — Не бери с собой ничего, кроме одежды, всё равно отберут.

— Ва-а-ау! Так классно, Ань! Как же я тебе завидую! Тёплое солнышко, океан, свежайшие морепродукты! — Соня мечтательно закатила глазки, развалившись в кресле, как тюлень на лежбище.

Она лукаво посмотрела на меня, цапнула очередную шоколадную конфету из блестящего мешочка и зашелестела обёрткой, раздражая меня этим шуршанием.

— Вот я тоже, как разбогатею, и как поеду в кругосветку, — довольно проговорила она с полным ртом, так что шоколадная крошка посыпалась на её футболку.

— Блин, Сонька! Шоколадом все измажешь!

В комнату решительно вошла Рита, поставив с громким стуком чашку чая перед Соней. Аромат мяты и лимона наполнил комнату.

— Запей, а то слипнется, — фыркнула она. — Тоже мне путешествие! Ты что, прошлые выпуски не смотрела? Их штук пять уже точно было. Я смотрела. Там такое издевательство! — подруга сочувственно посмотрела на меня. — Ань, вообще не понимаю, как ты на это решилась. Ну, подумаешь, Олег попугал немного. Ну зачем тебе туда ехать? Там из еды только кокосы да кузнечики, а ты и так у нас… дохлая. В чём только душа держится⁈

— Не отговаривай! Пусть едет! Зато какие приключения, эмоции, новые знакомства! — Соня, проглотив наконец конфету, снова вступила в разговор. — А вдруг она там встретит свою судьбу? Вечно липнет к ней не пойми кто!

— Да, Ань, ты сбегаешь, а оборону от твоих кавалеров нам здесь держать? — подхватила Рита с серьезным видом, девчонки переглянулись и обе звонко рассмеялись.

— Ну хватит уже нравоучений… — застонала я, накрывая голову подушкой. — Никакие они мне не кавалеры! Не давала я повода!

Тема моих поклонников у девчонок была любимая и поднималась вновь и вновь в любую свободную минуту. О чём ещё сплетничать девочкам в восемнадцать лет, как не о мальчиках? Меня это ужасно раздражало, потому что никакого «повода» я действительно никому не давала, а парни всё равно вились вокруг, как мухи вокруг… мёда. Впрочем, это сравнение мне не нравилось.

Тут Соня вспомнила о кипящем на плите супе и убежала на кухню. Её голос доносился оттуда обрывками фраз: «…пересолила…», «…где половник?..». Рита, смеясь, пошла за ней. Я осталась одна в комнате, наслаждаясь тишиной и предвкушая предстоящую поездку. Внутри всё трепетало от волнения и неясного предчувствия чего-то важного.

Слушала девчонок вполуха, а в голове крутились мысли о свалившемся на голову моём незадачливом «гареме», о моём пути, о глобальной цели зачем мне был дан второй шанс…

Цель, которую предо мной поставила… ну, скажем так, одна очень необычная личность, безусловно, была за гранью. Верила ли я, что мне удастся выйти на мировой уровень и изменить грядущую судьбу всего мира? Скорее, эта мысль вызывала у меня нервный смешок и дёргающееся веко. Где я и где властители мира, которые заигрались в «солдатиков и войнушку»?

Вещи это были бесконечно важные. Но я была настолько от них далека… И могла лишь растерянно озираться, бродя, словно ежик в тумане.

А что происходило с мужиками, которые меня окружали? Да, они как с цепи сорвались! Взяли моду присваивать меня и сграбастывать в свои медвежьи объятия без объявления войны. Каждый из них, конечно, хорош по-своему. Но и у каждого, как у любой «медали», — две стороны.

И обратная сторона этих самых мужчин, попавших в моё окружение, оставляла у меня горькое послевкусие. Олег со своей ревностью и собственничеством, Максим со своей показной весёлостью, за которой скрывалась какая-то пустота, Александр, который и вовсе женат!!! Да и в целом я была уверена, что никакие отношения мне сейчас не нужны!

А как отвадить особей противоположного пола и унять меж ними распри — то мне было неведомо…

Мне нужна была крепкая команда, те, на кого я смогу положиться. Те, кто пойдут за мной, несмотря ни на что.

И кого же я сейчас могла бы записать в таковые? Риту с Соней? Возможно. Но если на их пути встанут родители или любимый человек, какой они сделают выбор? Как знать? Я предпочитала об этом здесь и сейчас не думать.

Девочки у меня, конечно, умнички, но с командой надо работать. Натаскивать, обучать, мотивировать…

Решила вплотную этим заняться после возвращения с острова. Каникулы на нём планировались не такие уж и долгие. Съёмки будут длиться чуть дольше одного месяца.

— А что-то известно о том, куда вас повезут? — Рита вырвала меня из моих глобальных мыслей по завоеванию мира.

— Рит, ну это всё решилось за несколько часов, — пожала я плечами. — Откуда мне знать подробности?

— Кто бы сомневался! — хмыкнула Рита. — Смотри!

Подруга подсела ко мне с ноутбуком, на экране которого был открыт ролик на Ютюбе. На фоне бескрайнего океана, словно бархатные бугорки, зеленели острова архипелага.

Сочная, густая зелень обрамляла острова пышным кружевом. Она так и манила своей спасительной тенью и прохладой. Тропики. Влажные, горячие, манящие, но и коварные своим буйством живности и обманчивым обещанием райских условий. Океан очаровывал и поражал мириадами оттенков — от бирюзовой зелени до чернильной синевы. Заливы и бухточки, резкие обрывы, пугающие чернотой бездны под ними, сулили множество тайн и загадок.

— Обалдеть… — прошептали мы с Ритой в унисон.

— Красотища, Ань! Езжай! — воскликнула Соня, вернувшаяся с кухни. — Не представляю даже себя в таком раю. А какие там пляжи! Белый песочек…

На экране перспективы Атлантики сменились мелькающими картинками кораблей, деревянных сундуков, перевязанных толстыми канатами, и пиратов с повязками на одном глазу, а диктор вещал завлекающую зрителя сказку:

— «Первый канал» и «Красный квадрат» представляют! — торжественно объявил он. — В 1492 год Колумб направил корабли через Море Страха неведомой Атлантики. В пути он вёл дневник приближения к Эдему. Колумб верил, что за краем изученного мира пролегает Нулевой меридиан. Линия, на которой земной мир соединяется с Раем. Оттуда начинается счёт времени, которое старит людей и изменяет мир. Но над землями, по которым проходит таинственный Нулевой меридиан, не властны ни время, ни старость…

Я украдкой взглянула на Риту и улыбнулась. Та сидела, открыв рот, как заворожённая. Неизбалованный современным контентом зритель сейчас умилял. Диктор же продолжал сгущать краски:

— Поколения последователей устремлялись по следам Колумба. Они везли на своих кораблях часы. Считалось, что при пересечении истинного Нулевого меридиана время должно остановиться. Ведь в Раю нет времени! Неназванный полюс Земли. Исходная точка мира. Названий много, место одно. Считалось, что тот, кто будет внимателен к знакам, — провидение само приведёт его к исполнению его самой сокровенной мечты.

От этой фразу у меня по спине пробежал холодок. Вроде рекламный шаблон, сказаная невзначай… Но меня словно обожгло. А если… Случайности не случайны?

На экране крупным планом показали Ксению Собчак. Такую молодую и милую. С лицом, не тронутым цинизмом и скальпелем пластического хирурга. Хоть она и пыталась строить из себя львицу, смотреть на неё было тепло и приятно. Интересно, что такого у нее в жизни произошло, что она так разительно изменилась за эти годы? Впрочем, это риторический вопрос. За ее жизнью я, увы, не следила, и «гадания» в ее адрес придется открещиваться.

— Бастиментос. Каренеро. Сан-Себастьян, — продолжал диктор. — Эти острова в Атлантическом океане были первой сушей, которую приметил Колумб с борта флагмана своей флотилии. Прошло пять веков, но острова сохранили свой первозданный вид. Каждый остров этого архипелага можно назвать райским. Именно здесь начинается игра «Последний герой»! Двадцать два участника, среди которых будут как звёзды эстрады и кино, так и простые люди. И главный приз — три миллиона рублей! Их ждёт множество испытаний. Они станут самыми близкими людьми и самыми отъявленными соперниками. Победителем станет только один и заберёт всё. Но вот испытания, которые их ждут, все невзгоды и тяжбы придётся разделить на всех…

Внутри у меня всё затрепетало от волнения. «Три миллиона рублей… райские острова…» — эти слова звучали в моей голове, как магическое заклинание. Я уже представляла себя, стоящей на берегу океана, под жарким тропическим солнцем с заветным денежным чемоданчиком подмышкой…

Глава 12

Меня ужасно укачивало. Турбулентность, словно игривый котенок, подбрасывала наш маленький самолетик, мест на тридцать. То резко вверх, то из стороны в сторону. Каждый толчок отдавался резью где-то в районе солнечного сплетения.

Закрывала глаза, пыталась дышать глубже, представляла себе то прохладный морской бриз, то ромашковое поле, но помогало мало. Бледная как полотно, я сжала руку Арины.

— Все хорошо, все хорошо, — шептала она, но по ее напряженному лицу я понимала, что и ей несладко.

Пересадка в крошечном аэропорту где-то в Тьмутаракани казалась настоящей пыткой. Воздух, густой и горячий, обволакивал, как влажное одеяло. Вентиляторы под потолком маленького аэропорта лениво гоняли духоту, не принося никакого облегчения.

Двадцать один человек нашей команды, включая нашего координатора Катерину, нескольких операторов и невероятно забавного переводчика Гонзо из Панамы с копной кудрявых волос, расползлись по углам, занимая жесткие пластиковым стулья сомнительной чистоты, изнывая от жары и усталости.

Переводчик, несмотря на общую апатию, пытался всех развеселить, сыпал шутками с очаровательным акцентом, но даже его заразительный смех не мог пробить стену утомления. Я так вымоталась, что даже умудрилась немного вздремнуть, положив голову на рюкзак.

Ожидание, казалось, длилось вечность. К слову, операторы над нами не издевались и наши «зеленые лица» снимать не стали. За что я и большая половина группы были им бесконечно благодарны.

Блюющие звезды — не тот формат передачи, который нужен народу…

Но время шло, мы более менее пришли в себя, отдышались. Организмы, ощутив земную твердь под ногами, повеселели.

Потом подвезли для нас питание, прохладительные напитки. Тогда и вовсе настроение у людей начало выравниваться.

Немного отдохнувший от изнурительного перелета, сытый, умытый в местной комнате для раздумий, народ начал оживать.

Наблюдала за группами участников, которые негласно разделились на два лагеря: с одной стороны — расслабленные, в чем-то капризные, шумные звезды шоу-бизнеса, перебрасывающиеся шутками, и только им понятными фразами. Было видно, что многие давно знакомы. Некоторые даже делали вид, что они старые приятели и души друг в друге не чают. Смотрелось все это фальшиво, хотя, может, я и была предвзята.

Вторая же группа людей — мы, «обычные люди», измученные перелетом и сменой климата, на этом из примечательного — все.

Блин, или я теперь тоже была звездой? Однако, меня терзали смутные сомнения.

Пока меня не распознали как знаменитость, да и Арину не тянуло зубоскалить с певцами и актерами, рассыпаясь в любезностях и расшаркиваниях. Так что можно было прикидываться шлангом, «никакусей» и вообще уставшей, тихой девочкой-отстаньте-все-от-меня.

В какой-то момент поймала себя на мысли, что эта поездка — какое-то сюрреалистическое шоу, в котором я играла непонятную мне роль. И вообще, непонятно чем эта сомнительная авантюра могла закончиться.

Из ярких медийных личностей здесь были громкоголосый Джигурда, который, несмотря на усталость не переставал строить из себя альфа-самца. Ходил взад и вперед, словно зверь в клетке, в поисках жертвы, на ком бы сорваться и стравить свое раздражение. Рядом с ним терся какой-то мужчина «из простых», который всячески разделял его недовольство и поддакивал.

Эвелина Блёданс, сейчас она была только на старте своей карьеры, вела себя показно, расслабленно и громко, и с актерами, уже заявившими о себе, вела немного заискивающе. Они объединились с певицей Юлей Ковальчук, тоже еще очень молодой и начинающей свою карьеру, сидели отдельно и хихикали, как школьницы, то позируя на камеру, то дергая «за усы» того же Джигурду.

Михаил Грушевский, который мне пока не был особо понятен как человек, а не как сатирик и актер, он вел себя как кот Леопольд, который мечтал всех подружить, но никто его при этом особо не слушал. Разве что Александр Половцев из «Разбитых фонарей», но он особо себя в толпе особо не проявлял, вел себя очень вежливо и тихо, отсиживаясь и приходя в себя после такого незабываемого перелета.

Еще были Таир Мамедов из «Comedy Club», певица-негритянка с «Фабрики звезд», ее имени я пока не запомнила, Виктория Лопырева — «Мисс Россия» и телеведущая солдатской передачи.

Мы с Ариной особо ни с кем не общались, держались отстраненно, и с остальными познакомиться пока толком не успели. В основном, конечно, была молодежь, но и люди постарше тоже были.

Если честно, меня общественное мнение, да и мое место в этой иерархии заботило мало. Сытый и, наконец, успокоившийся желудок радовал куда сильнее!

Рядом со мной сидела Арина. Мне кажется, она тоже вздремнула. Да и что еще здесь было делать, в ожидании самолета мы сидели уже четыре часа.

Мы с Ариной болтали, смеялись, но я все равно держалась на некоторой дистанции. Старалась не выдать своего волнения, сильной заинтересованности и своего неуемного желания втереться ей в доверие.

Ведь, как ни крути, Арина — истинная цель моего путешествия. И отстраняться от своих первоочередных планов, строить из себя наивную дурочку, ну. не тянуло. Не умела я так.

Да еще и сложно было слушать ее откровения, и сдерживаться от комментариев или прогнозов. В какой-то момент хотелось успокоить девушку, подкинув пищи для размышлений. Но я ловила свои невылетевшие слова, буквально на выдохе и резко себя пресекала.

Алина же, наоборот, сияла от восторга. Никакого страха, только предвкушение приключений.

— Блин, Арин, ты так сияешь, аж тошно, — я скорчила рожицу, а девушка рассмеялась.

— Ань… Я даже не знаю, как описать. Меня реально раздирает восторг. Я так тебе благодарна! Даже объяснить сложно. Ну, представь. Начиная с 4 лет ежедневные тренировки. Да, в детстве, конечно, в игровой форме и так уж они особо не отложились в памяти. Но чем старше, тем тренировки становились продолжительнее, интенсивнее, жестче.

— Да что уж… Понимаю прекрасно. Я же не из леса. У вас там такая муштра и не смотрят на возраст и слезы.

— Спорт жесткий, да любой спорт — это ломание и преодоление себя. Без этой боли физической и душевной никаких высот не достигнешь, — взгляд Алины стал задумчивым, и она замолчала.

Я тронула подругу за руку, привлекая внимания.

— Прости, не хотела тебя задеть.

— Нет! Что ты! — девушка вновь лучезарно улыбнулась, — в моменте там, конечно, жесть была, а сейчас я вспоминаю только с благодарностью и теплотой.

— Голодом морили?

— Пф-ф… Мы пасту зубную ели — так хотелось сладкого. Да что там сладкого. Любая еда казалась недостижимой мечтой и вечным триггером. Меня когда мама привезла в Москву, мне было одиннадцать лет, и я проходила отбор, мне знаешь, что главный тренер сборной России сказала? — в глазах девушки прыгали бесенята.

— Что ты толстая? — догадалась я.

— Да! Толстая и… старая! Представляешь? Мне тренер условие поставила. Что я должна похудеть за три дня на три килограмма. А я вот сейчас смотрю фотографии. Ну там вообще не было трех лишних кило… Просто жесть. Как вспомню! Жесткая диета на одной ботве, тренировки изнуряющие, бег в теплом костюме, потом сауна.

— Да. И знаешь что?

— Ты смогла!

— Да! Я сбросила эти килограммы! Меня, конечно, к третьему дню шатало, но я это сделала.

Я тяжело вздохнула. А Арина все рассказывала. О бесконечных, изнуряющих тренировках, о боли при растяжке, которую приходилось терпеть сквозь слезы. О постоянном чувстве голода, о жесткой диете, когда девочки, доведенные до отчаяния, ели… зубную пасту. Я слушала, и волосы шевелились у меня на голове. За красивыми фигурами гимнасток, за их грацией и пластикой скрывались годы лишений, настоящие детские страдания. Детство, проведенное в тренировочном зале, в постоянном голоде… Это было выше моего понимания.

— Кошмар… как вы это выдерживали? — с ужасом спросила я, — Хотя… это же не просто какие-то издевательства садистов-тренеров, того требует спорт высоких достижений.

— Да… так и есть… в большом спорте вообще много несправедливости. Я же и уйти решила поэтому, — Арина погрустнела.

— А что было? Ты же вроде как олимпийская чемпионка?

— Меня засудили. Сперва наградили, а потом…

— Серьезно? Я не знала.

— Я завоевала бронзу, но потом не прошла аккредитацию по анализам. Там нашли какую-то ерунду. Мы все были в таком шоке, никто не ожидал подобного. Да и взяться подобным вещам было неоткуда в моем организме.

— Боже… и чем закончилось? Вы просто уехали?

— Ой, ты знаешь. Это был такой удар. И ведь никто тогда не знал, о возможности вскрытия второй пробы и обжалования результатов, поэтому просто приняли ситуацию и уехали. У меня просто мир рухнул. Всю жизнь я шла к этому и такой позор. Собственно, результат моей печали ты видишь перед собой, — девушка похлопала себя по небольшому животику и рассмеялась, — Сорвалась и заедала стресс.

— Так обидно.

— Обиднее то, что в итоге тренер не сдалась. Подала во все инстанции жалобы. До правды докопались, и выяснилось, что обвинения были ложными, мои анализы чистыми. Я действительно являюсь медалисткой. Вот только какой ценой… Формальное признание ошибки не смягчило боль от пережитого, от слова совсем. Даже не наказали никого! Представляешь? А меня напрочь выбило из колеи и из спорта. Я потеряла мотивацию и не знала, как жить дальше.

— Мне жаль…

— Ты знаешь, Ань! А мне — нет! Ты спрашиваешь, почему я улыбаюсь? А я чувствую себя в кое-то веки свободной! Мне так классно. Делаю что хочу. Живу! Лечу через полмира навстречу приключениям. Спасибо, что взбодрила и вытащила меня!

Я ободряюще улыбнулась.

— Я рада. Для чего еще нужны подруги?

И мы вместе рассмеялись.

— Да это вот буквально выяснилось. Сперва я нервничала, что нашли допинг и зажирала стресс. А когда выяснилось, что все в порядке и я все же медалистка, то уже начала нервничать, что теперь делать с тем, в кого я превратилась. Да и отсутствие тренировок несколько месяцев меня откинуло далеко назад.

— Арина, ну ты преувеличиваешь. Сколько ты там нажрала? Три килограмма? Пять?

— Семь!!!

— Ну… неприятно, но не смертельно же. Тем более начни тренировки и все само уйдет. У вас там нагрузка бешеная.

— Мне кажется, я уже не хочу. У меня пропало доверие ко всему этому. Сломать себя вновь, четыре года ада, переподготовка, совершить невозможное, чтобы снова очередной клоун за взятку меня доломал психологически? Не хочу.

— Значит, займешься чем-то другим, еще более классным! Например, победишь на острове, — я загадочно улыбнулась, — вступим в сговор, деньги поделим!

Мы вновь рассмеялись.

— Мне же еще по возвращении принимать медаль из рук президента! Передали напрямую. Медаль из рук президента… Даже представить такое не могла!

Я посмотрела на Арину — такую молодую, полную надежд и планов, и сердце щемило от странного чувства — смеси гордости и грусти. Я-то знала, что эта встреча с президентом — лишь первый шаг на её пути, крошечный эпизод в той невероятной истории, которая её ждет. Истории, полной взлетов и падений, ярких побед и горьких разочарований. Истории, которая перевернет всю её жизнь. Но я лишь прикусила губу до боли, отрезвляя себя и заставляя молчать. Я молчала, храня эту тайну глубоко внутри. Я не имела права вмешиваться, менять ход событий, даже если очень хотелось уберечь её от будущих ошибок и боли.

Точнее… я уже его изменила этой поездкой, но все же надеялась, что не критично…

— Это, конечно, очень волнительно, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и ободряюще. — Но ты справишься. Ты такая умница!

Арина смущенно улыбнулась, её щеки порозовели.

— Надеюсь… — прошептала она. — Просто это такой важный момент… Знаешь, иногда мне кажется, что все это — сон. Что я проснусь, и все исчезнет.

Я взяла ее руку и легко сжала.

— Нет, Арина, это не сон. Это твоя реальность. Ты это заслужила. И я очень рада за тебя. И вообще рада, что мы познакомились.

В её глазах мелькнула благодарность.

— Это ли не чудо — наше знакомство? Да и ты сама — настоящее чудо! — Арина загадочно улыбнулась и посмотрела на меня.

— Да наверное… Судьба, — я вздохнула

— А что ты думаешь обо всем этом? Ну, о том, что нас ждет дальше? У тебя не было никаких видений, там…

Её вопрос прозвучал так непосредственно и доверчиво, что мне стало смешно.

— Нет! У меня это работает совершенно не так. Потом как-нибудь тебе расскажу!

Это была зыбкая тема и я поспешила ее сменить. Будущее, что ее ожидало, она даже представить себе не могла… И, думаю, в моменте, для нее это было благом…

Наконец, нам подали очередной «кукурузник».

Понятное дело, что это был пассажирский миник, но выглядел он таким… видавшим виды. А пилот, бегавший тут же среди нашей разношерстной толпы в сланцах и шортах, не внушал доверия от слова совсем!

Это был последний перелет между островами к месту нашего назначения, дальше передвижение анонсировалось наземными видами транспорта. Желудок жалобно поскуливал, но я себя утешала мыслью, что вреди нас звезды, им точно умереть не дадут! Значит, все схвачено!

На удивление мои молитвы… знаете ли!!!.. когда так трясет, что кажется, твои кишки с мозгами вот-вот превратятся в милкшейк, не только молитвы вспомнишь!

Так вот! Совершенно плавный взлет, приятный полет на небольшой высоте, что можно было разглядеть внизу потрясающие виды на лагуны и острова. Мягкое приземление…

Я оглядывалась на коллег по путешествию и видела в их глазах такое же восхищенное неверие, что «мы выжили», «мы добрались»!

При снижении самолет накренился, и в иллюминаторе распахнулась невероятная картина.

Цепь изумрудных островов, утопающих в буйной тропической зелени, раскинулась под нами, словно драгоценное ожерелье на бархате океана. Яркие пятна цветов, словно хаотичные мазки художника, украшали холмы, покрытые густым лесом. Захватывало дух от этой первозданной красоты.

Но вместе с восхищением пришел и холодок страха. Это же джунгли! Настоящие, дикие джунгли с ядовитыми насекомыми, хищниками… И мне предстоит провести здесь больше месяца, в месте, совершенно неприспособленном для жизни.

Меня охватила легкая тревога, даже мурашки по коже побежали. Во что я ввязалась?

Друзья! Далее книга станет платной.

С пасибо вам всем, что не сдавались эти два года и теребили меня! Без вас этой книги бы не было!

Вы лучшие читатели, о которых только можно мечтать!

Глава 13

Посадка самолета на небольшом живописном острове посреди океана прошла на удивление мягко и спокойно.

Все нервные нервы давно остались позади, их стерла усталость долгого перелета и жара. Все были спокойны, собирались и выходили из самолета размеренно, переговариваясь и подшучивая над ситуацией, в которой оказались.

Никто не был готов к подобному. Все думали, что будет показное для шоу, для зрителей, в остальное время с нами будут обходиться более щадяще, но… «оказалось — показалось»!

Известные актеры, которых я привыкла видеть на экране в образах гламурных звезд, здесь, на острове, были такими… обычными. Забавные, смешные, молодые, полные энергии. В простых спортивных костюмах, майках и шортах, с широкими улыбками на лицах. Кто-то бренчал на гитаре, кто-то травил байки из своей жизни. Атмосфера царила невероятно легкая и непринужденная.

Сам остров, будучи курортным, представлял собой дикое смешение роскоши и нищеты. Мы проезжали мимо шикарных вилл, утопающих в зелени, а через пару минут оказывались в жутких трущобах. Полуголые детишки, видя нас, с визгом бросались к машинам, тыкали пальцами, что-то кричали на своем языке и бежали следом, пока машина не скрывалась из виду.

Передвигались мы на грузовиках с решетками вместо окон — таких, в которых, кажется, скотину перевозят. Запах, кстати, стоял соответствующий. Но никто не жаловался, все стойко переносили эти «прелести» поездки, даже, наоборот, словно смирились и постоянно шутили, то мыча, то выкрикивая разное.

Проехав жилую часть острова насквозь, мы углубились в джунгли. Песчаная дорога шла вдоль кромки океана, в сени деревьев.

Кругом был сплошной песок, поэтому машины застревали постоянно. И тогда все мужчины, актеры, певцы, операторы, без разбора и перетягивания положений и регалий — все выпрыгивали и дружно толкали ее. Никакого нытья, никакого звездного гонора — все работали как одна большая команда. Это вдохновляло и даже придало сил.

Мы были грязные, потные, измученные, но почему-то счастливые. Меня не покидало легкое чувство тревоги, но интерес к происходящему перевешивал все остальное. Это было настоящее приключение!

Вот и сейчас — очередная остановка. Машина села в песок по самые оси. И тут на сцену вышел Джигурда. Его громогласный голос разносился по округе. Он командовал, пытался всех построить, явно метил в лидеры экспедиции. Ну и цирк!

— Так, орлы, вышли все из машины! А кто сачкует — те слабаки останутся без обеда! — гремел Джигурда, потрясая кулаком в воздухе.

На голову он повязал белую бандану, а его льняная рубаха, пропитанная потом и уже изрядно испачканная песком, развевалась на ветру, придавая ему вид библейского пророка.

— Сейчас мы эту железную колесницу из плена песчаного вызволим! Да поможет нам сила духа нашего!

Грушевский, закатив глаза, молча уперся руками в багажник застрявшего автомобиля. Адвокат, морщась от отвращения, ковырял песок носком кожаного сандаля, стоя в стороне.

— Да что вы копаетесь, как кроты! — продолжал бушевать Джигурда. — Где ваша молодецкая удаль? Где ваш богатырский дух?

— Никита Борисыч, — устало проговорил оператор, вытирая пот со лба. — Может, просто все дружно толкнём и дело с концом? А то вы тут Гамлета нам разыгрываете, а машина всё глубже садится.

— А вот и здравая мысль! — Джигурда тут же переменил тон, словно это он сам придумал толкать машину. — В единении наша сила! Давайте, братцы, алга!

Он картинно упёрся в заднее крыло автомобиля, издавая при этом нечеловеческие звуки, напоминающие смесь шаманских песнопений и рычания тигра.

Адвокат брезгливо отряхнул руки, словно испачкался в чем-то неприличном.

Грушевский, молча и эффективно толкавший машину всё это время, бросил на адвоката ироничный взгляд.

— Яков Маркович, — сказал он, сдерживая улыбку, — вы бы лучше толкали, а не брюки свои берегли. А то нам тут до вечера сидеть.

Адвокат, нахмурившись ещё сильнее, неохотно присоединился к общим усилиям. Под натиском общей массы, сопровождаемой громкими воплями Джигурды, машина, наконец, сдвинулась с места и медленно выбралась из песчаного плена.

— Победа! — торжественно возвестил Джигурда, поднимая руки к небу. — Сила духа и коллективного разума повергла песчаного демона!

Все, кроме него, просто молча перевели дух, радуясь, что можно продолжить путь.

После того как машину вытолкали, Джигурда, не унимаясь, продолжил свой перформанс. Он ходил вокруг автомобиля кругами, потрясая кулаками.

— Духи джунглей! — возглашал он, драматично воздевая руки к небу. — Придите к нам на помощь! Мы пришли с миром! Мы не хотим причинить вам зла! Мы всего лишь странники, затерявшиеся в ваших владениях!

Грушевский, опираясь на капот машины, наблюдал за ним с усмешкой.

— Никита Борисыч, — сказал он, когда Джигурда на мгновение замолчал, чтобы перевести дух. — Вы бы лучше воду попили, а то перегреетесь.

— Не перебивайте священный ритуал! — строго ответил Джигурда. — Я чувствую их присутствие! Они близки!

Оператор, не упустив момента, быстро схватил камеру и начал снимать.

Адвокат, отряхивая свои брюки от песка, не удержался от ехидного замечания.

— Интересно, а деньги за съемки в экстремальных условиях эти духи тоже чувствуют? — пробормотал он себе под нос. — Или тоже придется шаманские танцы устраивать, чтобы их получить?

Джигурда проигнорировал его реплику и, вновь подняв руки к небу, продолжил свой призыв:

— О, великие духи! — провозгласил он. — Укажите нам путь! Даруйте нам свою защиту! И мы возблагодарим вас жертвами и подношениями!

— Надеюсь, не нас вы в жертву будете приносить, — едко схомила Бледанс, она сидела в грузовике, и даже не подумала вылезать, когда толкали грузовик.

— Это как вы себя вести будете! — рыкнул мужчина.

— А денег больше получит тот, кто будет работать на камеру! Гонорары платят за экранное время. Так что Никита все правильно делает, — ответила взрослая женщина, имя которой я пока не запомнила.

Она заняла «поддакивающую» позицию, пытаясь подружиться и угодить всем, была в чем-то даже навязчивой. В итоге ее скорее сторонились, чем отвечали взаимностью.

Наконец мы добрались до места. Нас высадили в заброшенном лагере повстанцев.

Место выглядело одновременно завораживающе и жутковато. Кругом были скелеты бамбуковых хижин, полусгнившие бревна, остатки крыш из пальмовых листьев. Атмосферно, конечно, но от осознания, что нам предстоит жить больше месяца в подобных условиях — удручало.

Особенно впечатляли и навевали жути вытянутые, чуть ли не инопланетные, черепа коров, насаженные на остатки загороди — местная экзотика, от которой веяло чем-то древним и зловещим.

Остатки частокола, покосившиеся двухэтажные вышки, полуразрушенные настилы… Всё это выглядело настолько ветхим, что страшно было подойти. Хотелось верить, что организаторы позаботились о безопасности и эти конструкции не рухнут нам на головы.

Все волокли с собой горы чемоданов, тяжеленные сумки… Я же, предусмотрительно взяла только самое необходимое в небольшой рюкзак, чувствовала себя отчасти белой вороной.

Пару раз на меня бросали удивленные взгляды — мол, эта с чем приперлась в джунгли и как собралась выживать?

Я специально оделась просто, неброско, заплела косичку — вылитая заблудившаяся девочка. Никто не обращал на меня особого внимания, и меня это вполне устраивало. Не горела желанием строить из себя «великую гадалку», и оттягивала момент своего разоблачения.

Остров кишел жизнью. Ящерицы сновали туда-сюда, пауки плели свои сети, необычные птицы с ярким оперением перелетали с ветки на ветку. А обезьяны! Целые стайки наблюдали за нами с нескрываемым любопытством, словно теперь мы были экспонатами в зоопарке.

Вся эта живность совершенно не пугалась людей. Я же опасалась настолько «живой природы».

А люди… Сейчас это мы были похожи на стаю диких обезьянок. Шум, гам, крики, волнение. В воздухе витал трепет и страх неизведанного. Никто не знал, что нас ждет. Организаторы держали все в секрете. С одной стороны — интригующе, с другой — жутковато.

И вот оно — то, чего я ждала. Съемочная группа отделилась, к нам вышел один из менеджеров, поставили стол и объявил о начале «конфискации».

Все чемоданы, все ценные вещи — все нужно было сдавать под опись. Вернут, конечно, по окончании съемок, но сейчас — извольте расстаться.

Я-то была готова, но для остальных это стало настоящим шоком. Люди же брали с собой все — от палаток и котелков до фонариков, спреев от насекомых и аптечек размером с чемодан.

А теперь разрешалось оставить и взять с собой на остров только одежду и ОДИН предмет вне списка.

Началась настоящая драма. Кто-то возмущался, кто-то умолял, а одна девушка даже расплакалась.

Психологическое давление — ого-го! Но тут наши самопровозглашенные лидеры быстро взяли ситуацию в свои руки. Начали успокаивать, подбадривать, убеждать, что это всего лишь приключение, испытание, что нас никто не бросит на произвол судьбы.

И, знаете, сработало!

Настроение в лагере стало меняться, паника потихоньку отступала.

— Пока идет процедура досмотра вещей, вы можете передохнуть некоторое время, а после мы продолжим путь, — оповестил нас один из организаторов, и началась кутерьма.

Люди доставали остатки еды, припасенные и тайно провезенные с собой. Разные батончики, хлебцы, чипсы и прочее непортящееся. Все ходили, набивали животы, обменивались съестным и роптали о сложностях судьбы.

Началась процедура сдачи вещей. Кто-то оставил книгу, кто-то — котелок, кто-то сжимал гитару как последнюю надежду. Особенно запомнилась девушка, которая до последнего отстаивала свои таблетки от аллергии, уверяя, что без них не выживет.

Я лишь плечами передернула, представив, что кому-то понадобится скорая помощь настолько вдали от цивилизации. Хотя, вспоминая сезоны телепередачи, не было таких моментов, чтобы кто-то умер или загремел в больницу. Вряд ли бы такое смогли умолчать. И это успокаивало.

Чаще же пугает неизвестность, а у меня были читерские знания, хоть и размытые.

В отличие от «Битвы экстрасенсов», передачу про остров я, увы, не пересматривала перед смертью в прошлой жизни…

Я с любопытством наблюдала за происходящим вокруг, размышляя, насколько все это «реалити-шоу» соответствует реальности. Как организаторы будут обеспечивать нашу безопасность? Врач во мне шептал, что ни один поход не обходится без травм. А тут — джунгли!

В телевизионной версии все было гладко, никаких серьезных происшествий, только легкие ушибы. Не верилось, что в настоящих джунглях можно полностью исключить опасность. Ядовитые пауки, змеи, скорпионы… Брр!

Наверное, они какую-то обработку территории все-таки проводили… Очень хотелось в это верить. Потому что гигантские насекомые размером с ладонь — это мой самый страшный кошмар.

После того как мы расстались со своими вещами, произошло нечто неожиданное.

Из зарослей к нашему лагерю вышла… Ксения Собчак!

Молодая, холеная, с целой копной тонких косичек на голове, одетая в короткие шорты, цвета хаки и такую же футболочку. Сверху была кожаная портупея, добавлявшая образу необычности.

Никто не ожидал ее увидеть, ведь имя ведущей держали в строжайшем секрете. Появление Ксении вызвало настоящий фурор. Все встретили ее очень тепло, но она держалась с присущей ей напускной стервозностью и серьезностью. Забавно было наблюдать за этим контрастом.

Однако, как только Собчак начала говорить, все шутки моментально прекратились. Все замерли и внимательно слушали каждое ее слово.

Ксения Собчак, с присущей ей прямотой, объявила о начале игры.

— С этого момента, — заявила она, — все в ваших руках. Вам решать, тащить ли на себе весь багаж. Помогать ли коллегам, идти в группе или оторваться вперед. Путь предстоит долгий и трудный, испытаний будет много. Добраться до места назначения будет непросто. Хорошенько подумайте, что вам действительно необходимо, а что лучше оставить здесь, — Затем она указала в сторону скал, — Дальше в джунглях находится грот. Вам нужно пройти сквозь эту пещеру. Здесь заканчивается цивилизация. За створками пещеры вас ждут стандартные рюкзаки с разрешенными вещами, также сухпаек и карта. Дальнейшие инструкции вы найдете там.

Ксения объявила, что медлить нельзя, и это первое испытание нужно пройти как можно быстрее. Все, подхватив свои похудевшие пожитки, рванули вперед. Толпа распалась, каждый спешил к пещере, погруженный в свои мысли. Хотя небольшие группы все же образовались.

Глава 14

Наше приключение началось! До нашего пункта назначения, по словам ведущей, нас отделяло аж 80 километров! Звучало жутко на самом деле, но я искренне верила, что нас не бросят на завтрак крокодилу или развлечение стае обезьян. Должны! Должны были продумать меры безопасности… или нет?

Подойдя к гроту, мы поразились его размерами и нагоняющей ужас чернотой его зева. А когда как-то умник сделал «Угу» и гулкое эхо разнесло его множа, отбивая от стен и корежа в жуткий вой, все вздрогнули.

— Всего лишь четыреста метров пещера! Отставить панику, — грянул зычным басом Джигурда.

И от его гулкого голоса в пещере что-то завозилось, зашелестело, и на нас выпорхнула целая стая летучих мышей! Они беспорядочно метались, били крыльями, в попытках спросонья избежать столкновения с непрошенными гостями.

Девушки вокруг завизжали, мужчины пошарахались в стороны. Кто-то истерично заржал, вызывая осуждающие взгляды.

Я лишь вздохнула. Легко не будет.

Когда волнение чуть улеглось, наша процессия двинулась вперед уже далеко не так уверенно. Хорошо хоть всем хватило соображалки помалкивать и не светить фонариками на потолок, ведь когда по нему пробегали редкие лучи света, лично меня пробирал ужас: весь потолок был облеплен летучими мышами! Они кишели и поблескивали бусинками черных глаз, словно маленькие дьяволята, терпеливо дожидающиеся, когда ты углубишься в их логово и пути назад уже не будет…

Под ногами журчала подземная река, мы шли по краю, вода доходила по щиколотку, камни были мокрые и скользкие. Идти было трудно и страшно. Над головой непрерывно пищали и кружили летучие мыши.

— Бока-дель-Драго, — сзади произнес кто-то шепотом, — Пасть дракон".

Этот был природный тоннель длиной около четырехсот метров, погруженный в вечный мрак, с рекой, затопляющей в некоторых местах его до середины, у многих вызывал панический ужас. Раздавались крики, всхлипы.

Меня почему-то пугали не столько мыши, кишащие над головой, сколько темная, непроглядная вода, по которой мы были вынуждены ступать. Там же наверняка тоже водятся какие-то твари божьи… А мы так нагло вторглись в их дом…

Я была готова психануть и повернуть назад. Но обернулась, осветила фонариком влажные, поблескивающие стены и поняла, что возвращаться — еще страшнее. Нужно идти вперед вместе со всеми. Я должна!

— Что-то глубоковато, — послышался голос Таира Мамедова, полный напряжения.

Далее раздался всплеск, парень ушел под воду и началась настоящая суета. Кто-то умудрялся визжать шепотом, кто-то без конца причитал и молился. Все смешалось в этой людской вакханалии. А мне вдруг стало смешно. Нет-нет, я просто обязана поучаствовать в этом цирке, хлебнуть впечатлений полной ложкой и проникнуться!

Для местных жителей этот грот — священное, хоть и жуткое место. А для нас — всего лишь первое испытание. Впереди восемьдесят километров тяжелого пути, вглубь джунглей, к самому дикому берегу острова. Дальше — только бескрайнее Карибское море.

Выбравшись, наконец, из грота, мы увидели статую какой-то местной «Богородицы», украшенную цветами и лентами. Это выглядело трогательно и немного неуместно после пережитого ужаса. Нам рассказывали, что прохождение грота — важный обряд для местных жителей, символизирующий переход во взрослую жизнь. Что ж, взрослой жизни я хлебнула сполна. И это было только начало.

На выходе из пещеры нас ждали столы с сухпайками и картой дальнейшего маршрута. Карта была стилизована под пиратскую — пожелтевшая бумага, обгоревшие края, забавные рисунки. Я, честно говоря, не представляла, как по ней можно ориентироваться в реальной жизни.

Но с нами была съемочная группа, и я успокаивала себя мыслью, что уж они-то не дадут нам заблудиться в этих дебрях.

— Ну что, пираты, передохнули и в путь! — вновь зарычал Джигурда. — Следующая остановка нескоро! Километров через десять!

Он, если честно, уже начал раздражать своей гиперактивностью.

— Десять километров⁈ Вы издеваетесь⁈ — взвизгнула Корнелия.

— Да ладно тебе, мы же путешествуем! — усмехнулся здоровяк рядом с ней, поднимая огромный рюкзак. — Хуже только, если дождь пойдет.

— Только дождя нам тут не хватало! — простонал кто-то из толпы.

Идти было тяжело. В гроте все промочили ноги, кроссовки хлюпали, у некоторых уже начали натирать.

Мне пока везло — мои трекинговые ботинки справлялись. Рюкзак с самым необходимым, который я предусмотрительно собрала, был относительно небольшим и не слишком тяжелым. Но у некоторых участников рюкзаки были туристические, просто гигантские! Я с трудом представляла, как они будут тащить этот груз десятки километров по пересеченной местности.

— Эй, кто-нибудь видел мой крем от загара? — раздался женский голос.

— Крем от загара⁈ Ты серьезно⁈ — рявкнул мужчина впереди. — Тут бы до следующей стоянки дожить!

— Я, между прочим, берегу свою кожу!

— Берегите лучше свои ноги! — буркнул кто-то сзади. — Они вам еще пригодятся!

Атмосфера накалялась. Я чувствовала, что это только начало. И предчувствия меня не обманывали.

Наша процессия растянулась, сбилась в небольшие группки и настроения в них витали разные, но общая эмоция, которая проглядывала всюду, была обреченность.

Мы шли по накатанной песчаной дороге, и это было не так ужасно, как через грот. Какая-то жизнь здесь все же теплилась. Было жарко и влажно, что не добавляло выносливости и настроения.

Один из парней поймал огромного кузнечика, размером с ладонь.

— Ты что собрался это есть?

— Конечно, нужно привыкать к местной пищи, другой у нас не будет! — гордо провозгласил молодой парень Алексей, он был из «простых», вот, наверное, и примерялся, как бы откусить у кузнеца, размером с ладонь огромное брюшко, чтобы привлечь к себе внимание.

Меня передернуло от брезгривости. Ну что за цирк?

— Это чистый белок и к такой пище нужно привыкать, — он начал отрывать кузнечику ноги, изображая, что собирается его съесть.

Женщины вокруг возмущались от отвращения. Непонятно, блефовал он или действительно собирался его съесть.

— Надо, наверное, сперва пожарить? — послышались советы от мужской части команды.

Пока мы шли, над нами пролетали вертолеты, вызывая зависть и раздражение.

— Да они издеваются! — ворчали участники.

— С первого же дня шоу «какие звезды жалкие, грязные и отчаявшиеся»!

— Могли бы и довезти до места…

— Зачем я согласилась…?

Наконец, путь привел нас к океану. Он бушевал, поражая своей мощью и первобытной красотой. Соленый аромат оседал на коже, на языке, на одежде. Хотелось вдыхать эту стихию, прочувствовать каждой клеточкой.

Наконец, джунгли закончились, и вышли мы на берег со стороны океана, где из-за отмели не могло причалить ни одно судно. Здесь тоже были воткнуты указатели с табличками, указывающими дальнейшее наше направление.

Некоторое время наша разношерстная процессия шла по песку вдоль морской кромки, растянувшись в длинную шеренгу, что было очень утомительно. Песок был везде. В обуви. Под одеждой, во рту. Силы заканчивались…

— Смотрите! Там цивилизация! — впереди раздались восторженные крики и люди ускорились.

Вскоре мы вышли к пяти стоящим вертолетам. Началась настоящая гонка. Каждый думал только о себе, люди бежали, толкаясь и расталкивая друг друга. Это было неприятно. Сотрудничество и доброжелательность сразу же улетучились, уступив место конкуренции. Наверное, каждый считал, что места ограниченны. Но на этом этапе влезли все.

Вертолеты оказались крошечными, четырехместными. С нашими огромными сумками мы набились в них как сельди в бочку. Было жутко неудобно, но после забега по пещере и джунглям, этот оплот цивилизации, казался чем-то привычным, родным, уютным.

Летели, к сожалению, недолго, зато очень низко, казалось, что метров пятьдесят над землей, едва не задевая верхушки деревьев. Это было одновременно волнительно и восхитительно. Эмоции били через край: кто-то визжал, кто-то смеялся, кто-то, затаив дыхание, смотрел в окно на океан и джунгли.

Мы покидали населенный остров, направляясь к необитаемому клочку земли, виднеющемуся вдали. Эти небольшие островки, разбросанные вдоль нулевого меридиана, действительно были безлюдными. Сам нулевой меридиан окутывала атмосфера таинственности. Рассказывали, что здесь сбоит аппаратура, и ходило множество легенд о пропавших кораблях, вернувшихся через много лет со скелетами-призраками. Байки и местные страшилки, заходили нам на ура. Попадали на благодатную почву и жути навевали как положено.

Наш полет, как и все прекрасное, очень быстро закончился.

Вертолеты, один за другим, приземлялись на огромную баржу, стоявшую между островами. Мы высаживались на широкую погрузочную площадку и отходили в сторону. Процесс был небыстрый, пока высадились все пять вертолетов, прошло около часа. Я сидела, прислонившись к высокому борту баржи, отдыхала, ведь было понятно, что это далеко не конец нашего путешествия.

Оказалось, что такие большие суда не могут здесь причалить к берегу из-за отмелей, и дальше наше путешествие продолжилось вплавь на этой огромной допотопной посудине.

— Смотрите, — кто-то закричал от восторга, — дельфины! — и вся толпа ломанулась к левому борту, словно дети, восхищаясь и тыча пальцем.

Дельфины действительно резвились рядом с баржей, с любопытством поглядывая на нас. Это было потрясающе! Море сияло бирюзой, вода была кристально чистой, дно пестрело кораллами и рифами, среди которых сновали стайки ярких рыбок.

Если бы не усталость, эта поездка бы стала одним из самых ярких и приятных воспоминаний.

Баржа плыла вдоль островов, медленно и валко, как огромный, неповоротливый бегемот. За счет большой кормы она гасила волны, и нас практически не качало. Но тучи на горизонте уже начали хмуриться, небо на глазах затягивало мглой, которая, несмотря на всю красоту тропической природы, навевала тоску и какое-то странное смирение с грядущим…

— Кажется, дождик собирается, — заметил кто-то поежившись.

— Да ладно, ерунда! — бодро отозвался другой голос. — Пройдёт стороной!

Но, увы, не прошел. Более того! Хлынул проливной тропический ливень. Стены воды обрушились на нас с такой силой, что казалось, вот-вот смоют за борт. К счастью, из лагеря повстанцев мы прихватили большой брезент. Все сбились в кучу, укрывшись им от потоков воды, как испуганные цыплята под крылом наседки.

— Боже… Как же холодно! — продрожала Арина рядом со мной, стуча зубами.

Меня потряхивало не меньше. Оставалось лишь отдаться на волю судьбе и мириться с неизбежным.

Как назло, дождь шел больше двух часов.

Одежда промокла насквозь, бриз с океана обдувал мокрую кожу, вызывая неприятный озноб. Хотя капли дождя сами по себе были теплыми, согреться не удавалось.

— Ну и погодка! — пробурчал Алексей, пытаясь закутаться в мокрое полотенце.

— Да уж, нам не позавидуешь! — отозвался другой. — Интересно, сколько это будет продолжаться?

— А вдруг сутки?

Ливень не прекращался. Время тянулось бесконечно долго. Чтобы скоротать время и поднять боевой дух, люди пытались подбадривать друг друга, кто-то несмело запел какую-то детскую песенку, а Никита Джигурда, наш неугомонный активист, выскочив из-под брезента, как черт из табакерки, начал выкрикивать всякую дичь, обращаясь к местным духам и богам, вновь устраивая клоунаду:

— Эй, вы там, наверху! Если вы сейчас же не прекратите вашу мать, то будете иметь дело со мной! Я вам устрою такую бучу, что мало не покажется!

— Никита, хорошо! Вернись под крышу, простынешь, — позвала актера Эвелина Бледанс.

— Да пусть кровь разгонит, — усмехнулся адвокат. — Может и поможет!

Ливень, словно вняв мольбам Джигурды (или просто решив сжалиться над нами), начал понемногу стихать.

Я сидела, съежившись, под брезентом рядом с Эвелиной Блёданс и Юлей Ковальчук. Они, хихикая, перешептывались. Оператор снимал нас крупным планом, как мы сидим на корточках и смеемся над выходками Джигурды.

— Кажется, Джигурда сошел с ума, — прошептала Блёданс на камеру.

— Да, срочно вызовите доктора, — ответила Юля, и они снова захихикали.

Наконец, дождь закончился, выглянуло солнышко, и все повылезали из укрытия, посушить перышки.

— Смотрите, — мужчины разложили нашу карту «сокровищ» и изучали ее, — Примерно две трети пути пройдено!

Изучив карту, мы поняли, что дальше нам придется плыть до острова. Расстояние казалось приличным, добавим к этому волны, палящее солнце и накопившуюся усталость — настроение пробило критический минимум.

Люди начали нервничать, смех стих, песни больше никто не пел. Пришло осознание, что здесь никто никому не будет делать поблажек, звезда ты или обычный человек — неважно. С одной стороны, это забавляло, с другой — усталость давала о себе знать, и прежний энтузиазм улетучивался.

Кто-то вынул упаковочную пленку и предложил обмотать рюкзаки, чтобы вещи внутри не промокли, пока будем плыть. Я посмотрела на свой. После проливного ливня, надеяться, что в нем осталась хоть одна сухая вещица — было наивно. Поэтому и заматывать ничего я не стала. Но многие приступили к обмотке с энтузиазмом. Видимо, чтобы просто чем-то занять руки.

Все начали плотнее упаковывать вещи. Рюкзаки стали спешно обматывать, пытаясь хоть как-то защитить их от воды. Конечно, все понимали, что это мало поможет. Протащить рюкзаки по воде и сохранить вещи сухими было практически невозможно.

Мысленно все уже начали прощаться с частью своего багажа. Нервозность нарастала. Люди лихорадочно перебирали вещи, пытаясь решить, отчего можно отказаться. Впереди предстоял долгий путь, и эта водная преграда была реальным препятствием. Нужно было доплыть до берега, выбраться на пляж и пересечь весь остров напрямую. Только на противоположной стороне нас ждали лодки! То есть все еще не конец путешествия!

Неожиданно раздался гул мотора. К нам, рассекая волны, спешил большой белоснежный катер.

Глава 15

Внезапно к барже подплыл катер, с которого сошла Ксения Собчак с небольшим серебристым чемоданчиком. Все же видеть ее двадцатилетней девочкой было забавно. Как же чесался язык сболтнуть лишнего, «напророчив» яркое и светлое будущее, но… Всему свое время!

— Добрый день, участники! Я приехала подбодрить вас! Поднять боевой дух и напомнить зачем вы здесь! В этом чемодане три миллиона рублей, — объявила она, раскрывая его и демонстрируя деньги, — Они достанутся кому-то одному. Трудности же придется поделить поровну.

По толпе пронеслись шепотки, у кого-то загорелись глаза. Эта сумма в современных реалиях и впрямь была приличной. Можно было купить квартиру в Москве или начать бизнес. Да и кому, когда деньги были лишними? Но в очередной раз «правило» подтвердилось — просто так деньги никому не платят. За них приходится потеть!

А Ксения продолжила:

— До острова Аго, где вам предстоит жить, недалеко, но добираться придется самостоятельно. Баржа «Монтарайя» не заходит в зону необитаемых островов, там аномальная зона. Сейчас вам предстоит доплыть до ближайшего острова. Там вы увидите флаг. Каждый, кто доберется до берега, должен до него дотронуться. Последний, кто не успел коснуться, выбывает из гонки. Это понятно? — голос ее звучал строго и звонко. Она обвела тяжелым взглядом притихшую от веселья толпу, показывая этим, что шутки закончились.

Участники стали переглядываться, словно, наконец, осознавая серьезность и оценивая противников и согласно кивая, поддакивать.

— Прекрасно. Далее. Те, кто доплыл вовремя, отправляются дальше на поиски лодок. Лодок будет три. Соответственно, вы разделитесь на три команды. По пути в джунглях спрятаны весла. Каждому расторопному достанется по веслу, но не всем! Те, кому весла не достанется — выбывают из гонки.

За моей спиной кто-то гулко сглотнул, я лишь вздохнула. Легко не будет… это я уже поняла.

— Далее. Пройдя сквозь джунгли, вы увидите три каноэ. Конечная цель у всех трех будет разная! Красное каноэ плывет к маяку Круз — на нем будет стоять символ — крест, желтое каное движется к маяку Эспехор — это солнце, белое каное — к маяку Вьенде — это флюгер. О том, что вы добрались до маяка, я смогу узнать по сигнальной ракете. Ракеты закреплены у маяков. Ваша скорость подачи сигнала повлияет на дальнейшую судьбу вашей команды. Последние, соответственно, будут неприятно удивлены.

Все пребывали в немом шоке от сказанного. Нам казалось, то расстояние, что мы уже преодолели — это караул. А оказалось — показалось! Все сюрпризы были еще только впереди!

— Что ж! Если все готовы, в путь! — выкрикнула Ксения преувеличенно бодро. Обещанного энтузиазма, нам это, увы, не добавило.

Нам выдали надувные плоты для вещей и оранжевые спасательные жилеты. Все мы были измотаны, после тропического ливня продрогшие и мокрые до нитки. Кто-то, прыгнув в воду, радостно закричал: «Горячая! Классно! Можно согреться!» Это немного взбодрило остальных. С одной стороны, уже было все равно, чем все закончится, но с другой — не хотелось сдаваться на самом старте. Я помнила, что некоторые не рискнут плыть, сольются уже сейчас, и это даст остальным шанс пройти дальше.

Но мне нужно было задержаться на острове! Я прыгнула в воду одной из первых, и Арину за собой потянула.

Море было неспокойным, небольшие волны захлестывали, бросая в лицо соль брызг. Кожа зудела, глаза чесались, плыть было тяжело.

Я ухватилась за плот с вещами, экономя силы и надеясь добраться до берега в числе первых.

Плавала, увы, я не очень хорошо, даже несмотря на молодость и относительно крепкое тело. Страхи из прошлой жизни давали о себе знать. Было страшно и тяжело, больше морально, чем физически. Хотя усталость от перелета, перехода по джунглям, борьбы со стихией давала о себе знать. Физически тоже все были на пределе. Плыли все кучно, держась за плоты. Волны захлестывали, жилеты давили и натирали.

Толкучка, пинки, все мешали друг другу. Я видела, что на барже остались Джигурда и еще какой-то мужчина, я не разглядела. Так было и в передаче, по моим воспоминаниям. Может, мне и стоило его переубедить, но сил на это просто не было.

Мы плыли вперед. Я уговаривала себя не сдаваться, хотя руки и ноги уже сводило от усталости. Состояние было ужасное. К тому же приходилось толкать плот. Два плота, человек по десять вокруг каждого — мы больше мешали друг другу, чем помогали.

Выбравшись на берег, некоторые бросались к флагу, бросив вещи и товарищей, лишь бы первыми дотронуться до знамени и пройти дальше. Другие падали на песок, словно выброшенные на сушу рыбы. Третьи вытягивали плот с вещами на сушу.

Уже сейчас можно было сделать выводы и намотать на ус кого стоит держаться, а кто в стрессовой ситуации нам не товарищ.

Путь вдоль берега оказался не таким уж длинным, хотя после заплыва с тяжелыми, промокшими вещами все дышали тяжело.

Нас подгонял ажиотаж, соревновательный дух и страх вылететь в самом начале.

— Фу, какая тяжесть! — простонала Ольга, поправляя съезжающий с плеча рюкзак. — Плечи отвалятся!

— Да уж, носильщики бы не помешали, — добавила Людмила, с нервным смешком, с трудом переставляя ноги. — Сервисом нынче не балуют.

Арина вдруг всхлипнула — усталость и напряжение, наконец, прорвались наружу.

— Ну все, я больше не могу! — сквозь слезы проговорила она. — Домой хочу! К телевизору и холодильнику!

Я остановилась, взяла ее за плечи, слегка встряхнула и твердо сказала:

— Арина, соберись! Это как на Олимпиаде! Мы должны с этим справиться! Не раскисай!

Мои слова подействовали. Она вытерла слезы, глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться.

— Очень похоже по ощущениям. На пределе, — согласилась она. — Ты права. Только здоровая злость и желание победить нам помогут!

Мы продолжили путь, углубляясь в сумрачные джунгли. Тут и там слышались нервные разговорчики.

— Интересно, а на этом острове есть хоть что-то съедобное, кроме кокосов? — спросила Эвелина, оглядываясь по сторонам. — У меня уже желудок к позвоночнику прилип.

— Брр, а здесь полно всякой гадости! Вы видели того паука⁈ — вскрикнула девушка, указывая на огромного, мохнатого паука, затаившегося в паутине между ветвями.

— Только не пауки! У меня арахнофобия! — пискнула Ольга, жмурясь и прижимаясь к Алексею.

К счастью, повсюду были таблички с красными стрелками, указывающими направление. Деревья росли не слишком густо, пробираться было относительно легко, не углубляясь в джунгли, но накопившаяся усталость давала о себе знать. Найденные весла передавались по цепочке и вскоре одно из них вручили и мне. Огромное, тяжелое! Да как вообще им грести⁈

Когда мы, наконец, выбрались на другую сторону острова, нас ждал неприятный сюрприз. Оказалось, что Александру Половцеву не досталось весла.

Это было очень обидно. Он помогал нам с вещами на протяжении всего пути и вообще оказался очень совестливым и добродушным человеком. Было жаль терять такого товарища по команде. Он до последнего помогал спускать на воду огромные шестиместные каноэ, вырубленные, казалось, целиком из массивного дерева — невероятно тяжелые.

И тут произошло нечто из ряда вон выходящее. Самые сильные мужчины, как сговорившись, сбились в одну команду, быстро стянули первое каноэ, запрыгнули в него и, налегая на весла, угребли в неизвестном направлении, оставив нас с горой вещей на берегу.

— Ну и кавалеры пошли! Бросили хрупких девушек! — возмутилась Юлия, — Рыцари без страха и упрека! Точнее, без совести и ответственности!

— Ну вот, я так и знала! Мужчины — на них нельзя положиться! — бурчала Людмила, — Все как один — предатели!

Вторая команда получалась смешанной — мужчины и женщины, а наша, третья команда, и вовсе состояла из женщин и одного худенького, молодого студента Алексея.

— Супер! Команда амазонок! Теперь мы точно проиграем! — с сарказмом произнесла Корнелия. — Ну что за невезение!

Получалось, что мы оказались в самом невыгодном положении.

— Ничего, девочки, мы еще всем покажем, на что способны! — с вызовом сказала я, стараясь подбодрить остальных.

— Да, мы им еще устроим! — поддержала меня Арина, сжимая кулаки. — Покажем этим хлыщам, где раки зимуют!

И тут нас ждал новый удар. Лодки оказались завалены каким-то хламом: камнями, обрубками деревьев!

— Да что ж это такое! Они издеваются, что ли⁈

— Это просто нереально! Как мы это все уберем⁈ — простонала Ольга, с трудом поднимая тяжелый камень.

Прежде чем спустить каноэ на воду, пришлось разгрузить весь этот хлам. Мы вытаскивали тяжелые камни, оттаскивали коряги.

— Боги… мои ногти… Мастер маникюра увидела бы и застрелилась, — раздался нервный смешок.

Но все были такие уставшие, что юмора не оценили.

— Да кому есть дело до твоих ногтей! Надо лодку на воду спустить! — рявкнула Людмила, раздраженно вытирая пот со лба. — Или ты предпочитаешь тут остаться?

Ухватившись за толстую, шершавую веревку, привязанную к носу каноэ, мы, словно бурлаки на Волге, начали тянуть тяжеленную лодку по песку. Ноги скользили, мы спотыкались, падали, песок скрипел на зубах, набивался в глаза и уши.

— Ой, у меня песок везде! Даже в трусах!

— Терпи, казак, атаманом будешь! Не сахарная, не сотрешься!

Никто не сдавался. Мы упорно тащили тяжеленное каноэ к воде, превратившись в бездушных роботов. Казалось, этому издевательству не будет конца. Шаг за шагом, сантиметр за сантиметром, каноэ медленно двигалось вперед.

— Еще чуть-чуть! Давайте, девочки, мы сможем! — кричала я, стараясь подбадривать команду. — Вспомните, ради чего мы здесь!

Наконец, с неимоверными усилиями, мы спустили каноэ на воду.

— Ура! Мы сделали это!

Теперь нужно было грести. Весла оказались тяжелыми и неудобными — грубо вытесанные из цельного куска дерева, они натирали ладони.

— У меня уже мозоли! — пожаловалась Арина, разглядывая свои покрасневшие ладони.

— У всех мозоли! Греби давай!

С каждым гребком на ладонях появлялись новые мозоли.

Это было настоящее испытание на прочность! Конечно, я не помнила таких подробностей из прошлой жизни. Я смотрела эту передачу лет 20, а может, и 30 назад, и она не настолько меня увлекла тогда, чтобы пересматривать ее в последние годы жизни. Отдельные моменты всплывали в памяти, но такого треша я точно не помнила. Мне казалось, что на острове все было гораздо проще, ну, были проблемы с едой, но таких жестоких испытаний я не припоминала. Поэтому сейчас я была в таком же шоке, как и все остальные.

— Я думала, тут будет отдых на пляже… а тут… — с разочарованием протянула Арина.

— Ага, отдых! Такой отдых разве что в деревне бывает. Когда купишь дачку, чтобы отдыхать, а сам картошку окучиваешь отсюда и до заката…

Смешки раздавались жидкие. Все экономили силы.

Когда мы увидели остров, до которого нам предстояло добраться, руки просто опустились. Расстояние казалось огромным, а силы были на исходе. Весла, которые нам выдали, — тяжелые, громоздкие, выструганные из цельного куска дерева, — казались орудиями пытки, а не средством передвижения.

— Это же сколько нам грести⁈ — в ужасе спросила Корнелия. — Мы скорее ноги протянем!

Смеркалось. В нашей команде оказалось большинство женщин, вернее, девушек, и один парень — студент Алексей. И, что самое ужасное, никто из нас толком не умел грести. Как назло, нам достался самый длинный и сложный маршрут.

— Ну все, нам конец! Мы никогда туда не доберемся! — то и дело кто-то впадал в панику.

В лодке царило уныние. Кто-то тихо заплакал от отчаяния и усталости, кто-то, выронив весло, закрывал лицо руками.

Но, к счастью, среди нас оказались и настоящие бойцы.

— Так, девочки, успокоились! Паника нам не поможет! Надо грести! — громко сказала я, стараясь взять и себя в руки. — Вместе мы справимся!

— Она права! Давайте соберемся и догребем до этого чертового острова! — поддержала меня Арина, сжав весло с такой силой, что костяшки пальцев побелели. — Я не собираюсь сдаваться! Не для того мы сюда приехали!

Кроме меня, с нами были Людмила — самая взрослая женщина среди участников, ей было за пятидесят, Корнелия Манго — певица из «Фабрики звезд», и еще две молодые девушки, Ольга и Анна из «простых», хотя сейчас уже никому до этого было никакого дела.

— Ну и компания подобралась! — шепнула мне Арина.

Я кивнула, разделяя ее опасения.

— Да уж, негусто, с такой командой далеко не уедешь. Но это не конечный вариант, нас поделят иначе, — шепнула я Арине, а та сперва зависла, обдумывая мои слова, затем понимающе кивнула.

Выбравшись на берег, мы с облегчением рухнули на песок.

— Ой, мамочки, мои плечи! — простонала Людмила.

— Ничего, теть Люд, потерпи! Скоро отдохнем! — подбодрила Ольга.

Мы, наконец, запустили злополучную сигнальную ракету.

— Ура! Неужели приключения на сегодня закончены? — устало улыбнулась Анна.

— Мы последние… Это же плохо, да?

Сам остров представлял собой клочок суши посреди бескрайнего океана, окаймленный узкой полоской пляжа из мелкого, белого, словно сахарная пудра, песка. Из воды поднимались причудливые скалы, поросшие густой зеленью, а дальше стеной возвышались кокосовые пальмы, качающие своими перистыми кронами на ветру.

Воздух, напоенный солёным морским бризом и ароматом тропических цветов, был горячим и влажным.

Почти у самой кромки джунглей, в тени раскидистой пальмы, мы обнаружили огромный деревянный ящик. Он был примерно метр на метр, сколочен из грубых, потемневших от времени досок, и крепко заколочен толстыми, ржавыми гвоздями.

— Что это? — с любопытством спросила Корнелия, обходя ящик со всех сторон и придирчиво осматривая его, словно оценивая экспонат в музее.

Несмотря на изнеможение, любопытство взяло верх.

— Давайте откроем! — предложил Алексей, поднимая с земли увесистый, обкатанный водой камень, похожий на булыжник.

Мы с энтузиазмом набросились на ящик, стуча камнями по прогнившим доскам. Гвозди с визгом поддавались, и вскоре крышка с треском отлетела в сторону.

Внутри оказались прочные туристические рюкзаки, плотно упакованные коробки с сухпайком — консервы, галеты, сухофрукты, — фляги для воды, компактные спальные мешки, мотки прочной веревки, нож, топор, кремень и другие необходимые для выживания вещи.

— О, еда! — обрадовалась Ольга. — Я умираю с голоду!

Мы начали потихоньку обживаться, раскладывая вещи и распределяя рюкзаки. Несмотря на радужные перспективы, я понимала, что это временное жилье. Пляж, открытый всем ветрам, не мог служить надежным убежищем.

— Не могу… спать хочу! — пожаловалась я Арине. — Чувствую себя, как выжатый лимон.

— Потерпи еще немного. Сейчас найдем место для ночлега и вырубимся.

— Надеюсь, ночью к нам не приползут змеи, — с опаской проговорила Корнелия, нервно оглядывая окрестности.

И меня ее фраза взбодрила. Такую живность я не жаловала…

Не успели мы разобрать вещи, как к берегу подошел катер. Из него вышла Ксения Собчак. Мило улыбаясь, она поздравила нас с прибытием, но тут же с ехидной интонацией добавила:

— Вы приплыли последними, и это не самая лучшая новость для вас. Вам придется участвовать в «Совете племени» и выгнать кого-то из своей команды.

Мы замерли.

— Как? Уже? В первый же день? — возмутилась Людмила. — Это несправедливо! Мы прошли такое тяжелое испытание! Наша команда самая слабая!

— Все мужики нас кинули! — воскликнула Ольга. — Вот и результат!

— Зато без них спокойнее…

— Да, вот именно, — подтвердила Ксения. — Вы сами так разделились. У вас была полная свобода действий. Побеждает сильнейший. Каждый сам за себя, несмотря на деление на команды. Поэтому готовьтесь. Через час я приду за вами, и мы пойдем на «Совет племени», на голосование.

Ксения ушла. Дружеская атмосфера мгновенно испарилась.

Ну и дела… Только приехали, и уже голосование. Я оглядела всех. Каждый казался темной лошадкой…

Мы с Ариной старались держаться вместе, с остальными общались мало, как бы это не сослужило нам недобрую службу!

Выгонят меня или Арину… Все мои планы в одночасье рухнут!

— Арина, — шепнула я, — что будем делать?

— Не знаю, — ответила Арина. — Кажется, всё против нас. Может, стоит поговорить с остальными?

Меня охватило отчаяние. Хотелось злиться, пинать песок, кидаться кокосами, кричать…

— Да с кем тут говорить? — фыркнула я. — С Корнелией? Или с тетей Людой, которая только и делает, что советы раздает?

— Тише ты! — шикнула Арина. — Они услышат.

— Бесит все…

В этот момент Людмила, как назло, подошла к нам.

— Девочки, — начала она менторским тоном, — нужно держаться вместе. Голосовать нужно обдуманно.

— А вы, Людмила, уже все обдумали? — с вызовом спросила Корнелия, появляясь рядом как из-под земли.

— Я считаю… — начала Людмила.

— А кого интересует, что ты считаешь? — перебила ее Корнелия. — Тут каждый сам за себя.

— Девушка, позволь тебе напомнить, — возмутилась Людмила, — что мы в одной команде.

— А мне не нужно ничего напоминать, — отрезала Корнелия. — Я и так все прекрасно помню. И, между прочим, я здесь не для того, чтобы выслушивать нравоучения.

— Я, между прочим, старше и… — начала закипать Людмила.

— Девочки, тише! — попыталась я вмешаться. — Не нужно ссориться.

— А ты молчи! — рявкнула на меня Корнелия, и я осеклась.

«Вот же стерва!» — подумала я, но промолчала.

Сейчас кому-то что-то доказывать было бессмысленно. Нервы у всех были напределе.

Только женских склоков нам не хватало…

За этими перепалками мы не заметили, как пролетел час.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, окрашивая небо в багровые и оранжевые тона, когда за нами пришел мужчина, облаченный в какие-то свободные темные одежды. В руках он держал факел, это выглядело несколько зловеще. Он был молчалив и серьезен, словно жрец, ведущий свою паству на древний ритуал.

Построив нас в неровную шеренгу, он жестом указал следовать за ним.

Узкая, вырубленная в густых зарослях тропинка, петляла между гигантскими деревьями, чьи корни, извиваясь, словно змеи, выступали из земли. Воздух был влажный и тяжелый, наполненный терпкими ароматами незнакомых растений и гудением насекомых.

С каждой минутой становилось темнее, и сквозь листву пробивались лишь редкие лучи заходящего солнца.

Нас ждал ритуал изгнания «самого слабого звена», и хотелось верить, что это буду не я…

Глава 16

Наше небольшое племя вели сквозь джунгли, по прорубленной тропинке вглубь острова. Было жутко идти сквозь ночной лес. Настолько живая природа после каменных джунгей столицы неимоверно пугала и я до сих пор не понимала как я смогу прожить здесь целый месяц и при этом не умереть!

Но пожалеть себя как следует и посокрушаться не мне дали. Внезапно деревья расступились, и мы оказались на небольшой поляне. Место проведения Совета племени выглядело по-настоящему впечатляюще.

В центре поляны, в массивных каменных чашах, пылали костры, отбрасывая пляшущие тени на окружающие деревья. Кругом были воткнуты факелы, обмазанные каким-то смолистым веществом, излучающим яркий, почти белый свет и резкий запах.

Яркое пламя факелов освещало странные ритуальные предметы, развешанные по периметру поляны: выбеленные солнцем черепа животных, связки перьев, плетеные амулеты. Пламя вздымалось высоко, треща и извергая клубы искр в ночное небо.

Веревки, переплетенные в сложные узлы, свисали с ветвей деревьев, а грубые, высеченные из камня статуи, словно безмолвные стражи, охраняли это место. Все это создавало непередаваемое ощущение древности, таинственности и некой первобытной дикости.

Было странное дежавю. Картинка в памяти, давным давно виденная по телевизору, вроде как была узнаваема, но в то же время, казалось, не имела ничего общего с увиденным в реале. Разве что ощущение какой-то жути и тревога оттого, что, возможно, решается моя судьба, играли на нервах.

Нас усадили вкруг костра на низкие табуреточки, и заставили ждать. Фоном раздавались звуки барабанов, которые только нагоняли еще большей жути.

На небольшом возвышении, сложенном из плоских камней, стоял плетеный из бамбука трон. На него величественно взошла Ксения Собчак, ее платье из тигровых шкур выглядело органично и антуражно в этой дикой обстановке.

Обведя нас пронзительным взглядом, она заговорила, ее голос звучал четко и резко, разрезая ночную тишину.

— Вы все собрались здесь, чтобы выяснить, кто из вас сильнейший. Вы участвуете в битве, в которой будет только один победитель. Да, до финала еще далеко, и уже на самом старте слабейшие начали сдавать свои позиции. Сегодня, впервые за всю историю игры, двое участников сошли с дистанции, даже не добравшись до острова. Стыд и позор! Это Никита и Сергей, — провозгласила Ксения, ее голос наполнился сарказмом. — Игра непредсказуема, и кто выйдет из нее следующий — неизвестно. Также Александр Половцев не получил весла и тоже выбыл из игры. Таким образом, — продолжила Собчак, — участники, которые планировались на вылет, уже вылетели. Поэтому на сегодняшнем голосовании никто не покинет остров.

Между нами раздался облеченный выдох… Этот бесконечный день наконец-то закончился!

Утром, едва рассвет коснулся своими розовыми пальцами верхушек пальм, нас огорошили новостью: это место не наш конечный пункт назначения, и мы будем объединяться с остальными племенами.

— Вот те раз! Только обустроились… — с досадой возмутился кто-то из девушек.

Снова началась суматоха: собирать вещи, распределять поклажу, спорили, кто понесет что.

Пришлось снова собирать вещи, объединять усилия, распределять поклажу и решать, кто что понесет. Было неизвестно, какой путь нам предстоит пройти. Все три племени объединяли в одну команду. Нам предстояло новое испытание.

— Объединяют все три племени в одну команду! — возмущенно прошептала Арина. — Представляешь, какая толпа будет?

— Хоть в глаза мужикам этим посмотрим, — с ехидцей процедила Ольга. — Смылись первыми, бросили нас, бедных девушек, на произвол судьбы. И не подумали помочь! Сила мужская называется… Хотя это в результате ни на что не повлияло!

— Да ладно тебе, Оль, — примирительно сказала Арина. — Правильно сказали, толпа толпой, а в итоге каждый сам за себя. Будет нам уроком, в следующий раз шевелиться и вести себя увереннее, а то и наглее.

— Ага, как же! Там звезды эти сплотились, не влезешь, — не унималась Ольга.

— Девушки, не будем гадать, скоро все узнаем, — попыталась я утихомирить разгорающийся конфликт. — Сейчас не до этого. Надо думать, как до места добраться!

— Чем больше людей в команде, тем сложнее… Снова дележка начнется, интриги… — с тоской рядом вздыхала Арина. — вчерашний путь хоть как-то нас сплотил… А теперь опять всё заново.

— А вдруг нас снова перетасуют? — с тревогой спросила Арина. — Раскидают по другим командам…

— Ой, не надо! — взмолилась Ольга. — Мне уже эта команда нравится. Не хочу никуда переходить!

Мы в спешке упаковывали вещи, грузили часть вещей в каноэ. Нужно было оплыть остров и причалить с другой стороны.

Для всех повторное объединение племен стало полной неожиданностью, все высказывались против. Девушки были обижены на парней, которые, по их мнению, бросили нашу команду и уплыли первыми, не оказав помощи, не предложив свою силу, оставив девушек на произвол судьбы. К тому же чем больше людей в команде, тем сложнее обустраивать быт и поддерживать дружескую атмосферу. Были предположения, что нас снова переделят, раскидают по командам, перемешают. Вчерашний путь к острову, конечно, сплотил нас, и уже не хотелось расставаться и менять команды.

Объявили, что все участники должны встретиться у руин сгоревшего маяка на другой стороне острова. Наши каноэ, нагруженные собранными впопыхах вещами, казались непомерно тяжелыми. И мы, навалив все добро внутрь лодки, толкали ее словно бурлаки, ибо тащить поклажу на себе, казалось вдвойне сложнее, да и после вчерашнего марш-броска все тело болело!

А лишаться хоть чего-то в таких экстремальных условиях не было никакого желания!

Погода с утра была пасмурная, небо затянуто серыми тучами, волны с шипением накатывали на берег, норовя сбить нас с ног. Временами берег становился скалистый, и волны доходили нам до груди.

— Вот же угораздило… — девушки вздыхали, с трудом передвигая ноги по скользким камням. — Искупались, называется… Только не в лазурной водичке, а в мутной соленой жиже…

— Да уж, не курорт, скорее каторга!

— Давай, давай, давай! — подбадривали друг друга участники, преодолевая очередное препятствие.

Путь до нужного берега оказался невероятно сложным и изматывающим. Мы выбились из сил, проклиная тяжёлые каноэ и скользкие камни. И когда, наконец, добрались до места встречи у руин сгоревшего маяка, оказалось, что наша команда пришла последней.

Две другие команды уже нас дожидались, расположившись вокруг тлеющих углей костра. Это было немного обидно. Среди девчонок из моего племени это ещё больше накалило и без того напряжённую атмосферу. Все были угрюмые, измотанные и недовольные.

Те, кто нас встречал, наоборот, храбрились, веселились, выглядели довольными и отдохнувшими. Это ещё больше раздражало.

Оказалось, что они уже нашли какую-то видеокассету с новым заданием, но, к счастью, не стали смотреть её без нас и дождались нашего прибытия. Это хоть как-то их оправдывало в наших глазах.

Когда включили воспроизведение, на экране появилась Ксения Собчак. Она, с присущей ей ироничной улыбкой, обратилась к нам:

На кассете была записана Ксения Собчак. Изображение рябило и сбоило, словно запись была старой и затертой. А ее хрипловатый, словно пропущенный через искажающий фильтр, голос, добавлял жути:

— Вы будете жить здесь. Жизнь в этом месте экстремальна и непредсказуема. В ваших интересах и в целях безопасности я настоятельно советую вам снимать свои передвижения и впечатления на эту камеру. Вам неоткуда ждать помощи. Вы должны сами позаботиться о себе. Болото в этих местах непригодно для жизни. Но именно там вы можете найти предметы, необходимые вам для выживания.

Мы прослушали сообщение, обмениваясь недоумёнными взглядами.

— Значит, в болоте надо искать какие-то нужные вещи, — резюмировал кто-то.

— Я в шоке. Мы что еще и в болото полезем? А если там крокодилы?

— Ну не лезьте, а вдруг там что-то важное, без чего мы не выживем?

— Да, то, что есть в болоте пригодится нам именно сейчас… Мы просто разделимся, кто-то будет искать здесь, кто-то там, — предложили ребята.

Начались первые ссоры, как и ожидалось. Настроение у всех было далеко не радужное.

— Ну что, пошлите в болото? — кто-то неуверенно произнёс. Часть людей сразу двинулась в указанном направлении. Другие принялись доставать свои вещи из лодок.

Я подошла к Арине.

— Слушай, может, вместе пойдём? А то я немного переживаю… Болото всё-таки… Жизнь меня к этому не готовила.

Арина посмотрела на меня своими большими, от волнения, казалось, почти анимешными глазами.

— Если честно, я бы вообще предпочла туда не ходить. Про одних только малярийных комаров в детстве наслушалась… Страшно до жути!

Я улыбнулась, пытаясь её успокоить:

— Да брось! Какие малярийные комары? Вряд ли они водятся в этих джунглях. И вряд ли они нам опасны. Хотя, конечно, всякой гадости здесь и своей хватает, — добавила не совсем уверенным тоном.

В итоге мы пошли вглубь острова, внимательно смотря под ноги.

— Я что-то не понимаю, зачем они нас поселили возле болота? — пробормотала я. — Что, больше нет мест на острове получше?

— Я тоже ничего не понимаю, — согласилась Арина. — Сколько ещё будут продолжаться эти издевательства? Я всё-таки думала, что это какая-то тема про отдых, про веселье и про какие-то соревнования типа весёлых стартов. Но никак не про экстремальное выживание!

Я была полностью согласна со своей новообретённой подругой.

С другой стороны, я помнила передачи из своего прошлого и знала, что, несмотря на все трудности, никто во время них не умер. Это хоть немного успокаивало.

Мы пошли искать что-то в болоте.

— Еда? Мачете? Инструменты? — гадали все вокруг, с трудом продираясь сквозь густые заросли.

Сначала искали на деревьях, думали, что нужные предметы могут там висеть. Болото оказалось коварным и вязким: с каждым шагом ноги все глубже увязали в тинистой жиже. Воздух был тяжелый, спертый, наполненный запахом прелой листвы и какой-то сладковатой гнилью.

— Может не будем так далеко заходить? — спросил кто-то с опаской. — Уже земля под ногами проседает… Чувствую себя, как муха в янтаре.

— Я реально все… Уже не просто проседает, у меня уже все выше колен в этой дряни! — простонал с другой стороны.

— Смотрите, вон слева какой-то домик!

Оказалось, что мы вышли к какому-то полуразрушенному бункеру, заброшенному ещё со времён СССР. Он был разворован, разбит, и внутри царило запустение. Остатки стеллажей, обрывки каких-то бумаг, исписанных на незнакомом языке, ржавые инструменты — вот и всё, что осталось от былого величия.

Как только стало понятно, что это то, что мы искали, все резко набежали и начали потрошить всё, до чего могли дотянуться, словно стая голодных волков, набросившихся на добычу.

Мы с Ариной стояли в сторонке и с некоторым недоумением наблюдали за всей этой вакханалией.

Кто-то нашел несколько банок с консервами, тут и там слышались восхищенные возгласы:

— Смотрите, я нашёл радио! Интересно, оно работает?

— А здесь консервы! Только непонятно, какого они года…

— Вот тушёнка! Интересно, можно её есть?

— Гляньте, какой-то стул! Разваливается, правда…

— А у меня какие-то записи! На каком-то странном языке…

Люди, словно обезумев, стали ломать полки, тащить всё, что только было возможно, делать импровизированные волокуши из досок и сваливать туда весь этот хлам и мусор, до которого только могли дотянуться.

Я не совсем понимала, для чего всё это может нам пригодиться в джунглях, но спорить с увлечёнными людьми, которые, видимо, были в полном отчаянии и цеплялись за любую возможность улучшить своё существование, я не решилась.

Арина тоже молчала, лишь изредка качая головой и тихонько вздыхая. Видимо, она, как и я, не видела особого смысла в этом сборе хлама. Но остановить этот всеобщий ажиотаж было уже невозможно. Люди, опьянённые находкой, гремели, кричали, спорили, делили добычу…

В воздухе висело какое-то безумное возбуждение. На какое-то время все забыли об усталости, о голоде, о трудностях… Казалось, находка этого заброшенного бункера вдохнула в них новую жизнь, новую надежду… Хотя на что они надеялись, собирая весь этот хлам, было совершенно непонятно.

Я была уверена, что это все не то, и поиски нужно продолжать. Собчак имела в виду не этот хлам, а нечто иное…

Глава 17

По бункеру мы проходили несколько часов, наше движение затрудняло то, что он действительно находился на болоте. Ноги утопали в жидкой грязи, хлюпали на каждом шагу, оставляя глубокие вязкие следы.

С потолка, обросшего плесенью и мхом, свисали лианы, словно извивающиеся змеи. Мы даже видели несколько обезьян, с любопытством наблюдавших за нами из густой листвы.

От самого бункера остались лишь стены, кое-где уцелевшие полки, проржавевшие двери и старые компьютеры, покрытые толстым слоем пыли.

Кто-то с восторженным криком вытащил из кучи хлама старую стиральную машинку, проржавевшую насквозь. Все вокруг словно застыло в 60-х годах прошлого века.

Сохранились какие-то записи, пожелтевшие от времени, испещренные непонятными символами.

Для меня было странно, что на лоне природы, под открытым небом, все это, хоть и выглядело потрепанным и обветшалым, но относительно представляло из себя какую-то целостность.

Мне казалось, что это всё фейк и бутафория, что всё это здесь разложено в художественном беспорядке специально для нашей игры. Странное ощущение нереальности происходящего не покидало меня.

Со всех сторон звучали разные предположения, догадки, версии… но сколько бы мы ни бродили по этому странному музею под открытым небом, все цеплялись за еду, которая, кстати, здесь была нормального срока годности и, соответственно, годилась к пище.

Было несколько консервных банок со сгущёнкой, тушёнкой. Мужчины нашли ящик, в котором лежало несколько мачете, что тоже было неоспоримым бонусом в нашем дальнейшем выживании.

Ещё обнаружили какой-то рулон с сеткой, что тоже не могло не радовать, потому что вездесущие москиты не унимались и постоянно досаждали, особенно здесь, на болоте, где стоял затхлый запах, стоял воздух, и ветерок сюда не пробирался.

Было жарко, душно и сыро. Ноги то и дело утопали в болотной жиже.

Мы с Ариной ходили вместе какое-то время растерянно, поднимали те или иные разрушенные вещи, осматривали, но так и не могли придумать назначения или пользы от этих вещей. Спустя какое-то время мы взяли каждая по куску какой-то плотной ткани и решили, что этой добычи из бункера нам будет достаточно.

Потихоньку вернулись в лагерь.

Народа было много, это действительно создавало неудобство. Тут и там слышались склоки и пересуды. Было тяжело прийти к общему знаменателю, толпа была слишком разношёрстная.

Люди разного возраста, разного социального положения, разного статуса, разных жизненных позиций были согнаны в жёсткие условия, в которых нужно было выживать. И именно здесь, в этих условиях, из людей лезло настоящее нутро. Без прикрас, без пыли в глаза, и всё про всех было понятно.

После нескольких часов, праздных шатаний от бункера к лагерю и обратно, натасканной горы хлама, было решено строить жилище. Некоторые, так же как и мы, вернулись из бункера довольно-таки быстро, не найдя там ничего особо полезного. Другие до сих пор продолжали там лазить, пытаясь выискать хоть что-то дополнительное для нашего выживания.

Вокруг то и дело слышались фразы, выкрики:

— Давайте строить дом!

— Сначала давайте сделаем пол!

— Нет, надо сначала расчистить под этим строением мусор, чтобы мы могли там укрыться от дождя!

— Нет, давайте сначала сделаем крышу, если пойдёт дождь, то мы хотя бы укроемся под крышей!

Мнения разделялись, выкрикивали и женщины, и мужчины. Наверное, если бы вокруг не было столько операторов с камерами, давно бы в ход пошёл мат, а может быть, и кулаки.

Я решила держаться подальше от всей этой разношёрстной компании и предложила Арине:

— Слушай, пойдём прогуляемся вдоль берега, поищем какие-нибудь фрукты, а то желудок уже сводит.

— Давай, — согласилась Арина. — Этот балаган меня уже достал.

У нас были бурдюки с водой и сухпаёк из вчерашней огромной коробки, но он таял на глазах, и мы понимали, что если и будет нам выдаваться еда, то на такую огромную толпу это будет просто капля в море.

Я понимала, что нам здесь придётся выживать целый месяц, и дефицит калорий очень скоро скажется на мне, ведь у меня не было ни жиринки, и поэтому выживать мне будет непросто.

— Надеюсь, найдём что-нибудь съедобное, — сказала я Арине, когда мы шли по берегу. — А то на одном сухпайке долго не протянешь.

— Да уж, — вздохнула Арина. — Хорошо бы найти какие-нибудь фрукты… или орехи…

— А ты в них что-нибудь понимаешь?

— Ну так, — смущенно промямлила подруга, а я засмеялась.

— Тогда главное — не наесться непроверенного! Отравление — не лучшее окончание испытания.

Мы шли вдоль берега, внимательно осматривая всё вокруг. В воздухе висела влажная духота, над головой пронзительно кричали какие-то птицы. Под ногами шуршала сухая листва, изредка попадались коряги, выброшенные на берег волнами.

— Ужасно есть хочется, — пожаловалась Арина, — прямо желудок сводит.

— У меня тоже, — согласилась я. — Надеюсь, найдем что-нибудь съедобное.

— А я видела, что некоторые участники прихватили с собой мачете, — сказала Арина. — Может, нам тоже стоит поискать?

— Я просила, мне не дали, мол, они для мужиков.

— Ну как же! — воскликнула Арина. — Если найдем какие-нибудь фрукты, например, кокосы или бананы, мачете пригодится, чтобы их добыть.

— Точно! — обрадовалась я. — А я еще слышала, что зеленые бананы можно жарить. Говорят, они становятся мучнистыми, но это всё равно лучше, чем пустой желудок.

Нам с Ариной повезло. Мы нашли целых три пальмы, увешанные бананами! К сожалению, плоды оказались еще совсем зелеными.

— Обидно, — вздохнула Арина, разглядывая тяжелые гроздья. — Выглядят такими аппетитными, а есть невозможно.

— Да, — согласилась я. — И оторвать не получится. Они как приклеенные. Вот бы мачете сейчас!

Мы попытались оторвать хотя бы один банан, но они были такими плотными и так сильно крепились к связке, что это оказалось совершенно невозможным.

— Ладно, пошли обратно. Скажем нашим мужчинам, вооруженным огромными мачете, где добыча, пусть сами и рубят, раз не поделились инструментом! — сказала Арина. — Мы и так уже довольно далеко ушли.

Мы отошли уже довольно-таки далеко от лагеря и решили, что пора возвращаться. Хоть с нами и пошёл оператор, всё равно было немного неуютно.

Когда мы вернулись, то увидели, что в лагере появились первые очертания будущего жилища: несколько мужчин сколачивали каркас и обтягивали его тканью, которую нашли в бункере. Ткань, похожая на брезент, должна была хоть немного защитить от ветра и дождя.

Я смутно представляла, как здесь никто не подхватит пневмонию, хоть дожди и были тёплыми, всё равно любой ветерок не добавлял уюта.

Мы присоединились к Юле Ковальчук, которая разбирала мусор и заодно собирала хворост. Берег был усеян какими-то палками и ветками, именно этим она и занималась. Мы с Ариной, не сговариваясь, присоединились к ней.

Несколько человек пытались развести огонь, но у них очень долго ничего не получалось. Пытались и методом трения, и высеканием искры, но всё, что мы смогли найти из горючего топлива для костра, сейчас было влажное, сырое и мокрое.

Из бункера принесли несколько книг и пытались использовать их как бумагу для розжига, но даже это не помогало. В итоге костёр удалось развести, когда уже спустились сумерки. Все были злые, голодные, постоянно слышались пересуды и склоки, это не добавляло хорошего настроения.

Сегодняшний тяжёлый день, наконец, подходил к концу. Когда сгустились сумерки, все расселись вокруг костра. Время от времени раздавались тихие разговоры, люди делились эмоциями, впечатлениями. Мне не хотелось ни с кем разговаривать и ни о чём думать. Я так устала за этот день, что хотела скорее дождаться жидкой похлёбки, которая булькала в котелке, хоть немного притупить голод и забыться сном.

Утром я проснулась в числе первых. Всё тело болело. Вчера все, что удалось смастерить — это деревянный настил из досок, которые нашлись здесь, на берегу, и частично в бункере. Его застелили жидкими вспененными ковриками, которые у нас были с собой (они были разрешены), но спать было крайне жёстко.

Кроме того, навес получился не очень большой, а нас было аж 18 человек, и, соответственно, сон проходил в жуткой тесноте. Все лежали бочком, и даже не было возможности перевернуться, не то что вставать в туалет или ворочаться, искать удобную позу. Половина мужиков, естественно, храпела, да так залихватски, что, казалось, отгоняла всю живность в округе.

Я осмотрела копошащуюся вокруг толпу и нервно хихикнула, прикрыв рот рукой. Ну и ситуация!

Спасение мира на кону, а я, попаданка из будущего, сижу на богом забытом острове в разношёрстной толпе людей, которые ничего в этой жизни не решают и мечтают о связке бананов.

Я должна была предотвратить глобальную катастрофу, разработать сложную стратегию, использовать свои знания будущего… а вместо этого я учусь разводить костер трением и делю спальное место с храпящими мужиками. Уж попала, так попала!

Впрочем, возможно, это и есть часть моего секретного плана. Втереться в доверие к местным дикарям, освоить навыки выживания… кто знает, может, именно этот опыт и понадобится мне, когда мир рухнет в очередной раз. Я вздохнула. Моя уверенность в том, что я смогу хоть что-то предотвратить, уменьшалась с каждый днем.

Утром в лагере царил переполох. Нашли в ближайших подступах к лагерю несколько кокосов и пытались расколоть их найденными в бункере мачете. Честно, выглядело это нереально. Огромные зеленые кокосы, казалось, каучуковые. И расколоть их — квест не из простых.

Девушки из «звёздного состава» всячески пытались принарядиться, прихорошиться, выглядеть эффектно, капризно надувая губки на камеру. Самая популярная в нашей стране блондинка Дана Борисова схватила огромный тесак и пыталась расколоть кокос. При этом она всё это комментировала плаксивым, капризным голосом и всячески привлекала к себе внимание. Я смотрела на всё это скептически, ведь было понятно, что её цель — не расколоть кокос, а попасть в телевизор.

Вот уж кто не забывал ни на минуту, что все мы участники телешоу и за нами будут следить миллионы еще неискушенных зрелищами россиян.

Неожиданно над нашими головами включился громкоговоритель. Звуки, которые он издавал, были противными, искажёнными и очень громкими.

— Внимание, участники игры! — проскрежетал громкоговоритель. — Вам нужно срочно собраться на берегу! Вас ждёт испытание… серьёзное испытание…

Когда мы собрались выдвигаться, к нам подошёл менеджер с огромным мешком и выдал всем специализированную обувь. Это был какой-то вариант прорезиненных кроссовок, что не могло не радовать, потому что в современных условиях любая обувь быстро приходила в негодность.

Переобувшись, подобрав каждый себе подходящую пару, мы выстроились в шеренгу и пошли в сопровождении менеджера туда, где должно было проводиться испытание.

Когда мы вышли из леса на открытую поляну, то увидели, что нас ждут впереди какие-то деревянные конструкции. Они явно были сбиты здесь, на месте, и выглядели как полоса препятствий, что, конечно же, особого энтузиазма не добавляло.

Нас приветствовала Ксения Собчак.

— Доброе утро, участники! Сегодня вас ждет испытание! Вы разделитесь на две команды. Каждый участник команды будет связан по трое, — объявила Ксения Собчак. — У каждой стартующей тройки пустой кувшин. На противоположной стороне — рис. Вы должны добраться до него, преодолевая по пути вот эти препятствия. Наполнив кувшин, по этой же полосе препятствий, вы должны вернуться к своей команде, пересыпать рис в большой сосуд и передать кувшин следующей тройке. Победителем считается та команда, чей сосуд наполнится… быстрее всего. Победителю я вручу приз. Ну что ж… Теперь вам предстоит разделиться на две команды.

— Давайте разделим мужчин поровну на две команды, чтобы силы были примерно равны. — предложил кто-то. — Давайте играть честно!

— Давай! Стоп! Сюда давай! — раздавались крики.

Не все хотели делиться и идти в ту команду, куда их подталкивали. Где-то были уже свои договорённости, где-то начали собираться небольшие коалиции по интересам и целям, но тем не менее мы достаточно быстро разделились на две команды, и испытание началось.

Нас связали верёвками по рукам, по трое, и нужно было преодолевать лестницы, которые находились в грязи. Склизкая грязь разъезжалась под ногами, но нужно было как можно быстрее преодолевать расстояние, к тому же очень сильно мешали связанные руки с соседями по несчастью.

Смотреть на тех, кто преодолевает это адово мракобесие было больно. Грязь отнимала все силы, как и тяжеленный кувшин.

Вскоре пришла и моя очередь. Я попала в крайнюю тройку. Я была связана с Ольгой и Андреем.

Они оба были из «простых», но тем не менее Андрей уже показал, зарекомендовал себя как целеустремлённый, исполнительный, работящий парень. Ольга же особо не отсвечивала, держалась в тени.

Мы начали преодолевать препятствия довольно-таки слаженно. Грязь под ногами разъезжалась, она была склизкая, глинистая, жутко мерзкая. Даже выданные ботинки особо не спасали, потому что мы постоянно падали на колени, утопали кистями в глине.

Затем нужно было карабкаться по гладким, связанным в вертикальные лестницы стволам, затем падать на живот и проползать на пузе под ними, и так несколько раз.

Это была своеобразная полоса препятствий, в конец которой нам ещё нужно было тащить с собой кувшин. А так как мы были связаны, один человек не мог постоянно его тащить. Приходилось этот кувшин передавать друг другу, чтобы мог пролезть напарник.

Когда мы тащили пустой кувшин, это было ещё как-то возможно. Когда же мы наполнили кувшин рисом, он стал практически неподъёмным. Наше продвижение назад настолько замедлилось! Из-за скользких и грязных рук кувшин постоянно норовил выскользнуть.

Было бы смешно, если бы не было так тяжко. Мы ощущали себя грязевыми гоблинами, которые ползут по полосе препятствий.

В соседней команде насыпали меньше риса в кувшин и их продвижение выглядело быстрее и слаженнее.

Наша команда безбожно отставала. Команда соперников уже закончила третий круг и пошла на четвёртый. Мы же только находились возле большого кувшина и ещё набирали рис.

— Давайте поднажмём, ребята, нам нельзя проиграть! Здесь каждая победа дает нам шанс на выживание! Потом умрем, сейчас нельзя. Рвем вперед! — подбадривали мы друг друга.

Мы тянули этот неподъёмный кувшин, рычали, выли, но двигались вперёд. Падали в грязь, поднимались. Сил не было. Казалось, что мы тащим эту бандуру по этой склизкой грязи вопреки любому здравому смыслу.

И что же оказалось? Когда мы завершили третий круг и высыпали рис в наш кувшин, то он переполнился, и рис посыпался через край!

Все восторженно завизжали! Получается, за три ходки наша команда постоянно отставала, потому что тащила более тяжёлый кувшин, но в итоге насыпала больше риса. И вот результат! Мы закончили быстрее. Первая команда ещё только возвращалась с четвёртым кувшином, но их основной сосуд был заполнен не до конца.

Заговорила Ксения Собчак:

— Итак, победила ваша команда! С командой проигравших мы прощаемся и увидимся на совете племени. Те же, кто победил, остаются. Сейчас вам будет вручён приз.

Ксения развернулась и пошла, утопая по колено в грязи, по полосе препятствий точно так же, как мы мгновение назад.

Мы стояли заворожённо, следили за тем, как она, такая чистенькая, опрятненькая, в красивой одежде, пробирается через эту грязь, падая и пачкаясь. Достигнув первой обрешётки, она упала на колени и начала разгребать грязь руками. Она достала оттуда большую белую коробку, конечно же, полностью перепачканную грязью, и вернулась к нам.

Этот её поступок как-то немного её «приземлил». Она стала такой же грязной, как и мы. Всем было смешно, нас переполняла эйфория от чувства победы, от чувства радости. Ведь за последние дни была только какая-то безнадёга. Сейчас же мы были в предвкушении: что же там за приз?

Когда Ксения открыла металлический чемодан, то оказалось, что там несколько бутылок шампанского, настоящие фужеры — всё это во льду! Мы закричали восторженно, стали распределять фужеры, разливать по ним ледяное шампанское. Оно было такое вкусное, такое шипящее!

И этот кусочек цивилизации в этой жуткой грязи, в этой жуткой антисанитарии оказался просто каким-то бальзамом на душу. Да, мы не выиграли ничего особенного, но сам факт, сладость победы придавала сил и эмоций.

Глава 18

Утро на острове началось на удивление жизнерадостно.

Несмотря на неудобное место для сна, сырость и влажность, наличие вечно лазающих везде насекомых, погода выдалась на удивление чудная. С моря дул легкий, освежающий бриз, солнышко мягко касалось кожи своими лучами, согревая после прохладной ночи. Вовсю пели райские птицы, не крича под ухом, словно им последние перья выдирают, а как раз таки создавая мелодичную трель. Воздух был наполнен ароматом морской соли и каким-то сладковатым, незнакомым запахом цветов.

Проснувшись, я увидела, что в лагере уже вовсю кипела жизнь. Несколько человек бодрствовали: кто-то пытался развести костер, кто-то собирал хворост и сухие ветки.

Меня, признаться, немного раздражало, что некоторые участники нашей «экспедиции» предпочитали бездействовать. Они чинно прогуливались по лагерю, раздавая советы и указания или внося «рационализаторские» предложения, но сами при этом пальцем о палец не ударяли, создавая лишь видимость бурной деятельности.

Другие же, наоборот, молча и без лишних слов брались за дело. Порой, явно «пыхтя на публику», без видимого результата. Но все же…

Вот и мне нужно было не отбиваться от коллектива, придумав себе полезное занятие.

Двое мужчин, например, растянули кусок ткани, найдя неподалеку пресный ручей, в котором сновали стайки мальков. Они пытались соорудить некое подобие ловушки, чтобы загнать туда мелкую рыбешку и сварить из нее уху.

Еще один парень, не из звездных, Ярослав, вооружившись маской с трубкой и самодельным, остро наточенным копьем, нырял недалеко от берега, пытаясь таким способом добыть рыбу. Честно говоря, обе рыбалки не выглядели особо перспективными, но ребята хотя бы что-то делали, а не просто слонялись без дела.

Арины рядом не было. Видимо, она проснулась раньше меня, но в лагере я ее сейчас не видела.

Среди участников проекта «Звезд» и «простых людей» изначально было поровну. Даже, несмотря на уже вылетевших, это соотношение сохранялось.

Те, кто представлял «пролетариат», действительно вели себя проще: пытались что-то делать, не привлекая к себе особого внимания, работали молча, сосредоточенно и как-то даже обреченно.

Звёздные же личности, казалось, делали шумиху из ничего. Девушки томно вздыхали, жалуясь на невозможность принять ванну и промыть волосы шампунем. При этом они умудрялись наряжаться, меняя топики, надевая массивные украшения и примеряя разные шляпки.

Я каждый раз с трудом сдерживалась, чтобы не закатить глаза. Я, конечно, понимала, что в первую очередь это телевизионное шоу, и только потом уже реальное выживание. Но в сложившихся условиях выглядело это несколько комично. Не исключено, что в финальной нарезке передачи все будет смотреться иначе. Но сейчас, когда каждый пытался перетянуть на себя угол внимания любой сценой, их страдания виделись наигранными и нелепыми.

Виктория Лопырева, например, причитала по поводу обгоревших ног, эффектно выставляя их каждый раз в объектив, а также спутанных золотых кудрей.

Эвелина Блёданс важно расхаживала по лагерю, откапывая палочкой разные травы и коренья, приговаривая, что из них наверняка можно сделать натуральный шампунь и улучшить качество промывки волос.

Они совершенно не были озабочены добычей пропитания или вопросами выживания, словно надеялись, что съемочная бригада после отснятого ролика о тяготах лагерной жизни развернет шведский стол и устроит для всех пирушку.

Я огляделась. Арины по-прежнему не было видно. Может, та отошла, чтобы искупаться голышом и не мочить и без того непросыхающую одежду? Звезды-то таинственностью не озадачивались. Плескались прямо на виду у всего племени, словно в одночасье одичав, лишь ступив на берег острова…

— Вставай, лежебока, — меня подергала за ногу Светлана.

— Можно подумать, мы куда-то опаздываем, — пробормотала я, окончательно проснувшись и потягиваясь. Тело ломило после ночи на жесткой подстилке.

Сходив умыться в ручье и кое-как приведя себя в порядок, понаблюдала за тщетными попытками наших мужчин загнать рыбьих мальков в ловушку. Постояв минут пять, вздохнула, предполагая, что сегодня ухи, похоже, не будет, я вернулась к остаткам нашего лагеря.

Все вещи были влажными, и это доставляло особый дискомфорт. Кожа чесалась от въевшейся соли, но купание особого облегчения не приносило. К этому действительно нужно было лишь привыкнуть.

Переодевшись, я с удивлением увидела бегущего Андрея с котелком.

— Поймали! Ставьте котелок!

— Смотрите, кажется, ребята что-то поймали! — восхищенно выкрикнула Елена.

Все сбежались, чтобы посмотреть на первый улов! Но восхищение людей, лишь только они заглядывали в котелок, сменялось разочарованием.

Я подходила посмотреть уже в смешанных чувствах. На песке стоял котелок, в котором плескалась пара мальков размером с половину ладони.

— Ну хоть что-то, — вздохнула Арина, подошедшая сзади. — В этой рыбешке, конечно, есть особо нечего, но для наваристости бульона сойдет.

— Зато свежая! — бодро ответил Андрей, устанавливая котелок на импровизированный очаг, — Да и мы сейчас еще наловим. Главное — приноровиться!

В этот момент прибежал Ярослав, тот самый, что нырял с маской. В руках он держал внушительных размеров ракообразное — то ли лангустина, то ли кого-то из его близких родственников с длиннющими усами.

— Вот, смотрите, что добыл! — гордо продемонстрировал он свою добычу. — Там на глубине метра два, скалы, а под камнями эти ребята сидят. Ловить можно, только клешни у них будь здоров! Нужны какие-то перчатки, чтобы прижимать. Чуть палец мне не оттяпал.

— Отличная новость! — обрадовались обитатели. — Так, глядишь, от голода не помрем.

— А вот и углеводики подъехали! — раздался рядом женский голос.

Двое ребят принесли охапку небольших, но уже довольно спелых бананов.

Голод давал о себе знать. Все, кто что мог урвать, тут же тянул это в рот. Тут и там бродили люди и жевали найденные съедобные растения, кто-то все еще пытался разрубить кокосы при помощи мачете, женщины чистили пойманную рыбешку. В котелке уже закипала вода.

Царила идиллия. Люди перешучивались, охотно помогали друг другу. Вся эта суета еще была в новинку, никто не был измотан голодом и неудобствами.

Внезапно раздалось шипение, и у нас над головами зашипел и проснулся громкоговоритель:

— Внимание, внимание! Всем участникам проекта срочно собраться на берегу! Вас ждет серьезное испытание!

Переглянувшись, мы лишь обреченно пожали плечами и оставили все свои дела до лучших времен.

Вскоре мы собрались всей гурьбой и направились к берегу. По пути то и дело с ветвей вспархивали невиданные яркие птицы — и мелкие пташки, и крупные особи, от которых некоторые из нас даже шарахались. Но они были удивительно органичны в этом буйстве красок тропической природы.

А сама природа… Она была просто шикарной! Мягкие волны ласково лизали песок, шум прибоя успокаивал, солнце нежно пригревало. По пляжу сновали мелкие крабики, мужчины порывались их ловить, но сложить было не во что, и они оставили эту идею. А девушки то и дело находили крупные, красивые ракушки.

Пока еще не накопилась усталость от всей этой выживальческой темы, позитивные эмоции перевешивали любой негатив и страх неизведанного.

Нас встречала свежая, загорелая и бодрая Собчак.

Мне кажется эти испытания доставляли ей какое-то особое, садисткое удовольствие, ведь рассказывала она нам о них с такой зверской улыбкой, что становилось жутковато… А, может, у нее просто такая улыбка и была от рождения… Это уж много позже ее подправили хирурги…

В море высились деревянные платформы. Стало понятно, что это испытание будет проходить в море.

— Добрый день! Сегодня вам предстоит испытание, в котором важно действовать слаженно и сообща, — объявила ведущая, — Перед вами лежат детали, из которых необходимо собрать столбы с площадками, — на песке лежали две груды массивных металлических труб, — С этими столбами надо добраться до первой платформы и оставить на ней игрока из каждой команды. Остальным придется последовательно устанавливать в воде столбы, по которым участник на платформе начнет свой путь на следующую. В случае падения со столба участник возвращается и начинает свой путь заново! Только после того, как все члены команды окажутся на второй платформе, дается общий старт вплавь до последней, третьей маленькой площадки. Все члены команды должны встать на эту маленькую площадку, при этом ноги не должны касаться лестницы и воды, это очень важно! Нельзя висеть на боковых конструкциях. Вся команда должна уместиться строго на этой площадке. Победившей считается та команда, которая первой выполнит этот этап. Сразу предупреждаю, буду строго следить за тем, чтобы на этой маленькой площадке вы действительно все, хотя бы на секунду, но простояли.

Мы все переглядывались, кто-то обреченно, другие с ужасом. Задача казалась невыполнимой. Испытание будет проводиться на относительной глубине, плюс столбы, скользкие от воды, плюс волны, волнение…

— Ну что ж, дело осталось за малым. Вам надо разделиться на две команды по восемь человек. Время пошло!

Через несколько минут команды были сформированы.

— Вы готовы?

— Да! — хором ответили участники.

— Команду на старт вы получите от меня в море. Таня, Хельга, Олег, Ярослав, Таир, Юля, Евелина и Арина — в одной команде. Во второй — Владимир, Ольга, Анна, Михаил, Корнелия, Леша, Андрей и Виктория. Ну что, готовы?

— Готовы!

— Начали! Начали! — раздавались крики со всех сторон.

Все подбежали к конструкциям и начали разбираться, что к чему. Я пыталась помогать, но столбы были просто неподъемными. В который раз захотелось проклинать свое маленькое, слабое тело. И вдруг со стороны второй команды раздались крики.

— Стоп! Стоп! Стоп! — вдруг раздалась команда ведущей, — Вижу, тут что-то происходит. Юлия Ковальчук повредила палец! Остановить испытание!

Мы все обступили бледнеющую на глазах девушку, которая зажимала свою руку, а через пальцы ее сочилась кровь.

— Я держала нижний цилиндр, а Ярик вместе с Корнелией вставляли верхний, — начала объяснять Юля. — И он как-то так резко полетел на мою руку, что я не успела… то ли моей реакции не хватило, то ли слишком быстро он полетел… — сбивчиво объясняла певица, но ее голос становился все тише и тише.

Пока собирали платформу, загоняя одну часть в другую по типу конструктора, палец Юли Ковальчук попал на изгиб, и падающая сверху металлическая часть придавила его. По руке текла кровь. Юля на какое-то время замерла, потом начала оседать в обморок, но ее тут же подхватили на руки и уложили. Испытание было остановлено.

— Вызовите врача! У нас травма! — кричали участники.

Вокруг суетилось множество людей. Я не стала лезть в эту толпу, отошла чуть в сторону и стала ждать, чем же закончится это происшествие. Вскоре организовали катер, и Юлю повезли на остров оказывать первую помощь.

И это меня обрадовало, что все же мы не оторваны от цивилизации настолько, чтобы нашим жизням всерьез что-то угрожало. Все вокруг были взволнованы, но мне показалось, что эта же мысль посетила многих.

Итак, испытание началось. Обе команды собрали платформы — длинные столбы около четырёх метров высотой, увенчанные небольшими, круглыми площадками. Смысл испытания заключался в следующем: таких столбов было два, и от вышек, выстроенных в море, членам команды, стоя по грудь в воде, нужно было удерживать эти столбы, пока один из игроков перебирался поверху с одного столба на другой.

Сложность заключалась в том, что море не было спокойным, волны раскачивали столбы, которые не имели устойчивого основания — полая труба просто упиралась в зыбкий песок. При этом наверху находился игрок, который не придавал конструкции устойчивости, а наоборот, создавал дополнительную нагрузку.

Меня и Арину разделили: она попала в команду соперников, в ту, из которой как раз выбыла Юлия, а я — в другую. Это, с одной стороны, меня немного расстроило, но с другой — увеличило шансы нашей команды на победу. Меня, как самую маленькую, хрупкую и низкорослую, а значит, по мнению команды, «бесполезную» в этом испытании, выбрали для перебирания с платформы на платформу.

Обе команды выбрали для этой задачи самых хрупких девушек.

Расстояние оказалось огромным. Меня охватила лёгкая паника. Сидя на жердочке, словно попугай, я изо всех сил пыталась удержать равновесие на постоянно раскачивающемся столбе, вцепившись в него руками и ногами.

Конструкция без конца наклонялась то влево, то вправо, грозя сбросить меня в воду. Высота казалась довольно приличной — около трёх метров над уровнем моря. А поскольку я плавала не очень хорошо, это только добавляло мне нервозности.

Вдоль нашей полосы препятствий проходили деревянные помосты, по которым расхаживала Ксения Собчак с оператором, отпуская едкие комментарии. Вместо слов подбадривания от неё исходил сплошной сарказм. Казалось, она намеренно стебалась над нами, хотя вроде бы и говорила подбадривающие вещи, но яд и желчь всё равно сочились из её уст.

Юлия Ковальчук выбыла из команды соперников, и это, несомненно, их ослабило — может быть, даже не столько физически, сколько морально. Испытание давалось нелегко. Столбы раскачивались, море играло с игроками, подталкивая их волнами.

Перебравшись несколько раз с платформы на платформу, цепляясь за них, словно обезьянка, я в очередной раз приготовилась к прыжку. Но тут волна накрыла державших платформу игроков моей команды с головой. Нахлебавшись воды, они не удержали столбы, и я с визгом полетела вниз.

Как же обидно и досадно! Команда соперников вырвалась вперёд.

Доплыв до платформы, я взобралась на неё вновь и стала наблюдать, как внизу копошатся мои товарищи по команде, поднимая тяжеленные столбы и устанавливая их, готовя для меня новый проход.

Теперь я старалась двигаться быстрее, но при этом максимально осторожно, чтобы меньше раскачивать платформы. Очень хотелось победить!

Вокруг все смешалось: визги, крики, шум волн, брызги, ехидные комментарии Собчак, давление оттого, что команда соперников уже дошла до середины пути. Я старалась ни на что не отвлекаться, смотреть только вперёд и двигаться как можно быстрее и аккуратнее.

Вдруг сбоку раздался громкий плеск. Я скосила глаза и увидела, что Арина, которую соперники тоже выбрали для прохождения трассы, тоже сорвалась.

Хотя она была крупнее меня, но обладала отличной координацией, умением изгибаться и двигаться по любой местности. Со стороны казалось, что удержание на этих столбах давалось ей гораздо легче.

То, что моя подруга в соседней команде тоже страдает, немного смягчало ощущение жесткой конкуренции. Но, тем не менее, победить всё равно хотелось!

В какой-то момент мелькнула мысль, что одна из команд всё равно проиграет, и вылететь можем как я, так и Арина. Эта мысль меня огорчила: мы еще не успели как следует сдружиться и пережить достаточно испытаний вместе, чтобы стать закадычными подругами.

Меня охватило волнение, но потом я сделала глубокий вдох, успокоилась и поняла, что все равно начало нашей дружбе положено, и дальнейшее развитие событий мало от меня зависит. Даже те несколько дней, что мы провели вместе, уже поселили в наших душах теплоту друг к другу, и это было очень ценно.

Арина сорвалась с вышки, а я продолжала двигаться вперёд. Мои коллеги по команде, учтя предыдущий неудачный опыт, встали шире, расставив ноги и упираясь ими в морское дно. Руками и плечами они подпирали столбы, контролируя, чтобы они не кренились и стояли как можно устойчивее.

Мы стали двигаться чуть медленнее, но зато более уверенно. Столбы раскачивались меньше, и я чувствовала себя гораздо комфортнее, перебираясь по ним.

Шаг за шагом мы приближались к цели. Оставалось совсем немного — протяни руку и вот она, финишная платформа!

Но тут внизу снова захлестнула волна. Я услышала вскрик и плеск, и столб, на котором я сидела, начал крениться. Вытаращив глаза, я что есть силы оттолкнулась от него ногами.

Короткий полёт — и я приземлилась на большую платформу!

— Ура-а-а! — я запрыгала и закричала что есть мочи. Адреналин зашкаливал.

Снизу мне вторили мои товарищи по команде.

Да, я ударилась костяшками и икрой о край платформы — скорее всего, будут синяки. Но какая же радость разливалась в груди! Мы сделали это! Я прыгала на дощатой поверхности, выражая бурную смесь эмоций: счастья и неверия в успех. Остальные члены команды побросали переходные столбы и начали карабкаться на постамент ко мне. Платформа размером примерно два на два метра была оборудована основанием из реек, по которым можно было относительно легко забраться наверх. Вскоре все восемь человек стояли рядом со мной, промокшие до нитки. Но это был ещё не конец испытания!

Дальнейший наш путь пролегал так: всем вместе нужно было нырнуть и проплыть около десятка метров к третьему, финальному столбу, возвышавшемуся над морем. Его основание оказалось сравнительно удобным для подъёма — не слишком скользкое и достаточно широкое, чтобы зацепиться за него руками. Но, учитывая, что мы были промокшие, с мокрыми и скользкими руками, а верхнее основание очень маленьким, веселье только начиналось.

Самым сложным было забраться на саму третью платформу. Ее верхнее основание, на котором нужно было встать всей команде в рост, было размером с обычную табуретку! Со стороной не больше полуметра!

Условие конкурса было жёстким: все члены команды должны были уместиться на этой маленькой площадке, стоя! Это казалось нереальным, даже если бы мы были сухие и делали это на устойчивой поверхности, здесь же… это было какое-то бешенство из мокрых, карабкающихся, матерящихся, то и дело соскальзывающих и срывающихся в воду людей.

Мы начали карабкаться, помогая и подталкивая друг друга. Когда пятеро уже взгромоздились на «табуретку», кто-то соскользнул и потянул вниз всех остальных. Было ясно, что так дело не пойдёт — нужно менять тактику. Занять площадку, стоя восьмерым людям на ней было физически невозможно.

Меня затолкали наверх первой. Затем по очереди взобрались трое мужчин, которые обхватили друг друга за плечи, окружая меня в кольцо.

— Лезь наверх по нам, садись на шею! — прокричал Виктор.

Как же страшно! Я старалась вниз не смотреть. Меня втолкали на второй уровень людской пирамиды.

Я возвышалась примерно в пяти метрах над водой. Сердце бешено колотилось, дыхание перехватывало от страха и волнения. Ребята снизу продолжали лезть, поднимая наверх одного человека за другим. Вскоре рядом со мной оказалась Елена — тоже хрупкая и миниатюрная девушка. Мы сидели на плечах у ребят, пока не все члены команды, наконец, не оказались наверху.

Я зажмурилась, сцепившись руками с Еленой, и ощущала, как тело дрожит от страха — казалось, что вот-вот кто-то соскользнёт и пирамида рухнет. А во время падения кто-то мне либо ногой выбьет зубы, либо свернет шею!

Мы были мокрые, кожа скользила, удержать кого-то было непросто. Ветерок обдувал до мурашек, солнце слепило, азарт и желание победы заставляли торопиться и совершать ошибки.

Схватиться за волосы или вцепиться пальцами в плечо было опасно. Не хотелось кого-то покалечить. Оставалось только надеяться на чудо.

Людская башня все росла и все сильнее раскачивалась.

Мне казалось, что время замерло, словно в кино, и это вскарабкивание длилось вечность.

Приоткрыв один глаз, я посмотрела вниз и увидела, что последней лезет Корнелия Манго — крупная, габаритная девушка, и мне стало страшно за то, как она поднимается наверх. Платформа снизу была плотно заполнена, казалось, она не выдержит ещё одного человека, тем более такого крупного.

Это поняли и остальные.

— Выше давай, Ярик, лезь, Аню на шею себе сажай!

И тут меня начали толкать снизу — поднимали Ярослава, который шел следом за мной.

Я запротестовала.

— Куда выше? Нет! За что мне держаться⁈ Я боюсь!

Но меня никто не спрашивал.

Меня стали подталкивать еще выше — на третий уровень этой человеческой пирамиды. Ярослав поднырнул мне между ног — этот момент был для меня невероятно неловким, и я почувствовала смущение. Но меня продолжали поднимать. Страх, тревога и напряжение сковывали меня — этот третий уровень казался ужасно хрупким и опасным.

Я держалась на одних лишь «зубах». Любое неверное движение может разрушить все усилия команды. Я должна была устоять!

Наша человеческая пирамида начала раскачиваться и крениться. Я зажмурилась, изо всех сил вцепившись в плечи Ярослава. Страх сковал меня — я боялась упасть в море с такой высоты, боялась удара о воду, боялась потерять сознание и начать тонуть.

Сквозь какофонию звуков я услышала крики Ксении Собчак:

— Все влезли на платформу! Я фиксирую вашу победу! Победила команда синих!

Раздались радостные крики и улюлюканье. Я почувствовала, как пирамида начала разваливаться, кто-то спрыгнул в воду, меня качнуло, но я всё ещё держалась.

Резко распахнув глаза, я огляделась. Куда падать, чтобы не покалечиться?

Но меня аккуратно спускали вниз. Только сейчас я смогла выдохнуть.

Сердце бешено колотилось, но я понимала, что всё кончено. Наконец, я ощутила под ногами деревянную платформу и позволила себе расслабиться. Мы победили!

— Эту победу мы посвящаем Юле Ковальчук! — закричали наши ребята.

Мы выходили на берег. Силы буквально покинули всех, и мы плелись, поддерживая друг друга.

Побежденная команда плелась рядом, повесив носы. Проигрыш обозначал, что кто-то из них вылетит с проекта. Этого, конечно же, никому не хотелось.

— Хочу сказать несколько слов проигравшей команде. — начала Ксения, обращаясь к участникам. — Для вас это испытание стало действительно жёстким, первым по-настоящему жёстким испытанием на проекте. Я надеюсь, у Юли всё будет хорошо. Вечером она вернётся и будет снова с вами на острове. А теперь — к победителям! Вас ждёт удивительный приз. Вы отправитесь в одно из самых прекрасных мест этого архипелага. Поверьте, впечатления, которые вы там получите, гораздо сильнее эмоций от любого материального приза! До встречи! Удачи вам!

Глава 19

Солнце уже поднялось над горизонтом, окрашивая небо в нежные розовые и оранжевые оттенки, но обычной утренней бодрости не чувствовалось. Воздух, еще недавно наполненный свежестью и предвкушением нового дня, словно пропитался апатией.

Романтика необитаемого острова, так захватившая всех в первые дни, заметно поблекла, уступив место суровой реальности. Волшебство первых впечатлений развеялось, как утренний туман, а на первый план вышел банальный, но насущный вопрос — голод. Вчерашний улов крабов, оставленный у костра, таинственным образом исчез.

Я лежала в шалаше на тонком, спальном матрасике, рассматривая все вокруг и беззаботно болтая ногами.

Арины рядом не было. Куда это она вечно п оутрам шастает? Нужно не забыть ее расспросить.

Меж тем в лагере назревал новый конфликт. За неимением телевизора, все следили за соседями по несчастью с особым интересом.

— Оль, это ты, что ли, отпустила крабов? — раздался недовольный мужской голос, обвиняющий молоденькую Ольгу. В голосе звучали раздражение и голод.

— Нет! Да никого я не отпускала! Отстаньте от меня! — всхлипнула Ольга, ее глаза наполнились слезами. Она резко отвернулась и, шмыгая носом, скрылась в шалаше, сплетенном из пальмовых листьев.

Мысленно я вздохнула. Толку от этих молоденьких девочек, если честно, было маловато. Они, казалось, воспринимали происходящее как затянувшийся курортный отдых: беззаботно бродили по берегу, плели венки из цветов, строили замки из песка. Вкладываться в общее дело им явно не хотелось. Зато аппетит у них был отменный: когда всех звали есть — они, конечно же, тут как тут.

На завтрак были жареные бананы, найденные в глубине острова, и кокосы, мякоть которых мы с трудом выковыривали осколками раковин. Сытости это особо не приносило. В желудке неприятно урчало, а раздражение нарастало с каждой минутой.

Утро началось с очередного шоу. Наши «звёздные герои», обожавшие работать на камеру, делали это, надо признать, профессионально, постоянно и безустанно.

Сегодня они решили обрить одного из своих налысо. В качестве инструмента были выбраны маникюрные ножницы — по причине отсутствия других, более подходящих приспособлений. Я наблюдала за этим действом со скепсисом. Волосы у «жертвы» были недлинные, кучерявые, средней длины. И бриться столь принципиально в спартанских условиях, чтобы потом выглядеть как тифозник, было как минимум странно.

Да, помыться хотелось ужасно. Голова чесалась от соли, жары и влажности, но не настолько, чтобы решиться на бритье налысо. Мне казалось, что от стрижки с помощью маникюрных ножниц особого облегчения не будет. Соль никуда не денется, а зуд от отсутствия шампуня явно не прекратится.

— Шампунь у нас, конечно, отсутствует, — констатировала Корнелия очевидное. — У меня в волосах творится что-то ужасное. Но бриться налысо вы меня не уговорите.

Раздался дружный смех.

Настроение в лагере царило все время разное. То все были показушно добрыми и отзывчивыми, готовыми чуть ли не хороводы водить. То резко все разбредались по своим углам и закрывались, становясь буками.

— Таирчик, ты стричься, готов? — раздался голос Юлии Ковальчук.

— Да, — ответил Таир.

— Сейчас я ножнички возьму.

— Может, мачете? — пошутил кто-то.

— Вопрос хороший, — задумчиво протянул Таир.

— Не знаю, насколько эти ножницы готовы к стрижке, — Юля копалась в шевелюре парня, никак не решаясь приступить к стрижке.

— Юля, а ты вообще кого-нибудь стригла когда-нибудь?

— Собаку, — спокойно ответила Юля.

— А какая у тебя собака?

— У меня болонка, — уточнила Юля. — Заходите в мою парикмахерскую! Хочу открыть её здесь. Такие кудри обстригать — одно удовольствие!

— Открывай! Парикмахерская «Кокосовый рай», например, — поддержали её шуткой.

— Нет, ну а что? Я могу делать спа-процедуры, — мечтательно произнесла Юля. — Могу делать обертывание в листья гуавы. Или банановые маски.

— Грязевое обёртывание! — подхватили остальные.

— Можно ещё скрабирование песком делать.

— За рыбу — тайский массаж!

— Да, да! Я могу всё! — продолжала Юля, — За рыбу — точно!

Было утро, все лениво бродили по лагерю, никто особо не рвался на добычу дров или провизии, поэтому многие сидели и наблюдали за этим цирком. Другого, увы, не было.

— А давайте сейчас все вместе соберемся, пойдем и соберем дрова, — предложил Таир, обводя взглядом угрюмые лица. — Наберем достаточно дров, чтобы хватило на весь вечер, на всю ночь, да еще и на утро осталось. И никому не будет скучно, все вместе сделаем это дело. Собирать дрова полдня одному или двум-трём людям — занятие утомительное и безрадостное. Нас много, и дров требуется немало. Вместе быстрее справимся. И всем будет весело.

Предложение Таира не вызвало энтузиазма. Кто-то недовольно пробурчал что-то себе под нос, кто-то продолжал лежать в шалаше, надеясь, что его не заметят, кто-то беспечно плескался в воде, а кто-то, насвистывая, прогуливался по берегу, словно находился на променаде.

Но Таир, к его чести, был настойчив и, в конце концов, сумел всех организовать.

И вот мы, разношерстной толпой, отправились на поиски дров. Однако энтузиазм проявляли далеко не все. Некоторые плелись сзади, лениво переставляя ноги и неся по одной тоненькой дощечке с таким кислым видом, что хотелось сказать: «Иди отсюда и не порти настроение!». Другие же вообще делали вид, что ищут что-то в песке, лишь бы не напрягаться.

Я искренне не понимала такого поведения. Ты все равно ничем не занят, делать особо нечего. В чем проблема собрать дрова? Это же не требует каких-то сверхъестественных навыков или умений. «Бери ближе, клади дальше» — вот и вся наука. Но даже в таком простом деле люди умудрялись халтурить и всячески выделяться из коллектива.

Отношения между игроками накалялись.

— Смотрите, там что-то горит! — вскрикнула одна из девушек, указывая в сторону столба дыма.

Все тут же встрепенулись.

— Наверное, очередное задание, — предположил кто-то. — Пойдёмте все вместе!

Бросив все дела, мы направились к источнику дыма. Рядом с тлеющими углями стоял странный агрегат — что-то вроде древнего граммофона со встроенным радио. Допотопный аппарат, покрытый пылью и царапинами, выглядел так, будто его достали из капсулы времени.

— Похоже на граммофон, — сказала я присматриваясь. — И радио вроде есть.

Радиоприёмник издавал пикающие сигналы.

— Азбука Морзе! — воскликнул кто-то. — Кто-нибудь её знает?

— Я знаю букв пять, не больше, — призналась я.

— А что же нам делать? Как расшифровать? — забеспокоились остальные.

Внезапно меня осенило.

— Подождите! В бункере среди бумаг была азбука Морзе!

— И где она? — спросил Владимир.

— Так мы её сожгли! — в отчаянии воскликнула Татьяна, прикрыв рот руками. — Использовали для растопки! Вот мы тупые, кошмар! Что же мы наделали⁈

Все приуныли, поняв, что отнеслись к заданиям со звездочкой слишком легкомысленно.

— Не стоит отчаиваться, — Ярослав присел на корточки перед радио и пытался поймать волну, — Давайте заберём этот аппарат и пластинки в лагерь. Разложим всё, ещё раз подумаем. Может, что-нибудь и придумаем.

Мы собрали граммофон, пластинки и отправились обратно в лагерь. В голове роились мысли: что за послание скрыто в сигналах Морзе? Что на пластинках? И какую роль во всей этой истории играет старый граммофон? Загадка острова становилась всё интереснее.

— Мы явно что-то упускаем! Нужно снова в бункер сходить, может мы что-то не заметили? Это явно какая-то загадка. а вдруг без разгадки победителю деньги не отдадут?

Все вокруг загомонили. Такая развязка сюжета была вероятна, но нежелаема.

Вернувшись в лагерь, потихоньку все угомонились и вновь вернулись к своим занятиям.

Пока остальные занимались рутинными делами — сбором топляка для костра и приготовлением скудного обеда — Эвелина и Владимир вызвались исследовать загадочный бункер, обнаруженный несколько дней назад. Их не было около двух часов. Когда они вернулись, их лица сияли возбуждением, они буквально перебивали друг друга, пытаясь рассказать о своей находке.

— Представляете, мы нашли там… нашли рычаг! — воскликнула Эвелина, ее глаза блестели. — И удалось включить свет в бункере!

— Там заработал тот старый компьютер, помните? — подхватил Владимир едва переводя дыхание. — На нем старый DOS… и какие-то слова…

— Но мы ничего не поняли, — с досадой добавила Эвелина. — Вот, запомнили несколько слов: «ночь», «Гагарин»… еще что-то… Мы пробовали расшифровать, но ничего путного в голову не пришло. Вот записали, посмотрите.

В лагере все заметно оживились. Новость о работающем компьютере в бункере разлетелась мгновенно. Начались бурные обсуждения и выдвигались самые невероятные предположения.

Кто-то вспомнил, что Гагарин полетел в космос на ракете, кто-то предположил, что это было в шестидесятых, кто-то выдвинул фантастическую теорию о том, что на бункер сверху упала ракета, поэтому нужно искать на крыше, а кто-то решил, что нужно ночью идти в этот бункер — тогда, мол, и откроется какое-то тайное знание.

Вариаций было великое множество, от самых реалистичных до совершенно абсурдных, но ни одна из них, увы, даже близко не приблизила островитян к разгадке тайны острова.

Внезапно вновь ожил громкоговоритель, прерывая бурные дебаты. Механический голос приглашал участников на очередное испытание. Напряжение в лагере возросло. Что ждет нас на этот раз?

— Внимание! Внимание всем! — раздался знакомый механический голос. — Вы должны срочно собраться на берегу. Вам предстоит серьёзное испытание!

Слова эхом разнеслись по острову, заставляя всех встрепенуться. Полусонные участники покидали дрова и начали собираться вместе.

Кто-то бодрился и храбрился, но большинство были напряжены и озадачены. Все понимали, что легко не будет.

— Ну что, опять голодные игры? — буркнул недовольно Олег, почесывая живот.

— Интересно, что на этот раз придумали, — с любопытством проговорила Виктория, заправляя выбившуюся белокурую прядь волос за ухо, она продолжала кокетничать, прихорашиваться и манерничать, словно и не попадала ни на какой остров.

— Лишь бы не плавать далеко, — тихо пробурчал Андрей, — У меня в прошлый раз ногу свело.

По узкой тропинке, протоптанной среди пальм и зарослей лиан, участники начали спускаться к берегу. Песок, еще влажный после ночного прилива, приятно холодил босые ноги. Кто-то шел молча, сосредоточенно думая о предстоящем испытании, кто-то оживленно обсуждал вчерашнее голосование, делясь впечатлениями.

На берегу, ослепительно улыбаясь, уже стояла Ксения Собчак, в ярком купальнике и с широкой улыбкой. За ее спиной в море вновь — сложная конструкция из бревен, веревок и плавучих платформ.

Из динамиков доносилась ритмичная, нагнетающая атмосферу музыка.

— Боже… Снова в воду лезть… За что, — кто-то простонал сзади.

— Добрый день! — Ксения энергично помахала рукой, приветствуя подошедших. — Перед вами в воде игровая зона. На противоположных сторонах круга — стартовые площадки для двух команд. Участники обеих команд будут последовательно пристегнуты друг к другу. На плечах у каждого — ноша, которая вначале не кажется тяжелой. Команды стартуют одновременно и двигаются в одну сторону. Если участник устает или считает, что он задерживает команду, он вправе выйти из игры. Но при одном условии: свою сумку-утяжелитель он должен передать товарищу по команде. Победившей считается та команда, которая догонит соперника. Итак, сейчас вы должны будете поделиться на две команды.

— Давайте поделимся, ребята! Только честно! — послышались голоса из толпы. Началось оживленное обсуждение, участники стали разбиваться на группы, споря и договариваясь.

— Вы определились? — спросила Ксения, когда шум немного стих.

Новое испытание стало очередной проверкой на прочность.

Нас всех последовательно привязали друг к другу веревкой и водрузили на шею тяжелый мешок с песком. Для высоких, здоровых мужчин, которым, казалось, море по колено, это, вероятно, и не было серьезным грузом. Но в каждом мешке было килограмма три-четыре, точно, и лично мое плечо он прилично оттягивал.

К тому же двигаться приходилось по большому кругу, расположенному прямо в море. Где местами вода доходила мне до груди. Смысл испытания заключался в том, что одна команда должна была догнать другую. Если кто-то из участников спотыкался, падал, выбивался из сил, то остальные, оставшиеся в связке, должны были забрать его мешок себе и продолжать двигаться дальше. Если же нас догоняла команда противника, значит, мы проигрывали.

Так получилось, что в нашей команде оказалось большинство звездных девушек. Они начали буквально со старта причитать и заламывать руки, жалуясь, что им тяжело, что им больно передвигаться по дну, что груз слишком тяжелый. И, особо не предупреждая, три человека из нашей команды — все три девушки — практически одновременно сбросили свои мешки на плечи мужчин и вышли из гонки.

Я была вне себя от ярости! Я бы никогда так не поступила, даже если бы падала и захлебывалась водой! Это же испытание, соревнование! Как можно так подставить свою команду⁈

В итоге вышло так, что мы проиграли. Буквально в течение пары минут нас нагнала команда соперника.

Выйдя на берег, я кипела от злости на этих девушек. Они немного понурились, но в основном отшучивались, говоря, что повезет в другой раз. А я… я была зла на них по-настоящему. Это было нечестно и безответственно с их стороны.

— Команда победителя… Получает… — Ксения сорвала платок, накрывавший трибуну с призом, — Мороженное!

Победители взвизгнули, загомонили и поспешили за своим призом. Нам же оставалось лишь тяжко вздыхать, завистливо смотреть и сглатывать голодную слюну.

Кто бы мог подумать, насколько меняются приоритеты, когда ты загнан в условия выживания. Все человеческое отступает, оставляя инстинкты, как оголенные нервы.

За тот стаканчик пломбира, пожалуй, в момента я была готова рискнуть всей человеческой цивилизацией.

В итоге, тяжко было всем проигравшим, но свели все в шутку.

Ксения же всех приободрила, не акцентируя внимание, и выстроила нас полукругом.

— На этом мы с вами не прощаемся, у нас есть еще одно очень важное дело, — многозначительно произнесла Собчак. — Сегодня есть явный лидер в команде победителей. Андрей, подойдите ко мне.

Андрей уверенно вышел вперед.

— Андрей, посмотрите, пожалуйста, на людей, с которыми вы провели на острове немало времени. Сейчас вы должны назвать человека, это должен быть мужчина, который, как вы считаете, является самым сильным игроком «Последнего героя».

Андрей немного подумал, окинув взглядом собравшихся.

— Я думаю, Ярослав.

— Ярослав, я прошу вас выйти.

Ярослав вышел вперед, встал рядом с Андреем.

Я удивилась выбору Андрея. Мне казалось, что он назовет Владимира, который ни в чем ему не уступал. Владимир явно расстроился, хотя старался не показывать вида. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы заметить его разочарование.

— Какую женщину, Ярослав, вы считаете самую интересную вам, с которой бы вы с удовольствием провели время на острове? — спросила Собчак.

— Мне очень с Эвелиной хорошо, мы с ней хорошо общаемся, — ответил Ярослав не задумываясь.

— А вы, Андрей? Вам с Викторией?

— Да, — коротко ответил Андрей.

— Виктория и Эвелина, подойдите, пожалуйста.

Девушки нерешительно вышли вперед, но, ко всеобщему удивлению, встали не рядом со своими «избранниками», а наоборот.

Совершенно необъяснимо, почему они не подошли к своим спутникам по островной жизни. Возможно, это была случайность. Но эта легкомысленная ошибка оказалась роковой.

— Раз вы так встали, значит, в этом была какая-то судьба, — прокомментировала Собчак. — И потом одно дело — решение мужчин, а другое дело — решение женщин. А теперь, Эвелина, Вика, посмотрите на оставшихся участников и выберите мужчину, который будет вам надежной опорой.

— Я выбираю Мишу Грушевского.

— Я выбираю Лешу.

— Алексей и Михаил. Теперь вам предстоит выбрать женщину.

— Я выбираю, конечно же, Юлю Ковальчук, потому что я знаю все ее песни, она мне нравится как артистка, — улыбнулся Алексей.

— Юля, пожалуйста.

Юля вышла вперед. То же самое продолжилось и с остальными игроками.

— Классно. Ну что же, замечательный выбор.

В итоге все игроки разделились на две команды.

— Ну что ж, я не знаю, поняли вы это или нет, но мы разделились на племена. Теперь вам придется разъехаться на разные острова и играть друг против друга. «Племя воды», вот ваши банданы. Ну а ваше будет «Племя огня». Сейчас вы все вместе отправитесь на остров. У вас есть совсем немного времени попрощаться и разделить нажитое за время игры имущество. Счастливого путешествия.

Многие испуганно ахнули. Да я и сама это поняла не сразу.

— Еще и имущество делить… боже… — кругом раздавались стоны и недовольный бубнеж.

Все были немного шокированы случившимся. Уже начали создаваться какие-то коалиции, завязываться дружба, а нас так кощунски распилили пополам по живому. Больше всего страдали разлученные таким делением парочки. Там уже начала завязываться какая-то симпатия, но судьба-злодейка раскидала их по разным племенам.

Я же была счастлива, что с Ариной мы оказались в одном племени! Я подошла к подруге и крепко взяв ее за руку, улыбнулась.

Вот теперь-то, без лишней суеты и свидетелей пообщаемся от души!

А ночью начался тропический ЛИВЕНЬ…

Глава 20

После того как Ксения Собчак разделила нас на племена, мы двинулись общей кучей в наш лагерь. Было понятно, что это последняя ночь на острове в таком составе.

Кто-то притворно смеялся, говоря, что наконец-то будет больше места для сна, не надо делить еду на такое большое количество человек, будет проще выживать, сытнее, спокойнее. Кто-то, наоборот, сильно переживал, чуть ли не плакал, уходил и закрывался ото всех.

Настроения царили самые разные.

Я сидела возле костра и вдруг увидела, как Арина встала и пошла вдоль кромки пляжа прочь от лагеря. Туалет у нас находился в другой стороне, а в той — роща бананов. Уже начинало потихоньку смеркаться. Я не поняла, куда она пошла, и мне показалось, что она чем-то расстроена.

Поднявшись, я поспешила за ней. Метрах в ста от лагеря я ее догнала и положила руку на плечо. Девушка от неожиданности вздрогнула — она шла, погруженная в свои мысли, и не сразу меня заметила. Ее глаза были испуганы, взгляд забегал, а я нахмурилась.

— Арина, ты чего? Неужели так расстроилась из-за разделения? Или произошло что-то?

— Да нет, нет, — начала она оправдываться, отводя глаза. — Я… хотела немножко побыть одной.

— Слушай, да ладно тебе, прекращай. Что значит «побыть одной»? Пошли вместе прогуляемся.

Арина вздохнула и как-то неуверенно кивнула. Мы пошли дальше.

— Как тебе наше племя? — спросила я, чтобы как-то разрядить обстановку. — Что думаешь? Нам больше повезло, чем другому племени?

— Ну да, вроде ребята у нас подобрались молодые, крепкие и неленивые. По крайней мере, этот Олег, который все время сидит в сторонке, ничего не делает, остался в другом племени, а это уже минимум одна боевая единица.

— На соревнованиях он участвует. Мужик, как ни крути. Да и в племени народа меньше станет, может и начнет себя проявлять. Мы тоже с тобой особо не лезли в кучу-малу.

— Дана Борисова тоже не с нами. И хорошо. Вечно только ручки заламывает, а как готовить, мыть посуду или чистить рыбу, так и нет ее.

— Ну да, согласна. Хотя мы тоже так себе помощники, — усмехнулась я. — Но не хочется о себе любимой думать плохо. Слушай, а что ты все-таки такая грустная? — спросила я, возвращаясь к главному.

— Да блин, Ань, я даже не знаю, как сказать… тут такое дело… — Арина замялась, ее щеки раскраснелись, она подбирала слова с трудом. — Я не просто так пошла гулять…

— Да я заметила… Думаю, не я одна… что ты постоянно куда-то уходишь из лагеря… Может быть, расскажешь? Или если это такая великая тайна, ну окей, я не стану настаивать.

— Да я даже не знаю, насколько это тайна… Скорее даже не моя… — начала Арина, оглядываясь по сторонам. — Хорошо, что за нами операторы не увязались. Я бы тебе рассказала, просто я боюсь, что это станет достоянием общественности.

— Арин, ну ты чего? Я чужие тайны хранить умею, да и цирка я никогда не устраивала, чтобы оказаться в центре.

Подруга вздохнула и начала рассказ.

— Понимаешь, дело в том, что я общаюсь с одним человеком… — Арина смущалась и не знала, как об этом рассказать. Ее явно этот факт смущал, ведь отношения сложно было назвать «обычными». — Понимаешь, этот человек очень влиятельный… даже не знаю, как тебе сказать… очень-очень влиятельный. Так получилось, что он оказывает мне знаки внимания, а я даже не знаю, как на это всё реагировать.

— Он тебе как-то угрожает? Заставляет? — спросила я насторожившись.

Арина рассмеялась, а напряжение рассеялось.

— Да что ты, наоборот! Он оберегает меня всячески. Вот и получается, что я уехала на остров, естественно, не поставив его в известность… Да мы до этого так плотно и не общались. А тут выходит, что теперь мы каждый день созваниваемся.

— Созваниваетесь? — переспросила я, округлив глаза. — В смысле, каким это образом?

— Да блин, я даже не знаю, можно ли вообще тебе это рассказывать, и не знаю, чем это вообще мне аукнется… — Арина нервно кусала губы.

Я посмотрела серьезно на подругу.

— Арина, ты всегда можешь на меня рассчитывать, я никому не собираюсь ничего рассказывать и афишировать, я же не дурочка какая-нибудь. Если хочешь, я не пойду с тобой никуда, ты можешь не рассказывать мне ничего, — сказала я, и про себя подумала что может, реально, безопаснее мне ничего и не рассказывать. Я прекрасно понимала, что это за человек, с кем она общается, и у кого есть такие возможности, чтобы на необитаемом острове, где-то на экваторе, в середине двухтысячных, поддерживать мобильную связь и устраивать ежедневные созвоны.

— Понимаешь, дело в том, что он старше меня… намного… — продолжила Арина, словно не слыша меня. — Конечно, он такой… он при власти… Блин, даже не знаю, честно, как тебе вот это всё рассказать. Я сама в таком шоке. Даже мама моя не знает, хотя от мамы у меня никогда не было секретов. И он, знаешь… он такой тактичный… он ни на чём не настаивает. Он просто обо мне заботится. А мне это так странно, мне это так непривычно.

— Здорово же. Наслаждайся. В чем тогда твои сомнения?

— Не то что сомнения. Просто это непривычно. Всю жизнь я в спорте… он не подразумевает слабости, не подразумевает жалости. Нас всю жизнь только долбали, что мы должны, мы обязаны за страну, чтобы не опозорить родителей. Какие-то, знаешь, такие слоганы были тупые. Пока мы были детьми, конечно, нас это мотивировало и двигало вперёд. Сейчас, когда я оставила свою карьеру, я понимаю, что это просто была такая жёсткая манипуляция. И было очень тяжело, было очень много слёз. Тренеры, родители, может, втайне нас и жалели, но понимали, что если они дадут слабину, если они пожалеют, то это… ну вот, допустим, даже для меня, для ребенка-спортсмена, это не пойдет на пользу. Потому что слабость… она рушит настрой, она расслабляет. А здесь такая забота, такая искренняя поддержка, что я просто, знаешь… я просто растерялась.

Я подошла и обняла подругу.

— Арина, ну это же здорово! Если ты сама говоришь, что это общение ни к чему не обязывает, что он тебя ни к чему не принуждает… Ну, общайся на здоровье, что в этом плохого? А возраст? Возраст — дело относительное. Ему же не семьдесят лет?

Арина рассмеялась.

— Ну нет, поменьше. Но он в два раза старше меня. И даже, мне кажется, старше моих родителей.

Я ей улыбнулась.

— Ты знаешь, взрослый, умный, начитанный мужчина для молодой девушки — он всегда интересен. Да, может быть, молодые берут телом, какой-то активностью, молодостью, красотой. Но когда за красивой оберткой пустота, то очень быстро приходит разочарование. Ты не думай, я тебя не сватаю и не уговариваю, что ты должна что-то этому взрослому мужчине. Просто хочу тебе сказать, что не торопись. Даже если он «при власти», у него много денег — это не значит, что ты чем-то ему обязана, что ты должна под него прогибаться. Просто будь собой, просто живи, радуйся жизни, наслаждайся, общайся. Тем более, если ты сама говоришь, что он очень вежливо с тобой обходится и ничего от тебя не требует. Это же здорово! Если даже ваше общение ни к чему не приведет, или, наоборот, приведет к чему-то большему… ну, как бы… я думаю, что ты за время своей карьеры уже поняла, что общественное мнение — это всегда помойка, и зависеть от него — самое последнее дело. Живи свою жизнь и поступай так, как тебе классно, как кайфово. Я думаю, что вот так надо жить. И жить правильно, жить по принципам, по человеческим нормам морали. А всё остальное… всё остальное — такие мелочи, что не стоит из-за этого переживать и расстраиваться.

Арина улыбнулась.

— Спасибо тебе большое, Ань! Ты так меня поддержала, я так переживала по этому поводу, не знала, что и думать. Ты абсолютно права, а кто там что подумает — пошли они в жопу! Это моя жизнь, и я ее буду строить так, как хочу.

— Слушай, а ты куда ходишь звонить-то? — спросила я.

— Да вот, там, за тем пригорком, там типа как штаб, несколько человек, и я, в итоге, хожу туда, у них телефон спутниковой связи, и по нему мы каждый день связываемся и болтаем. Ну, если он может, конечно. Он очень занятой человек, и не всегда получается у нас созвониться. Но когда получается, мы, бывает, с ним и по часу болтаем. С ним так интересно!

— Слушай, а как ты думаешь, а мне дадут позвонить? — спросила я с надеждой. — Это, получается, организаторы проекта вас поддерживают?

— Нет, ты что! Там вообще какие-то военные! Я так думаю, что он отправил своих каких-то личных сотрудников, отдельных людей, потому что они за мной присматривают здесь, дополнительную охрану предоставляют. Уверена, к организаторам проекта они не имеют никакого отношения.

— Ничего себе! — удивилась я. — Он, похоже, человек действительно влиятельный.

— Ну да, ты даже не представляешь насколько! — Арина понизила голос. — Ты извини, я не буду тебе говорить, кто он, потому что даже не знаю, можно ли мне вообще об этом распространяться. Как-то так получилось… познакомились мы случайно, буквально пара фраз и пара взглядов, а потом он сам меня набрал, я так растерялась… пригласил в ресторан, мы пообщались, и так нам было легко и интересно общаться! Я даже не ожидала, я так переживала, так нервничала, что такой человек со мной вообще… опустился до моего уровня… со мной общается… что-то во мне нашел… — Арина мечтательно закатила глаза. — На самом деле, мне с ним очень интересно, — улыбнулась она, глядя на меня.

— Слушай, ну давай попробуем, дойдем до этого штаба. Если мне дадут сделать один звоночек на родину, я буду, конечно, очень счастлива, потому что я уехала, оставила своих девчонок в таком раздрае и даже не представляю, что у них там творится.

— Ну, хорошо, пойдем, — согласилась Арина. — Если это запрещено, то я думаю, что нас даже к штабу не подпустят. Наверняка они отслеживают территорию вокруг, и у них есть какие-то четкие распоряжения на этот счет.

Мы дошли до штаба, и никто по дороге нас не остановил. Под скалой стояла палатка цвета хаки. Внутри находились двое мужчин в форме. Было видно, что в кобурах у них настоящее оружие. Взгляд их был серьезный. Они внимательно меня рассматривали, и в их взгляде читался немой вопрос.

Арина тут же начала извиняться и заискивающе объяснять ситуацию:

— Вы, пожалуйста, извините! Я привела подругу… Ей тоже нужно позвонить… Так получилось… Я ничего ей не рассказывала, никаких подробностей и деталей, она ничего не знает. Просто я объяснила ситуацию в общем, что у меня есть такая возможность позвонить домой. И поэтому… Извините, — закончила она почти шепотом.

Хмурые и серьезные мужчины смотрели на меня с подозрением. Я могла их понять, потому что знала немного больше, чем все думали вокруг. Но тем не менее меня никто никуда не погнал, никаких клятв на крови не просил и расписок о неразглашении не брал.

Мужчины предоставили Арине телефонную трубку. Арина показала мне, как ей пользоваться. И я стала набирать номер.

Трубка была огромная, тяжелая, квадратная, с мощным аккумулятором. А уж связь, наверняка, стоила, как крыло от боинга, но все же… Какое это было чудо в моих реалиях!

К тому же в очередной раз ощутила, как же здорово быть молодой, с работающими на полную мощность мозгами! Казалось бы, номера телефона в федеральном формате — как их запомнить? Свой-то номер не все всегда знают наизусть. Но номер Сони, точнее, наш рабочий номер, я помнила распрекрасно. Тут же набрала цифры по памяти, и в трубке раздался гудок телефона. Связь была хорошая. И уже через несколько секунд я услышала напряженное:

— … Я слушаю, — подозрительный голос Сони показался таким родным и далеким!

— Сонечка, привет! Это я, Аня! Ты меня хорошо слышишь?

— Аня, серьезно, это ты⁈ — Подруга настолько растерялась, что это было слышно даже через тысячи километров.

— Да! Тут выдалась такая возможность, что мне разрешили сделать один звонок домой. Как вы там, мои хорошие? Всё ли у вас хорошо? Я вас бросила на произвол судьбы разгребать последствия, а сама слиняла на другую половину земного шара…

— Ань, да не переживай, всё хорошо. Фильм наш, конечно, поудаляли везде, но он уже распространился как лесной пожар. Много его другие блогеры постят. Кто-то сильно проникся. Появилась у тебя куча новых последователей, которые уже начали агитировать, что конец света не за горами, и нужно к нему начинать готовиться. Кто-то даже собрался бункер рыть.

— Чудиков всегда хватало во все времена, — усмехнулась я.

— Такого уж особого ажиотажа нет, потому что многое пресекли… руководство свыше. Олег приходил, нас отчитывал, спрашивал, куда ты пропала. Хотя ты знаешь, мне кажется, он даже обрадовался, когда я сказала, что ты уехала на необитаемый остров. Он посмеялся, сказал, что чем дальше от цивилизации, тем безопаснее для тебя, что ты сама себе вредишь, — она запнулась, не зная, как точнее передать фразу Олега.

— Сильно ругался? Он обещал меня придушить в крайний раз, когда мы с ним разговаривали, — я нервно усмехнулась.

— Да нет, не сильно, ты знаешь. Видимо, улеглось, или его начальство пожурило, но не сильно по шапке настучало, потому что он и сам подуспокоился. Я думаю, что ничего криминального и критичного. А может быть, именно тот факт, что ты уехала, и пошел на пользу, поэтому он и успокоился.

— Ну а вы сами как? — спросила я.

Соня так была рада меня слышать! Она отдалила трубку и закричала на всю квартиру:

— Рита, иди сюда скорее! Аня звонит нам с острова!

Я отдалила от уха орущую трубку и улыбнулась. Мои милые, такие молоденькие и наивные подруги… Они еще такие дети! Хотя мне было очень приятно, что они переживают за меня, что они так радеют за наше общее дело и безропотно пошли за мной, выполняли мои поручения, были неоспоримой поддержкой в моей команде. Стали моей командой, доверились, оказали настоящую поддержку!

Рита подбежала и закричала в трубку:

— Аня, привет! Мы по тебе скучаем! Как там океан? Ты уже наелась кокосов и ананасов?

— Ой, да, девчат, — я рассмеялась, — я даже не ожидала… Тяжело здесь в плане выживания! Никто нас не кормит, нам приходится добывать еду самим… есть каких-то мальков, кокосы эти зеленые… ананасов мы ни разу еще не находили, бананы тоже зеленые… В общем, еда очень посредственная. На некоторых испытаниях нас немножко подкармливают, но тоже постольку-поскольку. Я чувствую, что приеду — буду насквозь просвечивать! У меня и так с жировой прослойкой напряженка была, теперь и вовсе ветром качает…

Девчонки рассмеялись. Мы еще пару минут попереговаривались, они рассказывали про своих родных, про наших мальчишек. Я была очень рада слышать их голоса! За то недолгое время, что я находилась в этом мире, девчонки поистине стали моей семьей и моими самыми близкими людьми.

Поймав на себе тревожный взгляд Арины, я поняла, что с разговорами пора заканчивать.

— Смотрите мне там! — попрощалась я с девчонками, наказывая не переживать из-за меня, — и разорвала соединение.

Повернулась к Арине, довольно сияя во все тридцать два зуба:

— Арина, спасибо большое! Так меня это взбодрило! Я так рада пообщаться со своими девчонками! У меня же нет родителей, да и никого, кроме девчонок, нет. Я, когда уезжала, бросила их на такую амбразуру и сильно переживала, как они там без меня.

Арина улыбнулась, забрала трубку и, извинившись, быстро пошла в сторону, набирая номер.

Я и сама немного отдалилась. Даже угрызения совести проснулись, не долго ли я занимала линию. Я понимала, что, скорее всего, у мужчины Арины всё расписано по минутам, и была даже несколько удивлена, что Арина пропустила меня вперед, зная, что он ждет её звонка.

Я отошла подальше, чтобы не смущать подругу.

Ко мне подошел один из мужчин, чуть хитро улыбаясь.

— Если хотите, то мы можем вас покормить, — предложил он.

Я посмотрела на военного, не веря своим ушам.

— Что, правда? Настоящей едой?

— Ну, у нас, конечно, не барские разносолы, но макароны сегодня на обед. Макароны по-флотски, если вас это устроит.

Боже, макароны! Это звучало, как какая-то пища богов! Я даже не поверила. Невольно я сглотнула голодную слюну, и, видимо, всё было написано на моём лице без слов.

— Пойдемте за мной, я вам положу порцию, — сказал мужчина.

Я пошла за ним, как завороженная. Даже не верилось, что сейчас я буду есть что-то съедобное и настоящее.

Глава 21

После звонка домой я была воодушевлена, настроение зашкаливало отметку «отличное». Услышала Сонечку — и на душе потеплело. Бедные мои девочки, бросила их на амбразуру, а сама свалила на другой конец света. Но ничего, я верю в них, они справятся.

Да и кому они, по сути, нужны без меня? Очень хотелось, чтобы пока я здесь проживу эту маленькую жизнь, на большой земле все поуспокоилось и про меня, главного возмутителя спокойствия, забудут. Конечно, вряд ли так повезет — всего-то неделя прошла, а всколыхнули общественность мы знатно… Но верить в лучшее хотелось!

На обратном пути мы с Ариной обсуждали произошедшее.

— Арина, все хорошо? — спросила я, заметив, что подруга идет, погруженная в свои мысли.

Она резко повернулась:

— Да, Ань, хорошо. Ты знаешь, я так рада, что смогла с тобой поделиться… Этот человек… он мне стал небезразличен. Но ситуация такая сложная… Я просто каждый раз, когда с ним, забываю обо всем. А когда остаюсь одна, понимаю, насколько все это обречено. Там и власть, и… семья. Что больше всего меня убивает. Я не хочу быть разлучницей. Это отвратительно. Но я и его могу понять… У нас такое общение, понимаешь… не придерешься. Там нет никакой пошлятины, никаких намеков. Но при этом такая душевная теплота, что я просто не могу найти в себе силы отказаться от этого. Это настолько мощно и необычно для меня…

Я остановилась и обняла подругу.

— Арина, — сказала я, — ты знаешь, я не хочу и не буду тебе давать советов типа 'плыви по течению, а там будь что будет. Нет, это неправильно. Мы должны, мы обязаны думать о том, что делаем, к чему это приведет. Брать на себя ответственность за свои действия, за свою жизнь. Может быть, эта судьба и предрешена, может, ничего и нельзя изменить. Но! Мы сейчас здесь, в моменте, мы об этом не знаем. Каждое наше действие, каждый наш поступок влияет на конечный результат.

— Скажешь тоже! Судьба, — подруга неуверенно улыбнулась.

— Нет же. Я о другом. Условно, мы должны пройти этот остров, это испытание. Можно в самом начале сдаться и сказать: «У меня лапки». А можно гордо пройти все испытания. Да, можно не победить в конце. Но сказать: «Я сделал все от себя возможное, я старался, я остался человеком, я остался личностью. Мне не стыдно перед тем, что мое поведение, мои поступки покажут на весь мир». И я думаю, что вот это важно — оставаться, прежде всего, человеком.

Арина посмотрела на меня своими широко распахнутыми янтарными глазами, с каким-то восхищением.

— Ты знаешь, Ань, — сказала она, — мне иногда кажется, что ты такая взрослая, такая мудрая, что я по сравнению с тобой просто девчонка. Хотя, по сути, я тебя на несколько месяцев старше!

Мы вместе рассмеялись.

— Спасибо, конечно, — ответила я. — Сомнительный комплимент, но я его приняла. Пошли уже в лагерь, смеркается. Еще, чего доброго, нас потеряют, пойдут искать, а потом что-нибудь вскроется и не оберешься последствий. Зачем это нам надо?

Арина рассмеялась.

— За мной уже как-то Алексей увязался. Щупленький такой. «Давай помогу, да давай помогу», — сказала она. — Помощничек тоже мне! Ходят, высматривают, кто более благосклонен, к тому и липнут. Я не понимаю, они что, действительно на что-то рассчитывают? Здесь столько камер, столько народа… Они думают, что кто-то с ними согласится на близость при стольких зрителях? Да весь мир за ними следит! Не знаю, как себя девушки ведут, но для меня это так непонятно и возмутительно. Я, если честно, просто в шоке. Пошла звонить — за мной Алексей этот увязался. Еле отвертелась. Уже на подходе к штабу меня встретили военные, а он подофигел и свалил в закат. Не знаю, правда, что он подумал и рассказывал ли он кому-нибудь, но ко мне больше, слава богу, не подходил.

На этой веселой ноте мы вошли в лагерь, и наш разговор стих. Возле костра уже вовсю готовился ужин. Мы присоединились и пошли помогать чистить бананы и кокосы. Арина посмотрела на меня, чуть улыбнулась и вздохнула. Я её поняла, как никто другой. У нас были набитые вкусным, сытным ужином желудки, а люди здесь голодали. Это, конечно, было очень некрасиво с нашей стороны, но сказать, что я сожалела о том, что наедалась макарон до отвала, пока у меня не заболел живот, не могла. Это были, пожалуй, лучшие макароны в моей жизни!

Вечер прошел довольно напряженно. Разделенные на племена участники ходили по лагерю и присматривались друг к другу. Уже началась дележка вещей, но никто не мог прийти к общему знаменателю.

У нас были одни носилки и один гамак. Вроде бы носилки полезнее, но кто-то вцепился именно в гамак, твердя, что он там спит, что ему там удобно и всё такое прочее. И так цеплялись за каждую ложку… Краем глаза я заметила, как кто-то взял пару вилок и сунул себе за пазуху, просто нагло утащив их из общей кучи.

Конечно, такие мелкие неурядицы особо ничего не решали. Что с крышей над головой спать, что без нее — комфортно не было. А еще на горизонте сгущались черные грозовые тучи. Было понятно, что эту ночь нам придется мокнуть и стучать зубами, жавшись друг к другу.

Потому что от тропического ливня не помогала никакая крыша. И хоть строй её, хоть не строй — ситуацию это особо не меняло.

Ливень был страшный, жуткий, словно кто-то заливал нас из пожарного гидранта. Ведь вода, казалось, была везде! Ночь была беспросветной и тёмной, без Луны, без фонариков — будто сама природа решила поглотить нас во мгле. Мы постоянно сталкивались друг с другом, не видя и не слыша ничего, кроме ливня, стучащегося по брезенту, и раскатов грома, которые гремели, казалось, в наших мозгах.

Дождь лил стеной, словно неудержимый поток. В короткие затишья прибегал оператор — промокший, с замерзшими руками — и снимал нас, мокрых, дрожащих от холода. Выглядело это как издевательство и над нами, и над ним… Но шоу должно продолжаться…

Кто-то из девочек не выдерживал и пару раз тихо всхлипывал: нервы сдавали, а сил не оставалось.

Все были измотаны, хотели спать, но сделать это было невозможно. Вымокшие тряпки, на которых нам приходилось лежать, были ледяными и лишь усиливали эффект омерзения и отчаяния.

Развести костёр не представлялось возможным. Мы сидели кучками, словно воробьи на жёрдочке, прижимаясь друг к другу, чтобы хоть как-то согреться и прикрываясь брезентом от бушующей стихии.

Иногда я впадала в забытьё, вырубалась на недолгое время. Но раскаты грома, ослепляющие вспышки молний встряхивали меня, подбрасывая из сна, и я снова просыпалась с дрожью во всём теле.

Казалось, этот кошмар не закончится никогда. Он растянулся в бесконечность. Уверена, что в эту ночь каждый проклял свое решение о поездке в этот «рай».

Наутро мы были разбиты, усталые и злые, израненные душой и телом. Предстояло разбирать временный дом, делить скарб и собираться в долгий путь, не ведая, какие испытания ждут ещё впереди. И даже в эти мгновения усталости и отчаяния проскальзывали на лицах улыбки и робкие слова поддержки: «Выдержим».

Когда вещи были практически разделены и упакованы, заговорил громкоговоритель. Мы все замерли, закинув головы и вслушиваясь в скрипучий металлический голос. Сообщение, которое мы услышали, одновременно рассмешило, раздосадовало и вновь рассорило всех.

— Внимание, внимание! — раздался из динамиков голос. — Одна из команд остается на острове, а вторая уезжает искать лучшей жизни. Сейчас вы должны определиться, какая из команд покинет остров.

И тут началось! Кто-то кричал: «Я хочу уехать!», другие возмущались: «Зачем разбирали дом? Надо было оставлять его здесь!». Единого мнения, конечно же, не было. Началась настоящая вакханалия.

При всем при этом решение нужно было принимать, независимо от желаний каждого. В итоге решено было подбросить монетку, которую нашли в бункере во время одного из испытаний.

Я даже не знала, чего хотела больше — остаться или уехать. С одной стороны, все ближайшие кусты уже были объедены, и за бананами приходилось ходить довольно далеко. А на новом острове, возможно, банановая роща окажется под боком, и будет проще добывать пропитание. Но я ничего не загадывала — по сути, мне было все равно. Условия и здесь, и там были спартанские, крайне тяжелые.

Андрей взял монетку. Но тут возникла новая проблема: на обеих сторонах были картинки! Долго спорили, какая команда какую картинку выберет. Наконец, Андрей просто подкинул монетку. Жребий был брошен. Команда, которая покидает остров, определилась.

И этой командой оказались мы.

В нашей команде оказалось восемь человек: Эвелина Блёданс, Юлия Ковальчук, Таир Мамедов, Корнелия Манго, я, Арина, дальнобойщик Андрей и молодой тощий студент Алексей.

Трое мужчин и пять женщин. В племени Воды оставалось четверо мужчин, но это еще ничего не значило.

Мы погрузились в лодку и отчалили. Всем раздали по веслу, и мы повели длинное деревянное каноэ. Сверху нас завалили вещами и скарбом чуть ли не до груди, из-за чего грести было неудобно. Но лодка шла легко, море было спокойным, обдувал приятный бриз.

Добрались мы довольно быстро. Нужно было пересечь небольшой залив. То ли неизвестность манила, то ли все прониклись духом авантюризма… Все были в каком-то возбужденном, приподнятом настроении.

Нам сказали, что на новом острове есть останки пиратского корабля, и нужно держать ориентир на них. Всю дорогу мы перешучивались, прикалывались. Кто-то спросил, захватил ли кто-нибудь ром, или его выдадут на берегу. Теперь мы настоящие пираты!

Наше племя называлось Племя Огня, и по этому поводу тоже было много шуток.

С перебранками и шутками мы и не заметили, как добрались.

Выбежав на берег, мы увидели скелет старого пиратского корабля, который, к удивлению, был еще довольно крепким. Таир, не теряя времени, побежал вперед.

— Ребята, смотрите, сколько крепких досок! — кричал он. — Можно прямо здесь дом построить!

Его энтузиазм был заразителен. Все побросали весла и побежали смотреть на останки корабля. Это было действительно необычно и интересно.

Внутри валялись пиратские монеты, стояло несколько старинных кувшинов, явно поставленных для антуража, но нам они, конечно, пригодятся. Думаю, не я одна так подумала, потому что кувшины аккуратно отставили в сторону.

Мы начали раскапывать песок, рассматривать монеты. Отчеканены они были здорово и выглядели совсем как настоящие. Даже мне захотелось одну на память.

Конечно, тут же посыпались шутки про то, что ночью клад будет украден, что нужно спать на золоте, охраняя его своей грудью.

Но пока было утро, были силы. Мужчины сразу начали рассматривать доски, прикидывая, какие можно использовать для стройки, а какие — выбросить. Они забрались по свисающим лианам наверх, бродили по палубе, которая теперь служила крышей, и громко перекрикивались, обсуждая фронт работ.

День прошел в заботах и хлопотах. Когда все окончательно выдохлись, решили пройтись по острову, разведать обстановку, поискать еду.

И нам повезло! Мы нашли заросли высокой травы, в которой росли небольшие ананасы, и радовались этому, как дети. Было интересно и здорово. Многие, включая меня, впервые видели настоящий, растущий в природе ананас. Восклицания, детская радость, шутки и смех — все смешалось в один радостный вихрь.

День и дальше складывался удачно. Мы быстро нашли пресную воду — ручеек, в котором можно было даже полежать, в процессе помывки. Правда. Ледяная вода к этому не располагала. Но все равно это очень радовало: наконец-то можно было промыть голову, не экономя воду. Сразу договорились: плескаться и стирать ниже по течению, а питьевую воду набирать выше.

Потом мы поднялись на мыс, откуда открывался потрясающий вид на остров. Голубо-зеленая лагуна простиралась до горизонта. Был виден и остров наших товарищей, теперь уже, можно сказать, конкурентов.

В мужчинах взыграло детство: они тут же предложили разжечь костер и подавать сигналы на тот остров, чтобы те завидовали, как у нас все хорошо. Но эти порывы быстро пресекли: вопрос продовольствия стоял остро.

У нас, конечно, оставалась крупа и пара консервов — неприкосновенный запас на крайний случай. Погода здесь капризная, и было неясно, добудем ли мы завтра пропитание или придется есть консервы. А сегодня был такой погожий, радостный день, что трогать неприкосновенный запас казалось кощунством.

В итоге мы нашли небольшую рощицу кокосов и пару банановых пальм — заморить червячка было можно. Мужчины уже всерьез обсуждали рыбалку. Все разбрелись по пляжу, занявшись своими делами. Мы с Ариной решили подсобрать хвороста и попытаться развести костер. У кого-то нашлось увеличительное стекло, и в солнечный день это оказалось несложно.

Но не успели мы обустроиться на новом месте, громкоговоритель призвал нас на новое испытание.

Ксения Собчак, как всегда, сияла уверенной, чуть надменной улыбкой и озвучивала нам условия на новый виток издевательств.

Мы стояли на широком пляже, впереди возвышались деревянные столбы. Похоже, для разнообразия сегодня борьба пройдет на суше.

— Теперь вы конкуренты. Вам предстоит жесткая борьба друг против друга. Итак, перед вами игровые поля. Столбы впереди — это старт. Циновки у ваших ног — это финиш. Три человека из каждой команды занимают место у столбов напротив своих соперников. Их задача — любыми способами удержаться за столб. Задача команды противников — оторвать их от столбов и дотащить до финиша. Отрывать от столба одного человека могут только два участника из команды противников. Как только они донесут его до финишной черты, стартует следующая двойка. Команда, которая быстрее доставит всех соперников к финишу, побеждает и получает командный иммунитет.

Перед Ксенией на столе находился большой деревянный тотем в виде головы божества, украшенный резными бусами и монетами.

— Для этого состязания необходимо равное количество мужчин и женщин в каждом племени. Я убираю двух участников. Владимир, подойдите ко мне, пожалуйста. Вы будете болеть за свою команду. Анна, — она неожиданно обратилась ко мне, — от вашей команды выбираю вас. Вам придется помогать своим советом.

— Нечестно так! У нас самого сильного, у Огня слабого! — послышались недовольства.

— Хотя победит только одна команда, я считаю, что ваши шансы равны! — и тут неожиданно, видимо, чтобы погасить нарастающее недовольство, Ксения обернулась ко мне, — А еще среди вас есть один уникальный человек. Темная лошадка. И почему-то вы до сих пор не обратили на нее внимания. Это Анна Котова. Победитель «Битвы экстрасенсов». Вы почему-то до сих пор не знаете о своих товарищах по команде таких вещей. А скажите нам, Анна. Вы знаете кто победит в этом испытании? А может быть, даже и в битве?

Я про себя чертыхнулась. Ну не хотела я такого пристального внимания к себе! Зачем она всех на меня натравила? Теперь не отвертишься. Тяжело вздохнув, приготовилась работать «гадалкой на минималках». А еще теперь вряд ли удастся сблизиться с кем-то. Люди боятся всего паранормального

— Все знать невозможно, — я загадочно улыбнулась, включив холодность и надменность, — Знать и предполагать — разные вещи. Я могу лишь догадываться. Вот только мои предположения в цель попадают чаще, чем у других людей. Я знаю, что с этого испытания защитный тотем унесет самая необычная среди нас женщина. А кто будет победителем сезона, я, пожалуй, озвучивать не буду. Ведь тогда будет неинтересно нашим телезрителям!

Все засмеялись. Но как-то натянуто и немного нервно, а вокруг меня образовалась небольшая зона отчуждения…

Что ж… я предполагала, что рано или поздно это случится.

Это испытание выжало из нас все соки. Раскаленный песок обжигал ступни, лез в глаза, скрипел на зубах. Жара плавила мозги, превращая простое задание в пытку. Хвататься за скользкие, потные тела соперников было отвратительно. Кожа горела от трения, мышцы кричали от напряжения.

Жажда победы, инстинкт выживания стирали все границы приличия. Мы превращались в диких зверей, готовых на все ради преимущества. Щекотка, болезненные захваты, удушающие приемы — все средства хороши, когда на кону иммунитет.

Корнелия, наша скала, цеплялась за столб мертвой хваткой. Две фурии из противоположной команды словно остервенелые пираньи вгрызались в нее. Их пальцы впивались в ее плечи, пытались вывернуть руки, лишить опоры. Они щекотали ее, вызывая спазмы смеха, сквозь который прорывались хриплые вздохи боли. Душили, перекрывая доступ кислорода.

В их глазах горел огонь — не азарта, а именно жестокости. Они были готовы сломать ее, лишь бы вырвать победу. А мы, наблюдая за этой звериной схваткой, испытывали смешанные чувства. С одной стороны — гордость за несломленную Корнелию, с другой — липкий страх. Страх перед тем, на что способны люди, доведенные до отчаяния борьбой за выживание. И этот страх был гораздо неприятнее, чем обжигающий песок и пот, стекающий по спине. Мы видели истинное лицо человеческой натуры, и это было неприятно.

Пока же Корнелия стояла, словно неприступная крепость. А мы, стиснув зубы, тащили к финишу не меньше сопротивляющихся соперников. Каждый метр давался с невероятным трудом. Но мы знали — мы должны победить. Не ради себя. Ради Корнелии, которая сражалась там, одна против двух озверевших фурий.

— Итак! — звонко произнесла Ксения, — Победители сегодня племя Огня! Победители, подойдите, пожалуйста, ко мне, — объявил ведущий. — Корнелия, я думаю, это должны быть вы, как человек, который сегодня особенно отличился. Забирайте, это ваш иммунитет, иммунитет для вашего племени, берегите его.

— Постойте! А ведь Анна говорила, что самая необычная женщина!

— Корнелия негритянка, по сравнению с нами достаточно необычно!

— И певица! Не все вы здесь…

— Вот это да… Она знала!

Я же лишь с трудом удерживала себя от фейспалма. Ничего я, конечно же, не знала, лишь запудрила головы бедным обывателям.

— Но! — повысила голос Ксения, призывая всех к порядку, — Я тут подумала, возможно это было и не совсем справедливо. Я лишила вас сильнейшего игрока. Поэтому… — она сделала паузу, — Будет справедливо, если и Анна, которая в испытании не участвовала, примет участие на Совете голосования вместе с проигравшей командой!

Возникла гнетущая тишина, а потом начались перешептывания…

Я помнила кто в прошлой жизни стал победителем на этом острове. Но я вмешалась в судьбы людей. Все переиграла и поменяла, и теперь то, как будут развиваться события в новом витке истории не мог предугадать никто…

Глава 22

Когда соревнование закончилось, и я, выступив в роли пленницы, отправилась на остров с Командой воды, меня охватило странное чувство.

С одной стороны, я понимала, что после разделения на племена, я стала для них противником, и теперь мы все — участники игры на выбывание. Каждый здесь боролся за своё место под южным, тропическим солнцем.

Никто не хотел покидать остров. Кто-то гнался за главным призом, кто-то просто наслаждался процессом, а кто-то страстно мечтал о трёх миллионах призовых.

Да, сумма немалая.

Я бы тоже от таких денег не отказалась. К слову, свою московскую квартиру я продала примерно за столько же. Кто бы мне сказал в 2030 году, что можно купить или продать хоть что-то в Москве за три миллиона рублей, я бы рассмеялась в лицо. Теперь же, в этой реальности, в этом времени, за такие деньги люди шли на многое, порой на отчаянные и жестокие поступки.

Вечер прошел скомкано. Я пыталась влиться в коллектив: подходила к костру, предлагала помощь в приготовлении ужина — почистить рыбу, поковырять кокос…

Но меня мягко отстраняли с шутками-прибаутками: «Посиди, отдохни! У себя в племени наработаешься. У нас ты гостья! Сегодня пир горой! Варим праздничный кокосовый суп!».

Шутки вроде бы дружелюбные, но в воздухе витало напряжение. Я пару раз замечала, как участники собирались по двое — трое, явно что-то обсуждая. Перешептывались, договаривались, за кого будут голосовать.

Я наблюдала за ними, пытаясь угадать, кто слабое звено, кого выставят если не сегодня, то следующим.

По моим ощущениям, это была Людмила. Взрослая женщина за пятьдесят, уже бабушка, добрейшей души человек, но в то же время очень суматошная, громкая и…сложно идущая на компромиссы особа.

С ней было тяжело еще до разделения на племена. Она хотела общаться со всеми, везде успевать, и это создавало определенные трудности. На испытаниях она показывала себя слабым звеном, и многие ее, мягко говоря, недолюбливали. Я решила, что буду голосовать за нее. А вдруг повезет?

Вряд ли меня приняли бы в их «сговор», который, без сомнения, существовал и был направлен, скорее всего, против меня.

Вечером за нами приехала деревянная лодка, украшенная горящими факелами, воткнутыми по бортам.

Участники, нарядные, причесанные, с серьезным настроем проходили на борт и рассаживались.

Лодкой управлял колоритный местный житель. На нем была традиционная папуасская юбка из высушенных листьев бамбука, множество бус; в расписанных хною руках он держал длинный шест, которым ловко отталкивался от дна, правя огромную лодку. Весел нам, на этот раз, не доверили. Наш лодочник безмолвно правил вдоль берега, увозя нас в ночную темень по направлению к острову с местом для голосования.

Остров был эффектно украшен. От берега вела тропинка, освещенная факелами, которые отбрасывали причудливые тени, создавая немного жутковатую, но завораживающую атмосферу. В центре острова находилась огромная площадка для голосования с большим кострищем посередине. Вокруг стояли различные статуи, вырезанные из камня и дерева. Все это выглядело очень атмосферно и необычно. Над этим местом действительно хорошо поработали дизайнеры.

Ксения Собчак, в своем антуражном наряде и с прической со множеством косичек органично вписывалась в местный колорит. Она с серьезным выражением лица нас приветствовала.

— Здравствуйте, уважаемые игроки! Сегодня на Совете присутствует Анна. Она стала заложницей вашего племени и будет участвовать в голосовании наравне со всеми. Она такой же игрок, как и вы. Вы можете голосовать против неё, и она точно так же имеет право голоса против вас. Пожалуйста, проходите по очереди к столу для голосования, пишите имя человека, с которым вы хотите расстаться, и опускайте бумажку в корзину. Начинаем!

Все по очереди подходили к столу, говорили что-то на камеру (нам слышно не было) и клали сложенный лист в корзину. В воздухе вибрировала динамичная музыка. Она, казалось, добивает до самого нутра, не хуже мощного сабвуфера. Что-то из смеси тамтамов и африканских мотивов, или, возможно, какой-то местной мелодии. Я раньше такого не слышала, поэтому не могла понять, песня это или просто набор звуков.

Когда подошла моя очередь, я вывела на черном листе мелом «Людмила», сложила и опустила в урну.

Мне бы очень хотелось, чтобы мои силы, мой дар предвидения, подсказали мне правильное решение, но после того выгорания, когда я была на пределе, они практически угасли. Осталось лишь лёгкое, едва уловимое ощущение, похожее на предчувствие.

Иногда я просто знала, какой выбор правильный, или видела отрывки будущих событий, словно сны наяву. Это меня одновременно пугало и забавляло. Но использовать свой дар целенаправленно у меня пока не получалось.

Когда все проголосовали, Ксения Собчак спустилась к корзине и начала доставать по одному листы, зачитывая имена. К моему удивлению, мнения разделились.

Половина проголосовала против меня (что было вполне ожидаемо), а вторая — против Людмилы. Она сидела рядом и искренне изумлялась: «Надо же, за меня проголосовали! И снова! Почему?».

Двое участников выбрали сильных мужчин, но это больше походило на воздержание от голосования. И вот остался последний лист. Счет у нас с Людмилой был 3:3. Я мельком взглянула на женщину. Она сидела грустная и растерянная. Меня же больше терзала досада. Я еще не закончила свои дела на острове. Уезжать мне совершенно не хотелось.

— Итак, — Ксения развернула последний лист, — у нас спорная ситуация. Последний голос решит, кто нас покинет. И имя на этой бумаге… Людмила! Людмила, сегодня самым слабым звеном оказались вы. Вы не умеете плавать, у вас мало сил для участия в испытаниях, вы не хотите есть местную пищу… — Ксения многозначительно подняла брови. — Думаю, этих причин достаточно, чтобы понять, что вам на острове сложно. И видимо, это и стало причиной того, что ваши соплеменники выбрали не человека из другого племени, а вас. Подойдите ко мне.

Людмила тяжело поднялась и, грустно опустив голову, подошла к ведущей, сложив руки на бедрах.

— Вы хотите что-то сказать своему племени? — обратилась к ней Ксения.

Людмила подняла на нас усталый взгляд.

— Спасибо, ребята, за всё. Мне, конечно, жаль, что так получилось. Извините, если кого-то чем-то обидела. Я была очень рада со всеми вами познакомиться и буду за вас болеть. Всем всего хорошего, хорошей игры и удачи! А я поехала домой к своим родным и близким.

Она развернулась и побрела прочь. Ксения еще какое-то время говорила что-то на камеру, вокруг суетились операторы. Съемка официально была закончена, но работа видеографов продолжалась. Мы еще немного постояли на площадке. Разговор особо не вязался. Чувство гадливости щупальцами оплетало душу. Я вновь изменила ход истории. И как этот маленький винтик отразится в большом маховике событий — можно было только гадать.

Нас угостили соком от спонсора, и мы, конечно же, с удовольствием к нему приложились. В условиях острого дефицита продуктов и постоянного, круглосуточного голода, стакан сока показался просто неземным лакомством. Приторный, густой, с кисловатым послевкусием…

Впрочем, особого вкуса я даже не почувствовала, один сахар. Вот насколько же быстро вкусовые рецепторы очищаются от химии и различных добавок, когда буквально на несколько дней отказываешься от них! Поразительно! Или же в начале века еще не было столько химии в продуктах, и мои вкусовые рецепторы были здоровы…

После пережитого стресса на голосовании меня накрыло какое-то странное отупение, смешанное с дневной усталостью. Разговаривать ни с кем не хотелось. Когда лодка причалила к берегу, в лагере уже царила глубокая темень, и некоторые участники успели уйти спать. Меня встретила Арина и радостно обняла.

— Ой, Анька! — воскликнула она, лучезарно улыбаясь. — Я так рада, что тебя не выгнали! Я думала, что против тебя проголосуют. А кто же тогда ушел?

— Представляешь, Людмилу выгнали! — Арина округлила глаза, все еще не веря в произошедшее.

— Да ты что⁈

— Я тоже удивилась. Понятно, что мы разделились совсем недавно, и общности в команде еще нет, но, тем не менее, это было странно. Как вообще ваш вечер прошел?

— Да как прошел… как обычно, — Арина пожала плечами, улыбка не сходила с ее лица. — Вот смотри, Андрей нам сеткой рыбу наловил, целый котелок мальков, — она кивнула в сторону костра, — И так ловко у него получалось! Прям полкастрюли этой мелочи наловил. Мы ее потом разварили, размяли, и получилось что-то вроде рыбного супа-пюре. Я тебе немножечко оставила, будешь?

— Спрашиваешь! — Я рассмеялась, чувствуя, как напряжение последних часов наконец-то отпускает. — Это, конечно, не макароны по-флотски, — поддразнила я подругу. — Но, как говорится, на безрыбье и килька — сёмга!

А на следующий день нас вновь собрал громкоговоритель…

На испытании нас ожидало поистине омерзительное зрелище.

На троне восседала Ксения Собчак, а перед ней возвышался огромный деревянный барабан. На его секторах лежали «деликатесы» местной кухни: жаренные во фритюре черные жуки, извивающиеся червяки и личинки, рыбьи глаза, саранча… Всё это кишело, шевелилось, издавало какие-то звуки. У меня подкатил ком к горлу, а плотный завтрак попросился наружу. Да и не у меня одной!

Никогда в жизни я не пробовала ничего подобного! Я понимала: нужно не думать, не концентрироваться на том, что именно ешь, просто закрыть глаза, быстро засунуть в рот, разжевать и проглотить. Но мысль о том, как что-то живое будет шевелиться у меня во рту, а потом попадет в желудок… Желудок предательски сжимался.

— Здравствуйте! Вас стало меньше. Вчера игру покинула Людмила, — начала Ксения Собчак. — Что ж, ей не повезло. Но это игра на серьезный приз, и с каждым ушедшим игроком шансы оставшихся увеличиваются. А сейчас вам предстоит очередное испытание!

Она сошла со своего пьедестала и подошла к барабану.

— Кристобаль — болотистый остров, кишащий пресмыкающимися и насекомыми, — продолжила ведущая. — Местные жители используют их в пищу, для лечения и даже для избавления от врагов. Опираясь на их вкусовые пристрастия, мы предлагаем вам высококалорийное, но омерзительное на вид меню. Блюда, приготовленные во фритюре или поданные в свежем виде, представители разных команд будут поедать на скорость. Чтобы разнообразить экзотическое меню, мы также предлагаем вам и несколько привычных блюд, — она раскрутила барабан, — А чтобы вам не так обидно было, я вас поддержу и тоже кое-что попробую, — она взяла с барабана жирную, шевелящуюся гусеницу и засунула себе в рот, — И чтобы все убедились, что угощение съедено, нужно, как и я сейчас, показать язык. Очко присуждается тому, кто съест угощение быстрее. Играем до пяти очков. Есть, начинайте после моей команды!

К барабану вышли по одному участнику от каждой команды.

— Ну а пока надо раскрутить рулетку, — Ксения с азартом крутанула барабан.

— Я по жизни готов есть всё, что движется, и всё, что можно есть! — с бравадой проговорил Таир, — но к такому жизнь меня не готовила! — он нервно хохотнул и посмотрел на доставшееся ему яство.

Испытание началось. Мужчины схватили доставшихся им гадов, опрометью закинули их в рот и проглотили практически не жуя!

Я услышала лишь гулкие сглатывания вязкой слюны по соседству.

— Таир был первый! — объявила Ксения. — Одно очко в пользу племени огня! Пожалуйста, вторая пара игроков!

Пошел процесс поглощения…

— Ну что ж, Корнелия у нас осталась с жуком, а Олегу, я так понимаю, личинки бананового дерева достались! Берите в руки!

— Да, мне попались достаточно аппетитные жирненькие, белковые гусенички, я их раньше, конечно, никогда не пробовал! Но все когда-то бывает впервые! — издевательски улыбался Олег.

Конечно, это проглотить было куда легче, чем панцирь!

— Начали! И… Олег был первым! Крутите рулетку следующие игроки!

— Счет 1:2 в пользу племени огня! Итак, следующая пара игроков. Крутите рулетку!

Испытание продолжалось. Кто-то ел бутерброды с икрой, кто-то давился гусеницами. Кому-то даже досталась огромная многоножка… И девушка не смогла к ней даже прикоснуться. Сбежала… У нее начались спазмы. В общем, не очень хорошо было…

— Если сейчас участница из племени огня съест, то очко будет за племенем огня! — возвестила Ксения. И Арина, уверенно схватив то, что ей досталось, уверенно сунула это в рот, — Всё, отлично! 4:3. Мы играем до пяти очков!

Напряжение нарастало. Судьба следующего очка, а возможно, и всей игры, была в руках следующего участника.

Началось соревнование. Участники выходили по очереди к барабану. Вернее, не по очереди — Ксения сама вызывала игроков. Пока все справлялись с выпавшими «угощениями». Я стояла, скрестив пальцы на руках и ногах, и молилась, чтобы меня не вызвали.

— А от племени огня сейчас выйдет… Анна! — раздался голос Собчак.

Я метнула на Ксению взгляд, красноречиво говорящий о моем отношении к происходящему (и к ней лично). Ведущая хищно оскалилась и жестом пригласила меня к барабану.

Барабан завертелся. Перед глазами мелькали тарелки с кишащей жутью. На какой-то миг я зажмурилась, молясь о чём-то без цепких лап и жестких панцирей. Открыв глаза, увидела на тарелке… два рыбьих глаза. Они смотрели, казалось, прямо мне в душу. Я не знала, вздыхать с облегчением или передёргиваться от омерзения.

Пальцами (взять в одну руку эти склизкие шарики не получилось) я подцепила глаза. Моему сопернику, Андрею, досталась огромная саранча, и это не могло не радовать. Я не могла подвести команду. Уж саранчу-то ему жевать всяко дольше!

Ударил гонг. Я засунула глаза в рот и попыталась проглотить целиком. Один проскочил, а второй упорно не хотел знакомиться с моим желудком. Пришлось пару раз жевануть. На небо брызнул склизкий сок, но я проглотила! Высунув язык, я посмотрела на Андрея: он всё еще боролся со своим… необычным завтраком.

— Анна справилась с заданием! — торжественно объявила Ксения Собчак. — Очко присуждается племени Огня! И таким образом племя Огня набрало пять очков и побеждает в сегодняшнем соревновании!

Раздались восторженные крики, все прыгали и обнимались. Я мельком взглянула на противников: они стояли понурые. Женщина, которая так и не смогла взять в рот червяка, была бледной, как полотно. Она подвела команду и теперь наверняка попадет под удар на Совете.

— Вы вели себя мужественно, и я считаю, что вы абсолютно заслужили этот приз! — провозгласила Ксения. — Получайте! Вас ждет вкусный, европейский обед. Запеченная курица и картофель! С собой забирать нельзя! Ешьте здесь. Приятного аппетита!

— О курице я думал с первого дня!

— Это действительно достойный приз, лучший из всех! За него стоило бороться.

Нам, участникам, было не до чего! Аромат жареной птицы сводил с ума, слюни, казалось, текли рекой! Со стороны это, наверное, смотрелось диковато: ведь были вилки, ножи. Но в тот момент мы не думали ни о чем, кроме курицы, отрывая куски руками и с аппетитом вгрызаясь в сочное мясо…

— А для проигравших у меня есть сюрприз! — Ксения лукаво улыбнулась. — Немецкая зубная паста! Каждому свое. Одним — вкусная курица и европейский ужин, а вам, друзья, после конкурса явно понадобится почистить зубы после такого… замечательного меню. Еды, к сожалению, для вас нет. Встретимся с вами на следующем конкурсе! И поверьте, он будет труднее, потому что проигравшая команда отправится на совет. А «съедать» товарищей по команде куда как неприятнее, чем угощаться экзотическими насекомыми!

Глава 23

— Я сидела на берегу в тени деревьев, пытаясь дополнительно укрыться от палящего солнца под большим пальмовым листом, который никак не хотел держаться ровно над головой.

Мимо меня в ярком раздельном купальнике, виляя бедрами, прошла Арина и, заметив меня в таком виде, прыснула со смеху.

Я была одета в джинсовые шорты и рубашку с длинным рукавом, завязанную узлом на поясе. С кожей мне, конечно, не повезло — явно я была рождена не для жизни на экваторе. В первые дни я сильно обгорала, уже два раза умудрилась облезть, но загар потихоньку всё равно прилипал. Сейчас я была, наверное, на максимуме своей загорелости. Я и в прошлой жизни этот вид досуга не особо уважала, теперь же со столь белой кожей и вовсе было неприятно подолгу находиться на солнце.

Арина же, смуглая от рождения, сразу стала шоколадной. Ее бронзовая кожа переливалась под солнечными лучами, а выпуклые формы ее тела приобрели особую аппетитность. Посетила мысль, что увидел бы ее в таком виде «ВВ», тотчас бы влюбился. Или замотал в паранджу и спрятал от всего мира.

Арина щеголяла в купальнике и шортах, да и все здесь ходили практически раздетые.

Мне же приходилось сложнее всех.

Арина прошла мимо и пошлёпала дальше вдоль пляжа.

— Ты куда это сорвалась? — крикнула я ей вслед.

Она обернулась, загадочно улыбнулась и показала жестами телефонную трубку и диск, по которому раньше набирали номер.

Я понятливо кивнула.

Но сидеть одной под пальмой было до того тоскливо, что я решила увязаться за девушкой. Дрова мы уже собрали, еду приготовили, но никто, конечно же, не наелся. Поэтому основным досугом на острове все свободное время было — слоняться по лагерю, кто во что горазд, пробуя на вкус то «муравьиные жопки», то какие-нибудь палки или кору. Я подскочила и побежала за подругой.

— Да… позвали на внеочередной созвон, — громким шёпотом довольно сообщила Арина. — «Мой» узнал, что нас тут жуками-пауками кормят, разозлился. Его сотрудник аж в лагерь прибежал, меня выцепил. Представляешь? Я даже не ожидала. Вот так вот «Штирлиц» чуть и не спалился.

— Можно я с тобой? — в надежде спросила я.

— Ну конечно, пошли! — ответила Арина. — В первый раз же ничего не сказали.

Я обрадовалась. Пусть это прозвучит меркантильно и мелочно, но перед глазами встала тарелка макарон по-флотски, а живот жалобно заурчал. На кокосово-рыбной диете было откровенно тяжеловато.

Новый лагерь сотрудников секретной службы располагался на другой стороне острова, и топать приходилось довольно прилично. Но, поскольку «до пятницы мы были совершенно свободны», шли мы неспеша, весело переговариваясь, хихикая. Настроение было отличным.

— Вот придётся теперь три раза в день в этот лагерь ходить, чтобы усиленно питаться, — проворчала Арина. — И вся моя мечта о диете канет в лету.

— Да все у тебя отлично! Никакая диета тебе не нужны.

— Ага, представляю, сколько всего выслушаю от тренера, когда первые выпуски покажут по телевизору. Она мне голову откусит!

Мне было забавно всё это слушать. Надо же, какой заботливый мужчина! Кто бы мог подумать. Все успевает!

Мы шли по песку, стараясь держаться тени деревьев, потому что солнце уже поднялось высоко и припекало нещадно.

Когда мы уже практически дошли до лагеря, и палатка виднелась в нескольких десятках шагов, где располагался секретный штаб, Арина встала как вкопанная.

— Смотри! Что это там такое растет? Давай посмотрим, — сказала подруга и ломанулась прямо сквозь высокие заросли осоки.

Мне же идти туда совершенно не хотелось.

— Арина! — позвала я, повернув голову и пытаясь рассмотреть в густой зелени то, на что указывала подруга. С невысокого дерева с большими плотными листьями свисали на лианах какие-то продолговатые, довольно крупные, овальные плоды.

— Что это такое? Ты не знаешь? — спросила Арина, но с моего места было плохо видно.

Лезть в джунгли мне совершенно не хотелось. Я замешкалась, стоя на границе пляжа и зарослей, надеясь, что девушка быстро уймёт своё любопытство и вернётся.

Мысль о макаронах по-флотски была гораздо приятнее, чем инспекция неизвестного дерева, которое не факт, что было съедобным.

Арина тем временем добралась до дерева, обошла его кругом. Плоды свисали довольно низко, на уровне лица, и были вполне доступны. Арина потрогала один из них, понюхала.

— Слушай, я не понимаю, что это… Ну, иди сюда, что ты там встала? — крикнула мне Арина. — У тебя случайно нет с собой ножа?

— Нет, конечно, — ответила я. — Куда я его, в трусы, что ли, положу?

Она схватилась за самый крупный плод и начала интенсивно тянуть на себя. Дерево при этом шаталось, и остальные плоды угрожающе тряслись, но так легко не поддавались.

— Он такой жёсткий… Но это не кокос, — пробормотала Арина.

И тут она вдруг громко взвизгнула, так истошно и пронзительно, что я перепугалась и преодолела расстояние до неё буквально за считанные секунды.

— Что? Что случилось? Что ты кричишь? — испугано я расспрашивала девушку.

Глаза девушки были широко распахнуты, лицо побелело, на нём застыл немой ужас. Она открывала и закрывала побелевшие губы в немом крике и не могла произнести ни слова. Я схватила её за плечи и начала тормошить.

— Арина, Арина, что случилось, скажи мне!

Я опустила взгляд и стала осматривать девушку, рассматривала плод, который оторвался и который она всё ещё сжимала.

Она лишь уставилась на свою руку, продолжая пребывать в шоке. На предплечье чётко выделялись четыре кровоточащие отметины, характерный змеиный укус.

— Мать моя! Кошмар!!!

Я тут же сорвала с себя рубашку, схватила руку Арины, вытянула и, обмотав рукавом, туго завязала, словно жгутом выше места укуса. Схватила палку, подложила под жгут и начала затягивать. Арина стояла ни жива ни мертва, не понимая, что делать.

И тут я услышала, как сзади, сквозь высокую траву, кто-то ломится, по звукам, словно стадо бизонов.

Я рискнула обернуться и увидела, что к нам через заросли продираются работники секретной службы.

Не теряя ни мгновения, я громко и четко закричала.

— Срочно! Арину ужалила змея! Нужен антидот! Несите сюда аптечку! — выпалила я на одном дыхании.

Мужчина как-то рассеянно кивнул, развернулся и припустил к лагерю еще быстрее.

— Нужно обезболивающее, что-то типа кеторола, противошоковые, какие есть, дексаметазон, преднизолон, что есть. Если есть универсальный антидот — несите! Холод, если есть, несите что-то холодное, воды захвати! — кричала ему вслед.

Один мужчина убежал, а второй, который постарше, обратился к Арине:

— Арина Маратовна, вы видели, какая именно змея была?

Девушка рассеянно покачала головой. Охранник начал шарить по высокой траве, достал из сумки мачете и начал вырубать растительность вокруг нас. Я же, плотнее затянув жгут на руке Арины, попыталась выдавить хоть что-то, хоть часть яда пальцами, но либо его мало попало в кровь, либо змея, падая, лишь царапнула, не успев сильно укусить девушку. Хотелось надеяться на лучшее!

Я с укусами змей не сталкивалась, но знала, что отсасывать из раны яд ни в коем случае нельзя. Наоборот, нужно промыть рану антисептиком и как можно качественнее обеззаразить. Приложить холод. Любое дополнительное механическое воздействие лишь сильнее травмирует ткани вокруг укуса.

Я осмотрела пальцы Арины — никаких украшений на них не было.

«Хорошо, что нет колец, — подумала я, — иначе с отеком были бы проблемы».

Тем временем вернулся охранник с аптечкой. Он метнул на землю походный коврик-пенку, и мы уложили на неё девушку.

Арина тихонько всхлипывала, но, думаю, не столько от боли, сколько от шока и страха. Заглянув в аптечку, я растерянно рассматривала антидоты против яда. Их было несколько, да еще и подписаны непонятно. И конечно же, колоть что попало я бы не рискнула. Набрала в шприц обезболивающее и сделала подруге укол, при этом тихонько поглаживая её и приговаривая:

— Не бойся, Ариночка, всё будет хорошо, обязательно.

Тут неожиданно мне в руки сунули трубку спутникового телефона. Я сначала рассеянно посмотрела на неё, потом взяла и поднесла к уху.

— Слушаю, — сухо ответила я.

На том конце раздался такой знакомый всем россиянам голос, который ни с кем невозможно было перепутать.

— Здравствуйте, Анна Владимировна. Что произошло? Доложите обстановку.

— Арина хотела сорвать фрукт с дерева, на неё упала змея. Змею поймали. У Арины рана, нужен врач. Мы наложили тугую повязку, её жизни ничего не угрожает, но как можно быстрее нужно вколоть антидот. У нас есть несколько антидотов, но я, к сожалению, в них не разбираюсь, мне не доводилось сталкиваться со змеиными укусами.

— Я вас услышал. Спасибо за оперативность и помощь, — вкрадчивый, лаконичный голос сухо поблагодарил меня, и соединение разорвалось.

Я отняла трубку от уха и даже несколько растерянно посмотрела на неё.

«Кто бы мог подумать… Кто бы мне, тогда сказал, что я буду заниматься вот этим вот всем, стоя посреди джунглей, на острове посреди океана… И разговаривать с Самим! Никогда бы не поверила».

Вернула трубку мужчине и вернулась к Арине.

События закрутились стремительно. Я даже не успела понять, сколько прошло времени, но достаточно быстро вдали забухали лопасти вертолёта. Парень, который был помоложе, вылез из кустов, держа в руках тело змеи без головы.

— Арина Маратовна, посмотрите, это та змея?

Арина только чуть повернула голову и в ужасе взвизгнула, зажмурившись и помотав головой.

— Она не знает, какая была змея, — перевела я охраннику. — Возьмите с собой, пригодится.

На песочную полосу пляжа приземлился вертолёт.

Из вертолёта выпрыгнул мужчина с медицинским чемоданчиком. Я стояла и диву давалась, насколько оперативно всё сработало. Как они так быстро нашли пилота, вертолёт и даже медика? Или вся бригада дежурила где-то поблизости в целях безопасности? Это же какие затраты! Хотя… чему я удивляюсь? Если уж такой человек не обеспечил бы Арине охрану, тогда и не знаю, на кого можно рассчитывать.

Приехавший медик мельком взглянул на змею, достал шприц, быстро набрал инъекцию и сделал Арине укол в предплечье. Затем девушку быстро проводили в вертолёт, загрузились и все участники происшествия, и машина взмыла в воздух, унося в сторону материка мою подругу и мою тревогу.

Я осталась стоять на острове, провожая железную птицу взглядом. В душе был такой раздрай, такие переживания и волнение, что я даже не понимала, как это вообще произошло, все ли хорошо будет с Ариной, и как всё случившееся может повлиять на ход истории.

«Вот это я вмешалась в судьбу государства российского!» — сглотнула я нервный комок.

Тяжело вздохнув, я посмотрела на злосчастное дерево. Трогать, а уж тем более есть эти плоды совершенно расхотелось, но голод не тётка.

Потом я вспомнила, что мы так и не дошли до штаба, и там наверняка можно найти что-то поинтереснее, чем кишащую южными тварями зеленуху.

Выглядело это, конечно, несколько мелочно и неспортивно, но шёл десятый день проекта, кожа на животе прилипала к позвоночнику, и ни о чём другом думать не было сил.

Я медленно прошла к палатке, в которой несли свое дежурство сотрудники секретной службы, отодвинула полог на входе и заглянула внутрь.

На лежаке лежала раскрытая книга, а рядом — нераспечатанный сникерс. Я гулко сглотнула и обернулась посмотреть, нет ли предательских операторов с камерами. Не хотелось опростоволоситься на всю страну.

«Как же низко я пала, средь бела дня ворую сникерсы…» — бурча себе под нос, пробралась в палатку.

Мужчина же сегодня явно уже не вернётся, да и будет ли ему дело до сникерса? Схватив шоколадку, я развернулась и побежала в лагерь.

Шоколадка оказалась слишком маленькой и слишком быстро исчезла, отчего моё грустное настроение ещё больше усугубилось.

Как же там бедная Ариночка? Ведь это джунгли! Здесь может водиться любая страшилища… Это же не степи, где водятся безобидные ужики, да не самые серьёзные гадюки. А здесь, в джунглях, могли быть любые… самые страшные и ядовитые твари!

Глава 24

Растерянность сдавливала горло, не давая дышать.

Я бесцельно бродила по пляжу, ноги сами несли меня прочь от места происшествия по влажному песку. Мысли, словно рой пчел, метались в голове, жаля острыми воспоминаниями и страхами.

Меня терзала совесть.

Это я втянула Арину в сомнительную авантюру, это я уговорила ее участвовать в проклятом проекте. Что с ней сейчас? Жива ли она вообще? Слова волчицы эхом отдавались в голове: «Если нет — твоя миссия окончена».

Неужели это расплата за мою легкомысленность?

Возвращаться в лагерь было страшно. Меня ждали вопросы, подозрительные взгляды. Что я им расскажу?

Я растерянно бродила по пляжу, не в силах успокоиться. Решила подождать, может быть, вернутся охранники, и я смогу хоть что-то у них узнать. Но сидеть на месте не было сил, и я побрела дальше по кромке воды, прочь от лагеря.

Остров был небольшой, километров десять в длину, не больше. Весь архипелаг поражал своим многообразием и размерами. Когда мы добирались сюда, персонал рассказывал о странных вещах, которые здесь происходят: шалит аппаратура, случаются сбои, связь практически не работает, навигационные системы дают сбой, заводя корабли на мели или заставляя их блуждать среди островов по несколько дней.

Эта необъяснимая концентрация энергии меня заинтриговала. Я и раньше сталкивалась с проявлениями потусторонних сил, и понимала, что человеческий мозг, который мы используем лишь на малую часть своего потенциала, способен на невероятные вещи. Ведь наукой доказано, что мы — недоразвитая цивилизация, использующая лишь крохи своих возможностей.

Я остановилась, вглядываясь вдаль. Солнце катилось к горизонту, окрашивая небо в багряные оттенки. Архипелаг островов, разбросанных по океану, казался в этом свете загадочным и зловещим.

Тогда эти истории казались просто местными байками, придуманными для туристов. Теперь же я понимала, что за ними кроется нечто большее, нечто необъяснимое и пугающее. Некая концентрация непонятной энергии… Неужели мое появление здесь было неслучайно?

Внезапно я почувствовала, что голодна. И устала.

Да и ночь на экваторе наступает резко. Не хотелось быть застигнутой темнотой неожиданно.

Нужно было возвращаться.

Вот только как же мне этого не хотелось… Ноги словно налились свинцом, но я заставила себя сделать первый шаг, потом второй… Я шла медленно, с трудом переставляя ноги, чувствуя себя совершенно опустошенной.

Что ждало меня в лагере? Какие испытания мне еще предстояли? Я не знала.

Самое главное, я не понимала, что делать дальше. Оставаться и бороться за выигрыш? Казалось бессмысленным — меня все равно выкинут. Шансов дойти до конца у меня практически не было. По сравнению с другими участника, я не боец.

Я обычная девушка, не умеющая льстить, заискивать, подстраиваться и быть для всех удобной. Эта моя «негибкость» делала меня уязвимой мишенью, одной из первых кандидаток на вылет.

К тому же полное отсутствие друзей и союзников в этом змеином гнезде лишь усугубляло ситуацию. Так был ли смысл тратить здесь время и нервы?

В голове всплыли слова Олега из службы безопасности Москвы, его почти панические вопли, требование исчезнуть и не попадаться на глаза ближайшие несколько недель.

Проект длился чуть больше месяца, две недели из которых уже были позади. Задержалась бы я здесь еще на день, неделю или две — с точки зрения безопасности, уже не имело значения. Первая волна ажиотажа вокруг фильма спала. Теперь либо с меня спросят по всей строгости, либо, что более вероятно, сделают вид, что такая мелкая сошка, как я, не стоит внимания и лишних трудозатрат.

Я брела вдоль пляжа, механически переставляя ноги, постоянно оглядываясь и прислушиваясь, не вернулись ли безопасники.

Внутреннее напряжение не давало расслабиться ни на секунду. Палатка охраны почти скрылась из виду. Лишь общие очертания были различимы вдали.

Разум подсказывал, что пора разворачиваться, но идти в лагерь абсолютно не хотелось. Меня буквально тошнило от мысли снова видеть эти лживые лица.

Солнце давно перевалило за полдень и быстро клонилось к закату. Здесь, на экваторе, темнело стремительно. Я понимала, что глупо слоняться до последнего и потом брести назад на ощупь в темноте, но внутреннее бунтарство, отчаяние были сильнее здравого смысла.

Эти люди, собранные здесь случайным образом так и не стали мне близки. Мы не команда, не группа, а сборище эгоистов, готовых на все ради камеры. Экстремальные условия выживания на острове не сплотили нас, а, наоборот, обострили все низменные инстинкты, мысли и потребности. Все были как на ладони, всё написано у людей на лицах. Ни о какой настоящей дружбе, взаимоподдержке, симпатии или искреннем желании помочь не было и речи.

Каждый сам за себя. И я в том числе.

Я шагала по влажной кромке песка, наслаждаясь относительной прохладой, которую дарила набегающая волна. Мокрый песок приятно холодил ступни, немного отвлекая от гнетущих мыслей.

Внезапно мой взгляд упал на странные следы, резко выделяющиеся на ровной поверхности пляжа. Песок был перерыт, словно кто-то здесь копал или тянул что-то тяжелое, массивное. Присмотревшись внимательнее, я заметила отчетливые следы от каких-то полозьев — широкие, глубокие борозды, тянущиеся к линии деревьев.

Любопытство, словно электрический импульс, пронзило меня. Что это?

Может быть, здесь находился скрытый штаб операторов, снимающих наше «выживание»? Или руководство проекта готовило очередное «сюрпризное» испытание для участников?

Мне остро захотелось поговорить с кем-то из съемочной группы, у кого была связь с большой землей, с цивилизацией. Кто мог бы пролить свет на положение Арины, выяснить хоть какую-то информацию о ее состоянии. Неизвестность, гнетущая тишина вокруг сводили меня с ума.

Я резко развернулась и, не раздумывая, пошла по едва заметной, натоптанной тропинке вглубь острова, туда, куда вели загадочные следы. Меня охватила странная смесь надежды и тревоги.

Ведь наверняка руководство проекта знало о существовании лагеря спецслужб неподалеку. Тех самых ребят, которые, наблюдали за нами и контролировали нашу безопасность, создавая иллюзию защищенности. Я тяжело вздохнула, живо представив, как им «прилетит» за то, что не уберегли Арину.

Мысль о подруге, о ее возможной судьбе, о том, через что ей, возможно, приходится проходить, вызвала новую волну паники. Я ускорила шаг, нетерпеливо раздвигая руками густые заросли, преграждающие путь. Мне нужно было знать, что с ней!

Да что ж здесь не прорубили нормальный проход? Неужели такие лентяи⁈

Тропинка, местами почти исчезающая в густых зарослях, виляла, и я с трудом пробиралась сквозь колючие ветки, мысленно ругая нерасторопность организаторов проекта. Зачем вообще нужна эта тропинка, если по ней невозможно нормально пройти? Почему они не прорубили здесь нормальную тропу? Впрочем, может, это и к лучшему — меньше любопытных глаз.

Я ускорила шаг, гонимая любопытством и смутной тревогой. Неожиданно плотная стена деревьев и пышных кустов расступилась, открывая просторную поляну.

Мои размышления прервало неожиданное зрелище. Я вышла на большую круглую поляну, окруженную со всех сторон высокой стеной деревьев. Поляна была почти идеально круглой формы, а трава на ней — низкой, ровной, словно постриженной газонокосилкой. Странное место…

Но не это меня по-настоящему удивило. В самом центре поляны стоял огромный идол, каменная статуя около трех метров в высоту. Вырубленная из темного, словно обугленного камня, она явно символизировала какого-то древнего бога — грозного, мощного, даже пугающего.

Неужели организаторы проекта так заморочились с декорациями и создали такой аутентичный, впечатляющий шедевр? Или это что-то другое…?

Я подошла ближе, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Место было странное и манящее своей нереальностью.

Перед статуей полукругом располагалось несколько больших, плоских каменных глыб. Медленно обходя их, я думала о том, как это необычно и не вписывается в общую картину острова.

Казалось, эти камни были очень древние, словно они стояли здесь тысячи лет, впитывая в себя энергию этого места. Но откуда им было здесь взяться? На небольшом тропическом острове, среди песка и пальм, такие огромные булыжники, да еще и стилизованные под какие-то древние шаманские обереги…

Камни были частично поросшими мхом, но верхние площадки трех из них оставались идеально гладкими, почти полированными, словно кто-то регулярно за ними ухаживал.

Это настолько меня поразило, что моя рука, как завороженная, сама собой потянулась к одной из площадок. Мне захотелось прикоснуться к ней, провести по ней рукой, убедиться, насколько она гладкая.

Я положила ладонь на камень и ощутила исходящее от него тепло. Черная, почти глянцевая поверхность, видимо, нагрелась под лучами тропического солнца и теперь возвращала энергию солнца своему окружению.

Я прикрыла глаза и прислушалась к своим ощущениям. Мне показалось, что изнутри камня исходит какая-то пульсирующая энергия, вибрирующая под моей рукой. Это было так необычно, маняще и пугающе одновременно.

Проведя ладонью по поверхности, я неожиданно почувствовала легкий укол боли. Отдернув руку, я увидела на ладони неглубокий, но кровоточащий порез.

«Ах, черт!»

Камень казался идеально гладким. Как я могла так оцарапаться? Я прижала рану другой рукой, пытаясь остановить кровь, которая продолжала сочиться. Но то ли от эмоций и переживаний дня, то ли от духоты тропиков, у меня начало темнеть перед глазами, а голова пошла кругом.

Мир вдруг пошатнулся, и я поняла, что так и до обморока недалеко!

Чтобы не упасть, я инстинктивно схватилась обеими руками за шершавую поверхность камня. Голова закружилась, перед глазами стремительно темнело, резкая слабость разлилась по всему телу.

Я отчетливо поняла, что мне нехорошо. Поспешно села на ближайший булыжник, а затем и осторожно легла, боясь удариться головой о камни.

Мир вокруг стремительно сужался, сознание накрывала волна чернильной, беспросветной тьмы. На мгновение меня пронзили острые иглы страха и паники.

Мне казалось, что я лечу в бесконечную черную яму, с каждой секундой набирая скорость. Ветер свистел в ушах, желудок неприятно скручивало. Страх и паника нарастали, захлестывая меня с головой.

Промелькнула тревожная мысль: что это за странный, сюрреалистичный сон?

Не надо мне таких снов!

Разве не я хозяйка своих мыслей?

Где-то глубоко внутри, в самой сердцевине моего естества, подняла голову и проснулась моя изначальная сила. Собрав ее всю в кулак, я плотно зажмурилась, с невероятным усилием приказала себе остановиться, прекратить это безумное, тошнотворное падение. Я вложила в это желание всю свою энергию, всю свою душевную силу, и… что-то изменилось.

Мир вокруг замер.

Медленно, словно нехотя, я открыла глаза. Тьма отступала, рассеиваясь, словно щупальца густого тумана, раскрывая передо мной безграничное, мерцающее белоснежное пространство.

Я узнала этот мягкий, обволакивающий свет. Резко обернувшись, я увидела то самое белое, почти стерильное помещение, в котором когда-то, казалось, целую вечность назад, видела волчицу — моего загадочного проводника, моего тотемного животного.

Меня охватило волнение, смешанное с удивлением. Мы так давно не общались!

Казалось, прошла целая вечность, наполненная событиями, эмоциями, переживаниями. Я чувствовала себя растерянной, не знала, что говорить, как себя вести.

В груди зародился глухой, ноющий страх, тяжелое чувство вины за то, что не справляюсь с возложенной на меня миссией, не выполняю данного мной обещания.

Я стояла, словно парализованная, глядя на это прекрасное, божественное животное, и не решалась произнести ни слова, боясь нарушить хрупкую тишину этого необычного места.

Огромная белая волчица лежала, вальяжно раскинувшись на белоснежном полу, ее серебристая шерсть переливалась в мягком, рассеянном свете. Казалось, весь ее вид излучал спокойствие и уверенность.

Я смотрела на нее, завороженная ее грацией и мощью. Радость от встречи смешивалась с тревогой, предчувствием чего-то неизбежного.

В моей голове раздался голос волчицы, глубокий и резонирующий, словно сама вечность проговаривала слова: «Не надо ничего говорить, девочка, я всё знаю без слов. Ты не справляешься, потому что идешь ложным путем. Твои мысли и чувства слишком низменные, слишком человеческие».

Слова ударили по мне, вызвав укол обиды.

«Тебя тревожит лишь физический уровень, твое сознание мыслит узко. Власть, деньги, связи… Ты не видишь дальше своего носа, не можешь мыслить масштабно», — продолжал голос, и с каждым словом обида сменялась растерянностью, а затем и стыдом.

«Поэтому ты и принимаешь мелочные, ничего не значащие решения, которые ни к чему не приводят».

Я почувствовала, как щеки заливает краска. Хотелось возразить, оправдаться, но слова застряли в горле, словно ком.

«Не спеши, я еще не закончила», — продолжил голос, и я вздрогнула, ощутив укол страха. «Мне пришлось вмешаться в твою судьбу».

Вмешаться? Что это значит? Неужели все, что происходило со мной — не случайно?

«За суетой и беготней, за ненужными людьми ты потеряла главное — суть, направление, цель». Голос звучал строго, но в нем слышалась и печаль.

В моей душе боролись противоречивые чувства: страх, стыд, непонимание, и вместе с тем — глубокое уважение к этому могущественному существу.

«Тебе нужно становиться сильнее, поэтому я привела тебя на место силы».

Место силы? Камни… Остров? Вообще все?

Я с содроганием вспомнила, что предшествовало моему появлению здесь.

«События твоей жизни сложились так, что ты попала сюда, и это неслучайно. Здесь ты возьмешь силу предков. Этот тотем и эти жертвенные камни за тысячелетия впитали в себя огромную энергию». Голос волчицы стал еще ниже, вибрирующим, казалось, в каждой клетке моего тела.

«И я помогу высвободить эту энергию, она пройдет сквозь твое тело. К сожалению, человеческое тело слабое, и такой поток энергии может иметь последствия».

Я затаила дыхание, предчувствуя неладное.

«Я надеюсь, твое тело выдержит этот водопад силы и не сломается. Если нет — твоя миссия окончена».

Последние слова повисли в воздухе, словно приговор. Я с ужасом смотрела на волчицу, пытаясь осмыслить услышанное. Что сейчас произойдет? Чем все закончится? Неужели, если мое тело не выдержит, это будет означать конец моей этой новой жизни?

Мысль эта была настолько пугающей, что мне захотелось вопить от ужаса. Но горло было сжато спазмом, а тело словно окаменело.

— Да, ты всё верно поняла. Если твоё тело не справится, ты умрёшь, — подтвердила волчица, и её голос, лишённый каких-либо эмоций, прозвучал как удар грома.

Глава 25

Волчица словно толкнула меня в дикий водоворот энергии.

Разряд молнии… нет, не так.

Это было похоже на взрыв сверхновой звезды внутри меня! Нестерпимая, всепоглощающая боль пронзила каждую клеточку моего тела, разрывая меня, выворачивая наизнанку.

Ощущение, будто гигантские тиски сжимали меня, сдавливая, кроша кости.

Жгучая, раскаленная лава текла по венам, выжигая все на своем пути, оставляя после себя раскаленные докрасна элементы, которые тут же начинали двигаться, изгибаться, принимать новые очертания.

Мои кости, мышцы, сосуды — все менялось, подстраиваясь под течение по телу новой, мощной энергии.

Дыхание перехватило, горло сдавило железным обручем, не давая ни вздохнуть, ни закричать. Я не могла пошевелиться, скованная невидимыми тисками этой нечеловеческой боли.

В голове пульсировала одна-единственная мысль: «Когда же это закончится?..»

И в какой-то миг, словно в попытке отвлечься от этой адской муки, передо мной пронеслась вся моя жизнь. Вот я, маленькая девочка, смеюсь, качаясь на качелях в саду… Первый поцелуй под цветущей яблоней, сладкий и неловкий… Радость победы на школьных соревнованиях, горькие слезы после предательства подруги… Первый умерший на столе пациент, и первые принятые в полевых условиях роды…

Все эти воспоминания, такие яркие, такие живые, проносились передо мной, сливаясь в один бесконечный калейдоскоп.

Но дальше… Дальше начался настоящий кошмар.

Передо мной, словно на гигантском экране, развернулись картины чужих жизней, чужих страданий.

Войны, разрушения, смерть… Крик детей, потерявших в бомбежке родителей… Пустые глаза старика, умирающего от голода… Ложь политиков, нарушенные обещания, ядерные грибы, поднимающиеся к небу…

Этот поток боли и ужаса захлестнул меня, грозясь утянуть на дно бездонной пропасти отчаяния. Меня крутило на бешеной скорости в нескольких измерениях, все клетки тела работали на пределе до изнеможения, и я знала, что часть из них отмирает, не вынося нагрузки.

Время потеряло всякий смысл.

Исчезло ощущение пространства, собственного тела, собственного «я».

Я была лишь точкой сознания, затерянной в бесконечном океане бытия. Словно огромный взрыв разорвал меня на миллионы мельчайших осколков, разбросав по всей Вселенной.

А потом, когда я уже почти смирилась с потерей себя… эти осколки начали мучительно медленно собираться воедино.

Каждый фрагмент, каждый осколок возвращался на свое место, принося с собой новую волну неимоверной боли. Это было хуже любой физической пытки, хуже любого кошмара.

Я существовала вне времени и пространства, вне себя, растворенная в этом океане боли и хаоса. И единственное, чего я желала в этот бесконечный, невыносимый миг — чтобы это, наконец, закончилось.

Чтобы наступила тишина. Чтобы исчезла эта боль…

Я вынырнула из забытья, как из-под толщи темной, вязкой воды, жадно хватая воздух ртом, словно задыхающийся ныряльщик. Легкие горели, сердце колотилось где-то в горле. На мгновение мир вокруг расплылся мутным, нечетким пятном, но потом постепенно начали проступать контуры, обретать форму и цвет.

Запахи влажной земли, прелой листвы и нагретой солнцем хвои наполнили ноздри терпким, почти осязаемым ароматом.

До слуха донеслись пение невидимых птиц, стрекот цикад, далекий, размеренный шум прибоя.

Я резко села, и тело отозвалось волной тупой, ноющей боли. Ощущение было такое, словно я пролежала на этом месте неподвижно целую вечность, отлежав все мышцы, каждую косточку. Сотни крошечных иголочек покалывали кожу, вызывая неприятную дрожь.

Но физический дискомфорт тут же отошел на второй план, потому что пришло новое ощущение! Меня буквально распирало изнутри от невероятной, пульсирующей энергии. Она бурлила во мне мощным, неудержимым потоком, подобным горной реке, рвущейся сквозь узкое ущелье. Словно я стала центром невидимого торнадо, вихря чистой, необузданной силы.

И мир вокруг… он тоже изменился. Все воспринималось иначе, гораздо острее, ярче, объемнее.

Цвета стали насыщеннее, звуки — четче, а воздух казался наполненным электричеством.

Эта сила, сконцентрированная теперь во мне, ощущалась почти физически, словно у меня отросла новая, невидимая конечность.

Это была не просто сила, это было новое мироощущение, невероятная острота восприятия, словно кто-то включил внутри меня мощный 3D-сканер.

Я чувствовала каждый листик, каждый камень, каждую букашку вокруг. Могла бы, наверное, с закрытыми глазами описать форму ближайшего дерева, текстуру коры, изгиб каждой ветки.

Я ощущала камень, на котором сидела, словно продолжение себя. Холодный, шершавый… Это был жертвенный камень, я почему-то точно знала это. Он стоял здесь тысячи лет, впитывая в себя энергию сотен загубленных на нем жизней. И эта энергия, древняя и мощная, буквально вибрировала в воздухе, обволакивала меня, проникала внутрь.

Я захлебывалась ею, не зная, что с ней делать. Еще не умела управлять этим могучим потоком, мне было сложно даже просто сконцентрироваться.

Голова кружилась от наплыва новых ощущений, но страха не было. Лишь твердая уверенность — так и должно быть. Это правильно. Я наконец-то знала, что мне нужно делать, куда идти. Мой путь был предопределен.

Не раздумывая ни секунды, я села в позу лотоса. Мне нужно было в астрал.

Раньше, чтобы достичь нужной концентрации, требовались долгие часы медитаций, нужно было собрать все свое внимание, каждую крупицу воли, каждый осколок сознания. Сейчас же стоило только закрыть глаза — и я оказалась перед белесой, плотной стеной тумана.

Знакомое место…

Здесь, в этом пространстве между мирами, мы когда-то тренировались с Сенсеем. Теперь же его, как и многих других, поглотила эта туманообразная масса, словно ненасытное чудовище. Раньше у меня не хватало сил даже приблизиться к этой стене, не то, что пройти сквозь нее.

А сейчас… Сейчас я чувствовала в себе такую мощь, что сомнения казались просто смешными. Я уверенно сделала шаг вперед, протянула руки, и мои пальцы, словно острые клинки, впились в туман.

Резким движением я разорвала белесую пелену, как будто разрывала тонкий лист бумаги. Туман поддался. С изумлением я смотрела на свои руки — они светились изнутри, излучая мягкий, приглушенный белый свет. Эта энергия, неведомая, но такая знакомая, кипела во мне, бурлила, переполняя до краев, сводя с ума.

Обрывки знаний, полузабытых воспоминаний, обрывки чужих мыслей вихрем проносились в моей голове. Меня штормило, бросало то в жар, то в холод. Но эта сила, эта необъяснимая мощь не давала мне остановиться, замереть.

Нужно было двигаться вперед, идти. Я знала — у меня есть путь, и я должна пройти его до конца. Сделав глубокий вдох, я шагнула в туман. Он расступился передо мной, словно живое существо, признавшее мою власть.

Вокруг все еще клубилась белесая пелена, но я чувствовала пространство, интуитивно понимала, куда идти, и уверенно шла вперед.

Время… Понятие времени здесь потеряло всякий смысл. Оно текло иначе, растягиваясь и сжимаясь, словно дышащее существо.

Ощущение собственного тела тоже было смазанным, нечетким, словно я была и здесь, и где-то еще одновременно.

В этом странном пространстве не существовало ни времени, ни расстояний, ни жизни, ни смерти в привычном понимании. Оно существовало только в моем воображении, в моем сознании. И от этой мысли меня охватила странная эйфория.

Здесь я была госпожой, здесь правила устанавливала я. Это был мой мир, мой внутренний мир. И я могла делать в нем все, что захочу.

Сделав еще несколько шагов, я увидела его.

Он сидел передо мной, такой знакомый и такой чужой одновременно.

Сенсей…

Мой учитель, мой наставник, почти отец. Он выглядел так, словно мы расстались только вчера. Как будто и не было этих долгих, полных страха и отчаяния месяцев разлуки. Он был в своем излюбленном белоснежном кимоно, с идеально уложенными седыми волосами.

На его лице играла привычная чуть хитрая улыбка, словно он вот-вот собирался отпустить очередной подкол, прикрывая это мудростью, или преподать неожиданный урок.

Он сидел в своей излюбленной позе лотоса, словно только присел отдохнуть и погрузился в глубокую медитацию. Картина, дышащая покоем и умиротворением.

Но я чувствовала… Чувствовала каждой клеточкой своего существа — в нем нет жизни. Нет той внутренней искры, того огня, который всегда горел в его глазах. Только пустота. Холодная, безжизненная пустота, которая отзывалась острой болью в моем сердце.

В памяти, словно раненая птица, заметались обрывки воспоминаний: его строгий, но полный тепла голос, его сильные, натруженные руки, терпеливо поправляющие мои неумелые движения, его заразительный смех, когда мне наконец-то удавался особенно сложный прием…

Боги, как же мне не хватало его!

Злость захлестнула меня! Моя слабость, что сотворила это с моим учителем такое, была всему виной! Какая же я была слабачка!

Я с неимоверным усилием я подавила этот порыв. Я понимала, что мной правят эмоции, а сейчас совсем не время для гнева, сейчас нужно было действовать.

Спасти его.

С замирающим сердцем я подошла ближе.

Осторожно, словно боясь спугнуть хрупкое видение, обошла его сзади, встала на колени и положила руки ему на плечи.

Закрыла глаза.

Мне нужно было сосредоточиться, собрать всю свою волю, всю эту невероятную энергию, которая бурлила во мне неисчерпаемым, неуправляемым потоком, грозясь разорвать меня изнутри.

Я собирала ее по крупицам, словно собирала неимоверно сложный пазл, на десять тысяч деталей, где окончательная картинка — белый лист.

Я пыталась восстановить разрушенный мир…

Не знаю, сколько прошло часов, дней, месяцев…

Но постепенно хаотичный поток начал превращаться в плотный, пульсирующий шар слепяще-белого света. Он вибрировал, бился в моих руках, словно живое существо, стремясь вырваться на свободу.

Сомнения, коварные и липкие, змеями зашевелились в моей душе. А вдруг я не справлюсь? Вдруг эта сила слишком велика для меня, и я только наврежу Сенсею? Уничтожу его окончательно?

Но времени на раздумья не было. Я должна была попытаться. Должна была сделать все, что в моих силах.

Сделав глубокий, дрожащий вдох, я направила всю эту энергию в свои руки, а через них — в безжизненное тело Сенсея.

Это было похоже на мощный разряд молнии, на взрыв пламени, на обжигающий напалм. Его тело пронзило насквозь, выгнуло дугой, подбросило в воздух. Вокруг него завертелся вихрь светящихся энергетических нитей, окутывая его, словно кокон.

Я отшатнулась, не в силах отвести взгляд от происходящего. Свечение нарастало, нитей становилось все больше, и вот уже Сенсея покрывала сплошная, пульсирующая корка, подобная раскаленному стеклу.

Это сияние, словно живое, пульсировало, впитывалось в него, дробясь на мельчайшие частицы. Они устремлялись к Сенсею, проникали в его кожу, волосы, тело.

И я увидела… Увидела, как смертельная бледность начала сходить с его лица, уступая месту здоровому румянцу, как его грудь начала подниматься и опускаться в ритме дыхания, как затрепетали его веки.

Сияние стало таким ярким, что мне пришлось зажмуриться, а затем еще и прикрыть глаза рукой.

Но своим новым, обостренным восприятием я все равно чувствовала все, что происходило. Чувствовала каждой клеточкой своего существа, как живительная сила наполняет тело моего учителя. И понимала — Волчица, сама того не ведая, сделала мне огромный подарок, лишив его сил.

Иначе меня бы просто разорвало от этой мощи, потому что мое тело еще не было готово контролировать такую огромную, почти безграничную энергию. Сейчас же я сбросила с себя все излишки и лишь поэтому до сих пор жива!

Наконец, я увидела, как затрепетали его веки, как под тонкой кожей проступили голубоватые прожилки вен, как его грудь, до этого неподвижная, начала медленно, ровно вздыматься.

Словно заново учась дышать, он делал первые, неуверенные вдохи, и каждый из них отзывался радостью в моем сердце.

Его тело едва заметно подрагивало, словно по нему проходили легкие электрические импульсы. Жизнь, отобранная Волчицей, возвращалась к нему. Нервные окончания, до этого словно онемевшие, оживали, посылая сигналы в мозг. Мозг пробуждался от вынужденной спячки. Секунда за секундой тянулись, как целая вечность, и вот, наконец…

Сенсей открыл глаза.

Они были такими же ясными, проницательными, как и прежде, но в то же время… другими. Он смотрел на меня долгим, изучающим взглядом, словно видел впервые. В его глазах читалось удивление, но привычной снисходительности, с которой он смотрел на меня раньше, уже не было. Он смотрел на меня как на равную. И я чувствовала это — его отношение ко мне изменилось. Он сложил руки перед собой и сделал небольшой, но полный уважения поклон.

Я никогда не изучала тонкости японского этикета, все эти ритуалы, принятые в мире восточных единоборств, казались мне раньше чем-то несущественным, второстепенным.

Но сейчас я понимала его без слов. Каждую нотку уважения, что он транслировал. У этого ощущения были тысячи оттенков. И я чувствовала каждый.

Словно моя кожа стала чувствительным приемником, способным улавливать его мысли, его чувства. Ему даже не нужно было открывать рот, произносить слова. Я все понимала без слов.

Этот новый мир ощущений, этот новый орган восприятия — мой третий глаз, шестое чувство… я даже не знала, как это назвать. Но я точно знала, что Сенсей выражает мне свою глубочайшую благодарность.

И… вызывает меня на бой. Как равную.

Он провел открытой ладонью в приглашающем жесте, и туман вокруг нас мгновенно рассеялся, образуя идеально круглую, ровную площадку, словно созданную для поединка.

Я сделала шаг вперед, и в тот же миг моя одежда превратилась в белоснежное кимоно, словно сотканное из лунного света. Я приняла боевую стойку, сложив руки в приветственном, полном уважения жесте.

Сенсей встал напротив, зеркально отражая мои движения. Его глаза горели тем же огнем, что и мои.

Бой начинался.

Мы двигались с невероятной скоростью, словно молнии, рассекающие ночное небо.

Человеческому глазу невозможно было бы уследить за нашими движениями — лишь размытые тени, мелькающие в воздухе. Я чувствовала, как каждая мышца, каждый сустав работают на пределе своих возможностей, буквально трещат от нечеловеческой нагрузки.

Но тело, мое новое, измененное тело, справлялось. Оно словно само, без участия моего сознания, выбирало нужную траекторию, нужный угол атаки, нужную силу удара. Эта новая энергия, этот неиссякаемый источник силы бурлил во мне, подчиняясь каждому моему движению, каждому моему желанию.

Сенсей атаковал молниеносным ударом ноги, целясь в голову, но я, предугадав его движение, ушла в сторону, в последний момент блокировав удар предплечьем.

Ответным движением я провела серию быстрых, коротких ударов, целясь в точки на его теле, которые, как я помнила из уроков Сенсея, отвечали за равновесие и координацию.

Он уклонился от моих атак, но лишь для того, чтобы тут же контратаковать. Его движения были отточены до совершенства, каждое — произведение искусства, воплощение гармонии и силы.

Мы кружились в этом смертельном танце, атакуя и защищаясь, нанося удары и блокируя их.

Я понимала — теперь мы равны. Равны по силе, по скорости… В некоторых моментах мне даже удавалось опередить его на долю секунды, но он тут же компенсировал это своим огромным опытом, своими знаниями, накопленными за годы, а может быть, и столетия тренировок.

Мне же катастрофически не хватало опыта. За моей спиной были лишь несколько месяцев обучения у Сенсея, тогда как он… он постигал искусство боя всю свою жизнь.

В какой-то момент я поняла — я могу победить. Могу остановить этот бой прямо сейчас. Моя новая сила, моя скорость давали мне неоспоримое преимущество. Я моложе, быстрее, сильнее…

И Сенсей, казалось, тоже понял это.

Он резко остановился, опустив руки, и поклонился мне, чуть глубже, чем раньше.

В этом поклоне я прочла не смирение, а признание. Признание меня как равной. Он выпрямился, и на его безмятежном лице появилась легкая, едва уловимая улыбка. И я, наконец, услышала этот такой знакомый, такой родной голос, по которому я так отчаянно скучала все эти месяцы:

— Поздравляю тебя, Анна. Ты прошла обучение. Я научил тебя всему, что знал сам. Ты готова.

Глава 26

Я очнулась резко, распахнув глаза и оглядываясь по сторонам. Села и поняла, что сижу на плоском, холодном камне, который когда-то был жертвенным алтарем.

Вокруг высились темные силуэты деревьев, плотно сплетенных лианами. Сумерки уже сгустились, превращая джунгли в непроницаемую стену теней.

Я не знала, который час, сколько времени прошло с тех пор, как… как всё это случилось.

Первой мыслью было, что нас с Ариной, скорее всего, потеряли и сейчас ищут по всему острову. Представила себе разборки и объяснения, которые меня ждут, и невольно поморщилась.

Спрыгнула с камня. Ощущения в теле были странные, словно я долго плыла под водой и только сейчас вынырнула на поверхность. Всё произошедшее казалось сном, нереальным и пугающим.

Но в то же время я чувствовала, что изменилась. Будто раньше смотрела на мир через мутную пленку, а теперь всё стало чётким и ясным. Несмотря на глубокую ночь, я различала каждую травинку, каждое насекомое. Это было странно и в то же время правильно.

На небе уже висела луна, заливая джунгли призрачным светом, а я интуитивно чувствовала направление, в котором нужно идти. Ещё я чувствовала… что поблизости нет крупных животных.

Страха не было, только странное, почти мистическое спокойствие.

Меня переполняло странное чувство удовлетворения.

Я выручила Сенсея, не оставила своего наставника в трудной ситуации, не бросила его одного в этом… безвременье. Он достоин лучшей жизни, достоин быть счастливым, достоин простых человеческих радостей.

Я знала, какой тернистый и извилистый путь он прошёл в прошлой жизни, и что, несмотря на всю внешнюю крепость, в его душе царила пустота.

Я была его последним заданием, и он справился. Выполнил своё предназначение.

И я искренне надеялась, что Волчица даст ему шанс. Позволит прожить обычную жизнь, жить среди людей, обрести покой, познать счастье.

Я поспешила по едва заметной тропинке обратно к берегу. Двигалась вдоль кромки прибоя, вглядываясь в темноту, пытаясь определить направление к лагерю. Неожиданно вдали показался яркий свет прожекторов, и я увидела, что к острову подлетает вертолет. Освещая прожекторами площадку на песке, машина плавно совершала посадку.

Внутренний голос подсказал мне, что там Арина. Я побежала к вертолету.

С другой стороны, от лагеря, навстречу двигались темные фигуры — члены нашей команды. Меня поразило, что, несмотря на глубокую ночь, нас никто, как оказалось, не искал!

Этот факт вызвал во мне бурю негодования. С одной стороны, хорошо, что всё обошлось, а с другой — это было просто возмутительно! Мало ли что с нами могло случиться! А они тут себе спокойно кокосы ковыряли… Меня разобрала детская обида. Я поняла, что во мне бунтует моя вторая личность и улыбнулась этому понимаю.

Все было ново. Мироощущение и понимание себя.

От мощных винтов вертолета шли резкие порывы ветра. Шум в ушах стоял такой, что я не слышала собственных мыслей. Но когда винты, наконец, затихли, и наступила благословенная тишина, из вертолета вышла Арина.

Мы бросились друг другу в объятия.

— Ариночка! Как ты себя чувствуешь? Я так перепугалась! — выпалила я. — Слава богу, всё обошлось! А то не связи, ничего. Я уже что себе только не надумала!

— Эта змея оказалась ядовитая, но, видимо, либо мало яда попало, либо она ещё молодая, и яд неконцентрированный. А может недавно кого-то кусала и не успела накопить новый! — пояснила Арина, морщась от воспоминаний. — Мне насандалили полную попу уколов, теперь неделю сидеть не смогу. Но самое главное… я ведь прилетела попрощаться…

— Как так? — я не была готова к такому повороту. — А как же передача, съемки? Как же наше участие?

Мне хотелось по-детски расплакаться.

— Ну куда же ты, Ариночка? — с трудом сдерживая слезы, прошептала я. — Мы только сблизились, у нас ещё впереди столько задушевных разговоров…

— Да мне самой, если честно, уезжать не хочется, — вздохнула Арина. — Но мой… покровитель сильно распереживался. Ему не нравится это место… говорит, что природа здесь слишком «агрессивная» и мне может что-либо угрожать, а он никак не может это проконтролировать и меня обезопасить. Поэтому очень просил все мои эксперименты с телевизионной деятельностью временно свернуть и вернуться в Москву. А я… я не смогла ему отказать, — подруга широко улыбнулась, — Хочешь со мной полететь?

— Я даже не знаю… — растерялась я. — Как же я полечу, если мы участвуем в проекте? Наверное, мы подведем команду, если сразу два участника выйдут… Да и в Москву мне пока рано… — я чувствовала это, — Спасибо. Останусь.

— Но ведь скоро всё равно, рано или поздно, вылетишь с проекта… Испытание закончится, и ты вернешься. Мы ведь ещё встретимся?

— Конечно!

Арина бросилась мне на шею, обнимая и целуя.

— Спасибо тебе большое! Ты так меня поддержала! Ты даже не представляешь, у меня было столько сомнений, столько переживаний… Ну, ты сама знаешь, по какому поводу… А ты так всё грамотно разложила, так всё привела в порядок… Что все мои сомнения улетучились. Ты права, «лучше жалеть о сделанном, чем несделанном!», или лучше вообще ни о чем не жалеть! Наша жизнь слишком коротка, чтобы лишать себя радостей и удовольствий.

Я улыбнулась подруге, подбадривающе похлопав ее по плечу.

— Все так.

— Ну, я полетела! — сказала Арина. — Счастливо тебе тут оставаться… веселой кокосовой диеты! — она заливисто рассмеялась.

— О, боже, не напоминай, — закатила я глаза. — Хорошо вам долететь!

Я отошла назад, к членам нашей команды. Они растерянно перешептывались, спрашивали, что происходило. Я хотела им ответить, но тут снова запустили вертолетные лопасти. Машина начала подниматься в воздух, заглушая рёвом турбин любые слова.

Мы стояли, провожая взглядом улетающий вертолет. На душе у меня была такая лёгкость и радость, что всё обошлось, и я нечаянно не сломала ход истории. И Арина не пострадала.

Я знала. Сегодня был переломный день. Теперь точно все будет хорошо.

Мы сидели вокруг потрескивающего костра. Языки пламени плясали, отбрасывая причудливые тени на наши лица. Все возбужденно щебетали, перебивая друг друга, взахлеб делясь впечатлениями от прошедшего дня.

Вдруг Юлия Ковальчук, нервно теребя тоненькую серебряную цепочку на шее, обратилась ко мне.

— Анна, а ты ведь… экстрасенс, да? Я не ошибаюсь? — в ее голосе слышалась смесь любопытства и робости.

Я отмахнулась, словно отгоняя назойливую муху, и, напустив на себя вид таинственности, пробормотала:

— Ну, не то чтобы… так себе экстрасенс.

— А будущее предсказывать можешь? — Юлия не сдавалась, глаза ее блестели в свете костра, как два маленьких уголька.

В 2007-м все были просто помешаны на всякой мистике, и звездные участники шоу — не были исключением.

— Расскажи, ну, расскажи! — Юлия буквально подпрыгивала от нетерпения. — Мне же так интересно! Предскажи мою судьбу!

Я внимательно посмотрела на нее. Стройная, изящная, молодая…

В голове мелькнули обрывки ее будущих клипов, шоу, интервью… Ее свадьба с Алексеем Чумаковым, рождение детей… Улыбнувшись, я спросила:

— Юль, а фильмы ты смотришь? Книги читаешь?

— Ну да… — она явно не понимала, к чему я клоню.

— Представь, что ты ждешь премьеры самого-самого интересного в твоей жизни фильма. Долгожданного, непредсказуемого. Ты предвкушаешь, что он будет захватывающим, необычным, но не знаешь, что именно тебя ждет. Представила?

Юлия кивнула, хотя в ее взгляде читалось легкое недоумение.

— А теперь представь, что я тебе рассказываю весь сюжет от начала до конца. Интересно тебе будет его смотреть?

Юлия резко откинулась назад, словно я ее обожгла своей улыбкой.

— К чему ты ведешь?

— К тому, что твоя жизнь — это тот самый захватывающий фильм. Твой фильм Она будет яркой, интересной, полной увлекательных проектов. И в личной жизни у тебя все сложится прекрасно. Но зачем знать финал заранее? Судьба — дама капризная, она любит сюрпризы. И любое вмешательство может все изменить. А нам с тобой это надо?

Юля крепко задумалась, кусая губы и то и дело кидая на меня растерянные взгляды. Но в итоге она отрицательно покачала головой.

— А… все хорошо будет с моим… ну… молодым человеком? — прошептала она, приблизившись ко мне и заглядывая в глаза.

Я улыбнулась.

— Да, с Алексеем.

Глаза Юлии расширились, она ахнула. Их отношения с Чумаковым тогда еще были засекречены, они успешно скрывали свою связь от общественности почти десять лет. Так что, назвав имя Алексея, я произвела на нее настоящий фурор. Она была поражена и сразу же мне поверила.

Вдруг с места подскочил Таир Мамедов. Схватив увесистую палку, и нервно пошевелил догорающие угли, взметая сноп искр в ночное небо.

— А я вот не боюсь превратностей судьбы! — провозгласил он, выпятив грудь колесом. — Иду по жизни смело! Ты согласна, Анна?

Я улыбнулась.

— Твоя судьба, Таир, — я сделала многозначительную паузу, — будет очень переменчивой. Много кардинальных поворотов, взлетов и падений… Но скучать тебе точно не придется! Яркая, насыщенная жизнь — вот что тебя ждет.

— Да. Я ничего не боюсь. И, кстати, думаю уйти из Comedy Club, — задумчиво проговорил он, глядя на пляшущие языки пламени.

Я хитро прищурилась, поймав его взгляд. Знаю, знаю… Уйдет ведь. Так и будет.

— Comedy Club — важный этап в твоей жизни, он дал тебе известность. Но твое настоящее призвание — в другом.

— Может, вообще в Америку свалю… Всю жизнь мечтал! — в его глазах загорелись мечтательные искорки.

— Всё возможно, — загадочно протянула я. — Время покажет.

— Так уеду или нет? — Таир подвинулся ближе, в голосе — нескрываемое любопытство.

— Я такого не говорила! — рассмеялась я. — Таир, секреты нельзя раскрывать, а то не сбудутся.

— А, ну да, молчи-молчи! — он замахал руками, словно отгоняя назойливую муху. — Молчи, женщина! Никаких секретов! Сам разберусь, куда ехать и где работать.

— Вот и умница, — я одобрительно кивнула.

Мысленно я улыбнулась. В 2013 году Таир действительно уехал в Америку, встретил там свою любовь, создал семью. И все у него сложилось как нельзя лучше.

— А мне скажешь, что меня ждет? Всё будет хорошо? — робко спросила Корнелия Манго, скромная девушка-мулатка.

Я посмотрела на нее. Сердце сжалось от боли. Я знала, какие испытания ждут эту яркую, жизнерадостную девушку: сахарный диабет, долгие годы борьбы за возможность стать матерью…

Но в конце концов все закончилось хорошо. Стоило ли мне рассказывать ей об этом? Ведь эти испытания сделали ее сильнее. Разве имела я право вмешиваться?

— Ты что-то плохое увидела? — Корнелия забеспокоилась, заметив тень на моем лице. — У тебя такой серьезный взгляд… Я не хочу, чтобы было плохо! Лучше расскажи, я постараюсь все изменить!

— Корнелия, — мягко сказала я, — в итоге всё будет хорошо. Но путь к твоему счастью будет нелегким. Тебе нужно быть очень внимательной к своему здоровью. Лишний вес… я понимаю, это твой постоянный спутник… Он не помешает тебе жить, любить, быть счастливой. Но он может подорвать твое здоровье. Поэтому, если будет возможность облегчить свой путь, воспользуйся ею.

На щеках Корнелии вспыхнул румянец, ставший заметным даже в мерцающем свете костра. Тема была болезненной. Но я видела в ее глазах искреннюю благодарность. Она кивнула и слабо улыбнулась.

Волна вопросов захлестнула меня.

Парни и девушки, чьи имена ничего мне не говорили, чьи лица не мелькали на экранах телевизоров, тоже жаждали заглянуть в будущее. Их судьбы были для меня чистым листом. Но от каждого из них исходило такое тепло, такое мягкое, почти осязаемое свечение, что я невольно улыбалась.

Это свечение я расценила как добрый знак. Вглядываясь в их полные надежды глаза, я каждому пообещала: «Всё у тебя будет хорошо».

И, знаете, говоря это, я верила своим словам. Верила, потому что видела, как после разговора со мной они замирали, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Их взгляды становились задумчивыми, устремленными куда-то вдаль, за горизонт. Они думали о чем-то своем, сокровенном: о мечтах, о семье, о доме, о будущем, о судьбе, о всех ее поворотах, радостях и горестях.

А я… я смотрела на них и вспоминала свою собственную жизнь.

Словно кадры старого фильма, передо мной проносились счастливые моменты, проведенные с мужем и сыном. Наш уютный дом, наполненный смехом и ароматом свежеиспеченного пирога. Первые шаги сына, его школьные победы, наши совместные поездки на море…

Вспомнила и трудности, и радости, и светлые, и темные полосы. Мы строили карьеру, растили сына, любили друг друга…

Но конец… конец был ужасен. Как и конец всего человечества.

Эта боль, этот страх долгое время жили во мне, парализуя волю. Попав в это новое тело, я боялась даже мечтать о том, чтобы что-то изменить. Боялась, что снова всё потеряю. Но сейчас… сейчас я чувствовала в себе… Зарождающуюся надежду. Тепло, разливающееся по венам Силу.

Меня долгое время преследовало это гнетущее чувство беспомощности. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем я жила с этой мыслью, словно с тяжелым камнем на шее: «У меня ничего не получится. Я — ничтожная пылинка в этом безграничном, равнодушном мире. Я не способна ничего изменить».

Казалось, что все механизмы судьбы давно запущены, шестеренки вращаются с неумолимой точностью, и ничто не в силах остановить этот ход событий.

Но сегодня, слушая истории этих людей, их исповеди под звездным небом, я вдруг почувствовала, как во мне просыпается что-то новое, незнакомое, но мощное, как вулкан, готовый к извержению.

История Таира Мамедова, который, бросил все, что у него было в России, отправился покорять Америку, начал с нуля и добился успеха! Разве это не доказательство того, что человек способен на всё, если у него есть цель и воля?

А Корнелия! Эта юная девушка, которая сражалась за свою жизнь, за жизнь своего ребенка, несмотря на все трудности, несмотря на все удары судьбы. Она не сдалась! И победила!

И Юля с Алексеем, которые целое десятилетие, скрывали свою любовь от посторонних глаз. Десять лет тайных встреч, украденных мгновений счастья… Я понимала, как это тяжело, особенно для публичных людей, живущих под постоянным прицелом камер. Но их любовь выдержала это испытание, стала только крепче, превратилась в нечто настоящее, нерушимое, светлое.

Именно в этот момент, словно озарение, ко мне пришло понимание: испытания даются нам не для того, чтобы сломить нас, а для того, чтобы мы стали сильнее, мудрее, лучше.

Если моя новая жизнь, это новое тело — это очередное испытание, приготовленное мне судьбой, я приму его с гордо поднятой головой! Я пройду этот путь с достоинством, я сделаю все, что в моих силах, чтобы в конце пути, стоя на пороге вечности, я могла оглянуться назад без стыда и сожаления, зная, что я не сдалась, что я боролась до конца.

Я не позволю страху парализовать меня. Я буду сильной. Я всё смогу! Я верю в это!

Глава 27

Я крепко обняла худенькую Юлю Ковальчук, поймав благодарную улыбку Андрея.

Затем очередь дошла до Корнелии Манго. Девушка с такой силой сжала меня в своих объятиях, словно мы расставались навсегда.

Потрепала по вихрастым кудрям Таира Мамедова, обняла остальных девчонок и мальчишек.

Со стороны — милое и теплое прощание. Но я, вдыхая запах соленого ветра и тропических цветов, чувствовала другое: лицемерие, стыд, затаенный страх в их глазах. Под этой маской дружелюбия скрывалась горечь поражения и, возможно, облегчение оттого, что изгнали именно меня.

Всего пару дней прошло с тех эпичных посиделок. А сегодня очередное испытание закончилось нашим провалом.

И вот на Совете племени пять из семи голосов — против меня. Заговор? Страх неизвестности? А может, это сама волчица направила меня дальше, гонит вперед, на большую землю, к большим свершениям? Которые, возможно, помогут мне найти ответы на все вопросы, терзающие меня с момента моего пробуждения в этом теле, в этой реальности.

Не хотелось об этом думать. Эти люди, с которыми я провела две недели, стали почти родными. Я видела их без прикрас, пафоса и фальши: все их страхи, домыслы, слабые и сильные стороны предстали передо мной как на ладони. И это тоже было испытанием.

Не голод, не жуки на обед, не отсутствие привычных удобств — с этим я справилась легко. Настоящим испытанием оказалась постоянная жизнь под прицелом камер, когда каждый шаг, каждое слово анализируется, обсуждается, перетирается, монтируется… Когда тебе улыбаются в лицо, а голодные взгляды жадно следят за куском еды в твоих руках.

Это был бесценный опыт. Он подсветил мои слабые стороны, вскрыл страхи и неуверенность. Но и открыл новые перспективы, показал, над чем нужно работать, к чему стремиться.

Возможно, именно здесь, на островах, зародилось зерно моего будущего успеха.

Рано утром за мной прилетел небольшой вертолет, приземлившись прямо на пляже.

Стальная птица взмыла в воздух, унося меня прочь. Остров уменьшался, превращаясь в маленькую зеленую кудряшку на теле земли.

Зрелище завораживало. Восходящее солнце, россыпь островков — больших, вытянутых полукругом, и крошечных скал, едва выступающих из воды — все это складывалось в гармоничную композицию архипелага Бокас-дель-Торо.

Остров, где мы жили, казался таким крошечным.

Острова, открытые Христофором Колумбом 500 лет назад, сейчас населены колоритным, добродушным народом, прозябающим в невероятной нищете. И все же, эти люди по-своему счастливы: живут, не ведая мирских невзгод и войн, питаясь дарами джунглей. Случись катастрофа вновь — их-то, скорее всего, не заденет. Волна дойдет, но все равно большинство выживет.

Но я не хотела бы, чтобы мир обнулился, оставив лишь такие вот островки цивилизации. Не хотела, чтобы человечество вернулось к первобытному строю.

Ничто не вечно. Возможно, всемирная катастрофа неизбежна. Может, это необходимая само зачистка для Земли?

Но как мы к этому пришли? Что этому предшествовало? Можно ли было отдалить этот момент, предотвратить катастрофу? Ведь решение принимали люди, нажимали кнопку…

И я должна выяснить, кто и почему это сделал, и предотвратить эту роковую ошибку. Это — моя главная цель.

Покидала острова я со странным чувством — смесью легкой грусти и облегчения.

Да, я не выиграла три миллиона рублей — огромные по тем временам деньги, которые очень пригодились бы для осуществления моих планов.

Купить новую аппаратуру для съемок, наконец-то обновить наши допотопные компьютеры, вложить в акции, да и просто жить, не думая о хлебе насущном.

Но, возможно, так даже лучше. Я в очередной раз вмешалась в судьбы многих людей, перекроила их, перенаправила. Невольно я задавалась вопросом — а имела ли я право? И, возможно, то, что я не отобрала чужой приз — хороший исход.

Ведь, меняя прошлое, я могла как улучшить настоящее, так и ухудшить его, пустив под откос человеческие судьбы, а то и существование всего человечества. Эта мысль, как тень, следовала за мной, добавляя горечи в сладкую радость возвращения домой. А что, если из-за моего вмешательства где-то в мире сейчас разгорается война? Или надвигается экологическая катастрофа? Ответственность нести не хотелось, но бремя ее ощутимо давило на плечи.

С высоты птичьего полета архипелаг Бокас-дель-Торо выглядел как россыпь изумрудов на бирюзовом бархате Карибского моря. Белоснежные пляжи, окаймленные изумрудной зеленью пальм, лазурные лагуны, коралловые рифы — все это великолепие медленно исчезало из вида, уступая место бескрайней синеве океана.

В голове крутились яркие картинки последних дней: липкая жара, соленый ветер, крики чаек, вкус кокосовой воды… И лица моих соплеменников — натянутые улыбки, искорки зависти, скрытое недовольство. Все это было частью игры, и я понимала правила.

Но осадочек остался.

Вертолет сделал промежуточную посадку в Панама-Сити. Шумный, многолюдный город резко контрастировал с тишиной и покоем островов. Меня охватила легкая паника. После двух недель, проведенных вдали от цивилизации, я чувствовала себя неуютно в этом вихре звуков, красок и запахов. Хотелось поскорее оказаться дома, в привычной обстановке, среди близких людей.

Перелёт, растянувшийся почти на сутки, отложился в памяти обрывками, тяжестью в ногах и сложностями пересадок. Запахи, зачастую неприятные, теснота кресел, гул двигателей — всё слилось в один сплошной, утомительный фон.

И вот, наконец, я стояла на пороге нашей с девчонками квартиры.

Той самой, где мы жили вместе, где был наш штаб. Здесь мы решили открыть наш YouTube-канал, здесь я занималась с Сенсеем, девчата монтировали первые ролики, рубились в Доту с разных компьютеров, флиртовали с мальчишками, встречали Новый год, от души хохотали над глупыми шутками и делились самыми сокровенными секретами.

За то недолгое время, что я прожила в этом теле, в этой новой жизни, эта квартира стала для меня настоящим домом, моей тихой гаванью.

Сердце восторженно замирало в предвкушении встречи. Я успела жутко соскучиться по девчонкам, по их болтовне, по нашим совместным вечерам, по запаху свежесваренного кофе по утрам и аромату Сониных экспериментов на кухне.

Не успела я поднести руку к замку, как дверь распахнулась, и на меня с восторженным визгом вылетела Ритка. Ее ярко-зеленые волосы, как обычно, растрепаны, веснушки рассыпаны по носу и щекам, а глаза сияют от радости.

— Анька! Неужели ты дома⁈ — завизжала она, повиснув у меня на шее. — А худая какая! И загорелая! Прямо не узнать!

— А ты зеленая! — я от души рассмеялась, — Класс!

Из-за Риткиной спины выглянула Соня, в ее карих глазах загорелись искорки любопытства. На ней был её любимый ярко-синий халат с белыми котятами, а на голове — забавный тюрбан из полотенца.

— Вау! — протянула подруга, оглядывая меня с ног до головы. — Прямо островная принцесса! Ну, рассказывай, как там райские кущи? Папуасов видела? А листок настоящей пальмы ты нам привезла?

— Погоди, дай ей хоть в квартиру войти, — засмеялась Соня, оттесняя подругу. — Заждались мы тебя! Дай Ане перевести дух.

Ритка, наконец, отпустила меня, но тут же схватила за руку и потащила в прихожую. На вешалке висели наши куртки, рядом — Сонина сумка с вышивкой и мой рюкзак. Всё было таким родным и знакомым.

— Давай, давай, рассказывай всё! — требовала Ритка, помогая мне снять куртку. — Как острова? Как перелет? Как шоу? Когда тебя по телевизору покажут? А дикие животные там были?

— И что ты нам привезла? — с хитрой улыбкой спросила Соня, уже заглядывая в мою сумку.

— Полегче, девчонки, — смеялась я, пытаясь вырваться из их цепких объятий. — Дайте хоть отдышаться! Перелет был ужасный, я спала урывками, всё тело затекло…

— Ага, рассказывай! — не унималась Ритка, усаживая меня на диван, на котором лежал плед, связанный бабушкой Сони. — Мы тут без тебя совсем зачахли! YouTube-канал раскручиваем потихоньку, но без тебя не то…

— Ну, острова — это сказка! — начала я, в то время как Соня уже вовсю рылась в моей сумке, извлекая оттуда пакеты с сувенирами и восторженно взвизгивая. — Пальмы, океан, белый песок… Коралловые рифы…

— А аборигены там есть? — с любопытством спросила Ритка. — Настоящие, с копьями?

— Есть, конечно, — улыбнулась я. — Только с копьями не бегают, а в основном туристам сувениры продают. Очень милые и добродушные люди.

— А шоу? — нетерпеливо перебила Соня, разглядывая какой-то яркий браслет, сплетенный из ракушек. — Рассказывай про шоу! Интриги, скандалы, расследования? Кто победил?

Я вздохнула и приготовилась к долгому рассказу, понимая, что от этих двух любопытных Варвар мне так просто не отделаться. В голове роились воспоминания, яркие и противоречивые, и я не знала, с чего начать. Но одно я знала точно: я дома.

— Ты только не падай! — зашептала Рита, драматично закатывая глаза. — Сенсей вернулся!

— Что⁈ Серьезно? Я рада!

— Ага! — София хихикнула, подталкивая ко мне тарелку с печеньем. — Выглядит… ну, как огурчик! Прямо помолодел лет на десять. Усы подкрутил и вперед! Женишок…

— Усы⁈ — Я рассмеялась. — Ну надо же!

— Прямой наводкой к нашей соседке. — Рита понизила голос до заговорщического шепота. — Каждый день чуть ли не с цветами! Мы тут наблюдаем… Индийская сага на минималках. Она-то его отшивает теперь, — добавила она подмигнув.

Я снова расхохоталась.

— Ну, вы даете!

— А то! — София гордо вскинула голову. — Надо же быть в курсе событий! Она, бедная, так убивалась, когда он пропал. Думала, бросил ее. А у него, похоже, на нее виды… серьезные.

— Ну, наверное, это классно! В таком возрасте найти свою судьбу.

— Точно! — подтвердила Рита. — Глаза горят, как у молодого! Может, и на свадьбу нас позовут! Представляешь?

— Ох, девчонки… — покачала я головой улыбаясь. — У вас тут прямо Санта-Барбара! Так здорово, что у них все хорошо. Он, кажется, действительно счастливый.

— Как и ты, кстати! — заметила София прищурившись. — Светился весь, когда про тебя говорил. Сказал, что ты на острове героизм проявила… какой-то там… с волчицей. Мы ничего не поняли, но он так таинственно говорил!

— А, это… — я смущенно отвела взгляд. — Длинная история. Потом расскажу. Главное, что он вернулся. И что ему еще один шанс. Он справился со своим испытанием… как и я.

— Какое еще испытание? — спросила Рита нахмурившись. — Ты там что, с дикими зверями боролась?

— Можно и так сказать, — ответила я, вспоминая тот невероятный прилив силы, который чуть не разорвал меня на части. — Получила огромную мощь… чуть не погибла. Если бы не Сенсей… и не мое желание его спасти… не знаю, что бы было. Это и было моим главным испытанием — справиться с этой силой.

— Ух ты! — выдохнула София. — Прямо как в кино! Расскажешь потом всё-всё! А сейчас давай сувениры показывай! Что привезла?

У девчонок накопилось много новостей. Девчонки, перебивая друг друга, с энтузиазмом рассказывали все подробности. Я сидела, смотрела на них и чувствовала: я дома.

Так здорово, что волчица дала Сенсею шанс! Он справился со своим испытанием, сделал меня сильнее, пожертвовал собой, рискнул всем и не прогадал.

И для меня это тоже было испытанием — получить такую громадную силу. Я бы не удержала ее, не смогла бы правильно направить — мои меридианы слишком слабы. Но сконцентрировать ее в порыве, в желании спасти учителя, возродить его к жизни…

Думаю, это было моим главным испытанием. Не сделай я этого — сила убила бы меня.

— А с каналом-то что? — спросила я, вспомнив о нашем общем детище.

— О, канал просто взрывает! — гордо заявила Рита, щелкая пальцами. — Подписчики прут, как тараканы на свет!

— Да ладно? — не поверила я. — Серьезно?

— Еще как! — подтвердила София, доставая ноутбук. — Смотри сама!

Она открыла страницу нашего канала на YouTube. Я с удивлением смотрела на цифры, которые выросли в несколько раз.

— Ничего себе! — выдохнула я. — Как вам это удалось?

— Ну, мы тут не бездельничали, — скромно улыбнулась Рита.

— И рекламу запустили, — добавила София, хитро подмигнув.

— Ого! — я рассмеялась. — Вы прямо бизнесвимен! А что с нашим фильмом? Его же удалили…

— Удалили-то удалили, — вздохнула Рита, — но он уже успел разлететься по всему интернету! Как вирус!

— Точно! — подхватила София. — Его репостят, скачивают, пересылают друг другу… В личках, в закрытых группах… Прямо подполье какое-то!

— Ну, хоть какая-то польза, — усмехнулась я. — Значит, не зря старались.

— Ага, — задумчиво произнесла Рита. — Люди пишут, что фильм заставляет задуматься… о жизни, о мире, о будущем…

— Говорят, что он… пробирает до мурашек, — добавила София. — Что начинаешь ценить то, что имеешь. И понимать, как легко все потерять.

— Как хрупок наш мир, — закончила я ее мысль. — И как важно беречь его. Не только для себя, но и для будущих поколений. Для тех, кто будет жить после нас.

Мы замолчали, каждая думая о своем. О хрупкости бытия, о быстротечности времени, о том, как мал человек в этом огромном, сложном и противоречивом мире. И как важно делать то, что считаешь нужным, несмотря ни на что. Даже если это всего лишь маленький фильм на YouTube.

— Ладно, — прервала молчание София, захлопывая ноутбук. — Хватит философствовать! Давайте лучше отметим твое возвращение! Пиццу закажем?

— А давайте! — поддержала Рита, вскакивая с дивана. — И вина! Надо же обмыть возвращение нашей островной принцессы!

Смеясь, мы принялись обсуждать, какую пиццу заказать и какое вино купить. Внезапно раздался звонок в дверь. Рита, ближайшая к двери, пошла открывать.

— Это, наверное, курьер с пиццей, — предположила София.

Но в прихожей раздался не радостный возглас Риты, а испуганный вскрик. Мы с Софией переглянулись. В следующую секунду в комнату ворвались двое мужчин в черных костюмах. Один из них четко выцепил меня взглядом.

— Анна Владимировна Котова? — спросил он ледяным тоном. — Вы задержаны. Следуйте за нами.

Глава 28

Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Задержание? Меня?

— Да, это я. — Но почему? И кто эти люди? — Что происходит? — выдавила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — За что меня задерживают?

Мужчина в костюме даже не моргнул.

— Все вопросы на месте. Нам приказано вас доставить. Сейчас вы должны проследовать с нами. Без сопротивления.

Рита и София застыли, их лица были бледными от испуга. Я видела, как Рита хотела что-то сказать, но, видимо, испугавшись ещё больше, лишь прижала руку к губам.

— Анна Владимировна, — обратился ко мне второй мужчина, — мы будем вынуждены применить силу, если вы не подчинитесь.

Я посмотрела на них, на их жёсткие, непроницаемые лица. В их глазах не было ни проблеска жалости или понимания. Только холодный долг. Моё сердце колотилось в груди, словно пташка в клетке. Я вспомнила фильм, который мы обсуждали… «Хрупок наш мир… как легко всё потерять…»

Неужели это начало конца?

— Я… я пойду, — сказала я, стараясь придать голосу спокойствие, которого не чувствовала. — Но я требую адвоката.

Один из мужчин кивнул.

— Это ваше право. Если он вам понадобится, на месте разберетесь.

Я понимала, что сопротивление бессмысленно. Я встала, чувствуя, как ноги подкашиваются. Рита и София смотрели на меня с такой тоской, что мне хотелось обнять их и сказать, что всё будет хорошо. Но я не могла. Я не знала, что будет.

Рита засуетилась, когда я начала одеваться. Она подбежала, заламывая руки, её глаза наполнялись тревогой:

— Я сейчас позвоню Олегу Михайловичу. Ты не переживай, всё будет хорошо. Это какая-то ошибка. Не за что тебя забирать. Да что же это такое? Может быть, сразу ему позвоним, и никуда не поедешь? Что же это делается? Как же это так?

Я обняла подругу, пытаясь хоть немного её успокоить. Но в душе у меня не было никакого спокойствия. Я прекрасно понимала, что впереди меня ждут неприятности.

Крайне насыщенный денёк ждет меня впереди. И события этого дня явно мне не придутся по вкусу.

Моя собственная жизнь превращалась в триллер, и я понятия не имела, как он закончится.

«Я требую адвоката…» — эта киношная фраза, которую мы так легкомысленно использовали в наших приколах, сейчас звучала зловеще. Никогда ни в одной из своих жизней я не сталкивалась с такой нечестной, заведомо проигрышной ситуацией. Где я пешка и большой игре, и никто мои чувства, желания, страхи в расчет не берет…

Я одевалась, стараясь двигаться как можно спокойнее, чтобы не сеять у девчонок еще большую панику, мужчины в чёрных костюмах стояли у двери, терпеливо ожидая. Их присутствие было тяжёлым, почти физически ощутимым, оно давило своей неизбежностью.

Я чувствовала себя загнанной в угол мышкой, которая обречена.

— Вы готовы, Анна Владимировна, — произнёс один из них, его голос был ровным, безэмоциональным. Он утверждал, не спрашивал.

Я бросила быстрый взгляд на Риту. Её лицо было озарено тревогой, но она старалась держаться. София стояла чуть поодаль, её глаза были широко раскрыты, словно она не могла поверить в происходящее и находилась в ступоре.

— Рита, — сказала я, — Ты все же позвони. И… будь осторожна.

Она кивнула, слёзы уже текли по её щекам.

— Я позвоню, Аня. Обязательно. Держись.

Я глубоко вздохнула и, кивнув мужчинам, направилась к выходу. Каждый шаг давался тяжело. Суровая неизвестность пугала до жути. А самое главное, мое подсознание молчало!!!

Я чувствовала их взгляды на себе, но старалась не оборачиваться. Последнее, что я увидела, была фигура Риты, стоявщая в дверном проёме, её рука, прижатая ко рту, а глаза полны отчаяния.

И такое прощание, словно навсегда, позитива моему настроению не добавляло.

Мы вышли на улицу. Яркий свет слепил глаза. Рядом с подъездом стоял чёрный автомобиль без опознавательных знаков. Дверь открыл водитель.

Я села на заднее сиденье, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Дверь за мной закрылась, отрезая меня от привычного мира, от моих подруг, от моей жизни, какой я её знала.

Меня усадили на заднее сиденье между двумя мужчинами. Они сели по обе стороны, их присутствие было ощутимым, почти физическим.

«А может, это все сон? — пронеслось в голове. — Хоть бы это была неправда!»

Я в отчаянии зажмурилась, больно ущипнув себя за бедро, но… чуда не случилось.

Холодный воздух в машине, строгие лица моих «конвоиров» и гулкий стук моего сердца говорили об обратном. Реальность была беспощадна. И мне предстояло встретиться с ней лицом к лицу, какой бы суровой она ни оказалась.

Я закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. Нужно было думать. Думать, что могло послужить причиной. Что я делала не так? Или, возможно, наоборот, что я делала слишком правильно и напоказ?

Машина тронулась. Я смотрела в окно на мелькающие улицы, пытаясь понять, что произошло. Мой фильм? Моя сила? Или что-то совсем другое, о чём я даже не подозревала? Мысль о том, что меня могли задержать по ошибке, казалась слишком наивной. Этот холод в глазах людей в костюмах говорил, что в их работе ошибок не бывает.

Я снова вспомнила слова Софии: «Как легко всё потерять». Сейчас я чувствовала, что вот-вот потеряю всё. Свою свободу, свою репутацию, свою новую жизнь, которую я так старательно выстраивала.

По пути в участок я пыталась вспомнить все свои действия за последние несколько месяцев. Что могло привлечь внимание властей? Но арест… Учитывая, какая сейчас свобода слова, гей парады и что угодно, звучало нереалистично!

Связано ли это с моей экстрасенсорной практикой? Возможно. Но почему тогда меня задерживают, а не приглашают по-человечески. Кто согласится добровольно сотрудничать при таком отношении?

Или, кроме запугивания и шантажа, они ни на что человеческое неспособны?

В голове мелькали обрывки фраз, образы, события. Я старалась собрать их в единую картину, но все догадки казались слишком туманны, слишком нереальны.

Когда машина остановилась у серого, неприметного здания, я поняла, что пути назад уже нет. Начиналась новая, пугающая глава моей истории. И я понятия не имела, чем она закончится.

Меня вели по длинным, унылым, выкрашенным краской казенным коридорам. Даже воздух здесь казался пропитанным какой-то безнадегой. Перед глазами, как это обычно говорится, промелькнула вся моя короткая, насыщенная, но такая никчемная жизнь. Выпал такой шанс — один, возможно, один на миллиард. И я его так бездумно, бесславно профукала.

Я шла, понуро опустив голову за своими сопровождающими, и пыталась понять, кто меня сейчас встретит, что мне предъявят. Скорее всего, за фильм, за что же еще? Но какой-либо уверенности не было. Как и мысли, что с этим делать.

Меня завели в какой-то небольшой кабинет. Здесь были стулья, проектор, пара столов. Это не было похоже на обычные застенки. Я непроизвольно обхватила себя руками и растёрла озябшие кисти. В этом здании, казалось, остановилось время. Казалось, ничто мне не поможет.

«Подождите здесь, за вами придут», — сказал мой сопровождающий и закрыл дверь. Я осталась в одиночестве в этом промозглом, всеми забытом помещении. Которое, казалось, находилось в каком-то бункере, погребенное на многие метры под землёй. Настолько здесь был промозглый холод и запах подвала. Было до ужаса жутко.

Перед глазами рисовались самые страшные сцены: как меня сажают в тюрьму, как надо мной издеваются сокамерники, как я гнию заживо в четырёх стенах и уже никогда не увижу свободы.

Дверь за спиной скрипнула, я резко обернулась. Человек, который вошёл в помещение — вот уж кого я совершенно не ожидала здесь увидеть!

— Вы-ы?

— Здравствуйте, Анна, — его холодные, льдистые глаза внимательно меня изучали.

В комнату вошёл Михаил Виноградов — эксперт и ведущий одной из самых известных передач, «Битвы экстрасенсов».

Мой выдох облегчения сорвался так громко и рвано, что казалось, я, наконец, вздохнула после долгого удушья. Ноги подкосились, и я рухнула на стул. Шок и облегчение одновременно накатили горячей волной по телу, я даже согрелась. Как будто в этот момент тяжесть, давившая на меня последние часы, испарилась.

Я внимательно смотрела на мужчину.

— Рада вас приветствовать в нашей скромной обители… — голос его был мягок и ровен, хоть и звучал как издевка.

— Ну, знаете, могли бы пригласить и повежливее. Я столько страха натерпелась, когда ваши люди меня сюда доставляли. Как будто я опасная преступница.

Виноградов показушно возмутился.

— Что с них взять? Казенные работники. Ни души, ни такта.

Я же не могла отделаться от мысли, что он говорит неправду. Раньше, на съемках передачи, он казался добрым стариком с некоторыми странностями. Даже в чем-то милашкой с забавными «закидонами».

Сейчас же передо мной сидел холодный, властный и бескомпромиссный человек, для которого результат важнее всего. Его ледяной, цепкий взгляд говорил о многом — уверенности и настороженности, профессиональной настойчивости и хладнокровности.

Я стала чуть собраннее. Тёплая расслабленность, ставшая для меня спасительной оболочкой, медленно начала испаряться.

— Что вы хотите? — ответила я твёрдо. — Перейдём сразу к делу, без всяких политесов. Хотелось бы знать, за что меня задержали.

Он улыбнулся в ответ, будто не был удивлён ответом.

— Анна, задерживать вас никто не собирался. Это слово слишком громкое для нашей ситуации. Вы свободны и в любой момент можете уйти. Мы взрослые люди, и вы прекрасно понимаете, что без особой нужды никто бы не пригласил вас в гости.

— Хорошо, я хочу уйти.

Ответом мне послужила «добрая», снисходительная улыбка. Как будто он разговаривал с душевнобольной.

— А поскольку вы тут, — продолжил он, — надеюсь, будете так любезны посодействовать следствию. Насколько это возможно.

Я поджала губы. В голове громко звучали вопросы.

— Всё еще не понимаю, — промолвила я, — Меня в чём-то подозревают? Чего от меня ждут?

Он пожал плечами и с лёгким сарказмом сказал:

— Чтобы выдвинуть обвинение, нужна серьёзная доказательная база. Пока что у меня нет такой информации, что подобная база собрана, — он говорил настолько двойным подтекстом, что я потерялась еще больше, — Но если у следствия на то будет воля, — он показал пальцем наверх, — то до нужного результата мы дойдём в кратчайшие сроки, не сомневайтесь. Хотя, если вы идёте навстречу, помогаете, винить вас особого смысла нет. Люди ошибаются, совершают глупости — мы все живые.

Он меня запугивает? Намекает, что одно мое неверное движение и я поеду в места не столь отдаленные?

Захотелось поправить на шее невидимую, но затягивающуюся все туже петлю.

Я не стала возражать и развивать неприятную тему.

— Хватит ходить кругами, — потребовала я, — скажите прямо, что произошло.

Глядя на него, я чувствовала, что, несмотря на мою внешность — хрупкую, невысокую, женственную — снисходительного отношения ждать не стоило. Я не собиралась быть марионеткой, вытворяющей всё, что мне скажут.

Мир мог требовать податливости от женщин, но я была готова бороться. Я никогда не была просто женщиной.

Я верила в свои силы и ощущала новую, сильную и яркую энергию, что питала меня изнутри. Эту поддержку я ощущала сердцем и душой — она стала частью меня. Эта сила вдохновляла, заряжала, помогала не поддаваться страху и ужасу, не прогнуться под давлением, не потерять себя в безумии этого мира.

Я была готова встретить всё, что ждало меня впереди. И я знала — моя сила меня не подведет.

— И всё же, что вы от меня хотите? — спросила я, не отрывая от него взгляда.

— Всё гениально и просто, Анна, — ответил он с той же непринуждённой улыбкой. — Всего лишь содействие. Нам нужна ваша профессиональная помощь.

Я поджала губы. С момента обретения новых сил прошла всего неделя. Я ещё не успела как следует протестировать и проверить свои новые знания и умения, и до сих пор не понимала, на что я вообще способна.

Знаний было предостаточно, словно мне напрямую в мозг загрузили «Большую советскую энциклопедию» в тридцати томах. Только вот понятия, как всем этим добром пользоваться, за столь короткий срок я так и не приобрела. Я надеялась, что возобновленные занятия с Сенсеем, медитации, какие-то упражнения и тесты помогут мне лучше разобраться в себе.

Но мне не дали ни возможности, ни времени.

— С чего вы взяли, что я могу вам помочь? — спросила я вслух, продолжая сверлить его взглядом.

— Ну, вы очень громко о себе заявили, — ответил он, — совершили ряд действий, которые заинтересовали многих людей в верхах. И по вашу душу было дано чёткое и, я бы сказал, уникальное распоряжение. Мы часто работаем с людьми, предрасположенными к экстрасенсорике, но такой случай, как ваш, встречается крайне редко. Поэтому мы не могли упустить возможность пригласить вас к себе и предложить сотрудничество.

Я вздохнула. То, как меня буквально скрутили и, не дав толком собраться, выставили из дома; то, как меня сюда везли, словно отъявленную преступницу; то, как со мной до сих пор обращаются, давая понять, что моё слово ничего не значит и я, в принципе, ничего не решаю… Не назвала бы я это «сотрудничеством».

Очень уж «классное» приглашение и «уважительное» отношение.

Конечно, я лишь подумала так про себя. Вслух об этом не стала говорить. Мне нужно было самой разобраться и сориентироваться, собрать больше информации.

— Разве я отказываюсь с вами сотрудничать? — спросила я вслух, решив сыграть на опережение, — Я вполне открыта к любому диалогу. Я прекрасно понимаю важность вашей работы и готова вас выслушать и, по возможности, оказать содействие.

Я выдавила из себя кривую усмешку, всё ещё глядя ему прямо в глаза, складывая в свои слова толику силы. И готова была отдать голову на отсечение, что от моего выражения лица, от моего голоса и от моего холодного тона мужчина на миг слегка поежился.

Глава 29

— Содействие? — Я сделала шаг вперед, и холодный воздух в комнате, казалось, заколебался вокруг меня. — Вы называете это содействием? Разве с союзником так обращаются? С потенциальным партнером? Меня выдернули из дома, как преступницу, напугали моих друзей, привезли в этот… склеп! И теперь вы говорите со мной с высоты своего положения, как с провинившейся школьницей. Вы ошибаетесь, Михаил. Во мне и границах моего терпения.

Его брови почти незаметно поползли вверх.

«Почти» — это была первая крошечная трещина в его ледяной маске. Я поймала этот микроскопический жест.

Поэтому продолжила напирать с новой силой. Пришло четкое осознание: терять мне нечего.

— Вы хотите, чтобы я вам помогла? Хорошо. Давайте начнем с основ взаимоуважительного диалога. Во-первых, я хочу знать, в чьем именно кабинете Я нахожусь, и чьи интересы Вы представляете. Не «верхи», а конкретная организация. Во-вторых, мне нужны гарантии моей безопасности и юридического статуса. Я не подписываюсь на сделку вслепую.

Виноградов медленно, будто для демонстрации своего полного контроля, сложил руки на столе.

— Вы довольно смелы для девочки, которая только что дрожала от страха.

— Я не девочка, — отрезала я. — И я перестала дрожать ровно в тот момент, когда поняла, что мой страх — это именно то, чего вы от меня ждете. Вы ошиблись. Испытания на острове закалили меня. Сила, которую я едва не профукала, теперь со мной. И она не для того, чтобы ею командовали.

Он смотрел на меня долгим, изучающим взглядом. В его глазах что-то изменилось. Исчезла снисходительность. Появился холодный, профессиональный интерес. Как хирург, рассматривающий новый интересный случай.

— Хорошо, Анна. Давайте говорить начистоту. — Он откинулся на спинку стула. — Вы правы. Это не ФСБ и не МВД. Это особая группа при Совете Безопасности. Очень узкого профиля. Мы занимаемся… нестандартными угрозами. И людьми, способными с ними работать. Ваше выступление на шоу, а точнее, та его часть, что не вошла в эфир, привлекла наше внимание. Энергетический всплеск, зафиксированный нашими приборами за тысячи километров, был… аномальным.

Мое сердце екнуло. Значит, они все видели. Или, по крайней мере, зафиксировали.

— Какая угроза? — спросила я, пропуская мимо ушей комплимент моим способностям.

— Пока рано говорить. Сначала — проверка. Мы не можем тратить ресурсы на непроверенный материал.

«Материал». От этого слова в мой адрес стало противно.

— Какую проверку?

Виноградов встал и подошел к проектору.

— Мы покажем вам несколько… артефактов. Ваша задача — рассказать о них. Что вы чувствуете, что видите, что с ними связано. Стандартный тест для таких, как вы.

Он щелкнул пультом, и на стене появилось первое изображение. Старая, почерневшая икона в окладе, испещренном трещинами.

— Это изъято при попытке нелегального вывоза. Владелец утверждал, что она… «шепчет».

Я перевела дух, отбросила гнев и обиду. Это был вызов. Очередное испытание. Я закрыла глаза на секунду, позволив новой силе подняться из глубин, почувствовав, как она заполняет меня, делая восприятие острым как бритва.

Я протянула руку в направлении проекции, не касаясь ее, и сосредоточилась.

Первым пришел запах и могильный холод. Не изображения, а самой иконы, сквозь время и расстояние.

— Прах, — прошептала я. — Прах и старая кровь. Ее долго прятали. В земле. Она не шепчет… она стонет. От боли.

Я открыла глаза и посмотрела прямо на Виноградова.

— И вы прекрасно об этом знаете. Это не проверка. Это демонстрация. Мы теряем время. Вы хотите показать, с чем мне придется столкнуться? Так покажите что-то настоящее. Не музейный экспонат.

На его лице впервые появилось что-то похожее на уважение. Очень сдержанное, очень осторожное.

— Как пожелаете, — он щелкнул пультом снова. — Перейдем к делу.

Экран погас, а затем залился мерцающим зеленым светом. На нем появилась фотография… не объекта, а места. Разрушенное здание, похожее на старый научный институт. В центре кадра, обнесенный красно-белой лентой, лежал кусок темного, почти черного камня неправильной формы, испещренного странными, неестественно правильными прожилками.

— Это Припять, — голос Виноградова потерял всякие следы игры и стал жестким, как сталь. — Зона отчуждения. Объект был найден три дня назад. С момента его обнаружения… с ним произошло два несчастных случая. Оба — летальные. Мы не можем его переместить, изучить. Любая аппаратура выходит из строя при приближении. Мы не можем его уничтожить. Мы не знаем, что это. Но мы подозреваем, что это не от мира сего. И он… активен.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде я наконец-то увидела не манипулятора, а человека, столкнувшегося с чем-то, что не вписывается ни в какие рамки.

— Вот ваша первая задача. Скажите, что вы чувствуете, глядя на это. И тогда мы решим, стоит ли вам доверять или стоит отправить вас обратно, под домашний арест, до выяснения всех обстоятельств по-вашему «фильму».

Зло скрипнув зубами, но никак не прокомментировав этого шантажиста. Я снова посмотрела на экран. Мне стало интересно.

На этот раз мне даже не нужно было закрывать глаза. Камень на фотографии словно тянул меня к себе, холодный, безжизненный и абсолютно чужой. Но за этой чужеродностью скрывалась пульсация. Тихая, ритмичная, как метроном. И она была живой.

Я аж отпрянула от экрана. Настолько меня прошили ощущений. Словно сама тьма заглянула мне прямо в душу.

— Он не просто активен, — сказала я, и мой голос прозвучал приглушенно. — Он… зондирует. Ищет. Я не знаю что. Но он голоден.

Я не отводила взгляда от мерцающего изображения на стене. Зеленоватый свет от проектора отбрасывал призрачные тени на лица в комнате, делая их похожими на маски. Холодный камень с его неестественными прожилками казался порталом в иную реальность, враждебную и безмолвную.

— Голоден? — переспросил Виноградов. Его голос был ровным, но я уловила в нем легкое, едва заметное напряжение. Наконец-то я задела его за живое.

— Да, — кивнула я, все еще чувствуя тусклую, но настойчивую пульсацию, исходящую от изображения. Это было похоже на эхо чужого сердцебиения. — Но не так, как живое существо. Не для поддержания жизни. Его «голод»… это стремление к поглощению. К ассимиляции. Он изучает среду, ищет точку входа. Слабые места.

Я закрыла глаза, позволив образу камня запечатлеться в моем сознании. Картинки, обрывки ощущений, пришли ко мне, словно помехи на плохой частоте.

— Двое погибших… Они не просто умерли от несчастного случая, — проговорила я, ловя вспышки информации. — С первым… произошел сбой в работе самого базового, автоматического оборудования. Что-то, что не должно было сломаться. Механизм сработал прямо на него. Это была не случайность. Это была… проверка. Тест на прочность материала. Второй… — я поморщилась, почувствовав остаточную волну ужаса, — он подошел слишком близко. Не физически. Ментально. Любопытство. Камень откликнулся. Его сознание… не выдержало контакта. Оно не было разорвано. Оно было… переписано. Стерто. И заменено чем-то чужим, пока тело не отключилось. Это… тоже был тест, но организм того парня просто не выдержал подобного.

Я открыла глаза и посмотрела на Виноградова. Он был бледен.

— Вы описываете это так, словно у него есть разум.

— Нет, — покачала я головой. — Не разум. Это… программа. Сверхсложный, инопланетный алгоритм. Его цель — выполнить свою функцию. А функция, похоже, связана с поглощением и преобразованием энергии. Любой энергии. В том числе… биологической. Психической.

В комнате повисла тяжелая тишина. Виноградов перевел взгляд на экран, затем снова на меня.

— Можете вы определить его природу? Происхождение?

— Нет, — честно ответила я. — Это за гранью моего понимания. Оно не магическое, не духовное. Оно… технологическое. Но технологическое на уровне, который мы не можем постичь. Как муравей не может постичь квантовый компьютер. Он просто чувствует его действие.

— И что он делает сейчас?

— Растет, — сразу же ответила я. Это ощущение было самым ярким. — Очень медленно. Поглощает фоновую радиацию, возможно, какие-то другие виды излучений. Однозначно поглощает эманацию смертей. Но этого ему мало. Скоро ему потребуется… больше. Более концентрированный источник.

Виноградов тяжело вздохнул и выключил проектор. Комната погрузилась в полумрак, освещенная лишь тусклой лампой на его столе.

— Ваша информация… совпадает с данными, которые мы получили ценой жизни двух наших специалистов, — тихо сказал он. — Только мы шли к этому неделю, с помощью самого чувствительного оборудования. Вы… вы сделали это за две минуты.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде уже не было ни сарказма, ни угроз. Был холодный, расчетливый интерес и смутная тень надежды.

— Значит, вы верите мне? — спросила я.

— Я верю в результаты, — поправил он. — Пока вы их даете, вы будете полезны. И пока вы полезны, с вами будут обращаться соответствующим образом. Ваши условия… приняты. Юридический статус будет оформлен. Вы будете считаться внештатным консультантом с полной неприкосновенностью. Но только на время работы над этим… объектом.

Это была победа. Маленькая и хрупкая, но победа.

— Что дальше? — спросила я, чувствуя, как адреналин понемногу отступает, сменяясь глубокой усталостью.

— Дальше? — Виноградов встал. — Дальше мы готовим экспедицию. В Зону. Вы летите с нами.

У меня похолодело внутри. Ехать туда? К этому камню?

— Вы не можете быть серьезны. Я… я не знаю, как с этим бороться. Я только чувствую это.

— Именно поэтому вы и нужны, — его голос снова стал жестким. — Наше оборудование фиксирует аномалии, но не может их интерпретировать. Вы — можете. Вы будете нашими глазами и ушами там, где техника бессильна. Вы будете определять, куда можно ступить, а куда — нет. Что безопасно, а что смертельно. Вы предупредите нас, если «программа» начнет новый «тест».

Он подошел к двери.

— Вас отвезут домой. У вас есть ровно сутки. Встреча с семьей, инструктаж, подготовка. Никому ни слова о сути задания. Для всех вы едете в командировку для съемок репортажа. Понятно?

Я молча кивнула. Мысли путались. Всего несколько часов назад я пила чай с подругами и смеялась над Сенсеем. А теперь меня ждала поездка в Чернобыль, навстречу чему-то непостижимому и смертельно опасному.

Я молча кивнула и наконец-то покинула это удушливое помещение.

Когда я вышла из здания, меня ослепил дневной свет. Черный автомобиль все еще ждал у подъезда, но теперь один из мужчин в костюме просто молча открыл мне дверь. Обратная дорога прошла в тишине.

Я смотрела на мелькающие улицы, но уже не видела их. Перед моим внутренним взором стоял черный камень с мерцающими прожилками, и его ритмичная, голодная пульсация отдавалась эхом в моей душе.

Накрыло ощущение, что я снова оказалась на острове. Только на этот раз островом была вся Земля, а испытанием — выживание не в игре, а в реальности. И ставка была неизмеримо выше.

«Я буду сильной, — повторила я про себя свой островной девиз. — Я всё смогу».

Но на этот раз в этих словах было меньше эйфории и гораздо больше леденящей душу решимости.

Машина остановилась у моего подъезда. Водитель, тот самый непробиваемый мужчина в костюме, на этот раз даже кивнул мне на прощание. Просто молчаливое разрешение уйти. Разница была поразительной. Первый шаг в новом статусе «полезного консультанта» был сделан.

В душе росло стойкое ощущение, что появление, как и расположение этого камня, провоцирующего и излучающего негатив, неслучайно.

Я не оглядываясь почти побежала к входу. Ноги были ватными, в висках стучало. Дверь в квартиру была заперта. Я с дрожащими руками стала искать ключи, роясь в кармане куртки.

Дверь распахнулась раньше, чем я успела вставить ключ в замок. На пороге стояли Рита и Соня. На их лицах застыла смесь облегчения и отступающего страха.

— Анька! — Рита чуть не повалила меня с ног, стиснув в объятиях. — Ты жива! Мы уже думали… мы не знали, что думать!

— Что случилось? Кто эти люди? — Соня обняла нас обеих, ее голос дрожал.

Я завела их обратно в квартиру, закрыла дверь на все замки и прислонилась к ней спиной, пытаясь перевести дух. Квартира, еще недавно бывшая моей крепостью, теперь казалась хрупким песочным замком. Более того, я не знала, какое место в мире могло бы сейчас быть достаточно безопасным. Зло пробудилось и это начало конца…

С трудом выдохнув и улыбнувшись подругам, я выдавила из себя:

— Все в порядке, — сказала я, и мой голос прозвучал хрипло. — Это… это не касается фильма. Это что-то другое.

— Какое «другое»? — Рита схватила меня за руки. — Они что, из органов? За что?

Я покачала головой, отводя взгляд. Сказать правду я не могла. Не только потому, что мне приказали, но и потому, что не хотела впускать этот чужой, леденящий ужас в наш общий дом.

— Это работа, — выдохнула я, подбирая слова. — Сверхсекретная. Меня привлекли как консультанта. По… экстрасенсорике.

Девушки смотрели на меня с непониманием.

— Консультанта? — переспросила Соня. — Так зачем было так… так по-бандитски забирать?

— Чтобы проверить, — соврала я, чувствуя, как краснею. — Проверить на прочность. Мою реакцию. Мое… самообладание. Я прошла. Теперь это официально. Я — внештатный консультант.

Рита присвистнула.

— Ничего себе! Ань, да ты теперь при крыше!

Ее попытка шутки утонула в гробовой тишине.

— Это опасно? — тихо спросила Соня, ее карие глаза смотрели на меня с тревогой.

Я хотела сказать «нет». Успокоить их. Но ложь не шла с губ. Я просто молча посмотрела на нее, и этого было достаточно. Соня побледнела.

— Сейчас, — Рита вдруг вспомнила. — Ты должна позвонить Сенсею. Он названивал, пока тебя не было. Очень волновался. Говорил, что чувствует… перекос. Так и сказал — «перекос».

Сенсей. Конечно. Если кто и мог почувствовать такую аномалию на расстоянии, так это он. Я кивнула и, не откладывая, набрала его номер.

Он ответил почти мгновенно.

— Анна? — его голос был напряженным, без обычных приветствий. — Где ты? Что произошло? Я чувствовал… всплеск. Чужой. Холодный. И потом твой страх. Острейший.

— Я дома, Сенсей. Со мной все в порядке. Произошло… кое-что. Меня привлекли к одной государственной задаче.

На том конце провода повисло молчание.

— Задаче? — наконец произнес он. — Анна, то, что я почувствовал… это не было работой. Это было похоже на… на щуп. На зонд из иной реальности. Темный, бездушный.

У меня перехватило дыхание. Он описал это точь-в-точь как я и почувствовала.

— Ты знаешь, что это? — спросила я, понизив голос до шепота, хотя девушки и так слушали каждое слово.

— Нет. Но я знаю, где это. Или, по крайней мере, откуда исходит эхо. Там пробудилось что-то, что не должно было просыпаться.

Легкая дрожь пробежала по моему телу.

— Я… меня отправляют туда. Завтра.

— Что? — его голос стал резким. — Анна, это безумие! Ты не готова! Твоя сила… она новая, необученная! Ты — как ребенок с ядерной кнопкой! Контакт с таким… объектом… может уничтожить тебя. Или изменить до неузнаваемости.

— У меня нет выбора, Сенсей. Это или тюрьма. Это был ультиматум.

Он снова замолчал, и я почти физически ощущала, как в его голове складываются кусочки пазла.

— Слушай меня внимательно, — заговорил он, и в его голосе зазвучала сталь, которую я слышала лишь на самых тяжелых тренировках. — Ты не можешь отказаться. Значит, ты должна подготовиться. У тебя есть ночь. Приезжай ко мне. Сейчас же.

— Но…

— Сейчас же, Анна! — его тон не допускал возражений. — Это не игра. Я научу тебя держать щит. Самому простому, но единственному, что может хоть как-то защитить тебя там. Если, конечно, не опоздаем.

Мысли путались. Усталость валила с ног. Но страх, холодный и трезвый, был сильнее.

— Хорошо. Я еду.

Я положила трубку и посмотрела на подруг.

— Мне нужно к Сенсею.

— Сейчас? — ахнула Рита. — Аня, ты только вернулась! Ты выглядишь ужасно!

— Я знаю. Но иначе будет еще хуже.

Соня, не говоря ни слова, подошла к кухне и начала быстро собирать мне что-то в пакет: бутерброды, шоколад, термос с кофе.

— Бери. Поешь в дороге.

Я обняла их обеих, чувствуя, как комок подступает к горлу.

— Не волнуйтесь. Со мной все будет хорошо.

Я вышла из квартиры, оставив за дверью своих растерянных и напуганных подруг. Спускаясь по лестнице, я понимала, что оставляю там часть своей прежней, пусть и сложной, но все же нормальной жизни. Обратной дороги не было.

Сенсей находился на окраине города, в старом кирпичном доме, окруженном чахлыми деревьями.

Комната, в которую он меня провел, пахла травами, старыми книгами и чем-то неуловимо другим, что я теперь узнавала как запах сконцентрированной внутренней силы.

Он открыл дверь еще до того, как я подняла руку, чтобы постучать. Его лицо было суровым, глаза, обычно добрые и слегка насмешливые, сейчас горели серьезным, почти суровым огнем.

— Заходи, — коротко бросил он и пропустил меня внутрь.

Комната была завалена книгами, но в центре, на полу, было расчищено пространство. Он уже ждал меня.

— Рассказывай все, — приказал он, усаживаясь напротив меня по-турецки. — Каждую деталь.

И я рассказала. О Виноградове. О «проверке» с иконой. О камне из Припяти. О своих ощущениях. О том, как он «зондирует» и «растет».

Сенсей слушал, не перебивая, его лицо становилось все мрачнее.

— Хуже, чем я думал, — пробормотал он, когда я закончила. — Это не просто артефакт. Это… семя. Семя чего-то чужеродного. Оно не просто поглощает энергию. Оно подстраивается под нее. Эволюционирует. Те погибшие… первый был проверкой на физическое сопротивление, второй — на ментальное. Оно учится.

От его слов стало еще холоднее.

— Что же мне делать?

— Выжить, — прямо посмотрел он на меня. — Твоя задача — не уничтожить его. Твоя задача — не дать ему уничтожить тебя и тех, кто с тобой. Для этого тебе нужен Щит. Не физический. Энергетический. Ты должна оградить свое сознание, свою душу от его воздействия. Оно ищет слабые места. Твои страхи, твои сомнения, твои незажившие раны — все это будет использовано против тебя.

Мы сели по-турецки друг напротив друга и провалились в медитацию.

Белое пространство, такое знакомое и уютное встретило меня как родную.

Это оказалось столько легко, что казалось, я лишь моргнула, и вот я уже здесь в кимоно и полна сил.

Сенсей встал и подошел ко мне, положив ладони мне на виски. Его прикосновение было горячим.

— Я помогу тебе выстроить каркас для Щита. Основу. Но наполнить его силой, сделать его непробиваемым — сможешь только ты. Для этого тебе нужен якорь. Самое сильное, самое светлое и неизменное чувство, которое у тебя есть. То, что делает тебя человеком. Найди его. Держись за него.

Я закрыла глаза. Сквозь нарастающую панику я стала искать этот «якорь». Образы мелькали, как в калейдоскопе: смех Риты и Сони, запах бабушкиного пирога из далекого детства, чувство победы после сложной тренировки, звездное небо над островом… Но все это казалось хрупким, как стеклышко, перед лицом того бездушного, всепоглощающего холода.

И тогда я нашла его. Это была не картинка и не воспоминание. Это было ощущение. Ощущение тихой, непоколебимой уверенности, которая пришла ко мне в тот миг на острове, когда я решила бороться за свою новую жизнь. Это было чувство собственного достоинства. Не гордыня, а глубокое, внутреннее знание того, кто я есть, и решимость оставаться собой, что бы ни случилось.

Это и была моя сила. И мой щит.

— Я нашла, — прошептала я.

— Держись за него, — голос Сенсея прозвучал как будто издалека. — И повторяй за мной…

Ночь пролетела в напряженной работе. Сенсей был безжалостным учителем, заставляя меня снова и снова выстраивать защиту, а потом сам пытался пробить ее, имитируя холодное, давящее воздействие камня. С каждым разом мой щит становился прочнее, а я — изможденнее. К утру я едва стояла на ногах, но внутри горел огонь. Огонь решимости.

Когда в окно пробились первые лучи солнца, Сенсей отпустил меня.

— Запомни, Анна, — сказал он на прощание. — Там, в Зоне, не доверяй никому. Даже своим ощущениям. Оно может их искажать. Доверяй только своему якорю. Если почувствуешь, что щит трещит — беги. Не геройствуй.

Я кивнула, слишком уставшая, чтобы говорить.

Возвращаясь на рассвете в свою квартиру, я думала о том, что всего через несколько часов снова сяду в самолет. Но на этот раз я летела не на райский остров, а в самое сердце тьмы. И единственное, что у меня было — это хрупкий, только что созданный щит и непоколебимая вера в то, что я должна вернуться живой.

Я должна. Потому что если не я, то кто?

Глава 30

В квартире царила гробовая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Рита и Соня до сих пор не ложились. Они сидели на кухне, перед ними стоял редут грязных кружек и гора фантиков от конфет.

Когда я вошла, они подняли на меня глаза — два испуганных воробушка с вопросительными знаками на пол-лица.

— Даже не знаю, с чего и начать, — я тяжело опустилась на табуретку.

— А кто это такие? Правительство? — Рита испуганно заглядывала мне в лицо, а София подскочила и начала заваривать для меня чай.

— Спецслужбы по работе с различными аномалиями. Я так это поняла. Все супер секретно.

Рита разочарованно вздохнула.

— Ну тебе-то ничего не грозит?

Я задумалась. Будущее свидание с космическим булыжником не предвещало ничего хорошего. Как объяснить обтекаемо всю эту сверхъестественную хрень — не было ни единой мысли.

Да и девчонкам я не могла ничего толком рассказать.

— Я не знаю. Мне нужно в командировку. Ненадолго. Надеюсь, — сказала я, и голос мой прозвучал хрипло от усталости, но твердо.

Они не стали больше расспрашивать. Словно поняли, что за этой фразой — бездна, в которую лучше не заглядывать.

— Все ясно. Ложись спать. Твои вещи мы соберем. И не спорь.

Я подошла и обняла своих подруженек. Вот кто настоящие боевые товарищи.

Тут же закрутилась суета и активность. Казалось, такие понятные действия их немного успокоили. У меня же спокойствия не было ни на грамм.

— Вы, главное, не переусердствуйте, чтобы рюкзак втрое не превышал необходимые размеры и мою грузоподъемность.

— Иди уже, — прикрикнули они хором, и я, улыбаясь, удалилась.

Я зашла в свою комнату. Взгляд упал на фотографию на тумбочке: мы втроем, наша первая съемка для канала, все с дурацкими улыбками до ушей. Я взяла рамку и положила ее в самый низ рюкзака, под запасные носки. Мой якорь.

Ровно в восемь утра под окном остановился тот самый черный автомобиль. На этот раз из него вышел только один человек, не тот, что вчера. Он молча взял мой рюкзак, кивнул девушкам, стоявшим в дверях, и открыл мне дверцу.

Обниматься было некогда. Мы просто посмотрели друг на друга — долгим, понимающим взглядом.

— Возвращайся, Ань, — тихо сказала Соня.

— Обязательно, — выдохнула я и села в машину.

Мы поехали не в аэропорт, а на какую-то военную базу со взлетно-посадочной полосой на окраине города. Там, в клубах утреннего тумана, стоял небольшой, но грозного вида служебный самолет.

Рядом, закутавшись в плащ, несмотря на прохладу, стоял Виноградов.

— Контракт, — он протянул мне толстую папку, даже не поздоровавшись. — Подписывайте. Все ваши условия. Неприкосновенность, статус, оплата.

— Каким образом в таких условиях? — я посмотрела на него растерянно.

Тот лишь пожал плечами.

Я бегло просмотрела документы. Да что так увидишь навесу, на ветру… Вроде бы все было так, как мы договаривались. Я поставила подпись, чувствуя, как ручка выводит жирную черту под моей прежней жизнью, перечеркивая все наивное, доброе, светлое, что еще в ней оставалось.

— Команда уже на борту, — сказал Виноградов, сам забирая три экземпляра и оставляя мне один. — Вы последняя.

Я поднялась по трапу. В салоне самолета, рассчитанном на пару десятков человек, сидело человек семь. Все — с каменными, непроницаемыми лицами. Военные. Ученые. Охранники. Я почувствовала на себе их тяжелые, оценивающие взгляды.

Белая ворона.

Неизвестная переменная.

Снова.

Среди людей в серой одежде выделялись двое.

Мужчина был высок и худощав, словно его тело состояло из одних углов. Его лицо, бледное и вытянутое, напоминало лик средневекового святого с иконы — аскетичное, с огромными, слишком большими глазами и крупными чертами лица. Он был одет в поношенное, но чистое пальто, нелепо смотрящееся в казенной обстановке. Его длинные пальцы беспокойно перебирали четки из темного дерева. Он не смотрел на камень — он смотрел куда-то сквозь него, и его губы беззвучно шевелились.

Женщина была его полной противоположностью. Невысокая, пышнотелая, она была закутана в цветастую цыганскую шаль, с которой свисали десятки амулетов — от христианских крестов до костей и сушеных трав. Ее волосы, черные как смоль, были заплетены в сложную косу, седеющую у висков. Лицо ее было испещрено морщинами, но глаза… глаза были молодыми, острыми и невероятно уставшими. Она смотрела прямо на камень, и ее рука сжимала амулет в виде глаза, белевшего у нее на ладони.

— Экстрасенсы, — без всяких предисловий бросил Виноградов, все еще находясь под начальным воздействием камня, но его голос на какой-то миг вернул себе резкость. — Ирина Марковна и Серафим. Ваши коллеги по несчастью.

Я коротко кивнула и прошла к свободному креслу у иллюминатора и пристегнулась, глядя на прощание на уходящий в туман родной город.

Последним на борт поднялся широкоплечий мужчина в камуфляже. Дверь закрылась. Двигатели взревели, и самолет покатил по взлетной полосе.

Полет занял несколько часов. Я пыталась медитировать, выстраивая в уме свой щит, повторяя про себя наставления Сенсея. Но это давалось с трудом.

Чужеродная пульсация, которую я впервые ощутила на фотографии, теперь была слышна четче. Она была где-то впереди.

И она ждала.

Нам приказали надеть защитные костюмы и респираторы еще в воздухе. Вид из иллюминатора сменился на унылый, серо-зеленый пейзаж: бесконечные леса, заброшенные поля, изредка — почерневшие остовы зданий. Мы приземлились на посадочной полосе в Чернобыле.

Воздух, даже внутри самолета, показался густым и тяжелым. Выйдя наружу, я почувствовала знакомый, но усиленный в разы холодок аномалии. Он витал повсюду, но источник был один — оттуда, со стороны Припяти.

Нас ждал бронированный УАЗик. Водитель, суровый мужчина с нашивкой «РАДИАЦИОННЫЙ КОНТРОЛЬ», молча указал мне на место. Виноградов сел рядом.

— Объект в пяти километрах отсюда, в одном из разрушенных корпусов института, — коротко проинформировал он, когда мы тронулись. — Зона оцеплена. Уровень радиации в норме, если не считать… собственного излучения объекта. Наши датчики отказывают в непосредственной близости. С чем именно мы имеем дело — покажет ваше… чутье.

Мы ехали по мертвому городу. Пустые глазницы окон, проросшие сквозь асфальт деревья, детская карусель, застывшая на пол-оборота.

Давление аномалии нарастало с каждым метром. Оно было похоже на низкочастотный гул, который ощущаешь не ушами, а всеми клетками тела.

Наконец, мы остановились у полуразрушенного здания из серого бетона. Вокруг него было установлено двойное кольцо оцепления из военных и людей в химзащите. От самого здания веяло таким леденящим холодом, что, казалось, воздух вокруг него должен кристаллизоваться.

— Готовы? — Виноградов посмотрел на меня.

Я глубоко вдохнула, закрыла глаза на секунду и нащупала внутри себя тот самый стержень — свое достоинство, свою волю. Я почувствовала, как вокруг моего сознания с мягким щелчком смыкается невидимый купол. Щит был на месте.

— Готова, — кивнула я и вышла из машины.

Меня провели через кордоны. Солдаты смотрели на меня с нескрываемым любопытством и недоверием.

— Дальше вы идете одна. Вот карта, — мне впихнули в руки какой-то сложенный клочок бумаги.

Но в рукавицах защитного костюма это выглядело так нелепо. Этими перчатками я бы даже не смогла себя почесать, не то, что справиться с листом бумаги. Я вернула карту и пошла внутрь.

Мне не нужны были координаты. Я чувствовала мощь излучения внеземной энергии каждой мурашкой на теле.

Внутри здания царил полумрак. Воздух был пыльным и пах озоном, как после грозы.

Я шла по длинному коридору, и с каждым шагом гул нарастал. Он был уже не просто ощущением — он начинал звучать в ушах, навязчиво и противно.

И тогда я его увидела.

В конце коридора, в бывшем холле, было расчищено пространство. И там, на бетонном полу, лежал ОН.

Камень. Тот самый, с фотографии. Но вживую он был в тысячу раз страшнее. Он был не просто черным. Он был чернотой, поглощающей свет. Его прожилки не просто сверкали — они медленно, почти незаметно пульсировали, как вены на темном теле. Он не лежал — он покоился. И в этом покое была мощь, несоизмеримая с его размерами.

Я остановилась в десятках метрах от него, чувствуя, как мой щит трещит под напором исходящего от камня ментального давления. Он не атаковал. Он просто… существовал. И его существование было вызовом всему живому.

— Ну что там? — тихо спросил Виноградов, стоя позади меня.

— Шли бы вы отсюда. Для вас это крайне опасно.

Но мужчина меня и не думал слушать. Безумец…

Я закрыла глаза, отключив визуальный ряд, и всей кожей, всей душой прислушалась к объекту.

И ОН… ответил.

Это не было словом или мыслью. Это был чистый, безразличный, всепроникающий запрос, вложенный прямо в мое сознание.

Анализ… Биологический носитель… Психический потенциал… достаточен… Интеграция?..

Я резко открыла глаза и отшатнулась, налетев на Виноградова.

— Что? Что с ним? — его лицо исказилось от напряжения.

— Оно… оно меня видит, — прошептала я, чувствуя, как дрожь пробивается сквозь щит. — Оно не просто изучает среду. Оно ищет… носитель. Подходящее сознание. Для… интеграции. Первый погибший был слишком примитивен. Второй… не выдержал перезаписи. Оно ищет кого-то сильнее.

Я посмотрела на Виноградова, и в его глазах я увидела то, чего боялась больше всего. Не страх. Не ужас. А холодный, расчетливый интерес.

— Значит, — медленно произнес он, — оно не уничтожает. Оно… отбирает. Совершенствует.

В его взгляде читалась нечеловеческая логика: если нельзя уничтожить угрозу, можно ли ее использовать?

И в этот момент низкочастотный гул внезапно смолк. Тишина оказалась оглушительной. И в этой тишине я почувствовала нечто новое. Легкое, едва уловимое изменение в излучении камня. Оно сместилось. Сфокусировалось.

И медленно, неумолимо, направилось прямо на Виноградова.

Он ничего не почувствовал. Он все еще смотрел на камень с видом первооткрывателя.

Но я-то чувствовала. Камень нашел новый, гораздо более доступный объект для своего «анализа». Объект с холодным, острым, амбициозным умом. Идеальный кандидат.

— Михаил… — хрипло выкрикнула я. — Отойдите. Сейчас же.

Он обернулся ко мне нахмурившись.

— Что еще…

Я видела, как от эманации камня словно вытянулся длинный, тонкий щуп, и впился в лоб Виноградову.

Тот он не договорил. Его глаза внезапно остекленели. Он замер, уставившись в пустоту, его рот приоткрылся.

— Какие… возможности… — прошептал он, и в его голосе уже не было ничего человеческого. Только голод. Голод власти.

Камень переключился на него. И Виноградов даже не сопротивлялся. Он был очарован.

Я осталась одна. Одна со своим хрупким щитом перед пробуждающимся чудовищем и человеком, который вот-вот должен был превратиться в его орудие.

Я стояла, чувствуя, как ледяная волна от камня накатывает на мой щит, когда позади послышались шаги. Я обернулась.

В проеме коридора стояли двое. Те самые двое, которых я мельком видела в самолете, но не успела толком разглядеть. Теперь я увидела их во всех подробностях, и картина была… тревожной.

От каждого исходила сияющая аура. Нечета моей! Мощное, насыщенное свечение. Тогда как мой щит лишь еле-еле фонил концентрацией моей внутренней силы.

Ирина Марковна резко, словно от ожога, отвела руку с амулетом и повернулась к Виноградову. Ее лицо исказилось от отвращения и страха.

— Нет, — хрипло сказала она. — Это — смерть. Я не пойду туда. Ни за какие деньги.

Серафим просто покачал головой, его большие глаза наполнились бездонной скорбью.

— Тварь бездушная… Ангел тьмы… Она поет песнь погибели. Я не могу слушать эту песнь. Мне моя душа дорога.

Я подбежала к Виноградову и схватила этот щуп, запустив в руку сгусток чистой силы, словно выжигая эту нить.

Та, словно обожженная, резко сократилась и втянулась обратно в камень.

Виноградов же, медленно проморгался и повернулся к экстрасенсам. В его глазах, еще минуту назад завороженных, запеклась ярость. Камень, казалось, отступил, позволив ему сыграть свою роль.

— Вы отказываетесь? — его голос стал тихим и опасным. — После всего, что видели? После подписанных документов?

— Мы видели призраков и останки грехов человеческих, — прошептал Серафим. — А это… это не от мира сего. Оно не имеет души, с ним нельзя говорить. Его можно только уничтожить, но не нам, грешным.

— Найти решение — это наша задача! — прошипел Виноградов. — Но для этого нужны данные! А вы, «специалисты», трусливо отворачиваетесь при первом же серьезном вызове! Сканируйте его!

Он резко шагнул ко мне, и его пальцы впились мне в плечо.

— А ты? Тоже откажешься? Вспомни, Котова. Вспомни, зачем ты здесь. Это не игра с бубнами на шоу. Это долг. Твой долг перед страной, которая дает тебе шанс искупить свою вину. Твой фильм сеет панику. А эта… штука… — он бросил взгляд на камень, — может уничтожить все. Ты хочешь, чтобы твои подруги, твой Сенсей, весь этот хрупкий мир, о котором ты так трогательно рассуждала, превратились в прах? Или в таких же одержимых, как те двое несчастных?

Его слова, как раскаленные иглы, впивались в самое сердце. Он играл на моих самых больных струнах — на чувстве вины за фильм, на страхе за близких, на том самом долге, который я сама для себя определила. Я посмотрела на Ирину Марковну и Серафима. Они стояли, отвернувшись, уходя в себя, в свои молитвы и амулеты. Они сдались. Они признали свое поражение.

А я — нет.

Я глубоко вдохнула, чувствуя, как щит внутри меня закаляется не от силы, а от необходимости. От долга.

— Я не отказываюсь, — тихо, но четко сказала я. — Я иду.

Виноградов удовлетворенно хмыкнул и отпустил мое плечо.

— Наконец-то адекватный человек. — Он бросил презрительный взгляд на двух медиумов. — Ждите здесь. И молитесь, чтобы у нее получилось то, на что у вас не хватило духа.

Мы пошли вперед, оставив их в полумраке коридора. С каждым шагом давление нарастало. Воздух становился гуще, гул возвращался, но теперь он был не просто шумом — в нем слышалось что-то похожее на шепот. На множественный, бездушный шепот.

— Стойте здесь или умрете, — резко предупредила я Виноградова.

Но было неясно, послушает ли он меня.

Я прошла еще метров пять. Мой щит трещал по швам.

Холод пробирал до костей, несмотря ни на какой защитный костюм. Разило так, что меня слегка покачивало от мощи исходящей от камня энергии.

— Еще ближе, — потребовал Виноградов, его глаза снова загорелись тем самым странным огнем. Камень снова вышел на связь, и вновь его мишенью был Виноградов, как менее опасный.

— Нет, — я уперлась. Чувство самосохранения кричало во мне. — Дальше нельзя. Я чувствую… порог. Если мы переступим, ОН не отпустит.

— Чушь! — его голос прозвучал резко, почти истерично. — Он показывает мне… такие вещи! Возможности! Он не враг, он… инструмент! Нужно только понять, как им пользоваться! Иди!

— Нет!

Виноградов резко развернулся. Его лицо, обычно холодное и собранное, было искажено гримасой одержимости. В его глазах не было ни капли здравого смысла — только фанатичный блеск. Он сунул руку в карман и через мгновение его пальцы сжимали рукоять компактного пистолета. Дуло смотрело прямо на меня.

— Я сказал — иди! — он прошипел, и слюна брызнула из уголка его рта. — Или твои подруги и твой старый учитель очень скоро попадут в поле зрения моих коллег. По самым неприятным статьям. Иди, Котова! Сделай то, зачем тебя сюда привезли! Получи данные!

Я застыла, глядя в черное дуло. Страх сдавил горло. Но странным образом, эта прямая, физическая угроза заставила мой ум проясниться. Камень давил ментально, Виноградов — физически. Я была между молотом и наковальней.

И в этот момент я поняла. Поняла, что идти дальше — значит не просто рискнуть собой. Это значит дать камню то, чего он хочет — близкий контакт с мощным пси-потенциалом. Моим. А возможно, и одержимым разумом Виноградова, который он сможет использовать как проводник.

Но не идти… Пистолет в руке безумца был не менее реален.

Я медленно, очень медленно кивнула.

— Хорошо. Я иду.

Сделав шаг вперед, я почувствовала, как невидимая граница пройдена. Шепот в ушах превратился в навязчивый, вкрадчивый голос, который начал нашептывать что-то на древнем, забытом языке моей собственной души. А Виноградов, с пистолетом в дрожащей руке, шагал за мной, его взгляд был прикован к черному камню, как взгляд мотылька — к пламени.

Глава 31

Шаг. Еще шаг. Каждый давался с неимоверным усилием, будто я шла не по бетонному полу, а против течения вязкой, густой смолы. Воздух звенел. Нет, звенело что-то внутри моего черепа — высокочастотный, пронзительный звук, под который встраивался тот самый бездушный шепот.

… одинока… ты так одинока… откройся… мы дадим силу… мы покажем путь…

Это были не слова. Это были концепции, вложенные прямо в сознание, облеченные в образы моего же одиночества после пробуждения в чужом теле, страха быть не той, неуверенности в своих силах. Камень сканировал мою память, мои страхи, и использовал их как ключи к моей защите.

Мой щит трещал, как тонкий лед. Я чувствовала, как холодные щупальца чужого разума скользят по его границам, ища трещину. Любую слабину.

— Что ты чувствуешь? — голос Виноградова прозвучал прямо у моего уха, заставляя вздрогнуть. Он дышал тяжело и прерывисто. — Говори! Он… он показывает мне города будущего, технологии! Энергию! Скажи, что ты видишь!

Он не понимал. Ему показывали фейерверк возможностей, а ко мне в душу лили токсичные отходы моих же сомнений.

— Он… лжет… — выдохнула я, едва двигая губами. — Он… играет на твоих амбициях…

— Молчи! — он грубо толкнул меня дулом пистолета в спину. — Ты просто не способна понять его величие! Иди!

Мы были уже в пяти метрах от камня. Его черная поверхность теперь казалась живой, словно миллионы черных уродливых ртов, дышащих пустотой. Прожилки пульсировали в такт моему учащенному дыханию и рваному сердцебиению, словно подстраиваясь под него.

И тут шепот сменился. Он стал настойчивее, жестче.

… слаба… твой щит — соломинка… учитель твой обманул… он хотел твою силу для себя… подруги смеются за твоей спиной… никто не любит… никто… откройся… и мы сделаем тебя сильной… по-настоящему… все будут любить лишь одну тебя… поклоняться тебе… боготворить…

Картинки всплывали перед внутренним взором: Сенсей, снимающий с меня энергию во время тренировки; Рита и Соня, хихикающие ночью на кухне над моей неуклюжестью в новой жизни.

Это была ложь!

Грязная, отвратительная ложь, но она била точно в цель, в мои самые потаенные страхи быть не принятой, быть использованной.

Я зажмурилась, пытаясь отгородиться, найти свой якорь — то самое чувство собственного достоинства. Но оно просто тонуло в этом ядовитом потоке.

— Довольно игр, Котова! — крикнул Виноградов. Его терпение лопнуло. — Контакт! Установи с ним контакт! Спроси, чего он хочет!

Он с силой толкнул меня вперед.

Я сделала последний шаг и оказалась в метре от черной поверхности. Гул стал оглушительным. Шепот превратился в навязчивый голос, звучащий прямо в голове.

И в этот момент щит — тот самый, что с таким трудом выстроил Сенсей, — треснул!

Не с грохотом, а с тихим, жалобным хрустом, который отозвался болью во всем моем существе. И холодные щупальца чужого разума проникли внутрь.

Боль была не физической. Это было чувство тотального, абсолютного нарушения. Чужое сознание копошилось в моих мыслях, в моих воспоминаниях, сдирая с них покровы, как с луковицы.

Я закричала. Беззвучно, внутри себя. И крик мой выворачивал меня нутром наружу…

И в этот миг абсолютного отчаяния, когда моя воля была почти сломлена, я увидела его. Не картинку, не воспоминание. Я почувствовала его.

Сенсея.

Не того, который мог бы меня обмануть, а того, который ночь напролет стоял рядом, выжигая своей волей мой щит. Его усталое, сосредоточенное лицо. Его голос: «Доверяй только своему якорю».

И якорь нашелся. Не чувство собственного достоинства. Нечто более простое и более мощное.

Любовь.

Любовь к жизни, которую мне подарили во второй раз. Любовь к Ритке и Соне, которые ждали меня дома. Любовь к Сенсею, который верил в меня. Любовь к этому хрупкому, несовершенному, но такому дорогому миру, который я поклялась защитить.

Это была не эмоция. Это была сила. Древняя, как сама Вселенная.

Я открыла глаза. Боль и страх отступили, сменились ледяной, кристальной яростью.

— Убирайся, — прошипела я. И это было обращено не к Виноградову.

Я собрала всю свою силу, всю свою волю, всю свою ЛЮБОВЬ в один сжатый комок и с силой вытолкнула из себя чужое присутствие.

Это было похоже на тихий взрыв. Невидимая волна отбросила меня на шаг назад. Гул и шепот прекратились так внезапно, что в ушах возникла оглушительная тишина.

Черный камень… не дрогнул. Но его пульсация на мгновение замерла, словно в недоумении.

— Что ты сделала⁈ — завопил Виноградов. Его лицо исказила ярость. Видение будущей власти, которое транслировал ему камень, исчезло. — Ты все испортила!

Он направил на меня пистолет, его палец белел на спусковом крючке.

— Я прикончу тебя, дрянь…

Он не договорил.

Из темноты коридора, словно из-под земли, выросла высокая худая фигура. Это был Серафим. Его лицо было бледным и абсолютно спокойным. В его больших глазах горел странный огонь — не безумия, а решимости.

— Не поднимай руку на дщерь Божию, окаянный, — произнес он тихим, но звенящим голосом.

И он бросился между мной и Виноградовым.

Раздался оглушительный хлопок выстрела в замкнутом пространстве.

Серафим вздрогнул, сделал шаг назад, но не упал. На его поношенном пальто, прямо над сердцем, расплывалось алое пятно.

— Нет! — крикнула я.

Но Серафим обернулся ко мне. На его губах играла удивительно светлая, почти детская улыбка.

— Не плачь, сестрица… Мой долг… — прошептал он. — Он звал… а я не пошел… Теперь… искупление…

Его глаза потухли. Он медленно, как подкошенный колос, осел на пол.

Я в диком ужасе уставилась на Виноградова.

Виноградов застыл с дымящимся пистолетом в руке, глядя на тело Серафима с недоумением, словно не понимая, что произошло.

А в наступившей тишине снова послышался шепот. Только на этот раз он был направлен не на меня. Он был направлен на него. На Виноградова, который только что совершил акт насилия, чья воля была ослаблена шоком и яростью.

… они мешают… они слабы… ты силен… возьми то, что твое по праву… стань проводником… стань богом…

Глаза Виноградова снова остекленели. Но на этот раз в них не было завороженности. В них была адская жажда. Абсолютная, всепоглощающая.

Он медленно повернулся к черному камню и сделал шаг к нему, протянув руку.

— Да… — прошептал он. — Мое… по праву…

Я поняла, что должно произойти. Интеграция. Камень нашел своего идеального носителя — амбициозного, безжалостного и теперь абсолютно беззащитного перед его чарами.

Я не могла этого допустить.

Не думая о последствиях, не думая о пистолете, я рванулась вперед. Не к Виноградову. К камню.

И из последних сил, крича от напряжения, я накрыла его своим телом, прижавшись к леденящей, пульсирующей поверхности, пытаясь отгородить его от Виноградова своим собственным, надломленным, но все еще живым щитом.

Мир взорвался болью и светом.

Боль была вселенской.

Она не шла от тела — тело онемело в тот же миг. Это была агония души, разрываемой на атомы. Чернота камня впивалась в меня не физически, а ментально, как миллиард ледяных игл, пронзающих сознание. Он не пытался больше обманывать или соблазнять.

Теперь он просто поглощал.

… сопротивление бесполезно… стань частью… стань всем…

Виноградов застыл в шаге от меня, его протянутая рука дрожала. Искаженное лицо отражало внутреннюю битву — остатки воли боролись с всепоглощающим зовом камня.

— Долой… — прохрипел он, пытаясь отступить, но его ноги не слушались. — Дай… дай мне…

Я чувствовала, как моя индивидуальность, мои воспоминания, сама суть того, кем я была, растворяются в этом ледяном, обезличном океане. Аня Котова… девочка с YouTube… остров… подруги… Сенсей… все это превращалось в бледные тени, готовые угаснуть.

И в этот последний миг, на самом дне небытия, я нашла его. Не якорь. Не щит. Нечто более простое. Последний, неистребимый инстинкт жизни, вложенный в каждое живое существо. Инстинкт, который заставляет птенца пробивать скорлупу, или семя пробивать росток из-под асфальта.

Я не стала сопротивляться потоку. Не стала выстраивать стены. Я просто… СЖАЛАСЬ. Вся моя воля, вся моя любовь, вся моя боль собралась в одну микроскопическую, невероятно плотную точку. Якорь, ставший алмазом в сердце бури.

И я его ТОЛКНУЛА навстречу черному цунами.

Я вытолкнула из себя не силу, не энергию в привычном понимании. Я вытолкнула само понятие ЖИЗНИ. Ее хрупкость и ее несгибаемость. Ее теплоту против его ледяного безразличия.

Раздался звук, которого не должно было быть — негромкий, словно лопнул огромный мыльный пузырь. Но он отозвался во всем окружающем существе, сотрясая реальность.

Черная поверхность камня неистово заколебалась. Пульсация прожилок сбилась с ритма, превратившись в хаотичные вспышки. Мне показалось, я услышала… визг. Нечеловеческий, полный ярости и боли визг разъяренного механизма, столкнувшегося с чем-то, чего нет в его логике.

Виноградов, словно получив удар током, отшатнулся и рухнул на колени, охватив голову руками.

А я… я почувствовала, как связь обрывается. Ледяные иглы выдернулись из моего сознания, оставив после себя жгучую, кровоточащую пустоту. Я откатилась от камня, едва успевая наполнять легкие воздухом, которого не хватало несколько секунд, длящихся вечность.

Лежа на холодном бетоне, я видела, как камень медленно возвращается в свое исходное состояние. Но что-то изменилось. Его чернота казалась теперь менее глубокой, пульсация — более вялой. Атака стоила ему сил. Ненадолго. Но этого хватило.

— Что… что ты сделала? — хриплый шепот донесся от Виноградова. Он смотрел на меня, и в его глазах не было ни одержимости, ни ярости. Был животный, первобытный ужас. Ужас человека, заглянувшего в бездну и едва не свалившегося в нее. — Он… он в меня… залезал…

Я попыталась встать, но тело не слушалось. Все силы были исчерпаны.

В этот момент в проеме коридора, поднимая клубы пыли, возникла Ирина Марковна. Ее цыганское платье было в пыли, амулеты звенели. Она бросила взгляд на тело Серафима, на Виноградова, на меня, и наконец — на камень. Ее лицо стало жестким.

— Встань, девочка, — ее голос прозвучал как удар хлыста. — Он еще жив. И он не простит тебе этого.

Она имела в виду не Виноградова.

С трудом поднявшись на локти, я увидела, что пульсация камня действительно становилась ровнее. Он восстанавливался.

— Надо… уходить… — прошептала я.

— Уже бегут, — кивнула Ирина Марковна, прислушиваясь к чему-то. Со стороны входа послышались крики, тяжелые шаги.

Выстрел поднял тревогу.

Первыми ворвались двое солдат с автоматами. Их взгляды метались от тела Серафима до нас с Виноградовым.

— Все живы? Что произошло? — крикнул один из них.

Виноградов, все еще сидя на полу, беззвучно замотал головой. Он был в шоке.

— Произошло то, чего и следовало ожидать, когда лезут в дела, им непосильные, — холодно бросила Ирина Марковна. — Один мертв. Двое — на грани. Этот объект… — она показала пальцем на камень, — должен быть немедленно изолирован. Полностью. Никаких контактов. Иначе будет хуже.

Солдаты переглянулись. Они были готовы к радиации, к диверсантам, но не к этому.

— Эвакуируйте их, — приказала я, едва шевеля губами. — И… увезите его отсюда. — Я кивнула на Виноградова.

Меня подхватили под руки и потащили к выходу. Последнее, что я увидела, прежде чем меня вынесли из проклятого холла, по телу камня пошли завихрения. И я знала — это затишье перед чем-то действительно страшным.

Мы разбудили спящего зверя. И теперь он знал наш запах.

На улице, залитой слепящим дневным светом, я рухнула на траву, не в силах сделать ни шагу. Рядом, на носилках, уносили Виноградова. Он лежал с открытыми глазами, уставившись в небо, и беззвучно шептал одно и то же слово:

— Возможности… возможности… возможности…

Ирина Марковна стояла рядом, глядя на здание мрачным, знающим взглядом.

— Он не оправится, — сказала она без всяких эмоций. — Разум выжжен. Осталось только эхо.

Потом она посмотрела на меня.

— А ты… выжила. Удивительно. Что ты сделала там, в конце?

Я закрыла глаза, чувствуя, как слезы текут по вискам, смешиваясь с пылью и потом.

— Я просто… захотела жить, — прошептала я. — Сильнее, чем он хотел меня поглотить.

Она молча кивнула, и в ее усталых глазах мелькнуло нечто, похожее на уважение.

— Этого редко, но бывает достаточно. Тебе повезло.

Но я-то знала. Это была не удача. Это был выбор. Выбор, который я сделала, прижавшись к ледяной черноте, и который навсегда отделил меня от той девочки, что утром вышла из своей квартиры. Я прошла через ад и вернулась. Но часть меня навсегда осталась там, в том холодном холле, в борьбе с бездушной пустотой.

И я знала — это был только первый раунд.

Выдержу ли я главную битву?

Меня оттащили от здания и доставили во временный лагерь, развернутый в нескольких сотнях метров — палатки, генераторы, передвижные лаборатории. Воздух, который на улице казался чистым, здесь снова был густым и тяжелым, теперь — от страха и подавленной паники.

Нас с Ириной Марковной затолкали в отдельную палатку, больше похожую на военный штаб. Посреди стоял только стол и несколько складных стульев.

Виноградова увезли в другом направлении.

Не успела я перевести дух, как в палатку вошли двое — суровый полковник, которого я мельком видела при оцеплении, и щуплый, нервный человек в очках, ученый-физик по имени Дмитрий, представившийся руководителем научной группы.

— Докладывайте, — полковник уселся напротив, отбрасывая всякие церемонии. — Что там произошло? Что за выстрел? Почему мертв один из приглашенных?

Ирина Марковна, скрестив руки на груди, холодно и бесстрастно описала все: отказ идти, одержимость Виноградова, его угрозы, выстрел в Серафима и мою отчаянную попытку остановить контакт.

Полковник слушал, хмурясь. Дмитрий же, казалось, не слышал ничего, кроме описаний «аномалии».

— И что, вы утверждаете, что этот объект… обладает разумом? — переспросил он, и в его голосе слышалось не столько недоверие, сколько жадное любопытство.

— Не разумом, — хрипло сказала я, все еще чувствуя ледяной ожог в своей душе. — Он… алгоритм. Оружие. Оно сканирует, тестирует и ассимилирует. Виноградов стал для него идеальным кандидатом — умным, амбициозным и уязвимым.

— Ассимилирует? — Дмитрий оживился. — Вы можете это доказать? Каков механизм?

— Механизм? — я с труда сдержала горький смешок. — Вы хотите схему? Формулу? Его механизм — это поглощение. Он питается. И с каждым нашим контактом, с каждой попыткой его изучить, с каждой каплей страха, боли и смерти, которую мы здесь испытываем, он становится СИЛЬНЕЕ!

Я ударила кулаком по столу, отчего он грохнул. Полковник перевел на меня жесткий взгляд и подобрался.

— Вы не понимаете? — мои слова лились теперь сами, подпитанные адреналином и остатками ужаса. — Этот камень… он не просто излучает какую-то энергию. Он создает вокруг себя поле… поле абсолютной негативной, разрушительной энергии! Страх, отчаяние, агрессия, боль — все это для него как бензин! Вы чувствуете этот гнет? Этот холод, который пробивает даже сюда? Это не радиация! Это ОН! Он растет на наших страхах! На смерти Серафима! На одержимости Виноградова! На моем отчаянии!

Я перевела дух, глядя на их ошеломленные лица.

— Каждый солдат, который боится здесь стоять, каждый ученый, который сгорает от любопытства, каждый наш спор — все это подливает масла в огонь. Вы своими попытками «изучить» его только ускоряете процесс! Вы помогаете ему заряжаться!

Дмитрий снял очки и нервно протер их.

— Гипотеза о пси-воздействии, конечно, интересна, но без измерительных данных…

— К черту ваши данные! — взорвалась я. — Ваши данные уже мертвы! Ваши данные сошли с ума! Вы хотите новых? Принесите ему в жертву еще десяток людей и посмотрите, что будет! Он станет настолько сильным, что его влияние выйдет за пределы Зоны! Он начнет транслировать этот ужас, эту жажду разрушения дальше! Его нельзя изучать! Его нельзя контролировать! Его можно только УНИЧТОЖИТЬ!

— Уничтожить? — на лице Дмитрия появилась гримаса, похожая на боль. — Вы понимаете, о чем говорите? Это величайшее открытие! Возможно, внеземного происхождения! Источник неизвестной энергии!

— Источник смерти! — парировала я. — И если вы его сейчас не уничтожите, он станет источником смерти для миллионов. Он должен быть стерт в порошок, расплавлен, развеян по ветру! И сделать это нужно сейчас, пока он не оправился после контакта и не стал еще сильнее!

Полковник, до этого молчавший, тяжело вздохнул.

— Уничтожение… — он посмотрел на Дмитрия. — Это возможно?

— Теоретически… — физик заерзал. — Но мы не знаем, как он отреагирует на применение силы! Это может вызвать непредсказуемый выброс энергии! Цепную реакцию! Мы должны сначала понять…

— Уже поздно понимать! — крикнула я. — Он уже все понял про нас! Он знает, что мы слабы, что мы боимся, что мы жадные до знаний и власти! И он использует это!

В этот момент пола палатки распахнулась. На пороге стоял бледный, как полотно, молодой лейтенант.

— Товарищ полковник… С Виноградовым… что-то не так.

Мы высыпали наружу. Виноградова вынесли из медицинской палатки и уложили на носилки. Он был в ступоре, но теперь его тело билось в мелкой, неконтролируемой дрожи. Его глаза были открыты, но зрачки расширены до предела, затопив радужку целиком. Две черные бездны.

И от него исходило то же самое, только гораздо более слабое, ледяное излучение, что и от камня.

— Видите? — прошептала я, с ужасом глядя на него. — Он уже начал… меняться. Камень нашел проводника. Даже раненого и поломанного. Он работает с тем, что есть. Уничтожьте его, пока не поздно! Пока он не начал транслировать эту заразу через Виноградова на всех вас!

Полковник смотрел на дергающееся тело своего бывшего начальника, и на его лице медленно, но верно проступало понимание. Понимание того, что это — не научная задача. Это — угроза.

Он повернулся ко мне, и его взгляд был тяжелым, как свинец.

— Как? — спросил он односложно. — Как его уничтожить?

Я закрыла глаза, снова прислушиваясь к своим истерзанным ощущениям, к остаточному эху контакта.

— Он… квинтэссенция холода и пустоты. Ему нужно противопоставить не взрывчатку. Ему нужно противопоставить… чистую, сконцентрированную энергию жизни. Огонь. Не физический, а… ментальный. Но одного человека не хватит. Нужно… собрать всех, что есть. Все мужество. Все желание жить. Все, что ему противостоит. И обрушить это на него одним ударом. Это как… гигантский заряд положительной энергии.

Я открыла глаза и посмотрела на Ирину Марковну. Она понимающе кивнула. Она понимала, о чем я.

— Это безумие, — прошептал Дмитрий.

— Нет, — тихо, но четко сказала я. — Это — единственный шанс. И он есть только сейчас.

Глава 32

— Собрать… всех? — Полковник смотрел на меня так, будто я предложила вызвать джинна из бутылки. — Каких «всех»? Где их взять?

— Людей, подобных нам, — в разговор твердо вступила Ирина Марковна. — Чувствительных к тонким вибрациям. Тех, кого вы обычно записываете в шарлатаны, пока не столкнетесь с тем, что не можете измерить своими приборами. Телепатов, целителей, медиумов… Сильных. Не циркачей с шоу.

— «Битва экстрасенсов»? — скептически хмыкнул Дмитрий, но в его глазах мелькнула искорка интереса. Возможность провести полевой эксперимент с группой испытуемых перевешивала страх.

— Не только, — я покачала головой, все еще чувствуя слабость. — Есть те, кто не светится. Отшельники, странники… Сенсей мой наверняка знает нескольких. Ирина Марковна, уверена, тоже. Нам нужна критическая масса. Один человек, даже сильный, для этого камня — как спичка против урагана. Но если собрать хотя бы десяток отчаянных… Кто готов вложиться на все… и направить нашу общую волю, нашу жизненную силу в одну точку… мы сможем создать тот самый «заряд». Вот только не все смогут перенести это без потерь.

Полковник молчал, глядя на Виноградова, чье тело теперь трепыхалось в еле уловимых конвульсиях. По его лицу ползла синева, словно его изнутри подмораживало. Вокруг него суетилось пара врачей, но было видно, что они в растерянности.

— Вы не сможете ему помочь. Отвезите в тепло, обезопасьте и приглядывайте.

Мужчины-медики растерянно переглянулись, а Дмитрий, поджав губы, устало кивнул им, подтверждая мои указания.

— И сколько у нас времени? — спросил он наконец, и его голос прозвучал устало.

— Не знаю, — честно призналась я. — Часы? Может, дни. Но с каждой минутой он крепчает. И с каждой минутой Виноградов все меньше становится человеком.

— Хорошо, — полковник принял решение с той самой солдатской прямотой, которая не оставляет места сомнениям. — Давайте списки. Все контакты, которые можете вспомнить. Мы обеспечим доставку. Максимально быстро. — Он повернулся к Дмитрию. — А вы, доктор, тем временем займитесь Виноградовым. Попробуйте его… стабилизировать. Используйте все, что может хоть как-то ему помочь. Изолируйте его.

— Но как? — развел руками физик. — Мы не знаем природу воздействия!

— Представьте, что это радиация, — бросила я. — Только ментальная. Изолируйте его свинцом… но не физическим. Экранируйте помещение. Металл, камень… может даже соль. Все, что используется в ритуалах очищения. Ирина Марковна, поможете?

Цыганка мрачно кивнула.

— Попробую. Но это — как пытаться залатать плотину пальцем. Источник заразы — там. — Она кивнула в сторону здания.

Пока Ирина Марковна диктовала своему ассистенту имена и места — загадочные деревни, городские квартиры, горные скиты — я связалась с Сенсеем.

Голос его был напряженным, он уже чувствовал мое состояние.

— Сенсей, слушай меня внимательно, — быстро зашептала я, отвернувшись от остальных. — Мне нужны твои знакомые. Все, кого ты знаешь, кто по-настоящему силен. Не эгоисты, не искатели славы. Те, кто способен отдать силу ради других. Поездка в Чернобыль. Цель — уничтожение аномалии. Цена вопроса — все.

На той стороне повисла тяжелая пауза.

— Понял, — коротко бросил Сенсей. — Мне нужно несколько часов. Держись, Аня.

Лагерь превратился в муравейник. Пока одни организовывали «охоту на ведьм» в масштабах страны, другие, под руководством Ирины Марковны, обустраивали импровизированный лазарет. Виноградова перенесли в отдельную, самую прочную палатку. Стены изнутри обложили экранирующими листами, привезенными для радиационных экспериментов. На пол насыпали толстый слой соли, в углах разложили связки сухих трав, которые Ирина Марковна достала из своих запасов.

Я стояла на пороге, наблюдая, как она окуривает помещение дымом полыни, бормоча заклинания на странном, цыганском наречии. Воздух в палатке гудел от противоречивых энергий — леденящий холод от Виноградова сталкивался с плотным, почти осязаемым барьером, который она выстраивала.

— Это ненадолго, — она вышла ко мне, вытирая пот со лба. — Сдерживает, но не лечит. Камень держит его на привязи, как щенка.

Мы вошли внутрь. Виноградов лежал на койке, пристегнутый ремнями. Конвульсии стихли, сменившись жуткой неподвижностью. Но его глаза… они были открыты. И в их черной, бездонной глубине плавали странные огоньки — отблески чужих мыслей, чужих видений.

— Михаил, — тихо позвала я.

Его взгляд медленно, с трудом сфокусировался на мне. В его глазах на секунду мелькнуло что-то знакомое — искра осознания и… ужаса.

— Кото…ва… — его губы едва шевельнулись. — У…бери… Он… везде… в сетях… паутина…

Он снова ушел в себя, его взгляд снова остекленел.

— Он пытается бороться, — прошептала я. — Камень еще не полностью его захватил.

— Но процесс необратим, — покачала головой Ирина Марковна. — Мы лишь даем ему отсрочку. Шанс дожить до того момента, когда мы сможем разорвать эту связь.

Мы вышли из палатки. Вечерело. Над Зоной сгущались сумерки, делая пейзаж еще более зловещим. А давление со стороны института… нарастало. Теперь оно ощущалось не как пассивный гул, а как настороженное, внимательное присутствие. Камень чувствовал нашу активность.

Он ждал.

Первый «специалист» прибыл глубокой ночью. Это был низкорослый, коренастый мужчина с руками каменщика и спокойным, как гладь озера, взглядом. Его звали Борис. Он не торопясь вышел из машины, в которой его привезли, окинул лагерь взглядом, потом долго смотрел в сторону института.

— Да, — только и сказал он. — Тяжелая болезнь. Земля здесь болеет.

За ним прибыли другие. Хрупкая девушка-индиго с фиолетовыми прядями в волосах, которая не говорила, а пела свои мысли. Седобородый старик в монашеской рясе, от которого веяло покоем и древней силой. Еще двое — брат и сестра, близнецы, которые двигались и дышали в унисон.

Сенсей приехал последним. С ним еще двое, тоже очень интересных личностей. Муж и жена, и сатана в их семье, тоже было видно, отметился.

Он вышел из машины, и его взгляд сразу нашел меня. Он подошел, не говоря ни слова, и крепко обнял. В его объятиях была не только поддержка, но и та самая сила, чистая и неиспорченная, которую мы должны были использовать.

— Все, кого смог найти, — тихо сказал он. — Остальное — в твоих руках, Аня.

Я оглядела собравшихся. Все такие разные. Но в их глазах горел один и тот же огонь — понимание угрозы и готовность сражаться.

Мы стояли у края лагеря, глядя на темный силуэт проклятого здания. Холодная пульсация оттуда била на нас, как барабанная дробь перед битвой.

— Завтра, — сказала я, и мой голос прозвучал громко в ночной тишине. — На рассвете.

Камень ждал. Но теперь и мы были готовы.

Рассвет в Зоне был не светом надежды, а медленным проявлением кошмара. Свинцовое небо, уродливые силуэты мертвых деревьев, и над всем этим — давящая тишина, которую нарушал только нарастающий, низкочастотный гул, исходящий от института. Камень не спал. Он ждал.

Мы стояли у кромки оцепления — горстка людей, собранных со всех уголков страны. Сенсей, непоколебимый, как скала. Ирина Марковна, чьи амулеты тихо позванивали на ветру. Молчаливый Борис, вросший в землю, словно дуб. Девушка-индиго с фиолетовыми прядями, Лика, ее пальцы перебирали невидимые нити пространства. Близнецы Артем и Света, держащиеся за руки, их ауры переплетались в единый светящийся кокон. Седой старец отец Гермоген, чьи губы шептали древнюю молитву. Муж и жена Сворко, приехавшие с Сенсеем.

И я. Разбитая, но не сломленная.

Полковник и его люди образовали живой коридор. Они смотрели на нас не как на фриков, а как на последний шанс. В их глазах был страх, но и решимость.

— Пора, — сказал Сенсей, и его слово прозвучало как приговор.

Мы двинулись. Не бежали, а шли. Как на парад. Как на эшафот. С каждым шагом гул нарастал, превращаясь в оглушительный рев, в котором слышались миллионы голосов, взывающих о пощаде, которых никто никогда не услышит. Давление пыталось раздавить нас, вогнать в землю. Воздух звенел, искрился статикой.

— Щит! — скомандовал Сенсей, и мы все, как один, выстроили общую защиту. Это было похоже на то, как десять свечей сливаются в одно большое пламя. Давление ослабло, но ненамного. Камень чувствовал нас и злился.

Мы вошли в здание. Тот самый коридор показался бесконечным. Тени на стенах извивались и тянулись к нам. Ледяной холод пробирал до костей, несмотря на общее энергетическое поле.

И вот он. Холл. Камень.

Он изменился. Он стал насыщеннее. Его черная поверхность теперь переливалась, как масляная пленка, а прожилки пылали багровым, ядовитым светом.

— Он присоединился к Виноградову и теперь использует его как антенну! — крикнула я, едва перекрывая рев. — Как усилитель!

— Тогда начинаем! — голос Ирины Марковны прозвучал как удар грома. — Круг!

Мы встали вокруг камня, взявшись за руки. В тот миг, когда наши пальцы сомкнулись, что-то щелкнуло. Мы стали не группой людей, а единым существом. Единым сознанием. Я чувствовала спокойную силу Бориса, умиротворение отца Гермогена, нежную мелодию души Лики, неразрывную связь близнецов, мудрую ярость Ирины Марковны, жар супругов Сворко и несгибаемую волю Сенсея.

И свою собственную — израненную, но горячую любовь к жизни.

— Сейчас! — скомандовал Сенсей. — Всем, что есть!

Мы послали свой первый удар. Единый сгусток чистой, живой энергии, собранный из наших душ. Он ударил в черную поверхность.

Мир взорвался молчанием. Абсолютным. Камень поглотил удар, его поверхность на мгновение прогнулась, как вода, а затем выпрямилась. Ответный удар был ужасающим.

Это была не энергия. Это была сама Пустота. Ощущение полного небытия, отсутствия света, тепла, любви, надежды. Она обрушилась на наш щит.

Близнецы, Артем и Света, вскрикнули в унисон. Их объединенная аура, самая яркая и хрупкая, не выдержала. Она треснула, как стекло, и рассыпалась на тысячи светящихся осколков, которые тут же поглотила тьма. Они рухнули на пол, не разжимая рук. Без сознания. Мы не могли проверить жив ли он.

— НЕТ! — закричала я.

— Не отпускать круг! — проревел Сенсей, и в его голосе впервые слышалась боль. — Держаться!

Мы сжались, потеряв двух самых светлых, и снова послали удар. На этот раз в нем была не только жизнь, но и наша боль, наша ярость, наша скорбь. Мы били по нему нашими сердцами.

Камень дрогнул. На его поверхности пошли трещины, из которых повалил едкий, черный дым. Он завыл — пронзительно, по-звериному.

Но он не сдавался. Из тела камня вырвался черный луч и ударил в отца Гермогена. Старец не крикнул. Он просто упал на колени, и его тело начало быстро стареть, сморщиваться, превращаться в прах. За несколько секунд от него осталась лишь горстка пепла и дымящаяся ряса.

Нас осталось семеро.

— Он пожирает наши жизни! — Лика плакала, но ее пальцы продолжали рвать невидимые нити, пытаясь разорвать связь камня с Виноградовым и те, что он жадно тянул к нам.

— Тогда отдадим ему не жизнь, а смерть! — внезапно крикнула Ирина Марковна. Ее глаза горели неистовым огнем. — Нашу собственную! Ярость предков! Проклятие земли!

Она вырвала из своей косы амулет — тот самый, в виде глаза — и швырнула его в камень. Амулет впился в черную поверхность, и та часть камня, куда он попал, начала шипеть и пузыриться, как кислота. Камень взревел от настоящей боли.

Но Ирина Марковна, лишившись своего главного талисмана, побледнела и рухнула без сил. Она отдала ему свою душу в этом проклятии.

Нас осталось шестеро. Сенсей, Борис, Лика, супруги и я.

— Последний удар! — голос Сенсея был хриплым. — Все, что осталось! За них! За всех!

Мы собрали все. Боль потери близнецов и старика. Ярость Ирины Марковны. Мужество Бориса. Нежность Лики. Силу Сенсея. Жажду справедливости Сворко. И мою… мою ненависть к этой тьме и мою бесконечную любовь к свету, который она пыталась поглотить.

Мы не послали удар. Мы СТАЛИ ударом.

Я почувствовала, как мое сознание растворяется в этом едином порыве. Мы были не людьми. Мы были самой Жизнью, восставшей против Небытия.

Белый свет. Ослепительный, теплый, живой. Он хлынул из нас, сжигая черный дым, заливая багровые прожилки, проникая в каждую трещину.

Камень не завыл. Он ЗАКРИЧАЛ. Крик был таким, будто рвут саму ткань реальности.

Свет сконцентрировался в одной точке и… схлопнулся.

Тишина.

Абсолютная, оглушительная тишина.

Я упала на колени, теряя связь с другими. Передо мной, на полу, лежал обычный, серый, потрескавшийся камень. Никакой пульсации. Никакой черноты. Просто булыжник.

Рядом без сил лежали супруги Сворко. Он был бледен, но дышал ровно. В ее глазах, теперь обычных, человеческих, был только ужас и пустота, но в них не было чужого давления и присутствия.

Я огляделась. Борис стоял, опершись о стену, его лицо было мокрым от слез и пота. Лика сидела на полу, обняв колени, и тихо плакала, глядя на пепел, оставшийся от отца Гермогена.

Сенсей… Сенсей стоял ко мне спиной, глядя на место, где исчезла Ирина Марковна. Его плечи были ссутулены. Он был жив. Мы все, выжившие, были живы.

Мы победили.

Но когда я посмотрела на четыре бездыханных тела, на пустые глаза близнецов, на дымящуюся рясу, на место, где лежала цыганка, я поняла.

Мы не победили. Мы просто заплатили ужасную цену за то, чтобы отсрочить конец. Мы были мясом, которое кинули в пасть чудовищу, чтобы оно подавилось.

Я подняла голову и сквозь разрушенную крышу увидела бледное, безразличное небо. Мы заплатили. Но где гарантия, что где-то в другом месте не упал такой же черный камень? И хватит ли у человечества еще таких же безумцев, готовых отдать свои души, чтобы на час, на день, на год отсрочить наступление ночи?

Победа горькой золой легла на губы. И тишина вокруг была не миром, а звенящим, траурным предвестником.

Глава 33

Прошел месяц — стремительный, головокружительный, насыщенный событиями, которые, казалось, навсегда закрепили мою новую реальность.

Месяц, который, с одной стороны, подарил мне невероятное ощущение жизни, а с другой — заставил трезво взглянуть на будущее, осознать, что даже самые яркие моменты требуют опоры, структуры. Пора было строить планы, и эти планы требовали основательности.

Так я оказалась в университетском коридоре, воздух которого был пропитан знакомым, но теперь уже иным — более понятным — запахом пыльных учебников, полированной мебели и чего-то неуловимо студенческого, юношеского.

Университет, в котором я числилась уже второй год, а фактически проучилась один-единственный день, встречал пустыми коридорами. У народа вовсю шла сессия.

Сейчас я числилась в академическом отпуске, и посещение данного заведения теперь обретало для меня совершенно новый смысл.

Академ — идеальное прикрытие, идеальная возможность, которую я, разумеется, не собиралась упускать. Как и терять год!

Я уже не была той прежней Аней, что сбежала из этого места, как от чумы. Теперь я была здесь по своей воле, с четкой целью и, что важнее всего, с совершенно другим арсеналом возможностей. Стоя перед деканатом, я чувствовала не страх или сомнение, а предвкушение. Впереди был новый этап, и я была к нему готова.

Кабинет ректора педагогического университета, Александра Петровича Зайцева, был святилищем порядка, пахнущим дорогим антуражем, пыльными книгами и той самой, несгибаемой, как стальной прут, бюрократией. Воздух здесь казался густым, пропитанным незыблемыми правилами и нерушимыми регламентами.

Сам Александр Петрович, мужчина с висками, тронутыми серебром, и пронзительным, словно скальпель, взглядом из-под строгих очков, смотрел на меня. Его вежливость была безупречна, но за ней читалось непреложное, гранитное «чего приперлась?».

— Анна Владимировна, я вас понимаю, — он сложил руки на безукоризненно чистом столе, — Желание сменить профиль, особенно на столь благородный, как медицина, достойно высочайшего уважения. Но то, что вы просите… — он сделал короткую паузу, словно взвешивая каждое слово, — … это попросту невозможно. Существуют утвержденные регламенты, четкие правила приема. Перевод из педагогического вуза в медицинский… да еще и, как вы намекнули, без вступительных испытаний, да сразу на второй курс… Милочка… Это, простите, нонсенс. Абсурд. Вам надлежит сначала закончить с нашим университетом, вероятно, забрать документы, а уже после этого, на общих основаниях, сдавать вступительные экзамены в медицинский.

Я сидела напротив, храня внешнее спокойствие, которое, казалось, лишь подчеркивала лёгкая, почти невинная улыбка, игравшая на моих губах.

Пару месяцев назад его категоричный отказ, несомненно, поверг бы меня в пучину отчаяния. Сейчас же, напротив, я чувствовала лишь холодную, отточенную концентрацию. Та сила, которую я едва не растеряла среди призрачного пепла Чернобыля, пульсировала внутри меня, концентрируясь и множась.

Но это был уже не буйный, неконтролируемый вулкан, а скорее тихий, но мощный механизм, отлаженный до совершенства.

Многочисленный проведенные часы в забытье вместе с Сенсеем. Наши многочасовые тренировки в безвременье, медитация, концентрация, тренировки. Все это не прошло зря.

— Александр Петрович, — начала я, и мой голос, казалось, обрел неожиданную мягкость, но в то же время прозвучал так, что мужчина не мог не прислушаться. Я смотрела ему прямо в глаза, видя, как отражается в них свет лампы. — Я прекрасно понимаю все существующие регламенты. Но я также знаю, что всегда есть место для исключений. Исключений для студентов, которые по-настоящему… целеустремленные. Которые знают чего хотят и готовы идти к своей цели, невзирая на препятствия.

— Исключений для такого рода ситуаций просто не существует! — отрезал он, и в его голосе прозвенели те самые стальные нотки, которые я ожидала.

В этот самый миг я перестала просто смотреть на него. Я сфокусировалась. Мое сознание, закаленное в столкновении с бездушной, мертвой пустотой камня, мягко, но неумолимо коснулось его воли. Это было похоже на то, как теплая, почти нежная вода медленно, но верно размывает очертания хрупкой песчаной крепости, построенной на берегу океана. Ласково смывая все ее защитные преграды.

— Александр Петрович, — повторила я, и мой голос, казалось, приобрел бархатистые, гипнотические обертоны, обволакивая его сознание как шелк. — Взгляните на эту ситуацию… немного внимательнее. Разве не в ваших собственных интересах помочь талантливому студенту найти свой истинный, предназначенный ему путь? Разве не в этом заключается истинная миссия педагога?

Его взгляд, только что острый, ясный и проницательный, вдруг стал расфокусированным, словно мутным. Он моргнул несколько раз, словно пытаясь стряхнуть наваждение, дремоту, которая внезапно окутала его. Строгая, глубокая складка между его густыми бровями начала разглаживаться. Его губы, словно сами по себе, растянулись в умиротворенную, благостную улыбку, которая казалась совершенно неуместной на его обычно суровом лице.

— Вы знаете, Анна Владимировна… — проговорил он задумчиво, и его взгляд потерял фокус, устремившись куда-то сквозь меня, сквозь стены кабинета, словно видя нечто совершенно иное. — А ведь вы, пожалуй, совершенно правы. Когда есть такое… такое искреннее, такое непоколебимое стремление… эти регламенты… это ведь всего лишь бумажки, не так ли? Пустые слова на бумаге.

Он медленно, словно в замедленной съемке, покачал головой, и в его глазах, теперь совершенно прозрачных и спокойных, читалось полное и безоговорочное согласие. Растворилась всякая борьба, всякое сопротивление.

— Конечно, нужно помочь. Нужно обязательно помочь, — пробормотал он, и его рука, словно сама по себе, потянулась к телефону. — У меня есть один хороший знакомый… ректор медицинского университета, Игорь Семенович. Сейчас я ему позвоню. Уверен, он нас поймет. И всенепременно поддержит!

Он набрал номер, и пока в трубке раздавались гудки, его лицо оставалось озаренным той же странной, безмятежной улыбкой.

— Игорь Семенович? Здравствуй, дорогой. Это Зайцев. Слушай, тут у меня преинтереснейший случай! Одна девочка… удивительная девочка, заметь! — он говорил с такой теплотой, с такой искренней радостью, будто рассказывал о своей единственной, любимой внучке. — Очень хочет к вам перейти. Да, из Педа… Понимаю, что это неслыханно, выходит за рамки всех правил… Но ты только на нее посмотри! Умница редчайшая, светлая голова! Уверен, все недостающие дисциплины она догонит в кратчайшие сроки. У нее есть тот самый стержень… Что? Нет, экзамены ей сдавать не нужно… Ты же мне доверяешь? Игорь, поверь мне, она того стоит. Давай я ее к тебе привезу? Буквально через полчаса? Отлично! Жди!

Он положил трубку и повернулся ко мне, сияя, как лампочка.

— Готово, Анна Владимировна! Всё в порядке! Поедемте к Игорю Семеновичу. Он нас уже ждет. — Александр Петрович произнес эти слова не просто с горячностью, а с каким-то внезапным, почти юношеским остервенением, словно сбросив многолетний груз. Он в одно мгновение оказался на ногах, его тело, до этого словно скованное условностями, теперь излучало невероятную энергию. — Мы к нему поедем! Мой автомобиль находится на стоянке. Идемте, Анна Владимировна, каждая минута на счету!

Вся его прежняя, монументальная бюрократическая непоколебимость, казалось, испарилась без следа, словно мираж в пустыне. На ее месте возникла странная, почти нелепая для его статуса, юношеская торопливость, желание действовать без промедления.

Это немного пугало. Я всю дорогу озиралась по сторонам, молясь, чтобы мы не встретили никого из преподавательского состава и нашего ректора не уличили в приеме каких-нибудь запрещенных препаратов.

Дорога в медицинский университет, под аккомпанемент лихого вождения Александра Петровича, превратилась для меня в настоящее испытание на прочность. Он, не отрывая глаз от стремительно мелькающего за окном пейзажа, с таким неудержимым, почти экзальтированным пылом распевал мне дифирамбы, что я чувствовала, как краснею до корней волос. Будто я была не просто студенткой, а каким-то великим открытием, нобелевским лауреатом, которого он, Александр Петрович, лично выявил и вывел в свет.

— Вы знаете, я сразу увидел в вас этот блеск! — восклицал он, лихо обгоняя очередной медлительный троллейбус, отчего мой пульс учащался не только от его слов, но и от скорости. — Вы станете великолепным врачом! Я это чувствую, всем сердцем чувствую! Вы совершите великие открытия, вы прославитесь на весь мир! Наш… то есть, ваш медицинский институт будет вами безмерно гордиться!

Я сидела на пассажирском сиденье, машинально сжимая папку с документами, и нервничала. Человеческое сознание настолько тонкое и хрупкое, что лишний раз страшно даже тончайше на него воздействовать.

Внутри меня помимо смущения, нарастала тихая, холодная тревога. Я смотрела на его сияющее, оживленное лицо, на блеск в глазах, и одна мысль неустанно повторялась: «Не сломала ли я его совсем? Это же ненормально. Это… неправильно». Меня охватило такое сильное сомнение, что я почти готова была попросить его повернуть назад. Может, лучше все отменить? Самостоятельно подготовиться, почитать, повторить этот чертов материал. Благо, никаких дурацких ЕГЭ еще не было, экзамены сейчас сдавали по-человечески — устно и письменно, требуя глубоких знаний, а не просто умения угадывать ответы.

Это было бы честно. Но время… Оно утекало сквозь пальцы…

Но было уже поздно. Мы резко затормозили перед внушительным, старинным зданием медицинского университета, его кирпичные стены монументально внушали доверие и спокойствие.

И как только мы переступили порог, началось нечто поистине сюрреалистичное, выходящее за грани привычной реальности. Мы шли по гулким коридорам не как обычные посетители, а словно как самая высокая, самая ответственная правительственная делегация, за которой закреплен особый статус. Александр Петрович шел впереди, высоко подняв голову, его взгляд был устремлен куда-то вдаль, в то светлое, сияющее будущее, которое он так яростно и необратимо уготовил для меня. Он, казалось, не видел ничего вокруг: ни удивленных, изучающих взглядов студентов, ни растерянной, пытавшейся нас остановить пожилой консьержки.

— Александр Петрович, у вас пропуск? Ректор вас ждет? — почти бегом следуя за нами, задыхаясь, пыталась до него достучаться пожилая женщина, чье лицо выражало полное недоумение.

Но он словно не слышал ее. Он гордо, почти торжественно вышагивал к своей цели — кабинету ректора, к тому, кто должен был поставить финальную точку в этом стремительном действии.

Я, сгорая от жгучего стыда и пытаясь хотя бы извиняюще, растерянно улыбнуться провожающим нас взглядам, еле поспевала за его широкими, решительными шагами. Он был полностью поглощен одной-единственной мыслью — устроить мое будущее, сделать его безоблачным. И остановить это стремительное, сюрреалистичное шествие, которое я сама же и запустила, было уже невозможно.

Кабинет ректора медицинского университета был просторнее, чем у Зайцева, и пах иначе — смесью стерильности и неоспоримой, удушающей власти. Здесь воздух казался тяжелее, пропитанным не только тонким запахом лекарств, но и негласными правилами, которые диктовали, кто здесь хозяин.

Игорь Семенович, мужчина внушительных размеров, с цепким, проницательным взглядом, напоминающим взгляд хищника, высматривающего добычу, смотрел на нас с явным, неприкрытым недоверием, которое читалось в каждой черточке его сурового лица.

— Саш, ты в своем уме? — проворчал он, бросив на меня косой, оценивающий взгляд, словно я была каким-то экзотическим экспонатом. — Перевод из Педа? Без экзаменов? Ты хоть понимаешь, какая это…

— Игорь, — мягко, но властно перебил его Зайцев. В его голосе все еще звучали те самые, насаженные мной отголоски внушения, придавая его словам особую убедительность. — Посмотри на нее. Внимательно. По-настоящему внимательно.

И снова я применила свою силу. На этот раз — с несравнимо большей тонкостью, с ювелирной аккуратностью. Я не ломала его волю, не пыталась насильно заставить принять решение. Нет. Я лишь… подсказывала ей правильный путь. Я вкладывала в его сознание не грубые образы, а тонкие, многогранные картины: не просто очередной студентки, жаждущей перемен, а будущего блестящего врача, светила медицины, человека, чье место — именно здесь, в этих стенах, среди этих колб и скальпелей. Я рисовала ему в воображении свой триумф, успех, неподдельную преданность профессии.

Игорь Семенович замолчал. Его взгляд, который секунду назад был острым и полным скепсиса, вдруг затуманился, как стекло, запотевшее от резкой смены температуры. А затем же медленно прояснился, но уже с совершенно иным выражением: в нем читались зарождающийся интерес и, что было еще важнее, одобрение.

— Хм… — произнес он задумчиво, словно пробуя меня на вкус, изучая мою реакцию, мою внешнюю невозмутимость. — А лицо, и правда, умное. Решительное. Чувствуется какой-то… потенциал. Да.

— Я готова досдать любые недостающие дисциплины в течение года, — произнесла я, и мои слова прозвучали не как робкая просьба, а как уверенная констатация факта. Факта, который, благодаря моим усилиям, он уже принял как неоспоримую истину.

— Год… хмм… резонно, — протянул Игорь Семенович, и это «год» повисло в воздухе, словно последний барьер, который предстояло преодолеть. Он снова посмотрел на Зайцева, затем, наконец, его взгляд остановился на мне, пристальный, но уже лишенный враждебности. — Знаете… у нас как раз на втором курсе одно бюджетное место освободилось. Студент уехал. По семейным обстоятельствам.

Он сделал короткую, выжидательную паузу, и в этот момент я почувствовала, как последние, едва заметные барьеры его внутреннего сопротивления рухнули под плавным, неумолимым напором моей воли. Они рассыпались, как карточный домик.

— Ладно, — вздохнул он, и в этом вздохе не было ни тени досады, ни обиды, а лишь странное, необъяснимое облегчение, будто он только что принял единственно верное решение. — Оформляем перевод. Заявление напишете. Но помните — все хвосты в течение года. Никаких поблажек. Иначе я вас лично…

— Конечно, Игорь Семенович, — кивнула я, и в этот момент, выходя из кабинета, я не испытывала ни малейшей радости, ни чувства триумфа. Был лишь холодный, просчитывающий расчет и горькое, но твердое понимание того, что теперь я играю по совершенно другим, куда более серьезным правилам. — Никаких поблажек.

Выйдя из кабинета, я оставила позади двух ректоров, которые теперь с удивительным теплом и неприкрытым энтузиазмом обсуждали мое «светлое будущее», мое новое, обретенное место.

Я получила то, что хотела. Да. Нечестным путем. Используя оружие, которое, как я теперь понимала, совершенно не предназначено для бытовых мелочей, слишком опасно и непредсказуемо, но… Кому сейчас легко?

Но я дала себе слово. Соответствовать. Я стану блестящим врачом. И это, я должна была оправдать. Опыт прошлой жизни, новое направление в медицине, повышение квалификации.

Я буду спасать жизни, независимо от того, какое будущее нас ждет.

Вечер выдался на удивление спокойным, почти сюрреалистичным после пережитых событий. Мы втроем — я, Рита и Соня — сидели на кухне, и этот привычный, милый сердцу хаос — разбросанные по столу фантики от конфет, ноутбук с запущенным монтажом, едва уловимый, но такой узнаваемый запах Сониного травяного чая, который она заваривала с особой тщательностью — всё это было лучшим, самым действенным лекарством после всех передряг, и, если уж быть честной, пережитого стресса.

— Ладно, капитан, — Рита, уперевшись взглядом в меня, с хрустом разломила очередную чипсину, отправляя её в рот. — Острова прошли, спецоперации, как ты говоришь, завершены, в мед тебя зачисляют. Возвращаемся к главному вопросу: Что с каналом? Как будем раскручивать? Я уже кучу идей набросала! Челленджи, скрытая камера, магическое исцеление… — она перечислила, словно зачитывая список потенциальных хитов.

— Наберитесь терпения, — я отпила из кружки, ощущая тепло от ароматного чая, и позволила себе легкую, загадочную улыбку. — Мы будем творить добрые дела.

Соня, размешивая ложечкой янтарный мед в своей чашке, подняла на меня удивленные, широко распахнутые глаза.

— Это… как? Мы будем снимать, как бездомным котят раздаем? — она спросила с ноткой скепсиса, который, впрочем, мгновенно сменился любопытством. — Это же немного… не наш формат, согласитесь. Мы же про другое.

— Не совсем так, — начала было я, но мне не дали договорить.

В дверь раздался резкий, неожиданный звонок.

— В этот час? Кому бы? — пробормотала Рита, вставая из-за стола и направляясь к двери.

Через мгновение она вернулась на кухню, её глаза широко распахнулись от удивления, а за ней, словно тень, проскользнула… Юлия.

Та самая. Дочь депутата, основательница самой молодежной партии «Новая Россия», которую она так страстно продвигала. Та, которую я когда-то, рискуя всем, вытащила буквально с того света после трагической гибели ее возлюбленного и затяжной депрессии. Тогда, в те страшные дни, она была лишь бледной, изможденной тенью, костлявым призраком с пустыми, потухшими глазами, в которых застыла вся скорбь мира.

Сейчас перед нами стояла совершенно другая девушка. Цветущая, полная жизни. Щеки ее порозовели, в глазах вновь горел живой, искрящийся огонь, да и фигура заметно округлилась, потеряв ту зловещую, болезненную хрупкость. Она улыбнулась, и в этой улыбке была такая неподдельная сила, такое внутреннее сияние, что мы невольно разулыбались.

— Юль, привет! — Соня, первой оправившись от удивления, радостно воскликнула и подвинулась, чтобы уступить место за столом, приглашая ее присоединиться. — Как ты? Мы так рады тебя видеть!

— Не ждали? — Юля легко, грациозно присела на предложенный стул, её движения были полны уверенности. — Виновата, что без предупреждения. Просто Аня позвонила, так заинтриговала… не смогла усидеть, должна была узнать, что за секреты!

Рита и Соня синхронно перевели свои взгляды на меня, ища объяснений. Я лишь загадочно улыбнулась, наслаждаясь моментом.

— Рассказывай, как у вас дела в партии? — попросила я, подвигая к Юле тарелку с печеньем, — Как движется работа?

— Дышим полной грудью! — глаза Юлии загорелись тем самым, знакомым мне теперь, энтузиазмом. — Агитируем по институтам, общаемся с молодежью. Ребята подтягиваются активные, горят идеями, чувствуют, что могут что-то изменить. «Новая Россия» растет, и это не просто слова, это чувствуется в воздухе. Но хватит обо мне, — она сделала глоток чая, ощутимо успокаиваясь, и посмотрела на меня прямо, ее взгляд стал более пристальным, анализирующим. — Ты меня вызвала. Заинтриговала всех нас! В чем дело? В чем суть твоего грандиозного плана?

Я обвела взглядом моих подруг, чувствуя их настороженное ожидание, а затем остановила свой взгляд на Юлии.

— Мне будет нужна ваша помощь. Как говорится, у вас товар, а у нас — купец, — начала я, подбирая слова, чтобы выразить свою идею максимально точно. — Вашей партии нужна массовая поддержка, та самая, искренняя любовь народа, верно? Не формальная, а настоящая?

Юля кивнула, внимательно слушая, её губы были слегка приоткрыты в предвкушении.

— Нам тоже нужна максимальная вовлеченность простых людей. Нам нужен контент, — продолжила я, чувствуя, как мое видение обретает четкие очертания. — Не громкие, пустые лозунги, а реальные, жизненные ситуации. Самые наболевшие проблемы. Несправедливость в ЖЭКах, убитые дороги, которые превращают поездки в кошмар, разбор полетов с местными взяточниками, которые грабят на каждом шагу, реальная, ощутимая помощь детским домам или одиноким старикам, которые никому не нужны.

— И где вы это возьмете? — спросила Рита, её пальцы перестали теребить край скатерти. — По подъездам ходить?

— Мы не возьмем. Нам это должны приносить. Сами люди. — Я сделала паузу, давая своим словам осесть на благодатную почву. — Мы создаем на нашем канале, в социальных сетях партии, мощную «народную приемную». Это будет не просто информационная площадка. Люди сами будут присылать нам материал, сигнализировать о проблемах, делиться своими бедами и наболевшим. А мы — самые яркие, самые «огненные» кейсы, те, что вызывают наибольший резонанс, — будем брать в работу. Будем освещать их, давить на тех, кто должен их решать, добиваться справедливости. И, конечно, за самый резонансный материал, за самую ценную информацию, будем премировать автора. Чтобы был стимул, чтобы люди знали — их голос услышан и важен.

Соня присвистнула, её глаза загорелись новым пониманием.

— Это же… это просто огромная работа. Масштабная. Нас трое, мы просто не справимся с таким объемом.

— Ну… В партии-то нас не трое. Нас сотни. Мы, конечно, может помочь. Но зачем это все? — вступила Юлия, её взгляд стал гораздо жестче, более аналитическим, словно она пыталась просчитать все риски и выгоды. — Я понимаю поддержку, я понимаю пиар, но такой тотальный охват… Это же не просто создание информационного потока. Это создание целой сети, настоящей структуры. Зачем такая огромная, сложная машина? Чего именно вы хотите добиться?

Я посмотрела ей прямо в глаза, чувствуя, как между нами возникает та самая, невидимая нить понимания, которая связала нас тогда. В моем взгляде не было и тени сомнения, лишь кристальная ясность цели.

— Затем, что нам нужна не просто поддержка. Нам нужна любовь народа. Та самая, искренняя, безоговорочная. Та энергия, которая… — я чуть запнулась, подбирая наиболее точное слово, — … которая способна творить чудеса. Мы будем делать добро. Реальное, ощутимое добро. А добро, как известно, всегда возвращается. И когда оно вернется к вашей партии, ко мне, Юля, его будет достаточно, чтобы изменить очень и очень многое. Навсегда.

Круговерть, словно внезапно оживший гигантский механизм, затянула нас с головой.

Маховик, который мы так стремительно раскрутили вместе с Юлей и девчонками, набирал бешеную, необузданную скорость. Каждый день превращался в калейдоскоп новых поездок, напряженных встреч, жарких съемок. Мы выезжали в самые, казалось бы, безнадежные, самые горячие точки, которые неустанно находила наша разросшаяся «народная приемная»: в обшарпанные, дырявые подъезды, где запах плесени смешивался с отчаянием. На разбитые дороги, превращающие любую поездку в испытание на прочность. В застывшие, словно во времени, чиновничьи кабинеты, где нам сначала хамили, отмахиваясь, как от назойливых мух, а потом, после моего спокойного, пристального взгляда и тихого, но веского слова, которое, казалось, проникало сквозь офисную тишину, вдруг становились удивительно сговорчивыми и покладистыми.

Я, к своему удивлению, научилась дозировать свою силу, применять ее не как грубую кувалду, а как тонкий, отточенный скальпель, точечно, без надрыва и, что самое важное, без вреда для себя. Это был искусный инструмент, требующий точности и понимания.

И как ни странно, в этой стремительной, захватывающей круговерти рядом со мной все чаще оказывался Александр. Тот самый, с которым мы когда-то снимали наше Большое Кино, которое казалось теперь таким далеким и нереальным. Он словно почуял ветер перемен, эту новую, бурлящую энергию, и примчался прямиком в эпицентр бури, чтобы принять в ней участие.

Сначала он просто позванивал, интересовался, как идут дела, как продвигается наша новая, амбициозная инициатива. Потом начал приезжать в гости, привозя с собой коробки с едой и новую порцию своего фирменного, заразительного оптимизма. А затем и вовсе начал напрашиваться составить нам компанию на выездах.

«Вам же нужна качественная картинка, — говорил он, и в его глазах, всегда таких живых и проницательных, читалось нечто большее, чем просто профессиональное рвение. — А я знаю, как выжать из любой ситуации максимум, как показать её так, чтобы затронуть самые глубины души».

И он был абсолютно прав. Его творческое видение, его колоссальный опыт в мире кинематографа, стали для нас не просто подспорьем, а настоящим подарком судьбы. Он мог одним кадром, одним, казалось бы, случайным движением камеры, одной фразой, филигранно вмонтированной в финальный ролик, передать всю гамму чувств — всю боль, всю робкую надежду или всеобъемлющую ярость, заключенные в каждой истории.

Он помогал монтировать наши ролики, превращая их из простых репортажей о проблемах в настоящие маленькие художественные зарисовки, которые, без сомнения, брали за душу, вызывали слезы или, наоборот, искренний смех и радость.

И в это время мы проводили часы напролет вместе… В дороге, в подготовках, во взятии на абордаж чиновничьих кабинетов.

Мы много и с огромным интересом общались. О жизни, о кино, о планах на будущее, о том, какой мы хотим видеть эту новую реальность, которую мы пытались строить. Он был невероятно умным, ироничным, тонко чувствующим человеком.

Но черты он не переступал, держался с подкупающим, почти старомодным уважением, словно зная, где проходит граница.

А во мне тем временем просыпалось что-то давно забытое, что-то, что я считала навсегда погребенным под слоями пережитого. Это чувство — легкое, приятное головокружение, тихое очарование человеком, робкая, едва заметная влюбленность и искреннее восхищение.

Чувство, словно из далекого, безмятежного детства, где все было просто, понятно и по-настоящему искренне. Да, там было хорошо, душевно, но это было так давно, что начало казаться сном, почти неправдой.

С Сашей все складывалось иначе. Это было не призрачное воспоминание, а реальность. Оно было здесь и сейчас. Живое, теплое, настоящее, осязаемое.

И эта новая, хрупкая радость, словно нежный цветок, пробивающийся сквозь асфальт, постоянно отравлялась одной горькой мыслью, которая терзала меня по ночам, не давая покоя. Я смотрела на него, на его увлеченное, вдохновенное лицо в мягком свете монитора, когда он монтировал очередной ролик, и думала: ему была уготована другая судьба. В той, исходной реальности, где не было меня, этой Ани, которая внезапно появилась и изменила все, все могло сложиться совершенно иначе. Он был бы счастлив с другой, той, кто был создан для него, а не втянут в водоворот моих собственных, зачастую эгоистичных, желаний. А я… я, такая наглая и, возможно, даже грязная в своих методах, влезла в его жизнь, переписала его будущее ради своего собственного, пусть и такого желанного, счастья.

Но так хотелось жить. Жить по-настоящему, полной жизнью. Жить в этом молодом, сильном теле, в этом, пусть и таком несовершенном, но таком ярком, таком беззаботном и таком реальном мире. Дышать полной грудью, вдыхая все его краски. Чувствовать. Любить.

И когда он смотрел на меня своим спокойным, понимающим взглядом, словно видя все мои сомнения и страхи, но принимая меня такой, какая я есть, вся эта горечь, весь этот самобичевательный холод отступал, оставляя лишь одно жгучее, простое, всепоглощающее желание — чтобы этот момент, эта удивительная круговерть событий, это странное, чудесное, хрупкое счастье длилось как можно дольше.

Чтобы оно не заканчивалось. Не сейчас…

Глава 34

Наш канал на YouTube не просто процветал — он бушевал, как лесной пожар, разнесенный сухим ветром народного гнева. Сарафанное радио работало со скоростью света. Ссылки летели из рук в руки, из чата в чат.

Люди, уставшие от затяжного безвременья и наглой безнаказанности, хватали их, как спасательный круг. Их глаза, еще помнившие, что такое честь и справедливость, горели праведным огнем, когда они смотрели, как держава, которую они любили, нагло разворовывается по кусочкам.

Естественно, доносы на нас полились полноводной, грязной рекой, подмывая берега нашей шаткой легальности. «Клеветники!», «Экстремисты!», «Агенты влияния!» — трещали по швам папки, переполненные бумагами, летевшими во все мыслимые и немыслимые инстанции. Каждая строчка источала ядовитое зловоние страха и бессильной злобы тех, кого мы задели за живое.

Чтобы не утонуть в этом вале информации, Юля, с присущей ей железной хваткой, развернула отдельный штаб.

Это было бывшее складское помещение, превращенное в кипящий котел энергии и кофеина. Там, под светом тусклых ламп, в окружении стопок бумаг и гудящих компьютеров, трудились самые амбициозные партийцы-студенты.

Ребята горели идеей, их глаза светились той самой некупленной, неподдельной яростью, которая была куда мощнее любой взятки. Они сортировали, перепроверяли факты, кропали письма, превращая их в неопровержимые досье.

Дела спорились, стены штаба были обклеены картами, фотографиями, вырезками — целой паутиной коррупции, которую мы методично распутывали. Запах свежей типографской краски и дешевого кофе 3 в 1 стали постоянными спутниками наших бессонных ночей.

На выезды «с комиссией» мы отправлялись чуть ли не каждый день, порой в режиме нон-стоп, пересекая десятки километров по разбитым дорогам.

Аварийные дома, чьи стены дышали на ладан, грозя похоронить под собой жильцов. Деревни, отрезанные от цивилизации зимой из-за разбитой дороги, где скорая просто не могла проехать. Детские дома, где сироты доедали черствый хлеб, пока деньги на их питание оседали в лоснящихся карманах директоров. Это была мелкая, но въедливая, укоренившаяся коррупция, на которую у «больших» чинов никогда не доходили руки, или, что вернее, не было интереса.

Мое чутье, отточенное в столкновениях с куда более серьезными угрозами, не подводило ни разу. Оно звенело в висках, предвкушая гниль, чувствуя ложь за сотню шагов.

Я била в цель безошибочно и бескомпромиссно.

Взгляд, фиксирующий малейшее подергивание уголка губ или бегающий взгляд, пара фраз, тихое, но неумолимое давление воли — невидимые нити, которыми я оплетала свою жертву.

И вот уже чиновник, пятясь от камеры, с блестящим от пота лбом, сам признавался в том, в чем еще минуту назад клялся и божился, дрожащим голосом выдавая детали преступления.

Мои слова, казалось, проникали прямо в их подсознание, вытаскивая наружу все то, что они так тщательно прятали. Это было похоже на гипноз, но без единого движения рук, лишь с силой воли и невидимого влияния.

Уж не знаю, так ли надо было использовать ту силу, что мне доверили свыше… был ли этот путь — пусть и во благо, — тем, для чего она была дана? Я не знала.

Каждый раз, когда я чувствовала, как чужая воля изгибается и ломается под моей, внутри меня шевелилось нечто холодное, почти отвращение. Но ничего иного изобрести мне не хватило ни сил, ни связей, ни времени. Это был единственный рычаг, который у меня был, чтобы сдвинуть с мертвой точки хоть что-то в этом болоте.

И волна пошла. Наш канал гудел, как раскаленный улей, от количества просмотров, лайков и яростных, порой нецензурных, но таких искренних комментариев.

Мы не просто показывали проблемы — мы добивались их решения, в буквальном смысле заставляя винтики государственной машины шевелиться. И люди это видели. Они верили нам, как последней инстанции, как голосу правды в оглушительной тишине обмана. Их благодарность чувствовалась физически, это было мощное, поддерживающее меня течение.

Несколько раз на нас пытались давить, выкатывая официальные требования удалить «порочащие» ролики. В ход шли угрозы судами, проверки, намеки на «серьезных людей». Но против наших досье — выверенных, подкрепленных документами, свидетельскими показаниями, собранными студентами, и, что главное, неопровержимой правдой, вырванной у самих виновников, — их жалкие отмазки выглядели как детский лепет. Наши доказательства были на порядок тяжелее, наши факты — непробиваемы.

Наша правда была тяжелее их лжи, она давила их своей массой.

Мы побеждали.

С каждым днем, с каждым новым роликом, с каждой отставкой проворовавшегося чиновника. Но с каждой такой маленькой победой во мне росла тревога, подкрадываясь, как хищник в ночи.

Я играла с огнем, используя свою силу как универсальный ключ. И где-то в глубине души, в самом дальнем уголке сознания, зрело навязчивое предчувствие, что рано или поздно этот ключ сломается в замке, или того хуже — отопрет дверь, за которой окажется нечто, с чем я уже не справлюсь.

Зловещая тень этого предчувствия ложилась на меня, заставляя вздрагивать от каждого телефонного звонка и оглядываться в подъезде. Игра становилась всё опаснее, и я чувствовала, что ставки растут.

Однажды это произошло.

Мы копнули слишком глубоко. Наша студенческая армия под началом Юли разворошила осиное гнездо, вскрыв схему такого масштаба, что она тянулась нитями прямиком к очень высокому чиновнику, чье имя мелькало в федеральных новостях чаще, чем лица популярных актеров.

Это было дело о хищении средств, предназначенных для строительства целого нового района, с подставными фирмами, откатами и подкупом на всех уровнях. Мы были осторожны, до одури выверяли каждый факт, перепроверяли каждую цифру, каждую подпись.

Но масштаб коррупции был таким чудовищным, что волей-неволей пришлось вскрывать и его личную, прямую заинтересованность. Каждый новый вскрытый документ заставлял нас затаить дыхание, понимая, с какой махиной мы связались.

Юля, бледная от недосыпа, шептала: «Ань, мы точно готовы к этому?». Моя собственная уверенность начинала давать трещины.

В итоге, в один прекрасный день, когда я выходила из подъезда, на ходу пытаясь застегнуть воротник пальто (весна выдалась обманчиво теплой), у тротуара плавно, почти бесшумно остановилась длинная черная машина с наглухо тонированными стеклами.

Моментально замерли птицы на проводах, стих шум города, или это только мне так показалось? Из машины вышли двое — не вчерашние громилы с битами, а люди в строгих, безупречно сшитых костюмах, с бесстрастными, профессиональными лицами, словно вырезанными из камня. В их движениях не было агрессии или угрозы. От них веяло нечто куда более пугающим — холодной, абсолютной неизбежностью. Они не кричали, не хватали, были вежливы. Но от их многообещающих взглядов стыла кровь.

— Анна Владимировна Котова? — Голос одного был низким, спокойным, не оставляющим места для сомнений. — Вас просят пройти с нами.

Мое внутреннее чутье, та самая сила, что служила мне компасом, на удивление, не сигнализировала об опасности. Ни единой вибрации тревоги. Напротив, от всей ситуации веяло каким-то… предначертанным спокойствием, словно я просто следовала по заранее расписанному сценарию. Это дезориентировало. Ведь я живая! И мне было страшно!

Эта поездка для меня была безопасна. Но это знание не успокаивало. Полное отсутствие деталей — куда, зачем, к кому — будоражило нервы куда сильнее, чем прямая, понятная угроза. Это была игра вслепую, где я была пешкой, не знающей правил, но уже стоящей на доске. Сердце колотилось где-то в горле, но внешне я сохраняла непроницаемость.

Меня усадили на заднее сиденье. Салон был тихим, как саркофаг, поглощающий все звуки внешнего мира. Запах дорогой кожи и легкий, неуловимый аромат, ассоциирующийся с чем-то официальным и стерильным, наполнял воздух. Машина тронулась, и мы понеслись по улицам Москвы, плавно и неотвратимо, словно ладья по темной воде. Я смотрела в затемненное стекло, пытаясь угадать маршрут по мелькающим зданиям, но вскоре поняла — мы движемся в самое сердце города, туда, куда обычные смертные попадают лишь на экскурсиях. Каждое знакомое здание, мимо которого мы проносились, казалось мне одновременно родным и чужим, будто я смотрела на свой город из совершенно другого измерения.

И тогда я увидела их — знаменитые стены из темно-красного кирпича, зубчатые башни, уходящие в низкое московское небо, словно клинки древних исполинов. Машина, не снижая скорости, без промедления проехала через Боровицкие ворота, мимо замерших в стойке часовых, чьи лица были так же бесстрастны, как и лица моих провожатых.

Мы вынырнули на брусчатку Соборной площади, и Кремль раскрылся передо мной во всей своей монументальной, давящей на психику красоте. Золотые купола соборов сияли под тусклым солнцем, а воздух здесь, казалось, был тяжелее, пропитанный историей и властью.

Сердце екнуло и замерло. Кремль. Снова.

Машина остановилась у какого-то неприметного подъезда в глубине дворика, спрятанного от любопытных глаз. Меня провели внутрь. Роскошь здесь была не показной, кричащей, а стертой временем и властью — глубокой, фундаментальной.

Высокие сводчатые потолки, отполированное до блеска темное дерево, толстые ковры, поглощающие звуки шагов, каждый шорох. Воздух был прохладным, тяжелым, и пахло стариной, воском, дорогими сигарами и какой-то неуловимой тайной, которую хранили эти стены.

Вдоль стен висели старинные картины, портреты, карты. Каждый элемент интерьера источал сдержанное достоинство.

Мы шли по бесконечным коридорам, и мне казалось, я чувствую тяжесть веков, давящую на плечи, на каждый вдох. Здесь принимались решения, менявшие ход истории, судьбы миллионов.

И сейчас меня вели в самое логово этой силы, в ее пульсирующий центр.

Наконец, мы остановились перед высокой двустворчатой дверью из темного дуба, украшенной искусной резьбой. Один из моих провожатых бесшумно открыл ее и пропустил меня внутрь, жестом указывая вперед.

Кабинет был огромным, но не пустым. В его центре стоял гигантский стол из красного дерева, за которым могло бы разместиться два десятка человек. Стены до самого потолка были уставлены книжными шкафами со старинными фолиантами в кожаных переплетах.

В углу, у большого камина, в котором потрескивали настоящие дрова, распространяя слабый запах дыма и уютного тепла, стоял, спиной ко мне, невысокий, но плотно сбитый мужчина с седыми висками. Он смотрел на огонь, заложив руки за спину, и казался частью этого вечного интерьера.

Дверь за моей спиной так же бесшумно закрылась, отрезая меня от внешнего мира.

Мужчина у камина медленно, с достоинством повернулся. Его лицо, я уверена, было знакомо каждому человеку на земном шаре, кто хоть раз в жизни смотрел телевизор. Уж миллионам россиян точно.

Но вживую его взгляд был другим — не обращенным к миллионам, а сфокусированным только на мне. Он был усталым, пронзительно-внимательным, способным пронзить насквозь, и невероятно тяжелым, ведь он нес на себе груз целой страны, ответственность за наш народ.

Его глаза, серые и глубокие, смотрели пристально и изучающе.

Он не предложил мне сесть. Он просто смотрел, оценивая, словно пытался разглядеть что-то за моей обычной внешностью, прочитать скрытые мотивы, силу, что вела меня. Каждая секунда молчания была как удар метронома, отсчитывающий мое время.

— Анна Владимировна, — его голос был негромким, но он заполнил собой все огромное пространство кабинета, как бас большого органа, резонируя в каждой жилке моего тела. — Вы устроили у нас под боком… настоящую партизанскую войну. Вы в курсе вообще, что натворили?

Он был моложе, чем я помнила по своим прошлым жизням. Не седовласый патриарх, а собранный, энергичный мужчина, в каждой черточке лица которого чувствовалась невероятная концентрация.

В глазах плескался острый, как лед, ум, проницательный взгляд, который, казалось, видел меня насквозь. И невероятная, сконцентрированная воля, ощущавшаяся почти физически, как плотный воздух вокруг него. Встречать его взгляд было все равно что смотреть на работающий лазер — ослепительно, опасно и завораживающе одновременно.

В целом, я даже в чем-то понимала Арину и ее смятение, и ту невозможность устоять перед такой мощной, почти гипнотической харизмой.

— Вы как-то можете прокомментировать ваши действия и мотивы, — сказал он, и в углу его рта дрогнула едва заметная улыбка, в которой не было ни капли веселья, лишь холодный расчет. Это была улыбка человека, который видит картину целиком.

Он сделал несколько шагов ко мне, его движения были плавными, почти кошачьими, полными скрытой силы и контроля. Каждый шаг был выверен, каждый жест — продуман. В его присутствии ощущалось легкое, но несомненное давление, словно воздух вокруг него сгущался.

— Мы говорим только правду.

— Да? И кому нужна та правда?

— Народу.

Он тяжело вздохнул, словно объяснял прописные истины нерадивому ребенку.

— Зачем нам ссоры и распри, Анна Владимировна? — спросил он, и его голос стал мягче, почти отеческим, бархатным, умело маскирующим железную волю. — Зачем подрывать веру народа… в его правительство? Это ведь наш общий дом, наша общая страна. И если где-то есть проблемы, перегибы на местах… — он развел руками в примирительном жесте, — так давайте решать их сообща. Не с баррикад, бряцая оружием и крича лозунги, а за одним столом, спокойно и конструктивно.

Я молчала, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, отбивая бешеный ритм. Мысли метались в голове, пытаясь осмыслить происходящее. Он подошел еще ближе, и я чувствовала тепло от камина, смешанное с прохладой от его присутствия.

— Ваша… активность, — он тщательно, словно дегустатор редкого вина, подбирал слова, — привлекает внимание. И не всегда желательное, надо сказать. Но направлена она, в целом, в правильное русло. Борьба с перегибами на местах, с откровенным воровством, с равнодушием чиновников… это важно. Это очищает систему. Но давайте делать это с нашей подачи, с нашей поддержкой. Что, если мы что-то придумаем? Покажем ваш следующий сюжет, к примеру, в вечерних новостях на Первом канале? Как пример успешного взаимодействия гражданского общества и власти. Продемонстрируем открытость и готовность к диалогу.

У меня перехватило дыхание. Это было не просто предложение, это был шок. Вот это масштаб! Из андеграундного YouTube-канала прямиком в федеральный эфир, под прицел миллионов глаз.

Это была не просто легализация — это была атомная бомба, которая в одно мгновение уничтожала все препоны, всю нашу маргинальность, выводя нас на совершенно иной уровень влияния. Я почувствовала головокружение от осознания открывающихся возможностей.

— Я… конечно, — выдохнула я, голос чуть дрогнул, но я тут же взяла себя в руки, понимая, что отказываться не только бессмысленно, но и смертельно опасно. В его глазах я видела твердое намерение, и не принять его предложение означало бы перейти дорогу самому влиятельному человеку страны. — Это было бы… очень глупо. Безусловно.

— Вот и договорились, — он кивнул, и его взгляд снова стал пронзительным, словно ястреб, выискивающий добычу.

Казалось, встреча окончена, формальности соблюдены. Он уже немного отвернулся, давая понять, что разговор завершен. Но я почувствовала, что не могу просто так уйти, что это мой единственный шанс. Я должна была что-то сказать.

— Владимир Владимирович, — начала я осторожно, словно ступая по минному полю, — тогда, может, и чиновникам нашим… посоветуете? Чтобы они замки по несколько тысяч квадратных метров не строили… — я сделала крошечную, едва уловимую паузу, вкладывая в слова всю свою искренность, всю боль за простых людей. — А лучше бы больницы, школы и парки. Официально и безнаказанно. А лучше принудительно. Детские площадки, дороги. Людям это нужнее. Люди оценят.

И в этот момент я совершила ошибку. Неосознанно, инстинктивно, желая усилить посыл, достучаться до него, я позволила крошечной, точечной доле своей силы коснуться его воли. Легкое, почти невесомое внушение добра и здравого смысла, желание донести до него правду так, чтобы он не просто услышал, а почувствовал.

Эффект был мгновенным и ошеломляющим. Его лицо не изменилось ни на йоту, не дрогнул ни один мускул, но в глазах, всего на долю секунды, погасла всякая теплота, любой намек на отеческую доброжелательность, и появилась сталь.

Холодная, отточенная, смертельно опасная сталь, которая пронзила меня насквозь. Он не отпрянул. Он просто стал… другим. Из гибкого, примирительного политика он вмиг превратился в хищника, в охотника, почуявшего угрозу на своей территории. По всей видимости, он почувствовал чужеродное воздействие на свою психику, которую, как я догадывалась, он берег как зеницу ока.

Он медленно поднял руку и погрозил мне указательным пальцем. Простой, почти шутливый жест, который обычно используют, когда отчитывают ребенка, но от него по моей спине прошел ледяной ток страха.

Он сделал это так, чтобы я поняла: это не шутка.

— Не надо так, Анна Владимировна, — его голос стал тихим и абсолютно ровным, без единой эмоции, как звук стального лезвия, рассекающего воздух. — Я и так человек понимающий. И с вашими пожеланиями… — он сделал небольшую, но мучительную паузу, давая мне прочувствовать каждый момент этого молчания, — я обещаю подумать. Все будет учтено.

Я поняла. Поняла всем существом, каждой клеточкой. Я прошла по тончайшему льду над бездонной пропастью, и лед подо мной трещал безбожно.

Он почувствовал мое воздействие. И дал мне понять, что почувствовал. Это было не просьбой, а последним, абсолютным предупреждением. Холодный пот выступил на лбу, но я не смела пошевелиться.

— Спасибо, — прошептала я, опустив глаза, больше не в силах выдерживать этот взгляд, который сжигал меня изнутри.

— С вами свяжутся, — кивнул он и повернулся обратно к камину, словно я уже перестала существовать, словно мое присутствие стало для него неактуальным. Его фигура у огня казалась монументальной и неприступной.

Выходя из кабинета, я чувствовала, как дрожат колени, а сердце в груди отбивает хаотичный ритм. Мне казалось, что стены давят, а воздух тяжелее свинца. Я получила все, о чем могла мечтать — официальное признание, невероятную площадку для своей деятельности, возможность действительно влиять на ситуацию в стране.

Но цена этого успеха оказалась куда выше, чем я предполагала. Я играла с силой, которую не могла до конца контролировать, и только что столкнулась с волей, которую не могла сломить, даже с помощью своих неземных способностей.

Игра вступила в новую, куда более опасную фазу. И я знала, что за мной теперь будут следить.

Постоянно.

Глава 35

После встречи наверху и того оглушительного медийного прорыва, который за ней последовал, воздух вокруг, как и вся моя жизнь, казалось, начал звенеть от напряжения. Мы летели ввысь, словно ракета на каком-то сверхзвуковом топливе!

Моя популярность взлетела до небес, но вместе с ней росла и тяжесть — тяжесть ответственности и понимания, что игра теперь идет на поле, где цена ошибки измеряется не просто репутацией, а чем-то куда более серьезным.

Я вызвала своего главного юриста Сергея Маратовича в свой кабинет. Уже не в ту первую, тесную квартиру, а в просторный офис в отремонтированном сталинском здании. За окном, на мокром от дождя асфальте, блестели фары бесконечного потока машин. Внутри пахло свежей краской дорогого ремонта и едва уловимым запахом страха, который приносили с собой некоторые посетители.

На столе, среди папок с логотипом нашего фонда и партии «Новая Россия», стоял немой свидетель — красный правительственный телефон с прямым проводом. Молчаливый символ нового статуса.

Сергей Маратович вошел с привычной, чуть усталой сосредоточенностью на лице. Он был человеком-невидимкой, моим главным юристом и архитектором всех финансовых схем. В его портфеле из потертой кожи жили не законы, а их лазейки; не правила, а пути их обхода. Он был мне нужен как воздух.

— Закройте дверь, Сергей Маратович, — сказала я, не отрываясь от окна. — И, на всякий случай, положите ваш телефон в ящик стола. Тот, что с медной фурнитурой. Он экранирован.

Он замер на секунду, его острый взгляд мгновенно прошелся по моей спине, оценивая тон. Прозвучал мягкий щелчок замка, скрип отодвигаемого ящика, затем тишина, нарушаемая лишь шорохом его одежды, когда он подошел и сел в кожаное кресло напротив.

— Вы меня пугаете, Анна Владимировна, — его голос был ровным, но в нем читалась профессиональная настороженность. — После всех триумфов я ожидал задач по развитию благотворительных программ или партийной сети. А у вас… вид стратега, замышляющего что-то за гранью обычных отчетов.

Я повернулась от окна. Его лицо в свете настольной лампы казалось вырезанным из старого, пожелтевшего пергамента — умное, непроницаемое, с сеточкой морщин у глаз, которые появлялись не от смеха, а от постоянного всматривания в мелкий шрифт контрактов.

— Это и будет стратегия, — ответила я, медленно подходя к столу, но не садясь. Я облокотилась на спинку своего кресла, чувствуя под пальцами прохладную кожу. — Самая главная.

Было видно, что мне удалось пробудить интерес в этом черством сухаре.

— Как наши дела на биржах? Все, что капля за каплей собирали через Кипр и Британские острова?

Он, не глядя, достал из внутреннего кармана пиджака не планшет, а простой блокнот в черной обложке — его личный шифровальный свод.

— Растут, — он пробежался глазами по столбцам цифр, написанных его аккуратным, почти каллиграфическим почерком. — В «Газпром» и «Лукойл» вошли вовремя, после вашего… указания. Рост за квартал — тридцать четыре процента. Зарубежный портфель показывает двадцать два. Деньги работают. Но вы же не для отчета спросили?

— Нет, — согласилась я. — Я спросила, потому что все, что у нас есть сейчас — это семечки. А нам нужен урожай. Огромный. И быстрый.

Я сделала паузу, давая словам упасть в тишину комнаты, где даже звук дождя за окном казался приглушенным.

— Станем строить пирамиду.

В воздухе словно что-то сломалось. Тиканье напольных часов в углу внезапно стало оглушительно громким. Сергей Маратович не дернулся, не вскрикнул. Он просто замер, и вся кровь медленно отхлынула от его лица, оставив кожу землисто-серой. Его пальцы сжали блокнот так, что костяшки побелели.

— Вы… шутите? — его голос стал тихим и хриплым, словно ему не хватало воздуха. — Анна Владимировна, ваш рейтинг доверия — ваш главный капитал! Вы только что получили карт-бланш свыше! Пирамида — это…

— … финансовый инструмент, — спокойно перебила я. — Не всегда этичный. Иногда в чем-то даже разрушительный. Я знаю. Но у нас нет времени на дискуссии о морали. Впереди август 2008 года, Сергей Маратович.

Он моргнул, пытаясь переварить этот резкий поворот.

— Август? Олимпиада в Пекине? Мы не…

— В августе будет бойня, — сказала я четко, глядя ему прямо в глаза, и позволила той самой, ледяной уверенности, которую я берегла для самых важных моментов, скрасить мой взгляд. — Мировой кризис. Ипотечный пузырь в США уже лопнул. Волна дойдет до нас. Ликвидность иссякнет. Рынки рухнут. Индекс РТС обвалится на семьдесят процентов. «Газпром» упадет в четыре раза.

Он слушал, и на его лице боролись ужас и неверие экономиста, который видел тревожные сигналы, но отказывался верить в такой тотальный коллапс.

— Откуда вы…? Даже самые пессимистичные прогнозы! И даже если так — зачем нам пирамида? Она рухнет первой же!

— Потому что наша пирамида рухнет последней, — возразила я, и в голосе моем зазвучала сталь. — Или не рухнет совсем. Мы не будем забирать последние копейки у пенсионеров. Мы создадим «Фонд стратегических инвестиций и развития». Под эгидой «Новой России». С умеренными, но крайне привлекательными процентами. С медийной поддержкой. С моим лицом на плакатах. Люди верят мне, Сергей Маратович. Сейчас — как никогда. Они понесут деньги, потому что увидят в этом патриотический долг — поддержать «народный фонд» накануне «непростых времен». О которых мы будем… мягко намекать.

Он вскочил с кресла и зашагал по кабинету, его тень металась по стенам.

— Это безумие! Когда кризис грянет, вкладчики побегут за своими деньгами! Фонд лопнет! Нас растерзают! На вас — первую!

— Они не побегут, — я оставалась неподвижной, как скала. — Потому что в самый пик паники, в октябре, мы проведем громкую акцию. Выкупим за долги и сохраним от закрытия, скажем, завод «Красный пролетарий» в Твери. Или сеть детских домов по области. Мы покажем, что наш фонд — не хищник, а спаситель. Что мы не бежим, а вкладываемся в страну. И это покажут по Первому каналу. Договоренность уже есть.

Он остановился как вкопанный и повернулся ко мне. В его глазах читалось не просто потрясение, а глубокое, леденящее отвращение.

— Вы хотите… использовать кризис и людское горе… как ширму для финансовой аферы?

Мой собственный голос в ответ прозвучал холодно и беспристрастно, как чтение приговора.

— Я хочу использовать предстоящий хаос, чтобы создать капитал, который уцелеет. Деньги, которые сейчас лежат у людей на счетах, все равно сгорят или превратятся в пыль. Мы соберем их, конвертируем в ликвидность, и на дне рынка, когда все будет стоить копейки, скупим активы. Не ржавеющие корпуса, а технологии. Патенты. Землю. То, что будет нужно завтра. Мы строим не пирамиду, Сергей Маратович. Мы строим ковчег для этих же людей. Будущее. А для ковчега нужны ресурсы. Все, до которых можно дотянуться.

Он тяжело опустился обратно в кресло, спрятав лицо в ладонях. Его плечи ссутулились под невидимым грузом.

— Это гениально. И это чудовищно. Юридически… это все равно пирамида… Схема ее… Рано или поздно ее вскроют!

Я обошла стол и встала рядом. Положила руку ему на плечо. Он вздрогнул от прикосновения.

— К тому времени, когда это возможно вскроется, мы будем не конторой, а институтом. Мы будем кормить города, давать работу, спасать бюджеты. Нас будут защищать. Или делать вид, что не замечают. А те, кто закричит, останутся голословными сумасшедшими на фоне нашей «благотворительности». Закон, Сергей Маратович, часто подстраивается под новую реальность. И мы создадим эту новую реальность.

Я отошла обратно к окну. За стеклом город жил своей обычной, наивной жизнью, не подозревая, что под ним уже заложены финансовые заряды.

— Я не спрашиваю, нравится ли вам это. Я спрашиваю, сможете ли Вы это сделать? Построить юридически безупречную, на первый взгляд, конструкцию. Со слоями вложений, страховок, офшорных коридоров. Чтобы, когда наступит август, а за ним ледяной сентябрь, наш «Фонд» был готов открыть шлюзы и принять денежный поток.

Молчание затянулось. Я слышала, как он тяжело дышит. Потом — шелест страниц блокнота. Скрежет зажигалки — он, нарушая все правила моего кабинета, закурил, сделав первую затяжку с жадностью тонущего.

— Это займет все мое время, — наконец проговорил он, и его голос был чужим, лишенным эмоций. — И потребует привлечения специалистов. Очень дорогих. И… безвозвратно скомпрометированных.

— У вас есть карт-бланш, — сказала я, все еще глядя в ночной город. — И бюджет. Начинайте сегодня.

Я обернулась. Его лицо в клубах табачного дыма казалось призрачным. Но глаза… в них теперь горел тот же холодный, расчетливый огонь, что был у лучших хирургов или саперов. Огонь человека, принявшего свою судьбу.

— И, Сергей Маратович… — добавила я, и мое отражение в темном стекле окна на мгновение слилось с силуэтами огней за ним. — Забудьте слово «пирамида». Даже в мыслях. Мы строим Фонд Будущего. Запомните это. Поверьте в это. От этого зависит, останетесь ли вы строить это будущее… или станете частью прошлого, которое смоет первой же волной.

Он медленно, кивнул, и встал. Затушил сигарету в пустой пепельнице, взял свой потертый блокнот. На пороге он обернулся, и наши взгляды встретились в последний раз — два архитектора, начинающие чертить планы для ковчега, который должен был спасти нас самих, пока мир вокруг готовился утонуть.

— Будет сделано, — тихо сказал он и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь.

Я осталась одна. Тишина кабинета теперь была иной — тяжелой, заряженной тиканьем невидимых часов, отсчитывающих время до августа. До краха. До начала нашей великой, чудовищной аферы спасения.

Мой «Фонд Будущего», эта благопристойная, отполированная до блеска пирамида, не просто росла. Она цвела буйным цветом. Мы давали на десять процентов выше самых лучших банковских вкладов — достаточно, чтобы глаза у людей загорались жадным блеском, но не настолько, чтобы у аналитиков срабатывала тревога. Сначала деньги текли тонким, осторожным ручейком: пенсии бывших учителей, скромные накопления инженеров, «про запас» мелких предпринимателей. Каждый месяц мы исправно платили дивиденды, и ручеек превращался в реку. Популярность и агрессивная, правильная реклама делали свое черное дело. Поселяли в умах людей где их ждет реальное спасение.

А потом мир начал шататься.

Сначала как отдаленный гул — заголовки в деловых сводках о проблемах с ипотекой в США. Потом гул перешел в тревожный рокот. Август 2008-го ударил, как обухом: война на Кавказе, резкое, паническое похолодание в отношениях с Западом. И наконец, сентябрь — обвал. Тот самый, который я ждала и на который настраивала всю нашу машину.

Рынки рухнули. Банки замерли в параличе, сжимая ликвидность в стальных объятиях. По телевизору говорили успокаивающие слова, но в глазах дикторов читалась животная паника. Люди в одночасье почувствовали, как почва уходит из-под ног, как бумажные богатства тают на глазах.

И тут они увидели нас.

«Фонд Будущего» не дрогнул. Наши проценты по-прежнему сияли в рекламе, как маяк в шторм. Наши офисы — сначала один, потом три, потом пять — были переполнены.

Это был уже не поток, а горная лавина. Люди несли мешки наличных, сейфовые книжки, выводили последние деньги с замороженных счетов. Они ломились в двери, их глаза были полны отчаяния и надежды. Они хватались за нашу пирамиду, как за спасательный круг в бушующем океане финансового хаоса.

Мы еле справлялись. Первоначальная команда из нескольких человек, работавших в тесной комнате, захлебнулась в этом потоке. Пришлось экстренно расширяться.

Я арендовала целое двухэтажное здание в престижном, но не кричащем бизнес-центре. Теперь здесь кипела жизнь: десятки операционистов, принимающих вклады; отдел кадров, срочно нанимающий новых; юристы, день и ночь штампующие договоры; IT-специалисты, укреплявшие сервера, которые грозили рухнуть под нагрузкой онлайн-заявок.

Из моего кабинета на втором этаже, за бронированной дверью и стеклом с тонировкой, я наблюдала за этим безумием. Гул голосов снизу доносился как отдаленный прибой. На мониторах, встроенных в стену, в реальном времени ползли графики: падающие в бездну индексы ММВБ и РТС — и растущая, словно зеленая исполинская волна, кривая поступлений в Фонд. Мы покупали падающие активы за гроши, как и планировали, используя входящий денежный поток как бесконечный насос. Деньги работали с бешеной скоростью.

Дела на бирже, которыми теперь управлял целый отдел талантливых, амбициозных и абсолютно беспринципных трейдеров, шли в гору. Вернее, мы шли против всеобщего падения, вырезая из него свои дивиденды. У нас были данные, которых не было ни у кого. У нас была моя уверенность, мои «знаки», которые для них были высшим аналитическим откровением. Они верили в мою гениальность, не подозревая об ее источнике.

Для них я была оракулом, предсказавшим кризис, и они были готовы слепо следовать за мной хоть в бездну.

Иногда, поздно вечером, когда основной шум стихал, я выходила из кабинета и шла по пустым, ярко освещенным коридорам. Мимо рядов пустых рабочих мест, где днем кипела жизнь. Я слышала щелчки уборщиц, выносивших мусорные корзины, битком набитые черновиками договоров и распечатанными графиками. Запах свежего кофе, стресса и новой мебели смешивался в душный, специфический коктейль успеха.

Я строила империю на песке всеобщей паники. Каждый новый вкладчик, каждый переведенный рубль был кирпичиком в этой империи. И с каждым днем стены росли все выше, а песок под фундаментом становился все зыбче. Я смотрела на эту свою стройку и чувствовала не гордость, а ледяную тяжесть. Я создала монстра, который теперь требовал постоянной пищи. И остановиться было уже нельзя. Можно было только идти вперед, надеясь, что ковчег успеет подняться над потопом, прежде чем волны хаоса настигнут его и нас.

То двухэтажное здание, где кипел «Фонд Будущего», было лишь видимой частью айсберга.

Настоящая работа шла в другом месте. На верхнем этаже, за еще более серьезными дверьми с биометрическими замками и защитой от любых электромагнитных наводок, располагалась моя настоящая лаборатория будущего — «Инкубатор».

Здесь не пахло деньгами и паникой. Здесь пахло кофе, перегретым металлом серверов и пылью от печатных плат. Здесь царил другой гул — ровный, навязчивый гул кулеров и приглушенные споры программистов.

Сергей Маратович, мой архитектор пирамиды, в этот зал не допускался. Здесь правили другие — молодые, с горящими фанатичным блеском глазами, набранные по всему миру за баснословные деньги и еще более баснословные обещания.

Они были гениями кода, криптографии, нейросетей. Для них я была не финансистом, а провидцем, меценатом, дающим им шанс построить то, о чем остальной мир еще даже не смел мечтать.

Я принесла им идеи из будущего, которое помнила. Обрывки, эскизы, принципы. И они, как одержимые, воплощали их в жизнь.

В одной звукоизолированной комнате, под присмотром бывшего криптографа из Швейцарии с параноидальным взглядом, рождался «Рускоин». Не просто очередная криптовалюта.

Это должен был быть цифровой суверенитет. Алгоритм, заточенный под мгновенные, анонимные, не отслеживаемые извне транзакции. Собственный майнинг-пул, распределенный по защищенным серверам в неприметных ангарах по всей стране.

Мы прорабатывали не просто технологию блокчейна, а его интеграцию в будущую финансовую экосистему, где «Фонд Будущего» стал бы главным шлюзом между старыми деньгами и новой цифровой реальностью. Пока мир ломал голову над биткоином, который только-только начинал ползать, мы строили своего монстра — сильного, контролируемого и абсолютно нашего.

В другом крыле, за стеклянными перегородками, команда дизайнеров и социологов клепала прототипы приложений. Не копии, а нечто принципиально новое.

«Спутник» — социальная сеть, которая должна была убить все будущие «ВКонтакте» и «Одноклассники» в зародыше. Не просто лента и чаты. Встроенный маркетплейс, стриминговый сервис, облачное хранилище, криптокошелек для «Рускоина» и главное — бесшовная интеграция с государственными услугами. Один профиль на всю жизнь: от школьного дневника до пенсии. Мы скупали патенты на алгоритмы рекомендаций и таргетированной рекламы, которые в моей прошлой реальности сделали состояния Цукербергу и его последователям.

«Ярмарка» — маркетплейс, который с самого начала затачивался не под гигантов, а под малый и средний бизнес. Минимальные комиссии на старте, своя логистическая сеть, защита от китайского ширпотреба и упор на локальных производителей. Мы готовили почву, чтобы в момент бума интернет-торговли все потоки пошли через нас.

И наконец, «Богатырь» — медиаигровая платформа. Не просто магазин игр, а своя студия, которая уже тихо скупала права на перспективные indie-проекты и вербовала талантливых разработчиков из разваливающихся постсоветских студий. Мы закладывали основы для киберспортивных лиг, стриминга геймплея и торговли внутриигровыми активами за «Рускоин».

Мы не просто разрабатывали приложения. Мы проектировали экосистему. Замкнутую, самодостаточную вселенную, где можно было бы жить, общаться, работать, развлекаться и платить, не выходя за ее пределы. И все данные, вся колоссальная цифровая копоть миллионов пользователей, должны были оседать на наших серверах.

Иногда, поздно ночью, я приходила в «Инкубатор». Стояла в центре главного зала, слушая клавиатурную трескотню и обрывки технического жаргона на русском, английском, хинди. На огромной интерактивной доске светилась карта будущего цифрового ландшафта страны, который мы создавали. Все стрелки сходились к одному центру. К нам.

Мои программисты, с красными от недосыпа глазами, смотрели на меня как на божество, дарующее им смысл и ресурсы. Они не спрашивали, откуда я знаю, что «облачные вычисления будут доминировать» или что «стриминговый контент убьет телевидение».

Для них я была гением интуиции.

А я смотрела на эту кипящую кузницу будущего и чувствовала ледяной холод. Я снимала сливки с самого основания, крала идеи у времени, опережая его на годы. Я строила цифровую крепость, которая должна была сделать нас неуязвимыми в новом мире.

Но с каждой написанной строчкой кода, с каждым новым патентным заявлением, я все глубже хоронила ту простую, человеческую реальность, в которую когда-то попала. Я создавала монстра куда более масштабного и непредсказуемого, чем финансовая пирамида. Я играла в демиурга. И где-то в глубине души зрело смутное, но неотступное предчувствие, что рано или поздно созданные нами цифровые титаны обретут собственную волю. И их создательница станет для них лишь строчкой в логе, устаревшим интерфейсом, который нужно обновить.

Мир вокруг меня стремительно вращался, но я наконец-то заставила его вращаться вокруг нужной мне оси. И это касалось не только гигантских схем и цифровых империй, но и самых близких мне людей.

Моих девчонок.

Соня и Рита, мои верные спутницы с самого начала этой безумной одиссеи, тоже начали свой путь. Нет, они не захотели просто быть приложением к моим гениальным планам, пусть и самым любимым и преданным. Рита больше не хотела просто нажимать кнопку «запись» на камеру, которую я ей давала, и ловить мой идеальный ракурс для YouTube. Она видела кадры, ракурсы, свет так, будто сама была частью объектива. Она хотела быть не просто оператором, а Оператором с большой буквы «О», создающим магию на пленке. Создающей фильмы, меняющие мышление людей. Фильмы будущего.

Соня, с ее бездонной фантазией, умением слушать и любить истории, мечтала не просто помогать с монтажом, подбирая музыку к моим видео. Она хотела создавать свои миры, населять их персонажами, закручивать сюжеты так, чтобы дух захватывало. Родители, конечно, видели их бухгалтерами и юристами — ну, вы знаете, стабильность, все дела. А я видела в них чертовых творцов, которым нужны были не цифры, а полет.

И я, разумеется, помогла. Не грубо, не так прямолинейно, как раньше с ректором, когда мне надо было «пробить» свой путь. Нет, тут все было гораздо тоньше, ювелирнее, прямо-таки филигранно. Точечно.

Небольшое, почти незаметное внушение на приемных комиссиях творческих вузов, легкий, еле ощутимый сдвиг в приоритетах членов жюри на вступительных творческих конкурсах. Не подлог, нет, что вы! Всего лишь… расчистка дороги для настоящего, неограненного таланта, который иначе мог затеряться в ворохе бюрократии, скучных тестов и предвзятости.

Потому что готовиться к экзаменам по скучным учебникам у них, как и у меня, действительно не было времени. Жизнь бурлила, пульсировала, и мы должны были плыть в ее потоке, а не сидеть на берегу с конспектами, упуская все самое интересное.

И вот свершилось! Соня стала студенткой сценарного факультета, а Рита с горящими глазами поступила на операторское отделение. Их глаза горели так, как не горели никогда. В них плясали искорки предвкушения, вдохновения, какой-то сумасшедшей радости.

А у меня на душе стало чуть легче. Я смогла дать им это. И это было чертовски правильно. Моя маленькая, но очень важная миссия в отношении близких мне людей была практически выполнена.

Новая жизнь, бурная на события, была не только про работу, схемы, переговоры и построение цифровых империй. О нет, это было бы слишком скучно для новой меня.

Она была про молодость и энергию! Ту самую, которую я в своей первой жизнь почти не заметила, задавленная безденежьем и ужасом 90-х, когда думали не «куда пойти», а «на что поесть», да и просто выжить.

Сначала я отчаянно отнекивалась от всех приглашений. Дискотеки? Концерты? Арт-фестивали? «У меня же график, встречи, трейдеры, код! Какие вечеринки, вы о чем?»

Мой разум, старый, уставший, прожженный сотнями сделок, протестовал изо всех сил. Он хотел сидеть в тишине, почитывать экономические отчеты и пить чай с печеньками.

Но молодой организм оказался сильнее. Гормоны, энергия, неуемная жажда жизни, заложенная в этих девятнадцати годах, брали свое. Да и приглашения сыпались как из рога изобилия.

Я была теперь не просто Аней с YouTube, которая учит, как не облажаться с бинарными опционами. Я была Анной Котовой — медийной фигурой, лицом народного фонда, перспективным студентом меда, загадочной и влиятельной, но при этом совершенно не пафосной.

Желанным гостем на любой тусовке, от пафосных закрытых премьер до андеграундных квартирников.

А девчонки, получав бесплатные билеты в самые закрытые клубы или на премьеры, выносили мне мозг с изощренным терпением, которым, казалось, можно было бы пытать шпионов.

— Ань, ну ты посмотри! Тут весь бомонд будет! — тараторила Рита, размахивая приглашением на выставку современного искусства в бывшем заводском цеху, где пахло то ли краской, то ли свободой. — Это же ивент года, ты что!

— И режиссер тот самый, про которого я курсач писала! — вторила ей Соня, наступая с другого фланга и подсовывая под нос афишу авторского кино. — Мы просто обязаны поддержать отечественного производителя, иначе он с голоду помрет! И вайб там, говорят, просто нереальный!

Они окружали меня со всех сторон, говорили хором, их глаза сияли такой искренней, заразительной жаждой приключений, что мои отказы таяли, как снег под их напором.

Я и сама не понимала, как в очередной раз соглашалась на какую-нибудь их безумную авантюру, типа «мы нашли лучший стрит-фуд в городе, едем прямо сейчас!» или «давай сбежим отсюда и пойдем играть в настолки, этот диджей кринжовый какой-то».

Мой внутренний бухгалтер тихо стонал в углу, подсчитывая упущенные часы сна, но тело уже рвалось навстречу приключениям.

И я втянулась. Сначала нехотя, оглядываясь по сторонам, чувствуя себя старой клушей на школьной вечеринке. Мой мозг автоматически анализировал риски, просчитывал выгоды, искал подвохи. Я смотрела на танцующих людей и думала: «А сколько у них денег на карте? А почему у того парня такая странная прическа? Это тренд или он просто не помыл голову?»

Потом все свободнее. В какой-то момент перестала анализировать, и просто жила моментом.

Бывало, конечно, и скучно, куда без этого. Бесконечные вернисажи, где все стояли с бокалами вина, важно кивали головами и говорили заумными словами ни о чем, натягивая на себя маску глубокого понимания чего-то, что, скорее всего, не понимал никто.

Или пафосные клубные вечеринки, где люди стояли, словно манекены в витрине, боясь испортить прическу или случайно улыбнуться, чтобы не показаться слишком доступными.

С таких мы сбегали уже через полчаса, давясь смехом в такси, придумывая нелепые оправдания для организаторов: «Ой, ну, у Ани же завтра важная съемка, нельзя ей допоздна тусоваться!» или «Кот заболел, срочно надо ехать!» И ржали до слез, представляя лица тех, кто это слышал.

Но были и другие вечера. Те самые. Теплые, душевные, полные музыки и смеха, до колик в животе. Небольшие концерты неизвестных еще групп в душных, пропахших пивом и надеждой подвалах, где было так много драйва, что стены вибрировали.

Кинопоказы под открытым небом на крышах, откуда город был как на ладони, а звезды казались рукой подать, и мы, завернувшись в пледы, обсуждали сюжет до самого рассвета. Вечеринки в старинных московских особняках, превращенных в атмосферные кафе, где трещали поленья в камине, пахло корицей и кофе, а разговоры текли до самого утра, смешиваясь с шумом дождя за окном. Это была настоящая жизнь.

И я, Аня Котова, наконец-то научилась ее проживать, а не просто анализировать и управлять ею.

Вот и сегодня выдался один из тех самых, душевных вечеров. Не в клубе и не на крыше, а у нас в квартире. Та самая, наша крепость, которая за последний год словно впитала в себя весь накал страстей и теперь в тишине отдавала их обратно в виде уюта.

Мы собрались своей студенческой тусовкой — я, Соня, Рита, парочка наших новых друзей с операторского и пара закадычных приятелей-медиков, с которыми я умудрялась поддерживать отношения, несмотря на дикую загруженность. На полу, в беспорядке, лежали подушки, на журнальном столике дымилась пицца, а в центре внимания красовалась старая, потрепанная «Монополия».

Шла ожесточенная битва. Рита, по своей натуре, скупала все подряд и ставила на своих участках такие неподъемные отели, что остальные только ахали. Соня вела тонкую игру, копя деньги и выжидая. А я, помня все принципы рыночной экономики из будущего, попросту разоряла их всех, методично скупая ключевые транспортные узлы.

— Ань, да это нечестно! — возмущалась Рита, выбрасывая кубики. — Ты опять как будто знаешь, куда я попаду!

— Это стратегия, Риточка, стратегия, — усмехалась я, забирая ее последние бумажные деньги.

В этот момент, под всеобщий гвалт и смех, раздался стук в дверь. Рита, проигравшая очередной круг, с облегчением вскочила ее открыть.

На пороге стоял Сенсей. Но не тот строгий, замкнутый учитель, каким я знала его раньше. Его лицо светилось таким непривычным, почти мальчишеским смущением и радостью, что мы все на секунду притихли.

А из-за его плеча, чуть робко, выглядывала наша соседка, тетя Лида. Та самая, которая когда-то безутешно плакала, когда Сенсей исчез. Сейчас ее была не узнать: щеки порозовели, глаза сияли, а в руках она сжимала пакет с тортом, словно оправдывая свой визит.

— Входите, входите! — первая опомнилась Соня, сметая с дивана кучу фантиков.

Они вошли, немного скованные, но от них так и веяло таким теплым, общим счастьем, что атмосфера в комнате моментально сменилась, став по-домашнему уютно.

— Простите, что без предупреждения, — начал Сенсей, его голос звучал непривычно тепло. — Мы вот к вам, не знали, что у вас гости… да и Лида испекла торт, хотела угостить.

— Да бросьте, какие предупреждения! Садитесь! — засуетилась Рита, уже таща дополнительные стулья.

Усадили их за стол, вручили чай. Они сидели рядышком, близко-близко, и Сенсей как-то совсем по-юношески взял тетю Лиду за руку. Она покраснела еще сильнее, но не отняла ладони.

Наступила небольшая пауза. Мы смотрели на них, и улыбки сами расползались по лицам. Они были прекрасны в этой своей поздней, такой искренней нежности.

— Ну, раз уж мы здесь, — Сенсей кашлянул, посмотрел на свою спутницу, и она кивнула ему, ободряюще. — Мы решили вам сообщить… то есть, я хотел сказать… мы поженимся.

Тишина длилась ровно полторы секунды. Потом комната взорвалась.

— УРАААА! — завизжала Рита, первая вскочившая и бросившаяся их обнимать.

— Поздравляю! Наконец-то! — закричала Соня, хлопая в ладоши.

Наши гости-студенты подхватили, началось всеобщее улюлюканье, смех, поздравления. Кто-то хлопнул по столу так, что фигурки из «Монополии» подпрыгнули.

А молодожены — да, они уже выглядели именно так — сидели, пунцовые от смущения и переполняющего их довольства. Сенсей, обычно такой сдержанный, растерянно улыбался, гладил руку Лиды, а она, пряча улыбку, смотрела в пол, но ее плечи мелко подрагивали от счастья.

Я подошла к ним, оттеснив шумную Риту. Обняла сначала Сенсея, чувствуя, как изменилось его когда-то напряженное тело — оно было расслабленным, мягким.

— Я так рада за вас, — прошептала я ему на ухо. — Вы этого заслужили. Оба.

Потом обняла Лиду, которая вдруг разрыдалась, но это были светлые, радостные слезы.

— Спасибо тебе, дочка, — прошептала она в ответ. — Что вернула его. И… и все.

Мы пили чай с тортом, который оказался невероятно вкусным, и слушали их тихие, сбивчивые рассказы о том, как все решилось. Никакой пафосной романтики, просто тихое понимание, что вдвоем — лучше, теплее, правильнее. И глядя на них, на их простые, сияющие лица, я чувствовала что-то очень важное и хрупкое.

Среди всей этой круговерти, пирамид, цифровых империй и борьбы за будущее, вот оно — настоящее. Простое человеческое счастье. И оно было здесь, в моей квартире, за столом, уставленным чашками и фишками от настолки. И оно было бесценным.

Эпилог

Прошло десять лет.

Этот срок умещает в себя целые жизни. Для ребенка — это путь от первого класса до выпускного. Для мира — смена технологических укладов, политических ландшафтов, моды и… заблуждений.

Для меня эти десять лет были временем бешеного, неостановимого движения.

Моя империя — уже не пирамида, а легитимный, мощный «Консорциум Будущего» — пустила корни во все сферы: от медиа и высоких технологий до реального сектора и даже оборонки.

«Рускоин» стал цифровым стандартом внутри страны и предметом яростных споров за ее пределами. Социальная экосистема «Спутник» была у каждого в кармане. А я, Анна Владимировна Котова, из дерзкой девчонки с YouTube превратилась в фигуру, чье имя произносили с разными интонациями: с надеждой, страхом, уважением, а кто и с ненавистью.

Но был и другой, тайный фронт. Тот, что начался в подвале чернобыльского института.

Появления камней — этих инопланетных семян хаоса, питающихся болью и негативной энергией, — они случались еще не раз!

Быстро была выявлена закономерность. Работал целый институт! Камни материализовались в геопатогенных узлах, в местах, где в прошлом бушевали самые кровопролитные конфликты. Поля былых сражений, руины концлагерей, древние капища, политые кровью. Земля, казалось, хранила память о страдании, и эта память была для них пищей и приманкой.

На волне моего влияния и с помощью людей в погонах, которые помнили Припять, был создан особый, совершенно секретный отдел. Формально — «Отдел по изучению геофизических аномалий». Неформально — «Санитары».

Мы научились выявлять вспышки на ранней стадии, по слабым, но характерным искажениям в энергетическом фоне, которые теперь умели считывать наши приборы, доработанные по чертежам из моей памяти.

Сначала действовали я и несколько выживших из первой команды, к которым присоединились новые, найденные Сенсеем, военными, да и через сарафанное радио среди «чувствительных».

Но потом, после второго, третьего случая, стало ясно: нужна система. Сообщество.

Мы стали собирать их — «Светлых». Не шарлатанов с экранов, а настоящих. Тех, кто родился с даром и нес его как крест или как благословение. Целителей, способных чувствовать болезнь на расстоянии. Ясновидящих, ловивших обрывки событий из будущего и прошлого. Экстрасенсов, умевших взаимодействовать с тонкими материями. Магов, в хорошем смысле этого слова — людей, чья воля могла влиять на реальность.

Их находили по всему постсоветскому пространству, а потом и дальше. Одних уговаривали, другим мягко «помогали» принять правильное решение, третьи шли сами, чувствуя зов.

Сообщество росло. У нас появилась своя, тщательно засекреченная база — бывший санаторий, построенный на месте мощной природной аномалии «светлого» толка. Там была и школа, и исследовательский центр, и место силы, где можно было восстановиться. Мы учились работать вместе, синхронизировать свои энергии, выстраивать не индивидуальные щиты, а общие купола, способные выдержать давление Пустоты.

Теперь, когда «Санитары» выезжали на задание, это была не горстка отчаянных людей, идущих на смерть. Это была операция. Отлаженная, четкая.

Группа локализации сдерживала аномалию, пока группа «зачистки» — десять, пятнадцать, двадцать «Светлых», соединенных в единый кристалл воли, — обрушивала на черный камень сконцентрированный заряд чистой, позитивной энергии. Не ярости и боли, как в первый раз, а спокойной, неумолимой силы жизни, умноженной в десятки раз.

Это стало… почти рутиной. Тяжелой, выматывающей душу, но рутиной. Риск был, но он сводился к минимуму. Мы успевали загасить зло в зародыше, пока оно не набрало силу и не начинало искать проводников среди людей.

Лишь один раз, пять лет назад, мы опоздали. Камень нашли в Карпатах, на месте средневековой резни. Он успел глубоко врасти в энергетический пласт земли и «насосаться» не только исторической болью, но и страхами современных жителей близлежащей деревни.

Когда прибыла наша команда, он уже был активен. В последовавшей схватке погибли двое «Светлых» — брат и сестра из Сибири, души которых были неразрывно связаны. Они пожертвовали собой, чтобы разорвать формирующуюся связь камня с деревней, приняв основной удар на себя. Мы подавили аномалию, но цена была высокой. Их имена были выбиты на мемориальной плите в нашем лесу, которую видели лишь свои.

С тех пор система была пересмотрена, мониторинг усилен.

Сейчас, глядя на отчет о последней, успешно ликвидированной аномалии под Воронежем, где потребовалось участие всего семи «Светлых» и операция заняла менее часа, я чувствовала странное спокойствие.

Мы создали иммунный ответ. Противовирусную программу для планеты. Темные вспышки все еще происходили, но мы научились их подавлять быстро, с минимальными потерями. Сообщество крепло, знания накапливались, технологии для усиления и фокусировки наших способностей развивались.

Казалось, мы нашли баланс. Установили хрупкое перемирие в тихой, невидимой миру войне. Но, сидя в своем кабинете на верхнем этаже небоскреба «Консорциума», я смотрела на карту мира, где наши алгоритмы отмечали потенциальные зоны будущих вспышек.

Их было много. Слишком много.

И где-то в глубине души, за стеной из десятилетнего опыта и кажущегося контроля, жил холодный вопрос: а что, если это не болезнь, а симптом? Что если камни — не случайная инфекция, а разведчики, или, того хуже, семена, посеянные по злому плану? И что будет, когда прорастет не одинокое семя, а целая кладезь? Выдержит ли наш «иммунитет»?

Но это были мысли на завтра. Сегодня мы победили. И пока «Светлых» хватало, чтобы гасить вспышки тьмы, у мира был шанс. У меня был шанс продолжать строить свое будущее, зная, что один фронт, хотя бы, более или менее защищен.

Я откинулась в кресле. За окном раскинулся ночной город — мой город, во многом построенный по моим чертежам. Все деньги, что я аккумулировала в бизнесе, оседали в моей стране. На благо ее жителей.

Это был мой город. Он сиял, жил, бурлил. Он не знал, как тонка порой грань между его сиянием и поглощающей все свет чернотой.

И, возможно, это было к лучшему. Мир должен спать спокойно. Его кошмары — это наша работа.

Десять лет принесли не только бесконечные, изматывающие битвы с чернотой, что подкрадывалась из глубин космоса, но и зримые, осязаемые плоды в мире людей.

Десять лет, в которых каждый день был как целая жизнь, спрессованная до ядреного концентрата.

Институт я закончила. Не просто отсидев положенное, отмахнувшись от преподавателей, как от назойливых мух, помогая себе читерством собственной силы.

Нет, я выжала из этого обучения всё, до последней капли знаний и навыков. Стала дипломированным хирургом-онкологом. И это было не просто корочка, это было осознанное, выстраданное решение.

Я не стала изобретать велосипед в медицине с нуля — времени на это не было от слова совсем. Вместо этого я точечно, используя доступ к закрытым архивам через свои связи, свои «уши» в правительственных кругах и, конечно, бесценные подсказки из прошлых жизненных знаний, «подсказывала» перспективным ученым и врачам верные направления исследований. Буквально закидывала им на почту анонимные статьи или «случайно» встречала на конференциях, подбрасывая идеи, которые могли бы прийти в голову им только лет через двадцать.

Моя квалификация росла не по дням, а по часам. Я стажировалась в лучших клиниках мира, впитывая опыт, как губка, и оттачивая мастерство рук. Рук, которые уже умели держать скальпель энергии, рассекая невидимые нити реальности, а теперь учились держать настоящий, стальной скальпель, пронзающий плоть.

Каждый раз, когда я входила в операционную, ощущала это странное слияние двух моих жизней. Здесь, в стерильной белизне, я чувствовала себя не менее воином, чем когда сражалась с тенями. Здесь я спасала жизни, буквально вырывая их из лап смерти. И эта ответственность, этот груз чужих жизней, что ложился на мои плечи, был тяжелее любого космического оружия.

Моя корпорация, «Консорциум Будущего», была уже не просто пирамидой и не дерзким стартапом, а настоящим левиафаном, чьи щупальца охватывали IT, финансы, медиа, строительство, ресурсы. Это была огромная, неповоротливая махина, но управляемая мною с холодной, хирургической точностью.

Она приносила колоссальную прибыль, которая текла полноводной рекой. И весь этот денежный поток должен был орошать не только мои счета, но и почву моей страны.

И вот вставал неизбежный вопрос, который сверлил меня изнутри: а что же я, Анна Котова, сделала для своей страны, помимо тайной войны с инопланетными камнями, о которой никто и не догадывался?

Ответ был зримым, осязаемым и монументальным. Он вырос из боли, из страха, из тех самых историй, которые я слышала в операционных.

В десятках крупнейших городах, от Калининграда, что смотрит на западное солнце, до Владивостока, встречающего первые лучи востока, полным ходом шло строительство онкологических центров «Будущее». Это были не просто больницы, скучные, серые здания, где умирает надежда.

Нет! Это были ультрасовременные научно-клинические комплексы, оснащенные лучшим в мире оборудованием, закупленным моими компаниями без гигантских наценок «посредников», без откатов и всей этой грязной бюрократической возни, которую я на дух не переносила.

Архитектура этих зданий — светлая, полная воздуха и зелени, с панорамными окнами и внутренними садами — должна была лечить сама по себе, отгоняя тень отчаяния, даря надежду даже через стены.

Каждый кирпичик, каждое стеклышко, каждое посаженное дерево были пропитаны идеей, что здесь не просто лечат тело, здесь исцеляют душу.

Финансировалось всё из фондов Консорциума. Для пациентов лечение было абсолютно бесплатным. И когда я видела фотографии этих уже действующих центров, с улыбающимися детьми, играющими в светлых холлах, с врачами, у которых в глазах горел огонь, а не усталость, я чувствовала, что хотя бы здесь я делаю что-то по-настоящему важное. Это было моим ответом миру, моей искупительной жертвой, моей надеждой.

А в подмосковном наукограде, в абсолютно секретном, охраняемом лучше ядерных объектов «Институте биологических преодолений», велась главная, самая важная для меня работа.

Туда я собрала лучших вирусологов, генетиков, иммунологов, которых только смогла найти, купить или… мягко убедить работать на нас. «Мягко убедить» — это, конечно, эвфемизм для комбинации угрозы репутации, заманчивых предложений и, иногда, небольшой телепатической коррекции приоритетов.

Но! Я давила свою совесть на корню. Задачей этих ученых была не очередная продляющая жизнь терапия, не просто способ отсрочить неизбежное. Нет, их целью была именно вакцина.

Прививка от рака.

Многие в научном мире, особенно старой закалки, считали это утопией, бредом сумасшедшего. Мои ученые, имея почти неограниченное финансирование, доступ к самым передовым исследованиям и железную, считали иначе.

Прорывов, тех самых, что взорвут мир, пока не было, но движение шло. Каждый маленький шаг вперед был для меня как глоток воздуха. Я знала, чувствовала, что это вопрос времени. Того самого времени, которое у больных людей зачастую кончается слишком быстро, и я делала все, чтобы дать им шанс.

Но самые удивительные, самые немыслимые перемены произошли не в бизнесе и не в науке, а в жизни самых близких мне людей. И это было для меня самым большим чудом.

Сенсей. Мой учитель, мой наставник, мой странник во времени, который научил меня всему. Он не просто женился на тете Лиде, что само по себе было сказочным. Они… они расцвели.

Как два возрастных, но невероятно сильных дерева, которые вдруг обрели друг в друге живительную влагу. Родили одного сына. Потом второго. А потом я просто перестала считать. К моменту, когда их пятый сынок, такой же веснушчатый и озорной, как и его братья, сделал свои первые шаги, я только разводила руками, смеясь и плача одновременно.

Это было что-то невероятное! Его спутница жизни, Лидия, которая казалась мне когда-то женщиной в весьма солидном возрасте, теперь выглядела на сорок с небольшим. Сияющая, полная сил, с легкими морщинками вокруг глаз, которые лишь подчеркивали ее мудрость и безмерную доброту. Она носилась по дому, умудряясь одновременно готовить обед, менять пеленки младшему, слушать уроки старшего и утешать третьего, который только что разбил коленку.

А Сенсей? Мой седовласый, сдержанный Сенсей превратился в самого счастливого и ворчливого папу пятерых сорванцов, его глаза искрились такой теплотой и любовью, что я бы никогда не поверила, что это тот самый невозмутимый мастер.

Они оба словно отпили из какого-то волшебного источника молодости, или, вернее, сами стали этим источником. Рядом друг с другом они не старели, а молодели, открывая какой-то новый, невероятно насыщенный и плодотворный виток своей совместной жизни.

Кто-то циничный сказал бы — невозможно. Человеческая природа, биология, все дела.

Но я давно поняла одну простую, но глубокую истину: рамки возможного мы выстраиваем себе сами. Так же, как и пределы собственного роста. Нет ничего невозможного, если желание становится сильнее страха, сильнее инерции, сильнее скептицизма.

Их желание быть вместе, создать семью, дать жизнь новым душам, оказалось той самой магией, той самой энергией, что переписала реальность. Я смотрела на эту шумную, счастливую семью — на седовласого, но сияющего отца пятерых сорванцов, который теперь мог рассказывать мне не только о потоках энергии, но и о том, как правильно менять подгузник! На его жену, которая пеленала младшего с энергией двадцатилетней девушки, а ее смех был самым мелодичным звуком в этом доме. И мое сердце наполнялось тихой, совершенной радостью.

Невероятно, но факт. Они заслужили это счастье. Всё до последней капли. И я была бесконечно счастлива быть свидетелем этого чуда, которое, по сути, было самым обычным, человеческим.

Мне же было некогда. Время текло сквозь пальцы, как песок, уносимый ветром глобальных проектов и тайных миссий. Александр в моей жизни был как переменчивый бриз — то пропадал на месяцы в творческих командировках или личностном поиске, то появлялся снова, врываясь в мой выверенный график хаосом чувств и притягательной силой, от которой у меня до сих пор перехватывало дыхание.

Наши отношения были… интересными. Многогранными, как ограненный алмаз, каждая грань которого отражала разные нас: страстных любовников, уставших соратников, понимающих друзей, язвительных оппонентов. Они были насыщенными и невероятно сложными.

Сложность была не в его характере или моих тайнах. Она была в моем знании. Я знала потенциальное будущее этого человека. Тот путь, который был уготован ему в изначальной, нетронутой мной реальности. Путь, на котором его ждали другие встречи, другая любовь, дети.

Той реальности, где места для Анны Котовой не существовало в принципе.

Это был не абстрактный философский вопрос. Это был ежедневный, острый укол морали. Каждое его ласковое слово, каждый взгляд, полный тепла, который был обращен ко мне, я мысленно примеряла на другую, незнакомую женщину.

Ту, чье место я заняла. Крала ли я чужое счастье? Была ли я наглой захватчицей, переписавшей судьбу человека под свои нужды? Иногда, в редкие минуты слабости, этот вопрос звучал в голове навязчивым, мучительным эхом.

И я не была до конца уверена, что история не повторится. Что однажды он, как и весь этот хрупкий, перекроенный мною мир, не качнется на качелях судьбы в другую сторону, сбросив меня как ненужный балласт.

Сказать, что жить стало легче, жить стало веселее, я не могла. Это было бы ложью.

Всё текло своим чередом, подчиняясь новому, мною установленному порядку. Мощная, процветающая Россия, избежавшая изоляции и санкций. Украина, сохранившая суверенитет и территориальную целостность, хоть и оставалась сложным, порой враждебным соседом.

Крым, по-прежнему украинский, не стал яблоком раздора, разрывающим мир на части.

Этот мнимый, хрупкий покой, это отсутствие большой горячей войны на пороге дома — он однозначно стоил всех моих усердий. Стоил ночей без сна, нервов, потраченных на убеждение, подкуп и тонкие манипуляции «сильными мира сего». Стоил тяжелого груза — осознания, что я перекраиваю чужие судьбы, словно полотно, руководствуясь лишь своей волей и смутным знанием грядущего.

Мои отношения с высшей властью были странным, почти невидимым дуэтом.

С главой государства мы встречались еще не раз. Регулярно, но нечасто. Раз или два в год, всегда в неофициальной, камерной обстановке — в его загородной резиденции за чаем, или во время короткой прогулки по кремлевскому саду.

Это не был запрос на советы в прямом смысле. Ему, безусловно, хватало своей головы на плечах и целых институтов советников, аналитиков и силовиков, чтобы вести большую политику. Я никогда не переступала черту, не пыталась навязывать свое видение напрямую.

Но я… мягко указывала. Зерна, которые я бросала в почву нашего разговора, были тщательно отобраны и закамуфлированы.

Мы могли говорить о мировой истории, о циклах империй, и я, словно мимоходом, упоминала, как часто великие державы спотыкались не о внешних врагов, а о внутреннюю ржавчину — коррупцию низового звена, отрыв элит от народа, неэффективность вертикали в эпоху цифровых скоростей.

Говорили об обороне — и я, опираясь на обрывочные знания из будущего и отчеты «Санитаров» о новых видах угроз, задавала вопросы о киберзащите критической инфраструктуры, о малоразмерных дронах, о психологической войне в соцсетях.

Обсуждали экономику — и я намекала на перспективы водородной энергетики, квантовых вычислений, генного редактирования в сельском хозяйстве, всегда упаковывая это в форму: «А вот в одном исследовании, которое мне попалось…», или «Есть любопытная точка зрения…».

Он никогда не говорил: «Вы правы, Анна Владимировна». Не обещал, что прислушается. Чаще всего он просто слушал, его лицо оставалось непроницаемым, а в глазах читалась лишь вежливая, отстраненная внимательность. Порой он задавал уточняющий, очень точный вопрос, показывая, что выхватывает суть с полуслова. Порой — менял тему.

Но спустя месяцы, а иногда и год-два, я видела ростки. Те самые семена сомнений или идей, брошенные мной, давали всходы в реальной политике. Не в моем изложении, конечно, а как «стратегические инициативы», «поручения по итогам совещания» или «новые приоритеты национальных проектов».

Видела, как создавались комиссии по кибербезопасности нового поколения, как начинали финансироваться (пока робко) те самые прорывные направления в науке, о которых я говорила. Видела, как в речах появлялись тезисы о «новой социальной ответственности элит» и «цифровом суверенитете».

Ростки были крепкими и перспективными. Они прорастали не потому, что это сказала я, а потому, что идеи были верными, а почва — подготовленной реальностью.

Я была лишь… садовником, подсказывающим, где и какое семя может дать лучший урожай. И наблюдателем, с холодным удовлетворением отмечающим, что моя тихая работа на этом фронте тоже приносила плоды. Пусть не всегда и не сразу, но система, пусть со скрипом, начинала поворачиваться в нужном направлении, избегая некоторых самых глубоких ям, в которые она угодила в прошлой реальности.

С Ариной, главной, но в прессе табуированной на обсуждения, женщиной президента, у нас сложились по-настоящему теплые отношения. Ее судьба, как ни странно, повторила знакомый мне из прошлого мира сценарий. Их союз креп тихо, без публичных скандалов, сохранив взаимное уважение. Она родила двоих очаровательных карапузов, которые стали светом ее жизни.

Она осталась такой же активной, умной и деятельной. Но теперь ее энергия была направлена не на протокольные мероприятия, а на то, что ей было действительно близко — благотворительность, поддержку материнства, спорт.

Мы стали подругами. Настоящими. Она была одним из немногих людей, с кем я могла говорить откровенно, не выстраивая стен и не просчитывая последствий каждой фразы. Она понимала бремя публичности, цену сложных решений и необходимость иногда просто выпить чаю и посмеяться над глупостями.

У нас даже было несколько совместных социальных проектов. Ее фонд «Светлый дом» и мой «Консорциум Будущего» построили сеть кризисных центров для женщин по всей стране.

С ней я могла быть просто Аней — уставшей, иногда циничной, но все еще верящей в добро. Она, с ее житейской мудростью была для меня глотком свежего воздуха, напоминанием о том, что за всеми схемами и битвами есть простая, человеческая жизнь, которую стоит защищать.

И глядя то на непроницаемое лицо на официальных приемах, то на смеющуюся Арину, качающую на коленях своего младшего, я чувствовала, как балансирую между двумя полюсами этой реальности, которую создала.

Между холодной махиной государства, которое нужно мягко направлять, и теплом простых человеческих связей, которые и составляли ту самую «страну», за будущее которой я так отчаянно боролась. И оба эти фронта были важны. Оба требовали своего внимания.

Но я давно усвоила главный закон вселенной, который видели лишь такие, как я и Сенсей, наблюдающие за ее пульсом: жизнь не любит дисбаланса. Если где-то прибыло, значит, где-то обязательно убыло. Энергия, счастье, возможность — они никуда не исчезают, лишь перераспределяются.

Мои онкоцентры спасали тысячи жизней в России, но где-то в другой точке планеты, возможно, закрылась очередная клиника из-за отсутствия финансирования. Мое вмешательство предотвратило одну войну, но острая внутренняя напряженность могла выплеснуться в другом регионе, о котором я не думала. Весы мироздания стремились к равновесию, и мои действия были лишь гирями, которые я перекладывала с одной чаши на другую.

Вот только что такое несколько перекроенных судеб в рамках всего человечества? Статистическая погрешность. Пылинка на ветру истории. Для вселенной — ничто. Для тех, чьи судьбы были изменены, — всё.

Стала ли я жесткой и циничной? Возможно. Вернее, наверняка.

Я больше не рыдала над каждым неудавшимся проектом или потерей в рядах «Светлых». Не терзалась бесконечными угрызениями совести. Я взвешивала. Просчитывала. Принимала решения, зная, что у них будет цена. И платила ее, иногда своей болью, чаще — чем-то другим, не всегда мне принадлежащим.

Но это был мой сознательный выбор. Мой путь. Мое решение — нести этот груз и смотреть в глаза отражению в зеркале, в глазах женщины, которая ради тишины на своей земле и счастья близких была готова играть в богов, переписывать карты и балансировать на лезвии нравственности.

Александр обнял меня сзади, прервав поток мыслей, и положил подбородок мне на голову.

— О чем задумалась, архитектор? — спросил он тихо, и в его голосе не было иронии, только усталая нежность.

— О равновесии, — честно ответила я, закрывая глаза.

— И каково оно?

— Хрупкое, — прошептала я, поворачиваясь к нему. — Но пока что оно — на нашей стороне. И я сделаю всё, чтобы так и оставалось.

И в этот момент, в его объятиях, я позволяла себе на секунду забыть о цене, о дисбалансе, о чужих судьбах. Позволяла себе быть просто женщиной, которая любит и которую любят. В этой украденной, переписанной, невероятно сложной реальности, которая была теперь единственной, что у меня было. И за которую я была готова бороться до конца.

Тот вечер не предвещал ничего необычного: разбор документов, сверка графиков строительства нового онкоцентра в Екатеринбурге, короткий, деловой ужин, сон, а потом снова в бой.

Саша ворвался в мой кабинет, как торнадо, нарушая священную тишину, охраняемую секретарем и моим помощников. Он не стучал. Он просто вошел, и в его глазах горела та самая азартная искра, которую я не видела у него уже несколько лет.

— Всё, хватит, — заявил он, не дожидаясь вопросов, — Пошли.

— Саш, у меня…

— Ничего у тебя нет, — он перебил меня на полуслове, подошел к столу, захлопнул крышку моего ноутбука и взял меня за запястье. Его пальцы были теплыми, но держали крепко. — Пошли, сказал.

— Куда? Ты с ума сошел? Завтра в семь утра встреча на Первом, запись интервью про фонд «Детские сердца». А послезавтра я открываю в Нижнем…

— Аня, — он повернулся ко мне, и его голос вдруг стал жесче. — Мир не рухнет без тебя. Или рухнет — тогда уж точно ничего не изменишь. Пошли.

Он почти выволок меня из-за стола, на ходу накинув на мои плечи пальто. Я брыкалась, но его хватка была железной.

— Да, блин! Саш! Меня там на конференции люди ждут! Я не могу их подвести!

— Ты о людях думаешь всю свою жизнь! — он почти кричал, — Тебе тридцать, Ань. О тебе кто подумает? Твой Сенсей? Он со своими пятерыми сыновьями счастлив! Твои подруги? У них свои семьи! Один раз, один чертов раз в жизни можно нарушить даже собственные правила! Или ты уже совсем в них закостенела?

Он вытащил меня на ночную улицу, где у подъезда с работающим двигателем ждал его внедорожник. Засунул внутрь, пристегнул ремнем, словно непослушного ребенка.

Я хотела протестовать, но слова застревали в горле. Потому что часть моего измотанного мозга отчаянно с ним соглашалась.

— Ты когда в последний раз спала нормально? Не три часа между совещаниями, а просто выключала мозг и спала? — спросил он, выезжая на пустой ночной проспект.

Ответить мне было нечего. Последний год… нет, последние три года выдались особенно адскими.

Новые вспышки камней на границах, интриги в правительственных кругах вокруг «Консорциума», давление со стороны западных партнеров, постоянная борьба за ресурсы для своих проектов. Сон был не отдыхом, а кратковременным отключением для перезагрузки.

— Но я так не могу, — попыталась я снова, но голос звучал уже без прежней уверенности.

— А у меня — сюрприз, — парировал он, и в его голосе снова зазвучала эта бесшабашность. — И ты его получишь. Всё. Спор окончен.

Мы ехали не домой. Мы мчались по ночной Москве, и через полчаса оказались на частном аэродроме. Там, под звездным небом, стоял небольшой самолет.

— Саша, что ты задумал? — прошептала я, когда он вывел меня из машины.

В ответ он достал из кармана шелковую повязку на глаза.

— Доверься. Хотя бы один раз.

Это было самое трудное. Довериться. Передать контроль.

Я, которая все десять лет держала все нити в своих руках, которая не могла позволить себе роскоши быть слабой или просто пассажиром. Я замерла в нерешительности, глядя на черную шелковую полоску в его руках.

Он смотрел на меня, и в его взгляде не было насмешки. Была просьба. И усталость. Усталость от моей вечной собранности, от моих вечных стен самостоятельности и независимости.

И я сдалась. Кивнула. Позволила ему завязать глаза. Мир погрузился в мягкую, бархатную темноту. Он взял меня за руку и повел по бетонке. Я слышала его шаги, далекий гул другого самолета, чувствовала ночной ветер на лице. Потом — несколько ступенек, запах дорогого кожаного салона, его рука, осторожно направляющая меня в удобное кресло.

Двигатели взревели, и мы понеслись по взлетной полосе. Под нами с гулом отдалилась земля.

Я сидела в коконе незнания, и странным образом… не паниковала. Адреналин схлынул, оставив после себя глухую, всепоглощающую усталость. Все доводы — о встречах, интервью, открытиях — казались теперь такими далекими и неважными. Как будто кто-то выдернул вилку из розетки, питающей мой вечный двигатель ответственности.

Я хотела что-то еще сказать, возразить, но мысль не складывалась в слова. Вместо этого тело, лишенное привычного контроля разума, начало тонуть в мягкой, вязкой волне истощения.

Я услышала, как он поправляет плед у меня на коленях. Его пальцы коснулись моей руки.

— Спи, — тихо сказал он. — Нам долго лететь.

И я… расслабилась. Впервые за долгие-долгие годы я позволила опорам уйти из-под ног. И не упала. Я просто провалилась. Провалилась в глубокий, бездонный, беспробудный сон под убаюкивающий гул турбин, уносящих меня прочь от всех фондов, камней, войн и ответственности. Неизвестно куда. И в этой неизвестности было странное, забытое ощущение свободы.

Я проснулась от мягкого толчка и смены звука — гул двигателей сменился тишиной, нарушаемой лишь легким потрескиванием наушников. Повязку с глаз сняли уже после приземления. Когда я открыла глаза, в иллюминатор ударило слепящее, щедрое, совершенно не московское солнце. За окном проплывали пальмы с огромными, растрепанными кронами, ярко-зеленая трава и бирюзовые блики на воде где-то вдалеке.

— Где мы? — спросила я хрипло, разминая затекшую шею.

— Тайланд, — улыбнулся Саша, отстегивая свой ремень. — Остров Пхукет. А если точнее — то его самая тихая и дикая часть.

— Ты сумасшедший! — вырвалось у меня, но уже без прежнего запала, скорее как констатация факта. — У меня нет с собой ничего!

— А нам ничего и не понадобится, — заявил он с таким видом, будто оглашал самый разумный план на свете. — Купальники тут продают на каждом углу. А вечерами… будем ходить голыми.

Я покраснела, как подросток, и шлепнула его по плечу.

— Дурак!

Он лишь рассмеялся, и этот смех, беззаботный и громкий, растворялся в жарком, влажном воздухе, который встретил нас, как только мы вышли из самолета. Воздух пах океаном, солью, тропическими цветами и… свободой.

Он арендовал не просто номер. Это было отдельное бунгало из темного дерева и стекла, стоявшее на сваях прямо над лазурной водой маленькой, уединенной бухты. От нашего порога в воду вела короткая деревянная лестница. Собственный крошечный пляж с белым, как сахарная пудра, песком, окаймленный валунами и пальмами, был только наш. А позади дома, в окружении буйной зелени, искрился частный бассейн с пресной водой.

Это был настоящий рай. Тот, что я видела только на картинках в чужих, давно забытых мечтах. Дни растягивались, как сладкая ириска.

Утро начиналось не со звонка будильника, а с пения невидимых птиц и стука волн о сваи. Мы завтракали свежими манго и ананасами, запивая их кокосовой водой прямо из ореха. Потом — бесконечное плавание в теплом, прозрачном океане, где среди кораллов сновали диковинные рыбы.

Мы загорали на нашем пустынном пляже, и единственным «делом» было решить, пойти ли на массаж или просто задремать под шелест пальмовых листьев.

Вечерами мы ужинали при свечах на веранде, слушая шум прибоя и пробуя невероятно острую местную еду, от которой слезы стояли в глазах, но остановиться было невозможно.

И ни одного звонка. Ни одного письма. Он конфисковал мой телефон в первый же день и спрятал его бог знает где. Сказав, что у меня есть штат помощников, получающих баснословные зарплатны, вот пусть и отрабатывают.

Впервые за десять лет я не решала чужие проблемы. Не строила будущее. Не гасила кризисы. Я просто… существовала. Дышала. Чувствовала солнце на коже и песок под босыми ногами. И с каждым днем каменная скорлупа ответственности, в которой я замуровала себя, понемногу трескалась, обнажая забытую, испуганную, но такую жаждущую жизни девчонку.

На третий вечер, когда солнце, огромное и багровое, начало тонуть в океане, окрашивая небо в цвета пожара, он взял меня за руку и повел по нашему пляжу к воде.

И тогда он отпустил мою руку, сделал шаг назад и опустился на одно колено.

Мир замер. Шум прибоя, крики чаек — все стихло в моих ушах.

Я смотрела на него, на его лицо, озаренное последними лучами заката, и чувствовала, как все внутри переворачивается. Эмоции, которые я так долго держала за глухим шлюзом, хлынули лавиной: нежность, благодарность, дикий, животный страх и оглушительная, ослепляющая радость.

День угасал, и на бархатно-черный, бескрайний купол уже высыпали мириады звезд. Таких ярких и близких, каких я не видела никогда. Где-то там, среди этих созвездий, была моя Волчица. Та, что подарила мне этот шанс, этот путь, эти испытания.

Мне хотелось кричать. Кричать от переполнявших чувств, кричать ей, звездам, океану: «Смотрите! Смотрите, что со мной происходит!»

Могла ли я? Смела ли я, перекроившая судьбы и остановившая войны, позволить себе это крошечное, личное счастье? Расслабиться? Пожить хоть немножко для себя? Не для страны, не для человечества, не для баланса вселенной, а для себя, для девочки, подарившей мне это тело?

Достаточно ли я сделала, чтобы заслужить передышку? Оплатила ли сполна долг за дарованную силу и вторую жизнь?

И в этот миг, словно в ответ на мои немые вопросы, по черному небу с севера на юг стремительно, величаво пролетела яркая комета. Длинный, сверкающий след, как росчерк пера по бархату, остался позади нее. Она была так близко, что, казалось, можно протянуть руку и коснуться.

И я почувствовала. Не услышала, а ощутила всем существом — теплое, мощное, всеобъемлющее одобрение. Я словно увидела на миг ее мудрые, золотые глаза, полные древнего знания и… снисходительной нежности. И услышала тихий, как шелест звездной пыли, голос, от которого затрепетала душа:

«Живи, девочка. И будь счастлива. Ты заслужила».

Слезы, горячие и соленые, как океанская вода, хлынули из моих глаз, застилая взор. Я опустила голову и сквозь водяную пелену увидела его лицо. Лицо самого близкого, самого терпеливого, самого безумного и любимого человека. Он смотрел на меня, затаив дыхание, и в его глазах была вся вселенная, которую я готова была принять.

Я не смогла выговорить ни слова. Горло свело спазмом от счастья. Но я часто-часто закивала, соглашаясь, чувствуя, как слезы текут по щекам и капают на теплый песок.

Он выдохнул — шумно, с облегчением, с восторгом — и вскочил на ноги. Он не стал ждать слов. Он просто сгрёб меня в свои объятия, поднял в воздух и закружил, смеясь и прижимая к себе так крепко, что, казалось, хотел навсегда вдавить в свое сердце.

— Наконец-то! — прошептал он мне в волосы, и в этом слове была вся история нашего долгого, сложного пути. — Наконец-то, моя упрямая, несгибаемая, прекрасная Анна.

И под мириадами звезд, под одобрительным взглядом далекой Волчицы и под шум вечного океана, я наконец позволила себе просто быть счастливой. Без оглядки. Без долга. Без страха. Просто женщиной, которую любят. И это было самым большим чудом из всех, что она мне когда-либо дарила.