Фантастика и Детективы, 2014 № 11 (23)

Психофаги Ткачева Юлия

13 января 1978 г.

Непривычно было чувствовать себя живой.

Больше всего сбивала с толку собственная неуклюжесть. Расстояния между предметами оказывались то слишком большими, то чересчур маленькими. Вещи внезапно выворачивались из рук, падали и ломались. Она натыкалась на стены, запиналась о ступеньки и то и дело больно ударялась об острые углы мебели. Никто, кроме неё, особенно этому не удивлялся. Неуклюжесть, исцарапанные коленки и разбитые чашки — именно то, чего люди и ожидают от маленьких детей.

Себастьян сказал: это со временем пройдёт.

Как-то ночью ей приснился сон — самый настоящий сон, всё было, как всегда, и в то же время иначе. В этом сне она стояла и смотрела, как мужчина вытаскивает из пролома в стене старого, полуразрушенного здания, тело ребёнка, на вид лет четырёх-пяти. Оборванные лохмотья, спутанные волосы, мотающаяся на тонкой шее голова. Она знала, что девочка мертва.

Себастьян сказал: привыкай. Смотри собственные сны, как все люди.

В своём кабинете Себастьян поставил для неё отдельное кресло у окна. Когда приходили посетители, она забиралась в кресло с ногами и листала какую-нибудь книгу, или просто глядела в окно, не прислушиваясь к разговору. На неё посматривали, с любопытством и недоумением. Случалось, кто-то просил увести из комнаты ребёнка.

Тогда Себастьян отвечал:

— Это мой ассистент. Её зовут Эльвира.

Она поднимала голову, ловила взгляд посетителя и вежливо улыбалась.

Отчего-то никто ни разу не улыбнулся ей в ответ. Себастьян говорил: не обращай внимания.

Мужчина, высокий, чересчур полный и дорого одетый, нервничал. Обычное дело. В кабинете Себастьяна неуютно было всем — кроме тех, кого привозили в креслах-каталках, с остановившимися глазами, глядящих в пустоту или улыбающихся неизвестно чему, или льющих слёзы невесть по кому. За этих, в колясках, нервничали те, кто их сопровождал.

Полный мужчина вошёл сам, уселся на кушетку для посетителей и замер в неудобной позе, крепко сцепив побелевшие пальцы. На Эльвиру он не обращал внимания: смотрел на Себастьяна, жадно и пристально.

— …Ответственность, — сказал Себастьян, — полностью ложится на вас, вы меня понимаете?

Клиент кивнул.

— Вы ведь пробовали обращаться к специалистам?

Мужчина снова кивнул.

— После нашего сеанса вам, вероятно, снова потребуются их услуги.

— Бестолковая трата времени, — голос у посетителя оказался хриплым, сорванным. Словно он долго, очень долго изо всех сил кричал, надсаживая горло.

Эльвира перевернула страницу книги. Себастьян что-то отвечал, она не стала слушать: каждый раз одно и то же. Сюда, в этот кабинет, попадают те, кому не смогли помочь никакие другие специалисты. Последняя попытка. Гарантий не даём, ответственности не несём. Результаты непредсказуемы. Но это не останавливает желающих рискнуть: альтернатива выглядит ещё хуже.

Намного хуже.

— Эльвира, — сказал Себастьян. — Мы начинаем.

Она очнулась. Клиент полулежал на кушетке, глазные яблоки едва заметно вздрагивали под закрытыми веками. Дыхание вырывалось изо рта с хрипами, казалось, чтобы сделать вдох мужчина каждый раз должен приложить огромное усилие.

Эльвира кивнула Себастьяну и откинулась в кресле, закрывая глаза, погружаясь в привычную темноту, ныряя вовнутрь себя, становясь тем существом, которым она привыкла быть.

Становясь собой.

Где-то рядом, на расстоянии пары шагов — для тех, кто знает, как следует шагать — из темноты вырастали ворота, изогнутая арка из тёмного камня. В щелях между булыжниками росла острая серебристая трава, дрожа и покачиваясь под неощутимым ветром.

Одним длинным, плавным движением она переместилась под арку — и запрокинула голову, разглядывая свод ворот. Камни кое-где потрескались и казались закопчёнными от старого пламени.

— Что у нас тут? — спросил Себастьян. Здесь и сейчас он был тонким, гибким силуэтом, на его левом боку висел длинный, свёрнутый кольцами хлыст. Эльвира встала справа.

— Ничего особенного. Замки сорваны. Сторожей, — она прислушалась, — нет с незапамятных времён. Вперёд?

— Пойдём, — согласился Себастьян. Провёл рукой по серебристой траве — теперь, вблизи, стало видно, что её тонкие нити грубо обкромсаны, и трава дрожит в агонии, пытаясь заново вытянуться, сплестись в защитную сеть, закрывающую ворота.

Себастьян двинулся вперёд. Эльвира шагнула следом, мягко упав на четыре лапы, прыгнула, повела носом, вдыхая пряный, густой воздух, вглядываясь в то, что её окружало.

Больше всего это походило на каменный лабиринт. Стены кое-где рухнули, рассыпались обломками. Длинные коридоры изгибались, закручиваясь и меняя структуру, пол казался то мраморным, то гранитным, то тёк тускло-красным песком. Из боковых ответвлений струились запахи. Эльвира жадно принюхивалась.

Страх, острый и приторный. Желудок свело предвкушающей судорогой. Она нырнула в проход, откуда сочился соблазнительный аромат, и, ступая чутко и настороженно, двинулась по направлению к источнику запаха. Ещё немного — и она на месте.

Что-то метнулось от неё: мелкое, намного мельче, чем она сама. Эльвира бросилась, стремительно и не раздумывая, прижала, схватила, впилась зубами. Пойманное существо извивалось и верещало.

Мелкий паразит, питающийся объедками, неспособный, по большому счёту, причинить хозяину серьёзного вреда. Падальщик, копающийся в гниющем клубке дурных воспоминаний. Верх его способностей — больная голова и мрачное настроение из-за растравивших душу мрачных мыслей.

Она сжала челюсти и свирепо тряхнула головой, как кошка, ломающая хребет крысе. Визг и трепыхание оборвались. Тушка обмякла. Охотница разжала зубы, уронив мёртвую тварь: через несколько часов она бесследно растворится, оставив по себе лишь облако миазмов.

Эльвира побежала дальше — ещё осторожнее, ещё внимательнее. Шорох когтей по камню, писк, прыжок — ещё один падальщик забился у неё в зубах. Удаляющийся дробный топоток, короткая погоня, предсмертный визг. Детская забава, развлечение.

Она чересчур увлеклась охотой на зубастую мелочь и едва не пропустила настоящую добычу. Едва не пробежала мимо узкого лаза, откуда исходили волны притягательного запаха: пряная смесь страха, боли и безысходности.

За поворотом ход, куда она еле протиснулась, неожиданно расширился, раздвинулся во все стороны, превратился в зал с теряющимися в темноте стенами. Эльвира встала на ноги. Провела пальцами по губам, стирая кровь. Из пола вырастали каменные колонны, обросшие длинными иглами. Там и тут, наколотые на эти иглы, словно бабочки на булавки, висели люди. Их было много, но у всех у них было одно и то же лицо — лицо полного мужчины, сказавшего хриплым, сорванным голосом «бестолковая трата времени».

— Здесь неплохо, правда?

Из-за колонны выступило существо. Его тело отдалённо напоминало человеческое, но было сплошь покрыто застарелыми шрамами и свежими ранами. На изодранном, располосованном лице угадывалась приветливая улыбка.

Эльвира нежно прикоснулась к одному из шипов на колонне. Шип был остр и холоден. На кончике пальца у неё выступила капелька крови.

— Он так боится боли?

Существо, сотканное из шрамов, кивнуло.

— Присоединяйся ко мне… сестра. Еды здесь с лихвой хватит на двоих.

— Заманчивое предложение, — сказала Эльвира.

Лабиринт колонн, казалось, уходил в бесконечность.

— Так ты останешься?

Эльвира покачала головой:

— К сожалению, нет. Я не задержусь надолго.

Она резко дёрнула запястьем — раз, два, три — ощущая, как от её движения дёргается невидимый поводок.

Существо напротив прекратило улыбаться своим изуродованным ртом и шагнуло к ней, почуяв опасность.

Эльвира прыгнула, изменяясь в прыжке, отращивая клыки и когти. То, что противостояло ей, отяжелело и обленилось от обильной пищи — и не успело увернуться. Глубокая рана прочертила его тело от горла до низа живота. Оно упало на четвереньки, истекая кровью. И встало снова, слишком крупное и сильное для того, чтобы всерьёз ослабеть от единственной, хоть и тяжёлой раны. Эльвира отскочила, снова на четырёх лапах, её противник, вросший в привычный облик, не мог трансформироваться так же быстро, как она, и Эльвира с лёгкостью увернулась от его удара. Но она знала, что время работает против неё, тварь вот-вот придёт в себя от неожиданной атаки и ударит в полную силу. А эта сила как минимум не уступала её собственной.

Свистнул хлыст, обвиваясь вокруг шеи существа в шрамах и ранах. Оно упало снова, забилось в корчах. Нить хлыста пела и пульсировала в такт агонии.

— Отлично, Эли — сказал Себастьян, сворачивая тонкую кожаную ленту. — Чистая работа.

Она не ответила, слишком занятая для того, чтобы говорить, торопливо поглощая добычу.

Пытаясь соскользнуть с кресла после сеанса, Эльвира, как обычно, потеряла равновесие и свалилась на пол, больно ушибив колено.

Клиент, успевший к тому времени проснуться, бросился было её поднимать, но Себастьян удержал его.

— Что ты думаешь? — спросил Себастьян потом, когда клиент ушёл. — Он выберется?

— Выберется, — ответила она. — У него не такая уж сильная фобия, просто не повезло с пожирателем.

— Да, — согласился Себастьян. — Серьёзный был экземпляр.

Эльвира непроизвольно облизнула губы. Себастьян это заметил, она знала, как знала и то, что ему не слишком приятно каждый раз видеть её трапезу в конце удачной охоты.

Ну и пусть. В конце концов, кто сделал её такой?

В сущности, она не имела к Себастьяну претензий. Ей нравилось то, что называется жизнью. Вечные синяки были вполне приемлемой платой за возможность просыпаться каждое утро в светлой и чистой комнате, читать книги, пить какао, а в хорошую погоду гулять после обеда в парке, держась за руку Себастьяна — в основном для того, чтобы не упасть, в очередной раз запнувшись на ровном месте от того, что тропинка не ложится ей под ноги, угадывая малейшее желание.

Но ей было одиноко. Очень одиноко.

Она спрашивала: есть ли другие, такие же? Может быть, я не первая? Куда делись те, что были до меня? Себастьян отвечал: ты — первая и единственная. Ты уникальна. Других таких нет, и вряд ли кому-то ещё удастся повторить мой опыт.

Тогда она стала спрашивать: как? Как он смог сделать то, что сделал. Как сумел сотворить из существа, которым она была, почти настоящего человека. В конце концов, Себастьян привёл её в библиотеку и дал прочесть отрывок из книги. Книга эта, как ни странно, не была ни пособием по психологии, ни магическим трактатом. Это был какой-то грошовый роман, повествующий о морских приключениях.

Абзац, на который указал Себастьян, описывал способ создания существа, называемого крысоволком. Способ был прост: в пустой бочонок бросали десять живых крыс, забивали крышку и оставляли без еды и воды. Спустя пару недель из бочки доставали единственного выжившего зверя — самого крупного, сильного и значительно увеличившегося в размерах за счёт сожранных им соплеменников. В дальнейшем крысиный волк отказывался от любой другой пищи, кроме бывших собратьев. Его запускали в трюм заражённого крысами корабля, чтобы очистить судно от паразитов.

Вот я кто, думала Эльвира, водя пальцами по строчкам. Ты гений, Себастьян, и я даже не могу сказать, что ты был жесток со мной — учитывая, кем я была и что я делала.

— А девочка? — спросила она наконец, после долгого молчания.

— Ей просто не повезло. Её подобрали слишком поздно — одному создателю известно, что с ней случилось, но уж точно ничего хорошего… а она была слишком мала и слишком напугана. Она стала лёгкой добычей для пожирателей. Психофаги сожрали её душу практически целиком.

— А потом ты закрыл нам выход, — сказала Эльвира одними губами. — Запечатал нас внутри её умирающего сознания и стал ждать.

Со стороны они с Себастьяном до странности напоминали отца и дочь: он, как мог, заботился о ней, учил её и — она знала — гордился ею. Кажется, он был к ней довольно-таки привязан, по крайней мере, как мастер привязывается к своему лучшему и любимому творению. А она, вне всяких сомнений, была шедевром — в своём роде.

Женщина по имени Сара приходила каждое утро. Готовила еду, убиралась в доме — от Себастьяна в этом смысле было мало толку, что уж говорить об Эльвире. Иногда после обеда Сара ложилась вздремнуть, если у неё не было срочной работы по дому. Тогда Эльвира — не каждый раз, конечно, но довольно часто — осторожно прокрадывалась вовнутрь и бродила по тайникам её сознания, рассматривая воспоминания, пробуя на вкус эмоции и желания, сомнения и страхи. Порой попадалось что-то интересное, но настоящего вкуса она не чувствовала. Конечно, особых фобий и маний у этой простой, здоровой и уравновешенной женщины не было — но главная причина крылась не в этом.

Причина заключалась в изменившейся Эльвириной природе. Она — крысоволк и больше не может питаться тем, чем питалась раньше. Теперь ей нужна другая пища.

Её бывшие сородичи. Психофаги.

Пожиратели душ.

Посетители, с любопытством глядевшие на шестилетнюю девочку, болтавшую ногами в высоком кресле у окна и читающую книжку с картинками, вздрагивали и отворачивались, если встречались с ней глазами.

Отворачивайтесь, мысленно соглашались с ними Эльвира. Куда вам смотреть мне в глаза? Я видела пауков с головами младенцев, растущими из спин. Женщин с языками огня вместо пальцев, которые гладили этими пальцами горящих заживо мужчин. Деревья с когтистыми кошачьими лапами на кончиках веток, раздирающими на части тех, кто подходил слишком близко. Я видела столько ваших кошмарных снов, сколько вы не в состоянии себе представить.

А по ночам ей снились её собственные кошмарные сны, в которых Себастьян снова и снова выносил из провала в стене тело мёртвого ребёнка: пустой бочонок, в котором метался в поисках несуществующего выхода десяток обезумевших крыс. Эльвира просыпалась со странным, непривычным ощущением, изумлённо моргала, чувствуя, как что-то прохладное и влажное стекает из уголков глаз по щекам.

— Я слушаю вас, — сказал Себастьян.

Женщина была очень бледна и очень спокойна. Она не теребила платье, не вздрагивала — сидела неподвижно и прямо, сложив руки на коленях. Рассматривала Себастьяна с доброжелательным интересом, казалось, не особенно понимая, зачем она здесь. Заметив Эльвиру в кресле у окна, женщина рассеянно ей кивнула.

— Мне вас рекомендовали, — у женщины был тихий голос, даже слишком тихий. Эльвире пришлось напряжённо вслушиваться, чтобы разобрать слова.

— Какого рода ваши проблемы? — спросил Себастьян.

— Дело в том, что я кричу по ночам, — она говорила с виноватым недоумением — мол, надо же, какая неприятность. — Соседи… жалуются. А я ничего не помню.

— Вы понимаете, что я не могу дать вам никаких гарантий? Возможно, после того, как я с вами поработаю, вы почувствуете себя хуже.

Женщина неуверенно сказала:

— Тогда, наверное, мне стоит уйти?

— Подождите, — Себастьян хмурился, чем-то очень недовольный. — Кто вам меня рекомендовал?

Женщина назвала имя. Эльвира слышала его впервые, но Себастьяну оно явно говорило о многом. Он сплёл и расплёл пальцы. Эльвира с удивлением поняла, что Себастьян выведен из равновесия. Это было забавно: чуть ли не впервые на её памяти в этом кабинете клиент вёл себя спокойнее хозяина.

— Ложитесь на кушетку, — сказал Себастьян, кажется, приняв решение. — Расслабьтесь.

— Вы уверены? Ведь вы сказали, нет гарантий…

— Спите, — сказал Себастьян так уверенно, что даже у Эльвиры отяжелели веки, и она зевнула.

Женщина задышала ровно и глубоко.

Себастьян махнул Эльвире рукой — давай.

Она закрыла глаза.

И открыла их, стоя перед вратами из белого камня и кости. Часть клыков была обломана, пожелтела, некоторые даже почернели. В костяной решётке зиял неопрятный провал.

— Взлом? — спросил Себастьян. — Что скажешь, Эли?

— Не похоже, — ответила она, присмотревшись. — Кости выкрошились сами по себе. Сгнили от старости. Ты знаешь, с возрастом у многих защита слабеет. Но до такой степени…

Она дотронулась до одного из клыков, посыпалась костяная труха.

— Я видела похожее у древних стариков, которые так устали и так измучены болезнями, что сами ждут и желают себе смерти.

Себастьян кивнул задумчиво и сказал:

— Входим.

И шагнул в ветхие, осыпающиеся ворота.

Мгновением позже Эльвира нырнула следом, чувствуя, как запястье охватывает привычный поводок.

Стены здесь напоминали гладкое тёмное стекло. Потолок терялся где-то высоко, в темноте.

И повсюду здесь были бабочки. Они носились в воздухе, садились Эльвире на руки, на плечи, ползали по стенам, сталкивались друг с другом и падали на пол, устилая его шелестящим ковром. Эльвира опустилась на колени, запустила пальцы в шуршащую, лёгкую массу. Большая часть тех, что на полу, была мертва или умирала.

Запахи были слабые, неуверенные. Тусклые.

— Эли, что у тебя? — сапоги Себастьяна хрустели по телам мёртвых бабочек.

— Пусто.

— Она здорова?

— И близко нет. Такое чувство, словно она медленно умирает. Но здесь нет ни паразитов, ни пожирателей. Здесь вообще нечего есть. Она пуста.

Эльвира протянула Себастьяну горсть высохших крылатых тел:

— Как вот это.

— Тогда почему она кричит по ночам?

Эльвира пожала плечами.

Себастьян зашагал по коридору. Эльвира, поколебавшись, пошла за ним, держась чуть позади. Сонм бабочек кружился над ними. И больше никого и ничего. Поворот за поворотом — всё то же самое. Сколько она ни принюхивалась, не могла уловить ни желаний, ни чувств, ни страхов — лишь блеклые, невыразительные отголоски.

— Она ничего не хочет, Себастьян, — сказала Эльвира в конце концов, останавливаясь, не дойдя до очередного поворота. — Ей всё безразлично. Она не хочет жить. И я не могу понять, почему.

— И сама она тоже ничего не понимает, — отозвался Себастьян. Он провёл по стене рукой, потревоженные бабочки разлетались. Некоторые упали на пол и остались там лежать, неподвижные. — Не помнит своих кошмаров… Эли, мы не там ищем.

Он постучал костяшками пальцев по тёмному стеклу. Звук был глухой.

— Где-то здесь должна быть запертая комната. Наглухо запечатанная, не пропускающая наружу ни запахов, ни звуков.

— И как нам её отыскать? — Эльвира в очередной раз попыталась почувствовать хоть что-то, отличное от тусклого, тягостного равнодушия угасания: безнадежно. — Тут нет следа, по которому я могла бы пойти. А случайно наткнуться на запертую, замаскированную дверь… Это невозможно, Себастьян.

— Раз она видит сны, — сказал он медленно, — значит, кое-что всё же должно просачиваться наружу. Должен быть какой-то след. Давай, Эли. Попробуй почуять.

Эльвира побежала вперёд, неуверенно, не особенно понимая, куда смотреть и что искать. Окажись она в подобном сознании в своём прошлом существовании, до преображения, не задержалась бы лишней минуты. Высохшая, едва живая душа — что здесь может заинтересовать пожирателя?

Она кружила по коридорам, распугивая бабочек. Все проходы казались одинаковыми. Тёмное, гладкое, шёлковое стекло, прохладное на ощупь. Ни звука, кроме бесконечного сухого шелеста крыльев. Один поворот, второй, третий. Пыль и увядание. Никаких следов, никаких запахов. Может быть, она уже несколько раз пробежала мимо того места, которое искала, не заметив скрытой двери. Ещё один поворот, и ещё — Эльвира сбилась со счёта. Бессмысленные поиски раздражали, привычная острота чувств притупилась: сказывалось пустое напряжение. Ей всё труднее было сопротивляться сонному оцепенению чужого сознания, она то и дело ловила себя на том, что просто бежит, не глядя по сторонам, не нюхая воздух, ни о чём вообще не думая.

…Она замедлила бег, потому что почувствовала: что-то изменилось. Остановилась, пытаясь понять, что заставило её прервать механическое кружение по коридорам.

Звук её шагов, вот в чём было дело. Сейчас он звучал иначе, отдаваясь гулким эхом. Эльвира опустила глаза — и увидела, что ступает не по ковру из бабочек, а по твёрдой, гладкой поверхности. Под ногами у неё маячило её собственное отражение, расплывчатое и смутное: пол был из того же тёмного стекла, что и стены.

Слой мёртвых и умирающих бабочек ровным полукругом огибал ничем не примечательный с виду участок стены. Ни одно насекомое не пересекало невидимой границы.

Эльвира приблизилась к стене — теперь каждое её движение повторяли два отражения, одно снизу, другое перед ней.

Она прижала ладони к стеклу и почувствовала лёгкую, чуть заметную дрожь.

Звать Себастьяна или погодить?

Эльвира постучала по стене — та вздрогнула сильнее. Эльвира услышала длинный, протяжный отзвук, раскатившийся по коридорам.

За тонким стеклом была пустота.

Тогда она ударила снова, в полную силу, превратив на миг руку в покрытую жёсткой чешуёй лапу.

Стекло с хрустким звоном осыпалось.

Из темноты на Эльвиру пахнуло страданием, горьким до такой степени, что она задохнулась.

Волна едкой боли разлилась вокруг — и вихрь бабочек поднялся в воздух за спиной Эльвиры. Все, что были живы, стремительно разлетались в разные стороны, удаляясь как можно дальше от пролома в стене.

Коридор опустел. Эльвира замерла на пороге. Ничего больше не происходило. Шелест крыльев стих. Блестели на полу осколки стекла.

Она шагнула в пролом: в темноту, тишину и горечь.

Комната была совсем небольшая. На полу — тёмно-синий ковёр с цветочным узором. Посередине комнаты — кровать. Маленькая, детская. Кроме этой кровати, больше ничего здесь не было.

Под тонким голубым одеялом с вышитыми на нём бабочками спал ребёнок.

Эльвира подошла ближе.

Девочка. Светлые волосы, густые ресницы. Плюшевый заяц на подушке.

Девочка открыла глаза и улыбнулась, глядя на Эльвиру.

У неё были очень острые, очень тонкие зубы. Каждый длиной не меньше мизинца.

— Место занято, — проговорило существо, улыбаясь всё шире.

— Конечно, — прошептала Эльвира. — Конечно.

Если не считать этой жуткой улыбки…

Она резко дёрнула за поводок.

Существо кинулось на неё, Эльвира отскочила. Существо упало на пол, перекатилось, легко вскочило на ноги. Засмеялось чистым и звонким детским смехом. Прыгнуло снова. Клацнули, смыкаясь, зубы-иглы. Эльвира ударила в ответ, выпустив когти, целя в незащищённую шею. Обе увернулись, и, невредимые, закружились по комнате, пытаясь дотянуться друг до друга.

Хлыст свистнул совсем рядом, едва не задев Эльвиру — Себастьян промахнулся, небывалое дело.

Тут же Эльвира поняла, что Себастьян просто не может выбрать верную цель из двух девочек, слишком похожих друг на друга, слишком…

Очень острые, очень тонкие зубы впились ей в руку, она закричала, забилась. Тварь не отпускала, невозможным образом продолжая при этом улыбаться.

Снова засвистел, разворачиваясь в воздухе, хлыст.

Светловолосая девочка всё ещё улыбалась, падая на кровать, перерезанная пополам.

Эльвира встала. Себастьян, тяжело дыша, отходил в угол комнаты, хлыст волокся за ним по полу, оставляя тёмную полосу. По голубому покрывалу с бабочками быстро расползалось багровое пятно.

— Пойдём отсюда, — сказала Эльвира, отворачиваясь. Она не чувствовала голода, ни малейшего. Только усталость и отвращение.

И подумала, что, кажется, раньше ни разу не видела на лице Себастьяна настоящего удивления.

— Теперь она вспомнит, — сказала Эльвира.

— Ненадолго, — ответил Себастьян. — Думаю, она быстро поставит новую стену.

В ушах Эльвиры прошелестели крылья мёртвых бабочек.

— Нет, — произнесла она.

— Нет? — переспросил Себастьян.

— Ты же видел, — сказала Эльвира. — Она умрёт, если оставить, как есть. Или запах горя почует новый пожиратель, и тогда она всё равно умрёт.

— Чего ты от меня хочешь? Я сделал, что мог.

— Ты — да, — согласилась Эльвира.

— Мне не нравится эта идея, — проговорил Себастьян после паузы.

Женщина на кушетке вздрогнула. Не открывая глаз, глубоко вздохнула и сказала:

— Эли…

— Да, — ответила Эльвира, наклонившись над кушеткой. — Да, мама.