Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть вторая

Роберт Шмидт Мрак над Токиорамой

Самое главное, это глядеть противнику прямо в глаза. Не на кисти рук, пускай даже он держит в них самое смертоносное оружие, не на диафрагму, от которой рождается всякое убийственное движение, не на ноги, определяющие линию атаки, но именно в глаза. Глубоко, глубоко в глаза. Не напрасно древние мастера назвали их зеркалом души. Именно там, на их дне, внимательный наблюдатель заметит только что нарождающуюся мысль, которая через какие-то доли секунды шевельнет руку или ногу врага, после чего начнется очередной танец смерти.

Моим единственным козырем в этом поединке был тот факт, что я мог безошибочно выловить такой момент. Стоящий напротив меня воин об этом не знал. А по правде, никто на свете об этом не знал. Это было моя величайшая тайна, пропуск к победе…

Я не реагировал на быстрые смены положений кистей рук и минимальные повороты туловища, которыми манил меня Саказушима. Я прекрасно знал, каждое его движение было своеобразной дымовой завесой, рассчитанная на то, чтобы дезориентировать соперника. Одно фальшивое движение с моей стороны, одна излишне быстрая реакция, и поединок закончился бы в мгновение ока. В этом я был уверен. Редко когда случалось, чтобы простой Пешке удалось бы удержать Слона. Пустые ладони против обнаженного меча в опытных руках мастера могли сработать только лишь в идиотских киношных боевиках. Истинное сражение — это минимум движений. Скорость, но не умение. Способность перехитрить противника… Потому-то я и стоял сейчас неподвижно, всматриваясь в лицо врага и ожидая настоящей атаки. Я постарался показаться перепуганным грядущей конфронтацией, парализованным этим страхом…

И он должен был в это поверить. Раньше или позднее. Здесь не было ни одного, по мнению которого я бы уже не проиграл. Кагеро Саказушима был фигурой, несомненным мастером, непобежденным в течение уже нескольких месяцев атакующим тигром, которого средства массовой информации называли «Палачом Токиорамы», я же — никому не ведомым рекрутом. На Шахматную Доску я попал всего лишь шесть месяцев назад, и у меня еще не было оказии померяться силой с кем-либо, пускай даже с подобным мне желторотиком. Разница в классе между нами была огромной, но именно она давала мне шанс на выигрыш.

Как бы там на это не глядеть, но приказом нашего единственного ментора и сэнсея, господина Такашигами Ота, я был обречен на поражение. Я, ничего не значащая Пешка, жертвовалась, чтобы втянуть самого грозного противника в безвыходную ловушку. Скрытый в самом мраке купола человек хладнокровно просчитал мой проигрыш и абсолютную сдачу, если не смерть уже в первом бою. Но я понимал причины такого решения. Я видел его правоту и пригодность для выигрыша. Воин на поле битвы не обсуждает приказов вождя, а что там ни говорить, сегодня я был воином клана Ота, обязанным проявлять слепое послушание своему господину и его семейству. Выполняя самоубийственный приказ, сейчас я встал напротив спесивого сэнсея Кагеро, зная, что даже поражение послужит последующему успеху моего наставника. Я был всего лишь пешкой в игре. Пешкой, которой можно легко пожертвовать ради позднейшей победы. За моей спиной, удаленный всего лишь на пару шагов, ожидал «Безухий» Кано. В тишине, повисшей над полем боя, я слышал, как он молится своим забытым богам, готовясь к собственно поединку, кульминационного момента этой части столкновения, в которой лично я был всего лишь прелюдией.

Еще раз блеснула сталь, когда меч в руках «Палача» незначительно сменил положение. Я даже не дрогнул. Я продолжал ждать, вонзив взгляд в черные будто смола глаза мастера школы Мочизуми. Вот это его удивило, наверняка он ожидал с моей стороны более нервной реакции. Он уже начинал верить в страх, парализовавший дебютанта… Кагеро не был чванливым глупцом, недооценивающим противников. Несмотря на массу поединков, проведенных на клетках Токиорамы, у него не было ни единого шрама, а сражаться ему приходилось часто, причем, с лучшими из лучших. И он всегда побеждал. Вот только у меня было намерение его перехитрить…

Подавленные расстоянием и экранами вопли толп, скандирующих имя идола, нарастали с каждым мгновением. Я слышал все больше криков, призывающих его к началу сражения. Возможно, для посторонних наблюдателей, мы и застыли в абсолютной неподвижности, утратив чувство времени, но так не могло продолжаться вечно. И не продолжалось. Я все же заметил то самое неуловимое сокращение, едва заметное шевеление века, предшествующее истинному нападению. И, на долю секунды перед тем, как Саказушима поднял руки, начиная простой удар из-за головы, я сошел с линии удара, бросаясь вперед. Он все еще отводил меч назад, когда мой кулак ударил его в открывшийся локоть. Краткий отблеск, рефлекс отраженного от клинка света, сказал мне все, что необходимо. Я попал в то самое место, в которое и собирался достать. Катана выскользнула из онемевшей руки изумленного Кагеро и полетела куда-то в темноту, но в этот момент, видимо, судьба меча никого не волновала. Крики замолкли, будто обрезанные ножом. Случилось нечто невообразимое, зверь укусил охотника. Весы победы уже не склонялись исключительно в его сторону. Только я прекрасно понимал, что это еще не конец. Воин покроя мастера Мочизуми был убийственно грозным даже без оружия. Я не мог позволить себе даже малейшей ошибки. Изумление, рисующееся на его лице, и боль, испытываемая в онемевшей руке, не удержали его от самой верной реакции на последующую фазу атаки. Он инстинктивно ставил блок, закрывая мне доступ к наиболее жизненно важным частям тела. К счастью, я вовсе не собирался атаковать его корпус. Он дал себя перехитрить штучкой, в которой сам был исключительным мастером. Он опередил мой удар, тот самый, который и не наступил. В то время, пока он блокировал придуманный им же выпад, быстрый удар во внутреннюю часть бедра, в то самое место, где кончается четырехглавая мышца, парализовал его уколом боли, которую невозможно преодолеть мгновенно, даже если обладаешь стойкостью вола. Самая банальная блокировка, техника хулиганья, выбила его из равновесия. Быть может, только лишь на секунду, но это была последняя секунда этого поединка. Все еще онемевшая рука не была в состоянии реагировать столь быстро, как ему того хотелось.

В его глазах я видел… печаль, не взбешенность, но именно печаль, когда до него дошло, что через мгновение придется упасть на колени перед новичком. Могу поспорить, он прекрасно видел, как я готовлю кисть руки для последнего удара. Два пальца подогнуты, два чуточку свободнее, ребро ладони напряжено словно струна, не менее двух возможностей блокировки удара, но единственное, что мог он сделать — это бессильно глядеть на приближающийся момент унижения. Мастер, непобедимый в семидесяти двух поединках, безжалостный и молниеносный как кобра, сейчас пошатывался, пытаясь устоять на одной ноге и хотя бы на секунду отдалить видение надвигающегося позора.

Я не стал с ним играться. Когда удар в основание носа настиг его, он на мгновение застыл, но потом завалился мешком ничем не скрепленных костей. Я повернулся в направлении прожекторов, венчавших вершину купола Токиорамы, и поклонился своему господину, чемпиону Азии и обеих Америк, главе клана Ота. Только лишь в этот момент до меня дошло, что внутри купола царит абсолютная тишина. Еще полминуты назад четыреста тысяч глоток вопило имя своего идола, чтобы теперь, в немом изумлении глядеть на маленького человечка, который голыми руками стер в порошок величайшую легенду Че-до.

— Черный Слон на Е4, — объявил тем временем главный судья, наблюдающий за поединком из высоко подвешенной над Шахматной Доской гондолы, абсолютно спокойным, модулированным своей значимостью голосом. — Поединок решился в пользу белой Пешки. Дебютант Рюичи Кода нанес поражение великому ёкозуне школы Мочизуми, Кагеро Сакацусиме. Ход Белых… ладья на F8, шах Королю!

Толпа обезумела. Этого момента я ожидал двенадцать лет. Целых двенадцать лет, в течение которых у меня не было ни единого свободного дня, и хотя бы одной ночи без кошмаров. Двенадцать лет боли, сомнений и отречений. Только лишь ради этого момента, ради этого единственного в своем роде жеста обожания. Сегодня никто не сомневался в том, что родилась новая легенда Доски. Я сделал первый шаг на пути к славе и року.

Мы выиграли. В команде корпорации Мочизуми было много отличных игроков, но поражение мастера Кагеро сломило в них воинский дух. Через шесть ходов после моей победы партия закончилась сдачей Черных. Мы сошли с Доски в дожде цветков сакуры и цветного конфетти сразу же после почетного прохода. Даже находясь глубоко в бетонных внутренностях арены, я слышал, как толпа скандирует: «Ко-да, Ко-да». Только лишь стальная переборка раздевалки отсекла меня от милых для уха и души звуков.

Девушки из бани уже приготовили горячую воду для участников. Я уселся на лавочке под шкафчиком со своим номером и терпеливо ожидал своей очереди, получая поздравления от резервных игроков и технического персонала. Иерархия Шахматной Доски была обязательной и здесь. Первенство за едой, равно как и при омовении, имели старшие игроки, «фигуры», как их обычно называли за стенами школ. Для нас, адептов Че-до, они всегда были сенсеями — мастерами. Потом уже шли бойцы из средней линии, Пешки с опытом, и в самом конце мы, новички, пушечное мясо команды. И здесь уже не учитывались никакие заслуги. Пока я не пройду ритуала посвящения, даже если бы в одиночку выиграл всю партию, старшие не причислят меня в свое число. Во всяком случае, официально…

— Риючи… Риючи Кода!

Задумавшись, я не сразу отреагировал на звук своего имени, пробившийся сквозь говор. Я даже вздрогнул, когда один из старших тренеров встал передо мной и положил свою руку мне на плече. Я поднял голову, удивленный таким доверенным жестом со стороны сурового, как правило, учителя.

— Да, сенсей Ояги? — склонил я голову в традиционном жесте уважения.

— Господин Ота желает видеть тебя, и немедленно! — Он отвел руку еще до того, как начал говорить, или даже кричать. Вновь он превратился в бесстрастную машину по выжиманию пота.

Я не отзывался. Ответ не имел никакого смысла. Желание нашего господина было для меня приказом. Раз он желал видеть меня немедленно, мне не оставалось ничего другого, как только пойти за седовласым тренером. Апартаменты Ота прилегали к раздевалке команды, соединяясь с ней двустворчатой раздвижной дверью, хотя я никогда не слышал, чтобы хозяин лично побеспокоился пройти через нее к бойцам. Этикет арены не позволял делать этого, а для человека с позицией господина Такашигами малейшее отступление от правил было бы бесчестием.

Мы вышли в коридор, здесь тренер критически осмотрел меня, сбил невидимую пылинку с кимоно своим веером и рывком проверил узел на поясе.

— От тебя потом несет, пешак, — прошипел он мне на ухо. — Так что слишком не приближайся к господину Ота. Ты не имеешь права испортить его ужин. Будет лучше, если ты вообще не станешь сходить с татами.

— Хорошо, сенсей.

Тот еще раз провел взглядом инспекцию. По-видимому, результат для него был удовлетворительным, потому что он указал мне головой на дверь, после чего начал нервно обмахиваться веером. Здесь, глубоко под землей, воздушные кондиционеры действовали не столь хорошо, как нам бы того хотелось. Он же, сенсей, в праздничной одежде со всеми знаками клана, должен был чувствовать это вдвойне. Я быстро подошел к порогу; с другой стороны меня уже кто-то ожидал. Обтянутая рисовой бумагой дверь раздвинулась с тихим шелестом, едва я встал перед ней, и тут же повеяло благовониями. Служащие позаботились о том, что бы я, нехотя, не оскорбил обоняния хозяина. Я же сбросил сандалии и упал на колени сразу же за порогом, на небольшом мате с символом клана, ожидая в глубоком поклоне, когда меня позовут. Но вместо этого до меня дошли отзвуки шагов приближавшегося сбоку человека. Головы я не поднимал. Тихое жужжание и запах озона дали мне понять, что верховный мастер, даже в подобных обстоятельствах, не снимает энергетическую защиту. И в этом он был совершенно прав.

— Так это ты Кода? — услышал я говорящий в нос голос, который столь часто сопровождал нас при утренних поверках. На сей раз он исходил не из динамика и звучал более по-человечески.

— Так, Ота-сан, — припал я лбом к полу. — Для меня это великая честь, что…

— Я вызвал тебя не для того, чтобы хвалить, — прервал он меня на полуслове. Тон его речи меня удивил. Я выиграл для него важнейший поединок этой партии. Я стал причиной того, что…

— Ты считаешь, будто победа над Кагеро дала тебе право на мою благодарность, пешка? — враждебно спросил господин Ота, до конца разрушая весь порядок моих мыслей.

— Я сделал лишь то, что любой сделал бы на моем месте ради команды и победы клана Ота, — ответил я формулой, внушаемой нам ежедневно на тренировках.

— Че-до это благороднейший из видов спорта наших времен, — помолчав несколько секунд, ответил мне чемпион трех континентов. — Он соединяет бессмертную самурайскую традицию и совершеннейшую из всех умственных игр, когда-либо известных человеку. Шахматы, какими их знали много лет назад, были игрой элитарной. Только лишь самые выдающиеся умы могли встречаться над шахматной доской, чтобы вести бескровные войны и кампании. Но это было всего лишь вступление к открытию абсолютно совершенной игры всех времен. В традиционных шахматах ты, Пешка, стоял бы неподвижно, ожидая, когда тебя побьют, что означало бы только то, что фигуру уберут с доски. Теперь же судьба партии зависит не только от линейной стратегии, заложенной чемпионами, но и от бесконечно сложных зависимостей поля битвы, точно так же, как и в настоящей жизни. Я должен разрабатывать последующие стратегии после каждого хода, рассчитывать шансы отдельных столкновений и поединков. Я обязан неустанно анализировать все факторы и создавать тонкое зрелище, доставляя себе и миллионам, миллиардам зрителей совершеннейшее из всех развлечений. Ты способен понять это, пешка?!

— Да, сенсей…

— Мне так не кажется…

Я молчал, ожидая продолжения его монолога, и размышлял над тем, что заставило его так нервничать. Ведь не может же он знать…

— Шахматная доска — это тебе не сточная канава, — изрек небожитель Ота, как обычно, не позволяя мне закончить свою мысль. — На ней следует показать мастерское умение боевых искусств, проявив и акцентировав их драматургию и красоту, а не применять вульгарные штучки плебса. Твоя победа над Саказушимой была показом хамства, но не красоты, пешка. Если ты хоть раз применишь подобную… технику для победы над противником, я исключу тебя из команды с пожизненным волчьим билетом. Понял, дерьмо вонючее?

— Понял, Ота-сан.

— Выматывайся.

Шаги удалились еще до того, как я оторвал лоб от пола. Дверь зашуршала, и я отступил в коридор, забирая по дороге сандалии. Празднично раскрашенные женщины, стоящие на коленях по обе ее стороны, даже не глянули на меня, отправляя в пустоту и темноту коридора. Ояги все еще был там. Он ожидал, с веером в руке и с издевательской усмешкой на лице.

— А ты ожидал чего-то другого, пешка? — спросил он, даже не скрывая иронии.

Я глянул на тренера и ответил в соответствии с тем, чему нас учили в школе: — Главное лишь результативность.

Ояги усмехнулся еще шире, но уже без тени иронии.

— Вот теперь, Кода, ты познал истинное значение этого девиза, — сказал он, движением головы указывая на дверь раздевалки. — Главное лишь результативность… мастера игры, но не Пешки. Ты испортил тончайший розыгрыш своего хозяина, который подготовил ловушку противнику. Твоя победа не изменила ничего, выигрыш, так или иначе, был на нашей стороне, причем, в исключительном стиле. Ты привел к тому, что мы победили, не позволив господину Ота показать его талант стратега.

— Понятно, сенсей. — Я остановился перед дверью раздевалки. — Я обязан был поддаться Кагеро, чтобы мой господин мог показать всем свой мастерски проводимый план игры, теперь я это понимаю…

— Ничего ты не понимаешь, Кода. — Старик Ояги опустил веер. — Никто из воинов клана не имеет права поддаваться противнику. Мы учим вас затем, чтобы вы выигрывали, а не ползали в пыли у ног врага. Но выигрывать вы должны с честью, понимаешь? С честью! Сражаясь в соответствии с правилами Шахматной Доски и кодексом бусидо.

— Да, сенсей. — Я поклонился, не спуская его с глаз, и потянулся к ручке двери.

— Погоди, — удержал он меня, прежде чем я успел нажать. — Если бы это был какой-либо иной противник, я бы безоговорочно признал правоту господина Ота, но «Палач» Кагеро… — тут он на мгновение понизил голос, — заслужил подобное унижение…

Я знал, что он имеет в виду. Сакацусима калечил противников с абсолютной жестокостью и безразличием. Здесь, в межконтинентальной лиге, не было тех ограничений, которые накладывались на локальные и национальные клубы. Бойцы использовали самое настоящее оружие, и хотя фигуры, которые единственные обладали на Доске привилегией ношения мечей и холодного оружия любого иного рода, обычно останавливались на зрелищном исключении из дальнейшей борьбы уступавших им классом и вооружением низших кастой соперников, оглушив их или, в крайнем случае, нанеся поверхностную рану, то Кагеро в этом плане прославился исключительной жестокостью. В течение своей карьеры в лиге он убил четырнадцать соперников, среди которых был всего лишь один Слон. Все остальные его жертвы были дебютантами или неопытными воинами. Тридцать четыре других игрока он послал на пожизненную пенсию, калеча их своим клинком до той степени, которая еще позволяла самостоятельное существование. Сколько из таких совершило самоубийство, уйдя в отставку, об этом громко не говорили, но важным был тот факт, что я не познакомился ни с одним из таких, а ведь должен был, отрабатывая послушником в госпитале Лиги Мастеров…

Коридор заполнили отзвуки далеких криков и беготни. Ояки кивком приказал мне войти в раздевалку, а сам направился на верхние этажи, где явно что-то происходило.

В течение моего визита у господина Ота большую часть спортсменов уже успели помыть. На лавках сидела еще парочка резервных, но, увидев меня, они передвинулись в угол, уступая свое место в очереди. Для них я был героем дня. Я поблагодарил и подошел к своему шкафчику. Кафельный бассейн для Пешек не был вершиной роскоши, как величиной, так и комфортом он уступал тому, который имели в своем распоряжении ёкозуны команды, но после каждой разыгранной партии я с огромным удовольствием отдавал себя в руки банщиц. И мне совершенно не мешало, что обычно это были пожилые женщины из низших сфер. Их лица, возможно, и не обладали такой привлекательностью, зато их руки больше понимали в массаже.

Я разделся донага, повесил костюм Пешки на плечики в шкафчике и, держа в руке небольшое полотенце, чтобы отирать пот с лица, вошел в исходящую паром воду, которая уже успела немного остыть. Улыбчивая служанка с красотой увядшей хризантемы и зубами, способными ужаснуть любого уважающего себя дантиста, была весьма талантлива в своих обязанностях. Я погрузился в пар и сразу же расслабился под осторожными касаниями пальцев и губки. Я почти что забыл о предостережениях господина Ота. Чтобы он там ни говорил, нажим зрителей, и особенно менеджеров Лиги, не позволит ему просто так выставить меня из команды. Скорее всего, он даже выставит меня на следующую партию. Самое большее, поставит на нейтральной крайней позиции, не дающей особой возможности прославиться. Только мне это было даже и не особенно важно. Зрелищный успех, нужный мне для того, чтобы войти на Шахматную Доску, был уже свершившимся фактом…

Внезапно я услышал грохот бьющихся о стенку дверей в раздевалку. Клубы пара не позволяли мне хорошо видеть, но отзвуки драки и громкий, пронзительный вскрик боли заставили меня вскочить со стола. И в самую пору, чтобы увидеть сползающего по стене Ямакаши, одного из резервных игроков, пропустивших меня без очереди. Багровая полоса, оставленная на кафельных плитках, не оставляла каких-либо иллюзий. Кагеро пришел выровнять счет, нарушая при этом все законы укрытия и честного сражения. Если поражение на арене могло вредно отразиться на его карьере, то вторжение с оружием в руке в раздевалку вообще осуждало его на вечное забытье, не важно чем бы такое сражение ни закончилось.

— Выходи, сволочь! — заорал взбешенный бывший Слон.

Суда по отзвукам, сейчас он находился за шкафчиками справа. Он не мог видеть меня, когда ворвался в раздевалку, но для того, чтобы найти нужного ему человека в столь малом помещении, много времени не требовалось. Крики и ругательства остальных бойцов нашей команды явно его разъярили, вновь я услышал свист меча и окрик боли. Я направился к выходу, вырвавшись из рук перепуганной банщицы, которая пыталась силой втиснуть меня в служебное помещение. Вполне возможно, что я бы и сохранил жизнь, прячась там; в любой момент сюда должны были прибыть вооруженные охранники, но разве может так струсить победитель ёкозуны? Наверняка нет. Глядя же на все это с другой стороны, мне следовало быть предельно осторожным. Ведь я был так близко от цели.

Я взял с лавки полотенце побольше и глянул в мертвые глаза Ямакаши; вытекающая из его тела кровь окрасила уже половину воды в бассейне. Удар меча вскрыл живот парня от паха чуть ли не до сосков.

Войдя в раздевалку, я тщательно вытер ноги о мат, чтобы те не скользили, и выглянул из-за шкафчиков. Сакацусима стоял ко мне спиной, угрожая мечом сбившимся в кучу спортсменам. Многие из них были практически голыми, потому что только-только вышли из воды или же с массажного стола. На белой стенке я заметил следы крови. Один из братьев Кобаяши держался за руку, пытаясь остановить кровотечение из глубокой раны. Наш всеми уважаемый старшина — Король, Ямада-сан, прижимал окровавленное полотенце к лицу. «Палач» приготовился к следующему удару, вопя:

— Вылезай, крыса, иначе я тут всех поубиваю!

— Я здесь, Кагеро-сан, — тихо произнес я, пытаясь сохранить спокойствие, и вышел из укрытия.

Тот обернулся и оценил меня взглядом. Презрительная усмешка искривила его губы. Глаза странно заблестели, когда он шевельнул головой, как-то совершенно странно, и освещение здесь было не при чем. Этот человек сошел с ума, совершенно обезумел или же накачался стимуляторами. Ни в том, ни в другом случае ничего хорошего это мне не обещало. Он ничего не сказал и сразу же бросился в атаку, молниеносно нанося боковой удар мечом. Клинок промазал буквально на миллиметры, во всяком случае, так мне показалось, и с металлическим звоном отразился от края ближайшего шкафчика. Кагеро отскочил, не давая мне возможности провести ответное наступление. Инстинктивно он занял позицию Койю-го, позволяющую как обороняться, так и нанести молниеносный выпад. Он тяжело дышал, следя за мной из под полуприкрытых век. Я осторожно переместился в центр зала, все время думая над тем, какую принять тактику по отношению к безумному фехтовальщику. Глядеть в его глаза смысла никакого не имело. Безумие или наркотик привели к тому, что его глазные яблоки постоянно перемещались, отобрав у меня единственно возможный перевес. Мне пришлось положиться на инстинкты и продержаться достаточно долго, чтобы сюда успела добраться стража. Единственным доступным мне оружием было мое собственное тело и полотенце, которое я держал в руке — слишком мало для откровенного боя. Единственным шансом выжить была только помощь снаружи. Приходилось импровизировать…

Тем временем Сакацусима рассмеялся как настоящий безумец и вновь атаковал. Он нанес не один, а целую серию быстрых ударов, не обращая на то, что, в основном, они наносят вред мебели и стенам. При этом он и меня зацепил несколько раз, но пока что мне удавалось избежать серьезных ран, хотя кровь из меня лилась как из зарезанного поросенка.

— Все так, пешка, — прошипел Кагеро, возвращаясь в защитную позицию, — не будет никакой жалости, не будет никаких показов, я выпущу из тебя жизнь капля за каплей.

Действовать он начал еще до того, как закончил говорить. Изменение тона речи предупредила меня о грозящей атаке. На сей раз я был лучше подготовлен, обозначил уход влево и отпрыгнул в противоположную сторону, чудом избежав замашистого удара по шее. Почти избегая. Я почувствовал, как горячая кровь бьет фонтаном из раны на плече, но теперь мой противник был уже сбоку, все еще выдвинувшись вперед после проведенной атаки. Но правой рукой я ударить не мог, хотя бы это и был чистый, завершающий бой удар. Рассеченная мышца плеча отобрала контроль над этой частью тела. Особого выбора у меня не было, поэтому я ударил ногой с разворота, картинно, словно в кино. Кагеро ожидал простого удара, более быстрого, который было труднее парировать; но тут я застал его врасплох. Примененная мною техника боя ногами была слишком медленной и предусматриваемой, в результате чего она была мало эффективной в обычном сражении, но ведь это тоже не был обычный бой. Я обошел ловушку, поставленную моим противником на случай прямой атаки. Он отклонился, в последний момент избегая попадания, но ему пришлось вновь перейти в оборону, и это означало еще один шанс, которым нельзя было не воспользоваться. И я атаковал руку, в которой он держал меч, притворяясь, что желаю ударить его прямо в голову. Кагеро отклонился, а опускаемая пятка помчалась прямиком к его вооруженной руке. Кость треснула, и катана ударила в кафель, разбивая несколько плиток на мельчайшие куски. Кагеро отпрыгнул назад, воя словно обезумевший; кисть руки висела под острым углом — значит мне удалось ее выбить.

Я глянул на меч, но тот валялся достаточно далеко; но мне было нужно успеть его поднять, прежде чем… От этого намерения я отказался, увидав, как Сакацусима хватается за выбитое запястье, чтобы поставить его на место. При этом он выл словно раненный волк. Выл и глядел прямо на меня. Он и вправду сошел с ума. Я направился вперед, зная, что это наверняка ошибка, но каждая секунда отсрочки будет работать на него. С рукой он не успел — я подсек его, впрочем, случайно, поскользнувшись на луже собственной крови. Кагеро упал спиной на шкафчик и сполз по нему; подняться было уже трудно. Но и я не мог встать, ища здоровой рукой точку опоры на скользком, залитом литрами крови полу и видя, что Сакацусима уже сидит, что он уже на ногах…

На его губах была та же самая усмешка, с которой он начал бой. Он бросился на меня с гортанным криком, левой рукой вырывая из-за пояса лишенный цубы кинжал танто. Время замедлило свой бег, мне казалось, что я даже вижу движение воздуха, разрезаемого серебристым клинком, который поднялся высоко-высоко и начал опадать, нацелившись прямо мне в сердце.

— Жалко парня, — произнес кто-то, может Чиба, а может и Ёшинойя.

Я не мог узнать этот голос, хотя прекрасно знал, что человек, сказавший эти слова, мне известен. На свои глаза рассчитывать я не мог… Кто-то накрыл мне лицо холодной простыней, сразу же отсекая от окровавленных стен и побледневших лиц. Я почувствовал, как меня поднимают вместе с носилками… Вокруг клубилась толпа репортеров, врачей, полицейских и деятелей Лиги. До меня доносились возбужденные голоса спортсменов, дающих интервью; краткие команды, отдаваемые каким-то офицером; потом все утихло, и остался только мерный стук ботинок по бетонному полу коридора.

Внезапно сделалось светлее, кто-то снял простынь с моего лица.

— Не беспокойся, Кода, — вновь услыхал я знакомый голос. — Мы сказали, что ты умер, чтобы эти хищники из головидения не напали на тебя… но не бойся, парень, ты выживешь… Возможно, даже вернешься на Шахматную Доску…

— Ну, не настолько же он глуп. — Это предложение раздалось с другой стороны, и его произнес уже кто-то совершенно мне чужой. — Во всяком случае, на дурака он не похож…

Я бы усмехнулся, если бы только знал, как привести в движение мышцы, ответственные за растяжение уголков губ. Только я никак не мог заставить их реагировать. Мое тело застывало медленно, неумолимо, но в глубине сердца я знал, что это не конец, еще не сейчас… Все так же я был уверен в одном — даже если бы это и означало крайнюю глупость, я обязан вернуться на Доску, причем, как можно скорее.

Доктор Моичи еще раз поглядел в карту и с пониманием покивал головой.

— Что касается лично меня, господин Кода, то лично я никаких противопоказаний не вижу. Раны закрылись чисто, мы подвергли регенерации и соединили рассеченные волокна плеча. Остальные ранения были не такими уж страшными…

— Выходит, я смогу вернуться в Игру?

— Если повезет… Но этот сезон вам придется пропустить, остались всего три партии в плей-офф. Советую вам хорошенько отдохнуть, провести дополнительные операции по регенерации, чтобы в сентябре начать тренироваться. Вы даже успеете к открытию игр Лиги.

— Боюсь, что не смогу позволить себе столь долгий перерыв, господин доктор. Я обязан сыграть в этих финалах.

— Существует шанс, что вы сумеете прийти в форму и до финалов, — ответил доктор через мгновение, массируя пальцами щеку, по которой получил только что солидную пощечину. — Ясное дело, если подчинитесь моим указаниям. Слишком быстрое начало форсированных тренировок вам только повредит. Импланты еще очень свежие и могут отторгнуться. А ведь даже самая легкая контузия плеча исключит вас из игр по крайней мере до следующей весны.

Хоть это и было тяжело признать, но он был прав. Плечо было отремонтировано — потому что лечением это назвать было сложно — клонированными мышечными волокнами, укрепленными углеродным скелетом, и теперь требовало многих недель реабилитации. Я знал об этом так же хорошо, как ведущий меня врач. Я подошел и со всем уважением поклонился ему. Тот улыбнулся и подал мне выписку вместе с остальными документами.

— Я и вправду желаю вам только добра… — сказал Моичи, проводя меня к двери.

— Знаю, доктор, — ответил я на это. — И постараюсь вас не подвести.

В коридор он со мной не вышел, хотя вначале у него такое намерение было. Настойчивое жужжание пейджера заставило его вернуться за стол. Он лишь помахал мне рукой на прощание. Я закрыл за собой дверь и направился по тихим и блестевшим чистотой коридорам прямо к турболифту.

До выхода я не добрался. На самом конце коридора ко мне подошел мужчина. Молодой, прилично одетый, с коротко подстриженными волосами, перекрашенными под блондина, и полотняной сумкой на плече. У него была крысиная мордочка, столь характерная для молодых, идущих напролом репортеров. Еще мгновение назад он следил за переходом, сидя на подоконнике, но тут же сорвался с него, увидав, что я вышел из кабинета.

— Господин Кода? — негромко спросил он, когда я проходил мимо.

Ничего не отвечая, я отрицательно покачал головой и безразлично пошел дальше.

— Естественно, — дошли до меня затихающие слова. — Рюичи Кода нет в живых уже восемь лет…

Смысл этого предложения отобрал у меня всяческую уверенность… Он знал!

Я остановился и медленно повернулся к улыбающемуся мужчине. Тот небрежно поправил очки и поклонился с преувеличенной вежливостью, не спуская меня с глаз. Я инстинктивно проверил взглядом кисти его рук. Он это заметил. Еще я осмотрел открытую шею чужака и предплечья. Осмотр меня немного успокоил. Парень был не тренированный, мягкий.

— Как сами видите, я живу, но не имею охоты на глупую болтовню, — сказал я, изо всех сил пытаясь сохранить спокойствие.

— Раз уж вы так говорите… — Незнакомец не приблизился. Издевательская улыбочка с его лица исчезла. Вот глаз, к сожалению, я видеть не мог. Он закрыл их темными очками. Интересно, откуда же он знал… И кто он такой?

— В таком случае, позвольте откланяться. — Я не желал давать ему сатисфакции и отправился дальше, справляясь с разгулявшимися нервами.

— Погодите. — Он все еще был уверен в своей правоте, его голос даже не дрогнул, несмотря на столь неудачный оборот событий. — Мне кажется, что мы, несмотря на все, должны поговорить.

— О чем? — спросил я через плечо.

— О жизни, о смерти и… жизни после смерти, — сентенционально заметил тот.

— Не понял, — остановился я.

— Для человека, погибшего восемь лет назад, вы и вправду мало чего понимаете, — признал незнакомец.

— Я вовсе не погиб, — обрубил я всяческие дискуссии. — Как сами видите… — Я обернулся вокруг оси, как бы демонстрируя собственную жизнеспособность, но на самом деле мне хотелось проверить, был ли кто-нибудь в перекрещивавшихся в этом месте коридорах. К сожалению, в поле зрения я насчитал не менее шестерых человек. Мне пришлось согласиться с тем, что незнакомец выбрал для встречи самое подходящее местечко. Если бы не это, он давно уже был мертв.

— Спокойно, господин… — мужчина значаще снизил голос.

— Кода.

— Пускай будет господин… Кода, — не стал спорить он. — Нам нужно серьезно поговорить. Меня зовут Симада Ису, и я репортер «Токиорама Симбун». Игры Лиги я обслуживаю уже шесть сезонов, лично знаю большинство участников, тренеров и даже нескольких чемпионов…

Я глянул на него, не скрывая веселья.

— Тут вы правы, эти знакомства, скорее, односторонние, — признался тот, перехватив мой взгляд. — Тем не менее, моя ориентация в сложившейся ситуации позволила мне сделать любопытное открытие…

— Правда?

— Правда. — Тут он перестал улыбаться. — Восемь лет назад, а точнее, четырнадцатого мая, Рюичи Кода, новичок не без задатков, тогда еще подросток, сын генерального представителя корпорации Матацушита в Восточной Европе, вышел из дому, чтобы отправиться в танцевальный клуб на заранее договоренную встречу, после чего любой след от него потерялся…

— Об этом все знают… Меня похитили ради выкупа…

— Родители парня погибли через несколько дней во время террористического акта в Центре Иокоташи в столице Протектората Порандо… Самого же Риучи через пару недель нашли на окраинах Варушава-Сити, совершенно обессилевшего, но живого.

— Об этом тоже все знают… У похитителей не было никаких шансов получить выкуп…

— Так говорили… Но не все знают, что четырьмя днями ранее, во время широкомасштабной поисковой акции, в предместьях Варушавы, неподалеку от трансъевропейской электромагнитной экспресс-линии были найдены обугленные останки самоубийцы. К сожалению, для идентификации они были совершенно непригодны. Тождество было установлено исключительно на основании документов.

— И как это связано со мной? — Не позволить себе сорваться стоило ужасно многого. Если бы не окружающие, потенциальные свидетели…

— Я бы сказал, что весьма близко…

— То есть?

— А если я скажу, что на прошлой неделе был на территории Протектората, не слишком законным путем получил образец ДНК жертвы данного самоубийства, и по странному стечению…

— Чего ты хочешь? — буркнул я, подходя поближе. Тот не отступил, прекрасно понимая, что здесь, на виду, ему ничего не грозит. — Денег?

— И это тоже, только больше всего мне хотелось бы узнать правду. Почему это некто, зовущийся Норуберуто Тимура, полукровка японец, выдает себя за несчастного Рюичи Кода?

Я поглядел на него сверху вниз: нет, слишком много он знал, чтобы выжить. Слишком много, чтобы я мог чувствовать себя в безопасности. Я подошел еще на шаг, открывая рот, как бы желая ответить, но он меня опередил:

— Я не глупец; документы из Протектората вместе с тщательными объяснениями я депонировал у своего юриста… Если ты меня хотя бы тронешь… Если мой пульс остановится, — тут он указал на застегнутый на запястье серебряный браслет, — данные автоматически попадут в сеть, и тогда тебе конец.

Я остановился на полпути. Он был прав; если сейчас я возьмусь за него, мой план пойдет псу под хвост…

— И что ты предлагаешь? — спросил я.

— Ты мне все расскажешь, — произнес он таким тоном, как будто предлагал закуски на обед. — С самыми мельчайшими подробностями, перед камерой…

— А если не расскажу?

Отвечать он не стал, лишь театральным жестом коснулся замка браслета.

Мы шли боковыми улочками старинного жилого района, растянувшегося между Синъюку и Акахибарой. С каждым шагом удаляясь от главной улицы и линий городской линии метро, мы проникали в наполовину реальный мир домиков, помнящих еще старые добрые времена. Вечерело. Вдалеке, сквозь вечный смог и струи дождя, поблескивали приглушенные огни меганебоскребов офисного квартала. Здесь же, буквально в миле от первого из них, время словно остановилось. Заливаемые струями кислотного дождя, мы брели по узким улочкам между рядами одноэтажных домов с наклонными крышами и мастерски украшенными фронтонами. Это был богатый район, один из немногих, где горизонт не определялся исключительно стенами жилых комплексов.

Симада остановился перед пятым домиком с правой стороны. На бронзовой табличке у двери была надпись:

Я вопросительно глянул на журналиста, но тот всего лишь усмехнулся и указал на двери. Я вошел. Коридор, несколько узкий на мой вкус, заполняли клубы благовоний и старая мебель. Сверху можно было слышать приглушенную музыку. Игнорируя лестницу, я прошел в самый конец, и, следуя указаниям Ису, открыл дверь, ведущую в небольшую комнату. Кроме гигантского ложа, старомодного комода и камеры на треноге, в помещении не было ни одного свободно лежащего предмета. Я уселся на кровати, отложив сумку в сторону. Журналист встал за камерой.

— Зачем ты это делаешь? — спросил я. — Почему ты просто не выдашь меня?

— В наши времена все имеет свою цену, — ответил тот, выставляя что-то на панели управления; темный контрольный светодиод говорил о том, что оборудование пока что не включено. — Раз уж ты потрудился попасть в Японию инкогнито, а ведь, являясь гражданином японского происхождения в шестом поколении, сохранив собственное имя, ты бы, так или иначе, имел на это право; и уж раз ты совершил столь необычное дело, что сделался идолом миллионов, логично предположить, что твоя истинная история стоит больше награды за выдачу нелегального иммигранта в лапы живоглотов из Ниппон Нисумацу.

— Ты же не знаешь моей истории, — заметил я на это. — Потому ты не можешь быть уверен, будто она чего-то стоит…

— Тем не менее, я почему-то на сто процентов уверен, что, благодаря ней, я заработаю нечто больше, чем только миллионы. — Тут он одарил меня улыбкой. — Можно начинать.

Я кивнул и глянул в объектив.

— Многие люди, — сказал я после недолгого раздумья, — считают себя по-настоящему хитрыми. Похищают других, ради выкупа или же ради иных выгод, и совершенно не думают о последствиях такого поступка, которые могут быть совершенно различными…

Ису стоял возле камеры, продолжая блаженно улыбаться. Я поднял руку, не прерывая своей речи, и указал на объектив. Это несколько обеспокоило журналиста, он глянул на контрольный светодиод, а потом и на само устройство. Голову он поднять уже не успел.

Я оглушил его и уложил на кровати, предварительно разбив камеру. Куда бы он не переслал записанные данные, в них не найдется ничего такого, что смогло бы доказать мою вину. Вроде бы и шустряк, но совершил классическую ошибку. Если бы я его убил, то через пару часов за мной охотилась бы вся тайная полиция Империи. Только я его убивать не стал. Всего лишь оглушил и хорошенько связал. Еще я сунул ему в рот кляп, чтобы он не попытался откусить себе язык или же попробовал позвать на помощь, когда меня не будет в комнате. А мне нужно было оставить на какое-то время…

Наверху я обнаружил всего шесть человек, только никто из них не был противником, достойным воина из Лиги Мастеров. Я не собирался играться с ними; они погибали там, где я их застал: скоро, жестоко, но тихо. В терминале компьютера я тщательно проверил идентификаторы убитых и регистрацию дома. Все домашние были на месте, к тому же два лишних, не считая господина Ису. Мне не нужно было опасаться неожиданного прихода; во всяком случае, в течение ближайших нескольких часов, а этого должно было хватить с лихвой, чтобы затереть все следы.

Я сымитировал вторжение через пожарный выход, захватил немного ценных вещей и накалякал на стенах кровью несколько лозунгов, которые обычно оставляют банды Мишимацу, расово чистой бедноты из предместий, которая поставила своей целью очистить страну от чужаков. Кореянка, ставшая женой японца, да еще и с собственным делом, могла стать целью подобного нападения. Газеты чуть ли не каждый день рассказывали о похожих случаях.

Я вернулся вниз и уселся рядом со все еще не пришедшим в сознание журналистом. Уже по пути в комнату я доработал подробности акции, которую, на самом деле, запланировал еще много лет назад и много раз проработал. Самыми различными способами. И один из сценариев был удивительно похож на то, что пару минут назад произошло. Я поглядел на неподвижное тело мужчины. Оставалось сделать лишь одно. Мне нужно было забрать моего неудачливого шантажиста таким образом, чтобы никто из соседей ничего не заметил. Я проверил карманы Ису. Как и у всякого крутого молодого человека, у него имелся небольшой стальной футляр. Я проверил индикатор дозиметра. Количество амфетамина было настолько большое, что парень должен был улететь надолго. Так долго мне было и не надо…

Проснулся он лишь после того, как я позавтракал. Ису был тщательно связан и закреплен на металлическом столе, установленном в наклонном положении. Ротовая полость была у него забита специально профилированным кожаным кляпом; а к венам в предплечьях были подключены капельницы. Я сидел напротив и глядел на то, как он просыпается. Вначале отсутствующий взгляд, привыкание к свету, удивление болью связанных конечностей, и наконец шок, когда мозг полностью связал последние факты.

— Приветствую вас, господин Ису, — сказал я, когда он уже перестал дергаться. — Эти ремни не сорвет даже Мотмотару «Годзилла». — Упоминание о самом сильном человеке в Империи несколько остудило моего «гостя». Во всяком случае, метаться он перестал. И я воспользовался оказией, чтобы напомнить парню, в какой ситуации он очутился.

— Мы можем все это устроить несколькими способами, — сказал я, — вот только мне кажется, будет лучше, если ты сразу согласишься на сотрудничество.

Тот покрутил головой и что-то промычал. Я невинно улыбнулся.

— Сначала пессимистичная версия, — продолжил я, не обращая внимания на его попытки. — Ты крутой, сотрудничать не желаешь, доставляешь неприятности. Здесь у меня имеется несколько приборов, которые сделают твое пребывание в подвале более интересным, а здесь ты будешь достаточно долго, хотя и не столь долго, как вот он. — Я указал на соседнюю лежанку, на которой валялась исхудавшая фигура, похожая на мумию из дешевого фильма ужасов. — Это человек, который знал слишком многое, и который, подобно тебе, застраховался. — В глазах Ису я заметил первый отблеск истинного испуга; он перестал дергаться и теперь глядел прямо на меня.

— Вот видишь, разумные люди всегда могут договориться. Но вернемся к делу. У меня здесь имеется укомплектованный автомед и самая современная система поддержки жизни. Даже если тебе и удастся ускользнуть, ведь у каждого может случиться приступ или какая-нибудь другая гадость, твое тело будет жить, пока мне будет нужно, но это так, мелочь. Самое главное, что тебя ждет три, нет, почти четыре месяца пребывания здесь, — его зрачки расширились, Ису по-настоящему боялся меня, — и только от тебя самого зависит, будет ли это пребывание спокойным, либо я подвергну тебя Китайскому Перевоспитанию. Знаешь, что представляет собой Китайское Перевоспитание? — Тот кивнул головой. И ничего удивительного, каждый ребенок знал, что такое сопряженный с автомедом робот, понятное дело, нелегально привезенный с континента и запрограммированный на самые изысканные пытки.

Я указал головой направо, в то самое место, где находилась, напоминавшая крышку гроба плита КП. На лбу у Ису выступил обильный пот, теперь он стекал узкими струйками на щеки и трясущуюся челюсть.

— Я прекрасно понимаю, что ты можешь мне не верить, посему предложу пару часов начальной программы, это для того, чтобы наше сотрудничество началось получше… — Мой пленник замотал головой в немом протесте. — Если я этого не сделаю, ты еще можешь посчитать, будто я блефую, — сказал я, активизируя с помощью пульта дистанционного управления машину, в программах которой были вписаны знания о том, как мучить тело, накопленные за четыре тысячелетия.

Крышка автомата бесшумно наползла на ложе плененного журналиста. Я глянул на часы: до окончания сеанса я успевал в банк и на встречу с врачом.

Я не опоздал. Когда я входил в подвал, КП как раз занималось нервными окончаниями в стопах господина Ису. Мне пришлось ждать еще минут двадцать, пока пленник, более-менее, не пришел в себя. За это время я заварил себе чаю и проверил оборудование. Сразу же после того, как Ису проявил признаки осознанного поведения, я показал ему пульт дистанционного управления.

— Это уровень первый из двенадцати, — сообщил я тем самым тоном, которым пользуются продавцы электронного оборудования в минимаркетах Акихабары. Можешь выбирать: сразу же переходим на двойку, а потом на следующие, или ты все же будешь сотрудничать?

Тот начал кивать столь энергично, что даже потерял сознание. Я похлопал его по щекам и вынул кляп изо рта. Лежанку я поставил таким образом, чтобы он мог говорить в камеру голотека на максимальном приближении. Ремень, поддерживающий грудную клетку, находился ниже поля зрения, а ремешок на лбу я замаскировал пушистой повязкой от пота.

— Чего ты хочешь?.. — прохрипел он, когда я напоил его холодным зеленым чаем, чтобы прополоскать горло.

— Сейчас я свяжусь с твоим бюро. Скажешь им, что обнаружил новый след аферы Арт-Ди в Протекторате Америкку, что тебе срочно нужно туда ехать. Понятное дело, инкогнито. — Я помахал у него перед глазами пачкой паспортов, взятых из тайника под ступенями дома, в котором он проживал. — Вон там, — я указал на экран монитора, стоящего рядом с голотеком, — имеется текст. Любая ошибка — это четверть часа программы номер два. Попытка вызвать помощь — два очень долгих часа с программой номер три.

Ису сразу же начал кивать, но что-то в его взгляде мне не понравилось. Я включил запись, одновременно показав пленнику пульт дистанционного управления КП. Тот скривился и отвел глаза. На экране коммуникатора тем временем появилась улыбающаяся редакционная секретарша. Я отодвинулся в сторону.

— Говорит Симада Ису. Мне нужно несколько недель отпуска, может даже и пару месяцев. Я нашел новые следы аферы Арт-Ди в Ниу-Йокку и… — Пленник говорил медленно, сглатывая слюну и время от времени зыркая на мои пальцы, ласкающие кнопки пульта КП. Вдруг он напрягся и крикнул: — Меня похитил человек, выдающий себя за Рюичи Кода, и это вовсе не… — Он глянул на меня, затем на экран, на котором все так же улыбалась секретарша.

— Все правильно, дружок, это запись, — сказал я, крутя пульт в руках. — Такое вот маленькое испытание на верность, которое ты, к сожалению, провалил.

Я выключил голотек и отодвинул монитор от лежанки.

— Зачем ты со мной так поступаешь!? — вскрикнул Ису, когда я подошел к нему с кляпом в руке. — Почему? Ведь это же нечеловечно…

— Поверь, у меня имеются на это причины, — сказал я настолько ласково, как только мог, и нажал кнопку, активизирующую парализаторы в ремнях, чтобы он не смог откусить себе язык, пока я не вставлю кляп. Когда уже все было на своем месте, я отключил питание. Ису упал на резиновое покрывало, я же уселся на стуле.

— Я записал твою речь, приятель, — сообщил я лежащему. — Теперь немножечко подрихтую изображение и ночью передам его автоматической секретарше редакции. Но это еще не все. Твои шефы должны удостовериться, что ты и правда отправился в Ниу Йокку, поэтому нам придется сделать следующий шаг в нашей маленькой инсценировке. Тебе нужно будет купить билет. Вот только как это сделать, раз ты не можешь отсюда выйти, а ближайший автомат находится под универмагом Масаши?.. Я помолчал. — Меня это тоже обеспокоило, но выход я нашел. Придется взять у тебя на время один глаз и один палец, в принципе, тебе они уже не будут нужны… — Я потянулся за хирургическими инструментами. — Это позволит купить билет с твоего счета… номер мне известен…

Ису рванулся изо всех сил. Пришлось применить к нему электрошок.

— Но это мы успеем сделать и завтра, — успокоил я его. — Теперь же, пока мы не перешли к третьему уровню нашей китайской игрушки, ты узнаешь, зачем я все это делаю. А то потом ты ничего не поймешь…

Август принес с собой следующую дождевую волну. Токио тонул в струях кислой воды, непрерывно льющейся с серого неба. Я все еще не тренировался в школе, продолжая реабилитацию, радуясь мгновениям летучей славы и посещая приемы у влиятельных деятелей Лиги. Меня все это забавляло, даже очень. Тем более, что форма восстанавливалась, угроз же лично для себя я не предвидел. Дойдя до шестого уровня, Ису сделался послушным как ягненок и докладывал редакции о следующих уликах и необходимости поездок то в один, то в другой протекторат. Он и вправду был неплох в вынюхивании афер, о чем свидетельствовала та легкость, с которой он расколол мой случай, так что хозяева «Токиорама Симбун» позволяли ему действовать самостоятельно. Эффект портился разве что стеклянным глазом, но, работая с освещением, мне удалось достичь довольно-таки удовлетворительного результата.

За неделю до официального завершения собственно сезона и возобновлением тренировок я получил приглашение в программу «Чедо-ка», представляющую героев Шахматной Доски. Гроссмейстер Такашигами Ота без моей помощи уже был первым в Азиатской Лиге и теперь готовился к розыгрышу Чемпионата Объединенных Протекторатов. Его противником на пути в финал была команда Протектората Америкку, которую вел непобежденный уже восемь сезонов межконтинентальный чемпион Насимото Хаябуза. Во втором из полуфиналов встретились клан Хошигами, управляющий островами Имперской Океании, и команда из Протектората Порандо. Эти никому не известные бойцы, возглавляемые гроссмейстером Гудзиеегодзи Новаком, натурализованным наполовину японцем, поднявшимся на вершину Лиги и портившим настроение всякому расово чистому гражданину Империи Восходящего Солнца, этим летом сделались неожиданностью. Никогда еще расово нечистый не достиг чести играть в финале.

Несмотря на несколько месяцев отсутствия в игре, я все еще был одним из самых популярных бойцов. Победить голыми руками наибольшую легенду Токиорамы — это само по себе имело привкус эпохального события. Настолько важного события, что я бы нашел свое место в пантеоне героев, даже вопреки господину Ота, который, где только можно, приуменьшал мой успех. К счастью, миллионы простых зрителей, для которых Че-до было всего лишь очередной версией кровавых поединков на экране, при каждом случае голосовали за меня. Благодаря ним, я и попал в «Никкеи Че-до Така-о-рама» — программу, аудитория которой превышала ежегодные выступления императора.

В студии я появился сразу же после одного из гроссмейстеров, который, к сожалению, закончил этот сезон на последнем месте и заявил, что, согласно данной им клятве, совершит сеппуку. Ведущие настаивали на том, чтобы он открыл время и место этой церемонии, но тот не дал себя уговорить. Впрочем, его и так выследят… Съемки подобных событий всегда показывают. Даже мой бой в раздевалке был записан камерами охраны. Именно с воспоминания тех минут наша встреча и началась.

— Приветствую живую легенду Шахматной Доски! — Ведущий, Бунтаро Юббеи, одно из самых известных лиц в средствах массовой информации, едва лишь зажегся свет в студии, представил камерам набор самых белых зубов, которые можно было найти на всем земном шаре. — Рюиииичииии Кооода, умииирииитееель ёкооозууунов!

Я трижды поклонился собравшейся в студии публике и уселся в глубоком кресле. Бунтаро молниеносно усмирил кричащую толпу, как будто бы весь этот энтузиазм был деланным. По-видимому так оно и было, знаменитости головидения редко когда работали со стихией.

— Как здоровье? — Этот вопрос вырвал меня из временной задумчивости.

— Благодарю, часть формы я уже восстановил и уже три дня провожу регулярные тренировки.

Аплодисменты, аплодисменты, аплодисменты.

— Только что мы видели прекрасный бой, вначале на Доске, а потом запись из раздевалки, — сообщил Юббеи. — О чем ты думал, глядя на эти кадры?

— По правде говоря, я размышлял, по чем охранники толкают диски с записями голых спортсменов.

По зрительному залу прокатилась волна смеха.

— Хорошо, хорошо. — Ведущий вроде бы и улыбался, но поглядел на меня странно. Он явно рассчитывал на какое-то более драматичное признание. — И у тебя нет никаких стрессов, связанных с теми событиями?

— Жалею, что не обвязался тогда полотенцем; все женщины, мои поклонницы, утратили основания для собственных мечтаний. Вы показали меня, можно сказать, во всей красе…

Очередная волна смеха и аплодисментов. А ведь все должно было идти так возвышенно и серьезно. У Бунтаро имелся свой собственный план, у меня свой. Публика меня покупала, ведь я так отличался от тех надутых идиотов, которые могли говорить исключительно о собственных победах и полученных очках.

— Понимаю. — Ведущий программы уже просчитывал, как побыстрее меня сплавить, пока я не устроил из его шоу комедии. Сейчас был самый подходящий момент для того, чтобы изменить ход действия.

— Все это, конечно, шутка, — сказал я, в мгновение ока делаясь серьезным. — В первый состав пешек я попал буквально за несколько недель до этого рокового события. Особого опыта на Доске у меня не было, потому-то меня и ставили на, по возможности, нейтральных позициях.

— Насколько помню, это был твой первый бой, — вмешался Бунтаро, довольный тем, что обрел контроль над ходом интервью.

— Абсолютно верно. Противник разыграл классический дебют. До шестнадцатого хода партия шла относительно нормально, но потом мы потеряли Слона после равносильного поединка и Ладью, здесь уже совершенно бессмысленным образом. Казуи Харада, как помнишь, споткнулся, проводя свою зрелищную атаку нунчаками, что стоило ему перелома основания черепа и конца карьеры на Доске.

— Верно, это был буквально рок! — крикнул Бунтаро. — Давайте переживем эти минуты еще раз.

Прожекторы были притушены, и посреди студии появилась голограмма, в замедленном темпе представившая тот самый неудачный ход. Юббеи с лазерной указкой крутился вокруг полупрозрачных фигур, показывая самые существенные моменты и места. Все это продолжалось секунд двадцать.

— Именно так все оно и было, — сказал я, когда огни вновь загорелись и смолкли крики восторга. — Тогда Черные обрели громадный перевес. Господин Ота, гениальный стратег, чтобы потянуть время, решил отвести самого опасного бойца команды противника, заставив его бить на С4.

— То есть, тебя.

— Правильно, это должно было выставить Сакацусиму в позицию, где его могли атаковать целых три фигуры Белых. Наш левый Слон, Кано Кайо, на самом деле является опытным фехтовальщиком, и он мог победить Кагеро, и уж наверняка ослабил бы его настолько, что ожидающий своей очереди Ладья Мацу, завершил бы дело.

— Именно к этому и привел анализ этой ситуации, — признал Бунтаро. — Тем не менее, это было рискованное предприятие. Если бы…

— Никаких других шансов не было, — перебил я его. — Господин Ота в настоящее время является величайшим мастером, любой его расчет на Доске эффективен на все сто процентов, доказательство чему может служить его очередной пояс чемпиона. Желая спасти ситуацию, противник обязан был бы перегруппировать силы, что, в случае победы Мацу над Сакацусимой, дало бы ему, возможно, процентов пятьдесят шансов на то, чтобы устоять в нашем контрнаступлении. В случае победи Кано, Черным бы пришлось обязательно переходить к обороне.

— А после твоей победы…

— Мою победу никто серьезно и не рассматривал.

— И все же, несколько человек выиграло неплохие суммы, поставив на никому не известного Рюичи Кода. — Бунтаро с гордостью показал счастливый купон.

— Ты ставил на меня? — изобразил я удивление. От одного из ассистентов я знал, что купон фальшивый. Точно так же, как и буйные волосы, которыми Юббеи славился.

— Риск подобных предприятий всегда оплачивается. — Ведущий передал купон зрителям, чтобы все видели, как он чувствует удачу. — Но, возвращаясь к ситуации на Доске…

— Как тебе наверняка известно, — неожиданно сменил я тему, — вся прелесть и магия Че-до состоят в том, что ее ход совершенно невозможно предугадать. Тридцать лет назад Китаро Момору, которого считают отцом этой игры, представил ее принципы в телевизионной развлекательной программе, всего лишь в качестве идеи для того, чтобы разнообразить уже надоедавший телетурнир… Понятное дело, тогда эта забава была абсолютно бескровной. Несколько фанатов-шахматистов управляло группами спортсменов, сражавшихся друг с другом на ринге, поделенном на шахматные клетки. Когда, в соответствии с шахматными правилами, нужно было бить, спортсмены с обеих сторон просто сражались. Единственным изменением было то, что атакующий еще не получал автоматической победы. Выигрывал лучший, что придавало игре привкус неопределенности. Оказалось, что идея сработала, хотя не совсем так, как думали продюсеры. В кампусах известных университетов начали организовывать команды Че-до и небольшие чемпионаты. Вскоре на территории Империи было зарегистрировано тысяча двести клубов, готовящих воинов Шахматной Доски. В то время лишь протектораты Осуторария не занялись этой спортивной дисциплиной серьезно. Правда, довольно скоро это было исправлено…

В зале вновь раздался смех, хотя и не столь громкий, как раньше. Рождение Че-до совпало по времени с мятежами белого населения в городах Шидони и Кьянбера. Именно там, во время подавления восстаний, принципы Игры и приняли тот самый характер, который теперь известен по выступлениям в Лиге. Многие призванные в армию студенты тренировались в игре, применяя для этого пленных. В одной только Адеруиаде в течение восьми месяцев переговоров, в ходе нелегальных, хотя руководство партии смотрело на них сквозь пальцы, было убито или ранено более шести тысяч мужчин. Собственные потери были минимальные, то есть, никакие. Солдаты редко когда принимали участие в игре, сражались, в основном, направляемые ними пленные.

После того, как вся Осуторария была уже подчинена Империи, армии вернулись в казармы, а вместе с ними и те, которые уже серьезно раскусили прелесть Че-до. Поначалу никто никакой проблемы в этом не замечал; кровавые игры и их жертвы рассматривались как эффекты преходящей моды, чуть ли не как проблемы субкультуры. Но шли годы, а интерес к жестокой и грубой версии Че-до никак не уходил. Несколько крупнейших корпораций вынюхало в этом возможность заработать и создало профессиональную лигу, где на Шахматной Доске обязательными были чуть ли не те же, что и в концентрационных лагерях во время оккупации Осуторарии, принципы. Соперники во время игр гибли редко, но раны понесли чуть ли не все, выходящие на поединки. А кровь, настоящая кровь, была магнитом для голозрителей.

За финальными розыгрышами первой, еще полуофициальной Лиги Мастеров, наблюдало более миллиарда зрителей. Такой бизнес уже нельзя было пустить псу под хвост. Очень скоро были организованы специальные школы, в которых тренировались дети бедняков, чтобы стать пушечным мясом для Лиги. Игра сделалась более кровавой, зрителей становилось все больше. Бизнес расцветал, и так вот идея полузабытого телевизионного сценариста сделалась чуть ли не религией второй половины двадцать первого века. У каждого протектората имелась своя сборная. Континентальные Лиги выявляли гроссмейстеров, которые, спонсируемые крупными корпорациями, собирали лучших среди лучших воинов и образовывали Межконтинентальную Лигу Мастеров. Победитель в розыгрыше уже этой Лиги был самым популярным и самым уважаемым человеком на всей планете. В буквальном и переносном смысле. После смерти бездетного императора Киохито, за право наследовать ему, по причине отсутствия правомочного потомка, сражались все гроссмейстеры. Императорский Совет выпустил тогда эдикт, в соответствии с которым, после смерти Императора-регента, судьбу его наследника должен был решить результат розыгрыша игр Лиги. И это не было так глупо, как могло казаться с первого взгляда. За гроссмейстерами стояли крупные корпорации, фактически управляющие целыми континентами. Все равно наследника трона и так избрали бы среди них, зато зрелищность церемонии Че-до и уважение, которым пользовались божественные победители, лишь добавляли прелести всей забаве.

В десятую годовщину рождения игры был торжественно ратифицирован кодекс чести игроков Лиги. Наилучшие получили привилегии, равные дворянским. А кое в чем они даже были равны богам. Некоторым такая божественность ударила в голову… Но обо всем этом в программе речь не шла, сегодня Че-до любили настолько сильно, что отрицательные мнения могли вызвать народный гнев на высказавших их людей. Я про это знал и вовсе не собирался дразнить льва. Тем более, во время визита в его логове.

— Я был готов, — продолжал я, — посвятить собственную жизнь ради победы своего господина. Но судьба пожелала, чтобы все произошло иначе. Поначалу испуг отобрал у меня способность реагировать, но в критичном моменте…

— Вы обязаны увидеть это! — Бунтаро вновь выскочил на средину сцены, и на сей раз мне пришлось следить за течением своей битвы сбоку.

— Это фантастика! — Распалившийся ведущий уселся на своем стуле и поправил растрепанные волосы. — На прошлой неделе я принимал в своей программе самого Кунихико Матсуду, победителя в трехстах двенадцати боях подряд в двести одной партии. Величайшего мастера Че-до первых двадцати лет его существования. Знаешь, что он сказал о тебе?

Я только покачал головой.

— Сенсей Матсуда заявил, что столь быстрой реакции он не видел ни у кого из воинов. Он говорил, что уже возможно реализовать бионическое управление рефлексами…

Я рассмеялся. А что мне еще оставалось делать…

— Знаешь, сколько это стоит? — спросил я, продолжая улыбаться. — А кроме того, это чертовски опасная операция. Я еще не слышал про человека, который бы выжил больше пары лет после такого.

— Это факт, — кивнул Бунтаро. — Мы провели небольшую разведку в клиниках БиоСистемы. Тебя в списках пациентов не было. А ведь никто, кроме них, на всем свете бионического управления рефлексами провести не может…

Ты даже не знаешь, паяц, насколько ошибаешься, подумал я, но вслух такого сказать просто не мог.

— Поверь мне, Юббеи, — он должен был услышать то, чего хотел, чего жаждали зрители, — даже если бы это все стоило копейки, я бы на такое не пошел. Два года на пике никогда не компенсируют утраты жизни. Ведь в Че-до, как и в другом виде воинских искусств, самое замечательное то, что мы можем наслаждаться нашими успехами и тем уважением, которым нас дарят люди. А бионики не стоят даже плевка. Хорошо, что их не допустили к играм Лиги. Пусть дерутся там, где им место — на свалке истории.

Зрители стоя аплодировали мне и кричали браво, но я прекрасно знал, что не менее половины из них абонировало каналы головидения, передающие нелегальные игры с участием Варукаши — биоников. Я и сам видел несколько таких побоищ. Из чистого любопытства, только бы сориентироваться, что проведенные на мне операции не слишком отличаются от нормы имперских клиник. Я был медлительней Вару. Ненамного, совсем ненамного, но, благодаря этому, мне не нужно было опасаться постепенного умирания через двадцать с лишним месяцев, как эти несчастные. С другой стороны, каждый из них в течение пятисот и скольких-то там еще дней был богом войны. Он не имел равных себе среди нормальных людей и мог убить еще до того, как противник замечал удар. С точки зрения красоты схватки, не было ничего более совершенного, чем бой двух Вару. Сам я прекрасно понимал, что по мере ухода времени и совершенствования методик, последующие поколения воинов Варукаши будут вытеснять обычных людей с Шахматной Доски…

— Скажи мне, как… — спросил тем временем Бунтаро, — как тебе удалось победить столь хорошего фехтовальщика, каким был Кагеро Сакацусима?

— Все очень просто, мне повезло. Я хотел атаковать первым. Когда я уже двинулся, он тоже инициировал нападение. Ему не повезло, поскольку я действовал на какую-то долю секунды скорее… опять же, я применил технику, не являющуюся популярной среди воинов…

— Факт, согласился со мной Бунтаро. — Тебя за это критиковали… Даже в Совете Лиги.

— В такие мгновения не думаешь, просто нет времени на то, чтобы думать… У меня это прошло инстинктивно…

— Понимаю, сейчас, когда эмоции уже спали, мы смотрим на все это иначе. В конце концов, ведь это впервые Пешка победила Слона.

— Это уже другая сторона медали, хотя напоминание со стороны моего господина стало для меня наибольшим наказанием… Если, — я тут же поправился, — когда я вернусь на Доску, то постараюсь уже не совершать подобных ошибок.

— Кстати, о возвращении… — Бунтаро поднялся с места и дал знак в направлении кулис. Он явно готовил какую-то неожиданность. Я поглядел на выходящую из-за ширмы девушку. Она несла подушку, на которой покоились мечи. Полный дай-сё. После этого я перевел взгляд на лучащегося счастьем Юббеи.

— Знаешь, что это означает? — спросил тот.

— Нет.

— Возвращаясь на Шахматную Доску, ты уже не будешь Пешкой.

Я вскочил с места, вот теперь он и вправду застал меня врасплох, уже во второй раз в течение программы. Поначалу история с Кунихико Масуда, и вот теперь повышение в ранге перед зрителями. Я догадывался, что по возвращении займу положение Слона, в последних партиях, в мое отсутствие, мы потеряли трех воинов на этой позиции, но я не думал, что все произойдет в подобных обстоятельствах.

Девушка подошла ко мне им уважительно поклонилась, поднимая подушку над головой. Юббеи сдвинулся в сторонку. Сначала я взял танто и вакизаши, сунул их за пояс, как того требовала традиция, и наконец протянул руку за самым длинным мечом. Он занял свое место на правом боку, за поясом оби. Я потер пальцы и обхватил шершавую тсуки, чувствуя под кончиками сплетения материала и деликатные выпуклости, в которых мекуги соединяли ее с захватной частью клинка. Большим пальцем я оперся на тсубу, украшенную летящим драконом, чье тело оплетало символы четырех стихий, и почувствовал под оплеткой легкое углубление, явный знак того, что палец не раз уже напирал на это самое место.

— Кото? — спросил я у телеведущего. Тот кивнул, то есть, у меня в руках был меч, которому было не менее пятисот лет. Один из немногих, которые еще остались в обращении. Я слыхал о шести экземплярах, которыми пользовались в Лиге.

— Для меня это громадная честь, — склонился с уважением перед Юббеи, после чего плавным движением вынул клинок из ножен. Он блестел, но я прекрасно различал вьющиеся линии, образующие нерегулярные формы.

— Такой клинок, погруженный в воду горной речки, способен срезать черешок цветка лотоса, плывущего по ее течению, — сказал ведущий. — Это третий клинок Мусамару Йоши.

— И он же без каких-либо проблем способен разрубить человека от ключицы до паха, — сказал я, повернувшись к нему. — Тот побледнел, хотя и не перестал улыбаться. — Вынутая из ножен катана должна испить крови…

Юббеи сглотнул слюну настолько явно, что летающие над нашими головами камеры обязательно должны были это заметить. Я вынул из кармана шелковый платок и повернул клинок острием кверху. Быстрое движение большого пальца оставило на металле алую полоску, которую я тут же стер платком. Способность говорить вернулась к Бунтаро лишь после того, как меч опять очутился в ножнах.

— С нынешнего дня Рюичи Кода является вторым левым Слоном клана Ота, — триумфально заявил он в зрительный зал, который просто сошел с ума.

— Но чем же заслужил я столь ценный дай-сё? — спросил я, когда крики восторга и песни несколько утихли.

— Убив предыдущего хозяина, — спокойно ответил Бунтаро.

Ису полностью не оценил этого подарка. Он безразлично глядел на то, как я тренируюсь в подвале, отрабатывая последовательные позиции, блоки и удары. В последнее время он по-настоящему осоловел. Я этому особенно и не удивлялся. Три месяца бездеятельности породили пролежни, которых он даже и чувствовать не мог, автомед при каждой возможности нашпиговывал его обезболивающими и подкрепляющими препаратами. Так что неподвижность и одиночество свое сделали. А может это чувство безнадежности…

— Не беспокойся, — сказал я своему пленнику, закончив тренировку, — долго это уже не потянется, максимум недели две. Завтра у меня первая партия после длительного перерыва, а потом — ыина. Ты будешь свободен.

— Скорее, мертвый. — Он сказал это очень тихо, но я услышал.

— Смерть тоже является свободой, — ответил я, легонько надрезая кожу у него на руке, прежде чем спрятать катану; скорее всего, он этого и не почувствовал.

— Свободы… — повторил Ису и закрыл глаза.

Я уже повернулся, чтобы выйти, но тихое шипение заставило меня еще раз глянуть на лежащего пленника.

— Ты обещал рассказать… — прошептал тот.

— Слушаю?

— Ты обещал, что расскажешь, зачем…

— Я ведь уже говорил об этом в первый день…

— Ничего не помню, — ответил он на это, и в его глазах появились слезы. — Ничего не помню, и не хочу уходить, даже не зная, за что умираю…

Я подошел к лежанке, резкий запах дезинфекционных средств смешивался с ужасающим смрадом гниющей в ранах плоти.

— Я расскажу тебе еще раз. Когда придет время…

— Обещаешь?

Я кивнул.

— Да. Даю тебе слово.

Он опустил веки, а механический врач тут же приступил к последующим реанимационным процедурам. Я глянул на часы. Почти шесть вечера, у меня было всего лишь полчаса на то, чтобы помыться и одеться. Сегодня был еще один великий день: господин Ота пригласил меня и некоторых ключевых игроков на ужин. Огромная честь! Однако, ситуация тоже была исключительной. После последней партии мой напарник на позиции левофлангового Слона погиб в результате взрыва бомбы, празднуя предыдущую победу в доме свиданий. Не повезло парню, выбрал не тот дом, что следовало бы. Хотя, какое бы место в тот день он не выбрал, все равно бы погиб. Я не мог допустить ситуации, чтобы в финале выступил кто-либо иной.

Господин Ота заботился о своих лучших игроках, в чем мне пришлось убедиться на все сто. Приглашение открыло передо мной двери самого дорогого ночного клуба в Асакуса; вдалеке от шума туристических и развлекательных центров, неподалеку от руин храма помещался незаметный одноэтажный дом, скрытый в глубинах стилизованного сада.

Лимузин остановился на узенькой улочке, из которой, через тори, высотой метра в четыре, я вошел в аллейку, ведущую вдоль пруда на горбатый мостик. Только лишь перед ним я заметил охранников. Хотя уже темнело, они все еще не сняли слегка опалесцирующие фильтрующие очки. Меня обыскали умело, без наглости и забрали карточку с приглашением. Вызванный из сада официант провел меня в дом.

— Опоздал, Кода! — приветствовал меня радостный вопль. За длинным столом уже сидела вся семерка моих товарищей. — На целые сорок секунд!

Как и на Шахматной Доске, так и здесь, по бокам сидели массивные Фукуяма и Канжиро, наши Ладьи. Чуть поближе к центру места занимали Киокай и его брат-близнец Амару, самые лучшие всадники клана. Рядом с Амару было свободное место — мое место. Я поклонился бойцам и уселся рядом с госпожой Сакура, единственной дочкой господина Ота, которая должна была стать нашей Королевой — Ферзем во время финала. Ямада-сан как всегда выступал в роли Короля, а Безухий Кано занимал место слева от него.

— За самую лучшую команду Лиги! — Самый старший по возрасту и по рангу поднял чашечку с саке. Первую порцию мы выпили одним махом, горячее спиртное приятно разогрело внутренности.

— За победу! — подала свой голос госпожа Сакура.

— За победу! — Все мы верили, что выиграем.

Не успел я поставить чарку, как внесли четырех девушек и уложили на стол. Я глянул на старшего из нас, тот оценивал взглядом каждую, после чего, когда он одобрительно кивнул, начался пир. Я был голоден и потянулся к животу лежащей передо мной девушки-подростка, выбрав для себя приличный кусок маринованного мяса, завернутый в листья водорослей, и жареные лепестки хризантем. Чуточку подумав, я прибавил ко всему этому немного имбирной пасты, которой была смазана грудь девушки. Собирая пальцем липкую, влажную массу, я почувствовал, как твердеет ее коричневый сосок. Бросив быстрый взгляд на ее лицо, я не заметил ни малейшего движения, несмотря на столь небольшой возраст, она была прекрасно выдрессирована. Впрочем, в столь уважаемом клубе и не могло быть места любительницам.

Еда была достойна цены, которую должен был заплатить наш ментор. Из того, что раньше рассказывал Амару, за неделю перед финалом лучшая восьмерка всегда приглашалась на ужин и на ночь в «Пустынное местечко госпожи Кико». Но это было лишь вступление к последующему почету, окружающему победителей Лиги. По образцу древней Эллады, чемпионы на период одного лунного месяца завоевывали статус неприкасаемости. Они могли войти куда угодно и сделать все, что угодно, совершить самые чудовищные преступления, если те, естественно, не были направлены против среднего или высшего класса, корпораций, Империи и самого Императора. Сегодня, за этим столом я слышал, какие планы были у моих компаньонов на этот месяц безнаказанности. В основном речь шла об использовании без какой-либо меры мест, подобных тем, где мы сейчас пировали. Но всех удивил Кано, заявивший, что его мечта — это прибить в студии Бунтаро Юббеи. Лично я особенно этому и не удивлялся, по причине чудовищных ран Кано редко появлялся даже на совместных снимках для газет, а уж в студии головидения вход ему был практически воспрещен. Редко когда случалось, чтобы изрубленный мечами человек, лишенный чуть ли не половины лица, выжил и продолжал выступать на Доске. Только пример Кано показывал, что подобное возможно. Мы выпили за реализацию его мечтаний — Юббеи не был нашим идолом, чего нельзя было сказать о миллионах зрителей.

Поданная на девичьих телах еда быстро закончилась. Это были всего лишь закуски, а вечер только-только начинался. По знаку госпожи Кико столы убрали. Но, к моему изумлению, следующих блюд не подавали. Я заметил, что и другие удивлялись этому, одна только госпожа Сакура оставалась спокойной. Тихое жужжание личного защитного поля и запах озона дали нам понять, кто нас посетил.

Все немедленно вскочили на ноги и тут же, где только кто мог, припали к полу. Господин Ота встал на пороге, после чего жестом заставил выйти всех слуг и руководящую ими гейшу.

— Приветствуем вас, сенсей Ота, — сказал от имени всех присутствующих Ямада-сан.

— И я приветствую вас, — ответил наш наставник и хозяин. — Поднимитесь, нам нужно пройтись.

Личный визит и контакт с бойцами перед финалом было чем-то совершенно необычайным, тем более — в исполнении столь принципиального человека, каким был Такасигами Ота.

Нас вывели в сад, на небольшой островок, насыпанный из камней. Лишь один узенький помост вел к этому безлюдному местечку, в котором вот уже семь сотен лет встречались для доверительных бесед важные люди. Прежде чем мы добрались до места, охранники господина Ота проверили каждую пядь земли раз десять. Никто, кроме нас, не имел права услышать того, что хотел сообщить гроссмейстер Лиги.

— Вы, наверняка, все думаете, — господин Ота стоял в центре круга, по краям которого мы припали на колени, — зачем я появился сейчас среди вас, нарушая тем самым традиции клана.

Никто не ответил ему, лишь легкие кивки говорили о том, что бойцы услыхали слова своего повелителя.

— Ближайшая партия будет необычной по всем меркам, — продолжал господин Ота, заложив руки за спину и перейдя на берез пруда. — То, что вы сейчас узнаете, является абсолютной тайной, и под угрозой смерти, вас и ваших семейств до десятой степени родства, такой же тайной должно и остаться.

Прежде чем продолжить, он поглядел в наши лица.

— Наш обожаемый Император умирает… — Эти слова поразили сидящих словно гром среди ясного неба, даже госпожа Сакура побледнела словно мел. — Божественный Хакубеи умирает, говоря точнее, уже умер. Если бы не автомеды, он перестал бы дышать еще вчера. Вы понимаете, что это означает?

Мы знали. Уход Императора открывал путь претенденту, а им, в соответствии с новыми законами, установленных Дворцовым Советом, должен был стать победитель Лиги Мастеров. Объявленные несколько лет назад директивы передавали чемпиону права на трон и абсолютную власть над всей глобальной Империей. И этим чемпионом должен был стать господин Ота, глядящий теперь на спокойную воду пруда.

— Я пришел, — сообщил он нам после короткого молчания, — чтобы дать вам понять, за какую ставку буду я вести игру через неделю и заверить, что любая жертва мне будет соответственным образом оценена. Тот, кто погибнет, защищая мою честь в этой партии, должен знать, что семья его не будет испытывать никаких недостатков во веки веков. Кто же подведет меня, тот об этом горько пожалеет, а вместе с ним весь его род. Вы не должны отступать ни перед чем, выдать из себя все — уж если не ради меня, то ради своих семей. Победа должна быть нашей.

— Победа будет нашей! — подхватили все мы, кланяясь хозяину.

— Знаю. — Ота повернулся в нашу сторону. — Во дворце это тоже знают. Мой противник, этот несчастный европейский полукровка, прав на трон не имеет… Факт, что он так далеко зашел в розыгрышах, всего лишь случайность… В четвертьфинале против него выступал резервный состав Мицуи, а полуфинал вообще был жалким зрелищем…

Я просматривал эти партии. И вправду, по пути к финалу команде сенсея Новака сопутствовала удача. Катастрофа самолета с первым составом команды Мицуи покрыла всю страну трауром на долгие недели, резервный же состав не справился с задачей остановить гаджинов. В свою очередь, Хосигами-сан был опытнейшим игроком старой школы, но в тот день ему катастрофически не везло. Контуженные после исключительно кровавых четвертьфинальных розыгрышей бойцы еще не пришли в форму, в связи с чем он выставил смешанную команду, презирая никому не известного противника. И это его погубило.

— Я слышал, что Новака поклялся покончить с собой, если проиграет эту партию, — не поднимая глаз сказал Ямада-сан.

— Знаю, — спокойно ответил на это господин Ота. — Я тоже дал подобную клятву.

— Отец! — вскрикнула испуганно госпожа Сакура.

— Замолчи! — резкий тон сенсея заставил остаться его дочку на месте. — Было бы бесчестием не дать подобной присяги, уж если подобное делает такой червяк. Он погибнет, а я стану Императором. Никто не победит моих наилучших людей.

— Никто! — хором ответили мы.

— Продолжайте свои развлечения. — Господин Ота отправился в сторону помоста, но, сделав несколько шагов, остановился.

— Кода, — позвал он меня, и я подбежал и опустился на колени столь близко, что чуть ли не коснулся защитного поля. Запах сожженных волос поднялся над водой.

— Слушаю, учитель?

— Как-то я тебе сказал, что если ты хоть раз воспользуешься хулиганскими приемами, то я тебя выкину из команды.

— Так, сенсей.

— Я выразился не совсем точно. Если ты хоть раз применишь подобную технику против японцев, то потеряешь все. Против этих же собак можешь делать все, что угодно.

— Понял, учитель.

Тот ушел, ничего больше не говоря, я же поднялся на ноги и глядел, как окружающий его ореол перемещается среди зарослей и наконец исчезает вдали.

— Черт подери, — хмыкнул Амару, отряхивая колени от пыли, — значит, будем драться за Империю.

— За это нужно выпить, — прибавил Фукуяма. И мы последовали его совету.

Выход на арену, это, видимо, самый приятный момент всей партии. Круг почета после победы уже не доставляет такой радости. Раны и усталость достают до такой степени, что тебя уже ничего не радует. Как всегда, в световой круг мы вступали, приветствуемые воплями толпы. Купол Токиорамы, самого крупного строения подобного рода во всем свете, мог поместить более четырехсот тысяч зрителей. Где-то там, высоко над нашими головами, за внутренним куполом, сидели во мраке десятки, сотни тысяч наиболее рьяных фанов Че-до. Именно ради них, по правде, мы позволяли себя калечить и убивать. Именно ради них, а только уже потом ради чести клана.

Дикторы последовательно зачитывали имена, представляя вначале противников, а потом уже нашу команду. Я встал на своем поле между госпожой Сакура и Амару. Перед нами располагался ряд Пешек. В соответствии с правилами, это были ученики клановых школ, добравшиеся до третьей ступени. Лучшие из лучших. Мечтающее о славе пушечное мясо. Многие из них не доживут до завтрашнего дня, понятия не имея, за какую ставку будет сегодня вестись Игра.

Я же был спокоен, ставка мне была известна, даже слишком хорошо. Вот я и ожидал сигнала начала партии, зная, что результат повлияет на судьбы многих людей, если не всего мира.

Началось все с традиционного дебюта Кабукаши-Нагои. Новака не рисковал, после первых же ходов было видно, что борьба будет яростной. Два столкновения — и двое убитых. По одному с каждой стороны. Выжившие чувствовали себя не в самой лучшей форме и пали в следующих стычках. Пришло время на более конкретные ходы.

— Кода, приготовься к своему выходу, — услышал я в наушнике голос ассистента господина Ота, передававшего нам все указания хозяина. — На следующем ходу ты должен перейти на Е5 и вывести из игры того рыжего болвана с носом будто язва. — Он сам рассмеялся над своей шуткой.

— Понял, сенсей.

— Спокойно, сейчас очередь Фукуямы.

Наш клановый великан напал на Пешку противника, чтобы занять позицию, угрожающую средине поля. Новака, если не желал быстрого шаха, должен был провести на него атаку несколькими фигурами. Гениальная, хотя и рискованная стратегия. Фукуяма был могучим, стойким, не боящимся боли воином, но, как сам признался, перетренировал левое колено, что при его весе становилось серьезной проблемой.

Пешка противника спокойно ожидала боя. Вооруженный трехчастными нунчаками Фукуяма приблизился к нему и, не тратя времени на ритуальный поклон, что в сражении с расово чистым противником наверняка бы встретилось с резким неодобрением судей, начал поединок. Человек в черном кимоно и с желтыми будто шафран волосами отскочил перед первым замахом и вдруг поднырнул под окованной железой палкой. Он перекатился в сторону и выпрямился словно струна. Ударенный двумя ногами в колено Фуку упал, выпуская оружие из рук. Противник уже был на ногах и бегом направился к явно хромавшему гиганту. Это была просто экзекуция. Следующий удар в голову заставил раненого выпрямиться, а еще один, нацеленный в коленную чашечку, вырвал мышцы и раздробил кость. Фукуяма упал словно башня, которую и символизировал — медленно и с грохотом.

— Лежи! — закричал я, видя, что он, обезумев от боли, начинает подтягиваться, чтобы сесть. — Бака! Не вставай!.. — Но он либо меня не слышал, либо попросту не желал пережить этого боя. Пешка подскочил к нему и без каких-либо эмоций, одним движением свернул шею самому сильному человеку из нашей команды.

Мы начинали проигрывать в самом паршивом из всех возможных стилей.

— Действует ли еще указание перехода на Е5? — спросил я.

Мне ответил раздраженный голос Шимицу, второго ассистента хозяина. Я должен был ждать. По-видимому там, наверху сейчас шли горячечные споры. Никто и никогда не видел сенсеев во время игры, но лично я судил, что именно так они и поступают, советуясь о собственных планах с окружающими их аналитиками.

Тем временем судья объявил о завершении сражения и выигрыше Черных на данном ходу. Санитары забрали тело Фукуямы, а его победитель забрал оружие побежденного — еще одно новое правило, введенное буквально несколько недель назад. Якобы, это даже каким-то образом было связано с моим случаем.

Черные воспользовались проломом в нашей защите и направили туда Слона. Парень был чертовски шустрый. В съемках предыдущих партий, которые мы просматривали до упомрачения, анализируя стиль боя каждого из наиболее важных противников, его не было, скорее всего, Новака сохранял своего козыря в резерве. Во всяком случае, Слон вывел из борьбы нашу Пешку без какого-либо труда, одним чистым ударом отрубив парню голову. Пешку я совершенно не знал, хотя абсолютным новичком он и не был, но родом был из нижнего сословия и все время пребывал в школе для бедняков. Судья, объявляя бой, рассказал о достижениях обоих противников, но я как-то на этом не сконцентрировался и теперь даже несколько жалел об этом. Что ни говори, человек с черными будто смола глазами начал будить во мне уважение. Амару тоже недоверчиво кивал головой, мы потеряли двух человек подряд, в том числе и Ладью.

— Кода, — зашелестело в имплантированном динамике, — изменение планов. Ты остаешься на месте. Следи за этим фехтовальщиком. Он будет твоим, если попытается атаковать со своего нынешнего места на позиции Ферзя.

— Понял. — Я даже расслабился; хотя бы на этой фазе игры мне не придется глупо рисковать.

Амару вышел на предполье, защищая нас от готовящегося позиционного нападения, затем противник отреагировал на данный ход, теряя в результате одну Пешку. Но и Киокай тоже пострадал. Один из ударов достал его голову, и нашему пришлось воспользоваться вмешательством санитаров, чтобы как-то поправить разбитую бровную дугу. Правая сторона лица у него совершенно опухла, и глаз едва был виден через узенькую щелку.

— Что тут происходит? — спросила госпожа Сакура, когда дикторы замолкли. — Что это за дьяволы во плоти? Пешка побивает Ладью, вторая ранит Слона…

И действительно, редко когда случалось, чтобы Пешка победила Фигуру, наглядным примером чего был я сам. Сегодня партия еще толком и не началась, а уже было зарегистрировано два случая такого класса. Для зрителей, для советников в капсуле гроссмейстера, даже для членов моей команды все это было крайне загадочным. Но только не для меня. Знание, подробнейшее, скрупулезное знание противника — это ключ к успеху, а наш противник таким знанием обладал, ему были известны все, даже самые мелкие подробности, которые только можно было добыть. Более того, имея время и возможности, наилучшие воины префектуры Порандо спокойно отрабатывали те элементы боя, которые для определенных их противников были наиболее невыгодными. Именно потому на противоположной стороне Шахматной Доски появилось так много новых, таинственных лиц.

Госпоже Сакура я не ответил, впрочем, у меня и не было какого-либо повода, ради которого должен был бы хоть что-то говорить. Один я знал, за что на самом деле ведется сражение. Я знал и то, кто его выиграет, поэтому сейчас мог спокойно следить за его ходом.

Мы теряли одного человека за другим, хотя более правильным было бы определение: Пешку за Пешкой. Следует сказать, что люди клана Ота запросто с головой не прощались. Амару победил скоростного фехтовальщика, но какой ценой. Он потерял кисть руки и пропустил удар клинка в живот. Его унесли с Доски, пока что в сознании, с окровавленным клинком, выступающим из спины. Но даже тогда он выкрикивал призывы, зовущие нас к бою. Через пять минут тем же путем Доску покинул и его брат. Только молча… Мертвецы обычно говорят мало. С одним действующим глазом он не смог противостоять хладнокровно рассчитанной атаке Ладьи. На этом этапе игры у нас остались всего две Пешки, у противника в этом плане был небольшой перевес, на его стороне имелось три… С фигурами же дело обстояло похуже, мы сохранили в этой резне одну Ладью и двух Слонов. Безухий дрался словно призрак, отбив три атаки на собственную позицию, убив Пешку, Коня и серьезно ранив следующую Пешку Черных. Он становился героем этого финала. По правде говоря, я им восхищался, несмотря на то, что был калекой, он смог выбраться из небытия, единственный из борцов Лиги вернулся на Доску после поражения. К нему относились как к прокаженному, всегда обходили во время празднований, только он никогда не проявил злобы или же печали. Так и жил, замкнувшись в себе. И жил он только лишь затем, чтобы сражаться, но делал это в совершенстве. К сожалению, как и у всех, был у него свой слабый пункт. Я открыл его случайно, после многих месяцев совместных тренировок. Фехтовальщик Кано обожал один особенный трюк, который применял крайне редко, в самых критических ситуациях. Я заметил это и проверил несколько раз во время спаррингов. Приближающийся сейчас к Безухому Слон Черных этот трюк знал…

Они встали друг против друга, положив руки на рукоятях, затем, словно по команде, вытащили оружие, застывая в совершенно разных исходных позициях. Безухий поднял меч на высоту глаз, направляя клинок в сторону противника, кончиком вверх — а противник оставался в классической фехтовальной стойке, крепко держа свою украшенную тяжелую саблю. Это было отступлением от принципов Че-до, но не настолько большое, чтобы бойца дисквалифицировали. Иногда воины из дальних уголков земного шара пользовались холодным оружием, известным их предкам, только никогда еще оно не оказывалось лучше, чем самурайские мечи.

Кано атаковал сверху, классическим выпадом, который было легко парировать, но именно здесь и таилась ловушка. Защищающийся, чаще всего правша, выполняя блок, обычно проводил его влево и тут же открывался, на что и рассчитывал Кано, делая удар с поворота и снизу, одним плавным движением переходя от первой атаки к последующей, тем самым используя энергию блока противника ради собственных целей. Проблема появлялась в тот момент, когда блок противника проводился вправо. В этом случае вторая атака Кано не достигала цели, а импульс, с которой атака выполнялась, не позволяла управлять клинком в то время, когда следовало бы переходить к защите. Они сражались напротив меня, и я видел, как серебристый клинок разрезает шелк и выходит из спины Кано, я видел, как воин-калека застывает, как он выпускает из рук меч и сползает по блестящему багрецом клинку. Он был мертв еще до того, как упал на покрытый пластиком пол зала. Черный Слон поднял его меч и, осмотрев, презрительным жестом отбросил на тело. Глухой отзвук сверху явно свидетельствовал о том, что жест его поняли правильно. Боец с антиподов владел более топорным оружием, по сравнению с совершенным мечом, вышедшим из мастерской Мурасами. Тем не менее, выиграл именно он…

Мы остались вчетвером. Пешек я не считал, они и так предназначались для того, чтобы отсрочить неизбежное. Но после трех ходов я понял, что они были значительно тверже, чем мне казалось. Противник потерял трех своих Пешек, у него оставались только Фигуры, все равно — у него был подавляющий перевес, что дали нам понять два последующих хода. Ладья и Слон Черных очистили предполье.

Близилась развязка. Парандожин имели над нами двухкратный перевес и намеревались им воспользоваться. Поединок Ладей стал открывающей фазой. От судьбы этого боя зависело многое, прежде всего — в психологическом плане всей игры. Победа Канджиро мотивировала бы нас для дальнейшей борьбы, пятеро на троих — это еще не трагический расклад, оценивая класс воинов. Бывало и такое, что разумная тактика и жертвенность спасали гроссмейстеров и из более тяжелых ситуаций. А вот проигрыш Белой Ладьи означал серьезную проблему. И мы с подобной проблемой столкнулись…

Канджиро с нагинатой был страшным воином. Я прекрасно помнил, как множество раз избивал он нас в додзё, унижая начинающих адептов че-до. Мало кто мог сравниться с ним, так же было и сейчас. Рев толпы давал ему чувство крыльев. Он атаковал яростно, раз, другой, третий, без излишних украшательств, короткими ударами и выпадами. Раны он не нанес, но повалил противника на мат. Все именно так, как мы и запланировали. Гордый Каджиро, увидав лежащего, сделал именно то, что я и предвидел. Победным жестом он поднял руки и закрутил тяжелую алебарду мельницей, чтобы эффектно добить свою жертву. Только радость его была преждевременной — лежащий на полу воин не выпустил своего копья из рук и сейчас ударил его тонким клинком по открытым ногам противника. Нагината словно живая вырвалась из рук ошеломленного Канджиро и полетела к стоявшим на соседних клетках Черным. Отклоняться никто не стал. Прежде чем искривленное острие ранило на лету руку Слона, поединок закончился. Но не потеря Ладьи была самым паршивым в данной ситуации. Ранен был участник, не принимающий участия в поединке. Подобное заслуживало наказания, которое означало, помимо замены раненого другим бойцом, еще и ввод в игру дополнительной Пешки или же другой Фигуры, за исключением Короля и Ферзя, чем Новака тут же и воспользовался, поставив на Доску свежего Коня в качестве компенсации за ущерб. Господин Ота даже и не протестовал: принципы, управляющие Че-до, были справедливыми и простыми.

Ситуация делалась интересной, весьма интересной. В одно мгновение контролируемый перевес превратился в перевес абсолютный. Дополнительный боец в принципе повлиял на результат этой партии. Я не был в состоянии, даже вместе с госпожой Сакура, защитить Короля от последующих атак Черных. В обычной ситуации гроссмейстер сдал бы партию, но сегодня ситуация никак не была обычной.

— Кода, — услышал я в имплантированном наушнике голос тренера. — Ота-сан размышляет над тем, чтобы сдать партию. Остался один ты. И ты не сможешь…

— Но ведь имеется еще госпожа Сакура, — запротестовал я настолько громко, чтобы она меня услыхала. Все было правильно, услышав собственное имя, она чуточку повернула голову.

— Ты с ума сошел! — Сенсей Ояги воскликнул это так громко, что я чуть не оглох. — Госпожа Сакура — единственный ребенок хозяина. На шахматную Доску она вышла лишь затем, чтобы прибавить своим именем блеска сегодняшней победе. Мы не можем позволить, чтобы она погибла.

— Понятно, мы не можем позволить, чтобы она погибла! — крикнул я в ответ громче, чем следовало; к счастью, объявляющий следующий ход ведущий дал мне возможность невольно, хотя и весьма точно сообщить женщине содержание нашего разговора.

Я заметил, что она берет микрофон и что-то говорит. Слов я не слышал, но прекрасно понимал, что они означают. Равно как и стилет, появившийся у нее в руке. За ней я следил краем глаза, делая вид, что концентрируюсь на выполняемом противником ходе. Новака не стал атаковать сразу, расставляя свои силы так, чтобы окружить Ямаду и унизить нас матом.

В динамике что-то заскрежетало. Я услышал сдавленные крики и какие-то непонятные звуки. В конце концов зазвучал чистый голос. Его я узнал сразу же.

— Кода, ты меня слышишь? — сказал господин Ота.

— Да, сенсей, — ответил я.

— Хорошо. Приказываю, удержи мою дочь.

— Нет, — коротко отрезал я.

— Что значит «нет»?.. — Изумленный подобным оборотом дела, какое-то время гроссмейстер даже не знал, что и сказать. — Партия проиграна, я все потерял… Она должна выжить…

— Не должна, — тихо возразил я. — Другие не должны были, значит и она может погибнуть. Во всяком случае, пускай сама решает свою судьбу…

— О чем ты мелешь, червяк?! — Господин Ота постепенно приходил в себя. — Ты еще смеешь мне возражать? Ты знаешь, кто я такой?

— Да, но ты сам не знаешь, с кем говоришь, — ответил я спокойно, хотя внутри буквально кипел. Госпожа Сакура все еще кричала что-то в микрофон, но сбитый с толку и занятый разговором со мной сенсей Ота не мог ей ответить. Согласно предписаниям техники безопасности и возможностью подслушивания, каждый канал связи изолировался. Раз уж я занял линию, никто другой войти на нее уже не мог. И это тоже было частью плана. Я направился к девушке, протянув руки. Она заметила этот жест, крикнула что-то еще, отбросила микрофон и упала на колени.

— Ну… — произнес Ота. Идиот, он все еще не понимал, что происходит. — Поспеши, Кода…

Ямада-сан созерцал происходящее со стоическим спокойствием. Он ничего не мог сделать. Выйти со своей клетки означало дезертирство с поля боя, что каралось пожизненной дисквалификацией.

— Ты знаешь, что испытываешь, когда смотришь на смерть собственного ребенка и не можешь сделать ничего, чтобы его спасти? — спросил я, приближаясь к девушке, которая подняла на меня взгляд и приблизила стилет к правой стороне живота.

— О чем ты говоришь, Кода? Спасай ее! — Кода завопил так, что я даже скривился.

— Меня не зовут Кода, — ответил я, остановившись на мгновение. — Мое истинное имя — Тимура. Я порандожин, как и они, — указал я жестом головы на Черных.

— Предатель! — вскрикнул Ота. — Ты продал меня этим полулюдям, чтобы захватить трон.

— Плевать мне на трон, — смеясь, отрезал я. — Мы оба прекрасно знаем, что Совет сделает все возможное, чтобы расово нечистый гроссмейстер не сделался Императором. Но это уже проблемы сенсея Новака. Скажем так, нам было по пути. Он хотел выиграть первенство Лиги и унизить Ниппон, я же должен был достать тебя, мастера из мастеров. Старый педераст лишь поднял ставку, вовремя сыграв в ящик…

Я остановился в нескольких шагах от линии, разделяющей клетки. Если я пересеку ее, меня автоматически исключат из игры. А мне нужно было еще какое-то время…

— Меня… почему меня… — странным тоном спросил тот.

— Чтобы ты сам испытал то, что испытал я, когда победители Че-до, много лет назад завоевав Континентальный Кубок, выбрали себе женщину на ночь. Мою женщину, мою любимую жену Юкико. Чтобы ты сам видел, как кровь крови твоей пятнает татами, как плод жизни твоей превращается в мертвую материю… — Я направился к границе между черной и белой клетками. — Да, Токашигами Ота, ты со своими пьяными дружками убил трех моих дочурок, чтобы те не мешали вам забавляться… Но вы совершили ошибку, оставляя в живых того отчаявшегося юношу, которого связали и подвесили за ноги, чтобы он видел все, что творите вы. Вас забавляла моя боль… мои страдания… мое бессилие… Как сильно желал я умереть после того. Я не видел смысла в дальнейшей жизни, но мой друг и учитель, господин Новака, помог мне найти такую цель. Все объяснил… привел к нужным людям…

Говоря эти слова, я пересек линию поля. Лишь только моя нога коснулась черной поверхности татами, госпожа Сакура вонзила клинок стилета себе в живот. В ней был дух буси, хотя сама она была только женщиной. И она выбрала смерть воина, вместо того, как говорит традиция, перерезать себе горло. В динамике я услышал пронзительный окрик боли. Тогда я вынул меч из ножен, и девушка повернула ко мне искаженное страданием лицо, слыша шорох металла. Она улыбнулась, буквально на секунду, но я явно видел тень улыбки, появившейся у нее на лице. Но после того боль вновь овладела ею. Госпоже Сакура не удалось повернуть клинок в ране и провести его выше, и она выпустила обтянутую акульей кожей рукоять. Я глядел на нее, не переставая говорить…

— …Через пару лет я имитировал собственную смерть и занял место человека, который со своей семьей уже два поколения проживал в Варушаву. Ты эту историю знаешь… Человека похищают, семья гибнет во время покушения, а его самого освобождают по причине отсутствия каких-либо перспектив на получение выкупа. В мою версию событий поверили. Знакомства господина Новака в органах власти и в больницах позволили скрыть истинное тождество спасшегося чудом парня. После этого я эмигрировал на «родину» и вступил в школу «че-до» твоего клана. Будучи выходцем из среднего класса, мне не пришлось пережить ритуала, предназначенного для бедноты, я даже мог жить в собственном доме за пределами школы. После года подготовки я даже смог встречаться с твоими мастерами. Я им прислуживал и… поочередно исключал… Одного за другим. До тех пор, пока в списке не остался всего лишь один из убийц… Знаешь ли ты, какое это чувство, когда ты подаешь воду или обмываешь тело человека, который на твоих глазах прикончил самых дорогих тебе людей? Не знаешь… Восемь лет продолжалось, прежде чем мне удалось попасть близко к прославленному сенсею Ота. У тебя же к этому времени было столько врагов, что не выходил из дворца без личного защитного поля и целого стада горилл. Поэтому я решил покарать тебя единственно возможным способом. Господин Новака, мой истинный наставник и друг, обеспечил мне в Порандо переделку. В этом мы намного лучше вас; хотя вы и называете себя пупом света, но в плане технологий колоний намного опережают ваше имперское болото. Так, благодаря биоинженерии, я вошел в твою команду мастеров. Я мог и сразу же сделаться самым лучшим, но я терпеливо ожидал, наблюдал… чтобы обнаружить все слабые пункты каждого человека из клана Токашигами. Своей клятвой господин Новака заставил тебя принять его условия. Ты пообещал покончить с собой, зная, что, в случае чего, доченька поведет корпорацию дальше, но… какое невезение… ее уже и нет.

Говоря все это, я стоял перед выгнутой дугой девушкой; приличных размеров кровавая лужа окружала ее ноги, а спазматические конвульсии свидетельствовали о том, что она давно уже перешла границы боли, которую смогла бы вытерпеть. Я склонился и отвел волосы с ее холодной будто лед шеи. Неестественно светлая, гладкая словно атлас кожа контрастировала с черными волосами и фиолетовым кимоно.

— Что за ирония судьбы, — произнес я. — Она даже будет благодарна мне за то, что я сделаю…

В динамике я слышал лишь прерывистое дыхание человека, который еще несколько минут назад был наследником трона, а теперь же — только кандидатом в покойники.

— Ты сдохнешь за это, Кода… — в бешенстве прошипел он, когда голова госпожи Сакура катилась по белому квадрату ее поля, покрывая татами багряными пятнами, а я оттирал клинок от крови. — Еще до того, как я покончу с собой, позабочусь о том, чтобы ты пожалел о том, что вообще родился.

— Я пожалел об этом еще двенадцать лет назад, — спокойно ответил я, становясь на колени неподалеку от кровавой лужи, неподалеку от обезглавленного тела. — Сейчас, когда мы уже посчитались, я могу спокойно уйти.

После этого я кивнул Ямаде-сан. Тот знал, что партия уже закончилась. Чего — чего, но подобные истины ветерану Доски объяснять было не нужно. Он поклонился противникам и направился ко мне.

— Нет, Кода, так легко ты не выкрутишься! — закричал Ота.

— Тимура, козел, — ответил я, снимая верхнюю часть кимоно и открывая торс.

Катану и стилеты из дай-сё Кагеро я отложил в сторону. Не с помощью этого оружия желал я попрощаться с миром. Я вынул вакизаки из руки госпожи Сакура и тщательно оттер клинок от крови и остатков внутренностей шелковым платком. После этого я глянул на серебристый браслет на своем запястье. Как только скрытый в нем датчик перестанет принимать признаки жизни, заряды взрывчатки, заложенные в моем доме, превратят его в кучу дымящихся развалин, хороня под собой все доказательства существования Норуберуто Тимуры. С того времени, как я забрал записи Ису, никто и понятия не имел, кем на самом деле был лежащий уже много лет в колодце в бедняцких предместьях Варушаву Рюичи Кода. Затем я вырвал из уха динамик, чтобы вопли сошедшего с ума сенсея не портили последних мгновений моей жизни, и со всей серьезностью поглядел на Короля. Тот медленно кивнул, поднимая меч, чтобы помочь мне…

— Кто же мог представить столь ужасное завершение нынешнего розыгрыша Лиги! — вопил в микрофон комментатор Никкеи Токиорама Че-до-Голо. Столь громадной жертвенности и столь драматической борьбы мы еще никогда не видели. Поглядите только, вот самый великолепный пример верности идеалам Шахматной Доски. Воины клана Ота предпочли смерть от собственной руки бесчестию и сдаче противнику. Мне кажется, что именно сейчас родилась новая легенда Токиорамы… Рюичи Кода, образец верности. Это, несомненно, величайший воин Доски. Выступил всего лишь дважды, в сражение вступил всего лишь раз, но мы не забудем его уже никогда…