Фанткритика — это просто

ПРЕПОДАВАТЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ

Человеком он был необыкновенным! Поразил при первой встрече — в морозном ветреном феврале 1987 года в короткой дубленке без шарфа и перчаток совершенно не мерз! Привычен был Север Феликсович Гансовский к тяготам и лишениям, не обращал внимания на подобные «мелочи»…

И фантастика его была «не совсем обычной… Не традиционной…» — так написали в рецензии на книгу Гансовского «Шесть гениев» (1965) братья Стругацкие, неспроста назвавшие ее «Наука человечности». Ведь Север Феликсович, несмотря на все перипетии непростой судьбы, сохранил человеколюбие и постоянно напоминал: «Человечность! Помните о человечности!»

Писатель с «богатой биографией» С. А. Снегов (Козерюк/Штейн), сам хвативший немало лиха, написал после его смерти: «В XX столетии в нашей стране мало кто из старшего поколения может похвастаться безмятежной биографией. Но того конгломерата бед и лишений, какие выпали на долю Севера Гансовского, судьба удостаивает только особо отмеченных!»

«Времена не выбирают, в них живут и умирают»… Родился будущий писатель 2(15) декабре 1918 года в Киеве, во времена Украинской Директории Симона Петлюры. Отца (наполовину поляка) не помнил, тот умер в двадцатом, мать происходила из зажиточной латышской крестьянской семьи. После смерти мужа она с детьми перебралась в Петроград к родным, работала вагоновожатой, бухгалтером, вышла замуж вторично. Во времена репрессий была выслана, затем как «классово чуждый элемент» арестована, в 1938-м расстреляна в тюрьме…

С грехом пополам Гансовский окончил семь классов школы, после высылки матери уехал в Мурманск к знакомым, был юнгой, матросом, грузчиком, электромонтером. Вернулся с «рабочим стажем» в Ленинград в 1937-м, два года учился в электротехническом техникуме, даже был отличником. Но душа не лежала к этой специальности, учебу забросил, вновь работал грузчиком и монтером, учился в вечерней школе для взрослых, в 1940 году поступил на филфак ЛГУ.

Когда началась война, вступил в народное ополчение, был отправлен на фронт — на национальность (поляк) тут внимания не обращали. Воевал под Ораниенбаумом в морской пехоте, был ранен, после госпиталя воевал на Невской Дубровке. Чтоб остаться в составе морской бригады, пришлось ему в краснофлотской книжке переправить национальность «с поляка на русского». После тяжелого ранения блокадную зиму Гансовский провел в госпитале, в марте 1942 года его вывезли в Тюмень, там зимой и демобилизовали по инвалидности… Закончилась война для молодого инвалида, начались последующие испытания. Неистощимая жизненная сила кидала Гансовского по Сибири, Узбекистану, Казахстану; он учился в институте восточных языков, работал почтальоном, учителем, был секретарем конторы конного завода, болел тифом, голодал… Жил два года в Одессе — «захотелось к морю!», но заскучав по Ленинграду, в 1947-м решил вернуться в университет. Соседи на старой квартире вручили Северу две его собственные «похоронки»!

Почти в тридцать Гансовский снова стал студентом (подрабатывая на жизнь грузчиком). С 1949 года публиковал в газетах статьи и рассказы. Это был самый крутой поворот в его жизни — Гансовский становится писателем. С мечтой о творческом самовыражении аспирант отказывается от академической карьеры, оставляет незащищенной готовую диссертацию «Исторические романы Говарда Фаста», бросает чиновничью должность и погружается в литературную работу.

Начало ее было довольно успешным — сборник рассказов в одобренной свыше манере «соцреализма» «В рядах борцов» (1951) был через год переиздан, даже переведен на польский. Но события февраля 1953 года в очередной раз изменили жизнь Гансовского. Для выяснения «истинной национальности» писателя вызвали в милицию, там майор-фронтовик задал правомерный вопрос: «Север Феликсович Гансовский… Какой же ты русский?» На что тот ответил: «Не африканец же…» Об этой беседе замечательно написал в очерке «Памяти Гансовского» С. А. Снегов, увидевший социально-психологические предпосылки поворота писателя к фантастике в том, что это «самый интернациональный, самый свободный от националистических предрассудков художественный жанр мировой литературы». Сам же Север Феликсович говорил, что был «вынужден» обратиться к «нереалистическому» жанру, потому что в реалистической прозе не мог выразить все то, что хотел. Рожденное жизнью восхищение духовными силами человека направило творческий путь писателя в конце пятидесятых к фантастике. Хотя именно тогда он добился впечатляющих успехов в драматургии: в 1959 году на Всесоюзном конкурсе ему присудили сразу две премии за одноактные пьесы.

В 1960 году был опубликован первый НФ-рассказ Гансовского. Уже в ранних произведениях, во многом традиционных — о встречах простых людей с необычными явлениями, главным были не «чудеса», а реакция на них «человека обыкновенного». Удачные были годы: премией Международного конкурса был отмечен рассказ «Не единственные сущие»(1962), удивил «фантастической идеей» «Хозяин бухты»(1962) — о необычном организме из отдельных клеток, способных объединяться при угрозе в единого «монстра». Одна из лучших новелл писателя «Голос»(1963), рассказывающая о судьбе гениального певца, заполучившего талант при помощи скальпеля хирурга, через пять лет получила телевоплощение, запомнившееся блестящим исполнением главной (и единственной) роли Владимиром Этушем. Идея «Новой сигнальной»(1963) — обретение человеком новых качеств — и через 45 лет привлекает фантастов. А «День гнева»(1964) заслуженно называют одним из лучших НФ-рассказов шестидесятых, его анализу уделили немало места в своей рецензии Стругацкие. «Что делает человека человеком?.. Человека отличает умение любить, испытывать душевную боль за попранную справедливость, быть добрым, питать ненависть и гнев к угнетателям. Человека отличает любовь к людям…» Все это так, но насколько труднее стало «любить людей» через сорок с лишним лет…

В шестидесятые Гансовскому удается многое: по совету А. Н. Стругацкого он начинает иллюстрировать собственные рассказы; это при том, что из-за давнего ранения ему и карандаш в руке держать было трудно! С авторскими рисунками вышли сборники «Идет человек» и «Инстинкт?» (Чуть позже сборник «Стальная змея» иллюстрировала его дочь). Припомнив филологическое прошлое, Гансовский анализирует американскую «сайенс фикшн»; его размышления о моральных критериях в кибернетике публикуются в еженедельнике «Литературная Россия» рядом со статьей С. Лема «Мифы науки», выходит за десятилетие три сборника его произведений.

Только одна книга писателя за всю его тридцатилетнюю творческую жизнь в НФ отмечена вниманием рецензентов, но ведь эта рецензия — обстоятельно/умная — братьев Стругацких! Как с ними не согласиться, когда они называют автора сборника «Шесть гениев» «глубоко чувствующим человеком»! Цитирую: «Для Гансовского НФ есть литература о нравственности и ответственности человека науки… Воинствующим гуманистом должен стать каждый простой человек, если он хочет спасти себя, семью, человечество от бесчеловечности» …Но, такие дела, литература и жизнь — совсем разные сферы, и уже можно делать выводы: не стал, не спасли… Ну так рассказы от этого не стали хуже! И пусть совершенно «неактуально» для нынешних времен «Пробужденье» (1969) — о том, какую яркую жизнь человек губит, погрязнув в быте (нет бы раскрыть спрятанные в каждом творческие силы!), рассказ — опубликованный тогда под рубрикой «Сказка» в журнале «Химия и жизнь» — сейчас еще злободневнее!..

Не совсем обычен для писателя (да и для всей советской фантастики шестидесятых) рассказ «Демон истории»(1968), показывающий, что в истории (реальной/альтернативной) всегда найдется место «Отцу», фюреру, любимому вождю — взращенному «тупостью, эгоизмом и злобой мещанства»… Не зря же в отечественной «Энциклопедии фантастики» рассказ назван «пионерским для отечественной литературы», как и рисующий прогрессорскую деятельность инопланетян на Земле рассказ «Дом с золотыми окошками»(1966).

Семидесятые годы также были довольно плодотворными для писателя. О подлинном преображении заурядного мошенника — от общения с гением, под влиянием искусства — рассказывалось в одной из лучших повестей Гансовского «Винсент Ван Гог»(1970). По ее мотивам в ГДР был поставлен фильм «Визит к Ван Гогу», в СССР демонстрировавшийся в 1987 году. И это был не первый фильм по произведениям Гансовского; годом ранее киностудией имени Горького был выпущен фильм «День гнева» — тогда трактуемый как «политическая фантастика», а через 20 лет представляемый «фильмом ужасов»… А тридцать лет назад на «Союзмультфильме» сделан был анимационный «Полигон» по одноименному рассказу писателя об испытаниях оружия, использующего «волны страха».

В середине семидесятых Гансовский совместил интерес к фантастике и драматургии, создав рассказ-пьесу «Млечный Путь» (1974), через пять лет вошедшую в сборник лучших советских радиопьес. Вроде бы фантастична и комедия «Электрическое вдохновение»(1974), в которой некий изобретатель собирается управлять актерским вдохновением. «Чудо» происходит — до того заурядная актриса «заиграла»! Но чудо-то это человеческое: просто режиссер впервые поговорил с ней по душам перед спектаклем, провода же к фантастическому аппарату оказались неподключенными!..

С семидесятых годов Гансовский отдает творческие предпочтения повести, публикуя «Часть этого мира»(1973) и «Башню»(1981) — пока еще не собранные части повести «Побег». Ее полный вариант вошел в сборник повестей «Инстинкт?»(1988), удостоенный в 1989 году главной тогда советской НФ-премии «Аэлита». Заглавная повесть, показывающая, к чему мог бы привести «застой», была тогда еще очень актуальна! Кто ж мог знать, что «колоссу» осталось жизни всего три года… Путешественник по Вселенной (перекличек с классиком в повести не счесть) сталкивается на планете Иаката с цивилизацией города-муравейника, управляемого слепыми инстинктами и заложенной в генах системой поведения. Размышления писателя о различии «разума» и «инстинкта» — о том, что отличает человека от животного — не так уж и оригинальны, но несколько замечаний задевают и через двадцать лет. Вот журналистка Вьюра говорит: «Но ведь разум — это так страшно…» Не зря иакаты после неудачной попытки восстания выходят на «запрограммированные митинги» с плакатами «Долой разум, да здравствует инстинкт!»

Получить почетный приз в Свердловске Север Феликсович не смог — в марте 1989 года, лихо гоняя на байке (это в семьдесят лет!), он сломал ногу. Собравшимся на праздник фантастики о непростой жизни писателя с «уважительной нежностью» рассказал Сергей Другаль, а приз согласился передать Кир Булычев. Это был последний светлый момент в жизни Гансовского…

После инфаркта в начале 1990-го он скончался 6 сентября того же года… Еще до его смерти вышел — тиражом миллион экземпляров! — сборник рассказов «Стальная змея», вряд ли Север Феликсович успел этому порадоваться… Затем наступили «другие времена»…

Но — «Vitae brevis est cursus, gloriae sempiternus», рассказы и повести Гансовского из истории отечественной фантастики не выкинешь! И подтверждением тому два толстых сборника серии «Классика отечественной фантастики»: «День гнева»(2002) и «Чужая планета»(2003). Призыв Гансовского «Помните о человечности!» звучит и в XXI веке — внемлющий да услышит.

ОЧЕРК О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ

В конце восьмидесятых годов прошлого столетия извечная «золушка» советской литературы — научная фантастика — стала примерять более праздничные платья. В середине апреля 1988 года в Николаеве (тогда Украинской ССР) состоялись Первые Всесоюзные Ефремовские чтения — конференция, посвящённая проблемам фантастики. Организация конференции по тем временам была поразительной со всех точек зрения, не зря же Леонид Куриц (один из основных организаторов) через пару лет стал функционером европейского масштаба — генеральным секретарём Еврокона.

При всём множестве впечатлений от этих Чтений, одним из самых ярких до сих пор остаётся почти часовая беседа с Анатолием Фёдоровичем Бритиковым и Сергеем Александровичем Снеговым в одном из николаевских кафе после пленарных заседаний. Говорили не только о фантастике, но более всего — как раз об использовании имени классика Ефремова совсем для разнонаправленных деяний… Событием-катарсисом для меня придётся признать то, что заплатил за несколько двойных кофе, несмотря на мои протесты/возмущения, не кто иной, как 77-летний патриарх советской НФ, родоначальник отечественной космической оперы С. А. Снегов.

Невысокий, плотный, наголо обритый, с крупными чертами лица — сурового, можно и так сказать, если бы не улыбка, часто освещающая его. Речь мягкая, интеллигентная, чувствуется образованность (не образованщина) — поразительная, во многих областях знаний. Негромкий глуховатый голос, слегка картавящий. В немодном костюме, воротник рубашки поверх лацканов, очень сдержан в жестах. Внимательно слушающий, негромко говорящий писатель обладал несомненным даром общения; тем, что называют сейчас уже расхожим словом «харизма». Да, были люди в наше время!..

На чём основывалось многолетнее почтительное отношение к Снегову со стороны читателей? В равной степени на уважении к мужеству, проявленному писателем во время своей нелёгкой жизни, и восхищении смелостью и фантазией его знаменитой трилогии. Почти 45 лет назад в популярнейшей тогда серии Лениздата «В мире фантастики и приключений» вышел сборник «Эллинский секрет». Среди авторов — Ефремов, Гор, Стругацкие, Брэдбери, Хайнлайн. И мало кому из любителей фантастики знакомый Сергей Снегов с романом «Люди как боги» — название-то каково! «Я сознательно взял название уэллсовского романа. Приём полемический… Спор шёл не художественный, а философский. Я уверен, что в человеке заложено нечто высшее…» — писал гораздо позднее автор.

«Я не люблю летать на драконах… А неповоротливых пегасов попросту не терплю…» — вот такое можно прочесть уже в первых строках романа. Как писали в предисловии составители сборника Е. Брандис и В. Дмитревский: «Роман буквально ошеломляет масштабностью замысла и грандиозностью изображённых в нём событий… Вселенную бороздят Звёздные Плуги — гигантские космические корабли, превращающие Пространство в вещество и достигающие огромных скоростей. Обнаружены многочисленные цивилизации с неповторимыми своеобразными формами разумной жизни…» Почему «космическая опера» Снегова, несмотря на всевозможные придирки, всё же увидела свет в Советском Союзе? Да потому, что не только недоумки тогда «правили бал», ведь роман этот (с «философско-мировозренческим ключом») изображает столкновение двух вполне аргументированных точек зрения: никакого благородства за счёт интересов человека versus человек всему разумному и доброму во Вселенной друг и помощник (прогрессор).

Летит Время, юбилей за юбилеем… Этот — всё же особенный, вековой. Будущий «харизматический» писатель родился 23 июля 1910 года (по старому стилю) в Одессе как Сергей Александрович Козерюк, советский паспорт получил как Сергей Иосифович Штейн, а европейскую известность получил как Сергей Снегов. Всё дело в том, что мать Сергея — крестьянка, ставшая продавщицей газет, сначала была замужем за слесарем Козерюком (полугреком-полунемцем, большевиком, ставшим в двадцатые годы чекистом), а затем за журналистом-евреем Штейном, немало сделавшим для воспитания пасынка. Это он заставил пацана, исключенного из второго класса гимназии, учиться дальше, с его подачи Сергей ещё в юности решил добиваться успехов сразу в философии, физике, беллетристике.

Учась на физфаке института, он самостоятельно стал изучать философию, писал стихи. В двадцать лет написал трактат «Проблемы диалектики», после изучения которого специалистами-философами последовал даже для тех лет необычный приказ наркомпроса Украины: назначить студента-физика преподавателем диамата в должности доцента кафедры философии! Два года Штейн «доцентировал» в различных вузах, одновременно заканчивая физфак. Но времена наступали другие, вот и в его лекциях обнаружены были уклоны от «истинного марксизма», оргвыводы последовали — запретить преподавать марксизм-ленинизм, исключить из комсомола.

Образование закончить всё же удалось, специальность инженера-физика Штейн получил в 1932 году в Одесском химико-физико-математическом институте (ОХФМИ). В следующем году он переезжает в Ленинград, работает на заводе «Пирометр» инженером-исследователем, не оставляя творческих устремлений. В Ленинграде после убийства Кирова становится неспокойно… В июне 1936-го приходит черёд Сергея Штейна, он арестован вместе с двумя подельниками (детьми видных родителей) по «типовым» обвинениям в антисоветской пропаганде и подготовке терактов… Почти год в «знаменитых» Лубянке, Бутырке, Лефортове; выбить признаний в главном так и не удаётся. Всё равно — 10 лет… Год в Вологде, полтора — в Соловках, с 1939 года — в Норильском ИТЛ. Как писали в «застойные» времена: «принимал участие в строительстве прославленного Норильского металлургического комбината». Через полвека писатель Снегов всё же опубликует свои «Норильские рассказы», теперь можно узнать — как оно там было на самом деле, какова «фантастика реальной жизни»…

Даже там Штейн старался изучать (по возможности) достижения науки! Заинтересовался физикой дейтерия (тяжёлой воды), занимался расчётами (в уме)! Когда начали строить дейтериевый завод, его назначили начлабом. Штейн всерьёз занимается ядерной физикой, можно сказать — «принимает участие в создании советской атомной бомбы».

В качестве поощрения Штейна досрочно освобождают из лагеря, с июля 1945 года он работает (уже как ссыльный) в создающейся «атомке», но вмешательство «бдительных чекистов» и на этот раз разрушает планы, заставляя резко порвать с наукой — чтоб не получить новый срок как «американскому шпиону»… Просто инженером горно-металлургического комбината Штейн работатает до 1957 года. После смерти Сталина с него сняли ссылку, летом 1955 года реабилитировали, но в науку он всё равно не вернулся. С начала пятидесятых сосредоточил все творческие усилия на литературе, одной из снежных зим родился и псевдоним.

Первый рассказ Снегова увидел свет, когда автору было 45 лет — поздновато для дебюта. Но если автору есть что сказать! В 1956-м вышла первая книга «24 часа», в 1957-м «Новый мир» опубликовал роман «В полярной ночи» — после этого Снегов занимается только литературным трудом. В 1959 году его принимают в СП СССР, одна за другой выходят книги, изображающие хорошо знакомые писателю картины: жизнь и труд в условиях Крайнего Севера, в экстремальных условиях ГУЛАГа. Правду писатель говорить не мог, но он и не врал, молчал в критических случаях…

В 1958 году Штейн/Снегов со второй женой (младше его на 17 лет) и двумя маленькими детьми переезжает в Калининград, где проживёт до самой смерти. В одном из калининградских сборников в 1964 году увидела свет его первая НФ-публикация — памфлет «Тридцать два обличья профессора Крена».

Принято было считать, что в фантастику писатель ушёл не от хорошей жизни. После пары разгромных статей в «Литературной газете» Снегов попал в «чёрные списки», его перестали печатать… Не желая лгать, он и обратился к более нейтральному «жанру». Подчёркивалось, что достаточно случайный приход в НФ принёс замечательные результаты — переводы на десяток языков. Почти как в «казусе Хайнлайна»! Сам писатель отмечал, что питая любовь к фантастике с детства, обратился он к НФ как виду творчества, менее всего подвластного цензурным запретам. Но оказалось, всё не совсем так. «Мысль написать фантастику томила меня ещё до начала литературной работы. Она превратилась в потребность, когда я начал знакомиться с зарубежной послевоенной НФ… Мне захотелось испытать себя в НФ. Я решил написать такое будущее, в котором мне самому хотелось бы жить.» Так писал Снегов в письме Г. М. Прашкевичу в 1988 году, строки эти Геннадий Мартович приводит в своей книге «Красный сфинкс» (2007).

Путь к публикации первой книги романа «Люди как боги» был непростым, она была отвергнута и Калининградским, и тремя московскими издательствами. «Против неё писали резкие рецензии Кирилл Андреев, Аркадий Стругацкий… Я решил про себя, что бросаю НФ, здесь мне не светит…» Лишь случайно рукопись от критика Штейнмана попала к Дмитревскому, а уж тот настоял, чтобы она была опубликована в «Эллинском секрете».

Читателями роман был принят «на ура»! Они в письмах просили продолжения! Нуждающийся в деньгах (кто в них не нуждается?) Снегов написал «В звёздных теснинах» (сборник «Вторжение в Персей», 1968). Читатели требовали продолжения — последовало «Кольцо обратного времени» (в одноимённом сборнике 1977 года). «Чтобы не просили четвёртой части, в третьей поубивал многих героев…» В 1971 году в Калининграде первые две части вышли отдельным книжным изданием, первое книжное издание всей трилогии состоялось в Лениздате в 1982-м. Книги/части получили следующие названия: Галактическая разведка, Вторжение в Персей, Кольцо обратного времени. Не заметить этот фундаментальный (720 страниц) и оригинальный сплав новой утопии, приключенческой космофеерии, художественно-философского трактата уже было нельзя, Снегову в 1984 году была вручёна единственная тогда советская НФ-премия «Аэлита».

Хотя синтез «коммунистической утопии» и «звёздных войн» галактических армад (а первый фильм Лукаса вышел лишь в 1977-м) нельзя назвать удавшимся в полной мере — картины будущего, социология и психология героев уступают динамике батальных сцен, тогда по масштабности не имеющих себе равных в советской НФ — тем не менее, трилогия по праву считается не только главным творением Снегова-фантаста, но и одним из самых значительных утопических произведений советской фантастики шестидесятых-семидесятых годов. А как не назвать символичным то, что идея эквивалентности пространства и вещества, легшая в основу фантдопущения о сверхсветовом передвижении «Звёздных Плугов», зародилась у Штейна в вологодской тюрьме…

Трилогия дважды издавалась в восьмидесятые, пять раз переиздавалась в девяностые годы прошлого века, трижды — в новом тысячелетии. После несомненного успеха романа Снегов сконцентрировал большую часть творческих усилий на фантастике, в 1977–1989 годах вышло пять сборников его НФ рассказов и повестей. Но они совсем не так впечатляющи, как «Люди…» Также в конце восьмидесятых Снегов немало сделал как один из руководителей «Малеевских» семинаров молодых фантастов в Дубултах. В 1991-м писатель закончил работу над вторым своим объёмным и серьёзным романом, но «Диктатор, или Чёрт не нашего бога» вышел только после смерти Снегова. Как и роман «Хрононавигаторы» (1996).

Для самого писателя фантастика не была главным вектором интересов, и трудно даже назвать его, этот «вектор», ведь человеком он был очень разносторонним. После повести о Курчатове «Прометей раскованный» (1972) другой академик — Я. Б. Зельдович, предложил Снегову написать книгу о советских ядерщиках. Академик Г. Н. Флёров добивается для писателя спецразрешения на беседы с физиками-ядерщиками, Снегов беседует со ста двадцатью! В 1979 году выходит «историческая повесть о современниках» «Творцы» — о творцах советской А-бомбы Флёрове, Зельдовиче, Харитоне. К семидесятилетию писателя награждают «Знаком Почёта». Снегов пишет вторую часть «Творцов», но… цензура не дремлет.

В девяностые с цензурой проще… Выходит книга Снегова о блатной «фене» «Язык, который ненавидит» (1991), в 1996-м выходят воспоминания «В середине века (В тюрьме и зоне)» — уже после смерти писателя, ушедшего из жизни в феврале 1994-го… Все последние годы жизни он писал реалистическую «Книгу бытия» — обширное повествование о собственной жизни, увидевшее свет через тринадцать лет после его кончины. Оставил Снегов также философский трактат в ямбах «Натура натуранс», писал и «просто стихи» — в 2001 году сборничек «Явь и видения» вышел в серии «Альтернативный Пегас».

Лагерное прошлое не омрачило его любви к жизни… Замечательные слова произнёс на склоне её писатель и человек Снегов: «Я уже давно никого не боюсь… Мне нечего стыдиться…»

КАПЕРАНГ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ

Русский писатель должен жить долго — это известное ныне высказывание приписывают и знаменитому драматургу Островскому, и чуть менее знаменитому Корнею Чуковскому. Тогда ведь и до признания доживёшь! К писателям-фантастам это относится в ещё большей степени. Получая через четверть века свою вторую «фантастическую» премию — «Большой Роскон» за вклад в развитие жанра — восьмидесятидвухлетний писатель Зиновий Юрьев пошутил: «Моя основная заслуга в том, что я дожил до этих лет». Действительно, дожить до восьмидесяти в нашем отечестве — достижение. Остаться молодым душой и творчески активным, не разочаровавшимся в жизни и людях — почти подвиг!

Патриарху отечественной фантастики Евгению Львовичу Войскунскому — девяносто! Более шестидесяти лет он активно работает в литературе, как реалистической, так и фантастической. И в прошлом году всё-таки удостоен (некогда единственной) фантастической премии «Аэлита», хотя одно из лучших своих НФ-произведений написал (в соавторстве) ещё полвека назад. Ведь без всяких сомнений роман Евгения Войскунского и Исая Лукодьянова «Экипаж „Меконга“» (1962) оставил в моём поколения след на многие годы.

Сегодняшние тинейджеры с их «Гарри Поттером» тогдашних восторгов не поймут, да и сам я уже по-другому смотрю на те романные «приключения». Но время тогда было странное, романтическое: мечтали о построении коммунизма, но зачитывались только что вышедшим штильмарковским «Наследником из Калькутты». И ничего странного не было в том, что в это удивительное время немолодые уж кузены — тридцатипятилетний капитан-лейтенант в отставке Войскунский, уже опубликовавший книгу повестей о военных моряках, и его двоюродный брат, «колоссально начитанный» технарь Лукодьянов (старше на девять лет), решили написать приключенческий роман. «Экипаж» ведь начинается с фразы: «Приятно начать приключенческий роман с кораблекрушения…» Но сказалась любовь к фантастике и романам Жюля Верна, присущая им с детства, и в романе появились такие темы и образы, как «проницаемость» материи; нож, сделанный из «проницаемого вещества» в загадочной стране, куда ещё при Петре I была отправлена экспедиция. Авторы также расцветили роман пёстрым бакинским бытом, ведь в этом городе они жили и работали, плавали на яхте по любимому Каспию.

По их словам, «писали роман весело, с увлечением». Через два года отправили рукопись в Детгиз и стали ждать ответа. Повезло им, что попал машинописный фолиант редактору Аркадию Стругацкому, сразу поддержавшему новорождённый писательский дуэт. Соавторам пришлось немало поработать, пока летом 1962 года в серии «Библиотека приключений и научной фантастики» тиражом 115 000 экземпляров вышла их книга. Ещё до выхода внутренний рецензент издательства Юрий Рюриков писал: «Читается книга с интересом, у которого два основных возбудителя: фантастическая научная проблема, никогда не поднимавшаяся в фантастике, притягивающая читателя своей новизной и необычностью, и сюжет тайн и борьбы. Смелостью и интересностью проблемы, живостью повествования книга примыкает к новому направлению нашей фантастики». И самый влиятельный в те годы литературовед в области научной фантастики Кирилл Андреев положительно оценил рукопись: «Увлечение, с каким авторы писали книгу, невольно передается ее читателям». Подтверждали этот эффект и рецензии, появившиеся после выхода книги. Михаил Емцев и Еремей Парнов, написав: «Читатель забывает о недоверии. Читатель ни разу не усомнился», причисляли роман к «лучшим образцам научной фантастики последних лет».

Образы молодых ученых из НИИтранснефти вряд ли сопоставимы с «вечными героями» известных приключенческих книг. Но успеху романа в немалой мере способствовали живые запоминающиеся образы, «интересные стыковки» с «Тремя мушкетерами», а не только обширная эрудиция авторов. Впечатляющий дебют кузенов — стилизованный под «жюльверновскую фантастику» роман, соединяющий историческую, морскую, приключенческую и детективную, сатирическую и юмористическую прозу с научно-фантастическим романом «изобретений и открытий», сразу вывел их в первые ряды советской научной фантастики 60-х годов. Так написал Владимир Борисов через тридцать с лишним лет в отечественной «Энциклопедии фантастики».

Тем не менее второе издание романа в 1967 году вышло тиражом лишь в 75 000 экземпляров, хотя разошёлся бы тогда и десятикратно больший! Справедливо отмечал известный литературовед Всеволод Ревич в своей книге «Перекресток утопий: Судьбы фантастики на фоне судеб страны» (1998): «Несмотря на всю свою переходность, „Экипаж „Меконга““ был одной из тех книг, которые создавали знаменитую фантастику 60-х. А то, что в ней не было больших философских обобщений, то не будем забывать, что книга была рассчитана на подростковую аудиторию и в этом качестве может считаться одной из родоначальниц новой фантастики для детей».

Известный литературовед уже другого поколения Владимир Гопман наверняка прочел «Экипаж» подростком, иначе вряд ли бы у него нашлось столько лестных слов о книге в предисловии к изданию 1992 года: «Чтение „Экипажа“ доставляет удовольствие — как беседа с остроумным, много повидавшим и благожелательным собеседником». Отмечая, что книга была переведена на шесть языков, Гопман подчёркивает, что в 1975 году литераратуроведческий журнал «Фаундейшн» в рецензии на английский перевод назвал роман одним из самых интересных событий в советской научной фантастике.

«Советской» фантастики больше нет, а «Экипаж „Меконга“» есть. Тиражи не те: 35 000 в трёх изданиях за последние двадцать лет, но в строю «Экипаж»! И ничему плохому юных читателей не научит, только как вот заинтересовать, будут ли юные в наше время этот роман читать?

На ежегодных «Чтениях памяти Аркадия Стругацкого» летом 2003 года удалось лично выразить благодарность Евгению Львовичу за замечательную «книгу о новейших фантастических открытиях и старинных происшествиях, о тайнах вещества и о многих приключениях на суше и на море». Невысокий и сухощавый, но прямо держащийся незнакомый «старик» тогда сразу привлёк внимание, тем более что организаторы чтений относились к нему с особым уважением. При официальном представлении выяснилось: это «предпоследний из могикан», один из знаменитой когорты советских фантастов «ефремовского призыва»! Жаль, что наша встреча не случилась гораздо ранее в Иванове, куда Войскунский приезжал на открытие Музея друга военных лет Бориса Пророкова, ставшего известным советским художником.

А в феврале 2004 года на конвенте в Подмосковье писатель получил за вклад в развитие жанра давно заслуженный приз Оргкомитета «Большой Роскон». Это была его первая, но не последняя «фантастическая» награда, всё-таки «нашедшая героя» — ведь до этого признания достижений в НФ была прожита нелёгкая, но и счастливая жизнь.

Российский писатель Евгений Львович Войскунский родился 9 апреля 1922 года в Баку. Его отец, участник Первой мировой, при возвращения с русско-турецкого фронта в 1918 году решил остаться в этом азербайджанском городе и поселился в доме, где с конца девятнадцатого века жила переселившаяся из Минска семья его будущей жены. Был он фармацевтом, затем — закончив филфак, преподавал латынь в мединституте. После окончания средней школы в родном городе Евгений, рисовавший с детства и в десятом классе решивший стать архитектором, в 1939 году поступает на факультет истории и теории искусств Академии художеств в Ленинграде, через год собирается перейти на архитектурный. Но в том же 1939-м выходит Закон о всеобщей воинской обязанности, никаких отсрочек не предусматривающий, так что через несколько месяцев после совершеннолетия Евгений получает повестку. О многолетней службе совсем не мечтая, в октябре 1940 года он попадает в Отдельный восстановительный ж/д батальон на бывший финский полуостров Ханко (он же Гангут). Участвует в строительстве ветки для транспортёров, несущих пушки главного калибра, работает в библиотеке и художником в клубе. Командиры были всякие, так что неспроста в одном из романов писателя приведена известная всем служившим поговорка: «На флоте так: стой там — иди сюда». Хотя собственно на флот Войскунский попадает только после начала Великой Отечественной…

«Люди выбитого войной поколения не выбирали себе судеб. Те, кому посчастливилось, выжили — формула нашей судьбы» — напишет писатель в полюбившемся многим читателям романе «Кронштадт» (1984). «Недосып, много тяжёлой работы. Очень много шуму. И гибель… Было голодно, сил не хватало для жизни», но всё равно надо было жить: «Всему надо радоваться, братцы».

Со школьных лет «одержимый литературным зудом» Войскунский с осени 1941 года — в штате редакции газеты «Красный Гангут», участвует и в обороне, и в десантах. После Ханко — в редакции кронштадского «Огневого щита», в 1944 году опять попадает в Финляндию. Когда та выходит из войны, его командируют на военную базу полуострова Порркала-Удд. Военному журналисту Войскунскому присваивают звание старшины I статьи, награждают медалями, орденом Красной Звезды (второй такой же он получает после войны). Вскоре после неё ему присваивают звание младшего лейтенанта, он служит в Пиллау (Балтийске) — как журналист флотской печати. Затем — политработник Балтийской дивизии подводных лодок в Лиепае. С 1947 года учится на заочном отделении Литературного института имени Горького, заканчивает его в 1952-м. В 1956 году на флоте начинаются большие сокращения, Войскунский в звании капитан-лейтенанта (капитана III ранга ему присваивают позже) выходит в отставку и уезжает в родной Баку.

В том же году в Воениздате выходит его небольшая книжка повестей «Первый поход», в следующем году пьеса Войскунского «Бессмертные» получает премию на Всероссийском конкурсе, в 1959-м его принимают в Союз писателей — «мейнстримовская» жизнь вполне налаживалась. Но шестидесятые становятся годами фантастики, вдохновленные удачным дебютом, соавторы продолжают активную работу в этом жанре до середины семидесятых, публикуют повесть «Чёрный столб» (1963), сборник рассказов «На перекрестках времени» (1964), роман «Очень далекий Тартесс» (1968). Повесть «Формула невозможного» даже была экранизирована советским ТВ. Но если «Плеск звездных морей» (1970), описывающий попытки планетарной инженерии и рисующий панораму коммунистической утопии, был принят вполне благожелательно, то вот роман «Ур, сын Шама» (1975) ретивые функционеры Госкомиздата обвинили в… сионизме, назвав уже изданную книгу «вражеской пропагандой»! Наступали другие времена…

Последняя совместная книга Войскунского и Лукодьянова вышла в 1980 году, это был добротный фантастический роман «образца начала шестидесятых» «Незаконная планета». В создании ещё одного варианта желаемого будущего соавторы преуспели — в него начинаешь верить, в таком будущем хочется жить! К сожалению, Исай Борисович после этого по нездоровью совсем отошёл от литературы.

Войскунский ещё с 1962 года вёл немалую организационную и «воспитательную» работу в области фантастики, сначала как руководитель Комиссии по НФ-литературе СП Азербайджана, а после переезда в Москву (Солнцево) в 1971 году — как один из руководителей Семинара молодых фантастов и «Малеевских» семинаров, член Совета по НФ и приключенческой литературе СП СССР. С этой деятельностью связан очень характерный эпизод. В 1983-м он написал благожелательную рецензию на предполагаемый к изданию сборник рассказов Евгения и Любови Лукиных из его «малеевского» семинара. Но разгромную рецензию на ту же рукопись написал для Роскомиздата Казанцев, нападая не столько на авторов, сколько на рецензента и других «врагов советской фантастики»! Так вот, на одном из заседаний Совета Войскунский при всех и высказал Казанцеву, что он о нём думал! Писатель также был несколько лет членом редколлегии и пару раз составителем «Сборников НФ» издательства «Знание», выступал как рецензент и автор предисловий.

Болезнь и смерть в 1984-м Лукодьянова подчеркнули, что при всей любви к фантастике сочинение её для Войскунского было делом не главным. Судьбы людей своего поколения привлекали его куда больше, чем судьбы людей «коммунистического завтра». Что и подтвердили романы «Кронштадт» (1984), отмеченный премией им. К. Симонова, «Мир тесен» (1990), «Девичьи сны» (2000). «Душа у меня не на месте… Меня тревожили воспоминания о войне, я понял, что должен выразить своё поколение» — писал Войскунский. «Душевно» он писал, с героями его военных романов сживаешься, вот «Кронштадт» хотел лишь просмотреть, а прочёл, не отрываясь…

Но даже в этих романах не обошлось без упоминаний о фантастике. Их герои в детстве читают захватанные номера «Вокруг света» и «Всемирного следопыта». Кое-кто становится «усердным читателем НФ», ведь «фантастика не просто развлекает, заставляет думать. Побуждает к мышлению». «Фантастика всегда была моим любимым чтением» — это уже из недавнего интервью с писателем.

Да и писать фантастику он не бросил: в 1995 году опубликовал повесть «Химера» — о сохранении молодости в течение всей жизни человека, основанную на совместном рассказе «Прощание на берегу» (1964), но единолично постаравшись придать проблеме «философскую глубину». В 2000 году в журнале «Если» вышла его повесть «Командировка», в 2008 году в сборнике «Порох в пороховницах» — повесть «Девиант», переизданная через три года в сборнике НФ-возрожденцев «Бозон Хиггса».

Но, пожалуй, интереснее оказались его воспоминания. Началось с «Научной фантастики в Баку» в третьем выпуске ежегодника «Фантастика 2002» — о том «свежем и интересном» времени, когда люди разных национальностей вышучивали, а не резали друг друга. Затем последовали публикации в журнале «Если»: «Рефлекс поиска» (2007) — о Сергее Снегове, «Новые пути бытия» (2008) — о Георгии Гуревиче, «Остров в океане» (2008) — о семинарах в Малеевке. Хорошо написано — так, что эссе «Остров в океане» даже отметили престижной «АБС-премией».

Все эти очерки стали фрагментами одной из «главных» книг Войскунского — 900-страничного мемуарного романа «Полвека любви» (2009), над которым писатель работал шесть лет. Называется книга так неспроста, ведь ему повезло в любви. Ещё на школьном выпускном он объяснился с Лидой Листенгартен и, несмотря на все препятствия, осенью 1944 года они поженились. Жили в согласии, в 1947-м родился сын, ставший впоследствии известным учёным, пионером российской киберпсихологии. Пусть по словам самого же писателя «женщины не очень-то доступны мужскому пониманию. Иногда мне кажется, что они — пришельцы из других миров», но он и жена понимали друг друга все сорок четыре года совместной жизни. Пожалуй, не совсем прав отставной моряк и в другом, некогда написав: «Из нас не получилось путных стариков». Уважаемый писатель, сохранивший ясность ума и неплохую физическую форму, пишет очередной роман — «всё путём»! По флотскому званию он «кап-три», но по нынешнему положению и несомненным заслугам — литературный каперанг! Да, жить не просто, когда здоровье уже не то и (по Войскунскому) «само течение времени ускорилось»… «Мне редкостно повезло. Я не истлел на холодном грунте Финского залива, не сгорел в огне… Я остался жив — для чего?..» Ещё ни одному философу толком не удалось объяснить сути жизни, каждый решает сам. Войскунский пишет роман, дай бог ему сил написать ещё не один и прожить не менее лет, чем прожил когда-то писатель А. Р. Палей!

«С ИСКРЕННИМ УВАЖЕНИЕМ»

На прошедшем под Москвой ЕвРосКоне-2008 замечательный редактор времен взлета советской НФ Бела Григорьевна Клюева была награждена Специальной медалью Оргкомитета. В XXI веке это уже четвертая награда 87-летней «живой легенды отечественной фантастики» — в России для полного признания надо жить долго! Непосредственного ее начальника, заведующего редакцией фантастики издательства «Молодая гвардия» Сергея Георгиевича Жемайтиса (1908–1987) можно наградить только виртуально (отметить его заслуги хотя бы этим очерком).

Советская НФ с 1957 года пошла «на взлет» — факт общепризнанный. Как и то, что немало для этого было сделано НФ-редакцией «МГ», организованной в самом начале 1958 года. Сборники «Дорога в сто парсеков»(1959), «Альфа Эридана»(1960), «Золотой лотос»(1961), ежегодники «Фантастика», выходящие с 1962-го (а в 1965 и 1966 годах — по три сборника в год), шесть книг Стругацких 1960–1968 годов — да какие («Стажеры», «Далекая Радуга», «Хищные вещи века/Попытка к бегству», «Трудно быть богом/Понедельник начинается в субботу»), первые книжечки «Библиотеки советской фантастики» (И. Ефремов, В. Григорьев, Д. Биленкин, Войскунский и Лукодьянов, Зубков и Муслин, Анчаров, Подольный, Гансовский), замечательная «Библиотека современной фантастики» в 27-и томах (1965–1975) (Абэ, Азимов, Брэдбери, Воннегут, Гаррисон, Кларк, Лем, Стругацкие, Савченко). По этим книгам можно проследить не только историю советской НФ, но и достижения советского книгоиздания тех лет. Один только «перевертыш» Стругацких «Стажеры/Второе нашествие марсиан»(1968) «поколебал» стандартное восприятие мира у многих советских книголюбов!

А ведь всего этого могло и не быть, окажись в «начальственном кресле» не пятидесятилетний Жемайтис — что и подтвердили события начала семидесятых, когда зав. редакцией сменился… С уважением и любовью пишет о начальнике в своих воспоминаниях Белла Григорьевна: «Человек с очень добрым, улыбчивым, круглым лицом; большими, светлыми веселыми глазами… Очень доброжелательный и деликатный, он создавал атмосферу свободы и легкости в редакции». Состояло в штате всего пять человек, располагались они в одной (затем в двух) комнатах на пятом этаже здания издательства «Молодая гвардия»: заведующий, три редактора, да младший редактор. А сколько сделали! Во многом благодаря «терпимому, спокойному и порядочному начальнику, каким был Сергей Георгиевич».

Но до этого спокойного и успешного десятилетия надо было пройти через пятьдесят лет жизни совсем не легкой… Родился Сергей Георгиевич Жемайтис 10(23) сентября 1908 года в городе Николаевске (с 1926 года — Николаевск-на-Амуре) в семье литовского переселенца. Подробностей его жизни известно совсем немного… Отец был лесником в поселке на Амгуни, на Дальнем Востоке прошли и первые тридцать три года жизни Сергея — в Амурской области, Приморском крае, Приамурье. После школы был учеником тракториста, затем работал трактористом в колхозе. Отслужив на Тихоокеанском флоте, работал корреспондентом дальневосточных газет. Высшего образования не получил, но учился на Литературных курсах.

Участник ВОВ, в 1941 году добровольцем ушел на фронт, закончил войну в звании капитана. В 1943 году вступил в КПСС, награжден двумя орденами и несколькими медалями.

После войны жил в столице, с 1950 года публиковал рассказы, в 1951 году вышла его первая книга. Считался сначала писателем «детским», и действительно написал двенадцать повестей для юношества, например — «Ребята с Голубиной пади»(1953), через четверть века экранизированную. Публиковал приключенческие и военные повести, в 1966 году (уже будучи автором десятка книг) стал членом СП СССР. Критики того времени отмечали, что «произведения Жемайтиса отличаются тонким пониманием моря и романтической приподнятостью».

Почему именно Жемайтис был назначен заведующим редакцией НФ и приключений — не совсем ясно, ведь первая его «НФ-повесть» вышла в свет лишь в 1959-м. «Подземное путешествие Алеши Перца» (в книжном издании — «Алеша Перец в стране гомункулусов») — повесть совершенно несерьезная и очень «детская»… Но «nobles obliges» — фантастики Жемайтис не оставил, в тринадцатом выпуске альманаха «Мир приключений»(1967) появилась его фантастическая повесть «Дети океана» — часть (позднее переработанная) более обширной повести «Вечный ветер», вышедшей в 1970 году в другой знаменитой советской книжной серии — «Библиотека приключений и НФ» издательства «Детская литература».

Герои книги, адресованной «среднему и старшему возрасту» — студенты, работающие во время практики на биостанции «БС-1009», настоящем плавающем острове в Индийском океане. Они «доят» китов, разговаривают с дельфинами, встречаются с Великим Кальмаром… Короче: «раскрывают тайны Океана и осваивают его несметные богатства»! Есть в книге примечательная строка: «Важно найти общий язык» — так говорили древние. Вот этого-то между читателем и книгой и не происходит, психологический облик людей будущего обрисован в ней почти так же вскользь, как и облик дельфинов и роботов…

Профессор И. А. Ефремов писал в послесловии: «В повести „Вечный ветер“ Сергей Георгиевич Жемайтис впервые выступает как писатель НФ-направления… Повесть — сплав морской тематики с НФ картиной будущего…, показывает радостный труд исследователей и добытчиков моря на общую пользу коммунистического общества». Заканчивает Ефремов следующими словами: «Несомненный успех автора… Хороший подарок юным читателям». Рекомендации мэтра не пропали даром, повесть была переведена на болгарский (Варна, 1973), английский (М.:Мир, 1975) языки. На чешский переведена другая «морская» фантастическая повесть Жемайтиса «Большая Лагуна» (1977) — своеобразное продолжение книги «Вечный ветер», действие в которой происходит в водах Большого Барьерного Рифа в будущем, когда «на всем земном шаре восторжествовали идеи коммунизма и человечество взялось за переустройство своей планеты». Глава из нее («Поле хлореллы») годом ранее появилась в литературно-художественном морском сборнике «Океан»(1976) под рубрикой «Помечтаем о завтрашнем дне». Все же жаль, что современные картины «завтрашнего дня» совсем не так спокойны и добры…

А между «морскими» в свет вышла повесть «Багряная планета»(1973) — о проблемах космических полетов, бережного отношения к окружающей среде, об экспедиции на Марс и гибели некогда могущественной цивилизации… Известный научный журналист Владимир Губарев писал в предисловии: «Это повесть о нас, о земных проблемах, которые чрезвычайно волнуют человека XX века». Не грешил против истины Губарев, но вот только все проблемы поднимались в книге с привлечением полного набора «марсианских штампов».

Как писатель-фантаст Жемайтис вершин не достиг, оставшись лишь крепким «середняком»… Но даже «Пурпурная планета» была в 1977-м переведена на литовский язык. (Кстати, в аннотации чешского издания книги Жемайтиса «Velka laguna»(1979) он был назван «литовским писателем»…) Гораздо интереснее читать его «морские» книги «Поединок на атолле»(1968), «Клипер „Орион“»(1973) (также экранизированную). «Поединок на атолле», выпущенный издательством «Московский рабочий» «для детей среднего и старшего возраста» психологически убедителен, и читать его взрослому читателю можно без всяких скидок, несмотря на то, что героем книги является пионер Фома Фомин. Тот гостил у бабушки в Белоруссии, когда началась война… Попал в немецкое «рабство», сбежал, оказался на тихоокеанском побережье. Его морские странствия автор описывает очень подробно и достоверно. «Несчастья и злоключения закалили меня», так говорит сам Фома, его «поединок» с жестоким капитаном-нацистом заканчивается полной победой юнги! Возвращается на родину Фомин закаленным моряком.

Успехи Жемайтиса в «маринистике» не раз отмечались и при его жизни, но вот вклад Сергея Георгиевича в развитие советской НФ шестидесятых годов не оценен по достоинству до сих пор. Несмотря на то, что и БНС в «Комментариях к пройденному», и В. Д. Михайлов в мемуаре «Хождение сквозь эры» отмечали: заботами Жемайтиса и Клюевой «расцвела отечественная фантастика Второго поколения»; в «Молодой гвардии» в шестидесятые «существовала великолепная редакция Жемайтиса с Клюевой и Михайловой»… В отечественной «Энциклопедии фантастики: Кто есть кто» (1995) написано гораздо скромнее: «Особо следует отметить редакторскую деятельность Жемайтиса: именно при нем (и ред. Б. Клюевой) в „МГ“ 1960-х вышли книги ведущих советских авторов…» Не устает говорить о его заслугах Бела Григорьевна Клюева! И ведь действительно — Жемайтис не только дал ей «carte blanche» для творческой/свободной работы, но и защищал от нападок «системы»! Белла Григорьевна пишет в воспоминаниях: «Само собой установилось, что заниматься фантастикой в редакции в основном буду я»… Но! Книги Немцова, Овалова, Студитского «выходили под редакцией Жемайтиса — Сергей Георгиевич спасал нас от позора…» Выходили под его редакцией и вполне достойные, интересные книги — «Волшебный бумеранг» (1968) Миколы Руденко, «Четверть гения»(1970) Романа Подольного, собрание сочинений и «Час Быка» И. А. Ефремова.

Необходимо отметить и то, что Жемайтис стал в 1962 году одним из организаторов «официального» Семинара (Литобъединения) фантастов при издательстве «Молодая гвардия» (на самом-то деле писатели стали собираться гораздо ранее). Какие люди приходили тогда в редакцию! Днепров, Гансовский, Гуревич, Громова, Беркова, Колпаков, Парнов и Емцев, Мирер, Полещук, Ревич, А. Стругацкий…

В шестидесятые все было замечательно! Подрастал сын Сергей, родившийся в 1952 году, молодая (на тринадцать лет моложе) жена — Наталья Борисовна Панина старалась поддерживать семейный уют… Изменения к нелучшему начались в конце десятилетия. Из воспоминаний Клюевой: «Как долго нас терпели! В начале [на самом-то деле — в середине] 1973 года директор издательства Ганичев предложил Жемайтису уйти на пенсию. Сергей Георгиевич воевать не стал, хотя совсем не собирался расставаться с работой. Увы, скоро у него случился инфаркт…»

Вроде бы не забыт был сразу писатель: в 1981 году в Воениздате вышел его роман «Жестокий шторм», в 1983-м в «его» серии «Библиотека советской фантастики» вышла повесть «Плавающий остров» — второе издание «Вечного ветра» (редактор Т. Журавлева), в 1987-м в Одессе в серии «Морская библиотека» переиздали роман «Клипер Орион». Но почему-то ни в справочнике «Писатели Москвы» (1987), ни даже в «Энциклопедии фантастики. Кто есть кто»(Минск, 1995) не было указано, что Жемайтис Сергей Георгиевич в 1987 году скончался…

С тех пор лишь однажды текст Жемайтиса появился в печати — в третьей книге «Неизвестных Стругацких»(2006) опубликовано письмо от 7 мая 1973 года с рекомендациями авторам по поводу «многострадального» сборника Стругацких «Неназначенные встречи»… Заканчивалось оно просто:

«С искренним уважением — С. Жемайтис»!

СИБИРСКИЙ ФАНТАСТ И НАСТАВНИК

«Широка страна моя родная…» Слова из песни не выкинешь, Россия по-прежнему территориально самая великая страна в мире. Насколько она велика, подавляющее большинство жителей даже не задумывается — в полной уверенности, что «настоящая жизнь» сосредоточена в столице (ну ещё в Питере). А уж москвичи на замечания о том, что жизнь идёт не только в Москве, лишь улыбаются… И питерцы им не указ. У фантастов и фэнов великой страны были попытки создать альтернативные «центры влияния», но только уральский Свердловск восьмидесятых годов прошлого века «затмил» тогда обе столицы. Фестивали «Аэлита» во времена, когда редакцией фантастики «Уральского следопыта» заведовал Бугров — явление выдающееся и исключительное!

Проведение фантастических конвентов за Уральским хребтом не принесло впечатляющих устойчивых результатов, хотя попытки предпринимались не раз. Например, в конце ноября 1994 года в Новосибирске состоялся Фестиваль фантастики с примечательным названием «Белое пятно». Оно, конечно, намекало, что Сибирь — ещё не обжитая фантастами территория, но назван так конвент был не поэтому. Председатель Оргкомитета Геннадий Прашкевич тогда специально подчёркивал: есть и у сибиряков достойное имя — Михаил Михеев, «именно по его роману „Тайна белого пятна“ и назван фестиваль». А тремя годами ранее в Москве вышла не совсем обычная книжка — сборник фантастики «Амальтея», на титульном листе которого было написано: «80-летию Михаила Михеева посвящается». Книга в своём роде редкая, своеобразный парад лучших произведений «мастерской Михеева». Отмечая несомненные заслуги сибирского наставника, Прашкевич писал: «Михеев — фигура, может и не столь крупная. Но не будучи таким уж заметным писателем на российском фоне — в его время работало очень много крупных литераторов — он был совершенно замечательным учителем для большого числа пишущих людей». А вот в Сибири было трудно найти читателя, который не знал бы его книг: в раннем детстве малыши знакомились со стихотворной сказкой «Лесная мастерская», повзрослев — запоем читали его приключенческие и фантастические книжки.

«Был в Новосибирске такой всенародно любимый старик Михал Петрович Михеев…» — пишет уже в наше время некогда сибирячка, а ныне столичный житель и президент Фонда «Нацбест» Татьяна Набатникова. Так то в Новосибирске. Ни одной книги в Москве, всего полдюжины столичных публикаций — разве можно претендовать с таким «багажом» на известность? А вот не потерялось на советских просторах творчество Михеева! И как тут не вспомнить в роли пропагандиста хорошей фантастики журнал «Уральский следопыт». К примеру, в декабрьском номере за 1968 год увидел свет рассказ Михеева «В Тихом Парке» с оригинальными рисунками Ю. Григорьева — запомнившийся на всю оставшуюся жизнь…

Как бы «далёкое будущее»: парк из запрограммированной саморастущей пластмассы, за которым присматривают два человекоподобных робота, РТ-120 и ЭФА-3… «Посетителей вполне устраивали искусственные растения», но вот «искусственная» жизнь — ни в коем случае. Проблемы у «настоящих живых людей», случайно синтезированных из хаоса белковых молекул, всё те же: «Ты меня любишь?» Наверное, потому что и меня тогда тревожили всяческие «чувства», так запомнился этот рассказ… Заканчивающийся «почти как у Диккенса»… «Часто автор использует метод „доказательства от противного“» — писал Михеев позже, хотя продолжил так: он «верит, что на Земле всегда будут цвести живые цветы…»

Но до этой публикации автору ещё надо было прожить две трети жизни… Биография у Михеева — как раз для писателя канувшей в Лету Страны Советов. Родился Михаил Петрович первого сентября 1911 года в старинном сибирском городке Бийске, что в преддверии Горного Алтая. Хотя родители его получили лишь начальное образование, читать мальчика научили рано. В пять лет Миша прочёл «Остров сокровищ» Стивенсона, вот откуда любовь «на всю жизнь» к приключенческой литературе! Через несколько лет были прочитаны все доступные книги Джека Лондона, Фенимора Купера, Конан Дойля, и с тринадцати лет Михаил начал «придумывать приключения» сам. «Моё детство прошло под кокосовыми пальмами, среди айсбергов Антарктики, в грохоте океанского прибоя и рычании доисторических чудовищ, среди звона шпаг и грохота мушкетных выстрелов» — так образно обрисовал писатель то время в автобиографических заметках.

Но с середины двадцатых годов в стране началась и другая жизнь — «техника проникала всюду». И Михаил «строил макеты паровых двигателей, летающие модели аэропланов, конструировал неуклюжие кристаллические приёмники… Началось увлечение техникой». Вот истоки другого направления творчества писателя — фантастики, часто связанной с «умными» машинами. И фантастика эта проникнута чуть ли не влюблённостью к созданиям человеческих рук! Так что детские увлечения во многом предопределили последующие литературные пристрастия.

С четырнадцати лет Михаил стал учиться в Бийской профессионально-технической школе, после её окончания в 1930-м получил специальность инструктора-механика автотракторного дела. «По тем временам это звание соответствовало чуть ли не профессорскому» — с юмором вспоминал он через тридцать лет. Пришло увлечение электротехникой, Михаил стал работать электромонтёром, затем бригадиром по ремонту автомобильного электрооборудования. На заводе, где он работал, ремонтировались машины, курсирующие по знаменитому Чуйскому тракту, тут и были написаны Михеевым слова песенки про шофёра Кольку Снегирёва «Есть по Чуйскому тракту…» Песня «пошла в народ», стала поистине народной, знаменитой. Но всерьёз поэзией Михеев и не подумал заняться, он любил электротехнику! До пятидесяти лет работал техником-электриком, даже учился во Всесоюзном заочном энергоинституте.

Но всё же увлечения юности не проходят бесследно! Имея хорошую работу, получая дипломы и премии за конструкции электросчётных аппаратов, Михеев в сорок лет «вдруг вспомнил» об увлечении поэзией и написал сказочку для детей «Лесная мастерская». Успех первой же публикации определил дальнейшую судьбу: были заброшены схемы и чертежи, «родился» писатель Михеев! Опубликовав несколько книг для детей «среднего и старшего возраста», Михеев становится одним из зачинателей детской литературы в Сибири. А в середине пятидесятых обращается к «остросюжетному жанру». Тут потребовалось умение строить сюжет — стремительный, но логичный, и в то же время удивляющий неожиданными поворотами. Тему для повести «Вирус В-13» (1955) подсказала обстановка тех лет, когда «холодная война» была в разгаре. В газетах постоянно публиковали сообщения о «происках апологетов загнивающего капитализма, пытающихся отсрочить свою неминуемую гибель», велась шумная кампания «борьбы за мир»! «Пружиной действия» стал поединок вокруг изобретений фашистского профессора Морге и советского учёного Русакова. В детективный сюжет как бы «вкраплены» были эпизоды фантастические: всесильный препарат профессора Русакова, удивительная мастика артиста Бланка, позволяющая «менять лицо». Автор с первой же попытки справился с поставленными самим же собой задачами — разветвлённый сюжет развивается стремительно, персонажи обрисованы достаточно полно, не выглядят совсем уж «картонными» (хотя разделение на «своих» и «чужих» бескомпромиссно). Повесть много лет пользовалась читательским успехом, выдержала шесть изданий. Но автору по душе была другая — «Тайна белого пятна» (1959), основанная не на газетном и книжном материале, а на сибирских реалиях, хорошо ему известных. Тут мотивировка событий вызывала у читателей полное доверие, а психологические характеристики героев были выразительны и глубоки.

За сорок лет творческой деятельности Михеев пробовал писать в нескольких «литературных жанрах»: стихотворная сказка для детей, школьная повесть, приключенческая книга, путевой очерк. В 1963 году был принят в СП СССР и стал заниматься только литературой. В это время — на волне взлёта советской НФ — увлёкся фантастикой всерьёз. В 1965 году в «Уральском следопыте» появляется его первый фантастический рассказ «Пустая комната», в следующем году выходит первая книжка фантастики «Которая ждёт». Затем увидели свет тоненькая и в обложке «Далёкая от Солнца» (1969), гораздо толще и в переплёте «Милые роботы» (1972), и уж совсем солидный сборник (избранное!) «Вирус „В“-13» (1986).

Фантастика позволила писателю полнее раскрыть себя, потому и стала на десяток лет основным направлением творчества, открывая читателям своеобразный, гармоничный и добрый мир. Правда, в отечественной «Энциклопедии фантастики» (1995) написано, что писал Михеев «добротные, часто остроумные, но, в основном, традиционные и не поднимающиеся над средним уровнем НФ рассказы и повести»… Как же высок по сравнению с нынешним был тогда «средний» уровень!

В душах героев рассказов Михеева бушуют страсти (и не всегда благие), вовне сталкиваются противоречивые мнения — могут ли быть гармоничными такие рассказы? А вот всё равно добрым предстаёт мир перед нами на страницах этой фантастики. Даже если человечество на краю гибели (как в рассказе «Сделано людьми»), жизнь побеждает: умные и заботливые роботы проводят через все опасности Пространства корабль с уцелевшими к другой, поистине прекрасной планете… Торжество добра придаёт рассказам Михеева тот оттенок, который и даёт основание говорить о полном конфликтов мире возможного будущего как гармоничном в своей основе.

«Фантастика для автора — это, прежде всего, размышление о будущем» — так мотивировал Михеев свою точку зрения. Но размышлял писатель «о будущем» чтоб найти ответы на вопросы дня сегодняшнего! Поэтому его рассказы часто полемичны, как весь цикл «Милые роботы» — своего рода похвальное слово технике во времена, когда на «технику» стали поглядывать уже с опаской…

Различными средствами пытался писатель достичь иллюзии достоверности. Психологической убедительностью характеров (но в «романтической системе координат»), умелым применением точно найденной художественной детали, одновременным взглядом на проблему как романтика и сатирика. Центральная проблема фантастики Михеева шестидесятых-семидесятых годов — человечество и наука, человек и техника. Вот в этой области писатель и добился наиболее полного социально-философского осмысления действительности.

Особняком стоит написанная семидесятилетним писателем — но поистине с молодым задором — повесть «Год тысяча шестьсот…», вышедшая в новосибирской серии фантастики в 1985 году. И дело не в том, что повествует она об эпизодах жизни юных спортсменов: фехтовальщицы Ники из Иркутска и боксёра Клима из Москвы (выпускника истфака), попадающих с Универсиады на Кубе стечением обстоятельств в XVII век. А в том, что Михеев, сохранивший на всю жизнь «уважение к приключенческой литературе», и в таком возрасте сумел взглянуть на события свежим взглядом юности. В небольшую книжку («как в кино») уместились масса приключений со стрельбой и фехтованием, яхтокрушение, пираты и каперы, «тайны мадридского двора» (с внебрачным сыном короля), освобождение негров-рабов и «чудесное» возвращение домой! Эпиграфом к книге послужили слова Марка Твена «Вы, конечно, слыхали о переселении душ?» Неспроста, ведь по Михееву «мир обладает памятью, всё происходившее оставляет следы…» И в его книге в прошлое — с помощью некого устройства — путешествует только «воображение» героев, но всё равно — преодолеть опасности помогает всё те же товарищество и взаимовыручка! Другое дело, что по возвращении «нужно помалкивать» — а то и в психушку угодишь… Иногда в повести чувствуется оттенок пародии на «романы приключений», но это придаёт всему описанному дополнительную грань восприятия — заразительную улыбку!

Это сейчас «попаданцы» в другое время — обычное явление. Но в советской фантастике к теме путешествий во времени относились настороженно… «Голубой человек» (1966) Лазаря Лагина, «Петля гистерезиса» (1968) Ильи Варшавского, «Зеркало для героя» (1983) Святослава Рыбаса — пожалуй, и всё… Михеев в этом ряду занял достойное место!

Впрочем, в восьмидесятые Михеев большее внимание уделял «советскому детективу», его повести тех лет также вызвали пристальное внимание читающих. Детективная трилогия 1976–1988 годов, поднимающая актуальные проблемы тех лет, получила одобрение как читателей, так и критиков.

В фантастике же годы 1977–1993 стали для Михеева очень важными в области «воспитания» молодых фантастов. Именно он организовал и пятнадцать лет руководил Литобъединением «Амальтея» при Новосибирском отделении СП СССР, чем способствовал созданию «школы сибирской фантастики». Подобные определения носят иногда сомнительный оттенок, но всё-таки, как иначе это определить? Более двадцати публикующихся авторов, из которых треть стали профессиональными писателями (хотя бы на время, а время-то вскоре изменилось кардинально…). «Амальтеевцы его помнят» — это уже высказывание из двухтысячных. Александр Бачило, Игорь Ткаченко, Василий Карпов, Евгений Носов, Виталий Пищенко, Владимир Титов, Александр Шалин — некоторые из этих имён и сегодня на слуху.

Десятки книг различных жанров, вышедших общим тиражом более двух миллионов экземпляров, переведённых на десяток языков, читаемых и поныне — немалое достижение для писателя, чей жизненный путь закончился в мае 1993 года. Даже в провинциальной библиотеке можно прочесть пять его фантастических и четыре приключенческо-детективных книги. Для писателя читательское признание немаловажно, и эту награду Михаил Михеев получил.

Чтобы придать «человеческое» измерение тексту, хочется закончить его фрагментами из очерка сына писателя, написанного к семидесятипятилетию отца, тогда так и не опубликованного, увидевшего свет совсем недавно в Сети. «Михаил Михеев не стал знаменитым писателем. Но среди писателей нашего города он находится в ряду тех, кого читают едва ли не больше всего. Не было человека, даже не особо читающего, кто бы в те годы не читал книг отца. Он был истинно народно популярен, отцовские книги были на виду, на них мы все росли… Отец всегда попадал в точку. Написал единственную членораздельную песню в молодости, она стала народной, написал „Тайну белого пятна“ — она стала визитной карточкой поколения… Ограничился славой одного города, но воспитал в Сибири целое поколение на бескорыстных принципах…

Он наивен. Размаха ему не хватало всегда. Он не читал Сартра, Канта, Ницше, Фрейда… Любимый писатель его и тот всего-навсего Александр Дюма. Ну ещё Джек Лондон и Александр Грин…

Отец всегда одевался в чёрте во что! И обстановки никакой у него никогда не было. И не стыдно… Маленькие радости: на рыбалку съездить, костёр развести, „Москвич“ свой починить, тридцать лет уже существовавший драндулет… Честолюбия он не имел. В доме всё было сделано своими руками, и полки книжные, и шкафы… Это донкихотство его, вид всегда затрапезный и пиджак потрёпанный, а он в своей наивной романтической позе всё пытается истину восстановить…

Михеев — писатель для действительно простых людей, мастеровитых, умных, талантливых, до сих пор наивно верящих в добро, сказку, фантазию и мечту…»

«СЕМИГРАННЫЙ» ТАЛАНТ

Конец зимы давнего 1991 года, Сосновый Бор под Ленинградом, первый «Интерпресскон» — как молоды все были! Кто не был молод, тот был ещё бодр. Борис Стругацкий провёл пресс-конференцию, другие «мэтры» давали интервью. Внимания ленинградского ТВ удостоился и Александр Щербаков — автор всего двух книг, но уже лауреат премии Еврокона. Среди советских таковых было немного, не считая «антисоветского» лауреата — философа Александра Зиновьева, Щербаков стал третьим, после Парнова и Стругацких. Немолодой, с проседью в длинных волосах, но совершенно неформальный (в джинсе и джемпере), весело улыбающийся, не приемля «старческого катастрофизма», он совсем просто сказал о проблемах творчества: «Мы ждём от писателя ума, а от писателя надо ждать чувства!»

Чувства в его книгах были, хотя получил он техническое образование и четверть века работал инженером. А ещё были напряжённый сюжет, характеры вполне обрисованные, достаточно научные предположения. Лауреатов на Евроконах выбирают не очень-то демократическим путём, но сборник НФ-повестей Щербакова «Сдвиг» (1982) отмечен премией за лучшую книгу года вполне заслуженно.

Именно с «чувств» начинается написанная в середине семидесятых заглавная повесть: пенсионер неназванного островного государства Спринглторп после гибели сына и смерти жены чувствует свою полную ненужность… Вдруг — не просто стихийное бедствие, а грандиозная катастрофа: землетрясение и нашествие океана. Весь остров приходит в движение, смещается в никуда со скоростью до семидесяти метров в час…

Для советской НФ тех времён «катастрофизм» был ещё совсем неизбитой темой. На русском ещё не вышел всемирно известный роман Сакё Комацу «Гибель Дракона», реалистично-обстоятельно живописующий гибель Японии в результате геологических катаклизмов. С этой книгой поневоле возникает сравнение, и советский автор мало в чём уступает автору мирового бестселлера. Последствия бедствия изображает достоверно: «Все налаженные системы словно растворились…» Психологически точно показывает, что если в эти чёрные времена есть за кем идти — люди пойдут.

Силой обстоятельств мобилизованный Спринглторп становится администратором, вице-президентом, президентом страны. А старается он всего лишь дать людям «порядок вещей, веру в свои силы».

«Сдвиг» целого острова оказывается делом рукотворным, ещё за полвека до этого инженер Дафти предупреждал, что АЭС с закачкой отработанных вод в глубокие скважины опасна! И вот теперь нужно эвакуировать четыре миллиона человек — очень трудная задача. Помогает весь мир, в том числе Россия. Щербаков «реалистично» это изображает, и сочувствовать беде читателю вполне реально.

«Капитану тонущего корабля» Спринглторпу приходится несладко — мародёры грабят, «наполеончики» устраивают заговор, но ему… везёт, как подмечает один из соратников. Учёные предлагают решить проблему сдвига «перфорацией земной коры»: взорвать две сотни термобомб (вольфрамовых шаров с урановой начинкой), чтобы спровоцированные ими вулканы остановили движение острова. И ведь удаётся — «остров больше не тонет»! Со временем жители вернутся, жизнь наладится. Такой жизнеутверждающий катастрофизм…

А вот в написанной в начале восьмидесятых повести «Суд» с самого начала несомненно нечто детективно-криминальное. В Африке бесследно исчезает геофизическая экспедиция, но заведённое дело зависает незавершённым на семь лет, пока не появляются «новые обстоятельства». Сын руководителя пропавшей экспедиции отправляется туда же, и неспроста… Некий асессор (лицо, облечённое судебной властью) возобновляет расследование. Ему помогает журналист О’Ши, «прикрываемый» могущественной (но не названной) организацией.

Тайны — одна за другой: биохимическая подземная лаборатория, таинственные человеческие превращения, мемодромы, акустический концентратор… Действие ускоряется, сюжет закручивается. Но вот достовернее не становится, что вполне естественно для приключенческой литературы. Выжившие, но замурованные в подземелье обстоятельствами люди, не находят ничего лучшего, чем устроить судебное разбирательство, чему формально ничто не препятствует, ведь представители власти налицо.

В ходе разбирательства доктор Ван Ваттан разъясняет суть своего открытия: человек — это память, причём поля памяти (мемодромы) разнесены по всему организму. Ему удалось научиться управлять этими «мемодромами», практически перезаписывать человеческую память. Большая наука, но она потребовала жертв! Чему удивляться, существует специальное агентство, занимающееся торговлей людьми «для опытов». Размышления Щербакова о современной науке и её деятелях серьёзны и глубоки. Совсем непросто жить в нашем мире, и «договор с дьяволом» учёным заключить куда легче, чем простым обывателям.

В технике «перезаписи» автор ничего интересного не «изобрёл», всё те же «ряды безликих железных шкафов» ЭВМ на пять гигабит… А вот заканчивается повесть не совсем ожидаемо, кто ж победил (наши/не наши) — решать придётся читателю.

Первая книга Щербакова вышла как раз к его пятидесятилетию, но «сочинять» он начал задолго до этого, ещё в дошкольном возрасте. А родился Александр Александрович 28 июня 1932 года в Ростове-на-Дону в семье тридцатилетнего рабочего выдвиженца (как тогда говорили), ставшего секретарём райкома ВКП(б) Таганрога. В 1936 году отец был по сфабрикованному делу незаконно арестован, а в следующем году — расстрелян, как члена семьи «изменника Родины» арестовали и мать (она вернулась из заключения в конце войны). Пятилетнего Сашу усыновила тётка, актриса одесского театра РККА. В Одессе Саша начал учиться, в начале войны его эвакуировали (в Туркмению, затем в Узбекистан). Учился он отлично, одесскую школу закончил с золотой медалью, блестяще осваивая гуманитарные предметы. Но в университет его всё равно бы не приняли как сына «врага народа», семья решила, что надо ему стать инженером, в 1950 году Александр приезжает в Ленинград и поступает в ЛЭТИ. Закончив и электротехнический институт с отличием, он начинает трудиться «простым советским инженером», затем переходит во ВНИИ ТВЧ имени академика Вологдина, откуда уходит почти через четверть века с должности завлаба, став соавтором нескольких изобретений. НИИ «оттепельных» лет были благоприятными для увлечений «заведениями», именно там Щербаков, уже зная неплохо английский, начал изучать польский и чешский языки. Причём совсем не для того, чтобы читать поляков и чехов, просто на этих языках можно было прочесть то, что на русском стало издаваться гораздо позднее. Продолжал писать стихи, как поэт попытался в 1959-м поступить на заочное отделение Литинститута, но и тут получил отказ всё по той же причине…

С 1960 года участвовал в работе семинара переводчицы Татьяны Гнедич.

В 1962 году увидели свет его переводы нескольких стихотворений известного негритянского поэта Ленгстона Хьюза. В последующие тридцать лет Щербаков перевёл стихи Киплинга, Эдгара По, Алишера Навои, Яниса Райниса, Мусы Джалиля, прозу Диккенса, Готорна, Ликока, Войцеха Жукровского. Американский исследователь творчества Льюиса Кэрролла Фан Паркер признавал щербаковские переводы двух знаменитых сказок, опубликованные в 1977 году (а выполненные гораздо раньше), одними из лучших — наряду с вольным пересказом Владимира Набокова.

С детства Саша любил фантастику, не только читал Жюль Верна и Уэллса, но сам в двенадцать лет написал «продолжение» «Аэлиты». Ещё в молодости познакомился с младшим Стругацким, а в 1966-м его пьеса «Второй подвиг Геракла» (она же «Геракл и лернейская гидра») получила одобрение Стругацкого-старшего. Всерьёз обратился к НФ Щербаков в начале семидесятых, и совсем не для того, чтоб развлечь читателей.

Первый же написанный НФ-рассказ увидел свет в сборнике «Талисман» (1973). «Беглый подопечный практиканта Лойна» на фоне произведений Стругацких, Шефнера, Варшавского, Гора (которых впоследствии Щербаков называл учителями), выглядел не лучшим образом, но ведь это была лишь «проба пера». В 1974 году на Семинаре Бориса Стругацкого Щербаков прочёл свою повесть «Змий», получив полное одобрение мэтра, сказавшего тогда: «Мы впервые обсуждаем совершенное произведение». Характерной особенностью НФ Щербакова уже тогда были точные психологические характеристики героев вкупе с приметами зарождающейся эпохи НТР. После публикации в 1976-м он получает известность, неспроста же эту социально-фантастическую повесть Борис Стругацкий считал одним из наиболее интересных произведений советской фантастики конца семидесятых годов.

В будущем западные учёные создают «биокристаллическое соединение с активной структурой» П-120 (пэйперол), внешне выглядящее как плотная голубоватая бумага, — предназначенное для замены бумаги обычной. Заинтересованы прежде всего военные и политики, ведь эта «сказочная змеиная кожа» может дать возможности безграничного подглядывания — всё, написанное на П-120, можно «считать» на расстоянии! Она и внушить пишущим на ней может нужное власть имущим. Вся привычная жизнь, перипетии которой Щербаков точно изображает, может нарушиться… Опасное изобретение служит импульсом к пробуждению совести героя, чтобы не дать «змию» развернуться, сенатор Тинноузер готов сделать всё для запрещения исследований в этой области. Готов «снова начать многотрудный путь к истине, гармонии и совершенству самих себя».

Рассказы Щербакова публикуются в журналах и сборниках, в 1978 году печатают повесть «Сдвиг». Получив не только моральную поддержку мэтров советской НФ, но и выход в печать, Щербаков решает оставить свою научно-практическую деятельность и с 1979 года становится «профессиональным» литератором (к чему душа стремилась с детства). В 1981 году его принимают в СП СССР, по тем временам это было немалым достижением. В 1982-м выходит первая НФ-книга, в следующем году отмеченная Евроконовской премией. Со стороны могло показаться, что всё получается само собой, легко и просто. Дни и ночи напролёт, отданные любимому делу — о них знали только друзья.

Вторая книга выходит уже в несколько иные времена, перестроечные и кооперативные. СП (то есть совместное предприятие) «Интербук» издаёт сборник повестей и рассказов «Змий» (1990) — три повести, цикл юмористических «Рассказов из жизни А. П. Балаева», написанных «с присущей Щербакову элегантностью» (как написали составители одного из НФ-сборников). Хорошая книга, только чуть запоздавшая, к примеру — приключения Степана Лавочкина из времён «Эры Освобождённого Труда» в нашем настоящем (повесть «Кандидат-лейтенант») скоро напрочь затмят реальные похождения «пацанов» и «бригад» нашего времени…

С конца восьмидесятых Щербаков стал переводить зарубежную фантастику, и тут также добился успеха. Читатели «Уральского следопыта» в конце 1990-го с восторгом встретили переведённую им повесть Конан Дойла «Владыка Тёмной Стороны», представляющую на самом деле окончание «Маракотовой бездны», на русском до этого не публиковавшееся по идеологическим мотивам. Классический автор предстал с неожиданной для советских читателей стороны. Порадовал читателей и новый перевод заключительной книги знаменитой «лунной трилогии» классика польской НФ Ежи Жулавского «Победоносец» (1993). Но больше Ал. Ал. Щербакова интересовала современная «сайнс фикшн», и перевод «Гимнов Гипериона» (отрывка из знаменитого романа Дэна Симмонса) был замечателен. За перевод романа Ф. Х. Фармера «Грех межзвёздный» (1992) Щербаков получил Беляевскую премию, а за перевод романа Хайнлайна «Луна жёстко стелет» (1993) стал лауреатом сразу двух премий — Беляевской и «Странника». Уже после смерти он был назван лучшим переводчиком на ЕвроКоне-96.

С восьмидесятых Щербаков периодически выступал с критическими разборами на занятиях Литстудии А. Балабухи и А. Бритикова, публиковал рецензии, предисловия, послесловия, комментарии (в том числе под псевдонимом Н. Ф. Александреев). На седьмом десятке как автор предстал ещё одной гранью, его историческое эссе «Аз и Он», опубликованное в журнале «Звезда» (1993), было отмечено премией этого издания. К сожалению, работа осталась не завершённой…

При пожаре в знаменитом Доме писателей на Шпалерной «Сан Саныч» бросился его тушить, наглотался дыма, пришлось его самого выносить из огня. При лечении обнаружили лейкемию, «сгорел» писатель менее чем за год, скончавшись 9 октября 1994 года…

Осталось немаленькое творческое наследие, публикация его маловероятна, но даже увидевшего свет вполне достаточно, чтобы сделать вывод: Ал. Ал. Щербаков — настоящее литературное явление! А если бы смерть не помешала развернуться в полной мере!.. Был бы сейчас «Сан Саныч» патриархом «НФ-возрожденцев» — так считает один из них, Антон Первушин. Ведь писал Щербаков НФ в основном твёрдую (американских эталонов), даже элементы киберпанковской стилистики использовал — независимо от киберпанков.

«Не верьте, не верьте, что автор со сдвигом.

Он просто приверженец всяческим книгам…»

ПОДВИЖНИК И ПЕРВОПРОХОДЕЦ

В середине прошлого века в Советском Союзе много писали о так называемом «методе Герасимова», за который его создатель — антрополог и скульптор М. М. Герасимов получил в 1950 году Сталинскую премию. Сначала скульптурные портреты выдающихся людей прошлого (Тамерлана, Ивана Грозного, адмирала Ушакова и прочих), восстанавливаемые по черепу, называли «фантазиями», затем причислили к науке — когда достоверность метода проверили криминалисты. Небольшую книжку об этом опубликовал в 1953 году молодой популяризатор науки Борис Ляпунов, назвав её «Из глубины веков». Прошло-то с той поры немногим более полувека, но похоже, облик писателя XX века Бориса Валериановича Ляпунова — даже для интересующихся его творчеством — оказался скрыт завесой лет чуть ли не более, чем облик Тамерлана. Вот что написал совсем недавно блоггер Albert Magnus: «Закончил статью про полузабытого советского писателя-фантаста Бориса Ляпунова, известного лишь узкому кругу почитателей советской фантастики, да и то в основном как историк и библиограф. Умер он рано, не переиздают его более тридцати пяти лет, так что удивляться не приходится. В результате и факты его биографии найти проблематично, и даже фото не нашлось».

Фотографии Ляпунова есть даже в Интернете, не говоря уж о старых журналах, но вот с некоторыми «фактами биографии» сейчас действительно проблемы… Так что очерк жизни и творчества некогда очень популярного автора множества книг поневоле будет схож с «реконструкцией», сочетанием «научного документа и произведения искусства». Немало помогут в этом воспоминания мастера советской научно-художественной литературы В. А. Сытина, посвятившего более молодому коллеге главу в своей книге рассказов о писателях «Что там, за поворотом?»

Родился Борис Валерианович Ляпунов тридцатого июля 1921 года в семье преподавателя школы II ступени, родился в Вятке, а вот школу окончил в Кирове — город был переименован сразу после убийства этого политдеятеля в 1934 году. На непростые времена выпали юность и молодость Ляпунова… Ещё в детстве Борис увлёкся тем, что определяло впоследствии всю его жизнь. Первое влечение — научная фантастика: «Жюль Верн ввёл меня в удивительный мир НФ». Сразу же последовало увлечение романтикой космических полётов — Борис мечтал стать «междупланетным путешественником», за пару лет он прочёл всю литературу по астронавтике (ещё даже термина «космонавтика» не было), что имелась в областной библиотеке имени Герцена. Прочёл и «Исследование мировых пространств реактивными приборами» К. Э. Циолковского, а потом написал письмо в Калугу. В книге Ляпунова «Открытие мира» (1954), посвященной «памяти основателя звездоплавания», есть такие строки: «Когда я был школьником, почтальон принёс мне бандероль с обратным адресом: Калуга, ул. Жореса, 3. Это был ответ на моё письмо…» Основатель практической космонавтики прислал тринадцатилетнему пацану пачку своих книг и брошюр с пожеланием идти дальше по пути изучения науки и техники.

Ляпунов старался выполнить наказ, завязал переписку с известным учёным и историком космонавтики Н. А. Рыниным, следил за новостями науки и техники, ещё в 1936 году опубликовал заметку «Буду стратонавтом»; но ни «модным» тогда стратонавтом, а тем более астронавтом не стал, в 1939-м поступил на механико-математический факультет МГУ. Учился он долго, чем-то университет не устроил (хотелось быть ближе к ракетам?), Ляпунов перевёлся в МАИ, который закончил в 1948 году. Там он с середины сороковых участвовал в работе Отделения подготовки и осуществления ракетных и космических полётов Авиационного НТО студентов, опубликовал в 1948-м, ещё будучи дипломником, две книжки: «От ракеты до реактивного самолёта» и «Ракета». Детскому выбору почти не изменил, стал не исследователем космоса, так писателем «космической» темы. Работу энтузиаста ракетной техники отметили благожелательными рецензиями под одинаковым названием «Две книги студента» члены СП СССР В. А. Сытин и В. Д. Захарченко. И это было только начало популяризаторской деятельности!

После защиты диплома Ляпунов был направлен в НИИ-4 Академии артиллерийских наук, но проработал там менее года. Занимался исследовательской работой, получил несколько свидетельств на изобретения, но дальнейший жизненный путь молодого специалиста всё же определился проявившимися ещё в юности склонностями к литературному труду. Он начинает работу в отделе науки газеты «Известия», но и тут работает лишь несколько лет, уйдя с должности заместителя редактора по отделу науки и техники на «вольные хлеба», став профессиональным писателем-популяризатором, всю жизнь связавшим с пропагандой научных и технических знаний. При этом до середины пятидесятых обязательно подчёркивая, что автором журнальных публикаций выступает «инженер Б. Ляпунов». Диапазон тем, затрагиваемых инженером и писателем, постоянно расширяется: загадки земной коры, проблемы биологии, будущее химии, освоение океана! Почти все его книги имели характерную черту — рассказ не ограничивался описанием достигнутого, мысль писателя уносилась в будущее! Ляпунов был одним из новаторов, пытавшихся не только создать, но и теоретически обосновать новую разновидность очеркистики — научно-фантастический очерк. При этом часто прибегая к своеобразному «конструированию моделей мира», в которых идеи учёных стояли в одном ряду со смелыми выдумками фантастов.

Вспоминает Виктор Сытин: «Вскоре после войны мне пришло письмо от неизвестного, очевидно молодого ещё, человека. В нём сообщалось, что он решил стать популяризатором науки, что принял он такое решение, прочитав мои очерки о Циолковском, и считает меня своим „крестным отцом“ на литературном поприще… Года через два автор письма явился ко мне собственной персоной. Это был высокий блондин лет тридцати пяти, пухловатый, явно стеснявшийся и поэтому тщательно подбиравший слова».

Книгу Ляпунова об истории ракетной техники «Ракета» Сытин прочитал, назвал её «добротной», после чего и начались их дружественные отношения. «Борис показывал мне письма читателей с благодарностями автору за помощь в выборе жизненного пути. Ближе познакомившись с Ляпуновым, — в середине пятидесятых он был принят в Союз писателей и вошёл в актив секции научно-художественной литературы, — я узнал, что на самом деле „крестным отцом“ его как писателя, более того — учителем, был Михаил Ильин.» Тот даже написал предисловие к сборнику очерков Ляпунова о перспективах межпланетных путешествий «Открытие мира» (1954), в котором отметил его поэтичность: «Книга написана горячо, со страстью, с верой в осуществление мечты». Неспроста и Ляпунов написал об основоположнике советской научно-художественной литературы М. Ильине (И. Я. Маршаке) в 1955 году очередную свою книгу.

Из воспоминаний Сытина: «Вошёл Борис Ляпунов, теперь уже просто Боря. — Принёс вам новую, только что вышла. — И протянул небольшую в светло-коричневой обложке книжку — „М. Ильин“. — Собрание ваших сочинений у меня растёт не по дням, а по часам! По-хорошему завидую.» Сытин отмечает, что Ляпунов «пополнел… Мягких очертаний лицо его стало даже немного одутловатым, и тени под глазами появились. Но сами глаза были весёлые… — Немного поболел, а сейчас всё в порядке. — И заговорил о том, что его интересовало всегда — о ракетах, реактивной технике. — Знаете, мне пока не пришлось увидеть ни одной ракеты!»

Эту особенность творчества Ляпунова Сытин отметил после прочтения его книги «По следам Жюля Верна» (1960): «Писатель рассказывал читателю о многом и интересно, но всегда об им самим не виденном!.. Великий писатель (Жюль Верн) тоже создавал свои произведения, творчески переваривая главным образом печатную информацию…» Написанная живо и занимательно, книжка Сытину понравилась: «В этой книге было множество полуфантастического и фантастического, но так или иначе научно-технически обоснованного…» Не нравилось Сытину другое, желание Ляпунова и далее работать «на ниве фантастики»: «Читая эту книгу, я никак не мог отделаться от ощущения, что уход в научно-фантастическую литературу не принесёт Боре успеха… Не видны герои, а обстановка показана весьма схематично. Может быть, высказать свои сомнения в целесообразности ухода в фантастику-беллетристику?» Но так и не сказал прямо один писатель другому: «Не пиши романов!», при том, что роман писать Ляпунов начинал…

Выступал он и как киносценарист — по сценарию, написанному в соавторстве с В. И. Соловьёвым, был поставлен НФ-фильм «Дорога к звёздам» (1958), тогда имевший немалый успех. По сценариям Ляпунова поставлены также научно-популярные фильмы «Газовая турбина», «Планета Океан» и другие.

В шестидесятые Борис Валерианович бывал в Союзе писателей уже довольно редко, на собраниях секции очерка и научно-художественной литературы не выступал. «Какая-то невероятная стеснительность мешала ему. На секции обычно он садился в сторонке, внимательно слушал обсуждение, редко задавал вопросы». Не давало покоя здоровье: «Вид Ляпунова мне не понравился. Он ещё больше пополнел, ещё более одутловатым стало его лицо, и тени под глазами стали желтоватыми. Но — самое главное — глаза молодого ещё (всего за сорок) человека как-то потускнели…» Это одно наблюдение Сытина, вот другое: «Ляпунов сидел в кресле куль кулем, безвольно опустив руки на колени…» Тем не менее работал тот по-прежнему много, в конце шестидесятых «заразился» модной темой НЛО и палеоконтактов, но проявить себя и на этом поприще уже не сумел… «Увы, прожил чуть дольше пятидесяти. Но за четверть века своей литературной деятельности сделал много и многое — хорошо. Писатель Борис Ляпунов был подвижником» — так заканчивает свои воспоминания Сытин, проживший гораздо дольше, но написавший вполовину меньше…

Советский писатель-фантаст! Такое определение из Википедии наверняка польстило бы Борису Валериановичу, ведь НФ — его самая первая любовь. Одной из первых публикаций стал отрывок из НФ-очерка «Институт межпланетных сообщений» (1944), очерки и НФ-репортажи Ляпунов публиковал на протяжении четверти века, выпустил две неплохие книги НФ-очерков. Немалым тиражом вышла книжка «Мечте навстречу» (1957) о возможных (по представлениям того времени) этапах освоения космоса; разделы её назывались так: «Земля-Луна-Земля», «Стройка в пустоте», «Мы — на Марсе», «Ближайшие к Солнцу»… О «необыкновенных путешествиях», похожих на жюльверновские, но совершённых во второй половине XX века — книжка «По следам Жюля Верна» (1960). Был у Ляпунова и замысел книги «По следам Герберта Уэллса»… Но талант его всё-таки был иного свойства — идеи, теории, замыслы, проекты, библиографические списки; но не живые герои и реалистично-фантастические обстоятельства!

Ляпунов был не только любителем и знатоком НФ, он был её «летописцем», его обзоры и указатели на протяжении многих лет публиковались как в специальных, так и в массовых изданиях. Критик и библиограф XXI века Евгений Харитонов совершенно справедливо называет его «одним из основоположников библиографии фантастики». Ведь ещё в 1945 году тот составил аннотированный указатель «Научная фантастика», включающий более семисот описаний произведений русской и зарубежной литературы с конца XIX века по 1945 год. Хотя ни этот, ни дополненный варианты библиографии так и не были изданы, для всех исследователей фантастики шестидесятых годов — ведь рукопись хранилась в Доме детской книги — она стала «ценнейшим пособием» (что и отметила Елизавета Званцева в своём очерке «Наука мечтать», 1969). В 1970 году библиография, составленная Ляпуновым, стала немаловажным дополнением к монографии А. Ф. Бритикова «Русский советский научно-фантастический роман», где она представлялась как «первая попытка собрать и систематизировать обширные материалы». Совершенно неоспоримая заслуга первопроходца!

Благодаря кипучей деятельности Ляпунова в конце пятидесятых годов XX века было возвращено из пятнадцатилетнего забытья имя А. Р. Беляева, именно он стал составителем первых двухтомника (1956) и трёхтомника (1957) сочинений классика советской НФ, а для восьмитомного собрания сочинений 1964 года подготовил указатель его произведений. О Беляеве Ляпунов написал немало — предисловия к книгам, статьи в прессе, критико-биографический очерк «Александр Беляев» (1967). Небольшая книга стала первой монографией о первом советском писателе, посвятившем жизнь фантастике. Ляпунов сумел убедительно отвести несправедливые обвинения, ещё тяготевшие тогда над книгами Беляева, проанализировал основные линии его творчества в свете достижений литературы и науки шестидесятых годов, показал писателя не только как романиста, рассказчика, очеркиста, сценариста, но и как «борца за советскую фантастику»; человека, всем творчеством утверждавшего веру в победу разума.

Главным итогом критико-библиографической деятельности Ляпунова стала уникальная (и не только для того времени) книга «В мире мечты» (1970) с подзаголовком «Обзор НФ-литературы». В том-то и дело, что это был не только обзор, в верхней части большинства страниц под рубриками «Писатели о фантастике» и «Критики о фантастике» были напечатаны мнения сорока четырёх советских писателей и шести ведущих НФ-критиков. Среди них не только А. Толстой, В. Обручев, А. Беляев, Г. Адамов, В. Владко, но и Ф. Гладков, В. Катаев, Я. Купала, М. Ильин… А затем почти все регулярно публикующиеся советские фантасты очень разных пристрастий: Казанцев и Стругацкие, Ефремов и Шефнер, Немцов и Варшавский… Интересно было читать тогда, ещё интереснее сейчас! Были там и обширные обзоры русской, советской, зарубежной фантастики, на двадцати страницах разместилась библиография НФ 1958–1968 годов, да ещё иллюстрации-заставки художника Э. Филимонова! Книжка получилась замечательной, неудивительно, что при тираже в двадцать тысяч экземпляров она тут же стала очередной «библиографической редкостью» и на неё появилось в печати почти десяток рецензий. Известный литературовед Евгений Брандис в предисловии к ней написал: «Всё возрастающий интерес к НФ делает необходимым издание критико-библиографических работ, которые помогают ориентироваться в многочисленных произведениях». Книга Ляпунова перевыполнила скромную задачу, ведь как большинство его книг она написана не только с умом, но и со страстью! «Объединяя лучшее из созданного нашими фантастами в отдельные жанрово-тематические группы, он добивается благотворного эффекта: при всей неизбежной фрагментарности, связанной с небольшим объёмом обзора, фантастика предстаёт перед читателем книги как живая, полнокровная отрасль нашей художественной литературы» — это из рецензии ещё одного страстного любителя НФ В. И. Бугрова.

Пятидесятилетний юбилей писателя отметили тогда как научно-популярные, так и критико-библиографический журнал «В мире книг». В «Технике-молодёжи» завотделом НФ Юрий Медведев, человек более молодого поколения, признавался, что прочёл в детстве «Открытие мира» взахлёб. Он писал: «Поколение тех, кто освоил целину неба и земли, кто перегородил сибирские реки плотинами, кто возвёл города за Полярным кругом, воспитано не без влияния книг Бориса Ляпунова… Талантом учёного и поэта, страстью, энергией, художественным чутьём — он наделён в полной мере. Его лучшие книги, лучшие фильмы по-прежнему всё ещё впереди…»

Но, к сожалению, вскоре Борис Валерианович ушёл из жизни — он умер в Москве 27 мая 1972 года… В некрологе, опубликованном в «Технике-молодёжи» под заглавием «Памяти первопроходца» подчёркивалось, что тот «умер в расцвете своего яркого дарования популяризатора науки, писателя, футуролога», и что «ещё в юности решил посвятить свою жизнь возвеличению идеи первопроходчества». В журнале «В мире книг» отмечали, что «человек редкого трудолюбия и разносторонней образованности никогда не шёл лёгкими путями, его книги несли не только романтическую мечту о чудесных свершениях, но и широкие знания… Б. В. Ляпунов был деятельным членом редколлегии и его активным автором… Его книги, как и память о нём, будут жить долго».

Память жила ещё лет двадцать… В 1975 году вышла вторым изданием книга «В мире фантастики: Обзор НФ и фантастической литературы», подготовлена она была И. А. Ляпуновой. Композиция изменилась — были убраны высказывания об НФ, за счёт этого пополнилась библиография. В предисловии Евгений Брандис отдал должную дань памяти автору: «За четверть века удивительно плодотворной деятельности он написал тридцать четыре книги, множество статей и очерков… Всех, кому посчастливилось знать этого человека, поражала его феноменальная работоспособность, его ревностное служение делу, которому он отдавал себя без остатка. Круг литературно-научных интересов Б. В. Ляпунова был исключительно широк, но главная тема, определившая его писательское призвание — освоение космического пространства с помощью реактивной техники — владела им с юных лет…»

В 1981 году в журнале «Советская библиография» в небольшой статье к шестидесятилетию со дня рождения отметили достижения Ляпунова в области библиографии: «Указатели Б. В. Ляпунова были и остаются ценными библиографическими пособиями по фантастике». Через десять лет известный тогда библиограф Александр Осипов в «заметках по поводу двух юбилеев» под заглавием «Зачинатели», опубликованных в НФ-журнале «Четвёртое измерение», справедливо отмечал: «В последние годы повсеместно убеждаешься, к сожалению, как легко вычёркиваются из нашей памяти имена людей, ушедших от нас совсем недавно. Вычёркиваются исключительно по причине нашей внутренней усталости и безразличия к судьбам культуры и литературы…» А затем напоминал о Ляпунове, внёсшем заметный вклад в отечественное фантастоведение, как человеке, у которого любовь к фантастике «была профессиональным пристрастием на всю жизнь».

ПРЕЖДЕВРЕМЕННЫЙ ПОСТМОДЕРНИСТ

Весной прошлого года в Москве переиздали, пусть и небольшим тиражом, книгу, полвека назад «нашумевшую» если не на весь Союз, так уж на его столицу точно. Уже немолодой автор, ярко дебютировав в начале недолгого «золотого века» советской НФ, сразу стал широко известен как среди юных любителей фантастики — ведь сокращённый вариант романа (с рисунками Л. Смехова) печатался в сентябре-декабре 1959 года в «Пионерской правде», выходившей тогда миллионными тиражами; так и в писательской среде. На его единственный опубликованный НФ-роман, вышедший немалым и по тем временам тиражом в 215 000 экземпляров, проиллюстрированный (даже цветными вкладками) известным художником Николаем Гришиным, появилось не менее полудюжины рецензий (впоследствии рецензенты откликались даже на его рассказы и повести, появившиеся в журналах). Произведения писателя перевели на полтора десятка языков — чем не европейская известность… В аннотациях писали: «Научной фантастике автора присущи острые драматические сюжеты, динамичность действия. Его герои — преимущественно советские космонавты, штурмующие просторы Вселенной… Совершающие на гравитонной ракете полёт к центру Галактики, знакомящиеся с жителями других миров, обладающих высокой цивилизацией… Широкий загляд в будущее, стремление рассказать о людях будущего — привлекательные черты творчества автора, дебют его удачен. Книга читается с неослабевающим интересом, она очень актуальна сейчас, когда человечество стоит на пороге полётов в космос».

Только вот «известность» автора «Гриады» Александра Лаврентьевича Колпакова, девяностолетие со дня рождения которого приходится на этот месяц, стала «скандальной» — так и написано в отечественной «Энциклопедии фантастики»! Авансом заявив, что роман, несомненно выделяющийся буйным полётом фантазии — чуть ли не новое слово в советской НФ, издатели и доброжелатели после его выхода жестоко поплатились за своё хорошее отношение — ведь ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным! Критика последовала со всех фронтов! В коротенькой заметке «Одухотворённое лицо метагалактианина» в майском номере «Литгазеты» за 1960 год кандидат педнаук И. Назимов, покритиковав стиль романа: «Биопсихология, эллиптический параболоид, электронно-мезонная форма движения… Лучезарные глаза, устремлённые в пространство, выдавали гигантскую работу мысли», высказывал пожелание: «О друг мой, не говори красиво… и непонятно…» Затем в февральском номере «Комсомолки» за 1961 год публикуют впечатления о книге восьмиклассника Юры Романова — под заглавием «Тема космическая, а проступок — ученический». «Сколько в ней надуманных эпизодов, сколько нелепостей, а то и самой обыкновенной чепухи, прикрытой „научными“ рассуждениями, которые кажутся сомнительными…» Мало того, не по годам сообразительный школьник находит в книге сцены и строки, «удивительно совпадающие» с романом «Когда Спящий проснётся» Уэллса! «У нас в школе это называется списыванием»… Как же быть со «списывателем» — задаёт он закономерный вопрос…

В майском номере «Учительской газеты» известный тогда критик Александр Лейтес в статье «Фантастика и реальность» подводит итог: «Малохудожественным и противоречащим основам научного мышления представляется нам роман „Гриада“, разошедшийся большим тиражом…»

В журналах с «выговорами» также не стеснялись. Мэтр послевоенной советской НФ Виктор Сытин писал в статье «Отражение мечты» (1961): «Интерес к проблеме завоевания космоса вызвал ряд поспешных и примитивных, конъюнктурных и спекулятивных произведений. О бесконечных приключениях космонавтов, залетевших непонятно как „к центру галактики“ — „Гриада“ Колпакова. В случае с его „творчеством“ мы имеем дело не только с уголовной и беспардонной халтурой, но и с „воинствующей аполитичностью“…» Не менее суров был и будущий классик советской НФ Анатолий Днепров, в своей статье «НФ для исследования будущего» («Молодой коммунист», 1961-№ 8) он возмущался тем, что «ни одно выдвинутое положение автор не доказывает»! А что говорить о «замораживании» любимой на полтора миллиона лет!.. «Роман — типичный образец произведений, где титр „НФ“ используется не по назначению».

Попробуем разобраться — насколько обоснованы претензии советских критиков полувековой давности с точки зрения современного состояния российской фантастики, не исключая, конечно, «Гриаду» из контекста истории советской НФ. Половина претензий, надо признать, справедливы… Многовато в начале «научно-популярных» объяснений и наивных мечтаний. Автор не следует приведённому в его же тексте высказыванию Тургенева: «Избегай говорить напыщенно». Приключения героев на Гриаде выдумываются иногда только «ради приключений». Но вот «НФ»-часть (что бы ни писал Днепров) даже сейчас выглядит впечатляюще (и с чего бы это фантаст должен доказывать свои предположения?) В 2260 году межзвёздник Андреев и «второй Эйнштейн» академик Самойлов готовятся к полёту на гравитонной ракете на 30 000 световых лет. При старте «малютки» (всего-то 300 метров) «Урании» с лунного космодрома происходит «заметное смещение Луны с орбиты»! «Пожирающий пространство» звездолёт достигает скорости света и… оказывается в межгалактическом пространстве — 307 000 парсеков одним махом! Масштабы! Романтика дальних миров… Да и описания Гриады и грианоидов не так уж плохи, хотя мастером стилистики Колпакова не назовёшь, конечно. Тамошний «Золотой век» не так уж хорош, лицемерен и лжив, действует «мощная идеологическая машина» (не камешек ли это в огород?..) В противостоянии землянам помогают трёхметровые гиганты из другой Метагалактики, читающие мысли, для которых и 83 миллиарда парсеков — не предел. Боевые действия с применением «лучистой энергии» заканчиваются победой «наших», а затем — с применением «чудесного генератора Син» — в «электронно-мезонной форме движения» двое землян и метагалактианин Уо через два часа оказываются на окраине Солнечной системы. Через миллион лет Андреев встречается со своей любимой Лидой, выпущенной из Пантеона Бессмертия… Новая физическая теория освещает запутанные вопросы земной физики — «во имя счастья и прогресса трудового человечества!» Ну кто скажет, что у автора нет фантазии?

Что касается «плагиата», то вряд ли Колпаков осознанно пошёл на этот «криминальный» шаг. Нынешний патриарх Б. Н. Стругацкий вспоминает: «Я присутствовал на заседании, где беднягу Колпакова долбали за эту книгу… Будучи разоблачён, он мямлил какую-то чушь». Ну получилось так — автор, опьянённый полётом своей необузданной фантазии, для ускорения работы над книгой не постеснялся «прихватизировать» кое-что вечное… А на обвинения в собирании воедино «штампов авантюрной фантастики» современный «списователь» вообще может заявить — я постмодернист, что в одной из трактовок этого многозначного термина подразумевает «эстетический эклектизм»…

Кем же был этот «возмутитель спокойствия» советской научной фантастики начала шестидесятых? Родился будущий офицер, журналист и фантаст 15 февраля 1922 года в Нижнем Поволжье, в селе Мачеха Царицынской губернии, впоследствии — Киквидзенского района Сталинградской области. О родителях сведения самые фантастические: отец служил на границе «то ли с Турцией, то ли с Пакистаном», затем занимал руководящие должности, в 1937 году был репрессирован. Мать — юная наложница из гарема какого-то восточного владыки, умершая очень рано. Сашу и сестру воспитывала мачеха, в детстве они жили в казачьей станице на Дону. После окончания средней школы Александр недолго работал литсотрудником в районной газете. В 1940 году был призван в РККА, участник ВОВ, служил в артполку, участвовал в боях, был отмечен наградами. В 1944-м был отозван с фронта на командирские курсы, уже офицером прослужил в армии ещё одиннадцать лет. Учился в Военно-химической академии имени Ворошилова, но вот получил ли высшее образование и специальность инженера-химика — вопрос? Ведь военная «карьера» Колпакова закончилась на капитанской должности… Уволенный из армии, с 1956 года до середины семидесятых работал в московских НИИ (инженером, научным сотрудником, завлабораторией). Получил ряд авторских свидетельств на изобретения по части химтехнологии.

Некую тягу к литературе испытывал с детства, не зря же был «литсотрудником». После войны начал писать, с 1955 года публиковал научно-популярные статьи в газетах и журналах, выпустил две брошюры в популярной тогда серии «Новое в жизни, науке и технике»: «Щедрая кремнийорганика» (1962, в соавторстве) и «Металлы в органических молекулах» (1964). Также публиковал рецензии и литературно-критические материалы.

Первой НФ-публикацией стал отрывок из «Гриады», увидевший свет в критико-библиографическом журнале «Что читать» (1959-№ 6) под заглавием «Собратья по разуму» (с очень даже положительными рекомендациями). В октябрьском номере журнала «Знание-сила» за тот же год увидел свет (с некоторыми сокращениями) рассказ «Один», полностью опубликованный как повесть «Альфа Эридана» в одноимённом сборнике издательства «Молодая гвардия» (1960). Тогда Колпаков ещё был «на взлёте», не зря же составитель Анатолий Варшавский и знаменитый ныне редактор Бела Клюева назвали сборник (вышедший тиражом 195 000 экземпляров) по его повести. Кстати, Иван Руссов из этой повести упоминается и в «Гриаде» — как участник первой межзвёздной экспедиции. В самом начале шестидесятых Колпаков — в когорте самых перспективных советских фантастов, вместе с А. Стругацким, А. Днепровым, С. Гансовским и другими он участвует в работе литобъединения при издательстве «Молодая гвардия», его рецензию на «Стажёров» хвалит сам АНС… В 1960–1964 годах публикуют восемь его повестей и рассказов, только вот с каждым годом воспринимаются они литературной общественностью всё настороженней, и неспроста, Колпаков повторяется… Вот рассказ «Голубая цефеида» (1960) в «Юности»: 4348 год от Начала ЭВБ (Эры Октября), Великая родина человечества Земля становится Всемирным Братством Свободных Тружеников, где каждый ищущий обретает радость, дружбу, понимание. Но не без трудностей: заразившись неизвестной болезнью, космонавты остаются на орбите, чтоб в анабиозе дожидаться помощи… Опять же в примечаниях — объяснения фантастических терминов. Но писатель повторялся с «вариациями» — в известном «Регистре НФ-идей» Генриха Альтова (подкласс «Космические происшествия») имя Колпакова встречается не менее десятка раз.

Шаг в сторону — публикация в «Юном технике» повести «Цена миллисекунды» (1961) опять же вызывает недовольство критиков. А. Ручкин в «Горестных заметах» журнала «Звезда» под заглавием «Крошка Мери в космосе» (1962) негодовал: «Капиталисты, доллары, виски — откуда это у советского писателя?..» В январе 1965 года Аркадий Стругацкий пишет редакторский отзыв (внутреннюю рецензию) на рассказ Колпакова «Континуум два зэт», в котором, отмечая «буйную фантазию автора» (надо обладать незаурядным воображением, чтобы построить такой мир — из сфероидов, лучей, субстанций и всего прочего), всё же заключает — «рассказ не годится для опубликования… Банальности, тривиальности, опять мотивы жертвенности, опять смерть и споры, кому остаться жить…» — вот тут и кончаются неплохие отношения между ними, в апреле АНС называет АЛК уже «подонком и глупцом»…

В 1964-м Колпакову удаётся издать в серии «Короткие повести и рассказы» издательства «Советская Россия» тоненькую книжечку «Море Мечты», включавшую заглавный рассказ, в котором автор попытался уйти от собственных стереотипов. Это космическая фантастика «ближнего прицела» — о полёте «Востока-10» к Луне и вынужденной посадке на обратной её стороне… Но и тут без «жертвенности» не обошлось…

В шестидесятые годы основным источником гонораров для Колпакова становится ежегодник «На суше и на море», в нём публикуется шесть его рассказов, в том числе и забракованный Стругацким «Континуум два зет» (1966). Рассказ, конечно, из конца пятидесятых, Колпаков так и остался в том времени космического пафоса и жертвенности. А вот встреча со сверхвысокой цивилизацией в странном мире пространственной ловушки описана совсем неплохо. Далеко нам ещё до постижения неэвклидовой гармонии Вселенной…

В эти годы в полной мере проявляются склонности писателя к мистификациям, он печатается под несколькими псевдонимами, изменяя названия рассказов, да не по одному разу. В 1971 году выходит последняя книга Колпакова, большинство произведений сборника «Нетленный луч» составили как раз рассказы из географического ежегодника. А с «новым» рассказом «О чём молчат камни» всё тот же казус случился… Бдительный читатель Г. Кругляков усмотрел в нём заимствования из книги Владимира Кузьмищева «Тайна жрецов майя»… После этого даже в дружественной «Советской России» книг Колпакова не выпускали.

Да и в ежегоднике издательства «Мысль» публиковали скудно — пять рассказов за двадцать лет. Пришлось печататься в таких журналах, как «Дальний Восток» и «Ашхабад». В июне 1976 года Колпаков и мэтр советской НФ Казанцев написали письмо в «Правду» о том, что «сионисты» и «интеллектуалы» не дают печататься русским и партийным авторам! Мало помогло, Колпакову пришлось заняться даже так называемыми «переводами» с туркменского, ведь после 1986-го его собственную фантастику не публиковали… Где-то сейчас рукопись романа «Восьмая спираль»? Кстати, зря фэны Колпакова надеются на что-то сногсшибательное, это всего лишь переработанный вариант «Гриады».

И закончилась жизнь Александра Лаврентьевича не совсем обычно, в сентябре 1995 года он выехал из Ашхабада (от сестры), но в Москву не приехал…

Писателя совсем уж не забыли. Републикацию рассказа «Один» в журнале «Знание-сила. Фантастика» (2006) критик Евгений Харитонов снабдил вступлением «Создатель красных космоопер», в котором, отмечая недостатки творчества Колпакова, называл «Гриаду» коммерчески успешным проектом и одним из самых первых в отечественной литературе произведений в жанре боевой космической фантастики. «Очень увлекательным и захватывающим чтивом для школьников» тот же роман назвали в фэнзине «Шалтай-Болтай» при перепечатке повести «Цена миллисекунды» (2008) — в редакционном предисловии «Романтик, расстрелянный критикой».

Фантазёром и романтиком запомнился писатель и сыну Алексею Александровичу (р. 1962), стараниями которого и появилось переиздание «Гриады». Так уж получилось, что с конца семидесятых они жили раздельно, встречаясь только изредка. Но апериодический треск пишмашинки и дым коромыслом от беспрерывного курения он запомнил надолго. Отец приохотил его к чтению, хотя свои книги читать не заставлял, «Гриаду» Алексей прочёл гораздо позднее. Весёлым человеком отец не был, что не удивительно при невесёлой-то его жизни, а был он «сосредоточенным» — сочинительство было его увлечением и призванием. Он «сочинял» (при последующих встречах) даже биографии — и свою, и своих родителей. В восьмидесятые у него появилась новая семья и ещё двое сыновей — вот такой был Колпаков «замечательный», не совсем обычный! И хорошо всё-таки, что память о нём стараниями почитателей и родственников живёт и поныне.

ВЕК ПАТРИАРХА, ИЛИ ЖИВИТЕЛЬНАЯ ЭНЕРГИЯ ТВОРЧЕСТВА

Немного жаль нынешних молодых любителей фантастики, избалованных (развращенных) разнообразием предложений современного книжного рынка. Они не смогут ощутить и толики тех восторгов, что вызвали давным-давно, более сорока лет назад, два томика англо-американской фантастики, вышедшие в знаменитой некогда серии «ЗФ» издательства «Мир». И сегодня приятно взять в руки и полистать сборник «Экспедиция на Землю» (1965), превосходно оформленный художником Евгением Бачуриным. Какие имена! Лейнстер, Азимов, Кларк, Старджон, Гаррисон, Брэдбери, Андерсон, Шекли, Каттнер, Саймак!

Но и в таком скоплении «звезд» не затерялся рассказ «Взгляд в прошлое» совсем неизвестного тогда советским читателям Джека Уильямсона. Бывший космический пират, ставший диктатором Астрархии, создает в Солнечной системе что-то вроде тоталитарной Империи… Попросту купив — «20 000 орлов в год» — талантливого ученого Билла Уэбстера, изобретателя «ахронного интегратора и автовизора», Астрарх хочет обратить оружие против непокорной Земли… Как писали в предисловии к антологии известные исследователи фантастики Е. Брандис и В. Дмитревский: «В центре повествования — грандиозные сражения флотилий звездолетов… Рассказ психологически усложнен переживаниями ренегата Уэбстера и модными в современной фантастике „экспериментами“, воздействующими на ход времени». Рассказ заканчивается следующей сентенцией: «Будущее определяет прошлое так же, как прошлое определяет будущее!.. Как бы мы ни перемещали факторы, окончательный результат всегда остается тем же». Ренегат Веронар — все равно землянин Уэбстер: «Освобождение Земли запечатлено во времени — навеки»…

Рассказ Уильямсона выделялся на блистательном фоне какой-то «несовременностью», что неудивительно, ведь он — самый давний из помещенных в сборнике (на английском был опубликован в 1940 году в знаменитом журнале «Astounding SF»). Стиль тридцатилетнего автора не назовешь «блестящим», но что «стиль» есть — несомненно! В моем представлении рассказ Уильямсона так и остался квинтэссенцией довоенной американской «сайнс фикшн» из «Эстаундинг» Джона Кэмпбелла!

Следующий рассказ Уильямсона на русском появился лишь через десять лет, еще через тринадцать — повесть «Приливы не ждут» (Undersea City, 1958), написанная в соавторстве с Фредом Полом. А вот девяностые стали в России для писателя (ну он-то, конечно, об это не знал) самыми успешными, за десятилетие было издано более десятка его книг.

В апреле 2008 года для почитателей вошедшего в историю мировой фантастики цикла Джека Уильямсона «Космический Легион» была знаменательная дата, столетний юбилей автора. В Штатах его имя очень часто упоминается вслед за «самым американским фантастом» Р. Э. Хайнлайном, чей юбилей отмечался и в России. Уильямсон известен у нас гораздо менее Хайнлайна, даже прожив почти на двадцать лет более; соответственно и «датских» статей, ему посвященных, не было (хотя заслужил он их почти столько же). К сожалению, в России совсем неизвестна немаловажная ипостась Уильямсона как авторитетнейшего критика и историка НФ. Именно поэтому, признавая совокупные заслуги, Ассоциация Американских Фантастов (SFWA) отметила Уильямсона премией «Grand Master» сразу вслед за Хайнлайном — в 1975 году.

Родился будущий «Великий Мастер» 29 апреля 1908 года на отцовском ранчо около городка Бисби в штате Аризона. Родители его были людьми образованными, но окончивший Техасский университет отец после женитьбы на учительнице решил заняться фермерством. С детства Джон Стюарт (таково имя, полученное при рождении) помогал по хозяйству. Учился также дома, в школу пошел сразу в седьмой класс. Хотя с малых лет был фантазером, первый НФ-рассказ прочел лишь в 18 лет. Это его и «сгубило» — ничего иного, кроме сочинения «сайнс фикшн» Уильямсон не хотел! Чтобы заниматься творчеством, пришлось бросить обучение в педагогическом колледже штата Техас… Считают, что уже с 1928 года Уильямсон — профессиональный писатель, так что на его счету 77 лет «творческого стажа»!

Начал писать Уильямсон под впечатлением прочитанных повестей А. Меррита, неудивительно, что первой публикацией стал рассказ «Металлический человек», появившийся в «Amazing Stories» в декабре 1928 года — откровенное подражание Мерриту. В 1929 году в другом журнале Гернсбека «Science Wonder Stories» появилась повесть Уильямсона «Инопланетный разум». В соавторстве с М. Брейером были созданы повесть «Девушка с Марса»(1929) и роман «Рождение новой республики»(1931). Несколько рассказов и повестей начального периода творчества писателя переведено на русский и включено в сборник «Легион Времени» (2004), среди них — «Металлический человек» (1928), «Лунная эра»(1932), «Станция мертвой звезды»(1933), «Беспосадочный перелет до Марса»(1939)…

В апреле-сентябре 1934 года в журнале «Astounding SF» был опубликован роман Уильямсона «Космический Легион», там же позднее появились «Кометчики» (1936) и «Один против Легиона»(1939). Эта серия принесла писателю известность и успех, а позднее — славу одного из основателей (наряду с «Доком» Смитом и Э. Гамильтоном) «космической оперы».

Серия о «грандиозных космических битвах, потрясающих Вселенную» (так написал Вл. Гаков в «Энциклопедии фантастики») в 1993 году трижды (в Новосибирске, Москве, Смоленске) издана на русском языке в разных переводах, это были переводы уже переработанных в пятидесятые вариантов. Раскроем пятисотстраничный том «Легион пространства», вышедший в серии «Шедевры фантастики» в переводе В. П. Лепилина. Начинается повествование в марте 1945 года с разговора о «теории серии вселенных». Джон Дельмар приобретает способность предвидеть будущее «на ближайшие несколько тысячелетий» и начинает писать «историю будущего»…

Книга первая повествует о приключениях выпускника Академии Легиона Джона Стара (Ульмара) в 30-м столетии, «когда предатель человечества заключил союз с медузианами-негуманоидами»… Загадочная АККА должна помочь, и действительно, в конце романа «маленький прибор» (совершенно нелепый на вид) аннигилирует медузиан!

— Но как?.. — Это моя тайна, — заявляет восхитительная Аладори, избранница и хранительница…

Во второй книге «великий Джон Стар», владелец Фобоса, назначает будущим хранителем АККА своего сына. Боб Стар узнает секрет психической силы, для которой АККА — лишь рычаг… «Сила» же — изменение кривизны пространства — ох как нужна! Ведь к системе приближается эллипсоид двенадцати миллионов миль в длину с «кометчиками», заявившимися «ради еды»… «Полное искоренение человечества» предотвращает — с помощью страшного оружия, представляющего всего лишь «кубик из какого-то черного материала со стороной не более двух дюймов» — конечно же, Боб Стар! Присутствуют во второй книге и психологические «изыски» — описание взаимоотношений Боба Стара и Стивена Орко, синтетического монстра из лаборатории Эльдо Арруни, открывшего секрет синтежизни и наладившего производство «андроидов». Именно Уильямсон впервые применил этот термин в далеком 1936 году.

В третьей книге доктор Элероид изобретает некое сверхоружие — «геофрактор», искривляющий гравитационные линии в радиусе нескольких световых лет, Легион должен оружие опробовать… Капитан Чан Деррон получает приказ, бросивший его в «пучину тайн, ужаса и отчаяния».

Обвиненный в убийстве изобретателя, приговоренный к пожизненному заключению, он бежит из тюрьмы, чтобы доказать свою невиновность… Пройдя через невообразимые приключения, Чан с помощью женщины-андроида Леруа (оказавшейся на самом деле дочерью Элероида Стеллой) и «великого Жиля Хабибулы» (оказавшегося его дедом) разоблачает почти «всемогущего» Василиска (оказавшегося последним принцем сокрушенной Империи)…

Включена в том и четвертая книга тетралогии «Край света», написанная гораздо позже и считающаяся более слабой, чем первые, поразившие тогдашних читателей масштабностью замысла и достаточной нестандартностью героев. В ней уже фигурируют транзисторы и компьютеры, гравитационные флайеры и лазерные бакены, сверхновые и квазары… Если честно, с современной точки зрения последняя история о приключениях Жиля Хабибулы и очередной «Хранительницы Мира» — нисколько не хуже. И не лучше…

Совершенно не помню, признаться, своих впечатлений от чтения «Космического Легиона» пятнадцатилетней давности. Это-то и беда всего поджанра «Space Opera» — через месяц-другой все благополучно забывается… С другой стороны, и сейчас тетралогию можно перечитывать, местами — даже с удовольствием! Если помнить, что со времени ее сочинения прошло немало лет…

В апрельском номере «Эстаундинг» за 1938 год начал печататься «Легион времени», продолжением его стал роман «После конца света»(1939). Популярная в Штатах дилогия о войнах во времени/параллельных мирах была издана на русском лишь в 2000 году в серии «Классика фантастического боевика». До войны Уильямсон опубликовал еще один значительный роман — «Мрачнее, чем вам кажется» (в журнале «Unknown» за 1940 год), считающийся одним из лучших произведений об оборотнях как генетических мутантах.

Из экспедиции возвращается доктор Мондрайк, сделавший важное открытие, раскрывший «тайного врага человечества». Среди встречающих — газетчик Вилли Бэрби и «безупречно красивая» Эйприл Белл, вроде бы тоже из газеты. Мондрайк умирает, не успев ничего рассказать… А Эйприл, убившая его с помощью «лже-магии», признается: «Я — ведьма»! Она умеет «оборачиваться», заставляет то же самое сделать и Бэрби. Возобновляется давняя война двух рас! Ведь некогда древняя псевдогуманоидная раса Homo Lycanthropos использовала людей просто «как пищу»! У оборотней был развит некий «энергетический комплекс», позволявший управлять связью «между сознанием и материей в области вероятности»… «Оборачиваясь», они переходили в «свободное состояние», отделяя сознание от материального носителя… Гораздо более многочисленные Homo Sapiens когда-то все же победили, истребив почти всех «ликантропов»… Но «созданные особым способом» Эйприл и Вилли («Сын Ночи», новый предводитель оборотней) после тысячелетнего перерыва призваны вновь развязать войну! Для них все кончается хэппи эндом, для людей — все «мрачнее, чем вам кажется»…

На время войны фантасту Уильямсону пришлось стать сержантом метеослужбы ВВС, но его деятельность в секретной Исследовательской Лаборатории морской авиации в Филадельфии без «фантастики» не обошлась. В компании с Хайнлайном, Де Кампом, Кларком и Азимовым он не только разрабатывал аппаратуру слепой посадки и гермокостюмы для летчиков, но и участвовал в подготовке «Филадельфийского эксперимента», прославленного впоследствии в бестселлерах и блокбастерах! Действительность, правда, была гораздо суровее, по воспоминаниям Азимова они занимались всего лишь «втиранием очков военному начальству»…

После войны Уильямсон занимается журналистикой, становится редактором газеты в Порталесе (штат Нью-Мексико). Почти в пятьдесят лет заочно заканчивает Восточный университет штата Нью-Мексико, преподает английскую литературу, в 1964 году защищает диссертацию по теме «Преподавание НФ в американской высшей школе». Преподавал он до выхода на пенсию в 1977 году, был профессором Восточного университета.

Наиболее значительным произведением послевоенного периода творчества Уильямсона американская критика считает роман об «эволюции безупречных механических слуг, превзошедших своих создателей» (так написал Вл. Гаков в «Энциклопедии фантастики») — «Гуманоиды» (1949). Русский перевод (неудачный) романа и его продолжения — «Прикосновение гуманоидов»(1980) вышел в 2002 году в серии «Классика мировой фантастики» издательства «АСТ».

На военную обсерваторию Стармонт пытается пройти девятилетняя Джейн, ей нужно передать послание доктору Форестеру, открывателю некого «родомагнетизма». Действие происходит на планете, где Солнце — лишь одна из звездочек на небе, спустя сотни веков «со времен Эйнштейна и Хиросимы». В описываемом мире — лишь начало местной атомной эры, отличающейся от земной противостоянием уже «Мировой республики» и тоталитарных «Трипланетных сил».

Непостижимым образом девочка оказывается в «секретном помещении» и передает записку от «философа» Марка Уайта. Проходит встреча Форестера, Уайта и математика Айронсмита, на которой выясняется: сколько-то лет назад гениальный ученый Мэнсфилд с помощью «родомагнетики» создал андроидов нового поколения — «гуманоидов», призванных не позволять людям вести войны! Машины «захватили большую часть человеческой Вселенной»! Айронсмит заявляет: «Если они способны предотвратить войну, я лишь обрадуюсь их появлению», Уайт же ведет войну против «врагов человечества» …Он делает ставку на еще не развитые способности человеческого мозга (как то — ясновидение, телепортация и т. п.)

Появляются «гуманоиды»: «орды гуманоидов, прибывших предложить свои услуги человечеству» (вот такой вот перевод!) «На груди сверкало клеймо: Служить и подчиняться, охранять людей от опасности»… С помощью наркотика «эйфорида» они «стирают боль ненужных воспоминаний и ощущение страха»… Уайт и компания продолжают борьбу, они хотят изменить «Основную Директиву» гуманоидов, девиз борцов — Человек должен быть свободен!

Форестер делает очередное открытие (уравнение равнозначности), «просто представив», создает целый мирок, ведь «психофизическая энергия имеет созидательную природу»… Создатель гуманоидов Мэнсфилд помогает понять ему сокровенную суть замысла: запрещая заниматься физикой, гуманоиды понуждали к занятиям «психофизикой», развивавшей способности человека, считавшиеся фантастическими! Все кончается замечательно: люди почти бессмертны, колонизируются миры за миллионы световых лет! Этим заканчивается роман «Гуманоиды», «Прикосновение гуманоидов» — о жизни и приключениях совсем других героев. Мэнсфилд, Форестер, Уайт, Айронсмит лишь упоминаются…

Уничтожение «машинами» человеческой инициативы в области «опасных» науки и техники оборачивается благом: люди, развившие «экстрасенсорные» способности, остаются хозяевами положения и в мире без войн. Но кто их толкнул к эволюционному скачку — их собственные «механические чада»!

К лучшим романам Уильямсона относят и дилогию о «точном времени», опубликованную под псевдонимом Уилл Стюарт в сороковые годы. На русском романы «Сити шок; Корабль сити» вышли в одном томе в Киеве в 1993 году. Действие разворачивается после открытия антиматерии, что позволяет заняться «планетарной инженерией». «Терраформирование» (terraforming) — этот термин также впервые применил Уильямсон!

С середины пятидесятых Уильямсон много писал в соавторстве с Фредериком Полом. Опубликованная в 1954–1958 годах их первая совместная трилогия посвящена освоению океана, на русском языке «Подводные тайны» вышли в серии «Приключенческая фантастика» издательства «Армада» в 1997 году. (И это действительно «приключенческая» книга…) На суперобложке русского перевода трилогии соавторов «Рифы Космоса» (1964–1969), вышедшей в 1992 году в Санкт-Петербурге в известной тогда серии «КЛФ» обозначено: «Космическая опера», но это сделано только для привлечения читательского внимания. То совсем другая «опера»! О мирах, в которых правит «Планирующая Машина»… В первой книге трилогии прослеживается судьба «опа» («опасника») Стива Райленда — «человека в железном ошейнике с обезглавливающим зарядом»… «Знай в совершенстве свои функции, только свои» — вот принцип этого не очень-то приятного (антиутопического) мира.

Во второй книге («Дитя звезд») — кадета Технокорпуса Бойса Ганна пытаются привлечь к выявлению «врагов Плана»… В «Блуждающей Звезде» (книге третьей) Энди Квамодиан из «девятой галактики» пытается предотвратить «кризис межпланетного масштаба»… Считающаяся «классической» и конструктивно усложненая трилогия читается с меньшим интересом, чем более ранние романы Уильямсона, и виноват — без сомнения — неназванный по имени переводчик. Ценится трилогия за нестандартные для того времени решения популярных НФ-тем криминологии, религии и внеземной жизни…

Перевалив за «полтинник», Уильямсон обращается к критике и «пропаганде» НФ. После защиты диссертации становится одним из первых «академических» исследователей НФ, по мере возможностей вводит ее в систему университетского образования, выпускает книги «НФ приходит в колледж» (1971), «НФ в колледже»(1971), «Обучая НФ»(1972). Первую свою НФ-премию он за это и получает — в 1973 году Ассоциация Исследователей НФ вручает ему премию «Пилигрим». В том же году монографическим изданием выходит диссертация Уильямсона «Уэллс: критик прогресса». Первого своего «Хьюго» 77-летний прозаик и критик получает также по номинации «критика и публицистика»— за автобиографическую книгу «Дитя удивления: Моя жизнь в НФ».(К сожалению, вряд ли эти книги будут переведены на русский…)

Энергия Уильямсона вызывает удивление и даже зависть! В семидесятилетнем возрасте у писателя начался новый подъем творческой активности, пик которого пришелся на рубеж тысячелетий. Лауреат нескольких премий «за заслуги» — Всемирной Премии Фэнтези(1994), Премии имени Брэма Стокера (1998), Специальной премии фэндома «Большое Сердце»(2000) — Уильямсон на лаврах совсем не почил! Его повесть «Последняя Земля»(2000) заслуженно получает обе главные НФ-премии: «Хьюго» и «Небьюлу», расширенный вариант — роман «Возрождение Земли» отмечается Мемориальной Премией Джона У. Кэмпбелла (2002).

Русский перевод романа в серии «Координаты чудес» в 2003-м выпустило издательство «АСТ». Земной ученый Дефорт создает на Луне колонию со станцией клонирования, он опасается уничтожения жизни на Земле метеоритами/астероидами. И катаклизм происходит… Клоны Дефорта и его коллег приступают к возрождению жизни на Земле… Как писал известный критик Глеб Елисеев в своей рецензии: «Фантаст искусно стягивает в одно целое ряд тем, каждая из которых могла бы развернуться в отдельный роман. Это и клонирование, и угроза глобальной катастрофы, и сосуществование с иным разумом, и переход человечества на новую эволюционную ступень… Его книга проникнута негромко звучащей, но твердой и искренней верой в человека… Он уверен: „Человечество — это звучит вечно“».

Сам писатель был бодр и в 95 лет, шестого марта 2003 года он читает (в двадцать седьмой раз) ежегодную лекцию в Восточном Университете Нью-Мексико, в 2005 году выходит в свет его роман «Врата Стоунхеджа». Но энергия творчества не продляет жизнь бесконечно, на 99-м году, десятого ноября 2006 года в своем доме в Порталесе Уильямсон скончался… О смерти патриарха сообщили НФ-журналы всего мира, в том числе отечественные «Реальность фантастики» и «Если»… Среди заслуг отмечалось, что именно Джек Уильямсон придумал «фантастические» термины: андроид, терраформирование, генная инженерия, космопорт, псионика, нейтрониум… Некоторые из них применяются сейчас уже как «научные»!

ФАНТИМПРИТИНГ: 1963–2007

Чудеса надо делать собственными руками! Мало кто вспомнит сегодня, откуда это изречение, что и не важно. Важен факт: в начале мая 2007 года мэтр Б. Н. Стругацкий взял, да и сотворил два маленьких-маленьких «чуда»! Не знаю, как Сергей Соболев (еще один внезапный лауреат), а я по-настоящему обрадован был присуждением «Бронзовой Улитки» Евгению Филенко! Он мне не сват, не брат, и даже не земляк, но вот его творчество пару десятков лет (как летит время!) мне не безразлично. Так что «беспристрастным обозревателем» его литературных трудов выступить не удастся — книги Филенко мне нравятся! Не мне одному, вот Юрий Флейшман еще в апреле 1995 года во всеуслышание — во всех 400 экземплярах фэнзина «Двести» — заявил: «Голосуйте за роман „Галактический Консул“!» Не проголосовали… Премий (о, сколько их ныне!) у Филенко кот наплакал, «Большой Зилант» (вручаемый недооцененным авторам) ему в 2003 году в Казани все же присудили… И вот — «Улитка»! Удивил БНС, обрадовал! Как не повод присмотреться к творчеству писателя пристальнее? Хотя бы к отмеченному премией роману.

Что представит/увидит молодой современный читатель фантастики, прочитав «Бумеранг на один бросок»? Не то, что побитый жизненным опытом читатель с тридцатилетним стажем! Но разве не заслуга писателя, что и тот, и другой найдут в книге, что им будет по душе. У Филенко «все ружья стреляют»! Вот в начале возникают сомнения — пусть и в далеком будущем (XXIII век), но чтобы 14-летний пацан-безотцовщина не интересовался, кто был его отцом? Но «нелюбопытный, ленивомысленный балбес» Северин Морозов руководствуется принципом «чего голову ломать»… Здоровая, устойчивая психика: «Я туго соображаю, во всем виновато мое темное эхайнское происхождение». Да-да, никакой он не Морозов, а янрир Нгаара Тирэнн Тилланторн из древнего аристократического рода Черных Эхайнов! А у эхайнов — три эмоциональных «слоя»: нейтральный и показной, слой отчуждения и самоконтроля, и только в глубине — слой подлинных эмоций!

Пересказывать роман смысла не имеет; сказать, что это лишь первая книга дилогии о подростке, выросшем в мире все того же «Галактического Консула» как земной мальчишка, не подозревая, кто он в действительности — необходимо. Усыновленный при трагических обстоятельствах командором Звездного Патруля Еленой Климовой (когда-то знакомой Кратова) двухлетний мальчик — представитель расы эхайнор, паталогических противников человечества!

«Корней Яшмаа, вид сбоку», написал Дмитрий Володихин в рецензии. И там же: «В то же время интеллектуальная нагрузка книги вполне самостоятельна по отношению к „Жуку в муравейнике“». «Маугли шиворот-навыворот» — это уже из рецензии Василия Владимирского, еще год назад очень высоко оценившего книгу, называющего Филенко «самым талантливым продолжателем» линии «Полдня»… А что многим сейчас хочется верить в пришествие светлого мира, недавно подтвердили Марина и Сергей Дяченко, сценаристы будущего фильма «Обитаемый остров». «Треть опрошенных фэнов уверены, что этот мир станет реальностью»…

Филенко в своем романе попытался показать, как это может произойти даже после «болезненного социального расслоения XXI века». Есть в книге «вставная» история про Бобби Локкена, оркочеловека, придумавшего «энекты» и преобразившего Землю (пусть и методами «грубого экономического шантажа»). «Деньги не нужны вовсе… Там, где действуют Соглашения, нет голодных и нет нищих»! Вот она, УТОПИЯ! После всех капитализмов «ПОЛДЕНЬ» придет!

Но вообще-то роман не об этом… Больше о другом, выраженном универсальным правилом «Консула»: «всякое разумное существо вправе рассчитывать на любовь, любить и быть любимым». Хотя и встречается у Филенко заезженный штампик «электрического разряда внезапной влюбленности», но «первые чувства» писатель воссоздает достаточно верно. А уж главка «Учитель Кальдерон о женской сущности» — прелесть! Ну конечно: «женщина всегда умнее, всегда хитрее и всегда сильнее»… Истории полуэхайнки Ольги, «монстрика» и будущего гения математики Антонии — из одного ряда (под разными углами).

Но роман не об этом… И не о гуманоидных цивилизациях абхугов, квэррагов, виавов, тахамауков, згунна, гледрофидов, лутхсонов, лферров и многих прочих. Тем более, не о спорте, хотя некая «фенестра» в жизни Северина играет свою роль. Не без оснований можно назвать роман «философским»… Но — «каждый поступок приводит к последствиям» (это цитата). Лучше не очень задумываться, считать, что «жизнь — игра», и как виавы всю жизнь бежать от скуки! Я хотел бы стать (пусть в другой жизни) пятисотлетним веселым виавом!

Многое затрагивает Филенко в книге, руководствуясь «принципом Кратова»: «понимать всех — часть моей работы». И вопрос о «наказании всеобщим непониманием» пана Забродского из Департамента оборонных проектов — ведь в целом землянам «война давно неинтересна»! И тему нашего «мистического сегодня» — «милые беседы с загробным миром» в XXIII веке признаны опасными и запрещены! Хороша главка «Беседы с Гайроном»: чужак, принявший человеческий облик, просвещает человека в теле чужака!

Стиль романа кажется сначала простоватым в наши-то времена, потом об этом уже не думаешь, книга читается с неослабевающим интересом. К языку придраться тоже не просто, хотя иногда можно; что это за «изостренные когти» у «баскервильской» кошки Читралекхи? А очень тщательно проработанная «информация» о культуре эхайнов (происходящих от «других обезьян») поражает!

И все это щедрое богатство выросло из стародавнего рассказика «Космический десант», написанного учеником 3-го класса 77-й школы г. Перми Женей Филенко, и опубликованного в сентябрьском номере журнальчика «Юный техник» за 1964 год с замечательными «наивными» рисунками Ю. Павлова. Уникальный случай: отсчет «творческой деятельности» писателя с десятилетнего возраста!

«Окошко интравизора замигало. Нильс Кюара решительным движением выключил его и встал к рупору…» Каково начало? Продолжение еще круче! Но вот ведь какая штука, уже в первом наивном рассказике Филенко писал о спасении земных детишек «нечеловеком» с планеты Фаро… Примечательно редакционное послесловие: «Одолев азбуку, парнишка сразу взялся за корифеев НФ жанра. Результат — рассказ „Космический десант“. А вот что писал сам юный корреспондент: „…О десантниках я прочитал в повести А. и Б. Стругацких „Возвращение“. Написал рассказы „Закон жизни“, „Планета желтых смерчей“, „Цефеида № 33“… В плане работы на 1964 год стоят рассказы о десантниках „Морена“, „Кто же пойдет вперед?“ Грандиозны творческие планы десятилетнего человечка! Но самое удивительное не в том, что часть их была выполнена, а в том, что несколько рассказов подростка были опубликованы! Еще школьником Филенко опубликовал три рассказа в пермской газете „Молодая гвардия“ и сборниках „Сами о себе“, да еще столько же студентом. По тем временам результат замечательный, так что сомнений, кем он будет, у Филенко не было — только писателем!

Русский писатель-прозаик Евгений Иванович Филенко родился 7 февраля 1954 года в Перми в семье военнослужащего. Окончил экономический факультет Пермского университета (1976) по специальности „экономическая кибернетика“. Работал инженером-программистом в ВЦ Областного управления Промстройбанка СССР, был зав. лабораторией Пермского НИИ управляющих машин и систем. Затем работал в издательстве, газете, агенстве по торговле недвижимостью. В семидесятые годы был неравнодушен к музыке: участник ВИА, руководитель оркестра ДКС, даже певец в кафе… Но это — лишь сопутствующие явления жизни, ведь с девяти лет Женя был очарован НФ вообще, и творчеством АБС в частности!

C 1978 года Филенко — активист Пермского КЛФ „Рифей“, в 1980 году на страничке КЛФ в „Молодой гвардии“ появляется его рассказ „Исход“. Перепечатанный в популярном сборнике „Поиск-81“ рассказ стал первой заметной публикацией Филенко. „Работник умственного труда“ В. Ф. Утюгов встречается с инопланетянином… Вариант контакта, предложенный Филенко, своеобразен, пронизан добрым юмором: „Сто третий“ дарит Утюгову „универсальный грибоискатель“…

Как-то сложилось, что на десяток лет Филенко стал прежде всего „ярким, самобытным представителем юмористической НФ“ — именно так написано в нашей отечественной „Энциклопедии фантастики“(Минск, 1995). Что ж, такой взгляд 15 лет назад был оправдан, ведь первую книгу участника семинаров молодых фантастов в Малеевке „Сага о Тимофееве“, вышедшую в Пермском книжном издательстве в 1988 году, составил цикл иронических и лирических рассказов о неутомимом чудаке-изобретателе, не знающем, „что вечный двигатель в принципе невозможен“, и поэтому в часы досуга ниспровергавшем устоявшиеся научные истины… Примечательно, что сказочная фантастика в новеллах „саги“ построена на основе богатого студенческого фольклора. Называть цикл „лучшим произведением“ писателя (как в „ЭФ“) даже тогда вряд ли стоило, ведь повесть „Эпицентр“ в сборнике „Поиск-87“ уже была опубликована — „Галактический Консул“ родился!

На борту попутного галатрампа на Сфазис (метрополию Галактического Братства) прибывает некто Кратов — ксенолог третьего класса, бывший драйвер и плоддер. Рост — 1,98; вес — 105, телосложение более чем атлетическое, светлый шатен, лицо широкое, глаза серые… Ему 34-й год (как автору книги)… Эколог представительства Союза планет Солнца при Галактическом Братстве Руточка Венуолите дарует ему шуточный титул „Галактический Консул“. Предстоит нелегкая работа, ведь „содружество цивилизаций мало напоминает слюнявый альянс, воспетый фантастами прошлого“. „Восходящая звезда ксенологии“ (и просто хороший человек) проводит полевой контакт на Церусе-1 и сталкивается с загадкой! Четыре разумные расы, несовместимые между собой! Стечением обстоятельств Константин остается без связи, переживает нечто непонятное (как потом выясняется: обострение мыслительных процессов, эффект“ многовекторного мышления»), чуть не гибнет у «Огненного Капища», с парализованными ногами вынужден отлеживаться у аборигенов…

Его коллеги выясняют, что «вспышка интеллекта» на Церусе-1 ограничена: «весьма загадочный ксенологический феномен». Объясняемый действием «рациогена»: еще сорок лет назад ученый Тун Лу пытался доказать возможность искусственного пробуждения разума в любой материальной субстанции естественного происхождения. На Земле его эксперименты были запрещены, но возможно он продолжил их на Церусе… Есть и другая версия — «происки» некой высокоразвитой цивилизации, не входящей в Братство.

Но все-таки разум «нужно заслужить», а не получать в подарок! Кратов, чувствуя, «какая ноша по плечу», бросая вызов ксенологам и всему Галабратству, уничтожает «адскую машину»!..

Уже с первых страниц повести заметна тщательность прорисовки деталей мира, «в котором хочется жить», проступают намеки на то, что это приключение Кратова не первое и не последнее… Конечно, мэтр Север Гансовский был отчасти прав, написав в рецензии: «Насколько выиграла бы повесть, безусловно интересная, если бы автор… сумел по-настоящему передать и напряжение мысли героев, и их душевное напряжение, потребное для преодоления страха перед опасностями»… Но вы бы почитали, как расхваливал повесть на предыдущей странице «Уральского следопыта» (№ 6 за 1988 год) некто Алексей Иванов, тогда вчерашний пермский десятиклассник, а сегодня — «золотовалютный резерв русской литературы»!

В 1988 году у Филенко вышла книжечка в Москве, вступление к сборнику «Звездное эхо» написал Север Гансовский. «Не у каждого есть умение изложить свое знание средствами искусства, то есть образами. Филенко может делать это достаточно убедительно. Язык автора богат ассоциациями, в нем естественно соединяются ирония и задушевность, бытовая речь и научная терминология». Хорошая рекомендация! И сборничек (две повести, три рассказа) неплохой, не более…

Следующего повода поговорить всерьез о творчестве Филенко пришлось ждать семь лет… А что за это время случилось, все знают… Так что первая книга цикла «Галактический Консул» (Пермь, 1994) (тираж — 50 000) вышла уже в совсем другой стране… В которой многие считали «Мир Полдня» лживой и вредной сказкой… Мир, воссозданный Филенко, «плоть от плоти Полдня АБС, другая версия», также оказался совсем не ко времени…

В прологе романа «Старший Брат» тектон Горный Гребень просит сорокалетнего ценителя восточной поэзии Кратова вспомнить всю свою сознательную жизнь — есть в ней некая «тайна», связанная с судьбой Галактики. Встреча происходит по инициативе тектонов (монохордовых аморфантов), всемогущих — «гасить звезды и зажигать звезды», о контактах с которыми у землян — лишь легенды. Никогда еще Кратов не взбирался выше по ступеням ответственности!

Он вспоминает «учебку» Звездной Разведки (часть 1: Драконоборец), службу вторым навигатором на мини-трампе класса «гипногриф» бортовой индекс «500–500»(Гребень волны), работу драйвером корабля класса «малый марабу» на Псамме (Скучная работа), уход в плоддеры (добровольные изгнанники) и работу блюстителем Галактических маяков, участие в миссии на сгоревшей планете-машине Уэркаф (Гнездо Феникса)…

Немало было пережито… «Рациоген» (полиспектральный интеллектуализатор) вывезли с Земли с его помощью, пусть и без его ведома, вернулся чудом… Так что неспроста заявляет ему красавица Рашида: «Ты машина!» Как выясняется потом, Кратов действительно был «отмечен»…

Вот он на Псамме в сердцах заявляет: «кем бы я никогда не хотел стать — так это ксенологом». И действительно, встреча с Чужим Разумом — это не шуточки! А решать, что делать, должен Костя! (Примечательный фактик, в части шестой появляется командор Климова — та, что из «Бумеранга…»)

На Уэркаф в сложной ситуации Кратов заранее выбрасывает из фогратора батареи — не стрелять, а думать надо сначала! Там-то невольно и начинается его ксенологическая деятельность. Не хочет он, тяжело ему, но надо делать дело… У Кратова замечательное качество: «сейчас он перечислит все свои недостатки, а потом пойдет и сделает все как надо». А все потому, что не простой человек Кратов, а «точка соприкосновения двух сил — Галактики и Хаоса», отмечен он «печатью рока»…

Замечательная книга отклика тогда не получила. Лишь в первом номере фэнзина «Лавка фантастики» (Пермь, 1997) некий И. Легков (по всей видимости псевдоним редактора) в рецензии с замечательным названием «Звездное небо и нравственный закон» предъявил автору книги несколько претензий, кое в чем и оправданных… Например — в предсказуемости «авторских рецептов».

В последующих книгах цикла — «Эпицентр»(1999) и «Блудные братья» (1999), вышедших в московском издательстве «АСТ», Филенко, как мог, старался избавиться от «предсказуемости»! И вроде бы это ему удалось, но вот рецензий на книги не последовало… Время такое было…

В 2005 году тетралогия вышла в серии «Звездный лабиринт: Коллекция». Филенко постоянно дополнял и перерабатывал романы цикла, расширяя их пространство и умножая смыслы, так что теперь она выглядела так: Гребень волны/Гнездо Феникса/Эпицентр/Блудные братья. Рецензий на издание не последовало… И вот это мне непонятно и сейчас… Ведь и менее значительные книги Филенко рецензировались в жанровых изданиях, а тут — молчание…

В 2002 году московское издательство «Вече» выпустило сборник повестей Филенко «Отсвет мрака», включающий давние «Дарю вам этот мир» и «Эти двое», и не новый (но не публиковавшийся) роман «Гигаполис». Глеб Елисеев в журнале «Если» (№ 12) назвал выход книги «долгожданным возвращением одного из самых ярких фантастов 80-х»! Посчитав «Гигаполис» «горьким текстом разочарованного, пропитанного болью по утраченным надеждам», критик попал в «яблочко»…

В 2004 году вышел еще один сборник произведений писателя — «Шествие динозавров»(СПб.: Азбука-классика). Кроме уже публиковавшихся повестей и рассказов, включает он заглавный роман, писавшийся 13 лет (1989–2002). Во вступительной статье «Нравственная матрица» Василий Владимирский называет роман «пограничным» между утопией и антиутопией: миры Филенко особого оптимизма не внушают! Так и что? Надо жить, надо работать!.. Дмитрий Володихин в своей рецензии (Если, 2005-№ 2) называет книгу «настоящей находкой для любителя социально-философской НФ», написанной «интеллигентом для интеллигентов»… Ау, интеллигенты!..

Прав Владимирский: «К сожалению, Евгений Филенко пишет слишком мало и публикуется слишком редко, чтобы привлечь пристальное внимание наших фантастиковедов»… И все-таки, это беда не Филенко…

ФАНТАСТ И СУРОВЫЙ РЕАЛИСТ

Встретив этого молодого человека на городской улице, подавляющее большинство ивановцев внимания на него не обратит, ведь в «телеящике» он не светится и местными тусовками интересуется мало. Вот работники областной библиотеки для детей и юношества, как и несколько старшеклассников из 4-й и 33-й школ при встрече, конечно, уважительно поприветствуют его. Благодаря стечению обстоятельств вот уже четыре года живущего в нашем городе автора трёх десятков книг для тинейджеров, лауреата нескольких престижных литературных премий Эдуарда Николаевича Веркина, менее всего озабоченного местной популярностью.

Родился же будущий писатель тридцать пять лет назад далеко от наших краёв, за Полярным кругом, в городе шахтёров Воркуте. Его отец, отработав на шахте положенный срок, местом дальнейшего жительства выбрал Иваново, именно сюда впоследствии переехала и семья молодых Веркиных. В детстве Эдуард много читал — а что ещё делать полярной ночью! Тогда считал фантастику единственной достойной литературой, среди любимых книг была и повесть «Обыкновенная Мёмба» Виталия Мелентьева, в своё время прожившего в нашем городе почти двадцать лет. После окончания школы поступил на истфак Сыктывкарского университета, со следующего года параллельно учился также на юрфаке. Закончив университет, четыре года преподавал историю в ВУЗе. Но влекло Веркина к иному, ведь ещё в последний год студенчества он обратился к сочинительству/писательству. Писал реалистические рассказы о жизни жителей городка в Костромской области, пробовал писать фантастику. Получалось неплохо, в 2003-м состоялась первая публикация. В том же году Веркин поступил на Высшие литературные курсы при Литинституте в Москве. В столице в 2004-м и вышла его первая книжка для детей, а в следующем — уже полдюжины. Его принимают в Союз писателей России, после получения третьего диплома о высшем образовании он поселяется в Иванове.

Моё знакомство с творчеством писателя произошло после того, как его роман «Место Снов» (2006) в Национальном конкурсе «Заветная мечта» получил премию «За лучшее произведение в жанре фантастики и фэнтези». Не прочесть книгу новоявленного земляка любителю фантастики с многолетним стажем было бы непростительно!

Начинается объёмистый роман просто: «Зимин смотрел в окно. Двор был как двор. Полдень и пустота, скука…» Жизнь двенадцатилетнего школьника, достаточно ленивого и равнодушного, в нашем мире безрадостна, ведь он не знает, чего хочет… «Люди Зимина ничуть не интересовали… Толку в чтении он не видел никакого». Вот разве что игры компьютерные! Так что заполучив запрещённую игру «Место Снов», Зимин тут же запускает её… Современные реалии Веркин рисует достоверно, вовсю используя подростковый жаргон, что сначала читателя взрослого несколько раздражает — но книга написана не для него! Вот что говорит об одной известной книге один из персонажей «Места Снов»: «Дети эту книжку и не читают! Её пенсионерки только читают!» Потому что она скучна, Веркин же старается писать «нескучно»!

Оказавшись вместе со сверстником в Игре, Зимин узнаёт, что вернуться назад он сможет только став «другим», перейдя на другой «уровень»! Странное место эта Страна, где сбываются мечты, даже дурацкие.

И мечтать надо уметь! Так что больная фантазия заселяет «Место Снов» совсем нестандартными гоблинами, гномами, эльфами; непоседы и драчуны становятся здесь рыцарями, те, кто любит чудеса — волшебниками, те, кто любит пострелять — идут в рейнджеры… Большинство и не думает о возвращении в реальный мир, ведь он «принадлежит каким-то серьёзным дядькам» и в нём жить противно! «Мне кажется, что дети и взрослые — это разные виды» — так вот заявляет предводитель рейнджеров, одним из которых Зимин на какое-то время становится. Где он только не был, с кем только не встречался! Рабство, плен, освобождение, любовь, предательство — проходя все «круги», Зимин взрослеет… «Думать — это и означает становиться взрослым»! «Уровень» повышается, научившийся задумываться Зимин возвращается домой…

«Подростковая книга — книга о душевном беспокойстве» — вот кредо писателя, сформулированное им в недавнем интервью. Об отношении к детям он говорит так:

«Детство — самая важная пора в жизни. Никогда человек не чувствует мир так тонко, как в детстве, никогда мир не бывает так огромен и интересен. Есть затертая фраза — „мы родом из детства“. Так оно и есть.

К детям отношусь как и ко всем прочим людям. Уважительно. Это не означает, что при необходимости не могу поставить на место, дать по шее или заставить учить наизусть стих к Восьмому марта».

Все опубликованные книги писателя — о детях и для детей, подавляющее большинство из них в той или иной мере фантастичны. От детского восхищения фантастикой мало что осталось, но писатель и сейчас читает её.

«Некоторые вещи Лема, Стругацких, Дика перечитываю достаточно регулярно. Мне кажется, фантастика несет на себе некое „родовое проклятие“ — читатель, в том числе и самый юный, увлекаясь сюжетом и погружаясь в выдуманный мир, все-таки прекрасно понимает, что „так оно не бывает“. Это создает прозрачную, но алмазно-непроницаемую стену, за которой так приятно укрыться и наблюдать за злоключениями ГГ — все равно не по настоящему. А литература должна все-таки цеплять. Лишь немногим авторам НФ удавалось эту стену пробить, в то же время как весьма средние писатели-реалисты берут эту планку чуть ли не в разминочных подходах».

У самого Веркина сейчас «реалистический период», став обладателем Большой премии «Заветной мечты» в 2008 году за книгу о поисках путей в другую реальность «Кошки ходят поперек», в следующем он получил премию за совсем нефантастический роман о подростках «Мертвец».

«По натуре я этакий суровый реалист, хотя в другие жанры тоже заглядывал регулярно. В настоящее время фантастика меня не очень занимает, хотя есть несколько недописанных вещей, к которым я, возможно, вернусь. Только что вышла книжка „Друг — апрель“, победившая в этом году на конкурсе им. С. Михалкова. Как раз тот самый суровый реализм, хотя обложка слегка легкомысленная получилась».

Книги Веркина пользуются успехом не только у жюри литературных премий, каждый год они переиздаются солидными по нынешним временам тиражами. В сентябре 2008 года в качестве «почётного гостя» писатель принял участие в презентации книжной программы Благотворительного фонда «Заветная мечта» в Ивановской областной библиотеке для детей и юношества, подарил несколько своих книг. «Национальная детская литературная премия „Заветная мечта“ выбирает хорошие книги из тысяч рукописей, чтобы нашим детям было над чем подумать» — последние книги Веркина именно таковы. Тогда и зародилась идея литературного кружка старшеклассников под руководством писателя — идея, воплощённая в жизнь.

«Кружок при библиотеке — инициатива творческих работников самой библиотеки. Зачем он? Надеюсь, он как-то нужен самим ребятам. Они талантливы, кое-что уже получается».

Эдуард Николаевич полон творческих планов, готов отдать воплощению их и больше своего времени, но… Надо же воспитывать двоих сыновей, непростое это дело! Старшему уже можно читать «Незнайку на Луне»…

ЖИТЬ С УСКОРЕНИЕМ

В прошлом веке в уже несуществующей стране немалым успехом у читателей пользовались книги знаменитых тогда братьев Стругацких. На этой волне и трёхтомник «Время учеников» (1996–2000), состоящий из «вариаций на темы» тандема, также успех имел несомненный. В своей «привязанности» к мэтрам советской фантастики высказались многие известные российские фантасты, в том числе Сергей Лукьяненко, чья нынешняя слава, пожалуй, поэффектнее.

Составитель серии Андрей Чертков через несколько лет решил проект реанимировать, и три года назад увидел свет сборник «Важнейшее из искусств», включавший произведения как известных писателей, так и новичков. Повесть «Лента Мёбиуса» из этой антологии — и не только по объёму — составила достойную конкуренцию произведениям нынешних мэтров. Ещё в 1970 году в «Юности» была опубликована приключенческая повесть «Отель „У погибшего альпиниста“» Стругацких — ироническая «отходная детективному жанру», тем не менее уверенно выстроенная по канонам классического детектива. Почти через сорок лет молодая писательница убедительно «сыграла на том же поле» ещё раз, уверенно воссоздав атмосферу классического произведения отечественной фантастики, но перевернув в конце всё «с ног на голову».

Написала повесть жительница нашего города, новоиспечённый (тогда) кандидат филологических наук Дарья Зарубина. Сама она говорит об этом так: «Я сделала то, что хотела сделать — текст, наполненный любовью к первоисточнику, доброй игрой с цитатами и образами Стругацких. Природная склонность к постмодернистской игре отразилась в „Ленте“ вполне, не всем читателям нравится такой стиль, и я их понимаю…» Да, времена ныне совсем другие, сборник чаще критиковали, чем хвалили: не то, мол, и не так… А повесть всё же удалась, и это при том, что интерес её автора к фантастике не такой и давний, ведь в детстве она фантастику совсем не читала.

Родилась Дарья Николаевна Котова в ноябре 1982 года в Иванове, отец — инженер, мать — филолог и библиотекарь. Закончила филфак университета и аспирантуру. В 2003–2006 годах работала на радио, в 2007-м защитила кандидатскую диссертацию по теме «Универсалии в романном творчестве Виктора Пелевина». Сейчас — старший преподаватель русского языка как иностранного в ИГМА, работает с российскими и иностранными студентами, ведёт занятия по культуре речи. «Работа нравится: много общения с людьми из других стран, возможности творчески подойти к делу и узнать что-то о других культурах „не покидая кресла“».

Ещё в юности Дарья познакомилась со своим будущим мужем, вот он-то (страстный любитель НФ) и приохотил к чтению фантастики. В 2004-м «сменила фамилию», двое сыновей-сорванцов — Степан (пять с половиной лет) и Артемий (почти четыре года). С детства писала стихи, первую подборку стихотворений опубликовала в тринадцать лет, занималась в нашем известном литобъединении «Основа», участвовала во Всероссийском совещании молодых писателей (2000). Стихи пишет до сих пор:

…

Рассказы стала писать после двадцати, уже в первых, неопубликованных «притчах» фантастика проглядывала. В «фэндоме» (мире фантастики) получила известность после встречи авторов и любителей фантастики в Подмосковье под названием «РосКон-2011». По итогам мастер-класса «самого» Лукьяненко лучшим был признан её рассказ «Мираклин», который тут же был опубликован в сборнике «Антисталкер»; она же победила в конкурсе молодых писателей «Рассказ за час». Жребием определялась тема, за час каждый из полсотни участников должен был написать вполне законченный рассказ. Дело происходило первого апреля, так что подразумевался юмористический «уклон», поэтому и оценивал результаты спец по «юмористической» фантастике Андрей Белянин. Ему понравился «Ух ты ж, ёжик» Зарубиной. Даша многих там очаровала! Даже вот стипендию от МГО Союза писателей России пообещали… Ждёт, ведь один из её принципов: пока живу — надеюсь. Скоро возможна публикация в одном из наших НФ-журналов. В области фантастики Дарья предполагает «работать как можно дольше и плодотворнее: идей хватает. Вот пойдёт младшее чадо в детский сад, и времени будет чуть больше для реализации титанических планов».

Как только Зарубина всё успевает! Ведь надо и положенные по статусу «филологические» статьи писать, а тут двое растущих пацанов требуют внимания почти неусыпного. Воспитательный процесс у Дарьи налажен, к примеру — телевизора в доме нет! Так что времени хватает и на рыбалку, хотя Дарья считает: «Не могу назвать себя заядлым рыбаком, это скорее дань воспитанию. Мой папа — охотник и рыбак всю жизнь, мама — классический филолог. В доме часто бывали и папины друзья, и мамины подруги. Отсюда некоторая двойственность пристрастий, я с одинаковым удовольствием слушаю беседы о литературе и охотничьи/рыбацкие солёные байки». А один из «секретов» многогранных успехов, несомненно — счастливое замужество: «Многое, что я успеваю и делаю, стало возможным благодаря поддержке мужа — моего главного читателя и критика». При такой-то поддержке молодой автор ещё не раз порадует читателей хорошими рассказами и повестями.

ДОКАЗАТЕЛЬСТВО АКСИОМЫ (Пять «фантастических идей» из старого рассказа)

Советскую научную фантастику конца 40-х — начала 50-х годов ругать легко и приятно — есть за что! Гораздо труднее (но еще приятнее) обнаружить хоть что-то стоящее внимания и сейчас. Вот, например, этот десятистраничный рассказик Вадима Охотникова шестидесятилетней выдержки…

Центральный персонаж его — изобретатель — чувствует «призвание стать писателем», друзья-литераторы отговаривают: «Вы думаете, это легко? Это вам не машины изобретать… В литературной деятельности столько неясностей…» И точно, «очутившись перед листом чистой бумаги», изобретатель приуныл, тянуло написать отчет «К вопросу о псевдопараметрическом резонансе в четырехполюсниках при неустановившемся режиме контуров»…

«О чем, собственно, я буду писать? Вот говорят, что существуют в литературе художественные образы. Что это за образы такие?..» А тут еще (не забудьте — 1947 год) с пера «сползла капля чернил, и на рукописи образовалась клякса»… Изобретатель решает: «Нужна автоматическая ручка, очень совершенная»! Вот и идея № 1: «специальная ручка».

Цитата: Мне удалось добиться, чтобы ручка содержала в себе такое количество чернил, которого хватило бы по крайней мере для написания «Войны и мира».

Развитие идеи: С позиций сегодняшнего дня и «фантастики»-то нет никакой, подумаешь… Да только вот советские школьники даже в начале 60-х писали перьевыми ручками, макая их в чернильницы-непроливайки… А вспомните «Ручечника» из фильма «Место встречи изменить нельзя», сколько стоил тогда хороший «паркер»? (Кстати, сегодня хороший «Parker» или «Waterman» стоят не дешевле). Выпускали одно время шариковые ручки большой емкости, но даже ее бы не хватило на «Войну и мир» …Да и зачем? Другие уж давно технологии и приемы!

Довольный изобретатель «снова уселся за письменный стол», но дело все равно не пошло: «мысли обогнали перо, запутались и превратились в невероятную кашу». «Рука не успевает за мыслями…» — отсюда идея № 2:

«специальная машина (писательский диктограф)».

Цитата: …Очень усовершенствованный звукозаписывающий аппарат. Вот я расхаживаю по комнате и излагаю свои воспоминания вслух. Чувствительный микрофон улавливает мою непринужденную речь, а аппарат записывает ее на пленку…

Развитие идеи: даже тогда особой «фантастики» в этом не было, хотя до появления в СССР бытовых магнитофонов оставалось немало лет… Несомненно, самые известные «магнитофонные воспоминания» оставил «наш дорогой Никита Сергеевич», но гораздо популярнее была «магнитофонная поэзия» Владимира Высоцкого!

Проходит испытание прибора: «Говорил я, как мне казалось, чрезвычайно красиво. Расхаживая по комнате, я ударял себя в грудь кулаком, а в конце своей речи даже слегка прослезился. Мне показалось, что я …создал гениальное произведение»! О, каково было разочарование «спикера», увидевшего продиктованное перепечатанным на машинке! «Диктограф» остается только подарить писателю С., известному выступлениями на тему, как надо писать, но самому почти ничего не написавшему…

Воображение изобретателя рисует более совершенную машину — без капризной машинистки! Вот и идея № 3: «анализатор речи».

Цитата: В огромных шкафах были расположены громоздкие звуковые анализаторы. Каждой букве соответствовал свой звуковой фильтр. Стоило произнести перед микрофоном букву [звук! — В.О.], как аппаратура приводила в действие соответствующую клавишу пишущей машинки.

Развитие идеи: все так и осталось фантастикой, сначала из-за сложности анализа, а потом наука и техника пошли другим путем… Анализаторы речи (и совсем не громоздкие) японцы явили миру в конце прошлого века, но не для печатания текста на слух… Может, вскоре появятся компактные трансляторы-переводчики…

Опять «но» — «машина писала совершенно безграмотно»; ведь и люди пишут не так, как выговаривают слова! Даже усовершенствование не помогло, пришлось подарить ее писателю Г., создателю огромного количества произведений, которые почему-то никто не хотел читать…

Полгода изобретатель работает над идеей № 4: «мыслеснимателем».

Цитата: Это подлинное чудо. Здесь соединены новейшие достижения радиотехники, телемеханики, автоматики и электрофизиологии… В специальном кресле располагается писатель… На голове — металлический колпак, от которого тянутся завитушки проводников. Такие же провода прикреплены к рукам и ногам творящего автора… Удалось расшифровать ничтожные сигналы, сопутствующие нашему мышлению. Трудно было превратить их в систему сильных электрических импульсов… Четырнадцать шкафов, наполненных электронными лампами, прекрасно справляются с этой задачей. Мои мысли легко превращаются в четко напечатанный на машинке текст.

Развитие идеи: Хотя это еще не самая фантастическая из пяти идей, но многократно обыгранный в фантастике «мыслесниматель», похоже, так в ней и останется! Уж очень много проблем возникает при разработке даже отдаленного подобия. Пусть все они будут решены, но зачем «мыслесниматель» нужен? Контрразведка обходится пентоталом натрия…

А у изобретателя очередная неудача: «Мои воспоминания… Не село бы напряжение в сети… О каких таких воспоминаниях я, собственно, собираюсь написать? Начну так: Взирая на тихое Черное море… Нехорошо… Как же написать? Жмет этот дурацкий колпак на голове!..»

«Мыслепечатающий аппарат» приходится подарить драматургу Н. … Восхищенные врачи («Какие огромные достижения! Весь мир потрясен!») находят у изобретателя «страшное переутомление» — подкосила здоровье жестокая писательская неудача… А вот изобретения даром не пропали: писатель Г. увеличил свою производительность настолько, что ему самому стало противно, и он неожиданно бросил писать; на сцене появилась замечательная пьеса, задуманная во сне драматургом Н.

Неудавшийся писатель, найдя на прогулке птичье перо, размышляет: Пушкин, Лермонтов, Гоголь писали гусиным пером, и получалось у них неплохо… «Не в механизмах все-таки, видно, здесь дело, а в способностях и в упорном труде. А что, если попробовать этим пером?» — так «и появилось это краткое повествование, написанное и переписанное 36 раз…» Не гусиным, самым обыкновенным пером.

Вот и идея № 5: важнее всего для писателя талант и труд! Когда-то она была совсем реалистичной (аксиомой), сейчас же стала самой «фантастичной» из всех! Талант — он только мешает! Труд? Ну да, чем больше текстов набьешь, тем больше получишь! Переписывать 36 раз? Лучше 36 текстов выдать! Сочинителей текстов, авторов, беллетристов в наше время не счесть, а вот писателей совсем мало…

Кем был автор анализируемого рассказа «Автоматы писателя»(1947) Вадим Дмитриевич Охотников — вопрос, конечно, интересный… В Союзе писателей он состоял, удостоился двадцати строк в советской «Краткой литературной энциклопедии»(1968), но вот в российско-белорусской «Энциклопедии фантастики»(1995) «выведен на чистую воду»! «НФ книги О. представляют собой слабо беллетризованную популяризацию собственных инженерно-тех. идей автора» — таков приговор потомков!

Основания для такого заключения есть — если сравнивать книги Охотникова с книгами Стругацких или Ефремова. Но правомерно ли это?

Рассматривая творчество Охотникова в контексте послевоенного времени, резюме «КЛЭ» гораздо ближе к истине: «Науч. фантастика О. своеобразно реалистична, ее технические идеи обычно ненамного опережают действительность.» А что это к тому же и литература, подтверждали рецензии небезызвестных (хотя бы тогда) В. Шкловского и Г. Ленобля в «Новом мире»…

Один из мэтров советской фантастики Г. И. Гуревич не раз приводил в своих воспоминаниях примечательные слова офицера-артиллериста, услышанные на одной из встреч с читателями: «У нас в армии есть артиллерия ближнего боя, есть артиллерия дальнего действия. Мы применяем ту и другую, в зависимости от цели. Они выполняют разные задачи, но обе нужны». К сожалению, в начале 50-х директивно поощрялась только фантастика «ближнего боя», и не случайно Гуревич, обожающий все систематизировать, периоду советской НФ 1946–1953 годов дал название по сборнику Охотникова — «На грани возможного». Несомненно, это был «звездный час» для автора многих запатентованных изобретений в области радиотехники и звукозаписи, попытавшегося стать писателем: «профессиональный изобретатель, он и писал о том, как интересно изобретать».

«Больной сердцем», прожил заслуженный деятель науки и техники БССР В. Д. Охотников (1905–1964) немного, был похоронен неподалеку от могилы Александра Грина в Старом Крыму. Что время его ушло, он понял сам… После 1957 года новых произведений Охотникова не появлялось…

ЖИВ КУРИЛКА! (Мифаго Врунгель)

Впервые книжку «Приключения капитана Врунгеля» я прочел в тридцатипятилетнем возрасте. Купил в районном книжном магазинчике, будучи в служебной командировке. Раньше купить не мог! Кто не помнит/не знает «тоталитарных» времен, не поймет… Попытаюсь напомнить/объяснить: книжка только в восьмидесятые годы в СССР была издана тиражом около двух миллионов экземпляров, но купить ее было проблемой! Во-первых, «книжный дефицит», во-вторых, огромная популярность именно этой книги Андрея Сергеевича Некрасова. Как я был рад, увидев эту довольно невзрачную книжечку в бумажной обложке на книжном прилавке!

Среди прочих причин радости была мысль о возможности наконец-то сравнить «первоисточник» со знаменитым (не побоюсь этого слова) мультсериалом! Наверняка, знаете:

Ну не может же быть такого в изначальном тексте! Умом я это понимал, книга впервые вышла давным-давно, но — сомневался… Потому что налицо был парадокс — вроде бы я книжку в детстве не читал, а с капитаном Врунгелем был давно знаком! Что является одним из признаков мифа! То есть создания коллективной фантазии, отражающей действительность в виде чувственно-конкретных персонификаций, которые мыслятся вполне реальными!..

Запросите «Яндекс» — и мысли не возникнет в нереальности Врунгеля! В Геленджике открыт парк экстремальных аттракционов «Адмирал Врунгель», в Челябинске выступает DJ Врунгель… Разрабатываются компьютерные игры «Капитан Врунгель» и «Новые приключения Врунгеля»… Приглашает «Врунгель-бар»… За 59 р. (а хочешь — за 256 р.) можно приобрести книги… За 343 р. — мультфильм («один из шедевров советской анимации»!)

Немало ссылок в Сети и на А. С. Некрасова, «русского детского писателя»: сказки в MP3, аудиокниги… Самая замечательная: на «skazka.com.ru» его книжка фигурирует в разделе «Мифы, фольклор»!

У тех (есть такие?), кто о книге не слыхал, может возникнуть вопрос — о чем вообще речь? Так что, наверное, надо вернуться к истокам…

Капитан дальнего плавания Христофор Бонифатьевич Врунгель родился в Москве, на Таганке, 22 декабря 1934 года в 4 часа утра. За последующие пять лет он сформировался и окреп — вполне достаточно, чтобы пуститься в «кругосветку», полную опасностей! «Единственный в мире кругосветный поход на двухместной парусной яхте. Сто сорок тысяч миль. Масса заходов, масса приключений…»

Уже при отплытии подремонтированная свежим лесом (и оттого пустившая корни) яхта и ее экипаж удивили толпы любопытных. При этом еще и название потерялось: из славной «Победы» стало «Бедой»! Да это не беда, рассудил Христофор Бонифатьевич! Как и то, что у старшего помощника Лома «редкий нюх на спиртное», а отлив в норвежских фиордах может преподнести сюрприз, что документы на белок слизнул хамелеон, а новый матрос Фукс разбирается только в игральных картах! Нет безвыходных ситуаций для старого морского волка!

«Капитан Врунгель, кто он?» Всю подноготную выдал в конце семидесятых годов его литературный родитель, написав обстоятельное послесловие к повести.

Давным-давно двадцатипятилетний Андрей Некрасов работал в дальневосточном китобойном тресте, директором которого был Андрей Васильевич Вронский, человек очень интересный. В свое время, вместе с другом, ставшим впоследствии знаменитым капитаном И. А. Манном, он решил совершить кругосветный поход на двухместной яхте. Поход не состоялся, яхта сгнила на Васильевском острове, а мечты стали забавными небылицами, которые рассказывал Вронский совершенно замечательно!

Например, о том, что нет плохих судов, нет плохих ветров, есть плохие капитаны! Так что стоит встать на корме и одну за другой вышибать пробки из бутылок с сода-виски, и корабль начнет двигаться вперед уже по ракетному принципу!..

Через пару лет Некрасов (уже в Москве) рассказал некоторые из небылиц Вронского известному писателю Борису Житкову, и тот посоветовал написать «повестушку» о привиравшем капитане. Так вот и «родился» Врунгель… Почему именно Врунгель? Не назовешь же героя юмористической повести именем уважаемого человека… Были, правда, исторические преценденты! Вспомнив барона Мюнхгаузена и знаменитого русского моряка барона Фердинанда Врангеля, Некрасов «окрестил» своего пока еще безымянного героя Врунгелем! Лом — это переведенный на французский с немецкого Манн, добродушный, но недалекий верзила… Матрос Фукс — это матрос китобойной флотилии… Фукс! Маленький, бородатый, жуликоватый…

Кроме смешных рассказов Вронского в книгу в книгу вошли и другие морские небылицы, смешные случаи, свидетелем которых был сам автор. Подробности делали повесть правдивее, что для книжки, «построенной на вранье», очень важно. «Врать надо убедительно»!

Вчерне законченную рукопись автор предложил журналу «Пионер». «Врунгеля» решили печатать, но — в виде подписей к большим рисункам… Некрасов согласился сократить повесть. «Приходилось буквально воевать с собой из-за каждого слова»… «Приключения…» вошли в план «Пионера» на 1937 год, пора было заказывать иллюстрации! В принципе согласен был находящийся тогда в зените славы Константин Павлович Ротов, но вот время его было расписано по минутам! Пришлось Некрасову в буфете издательства «Правда» подсесть к нему и — почти против воли художника — рассказать содержание повести. Все-таки тот согласился… Некрасов пишет: «Не зря я так упорно добивался согласия Ротова на эту работу. С тех пор и у нас, и за границей многие художники брались за иллюстрацию этой книги, но лучшими на мой взгляд, по-прежнему остаются первые иллюстрации, созданные К. П. Ротовым».

Работы зарубежных иллюстраторов я не видел, но с некоторыми отечественными знаком. И полностью согласен с А. С. Разве что цветные иллюстрации В. Боковни глянулись, так ведь в них опять же половина от Ротова, да четверть от мультфильма. А кроме него книжку иллюстрировали: М. Беломлинский, А. Воронкова и В. Дмитрук, Н. Байрачный, П. Северцев, С. Серов, Г. Юдин, А. Костин, А. Данилин, Г. Самойлов, А. Акатьев, В. Попова, О. Пархаев, Р. Сахалтуев, А. Лукьянов, В. Коркин, М. Глашкин, А. Ильин…

«Врунгель» печатался в «Пионере» сериями, по шесть эпизодов в каждом номере. Публикация вызвала горячие противоречивые отклики!.. Вот В. Литвинов в газете «За коммунистическое просвещение» писал: «„Приключения…“ могут рассмешить только самого непритязательного читателя»… Несмотря ни на что, вместе с художником Некрасов стал готовить повесть к отдельному изданию, пришлось восстанавливать урезанное, заново шлифовать всю повесть…

Весной 1939 года 25 000 «Приключений…» попали в руки читателей! Все друзья Врунгеля ждали, что скажет критика… В седьмом номере журнала «Детская литература» за 1939 год появилось сразу две статьи. Автор одной из них, Лев Кассиль («Кругосветное плавание несусветного враля»), предсказывал книге долгую и счастливую жизнь, автор другой, И. Рахтанов («Трактат о природе вранья или сигнал бедствия»), отрицал право повести на существование, предрекал Врунгелю забвение…

«Некоторым показалось, что именно эта вторая статья правильно предсказала судьбу книги»… Се ля ви: война, разруха, восстановление хозяйства, сталинизм — не до вранья Врунгеля! Книга не переиздавалась…

Но «Врунгель жил в надеждах его друзей»! И надежды сбылись! В 1958 году 200 000 «Приключений…» вышли в свет! Хотя в предисловии было написано, что книга значительно переработана, повесть осталась такой, как прежде, произошло только несколько незначительных замен первоначального текста, да прибавилась еще глава, посвященная морской терминологии (и то — в результате просчета технического редактора).

Пережив невзгоды, «Врунгель» с 1958 года зажил новой счастливой жизнью! В 1961 году «фантастическая повесть» вышла в Омске, в 1965-м было московское переиздание, тираж семидесятых годов — более 500 000 тысяч экземпляров, восьмидесятых — около 2 000 000 экземпляров, девяностых — также около 2 000 000 экземпляров. Да и 100 000 экземпляров книги, изданных уже в XXI веке, кое-что значат. Английские, армянские, болгарские, венгерские, грузинские, индийские, латвийские, литовские, туркменские, узбекские, югославские, японские (и некоторые другие) ребятишки прочитали «Врунгеля» на своих языках. «Добрый старый капитан всем читателям одинаково щедро дарил улыбки»… Автор книжки был уверен: «Я не напрасно потратил труд и время на эту книгу»!

Андрей Сергеевич Некрасов, кто он? Родился будущий писатель в Москве 9(22) июня 1907 года в семье врача. Времена вскоре настали «интересные», так что в молодости сменил он немало профессий: был и чернорабочим, был и техником, плавал матросом и кочегаром на рыболовных траулерах, работал в китобойном тресте на Дальнем Востоке. С двадцати лет печатался, и не удивительно, что с морем и флотом связаны темы его основных произведений. С 1932 года жил в Москве, сотрудничал с Борисом Житковым. В 1935 году вышла его первая книга — сборник рассказов «Морские сапоги». Писал А. С. в основном для детей: «Электрическое солнце» (1936), «Повесть о товарище Кирове»(1936, совместно с Б. Житковым, Б. Ивантером, Б. Шатиловым).

Во время Отечественной войны добровольцем ушел на фронт, служил и в пехоте, и в авиации. После войны много работал в области научно-популярной литературы. Среди книг Некрасова — повесть о моряках «Судьба корабля» (1958), книжка «Танины игрушки» (1963), книги об Арктике «Мы были на Диксоне» (1966) и «Операция „Туман“» (1972). «Путешественник, писатель, фантазер» — так назывался появившийся к его семидесятипятилетию очерк в журнале «Пионер», старом добром знакомом.

Но все же… А.С. — «автор одной книги»! Юмористическая повесть о фантастических приключениях незадачливого мореплавателя прославила его на века! Можно только позавидовать автору такой замечательной книжки, ведь уходя из «приземленной» жизни 15 февраля 1987 года (не дожив чуть-чуть до восьмидесятилетия), он по праву мог еще раз сказать: «Я не напрасно потратил время на эту книгу»…

В пятом томе «Краткой литературной энциклопедии»(1968) А. С. Некрасову отведено 14 строчек, в «Литературном энциклопедическом словаре»(1987) 6+4… Четыре последних говорят о том, что самая известная книга писателя, современная фантасмагория в духе знаменитого барона Мюнхгаузена, «примыкает к сказке»…

Как ни странно (все-таки Некрасов — «детский» писатель), одно издание «Приключений капитана Врунгеля» есть даже в областной научной библиотеке. Лениздатовское 1982 года — с неплохими цветными иллюстрациями В. Боковни и вступительным словом «Героя» Сергея Михалкова. «Еще в рукописи я прочел повесть… Многое изменилось… А маленькая яхта „Беда“ до сих пор не затерялась в огромном океане детской литературы… Тем, кто впервые открывает эту книжку, я немножко завидую»…

Всенародной известности книжке добавил сериал украинца Давида Черкасского, вышедший в 1981 году. «Приключения…» были «осовремененны», но — слава богу — от этого они хуже не стали! Всплеск читательского интереса в восьмидесятые годы обязан именно этому интересному мультфильму! В 1993 году санктпетербургское издательство «Композитор» даже выпустило «мультсказку для чтения и пения» «Приключения капитана Врунгеля» (стихи Е. Чеповецкого, музыка Г. Фиртича, художник Р. Сахалтуев).

В 1990 году «Приключения…» вошли в интересный и знаменательный сборник «Вдохновенные лжецы, или Самые удивительные и самые правдивые истории, имевшие место на суше и на море, в воздухе и даже в космосе» (Ростовское книжное издательство). В аннотации к нему сказано: «Комическая фантастика — лишь средство сатирического обличения»…

Может быть, к «Приключениям Мюнхгаузена» или «Звездным дневникам Ийона Тихого» это справедливо, но к повести А. С. Некрасова?.. Хотел ли кого-либо обличать Андрей Сергеевич? Может, в этом-то и непреходящая ценность его небольшой книжки!

НЕИЗВЕСТНАЯ ВОЙНА (Межвоенные «пророчества» как «альтернатива»)

О войнах будущего писали издавна, но Первая мировая — масштабная и кровопролитная — изменила взгляд, «сняла пелену с глаз „невинного“ человечества, воспитанного на военной лирике Теннисона и Киплинга».

С конца двадцатых всё яснее становилось, что Версальский мир, сколько бы его не подновляли и не «улучшали» — только передышка между войнами. «Война 1914–1918 годов не была закончена, как о том объявили в Версале. Насильственно сведённая к миру, она неудержимо продолжалась в пограничных спорах и межнациональных распрях» — это из романа Петра Павленко «На Востоке». А вот что сказал товарищ Сталин в отчётном докладе на XVII съезде ВКП(б) в 1934 году: «Дело явным образом идёт к новой войне».

Внимание европейских писателей сосредоточилось на страшной разрушительной силе новых вооружений. Почти никто не сомневался в том, что любое, самое смертоносное оружие будет пущено в ход без оглядки на общечеловеческие нравственные нормы и стандарты международного права. Книги, описывавшие массированные бомбардировки и бедствия, которые выпадают во время войны на долю мирных жителей, уже не удивляли. После Вердена, после газовых атак уже нельзя было твердить вслед за Клаузевицем, что война есть продолжение политики другими средствами. В Европе появилось поколение авторов, побывавших в окопах и изображавших последствия применения новых вооружений не для того, чтобы призвать нацию лучше подготовиться к новой войне, а чтобы внушить читателям ужас и отвращение к войне как таковой; показать, насколько она самоубийственна, недопустима. Вера в поступательное развитие человечества дала брешь, стало ясно, что научно-технический прогресс приносит не только «сладкие» плоды, что его довольно легко обратить против человека.

Выходили и другие книги; как писал критик О. Цехновицер в статье «Империалистический военно-утопический роман» — посвящённой в основном произведениям начала века (журнал «Звезда», 1937-№ 8) — в тридцатые годы «выделяется военно-фашистская литература Германии и Японии». Небезызвестный генерал Людендорф выпускает книжку «Мировая война грозит», роман Карла Бартца «Война 1960» (1931) разнесён в пух и прах в советской рецензии «Фашистский романист мечтает» (1932), в Японии получает известность книга Накадзиме Ракеси «Великая океанская война», снабжённая предисловиями двух адмиралов и двух генералов! К «фашистской» литературе Цехновицер относит не только книгу генерала Джонсона «Немецкое чудо 193?», но и роман француза Эрве Песлуана «Таинственная угроза» (1931), отмеченный тогда Премией Жюля Верна!

Если за перо брались европейские военные журналисты, то их прогнозы — в основном касавшиеся применения нового оружия, оказывались более сдержанными и изредка — более точными. Британский военно-морской обозреватель Гектор Ч. Байуотер (1884–1940) в книге «Великая Тихоокеанская война: История американо-японской кампании 1931–1933 годов» (1925) показал — вопреки мнению американских военных и политиков (включая Франклина Д. Рузвельта) — что война между Японией и США возможна, описав внезапное нападение японцев на американский флот, захват Гуама и Филиппин. Это сочинение привлекло к себе внимание японцев, и вскоре после его опубликования к Байуотеру явился с визитом японский военно-морской атташе, пожелавший обсудить с автором возможную стратегию войны в Тихом океане. Об этом можно прочесть в довольно популярной на Западе книге И. Ф. Кларка «Пророчества о грядущих сражениях». Книга Байуотера сразу же вызвала интерес и советских журналистов, отрывки из неё были опубликованы в «Комсомольской правде» зимой 1927 года.

Международный резонанс получила книга капитана (лейтенанта?) запаса Фукунага Киосуке «Записки о будущей японо-американской войне» (1934), снабжённой предисловием командующего объединённым японским флотом. В том же году в русском переводе она вышла в Военгизе и отрецензирована («Правда и ложь капитана запаса»). О переводе книг генерала Сато «Как мы будем воевать» и генерала Араки «Война на Дальнем Востоке», изображавших нападение Японии на СССР, и речи быть не могло!

В СССР середины тридцатых годов XX века «пропагандистом» зарубежной фантастики специфического — «военно-технического» — направления (рисующей картины возможной будущей войны), неожиданно становятся общелитературные журналы, прежде всего «Знамя», созданный как орган Центрального Совета Лит. Объединения Красной Армии и Флота.

Переводным первенцем подобного «жанра» стал роман «Воздушная война 1936 года. Разрушение Парижа» некоего «майора Гельдерса», без имени переводчика опубликованный в журнале «ЛОКАФ» (будущем «Знамени») в номерах 8–9, 11, 12 за 1932 год. В русском переводе (в книжном издании того же года переводчик был указан: А. Зеленина) была опущена вся «романтическая» часть, зато к изданию 1934 года были приложены «Полемические варианты» Петра Павленко (главы, как бы не вошедшие в книгу и рисующие иное развитие событий…) Гельдерс, естественно, не учитывал в своём сценарии народные волнения, а по мнению советских теоретиков империалистическая война должна автоматически перерасти в социальную революцию! Вот Павленко и приступил к развитию этой мысли, начиная с книжки пятой журнала «Знамя» за 1933 год: «Воздушная война 1936 года: Полемический вариант».

В редакционном предисловии к сочинению Гельдерса отмечалось, что роман представляет исключительный интерес прежде всего со стороны затронутых военных проблем, «автор говорит о такой новой теме, какой является воздушная война». (Тогда многие увлеклись так называемой «доктриной Дуэ» о «всемогуществе» бомбардировочной авиации). Политические же мотивы романа совершенно ясны — «фашистская идеология его автора обнажена».

«Стояло жаркое лето 1936 года»… Убит британский верховный комиссар в Египте, французские войска высаживаются на египетскую территорию, находящуюся под покровительством Великобритании… «События следовали одно за другим, как удары молота… Так вот как возникает война!» Английские засекреченные гиганты-бомбардировщики серии «Г» 9 июля бомбят Париж, сбрасывая 700 тонн разрывных бомб, более 3000 зажигательных снарядов, 10 тонн горчичного газа. Сцены разрушения французской столицы в романе «немецкого фашиста» напоминают аналогичные — но с помощью огромного флота «цеппелинов» — из романа «германского националиста» начала XX века Рудольфа Мартина «Мировая война» (1907). Французы бомбят Лондон — «ночь принадлежала бомбовозам…» «Москва призывала со своих мощных радиостанций французский пролетариат к войне против буржуазии». «На второй день войны английский воздушный флот совершил новые бомбовые атаки на Париж, Брюссель, Антверпен, Шарлеруа, Лилль…» Группа французских крейсеров открывает огонь по английским судам… 162 самолёта серии «Г», имея на борту 324 100-килограммовых и 648 50-килограммовых бомб, атакует французские крейсера! «Под страшной угрозой бомбовых атак французскому правительству оставалось лишь одно — любой ценой заключить мир…» Франция принимает все условия…

В Советском Союзе долгое время считалось, что под псевдонимом «майор Гельдерс» скрывался видный офицер рейхсвера, но кто именно — неизвестно… На самом деле под псевдонимом «скрылся» совсем не офицер, а директор «Люфтганзы» Роберт Кнаусс (1892–1955), это уж попозже оберст Кнаусс будет командовать бомбардировочной авиашколой, а дослужившись до генерала — «Люфткригсакадемией». Его единственная книга имела успех не только по всей Европе (переведена на английский и французский языки), но даже в СССР: сам Всеволод Вишневский написал разгромную рецензию в «Литгазету» под названием «Майор Гельдерс и доверчивые советские издательства»! Ещё бы, лишь годом ранее бывший «особист» В. В. Вишневский (1900–1951) опубликовал пьесу «Последний решительный», рисующую будущую войну совсем по-другому! Как «прославление героического подвига советского народа, защищающего социалистическое отечество»…

В книге И. Ф. Кларка роман Кнаусса причислен чуть ли не к «сиропным сказкам о войне», изображавшим грядущие баталии если не в розовых, то уж точно не в черных тонах. Разрушены дома, но жертв среди населения немного, и граждане думают не столько о выживании, сколько о победе. Популярность подобных сочинений, как и сам факт их публикации, свидетельствовали, что в Европе начали свыкаться со страшными реалиями войны нового типа.

Отрывок из «фантастического романа» Гельдерса под заголовком «Париж в огне» был перепечатан в «Технике-молодежи» (№ 1 за 1937 год) под рубрикой «Фантазия и действительность», когда до «действительности» оставалось пара-тройка лет… Затем «Знамя» и «ТМ» поменялись ролями: сначала в молодежном журнале были опубликованы главы из фантастического романа капитана резерва Военного Флота США Джона П. Кидда (№ 6 за 1936 год и № 3 за 1937 год), а через месяц в «Знамени» напечатали полностью (№№ 3, 4) его роман «Завещание Уэнтворта» (в переводе В. И. Рязанова), рисующий войну между Японией и Америкой в 194… году…

Война начинается борьбой за господство в воздухе… Затем американский десант «покидает Перль-Харбор» (именно так!), ему поставлена задача овладеть корейско-японскими портами Расин и Сейсин… Эскадры «великих держав» встречаются в открытом море, искусно применив задымление, «японские корабли, продолжая воздушное наблюдение, один за другим топили суда неприятеля»! «Второй Цусимой» закончился «первый акт великой тихоокеанской трагедии». Но хитрее оказались всё же американцы, японцы топили не боевые корабли, а макеты! «Мы дрались с огородными чучелами»! — с досадой восклицает японский адмирал… Главные же силы американского ВМФ высаживают десант на Филиппинах и Формозе и захватывают их, сдаются Гуам и Сайпан… «Раскат гомерического хохота потряс Европу, когда история „морского сражения на тридцатой параллели“ стала достоянием прессы». Кстати, в сочинении Кидда мне встретилась просто замечательная сентенция: «Теперь историю пишут преимущественно для того, чтобы исправлять её»!

После публикации сочинений немецкого «майора» и американского «капитана» неудивительно появление в «ТМ» (№ 1 за 1938 год) отрывка из фантастической повести «французского майора Рикара» «Последняя война фашизма» (в переводе Е. Болтина) под заглавием «УР»(то есть: УкрепРайон). В предисловии отмечалось, что автор рассматривает план и ход гигантской битвы, перерастающей в новую всемирную войну. Начинается всё с операции германцев (с картами!), связанной с попыткой прорыва французских пограничных укреплений. Автор резко расходится с большинством военных писателей, изображая будущую войну как сражение огромных наземных армий, насыщенных всеми видами техники.

Для вторжения во Францию германцы избирают направление через Люксембург и юг Бельгии… Детально описывается современный УР: «опираясь на флангах на непроходимые участки местности, УР составляет сплошное препятствие, которое не может быть обойденным…» На участке шириной около 18 км и той же глубины располагаются 12 орудийных капониров, 6 малых фортов, 9 батарей дальнего боя, 3 стационарных зенитных батареи, около 600 пулемётных блиндажей… Как же преодолеть такое препятствие? «Предательство — вот секрет частичного прорыва… Проникнув в канализационную трубу, немцы заложили мины огромной разрушительной силы в точно определённых местах». Не помогли и французские авиадесанты в тыл германцев, на правый берег реки Маас…

Тем не менее, «мощные пограничные укрепления французов сыграли свою роль, германские фашисты разбили о них свой медный лоб».

Интересен тот факт, что не было никакого «Рикара», о начале всемирной войны, заканчивающейся полным разгромом фашизма, написал советский майор Е. Болтин, дослужившийся позже и до генерал-майора!.. Правда, генеральское звание для Е. А. Болтина (1900–1981) оказалось не самым важным, он более известен как военный историк (доктор исторических наук, кандидат военных наук) и профессор Дипломатической академии МИД СССР. Фантастики (даже военной) больше не писал…

Дань очень популярным в середине тридцатых годов «военным сценариям» отдал и известный английский писатель-фантаст С. Фаулер Райт (1874–1965). После посещения Германии в качестве корреспондента он опубликовал в газете «Сандэй Диспэтч» в конце 1935 года фантастический роман «Война 1938 года». Перевод (но с немецкого издания) романа появился в книжке восьмой журнала «Знамя» за 1937 год (переводчик А. Ариан). В редакционном предисловии (тогда обязательном) отмечалось: «Весьма показательно, что будущая европейская война начинается вторжением германского фашизма на территорию Чехословакии» и подчёркивалось, что Райт «сильно преувеличил военную мощь фашистской Германии».

Как бы ни заявлял президент Чехословакии, что «германские требования неприемлемы в той форме, в которой они сообщены, но…» Германия располагает тайным воздушным флотом во много тысяч машин, не считая официальных Воздушных сил! Так что утренние выпуски лондонских газет от 6 февраля 1938 года выходят с «кричащами» заголовками: Гибель Праги… Гигантское воздушное сражение на германской границе… Окончательное поражение Чехословакии… Германское правительство публикует манифест: «Чехословацкая республика перестала существовать. Богемия, Моравия и Словакия вновь вошли в состав германского государства…»

Публикация романа «С. Фоулер-Райта» (именно так!) вызвала в СССР несколько рецензий: «Действительность пуще всякой фантастики» И. Ковальского(1936), «От „утопии“ к бомбардировке» Б. Розенцвейга(1937). Отрывки из продолжения — романа «Четырехдневная война»(1936) под названием «Англо-Германская война» были напечатаны в «Новом мире» (№ 3 за 1938 год) уже после начала как «фантастических» (романных) боевых действий, так и после совершенно реального «аншлюса» Австрии Германией!

Редакция в предисловии всё «объяснила»: «Подобно многим буржуазным писателям Райт представляет войну как грандиозное столкновение ВВС обеих сторон. Исходя из пресловутой концепции внезапного нападения, он определяет длительность войны в четыре дня. Наряду с этой нелепой идеей молниеносной войны, Райт отобразил в известной мере и антифашистские настроения широких трудовых масс Англии».

«Была суббота, 5 февраля 1938 года. Часы показывали 4 часа 57 минут дня. Минувшей ночью Германия ошеломила весь мир разрушением Праги и декларацией о том, что отныне о Чехословакии следует говорить лишь в прошедшем времени». Тут и Англия получает от германского посла ультиматум! Германский воздушный флот «в составе 1200 истребителей и 3000 ночных бомбардировщиков новейшего типа… с наступлением февральских сумерек пересек в едином строю Голландию и, летя уже над морем, разделился на две части… Проследовал к конечной цели, чтобы приступить к бомбардировке промышленных районов центра страны»…

«В боях над Темзой участвовало около 200–300 английских самолётов, подкреплённых многочисленными зенитными батареями, полусотней новых, ещё не испытанных самолётов, управляемых по радио, и орудиями кораблей, стоявших на рейде в устье Темзы…» «Город горел. Усеянные десятками зажигательных бомб его верфи и склады горели так, что никакие силы не могли бы затушить пожарище».

Европа содрогается в объятиях катастрофической войны. Американский президент объявляет войну Германии… «Германская транспортная эскадра фактически уничтожена в бою над Южным Линкольнширом…» Война становится всеобщей! Немецкая авиация начинает применять бомбы, начинённые «замораживающей смертью» — газом, от действия которого гибнут сразу десятки тысяч человек…

Советские авторы «оборонных рассказов» предпочитали более локальные сюжеты. Ещё бы, ведь что писал тот же Цехновицер: «Перед советскими писателями стоит задача создания высокохудожественных и подлинно познавательных произведений о грядущей войне. В противоположность буржуазным авторам произведения советских писателей должны быть отмечены реальностью прогноза грядущего… Советский писатель при подходе к политическим и техническим особенностям грядущей войны должен базироваться на точных и строгих законах марксизма-ленинизма, на учении товарища Сталина».

Будущий военкор Великой Отечественной В. С. Курочкин (1910–1980) в нескольких рассказах «романа в новеллах» «Мои товарищи» («Знамя», 1937-№ 1) пишет о боях будущей войны. У самой границы сбивает бомбардировщики фашистского врага двухмоторный истребитель лётчика Тимофея Раушева в новелле «На высоте 14», «атака врага окончательно отбита нашей бомбардировочной и штурмовой авиацией» в рассказе «Атака» …Прозрачный высотный самолёт-планер — такая вот «научная фантастика». Подобные «рассказы о будущей войне» составили четверть книги Курочкина «Мои товарищи», вышедшей в том же году в издательстве «Советский писатель».

В нескольких номерах популярного журнала «Огонёк» за 1937 год публиковали «Эпизоды будущей войны» (рубрика такая). Уже по названиям рассказов можно понять, о чём они: «На марше» Л. В. Рубинштейна, «Между горным кряжем и рекой» венгра Б. Иллеша (жившего тогда в СССР), «Случай в госпитале» Б. М. Левина, «Ольга Попова выполняет задание» Г. С. Фиша, «Без вести пропавший» Л. И. Лагина, «Восстание» Е. Д. Зозули.

В февральском номере журнала «Знание-сила» за 1938 год появилось сочинение А. Шейдемана и В. Наумова «Воздушная операция будущей войны» — как бы отрывок из романа «Воздушная война 194* года». Лётчик Фёдор Валон обнаруживает замаскированный аэродром противника, эскадрилья, состоящая из 28 «двухмоторных цельнометаллических» бомбардировщиков, вылетает на бомбёжку… В квадрате 5586 с высоты 2500 метров сбрасывает бомбы — «от нажима кнопки приводились в действие электросбрасыватели, стокилограммовые бомбы тихо падали вниз…»

В августе 1938 года в «Правде» напечатали «фантазию о будущей войне» известного лётчика Г. Ф. Байдукова (1907–1994) «Разгром фашистской эскадры», пропагандирующую идею дизельного бомбардировщика. Через год в «Комсомольской правде» — «Эпизоды будущей войны» другого известного лётчика того времени П. П. Десницкого (1911–1993), естественно — об очередном разгроме «коварного агрессора»! «Эпизоды» такие: Бой над океаном — Поединок за облаками — Разгром…

В нескольких фантастических произведениях советских авторов конца тридцатых годов (не только о будущей войне) встречается мотив зашиты Родины. В романе С. М. Беляева (1883–1953) «Истребитель 2-Z» (1939) Красная Армия в первые же дни войны, как бы шутя, уничтожает врагов; в повести Н. В. Автократова (1894–1982) «Тайна профессора Макшеева» (1940) таинственными лучами взрывали боеприпасы противника по всему фронту…

П. А. Павленко (1899–1951) в романе «На Востоке» (1937) более масштабен, правда две трети его книги совсем не о войне. Замысел романа зародился при работе над «Полемическими вариантами», перенеся события в Азию, писатель несколько выправил свою переоценку революционных возможностей трудящихся капстран. Военным событиям посвящена «Часть четвёртая. Март 193…»: «Япония готовилась воевать всюду… Всюду воевать готовился и красный Китай…»!

«В ночь с 7-го на 8-е марта генерал Минами двинул японо-манчжурские вооружённые силы к границе СССР. Главный удар намечен был в бассейне озера Ханки…» В 2.30 японцы произвели первый налёт на Владивосток силами 50-и ночных бомбардировщиков и истребителей, одновременно атаковали с моря. Воздушную армию вёл генерал Сано, штабом ему служил двухмоторный «Мидубиси» ТБ-91, вооружённый пятью пулемётами и орудием. Молниеносный удар по Ивановской авиабазе не получился, «наши» перехитрили генерала, переведя авиасоединения на тайные аэродромы! Тяжёлые четырёхмоторные бомбардировщики начинают ответную операцию. Как писали критики через 30 лет — Павленко обрушивает на агрессора столько самолётов, сколько помещается в его воображении!

В сражении на земле удар 2-й армии принимают на себя пограничники. По радио «в это время заговорил Сталин. Это был голос Родины, простой и ясный, отечески неторопливый сталинский голос…» Ну понятно — «героизм как бы вводился в строжайшее расписание» — и наши побеждают! «Народ Японии вступает в войну… Народ Китая вступает в войну», а точнее — в революцию! Все вместе строим новый город Сен-Катаяма!

Судьбу войны писатель решил уже в пограничном сражении, «великая пехота большевиков» лишь развивает успех защитников пограничного механизированного оборонного пояса. Роман Павленко пропагандировал концепцию молниеносного перенесения войны на территорию агрессора, о трезвой оценке противостоящих сил вопрос не ставился.

В первом номере «Знамени» за 1939 год опубликовали «повесть о будущей войне» Ник. Шпанова «Первый удар» — естественно, с предисловием редакции. «Тов. Ник. Шпанов рассказывает об одном эпизоде будущей войны, о воздушном рейде ВВС РККА. Война ещё не показана во всём своём объёме, только одна частная боевая операция… Повесть — одна из первых попыток советской военной фантастики».

В середине августа неназванного года (1940-го?) «атмосфера в Европе ещё более накалена, чем в августе прошлого года… С утра 15-го приостановлены все полёты иностранных самолётов над территорией Третьей империи… По железным дорогам двигались воинские составы…» 18 августа в семнадцать часов крупные соединения фашистов перелетели советскую границу. Противник был встречен частями наших вооружённых сил… «Война против фашизма будет священной войной» — сов. авиация выдаёт адекватный ответ! Первая колонна в составе 240 CБД, вторая колонна в составе 6 °CБД, третья колонна в составе 36 °CБД — общим курсом на Варшаву, а затем к Берлину! «Лишённые оперативного руководства и поддержки бронесил ударные группы Шверера» (фашиста проклятого) отошли. В тылу противника — большое восстание! «Под давлением народных масс во Франции образовалось правительство Народного Фронта»! Прошли «первые 12 часов большой войны»… «12 часов войны» — так первоначально (в 1936-м) и называлась эта расхваленная сов. пропагандой повесть, выдержавшая перед войной пять книжных изданий. Книга Н. Н. Шпанова (1896–1961) была «призвана» пропагандировать советскую военно-авиационную доктрину: наши воздушные силы быстренько вытесняют вражеские самолёты из советского неба и через несколько часов наносят поражение супостату! Не предусматривали уставы РККА и РКВФ неблагоприятного для них поворота событий на театре военных действий!

Великая война с фашизмом в нашей «реальности-1» оказалась не такой, как представляли фантасты… Войной моторов, дуэлью инженеров и учёных, причём «большая» техника потребовала ещё большей крови… Вторая мировая оказалась намного страшнее любых прогнозов — ведь закончилась она бомбардировками Хиросимы и Нагасаки: уэллсовский атомный кошмар обрел реальные черты… «Взрыв тысяча девятьсот сорок пятого года ускорил процесс естественного разложения старого мира…» — эта строка из романа «Через тысячу лет» (1927) В. Д. Никольского (1886–1941) не только случайное предсказание даты!

ФАНТАСТЫ НА СЛУЖБЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ (Исторические аллюзии и антиномии)

Советские зрители не были избалованы американской кинофантастикой, поэтому фильм «Секретный эксперимент» (Philadelphia Experiment, 1984), вышедший на экраны Союза летом 1986 года, был воспринят вполне благосклонно. Споры вокруг него завязались позже, когда пошли слухи, что в основе фильма совсем не фантастические, а вроде бы реальные события…

Чтобы добиться «невидимости» на экранах совсем недавно появившихся радаров американский эсминец «Элдридж» (DE 173 Eldridge) под руководством «яйцеголовых» спецов был напичкан тоннами электронного оборудования для генерации некой электромагнитной области вокруг корабля. Предполагалось: радио- (а может быть и световые) волны будут огибать эту «область», что и приведет к «невидимости». 28 октября 1943 года в военном порту Филадельфии эксперимент начался… Результат оказался неожиданным даже для спецов — эсминец исчез…, чтоб через несколько секунд (или минут) появиться вновь! Побывав якобы при этом в некоем «параллельном» мире…

В фильме, правда, немножечко не так, его герои попадают в будущее — как раз в 1984-й… Их приключения и составляют основное содержание, подготовке эксперимента в кино внимания уделено совсем немного, разве что некий доктор Лонгстрит фигурирует. А это совершенно не соответствует историческим фактам, ведь в подготовке истинного «Филадельфийского эксперимента» принимала участие замечательная компания, после войны прославившая англо-американскую «сайнс фикшн» во всем мире на все времена!

Вынужденный уйти в отставку из-за болезни выпускник Академии ВМФ США Роберт Хайнлайн связи с некоторыми бывшими однокашниками поддерживал и в военное время. Одному из них, коммандер-лейтенанту Скоулсу, после разгрома в Перл-Харборе пришла в голову совершенно фантастическая идея — собрать вместе несколько молодых писателей-фантастов с техническим образованием для решения не фантастических, а практических военных задач! Идею (фантастика!) поддержало высокое начальство из Военно-Морского Управления, и в 1942 году в секретную Исследовательскую Лабораторию морской авиации в Филадельфии были откомандированы:

35-летний отставной лейтенант ВМФ Роберт Хайнлайн (известный автор НФ, автор трех десятков рассказов и повестей),

34-летний коммандер-лейтенант ВВС Лайон Спрэг Де Камп (признанный фантаст, автор нескольких романов),

34-летний сержант ВВС Джек (точнее — Джон Стюарт) Уильямсон (автор множества романов),

24-летний лейтенант Королевских ВВС Артур Кларк (не опубликовавший еще ни одного рассказа),

22-летний штатский специалист-биохимик Айзек Азимов (автор более двух десятков рассказов).

Занималась эта компания (в основном) совсем не фантастикой: решала проблему обледенения самолетов на больших высотах, разрабатывала аппаратуру слепой посадки (первые системы автопилотов) и высотные гермокостюмы для летчиков (прообразы будущих скафандров астронавтов).

И готовила тот самый сенсационный «Филадельфийский эксперимент», прославленный впоследствии в бестселлерах и блокбастерах. Маленькое «НО» из воспоминаний Азимова: «Мы-то раньше других поняли, что занимаемся втиранием очков военному начальству…» (цитируется по статье Вл. Гакова «Век адмирала» в № 7 за 2007 год журнала «Если»).

В «параллельном» советском пространстве почти параллельно происходили похожие события. Осенью 1941 года известный по довоенным оборонным изобретениям военный инженер III ранга А. П. Казанцев, командир спецчасти № 5328, был назначен главным инженером завода № 627, тут же преобразованного в НИИ-627. Директором НИИ, ставшего впоследствии известным ВНИИ Электромеханики, назначили профессора А. Г. Иосифьяна (будущего академика АН Армянской ССР). Казанцеву с Иосифьяном удалось привлечь к работе многих изобретателей и ученых, четверо из них после войны стали академиками. Среди привлеченных также были:

36-летний заслуженный деятель науки и техники БССР В. Д. Охотников (после войны ставший известным фантастом «ближнего прицела»),

30-летний доктор технических наук Г. И. Бабат (как фантаст дебютирующий через два года, автор НФ очерков и повестей),

45-летний изобретатель-самоучка Ю. А. Долгушин (уже «прославленный фантаст», автор нашумевшего романа «Генератор чудес»).

Бюро технической информации института возглавил бывший редактор Детиздата 35-летний К. К. Андреев (через три года опубликовавший свою первую статью о Жюле Верне, а после войны ставший настоящим «наставником» советских фантастов пятидесятых годов, редактором книг Казанцева и прочих). Сам 35-летний главный инженер еще до войны зарекомендовал себя как писатель-фантаст, опубликовав популярный роман «Пылающий остров». Позже Казанцев писал в своей автобиографической повести «Пунктир воспоминаний»(1981): «Чтобы охарактеризовать общий строй мысли дерзких искателей, нашедших здесь применение своей творческой энергии, могу вспомнить шуточное название нашего завода-института — „Институт имени Жюля Верна“».

Наши «очков не втирали» — да кто б им дал! Бабат и Охотников участвовали в разработке частотного модулятора для походной радиостанции А-7 (которую нельзя было подслушать при радиоперехвате), Охотников на месте будущих Лужников взрывал «чудо-запалы»… О работе «НИИ, к которому я был прикомандирован в начале войны» писатель Охотников поведал в НФ рассказе «История одного взрыва»(1946).

«…Плавал в изобретенной им резиновой лодочке, выполненной заодно с резиновыми сапогами-ластами, Ю. А. Долгушин». Сам Казанцев разработал управляемые по проводам электротанкетки со взрывчаткой для уничтожения немецких танков. Выпуск танкеток-торпед для возможных боев в самой Москве удалось наладить в сжатые сроки (правда, они не понадобились).

«Спустя четверть века я имел возможность снова увидеть такую танкетку в кино, в знаменитом французском „Фантомасе“» — писал Казанцев в воспоминаниях. Как видите — никаких «фантастических экспериментов» в «единственном действующем в Москве в условиях эвакуации научно-исследовательском учреждении» не проводилось. Без фантастики была одержана реальная наша Великая Победа!

РАССЛЕДОВАНИЕ НЕ ЗАКОНЧЕНО… (К делу о фантастическом детективе)

Детектив — это очень просто! В переводе с английского — сыщик. Самый очевидный признак детектива — тайна. Любому читающему жителю нашей планеты знакомо имя знаменитого детектива Шерлока Холмса, созданного сто двадцать лет назад творческим воображением сэра Артура Конана Дойла. В двадцатом веке Холмса считали реальным живым человеком, письма на Бейкер-стрит приходили регулярно. Век двадцать первый даёт ещё одно подтверждение популярности — 8 600 000 ссылок в Сети!

Но писать всерьёз о детективе как разновидности литературы нелегко — общепризнанной теории детективного жанрово-тематического единства нет. С тех пор, как сто тридцать лет назад американская писательница Э. К. Грин впервые назвала сюжет с уголовной тематикой «детективной историей», разновидностей таковых стало немало. Кроме «классического детектива», ведущего происхождение ещё от Э. А. По, появились «крутой нуар» Дэшила Хамметта и Рэймонда Чандлера, полицейский «полар» Эда Макбейна и Май Шёваль/Пера Валё, да и прочие поджанры «криминального романа».

Традиционно детектив считают ответвлением «приключенческой литературы», сосредоточенном на раскрытии «загадочных» преступлений. Сама структура его тяготеет к формализации, ведь это ограниченный условностями вид литературы: преступление — расследование — разгадка. С другой стороны, для настоящего детектива необходима (в рамках канона) неожиданность сюжетного хода. Автору нужно уравновесить ирреальность элементами действительности, показать в фантастических ситуациях реальные характеры, чтобы читатель мог отождествить себя с героем.

О фантастическом детективе писать ещё сложнее, неспроста в авторитетнейшей «Энциклопедии НФ» под редакцией Джона Клюта и Питера Николса нет словарной статьи «Детектив», есть лишь ссылка на более общую «Преступление и наказание». Тривиальный фантастический детектив соединил присущие обоим видам литературы штампы, двадцать лет назад Еремей Парнов с иронией писал о нём так: «Заезженный реквизит космической оперы с набившим оскомину конфликтом криминального романа», но тут же отмечал, что «образовавшийся симбиоз не столь просто поддаётся однозначной оценке».

Когда зародился фантастический детектив, определить трудно. До второй половины прошлого века такого вроде бы вообще не существовало… В литературоведческих работах писали, что после Второй мировой войны, когда по популярности среди читателей соперником детектива стала НФ, она и открыла «в эпоху космических полётов необозримое поле действия детективу». «Отцом НФ-детектива» (по праву) называют Айзека Азимова, но неужто до него ничего и не было?

Образ Шерлока Холмса стал знаковым для детективных рассказов в «классическом» стиле, но даже среди его приключений есть несколько не совсем обычных. Например, «фантастическая история» о неизвестном науке психотропном средстве, вызывающем смерть от чудовищных страхов под названием «Дьяволова нога» (1910) из сборника «Его прощальный поклон» (1917). Историю о профессоре Прескотте и его овчарке по кличке Рой «Человек на четвереньках» (1923) из сборника «Архив Шерлока Холмса» (1927) некоторые исследователи впрямую называют первым фантастическим детективом!

Рассказы о Холмсе в России начала XX века публиковались во множестве и повсеместно. Так что не удивительно появление книги Петра Орловца (Дудорева) «Похождения Шерлока Холмса в Сибири» (1909) — чем не «постмодернистская фантастика» столетней давности?..

Большой популярностью пользовались тогда и романы Гастона Леру о феноменальном сыщике-репортёре Рультабиле. В «Тайне жёлтой комнаты» (1907) классическая детективная загадка «запертой комнаты» решается необычно — преступник «исчезает во времени»… Но все же этот детектив нефантастический, просто преступление произошло на несколько часов ранее, чем его обнаружили… Настоящий фантдетектив Леру «Машина для убийства» (1924) — о расследовании убийства, совершенного «роботом», на русский так и не перевели.

В 1914 году был издан на русском языке лучший роман Г. К. Честертона «Человек, который был Четвергом: Кошмар» (1908) — блестящий пример синтеза фантастического детектива, абсурдистской фантастики, философских размышлений о противостоянии «обыватель — террорист».

В дореволюционной России огромным успехом пользовались дешёвые (в любом смысле) истории о приключениях сыщика Пинкертона. После революции в духе «красного Пинкертона» Мариэтта Шагинян — под псевдонимом Джим Доллар — опубликовала роман «Месс Менд, или Янки в Петрограде» (1924). В советской критике этот роман-сказку считали одним из первых детективов в советской литературе. Продолжили его романы «Лори Лэн металлист» (1925) и «Дорога в Багдад» (1935). Считать авантюрную трилогию фантастическими детективами, конечно, возможно, но — с большой натяжкой… Тут и начинаются разночтения: одни критики считают, что до шестидесятых в советской литературе вообще не было фантдетективов; кто-то менее щепетилен и требователен.

В середине двадцатых в Советской России было издано несколько интересных книг французского писателя Мориса Ренара. Переиздание в 1991 году романа «Тайна его глаз», изданного впервые на русском в 1924-м, носит определяющий подзаголовок «фантастический детектив». В соавторстве с Альбером Жаном Ренар написал роман «Обезьяна» (1925) — детективное расследование по «делу» изготовления идентичных человеку андроидов. На русском роман издавался дважды — как «Обезьяна» (1926) и как «Загадка Ришара Сегюра» (1927).

«Шпионские» романы советских авторов Николая Автократова, Григория Адамова, Андрея Белого, Сергея Беляева не лишены детективных элементов, но назвать их «фантастическими детективами» вряд ли возможно. Очень популярны в своё время были фантастико-детективные повести Николая Шпанова о борьбе советских разведчиков и учёных против фашистов «Тайна профессора Бураго» (1942–1944) и «Война невидимок» (1944), в 1958 году переизданные книжным изданием. Послевоенные повести Николая Томана, грешащие трафаретами пропагандистского «шпионского» романа тех лет, все же ближе к полноценному фантдетективу.

Дата рождения настоящего советского фантастического детектива определяется довольно точно — с появлением в июльском номере журнала «Юность» за 1966 год приключенческой повести П. Багряка «Кто?» Хороший детектив — это игра, а кто не любит играть (в самом общем смысле)? Также в хорошем детективе фон — не просто условная декорация. Это на все сто процентов выполняется в тетралогии детективных памфлетов Багряка, собранных в книгу «Пять президентов» (1969). Действие увлекательных НФ-детективов о работе честного комиссара полиции Гарда происходит на Западе — вокруг открытия, позволяющего создавать «копии» любого человека (сравните с идеей романа Ренара). Вдохновлённая несомненным успехом, группа авторов, использующая псевдоним Павел Багряк (Д. Биленкин, Я. Голованов, Вал. Аграновский, Вл. Губарев, В. Комаров), продолжила работу в том же направлении, опубликовав романы «Синие люди» (1972) и «Фирма приключений» (1989).

Менее впечатляющи детективно-фантастические памфлеты тех же лет Анатоля Имерманиса и Зиновия Юрьева. В то же время, в конце шестидесятых-середине семидесятых годов появилось немало примечательных книг совсем не памфлетного плана — это была «золотая декада» советской детективной фантастики! «Фантастический детектив» — так определили (впервые в СССР) «жанр» своего романа «Кто есть кто?» (1969) Ариадна Громова и Рафаил Нудельман. Герой его в собственном прошлом убивает себя, порождая цепь бесчисленных «хроноклазмов» (книжное издание вышло под названием «В Институте Времени идёт расследование» в 1973-м). В 1969 году рассказом «Приключение» начала цикл своеобразной детективной НФ о работе психолога Киры Сафрай Валентина Журавлёва. В 1970 году всё в той же «Юности» была опубликована приключенческая повесть «Отель „У погибшего альпиниста“» Аркадия и Бориса Стругацких — ироническая «отходная детективному жанру», тем не менее уверенно выстроенная по канонам классического детектива. (Почти через сорок лет молодая писательница Дарья Зарубина в повести «Лента Мебиуса» убедительно «сыграла на том же поле» ещё раз). Герои повести Давида Константиновского «Ошибка создателя» (1973) разгадывают странное поведение роботов на Луне, Геннадий Прашкевич в 1974 году начинает очень популярный тогда цикл детективно-фантастических повестей «Записки промышленного шпиона», Юрий Тупицын в 1975 году публикует «Далийский вариант» (книжное издание — «В дебрях Даль-Гея», 1978) — почти детективный роман о прогрессорской деятельности землян на далекой планете.

Даже известный роман Владимира Савченко «Открытие себя» (1967) был бы совсем не таким без элементов детектива. А детективно-историко-приключенческие романы Еремея Парнова «Ларец Марии Медичи» (1972), «Третий глаз Шивы» (1975) были бы не так интересны без элементов фантастики (мистики и оккультизма).

О зарубежном фантастическом детективе в Стране Советов до конца восьмидесятых годов известно было немного. В журнале «Техника-молодёжи» в 1965–1966 годах был опубликован перевод НФ-романа с детективно-приключенческим сюжетом Айзека Азимова «Космические течения» (1952) о временах будущей Галактической Империи. В 1969 году на русском появилась его знаменитая дилогия «Стальные пещеры» (1954) и «Обнажённое солнце» (1956), рассказывающая о работе пары детективов — полицейского из перенаселённого Нью-Йорка будущего Элайдже Бейли и его напарнике Р. Даниэле Оливо («Р» значит робот). Детективная составляющая в дилогии, может быть, даже и не главная, социально-этические построения важнее — можно согласиться в этом с суждением одного из критиков. Но вот что эти психологические детективы написаны «под Филлис Дороти Джеймс» (очередной «королевы детектива») — ни в коем случае, романы Азимова вышли ранее.

В 1965 году в журнале «Молодая гвардия» впервые на русском опубликовали роман шведа Пера Валё «Гибель 31 отдела» (1964), затем переиздававшийся неоднократно. В сборнике скандинавской фантастики в 1971 году появился «Стальной прыжок» (1968). Автор множества «полицейских» романов, Валё и в этих произведениях с элементами антиутопии старается показать — честность и профессионализм инспекторов полиции, ведущих расследование даже не совсем обычных дел, способны сорвать любые планы заговорщиков…

Изданы на русском были «онтологические детективы» Станислава Лема — синтез детективной НФ и интеллектуального «расследования» философского романа: «Насморк» (1978) и «Расследование» (1989). Расследование «странных» явлений природы здесь лишь фон для научного «следствия», приводящего к парадоксальным выводам.

В конце восьмидесятых в Москве и Минске вышли в свет два сборника фантдетективов, наглядно продемонстрировавшие неоднозначность взглядов на этот «жанр». Предисловие к сборнику «Ночь, которая умирает» (1988) написал Парнов, озаглавив его «Дело об игре»: «Странная это игра — преследовать преступника по необъятным просторам галактики». Шестнадцать авторов из семи стран, не только всемирно известные Айзек Азимов, Пол Андерсон, Пьер Буль, Роберт Сильверберг, Дональд Уэстлейк, Джек Вэнс, Генри Каттнер и Кэтрин Мур, но также немец Герд Прокоп, японец Кодзи Танаки, поляк Конрад Фиалковский, чех Родомир Клабал. Парнов довольно удачно проанализировав «состав преступления» в каждом представленном в сборнике рассказе, делает вывод: ничего существенно нового в криминальную сферу фантдетектив не привнёс… В соответствии с авторской «сверхзадачей» дозировка фантастики и детектива в произведении может быть различна, но без таланта совершенно не важно, какого компонента больше!

«Загадка фантастического детектива» — так назвали своё предисловие к сборнику «Обнажённое солнце» (1990) составители Геннадий Ануфриев и Станислав Солодовников. Их взгляд на «жанр» несколько другой, из авторов предыдущего сборника здесь фигурируют лишь Азимов и Андерсон. Зато включены рассказы Амброза Бирса, Джона Кемпбелла, Горация Голда, Джека Водхемса, Сандро Сандрелли, Стива Алена, Вальтера Шерфа… В конце книги приведена «Библиография фантастического детектива» [зарубежного]: пятьдесят авторов, шестьдесят произведений. Разнообразен и неоднозначен фантастический детектив был даже двадцать лет назад…

С начала девяностых демократическая Россия стала приобщаться к общемировым «ценностям», и приоритеты (даже в фантдетективе) стали меняться… Выяснилось, что классический детектив любят прежде всего авторы фэнтези, очарованные неторопливой манерой расследования традиционных сыщиков (Холмса, Пуаро, мисс Марпл).

Характерный образец таких — цикл американца Рэндала Гарретта о лорде Дарси, главном следователе герцога Нормандского. В его мире при Ричарде Львиное Сердце история свернула на «параллельную» тропинку, и Магия заняла место науки. Так что кроме дедукции Дарси прибегает к помощи судебного волшебника… Роман «Слишком много волшебников» (1967) признан одним из лучших произведений в «жанре фантдетектива», на русском он издан в 1996 году в одноимённом сборнике произведений Гарретта, включающем также четыре повести того же цикла.

В 2002 году романом «Дракон Фануил» началось издание на русском цикла детективной фэнтези Дэниела Худа о приключениях Лайама Рэнфорда и его своеобразного партнёра — маленького дракончика, постоянно находящихся в ментальной связи. За два года в Москве выпустили пять романов серии.

Автор самого популярного цикла фантастического «крутого детектива» Глен Кук явно ориентировался на мастера «нуара» Рэймонда Чандлера. Его частный сыщик Гаррет, житель города Танфера, в котором магия не шутка, цинично-благородный романтик, наделён чертами как Фила Марлоу (героя Чандлера), так и Арчи Гудвина (героя Рекса Стаута). Ироничные романы Кука отчасти пародийны, чего только стоит образ партнёра Гаррета — лохгира Покойника (явно пародирующего Ниро Вульфа). Одиннадцать романов цикла на русском издавались с 1996 года, в 2004–2005 годах вышли три солидных тома, включивших десять романов: «Золотые сердца с червоточинкой», «Сладкозвучный серебряный блюз», «Холодные медные слёзы» и другие.

На «крутой детектив» как на источник творческого вдохновения ориентируются также англичане Саймон Грин, автор цикла о Джоне Тайлере с Ночной Стороны Лондона, и Мартин Скотт (Миллар), автор серии похождений частного сыщика Фракса из Турая — пьяницы, бабника и игрока. Первый роман цикла «Фракс-ловкач» (1999) по праву получил Всемирную премию фэнтези. На русском издано уже семь романов (в 2001–2006 годах). А цикл фэнтези Грина «Хок и Фишер» (1991-) — другая ветвь фантдетектива, история про честных полицейских… Капитаны Стражи города Хейвена супруги Хок и Фишер борются как с колдунами и оборотнями, так и с наркоторговцами. На русском романы серии издавались неоднократно.

В XXI веке популярной во всём мире стала серия мистических детективов Джима Батчера «Файлы Дрездена» (в России из пятнадцати книг переведено уже восемь). Чародей-детектив Гарри Дрезден из Чикаго постоянно «спасает мир», взамен получая только неприятности…

Канадская писательница Таня Хафф в имевшем немалый успех цикле о паранормальном частном детективе из Торонто Виктории Нельсон, начавшемся с романа «Цена крови» (1991), попыталась синтезировать нуар и триллер. На русском из пяти книг сериала изданы три. Кстати, о приключениях «оккультного детектива» писал ещё сто лет назад английский классик Элджернон Блэквуд. «Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса» включены в книгу Блэквуда «Вендиго» (Москва, 2005). Цикл детективных триллеров (они же мистико-фантастические детективы) француза Эрве Жюбера, начавшийся с «Кадрили убийц», примечателен созданием оригинального мира «постмодернистской» фэнтези.

Уже первая книга серии Джаспера Ффорде «Четверг Нонетот» «Дело Эйр» (2001) стала международным бестселлером. Героиня романов британского писателя — литектив, агент 27 отдела Спецдепартамента в альтернативной Британии (литективы расследуют «книжные» преступления). Несмотря на причудлливость изображённого мира, это самые настоящие детективы «про честных полицейских».

Как авторы «полицейского боевика» фантасты не создали ничего нового: погони, драки, перестрелки… Тем не менее романы вроде «Космической полиции» (2001) Дианы Дуэйн и Питера Морвуда на русском издаются…

Современный зарубежный фантдетектив совсем не однозначен. Вот «гениальный хулиган французской нонконформистской фантастики» Бернар Вербер в конце девяностых решил обратиться к классическому сюжету, чтоб создать «собственного Шерлока Холмса». Написал роман «Отец наших отцов» (1998), переведенный в 2007 году на русский — «детектив, в котором действие развивается по законам жанра: преступление, расследование, подозреваемые…»

Хотя многие современные отечественные авторы не брезгуют детективными сюжетами, запоминающихся детективов совсем немного. Остросюжетная интрига книги Юлии Латыниной «Иров день» (1992) разворачивается на некой планете в обществе с чертами Древнего Египта, средневекового Китая, Советской России!.. Повесть, впоследствии изменившая название на «Дело о пропавшем боге», стала первой из «Вейских Хроник», в которые входят уже три романа и четыре повести. Образ проницательного чиновника Справедливости и Спокойствия господина Нана из Вейской Империи, расследующего и «Дело о лазоревом письме», и другие «дела», писательнице явно удался.

Немало дел расследовали ланчжун Палаты Наказаний Багатур Лобо и Срединный помощник Возвышенного Управления этического надзора Богдан Оуянцев-Сю, граждане альтернативно-утопической Ордуси — герои цикла романов «Плохих людей нет» Хольма ван Зайчика (Вячеслава Рыбакова и Игоря Алимова). «Дело жадного варвара» (2000), «Дело о незалежных дервишах» (2001), «Дело о полку Игореве» (2001) и другие, всего семь. Авторам удалось сделать привлекательными как версию мира, в котором Русь объединилась с Золотой Ордой, так и образы главных героев. При всём при том, как и у Латыниной, при должной занимательности детективная интрига тут совсем не главное… Как и в «забавных фэнтезийных детективах» цикла «Лабиринты Ехо» Макса Фрая (Светланы Мартынчик и Игоря Степина), в цикле «Свод Равновесия» Александра Зорича (Яны Боцман и Дмитрия Гордевского). Это самые заметные в отечественной фантастике на сегодняшний день книги детективной тематики.

Но далеко не единственные. Писали фантастические детективы о приключениях следователя Кая Санди Юрий Щербатых и Борис Иванов, опубликованы фэнтези-детектив «Замок Пятнистой Розы» Андрея Легостаева (Николаева) и боевик «Сыщик» Романа Буревого (Марианны Алфёровой). Публикуются многочисленные так называемые «иронические детективы»: пенталогия «Тайный сыск царя Гороха» Андрея Белянина, десяток романов серии «Рабин Гут — принц ментов» Алексея Лютого, дилогия «Дракон-детектив» Татьяны и Александра Дихновых, «Ахтимаг» Михаила Бабкина, о частном детективе Каштакове и его друге-чёрте пишет Алексей Калугин.

О детективном сюжете в этих произведениях всерьёз говорить не приходится, только с иронией…

В 2006 году издательство «Форум» к 120-летию появления в нашем мире великого сыщика выпустило сборник повестей и рассказов «Череп Шерлока Холмса». Из предисловия Натальи Резановой можно узнать, что «о Холмсе писали Стивен Кинг, Филипп Жозе Фармер, Пол Андерсон, Илья Варшавский, Евгений Войскунский и Исай Лукодьянов». А также Роджер Желязны, Сергей Лукьяненко, Челси Куин Ярбро и Билл Фоссет… «Интерпретации мифа всегда привлекали фантастов».

В сборнике представлено несколько вариантов фантдетектива: «альтернативная классика» (иные варианты классических сюжетов) — «Подлинная история Баскервильского Чудовища» Василия Щепетнева, пастиш (стилизация в классической манере) — «Самоубийство Джорджа Уиплоу» Павла Амнуэля, элементы НФ и мистики в классическом детективе — «Череп Шерлока Холмса» Даниэля Клугера и Александра Рыбалки, пародия и притча — «Друг мой Шерлок» Леонида Костюкова.

Можно выбрать любой путь, желательно — с одним условием. Писать надо так, чтоб «мурашки по коже» после прочтения бегали! А из произведений сборника лишь «Этюд в изумрудных тонах» Нила Геймена условию такому отчасти отвечает, по праву рассказ отмечен несколькими премиями! Хороший пример фантастического детектива XXI века!

«НФ»: НОБЕЛИАТЫ-ФАНТАСТЫ

Одной из форм поощрения успехов/достижений в литературе и науке третье столетие является «премия». Премий в мире множество, а уж в мире «фантастическом» (связанном с фантастикой) — супер-множество. Правда, значимость их очень различна. Больше века одной из наиболее престижных международных премий многие считают премию Нобелевскую. Ни один «явный» фантаст её не получал, но склонных к фантастике — «во всех её проявлениях» — среди лауреатов оказалось немало. Вот всего лишь три примера фантастики нобелиатов разных поколений.

В последнем году XX века старый мир рухнул… После полувека анархии создана Федерация Европейских Народов, вот туда-то (в 2270 год христианской эры) и попадает неким образом Ипполит Дюфрен, буржуазный сочинитель начала XX века. Тут всё чудесно: природа, транспорт, домики и садики, пекарня… В Париже уж никто не живёт, упразднены суды, торговля, армия; историю заменила статистика. Общество основано на полном упразднении частной собственности на средства производства и землю, денежное обращение забыто. Института брака нет, зато религий — множество! Защиту границ обеспечивают всемогущие «игрек-лучи». Один из аборигенов с удовлетворением заявляет: «Мы сделали жизнь сносной для всех». Утопия, естественно, оказывается лишь сном — «мало вероятия, что будущее таково», написал автор этого романа начала XX века.

Транснациональная «закулиса», окончательно уверившаяся в том, что в мире важны не только деньги, пресса и реклама, но и наука, чтоб завладеть миром окончательно, вовсю пиарит «инфрарадиоскоп», с помощью которого разоблачает попытку вторжения с Марса (фиктивного, разумеется). Вроде бы ужас перед марсианами должен был привести к примирению Востока и Запада. Но случилось иное — атомная война, окончательную победу в которой одерживают марсиане, разобиженные тем, что масс-медиа изображали их жуками с семью волосатыми ногами! Это уже сочинение середины XX века.

«Всегда Вселенная наша отличалась гадостным характером», и богатая всяческими ресурсами планета Шикаста, колонизированная одной из трёх могущественных Империй космоса, прославившаяся контрастами и противоречиями — достойный представитель этой самой Вселенной… О многотысячелетнем противостоянии Империй Канопуса, Сириуса, Путтиоры повествует пенталогия истинной энтузиастки НФ конца XX века, написавшей в предисловии к первому роману цикла: «Я не устаю повторять, что НФ — самая своеобразная отрасль литературы, жанр наиболее изобретательный и остроумный»!

Первым среди нобелиатов автором «сайнс фикшн» стал и поныне самый «молодой» из них — талантливый и противоречивый британец Редьярд Киплинг (1865–1936), получивший премию за «наблюдательность, яркую фантазию, зрелость идей, мужественность стиля и выдающийся талант повествователя» в 42 года. Его маленькая дилогия «С ночной почтой» (1905) и «Просто как А.В.С.» (1912) могла бы и затеряться в «пыли веков», если бы не повторное «открытие» этих НФ-повестей благодаря публикации их знаменитым Джоном Кэмпбеллом в журнале «Эстаундинг» в 1937-м. По Киплингу следовало: развитие науки и техники к началу XXI века приведёт к подавлению демократии, к власти приходит технократия — Комитет Воздушного Контроля (Aerial Board of Control), он же А. В. С. Контроль над авиацией, ставшей основой жизни народов Земли, позволяет олигархам удерживать власть, попытки же бунта усмиряются ослепляющими лучами… К сожалению, на русском издана лишь вторая повесть — «В. К. С. Из жизни людей XXI века», да и то почти сто лет назад.

Киплинг часто обращался в своём творчестве к фантастике. Реже к «научной», опубликовав около десятка произведений, относимых ныне к предыстории НФ, и гораздо чаще к «фэнтези». Фэнтезийные произведения он начал писать в двадцатилетнем возрасте, и за последующие полвека опубликовал их множество. А две «Книги джунглей» с историей Маугли давно уж стали архетипическими! По праву во всех энциклопедиях фантастики статья о Киплинге занимает важное место.

О далёком будущем — глава пятая («Сквозь роговые врата, или Врата из слоновой кости») социально-философского романа «На белом камне» (1905) лауреата 1921-го года Анатоля Франса (1844–1924) — классика мировой литературы XX века, получившего премию за «блестящие литературные исследования, обозначенные утончённостью стиля, глубоко выстраданным гуманизмом и действительно галльским темпераментом». Краткое содержание этой утопии о счастливом 2270-м изложено в начале очерка.

Франс вошёл в историю фантастики также шедевром политической сатиры «Остров пингвинов» (1907) — остросатирическим взглядом на процессы эволюции; философско-сатирическим романом «Восстание ангелов» (1913), из-за парадоксального смешения земного и небесного запрещённого католической церковью; сатирической фантастикой сборника «Семь жён Синей бороды» (1909), да и не только этим… Так что статья о Франсе в отечественной «Энциклопедии фантастики» очень даже к месту.

Огромным успехом во всём мире девяносто лет назад пользовалась «метабиологическая пенталогия» «Назад к Мафусаилу» (1918–1920) знаменитого английского драматурга и реформатора театра (а ещё и автора метких афоризмов) Джорджа Бернарда Шоу (1856–1950). Основным философским мотивом драмы из пяти не связанных частей был такой: причина неразумности жизни — её краткость, необходимо поэтому достичь «мафусаилова века»! Начиная с третьей части действие происходит в будущем — в 2170-м, 3000-м году, а в последней — озаглавленной «У предела мысли» (в одном из переводов — «Так далеко, как только может залететь мысль») — в 31 920-м году после Р. Х. Дети тут «вылупляются» из яиц на пятнадцатом году жизни и начинают расти по минутам, чтобы полноценно и мудро прожить свои триста лет… После этой пьесы «дежурным» на несколько лет стало высказывание критиков «лишь самые смелые фантасты типа Уэллса и Шоу».

После присуждения в 1925 году Нобелевской премии за «творчество, отмеченное идеализмом и гуманизмом, за искромётную сатиру, которая часто сочетается с исключительной поэтической красотой» (Шоу от денежной составляющей премии отказался), таких смелых фантазий он не писал, но «сатирической фантастикой» в своём творчестве не пренебрегал до самых последних дней.

Кто ж не знает в нашем Отечестве (благодаря, конечно, замечательному советскому мультфильму 1955-го года «Заколдованный мальчик») сказку «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» (1906–1907) самой знаменитой женщины Швеции первой половины прошлого века Сельмы Лагерлёф (1858–1940)! А вот то, что это не единственное сказочно-фантастическое произведение первой женщины-лауреата Нобелевской премии (1909), вручённой «за благородный идеализм, богатство фантазии и духовное проникновение», знают далеко не все. А ведь когда-то писали: «На первом месте у Лагерлёф — увлечение фантастикой»! И это так — во многих книгах писательницы действуют домовые, гномы, души умерших, даже «тот, чьё имя опасно называть»…

Поиски «синей птицы» в России давно уж стали синонимом погони за неуловимым счастьем, «Синяя птица» — непреходящим символом счастья и познания бытия. Век назад автору философской сказки под таким названием — бельгийскому драматургу Морису Метерлинку (1862–1949) была вручена Нобелевская премия «за многостороннюю литературную деятельность, особенно его драматические произведения, отмеченные богатством воображения и поэтической фантазией». «Классическая фигура международного декаданса», создатель символистского «театра смерти» не забыт и сейчас, только вот к «фантастам» причисляют его редко, а напрасно. Он не только мистик и символист, но и утопист, разве не ему принадлежит идея «Всеобщей Конфедерации планет Солнечной системы»!

О фантастике первого немецкого лауреата Нобелевки (1910) Пауля Хейзе (1830–1914), да и вообще о его творчестве, современный российский читатель представление вряд ли имеет. А между тем несколько его сказок и «рассказов о привидениях» переведены на русский как в начале XX века, так и в конце его.

В творчестве нескольких лауреатов начала XX века фантастика занимает лишь незначительное место. Получивший премию в 1912 году немецкий поэт, прозаик, драматург Герхарт Гауптман (1862–1946) в 1924-м публикует «сатирическую утопию» «Остров Великой Матери, или Чудо на Иль де-Дам» с подзаголовком «Приключение в утопическом архипелаге». Очень популярный в Советском Союзе французский писатель и общественный деятель Ромен Роллан (1866–1944) — лауреат 1915 года — печатает сатирический фарс о крушении буржуазного мира «Лилюли» (1919) и пишет сценарий «Бунт Машин, или Неистовство мысли» (1921, опубл. 1947), проиллюстрированный знаменитым Франсом Мазереелем. Очень тогда была популярная тема… Эпический реалист-натуралист из Польши Владислав Реймонт (1867–1925), получивший премию в 1924-м, тоже не чурался фантастики, опубликовав в 1910-м мистический роман «Вампир» (не раз издававшийся на русском), а в конце жизни — аллегории/сказки «Принцесса» (1923) и «Бунт» (1924).

Творчество выдающегося ирландского поэта и философа Уильяма Батлера Йейтса (1865–1939) интересующимся известно — в начале XXI века издано немало его книг. Но вот что лауреат Нобелевской премии 1923 года ещё к тому же и «фантаст» — для многих будет «откровением»! Ну а как иначе, если не фантастическими, назвать многочисленные притчи-сказки этого оккультиста и мистика…

В тридцатые годы прошлого века самым значительным фантастическим произведением нобелиата стал несомненно роман «У нас это невозможно» (1935) первого американского лауреата премии (1930) Синклера Льюиса (1885–1951). Ну не зря же он называл своим любимым писателем Уэллса! В этом социально-фантастическом романе писатель изобразил возможное близкое будущее США, ставших фашистским государством. Уж эта-то книга на русском издавалась неоднократно!

Фантастика знаменитого итальянского драматурга и прозаика Луиджи Пиранделло (1867–1936), получившего премию в 1934-м — неявная, ускользающая; при том, что мир его поздних новелл — исключительно неправдоподобный. В Италии в 1993 году вышло собрание фантастических новелл Пиранделло 1895–1936 годов под названием «Вилла Хаоса», некоторые не раз издавались и на русском языке.

Нобелевская премия вручалась даже во время Второй мировой, в 1944-м премию получил классик датской литературы Йоханнес Вильхельм Йенсен (1873–1950) — за эпопею «Долгий путь» (1908–1928), причём первой частью этой знаменитой пенталогии романов-мифов стал известный и сегодня «доисторический» роман «Ледник», в котором «воображение и наблюдение, мечта и действительность объединились в единое целое». Даже на русском «Ледник» издавался неоднократно — на протяжении целого века.

Во время войны вышла в свет одна из самых удивительных книг середины XX века — эстетическая утопия в форме философского романа воспитания «Игра в бисер» (1943) мастера философской прозы из Швейцарии Германа Гессе (1877–1962). История страны Касталии и жизнеописание «магистра Игры» Кнехта написаны (как бы) историком будущего. Символика романа требует большой эрудиции для понимания глубины содержания, тем не менее этот яркий образчик «придуманного» фантастического мира оказал влияние на многих авторов именно «научной фантастики». Нобелевскую премию в 1946 году писатель получил, конечно, не за это (хотя во многом благодаря «Игре») — «за вдохновенное творчество, в котором всё с большей очевидностью проявляются классические идеалы гуманизма».

Отличаясь всю сознательную жизнь «мечтательной мистикой», написал этот автор множество сказок, но вот на вопрос «можно ли назвать Гессе фантастом?» мейнстримовский критик чётко ответил полвека назад — нет! В энциклопедиях же фантастики статья о Гессе — обязательна. Такие дела.

В 1950 году премии по литературе был удостоен один из крупнейших учёных своего времени, английский философ, математик, общественный деятель Бертран Рассел (1872–1970), статья о котором в «Энциклопедиях фантастики» также не редкость. Ведь он в пятидесятые годы опубликовал три сборника фантастики, причём иногда — «естественнонаучной» (изложение его рассказа «Инфракрасный глаз» приведено в начале очерка). А ведь Рассел ещё и автор книги «Икар, или Будущее науки» (1924), довольно пессимистические выводы которой через девяносто лет уже не кажутся таковыми…

Два десятилетия поклонников НФ среди лауреатов не обнаруживается, но адептов «нереалистической» литературы — вполне достаточно. Хотя вот рассказ «Лифт в преисподнюю» из цикла «Злые сказки» классика шведской литературы Пера Лагерквиста (1891–1974) в Советском Союзе включили в антологию НФ «Конец детства»! А уж сколько всего притч и повестей-мифов написал лауреат 1951 года Лагерквист — трудно сосчитать…

Притчу «Чума» (1947) знаменитого экзистенциалиста Альбера Камю (1913–1960) некоторые критики также относят к фантастике. С лучшими образцами НФ тех лет роман лауреата 1957 года связывает «сверхзадача» — показать через призму фантастики «болевые точки» общества в его противоречиях и катаклизмах.

Глава французского экзистенциализма Жан Поль Сартр (1905–1980) также не пренебрегал в своём драматургическом творчестве фантастическими мотивами, но больший интерес представляет другое — идея лауреата 1964 года (хотя Сартр от премии отказался), высказанная им в начале сороковых: «Фантастике нельзя выгородить какую-то область — или её нет, или она распространяется на весь мир»!

В 1962-м премию вручили американцу Джону Стейнбеку (1902–1968), автору знаменитого (очень реалистичного) романа «Гроздья гнева». Но не брезговал писатель и мистикой с сатирической фантастикой, его рассказ «Святая дева Кэти» по праву включён в начале девяностых в один из популярных тогда сборников фантастики серии «Фата-Моргана».

Среди лауреатов шестидесятых годов соблазна фантастики не избежали также израильтянин Шмуэль Йосеф Агнон (1888–1970) — с его «рассказами про чудесное»; один из отцов нового латиноамериканского романа гватемалец Мигель Анхель Астуриас (1899–1974) — с его «мифологической» прозой; один из основоположников «театра абсурда» Сэмюэль Беккет (1906–1989) — с его алогичными, сюрреалистическими пьесами и рассказами.

В семидесятые к этой «компании» присоединился Исаак Башевис Зингер (1904–1991) из США — автор мистических историй с фольклорной чертовщиной, которого называли «еврейским Готорном». Тут, несомненно, надо сказать о субъективности причисления того или иного писателя к «фантастам» — на примере лауреата 1976 года Сола Беллоу (1915–2005). О его романе «Планета мистера Сэммлера» (1970) пишут в фантастических энциклопедиях, находя перекличку с «Марсианскими хрониками» Брэдбери, а между тем фантастики в книге и нет… Мечтают некоторые покинуть грешную Землю, ну так мечтать не вредно…

«Едва не налетев на астероид Хондо/ (и тем его открыв), мы взяли влево/ и поневоле проскочили Марс,/ и, чтобы нас не притянул Юпитер,/ легли в кривую ЛДЕ-12…» Пять строк из грандиозной НФ и философской поэмы «Аниара» (1956) ещё одного классика шведской литературы Харри Мартинсона (1904–1978) — лауреата Нобелевской премии 1974 года — естественно, не смогут передать её значения… Но то, что она не потеряла своего очарования и поныне, свидетельствует недавняя премия Еврокона в Стокгольме за её сценическое воплощение. Даже в трагичном по тону космическом своём произведении, чуть ли не антиутопии, Мартинсон не терял веры в человеческие (сверхчеловеческие) возможности преодоления всевозможных и всяческих кризисов!

Среди лауреатов восьмидесятых годов прошлого века два знаковых для мировой фантастики имени. О творчестве «фантастического реалиста» колумбийца Габриеля Гарсиа Маркеса (р. 1928), получившего премию в 1982 году как раз за «произведения, в которых реальность и фантазия сплелись в причудливый мир воображения», можно бы написать немало. Для данного очерка достаточно того, что его небольшой рассказ «Очень старый человек с большими крыльями» включён в представительную советскую антологию «Современная фантастика» (1988).

О классике британской литературы Уильяме Голдинге (1911–1993) обязательные статьи есть не только в англоязычных энциклопедиях фантастики! Лауреат Нобелевской 1983 года, автор нескольких философско-фантастических романов-притч оказал на развитие англоязычной НФ большое влияние, хотя сам «сайнс фикшн» не жаловал…

На фоне таких «гигантов» фольклорно-сказочное творчество нигерийского писателя Воле Шойинки (р. 1934) — лауреата премии 1986 года — выглядит несколько несерьёзным, «игрушечным». Тем не менее английские переводы волшебно-фантастических повестей, основанных на фольклоре народности йоруба, выполненные Шойинкой, получили немалую известность во всём мире. И лауреата премии 1993 года — афроамериканку из США Тони Моррисон (р. 1931) к «фантастам» причислить непросто, ведь лишь в паре её романов значение имеют фантастические (мифологические) элементы. Но вот творчество португальца Жозе Сарамаго (1922–2010) для такой дефиниции поводов даёт предостаточно! Почти тридцать лет писатель экспериментировал со временем и пространством, вот и получил в 1998-м Нобелевскую за то, что «с иносказаниями, исполненными фантазии и иронии, делал ускользающую действительность понятной»…

В творчестве немца Гюнтера Грасса (р. 1927) несомненны кафкианские мотивы, элементы сюрреализма и «театра абсурда». Писал он и о будущем, но опять же в присущей ему гротескно-абсурдистской форме. Знаменитый «Жестяной барабан» был опубликован ещё в 1959-м, но лишь через сорок лет автор этого восхитительного гротеска получил наконец Нобелевскую премию по литературе.

И в нашем веке среди нобелиатов не редкость нереалисты. Вот роман любимца «высоколобых» читателей, обладателя двух Букеровских премий, южноафриканца Джона Максвелла Кутзее (р. 1940) «В ожидании варваров» (1980) — не зря же за это произведение, действие в котором происходит в некой Империи, автор получил не очень-то и лестный титул «провинциальный Кафка» (хотя вернее было бы сравнивать роман с «Тартаром» Буццати). Автор философских притч Кутзее Нобелевскую в 2003-м получил по праву, ведь в его активе и другие фантасмагории, предлагающие задуматься над жизненными вопросами, а не просто плыть по течению.

Не очень реалистичен в творчестве «турецкий Умберто Эко» Орхан Памук (р. 1952) — лауреат Нобелевской премии 2006 года, но насколько фантастичен — опять же только на усмотрении критиков. Вот лауреат следующего года — Дорис Лессинг (р. 1919) — без всяких сомнений фантаст, это именно её высказывание о НФ приведено в начале очерка. Фантаст-то фантаст, да не очень оригинальный, даже Нобелевку (пишут) она получила прежде всего за «политкорректность». И «социальная космология», и мистические произведения Лессинг в своё время успех имели, но вот читателю современному все эти совсем неизобретательные произведения уже малоинтересны…

В нескольких романах лауреата 2009 года Жана Мари Гюстава Леклезио (р. 1940) из Франции рассматривается некая галлюциногенная реальность — в духе незабвенного Филипа К. Дика. Жаль, что на русский переведено лишь «Путешествие по ту сторону» (чуть сказочное), а роман антиутопический, благодаря которому автор и попал в отечественную «Энциклопедию фантастики» (1995) — «Гиганты», повествующий о городе будущего Гиперполисе, так и не переведён.

Есть среди нобелиатов-фантастов получившие свои заслуженные награды совсем не за литературное творчество. Почти век назад удостоился премии в области физиологии и медицины знаменитый французский психофизиолог и гипнотизёр Шарль Рише (1850–1935), когда-то придумавший термин «эктоплазма». В конце позапрошлого века он был известен и как «футуролог» — автор большого очерка «Через сто лет», и как фантаст — под псевдонимом Шарль Эфейр. Одна из его повестей — «Микроб профессора Бакермана» в далёком 1893-м была переведена на русский язык.

Шведский специалист в области физики плазмы Ханнес Альфвен (1908–1995) получил Нобелевскую в 1970-м «за открытия в магнитной гидродинамике», в том числе — плазменных волн, получивших его имя. До этого он опубликовал — правда, под псевдонимом Улоф Йоханессон — фантастический памфлет «Сага о Большом компьютере» (1966), историю цивилизации, написанную в будущем, в котором и людей-то нет…

Есть фантасты даже среди лауреатов премии мира — более века назад, в 1905 году её получила за свою пацифистскую деятельность всемирно тогда известная австрийская писательница Берта фон Зутнер (1843–1914), первая в немецкоязычном мире женщина-«исследователь будущего». Одно из подобных её сочинений — «Мечты человечества: Роман ближайшего будущего» сто лет назад опубликовали на русском языке.

Любая премия субъективна, и Нобелевская — не исключение: обойти при награждении Уэллса, Чапека и Лема!.. Любителям фантастики остаётся утешаться тем, что из ста восьми лауреатов по литературе почти треть соблазна фантастики всё равно — в той или иной степени — не избежала.

ФАНТАСТИЧЕСКАЯ НАУКА

Насколько в современном обществе изменилось отношение к фантастике можно проследить на примере её восприятия учёными. Наука и фантастика, их взаимодействие и элементы конвергенция — полвека назад это была актуальная и достаточно обсуждаемая литературными и научными кругами тема. Только один Иван Антонович Ефремов — основатель новой отрасли науки и всемирно известный фантаст, в шестидесятых годах опубликовал десяток статей. О прочитанных книжных новинках фантастики не стеснялись говорить в интервью профессора университетов и члены-корреспонденты Академии наук, они и сами могли сочинить рассказик-другой. Давно это было… Конечно, и сейчас, когда фантастическая литература стала прежде всего товаром масс-культа, к её приёмам обращаются учёные. Самый последний пример — книга известного астрофизика и знаменитого популяризатора науки Стивена У. Хокинга (написанная в соавторстве с дочерью и французским журналистом) «Джордж и тайны Вселенной», на русском вышедшая в 2008-м году. «Поучать, развлекая» — такова основная цель книги. Но ведь в прошлом веке всё было посерьёзнее: фантастика тогда являлась «территорией знания» не только для детишек.

В отечественную «Энциклопедию фантастики» (1995) включено немало статей об учёных — авторах научной фантастики (НФ). Среди зарубежных — всемирно известные Дени Дидро, Иоганн Кеплер, Камиль Фламмарион, Роберт Вуд, Лео Силард, Фред Хойл, Карл Саган. Среди отечественных — не только «хрестоматийные» К. Э. Циолковский, В. А. Обручев, И. А. Ефремов, но Н. А. Морозов, А. А. Богданов (Малиновский), А. К. Гастев, Н. М. Амосов… Имён учёных, о которых пойдёт речь в нижеследующем очерке, в «Энциклопедии фантастики» нет; но не потому, что НФ-творчество их не представляет интереса. Этих имён нет и в библиографических списках — просто псевдонимы, под которыми они публиковали НФ, до сих пор оставались нераскрытыми.

Ничего хорошего не получается, если учёный «опережает своё время», того же Циолковского сколько лет все окружающие считали в лучшем случае «чудаком»! К сожалению в академической среде всегда довольно неприязненно встречали попытки популяризации/«профанации» ещё не устоявшихся теорий. Вот и в истории советской науки шестидесятых-семидесятых годов можно отыскать несколько интересных историй «опережения», не приходится удивляться, что авторы подобных публикаций постарались обзавестись псевдонимами.

В двух весенних номерах журнала «Химия и жизнь» за 1966 год увидел свет НФ-рассказ Михаила Владимирова «Остров Пуа-ту-тахи», в следующем году — под названием «Остров зеркального отражения» — опубликованный в сборнике «Вахта „Арамиса“» популярной тогда серии Лениздата «В мире фантастики и приключений». В предисловии составителей подчёркивалось, что «Владимиров» — псевдоним известного учёного, члена-корреспондента АН СССР. Построен рассказ «на зарубежном материале» (так тогда говорили), среди действующих лиц — репортёр Джонни Мелвин и профессор Эс Эй Хогланд, автор популярной книги «Люди, звери, растения». Правда, основное дело профессора — «конвариантная редупликация ДНК в связи с синтезом белков митотического аппарата»… Мелвин, конечно, не понимает… Он считает: «Человек преодолел природу. Ничем она нас уже не удивит». Как же он ошибается! Посланный волею шефа для современной «робинзонады» на необитаемый остров Пуа-ту-тахи в Микронезии, «плохой остров» — как считают туземцы, он сразу же встречается с незнакомыми растительностью и живностью. Любая «снедь» здесь оказывается лишённой вкуса и питательности, Мелвина начинает мучить голод… «Всё не такое… Здесь ничего не загнивает…» Эндемичны не только виды — классы и даже типы!

К счастью для репортёра «робинзонада» заканчивается досрочно, позже же выясняется, что он побывал в своего рода «антимире»! «Основа жизни — белки, состоящие из аминокислотных звеньев. В живых организмах аминокислоты только левые, жизнь асимметрична…» Белки же острова состоят из правых аминокислот, как бы зеркальных отражений! Ещё Кэрролова Алиса спрашивала: можно ли пить зеркальное молоко? Да можно, только бесполезно, оно совсем не питательно… Если бы нормальный L-человек стал есть D-белки, он умер бы от голода, так как D-аминокислоты не сумели бы включиться в состав L-белкового мира.

Написанный совсем неплохо с литературной точки зрения, рассказ вполне мог увлечь любознательного читателя вплоть до чтения «дополнительной» литературы. И тогда бы он узнал, что ещё в 1848 году Луи Пастер обратил внимание на то, что молекулы обладают «хиральностью» — свойством не совпадать со своим зеркальным отображением. «Жизнь, каковой она предстаёт перед нами, является функцией асимметрии Вселенной и следствий этого факта» — заявление Пастера тех лет. Почему земная жизнь предпочла для строительства белков «левые» аминокислоты — загадка, теоретически возможна жизнь и на основе «правых» аминокислот, но сейчас у них — по общепринятому мнению — шансов никаких, ведь вся земная жизнь построена на «левых» молекулах… Потому автор рассказа, известнейший в научных кругах советский физикохимик и биофизик М. В. Волькенштейн (1912–1992) и решил, что псевдоним ему совсем не помешает!

Михаил Владимирович происходил из знаменитой русско-еврейской семьи, его отец — известный в своё время петербургский драматург и искусствовед, вскоре переехавший в Москву. Ещё до окончания физфака Московского университета Михаил начал работу в Физико-химическом институте имени Карпова, после войны работал в «системе АН СССР»: Институте высокомолекулярных соединений, Институте молекулярной биологии. В 1966 году стал членом-корреспондентом АН, занимался физикой молекул и биофизикой, разрабатывал новые приложения теории информации в биологии. Автор нескольких монографий, лауреат Сталинской премии 1950 года. Параллельно преподавал, двадцать лет был профессором в ЛГУ, столько же — в МФТИ. Читал популярные лекции, издавал научно-популярные книги, много писал о редупликации ДНК (это было «основным делом профессора» — как в рассказе). Интересовался литературой, любил стихи и НФ; уже академиком заявил при случае на очередном симпозиуме, что фантастов талантливей, чем братья Стругацкие, представить не может! Сам писал стихи и НФ-рассказы (опубликован из них лишь один), автор интереснейшей статьи «Стихи как сложная информационная система». В общем, многогранный, успешный — как сейчас бы сказали, человек, проживший долгую интересную жизнь.

Вторая история совсем в другой тональности — ну кто из обычных читателей слышал о «советском Эйнштейне»? Вопрос риторический… Времена не выбирают, общепринятое мнение верно: плохо тому, кто «попал не в своё время»… В трёх выпусках достаточно популярного некогда ежегодника «На суше и на море» были опубликованы в 1969–1971 годах три текста некоего И. Верина — «для тех, кто любит размышлять». В разделе «Факты. Догадки. Случаи» увидели свет «фантастические раздумья» «Фундаментальный код», в которых автор попытался увязать «бесконечную эволюцию материи во Вселенной» с фундаментальным «симбиозом» её составляющих. Ведь существование человечества сопровождается огромным количеством удивительных совпадений. Не принимая во внимание «гипотезу Бога», остаётся только сделать вывод, что все материальные формы уже обладают необходимой информацией! Где же содержится «фундаментальный код развития материи»? В некой очень устойчивой структуре меньше «элементарных» частиц — в «субчастицах»: космические лучи несут в себе фундаментальный код развития Вселенной! В приложенной к очерку справке было указано, что физик Илья Львович Верин родился в 1919 году в Нижнем Новгороде, что он автор монографий и статей по теоретической физике, десяти авторских свидетельств на изобретения, десятка сценариев научно-популярных и учебных фильмов.

В следующем выпуске ежегодника появилось «фантастическое повествование» Верина «Письмо землянам». Первого апреля несколько земных обсерваторий улавливают и записывают рационально организованные «звуки из космоса». Совсем не первоапрельская шутка, настоящее «письмо землянам», «написанное» с помощью некого вселенского общебиологического кода. Загадки постепенно проясняются: вновь фигурируют «симбиоз» во вселенском масштабе и материя, обладающая информацией; появляются понятия «Главной энергии» и «периодического закона микрочастиц». Вводятся в повествование научные факты того времени: «частицы Кобозева», «Тобископ» доктора Гейкина. Подчёркивается диалектика жизни: сложное и простое сопутствуют друг другу… Вот заканчивается рассказ слишком «резко»: «Что-то в методике расшифровки не учли»… Явно не писатель Илья Львович…

Что и подтверждает «НФ-рассказ» «Невиданная энергия глубин» (1971), совсем не шедевр с литературной точки зрения, но для его автора «литературность» — совсем не главное, конёк его — именно «раздумья». Профессора Позднеева просто ненавидит академик Лапин, заявляющий: «Надо быть круглым идиотом, чтобы на мгновение допустить, что протон… — сложная система из шести тысяч более простых субчастиц»! Этот научный спор (хотя о чём тут спорить: позднеевские «работы противоречат основам физики, следовательно ошибочны») проходят на фоне применения брикетов «Главной энергии», выделяющейся в центре земного шара. Она добывается с глубин до двухсот километров и заключается в «энерготермосы», остаётся только снять с «энергетических консервов» разность потенциалов. Чувствуются отголоски действительных научных споров, достаточно прочесть такие строки: «Самый грамотный физик мира не понимает то, что знает» или «Нетерпимость к инакомыслящим ведёт к тому, что развитие науки прекращается»… Похоже, это что-то личное…

Всё похоже было и в действительности, «гений физики» — как считают его последователи, И. Л. Герловин (1919–1993) — такова настоящая фамилия автора «фантастических раздумий», признания в научном мире не получил… Хотя начинал научную деятельность вполне успешно, опубликовав первую монографию ещё в 1945 году в Горьком. Затем работал в Институте полупроводников, но вот там уже «не удержался» — руководство его «сумасшедших» теорий не поддержало. До пенсии работал наблюдателем в Пулковской обсерватории.

Получил некоторую известность — «скандальную» — после публикации в «Советской России» в мае 1976 года статьи директора ИТФ АН СССР членкора И. М. Халатникова «По поводу одной „научной теории“». В ней сообщалось, что монография М. М. Протодьяконова и И. Л. Герловина «Электронное строение и физические свойства кристаллов» (1975) и ЕТП вообще (единая теория поля), созданная старшим научным сотрудником Главной астрономической обсерватории Герловиным, были обсуждены общим собранием отделения общей физики и астрономии АН и вызвали единодушное осуждение. «Набор немотивированных словесных утверждений, объединённых в понятия так называемой ТФП» — просто «курьёз», а «погоня за сенсацией не имеет ничего общего с настоящим научным поиском»! Все экземпляры книги Протодьяконова и Герловина из московского магазина «Академкниги» были вывезены на грузовике в утиль, не помогло и то, что соавтор был доктором и заслуженным деятелем наук. Библиографической редкостью стала книга! После этого не приходится удивляться тому, что главный свой труд «Основы единой теории всех взаимодействий в веществе» Герловин опубликовал лишь в 1990 году за свой счёт!..

Двадцатью годами ранее публикациям «И. Верина» в ежегодниках «На суше и на море» очень поспособствовал авторитетнейший тогда фантаст А. П. Казанцев, написавший в автобиографическом «Пунктире воспоминаний» (1981): «Особенно плодотворными для меня как фантаста оказались возникшие дружеские отношения с замечательным физиком нашего времени Ильёй Львовичем Герловиным. Имя его — создателя ТФП — будет когда-нибудь произноситься наряду с именами творцов теории относительности… Герловин не отказался от ТО, она вошла органически в его более общую ТФП».

В «мнемоническом романе» «Фантаст» Казанцев описывает, как произошла их встреча: «Позвольте представить нашего советского Эйнштейна, вторгающегося в физику наших дней с позиций двадцать первого века» …Невысокий, склонный к полноте, с тихим, но уверенным голосом, человек говорит: «То, о чём я доложу сегодня, мне не удаётся нигде опубликовать…» Было это ещё до выхода совместной монографии, в которой «периодическая система элементарных частиц» Герловина всё же увидела свет. Не помогло и это, теории «советского Эйнштейна», по мнению его сторонников вполне поддающиеся проверке, официально так и остались «научной сказкой»…

О схожих нелёгких путях научного поиска — посвящённый памяти Пьера Тейяра де Шардена фантастический рассказ Евгения Ларина «Отвечает Земля» в выпуске ежегодника «На суше и на море» за 1977 год. Готовящему диссертацию молодому учёному Нарову время от времени «мерещится» некая «фигура». Когда выясняется, что не только ему одному, он отказывается от работы над почти готовой диссертацией, начинает заниматься излучениями мозга на сверхдлинных волнах, чтобы «расшифровать код». Между ним и шефом, считающим, что телепатия это почти «чёрная магия», происходит такой диалог:

— Вы, простите, не учёный… Фантазёр.

— Не кажется ли вам, что отрицание неизученных явлений — лишь ограниченность и боязнь непонятного?

Знакомая ситуация. Похоже, знакомая автору рассказа (о котором ничего не сообщалось) не понаслышке… Занявшись расшифровкой двойного — пространственного и временного кода, Наров постоянно сталкивается с тем, что его идеи о слиянии мышления всего человечества в «единую мысль» оппоненты объявляют фантастикой. Но ему удаётся (вот она — фантастика) преодолеть препоны, создать «Комитет космической связи с инопланетным разумом» и через многие годы «мгновенную связь» установить. Заканчивается «антинаучный» рассказ на тему вселенской телепатии сентенцией, что Наров «жил трудно, но очень… счастливо»…

Рассказ Евгения Седова «Сюрпризы Карены» в том же ежегоднике за 1979 год — вроде бы совсем о другом. «Изумрудная чума» (сорняковый кустарник непонятного происхождения) начинает заполонять земной шар… Выясняется, что это «Карена» с планеты Аргос, и учёные начинают исследовать её «проделки». Прочитав лишь пару страниц, начинаешь догадываться, что автор рассказа — не писатель. В результате исследований выясняется, что Карена двулика — и растение, и животное, через некоторое время оказывается, что «сорняк» — решение продовольственных проблем и победа над раком! Но вот опять извечная тема: «Старая, как мир, история. Ты — талант, я всего лишь администратор»… И отличие-то всего лишь в наличии интуиции и даре предвидения!

Какая связь между этими не очень похожими рассказами? Существенная, ведь написал их один человек, доктор наук Евгений Александрович Седов (1929–1993), также личность неординарная. Вроде бы «технарь» — кандидат технических наук, автор четырёх изобретений, много лет преподававший в Институте повышения квалификации МПСС (Министерства производства средств связи) и Российском открытом университете, профессор кафедры «Технология производства аппаратуры передачи и обработки информации», руководитель разработки и внедрения управляющих систем в связи. В то же время параллельно с практической работой занимавшийся — уже как философ и кибернетик — разработкой проблем теории информации. Среди его статей — «Вселенная как самоорганизующаяся кибернетическая система», разрабатывающая тезисы, впервые изложенные в давнем рассказе, опубликованном под псевдонимом. Седов разработал собственный курс лекций «Информационная системология», стал доктором философских наук; в то же время постоянно публиковал научно-популярные книги: «Репортаж с ничейной земли: Рассказы об информации» (1963), «Занимательно об электронике» (1966), «Эволюция и информация» (1976), «Мир электроники» (1990) и другие (переведённые на двенадцать языков). Написал четыре НФ-рассказа, два из них так и не были опубликованы, так как совсем уж не вписывались в «застойную» атмосферу тех лет.

Хотя всё в мире относительно, оно же всё едино — вот бытовое приложение теории относительности и теории фундаментального поля. Тридцать-сорок лет назад на фоне настоящих шедевров фантастики рассказы ученых, о которых шла речь, с литературной точки зрения, прямо скажем, не блистали. Однако дело популяризации науки они выполняли в должной мере: будили мысль читателя, подталкивали его к поиску новых путей. Пользуясь небывалым всплеском интереса к научной фантастике, учёные пытались привлечь внимание читателей к неординарным гипотезам, разрабатывая их в литературной «зоне». Чаще всего высказанные ими гипотетические предположения оставались не подтверждёнными, но несмотря на недоказанность гипотез и недостатки стиля, такая научная фантастика не стареет: оригинальные идеи ждут исследователей во все времена!

Академики страны советов в стране фантазии

Нет Страны Фантазии ни на географических картах, ни в звёздных атласах, тем не менее побывало в ней за несколько столетий гостей немало. Влекли их туда разные желания, ставили они разные цели; совсем немаловажным было стремление понять наш непростой реальный мир в век потрясений. Высветить тенденции развития науки и общества, заодно проявить ещё одну грань своего таланта не раз пытались и люди учёные. Сорок с лишним лет назад в серии «Зарубежная фантастика» издательства «Мир» даже вышел сборник НФ-произведений учёных «Пиршество демонов», в послесловии к которому химик и фантаст Еремей Парнов написал примечательные строки: «Только подход к НФ как уникальному явлению современной культуры позволяет понять, почему она оказалась столь притягательной для учёных». Лео Сцилард, Отто Фриш, Фред Хойл, Чэд Оливер, Леопольд Инфельд, Норберт Винер — «вот достаточно убедительный перечень крупных учёных, которых НФ „завербовала“ в свои ряды»…

Подобного сборника НФ советских учёных так и не вышло за всё время существования Союза, хотя фантастики они написали немало, да ещё какой! Нормальные учёные, а не нынешние «смурные академики из самозваных академий»! Даже учёные «высшей категории» — члены Академии наук не стеснялись обращаться к такому виду творчества: фантастика может «обольстить» кого угодно. Конечно, к фантастике чаще всего учёные обращались ещё до того, как «бронзовели», но случались и исключения из правила.

Первая группа нетипична — это классики советской литературы, за свой «классицизм» и ставшие академиками. Если кто и не читал в Стране Советов, так всё равно слышал об «Аэлите» и «Гиперболоиде инженера Гарина» одного из основоположников советской НФ Алексея Николаевича Толстого (1883–1945). «Красный граф» так обстоятельно устроился в своей уютной нише (ордена, Сталинские премии, депутатство в Верховном Совете), что в избрании в АН СССР в 1939 году ничего удивительного не было. Через тридцать три года действительным членом Академии по отделению литературы и языка стал ещё один «великий русский писатель» (обладатель ещё большего числа регалий) — Леонид Максимович Леонов (1899–1994). Его фантастические произведения известны менее, хотя к фантастике он обращался в течении всей творческой жизни: сказка «Бурыга» (1922), социально-утопические главы романа «Дорога на Океан» (1935), киноповесть «Бегство мистера Мак-Кинли»(1961), роман в двух книгах «Пирамида»(1994).

Большинство НФ-произведений членов остальных пятнадцати отделений Академии на высокий литературный уровень претендовать вряд ли смогут. «Соединение в одном лице крупного литературного дарования с научно-дисциплинированным умом и глубокой эрудицией — явление до чрезвычайности редкое» — так вот писали в предисловии к одному фантастическому роману восемьдесят пять лет назад. Чаще всего «фантастика учёных» — беллетризованная, да и то не слишком, гипотеза; игра ума, как говорится.

«…Через несколько часов мы вышли за пределы доступного для чувства земного притяжения, и для нас более не было ни верха, ни низа…» Так незамысловато начинается «Путешествие в космическом пространстве» Николая Александровича Морозова (1854–1946) — революционера и учёного, в 1932 году ставшего почётным членом АН СССР. Этот «набросок», не раз публиковавшийся под различными названиями, был написан в самом начале двадцатипятилетнего тюремного заключения Морозова, за время которого тот написал двадцать шесть томов сочинений по естествознанию, математике, физике, астрономии, истории религии. Кроме описания «мысленного полёта на Луну» тот сочинил ещё несколько фантазий, собранных в 1910 году в сборник «научных полуфантазий» «На границе неведомого». Затрагивались малоизученные тогда проблемы: происхождение жизни, тайны атома, модное «четвёртое измерение». Это было естественным продолжением научной деятельности, ведь в вышедшей ранее книге «Периодические системы строения вещества» (1907) Морозов «предсказывал» существование инертных элементов, писал о сложном строении атома (которое связал с сущностью периодического закона химических элементов), выдвинул идеи о возможности разложения атомов и синтеза элементов. После революции 1917 года он предположил, что новые звёзды могут возникать в результате взрыва уже существовавших под влиянием радиоактивного распада вещества. Не зря называли Морозова «выдающимся учёным-энциклопедистом», он и мистические сочинения писал, правда в советское время пятитысячестраничный труд «Христос» называли не иначе как «монументальным памятником научной ошибке».

Ещё в конце тридцатых годов XX века был написан основной текст повести «Ошибка физиолога Ню» Моисея Александровича Маркова (1908–1994). Тогда он был лишь одним из сотрудников Физического института АН СССР, да и время было совсем неподходящим для подобных сочинений, так что повесть увидела свет только через полвека, за которые Марков в советской науке достиг самых вершин. Член-корреспондент (1953), действительный член (1966), академик-секретарь отделения ядерной физики АН СССР (1967), Герой Социалистического Труда (1978). Как физик-теоретик Марков оказал немалое влияние на развитие нелокальной теории поля, предложив правила коммутации поля и координат. Пионерские идеи его затрагивали самые актуальные проблемы, он разработал модель осциллирующей Вселенной, дал теоретические обоснования экспериментов по регистрации потоков нейтрино.

В своей фантастической повести Марков писал совсем о другом — о продлении жизни. Из авторского предисловия: «Другое направление в достижении той же цели связано с возможной „механизацией“ человеческого организма… Давно хотелось проанализировать логическую структуру этого второго направления». Замечательное подтверждение высказыванию Еремея Парнова: «НФ для учёных — полигон испытания моральных проблем». Сам Марков прекрасно понимал степень «художественности» повести: «Если говорить строго, то по содержанию и композиции это не литературное произведение, а скорее, некоторые отрывочные мысли, высказанные вслух». При всём при том небольшую повесть, начинающуюся почти «мистически», продолжающуюся вполне реалистически (но с сочинением фантастического романа о марсианах пассажирами поезда дальнего следования), а заканчивающуюся предупреждением об опасностях, «которые могут в будущем грозить цивилизации», читать достаточно интересно; ведь приёмы Свифта, которыми воспользовался учёный, не устаревают вот уже сотни лет.

Этическим проблемам науки посвящен научно-фантастический (а точнее «научно-гипотетический») роман «Записки из будущего» Николая Михайловича Амосова (1913–2002) — прославленного советского хирурга, известного учёного (кибернетика и социолога). Первая часть романа «Старт» (1965) о жизни и работе учёных-медиков, готовящих уникальный эксперимент, увидела свет, когда автор был членом-корреспондентом АМН СССР; отрывки из второй части появились в печати незадолго до того, как Амосов стал действительным членом АН УССР (1969). Тридцать лет назад этот удивительный человек был популярнейшей личностью в Союзе. Получив медицинское и техническое образование, профессор Амосов решал задачи хирургии, инженер Амосов разрабатывал чертежи аппаратов, а как зав. отделением биоэнергетики Института кибернетики занимался вопросами моделирования сложных систем.

Лауреат Ленинской премии (1961), Герой Социалистического Труда (1973) и к тому же писатель-прозаик, Амосов опубликовал более десятка книг. Ещё в повести «Мысли и сердце» (1964) не обошлось без философско-фантастических раздумий, актуальным тогда проблемам моделирования функций человека посвящена его «научная фантастика». Из второй части романа (похоже, так и не дописанной до конца) увидели свет в 1968-м лишь фрагменты: профессора Прохорова успешно выводят из состояния анабиоза в 2021 году, тот едет в Японию, где уже создан искусственный интеллект… Развёрнутой картины будущего писатель не представил, но тогда читали и такую фантастику, неспроста «Записки из будущего» издавались четырежды.

Непредвиденные обстоятельства способствовали тому, что ненадолго занесло в «Страну Фантазию» другого выдающегося советского медика, одного из основоположников космической биологии и медицины Василия Васильевича Парина (1903–1971). Члена ВКП(б) с 1939 года, академика АМН СССР с 1944 года, автора фундаментальных исследований лёгочного кровообращения и физиологии сердца в феврале 1947 года по надуманному обвинению арестовали и через год приговорили к двадцати пяти годам тюремного заключения! В камере Владимирской тюрьмы № 2 судьба свела его с «духовидцем» и писателем Д. Л. Андреевым и историком/искусствоведом Л. Л. Раковым, все вместе они начали писать (благо времени было достаточно) «иллюстрированный биографический словарь воображаемых знаменитых деятелей всех стран и времён» под названием «Новейший Плутарх». Не прошло и полвека, и книга вышла — в 1991 году, с примечательным вступлением Вл. Новикова «Мудрость весёлой игры». Представление о книге может дать даже одна статья из неё: «Мексиканский биохимик, автор средства для депигментации негров». После смерти Сталина Парин был освобождён, с конца пятидесятых он участвовал в экспериментах на ИСЗ и космических кораблях «Восток», опубликовал труды по медицинской кибернетике; в 1966-м стал действительным членом АН СССР, но и тогда не стеснялся признаваться, что любит НФ!

Не только любил, но и писал самую настоящую НФ ещё один настоящий учёный, больше сорока лет остававшийся «инкогнито». Весной 1966 года увидел свет НФ-рассказ Михаила Владимирова «Остров Пуатутахи», в следующем году — под названием «Остров зеркального отражения» опубликованный в сборнике «Вахта „Арамиса“» популярной тогда серии «В мире фантастики и приключений». В предисловии составителей подчёркивалось, что «Владимиров» — псевдоним известного учёного, члена-корреспондента АН СССР. Построен рассказ «на зарубежном материале» (так тогда говорили), среди действующих лиц — репортёр Джонни Мелвин и профессор Эс Эй Хогланд, автор популярной книги «Люди, звери, растения». Правда, основное дело профессора — «конвариантная редупликация ДНК в связи с синтезом белков митотического аппарата»… Мелвин, конечно, ничего не понимает, тем не менее он уверен: «Человек преодолел природу. Ничем она нас уже не удивит».

Как же он ошибается! Посланный волею шефа для современной «робинзонады» на необитаемый остров Пуа-ту-тахи в Микронезии, «плохой остров» — как считают туземцы, он сразу же встречается с незнакомыми растительностью и живностью. Любая «снедь» здесь оказывается лишённой вкуса и питательности, Мелвина начинает мучить голод… «Всё не такое… Здесь ничего не загнивает…» Эндемичны не только виды — классы и даже типы! К счастью для репортёра «робинзонада» заканчивается досрочно. Позже выясняется, что он побывал в своего рода «антимире»! «Основа жизни — белки, состоящие из аминокислотных звеньев. В живых организмах аминокислоты только левые, жизнь асимметрична…» Белки же острова состоят из правых аминокислот, как бы зеркальных отражений! Ещё Кэрролова Алиса спрашивала: можно ли пить зеркальное молоко? Да можно, только бесполезно, оно совсем не питательно… Если бы нормальный L-человек стал есть D-белки, он умер бы от голода, так как D-аминокислоты не сумели бы включиться в состав L-белкового мира.

Написанный совсем неплохо с литературной точки зрения, рассказ вполне мог увлечь любознательного читателя. Заинтересовавшись и прочтя «дополнительную» литературу, он смог бы узнать, что ещё в 1848 году Луи Пастер обратил внимание на то, что молекулы обладают «хиральностью» — свойством не совпадать со своим зеркальным отображением. «Жизнь, каковой она предстаёт перед нами, является функцией асимметрии Вселенной и следствий этого факта» — заявление Пастера тех лет. Почему земная жизнь предпочла для строительства белков «левые» аминокислоты — загадка, теоретически возможна жизнь и на основе «правых» аминокислот, но сейчас у них — по общепринятому мнению — шансов никаких, ведь вся земная жизнь построена на «левых» молекулах… Потому автор рассказа, известнейший в научных кругах советский физикохимик и биофизик М. В. Волькенштейн (1912–1992) и решил, что псевдоним ему совсем не помешает!

Михаил Владимирович ещё до окончания физфака Московского университета начал работу в Физико-химическом институте имени Карпова, после войны работал в «системе АН СССР»: Институте высокомолекулярных соединений, Институте молекулярной биологии. В 1966 году стал членом-корреспондентом АН, занимался физикой молекул и биофизикой, разрабатывал новые приложения теории информации в биологии. Автор нескольких монографий, лауреат Сталинской премии 1950 года. Параллельно преподавал, двадцать лет был профессором в ЛГУ, столько же — в МФТИ. Читал популярные лекции, издавал научно-популярные книги, много писал о редупликации ДНК (это было «основным делом профессора» — как в рассказе). Интересовался литературой, любил стихи и НФ; уже академиком заявил при случае на очередном симпозиуме, что фантастов талантливей, чем братья Стругацкие, представить не может! Сам писал стихи и НФ-рассказы (опубликован из них лишь один), автор интереснейшей статьи «Стихи как сложная информационная система». В общем, многогранный, успешный — как сейчас бы сказали, человек, проживший долгую интересную жизнь. В своём фантастическом рассказе он никаких «Америк не открыл», но впервые в советской литературе очень наглядно показал, что же такое асимметричная «левосторонность» аминокислот.

Тут хочется отметить, что публикация НФ-произведений под псевдонимами среди учёных — явление нередкое, кто такие И. Верин или Евгений Ларин и сейчас знают лишь немногие. Вот ещё пример: почти полвека назад в сборнике «Фантастика, 1962 год» увидел свет рассказ Юрия Цветкова «995-й святой» — о средневековом католике, превратившемся не без помощи «небесного камня» (и «атомных бактерий») в статую из чистого европия (металл такой редкий с атомным номером 63). В 1963 году в Киеве на украинском языке вышел небольшой сборник фантастики Цветкова «Шукайте Иоахима Кунца» и … пропал автор… Только после публикации мемуаров украинского учёного и писателя Юрия Яковлевича Фиалкова (1931–2002) прояснилось, что Цветков — его псевдоним. Потомственный химик, сын члена-корреспондента АН СССР, сам он до академика не дорос, но докторскую защитил в тридцать четыре года, Госпремию СССР получил, заслуженным деятелем науки и техники стал. Был известен как популяризатор науки, опубликовавший пятнадцать книг. В одну из них — «Как там у вас на Бета-Лире?» (1977), рассказывающую о проблемах космохимии, включил несколько собственных «популяризаторских» НФ-рассказиков. А вот вполне серьёзный фантастический рассказ «Тревожные дни Иезекоса Риго, менялы из Галле» так и не опубликовали из-за «еврейской темы», бывшей в СССР совсем непопулярной.

Область профессиональных интересов стала основой для фантастики специалиста по геологии рудных месторождений Анатолия Алексеевича Сидорова (р. 1932), директора НИИ, члена-корреспондента АН СССР (1990), заслуженного деятеля науки РСФСР (1991). Кроме пятнадцати научных монографий он опубликовал в 1997 году в Магадане небольшую книжку «Проект Мохо (когда уходят гномы)». Как связан в ней проект скважины до границы Мохоровичича и получение керна из земной мантии с фэнтезийными «гномами» выяснить пока не удалось — уж больно мал тираж книжечки…

В декабре 1990 года членом-корреспондентом АН СССР по Отделению математики был избран Анатолий Тимофеевич Фоменко (р. 1945), в 1994-м ставший самым молодым на тот момент действительным членом РАН. Разносторонность и неординарность будущий академик проявлял с детства: занимался в кружке юннатов, рисовал, победил в физматолимпиаде, в двенадцать лет написал НФ-повесть «Тайна Млечного пути», первая часть которой увидела свет в «Пионерской правде» в декабре 1958-январе 1959 года. Понятно, что в «опусе» шестиклассника об исследовании Вселенной в 2020 году было немало огрехов, так редакция предложила отыскать их читателям!

Поступив в МГУ, Фоменко всерьёз занялся математикой, ещё студентом пятого курса выпустил (в соавторстве) учебное пособие по топологии со своими иллюстрациями. В двадцать шесть лет защитил докторскую, в тридцать пять стал профессором кафедры высшей геометрии и топологии. Занимался решением многомерных вариационных задач и исследованием динамических систем в симплектической топологии и гамильтоновой механике, опубликовал более полутора сотен статей и более двадцати книг. Академик РАЕН (Академии естественных наук, 1991), АН Высшей школы (1993), АТН РФ (Академии технологических наук, 2009), был замом секретаря-академика Отделения математики, лауреат нескольких премий, в том числе Госпремии РФ (1996). Достаточно известен как художник «математического» направления, проиллюстрировал роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», стал главным художником мультфильма «Перевал»… То есть фантастику не оставил, что и проявилось в его «новой хронологии», которой Фоменко всерьёз занялся с девяностых годов XX века. Немало историков, правда, относит подобные труды к «альтернативно-историческому» разряду…

Были свои академики-«фантасты» и в других республиках Союза. Основателем казахской научной фантастики называют в Республике Казахстан Акжана Жаксыбековича Машанова (1906–1997) — доктора геолого-минералогических наук, принимавшего участие в учреждении АН Казахской ССР и в 1946 году ставшего одним из первых её членов-корреспондентов. Человек многогранный, один из основателей геомеханики, ставший на излёте жизни известным исследователем наследия древнего арабского учёного аль Фараби, Машанов не раз обращался к НФ: «Тайна земли» (1948), «Путешествие в недра земли» (1957). Уже после смерти автора вышли «История, завязанная в камне» — дополненный вариант «Путешествия…» и роман «Табу». Все эти книги выходили только на казахском языке, так что судить о них русскому читателю нелегко…

Даже немногочисленные приведённые примеры подтверждают апологетическое высказывание Парнова из его предисловия к книге академика Маркова: «Чудесный сплав искусства и точного знания, которым, собственно, и является фантастика, не вмещается в узкие рамки определений». Это, конечно, о той «старой» советской научной фантастике, время которой всё же прошло. Но лучшие её произведения, в том числе некоторых академиков, несмотря ни на что читаются (и переиздаются) даже сейчас.

ИМАЖИНАТИВНАЯ СОЦИОМЕХАНИКА (Был ли Логик фантастом?)

На фантконвенте Еврокон-78 в Брюсселе приз за лучший НФ-роман был присуждён Александру Зиновьеву, бывшему советскому учёному, жившему тогда в Мюнхене — за книгу «Зияющие высоты», опубликованную в 1976 году в Лозанне (Швейцария) и принёсшую автору мировую известность. Непростую книгу, многослойную и разноплановую, но ни в коей мере не «научно-фантастическую»! Такие дела. При выдумывании её «автору никто не помогал. Никто не читал. Никто не высказывал ценных критических замечаний. И автор всем благодарен за это» был от души.

Сатирико-социологический анализ фундаментальных законов общественного бытия с НФ сближает разве что пояснение к нему: Книга составлена из обрывков рукописи, найденных случайно. Сравните с подзаголовком (Рукопись, обнаруженная при странных обстоятельствах) повести братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света», опубликованной в том же 1976-м.

Конечно, книга Зиновьева о перипетиях жизни разнообразных Ибановых в Ибанске, где все мероприятия исторические, предоставляет богатые возможности для её трактовки. Во-первых, как сатиры на советское общество, и эта трактовка до 1991 года была наиболее востребованной, благо сатиры там хоть отбавляй! Даже «злопыхательства», как предпочитали говорить в восьмидесятые. Примеров этого в книге масса.

«Социзм есть вымышленный строй общества, который сложился бы, если бы в обществе индивиды совершали поступки исключительно по социальным законам, но который невозможен в силу ложности исходных допущений. Социзм имеет свою ошибочную теорию и неправильную практику, но что здесь есть теория и что есть практика, установить невозможно как теоретически, так и практически…» К полному «изму» — путь по спирали, высшие витки которой опускаются ниже низших, за счёт чего и достигается поступательное движение вперёд.

В семисотстраничной книге множество сатирических картинок и портретов. К примеру: некто был знаком «с достижениями болтовни по поводу открытий современной физики», другие «вели дискуссию по всем канонам научной дискуссии: каждый кричал своё и не слушал другого». Там много всего… Наша реальность не может быть описана ни в какой теории, легче построить атомный реактор, чем хорошее хранилище для картошки. А народ в этой реальности должен вести себя так, как будто начальство на самом деле не смешное, а умное, доброе, справедливое…

Вот суждения о власти, науке, искусстве. Сама власть есть главное дело. Воспроизводство власти есть часть этого дела. Ибанское общество — весьма сложная дифференцированная и иерархически структуризованная система привилегий… И не важно, что некто не может «отличить Гегеля от Бебеля, Бебеля от Бабеля, Бабеля от кабеля, кабеля от кобеля, кобеля от Гоголя…»

Ибанскую науку Зиновьев рисует только в гротескном ключе: «В науку пробрались несколько настоящих ученых»! «Ураган научных открытий нашего времени в значительной мере есть социальный ветер, а не ветер познания… Лет через сто узнаем, кто был настоящий учёный…» Ещё примечательное: «Матореализм как высшая стадия материализма до возникновения диамата. Мат — универсальный сверхязык, на котором можно обращаться даже к внеземным цивилизациям»… А в ибанском искусстве закон один: чем выше зад, который удаётся вылизать художнику, тем крупнее художник!

Второй, и более важный слой книги — социологическое исследование «механизмов» общества, социомеханика Зиновьева: «социальные законы одни и те же всегда и везде, где образуются достаточно большие скопления социальных индивидуумов, позволяющие говорить об обществе».

Подобными исследованиями учёный занимался ещё с пятидесятых годов, разрабатывая логическую онтологию, но в СССР они поддержки не нашли. Потому и состоят «Зияющие высоты» на треть из социологических «кусков», рассматривающих основные аспекты социальной организации: коммунальный, деловой, менталитетный. Впоследствии, выбрав эти куски и скомпоновав их иначе, Зиновьев получил книгу «Коммунизм как реальность», за которую был даже отмечен премией Токвиля по социологии. Хотя подавляющая часть профессиональной социологической среды его сразу чуть ли не возненавидела.

В итоге Зиновьев разработал социологическую теорию для любых социальных объектов, с конкретизацией — для коммунистической, западнистской, постсоветской систем. Эту теорию (которая сама по себе метод) он сначала называл «социомеханикой», затем «логической социологией» — чтобы отделиться от того, что сочиняют социологи обычные. Сам Логик считал их разными науками, как химию и алхимию…

О «социомеханике» взамен мейерхольдовского принципа «биомеханики» упоминал ещё А. В. Луначарский за полвека до Зиновьева. Но по его рассуждениям, рассматривающим человека как клетку в большом социальном механизме, изучая и изображая человека в его социальной среде, можно было создать (всего лишь) полнокровный жизненный образ в театре. Зиновьев задачу ставил гораздо сложнее. Чувствуя «моральный долг не перед людьми, а перед самим собой», он пытался создать «точную науку про общество».

«Принято думать, что человеческое общество есть одно из самых сложных явлений, и по этой причине его изучение сопряжено с необычайными трудностями. На самом деле… общество есть наиболее лёгкое для изучения явление, а законы общества примитивны и общедоступны» (!) Далее в своём «плотном» (особенно вначале) тексте философ и логик это и пытается показать. Ниже следует компендиум основных положений.

Научный закон есть утверждение, обладающее такими признаками:

1. оно истинно лишь при определённых условиях, 2. при этих условиях оно истинно всегда и везде, 3. условия, при которых истинно такое утверждение, никогда не реализуются в действительности полностью.

Социальные законы суть правила поведения: меньше дать и больше взять, меньше ответственности и больше почёта, и т. д. Люди стремятся официально выглядеть тем лучше, чем они хуже становятся на самом деле. Они сначала усиленно скрывают правду, а потом не могут узнать её даже при желании. Врут потому, что обман есть наиболее выгодная форма социального поведения. Есть и объективные законы дезинформации — вроде законов тяготения…

Социальная оценка проблемы как важной или неважной не совпадает с её гносеологической оценкой как трудной или нетрудной. Но в силу социальных отношений важную проблему оценивают и как гносеологически трудную. Ошибка неизбежна — как социальное явление.

Основной закон отношения социального и официального — стремление к их соответствию и даже совпадению. Но в массовом исполнении даже величайшая мудрость совпадает с величайшей глупостью.

Один из глубочайших социальных законов: индивид должен быть ограничен во всех отношениях…

Основная трудность понимания общественных явлений в том, чтобы найти способ организации видения очевидного, способ понимания повседневности.

Общество можно представить как огромное число клеточек, связанных друг с другом и осуществляющих действия независимо от того, есть в них человек или нет. Социальным индивидом может быть не только отдельный человек, но и группа людей, объединение групп, даже целая страна. Социальное действие есть действие индивида. Люди осуществляют их в силу социальных законов. Социальная группа есть скопление из двух и более социальных индивидов (не всякое). Социальные отношения суть отношения индивида к своей группе, группы к своему индивиду, индивида к обществу, общества к индивиду…

Для построения любого общества достаточно иметь некоторое множество индивидов и предоставить их самим себе… Социальные системы относятся к числу эмпирических. Отсюда два типа исследовательских задач:

1. исследование самой системы, 2. решение проблем с учётом того, что приходится иметь дело с системой. Для теории социальных систем безразлично, сложилась та или иная система естественно, или была изобретена искусственно. Социальная оппозиция должна перестать рядиться в чуждые ей оболочки науки и искусства, должна выступать в своей собственной роли.

Из любых исходных предпосылок можно вывести любое общественное устройство. Из допущения свободы и равенства — отеческий террор и привилегии. Из допущения насилия — разгул свирепой демократии. Содержание предпосылок не играет роли.

Социальный тип общества в значительной мере характеризуется типом руководителя. Вопрос о руководителях — один из центральных для социологии. Если руководство хочет добра, оно должно стремиться к стабильности, а не к преобразованиям. Власть имеет огромную разрушительную и ничтожную созидательную силу. Она не способна систематически выполнять свои обещания. Позитивным обещаниям власти никто не верит, не верит и она сама…

С точки зрения науки «ибанское» общество — громоздкая по размерам и числу элементов, но примитивная по организации социальная система, стремящаяся к полной однородности и стабилизирующаяся на минимальном уровне положительных и максимальном уровне отрицательных параметров. (И наоборот! Как ни странно…) Общество, провозглашающее лозунг, согласно которому интересы народа в целом превыше интересов отдельного человека, есть общество неправовое. Формула организации таких социальных систем: величины полного порядка и беспорядка совпадают. Математически, если причины и последствия соизмеримы, то следствие не превосходит причины.

Чтобы эту систему развалить, должна быть приложена энергия, близкая к бесконечности. Или система развалится сама без всяких усилий, но какова величина времени при этом… (Да, некоторые построения Логика через сорок лет выглядят несколько «фантастическими», но это не так). Ещё одно из таких утверждений: Нужна гласность. В любой форме…

Нельзя уничтожить плохое свойство действительности, не уничтожив связанное с ним хорошее. Нельзя создать хорошее, не породив связанное с ним плохое…

Социальная жизнь подчиняется законам комбинаторики. Разговоры о какой-то принципиальной сложности познания общественных явлений суть сказки невежественных в этой области людей. В принципе все свойства социальных систем поддаются измерению. Чем тщательнее скрываются социальные тайны, тем явственнее они вылезают наружу.

Тема политики — самая скользкая тема разговоров на социальные темы. Политика есть вопрос о власти. Но не всегда вопрос о власти есть политика. Программа преобразований проста: 1. минимизация аппарата управления, 2. свобода действий руководителей и персональная ответственность за результат, 3. право руководимых на самозащиту. (Программа проста, но всё-таки «фантастична»).

Общества без морали не бывает. Мораль как социально значимая величина — лишь способ поведения. Совесть относится к волевым поступкам людей по отношению к другим людям. Социальным законом является тенденция к неморальным (несовестным) поступкам. Но основу подлинно человеческого бытия составляет правда. Правда о себе, о других. Беспощадная правда…

Таинственная «душа» — лишь общеизвестный бардак, возведённый в энную степень, перенесённый в голову, но не преобразованный в ней. Негативные и позитивные качества бывают настолько похожи, что люди долго не замечают разницы. Как правило, они становятся жертвами своих собственных измышлений. Самые гнусные поступки совершают обычно порядочные люди. Самые страшные драмы разыгрываются у всех на виду. Это наша обыденная жизнь.

Родители должны испытывать ответственность за детей, если хотят, чтобы было кому за них отомстить. Жертвы всегда напрасны. Сознание жертвенности поступков мучительно, ложно и бесплодно. Поступки должны оцениваться исключительно по цели и результатам.

Призыв познать человека — ложная проблема. Что такое человек? Комбинация конечного числа признаков. Правда, люди ничто так часто не нарушают, как законы логики. Существует проблема надёжности человека — лучше одному. Не легче, но честнее. Если человек приучается избегать тайны, он — социальная штучка и не более. Пустышка. Но вот «принципиальных» быстро загоняют в безвыходные тупики и обрекают на страдания…

Имея дело с женщиной, будь готов к неожиданностям. Настоящие мужчины не играют в хоккей, футбол и политику. Настоящие мужчины вообще не играют.

Мы слишком много думаем и мало делаем. Много думаем, потому что не умеем действовать. Жизнь без страха смерти и прочих отрицательных чувств лишена человеческого содержания. Истина банальна: поступайте, как считаете нужным, время решит, чему и как быть.

Науки есть естественные и неестественные (то бишь общественные)… Учение о мире — чисто социологическое явление, ничего общего, кроме словесной формы, не имеющего с наукой. Идеология и наука суть взаимно исключающие явления.

(Советскую науку Логик не жаловал, показывая целью большинства «учёных» «как можно больше наговорить нечто невнятное, с десятком непонятных терминов»… Вроде такого: «Будем рассматривать общество как гомогенную систему из конечного множества суперперсонализированных элементов, отображаемую на гомоморфное подмножество кортежей»… Вот это «наука»!)

Интеллигент — некое социальное явление из общесоциальной среды… Невозможно провести чёткие грани этого явления. Образованность и интеллигентность тесно связаны, но это не одно и то же. Интеллигентность общества — способность общества к объективному самопознанию, духовному самоусовершенствованию. Интеллигентность критична и оппозиционна по самой своей функции в обществе. Интеллигент — это говорящий правду об обществе вообще и о власти в том числе. Чтобы уничтожить интеллигенцию, не надо даже на неё нападать. Достаточно её не охранять…

Немного парадоксов Зиновьева (они чуть ли не на каждой странице).

— Наивность есть тоже идеология.

— Диалектическая логика учит, что все понятия и вещи изворотливы, скользки.

— Всё устаревшее и отжившее надо душить в зародыше.

— Чужой — это сначала всегда свой.

— Суждения о прошлом, которые кажутся истинными теперь, не обязательно истинны в прошлом.

— Потому ты такой трусливый… Ты, оказывается, поэт.

— Если катастрофа кратковременна, она воспринимается как случайность.

Растянута во времени — не воспринимается как катастрофа.

— Если в какой-нибудь области культуры её представители начинают беспокоиться о её чистоте — верный признак того, что дело нечисто.

Вот такая книга получилась у Александра Александровича Зиновьева (1922–2006), девяносто лет со дня рождения которого (в обычном селе Костромской губернии) — в конце октября. Книга необычная, книга непривычная, так и не получившая должного резонанса в научном мире.

Так ведь крестьянский сын, ставший истинным философом и открывателем фундаментальных социологических законов, «человек из Утопии», создавший «жанр социологического романа», довольно органично сочетающего науку и беллетристику, сам же писал: «При рождении я не давал подписки одобрять всё то, что они натворили. Я никому ничего не должен. Моё моральное право что-то принимать в этом мире, а что-то отвергать»…

Вот «коллеги» и не приняли… Романы — пусть в них соединены народной смеховой культурой в традициях Рабле лучшие черты произведений Щедрина, Бердяева, Высоцкого, всё-таки «беллетристика». Даже друг, философ Карл Кантор писал прежде всего о том, что «в 1976 году на небосклоне мировой литературы взошла новая звезда русского искусства».

К тому же Зиновьев своей социомеханикой лишал человека последних объективных оснований для самомнения и гордости. Зиновьев — «страшный человек», не оставляющий места для иллюзий и игры. А жить без этого, похоже, нельзя… Когда всё облекается в беспощадные формулировки, то становится невыносимо скучно… Сам Логик считал, что перспектив распространения и реализации его трудов нет. Ведь человек, овладевший его теорией-методом, будет лучше понимать реальность, отбрасывая всяческие иллюзии. А зачем?..

Тем не менее в начале XXI века о социомеханике как «реальной» науке стали говорить вполне серьёзно, хотя в словарях расшифровки термина нет до сих пор. Питерские исследователи прошлого, настоящего и будущего Сергей Переслегин, Николай Ютанов, Андрей Столяров термином этим оперируют вовсю. По их формулировкам «социомеханика» — философская дисциплина, изучающая наиболее общие закономерности динамики гипотетических социальных систем, или — комплекс представлений об эволюции тех же систем. Но тот же Переслегин выводит социомеханику из произведений Ивана Ефремова, он даже написал примечательный текст под названием «Социомеханика в романах Ефремова».

Термин входит в научный оборот, социомеханика применяется для выработки экономических стратегий (С. Сурков), специалист по развитию интеллекта В. Венгер рассматривает её вообще как «базис для науки»! Только вот «имажинативную социомеханику» Зиновьева — как дисциплину не совсем научную, вроде как полуфантастическую, забывают… Напрасно, ну какой же из Логика фантаст?

ДЕСЯТЬ КНИГ ОДНОГО ВЕКА (воспоминания как размышления)

«Habent sua fata libelli / Книги имеют свою судьбу» — полстроки из стихотворного трактата римского грамматика Теренциана Мавра давно стали «крылатым» и часто употребляемым выражением. А вот полностью строку знают меньше — «оценка читателя книгам судьбу назначает», в смысле — потомки могут оценить книгу совсем иначе… Так бывает чаще — когда мнения современников и потомков расходятся. А на обширной «территории» фантастической литературы большинство книг даже через год уже никто не помнит, кроме их авторов да коллекционеров. Другое дело, если книга не даёт себя забыть…

Когда и где вышел первый сборник фантастики нескольких авторов? История не очень фантастическая, но достаточно занимательная. Американцы, естественно, считают, что именно у них в 1927 году — сборник «Лунный ужас» (The Moon Terror and Other Stories), составленный А. Г. Бирчем из произведений, опубликованных в известном журнале «Weird Tales». На 192 страницах разместились: одноимённая повесть составителя и по рассказу Энтони М. Руда, Винсента Старретта и редактора журнала Фэрнсуорта Райта.

Французские исследователи «l’imaginaire» считают, что первая антология фантастики вышла в парижском издательстве «Flammarion» в 1924 году. Но тут «есть нюанс», сборник «Rip, l’homme qui dormit vingt ans» изначально не позиционировался как «фантастический», хотя подавляющая часть его произведений — явная фантастика, ведь среди авторов — Вашингтон Ирвинг, Натаниэл Готорн, Ф. Дж. О’Брайен, Т. Б. Олдрич, Амброз Бирс, Фрэнк Стоктон, Генри Джеймс.

И молодая Советская Россия попыталась тогда встать вровень с Североамериканскими Штатами! В далёком 1927-м году в московском издательстве «Земля и Фабрика» вышел первый советский сборник фантастических рассказов «Борьба с химерами» — как первый выпуск «Библиотеки „Всемирного следопыта“». Соответствуя эпохе, тоненькая книжка журнального формата включала произведения лишь зарубежных авторов, среди которых не только «классические» Г. Дж. Уэллс и Джек Лондон, но и малоизвестные сейчас Стеси Блэк, Ф. С. Марз, и совсем неизвестные Е. Путкамер и Морис Сейлор.

Можно первым в мире сборником фантастики посчитать и 144-страничную книжку уменьшенного формата под заглавием «Фантастические рассказы новейших иностранных писателей», вышедшую в Москве в 1910 году и состоящую из трёх рассказов очень разных авторов — фантаста Октава Бельяра, мистика Гастона Леру и совсем неизвестного ныне Германа Ремера.

К сожалению, в России эти малоудачные опыты вообще оказались единичными. В течение последующих десятилетий о подобном даже мечтать не стоило… Альманахи и сборники выпускались, в них даже включались фантастические рассказы; но следующая книга, в подзаголовке которой стояло «сборник научно-фантастических повестей», увидела свет лишь в 1949 году. В трёхсотстраничный том увеличенного формата «Дорога богатырей», выпущенный Трудрезервиздатом, составленный В. Сапариным и снабжённый вступительной статьёй Л. Жигарева «Научную фантастику — советской молодёжи», вошли повести как известных советских фантастов: «Тайна невидимки» Ю. Долгушина, «Исчезновение инженера Боброва» Сапарина, «Ущелье Батырлар-джол» А. Студитского, так и повесть совсем не фантаста С. Болдырева «Загадка ракеты „Игла-2“». Критики книгу приняли настороженно, в стиле тех лет рецензия называлась «Фантастические измышления вместо научной фантастики»…

Тем не менее (по инерции) в следующем году в Горьковском областном издательстве выпустили «сборник научной фантастики» «На грани возможного», включавший произведения тогдашних «мэтров»: В. Немцова, Г. Гуревича, И. Ефремова, В. Охотникова, В. Сапарина. Это «на грани возможного» стало на несколько лет лозунгом всей советской фантастики — совсем ей не на пользу. К примеру, сборник НФ-повестей «Голос моря», выпущенный Трудрезервиздатом в 1952-м, был совсем уж несерьёзной книжкой, как по форме (152 страницы), так и по содержанию: «Голос моря» Сапарина, «Новое зрение» Охотникова, «В карстовых пещерах» В. Иванова. Это была стопроцентная фантастика «ближнего прицела» — совсем неинтересная…

Изменения к лучшему начались в 1955-м: в Детгизе вышел первый выпуск альманаха «Мир приключений». Хотя в объёмистой книге энциклопедического формата «НФ» было очень мало: лишь шпионско-фантастическая повесть Гуревича «Второе сердце» да сказочная повесть американца Говарда Фаста «Тони и волшебная дверь», сам факт появления периодического сборника приключений и фантастики значил немало! Во втором выпуске «Мира приключений» (1956) опубликовали рассказ классика американской «сайнс фикшн» Эдмонда Гамильтона, не прошло и пятнадцати лет, как шуточный рассказ «Невероятный мир» появился в русском переводе — фантастика!

Год 1959-й стал «прорывным» в издании НФ-сборников — их вышло шесть, и половина из них стали «знаковыми». Борис Ляпунов составил сборник фантастики довоенных лет «Невидимый свет», включавший не только рассказы получившего полное признание «классика» А. Р. Беляева, но и произведения Г. Гребнева, Э. Зеликовича, М. Зуева-Ордынца. Анатолий Варшавский в сборнике «Дорога в сто парсеков» собрал повести и рассказы самых интересных на тот год советских авторов НФ. И наконец, в Лениздате вышел первый сборник серии «В мире фантастики и приключений», через десяток лет ставшей одной из самых популярных в стране. Составитель первого указан не был, что тогда было вполне обычным явлением, возможно им была редактор Т. В. Боголепова. С 1963 года сборники составляли Евгений Брандис и Владимир Дмитревский, с этого года они и стали «явлением», в чём-то определяющим пути развития советской фантастики на протяжении четверти века!

Сборник 1959 года не совсем отвечал своему названию — приключений было больше, чем фантастики. В солидном шестисотстраничном томе с изображением сурового космонавта на ледериновом переплёте «научная фантастика» занимала чуть более трети объёма. «Звезда КЭЦ» и «Атолл Факаофо» классиков Беляева и Ефремова, да шпионско-фантастический рассказ Георгия Мартынова «Невидимая схватка»…

Сборник 1963 года совсем другой, так ведь и времена настали другие — «золотой век» советской НФ. Только фантастика в сборнике: Ефремов, Стругацкие, Днепров, Гуревич, Варшавский, Альтов и Журавлёва, Лагин, «Солярис» Лема. По сути первый сборник «лучшего» в советской фантастике! С послесловием Брандиса и Дмитревского «Мечта и наука», в котором повышенный спрос на НФ-произведения объясняется с точки зрения «марксистко-ленинского учения» и высказываний «нашего Никиты Сергеевича» (куда деваться — таковы были правила игры). «Сборник составлен с учётом тематического многообразия советской НФ, откликающейся на всё новое, что происходит в науке, и стремящейся опередить её реальные возможности». Подчёркивали составители и то, что «в идеологической борьбе сатира — одно из самых эффективных оружий», выражая уверенность в том, что фантастический памфлет «должен занять заметное место в советской литературе».

Пожалуйста! В следующем сборнике памфлетам отдан вполне приличный объём. «НФ наших дней использует любые литературные жанры — от социальной утопии и политического памфлета до реалистического романа и психологической новеллы, от философской драмы и киносценария до сатирического обозрения и сказочной повести. Следовательно, особенности НФ характеризуются не внешними жанровыми признаками, а внутренним содержанием, идейным наполнением, целесообразностью произведения… Облекать в художественные образы представления о будущем или „реконструировать“ доисторическое прошлое, раскрывать гипотетические возможности науки и техники, показывать в осуществлении социальные, этические, эстетические идеалы, воспитывать лучшие качества нового человека, предупреждать о грядущих человечеству опасностях — таково далеко не исчерпывающее определение задач передовой материалистической НФ». Эти высказывания из предисловия Брандиса и Дмитревского иллюстрируют произведения сборника 1964 года, составленного В. И. Дмитревским. Примечателен он прежде всего двумя романами. Чуть позже, чем в «Звезде», публикуется «Непобедимый» Лема — начинает складываться замечательная традиция! Так и осталась эксклюзивной публикация «марсианского» романа Виктора Невинского «Под одним солнцем». Ошиблись в данном случае мэтры-литературоведы, ведь что они писали тогда: «Его первый роман даёт право надеяться, что советская НФ приобрела ещё одного одарённого серьёзного писателя…»

Начав предисловие с небольшого обзора американской «сайнс фикшн», Брандис и Дмитревский делают однозначный вывод: «Американская фантастика устремлена назад, к прошлому…» Памфлет Романа Кима эти «устремления» и разоблачает! И памфлет Шалимова, и почти памфлет Варшавского… А ещё в сборнике произведения Гора, Журавлёвой, Гуревича, Стругацких — тогда «имена» гарантировали качественное чтение.

Два следующих сборника вышли под «персональными» названиями, но и серийное сохранили. «Эллинский секрет» (1966) сразу попал в ряд книг, желанных для каждого любителя НФ — ведь в нём опубликованы были «Люди как боги» Сергея Снегова и «Улитка на склоне» Стругацких! Выполнить желание было не просто, при тираже-то всего 65 000 экземпляров. Стильные иллюстрации М. А. Кулакова, хорошие рассказы советских писателей, плюс Брэдбери и Хайнлайн — сборник удался на все сто! Полностью отвечая «новым» требованиям к советской фантастике, выдвинутым в предисловии составителей. Сначала они чётко определили недостатки оной начала шестидесятых: «Делался упор преимущественно на идейную и научную сторону, а требование к мастерству писателя явно занижалось». Разобрав вкратце романы В. Ванюшина, А. Колпакова, В. Новикова, авторы «программной» статьи делали вывод: «Оценки и критерии не могут оставаться прежними… Лучше меньше, да лучше!»

Немало места в предисловии отдано разбору романа Снегова, «формально» также относящегося к «космическим феериям». Да только вот у этого писателя — «есть запас собственных оригинально разработанных идей и крепкий литературный профессионализм… Роман буквально ошеломляет масштабностью замысла и грандиозностью изображённых в нём событий». О творчестве братьев-фантастов написано так: «когда речь заходит о новаторских исканиях в советской фантастике критики в первую очередь называют Аркадия и Бориса Стругацких. И пусть не каждая их новая вещь лучше предыдущей — она всегда необычна, является плодом серьёзных раздумий и смелого творческого поиска». Рассматривая главы из «Улитки…», составители делали такой вывод: «Любые начинания, хотя бы вытекающие из каких-либо объективных закономерностей, не могут быть признаны прогрессивными, если в основе своей они антигуманны и аморальны». «НФ всегда злободневна, связана с волнующими проблемами современности. Она наталкивает на раздумья, будит живую мысль, тренирует воображение, развивает ум. Но при всём многообразии художественных приёмов и жанровых признаков она остаётся литературой, а литература — это прежде всего человековедение…»

Сборник «Вахта „Арамиса“» (1967) потоньше и «посуше», но и он интересен, стремясь представить фантастику во всём многообразии её творческих направлений. Пример — сатирико-фантастическая повесть известного писателя Даниила Гранина и рассказ члена-корреспондента АН СССР М. В. Волькенштейна (псевдоним — М. Владимиров). Повесть Ольги Ларионовой дала название сборнику, включены в него рассказы Варшавского и Шалимова. «Продолжая оправдавшую себя традицию», опубликован первый перевод романа Лема «Эдем» в исполнении Дм. Брускина. Составители надеялись, что сборник «будет встречен многочисленными любителями фантастики с таким же интересом, как и предыдущие». И правильно надеялись!

Завершала книгу большая статья Брандиса и Дмитревского «Тема „предупреждения“ в научной фантастике», в которой они выступили толкователями «антиутопий» и «предупреждений». Сорок пять лет назад — при минимуме другой доступной информации — читать её было очень интересно. «В нашей фантастике тема предупреждения тесно связана с темой утверждения… Предупреждая, утверждать — вот идейно-художественный принцип, из которого исходят писатели-фантасты стран социализма!»

В сборнике «Вторжение в Персей» (1968) названия серии нигде не просматривается, но преемственность явная. Начинается он вступлением составителей «Мир, каким мы хотим его видеть». «Это может показаться неправдоподобным, но представления о будущем, о жизни в коммунистическом обществе складываются у многих советских людей в значительной степени под воздействием прочитанных НФ-книг». Да почему ж неправдоподобным, так оно и было!

Чувствуются в статье отголоски споров о «двусмысленных» толкованиях последних на тот период повестей Стругацких, о водоразделе между «предупреждениями» в фантастике советской и за рубежом. «Советские писатели не только видят цель и сознают трудности, но и верят, что цель эта будет достигнута». Несмотря на приведённые тут же цитаты из Ленина и Ефремова, сегодня придётся признать — уже тогда начались «сомнения»…

Вкратце рассмотрев пятидесятилетний путь развития советской НФ, Брандис/Дмитревский не одобряют консервативные попытки некоторых литераторов старшего поколения повернуть литературное движение вспять, в русло фантастики сороковых-пятидесятых годов. «Интеллектуальное направление в советской НФ, основателем которого является И. Ефремов, свидетельствует о её несомненном росте и стремлении ответить на актуальные вопросы современности». К этому направлению они причисляют не только писателей «призыва 1957 года», но и Геннадия Гора (его повесть «Имя» и рассказ «Сад» включены в сборник), Александра и Сергея Абрамовых, Сергея Снегова (вторая книга романа «Люди как боги» которого занимает более половины книги). А ещё есть в ней раздел «Братски ваш Герберт Уэллс…» с интересными воспоминаниями о пребывании великого фантаста в северной столице. Несомненно, три сборника середины шестидесятых — замечательные книги, как по содержанию, так и по форме!

Хотя в семисотстраничном сборнике «Тайна всех тайн» (1971) вновь появляется подзаголовок «В мире фантастики и приключений», он иной… Времена менялись, вот даже краткого предисловия составителей в книге не оказалось. Оформление и качество бумаги — не из лучших. Содержание — совсем неплохое, но… как же без Стругацких?

Ленинградцы, составившие среди авторов сборника подавляющее большинство, «планку не сбили», но и высот новых не преодолели. Лев Успенский, тряхнув стариной, опубликовал полуфантастическую повесть «Эн-два-о плюс икс дважды», начатую ещё двадцать с лишним лет назад, Георгий Мартынов — фантастико-приключенческую повесть «Кто же он?», Аскольд Шейкин — повесть «Тайна всех тайн». Кто сейчас вспомнит, в чём там дело-то было? Вопрос риторический… Роман Александра Меерова «Право вето» — дело другое, так и взаимоотношения человека и Вселенной — дело Вечности! Рассказы Варшавского, Снегова, Гора, повесть «Суд» Лема демонстрировали крепкий профессиональный уровень — всего лишь…

Смутные подозрения, «терзающие» любителей НФ тех лет, оправдались — следующий сборник Лениздата вышел только в 1977 году. Центробежные процессы в советской фантастике ещё более обострились, так что произведений Стругацких в нём, естественно, не оказалось. Хорошо хоть то, что составителям удалось включить третью книгу уже знаменитого романа Снегова — «Кольцо обратного времени», давшую название всему сборнику и занявшую более трети книги. Треть предисловия составителей занимало объяснение того, что же это за произведение такое, нужно ли оно советскому читателю… «Не все воспринимают философскую глубину замысла… Роман привлекает не только динамическим действием и неиссякаемой выдумкой, но прежде всего убедительно обрисованными характерами героев…»

А начинается предисловие с «простого» вопроса: «Что такое НФ и каково её место в общем потоке советской литературы?» При отборе произведений составители исходили из определения, сформулированного главным редактором журнала «Вопросы литературы» В. М. Озеровым: «Как часть советской литературы НФЛ должна отвечать идейно-художественным требованиям, предъявляемым ко всей нашей литературе, требованиям партийности и высокой художественности». Так что произведениям Стругацких места, естественно, не нашлось…

Из повестей сборника выделяется «Инспектор отдела полезных ископаемых» И. И. Варшавского — блестящая пародия на трафареты детектива, последнее произведение, опубликованное при жизни автора. Повести Галины Панизовской и Дмитрия Романовского — совсем другое дело, они серьёзны (слишком серьёзны). Не то «Курфюрст Курляндии» Вадима Шефнера — сказка, читающаяся с улыбкой, но наводящая на серьёзные размышления. «Нет надобности вдаваться в разбор коротких рассказов, выполненных на достойном профессиональном уровне молодыми фантастами Ленинграда», а именно Андреем Балабухой, Феликсом Суркисом, Александром Хлебниковым, Александром Щербаковым. Да и известными прозаиком Борисом Никольским и поэтом Леонидом Агеевым тоже. Цель составителей на тот момент была выполнена: «Мы демонстрируем жанровое и тематическое многообразие современной НФ и знакомим читателей с новыми писательскими именами».

Выхода следующего сборника пришлось ждать не шесть, «всего лишь» пять лет — уже достижение. После смерти Владимира Ивановича Дмитревского (1908–1978) — прозаика, публициста, критика, соавтора и старшего друга, Брандис продолжал составительскую работу единолично. Вышедший в целлофанированном переплёте (веяния времени) «Белый камень Эрдени» (1982) был «разнообразен по темам и жанрам… Но при всей несхожести творческих почерков авторы едины в стремлении подчинить фантастический замысел и условный сюжет морально-нравственной проблематике, которую ставит перед нами наша сегодняшняя реальная жизнь». Это строки из предисловия составителя, человека здравомыслящего и понимающего — неладно что-то в «нашем королевстве»…

«Переориентировка фантастики с технических проблем на этические — в русле общелитературных исканий. Теперь фантастов интересует не техника сама по себе, а её воздействие на сознание, не наука как таковая, а социальные и нравственные последствия применения изобретений и открытий… Сегодняшний уровень НФ определяют социальные и нравственные критерии… Ныне многое зависит от этики!»

Наконец-то публикуется в сборнике произведение братьев Стругацких, названных составителем «ветеранами». Стержнем книги стала повесть «Жук в муравейнике», только что удостоенная премии «Аэлита». «Экспрессивный повествовательный стиль, внутренние монологи, сказовая речь, стремительные реплики делают образы резко индивидуализированными… Герои Стругацких живут в быстро меняющемся мире, и смоделирован он так убедительно, что даже на условном фантастическом фоне кажется почти достоверным».

А в романе Георгия Бальдыша «Я убил смерть» взаимоотношения строятся в привычном психологическом плане, но на бытовом фоне развёртывается также и НФ замысел. Составитель отметил, что обращение этого опытного писателя к НФ «во всех отношениях плодотворно».

Повести «Белый камень Эрдени» Геннадия Николаева и «Старуха с лорнетом» Олега Тарутина «переводят фантастическую условность в полусказочный или откровенно сказочный план». Но затрагивают серьёзные проблемы и дают ненавязчивый нравственный урок.

А ещё в 600-страничном сборнике есть рассказы «ветеранов» Варшавского, Шефнера, Снегова, Шалимова; а также молодых авторов и дебютантов. Такая книга тридцать лет назад могла разойтись тиражом раз в двадцать большим стандартных 100 000 экземпляров!

Сборник «Меньше-больше» (1988) с произведениями ленинградских (в основном) писателей опять вышел лишь через шесть лет. К этому времени уже не стало Евгения Павловича Брандиса (1916–1985) — литературоведа и критика, одного из основоположников советского фантастоведения. Специалист по творчеству Жюля Верна, с середины пятидесятых ставший неутомимым исследователем и пропагандистом НФ, он составил (в сотрудничестве и единолично) около двадцати сборников НФ: кроме серии Лениздата ещё два «Альманаха НФ» (1965, 1967), два сборника англо-американской фантастики (1965), сборники «Фантастика-72», «Талисман» (1973), «Практичное изобретение» (1974), «Незримый мост» (1976), «Созвездие» (1978) и другие.

Заканчивал составление сборника 1988 года Лев Куклин, был он прежде всего поэтом, ещё немного прозаиком и фантастом, никак не литературоведом, так что никаких вступлений/обзоров в книге, естественно, не было. Но вклад Куклина очевиден — хотя бы вызвавшая в тот год фурор среди любителей фантастики «Чакра Кентавра» Ольги Ларионовой, поставленная — по «принципу Штирлица» — в окончание тома. Открывала же книгу повесть другого «ветерана» — «Право на поиск» Сергея Снегова. Но больше среди авторов было тех, кого через три года почти официально назовут «четвёртым поколением» советских фантастов. Повесть Андрея Столярова «Мечта Пандоры» была принята читателями «на ура», рассказы Вячеслава Рыбакова, Виктора Жилина, Феликса Дымова также смотрелись на фоне фантастики тех лет свежо и интересно. Не рассматривая произведения всех шестнадцати авторов, в целом о сборнике можно сказать уже раз сказанное — книгу, представляющую «срез» лучшего в советской фантастике тех лет, тогда купил бы миллион читателей!

Не зря же отмечал в одной из своих статей известный ныне писатель Вячеслав Рыбаков: «Составленные крупными фантастоведами восемь сборников, выпущенных Лениздатом с 1963 по 1982 год… вошли в золотой фонд советской фантастики. Перечитывая их один за другим, вновь возвращаясь к предисловиям или послесловиям составителей, видишь, как развивался, следуя за развитием страны, популярнейший и интереснейший вид литературы».

Последний сборник фантастики Лениздата «Мистификация» (1990) составил Александр Шалимов. Перемены были налицо — книга вышла в мягкой обложке, а внутри не оказалось ни одного «ударного» произведения. Общий уровень был достаточно высок, ведь среди двенадцати авторов — Ларионова, Рыбаков, Столяров, Снегов, но из предыдущего ряда антологий книга явно выбивалась…

КОГО ЗА ГРАНЬ ПОСЛАТЬ (Что же все-таки такое «фантастика»?)

Среди вопросов анкеты, предложенной участникам Международной научной конференции «Русская фантастика на перекрестье эпох и культур», прошедшей в марте 2006 года на филфаке МГУ, был такой: С какими проблемами столкнулись Вы как исследователь фантастики? Ответы очень примечательны: неконкретность понятия «фантастика», отсутствие четких однозначных характеристик той или иной разновидности фантастики…

Из советских энциклопедий и словарей можно узнать, что:

Фантастика — специфический метод художественного отображения жизни, использующий художественную форму-образ, в котором элементы реальности сочетаются несвойственным ей способом — невероятно, «чудесно», сверхъестественно…

Такое определение сформулировал Р. Нудельман в седьмом томе «Краткой литературной энциклопедии»(1972). А вот что можно извлечь из «Советского энциклопедического словаря»(1984):

Фантастика — форма отображения мира, при которой на основе реальных представлений создается логически не совместимая с ними («сверхъестественная») картина Вселенной… В художественной литературе фантастика… может выражать миросозерцание автора и целой эпохи…

Изложено замечательно, но совершенно неконкретно! Практической ценности не имеет и определение В. Муравьева из «Литературного энциклопедического словаря»(1987), хотя оно все же более понятно:

Фантастика — разновидность художественной литературы, в которой авторский вымысел от изображения странно-необычных, неправдоподобных явлений простирается до создания особого — «чудесного» мира.

Сакраментальный вопрос обострился после ознакомления с первым томом «Библиографии отечественной фантастики» К. Бритиковой и Л. Смирнова, добравшимся до меня на «РосКоне-2007». Конечно, «непонятности» возникали и ранее. Вот в ноябре 2006 года вышел специальный номер журнала «Знамя», посвященный «фантастическим возможностям русской словесности», а в списке «Отечественная фантастика за 2006 год», подготовленном Международным Центром Фантастики к РосКону, из 11 несомненно фантастических прозаических сочинений, помещенных в том номере, фигурируют лишь 4! Редакция журнала (не один человек) определила, это — «фантастика». Другая группа критиков и библиографов эти произведения «фантастикой» не считает… Разве не странно? Но исходя из наших реалий — совершенно нормально…

В таком состоянии отечественное фантастоведение находится не один десяток лет. Я приведу обширную цитату из предисловия АБС к книге, вышедшей в 1969 году в Одессе: «На титульном листе этой книги значится: Повести. Автор не пожелал определить произведения, включенные в сборник, как НФ или просто фантастические. И хотя произведения несомненно принадлежат к виду литературы, именуемому фантастикой, тем не менее мы понимаем автора. Споры о том, что такое фантастика, идут у нас уже много лет… Последнее время дискуссии эти несколько поутихли: одним спорщикам надоело, другие поняли, что оппонентов не переубедить, третьи настолько утвердились в своем мнении, что больше не видят в спорах необходимости. Большинство же осознали, что спор этот в значительной степени беспредметен и что строгое безукоризненное определение никому, кроме отъявленных педантов, не нужно…»

C мэтрами спорить трудно, но — надеюсь, можно? Понятно, что уж в нашем нынешнем (демократическом) обществе каждый волен сам для себя определять: фантастика/не фантастика! Но для «общего» употребления, для той же библиографии, необходимы какие-то рамки, та пресловутая «грань» — если вспомнить когда-то популярное выражение «на грани фантастики». Вот современные читатели — завсегдатаи «сети», считают: «Долой объективные критерии, да здравствует субъективизм!» Ведь в интернет-опросе на тему «Что позволяет отнести художественное произведение к фантастике?» 37 % ответило: «личное мнение, которому никто не указ»!

Беда фантастоведу-библиографу с этим «личным мнением»… С одной стороны — разговоры о загоне фантастики в «гетто», а с другой — «фантастика без берегов»! О первой летней «книге недели» (так называется рубрика «Книжного обозрения») — «Красный сфинкс»(История русской фантастики от В. Ф. Одоевского до Бориса Штерна) (2007) Геннадия Прашкевича — рецензент П. Дейниченко написал: «Скептики скажут: это очередная попытка соединить фантастику с так называемой „большой литературой“, вот потому-то гиганты Гоголь, Булгаков, Платонов соседствуют с бароном Брамбеусом, Казанцевым и Платовым»… Опять «за рыбу деньги» — «гиганты» эти, что же, отношения к фантастике не имеют?!

Все вышеизложенное стало меня волновать выше пределов благоразумного спокойствия как раз после тщательного просмотра «Библиографии отечественной фантастики», в которой не только Гоголю и Булгакову отданы 31 и 12 страниц текста соответственно (что совсем неплохо), но и Леониду Андрееву с Максимом Горьким — 25 и 16 страниц! (Александру Беляеву — 17).

Я понятие «фантастика» трактую очень широко, но все же до той самой «грани»! До грани невероятного, чудесного, сверхъестественного — как следует из большинства определений фантастики, приведенных выше (лишь Муравьев относит к фантастике и «странно-необычные» явления). Самым разумным было бы следовать «формуле» Юлия Кагарлицкого, считавшего текст «фантастическим», если «ФАНТАСТИЧЕСКОМУ ОБРАЗУ ИЛИ ФАНТАСТИЧЕСКОЙ ИДЕЕ ПОДЧИНЯЕТСЯ ВСЕ В ПРОИЗВЕДЕНИИ». А не поддаваться на замечательно «наивное» определение К. Фрумкина, выведенное им в своей книге «Философия и психология фантастики»(2004):

Фантастика есть изображение фактов и событий, не существовавших в реальной действительности…

Тот сам признает, что «оно может вызвать насмешки»! И действительно, несерьезно… Этак можно к «фантастике» всю «боллитру» приписать.

Теоретическое основание [этакое «Foundation»] фантастики как в советское, так и в «демократическое» времена мало интересовали отечественных научных работников — очень уж «скользкое основание» …Вот немка из ФРГ Вера Грааф еще в 1971 году включила в свою книгу «Homo Futurus» статью «К понятию определений НФ-литературы»(Zum Begriff der SF-Literatur-Definitionen). Отечественная обширная монография Т. А. Чернышевой «Природа фантастики»(1984) только все «запутывает» — специфический «научный» стиль не всем по зубам…

В сборник материалов уже упоминаемой конференции включена работа Е. Н. Ковтун «Фантастика как объект научного исследования». В ней четко сформулировано: «Одной из главных задач науки о фантастике является ответ на вопрос, что такое фантастика в строгом „академическом“ понимании термина». Тут же следует замечательное высказывание: «Окончательный ответ на вопрос о сущности фантастики и границах понятия „фантастическая литература“ едва ли когда-нибудь будет дан»!

Ковтун совершенно справедливо полагает, что к «фантастике» следует относить только те произведения, в которых элемент необычайного играет хоть сколько-нибудь существенную роль, в достаточной степени определяя облик и художественную специфику текста.

Она предлагает (в который уж раз!) «приступить к созданию общей теоретической базы (терминологический аппарат, принципы исследования и т. п.), авторитетных коллективных энциклопедий и словарей». Тут же утверждая: «Сегодня фантастоведение отнюдь не переживает подъема»…

К сожалению, в отечественной библиографии совсем не прижилась система кратких пометок «типа» произведений, предлагаемая И. Г. Халымбаджа еще 20 лет назад: (нф) — НФ, (ф) — фантастика [фэнтези], (у) — утопия, (ау) — антиутопия, (сс) — современная сказка, (ю) — юмореска, (э) — произведение с «элементами фантастики» и т. д. Вот и получается, что соседствуют в библиографических списках утопии и серьезные НФ произведения с юморесками, сказками для дошкольников и даже с либретто опереток — а где что, незнающий никогда и не поймет. У поляков уже в 80-е годы обозначения широко использовались, было еще и деление «для взрослых» и «для детей». Рассказы Лавкрафта могли обозначаться аж трехсложно: AF/ASF/W, что означало «фантастика для взрослых»/«НФ для взрослых»/«хоррор».

Время течет, а в России мало что меняется… И сейчас не ясно, кого посылать за «грань фантастики» — когда «как бы фантастично», но еще не фантастика! Кто ее сейчас будет искать, эту грань… Других проблем у «исследователей» нет, что ли!..