Фантомас

Глава 15 ЗАГОВОР СУМАСШЕДШЕЙ

Жорж Самбадель осторожно постучал своей новой пенковой трубкой по мраморной каминной плите, вытряхнул пепел и с удовлетворением посмотрел на потемневший черенок. Не каждому удается так искусно обкуривать трубки! Затем он повернулся к своему коллеге и сказал:

– Послушай, старина Перре! Конечно, здесь не так уж плохо работать, но ей-богу, даже когда я проходил практику в больнице для бедных, не говоря уже о госпитале в Божоне, весь персонал питался куда лучше. Не то чтобы все набивали животы до отвала, просто еда была качественней. Все потому, что директора там предпочитают закрывать глаза на некоторые наши вольности.

Перре кивнул:

– О чем говорить! Конечно, в обычных больницах жратва получше, и именно по этой причине. В иных случается полакомиться даже шампанским, которое родственники приносят больным! А тут…

…Когда доктор Бирон основал в Пасси лечебницу, предназначенную, как сообщали рекламные проспекты, для людей переутомленных, чересчур возбудимых, подверженных срывам, а проще говоря, для госпитализации пациентов с психическими отклонениями, он принял меры, чтобы его заведение считалось солидным, профессиональным предприятием. Любой, поступавший к нему на работу, должен был быть если не профессиональным психиатром, то хотя бы иметь за плечами практику в одной из специализированных лечебниц. Таким образом, больница теперь имела прекрасную репутацию и процветала…

…Самбадель продолжал:

– Согласен, у нас не простая клиника, тут нужна строгая дисциплина. Но ведь администрация установила правила, как в лепрозории! Да еще делает из нас мальчиков на побегушках. Больница есть больница, и в ней должно быть разделение труда, как и везде – одни работают в кабинетах, другие в лабораториях, третьи в палатах… Так нет же, изволь быть в каждой бочке затычкой! Мы ведь дипломированные медики, должны заниматься своим делом.

Перре примирительно улыбнулся:

– Полно, старина! Мы-то как раз здесь не в кегли играем…

– А я вовсе и не говорю, будто от нас нет никакого проку! – возразил Самбадель. – Но в сутках, дорогой мой, всего двадцать четыре часа, и ни секундой больше. Мы же с тобой целыми днями ухаживаем за больными, вытираем им носы, укладываем в постельки, а потом еще остается целый ворох разных бумаг, которые нужно приводить в порядок!

– Да плюнь ты! – лениво проговорил Перре. – Кому нужны эти бумажки… Хочешь, я лучше подкину тебе интересный материал для твоей брошюры о психических отклонениях? Очень любопытный случай. Некая Ромбер. У меня в отделении она под номером двадцать семь. Красивая сорокалетняя дама, к счастью, не буйная. Классический случай мании преследования!

Самбадель наморщил лоб:

– Кажется, я читал ее историю болезни… По-моему, ничего особенного… Назначена обычная терапия, отдых и усиленное питание…

– Ага, значит, помнишь! Кстати, это жена очень известного коммерсанта.

– Да, теперь я вспомнил. Действительно, красивая женщина. Так что она?

Перре закурил:

– Ну слушай. Когда ее перевели в мое отделение, проще сказать, что твои эскулапы перекинули ее ко мне, решив, что с ней «ничего особенного», диагноз оказался весьма серьезный, да и прогноз на будущее пренеприятный. Я даже думал, что это неизлечимо.

– Так уж и неизлечимо… – недоверчиво протянул его собеседник.

– Говорю тебе, все было очень худо! Но, к моему удивлению, она быстро пошла на поправку.

– Как с реакциями?

– Почти все в норме. Кое-какие следы мании остаются, но в целом сознание прояснилось. Ну, ты знаешь, как это бывает – воспоминания о критическом состоянии остаются, но сам кризис миновал.

Самбадель улыбнулся:

– Вот ради этого и стоит быть врачом. До чего приятно видеть, как человек просто заново рождается. Чувствуешь, что не зря живешь на свете!

Перре оторвался от рецепта, который он выписывал, и подмигнул коллеге:

– Вот именно, старина! А ведь мания преследования – вещь, с которой не шутят. Как раз сегодня собирался написать мсье Ромберу, ее мужу. Мое предыдущее письмо, видимо, не дошло – он так и не ответил. Впрочем, это и к лучшему. Тогда я сообщил, что состояние мадам не позволяет надеяться на скорое выздоровление. Зато теперь можно порадовать мужа. Его жену вполне уже можно переводить в отделение для выздоравливающих, а по нашим дурацким правилам для этого необходимо его разрешение. Глупо, правда? Я вижу, что женщина уже почти здорова, но не могу сам принять решение.

Самбадель расхохотался:

– Только не торопитесь радовать нашего почтенного директора, коллега! Вполне возможно, что этот Ромбер пожелает забрать жену домой, а перспектива потерять выгодного клиента вряд ли вызовет у старика восторг!

– Не говори! – согласился его собеседник. – Просто парадокс – наш Бирон все свое время тратит на то, чтобы выхаживать больных, а потом сам же кусает себе локти, когда они выздоравливают и покидают его.

Довольный своим остроумным выводом, Перре на несколько минут углубился в заполнение бумаг. В комнате слышался только скрип пера.

Тут дверь раскрылась, и на пороге появился санитар. Он положил на стол объемистую пачку писем:

– Утренняя почта, мсье Перре.

Доктор отодвинул в сторону перекидной календарь, на котором были обозначены намеченные на сегодня мероприятия, и принялся разбирать письма.

– Одни только служебные послания, – ответил он на вопросительный взгляд Самбаделя. – Увы, мой друг, можешь погружаться в траур. Похоже, сегодня ты не получишь того голубого конвертика, который способен хоть ненадолго менять к лучшему твой скверный характер. Впрочем, попробую поднять тебе настроение. Сегодня приезжает Свилдинг!

– Профессор из Дании? Разве сегодня?

– По-моему, да.

– А что он из себя представляет?

– Ну знаешь… – Перре покрутил пальцами, – из тех ученых, которым не удалось сделать карьеру в собственной стране, и они отправляются поражать воображение иностранцев. Хотя у себя он публиковался.

– Давно?

– Не знаю. Но в письме он упоминал о своей книге. Как ее… «Клинические исследования по идеонтологии сверхвпечатлительных индивидуумов». Громко сказано, верно? А ведь, небось, страниц двадцать пять, не больше…

Оба рассмеялись.

– …Послушайте, мадемуазель Люси! – возмущенно восклицал Перре. – Извольте немедленно убрать отсюда эту кучу грязного белья. Как-никак, у нас сегодня гость. Да к тому же иностранец!

– Вот и сидел бы себе в своей Дании, – пробурчала санитарка. – Чего сюда-то переться?

– Попрошу повежливей, мадемуазель, – произнес Перре со всей возможной строгостью, однако не смог скрыть улыбки. Затем повернулся к кастелянше.

– Боже мой, Берта, ну чем вы занимаетесь? Нашли время наводить марафет.

Снова возмущенно фыркнув, он устремился дальше по коридору. Вскоре оттуда донесся его голос.

– А это еще что такое? Немедленно погасите сигарету, Жан. Господи, одни бездельники на мою голову!

Пока Перре метался по клинике, пытаясь навести порядок, доктор Бирон встречал гостя.

– Добро пожаловать, уважаемый мэтр, – проговорил он, беря профессора Свилдинга под руку. – Вы оказали нам большую честь своим визитом!

– Ну что вы, коллега, – смутился иностранец. – Это честь для меня!

Но доктор Бирон не желал слушать возражений. Это был загорелый жизнерадостный мужчина лет сорока, крепкого телосложения, настолько активный, шумный и напористый, что не соглашаться с ним бывало трудно.

Бурно жестикулируя, директор продолжал расточать комплименты профессору из Дании, однако нельзя было не заметить, что звучат они несколько фальшиво, а то и пошло. Бросалось в глаза, что почтенный Бирон вряд ли нашел время ознакомиться с трудами своего гостя.

Что же касается профессора Свилдинга, то внешне он являл собой типичного пожилого чудаковатого ученого, точь-в-точь как их описывают в книгах. Лет ему было около шестидесяти, длинные вьющиеся волосы серебрила седина, но для своего возраста он выглядел молодцом.

– Поверьте мне, мсье, – говорил датчанин, вежливо улыбаясь, – для меня колоссальная удача изучить опыт столь известного ученого, как вы.

Бирон польщенно кивнул.

– Не угодно ли вам осмотреть лечебницу? – предложил он с видом радушного хозяина.

Гость не возражал. Директор снова взял его под руку и провел в больничный парк. Там он принялся объяснять профессору расположение корпусов лечебницы.

– Взгляните туда, дорогой коллега, – говорил он. – В своей работе я, признаться, придерживаюсь системы изоляции больных разной степени возбудимости друг от друга. Поэтому я не стал воздвигать единое здание, а построил несколько небольших павильончиков. Таким образом, человеку с нервным расстройством не грозит натолкнуться в коридоре на маньяка или дебила, а больному с какой-нибудь навязчивой идеей можно не опасаться, что его заставят выслушивать чужой бред. Спокойные не встречаются с буйными… Ну, вы понимаете.

– Конечно, конечно, – согласился профессор. – Мы в Дании тоже придерживаемся метода изоляции. Но вы пошли дальше нас. Как я вижу, вы каждый свой павильончик окружили отдельным садиком!

– Да, – согласился директор. – Я считаю, что это совершенно необходимо.

Он провел своего гостя в один из таких садиков. По нему в сопровождении двух санитаров чинно прогуливался человек лет пятидесяти.

– Взгляните, господин Свилдинг, – заговорил доктор. – Перед вами больной, страдающий манией величия.

В это время пациент приблизился к ним.

– Ну что, дружок, – обратился к нему Бирон, – как вы сегодня себя чувствуете? Нынче святой Петр уже не так досаждал вам? Вы больше не спорили?

Сумасшедший удивленно взглянул на доктора.

– Интересно, о чем это я буду спорить с привратником! – надменно ответил он.

Иностранец улыбнулся:

– И какой же курс лечения вы назначаете в таких случаях? Ведь одной изоляции, я полагаю, недостаточно?

– Разумеется, дорогой коллега! – осклабился Бирон, давая понять, что он оценил шутку коллеги. – Один из моих методов состоит в том, чтобы попытаться излечить мозг, вылечив тело. Как известно, в здоровом теле – здоровый дух! Поэтому пациенту предписывается побольше двигаться, бывать почаще на воздухе, усиленно питаться, ну и полноценно отдыхать. Что до меня, то я не противоречу его мании, но и не поддерживаю ее. Я как бы о ней просто не знаю. То же самое я приказал делать и санитарам. За редкими исключениями, когда я провожу терапию.

– И когда же это происходит? – с интересом спросил датский профессор.

– Как вам наверняка известно, коллега, в любом, даже самом больном мозгу сохраняются какие-то крупицы здравого смысла. Этот человек, как вы уже поняли, вообразил себя Богом. Что ж, и Бог с ним.

Доктор довольно улыбнулся своему каламбуру:

– Однако когда он голоден, ему приходится требовать еду. Тогда я спрашиваю его, зачем же ему земная пища, раз он сам Господь? Вот тут-то он и задумывается. И неважно, если он придумает какое-нибудь божественное оправдание, главное – его мозг хоть на короткое время, но заработал. Подобных способов множество…

– Ну и как, много у вас случаев выздоровления? – спросил Свилдинг.

Бирон замялся.

– Точные статистические данные подобрать трудно, – наконец заговорил он. – Зависит от самого заболевания, от глубины поражения психики…

– Ну, хорошо, – согласился датчанин. – Возьмем какую-нибудь отдельную болезнь. Например, манию преследования. Велик ли процент выздоровления в этом случае?

– Это, как вам известно, не самый безнадежный вид психического расстройства, – ответил директор. – В моей клинике порядка двадцати процентов пациентов излечиваются полностью, и более сорока – частично.

Такой ответ, казалось, чрезвычайно обрадовал профессора Свилдинга. Он уже открыл было рот, собираясь задать еще какой-то вопрос, но тут Бирон потянул его назад.

– Туда мы, пожалуй, не пойдем, коллега, – сказал он. – Это отделение для буйных. Вопли, стоны, знаете…

Он красноречиво сморщил нос и покачал головой. Затем оживился:

– Но, если вы интересуетесь случаями выздоровления, господин профессор, то я могу показать вам одну пациентку. Еще недавно женщина была в буйном отделении, а теперь уже почти готова отправиться домой. По крайней мере, остается один шаг.

Как раз в это время в садике слева появилась женщина лет сорока.

– Ага, вот и она! – воскликнул Бирон. – Видите, вот та дама. Это госпожа Алиса Ромбер. Уже десять месяцев, как она находится под моим личным наблюдением. Это был случай жесточайшей мании преследования. Бедняжке повсюду мерещились бандиты и убийцы. Она даже есть перестала!

Первым делом я заставил ее восстановить физическую форму, а потом, если можно так выразиться, занялся духом. И результат налицо! Эта женщина еще не вполне здорова, но и безумной ее уже никак не назовешь.

Профессор внимательно посмотрел в сторону больной и повернулся к доктору:

– И вы абсолютно уверены, что у нее не может быть рецидива?

– Уверен, что нет. Если, конечно, никому не придет в голову гоняться за ней с кинжалом!

– Надеюсь, этого не случится, – улыбнулся Свилдинг. – Вы позволите мне поговорить с ней?

– Конечно, коллега!

Доктор подвел гостя к скамейке и окликнул:

– Мадам Ромбер! Позвольте представить вам господина Свилдинга, профессора из Дании. Он хочет передать вам свои поздравления.

Женщина приблизилась к скамейке:

– Мне очень приятно, мсье. Но хотелось бы знать, откуда этот господин меня знает?

Профессор поднялся на ноги.

– Увы, мадам, – сказал он, галантно поклонившись, – я не имел чести знать вас раньше. Я просто хотел поговорить с одной из пациенток этой клиники, и мсье Бирон доставил мне величайшее удовольствие видеть вас. Я весьма благодарен ему за это. У вас ведь тоже, насколько я знаю, найдется немало теплых слов для вашего врача!

– О, господин Бирон замечательный врач! К тому же он никогда не дает своим пациентам скучать, приглашает к ним интересных посетителей…

Свилдинг опустил глаза:

– В ваших словах, мадам, мне слышится упрек. Покорнейше прошу вас простить меня, если я проявил излишнюю назойливость, отвлекая вас…

Госпожа Ромбер как ни в чем не бывало уселась на скамейку, и, разложив на коленях шерсть, принялась за вязание. Профессор Свилдинг хотел было сесть рядом с ней, как вдруг женщина вскочила и пронзительно закричала:

– Кто меня позвал? Кто? Кто?!

– Но, простите… – нерешительно начал датчанин, но больная перебила его:

– Да нет же, я слышала! Меня позвали: «Алиса!» Это его голос! Уходите! Уходите отсюда все!

И с криками «на помощь! на помощь!» женщина принялась метаться по садику. Доктор Бирон с санитаркой пытались поймать ее, но она уворачивалась с ловкостью, присущей всем сумасшедшим, и продолжала выкрикивать:

– Ага, я узнала тебя, убийца! Убирайся!

Запыхавшаяся санитарка сказала:

– Мсье директор! Вероятно, этот мужчина на кого-то похож и напугал бедняжку.

И действительно, мадам Ромбер пыталась спрятаться в кустах, глядя на профессора Свилдинга расширившимися от ужаса глазами. Указывая на него пальцем, женщина повторяла, дрожа всем телом:

– Фантомас! Фантомас! Я его узнала! Почему ты преследуешь меня? Бандит! Чудовище!

Доктор Бирон резко приказал санитарке:

– Берта! Немедленно уведите мадам Ромбер в ее комнату и постарайтесь успокоить. Оставайтесь с ней, пока она не заснет. А сюда позовите доктора Перре.

Затем он с виноватым видом обратился к профессору:

– Дорогой коллега! От всей души прошу простить меня за этот неприятнейший инцидент. Увы, я переоценил силу своего лечения… Теперь ясно видно, что несчастной женщине еще далеко до выздоровления!

Профессор обнял директора за плечи.

– Что же делать, дорогой коллега, если человеческий мозг так хрупок! Яркий пример тому – эта бедняжка; которая, почти уже выздоровев, вдруг снова перенесла приступ настоящего безумия! О, Господи, и как же меня угораздило заставить ее вспомнить о своей мании… Неужели я так похож на какого-нибудь убийцу?

– Ну что, вам уже лучше, мадам? – спрашивала санитарка Берта у госпожи Ромбер. – Теперь будем умницей?

– Ах, Берта… – вздохнула больная, и в голосе ее прозвучало отчаяние. – Если б вы знали, как я несчастна! Но я очень жалею, что так вас подвела.

– Ну что вы! Господин доктор не придал этому никакого значения!

Мадам Ромбер устало улыбнулась.

– Отнюдь, – проговорила она. – Я уверена, что это не так. Он же психиатр…

– Да нет же! – настаивала санитарка. – Уверяю вас, все уже в порядке. Вам ведь даже уже написали письмо домой. О том, что вы выздоровели.

Больная снова вымученно улыбнулась.

– Скажите мне, милая Берта, – тихо произнесла она, – что вы, собственно, понимаете под этим словом: «выздоровела»? Что вы хотите сказать?

– Ну… – неуверенно ответила санитарка. – Ну я хочу сказать, что вам уже стало значительно лучше… Вы хорошо себя чувствуете…

– Ну что ж, – вздохнула мадам Ромбер, – физически я действительно в порядке. Но речь не об этом. Скажите, что вы вообще думаете о моем безумии?

– Вот, опять! – заворчала санитарка. – Да такая же вы сумасшедшая, как и я.

– Знаю, знаю… Первый признак безумия состоит в том, что больной считает себя нормальным… Но вот скажите – вы уже давно ухаживаете за мной. Слышали вы от меня хоть одно слово невпопад, хоть одну нелогичную фразу, видели хоть один странный поступок?

– Нет. То есть…

– Вы хотите сказать, что иногда я начинала говорить, будто являюсь жертвой чудовищного преследования! Но представьте на минуту, что я говорила правду. Неужели этого вовсе нельзя предположить?

Берта молитвенно сложила руки на груди. На глазах ее выступили слезы.

– Послушайте, мадам! – взмолилась она. – Не терзайте больше свой разум, прошу вас. Ведь господин доктор Бирон уже допускает, что вы совершенно излечились. Неужели вам не хочется вернуться домой, к своей обычной жизни? Неужели вы хотите сидеть здесь до старости?

Несчастная пациентка в отчаянии кусала губы. Наконец она выдавила:

– Ах, Берта, если бы вы только знали…

– Да о чем вы?!

Мадам Ромбер приподнялась в постели. Слезы душили ее, голос прерывался.

– Да о том, – проговорила наконец она, – что если я вернусь домой… Если доктор возвратит меня в мою семью… То не пройдет и двух дней, как меня отправят в какой-нибудь другой сумасшедший дом!

– Боже, что за мысли приходят вам в голову! – всплеснула руками санитарка.

Больная схватила ее за руку:

– Послушайте, Берта! Я здесь вот уж скоро десять месяцев, и за все это время я ни разу не воспротивилась тому, что меня называют сумасшедшей. Напротив, я была так рада, что я в лечебнице. Мне казалось, что хоть тут-то я в безопасности. Теперь и эта надежда рухнула. Меня нашли. Да, мне нужно уезжать. Но только не домой…

– Но куда же?

– Туда, где меня никто не знает!

Женщина огляделась и зашептала:

– Берта! Вы ведь знаете, я богата. А вы хотите выйти замуж. Я слышала, как вы жаловались подруге, что у вас нет приданого. Хотите, я обеспечу вас? Да, если вы потеряете место в этой лечебнице, вам трудно будет найти другое, но игра стоит свеч, поверьте! Если вы мне поможете, вам не нужно станет искать работу. Я хочу только одного – дайте мне возможность сбежать отсюда.

Слова ее можно было принять за бред. Служанка встала, чтобы идти за доктором.

Мадам Ромбер удержала ее чуть ли не силой.

– Да постойте же! Сколько вы хотите? Ну, назовите сумму! Тридцать тысяч? Сорок?

Для бедной санитарки подобные суммы казались фантастическими. Она потрясенно молчала.

– Не верите? – растерянно спросила госпожа Ромбер. – Ну как же вас убедить…

Некоторое время она напряженно думала, потом решительным жестом сняла с пальца золотое кольцо с крупным бриллиантом и протянула его Берте:

– Возьмите это в доказательство моей искренности. Если спросят, скажу, что потеряла. Но обещайте мне одно – вы подготовите мой побег!

Словно во сне санитарка взяла драгоценное кольцо и, пошатываясь, пошла к двери, шепча, как в бреду: «Богатой… Господи, неужели я буду богатой?!»