Фантомас

Глава 4 НЕТ! Я НЕ СУМАСШЕДШИЙ!

В пятницу, на следующее утро после убийства, кухарка Луиза, до сих пор не оправившаяся после кровавой драмы в Болье, спустилась к своей плите.

Рассвет едва брезжил. В кухне царила кромешная тьма, и женщине пришлось зажечь керосиновую лампу. Мысли ее витали далеко, но движения от долгой привычки оставались ловкими и проворными. Она машинально готовила завтрак для всех обитателей замка.

Неожиданно в дверь черного хода раздался резкий стук, заставивший ее задрожать.

С сильно забившимся сердцем Луиза приоткрыла дверь и не смогла удержать возгласа изумления. На фоне начинающего розоветь горизонта четко выделялись жандармские треуголки.

Жандармы окружали двух испуганных субъектов весьма жалкого вида.

Стоило двери приоткрыться, как бригадир жандармов, хорошо знавший кухарку, сделал шаг вперед. Он козырнул и произнес:

– Прошу прощения, мадам. Соблаговолите оказать гостеприимство нам и этим двум бродягам. Мы их поймали нынче ночью в окрестностях замка.

Луиза всплеснула руками.

– Ради всего святого, господин бригадир! – запричитала она. – Вы что же, хотите привести сюда бандитов?! И куда мне их тут девать скажите на милость?

Жандарм Морран, стоявший за спиной бригадира, улыбнулся. Его начальник тоже.

– Как куда? Да вот здесь, на кухне, и посадите. Что они вам сделают?

– Что сделают? А вот полоснут меня ножом по горлу, как бедную маркизу!

Женщина всхлипнула.

Однако бригадир стоял на своем:

– Это совершенно необходимо, мадам Луиза. Но вы напрасно пугаетесь. На этих негодяях наручники, и они не смогут причинить вреда. К тому же мы, уверяю вас, глаз с них не спустим. Разрешите нам посидеть здесь, пока не приедет следователь.

Луиза в это время машинальным движением снимала с огня закипевший чайник. Услышав последнюю фразу, она обернулась:

– Следователь? Господин де Пресль? Откуда приедет? Ведь он уже здесь!

Полицейский, присевший было на стул, подскочил от удивления.

– Не может быть! – воскликнул он.

– Говорю вам, он уже здесь! – проворчала старая кухарка. – И с ним еще маленький толстый человечек, который все время что-то пишет.

Бригадир почесал в затылке.

– Какой еще маленький человечек? А, это, должно быть, Жигу, судейский секретарь! Вы говорите о нем?

– Почем я знаю, может, и о нем, – пробурчала Луиза. – Знаю только, что он вечно скрипит своим пером.

Бригадир повернулся к подчиненному.

– Поручаю вам пленников, Морран. Смотрите, не упустите их, – приказал он.

Признаться, жандарму Моррану выпала не самая сложная задача.

Двое бродяг в наручниках тихонько сидели в углу возле плиты и, судя по их унылому виду, совершенно не собирались убегать.

Они были очень не похожи один на другого.

Первый, высокий здоровяк с сальными волосами и надетой на макушку жокейской шапочкой, молча покусывал свисающий ус и бросал вокруг себя, в том числе и на своего товарища по несчастью, мрачные, беспокойные взгляды. Он был обут в галоши, а в скованных руках с трудом удерживал увесистую палку.

На вопрос жандармов, как его имя, он ответил: «Франсуа Поль».

Другой субъект, обнаруженный ночью на задворках фермы в тот момент, когда он пытался спрятаться в стогу сена, являл собой классический тип деревенского бродяги.

Его голову покрывала старая бесформенная шляпа, из-под которой во все стороны торчали где рыжие, а где седые лохмы. Лица было совершенно не видно из-за густой, косматой бороды, и только глаза, живые, блестящие, сновали с предмета на предмет: бродяга с явным любопытством разглядывал жилище, в которое его привели жандармы.

За плечами его болталась котомка, набитая всевозможным барахлом.

В то время, как его товарищ хранил мрачное молчание, этот болтал без умолку. Время от времени он толкал соседа в бок и быстро шептал:

– Слышь, ты, а сам-то откуда будешь? Похоже, нездешний… Я тебя в наших краях что-то не встречал! Меня-то здесь каждая собака знает – Бузотер, слыхал небось! Так меня здесь прозвали.

Потом он фамильярно обернулся к жандарму.

– А, мсье Морран, мое почтение! Ну, с вами-то мы давние приятели. Ведь это, поди, уже четвертый или пятый раз, как вы меня схапали!

Второй бродяга удостоил Бузотера презрительного взгляда и произнес низким мрачным голосом, вполне соответствовавшим его виду:

– Похоже, приятель, ты сильно гордишься тем, что попадаешься к легавым в руки так часто.

Болтун осклабился:

– Что ж, случается время от времени. Только все зависит от того, что под этим понимать! Зимой, да еще в мороз, я никогда не откажусь отдохнуть в теплом местечке вроде этого.

Летом – другое дело, летом легавым придется попотеть, чтобы меня найти! Да и воровать летом нет особой нужды. Все, что нужно, можно найти возле дорог, не греша против заповедей.

Бузотер захихикал.

– Летом эти олухи крестьяне раскидывают свое барахло где попало, грех не поднять. Это зимой они дрожат над своими вещами и прячут все под замок.

Если уж меня и замели сегодня ночью, так это наверняка из-за кролика мамаши Шикар, черт бы побрал старую жадину!

Жандарм, до того слушавший разглагольствования бродяги вполуха, вмешался в разговор:

– Так это твоя работа, паршивец!

В ответ снова раздалось хихиканье.

– Ну и вопросики вы задаете, мсье Морран! Просто смешно! Можно подумать, вы этого не знали и сцапали меня только потому, что полиция соскучилась по старине Бузотеру!

Второй бродяга мрачно усмехнулся и тихо прошептал соседу на ухо:

– Похоже, приятель, кроликом ты тут не отделаешься. Тут заваруха посерьёзней. Сдается мне, что нас замели из-за убийства хозяйки этой хоромины…

Бузотер беспечно отмахнулся:

– Ах, это…

Лицо его выражало полное безразличие.

В этот момент в кухню вернулся бригадир жандармов. Суровым голосом он скомандовал:

– Называющий себя Франсуа Полем, следуйте за мной. Господин следователь желает вас допросить.

Задержанный подошел к бригадиру и покорно позволил себя увести.

Бузотер, лишившись общества себе подобного, остался один на один с жандармом. Он бросил на него хитрый взгляд, ухмыльнулся и удовлетворенно произнес:

– Ну что ж, в добрый путь. Похоже, сегодня обойдемся без обычной волокиты!

Морран не отвечал, соблюдая надлежащую дистанцию, но бродяга принадлежал к племени неисправимых болтунов. Он не унимался:

– А по мне так все едино – что свобода, что предвариловка, что тюрьма. Тюрьма еще и получше. Государство о тебе позаботится и накормит, и напоит, и спать уложит. К тому же, говорят, Бривская тюрьма после ремонта – просто дворец, пальчики оближешь!

Бузотер замолчал, но не надолго. Вскоре он заерзал на стуле и втянул носом воздух.

– Черт побери! – воскликнул он. – Да тут пахнет, как в раю!

Потом, не стесняясь, окликнул кухарку:

– Эй, послушайте-ка, мадам Луиза! Не найдется ли у вас чего-нибудь пожевать для меня?

Кухарка обернулась, побагровев от возмущения. Бузотер продолжал, как ни в чем не бывало:

– Ну не надо так кипятиться, моя милая! Разве вы меня плохо знаете? Я ведь часто приходил к вам и забирал разное старье. И вы мне никогда не отказывали. Чем же я теперь вам насолил?

Помните, в прошлый раз вы отдали мне старые ботинки мсье Доллона? Так что ж, они мне отлично подошли, не жалуюсь! А уж отказать старине Бузотеру в куске хлеба – это, я вам скажу…

Он поднял глаза к небу, словно призывая Господа в свидетели творящейся несправедливости.

Болтовня бродяги тронула доброе сердце старой кухарки, и она в нерешительности взглянула на жандарма, как бы ища поддержки. Морран пожал плечами и, беззлобно посмотрев на Бузотера, сказал:

– Что ж, мадам Луиза, если человек голоден, почему бы не дать ему поесть. В конце концов, мы ведь его не первый день знаем. Откровенно говоря, я не верю, чтобы он мог натворить что-нибудь серьезное.

Бродяга энергично закивал головой:

– Господь с вами, мсье Морран, каждый скажет вам, что от Бузотера вреда не больше, чем от малого ребенка! Конечно, я не могу пройти мимо бесхозного барахла, но ведь как не попятить вещь, если плохо лежит, а? Ну еще, бывает, стяну какую мелочь для пропитания, кролика там, или курочку, когда мочи нет видеть, как она кудахчет в кустах, а у меня со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.

Это так, я и не отпираюсь. Но что-нибудь серьезное – Боже упаси!

Спасибо, вот спасибо, хозяюшка…

Растроганная Луиза протянула Бузотеру большой кусок хлеба, который тот проворно засунул на дно своей объемистой котомки.

И тут же продолжал:

– Интересно, что тот малый плетет сейчас следователю? Небось, несладко ему приходится. Сразу видно, что он не умеет ладить с судейскими.

То ли дело я! Как завижу какого-нибудь стручка в черной мантии, сразу делаюсь паинькой, просто во рту сладко, и знай себе повторяю: «Да, господин судья? Вы совершенно правы, господин судья!» Они и рады… Они ведь к вечеру просто больными себя чувствуют, если за день не засадят в кутузку ни одного честного человека…

Тут главное – не возражать. Тем более, что все равно бесполезно.

Ну, а потом встает прокурор и как рявкнет: «Стой смирно, Бузотер, и слушай приговор!», как будто, если обращаться ко мне вежливо, то я хуже слышу. Ну, я подбираю брюхо и ем его глазами, а он навешивает мне – две недели, три недели – по-разному бывает…

А мне что, я не в обиде!

Тут в кухне снова появился бригадир и сообщил Моррану:

– Похоже, зря мы с ними возились. Первого отпустили, а что касается этого неряхи, то господин де Пресль считает, что на него нечего тратить время.

Бузотер просиял:

– Выходит, мне можно сматывать отсюда?

Однако ликование его тут же прошло, и он с беспокойством взглянул в окно, за которым уже начинал накрапывать дождь.

Бригадир не смог удержаться от улыбки.

– Ну нет, мой милый, тебе придется-таки отдохнуть в кутузке. Или ты забыл про кролика, которого слямзил у мамаши Шикар? Так-то, Бузотер. За такие поступки положено отвечать.

Давай-ка, собирайся!

День стоял неласковый, пасмурный, хмурый.

Шарль Ромбер и его отец с самого утра уныло бродили по коридорам замка, не зная, куда себя деть, и лишь после обеда им наконец нашлось занятие. Вместе с Терезой и баронессой де Вибрей они уселись за огромный круглый стол и принялись надписывать на бесконечном множестве конвертов с траурной каймой адреса родственников или знакомых маркизы де Лангрюн.

Похороны несчастной были назначены на завтра, и отец с сыном, разумеется, собирались на них присутствовать. Баронесса де Вибрей долго упрашивала Терезу переночевать у нее в Кереле, но безуспешно…

Прочитав в газетах всевозможные слухи и сплетни о драме в замке Болье, Этьен Ромбер обратился к сыну необычайно серьезно:

– Поднимемся наверх, мой мальчик. Нам необходимо поговорить.

Они поднялись на второй этаж. Дойдя до спальни Шарля, господин Ромбер, казалось, заколебался. Потом, словно приняв внезапное решение, вошел в комнату сына, явно предпочтя ее своей.

Шарль Ромбер, донельзя подавленный и утомленный всеми неожиданно свалившимися на него событиями, начал устало раздеваться. Отец подошел к нему, сдавил руками его плечи и глухим голосом приказал:

– Признавайся же, несчастный! Признавайся мне, твоему отцу!

Шарль отступил, страшно побледнев:

– В чем?!

Отрицательный возглас, казалось, застрял у него в горле. Этьен Ромбер сделал шаг вперед и еще сильнее сжал плечи сына:

– Признавайся! Ведь это ты, ты убил…

Шарль закрыл лицо руками:

– Я? Убил? Кого?!

Отец продолжал смотреть ему в глаза бешеным взором. Наконец до Шарля Ромбера дошло, в чем его обвиняют. Он выпрямился и воскликнул:

– Как? Вы считаете, что я убил маркизу? Это гнусно, бесчестно, чудовищно!

Лицо его подергивалось.

– Но ведь это так! – процедил его отец, по-прежнему не отрывая от сына горящего взгляда.

– Нет! Нет!

– Да! – настаивал Этьен Ромбер.

Они стояли друг против друга.

Наконец Шарль выдавил:

– О, Господи! И это вы, вы, отец, обвиняете меня в этом!..

Глаза юноши остановились, на лице был написан ужас. Господин Ромбер отпустил его плечи и сделал несколько шагов. Потом положил руку сыну на лоб и помотал головой, словно пытаясь отогнать кошмар, туманивший его разум.

Он произнес:

– Господи, мой бедный мальчик… Надо успокоиться и хорошенько подумать.

Не знаю, как это объяснить, но еще вчера утром, на вокзале, я что-то почувствовал… Это было предчувствие чего-то ужасного. Ты выглядел таким усталым, бледным, глаза затуманены…

– Но, отец, – проговорил Шарль бесцветным голосом, – я ведь вам уже объяснял, что плохо спал ночью. Я ждал встречи с вами.

– Черт побери! – раздраженно воскликнул Этьен Ромбер. – Это я прекрасно помню!

Итак, ты плохо спал ночью. Как ты тогда сможешь объяснить, что ничего не слышал?!

– Но ведь Тереза тоже не слышала…

Господин Ромбер грустно усмехнулся.

– Комната Терезы, – сказал он, – находится гораздо дальше. А твоя отделена от спальни бедной маркизы всего лишь тонкой стеной. И если ты был здесь, ты должен был что-то слышать!

Шарль перевел дух:

– Так что же, вы пока единственный, кто считает меня виновником этого злодеяния?

– Единственный? – прошептал его отец. – Как знать… Пока – может быть…

Но должен тебе сообщить, друг мой, что вечером, который предшествовал преступлению, ты произвел чрезвычайно неблагоприятное впечатление на друзей маркизы. Тогда еще судья Боннэ рассказывал вам о деталях убийства, которое произошло в Париже… Я уже не помню, кто его совершил. И ты проявил весьма странный интерес!

Юноша застонал:

– Значит, они тоже меня подозревают?

Он снова схватился за голову, но вскоре лицо его прояснилось:

– Отец, но эти обвинения беспочвенны! Ведь нет никаких фактов! Никаких доказательств!

– Увы, есть. И тебе трудно будет их опровергнуть… Слушай внимательно.

Этьен Ромбер встал, и Шарль машинально сделал то же самое.

Отец и сын снова смотрели друг другу в глаза.

– Так вот, Шарль. В ходе следствия было установлено, что в ту роковую ночь никто не мог пробраться в замок снаружи. Таким образом, ты единственный мужчина, который ночевал внутри, к тому же по соседству с маркизой.

Юноша нервно дернулся:

– Почему же никто не мог забраться сюда?

– Это выяснено абсолютно точно. А впрочем, если бы и мог… Ты-то не сможешь этого доказать.

Шарль не ответил. Он был совершенно оглушен. Глаза его блуждали, мысли путались.

Чувствуя, как подгибаются ноги, он умоляюще посмотрел на отца. Этьен Ромбер с опущенной головой направился к туалетной комнате.

– Иди за мной, сын, – сказал он, и голос его дрогнул.

Шарль, казалось, не слышал.

Господин Ромбер вошел в туалетную комнату, порылся за вешалкой, вынул оттуда изрядно помятое полотенце и вернулся в комнату.

– Смотри! – глухо произнес он, поднося полотенце к глазам сына.

В ярком свете Шарль Ромбер увидел на ткани красные пятна крови…

Юноша подпрыгнул на месте и открыл было рот, но отец властным жестом остановил его:

– Сядь! Ты собираешься продолжать отпираться?! Несчастный! Безумец!

Смотри же! Вот оно, неопровержимое доказательство твоего злодеяния! Эти кровавые пятна говорят сами за себя. Как ты можешь объяснять, что это полотенце оказалось в твоей туалетной комнате?

Итак, теперь ты по-прежнему будешь все отрицать?!

– Да, я буду все это отрицать! Буду! Я… я просто ничего не понимаю!

Молодой человек, вконец обессилев, снова опустился в кресло.

Старый Ромбер смотрел на сына с бесконечной нежностью и состраданием.

– Бедное, бедное дитя… – прошептал он. – Но, может быть, ты не так виноват, как кажется? Может, есть обстоятельства, которые могут тебя оправдать?

– Значит, вы все-таки меня обвиняете… Вы не верите мне…

Старик в отчаянии покачал головой:

– Боже, если бы мог я сохранить честь нашей семьи, уважение друзей! Если б я смог доказать, что это все проклятая наследственность…

– Чтобы наука доказала, что я так же болен, как мама? – грустно переспросил юноша.

– Да, загадочная и неизлечимая болезнь… Медицина перед ней бессильна. Называется она просто – безумие, но никто не знает, что это такое.

– Боже мой! – поразился Шарль. – О чем я узнаю! Так моя мать безумна?!

Он помолчал, что-то вспоминая, и наконец посмотрел на отца:

– Да-да, наверное, вы говорите правду… Сколько раз я был удивлен ее странным, непонятным поведением! Но я, я-то тут причем!

Шарль ожесточенно потер лицо, словно проверяя, не спит ли он:

– Ведь я, я же в здравом уме!

Этьен Ромбер покачал головой:

– Дай Бог, чтобы так. Но, возможно, это было временное помрачение…

Сын перебил его:

– Нет, отец, нет! Я могу быть глупым, юным, каким угодно, но я не сумасшедший!

Чрезвычайно возбужденный, молодой человек больше не мог сдерживаться. Он почти кричал, словно пытаясь убедить самого себя. Голос его гулко раздавался в равнодушной тишине замка.

Этьен Ромбер тоже повысил голос. Заявление сына вывело его из себя:

– Отлично, Шарль! Если ты в здравом уме, то твое преступление не имеет никаких оправданий! Значит, ты сознательный, хладнокровный убийца!

Внезапно какой-то шорох в коридоре заставил их замолчать. Дверь комнаты медленно открылась, и из полумрака на пороге появилась белая фигура.

Это была Тереза в длинной ночной рубашке. Глаза ее расширились от ужаса, она покусывала бескровные губы. Ее била дрожь.

С усилием подняв руку, она указала пальцем на Шарля, беззвучно шепча что-то.

– Тереза! Тереза!

Несчастный отец бросился на колени. Он с мольбой протянул к ней руки:

– Девочка! Ты была за дверью?

Помертвевшие губы шевельнулись, и Тереза чуть слышно прошептала:

– Я… была…

Девочка не смогла продолжать. Она покачнулась, глаза закрылись, и она упала на пол.