Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

НА ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ

«18 февраля. Здорово, Маркыч! Как оно?

…Пройдя в маршруте тот или иной участок до намеченной себе где‑нибудь впере­ди цели, или останавливаешься пере­вести дух, или присаживаешься на минуту осмотреться, или устраиваешь привал. Сегодня, миновав километры пологих мягких холмов, выстилающих центральную часть долины Сумбара, подошел к первым ска­лам в предгорьях и уселся по­смотреть, что и как.

Место особое: мягкие мергелевые породы холмов последней складкой упираются в скальные склоны Сюнт–Хасардаг­ской гряды. Между ними здесь небольшая ровная лужайка с изумрудной травой, вплотную к которой подходят светлые скалы, ниспадаю­щие пологими ровными пластами, словно пролитая на зеленую промокаш­ку сгущенка, застывшая шерохо­ватыми засахарившимися потеками. Здесь отчетли­вая граница двух совершенно разных местообитаний; меняется рельеф, почва, рас­тительность, а вместе с ними и птичий мир.

Как пограничник на этом рубеже ― большой скалистый поползень ― маленькая, вопреки названию, заметная шумная птичка; его энергичный булькающий свист про­катывается эхом далеко по ущельям. Он явно тяготеет именно к скалам и каменис­тым осыпям. Привычно отмечая его в типичном месте, вдруг замечаю, что две птицы заняты весьма особым делом ― запасают провиант.

Два поползня из одной пары, самец и самка, хозяйничают на своей гнездовой тер­ритории, поспешно и деловито раз за разом, каждый по–своему, повторяя одни и те же действия, добывая и пряча жуков, у которых начинается весенний лет.

Весна, жуки полезли из земли, хлопотливо вступая из подземной личиночной в но­вую, взрослую, «жучиную» стадию свое­го существования, наполняя все вокруг своим жужжанием и прочей, столь заметной многоногой насекомостью. Оно и понятно: по­сидишь годик под землей, пусть даже дородно жиреющей, растущей личинкой, обра­дуешься потом солнышку и цветочкам вокруг… Для вечно жадных на еду птиц (полет требует энергии!) эти жирные жуки ― желанная жужжащая жрач­ка, деликатес, на до­бычу которого не жалко потратить усилий.

Самец летит со скал к лужайке, садится там на верхушку полутораметрового дер­жидерева и несколько секунд сидит, осматриваясь по сторонам. Потом слетает на землю и склевывает ползающего по траве или летающего низко над ней жука (очень похожего на нашего июньского ― надо ловить, определять).

Схватив жука, поползень убивает его тремя–четырьмя сильными ударами о землю и сразу отлетает с жертвой в клюве назад на скалы. Там он усаживается на одну из нескольких любимых присад ― большой приметный камень и несколько секунд рас­клевывает добычу, отчленяя жесткие ноги, надкрылья и головогрудь от мягкого и де­ликатесного жучиного брюш­ка. Закончив эту операцию, поползень слетает на несколько метров и прячет заначку в укромное место, причем во всех случаях (семь раз), засовывая ее в какую‑нибудь щель между камнями.

Самка в это же самое время тоже запасает провизию, но совсем по–другому. Она всегда (проследил десять раз) слетает со скал на дальний от них край лужайки (вдвое дальше самца, охотящегося с колючего куста) и садится там на землю, при­вставая и вытягиваясь на ногах, оглядываясь по сторонам и высматривая добычу с земли.

Поймав ползающего или летающего поблизости жука, убив его о землю и обрабо­тав точно так же, как и самец, самка прячет добычу уже по–своему: всегда (семна­дцать раз подряд!) засовывая его под кустик полыни и закладывая сверху мелкими камешками.

Один раз самец отловил жука, ободрал ему ноги и крылья, подлетел к самке, передал его ей из клюва в клюв (весенний презент в период ухаживания; в преддве­рии, так сказать, 8 марта), а она уже сама этот подарочек припрятала.

Красота. Сегодня избыток корма, но уже завтра (или даже через несколько часов, в горах это ― обычное дело) погода запросто может неожиданно измениться; все на­секомые вообще попрячутся, ищи потом, чем поживиться. А так ― полно запасов по укромным углам. Не уползут, не улетят. И не умыкнет никто: территория охраняется, самец гоняет посторонних конкурентов со своего гнездового участка, так что не су­нешься.

А то, что прячут каждый по–своему, это уже индивидуальность характеров, очевид­ная каждому, кто не сочтет за труд по­наблюдать внимательно хотя бы десять минут за парой даже самых прозаических воробьев. Недооцениваем мы разнооб­разие бы­тия…

Выражаясь же биологическим языком, это достоверная индивидуальная специали­зация кормодобывания. А дальше надо заводить разговор про потенциальное сниже­ние внутривидовой кормовой конкуренции и про индивидуальные кормо­вые ниши. Но это для орнитологов, которым делать нечего, а самим‑то поползням лишь бы жу­ков побольше нахапать, пока возможность есть…

Интересно, едят они потом каждый из своих загашников или припрятанное супру­гом тоже? А то ведь семейная жизнь се­мейной жизнью, но свои‑то перья ближе к телу…»