Фашистские шпионы

Л. Шейнин «Немецкие консервы»

Это был маленький, спокойный городишко, расположенный в глуши, в стороне от больших железнодорожных узлов, не очень далеко от границы. Промышленных предприятий здесь не было, население преимущественно служило в районных учреждениях, а на досуге занималось огородничеством. В городе были кинотеатр и клуб, где функционировал драмкружок. Руководил кружком местный старожил, которого вое в городке знали и звали запросто по имени-отчеству: Адам Иваныч.

Ему уже перевалило за пятьдесят. Адам Иваныч служил землеустроителем в райзо. Был он лыс, сухощав и добродушен.

Старик не имел никого, кроме внучки Тамуси, осиротевшей после смерти его дочери, погибшей от туберкулеза. Девочка была пионеркой и переходила в пятый класс. Дед заменил ей отца и мать, и весь город восхищался его заботой о ребенке.

— Не у всяких родителей, — говорили в городке, — такую ласку встретишь.

Адам Иваныч сам обучал внучку немецкому языку, строго следил за ее отметками и даже выкроил из своего скромного бюджета плату за уроки музыки.

Как многие старики, Адам Иваныч был чудаковат и страстно, совсем по-детски, увлекался радиотехникой. Не имея средств для покупки дорогих радиоприемников, он конструировал их сам, и его письменный стол всегда был завален конденсаторами, радиолампами, предохранителями.

В городке Адам Иваныч дружил со всеми. Его знали как аккуратного служащего, незаурядного общественника и отзывчивого соседа. Удивительно ли, что к нему хорошо относились. Приехал он в этот городок давно, почти четверть века назад, сравнительно молодым, щеголеватым землемером. Скромно жил, работал, обзавелся небольшим домиком, разбил около него веселенький палисадник.

Долгими зимними вечерами, когда городок заносило снежными метелями и на улицах заунывно пели телеграфные провода, Адам Иваныч репетировал в клубе очередную пьесу, горячился, неистово размахивал руками и разъяснял любителям их ошибки.

А на премьерах Адам Иваныч волновался больше всех, носился по сцене, как угорелый, часто утирал вспотевшее от усталости лицо и, выходя в конце спектакля кланяться восторженной публике, смущался, как гимназист.

— Адам Иваныч, — грохотал зрительный зал. — Браво… Режиссера… Адама Иван-ы-ча…

Когда драмкружок, организованный Адамом Иванычем, праздновал свой десятилетний юбилей, местная общественность отметила заслуги основателя кружка: Адаму Иванычу преподнесли трехламповый колхозный радиоприемник постоянного тока с соответствующей надписью.

Юбилейный вечер затянулся. Было уже совсем поздно, когда Адам Иваныч вышел из клуба. Моросил дождь, неуверенно мигал тусклый фонарь, и под ногами тяжело хлюпали большие топкие лужи. Где-то в Заречье заливались собаки. Дома в комнате Тамуси почему-то горел свет, но девочка уже спала. Адам Иваныч подошел к ее кроватке, поправил сбившееся одеяло и потушил лампу.

Он прошел в свою комнату, плотно притворил дверь, закрыл ставни и сел к столу. Минуту Адам Иваныч сидел в кресле, закрыв глаза и вытянув ноги. Потом он поднялся, включил какой-то провод, пропущенный незаметно под пол через ножку стола, и стал возиться с рычажком передатчика.

Да, радиопередатчика, потому что в подполье добродушного старичка была тщательно и искусно запрятана переносная маленькая радиостанция, последняя модель «Телефункена», потому что в этом скромном домике, в маленьком, глухом городке окопался, жил и действовал старый немецкий шпион.

Его перебросили в Россию в 1913 году. Позади у молодого лейтенанта кайзеровской армии было детство на Одере, военное училище и первое офицерское звание. Лейтенант отличался как лингвист; особенно хорошо ему давались славянские языки. Начальник училища, маленький, суетливый, всезнающий фон-Таубе доложил об этом по назначению. В день выпуска совсем еще юного лейтенанта пригласили в один из отделов генерального штаба.

Пожилой человек в штатском платье встретил его так, будто они знали друг друга много лет. Смутившийся лейтенант с удивлением обнаружил, что все, решительно все о нем, его близких, даже об его шалостях знает этот худощавый человек с лицом солдата и глазами каторжника. Да, у него были странные глаза. Они избегали лица собеседника, они беспокойно бегали по углам кабинета, но, если взгляд их, наконец, падал прямо в лицо, его трудно было вынести, этот взгляд, — такой он был тяжелый, неподвижный и требовательный.

Итак, они договорились — юный лейтенант императорской армии и человек в штатском из генерального штаба.

— Отлично, лейтенант, — сказал в заключение человек в штатском, — я вижу — из вас выйдет толк, я очень доволен вами. Вы будете моим крестником, лейтенант. И, кроме того, вы будете русским…

На следующий день, не простившись с товарищами, лейтенант выехал в маленький немецкий городок, чтобы продолжить там свое образование. Здесь находилась секретная школа, одна из многих специальных школ германской разведывательной службы.

Вслед за ним в школу прибыл опечатанный сургучом пакет с карточкой нового сотрудника. В ней говорилось коротко:

«Профиль — русский, профессия — землемер, пребывание — тридцать лет».

В той же карточке упоминались новые имя, отчество и фамилия, надолго, на тридцать минимум лет, обретенные будущим русским землемером:

М-р Адам Иванович.

Через два года Адам Иванович закончил образование и уехал в Петербург. Сначала ему предложили остаться там. «Крестного отца» интересовали Гатчинская авиационная школа и слухи о каком-то необыкновенном самолете, над конструкцией которого работал тогда Сикорский.

Действительно, несколько позже, уже во время войны, в России родился первый в мире многомоторный самолет, получивший название «Илья Муромец». По тем временам это был самолет фантастических размеров и грузоподъемности. Адам Иванович специально поселился в Гатчине, завел знакомство с персоналом авиационной школы и многими офицерами. В конце концов он собрал кое-какие сведения, но раздобыть чертежи самолета не смог: Сикорский был осторожен и неподкупен. Офицеры Гатчинской школы вели себя менее осторожно, охотно пьянствовали с веселым землемером, но сами знали очень мало.

Потом изготовление самолетов «Илья Муромец» взял на себя Русско-Балтийский завод. Адам Иваныч переехал из Гатчины в Петербург и поступил на этот завод слесарем. Ему удалось собрать сведения о сроках изготовления и количестве выпускаемых самолетов. «Крестный отец» уведомил, что доволен его работой.

Постепенно Адам Иваныч расширял круг знакомств, пользуясь всеми гнусными методами германской разведки. Подкупом и шантажей, ласками и вымогательством, вином и женщинами, обещаниями и угрозами, используя уголовников и дам петербургского света, обещая или угрожая, вербуя священников и беглых каторжников, военных писарей и сановников, шулеров и журналистов, не останавливаясь перед дерзкими кражами со взломом и убийствами лиц, ставших почему-либо опасными, — действовал в период войны 1914–1917 годов Адам Иваныч. Так действовали сотни Адамов Иванычей, переброшенных германской разведкой в Россию, во все страны Европы и Америки.

Осенью 1916 года Адаму Иванычу сообщили, что в приказе по императорской армии лейтенант X. за «неоценимые боевые заслуги высочайше награждается его императорским величеством Вильгельмом II железным крестом».

«Поздравляю вас от души, мой крестный сыночек. — писал Адаму Иванычу его покровитель, — уверен, что и впредь вы будете столь же усердно служить великой Германии, призванной покорить весь мир и установить в нем истинно немецкий порядок…»

А в 1918 году, когда грянула революция и Адам Иваныч невольно растерялся, в его квартиру однажды ночью постучался какой-то человек. Адам Иваныч впустил его и остолбенел: перед ним стоял человек в штатском из генерального штаба — его «крестный папаша».

— Здравствуйте, капитан, — сказал пришедший. — Я поздравляю вас с этим званием.

И начался второй разговор этих двух людей — тогда еще молодого капитана императорской армии и человека в штатском из генерального штаба, разговор двух матерых шпионов, двух немецких волков из волчьей стаи, задумавшей перекусить горло всему миру во имя торжества взбесившегося «немецкого духа».

Уже на рассвете, когда огромный город возникал, как видение в утреннем тумане Невы, человек в штатском тихо сказал:

— Такова ваша программа, мой друг. Сейчас вы уедете в глушь, в какой-нибудь городок, вполне освоитесь там, будете тихо и мирно жить. Мы вас пока «консервируем», мой милый. Срок контракта далеко еще не истек. О, вы еще пригодитесь, еще очень пригодитесь. Итак, пока в глушь, в «консервную банку», до более счастливых времен…

Человек в штатском задумался и, улыбнувшись, добавил:

— Уверен, что мы будем иметь доброкачественные «немецкие консервы», которые не портятся…

И вот тогда в маленьком, захолустном городке появился новый землемер. Он действительно как бы законсервировался, он мирно работал и мирно старел. Он спокойно ждал указаний, а пока врастал в быт городка и, разъезжая по району для землеустройства, фиксировал пункты расположения военных складов, проселочных и шоссейных дорог, железнодорожных пакгаузов и тупиков.

Дважды за эти годы ему давали знать, что о нем помнят, что он состоит на «вооружении» и входит в соответствующие расчеты. Дважды он подтверждал свою готовность к действию.

Потом он ездил в крупный центр по вызову, где встретился с одним приезжим. Адам Иваныч передал через него присягу новому правителю Германии — фюреру, истерические ругань, клятвы и заклинания которого он не раз слышал по радио. Приезжий из Берлина снабдил Адама Иваныча портативной радиостанцией и научил, как ею пользоваться. Он передал ему также новый код, который Адам Иваныч вызубрил наизусть, и ампулы с отравляющими веществами.

Так вернулся Адам Иваныч к своей деятельности. Он работал аккуратно, ни разу «не наследил», им были очень довольны.

И в ту ночь, когда он вернулся с подаренным ему радиоприемником домой, он сел к передатчику, чтобы к рассвету успеть сообщить ряд сведений, накопившихся за неделю.

Выстукивая по радио, Адам Иваныч, сам того не замечая, стал произносить вслух все, что передавал. Тихо потрескивал передатчик, дождливая ночь способствовала хорошему приему, работа уже подходила к концу…

— Дедушка, что ты делаешь? — раздался внезапно взволнованный крик Тамуси. Адам Иваныч оцепенел. На пороге комнаты стояла внучка, глаза ее широко раскрылись от ужаса, она дрожала, как в приступе лихорадки. Она слышала все.

Мгновение стояла страшная тишина. Потом этот высокий худой старик, изогнувшись, прыгнул к ребенку. Цепкие пальцы сомкнули горло девочки, рухнувшей под тяжестью его тела.

Утром он подал заявление о том, что его внучка покончила с собой, повесившись ночью в своей комнате. Он высказал предположение, что самоубийство явилось следствием каких-либо школьных неприятностей и «повышенной, как он писал, нервной психики девочки, подорванной тем, что она рано осиротела».

Здесь нет нужды рассказывать о том, как шло следствие по этому делу, как судебно-медицинское вскрытие установило факт насильственной смерти девочки, как постепенно разматывался клубок этого сложного преступления и как был, наконец, полностью разоблачен Адам Иваныч М-р — капитан германской армии X., старый немецкий шпион, и о том, как была вскрыта еще одна банка «немецких консервов».

Содержимое этой «консервной» банки так же отвратительно, страшно и ядовито, как все, что изготовляет и чем пытается отравить мир дьявольская кухня взбесившегося Гитлера.