Fatal error: вне игры

Глава 21. Там, где бессильны слова

Время жизни 03.05

Высокий человек в тёмно–синем спортивном костюме смотрел на Киру с огромным подозрением. И ещё в его глазах проскакивало что–то крайне нехорошее, откровенно угрожающее.

— Девочка, ты почему босиком?

— Так полезно.

— Полезно?

— Ну да, поближе к земле, — Кира извернулась в талии, пытаясь встать так, чтобы некоторые женские формы выделились рельефнее.

Но сверлящий взгляд тренера ничуть не подобрел, как и голос:

— Полезно, как же… Зал сегодня не работает. Разве не слышишь, что обстрелы по всему городу гремят? Вот и закрылись мы. Шла бы ты в убежище, не то и сюда может прилетать начать.

Уходить Кира не стала и чуть изменила положение тела, чтобы подчеркнуть тонкость талии, раз уж с прочими частями тела ничего не получается:

— Здравствуйте, Антон Николаевич.

Удивленно прищурившись, человек уточнил:

— Откуда ты меня знаешь?

— Да я же у вас три года занималась. Неужели, не помните?

Отрицательное движение головы:

— Я всех помню. Ты у меня не занималась. Я тебя вижу первый раз.

— Три года, Игорь Николаевич. Три года.

Кира попыталась изобразить самую искреннюю и милую улыбку в Галактике.

— Иди домой, — угрюмо гнул свое тренер, не переставая буравить девушку тяжёлым взглядом.

Времени победить его твердолобость не осталось, Кира прекрасно понимала, что еще минута–другая, и она сохранит способность, разве что, невнятно промычать, пытаясь вздремнуть прямо во время разговора. Даже пожалела, что не попыталась проскользнуть в туалет, где можно закрыться и кое–как отдохнуть прямо на унитазе. Да, обстановка там, конечно, не сказать, чтобы очень, но сейчас носом крутить не приходится, нужно соглашаться на любые варианты.

Но нет, она сюда заявилась не для того, чтобы по туалетам прятаться. Там, разве что, Посредника удобно дожидаться, который вряд ли окажется настолько воспитан, что постучится, прежде чем войти. Ей нужна помощь — любая помощь. И ещё ей нужно кое–что проверить. Кое–что из того, в чём даже Шестьдесят Второй не силён. Она должна попробовать добиться поддержки от этой куклы, до последней мелочи похожей на её тренера. Ведь это не просто разовое действие, в будущем такое знание поможет открыть кое–какие дополнительные возможности. Кира ещё не представляет в полной мере, какие, не включает их в расчёты. Даже не уверена, что ей это, действительно, пригодится. Так, про запас нарабатывает, пытаясь держать мозг в тонусе. Сейчас нельзя самой себе доверять, состояние такое, что она не хочет и не может думать о сложном. Усиливающаяся сонливость не позволяет сосредоточиться, мысли путаются, гаснут, не успев вспыхнуть, сознание норовит отключиться.

— Шесть лет до вас, потом, полтора года сама и три года с вами, — девушка попыталась достучаться ещё раз. — У нас с вами по–разному бывало, мы и ссорились и мирились, вы же обязаны меня помнить. Да вы же год назад назвали меня своей лучшей ученицей.

Тренер покачал головой:

— Девочка, ты какую–то чушь порешь.

— Пожалуйста, попробуйте вспомнить.

— Тут нечего вспоминать, лучших учениц не забывают. Таких все знают. Неважно, у кого они занимаются, все тренера всегда в курсе.

Ну блин, что же ещё попробовать?! Что?! А… ладно, была не была, раз нужен язык тела, она сейчас его устроит.

Да, так и нужно поступить. Тренеры — особые люди. Для обычных, возможно, хватает женских прелестей на все случаи, а для них есть кое–что особое, то, против чего именно им устоять трудно.

И то, что они не должны забывать. Никак не должны.

Если слов не хватит, придётся постараться устроить то ещё представление, с неясным шансом на успех, но что ей ещё остаётся.

— Я умею кое–что делать. Такое больше никто не умеет. Вы назвали этот элемент уникальным.

— Довольно уже с меня этой чуши.

Не действует. Как там советовал Шестьдесят Второй? Надо не говорить, надо делать. И что именно?

Что–что… Понятно, что. То, что делают лучшие ученицы.

Тренер начал строго выговаривать ей в спину, но она его уже не слушала. Кира целеустремлённо направлялась к бревну.

К одному из двух брёвен. Да, такой уж это зал, слегка нестандартный. Нет, бревна, как раз, стандартные, пятиметровые, как и полагается, только их именно два, и располагаются они не бок о бок, а на одной линии. Это неудобное расположение, для групповых тренировок лучше параллельность, однако, конфигурация слишком вытянутого зала стала препятствием для такого размещения. Нужно было остановиться на варианте одного гимнастического снаряда, но нет же, почему–то поставили именно два.

Вот зачем нужно два, если даже одно большую часть времени собирает на себя пыль, простаивая? Вы спросите: как же, в таком случае, проводятся тренировки групп? Да по–разному. Например, начинающие гимнастки могут отрабатывать разные элементы, шагая друг за дружкой по кругу, подходя к снаряду и сходя с него. Получилось, допустим, маховое сальто — ну и прекрасно, не получилось — свалилась и молча скатилась на пол по расстеленному «палаткой» длинному мату. Последнее, тоже неплохо, обычный рабочий момент, ведь и в том и в другом случае ты уступаешь место следующей, не занимая бревно надолго.

А ещё, значительную часть элементов можно отрабатывать на так называемом «мягком бревне». Это, вообще–то, никакое не бревно, это просто раскатываемые ленты стандартной длины и ширины, их можно размещать на любой ровной поверхности, после чего приступать к занятиям. Ошибки на них гораздо менее травмоопасны, количество таких заменителей может быть сколь угодно большим, насколько площадь гимнастического зала позволяет.

В общем, всяких ухищрений хватает.

Эти брёвна расположены в линию, запускать на них спортсменок в два потока неудобно, ведь заходящие и сходящие станут мешать друг дружке. Да и тренеру непросто их контролировать, как бы он не расположился. Вот и получается бессмыслица.

Расстояние между снарядами такое, что, неконтролируемо падая или технично спускаясь с одного, не стукнешься о второе, но в тот день, когда Кира впервые выполнила то, что тренер, впоследствии, назвал уникальным элементом, оно оказалось меньше. В зале чинили покрытие, поэтому, дальнее от входа бревно подтащили поближе ко второму, благо, установлено оно на специальной тележке, хоть на улицу выкатывай. В общем, случайное стечение обстоятельств.

Устав без толку биться с элементом, который до начала войны не вызывал трудностей, Кира, усталая и злая, вдруг мысленно открыла возможность значительно модифицировать его исполнение. И она была настолько уверена в успехе головоломной затеи, что на стала спускаться на ленту, а безрассудно, что ей несвойственно, выполнила задуманное на высоте. Да–да, именно так, не размышляя о последствиях, сходу, презрев всякую осторожность и при этом прекрасно осознавая высочайший риск травмы.

Выполнила на бревне. С первой попытки. Точнее, на двух брёвнах. Одновременно. Вызвав коллективный шок у всех, кто это увидели.

У Киры тогда, в первый раз, имелось время на подготовку, а сейчас его нет. Работать придется сразу, даже без намёка на разминку, иначе, негативно настроенный тренер, уже направившийся следом, просто стащит её с бревна, отругав за то, что пачкает спортивный инвентарь немытыми ступнями. Отрегулировать расстояние, увы, не получится, не позволят раздвигать или сдвигать бревна. На глаз, дистанция оптимальная или близка к ней, остаётся надеяться, что в этом не ошиблась.

Наверх она забралась без каких–либо изысков. Кира сейчас не перед судьями, которые такой подъём на снаряд оценят позорно–низко, её сейчас нужно лишь один элемент выполнить, всё остальное не имеет ни малейшего значения. Да и сил на прочее нет. Встав на краешке первого бревна, она уставилась на второе. Расстояние между ними приличное, но большим его не назовешь, тренированный легкоатлет легко перепрыгнет его даже с небольшого разбега. Скорее всего, пяти стандартных гимнастических метров на это ему хватит.

Вот только Кира ни разу не легкоатлетка. И вообще, никто и нигде не смог, пока что, повторить то, что она сейчас собирается сделать.

Как там говорил Шестьдесят Второй? Давить на жалость, гнев и похоть? Да ничего он не понимает в спорте. Здесь нужен совершенно иной «язык тела». То, что должно подействовать на тренера без промаха.

И Кира этот язык знает.

Динамический шпагат, это шпагат, выполняемый разными способами, но всегда с отрывом от земли. Эффектное зрелище, в танцах и спортивных дисциплинах различаются несколько его разновидностей: сиссон, гранд жатэ и прочие. Местами не обходится без путаницы и пересечений в терминологии, но у всех исполнений схожая техника, при которой передвижение по горизонтали или, вообще, может отсутствовать, или оно уступает вертикальному передвижению, или, приблизительно, ему соответствует. Проще говоря, ноги разводятся в поперечное или продольное положение на месте или с незначительным перемещением.

Но только не в её случае. Сейчас Кира должна успеть разбежаться, используя каждый сантиметр бревна, со всей дури оттолкнуться от его края правой ногой, бросив себя вверх и вперёд, одновременно выходя в левосторонний продольный шпагат. Далее, в нём надо достигнуть края второго бревна, выполнив оригинальнейший наскок, а потом изящно и непринуждённо, не утруждая себя сложными элементами, сделать соскок, желательно, с улыбочкой.

Она устала, как лошадь, пахавшая неделю без сна и перерывов, болят израненные ступни, смертельно хочется спать, но всё равно придётся улыбаться. И не ошибаться, ни в коем случае не ошибаться, этот спорт лишь кажется несерьёзным, ошибка в нём может дорого тебе обойтись.

И ещё нельзя забывать про тренера. Он уже близко. Опасно близко. Он очень нервирует, мешает сосредоточиться. Кире приходится считать секунды до его подхода. Она каждую секунду учитывает. Она учитывает всё. Если что–то забыть, что угодно, даже, казалось бы, никчемнейшую мелочь, это может привести к ошибке.

Ошибки, это криво и косо исполненные элементы, это удержание равновесия на грани фола, это падения контролируемые и не очень… И это травмы. Кира сейчас в таком состоянии, что её даже подпускать к бревну нельзя, но она уже на нём и собирается устроить то, что сама же потом назовёт несусветной глупостью.

Но сейчас она так не думает. Сейчас её сдающемуся под натиском сонливости сознанию кажется, что это прекрасный способ повлиять на тренера. Лучше не придумаешь. Такой вот у неё бзик, слабость в самоуверенности именно на этом рискованном элементе.

Очень тяжело мыслить адекватно, когда твой мозг изо всех сил пытается отключиться.

Встать на самый край так, чтобы пятки чуть свесились, выигрывая несколько драгоценных сантиметров дистанции разбега, вытянуться в струну, набрать полные лёгкие воздуха, чуть податься назад, почти заваливаясь на выгнувшуюся спину, а затем распрямляющейся пружиной пойти в противоположную сторону, всё быстрее и быстрее перебирая ногами. Кира не пуля, чтобы на пяти метрах успеть разогнаться до скорости легкоатлетов–спринтеров, но кое на что способна.

Есть у неё одна сугубо личная проблема, — она не может выполнять этот элемент в правом шпагате, что для многих правшей создает значительные неудобства. То есть, вперед Кире приходится выносить левую ногу. Сказываются последствия давней травмы бедра, с которыми до сих пор до конца и не справилась. Будь связки в порядке, она бы, возможно, сумела пролететь гораздо дальше. Но даже то, что в её силах, уже немало.

Всё — пошёл отрыв. Краткий миг полета, после чего подходит время самого главного этапа. В зале, к сожалению, невозможно отключить гравитацию, она с непреодолимой силой заставляет тело снижаться. Кира умеет и двигаться и мыслить молниеносно, поэтому уже просчитала, что усталость и спонтанное исполнение взяли своё, снижение происходит быстрее обычного. Удар всем телом на такой скорости о торец бревна ни к чему хорошему не приведёт, но его не будет, она понимает, что левая нога, пусть и еле–еле, но дотянется до опоры.

А вот правая уже никак не успевает, и с этим нужно что–то делать. Ширина бревна невелика, можно слегка пожертвовать идеальным положением центра тяжести и успеть чуть отставить голень в сторону, пропустить сбоку и даже при этом не свалиться. Ну да, левая, естественно, заметно скривится в колене, исполнение получится не чистым, не очень–то техничным, но это всё же несравнимо лучше, чем позорно завалиться на глазах у тренера.

Есть, левая ступня ощутила под собой опору, мышцы напряглись, отводя правую ногу в сторону и с силой пытаясь вытащить её из гравитационного колодца, в который она успела опасно провалиться. У Киры почти получилось, но увы, всего лишь почти, — она задела край бревна. Он закругленный, без острых углов и покрыт эластичным материалом, но большой палец чиркнул по нему с такой силой, что, ей показалось, хлесткий звук травмирующего касания должны были расслышать даже за пределами зала.

Попробуйте со все дури пнуть футбольный мяч. А теперь уберите его, разуйтесь, и с такой же силой врежьте по краю письменного стола с таким расчетом, чтобы задеть его лишь ногтем большого пальца.

Нет, лучше не пробуйте. Даже не пытайтесь попробовать. Поверьте на слово, это больно. Это до такой степени больно, что вы свалитесь на пол и возможно, будете при этом кричать и проливать горькие слёзы.

Но Кира, не издав и писка и не потеряв равновесия, плавно погасила инерцию разгона и даже не забыла при этом победно улыбнуться, вместо того, чтобы заорать, или хотя бы заскрипеть зубами. Остановка, мимолетный взгляд вниз. Крови не видно, это уже радует. А боль… Ну а что такое боль? Боль можно стерпеть. Главное, никому не показывать, насколько здорово тебе сейчас досталось.

Нет даже сил проверить ноготь, вдруг сломался. И сил позаботиться о тугой повязке тоже нет. Состояние ступней до такой степени плачевное, что их можно перематывать полностью. Бег по парку довёл ноги до ручки, такая вот игра слов получилась.

Тренер стоял в двух шагах от первого бревна и всем своим видом изображал человека, только что пораженного разрядом молнии с чистого неба. Поразительно, как сильно он похож на настоящего тренера. На человека, которого Кира ненавидела и презирала, уважала и почти любила. Такая вот противоречивая эволюция чувств за каких–то четыре с половиной года.

Да у него даже уголок рта начал подергиваться. Так он подергивался у тренера только лишь в моменты сильнейшего волнения, очень характерный знакомый признак. Невозможно поверить, что это лишь бледная копия с реального человека. Нет, не может такого быть.

Однако, всё так и есть. Это действительно копия. Настоящий тренер знает, кто такая Кира, и он никогда её не забудет. Даже если состарится и заработает болезнь Альцгеймера, последнее, что сохранится в его необратимо разрушаемом мозгу — имя той, кого, вначале, вообще не считал за человека, а в конце назвал лучшей.

Сонливость взяла своё, и волна безразличия накрыла Кира с головой, закрутив с непреодолимой силой, угрожая выбросить на острые скалы, если прямо сейчас что–то не предпринять. Прислонившись ко второму бревну, девушка, без выражения, монотонно, будто бубня зазубренный скучный текст, проговорила:

— В первые месяцы войны многие боялись. Вы тоже испугались и уехали. Но вы слишком сложный человек, вы нигде не смогли прижиться и скоро вернулись. А потом к вам пришла я. Со стриженной головой, с повязкой на половину лица… и с перемотанной ногой. Я попросила вас позволить мне заниматься. Я даже справку от врачей принесла. Поддельная, конечно, но выглядела не хуже настоящей. Но вы не позволили, ведь вам не нужны калеки. От калек нет пользы и за них нужно отвечать, а это риск. Для полной наполняемости зала удобнее добирать бесперспективных, но здоровых, с ними нет таких проблем. Мне повезло, здесь остались хорошие люди, которые позволяли заниматься. Я приходила только ранним утром и поздним вечером, когда вы не могли меня увидеть. В основном, конечно, дома занималась, но и здесь бывала часто. Вначале, я восстановила ногу, потом, постепенно, вернула всё остальное. Некоторое вернуть не получалось, не могла справиться с проблемами в технике, меня ведь никто не учил. Так продолжалось полтора года, а потом я пришла сюда днем и сделала то же самое, что сделала сейчас. На ваших глазах сделала. После этого я приходила сюда только днём, а через два года вы назвали меня своей лучшей ученицей. Успехи у меня, не очень, но вы знали, чего мне это стоило, вы видели, как я старалась. Не знаю зачем, но старалась… Я не понимаю, что сделали с вашей памятью, но я не верю, что из неё убрали все воспоминания обо мне. Антон Николаевич, если так и есть, если памяти не осталось, вы должны стать другим, совсем другим, потерявшим часть себя, очень важную часть, а ведь я вижу того же человека. Вы должны меня помнить. А если нет, вы только что видели, на что я способна. Такие, как я, с неба не падают, вы не можете не знать про такую спортсменку, этот город не такой уж и большой. Сейчас я посплю. Немножко. Вон на том стуле подремлю. Я так часто делаю. А вы, пожалуйста, встаньте у окна и последите за входом. Если увидите, что сюда идёт человек в чёрном пальто, сразу меня разбудите. Ещё у него будет чёрная шляпа. Хорошо? Просто разбудите. Или убейте. Мне уже всё равно. Мне просто нужно поспать. Очень нужно.