Фаянсовый череп

Глава 12

Вернувшись с озера, Юрий не пошел в редакцию, ограничившись тем, что отогнал “каравеллу” в сервисный центр, где у него работали знакомые ребята, и попросил как следует проверить ходовую часть.

Он был чертовски зол на Мирона. Обратная дорога отнюдь не показалась ему легче. Напротив, это был сущий ад, и, выбравшись, наконец, на ровный асфальт, Юрий долго не мог поверить собственной удаче.

– Добравшись домой на перекладных, он по дороге с троллейбусной остановки зашел в магазин и купил бутылку “универсального болеутолителя”, как называл водку неугомонный Серега Веригин. Юрий чувствовал, что сегодня ему без этого не обойтись: он чересчур устал, был слишком раздражен и встревожен, чтобы провести вечер, мирно таращась в экран телевизора. Поездка к озеру оставила в его душе какой-то мутный осадок. Что-то было не так и с этим озером, и с охотничьим домиком, и с его хозяином, который, затаившись где-то в кустах, ждал, пока Юрий уедет обратно в город, и вообще со всей этой игрой в прятки. Но что именно его встревожило, Юрий не мог понять, как ни старался. Перестать об этом думать у него тоже не получалось. Вот и выходило, что без бутылки тут не обойтись: Юрию вовсе не улыбалось провести всю ночь, ворочаясь в постели и строя предположения одно невероятнее другого.

Вернувшись домой, он сунул бутылку в морозилку и отправился в душ, чтобы смыть с себя дорожную грязь и машинное масло. Отмыть последнее оказалось не так-то просто, но Юрий не спешил: он терпеть не мог теплую водку, а за то время, что он плескался в душе, его бутылка должна была как следует охладиться.

Вместе с грязью и усталостью утекла в канализацию и большая часть раздражения. В конце концов, Мирон мог искренне волноваться за Светлова и скорее всего предпринял эту игру в прятки, чтобы обезопасить журналиста от возможных попыток свести с ним счеты. А что касается дороги к озеру, тут уж главный редактор “Московского полдня” и вовсе был ни при чем: не он же, в конце концов, строил этот танкодром!

Да и таинственный хозяин охотничьего домика, чья манера прятаться от гостей в кустах так насторожила Юрия, мог иметь собственные причины для странного поведения. Возможно, он не хотел оказаться замешанным в этой истории или желал сохранить инкогнито, а может быть, действовал так по просьбе Мирона.

Юрий расставил на столе нехитрую закуску, торжественно водрузил рядом с тарелкой отмытую до скрипа и протертую насухо рюмку и вдруг обнаружил, что успокоился. “Вот черт, – подумал он. – А у меня ведь “лекарство” в морозилке… Ну да ладно, не пропадать же добру! Тем более что по телевизору наверняка показывают белиберду, которую без бутылки смотреть невозможно. Разве что по одному из местных каналов расскажут про очередного депутата, пойманного на употреблении наркотиков, или всплывет еще какой-нибудь скандал. Веселый город – Москва! Ни одной недели не обходится бед скандала! А когда ничего подходящего под рукой нет, журналисты почешутся-почешутся, а потом, глядишь, и сами что-нибудь придумают. Вот как Мирон со Светловым, например. Понять-то их можно: рейтинг надо поднимать, тиражи и все такое прочее. Вот только тему они выбрали странную. Неактуальную, прямо скажем, тему. На месте тех, кого они пытаются обличать, я бы даже не почесался. Подумаешь, дорога на десять сантиметров уже! Во-первых, это в пределах допуска, а во-вторых, вон сколько времени прошло. Усохла она, ясно? Скукожилась маленько, поизносилась от трения… Смешно? А шум поднимать из-за десяти сантиметров асфальтового покрытия не смешно? То-то же, господа представители прессы. Утритесь и шагайте искать сенсацию где-нибудь в другом месте…"

Он вынул из морозилки холодную, как большой цилиндрический кусок льда, бутылку и наполнил рюмку. Рюмка немедленно запотела, и Юрий с удовольствием потер руки. Эх, хорошо! Или мы не русские люди? Говорят, что в одиночку пьют только законченные алкаши. Ну, положим, с этим можно поспорить. Не желаю я сегодня размышлять на серьезные темы. Желаю быть навеселе и подмигивать хорошеньким дикторшам в телевизоре. Как в песне поется: я была навеселе и летала на метле. Вот так, господа журналисты. Вот интересно: а у Светлова там, на озере, выпивка есть? Плохо, если нету. Он человек общественный, у него от одиночества и избытка кислорода запросто может крыша поехать. Приеду это я к нему через неделю, а он по соснам скачет, за белками гоняется… Жуть!

Он выудил из консервной банки сочащуюся прозрачным маслом шпротину и положил ее на тарелку. Потом добавил туда же пару кружочков копченой колбасы, украсил все это пушистой веточкой укропа, бросил рядом несколько перышек зеленого лука и, предвкушая удовольствие, потянулся за рюмкой.

Выпить ему не дали: в комнате зазвонил телефон. Он звонил требовательно, резко, и Юрий подумал: а, чтоб тебя! Нет, в самом деле, где справедливость? Человек устал и решил отдохнуть, а тут эта штуковина… И ведь наверняка одно из двух: либо это Мирон, не дождавшись моего отчета о проделанной работе, решил лично поинтересоваться, в чем дело, либо кто-то ошибся номером. А не пошли бы вы к черту, ребята! Надоест же вам когда-нибудь трезвонить! А если это Мирон, ему будет полезно немного понервничать.

«Это Дергунов, – решил Юрий и едва не рассмеялся вслух от такого предположения. – Точно, он! Звонит, чтобы узнать, когда же в его распоряжение предоставят автомобиль, чтобы он мог проехать на нем пару километров и взять очередное интервью у какого-нибудь художника-неформала, создающего неповторимые панно из наполненных разноцветной масляной краской презервативов, или руководителя областного хора гомосексуалистов и лесбиянок.»

Телефон звонил долго, но наконец затих, как уставший скандалить капризный ребенок. “Вот и молодец”, – мысленно сказал телефону Юрий, но проклятый аппарат немедленно принялся верещать снова.

– " Да пропади ты пропадом! – громко сказал Юрий, но тут же его уколола тревожная мысль: а вдруг это Светлов? Мобильник у него в кармане, номер он знает, и если там стряслось что-то серьезное, то вряд ли он станет терять время, дозваниваясь Мирону. Потому что Мирон все равно пошлет туда меня…

«Чепуха, – мысленно сказал он себе. – Полная чушь. Я становлюсь мнительным, как беременная женщина. С чего бы это? Это Мирон, больше просто некому…»

Он сорвал с телефона трубку, едва не сбив несчастный аппарат на пол. Истеричка, мысленно обругал он себя и почти крикнул в трубку:

– Слушаю!

– Алло, Юра? Юрий Алексеевич?

Голос был женский. “Кто бы это мог быть, – подумал Юрий. – Мирон отпадает: он у нас, помнится, мужчина… Дергунов тоже, и Димочка Светлов, и вообще все мужики, которых я знаю. А женщины сюда не звонили давненько. Может быть, действительно ошиблись номером? Бывают же совпадения. Звонит человек совершенно постороннему Юрию Алексеевичу, а попадает ко мне. Вот такая неудача…"

– Да, – сказал он и на всякий случай уточнил:

– Филатов слушает.

– Наконец-то! – воскликнул женский голос на том конце провода с таким облегчением, что Юрию стало не по себе.

"Ай-яй-яй, – подумал он, – как нехорошо получилось. Девушка переживает, а я, поросенок этакий, трубку не беру…” Впрочем, веселое и несколько фривольное настроение, вызванное видом запотевшей рюмки и копченой колбаски с зеленым лучком, как-то незаметно улетучилось, и Юрий снова ощутил нарастающую тревогу.

– Добрый вечер, – с легкой запинкой поздоровался женский голос в трубке. – Это Лида вас беспокоит. Вы не…

– Подождите, – сказал Юрий, которому было трудновато вот так, с ходу, сообразить, с кем он разговаривает. – Какая Ли… Ах, Лида! Здравствуйте, Лидочка! Что случилось?

Он отлично знал, что случилось. Существовала только одна причина, по которой Лидочка Маланьина могла звонить ему домой. Причина эта сейчас торчала на берегу одного лесного озера и, наверное, любовалась закатом, неторопливо покуривая и поплевывая в воду с причала. Лидочкин голос звенел от тревоги, и Юрий подумал, что ему ничего не стоит прямо сейчас взять и успокоить эту девчонку, сказав ей, что с ее ненаглядным все в полном порядке. Но он тут же вспомнил Мирона и данное ему обещание помалкивать. “Вот черт”, – подумал Юрий. Давая это обещание, он как-то не вспомнил о Лидочке, а вспомнить о ней стоило, пожалуй, в первую очередь. Уж она-то во всей этой истории была абсолютно не виновата – как говорится, ни сном, ни духом.

«Трах-тарарах, – подумал он, – врать-то я как раз и не умею! Мне это сто раз говорили самые разные люди, да я и сам в этом неоднократно убеждался. Впрочем, врать по телефону, наверное, все-таки легче, потому что не видно лица того, кому врешь. Вот сейчас и попробуем.»

– Вы не знаете, куда подевался Дима? – спросила Лидочка. Она старалась говорить спокойно, но голос у нее предательски звенел, как сильно натянутая струна: того и гляди, дзынькнет и порвется пополам. – Его нет ни дома, ни на работе, а тут ходят какие-то странные слухи…

– Какие слухи?

– Ой, разные. Я даже повторять боюсь – а вдруг сбудется? Я просто подумала: а вдруг вы знаете? Ну, мало ли что… У вас с ним.., как бы это сказать…

– Да уж скажите как-нибудь, – предложил Юрий, чтобы выиграть немного времени. Мозг его лихорадочно метался в поисках выхода: что же ей ответить? Что сказать-то?

– Ну, он был перед вами… Он был перед вами сильно виноват…

– Стоп, – прервал ее Юрий. – Это кто же вам такое сказал?

– Он сам. Он очень переживал, только виду не показывал. Знаете…

– Ясно, – сказал Юрий. – За это с него все грехи долой. Погодите-ка, Лида. Вы что же, решили, что я мог его.., гм.., мог попытаться ему отомстить?

– Я не знаю, – растерянно сказала Лидочка. – Правда, не знаю. А что, по-вашему, я должна была решить, если его нигде нет с самого утра?

– Да что угодно, – сказал Юрий, – только не это. Нет, ну в самом деле, обидно же! Да что я вам, Бармалей какой-нибудь, что ли? Это ж надо было до такого додуматься!

Он разорялся на эту тему еще некоторое время – до тех пор, пока не услышал в трубке всхлипывания.

– Лидочка, – уже совершенно другим голосом заговорил он в трубку, – ну что вы, в самом деле? Слухи, говорите? Плюньте на слухи! Вы же журналист и должны уметь отделять правду от вымысла. И Дима тоже, между прочим, журналист. Он мог пойти по какому-нибудь следу и так замотаться, что просто забыл позвонить. Вы же его знаете!

– В том-то и дело, что знаю! – теперь уже откровенно рыдая в голос, с трудом выговорила Лидочка. – Он никогда так не поступает. Если он опаздывает или вообще не может со мной встретиться, он обязательно найдет минутку, чтобы позвонить. Обязательно, слышите?! А тут такое говорят.., такое…

– Да что говорят-то? Перестаньте реветь и объясните толком, в чем дело!

Грубость подействовала на Лидочку, как ушат холодной воды. Она действительно перестала рыдать.

– А вы включите телевизор, – сказала она сухо, – и сами послушайте.

И бросила трубку.

«Уж лучше бы она продолжала плакать, – подумал Юрий. – Хотя о чем это я? Пусть уж лучше злится на меня. Тем более что злиться на меня есть за что. Ну, Мирон. Ну, Мирон! Я тебе, змею поганому, этого не забуду. Девчонку-то вы за что мучите? А у него, у Димочки, еще ведь и мама имеется. Психолог. Неужели они и маме ничего не сказали? Да, так что там у нас такое по телевизору?»

Он вернулся на кухню, на всякий случай прихватив с собой телефон, и уселся на свое любимое место в углу окна, нашаривая на подоконнике пульт дистанционного управления.

По местному каналу как раз передавали новости.

«Как по заказу, – подумал Юрий. – Ну, что у нас там стряслось?»

В глубине души он боялся увидеть репортаж, снятый в охотничьем домике на озере – свеженький, с пылу с жару репортаж, до отказа набитый кровавыми подробностями злодейского убийства.

Ничего подобного он, однако, не увидел. Вместо знакомой панорамы на экране возникла миловидная дикторша, старательно считывавшая с монитора текст информационного сообщения.

– ..журналист Дмитрий Светлов. Коллеги исчезнувшего журналиста подозревают, что к похищению причастны лица, чьи интересы были затронуты в последней публикации Светлова, посвященной предполагаемым злоупотреблениям, которые имели место во время строительства Московской кольцевой автомагистрали…

– Чего-чего? – переспросил Юрий, словно надеялся и впрямь получить ответ. – Какое еще похищение? С ума вы все посходили, что ли?

Не отдавая себе отчет в собственных действиях, он протянул руку и рывком выплеснул в рот водку. Никакого вкуса он так и не почувствовал, но зачем-то затолкал в рот пучок зеленого лука и принялся с хрустом жевать. Этот хруст мешал слушать, и Юрий прибавил громкость.

– ..главный редактор еженедельника “Московский полдень”, где до вчерашнего дня работал Дмитрий Светлов, Игорь Миронов. Вам слово, Игорь.

На экране возникло хмуро-озабоченное лицо Мирона. Съемка происходила в его кабинете, и по положению солнца Юрию показалось, что интервью у Мирона брали часа в два пополудни плюс-минус час, то есть фактически почти сразу после того, как Юрий со Светловым покинули Москву.

– Во-первых, я должен уточнить, – сказал Мирон, подчеркивая каждое свое слово рубящими жестами руки, в которой дымилась сигарета. – Дима Светлов не работал, а работает в нашей редакции. Мне не хотелось бы говорить о нем в прошедшем времени.

– Извините, – сказал корреспондент, плечо которого виднелось в правом углу кадра.

– Далее, – продолжал Мирон, придерживаясь все той же угрюмо-мужественной манеры. – О похищении нам стало известно буквально два часа назад. Нам сообщили об этом по телефону. Позвонили сюда, в редакцию, и какой-то подонок.., простите.., какой-то незнакомый голос сказал, что Светлов похищен и искать его бесполезно. Никаких условий освобождения нашего коллеги похитители не выдвигали. Я думаю, что этот акт предпринят с целью устрашения сотрудников нашей редакции, а также всех, кому дороги свобода слова и другие демократические свободы. Полагаю, что это печальное событие связано с одной из последних публикаций Дмитрия.., возможно, самой последней, где он снова поднял благополучно замятый властями вопрос о хищениях на строительстве МКАД. Видимо, кому-то это очень не нравится. Я должен со всей ответственностью заявить, что, если наш коллега Дмитрий Светлов не будет освобожден в течение ближайших суток, мы опубликуем имеющиеся в нашем распоряжении материалы и списки заинтересованных лиц. Мы не позволим…

Он продолжал что-то говорить, упоминая фамилии Холодова, Листьева и других мучеников за свободу слова, но Юрий перестал его слушать. Поначалу он даже растерялся: как же так? Кто же это так пошутил над нашим Мироном? Если Светлова похитили, то где же, по мнению Мирона, нахожусь я? Или это я его похитил? Гнусный наймит душителей свободы слова Юрий Филатов, в прошлом офицер воздушно-десантных войск, ветеран позорной Афганской кампании, продажный водитель редакционного микроавтобуса… Так, что ли, получается?

С горя он тяпнул еще одну рюмку водки, и в голове у него немного прояснилось. “Эге, – подумал Юрий, – вот это провокация! Статейка-то вышла слабенькая, вот они, значит, и усилили эффект… Первая заповедь “желтого” журналиста: если сенсации нет, создай ее сам. Но каковы стервецы! Интересно, вместе они это придумали или Мирон действует у Светлова за спиной? Ему, Мирону, конечно, было бы проще провернуть это дельце в паре с Димочкой, но тут есть некоторые обстоятельства… Например, мама-психолог. Либо ее нужно было посвятить во все, и тогда она бы наверняка не одобрила своего сыночка, либо не говорить ей вообще ничего, что чревато сердечным приступом. А если прибавить сюда перепуганную до обморока Лидочку, то Димочка наш выглядит порядочной сволочью, чего о нем, в общем-то, не скажешь.

Но Мирон-то каков! Ах, Мирон, Мирон… А что, если он обстряпал все это сам? Удалил Светлова из города – наплел ему что-нибудь про звонки с угрозами, про меры предосторожности, про черта с рогами – и, стоило нам уехать, устроил бучу. А в этом охотничьем домике, между прочим, нет ни радио, ни телевизора, ни даже электричества, так что новостей про себя Светлов не узнает, пока ему их кто-нибудь не расскажет. Телефонная связь с ним есть только у Мирона, а он вряд ли станет раздавать направо и налево Димочкин номерок."

Юрий твердой рукой наполнил рюмку и выпил ее до дна – на сей раз вполне сознательно, стремясь забить отвратительный привкус какой-то тухлятины, появившийся на языке после выступления Мирона. Этот привкус скорее всего был воображаемым, но от этого он не становился приятнее. Закусив, Юрий придвинул к себе телефон, закатил глаза, припоминая последовательность цифр, и стал накручивать на диске номер домашнего телефона Игоря Миронова.

Поднимаясь в лифте к себе на двенадцатый этаж, Игорь Миронов устало думал о том, что полный беготни и треволнений день уже, казалось бы, завершился, а конца заботам все равно не видно. Полчаса назад он расстался с последним из охочих до жареных новостей коллег из конкурирующего издания. Расставание получилось несколько натянутым, если не сказать больше. По правде говоря, к концу разговора у Мирона сильно чесались кулаки, но он знал, что шакал, изловивший его у дверей редакции, только и ждет чего-нибудь в этом роде: при отсутствии реальных фактов за новость сошла бы и битая рожа корреспондента. За плечом у шакала маячил долговязый тип, державший наготове фотоаппарат, и Мирон сдержался, отделавшись стандартным: “Без комментариев”.

Хуже всего было то, что история с якобы имевшим место похищением Светлова нравилась Мирону даже меньше, чем кому бы то ни было. Впрочем, из всех своих коллег он был единственным, кто знал истинную подоплеку событий. Истинную ли? Чем больше Миронов думал об этом, тем сильнее сомневался в своей осведомленности.

Впрочем, выбора у него не было. Это ему ясно дал понять Владислав Андреевич Школьников во время исторической встречи, состоявшейся утром этого сумасшедшего дня в отдельном кабинете нового дорогого ресторана, который совсем недавно открылся неподалеку от Крымской набережной. Владислав Андреевич был краток, ограничившись передачей инструкций: что сказать, куда и к кому конкретно обратиться, как себя вести, на что можно и на что нельзя намекать. “Что за бред?!” – попытался вспылить Мирон. “Может быть, и бред, – ответил на это Владислав Андреевич, – но я не советую вам забывать, что это моя газета, и в ней будет печататься то, что я сочту нужным в ней напечатать. А с вами или без вас, решайте сами.” Мирон для разнообразия заявил, что контрольный пакет акций вовсе не означает безраздельного права собственности. На это Владислав Андреевич с неподражаемой усмешкой сытого вурдалака посоветовал ему опросить своих сотрудников на предмет наличия у них акций “Московского полдня”. “Сколько?” – похолодев, спросил Мирон. “Девяносто три процента, молодой человек, – ласково ответил Школьников. – Так что либо следуйте моим инструкциям, либо прямо сейчас отправляйтесь искать работу. Ваши вещи вам пришлют."

Это был полный нокаут, и Мирон как бывший боксер отлично это понимал. Ему оставалось только валяться на ринге свистком кверху и ждать, когда его унесут в раздевалку. Старый крокодил крепко взял его за глотку. А он-то, чудак, все тешил себя пустопорожними мечтами, надеясь как-нибудь потихоньку прикупить у коллег побольше акций, чтобы обеспечить себе тыл…

"Да наплевать, – подумал Мирон. – Деньгами старик, судя по всему, не обидит, а Светлов благополучно покормит недельку-другую комаров на озере и вернется к работе отдохнувшим и свежим, в отличие от нас, грешных. Да что там – отдохнувшим! Героем он вернется, главной добычей для всех городских репортеров! И к тому же вернувшись, станет богаче на кругленькую сумму в твердой валюте. Кто же от такого отказывается?

Вот только Филатов… Филатову все известно, и это плохо. Другой бы на его месте радовался случаю подзаработать, а этот носится со своей хваленой совестью как с писаной торбой. Ох, будут еще с ним неприятности! Он из тех недотыкомок, которым надо разжевывать самые очевидные вещи, а они, выслушав все до последнего слова, разводят руками и говорят: «Все равно не понимаю. Это же некрасиво!»."

"Только его мне и не хватало, – с досадой подумал Мирон. – А главное, расскажи кому-нибудь – засмеют ведь! Главный редактор популярной столичной газеты грызет от волнения ногти, мучительно придумывая, как бы ему половчее объясниться с водителем редакционной машины! Школьников, например, этого бы просто не понял. Он – Зевс, громовержец, что ему какой-то там водитель? Впрочем, водитель водителю рознь. Мирон некстати припомнил трудовую книжку Филатова и некоторые странные совпадения записей в этом интересном документе с нашумевшими в свое время событиями. Если верить этим записям, Филатов уже не раз имел дело с “громовержцами” различного калибра, и все они горько пожалели о том, что недооценили этого человека.

И что это нам доказывает? Это нам доказывает, что мы с вами в глубоком дерьме, уважаемый господин главный редактор. Сидим по уши и с каждой минутой погружаемся все глубже."

Впервые с тех пор, как Филатов переступил порог редакции, Игорь Миронов пожалел о том, что взял его на работу. Как все было бы просто, если бы на месте Филатова вдруг снова оказался Веригин! Сунь ему баксов триста, он и заткнется. Ухмыльнется гаденько, словно знает про тебя что-то нехорошее, и пойдет в ближайший шалман пропивать “гонорар”…

Лифт конвульсивно содрогнулся, замер и, немного помедлив, неохотно раздвинул створки двери. Выходя на площадку, Миронов заметил, что чертов механизм опять остановился, не дотянув добрых пяти сантиметров до уровня пола. “По пьяной лавочке споткнешься – костей не соберешь, – подумал Мирон. – А скоро этот самоходный гроб вообще начнет останавливаться так, что пол окажется на уровне груди. Стремянку надо будет с собой возить. А еще набор инструментов и запас продуктов на трое суток…"

Вспомнив про запас продуктов, Мирон поморщился. Мысли упрямо вертелись вокруг Светлова, который потихонечку робинзонил в домике у озера, не зная, что его уже ищет вся московская милиция и целая армия доброхотов, готовых грудью встать на защиту свободы слова. “Ой-ей-ей, – подумал Миронов. – Что за кашу я заварил? Школьникову хорошо, он останется за кулисами, а когда все это, не дай бог, откроется, в кого станут швырять камни? Правильно, в Игоря Миронова. А за что? Он ведь нормальный парень, не вор и не бандит, не мошенник даже. Просто бывают, знаете ли, ситуации, когда деньги важнее принципов. Или это только нам кажется, что важнее… Вот Филатову, например, ничего не кажется. Он с детства знает, что такое хорошо и что такое плохо. А кому же, угадайте, придется с ним объясняться? То-то и оно, что не вам…"

«Надо бы позвонить ему раньше, чем он сам меня найдет, – подумал Миронов, подходя к своей двери и вынимая из кармана ключи. – Нападение – лучший способ защиты. Кто сказал? Суворов? Да нет как будто… Наполеон какой-нибудь или Юлий Цезарь. Вот ведь незадача! Фраза у всех на языке, а кто ее первый родил, вспомнить, хоть убей, не удается. Надо заодно у Филатова про это спросить. Он – человек служивый, должен быть в курсе.»

Внутри квартиры раздалось истеричное электронное курлыканье телефонного аппарата.

– О боги! – с чувством воскликнул Миронов, цитируя любимого писателя. – И ночью, при луне, мне нет покоя!

«Достали, сволочи, – подумал он, ковыряя ключом в замочной скважине. – Кому же это приспичило?»

Телефон прозвонил дважды, а потом начал громко говорить лишенным интонации низким женским голосом, отчетливо произнося цифры. Этот аппарат с автоматическим определителем номера стоял у Миронова уже давно и начал мало-помалу впадать в маразм – путал номера, неверно показывал время и периодически будил Мирона среди ночи, с нарастающей громкостью гнусаво проигрывая первые такты популярной в свое время песни “Здравствуй, Ленинград”. Однако на сей раз номер показался Мирону знакомым, и он заторопился, даже не успев понять, кто именно звонит.

Уже добежав до продолжавшего названивать аппарата и даже протянув руку за трубкой, Мирон замер, внезапно вспомнив, чей номер он только что слышал. Звонил Филатов, а это могло означать только одно: он уже вернулся и, наверное, посмотрел новости. “Упс, – подумал Мирон с сожалением. – Не успел, значит. А может быть, Филатов все-таки ничего не знает? А звонит просто, чтобы сообщить, что задание выполнено, что добрались они до места без приключений и что все в порядке…"

Мирон посмотрел на часы. Почти восемь, и не утра, конечно, а вечера. Если Филатов не устроил себе долгое купание на озере, что на него, в общем-то, не похоже, он должен был вернуться в город несколько часов назад. Значит, знает… И, если так упорно наяривает по телефону, значит, недоволен. Сильно недоволен, надо полагать. Первым делом заорет в трубку: “Это что за фокусы?! Кого это похитили?!”. И что, скажите на милость, ему ответить?

Миронов осторожно, на цыпочках, прокрался мимо телефона в гостиную. Он отлично знал, как при этом выглядел, поскольку лет с двенадцати старательно развивал в себе весьма полезное умение видеть себя со стороны, но смехотворность собственного поведения в данный момент его не слишком смущала: во-первых, он был один, а во-вторых, разве можно было относиться к сложившейся ситуации серьезно? Что такого, собственно, произошло? Подумаешь, небольшая мистификация общественного мнения… Общественному мнению это только на пользу, да и Светлову свежий воздух не повредит. А что касается Филатова, то он сам виноват: надо легче воспринимать подобные вещи, это экономит нервные клетки. И потом, два взрослых интеллигентных человека всегда смогут между собой договориться…

«М-да, – подумал Миронов, открывая бар. – Кто это у нас тут такой интеллигентный?»

Он давно усвоил простую истину, что высшее образование, происхождение и самое что ни на есть хорошее воспитание вовсе не служат гарантией интеллигентности. Внешними признаками – да, но не более того. Настоящих интеллигентов в этой стране выбили в период с семнадцатого по тридцать девятый, а те, что чудом уцелели, давно разбежались по заграницам и там тихо плачут над судьбами России. Современная российская интеллигенция ведет свое происхождение в лучшем случае от так называемой “красной профессуры”, пришедшей в университеты от заводских станков и корабельных орудий, чтобы заполнить бреши, образовавшиеся в результате красного – опять красного, черт бы его побрал! – террора…

Так что насчет своей и Филатова интеллигентности Миронов нисколько не заблуждался. “Пожалуй, – думал он, – в данном случае мой разряд по боксу может пригодиться гораздо больше, чем моя фальшивая интеллигентность. Морду мне, конечно, разворотят, но, по крайней мере, остается шанс погибнуть с честью."

Он вынул из бара начатую бутылку “Тичерз”, щедро плеснул себе в квадратный толстостенный стакан и выпил спиртное залпом, как лекарство. “Хорошо!” – сказал он внезапно севшим голосом и вернулся в прихожую.

Телефон уже угомонился. Черные цифры на зеленовато-сером дисплее показывали время – пятница, двадцать ноль семь. Задумчиво покачивая в левой руке стакан с новой порцией “Тичерз”, Мирон ткнул пальцем в кнопку с изображением восьмиконечной звездочки, похожей на снежинку. На дисплее высветился последний номер, с которого поступил звонок. На всякий случай Мирон сверился с записной книжкой, хотя и без того знал, что это номер домашнего телефона Филатова.

«А хорошо, что я поругался с Виолеттой, – подумал он ни с того ни с сего. – Не хватало здесь этой стервы с ее куриными истериками по любому поводу…»

Он как будто наяву увидел Виолетту в распахнувшемся коротеньком кимоно с драконами и выглядывающей из-под него черной кружевной комбинации. Короткие, крашеные в цвет воронова крыла волосы, как всегда, пребывают в идеальном порядке, огромные, умело подведенные глаза сверкают праведным – а как же, каким же еще! – гневом, красивые губы поджаты… Худые – пожалуй, даже слишком – руки с безупречным маникюром, длинные и стройные – черт, тоже худые! – шершавые от постоянного бритья ноги с выпирающими коленными чашечками и вызывающими острую жалость бедрами, немного длинноватые ступни, неприятно напоминавшие Мирону ласты… Конечно, педикюр – а как же иначе! Ногти на руках и ногах выкрашены черным (иногда синим) лаком, губы – сине-серый перламутр и вдобавок обведены по контуру черным. Женщина-вамп, любительница нетрадиционного секса с элементами садизма, дорогих тряпок и богатых мужчин, паучиха-охотница, обожающая после спаривания подкрепиться собственным партнером…

«Господи, какое счастье, что она наконец-то оставила меня в покое, – подумал Мирон, кладя вспотевшую ладонь на телефонную трубку. – Тут и без нее голова кругом идет. Не хватало еще беседовать с Филатовым, выслушивая ее ядовитые комментарии… Интересно, из кого она пьет кровь в данный момент?»

«Надо же, – подумал он, снимая трубку с аппарата и поднося ее к уху. – Как же это все вышло-то? Я ведь хотел как лучше. Газета была на грани закрытия, людям грозило увольнение, и я бился, как лев, пытаясь хоть что-то спасти. Предложение купить контрольный пакет у большинства собеседников вызывало только горький смех, но я все-таки нашел человека, который помог нам всем остаться на плаву. Вот только способ, которым он это сделал… Великий алхимик все же Владислав Андреевич! Он знает, что самый простой способ сделать что-нибудь непотопляемым заключается в том, чтобы превратить эту самую вещь в дерьмо, которое, как известно, не тонет.”»

Он выпил то, что было в стакане, слушая доносившееся из трубки гудение работающей линии. “Нет, а что «я сделал-то? – снова подумал он. – Что произошло? Ничего такого. А если Филатову что-то не нравится, пусть обратится в службу психологической помощи. Они там для того и сидят, чтобы помогать вот таким типам, которым все на свете не по нутру.»

Окончательно овладев собой, он твердой рукой набрал номер Филатова. Тот ответил сразу же, словно караулил у телефона, дожидаясь звонка.

– Привет, – самым легким тоном, на какой был способен в данный момент, сказал Мирон. – Ну расскажи, как съездили. Я тут пришел домой, а на определителе твой номер. Дай, думаю, звякну. Давай, рассказывай, не томи.

– Да рассказывать особенно нечего, – ответил Филатов. По его тону чувствовалось, что он слегка сбит с толку игривым натиском Мирона. – Дорога, правда.” того… В общем, счет за ремонт “каравеллы” тебе пришлют. Ты уж, будь добр, оплати.

– И большой счет? – поинтересовался Миронов, которому на самом деле было глубоко наплевать на размеры выставленного автосервисом счета.

– Еще не знаю, – честно признался Филатов. – Лично я изо всех сил старался свести его к минимуму, но там такой танкодром… Но это все чепуха. Я тут смотрел телевизор и, знаешь, услышал в новостях довольно странные вещи. Может быть, ты меня просветишь? А то я, честно говоря, ничего не понимаю. Какое еще похищение? Что за бред?

«Слово в слово, – подумал Мирон. – Все-таки большинство людей предсказуемо до тошноты, как будто их еще при рождении запрограммировали, как компьютеры, на определенный тип поведения в той или иной ситуации. Что за бред… Хотел бы я сам понять, что это за бред!»

– Никакого бреда нет, – спокойно соврал он и с досадой посмотрел на пустой стакан в своей левой руке, пытаясь припомнить, когда успел его выхлебать. – Все идет по плану. Это что-то вроде превентивного удара…

– То есть, говоря по-русски, сплошное вранье, – уточнил Филатов.

– Много ты понимаешь, – подпустив в голос немного высокомерия, возразил Мирон. – Тебя бы на мое место… Это тебе, братец, не баранку крутить и не кулаками махать. В этом деле замешаны большие люди, и обращаться с ними надо как с ядовитыми змеями – быстро, решительно и предельно аккуратно. Политика, в общем. Ну ты же меня понимаешь.

– Нет, – сказал Филатов, – не понимаю. “Ну вот, началось! – подумал Мирон. – Не понимает он, видите ли… Точнее, не хочет понять! Он уже разложил все по полочкам, и теперь его с занятых позиций не своротишь…"

– Если честно, – сказал он суховато, – тебе и не нужно ничего понимать. Ты сделал то, о чем тебя просили, заработал приличную сумму в твердой валюте и можешь дальше нянчить свое раненое плечо. Что ты на это скажешь? Филатов немного помолчал.

– Отлично, – сказал он наконец. – Ну а если я, допустим, прямо сейчас пойду в милицию и сообщу дежурному, что знаю, где находится якобы похищенный журналист Дмитрий Светлов? Что ТЫ на это скажешь? Кстати, мне показалось, Светлов тоже не в курсе, что его.., гм.., похитили.

– Старик, – быстро сказал Мирон, – ты, конечно, можешь поступать так, как тебе подсказывает совесть или что там у тебя еще, я не знаю… Честь российского офицера, например. Но зачем? Ты мне можешь объяснить, зачем тебе это нужно?

– Мне звонила Лида Маланьина, – сообщил Филатов. – Она ничего не понимает, плачет и, похоже, подозревает меня в том, что я свел с нашим Димочкой счеты…

– А ты не сводил? – быстро спросил Мирон. Вопрос был задан с единственной целью: хотя бы на время сбить Филатова с избранного им курса.

– А в рыло не хочешь? – грубо отозвался Филатов. – Ты меня не пугай, Мирон…

– Игорь Витальевич, – автоматически поправил его Миронов. – Какой я тебе Мирон?

– Хреновый ты мне Мирон, это точно, – свирепо констатировал Филатов. – Все твои разговоры о политике, о стратегии и тактике гроша ломаного не стоят, потому что Лидочка Маланьина плачет, а что делает мать Светлова, я вообще не представляю. О них ты не подумал, политик доморощенный?

– Лидочка, – с отвращением в голосе повторил Миронов. – Лидочка Маланьина! Ты соображаешь, что ты несешь?! Лидочка плачет! Поплачет и перестанет, тем более что ее красавчик через неделю вернется целым и невредимым, разве что слегка покусанным комарами. Речь идет о судьбе газеты.., о жизни и смерти, черт бы тебя побрал! А ты мне тычешь в нос своей Лидочкой…

– Это потому, что по телефону я тебе ничем другим ткнуть в нос не могу, – многообещающе заявил Филатов. – В общем, мне все это не нравится, и я хочу, чтобы ты об этом знал.

– Ну допустим, я об этом знаю, – устало сказал Миронов. – Ну и что? Что, по-твоему, я должен предпринять?

– Ответ очевиден. Опровергнуть всю эту болтовню. Сказать, что Светлов позвонил откуда-то.., из-за границы, скажем. Отпуск он там проводит, например, или лечится после нервного срыва. А сообщение о том, что его похитили, – просто выходка телефонных хулиганов. Не знаю, Мирон, тебе виднее, что сказать. Ты эту кашу заварил, тебе и расхлебывать.

«Дурак! – подумал о нем Миронов. – Я заварил кашу… Да я просто ложка, которой эту кашу помешивают!»

– Юрик, – сказал он, – давай сделаем вид, что этого дурацкого разговора не было, и начнем с начала. Понимаешь, мне очень надо, чтобы в течение какого-то времени все оставалось так, как оно есть на данный момент. И это нужно не только мне, но и всем нашим ребятам.., и Лидочке Маланьиной в том числе. Сейчас она плачет, потом будет смеяться… Ну согласись, это же не причина, чтобы подвергать риску положение газеты и, между прочим, жизнь Светлова! Я тебя об одном прошу: молчи. Ну ты же военный человек! Неужели трудно недельку подержать язык за зубами? Просто никому ничего не говорить. Да тебя и спрашивать никто не будет. Да, кстати, заскочи завтра утром в редакцию. Я тебе премию выписал, надо в ведомости расписаться, и вообще…

– Неделя, Игорь, – твердо сказал Филатов. – В течение недели я буду молчать, а потом…

– А потом?

– А потом поступлю по собственному усмотрению. Миронов с чувством грохнул трубкой по аппарату, не попал на рычаг, снова поднял трубку и грохнул еще раз. У него было сильнейшее искушение запустить телефоном в стену, но он поборол это желание: аппарат не был виноват в его проблемах.

– Козел! – громко произнес Миронов, имея в виду Филатова. – Сволочь, урод, недоумок… По собственному усмотрению! Откуда оно у тебя, это твое усмотрение, болван?!

Он плюнул и направился к бару за новой порцией “Тичерз”, моля Бога, чтобы до завтра ему больше никто не звонил.