Фаянсовый череп

Глава 4

– Оставайся в машине, – сказал Дергунов, который за время пути успел как-то незаметно съехать с полуофициального тона на пренебрежительно-панибратское тыканье. – Меня не будет примерно час. Если разговор по какой-то причине затянется, я дам тебе знать. Если через.., через час и десять минут от меня не будет известий, можешь зайти внутрь и посмотреть, как идут дела. Не думаю, что в этом возникнет нужда, но сатанисты, сам знаешь, народ плечистый,..

– Сатанисты? – переспросил Юрий. Он понятия не имел о том, что этот чокнутый со своей внешностью героя-любовника и манерами зажравшегося педераста собрался брать интервью у сатанистов. – А это не опасно?

– Опасно, – снисходительно сказал Дергунов. – Поэтому я и иду туда один.

Юрий с сомнением кашлянул в кулак. Последнее заявление журналиста заставило его усомниться в умственных способностях Дергунова.

– Погодите-ка, – сказал Юрий. – Может быть, все-таки не стоит без толку рисковать? Двое всегда лучше, чем один. Поверьте, для меня это не составит никакого труда.

– Двое не всегда лучше, чем один, – наставительно произнес Дергунов. – Да ты не беспокойся, приятель, мне не впервой. В данном случае мне действительно лучше пойти одному. Очень важно не спугнуть этого парня, а увидев тебя, он может испугаться и не подойти.

– Странный сатанист, – сказал Юрий. – Пугливый какой-то.

– А почему бы и нет? Если его собратья узнают, что он собрался выйти из секты, да еще и дал интервью, ему не поздоровится. Так что ему есть чего бояться. Я уже не говорю о милиции.

– Как знаете, – сказал Юрий. – Но на вашем месте я бы все-таки не ходил туда в одиночку.

– Вряд ли ты окажешься на моем месте, – высокомерно заметил Дергунов и полез из машины наружу, прервав тем самым прения.

Машина стояла на узкой окраинной улице напротив одноэтажного здания каких-то мастерских, имевшего заброшенный нежилой вид. Часть оконных стекол была выбита, а те, что уцелели, заросли грязью до полной потери прозрачности. Четыре стертых бетонных ступеньки, что вели к обитой ржавой жестью входной двери, были доверху засыпаны мусором. Юрию даже почудилось, что он чувствует исходящий от этой руины неприятный запашок гнили, плесени, годами копившейся пыли и, конечно же, отходов человеческой жизнедеятельности. Но запах, несомненно, был всего-навсего плодом воображения: Юрий попросту не мог ощущать его, сидя в закрытом автомобиле на противоположной стороне улицы.

Дергунов перешел дорогу, придерживая на плече ремень своей дорогой спортивной сумки, в которой наверняка лежал диктофон, а может быть, и фотоаппарат. В его походке было что-то от поступи гарцующей по манежу цирковой лошади, и Юрий поморщился: Александр Федорович Дергунов с каждой минутой нравился ему все меньше. “Я к нему несправедлив, – подумал Юрий, вынимая сигареты и закуривая. – Что я понимаю в журналистике и журналистах? Может быть, так и нужно действовать, откуда я знаю? Пожалуй, это парень понимает, что делает. А то, что он хам, ни о чем не говорит. В наше время по-настоящему воспитанные люди встречаются реже, чем зубы у курицы, и, между прочим, я к их числу тоже не отношусь. Так что нечего искать соринку в чужом глазу…"

Дергунов поднялся по замусоренным ступенькам, взялся за дверную ручку, быстро огляделся по сторонам и, с видимым усилием открыв дверь, вошел в здание. В сторону Юрия он так и не посмотрел, и тот философски пожал плечами: похоже, его любовь к журналисту Дергунову была взаимной. Юрий усмехнулся, подумав, что здесь имеет место классический случай любви с первого взгляда – разумеется, любви со знаком минус.

Дверь за Дергуновым закрылась, и смотреть на улице стало не на что. Слева от Юрия находился грязный кирпичный забор, который какой-то новатор в незапамятные времена выкрасил в нежно-розовый цвет. Тротуаров как таковых здесь не было, асфальта тоже, и забор чуть ли не доверху был густо забрызган грязью, которая выплескивалась из глубоких, заполненных водой колдобин, когда по ним проезжали машины. Разглядывая этот унылый пейзаж, Юрий в который уже раз поразился тому, сколько в Москве таких вот заброшенных, пришедших в упадок и запустение уголков. Казалось бы, не должно их быть, но ведь есть же! Лучшего места для того, чтобы встретиться с сатанистом-ренегатом, просто не придумаешь. Как в детской страшилке: в этом черном-пречерном лесу стоит черный-пречерный дом; в этом черном-пречерном доме стоит черный-пречерный стол.., ну и так далее, с той лишь разницей, что никакого леса здесь нет и в помине, а дом вовсе не черный, а просто грязный. И до оживших покойников дело вряд ли дойдет.

«Интересно, – подумал Юрий, – что же он все-таки напишет? Судя по апломбу, с которым он держится, Дергунов – не самая последняя фамилия в столичной журналистике. Может быть, он действительно талантлив? Я слышал, что многие известные деятели искусства в частной жизни были, мягко говоря, далеки от идеала. Среди них попадались и просто свиньи, и настоящие висельники, и обыкновенные негодяи, пакостники и трусишки… И опять-таки не важно, какими они были. Важно то, что от них осталось. И если этот Дергунов действительно чего-то стоит как журналист, ему многое можно простить.»

Он докурил сигарету, выбросил окурок в окошко и посмотрел на часы. Дергунова не было уже десять минут, и в течение этого времени в здание никто не входил. Впрочем, будущий герой очередной публикации Александра Дергунова мог прийти заранее и дожидаться журналиста внутри. С точки зрения соблюдения секретности это было даже правильнее: по крайней мере, так он не рисковал угодить в засаду.

В отдалении возник приближающийся гул мотора. Юрий не обратил на это внимания: все-таки вокруг была Москва, на улицах которой автомобили перестали считаться редкостью уже много лет назад. Машина приближалась, отдаленный гул двигателя рос, постепенно обретая своеобразное звучание, характерное для находящихся при последнем издыхании дизельных иномарок. Юрий покосился в зеркало заднего вида и убедился в своей правоте: из-за поворота показалась древняя “вольво-универсал” грязного темно-зеленого цвета. Тяжело переваливаясь на ухабах, старый автомобиль поравнялся с редакционным “фольксвагеном”, обогнул его и вдруг остановился в метре от переднего бампера микроавтобуса.

Юрий быстро соскользнул вниз на сиденье, так что над приборной панелью осталась торчать только его голова. Он не успел даже подумать, зачем делает это: тело среагировало само, взяв управление на себя, как бывало тысячу раз до этого. Такой маневр существенно сузил его кругозор, но Юрий все равно видел, как все четыре дверцы старой “вольво” одновременно распахнулись, и наружу полезли какие-то люди. Их было пятеро – полный комплект, и их вид сразу не понравился водителю редакционного микроавтобуса Юрию Филатову. Это были обритые наголо юнцы, с головы до ног одетые в черное: черные куртки, черные джинсы, черные ботинки и перчатки из тонкой черной кожи. Юрий никогда не имел ничего против черного цвета, но здесь его было так много, что это напоминало униформу.

Он попытался вспомнить все, что ему было известно о сатанистах, и пришел к выводу, что не знает о них ничего конкретного. Ему приходилось то ли слышать, то ли читать где-то, что члены секты поклоняются Сатане, бреют головы, одеваются во все черное, пьют много пива и отправляют черные мессы, где читают молитвы задом наперед и кладут обратные кресты перед перевернутым распятием. Эта информация больше напоминала обыкновенную сплетню, и Юрий хранил ее в том отдельном уголке памяти, где у него лежали данные с грифом ОСС – “одна сволочь сказала”. Теперь, однако же, выяснялось, что кое-что из той чепухи все-таки оказалось правдой – например, черная одежда, бритые головы и четкая, почти армейская дисциплина. Похоже, эти ребята умели охранять свои секреты от посягательств посторонних. Вряд ли они явились сюда, чтобы дать Дергунову коллективное интервью."

Молодые люди, самому старшему из которых на вид было лет двадцать пять, а младшему, похоже, едва исполнилось восемнадцать, решительно и быстро двинулись прямиком к зданию, в котором десять минут назад скрылся Дергунов. Юрий от души надеялся, что чертов журналюга находился у одного из окон и смог вовремя заметить опасность. Тогда все, что от него требовалось, сводилось к тому, чтобы выпрыгнуть в окно, когда молодые люди войдут в дверь.

Как только “люди в черном” миновали микроавтобус, оставив его за спиной, Юрий выпрямился на сиденье, чтобы держать ситуацию под контролем. Его взгляд прошелся по ряду слепых окон в надежде заметить в одном из них бледное лицо Дергунова, но тщетно: журналист как сквозь землю провалился. А поделом, подумал Юрий с ленивым злорадством. Он мне что велел? Он велел мне ждать в течение часа и категорически запретил соваться в эту хибару раньше условленного срока. Вот пускай бы и беседовал с этими веселыми ребятишками целых.., сколько там осталось?., пятьдесят три минуты. На то, чтобы как следует отполировать нашему писаке мослы, им хватит и пяти, ну максимум, десяти минут. А остальные сорок он сможет посвятить осмыслению того, что услышит, увидит и почувствует во время своего интервью. Вот только не убили бы они его ненароком…

Четверо молодых людей вошли в здание. Пятый остался на ступеньках нести караульную службу. Он сразу же сунул в зубы сигарету и стал курить ее короткими быстрыми затяжками, бросая тревожные взгляды по сторонам. Он явно нервничал, и это окончательно убедило Юрия в том, что он и без того знал с самого начала: оставшегося внутри здания Дергунова не ожидало ничего хорошего. По всей видимости, члены секты каким-то образом проведали о предстоящем интервью и решили отбить журналисту охоту освещать их внутренние дела в средствах массовой информации. Юрий поморщился: всех этих людей, и Дергунова в том числе, трудно было воспринимать всерьез. Но сатанисты! Если уж решили пересчитать ребра излишне любопытному борзописцу, то почему было не приехать пораньше? Оставили бы свою телегу за углом, подождали несколько минут и сделали бы свое дело спокойно и без помех…

Он осторожно открыл дверцу и выскользнул из машины, стараясь двигаться бесшумно. Выглянув из-за микроавтобуса, Юрий увидел караульного, который по-прежнему курил, поглядывая по сторонам. На “фольксваген” он не смотрел, воспринимая его, по всей видимости, как безобидную деталь пейзажа. До него было метров восемь – далековато для того, чтобы преодолеть это расстояние одним стремительным броском и при этом остаться незамеченным. Даже глядя в другую сторону, стоявший на стреме сатанист должен был быть начисто лишен периферического зрения, чтобы не увидеть бегущего через улицу человека. Вряд ли он сможет оказать бывшему боевому офицеру-десантнику сколько-нибудь серьезное сопротивление, но заорать во всю глотку, всполошив своих приятелей, парень успеет наверняка…

Юрий вышел из-за машины, вертя в пальцах незажженную сигарету, и неторопливо двинулся через улицу прямиком к дверям мастерских. Его расчет оказался верным, часовой не сразу заметил медленно идущего к нему человека. Он оказался перед очень неприятным выбором: поднять тревогу, тем самым вызвав у случайного прохожего подозрения, или попытаться спровадить плечистого и рослого незнакомца самостоятельно. Сигарета, которую Юрий с извиняющимся видом вертел в пальцах, должна была склонить его ко второму решению.

Так и вышло. Часовой все еще колебался, не зная, что предпринять, когда Юрий оказался на расстоянии вытянутой руки от него.

– Извини, браток, – сказал Юрий, поднимаясь на первую ступеньку, – огоньку не дашь? У меня зажигалка сдохла, а в машине прикуриватель не работает.

Часовой бросил быстрый испуганный взгляд на “фольксваген”. Сообщение о том, что в машине все это время кто-то сидел, явно было для него новостью. Он поколебался еще какое-то мгновение, а потом, сунув свой окурок в зубы, изогнулся, чтобы залезть в карман чересчур узких черных джинсов, где у него, очевидно, лежала зажигалка.

Продолжая разминать пальцами левой руки сигарету, Юрий ударил его в лоб открытой правой ладонью – примерно так же, как бьют проглотивший монетку телефон-автомат или забарахливший ламповый телевизор. Часовой шмякнулся спиной о дверь, отскочил от нее как мячик и тут же получил звонкую оплеуху, отвешенную все той же открытой ладонью. Он упал с крыльца и очень неловко приземлился в метре от него, уткнувшись лицом в грязь.

– Только пикни, – сказал ему Юрий. – Я ведь могу и кулаком ударить.

Лежавший на земле “часовой” кивнул, не поднимая головы, и подтянул колени к груди, словно боялся, что его сейчас начнут бить ногами. Юрий бросил в грязь сигарету, размятую настолько, что из нее уже высыпалась половина табака, и рванул на себя обитую ржавой жестью дверь.

Он торопился. С того момента, как в эту дверь вошли четверо крепких молодых людей, прошло уже минуты полторы, а то и все две – вполне достаточный промежуток времени, чтобы избить или даже убить не готового к нападению человека.

Сразу за дверью была проходная – узенький коридорчик, перегороженный ржавой вертушкой турникета. По левую руку в облупленной стене имелось окошко с выбитым стеклом, за которым располагалось пустое, заваленное мусором караульное помещение. Здесь действительно воняло всем тем, что нафантазировал Юрий, сидя в машине, и еще чем-то – смутно знакомым и неимоверно пакостным. Похоже было на то, что где-то поблизости разлагался труп бродячего животного. “А может быть, и не животного, – подумал Юрий. – Местечко тут такое, что труп может пролежать год, и на него никто не наткнется."

Он перемахнул через вертушку, которая даже не думала вертеться, будучи не то запертой, не то просто намертво приржавевшей к стойке, и бросился на доносившийся из глубины коридора шум, стараясь не запутаться в грудах мусора. Открытая дверь сразу бросилась ему в глаза: именно из нее в коридор, лишенный окон, проникал дневной свет, и оттуда же доносился шум.

Юрий добежал до двери и ворвался в комнату, которая, судя по выгоревшим светленьким обоям и линолеуму с рисунком “под паркет”, в свое время служила бухгалтерией или чем-то в этом роде. Его взору предстало именно то, что он ожидал увидеть: четверо одетых в черное бритоголовых пытались сделать из Дергунова котлету, действуя очень энергично и целеустремленно. Пятый, насмерть перепуганный сопляк лет пятнадцати, сидел на корточках в углу, вытирая рукавом сочившуюся из разбитого носа кровь. Зажатый в другом углу Дергунов прикрывал голову руками и пока что выглядел не слишком помятым. Диспозиция была ясна и незатейлива, и Юрий поспешил принять посильное участие в веселье, пока кто-нибудь действительно не пострадал.

– Р-р-разойдись! – гаркнул он голосом ротного старшины.

От этого трубного рыка присутствующие дружно вздрогнули и на мгновение замерли, как на стоп-кадре. Мальчишка, сидевший на корточках в углу, с шумом опустился на пятую точку. Осаждавшие Дергунова парни, оправившись от акустического удара, дружно развернулись на сто восемьдесят градусов и перешли в наступление на нового противника.

Длинный жердяй в кожаной куртке, оскалив мелкие испорченные зубы, взмахнул ногой, целясь Юрию в пах. Юрий легко уклонился от удара и ткнул длинного кулаком в середину физиономии. Любитель драться ногами потерял равновесие и послушно грохнулся на пол, раскорячившись, как сухопутный краб.

Драться эти ребята не умели. Их действия сильно напоминали карикатуру на Чака Норриса или Джеки Чана; они больше делали вид, что дерутся, чем дрались на самом деле. Стычка продолжалась не дольше двух минут, и за это время противники нанесли только один серьезный удар: самый старший из них, плюнув на восточные единоборства, попытался врезать Юрию по голове обломком доски с торчавшими вкривь и вкось гнутыми ржавыми гвоздями. Юрий чуть не проморгал этот удар, лишь в последний момент успев прикрыть голову поднятым локтем. Гнилая доска с треском переломилась пополам, и Юрий в сердцах отправил противника в глухой аут, от души врезав ему в подбородок.

Кто-то, пригнувшись, бросился мимо Юрия к дверям. Юрий ничего не имел против, он лишь придал беглецу дополнительное ускорение, между делом съездив ему по шее. Сообразительный сатанист споткнулся, пробежал пару шагов на четвереньках и в таком положении пулей выскочил за дверь.

Двое оставшихся на ногах участников потасовки покинули поле боя, воспользовавшись оконным проемом, в котором очень кстати не оказалось ни одного стекла. Юрий перешагнул через лежавшего на полу любителя драться досками, схватил все еще сидевшего в углу бритоголового мальчишку за шиворот и легким пинком направил его в сторону двери.

– Черный микроавтобус, – сказал он ему вслед. – Залезай в салон и сиди тихо. Попробуешь удрать – догоню и выпорю.

Дергунов уже выбрался из своего угла и теперь приводил в порядок одежду. Он был цел и невредим, хотя и выглядел несколько напуганным.

– Прошу прощения, – сказал ему Юрий, больше не скрывая владевшего им раздражения. – Кажется, я вам все-таки помешал.

Под его ногой что-то хрустнуло. Юрий отступил на шаг, опустил глаза и увидел осколки растоптанного в драке диктофона. Дергунов тоже посмотрел на обломки. Он перевел взгляд на Юрия, нахмурился, открыл рот и тут же закрыл его, решив, как видно, приберечь готовые сорваться с языка слова для более подходящего случая.

– Извините, – сказал он после короткой паузы. – Похоже, я вел себя как последний идиот.

– Аминь, – сказал Юрий. – Пойдемте-ка отсюда, а то я боюсь, как бы эти дети Вельзевула не попортили машину.

– Как ты проник в дом? – сердито спросил Владислав Андреевич, с трудом преодолевая искушение прижать ладонь к груди, чтобы окончательно унять сердцебиение. – Что это, черт подери, за фокусы?

Блондин слегка шевельнул уголками своего похожего на шрам рта, что, по всей видимости, должно было означать улыбку.

– Первый ваш вопрос лишен смысла, – сказал он, – а второй и вовсе риторический. Какая разница, как я сюда проник, если я уже здесь, а двери и окна в полном порядке? Не волнуйтесь, Владислав Андреевич. Человеку, у которого нет моей квалификации, этот трюк не по зубам.

– Квалификация у него, – понемногу успокаиваясь, проворчал Школьников. – Вот как дам в ухо, так вся твоя квалификация из другого уха и выскочит. Тоже мне, Дэвид Копперфилд…

Он тяжело опустился в кресло по другую сторону журнального столика и только теперь обнаружил, что на столике стоит начатая бутылка коньяку и две рюмки. Донышко той, что стояла ближе к блондину, было запачкано остатками дорогой выпивки.

– Залез в дом, – сердито проворчал Школьников, – нажрался моего коньяка… Что все это значит?

– За коньяк извините, – легко присаживаясь напротив и наполняя рюмки, сказал блондин. – Собственно, я только пригубил. Чисто символически, ей-богу. Скучно было сидеть в потемках, да и денек у меня сегодня выдался очень уж хлопотливый. Я с ног валюсь, честное слово. Нужно было взбодриться.

– Где это ты так ухайдокался? – подозрительно спросил Школьников. – Если мне не изменяет память, я тебе никаких поручений не давал. Налево начал бегать? Денег тебе мало? Смотри, Максик, жадность до добра не доводит.

– Об этом я и хотел с вами поговорить, – сказал блондин, которого Владислав Андреевич назвал Максиком. – У нас.., виноват, у вас, Владислав Андреевич, возникли проблемы.

Школьников взял рюмку, понюхал ее и поставил на стол. Пить ему вдруг расхотелось.

– Выражайся яснее, – потребовал он. – Я плачу тебе именно за то, что ты устраняешь проблемы на стадии их возникновения. Так в чем дело?

Блондин задумчиво скосил глаза к переносице и почесал кончик носа указательным пальцем.

– Севрук, – выдавил он наконец. – Этот ваш чертов племянничек.

Владислав Андреевич молча кивнул, поскольку с самого начала ожидал чего-нибудь именно в этом роде.

– Продолжай, – сказал он, видя, что блондин колеблется. – Какого черта я должен тянуть тебя за язык?

– Ну хорошо. – Блондин вздохнул и полез в карман за сигаретами. – Я просто думал, как бы это поаккуратнее обставить. Но вижу, что придется говорить прямо и начинать с главного. Видите ли, сегодня я убрал человека по поручению вашего племянника.

– Так, – медленно сказал Владислав Андреевич. Он снова взял со стола рюмку и резким движением выплеснул коньяк в рот, не почувствовав никакого вкуса, словно вылил содержимое рюмки не в себя, а за окно. – Позволь поинтересоваться, почему ты не поставил меня в известность заранее? На кого ты работаешь?

– Я работаю на вас. А сообщать об этом поручении я не стал по одной простой причине: это не имело никакого смысла. Того человека все равно необходимо было убрать. В ваших же интересах, между прочим. Если бы я этого не сделал, последствия было бы очень трудно прогнозировать. Кроме того, Севрук наверняка нанял бы другого исполнителя, который мог бы сработать не так чисто, как я. Тогда вы услышали бы обо всем не от меня, а от следователя прокуратуры. К сожалению, я сам узнал об этой истории только тогда, когда она вступила в заключительную стадию. Ваш племянник умеет действовать тихо, надо отдать ему должное.

– Боже мой, – брезгливо морщась, сказал Владислав Андреевич, – да ты у нас заделался поэтом! Может быть, мы наконец перейдем от присказки непосредственно к сказке?

– Я просто даю поправку на ваше больное сердце, – снова растягивая губы в подобии улыбки, сказал блондин. – Мне нужно было вас подготовить, знаете ли… Этот парень задумал аферу, по масштабам сопоставимую с.., с.., ну, я не знаю с чем. В общем, очень крупную аферу. Причем он уже запустил машинку на полный ход. В вашей власти остановить это – пока что в вашей власти. Через пару месяцев станет поздно. Останется только наблюдать за развитием событий и, если все пройдет благополучно, просто отобрать у сопляка деньги, а самого.., ну, я не знаю. Заасфальтировать, например. Но это, сами понимаете, решать вам.

– Хорошо, – сказал Владислав Андреевич. – Давай считать, что ритуальный танец вокруг моего больного сердца исполнен… Хотя, если ты так заботишься о моем здоровье, мог бы не устраивать у меня дома засаду, а просто взял бы и позвонил по телефону. Есть такой электроприбор, называется телефон.

Довольно древнее изобретение, и к тому же широко распространенное. Ну, так в чем там дело?

– О'кей, – со вздохом согласился блондин. – Излагаю по порядку. Вы в курсе, что представленный возглавляемой вашим племянником фирмой архитектурный проект получил первую премию в объявленном правительством Москвы конкурсе?

– Об этом писали во всех газетах, – довольно высокомерно ответил Владислав Андреевич. Он понимал, что высокомерный тон сейчас неуместен, но не знал, как следует вести себя в такой странной ситуации. Своих детей у него не было, и он впервые столкнулся с необходимостью разбираться в проблемах, которые были созданы не посторонними людьми, а его родственниками. Тут немудрено было растеряться, и высокомерный тон служил Владиславу Андреевичу своеобразной зашитой.

– Отлично, – произнес Максик. – Значит, нет необходимости начинать издалека. Коротко говоря, я сегодня заштукатурил автора этого самого проекта. Вы его знали?

Владислав Андреевич не торопился с ответом. Он дотянулся до бутылки и сам наполнил обе рюмки – сначала свою, а потом Максика. Выдержанный греческий коньяк искрился в слепящем свете хрустальной чешской люстры, как прозрачный кусок темного янтаря.

– Ну что же, – наконец нарушил молчание Школьников, – тогда, значит, за упокой.

Они выпили, не чокаясь. Максик деликатно подышал носом, а Владислав Андреевич, давно привыкший устанавливать собственные правила этикета, шумно занюхал коньяк рукавом пиджака.

– Ладно, – сказал Владислав Андреевич, – так в чем тут фокус? Была же, наверное, какая-то причина?

– То есть вы его не знали? – уточнил Максик. – Этого невинно убиенного?

– А он действительно невинно убиенный?

– Думаю, да. Хотя, с другой стороны… В общем, он, конечно, подстраховался, но это тот случай, когда мышка решила, что сможет перехитрить кошку, и просчиталась. Видите ли, насколько я понял, проектов было два. Севру к пообещал архитектору хорошие деньги – хорошие по его, архитектора, понятиям, – купил ему билет до Лос-Анджелеса и даже вид на жительство… В общем, полный пакет услуг, о которых может мечтать нищий провинциальный интеллигент. За это наш архитектор выиграл для него конкурс и заготовил запасной проект – с виду такой же, но на порядок дешевле. Ну и, конечно же, поклялся страшной клятвой, что будет молчать, как говорится, до гробовой доски. Ну а Вадик, видимо, решил, что такой молодой, здоровый парень, как этот архитектор, может протянуть еще очень долго, особенно в Америке, на экологически чистых продуктах. Мало ли что ему взбредет в голову за такой срок! Вот он и подвинул гробовую доску поближе к нему.., или его поближе к гробовой доске, это уж кому как больше нравится. И между прочим, правильно поступил. Этот козел вез с собой копии обоих проектов.

– Хм, – сказал Владислав Андреевич, – действительно, козел. Он стал шантажировать бы Вадика, а платить пришлось бы мне.” Да, его действительно нужно было убрать. А что стало с копиями проектов?

– То же, что и с их автором, – сказал Максик. – Их больше нет, и искать их бесполезно. Интересуетесь подробностями?

В течение нескольких секунд Владислав Андреевич сверлил его тяжелым испытующим взглядом исподлобья. Максик выдержал эту экзекуцию не моргнув глазом. Он смотрел в лицо Владиславу Андреевичу прямым и чистым как слеза взглядом, и именно этот преувеличенно честный взгляд заставил Школьникова сомневаться в том, что Максик рассказал ему все без утайки. Впрочем, это уже сильно походило на паранойю, и Владислав Андреевич одернул себя: подозрительность тоже должна иметь границы, переходить через которые не следует, если не хочешь однажды утром проснуться в сумасшедшем доме. Максик, бывший подполковник внешней разведки Максим Караваев, служил ему верой и правдой уже без малого пятнадцать лет, и за все это время ни разу не подал повода заподозрить себя в двурушничестве. Впрочем, Владислав Андреевич не заблуждался на этот счет: если бы Караваев задумал вести двойную или даже тройную игру, он сделал бы это так, что никто из его нанимателей ничего бы не заподозрил. Он был настоящим профессионалом, и за это ему можно было простить многое. В глубине души Владислав Андреевич побаивался своего верного Максика: это было не просто идеальное оружие, но оружие, наделенное мощным интеллектом. Подумать было страшно о том, что однажды эта боевая машина может свихнуться и развернуть свою орудийную башню на сто восемьдесят градусов, направив жерла пушек в грудь вчерашнему хозяину…

– Нет, – сказал он после затянувшейся паузы, – подробности меня не интересуют. Если хочешь, напиши подробный отчет, изменив имена и фамилии, и отправь в какой-нибудь журнал, специализирующийся на публикациях подобного рода.

– Все правильно, – сказал Караваев. – Главное – не терять присутствия духа. Но все это зола. Главный вопрос до сих пор остается открытым: что вы намерены предпринять в отношении вашего племянника?

Школьников сцепил руки в замок, вытянул их перед собой и отчетливо хрустнул пальцами.

– Устал я, – сказал он. – Устал как собака. А тут еще это.., дело. Не знаю, Максик. Не знаю.

За такие фокусы его бы следовало.., гм, да. Ну, ты меня понимаешь. Но его покойная мать очень просила позаботиться о сыночке. Я не молодею, Максик, и в последнее время все чаще начинаю задумываться о том, что все-таки ждет нас на той стороне. А вдруг там с нас спросят? За все, а? Вдруг встретит меня там покойница Мария и спросит: что ж ты, старый черт, Вадика моего не уберег?

Караваев деликатно промолчал, разминая сигарету. Он не первый год выслушивал от своего патрона жалобы на подступающую старость. Принимать на веру это маразматическое нытье было все равно что пытаться найти смысл в завываниях ветра или морозных узорах на заиндевевшем стекле. Поэтому он просто сделал паузу” дожидаясь, пока Школьников перестанет кряхтеть и выложит наконец что-нибудь конструктивное. Владислав Андреевич между тем тяжело поднялся с кресла, подошел к огромному камину и грузно опустился на корточки. В камине лежали сложенные шалашиком березовые дрова, обильно переложенные берестой. Школьников чиркнул длинной, как лучина, каминной спичкой, дал вспыхнувшему на ее конце огоньку как следует разгореться и коснулся спичкой полупрозрачного краешка бересты. На несколько секунд огонь спрятался между поленьями, словно его и вовсе не было, а потом набрал силу, расцвел и начал с треском лизать сухое дерево. Школьников поднялся с корточек – внешне тяжело, а на самом деле гораздо легче, чем большинство людей его возраста и телосложения.

– Иди сюда, Максик, – сказал он, садясь в плетеное кресло-качалку, которое стояло у камина. – Погаси верхний свет и возьми что-нибудь, на чем можно сидеть. Посмотрим на огонь. Это удивительно успокаивает, ты не находишь? А нам с тобой сейчас очень важно все как следует обдумать – спокойно, без спешки. Поспешишь – людей насмешишь, ведь так? Конечно так. Вот Вадик наш поспешил, и что в результате?

Караваев взял в углу жесткий стул красного дерева с замысловато изогнутой спинкой, поставил его в двух шагах от камина и уселся на него задом наперед, обняв спинку руками и положив подбородок на кулаки.

– И что в результате? – с искренним любопытством спросил он.

Ему действительно было интересно. Караваев любил наблюдать за мыслительным процессом своего патрона. Вот, казалось бы, простой случай, вполне банальная ситуация, каких они вместе пережили не один десяток. Если действовать по отработанной схеме, то уже завтра утром Вадика нашли бы утонувшим в ванне или, скажем, вывалившимся в пьяном виде из окна. А про родственные чувства и обязательства перед покойницей старик пусть расскажет кому-нибудь, кто знает его хуже, чем Максим Караваев. Но ведь думает же о чем-то, что-то взвешивает, комбинирует…

– Так что же в результате? – рискнул он повторить свой оставшийся без ответа вопрос.

– Как это – что в результате? – удивился Школьников. – В результате – серьезная проблема, над которой мы с тобой, два немолодых, уважаемых человека, ломаем голову в чудесный субботний вечер. Эта проблема всерьез угрожает моей репутации, а репутация – это главный капитал делового человека. Нет репутации – нет денег.., и наоборот. Вадик взял у меня в долг и деньги, и репутацию, а разумно распорядиться всем этим, увы, не сумел. Жадность, Максик, это страшный грех. Так даже в Библии написано. Существует семь смертных грехов, и один из них – жадность. Ну хорошо. А что ты как специалист можешь мне посоветовать?

– Если отбросить в сторону родственные чувства?

– Предположим.

– Тогда вам отлично известно, что я могу посоветовать. Молодой, подающий большие надежды бизнесмен с Дальнего Востока погиб в результате несчастного случая.., ну и так далее. Вариантов может быть сколько угодно, вплоть до наезда бывших земляков. У него ведь, кажется, были долги?

– Да, – после долгой паузы сказал Школьников. – Все-таки ты, Максик, мыслишь в одной плоскости. Все вы, профессионалы, этим грешите. В этом отношении мне больше нравятся дилетанты. Они такие фантазеры! Им приходится компенсировать выдумкой недостаток специальных навыков. Иногда получается любопытно и даже весело.

– Ну да, – не скрывая сарказма, сказал Караваев. – Участковые менты просто ухохатываются, когда пишут свои протоколы. Ненавижу дилетантов. Дилетант – это всегда неряшливо выполненная работа и куча оставленных второпях улик.

– Ну хорошо, хорошо, не горячись. Твое мнение на этот счет мне известно. Я не хотел тебя обидеть. Просто устранить Вадика мы можем в любой момент – сегодня, завтра, через месяц… Нужно сделать так, чтобы он на нас поработал.

– Я думал над этим вариантом, – сказал Караваев. – Все бы хорошо, но уж больно скользкое это дело. Расхождения между проектом, который был представлен на конкурс, и тем, по которому будет вестись строительство, без труда обнаружит первая же проверка. На замазывание глоток уйдет вся прибыль, и кто-нибудь все равно рано или поздно взорвет прямо под вами эту бомбу. Достаточно малейшей утечки информации, любой, самой незначительной ошибки, и беды не миновать. А Севрук не кажется мне человеком, который способен довести это дело до конца, не делая ошибок.

– А мы ему поможем, – тоном доброго дедушки сказал Школьников, и этот тон разительно контрастировал с холодной усмешкой, вдруг заигравшей на его губах. – Мы его поддержим – аккуратненько, незаметно, чтобы не только посторонние, но и он сам этого не почувствовал, и даже подотрем за ним дерьмо, если он ненароком обгадится. А когда дело будет сделано, мы ему предъявим счет по полной программе – исключительно в педагогических целях, как ты понимаешь. В конце концов, я обещал покойнице о нем позаботиться и сделать из оболтуса человека. А страдания и трудности закаляют характер…

– Если он вообще имеется, – вставил Караваев.

– Да, конечно. Если он имеется… Ну а если не имеется, то нашей с тобой вины тут нет. Значит, не судьба Вадику дожить до счастливой старости. Увы, за все в этом печальном мире приходится платить. Да, и вот еще что! Об этой сегодняшней акции еще кто-нибудь знает?

– Есть один человечек.

– А что за человечек?

– Да вы его должны знать. Работает на Вадика, водит служебную “Волгу”. Прыщавый такой мозгляк…

– Надежный?

– По-моему, полный отстой. Стопроцентно надежных людей вообще не бывает, а уж этот… В общем, не человек, а так, овощ с глазами.

– Это плохо, – огорченно сказал Владислав Андреевич.

– Но поправимо, – в тон ему добавил бывший подполковник Караваев.

– Вот ты и займись, Максик. Прямо завтра и займись, пока твой овощ не распустил язык. По-моему, это будет логично. Даже, я бы сказал, закономерно.

– Закономерно или нет, не знаю, – сказал Караваев, – но что чисто – это факт.