ФБР

Глава 10

Зиновий Сергеевич представлял себе всё не так. Далеко не так…

Их СССР сел на крыше Ялтинского пенсионного пансионата. На площадке уже дожидались проводники — чупакабры в малиновых форменных костюмах «ФБР». К их ремням почему-то были пристёгнуты электродубинки. Для защиты спокойствия отдыхающих, что ли?

Высыпавшие из флаера старики лучились счастьем и предвкушением заслуженного отдыха.

Ну наконец-то!

Чупакабры были весьма вежливы и обходительны, насколько это вообще возможно в понимании чупакабр. По их чутким просьбам пенсионеры выстроились в дружную колонну по двое и направились к арке с серебристыми воротами, которые сами разъезжались, когда сенсор улавливал движение. Внутри коридор. Длинный, покатый, с уклоном вправо, наподобие гигантской винтовой лестницы. Стены коридора покрыты… фольгой, что ли, как показалось Зиновию Сергеевичу. Либо материалом похожим, безусловно, если это таки покрытие, а не цельная конструкция. Стены отражали свет люминесцентных рожков дневного света — и не было места во всём коридоре, в котором бы притаилась тень. Но при этом свет не вызывал рези в глазах, не слепил. С шагом примерно в десять метров в стены были вмонтированы широкие LCD экраны, которые безустанно показывали красочные крымские пейзажи и счастливые лица пенсионеров. Играла тихая, умиротворяющая музыка.

«Это то, о чём я так сильно мечтал все эти годы» — вероятно, сия мысль пронеслась в голове каждого счастливца, шагавшего к заслуженному отдыху.

Коридор раздвоился. Часть пенсионеров вежливые чупакабры повели в левый рукав, часть — в правый. Мистер Барокко то и дело тёрся плечом о плечо Зиновия Сергеевича, хотя места в коридоре было предостаточно. Градов хотел сделать тому замечание, но как-то не до того было. Слишком уж настроение хорошее не хотелось портить.

Группу пенсионеров, в которую попал Зиновий Сергеевич, привели в громадный зал. Вряд ли у кого-то из группы не отвисла челюсть в тот миг. Зал полнился кожаными креслами и диванами со вставками из красного дерева. Прямо по центру громоздилась величественная скульптура золотого трёхголового льва, в спине которого помещался земляной горшок, в котором росло гранатовое дерево. Плоды граната только начали созревать. Проводник чупакабра с охотой подтвердил, что золото настоящее. Ещё он с некоторым налётом гордости и надменности указал на нечто, похожее на фигурные канделябры, торчащие из серебристых стен. Да, «канделябры» тоже золотые, а вместо свечей из них росли разноцветные тюльпаны. К каждому креслу и даже дивану прилегали выдвижные держатели с планшетными компьютерами. Как незамедлительно выяснилось, каждая планшетка имела скоростной доступ к Интернету (и к настоящему, а не той урезанной версии, которая отображает странички только своего региона, да и то не все!). Вместо целой стены сияла великолепием современной мысли гигантская плазменная панель, которая безустанно показывала живую картинку сказочного сада с тропинкой посреди экзотических трав, роз, гиацинтов, гибискусов, флоксов и японских акаций. Завершали композицию роскоши и богатства четыре фонтана, каждый в своём углу зала — уникальные нагромождения причудливых миниатюрных мельниц, траншей, труб, сосудов, драгоценных и полудрагоценных камней, вытесанных в фигурки животных, людей, чупакабр и даже дагонцев. Вода успокаивающе журчала. В тишину, разбавленную плеском, время от времени вплетался мелодичный щебет птиц. И хоть настоящих птиц в зале не наблюдалось — лишь поделки из полудрагоценных камней и живые картинки на стеноэкране — Градов то и дело ловил себя на мысли, что он находится где-нибудь на задворках Рая, а не в странном зале, в которой так причудливо сплелись древняя роскошь и современные технологии…

Чупакабры любезно попросили стариков чувствовать себя как дома и дожидаться своей очереди. Самый высокий и худой полукровка достал из кармана электронную книгу, какое-то время всматривался в экран, орудуя колёсиком для прокрутки.

— Андрей Андреевич Зинатулин! — наконец-то прочитал он.

На имя отозвался тучный старик с редкой бородкой и чалмой на голове.

Чупакабра указал тому на проём, непонятно откуда появившийся в стеноэкране, как раз в месте, где начиналась тропинка. Без лишних разговоров, Зинатулин скрылся в проёме, который, к тому же, моментально захлопнулся за ним.

«Вот счастливый старый осёл, — подумалось Зиновию Сергеевичу, — у этих чупакабр всё как не у людей. Список даже составить нормально не могут — по имени упорядочивают. Кто ж так делает? Скорей бы и меня…»

Но недовольство — недовольством, а ожидание не так уж и мучительно, когда ты сидишь в чертовски удобном кожаном кресле, у тебя полный доступ к Интернету, тебя не сверлит мысль о том, что нужно идти на работу, мягкий самогон Семёна Перебейноса ещё не выветрился из головы, и к тому же вместо лая дворового бабья, криков оборзевшего начальства и пилежа мегеры жены — ты слушаешь плеск воды и щебет птиц!..

Обстановка расслабляла.

Мягкие кресла охотно принимали форму сидящего. До того удобно, что некоторые старики даже задремали. Но Зиновий Сергеевич не оказался в их числе. Да и как тут оказаться, когда в поисковике планшетки нет и малейшего ограничителя?

Очень велик соблазн ввести что-нибудь вроде «горячие аргентинские девочки» или «бразильский страпон в подземелье с драконами»… Конечно же, привыкший во многом себе отказывать Градов пошёл на поводу у привычки. Не так-то и просто свыкнуться со свободой, когда тебя столько лет держали в узкой клетке ограничений. Но что-то подсказывало Зиновию, что здесь, в Ялтинском пенсионном пансионате, оковы серости рабочих будней окончательно спадут со старческих рук. И вместо того, чтобы биться лбом о стены запретов, Градов в полной мере насладится жизнью. И плевать на Лизу! Плевать на тлеющие угли прошлого. Они пекут, как бы ни пытался отрицать это Зиновий. Они очень сильно пекут, жгут чудовищные дыры в и без того изувеченной душе. Ведь несмотря на всё… Зиновий прожил с этой женщиной большую часть жизни. И узнать под конец столько грязи… Это адская боль. Словно раскалённые щипцы вонзились в сердце. И оторвали часть, вместо которой какой-то злой шутник подложил всё те же тлеющие угли прошлого, будь они прокляты. Они так чертовски пекут, так невыносимо снедают…

— Эй, друг, такого ты точно не видел!

— А? — всплыл на поверхность озера раздумий Зиновий Сергеевич.

— Набери в поиске «мишка кунг-фу», — всё не унимался Мистер Барокко.

— Чего? — опешил Градов.

— Да вот же, — Мистер Барокко принялся тыкать пальцем в планшетку, которая бесцельно маячила перед лицом впавшего в раздумья Градова.

Поиск выдал вереницу однотипных результатов. По верхней ссылке Мистер Барокко перешёл на Рутьюб, на котором после блока навязчивой рекламы байгана для мусульман «Малиновый Джихад» появился развлекающийся с поленом гималайский медведь (лунный медведь, чёрный уссурийский, если угодно) — их легко отличить по белым грудным пятнам в виде полумесяца на воронёной шерсти. Песня мёртвого заморского певца про кунг-фу и довольно однотипные движения зверя. Хотя полено крутилось достаточно быстро и умело. До мастеров кунг-фу далековато, конечно же, но для медведя очень даже неплохо. Вот правда гималайские медведи второй десяток лет как вымерли… Зиновий вспомнил об этом под конец ролика. И на душе сделалось ещё тоскливей и паршивей.

— Мудак ты, — только и выдавил из себя Градов.

— Я? Как же, уважаемый, за что, позвольте вас спросить, за что? Что я сделал, что?

Зиновий бросил презрительный взгляд на растерявшегося Мистера Барокко.

— За то…

— Виктор Эммануилович Дроздов! — разразился высокий худой чупакабра с подобием тараканьих усов под расплющенным носом; с электронной книгой в длинных узловатых пальцах. — Ваша очередь.

В глазах Мистера Барокко блеснул гремучий коктейль из надменности, превосходства, успеха, сожаления, ликования, страха, радости, печали и вседозволенности.

— Моё время пришло, — с бравадой сообщил он. — Надеюсь, до следующей нашей встречи, Зиновий Градов, вы осознаете свою ошибку и будете готовы извиниться за столь нелепое, неподобающее поведение, и я…

— Виктор Эммануилович Дроздов! — повторился чупакабра.

— До встречи, — ухмыльнулся Мистер Барокко и надменной походкой с задёрнутым подбородком направился к проёму в стеноэкране.

— И тебе не болеть, — кинул вслед Зиновий Сергеевич. Это был их последний разговор…

«Мишка кунг-фу, мать его так, крутит полешко и сосёт заднюю лапку. Чёрт, до чего же красивое животное. Было… Бедный Элвис…» — такие мысли пронеслись в голове Градова, ещё глубже повергая в депрессию.

Зиновий так долго мечтал о пенсии… В последние годы эти мечтания — чуть ли не единственное, что скрашивало безрадостное существование старика. Ожидание чего-то светлого, доброго и прекрасного — вот, что поддерживало огонь в угасающей печке воли к жизни. И сейчас, шагнув на порог мечты, находясь в шаге от распахнутых дверей, ведущих в ЗАСЛУЖЕННЫЙ РАЙ НА ЗЕМЛЕ, лишь дожидаясь приглашения войти, которое уже скоро прозвучит… Зиновий почувствовал себя несчастным, замученным, никому не нужным дряхлым старикашкой.

Жизнь прожита зря. В чём смысл этого дурацкого мельтешения? Итог ведь всегда один. Лиза, тупая сука, ты предала несчастного Зиновия. Ты — олицетворение всех бед и несчастий, выпавших на его голову. И этот долбанный пансионат, эта обретшая очертания мечта… Достигнув её, Зиновий потерял саму цель жизни. К чему теперь стремиться? Чем занимать мысли? Что теперь будет делать Градов? Доживать свой век в угоду животным желаниям? Зачем это всё надо? Вот и шкала настроения в чёрном секторе! Что и не удивительно.

Но с другой стороны…

Это лишь порывы старческих страхов. Чем старше человек, тем сложнее ему воспринимать что-то новое. Тем труднее ему приспособиться к изменениям. Хотя изменения имеют различный характер. Бывают они в худшую сторону, а бывают и в лучшую. Ялта, пансионат, отдых — не сложно догадаться, в какую сторону эти изменения.

Как известно, к хорошему быстро привыкают.

Нет, в это разве можно поверить? Жёлтый сектор! Или датчик настроения неисправен, или эмоциональный фон Зиновия Сергеевича сложнее и переменчивее траектории шмеля, обожравшегося нектаром спрыснутых дихлофосом лютиков…

— Зиновий Сергеевич Градов! — отчеканил усатенький чупакабра и ухмыльнулся, что койот, лижущий свои мохнатые яйца. — Ваша очередь!

Спину Зиновия обожгло уколами тысячи ледяных иголок. Дух перехватило и, чтобы не задохнуться, старик жадно и глубоко задышал. Встать с кресла с первого раза не получилось — от волнения ноги перестали слушаться. Кое-как совладав с собой, Градов выпрямился и зашаркал к двери в стеноэкране. Всё ближе и ближе к дорожке сказочного жидкокристаллического сада. Ноги были ватными, но это оказалась непростая вата. С каждый шагом она тяжелела. Вскоре начало казаться, что ватные волокна — не что иное, как колючая металлическая стружка. Тело противилось. Неподдающийся логике подсознательный страх вырвался наружу, интуиция или нет, инстинкт самосохранения, либо древняя боязнь неизвестного — невозможно понять.

Зиновий Сергеевич остановился за метр до сулящего все земные радости проёма. Из тёмной прямоугольной бреши в стене веяло прохладой и запахом стерильности, похожим на запах в операционной комнате. Кровь неистово пульсировала в висках старика, сердце молотило, словно птица в перевёрнутой клетке. Градов ощутил необъяснимое желание бежать прочь, но тело не слушалось. Оно застыло, оцепенело, замерло…

— Помогите ему, — скомандовал длинный чупакабра с электронной книжкой, — бедняга от радости совсем растерялся.

Двое полукровок взяли Зиновия под руки и затянули в проём.

Градов опомнился полулежа в кресле, чем-то похожем на акушерское. Но что это? Ремни из прозрачного материала, скорее всего плотного полиэтилена? Волна паники захлестнула старика. Он судорожно попытался вырваться, от чего ремни невыносимо врезались в тело. Запястья, лодыжки, предплечья, торс, шея, лоб, ляжки — эти проклятые ремни были повсюду! Они приковали Зиновия Сергеевича к креслу, словно лягушку к столу малолетнего садиста с отцовским скальпелем в руках…

— АААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!! — крик отчаяния вырвался из старческих лёгких, но тут же был оборван новой полиэтиленовой лентой, впившейся в рот и щёки.

— Они все одинаковы, — прозвучал томный женский голос.

Зиновий забегал глазами, но голова была намертво прижата ремнями к кожаному подголовнику и ничего, кроме белого пластикового потолка и люминесцентных блинов ламп, разглядеть не удавалось. Искусственный свет слепил. Даже через закрытые веки он проникал кровавым бликом на сетчатку. Раздражая. Изводя. Мучая…

Постепенно свет начал сбавлять яркость. И вскоре он уже не слепил. Глаза можно было открыть, что Градов и сделал, но по-прежнему, кроме потолка и ламп, ничего разглядеть не удавалось.

— Обычно я не делаю этого… — задумчиво произнёс голос. — Но ты ведь у нас особенный, правда, Зиновий? Обычно я не трачу много времени на сырьё… Хотя ты чем-то меня задел. Да и вообще, я немного устала от чупакабр и дагонцев. С ними особо не поговоришь. Признаться, человеческого общения мне не хватает… Ах, точно, проказник Градов, невежливо разговаривать с человеком, не смотря на него, ай-я-яй!

Спинка кресла медленно принялась подниматься. Картина потолка сменилась стеной со стеллажами, на которых лежали различные приспособления из металла, стекла, пластика и резины. Неудивительно, что от их вида Зиновия бросило в ледяной пот. Колбы, пробирки, мензурки, скальпели, шприцы, пипетки, клизмы, иглодержатели, пинцеты, зажимы, ранорасширители, препаровочные ножницы, электрорезаки для суставов… названия двух третьих остальных чудовищных приборов Зиновий Сергеевич не знал. Да что там название, он и представлять не представлял об их существовании. Об их предназначении можно было лишь с ужасом догадываться…

Но где же обладательница голоса?

— Ох, дружок ты мой, такая развитая интуиция многообещающа! — раздался где-то за спиной сахарный голосок. — И если бы от тебя не разило дешёвым самогоном, так вообще отлично было… бы… Скажи-ка мне лучше, ты когда байганом закидывался, не было ощущения, что в голове раздаются посторонние голоса? Окружающие предметы не передвигались «сами по себе»?

Зиновий Сергеевич промычал что-то через сжимающие ему рот ремни.

— Ой, бедненький, ты ведь ничего не можешь мне сказать, — с дешёвой театральной досадой пожалел голосок. — Давай так сделаем, я тебе капелюсечку ремни приспущу, и тогда ты сможешь немного головой шевелить. Влево наклонишь — значит «нет» говоришь. Вправо — значит «да». Всё просто, всё легко и замечательно!

Зиновий ощутил щекой прикосновение тонких холодных пальцев. Они пахли сладкими женскими духами, сигаретами и… трупной гнилью…

— Не криви мне тут мордой своей! — рассвирепел голос. — Знал бы ты, что мне в руки приходится брать, то не кривился бы!

— Ну ладно, — смягчился голос, — можешь на меня посмотреть.

На фоне зловещих стеллажей появилась женщина в белом халате с бурыми, жёлтыми и красными пятнами на рукавах и переднике. Женщина была молода, стройна, с большой грудью и длинными чёрными волосами, сплетёнными в две широкие толстые косы. И всё бы ничего, вот только лицо… на нём ещё сохранились остатки былой красоты… вместе с уродливым шрамом от ожога на пол правой щеки… шрам уродовал край губ и, подобно чудовищному слизню, стекал по скулам на шею, теряясь за бортами белого халата.

Зиновию стало жаль эту женщину, несмотря даже на то, что она приковала его к акушерскому креслу и, скорее всего, сейчас пустит в ход все эти ужасные приспособления…

— Чего пялишься, уродец! Хватит пялиться, мразь! — завизжала женщина.

Градов отвёл взгляд.

— Вот так лучше, Зиновий, так намного лучше. Ответь, ты раньше замечал за собой склонность к психокинетизму?

Градов едва повернул голову влево, скользнув взглядом по уродливому шраму женщины.

— Так, интересненько, очень интересненько… — бурчала под нос женщина, рыща возле зловещих стеллажей. Вот она отыскала, что искала — пластиковый чемоданчик. Какое-то мгновение, и этот чемоданчик водружён на металлический столик возле операционного кресла. — Дай догадаюсь, ты всю жизнь употреблял один и тот же сорт байгана. Ты консерватор, верно?

Градов чуть наклонил голову вправо.

— Ну вот видишь, не все бабы такие тупые, как ты себе там думал, ведь думал, да? — разговор не помешал женщине открыть пластиковый чемоданчик и приняться извлекать из него небольшие округлые стеклянные ёмкости с короткой толстой иглой на одном конце и миниатюрной резиновой грушей на другом. В пробосборниках плескалась прозрачная жидкость.

Зиновий не стал шевелить головой.

— Ну да, ну да, экие мы молчуны, — ухмыльнулась женщина и потрепала старческую щёку, чуть выше кляпа.

«Вот ты какое, прикосновение смерти…» — разве у Градова могла проскользнуть другая мысль?

— Ладно, проехали, ты вот что мне лучше скажи, — продолжила допрос женщина, деловито переминая в руках пробосборник, — твой выбор — «Пряная ночь», верно?

Зиновий немного наклонил голову вправо. Что-то внутри протестовало, требовало не идти на поводу у этой ужасной женщины, перестать с ней РАЗГОВАРИВАТЬ. Но с другой стороны — иного выхода всё равно нет. Тугие ремни не порвать. И мало чего в голову может взбрести этой шрамированной суке, вздумай Зиновий противиться…

— Какие вы все предсказуемые жлобы, — фыркнула женщина, выдавливая через грушу воздух из пробосборника до тех пор, пока из иглы не брызнула жидкость. Не церемонясь, доведённым до совершенства движением руки черноволосая шрамообладательница вонзила иглу в шею Градова. Отпустила сжатую грушу, и в ёмкость брызнула струйка крови, тут же перемешиваясь с прозрачной жидкостью. Столь же изящным движением, женщина вырвала пробосборник из шеи подопытного. Следом за иглой последовала кровь, стекая по шее тонкой бороздкой.

Зиновий задёргал головой лишь после того, как игла была извлечена. Ведь он прекрасно понимал, что, вздумай он сделать это раньше, нанёс бы себе лишь больший вред. Если бы в рот не врезался ремень, то зловещая комната со стеллажами, полными орудиями пыток, сотряслась обречённым воплем.

Да, укол оказался крайне болезненным…

— Ну ты и слабак, — не скрывая досады заключила женщина, вглядываясь в пробосборник, жидкость внутри которого, смешавшись с кровью, приобрела бледный розовый цвет. — Признаюсь, я ожидала от тебя большего…

«Чтоб ты сдохла!» — подумалось Зиновию Сергеевичу.

В тонких бледных пальцах мелькнул скальпель. Не успел Градов толком попрощаться с жизнью, как в его одежде были сделаны надрезы. В совершенно разных местах и, как казалось, никак друг с другом не связанными. Надрез штанов в области копчика, левой голени и правого колена. Пиджака — левого локтя, сердца, низа живота и… позвоночника. Оказалось, в операционном кресле присутствовал проём для доступа к спине. Как удобно, мать их так…

— Расслабься и получай удовольствие, — ухмыльнулась женщина, — пока ещё можешь его получать…

Скальпель был сменен на препаровочные ножницы. В местах надрезов, женщина вырезала отверстия до голого тела. Сделала она это умело, ни разу не поранив остриём Зиновия. Но благодарен в связи с этим он ей не был.

— У-у-у-у! — донеслось сквозь кляп, когда игла пробосборника ужалила в голень и жадно засосала кровь.

— Да не дёргайся ты, расслабься, больнее ведь будет.

«Я убью тебя, я сдеру с твоей уродливой морды кожу и заставлю её сожрать, я проклинаю воздух, которым ты дышишь, я хочу, чтобы ты задохнулась в целлофановом пакете на лице, я хочу твоей смерти, я ненавижу тебя, я ненавижу чупакабр! Пенсия… Ялта… Какой фарс! Какое монструозное порождение больного рассудка! Ай, будь ты проклята, ай-я-яй!»

Третий пробосборник взял пробу с ягодицы. Четвёртый — из области живота. Было больно. И с каждым разом — всё больнее. Эта черноволосая тварь с уродливым шрамом от ожога на лице знала своё дело. Она брала пробы, руководствуясь болевым критерием. По нарастающей. Делала это с особым увлечением, но увлечением не маньяка, нет. Больше похоже на искусного мясника, разделывающего тушу — это его работа, не более. Ничего личного, мистер-свиные-ушки-нос-пятаком, я лишь хочу срезать с вашего трупа кожу, собрать кровь, извлечь потроха, добыть сало, мясо и порубить ваши косточки топором аккурат по хрящикам — так быстрее и надёжнее. И ваши кишочки я прочищу, зажав между двумя стальными трубочками, словно выжимая бельё. В них потом можно заливать колбаски. Люблю кровяночку, но, как я и говорил ранее, ничего личного. Это просто закон выживания: маши шашкой первым, если не хочешь, чтобы кто-нибудь более расторопный не пустил тебя в расход.

— Это самая простая часть моей работки, — сообщила женщина, вытирая накопившийся пот со лба. — Небольшой перерывчик перед великими делами. Пока что твои показатели ниже нормы. Плохо. Очень плохо.

Женщина отложила пробосборник, окрасившийся в белёсый цвет, и подошла к стеллажам. Там она достала прямоугольное зеркальце, насыпала на него белый порошок из баночки. Скальпелем собрала порошок в две тоненькие дорожки, вставила в ноздри байгановые дыхательные трубки с пробочками на конце. Открыла левую пробочку и вдохнула первую дорожку. Какое-то время женщина со шрамом стояла неподвижно, лишь изредка постанывая то ли от наслаждения, то ли от боли. Пришла пора закупорить левую трубку и открыть правую. Вдохнуть оставшуюся дорожку. Поймать приход…

— Я люблю чистоганом, первоисточник, так сказать, — призналась женщина, — ну да, эффект совершенно другой. Можно сказать, первобытный, звериный. Это вам не «Вдох императора Ши»… Но всё же, всё же… Чертовски здорово, мать твою так, старикашка дряхлый, ахх, как же хорошо, аххах!

— Ммм, дружочек, пора делать контрольный замер, — находясь в экзальтации, проурчала страшная женщина, поглаживая резиновую грушу громадной клизмы с длинным бугристым наконечником.

— Уммм-уммм-уммм! — застонал Зиновий Сергеевич сквозь полиэтиленовый кляп.

Это было больно…

Это было унизительно…

Мучительница подставила под струю из ануса старика алюминиевую ёмкость с широким длинным горлышком-лейкой. Когда «анализ» был собран, шрамированная сука закрыла горлышко пробкой и нацарапала на стенке ёмкости: «3_123_24321_З.С.Градов».

— Ну ты и грязнуля! — заключила она, подставляя алюминиевый сосуд под струю над умывальником, после чего поставила его на стеллаж, рядом к уже набранным. Некоторое время женщина смотрела на Зиновия, после чего задумчиво произнесла: — Хм… А ты ведь везучий сукин сын, ты знаешь это? Кокаин очень возбуждающе на меня действует. Даже сильнее, чем взятие анализов…

Она подошла к Градову и погладила по ширинке. Какое-то мгновение, и брюки вместе с трусами были приспущены.

— Ну и как там наш старенький дружок? — поинтересовалась женщина со шрамом, нежно касаясь пениса и яичек Зиновия Сергеевича. — Старенький ты уже, от всего устал, и напуган немного… — Она лизнула сморщенный пенис. — Да, не так уж и плохо, хоть и запущенно. Но не безнадёжно… — бурчала себе под нос шрамированная, роясь в стеллажах, — ах вот ты где, родимый, да, то, что надо.

В оголённых тонких пальцах (женщина не пользовалась медицинскими перчатками) появилась крошечная шприц-ампула. Секунда, другая, и короткая игла уже вонзилась в пах Градова, впрыскивая внутрь мутно-зелёную жидкость.

«Пенсия, пенсия, пенсия, пенсия, пенсия, пенсия…» — крутилось в голове Зиновия лишь одно слово.

— Ух-х-х, какой резвенький. Работает сыворотка, работает, родимая.

Пенис Зиновия Сергеевича начал наливаться кровью. Впервые за последние годы у него случилась эрекция! Чем с радостью воспользовалась женщина со шрамом…

Это было неприятно, отвратительно, мерзко!!! С одной стороны… Но с другой… Это было бесподобно! Чертовски искусно владела она языком и губами…

— Это что-то вроде компенсации за разбитые надежды, — заключила женщина. На её шрамированной щеке виднелись капли спермы. — Мне нужно немного передохнуть, впереди трудная работёнка… — женщина подобралась к стеллажам, насыпала на зеркальце новую порцию кокаина, сделала две тоненькие дорожки, после чего — два глубоких вдоха разными ноздрями.

«Чтоб ты поймала передоз, сладкая сука» — попытался выкрикнуть Зиновий Сергеевич, вместо слова «сладкая» явно намеревавшийся сказать что-то более оскорбительное, но через кляп это прозвучало как: — О-о-п ы о-о-а-а е-е-о-о, а-а-а у-у-а!

— Да, догадливый ты старичок, не будет никакой пенсии, — несмотря на пожелания Градова, женщина чувствовала себя отлично, никаких передозировок. Она ведь медик, знает какие и в каких дозах надо употреблять психоактивные стимулирующее средства. — Всё очень просто: Землёй правят дагонцы. И власть их держится на трёх китах: деньги, чупакабры и байган. Деньгами они покупают тех, кто покупается. Политики, бизнесмены, артисты… я к примеру, тоже. Чупакабры у них вроде наместников, ширящих их волю. А байган… ну, ты сам прекрасно знаешь, что это… Вот чего ты не знаешь, — говорила женщина, сильнее затягивая ремни; теперь Зиновий Сергеевич вновь не мог с ней РАЗГОВАРИВАТЬ, шевеля головой, — так это того, из чего байган делается. Хе-хе, дружок, как ты уже догадался, за основу был взят распространённый земной наркотик — кокаин. Но ты даже представить себе не можешь, какие у него другие ингредиенты. Заинтригован?

Градов бы плюнул ей в лицо, если бы только рот не был залеплен.

— Ах да, пора брать пробу, малыш, — в бледных пальцах вновь мелькнул пробосборник. Он отличался от своих предшественников пугающей длиной иглы. — Вот эти будут очень-очень неприятные, но ты ведь потерпишь, да? И постарайся расслабиться, не так больно будет, — игла вошла в колено, под чашечку, всё глубже и глубже… отбор суставной смазки…

«Гори в аду, мразь, чтоб тебе в пещатню гранату всунули, чтоб тебя на тысячи кусков разорвало, тварь, ай-яй, ай-яй, больно-то как, срань земная!» — это были самые приличные мысли, которые крутились в голове Зиновия…

— Ничего, — вздохнула женщина, разглядывая мутно-фиолетовую жидкость в пробосборнике. — Посмотрим, что дальше будет, но пока — ты нулевой.

Следующий отбор пришёлся на локоть. Боль отличалась, была более резкой и пульсирующей. Но замер прошёл быстрее. Если сравнивать ощущения между взятием пробы с колена и с локтя, то первое — значительно неприятнее!

Остались разрезы одежды в области сердца и позвоночника. Зиновий даже представить боялся, что сейчас произойдёт. Неужели длинная игла пройдёт между рёбер прямо в сердце? Вонзится, как голодная пиявка и засосёт… Выдержит ли старческое сердце такой кошмар?

Но вопреки чудовищным предположениям, игла пробосборника не прикасалась к груди Градова. Женщина прижала к телу старика холодную присоску с тонкой экранированной панелью. Присоска едва различимо пульсировала. Зиновий видел такие только по телевизору в западном сериале про нелёгкую жизнь медиков. Эта бесовая штуковина должна замерять систолические и диастолические тоны сердца, улавливать шумы в лёгких, сканировать большой и малый круг кровообращения и много ещё чего делать, чуть ли не анализ головного и спинного мозга…

Спинной мозг, мать вашу!

— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! — завопил в кляп Зиновий Сергеевич.

Благодаря умелой руке черноволосой суки игла вошла между спинными позвонками и сделала своё грязное дело — отобрала пробу…

— Ну ладно, хорош паясничать, — сварливо произнесла шрамированная.

— А-А-А-А-А-А-У-У-У-У-А-А-А-У-А-У-У-А-А-А-У-У-У!!!

— Какие мы нежные…

— У-У-У-У-А-А-А-У-У-А-У-У-У-А-А!!!

— Ори себе сколько влезет, никто тебя всё равно не услышит, — ухмыльнулась женщина. — Разве что я… Но по секрету тебе скажу, Градов, я уже привыкла. Нет, не то, чтобы удовольствие получаю от ваших криков. Хотя… Нет, не получаю. Больше безразлично к ним отношусь. Удовольствие я получаю от других вещей…

Зиновий ещё какое-то время стонал, но укол морфия, которым наградила его женщина (правда, изрядно подождав, пока бедняга накричится), взял своё.

И вот. Зиновий Сергеевич Градов. Лежит в операционном кресле, похожем на гинекологическое. Прижат к нему плотными прозрачными ремнями. Одежда его надрезана в местах «сбора пробы». Датчик настроения в его руке уже долгое время показывает чёрный сектор. Глаза старика полны слёз…

Женщина сняла с его груди присоску, пролистала результаты замера на экранчике и досадливо зацыкала.

— Что ж, Зиновий, ты мне больше не интересен. С тобой нет смысла работать дальше — ты полная пустышка. Нулевой по всем показателям. Не то, что твой предшественник Виктор Дроздов. С него можно много материала надоить…

«Гори в аду» — устало подумал Зиновий Сергеевич. На большее его измученный мозг не был способен. К тому же морфий расслаблял…

— Пожалуй, я отдам тебя Боно. Он давно меня донимает… Его коллекция изрядно устарела. Он всё порывается создать свой новый маленький шедевр… Ты всё равно пошёл бы на корм собакам… Да, пожалуй, Боно получит своё.

Глаза Зиновия Сергеевича слипались. Он погружался в наркотический сон, полный ватной прохлады и проволочной сладости…

— Время раскрыть карты, — глаза женщины зловеще заблестели. Она десятки раз в день повторяла эти слова, но никогда не уставала, всегда была готова повторить их вновь. Хоть миллион раз подряд: — Второй ингредиент байгана — это люди. Их кровь, их суставная жидкость, их костный мозг, мозжечок, гениталии, да что там говорить — почти любую часть человеческого тела можно использовать. Всё зависит от склонностей организма… И чем выше расположенность к проявлению психокинетической активности, тем ценнее для нас экземпляр. Ты думаешь, почему на психокинетов объявлена охота? Потому, что они социально опасны? Ха! Многие из них даже не умеют толком пользоваться своим потенциалом! По нашему поручению тупые милицейские псы отлавливают их, как кроликов драных. Умно, да? Объявить врагом народа того, кто этому народу и помогает — становится сырьём для дорогостоящего байгана… А таких вот старичков-простачков, как ты, мы пускаем на базовые варианты продукции. В основном это «Пряная ночь» и «Столыпин»…

Она какое-то время молчала, явно размышляя о чём-то своём. Потом ни с того, ни с сего выпалила:

— Я знаю, что ты сейчас думаешь, я знаю! Ты считаешь меня предательницей, убийцей, Иудой в женском обличии! А знаешь, почему я знаю? Потому что я телепат третьей степени! Понимаешь? Или я, или меня… Я выбрала жизнь, мать твою так, Зиновий! Они пытали меня. Посмотри на моё лицо! Я не хочу, чтобы мои части тела синтезировали в добавку к кокаину! Я хочу жить! И ради жизни я готова на всё… И в любом случае, Зиновий, сам посуди — вы старики, обманутые дагонцами простофили, купившиеся на байки про пенсию. От вас всё равно уже нет никакой социальной пользы… Так что ничего личного приятель… Да пошёл ты! Не знаю, что на меня нашло. Твои мысли вредны! Боно разберётся с тобой! Ха-а-а-ха-а-а-ха-а-а! — она рассмеялась так, как смеются душевнобольные. Собственно, почему как?

«Я хочу умереть» — это была последняя мысль Зиновия Сергеевича, прежде чем его рассудок погрузился в психоделический мрак наркотического сна.

«Я хочу жить! — пронеслась счастливая мысль в голове Вэньг Ли. — Хочу жить с Говардом!»

Школа показалась такой скучной и унылой. Такой ненужной и банальной. Зачем это всё, когда есть Говард Закиров? Красивый, перспективный парень. К тому же, его все боятся, ведь он милиционер. И не какого-нибудь, а отдела по борьбе с особо опасными преступниками. Старший лейтенант! За его спиной — как за стенами каменной крепости… И пошла та Светка куда подальше! Говард будет принадлежать только Ли! Она ни с кем не собирается его делить! А подруга Соловьёва? Что ж, если выбирать между дружбой и любовью… Не сложно догадаться, что выбирает Вэньг.

До выступления Укротителя Мутантов — Великого и Ужасного Боно — оставалось совсем ничего. И Говард идёт на него. И не с кем-нибудь, а со Светкой. А что же делать Вэньг Ли? Ведь она, мягко сказать, не фанат Боно. Но в то же время… Эта засранка Света будет опять пытаться охмурить Говарда. И сейчас, когда она прошла тест на совершеннолетие, шансы на успех значительно возрастают. Что, если она вскружит доверчивую голову лейтенанта? Что, если заставит его забыть обо всём, что было между ним и Вэньг?

Не бывать этому! За своё счастье нужно бороться, это правда. И поэтому Ли не оставит конкурентке ни единого шанса! Те два билета, которые дали её отцу вместо недостающей зарплаты — один уже выклянчила себе Таня Паучкова. А второй? Где же второй? Отец оставлял билеты на серванте. Ли взяла их оттуда, один отдала Тане, а другой. Куда же она его дела? Крутится в голове, вертится, но…

Где же он, ёжкин корень!!!

— А про экологический закон минимума нам сейчас расскажет уважаемая Вэньг Ли, ведь так? — учительница биологии пытливо всматривалась в глаза Ли.

— А, что, простите, Ангелина Родионовна, можно ещё раз вопрос? — встряхнула головой Ли, словно стараясь сбросить натрусившийся на голову пепел раздумий.

— Поведайте же нашему классу про экологический закон минимума, — театрально повторилась учительница.

Вэньг почесала за ухом, машинально вытерла пот со лба, предательски выступивший так некстати:

— Ну… Эмм… Это если у белки есть много орешков… листиков там всяких, иголочек, дупло у неё хорошее, но воды нет — вот она и сдохнуть может из-за жажды. Ведь верно, да?

Ответ заставил Ангелину Родионовну погрузиться в угрюмое раздумье, с успокаивающим поглаживанием висков. Но любое раздумье не может длиться вечно, и посему учительнице пришлось досадливо ответить:

— Пример очень примитивен, и вообще, какой-то он у тебя вульгарный. Сдохнуть — это не то слово, которым можно так просто расшвыриваться молодым барышням вроде тебя…

— Но ведь я правильно сказала, Ангелина Родионовна? — спросила Вэньг Ли, в голосе её сыграла струна надежды.

— Ну… — замялась учительница.

— Да правильно всё, — вступилась за подругу Соловьёва. — И слово «сдохнуть» — очень даже мягкое. Природа ужасно жестока и все мы это прекрасно знаем. И строить из себя наивных простушек, которые боятся называть вещи своими именами и делают вид, что всё просто и легко — губительная оплошность. Вэньг сформулировала закон минимума намного лучше, чем это написано в учебнике. Там всё сухо и отрешённо, а пример с белкой — живой и яркий. К тому же сразу всё понятно.

— Эээ… — смешалась биологичка. — Что на тебя нашло, Соловьёва?

— Жизнь на меня нашла, Ангелина Родионовна! — чересчур резким был голос Светы. — После того, как я прошла тест на совершеннолетие — всё поменялось. Все мы здесь поменялись. Те, кто прошли тест.

— Опять сто двадцать пять, — досадливо вздохнула учительница. И буркнула себе под нос: — Каждый год одно и то же.

— И зачем нам нужны все эти законы, все эти дурные латинские названия животных, которые давно вымерли? — проявила неслыханную отвагу Таня Паучкова. — Да и сам латинский язык вымер ещё чёрт знает когда!

— И ты туда же? — в глазах биологички плескалось море вселенской печали.

— Да, зачем нам это всё?! — выкрикнул Миша Смирнов, парень в очках, никогда не отличавшийся ранее плохим поведением, да и вообще, ничем не отличавшийся от основной массы школьников. Простой себе парень а-ля моя-хата-с-краю-я-ничего-не-знаю.

— Ммм? — простонала Ангелина Родионовна.

— Зачем, блин, это всё всралось! — тем временем, вопил Миша Смирнов. — Вот эти долбанные учебники, эти траханые тетрадки, блин, сука, ненавижу всю эту херню! — изливая потоки словесных нечистот, Миша порвал свои тетрадки, с особым удовольствием распотрошил дневник, а толстый учебник биологии метнул в окно. Разумеется, у несчастного стекла не было и малейших шансов. Резкий звон привёл в ужас всех. В особенности Мишу Смирнова, который, для закрепления эффекта, перевернул свою парту, пнул стул и побежал вон из класса, истерически хохоча.

Ангелина Родионовна выглядела спокойней, чем это полагалось для учителя, на дежурстве которого произошло такое бесчинство.

— Урок закончен, друзья, — подытожила она. — На следующее занятие подготовьте конспект девятого параграфа.

— Ангелина Родионовна? — участливо простонал кто-то из учеников.

— Как же, конечно, всё в полном порядке, — попыталась улыбнуться учительница, но не очень-то ей это и удалось. — Подобное происходит чуть ли не каждый год. Последствия взрослого байгана. Вы ведь как бешеные на него набрасываетесь, стоит только тест пройти. А я ведь говорила, но вы меня, разумеется, не слушали! Не у каждого организм способен быстро перестроится с лёгких юношеских дозировок на взрослые. Байгановое похмелье… Результат вам не следует объяснять. Ещё нагляднее, чем пример с белкой.

— Но…

— Всё, все свободны, — рявкнула учительница. — Я хочу какое-то время побыть одна.

Спорить никто не осмелился.

— Эй, Вэньг, ты прямо сама не своя, — заметила Света Соловьёва.

— Не сейчас, подруги, мне нужно бежать, — отмахнулась Вэньг Ли, ускоряя шаг к школьным воротам.

— Но у нас ещё математика будет, — бросила ей в след Таня Паучкова.

Вэньг резко остановилась и обернулась. Открыла рот, чтобы что-то спросить, но передумала, махнула рукой и устремилась прочь.

— Странная она сегодня какая-то, — заключила Светка, невольно косясь на эксцентричного мужчину в котелке и костюме тройке, стоящего у проржавевших прутьев школьного забора. Козлобородое лицо с усами показалось ей знакомым.

— Ты лучше скажи, когда она не странная? — спросила Паучкова.

— Да все мы странные, — парировала Соловьёва. — Просто сегодня Ли страннее, чем обычно.

— Не вижу разницы, — стояла на своём Таня Паучкова. — Но пример она хороший подала. Давай матешу загуляем?

— Зачем? У тебя проблем мало? — испугалась Света, скользя взглядом по дворовому забору. Козлобородый таинственно исчез.

— Ну ты скажешь ещё. После биологии на матешу человека два придёт. Три от силы. И все ботаны законченные. Ты тоже позорный ботан? — Паучкова была неумолима.

Света и сама не прочь прогулять последний урок. И с радостью это бы сделала. Но не сейчас. Странный мужчина в котелке чем-то насторожил её. Интуиция, либо дремавшая трусливая натура решила проснуться, но Соловьёвой не хотелось покидать пределы школы. По крайней мере, не делать этого, пока неподалёку ошивается этот мерзкий тип в костюме тройке.

Тане пришлось разделить нелёгкую судьбу подруги и высидеть нудный урок математики. Ведь в одиночестве прогуливать неинтересно.

А тем временем Вэньг Ли рылась в серванте, гремя китайским фарфором. Билета нигде не было. Следом за сервантом, судорожным поискам подверглась остальная мебель в квартире. Отчаявшаяся Вэньг даже под коврами смотрела, и с особым отвращением, но рылась в мусорных вёдрах. Старые бумажки, отдалённо напоминавшие билет, были разорваны с неистовой лютью (за то, что подарили ложную надежду).

Билета на представление Боно Укротителя Мутантов нигде не было…

Вернувшаяся с работы мама застала дочь, роющуюся в пуфиках гостиничного дивана. От расспросов дочь грубо отмахнулась. Некоторое время спустя, Вэньг в сердцах пнула ни в чём неповинный пуф и зарыдала.

Заботливая мама пришла утешать дочь, которая только фыркала и сопела. Вскоре здравый рассудок вернулся к девушке, и она вкрадчиво спросила, а не видала ли мамочка билетик, который на серванте лёживал… Мамочка, конечно же, видала этот билетик. И, самое главное, причастна к его исчезновению! Поскольку дочурка до этого говаривала, что билет ей не нужен, мама с утра пораньше понесла его на работу своей подруге, которая ранее жаловалась, что хотела пойти на Боно, но билеты все давно распроданы. У Вэньг внутри всё оборвалось. Гнев принялся бурлить, вскипать, рваться из всех трещин котла терпения. Кипяток негодования дочурки успел хорошенько ошпарить мать, прежде чем последняя призналась, что подруга её взяла больничные… И билет по-прежнему лежит в сумочке.

Прямо здесь! Прямо сейчас…

Лишь схватив билет, удостоверившись в его реальности, Вэньг набросилась на маму с объятьями и поцелуями. Старшая Ли не стала сопротивляться. Она очень легко и просто переносила капризный характер единственной дочурки.

«В результате теракта погибло пять милиционеров: сама саботажница старший сержант Лидия Корицына, оружейная смотрительница Анна Серьгина, капитан Виктор Гришин, два младших лейтенанта: Андрей Шматко и Гузель Бабаджанова. Около дюжины сотрудников ОБООП получили увечья различной степени. Левое крыло главного здания ОБООП было полностью разрушено». — Такое сообщение направили в Министерство Внутренних Дел. Далее следовал детальный отчёт о происшествии с фото- и видеоматериалами, показаниями свидетелей, протоколом экспертной комиссии и прочими необходимыми документами.

Но все материалы, все расследования, все заключения и допросы — ещё больше ставили всех в тупик. Зачем отличнице милицейской школы, проработавшей семнадцать лет в отделе по борьбе с особо опасными преступниками совершать такой бессмысленный, бесчеловечный поступок? Штатный психоаналитик — майор Альберт Викторович Балкин — буквально за две недели до теракта проводил плановый анализ Лидии Корицыной и не выявил ровным счётом ничего, намекающего на маниакально-депрессивный настрой старшего сержанта. Да, женщина была далека от полного счастья, но всё же психоаналитик готов висок под выстрел поставить, что Лидия Ивановна просто не могла решиться на подобный поступок. Ну, по крайней мере, она не могла решиться на момент, когда Балкин её проверял.

В МВД показание Альберта Викторовича очень тщательно изучили, но, на всякий случай, приняли решение понизить Балкина в звании до лейтенанта — за халатность при исполнении служебных обязанностей. И ново-разжалованный лейтенант радоваться должен, что его вообще с работы не вышвырнули, а то и в тюрьму не закрыли лет на пять-десять! Также начальнику ОБООП области Н — Дмитрию Александровичу Погребнюку — был выписан строгий выговор, с занесением в личное дело.

Но была и обратная сторона медали, о которой не упоминается ни в одном протоколе.

Гетто закрыто для людей. Даже когда очень нуждается в их помощи…

В густых кустах конопли скрывались женщины и мужчины. Их было ровно две чёртовы дюжины. Вооружённые дубинками, обломками чугунных труб, битыми бутылками, цепями, ножами и тому подобным. Один мужчина сжимал фашистский пистолет-пулемёт MP 40. Этот мужчина был бледен и красив. Щенячьим взглядом он смотрел на хозяина.

Его владелец сменил котелок и костюм тройку на древнюю военную форму, очень похожую на ту, которую носил его прадед. Оружием ему была самая настоящая казацкая шашка, доставшаяся по наследству…

Людей объединяло одно — они все были психокинетами. И оружие держали в руках больше для соблюдения традиций, чем для реального применения. Каждый из них недавно вдохнул «маску счастья» и параллельно выкурил три сигареты кряду.

Конопляное поле росло совсем недалеко от гетто чупакабр.

— Вон они, сученятки, резвятся, — прошептал Серёга.

— Ещё не время, — отрезал дядя Афанас.

В гетто кипела жизнь. Работящие полукровки сушили коноплю, ссыпали рапс в шарообразные коллекторы, доставали из контейнеров и фасовали ингредиенты для байгана, возились с техникой. Многие шныряли возле складских помещений, к которым совсем недавно подогнали полные грузовики. Бездельничали разве что юные особи. Досуг их был скуден. Одни бесцельно бродили по улицам, время от времени пытаясь отвлекать работящих собратьев расспросами. Остальные играли в странную игру, похожую на смесь костей и шахмат.

Полукровки жили в одноэтажных конусовидных домиках. Небольших и уютных. В таких особо не спрячешься…

При всей своей осторожной натуре, чупакабры города Н всё же решили сэкономить на оборонительных мероприятиях. Почему бы и нет? Полумёртвый город, жители которого больше похожи на молчаливые тени. Кому из этих недолюдей придёт в голову нападать на поселение приближённой к дагонцам расы? Двухметровый забор из дешёвой китайской проволоки и пропускной пункт со шлагбаумом — вот, пожалуй, и все меры предосторожности.

Моросил дождь. Обычный, не кислотный — признак удачного дня…

Испугавшаяся непрошеных гостей, стая ворон поднялась в пасмурное небо. Зловеще каркая, птицы пролетели над гетто. Словно пытались предупредить о грядущей беде.

Лицо Махно всё это время было напряжено. Будто он о чём-то усиленно думал. Все ждали команды.

И вдруг полное расслабление. Дядя Афанас с облегчением вздохнул:

— Корицына сделала своё дело. Это отвлечёт легавую погань от нашего праведного рейда.

— Вы слышали батьку, поехали! — не удержался Серёга.

— Не ори, придурок, спугнёшь ведь, — Махно дал ему затрещину.

Но было поздно.

— Бей землистую мразь! — прокричал мужчина в чёрном спортивном костюме с белыми полосками и воинственно поднял над головой бейсбольную биту.

— Бей! Бей! Бей! — скандировала толпа.

Она уже не подчинялась Афанасию Михайловичу Махно. Она подчинялась слепой жажде крови.

Двадцать пять психокинетов налетели на гетто, словно смерч. Они никого не жалели. Рвали на части, давили, ломали кости телекинезом и оружием. Проникали в мозги, заставляли чупакабр убивать друг друга. Злость и жестокость, с которой налётчики расправлялись с обитателями гетто, воистину ужасала. Суды Линча казались детскими забавами. Напавшим было недостаточно просто убивать. Они уродовали тела, оскверняли жилища и уничтожали технику. Многие чупакабры распрощались с жизнью в жерлах механизмов для переработки рапса.

— Ах-ха-ха! — по лицу Серёги текли слёзы умиления. — Сдохни землистая погань! Сдохни нечистокровная тварь!

Он только и успевал заменять отстрелянные магазины пистолет-пулемёта. Благо запасных у него было предостаточно. Эхо Отечественной войны…

При всей неподготовленности к нападению, полукровки не оказались такими уж беспомощными. Многие из них не поддались панике и вступили в бой. У некоторых даже оказались дробовики. Но куда этим дробовикам против сверхъестественных сил психокинетов-рецидивистов?

Хотя двух зазевавшихся телепатов и одного телекинета удалось подстрелить. Двух насмерть. Одного серьёзно ранить.

Дядя Афанас направился в гетто последним. Вальяжно и гордо, как генерал в поверженный город. Под каблуками ботфортов звякнула сетка забора. Махно не спеша шагал по улицам, удовлетворённо кивая при виде разрушения и смерти, которые посеяли его псы. Среди них был только один цепной — Серёга. Остальных псов ещё не удалось приручить полностью. Они всё охотней идут на клич, но легко ускользают из-под контроля.

Анархисты. Ничего, Афанас и их воспитает правильно. Было бы время.

— Товарищ генерал! Помогите! — к Махно подбежал чупакабра. Совсем юный. Он трясся. Жёлтые глаза заполнились мутной жидкостью. — Они напали на нас. Они убивают. Спасите меня!

— Я спасу планету от твоего бренного существования, — пафосно произнёс Афанасий и взмахнул шашкой.

Лезвие начало свой путь от правого плеча и застряло в левой ноге. Махно извлёк шашку, неудовлетворённо осмотрел тело и заключил, что в фехтовании следует практиковаться чаще.

На самом деле он так развлекался. Чупакабра, увидев усатого козлобородого мужчину в военной форме и с шашкой наголо, помчался наутёк. Но Афанасий подавил его волю и заставил сыграть в эту смертельную игру. Пробраться в голову к полукровке немного сложнее, чем к простому человеку. Хорошая практика для любого телепата.

Невдалеке раздавалось тарахтение пистолет-пулемёта. Серёга выгуливается.

По дороге к складским помещениям, дядя Афанас отработал рубящие приёмы ещё на дюжине чупакабр. И того тринадцать. Он любил это число.

Махно осмотрел грузовики и сел в тот, фургон которого был заполнен партией байгана. Наивные чупакабры, доверяющие друг другу, как братьям, даже ключи от машин в замочных скважинах оставляли.

«Убираемся отсюда!» — мысленно приказал он псам. А Серёге добавил: — «Уводи красный грузовик. В нём есть байган. В остальных ненужное барахло.»

Первый грузовик пробил шлагбаум и свернул с дороги на конопляное поле. Скача по буграм, он проехал несколько километров и остановился. В условленном месте его поджидали сообщники, чтобы растянуть добычу.

Вскоре подоспел Серёга на втором грузовике. Пятеро погромщиков были с ним, держась за трубчатые выступы фургона. Остальные добирались пешком.

Груз разобрали. Грузовики сожгли.

Дядя Афанас прощупал сознания трёх недостающих псов. Двое не вышли на связь, значит, были мертвы. Третий же проявил очень слабые сигналы жизни.

Махно сделал так, чтобы эти сигналы оборвались…