Федра

Решенье принято, мой добрый Терамен:

Покинуть должен я столь милый мне Трезен.

Могу ли примирить души моей тревогу

С постыдной праздностью? О нет, пора в дорогу!

Полгода уж прошло, как мой отец, Тесей,

Исчез и о себе не подает вестей.

Исчез! Как знать, где он? И след его потерян.

Царевич, где же ты искать его намерен?

Чтоб твой развеять страх, я, в поисках царя,

И вдоль и поперек избороздил моря,

Волнующиеся к закату и восходу[19]

От места, где стоит Коринф. Тебе в угоду

Был там, где Ахерон свой мрачный бег стремит

И пропадает вдруг, низвергнувшись в Аид;

В Элиде побывал; с волной и ветром споря,

Проник за Тенарон[20] и обогнул то море,

Где смерть нашел Икар[21], – Тесея нет нигде!

Где ж будешь ты искать – на суше, на воде?

Кто знает, где его скрывает мир бескрайний?

Что, если сам Тесей приют свой держит втайне?

Что, если в дни, когда мы за него дрожим,

Сей славный муж, опять любовью одержим,

Укрылся с новою подругою своею?…

Молчи! Я требую почтения к Тесею!

Ты низменных причин тут не ищи. О нет,

Давно покончил он с грехами юных лет,

И Федре незачем соперниц опасаться.

Но здесь я долее не в силах оставаться.

Уйдя на поиски, свой долг исполню я

И этот край сменю на дальние края.

Вот как! Ужель тебе земля постыла эта?

Земля, где ты провел младенческие лета!

Тот мирный уголок, который с давних пор

Ты полюбил, презрев Афины, шумный двор!

Я мнил, тебе Трезен вовеки не наскучит.

Открой, что здесь тебя пугает? Или мучит?

Дни счастья позади. Мир изменил свой лик,

Когда нежданный нас удар судьбы постиг

И воцарилась здесь, в родимом нашем крае,

Она – дочь Миноса, она – дочь Пасифаи.

Да, злая мачеха, – лишь ты предстал пред ней, —

Добилась: из Афин тебя изгнал Тесей.

Но эта ненависть, могу ручаться смело,

Коль не прошла совсем – намного ослабела.

И чем тебе грозить могла бы Федра впредь?

Она полумертва и жаждет умереть.

Таинственный недуг, – назвать его не хочет

Царица никому, – грызет ее и точит.

Ей свет не мил. Не жди ты от нее вреда.

Мне не страшна ее напрасная вражда.

Для бегства моего причины есть другие…

Я вынужден бежать от юной Арикии,

Последней в том роду, что враждовал с моим[22].

Ужели, Ипполит, ты так неумолим?

Сестрою приходясь коварным Паллантидам,

Причастна ли она к давнишним тем обидам?

Возможно ль, чтобы к ней ты ненависть питал?

Ах, если б ненависть! Тогда б я не бежал.

Осмелюсь ли понять? Ужели ты – надменный

Царевич Ипполит, один во всей вселенной

Отринувший любовь, которой твой отец

Служил столь ревностно? Ужели, наконец,

Киприде уступив, ты сердцем стал слабее

И ей в твоих глазах дал оправдать Тесея?

Ужель и ты, кто был так строг и так упрям,

Стал, как все смертные, курить ей фимиам?

Ужель ты полюбил?

К чему вопросы эти?

Мой верный друг! С тех пор, что я живу на свете,

Ты знал, как сердцем горд, суров был Ипполит,

И ждешь, что пред тобой я свой признаю стыд?

Сын амазонки я. И для тебя не новость,

Что с молоком всосал я гордость и суровость.

Когда ж я возмужал, то, сам себя узнав,

Одобрил я судьбой ниспосланный мне нрав.

Ты стал меня учить. О, как внимал тебе я,

Когда рассказывать ты начал жизнь Тесея!

Какой ты зажигал во мне душевный пыл,

Когда о подвигах отцовских говорил:

Как он явился в мир, чтоб заменить Геракла[23],

Напомнить, что средь нас геройство не иссякло;

Как истреблял он зло. С твоих ловил я уст

Рассказ, как смерть нашли Скирон, Синид, Прокруст[24],

Как великана он сразил близ Эпидавра[25]

И как освободил он Крит от Минотавра[26].

Потом рассказывать ты начал, Терамен,

Про тьму иных побед, про множество измен:

Как в Саламине он покинул Перибею[27],

Как в Спарте соблазнил Елену[28] и как с нею

Бежал… Ах, сколько их – он сам бы счесть не мог —

Всех женщин, коих он к падению увлек,

Всех женщин, чья судьба была так безотрадна!

И слезы льющая на скалы Ариадна[29]!

И Федра, из дому похищенная им!…

Но тут я не хотел внимать речам твоим:

С прекрасным не хотел я смешивать дурное,

Позорные дела – с деяньями героя.

А вдруг и мне судьба такая же грозит?

Вдруг небо для меня готовит тот же стыд?

И моему стыду не будет оправданий:

Геройских, как отец, я не свершил деяний.

Чудовищ не смирял десницей я своей, —

Могу ли я грешить так, как грешил Тесей?

А если б я отверг сомнения такие, —

Не мог бы все равно мечтать об Арикии.

Когда б в моей душе страсть подняла мятеж,

Она бы встретила незыблемый рубеж:

Запрет Тесея. Он, царевну замуж выдав,

Всегда бы видел в ней мать новых Паллантидов.

Дабы зловредный ствол побегов дать не мог,

Сестру своих врагов на девство он обрек.

До гроба жить должна она в дому Тесея,

И не зажжет никто ей факел Гименея.

Могу ли преступить отцовский я запрет

И стать ослушником? Могу ли с юных лет

Я на себя взвалить любовной страсти бремя?

Царевич! Если уж твое настало время,

Не надо умствовать. Родитель твой хотел

Так сделать, чтобы ты ослеп, а ты – прозрел.

Отец тебе любить не разрешил, но странно —

От этого вдвойне любимая желанна.

Нет, целомудренной не бойся ты любви.

Ты хочешь гнать ее? Нет, ты ее зови!

Любовь равняешь ты со слабостью, не так ли?

Стыдишься ты ее? Но вспомни о Геракле.

Все, кто на свет рожден, – все Афродиту чтут.

Ты, взявший на себя неблагодарный труд

Сопротивляться ей, – что бы с тобою было,

Когда бы твоя мать отца не полюбила?

Довольно громких слов, нам ни к чему они.

Все изменяется. Ты – тоже. В эти дни

Оставил, Ипполит, ты прежний свой обычай:

Давно не мчался ты, блистательный возничий,

На колеснице вдаль, суровый вид храня,

Давно не объезжал строптивого коня,

Давно не оглашал ты лес своей охотой.

Твой взор потух. Какой ты удручен заботой?

Сомнений нет: любовь! Ее тут волшебство.

Скрывая свой недуг, ты гибнешь от него.

Так – Арикия? В ней одна твоя отрада?

На поиски отца отправиться мне надо.

Но прежде, чем уйти неведомо куда,

Не свидишься ли ты, царевич, с Федрой?

Да.

С ней нужно свидеться. Готов без промедленья.

Но вот Энона. О! В каком она смятенье!

О, горе! Близится ее последний час.

К царице смерть идет. Я не смыкаю глаз,

Забочусь лишь о ней, стараний не жалея, —

Напрасно все. Она день ото дня слабее.

Упорно от меня скрывает, чем больна.

Таинственный недуг ее лишает сна,

Ей помрачая ум и душу ей тревожа.

Вот и сейчас – тоска ее сорвала с ложа:

Свет солнца нужен ей. И мне мой долг велит

Просить вас…

Ухожу. Противен ей мой вид.

Я здесь остановлюсь, Энона, на пороге,

Я обессилела. Меня не держат ноги.

И света яркого не вынести глазам.

Увы!…

Бессмертные! Ужель к людским слезам

Вы равнодушны? Нет в вас жалости нимало?

О, эти обручи! О, эти покрывала!

Как тяжелы они! Кто, в прилежанье злом,

Собрал мне волосы, их завязал узлом

И это тяжкое, неслыханное бремя

Недрогнувшей рукой мне возложил на темя?

Здесь заговор! Меня решили извести!

Мутится ум ее.

Но, госпожа, прости,

Себя велела ты одеть и – через силу —

Пошла отдать привет небесному светилу.

Вот солнце! Вспомни же – стремилась ты к нему.

А увидав его, вновь прячешься во тьму?

О лучезарное, державное светило,

Чьей дочерью себя надменно объявила

Мать Федры[31]! За меня краснеешь ты сейчас?

Увы, я на тебя гляжу в последний раз.

Как! Не оставила ты устремленья злого?

От жизни отвратясь, все снова ты и снова

Пророчествуешь мне о гибели своей?

О, быть бы там, в лесу, следя из-за ветвей,

Как по ристалищу несется колесница,

Вздымая легкий прах…

Что? Ты о чем, царица?

Безумная! О чем я говорю? Где я?

Где разум мой? Куда умчалась мысль моя?

Зачем, бессмертные, вы к Федре так жестоки?

Смотри, Энона, – стыд мои румянит щеки:

Тебе открылся мой мучительный позор,

И слезы пеленой мне застилают взор.

Уж если от стыда краснеешь ты, царица, —

Лишь скрытности своей могла бы ты стыдиться.

Напрасны наши все заботы, все мольбы:

Отвергнув их, ты ждешь конца своей судьбы.

Но что тебе грозит? Хотела бы понять я,

Что сушит жизнь твою? Отрава? Иль заклятье?

Уж трижды небосвод во мгле вечерней гас,

Но сон не освежал твоих усталых глаз;

Уж трижды видел мир дня нового начало,

Но с непреклонностью ты пищу отвергала.

Ты жизни собственной прервать решила нить?

Богов-зиждителей ты хочешь оскорбить?

Предательски обет нарушить хочешь брачный?

Подумай наконец о будущности мрачной

Твоих детей. Кому доверишь ты сирот?

Тому, кто случая давно такого ждет,

Чтобы отнять права у твоего ребенка.

Тому, кого тебе на горе Амазонка

На свет произвела! И твой заклятый враг,

Надменный Ипполит…

О боги!

Ах, вот как!

Задела я тебя упреками своими?

Несчастная! Ты чье назвать посмела имя?

Я вижу, госпожа прогневалась? Ну что ж,

Пусть имя недруга тебя бросает в дрожь.

Быть может, этот гнев вернет царицу к жизни.

Живи! Ты жить должна, чтоб трон в своей отчизне

Наследовал твой сын. Ты жить должна! Живи

Во славу прав своих, и долга, и любви!

Живи, чтоб скифское отродье[32] без пощады

Не растоптало цвет и гордость всей Эллады!

Но дорог каждый миг. Надеждой вдохновись!

И тлеющий костер огнем взметнется ввысь!

Нет, жизнь греховная и так уж слишком длится.

Как! Угрызения томят тебя, царица?

Какая же, скажи, гнетет тебя вина?

Нет на твоих руках кровавого пятна.

Я преступлением не запятнала руки.

Но сердце… сердце… В нем причина этой муки!

Какой же замысел вынашиваешь ты,

Что сердцу мочи нет от смертной маеты?

И так я многое сказала – через силу.

Я умереть должна, чтоб тайну взять в могилу.

Ну что же, умирай, молчание храня.

Но правду ты должна услышать от меня:

Тебе своей рукой глаза я не закрою.

Опередив тебя, поспешною стопою

Сойду я в мир теней, – ведь там не заперт вход,

И скорбь моя туда кратчайший путь найдет.

Иль ты боишься мне довериться? Ужели?

Подумай: я тебя качала в колыбели,

Отчизну кинула из-за тебя, детей —

И сомневаешься ты в верности моей?

Признанье у меня ты вымогаешь страстно,

Но тайной овладеть страшись: она ужасна!

Пусть! Самый для меня невыносимый страх,

Что можешь умереть ты на моих глазах.

И даже уступив расспросам столь упорным,

Я все равно умру – умру с пятном позорным.

Как умолить тебя? Скажи мне, госпожа!

Ослепшая от слез, от ужаса дрожа,

Целую я твои ослабшие колени.

Избавь рассудок мой от тяжких подозрений!

Встань!

Не страшись! Ведь мы с тобой наедине.

Что ей скажу? С чего начну?

Доверься мне!

О, рок! О, ненависть жестокой Афродиты!…

Вовеки на земле не будут позабыты

Безумства, к коим страсть мою толкнула мать.

Царица, замолчи! Не будем вспоминать.

Обманута своей любовью безоглядной

Была моя сестра. Что сталось с Ариадной?…

О госпожа! Зачем ведешь ты скорбный счет?

Зачем ты принялась порочить весь твой род?

Несчастный этот род богиней проклят гневной[33].

Последняя в роду, судьбой своей плачевной

Всем показать должна я Афродиты власть.

Ты любишь?

Лютая меня терзает страсть!

К кому?

Узнаешь все. Дрожа и негодуя,

Услышишь ты… Люблю… Не вымолвить… Люблю я…

Кто он?

Он – тот, чей был так нестерпим мне вид, —

Сын Амазонки…

Как!… О боги! Ипполит?

Ты имя назвала.

Ужель! О, стыд! О, горе!

О, род, погрязнувший в злосчастье и позоре!

Зачем, зачем мы здесь? Не надо было нам

И близко подплывать к зловещим берегам!

Давно уже больна ужасным я недугом.

Давно… Едва лишь стал Тесей моим супругом

И жизнь открылась мне, исполненная благ,

В Афинах предо мной предстал мой гордый враг.

Я, глядя на него, краснела и бледнела,

То пламень, то озноб мое терзали тело,

Покинули меня и зрение и слух,

В смятенье тягостном затрепетал мой дух.

Узнала тотчас я зловещий жар, разлитый

В моей крови, – огонь всевластной Афродиты.

Умилостивить я пыталась божество:

Я ей воздвигла храм, украсила его:

Куря ей фимиам, свершая жертв закланья,

Я мнила, что она смягчит мои страданья.

Но тщетно было все – и фимиам, и кровь:

Неисцелимая пришла ко мне любовь!

Я, вознося мольбы богине Афродите,

Была погружена в мечты об Ипполите.

И не ее – о нет! – его боготворя,

Несла свои дары к подножью алтаря.

Я стала избегать его. Но все едино:

В чертах отца – увы! – я находила сына!

Тогда решилась я восстать против себя,

И, страсть преступную насильственно губя,

Любимого врага преследовать я стала.

Роль злобной мачехи искусно разыграла:

Упреки, жалобы – им не было конца,

И вынужден был сын покинуть дом отца.

Уехал он, – и тут настало облегченье:

Дни мирно потекли, ушло мое смятенье.

От мужа утаив, что наш несчастлив брак,

Усердно я блюла супружеский очаг,

Воспитывала я детей своих прилежно…

О, рок безжалостный!… Борьба с ним безнадежна!

В Трезен, куда была мной сослана любовь,

Привез меня мой муж. Открылась рана вновь.

В крови пылал не жар, но пламень ядовитый, —

Вся ярость впившейся в добычу Афродиты.

Какой преступницей, каким исчадьем зла

Я стала для себя самой! Я прокляла

И страсть, и жизнь свою. Я знала: лишь могила

Скрыть может мой позор; я умереть решила.

Вняв просьбам и слезам твоим, тебе во всем

Призналась я теперь. И я не каюсь в том.

Но зная, что на смерть осуждена я роком,

Ты не тревожь меня ни стоном, ни упреком,

Не отговаривай, не вздумай помешать

И гаснущий костер не тщись раздуть опять.

О госпожа, прости! Мне довелось явиться

С известьем горестным к тебе. Узнай, царица,

Что смертью взят наш царь и твой супруг, Тесей.

Об этом ведомо уже Элладе всей.

Как! Что ты говоришь, Панопа?

Я сказала, —

Пусть госпожа не ждет царя. Его не стало.

Вошедшие сейчас к нам в гавань корабли

Царевичу ту весть с собою привезли.

О, небо!

И теперь в волнении Афины.

О будущем царе сужденья не едины:

Те сына твоего хотят на трон возвесть,

Иные, госпожа, забыв закон и честь,

За сына пленницы стоят, за Ипполита.

Есть даже дерзкие, что говорят открыто, —

Пусть к власти будет род Палланта возвращен;

И требуют они для Арикии трон.

Мой долг был рассказать про эти все событья.

Назначил Ипполит час своего отплытья.

Явившись в пору смут, быть может, увлечет

Царевич за собой изменчивый народ?

Довольно. Ничего не надобно страшиться:

Предупреждениям твоим вняла царица.

Уже отчаявшись тебя отговорить,

Я жизни собственной прервать хотела нить.

Но изменилось все от новой злой напасти:

Царь умер, – на тебя ложится бремя власти.

Твой сын! Ты утвердить должна его права!

Он – раб, коль ты мертва, он – царь, коль ты жива.

Над ним нависшие кто отведет угрозы?

Поддержит кто? И кто ему осушит слезы?

Он будет звать тебя, но тщетным будет зов, —

И на тебя падет проклятие богов…

Живи! И прочь гони былые угрызенья:

Ведь страсть твоя теперь – лишь страсть, не преступленье.

Смерть мужа твоего ту разорвала связь,

Из-за которой ты, себя самой стыдясь,

Хотела умереть. Разрушена преграда,

Тебе с царевичем встреч избегать не надо.

Боясь твоей вражды, быть может, госпожа,

Он стал бы в эти дни главою мятежа.

Ты разуверь его и путь закрой к измене.

Пусть он останется властителем в Трезене,

Но ведомо ему, что лишь твой старший сын

По праву может стать властителем Афин[34].

От общих недругов оплот мы с ним построим:

Ведь Арикия – враг, опасный вам обоим.

Ну что ж, послушаюсь тебя. Останусь жить,

Коль к жизни плоть мою не поздно возвратить.

Пусть мысль, что сыну я нужна, вернет мне силы

И отведет меня от рубежа могилы.