ГЛАВА 3 СМЕНА «КАРАУЛА»

СОВЕТ БОГОВ

Май 1961 года. Заседает тренерский совет и президиум Федерации фехтования СССР. «Совет богов», как мы говорим. И действительно, чем не боги эти прославившие советское фехтование тренеры — Виталий Андреевич Аркадьев, Иван Ильич Манаенко, Вадим Алексеевич Андриевский, Герман Матвеевич Бокун, Валентин Иванович Федоров, Юрий Тихонович Хозиков! Во всяком случае, будущее решение совета касается меня лично, и я ощущаю на себе их могущество.

Выступающих слышу. Смысл происходящего доходит, хотя сосредоточиться на словах трудно. А ведь я заранее в курсе дел — решение со мною обговорено. Собственно, сейчас происходит лишь официальная процедура, а сборную команду СССР по сабле, ту, под знаменем которой выступал 11 лет, я уже принял месяц назад.

И все-таки это решение тренерского совета во многом обескураживает. Ведь всего несколько лет, как стал прилично фехтовать. Сейчас бы только и выигрывать. Тем более что после Римской олимпиады наконец сошли знаменитые венгры — победители всех послевоенных олимпиад: Рудольф Карпати, Пал Ковач, Аладар Геревич. Что ж, значит, мне не судьба, выигрывать придется следующему поколению советских саблистов.

Да и не совсем обычно это превращение: только что был спортсменом — и сразу в старшие тренеры сборной команды СССР. Дело в том, что без старшего тренера внезапно осталась сборная команда рапиристов, завоевавшая две золотые медали и одну серебряную на Олимпиаде в Риме. Надо было срочно принимать решение, тем более что до первенства мира оставалось меньше двух месяцев.

И вот решение нашлось. Рапирной мужской командой будет отныне заниматься мой учитель Виталий Андреевич Аркадьев. Ему и осваиваться не нужно — дело не новое. Он уже выучил Марка Мидлера, Анну Пономареву, Германа Свешникова, Эмму Ефимову, Надежду Шитикову, многих других рапиристов, ставших чемпионами мира. А на саблю «бросают» меня.

Нельзя сказать, чтобы тренерская работа меня так уж пугала. В конце концов, все последние годы я много занимался спортивной педагогикой — в ЦДСА и ЦСКА. А перед тем, сразу после окончания Центрального института физкультуры, работал преподавателем на кафедре фехтования. Даже книгу «Тренировка фехтовальщиков на саблях» к тому времени уже удалось написать.

Ну а горечь от того, что не придется больше участвовать в соревнованиях, я уже не раз испытывал. Правда, приобрести опыт в этом, если чувствуешь себя по-прежнему полным сил, невозможно.

Впервые испытал это чувство перед Олимпиадой в Хельсинки. Готовился к ней, участвовал в первых матчах с венгерскими и польскими саблистами. Но в состав олимпийской команды не попал. А когда первый раз команда уезжает на турнир без тебя, это пережить нелегко. Кажется, что подобных соревнований в твоей жизни больше не будет. К счастью, в сборную я скоро возвратился.

В следующий раз прощаться с сабельной командой пришлось в 1955 году, когда примерно на таком же совете меня назначили тренером. Это было на сборе по подготовке ко II Дружеским играм в Варшаве. Лишь по чистой случайности удалось вернуться в ряды спортсменов и участвовать потом еще в шести первенствах мира, в том числе и в Олимпиадах в Мельбурне и Риме.

Мне просто повезло. После удачного выступления в Варшаве решено было послать сильнейших фехтовальщиков на очередной чемпионат мира в Рим. Рассуждали так: если наши мастера действительно выросли, то они докажут это на чемпионате и после Рима ясно будет, посылать их на Олимпиаду в Мельбурн или нет. Ведь поездка в Австралию далековата и дороговата!

Собрали по пять самых сильных фехтовальщиков в каждом виде оружия. Из пяти двое должны были войти в команду. При подборе спарринг-партнеров все критерии вроде возраста, перспектив роста мастерства и т. д., кроме спортивной силы, отпали, и я оказался на сборе. А затем уже все утряслось само собой. Решение перед самым выездом послать целую команду саблистов из пяти человек поставило меня «де-факто» в строй. В Риме я одержал одиннадцать побед в командных соревнованиях, по праву получил вместе с товарищами бронзовую медаль и, как говорится, несколько задержался в составе сборной.

Ну а на этот раз приходится уходить с фехтовальной дорожки навсегда. Действительно, мне скоро будет 34 года, и, по мнению фехтовальных руководителей, перспектив никаких: в 37-летнем возрасте на Олимпиаду в Токио с саблей в руках не попаду.

…Президент Федерации Николай Дмитриевич Попов подводит итоги обсуждения на тренерском совете:

— До Олимпиады в Токио чуть больше трех лет, и омолодить команду — дело разумное. Но почему мы принимаем половинчатое решение? Ведь среди саблистов не только Давид Тышлер ветеран. А Рыльский? Он моложе Тышлера всего на один год. И выступил на первенстве СССР очень плохо. Эксчемпион мира, финалист последней Олимпиады, а занял место лишь в третьей десятке! Давайте назначим Якова Рыльского вторым тренером, и пусть они вдвоем с Тышлером создают новую команду.

Николай Дмитриевич Попов — человек крутой. Военный, начальник физической подготовки Военно-Воздушных Сил, в прошлом, еще до войны, сам был в числе лучших фехтовальщиков и, хоть тренером никогда не работал, в своей компетентности уверен. Возглавляет федерацию уже около десяти лет. Чтобы его переубедить, нужны весьма веские аргументы.

Вскакиваю, но не успеваю рта открыть, как Иван Ильич Манаенко уже говорит президенту:

— Что мы тут с вами решаем? Назначили старшего тренера, так давайте его послушаем, в каком качестве ему Яков Рыльский нужен.

Пришлось-таки с ходу приступать к работе. Говорю, что последняя неудача Якова Рыльского — досадный эпизод. Кто не проигрывал, не имел срывов? Намекаю, что и у «богов» бывали поражения. Рыльский еще не исчерпал себя — ведь он очень поздно начал фехтовать. Да и кроме того, его пребывание в сборной команде необходимо остальным. Без лидера, без хотя бы одного опытного мастера команда остаться не должна. Иначе за три года достигнет лишь того уровня, на котором она сейчас.

Иван Ильич Манаенко тут же бросает реплику:

— Раз ты веришь в Якова, то готовь, пожалуйста, его сам к первенству мира. Могу тебе его передать. Для авторитета новому тренеру будет полезно тренировать самого титулованного мастера.

Тут уж президент сдался:

— Ну что ж, дадим показать себя молодому старшему тренеру.

Выхожу после совета как после тяжелого матча. А был он в одном из помещений Ленинградского крытого стадиона — манежа. Вижу: на трибунах сидит Яков Рыльский и ждет меня, хоть и не договаривались, что он задержится после тренировки.

Подхожу, а он как чувствовал, что и его судьба решалась, пытливо смотрит и говорит:

— Ну, Дод, выкладывай. И мне заказывать прощальный оркестр?

— Что ты, Яков, наоборот. Никогда не угадаешь, чем кончилось. Я теперь твой тренер. Буду готовить тебя к первенству мира. Иван Ильич предложил это сам.

Выхожу вроде бы с победой, облеченный доверием «богов», а крылышек за спиной отчего-то не ощущаю. Сила команды сомнительна, ответственность взял на себя огромную, сроки до первенства мира малы до смешного. Сумею ли что-нибудь сделать? Как бы не оказаться сразу «голым королем»…


ПРОБА ПЕРА

Среди членов сабельной команды, выехавшей на первенство мира в Турин, были ученики разных тренеров. Но хотя Аркадьев и Манаенко присутствовали на чемпионате, всех саблистов на это время поручили тренировать мне. Бросили меня в воду — выплывай!

Пришлось выходить из положения. Обычно перед предварительными соревнованиями тренер надевает нагрудник и начинает немножко разминать ученика, особенно если тот волнуется. Делается это не всегда. Но не хотелось же их делить на родных и двоюродных! Поэтому устроил что-то вроде конвейера. Давал уроки одному за другим, без перерывов. Не за час же разминку начинать: первые успеют остыть, пока дойдет дело до соревнований…

Выделял по пять-шесть минут каждому. Причем приемы делались только по одному разу, а ситуации я так быстро менял, что эти пять минут становились колоссально насыщенными. Тогда, в Турине, был принужден к таким урокам необходимостью спешить. Но потом понял: этот метод годится во многих случаях для создания психологической готовности у спортсмена. Удается взвинтить внимание в индивидуальном уроке даже больше, чем в бою! Ведь заказанная ученику ситуация может, как и в бою, сложиться только один раз. Если что-то у фехтовальщика не получилось, исправлять было некогда — начиналась уже следующая схватка. Правда, через пять, семь, девять попыток я мог что-либо повторить, но это было для спортсмена опять совершенно неожиданно. При таком бешеном темпе каждое намерение могло быть реализовано сейчас или никогда!

На такой разминке тренер ставит себя в необычные условия. Ему тяжелее, чем спортсмену. Ведь пока он создает одну ситуацию, в голове рождается следующая. Иногда, заказывая атаку, я нападал сам, проверяя готовность спортсмена экспромтно обороняться, действовать в неожиданно возникающих ситуациях. Подобное построение урока годилось не только для разминки, и я практиковал его во многих случаях всю жизнь.

Все ребята благополучно преодолели первую ступень соревнований и перед следующей пришли снова брать урок. Ну что же, к хорошему привыкают быстро. Делать нечего — надеваю нагрудник, собираюсь начинать. Вдруг вижу: знаменитый Аладар Геревич берет стул, ставит поблизости и устраивается смотреть. Ему стало интересно. Устраивать представление не хочется, но и сворачивать дело нельзя — надо спешить.

Поведение Геревича объяснить просто. Кто же равнодушно проходит мимо работы своих коллег? Было ясно, что нами заинтересовались: вдруг мы что-то новое умеем в сабле, где, казалось бы, найти не пройденное венграми невозможно.

На Олимпийских играх в Мехико и мы со Львом Кузнецовым помимо дел с учениками больше всего занимались именно наблюдением за работой тренеров сабельных команд мира. Каков их уровень, как они работают? Смотрели на тренировках в общем зале, на разминках. Важно знать, как тренер дает урок, как «подает» ученику собственное оружие, вступая с ним в схватки. Наблюдая тренировку, можно получить многие данные, определить привычные реагирования, развитые у ученика, уточнить «кредо» тренера, его приверженность к какой-либо из фехтовальных школ.

До сих пор существуют исторически сложившиеся школы: французская, итальянская, венгерская. И сегодня нередко можно по манере отличить венгра от итальянца, по педагогу узнать ученика. Правда, не всегда и не каждого. Потому что сегодня устраивается очень много международных встреч, национальные школы не так изолированно развиваются, как раньше. А за границей существует практика использования наемных тренеров из других стран. Например, несколько польских тренеров уже много лет работают в Италии. В частности, известный польский фехтовальщик и тренер Рышард Зуб более десяти лет учит спортсменов в одном из итальянских клубов. Там же, в Италии, тренирует рапиристов чемпион XVIII Олимпийских игр Эгон Франке. А венгерские тренеры вообще работали чуть ли не во всех странах Западной Европы, да и на других континентах. В свою очередь, например, польскую команду саблистов — четырехкратных чемпионов мира в командном первенстве — подготовил не кто иной, как венгерский специалист Янош Кевеи. Параллельно со спортсменами — учениками Кевеи росли польские тренеры, и, несмотря на отъезд Кевеи, польское фехтование сохранило свою силу. Потом он поехал в Италию и работал там много лет. Известный итальянский саблист Микеле Маффей — его ученик. Кевеи много занимался и с Луиджи Нардуцци, и с Каларезе, а потом с ними работал и Рышард Зуб…

На чемпионате мира 1961 года в Турине дела наши неожиданно для многих и в какой-то мере даже для меня самого пошли совсем неплохо. После первого тура личного первенства ребята преодолели второй, за ним третий, четвертый… Стартовало пятеро, и четверо из них добрались до полуфинала. Я как тренер даже и не вправе был ставить такую задачу: за год до этого наша сабельная команда неудачно выступила на Олимпиаде в Риме. Правда, в дальнейшей борьбе за место в финале выстоял один только Яков Рыльский.

Мне пришлось разминать, напутствовать всех четверых. Аркадьев и Манаенко продолжали наблюдать со стороны. Они решили не мешать, хотя в команде были и их прямые ученики: Мавлиханов, Кузнецов и Рыльский. Моя задача осложнялась тем, что руководить нужно было вчерашними своими товарищами. Совсем недавно я летал с ними вместе на соревнования, жил в одной комнате в гостиницах, с ними тренировался и с ними же отдыхал. Мы все были на «ты». А ведь тренер не должен повторять что-нибудь дважды.

Перестройки такого рода происходят непросто. На чемпионате в Турине мне очень помог такт Якова Рыльского, его человеческое понимание моих новых проблем. Он был лидером саблистов — самый опытный мастер, капитан команды. Казалось бы, кто, как не он, мог позволить себе свободное обращение со старым товарищем! К тому же незадолго до чемпионата я стал помогать ему тренироваться. Ему-то как раз можно было простить некоторую вольность. Но именно Яков первый подходил перед тренировкой за указаниями и, как только их получал, выполнял беспрекословно. Это, конечно, было очень хорошим примером для остальных. Дело не только в том, что он выдержанный, внутренне очень сильный и организованный человек. Дело еще и в том, как складывались наши отношения на дорожке. Равные по классу фехтовальщики, мы всегда были соперниками. До определенного момента я чаще проигрывал ему. Но после чемпионата мира 1958 года ситуация существенно изменилась. Хотя по-прежнему он выигрывал чаще, но зато все мои победы были в решающих боях. Эта проблема, которую он не мог решить, очень подняла в его глазах авторитет моих познаний в фехтовании. Видимо, поэтому у него и не возникало сомнений, когда я что-нибудь требовал или советовал.

Начались финальные бои. И тут назрела необходимость вмешаться Ивану Ильичу Манаенко. Все-таки он тренировал Рыльского не два месяца, а более десяти лет, одержал с ним вместе много побед.

— Пора включаться, Иван Ильич! — обратился к нему, и мы с разных сторон сели возле Якова.

Возникло такое негласное разделение обязанностей: я делаю разминку перед боем, Иван Ильич нашептывает свои советы, «наколдовывает», а после боя Яков снова попадает ко мне в руки, мы разбираем поединок, и он немного отдыхает.

Рыльский стал чемпионом мира, теперь во второй раз. Все свои бои он выиграл на пределе возможностей: в каждом бою счет был 4:5. Эта победа у него была, как говорят в спорте, «трудовая», нелегкая. Но подготовлен он был хорошо, от былой неудачи на чемпионате СССР не осталось и следа — он полностью восстановил свой уровень.

На следующий день начались командные бои, и все дрались очень дружно. В полуфинале выиграли у венгров. А потом, в финале, наши ребята встретились с саблистами из Польши.

И, глядя на этот финал, я не мог усидеть на месте. Дело в том, что за последние несколько лет сам проиграл полякам крайне мало боев! Они все были натренированы по одной схеме. Легко и быстро, как осы, проносились по дорожке и жалили в открытое место. Ужалят — и улетят! Медленноватый и тяжеловатый фехтовальщик сразу же попадал к ним в «клиенты». Но противоядие было найдено. К 1957 году удалось разработать такие приемы, которые в комплексе составляли систему зрительных помех, вынуждавших противников действовать по вполне предсказуемой схеме. И в результате на первенстве мира в 1957 году я выиграл у них все четыре боя, на первенстве мира в 1958-м — два боя и на первенстве в 1959-м не проиграл ни одного. Побеждал всю команду даже у них дома — на турнире «Сабля Володыевского».

«Эх, — подумалось, — если бы можно было себя поставить на этот матч запасным!» Наша команда проигрывала, в упорной борьбе, но проигрывала. Не всегда помогают даже самые точные рекомендации, и я мучился от бессилия, от невозможности что-либо изменить.

И все же серебряная медаль — это был большой и даже неожиданный успех. Обсуждая итоги чемпионата, мы реально ощутили, что в сабельном фехтовании можем сделать многое, можем замахнуться на победу в следующих Олимпийских играх, какой бы фантастикой она ни казалась.


КОГДА ОПУСТИЛСЯ ЗАНАВЕС

В тот год, как оказалось, мне было уготовано еще одно серьезное испытание. В октябре в сабельной Мекке — Будапеште состоялся первый чемпионат Дружественных армий. Участвовали почти все сильнейшие саблисты мира. В финале оказались Тибор Пежа, который впоследствии стал в личных соревнованиях чемпионом Олимпийских игр в Токио, Петер Бакони, выигравший за месяц до этого Универсиаду, два сильнейших поляка, а также наши спортсмены Лев Кузнецов и Марк Ракита. Я же приехал на этот чемпионат уже как судья. Правда, у меня был с собой костюм: руководство делегации решило зачислить меня запасным членом команды — на тот случай, если дело пойдет не лучшим образом.

Сабельные соревнования проводились в самом конце турнира, а команде ЦСКА не удалось до этого оторваться от венгерских фехтовальщиков. Судьба общекомандного приза еще не была решена. И за день до соревнований я получил приказ участвовать в них.

Накануне Рудольф Карпати праздновал свой юбилей. Приглашена была большая группа советских фехтовальщиков, в которую входил и я. На этом празднике можно было отведать и блюда настоящей венгерской кухни, и вина. Ну, конечно, те, кому еще предстояло принять участие в соревнованиях, вина и не пробовали, но я же был судьей. И поэтому как только Карпати замечал, что я «стою без дела», он сразу же говорил:

— Так ведь ты, говорят, закончил, уже не выступаешь?

— Да, — только и оставалось подтвердить мне, — все. Не выступаю.

— Тогда бери бокал.

И приходилось принимать символическое участие в гостеприимном застолье.

Но когда на следующий день Карпати увидел меня в фехтовальном костюме, он чуть не раскрыл рот от удивления:

— Так ты ж полгода саблю в руки не брал! Не понимаешь, что ли, что можешь заработать травму?

Я в ответ развел руками:

— Такой приказ, Рудольф.

— Ладно, это я понимаю. — Карпати, главный судья, был полковником венгерской армии. — Давай сделаем так: ты проведешь пару боев, а потом мы пойдем к нашему врачу, перевяжем голень и дадим заключение, что продолжать ты не можешь из-за травмы.

— Спасибо, сначала попробуем пофехтовать.

Начал драться и выиграл все предварительные. Попал в полуфинал. А там сложилась ситуация тяжелая: восемь участников, каждый проводит по семь боев, четверо выходят в финал. Это очень сложная формула — даже с пятью победами можно вылететь.

Первый бой — с Умяром Мавлихановым. Ну, думаю, ему, наверное, проиграю. А дальше постараюсь что смогу выиграть, чтобы ему было легче. Начал ему помогать — и выиграл у всех. А у Мавлиханова что-то не пошло, и в финал он не попал.

Едем на финал. В машине говорю:

— Ребята, что-то совсем плохо себя чувствую — устал. За медали вы уж сами боритесь. Мне, видно, не удастся сделать ничего путного, гожусь только в помощники.

И вдруг слышу:

— Ну уж нет, Дод. Нечего прибедняться. Вот ты решил помогать Мавлиханову, а что вышло? Борись! Медаль команде необходима!

И кто это говорит? Марк Ракита и Лев Кузнецов! Им ли объяснять, что я уже полгода на тренерской работе, когда они оба все это время у меня же и тренируются?

Финал выиграл. Стал победителем турнира. Все венгерские «старики» — Ковач, Геревич, Карпати — знали, что я сошел, и понимали, чего стоила эта победа. Да и вообще, публика в зале собралась «посвященная». Ведь сабля — венгерская национальная гордость. Многие венгры интересуются фехтованием, а уж военные — обязательно; даже министр обороны и его заместитель, которые тоже были в зале, раньше пробовали фехтовать. Все лучшие фехтовальщики — и свои, и зарубежные — известны в Венгрии наперечет. Мне аплодировали, наверное, минут десять…

На дорожке я выглядел скорее всего не слишком впечатляюще. А после соревнований не мог даже дойти до автомобиля — меня вели под руки.

Но на следующий день, когда начались командные поединки, в финальном матче с командой Польши, которая три месяца тому назад стала чемпионом мира, хоть и двигался по дорожке из рук вон плохо, хуже не бывает, не проиграл ни одного боя.

А уже по дороге домой пришлось принять решение, по сути довольно жестокое: не драться больше с учениками в соревнованиях. Значит, не участвовать.

Эту установку в принципе выдержал. Отступил лишь считанное число раз, в педагогических целях, главным образом с Марком Ракитой в первые три-четыре года совместных тренировок. Видя его недостаточно готовым, несобранным или слишком уверенным, я вызывал Марка на словесную дуэль, в результате которой начинал вести полушуточный тренировочный бой. Исход боя для меня был безразличен. Он же бой всегда принимал всерьез, и поставленную цель удавалось достигнуть.


РУССКАЯ АТАКА

Старший тренер сборной команды в каком-либо виде фехтования — звание общественное, это не штатная должность. Федерация избирает его, и на сборах он должен тренировать всех тех, кто приезжает без тренера, и присматривать за остальными.

И вот я тренирую сборную команду СССР, и более важных забот у меня нет. Цель одна — выиграть Олимпийские игры в Токио. И делать это надо будет с теми же людьми, которые были со мной на чемпионате мира в Турине. Конечно, один-два человека могут смениться — из-за травмы, например, или еще какой-нибудь случайности, но костяк все равно останется. В фехтовании изменения происходят не слишком быстро.

В Турине из спортсменов старшего поколения были Череповский, Кузнецов, Рыльский, из молодых — Мавлиханов, Асатиани и Житный, впервые тогда попавший в сборную команду. С ними и началась моя работа. Я постоянно давал уроки Раките, Кузнецову, а чуть позже и Житному. В том же зале каждый день тренировался и Мавлиханов. С ним занимался, в основном, Аркадьев, но нередко бывало и так, что Виталий Андреевич, занятый другими делами, передоверял этого своего ученика непосредственно мне. Рыльского же я нечасто видел в обычное время, потому что он тренировался в «Динамо», но на сборе и он был в сфере моего внимания, несмотря на то, что после чемпионата в Турине он снова занимался со своим постоянным тренером Иваном Ильичом Манаенко.

В общем, в той или иной мере все без исключения спортсмены сборной команды находились под моим контролем. Всем давал уроки. И оказался недостаточным мой багаж спортивной педагогики: все-таки до сих пор мастеров высшего класса в таком количестве тренировать не приходилось. Пришлось, «прогоняя» в уроках, буквально переворошить весь арсенал известных мне средств нападения и защиты. Пробовал и такие приемы, которые могут быть использованы одноразово, эпизодически. И вот один такой прием, вышедший когда-то за ненадобностью из употребления, помог нам найти новую, перспективную форму нападения.

В свое время в 1951 году, когда вся группа аркадьевских учеников анализировала итоги первой встречи с венграми, среди всего прочего мы заметили некоторую странность в передвижениях по дорожке двух венгерских фехтовальщиков — Ковача и Пешти. Они оба иногда не совсем обычно начинали известную атаку «стрелой». Как правило, в этой атаке фехтовальщик из боевой стойки в прыжке выдвигает сзади стоящую ногу и, приземляясь на нее, заканчивает нападение небольшой пробежкой. Таким образом, получается, что во время первого же шага ноги как бы скрещиваются, и в этот момент совершается попытка нанести удар.

Ковач и Пешти поступали по-другому. Они начинали с выпада ногой, стоящей впереди; резко притопнув и набрав инерцию движения вперед, переходили в бег. Все это выглядело так, будто им нужно было перепрыгнуть через большую лужу с камнем посередине, от которого они с шумом и отталкивались.

Тогда, в 1951 году, мы старались перенять у венгров все их «секреты», и, конечно, этот прием каждый из нас не один раз попробовал. Однако он у нас не прижился. Не встречали мы его впоследствии и у венгров.

После Мельбурна мне снова пришлось вспомнить об этом приеме. Я часто проигрывал одному из членов сборной команды, Леониду Богданову. Он начал фехтовать, когда был солдатом, занимался у себя в части без тренера, поэтому некоторые его действия в поединке были своеобразны и неожиданны. Так, например, на атаку противника он как бы шарахался в испуге, отклоняя назад голову и туловище, в то время как рука с оружием оставалась вытянутой вперед. Создавалось ложное ощущение, что он чуть отступил. И нужно тут же удлинить атаку, чтобы все-таки его достать. Задержка противника давала Богданову выигрыш во времени, и он успевал нанести удар. Никто, кроме «автора», повторить этот номер не мог. Неизвестно почему, его обозвали «секонд». И против этого «секонда» необходимо было найти средство.

Оказалось, что Богданов опережал противника не потому, что делал контратаку быстрее, а как раз потому, что она была несколько позже, чем ожидалась. Просто пугающее шараханье вызывало ответное замедление у противников.

Находка оказалась до смешного простой. В фехтовании условный отрезок времени, который нужен, чтобы опередить нападение, называется «темп». Значит, атаки нужно делать продолжительностью полтора «темпа», а не один, и Богданову их не удастся опередить, если нападение начинать с расстояния на полметра дальше, чем принято. Действия Ковача и Пешти как будто были для этого придуманы.

Буквально через год Леонид Богданов закончил выступления — и прием вышел из употребления.

Сейчас любой 15-летний фехтовальщик может небрежно бросить: «Я сделал атаку в полтора темпа!» А в былые времена это выражение вызвало бы недоумение.

Когда мне в конце 1961 года пришлось начать тренировать сборную, все спортсмены опробовали и этот «номер». Общаясь со мною чаще других, Ракита и Мавлиханов стали применять его в тренировочных боях. Вырабатывалась новая координация движений, и они почти бессознательно начинали атаку со стоящей впереди ноги.

Лишь наблюдая практический эффект, я понял, что мы занимаемся вовсе не частным случаем. Вырабатывается новая форма нападения, очень эффективная и эффектная. И противник, который не понимает ее смысла и продолжает использовать общепринятую систему защиты с отступлением, становится абсолютно беспомощным. Его просто расстреливают в упор. Он мечется, как если бы на него неслась грохочущая, беспорядочно движущаяся махина! И варианты завершения атаки после определенной тренировки можно нанизывать на подобные нападения, как елочные игрушки. Ведь если противник начинает на подобную атаку отступать, то из полутора темпов она превращается в атаку в два-два с половиной темпа. Ну а такая атака занимает около двух секунд, атакующий фехтовальщик успевает за это время несколько раз среагировать на изменяющуюся ситуацию и варьировать завершающую часть нападения.

Первым же следствием новшества был резкий скачок в мастерстве, который сделал Мавлиханов. Он был более опытный и физически более мощный, чем Ракита. Движения его крупного тела очень заметны: уж если он топнет — это весьма впечатляет! Выражаясь языком науки, воздействие на зрительные анализаторы противника у него сильнее, значит — эффект значительней. А вскоре эту атаку в полной мере освоил и Ракита. Правда, на первых порах ему еще не хватало опыта, да и класса, чтобы добиться заметных успехов в личных соревнованиях. Но за команду он стал драться очень хорошо.

Эта атака настолько органично вошла, например, в комплекс средств ведения боев у Мавлиханова, что даже как бы стала стержнем, который соединил их в нечто целое, резко увеличив его спортивную силу.

Умяр Мавлиханов побеждал почти во всех международных личных турнирах в период 1962–1964 годов. Трижды подряд был первым в Мемориале Отто Финского, и польским хозяевам пришлось отдать ему приз навсегда. Очень сильный фехтовальщик, он между тем тяжело переносил психическое напряжение. Тренерам часто приходилось «брать его под охрану». В ходе командных поединков, где каждый спортсмен должен встретиться по разу с каждым из четырех представителей другой команды, как правило, два боя становятся особенно ответственными — первый и последний. Здесь от спортсмена требуются особенно устойчивая к помехам психика и максимальная нацеленность на победу. Мавлиханова обычно ограждали от таких перенапряжений — он мог не выдержать. Но «спрятавшись», он становился исключительно сильным и не раз приносил команде по четыре победы.

Надо отметить, что успехи, которые дал новый способ атаки, имели неожиданный побочный эффект. Лучший советский саблист того времени Яков Рыльский не мог отныне выиграть у Ракиты и Мавлиханова почти ни одного боя. Его самым сильным качеством всегда была предельная бдительность, с которой он, отступая, парировал любые атаки. До сих пор многие наши фехтовальщики говорят, что такой надежной защиты, как у него, не было больше ни у кого и никогда. Но полуторатемповой атаки не выдержал первым именно Рыльский. После 1961 года он только один раз был призером первенства СССР, в то время как до этого пять раз становился чемпионом! На мировых же первенствах, во встречах с зарубежными фехтовальщиками он продолжал показывать отличные результаты: в 1963 году стал чемпионом мира в личных соревнованиях в третий раз, в Токио был четвертым, попал в финал мирового чемпионата 1965 и 1966 годов и вообще сошел только в 1968 году. Бесспорно, он по-прежнему входил в число самых сильных в мире, но… при этом проигрывал Раките и Мавлиханову.

По поводу эффективности атак у советских саблистов в те годы в журнале, издаваемом Французской федерацией фехтования, писали: «Берегитесь: русская атака!» Об одном только можно было пожалеть — почему раньше все это не пришло в голову! Может быть, и самому удавалось бы чаще выигрывать… Мне не пришлось увидеть Олимпиаду в Токио. Ездивший туда с командой Лев Кузнецов рассказывал мне о финальном матче:

— Знаешь, когда кончились бои, никто особенно не прыгал, не кричал, не обнимался… Ребята приехали в Олимпийскую деревню, разбрелись по углам и притихли. Кто-то прикрыл лицо рукой, кто-то отвернулся к стенке. Да что и говорить — у меня у самого, по правде сказать, были мокрые глаза.

Чтобы понять, что значила для нас эта победа, нужно вспомнить всю историю борьбы, приведшей к ней, все с самого начала — поражения, обиды, ошибки… И поиски, напряженные поиски многих людей, зажженных общим страстным желанием — увидеть на верхней ступеньке пьедестала почета советских спортсменов.

Олимпиада в Токио стала триумфом в истории советского сабельного фехтования. В личных соревнованиях в ходе исключительно трудной борьбы Мавлиханов и Рыльский смогли занять лишь третье и четвертое места, но зато в командных…

Умяр Мавлиханов выиграл все бои с поляками, которые до этого победили в четырех мировых первенствах подряд. В том же матче Ракита принес команде три победы, проиграв только один бой. А в финальном матче с итальянцами отличился еще и Нугзар Асатиани — три победы. Впервые чемпионом Олимпийских игр стала советская команда, отобрав этот титул у венгерских саблистов, которые сорок лет без перерыва удерживали олимпийское первенство!

Победа в Токио значила не только то, что советские саблисты сильнее всех в 1964 году. Это было решительное восхождение на пьедестал! С тех пор каждый знал: мы можем! И спортсмен говорил себе: значит, я должен! С тех пор сабельная команда выигрывала одну или две золотые медали на каждой олимпиаде.

* * *

За массой повседневных дел время летит с безумной скоростью, и для тренера оно измеряется не днями и неделями, а продолжительностью сборов, командировок, годичными и четырехлетними, олимпийскими, циклами. Но когда-то ведь надо приостановиться, оглянуться, подвести итоги своего труда… Победа сабельной команды на Олимпиаде в Токио — хороший повод для серьезных размышлений о будущем.

Пора было мне определяться в своих «фехтовальных пристрастиях». Кроме педагогики меня давно привлекали и наука, и такая «прикладная» сфера деятельности, связанная с историей, как постановка поединков в театре и кино. Можно было бы выбрать занятие поспокойнее, тем более что звания, самые почетные в спорте, уже завоеваны.

Однако то дело, которое властно влекло меня к себе, никак не назовешь спокойным: готовить мастеров мирового класса значило во многом идти неизведанными путями.

Мне уже хорошо была знакома эта жизнь, и моя семья знала о ней не понаслышке. Помню эпизод, взбудораживший и развеселивший всю олимпийскую команду СССР, томившуюся от ожидания встречи с домом где-то посреди Тихого океана на теплоходе «Грузия». Мы возвращались из Мельбурна после Олимпиады и с нетерпением ждали каждой весточки от родных. Может быть, я волновался больше других. На то были основания: моя жена Марина ждала ребенка.

В вынужденном бездействии меня стали одолевать тревожные мысли, предчувствия. Не выдержал и послал в Москву телеграмму, которая, наверное, звучала слишком эмоционально.

Ответ получил в последних известиях по корабельному радио. Николай Озеров закончил рассказ о важнейших событиях и, обратившись прямо ко мне, выразительным голосом прочел: «Нет оснований для беспокойства. Марина». После этого дня три на палубах мне не давали проходу. Каждый встречный считал своим долгом проинформировать: «Ты слыхал? Оснований для беспокойства нет». Благодаря этой истории мне выделили во Владивостоке билет на единственный уходящий в Москву полугрузовой самолет, и, проведя в воздухе каких-то 36 часов, я одним из первых оказался дома.

Да, разделить время на рабочее и личное педагогу невозможно. Особенно в подготовке спортсменов высшей квалификации. Есть очень распространенная тренерская шутка, что их работа оценивается не «поурочно», а «помедально».

Деятельность тренеров в фехтовании неоднородна. В ней различимы три главных амплуа, каждое из которых может выполнять определенный человек, но силою обстоятельств один часто бывает в двух или трех лицах.

Наиболее типично для тренера ежедневное обучение одних и тех же людей в клубе или секции, со всеми педагогическими горестями и радостями, которые сопутствуют усилиям по превращению сильного фехтовальщика в одного из сильнейших. Кроме того, кто-то же должен руководить подготовкой команд городов, республик, спортивных обществ, наконец, сборной СССР. Но ведь не все спортсмены приезжают на сборы со своими тренерами — это нецелесообразно: педагогов оказалось бы больше, чем спортсменов. И «беспризорных» в интересах команды поручают тренировать прибывшим специалистам, которые объединяют в одну группу «чужих» учеников со своими.

И все же тренер в фехтовальном спорте, в каком бы амплуа ему ни приходилось выступать, немыслим без собственных учеников, обучаемых постоянно. Но этих собственных учеников надо еще найти, открыть (вернее, находить и открывать всю жизнь), сделать так, чтобы слова «мой тренер» они произносили не по обязанности. Если же это удается, то возникает «связка» на всю жизнь.


Загрузка...