Фехтовальные сюжеты

НАЙТИ ЕДИНСТВЕННОГО

Если бы тренер, думая о подготовке мастера мирового класса, мог выбирать, кого ему тренировать… легкая у него была бы жизнь! Но этого, как правило, не случается. Часто ученика сталкивают с тренером какие-либо жизненные обстоятельства. Допустим, родители спортсмена переехали в другой город — он начинал в одном месте, а продолжает в другом. Юноша призывается в армию, или поступает в институт, или попадает в одну из сборных команд, и у него появляется другой или еще один педагог… В течение своей спортивной жизни спортсмен часто «проходит» через руки трех-четырех человек.

Допустим, где-то углядел ты интересного юниора, разгадал в нем способности. Но ведь его кто-то уже тренирует! Разве можно подойти к молодому человеку и сказать: «Хочешь заниматься со мной?» А как быть с педагогом, который «открыл» ученика?

Фехтование — особый вид спорта, мы работаем методом индивидуального урока. И единственно допустимый способ получить понравившегося ученика — это предложить его тренеру творческое содружество.

Казалось бы, проще самому набрать группу детей (а сейчас уже начинают заниматься фехтованием с 10 лет), найти среди них спортивно одаренных, заложить фундамент мастерства, основанного на собственном восприятии фехтовального единоборства. Некоторые так и делают: начинают работать с учеником, полностью создают его, как говорится, «под себя», именно с такими у них складываются дальнейшие отношения. Правда, у этих тренеров с чужими учениками, попавшими к ним тем или иным образом уже за границей юношеского возраста, чаще всего ничего не выходит. Не могут приспособиться друг к другу.

А есть тренеры, которым все равно, кто учил начальной школе юношу, попавшего к ним в обучение в возрасте 17–20 лет. Мне, например, было интересно начинать работу именно с момента, когда у спортсмена складывается фехтовальный почерк, формируется индивидуальная манера боя, обусловленная особенностями проявлений физических и психических качеств. Хотя мне приходилось заниматься и с начинающими.

С Ярославом Ситниковым мы познакомились, когда ему было 13 лет. Мне хотелось тогда проверить новые методы технико-тактической подготовки на «чистом листе». Ярослав стал чемпионом СССР среди взрослых в составе команды РСФСР, а в 18-19-летнем возрасте был членом юношеской сборной, попадал в финалы турниров сильнейших фехтовальщиков страны. В дальнейшем ему не повезло. Стало подводить здоровье, а в таком случае большие тренировочные нагрузки противопоказаны, и он прекратил свои выступления.

Детских педагогов обычно мучает вопрос точности выбора, так как ждать ответа им приходится долгие годы. Можно сразу сказать, что награда чаще всего приходит к тем, кто учитывает, что сами по себе способности не гарантируют ученикам ровной дороги в спорт высших достижений. Вместе с талантом им понадобится еще многое другое.

Известный грузинский педагог, воспитавший немало отличных мастеров фехтования, Трифон Гедеванович Месхи набрал однажды в свою секцию новичков. Естественно, он старался высмотреть среди них самых быстрых, ловких и прыгучих мальчишек. Все они стремились поскорее попасть туда, где знаменитый Тэ-Гэ научит их управляться с оружием. Они прыгали с мячом, соревновались, делали различные упражнения — в общем, показывали, на что способны.

Не всем удалось приглянуться опытному тренеру. Особенно безнадежное впечатление производил один маленький крепыш, неторопливый и тяжеловатый в каждом своем движении. После испытаний Трифон Гедеванович сказал ему:

— Слушай, мальчик, фехтование — не для тебя. Займись лучше борьбой, а?

— Возьмите меня, я научусь! — Мальчик не сводил с него умоляющего взгляда. — Дайте только саблю, и вы увидите!

Но решение тренера было окончательным.

Начались занятия, и каждый раз Трифон Гедеванович слышал за спиной осторожный скрип двери, легкий шорох, а потом появлялась и круглая голова «забракованного», который протискивался в зал и замирал где-нибудь за скамейками.

— Ты что такой упрямый?! Делай уроки, гуляй на свежем воздухе! Зачем ты здесь стоишь? — не выдержал однажды тренер.

Мальчик ушел. Но это был еще не конец истории. На следующий год во время очередного набора он снова оказался тут как тут и снова, стиснув зубы, старательно проделывал контрольные упражнения. Сдвигов в лучшую сторону не было, и Трифон Гедеванович, глядя на него, даже немного расстроился. «Эх, — подумал он, — всем бы так хотеть, как этому! Вот прошел год, а много ли способных осталось в секции? Почти все ушли попробовать что-нибудь другое. Ну, конечно, ловким и быстрым везде рады! Возьму-ка я этого „нескладного“ — пускай другие у него поучатся, как надо добиваться цели».

И он ни разу не пожалел об этом. Ученик не только от первого до последнего занятия был примером для всех тренировавшихся вместе с ним. Этот мальчик, Нугзар Асатиани, стал чемпионом XVIII Олимпийских игр в Токио в составе команды по сабле, в течение многих лет был капитаном и душой грузинских фехтовальщиков.

Фехтуя на соревнованиях, юноша или девушка побеждают не случайно. Но чаще всего сразу не удается определить, почему один выигрывает, а другой проигрывает. Конечно, есть традиционное мнение о том, какие качества для фехтовальщика наиболее важны. Любой тренер скажет: в первую очередь это быстрота во всех ее проявлениях. Крайне важно быстро двигаться, быстро реагировать, быстро мыслить. Еще важно быть ловким, ибо оружие, ноги, руки нужно скоординировать, выполнить много разнообразных сложных движений опять-таки в мгновенно изменяющихся ситуациях. Так кажется, чего же и голову ломать? Раз быстрый, обязательно будет первым!

Если бы это всегда было так! На практике сплошь и рядом оказывается, что очень сильный фехтовальщик двигается совсем и не быстро, случается, заметны недостатки и в координации. Можно даже заподозрить его в недостаточно быстром реагировании… Где ж правда?

Но если посмотреть повнимательнее, что значит быстрое реагирование? Легко можно заметить лишь быстроту простой двигательной реакции. Бросаются в глаза быстрота преодоления пространства, хороший прыжок, ловкость. Эти качества сразу наводят на мысль о способностях. Но ведь в видимом диапазоне находится лишь «моторный компонент» любого движения. Величину «скрытого периода» реакции, ту часть времени, которая проходит от восприятия сигнала до начала движения, мы со стороны не фиксируем. А проявления свойств психики различимы не так просто, визуально их трудно определить. Поэтому они как бы находятся в тени.

Пролить свет на скрытые возможности человека, способного к единоборству, тренеру иногда помогает случай. Истинных педагогов, работающих по призванию, собственно, и отличает то, что они этот случай постоянно ищут, а найдя — не оставляют без внимания. Для меня самого первая встреча с преподавателем фехтования осталась навсегда значимой, так как в ней как раз было видно стремление тренера дать оценку возможностям ученика.

В первые послевоенные годы кафедрой фехтования института физкультуры заведовал Александр Николаевич Пономарев. Его авторитет в глазах студентов был исключительно высок. Играли свою роль и его военное прошлое, и высокие достижения в фехтовании на всех видах оружия, и весь его облик — всегда подтянутого, мужественного, очень привлекательного человека. Ему тогда еще не было и тридцати.

В качестве студента второго курса, желая ликвидировать задолженность, однажды вечером я заглянул в фехтовальный зал, чтобы справиться о расписании занятий, и сразу наткнулся на прямой и строгий взгляд заведующего. Но на несмелый вопрос в ответ вдруг услышал:

— Приходите хоть каждый день, только попозже. Было бы желание, а без внимания не останетесь.

На следующий день в гимнастическом трико и чешках «задолжник» явился в зал, а затем стал приходить каждый вечер. Так прошло недели три-четыре, и вот однажды урок студенту решил дать сам Александр Николаевич. Может быть, он хотел немного разгрузить своих преподавателей — народу в зале в тот вечер скопилось немало.

— Ну вот, научил я вас атакам с финтами, — сказал он в конце урока, — но в бою они вряд ли у вас получатся. Противник-то начеку!

— А как же быть? — спросил студент.

— Нужно постараться нападать неожиданно.

И они проработали ложный выпад, за которым следовала небольшая пауза, рассчитанная на то, чтобы противник успокоился и отвлекся, а затем — атака.

— Освоили? — спросил Пономарев. — А теперь давайте подеремся!

Новая неожиданность. Студент и месяца еще саблю в руках не держал, а с ним вступает в поединок один из лучших фехтовальщиков СССР! Однако надели маски и начали. Оба передвигаются по дорожке, педагог атакует, так проходит секунд пятнадцать, а потом он снимает маску и говорит:

— Ну что же вы? Учились-учились атаковать врасплох, а не делаете?

— Так вы ж об этом еще не забыли, — неуверенно ответил студент. — Хотел потом, после нескольких схваток…

— Что-о?! — Александр Николаевич рассмеялся и крикнул через весь зал Аркадьеву, работающему там со своими ученичками: — Виталий! Ты только послушай этого молодого! Он уже проверяет, как я знаю тактику фехтования!

С тех пор Пономарев не выпускал меня из своего поля зрения. Он показывал мне «номера», которые готовил к ответственным соревнованиям, делился своим сокровенным опытом, а к концу тренировок, обращаясь будто бы ко всему залу, но поглядывая именно на меня, весело говорил:

— Эх, и настроение же подраться! Ну, кому тут сделать 5:0? Есть желающие?

Студент скрещивает клинок с заведующим кафедрой. Занятия окончены, но смотрит весь зал. И каждый удар многого стоит.

Фехтовальному педагогу постоянно приходится иметь дело с резко отличающимися друг от друга людьми, особенно когда он работает с юношами в возрасте 18–20 лет. Такие ученики имеют определенный опыт, сложившиеся черты характера. Как их поднять на уровень высшего мастерства? Один широко одарен, другой — уже, третий — совсем узко… Какие-то способности обязательно должны быть. Без них наверх в большом спорте просто не пробиться.

Найти одаренного молодого человека — только первый шаг, затем, в течение всей его спортивной жизни, придется решать задачу: как же максимально реализовать потенциал ученика, заставить его проявить свои способности в боевых действиях?

Виталий Андреевич Аркадьев не раз говорил, что тренер, как скульптор, имеет дело с различным материалом. И то, что лучше сделать из дерева, он не должен пытаться воплотить в мраморе. Аркадьев каждый раз, создавая «образ» фехтовальщика, стремился «лепить» его в строгом соответствии с индивидуальностью ученика. К этому можно добавить только то, что «материалу» должен соответствовать и «инструмент».

Жизнь фехтовального педагога очень облегчится, во многом станет интереснее, если ему удастся создать в своей «мастерской» атмосферу спортивного товарищества, а еще лучше — сделать учеников своими единомышленниками. В этом случае можно так построить процесс совершенствования, чтобы к соревновательной борьбе не примешивалось никаких негативных элементов — ни вражды, ни зависти. Пусть ученики выходят на дорожку, где каждый хочет победить, и делают для этого все, но пусть они потом встречаются на тренировке, не держа, как говорится, камня за пазухой.

Пусть спортсмен, приезжая с соревнований, расскажет подробно, как фехтовал, как сложилась борьба, каковы были; противники. Тогда у учеников будет объединяться соревновательный опыт. А быстрое его накопление поможет им стать сильными. Приобретенные в тренировках и беседах знания позволят со временем выработать общую систему анализа действий спортсмена и тренера, способность обобщать разнохарактерные данные. В результате сформируется методическое кредо будущих специалистов фехтования.

Большинство учеников, связавших со мной свою спортивную судьбу: Ракита, Сидяк, Баженов, Кровопусков, — не были самыми лучшими в своем возрасте и в своей, так сказать, категории. Они были — среди лучших. И это значит, что они, бесспорно, были по-своему способными и «всплыли» не случайно.

Но при этом все они имели и некоторые бросающиеся в глаза недостатки, поэтому жизнь не баловала ни их, ни их тренеров… Мои встречи с учениками произошли не в процессе поиска самого талантливого, а в случаях, когда фехтовальщик оказывался длительное время рядом, или был без тренера, либо требовался партнер для подготовки сильнейших, команде необходим был комплект и приходилось срочно искать — в общем, все решала производственная необходимость.

А может, все это было и к лучшему.

На пути к высоким результатам тренер и спортсмен трудятся рука об руку долгие годы, но в спортивном мире имеет широкое хождение такая шутка: «Побеждает всегда ученик, а проигрывает только тренер». Бесспорно, в этом много справедливого: спортсмену принадлежит главная роль, одерживает спортивную победу именно он. А роль тренера внешне малозаметна. Приводит это нередко к тому, что хвалу и прославления ученик воспринимает как должное. Ведь очень часто чемпион, отвечая на вопросы корреспондентов, как он сумел добиться такого результата, как шел к своей победе, как готовился, набирает полную грудь воздуха и начинает повествовать от первого лица. В лучшем случае вскользь упомянет, что где-то рядом при этом присутствовал и его тренер — присматривал, чтобы он не переутомился.

К сожалению, бывает и так: как только спортсмен приобретает класс, ему начинает казаться, что он все меньше нуждается в чьей-либо помощи. И тренер уже не решается сказать ученику, где его ошибка, сделать замечание и в конце концов теряет возможность управлять им в ходе соревнований. Даже спортсмен высшего класса не застрахован от скованности, предстартовых волнений, и тогда тренер должен любой ценой его из такого состояния вывести. Иногда для этого приходится ссориться с учеником, говорить ему резкие слова — сознательно вызывать у него обиду на себя. Но кажущаяся несправедливой колкая фраза, брошенная перед боем, полностью отвлечет спортсмена от мучительного ожидания поединка, переживаний за его исход. Тренер, уверенный в своей душевной связи с учеником, не побоится вступить во временный, вызванный необходимостью конфликт, точно отмерив дозу нужного лекарства.

Вопрос о том, что думает ученик о своем тренере, совсем не праздный он имеет многоплановый аспект в любом виде спорта, но и фехтовании к нему примешивается еще существенная специфика.

В нашем виде спорта, независимо от уровня мастерства ученика, значение непосредственного умения тренера владеть оружием очень велико. Тренер должен обладать определенной техникой. Реакции у него должны быть специализированы для проведения занятий в форме индивидуального урока. Ежедневно от тридцати минут до часа занимаясь с каждым учеником ему приходится разыгрывать тактические ситуации, повторять различные действия. Тренер собственным оружием и маневром имитирует движения противника. Естественно, в его движении есть некоторая условность: иногда он стоит ближе, чем стоял бы противник, иногда — несколько дальше; колебания оружия по амплитудам могут быть чуть шире или уже, чем это будет в бою. Но тем не менее, создавая для ученика определенные ситуации, которые могут возникнуть при взаимодействии с противником, тренер старается придать им максимальную достоверность.

Если говорить самые умные слова, а делать оружием что-то неподходящее, то у ученика ничего не будет получаться. И он сразу поймет, по чьей вине. При всех самых лучших идеях «король» через пять минут окажется голым.

Условия нелегкие. Поэтому тренером по фехтованию становится, как правило, человек, который умел хорошо фехтовать. Не обязательно, конечно, чтобы он был чемпионом, но все-таки он должен иметь хорошие навыки владения оружием. Редким для фехтования исключением является пример тренера из Казани Владимира Житлова, фехтовавшего лишь на уровне кандидата в мастера. Он сумел вырастить прекрасных спортсменок (В. Никонову, О. Князеву, Н. Гилязову), ставших сильнейшими. Будучи бесспорно одаренным человеком, он и сам вырос в процессе работы не только в педагогическом плане, но и в технике владения оружием. Он учился, наблюдая работу других тренеров, и извлек из нее для себя максимум пользы. Но все равно заочное обучение нашему делу представляет гигантскую трудность.

Обычно тренер всемерно использует весь свой накопившийся опыт спортсмена. Ему может пригодиться даже то, что на поверхностный взгляд кажется мелочью. Во многих видах спорта мастер сам подгоняет себе инвентарь. Так и в фехтовании. Вряд ли идеальное соответствие клинков потребностям каждого фехтовальщика может быть рассчитано инженером. Обычно спортсмены сами «доводят» для себя рапиры, шпаги, сабли. Однако, например, Ракита ни на одном крупном первенстве ни единой сабли в руки не взял, прежде чем я с ней не повозился — не придал ей соответствующий изгиб, не подкрутил гайку, не выправил гарду. Как выяснилось потом, он это прекрасно умел делать и сам. Просто считал, что все-таки лучше с этим справится тренер. А сейчас, став тренером, он возится с саблей Виктора Кровопускова. И у того на душе становится спокойнее.

А вот Виталий Андреевич Аркадьев за оружием учеников никогда не следил. Это совсем не значит, что он не придавал ему значения. Просто считал, что спортсмен должен отделывать клинки самостоятельно, а не может — пусть находит сам выход из положения. В конце концов, Аркадьев же не был слесарем! Нельзя всех стричь под одну гребенку. Есть люди, которые, решив, что что-то главное, а другое нет, на второстепенное не обращают внимания. А для других каждая мелочь важна, так как она тоже может сыграть свою роль на длинных дорогах соревновательной борьбы.

Огромные физические и нервные нагрузки тренера по фехтованию можно в полной мере оценивать, лишь учитывая, что работать нужно не только молодым, но и в преклонном возрасте, в хорошем настроении и в плохом, чувствуя себя физически бодрым или перебарывая недомогание. В других видах спорта, циклических например, основная работа тренера связана с карандашом и бумагой. В ней больше используются его знания, методическая подготовленность, чем способность обеспечить ученику возможность успешно действовать.

Хотя если говорить о фехтовании на саблях, то спортивный багаж для тренера даже и недостаточен. Ему нужно освоить еще и новую технику, необычные движения и их параметры. Поэтому у саблистов бывает, что сильный спортсмен, став тренером, не сразу овладевает профессиональными навыками. А специфика эта скупо описана, и ей, как правило, спортсменов не обучают из-за очевидной, казалось бы, элементарности. Каждому приходится доходить до сути самоучкой. Почему-то предполагается, что большой спортсмен быстро доберет недостающие ему для дела технические детали, «мелочи», чтобы с успехом заниматься тренерской работой. Но они как раз и отражают личное мастерство лучших сабельных наставников. Научиться им, взяв учебник, тоже не просто, так как знания не заменят необходимых навыков.

Тренеру все время нужно балансировать, в своих действиях не выходить за рамки условностей, а если выходить, то только когда уверен, что покажет себя наилучшим образом. Сильный фехтовальщик, придя на тренерскую работу, может не сомневаться — еще в течение нескольких лет он сохранит способность вести спортивный бой на своем прежнем уровне. В конце концов, для одного боя не требуется столько выносливости, сколько нужно спортсмену в соревнованиях, продолжающихся до четырех суток.

Через четыре года после того, как я «сошел», мне как-то раз снова пришлось участвовать в бою. Марк Ракита, вернувшись с международного турнира, не приехал на планировавшийся сбор сразу, а задержался дома на несколько дней. А когда прибыл на сбор, на первой же тренировке мне стало ясно, что эти несколько дней он провел «вне режима».

— Дорогой мой, — говорю ему, — ты же сегодня так плох, что, наверное, даже я мог бы тряхнуть стариной да у тебя и выиграть!

Ох он и взвился! Еще бы, он только что прекрасно выступил на Кубке Европы в Будапеште, и вдруг такие сомнения! Мы, бывало, и раньше, в первые мои тренерские годы, изредка дрались с ним, и уж, во всяком случае, «раздетым» я себя не чувствовал. Но это было давно. Рискнул предложить ему матч из пяти поединков и выиграл у него четыре. Ему ничего не оставалось делать, как только изобразить, что ничего в этом нет особенного:

— Да, кажется, ты прав. Я что-то не в порядке, но может, это с дороги?

Мы оба рассмеялись.

У тренера, даже пожилого, всегда есть возможность продемонстрировать ученику свою силу во владении оружием и не ведя с ним настоящих поединков. Способы имеются. В фехтовании широко применяются упражнения, называемые «контрами». Это, по сути дела, соревнования по выполнению отдельного приема, где требуется быстрота и внезапность действий — что-то вроде элементарной двигательной пробы с оружием.

Допустим, у тренера открывается один из секторов, и спортсмен должен попасть в него, задача же тренера — защищаться. Фехтующие стоят очень близко. И то, что тренеру не нужно преодолевать расстояние, а можно только действовать клинком, существенно облегчает его положение. Быстрота и точность движений руки не слишком ухудшаются с возрастом. К тому же тренеру помогают и техника, и опыт, и специализированность реакций. Так что в «контрах» он может посоревноваться хоть с чемпионом мира.

Рассказывают, что Виталий Андреевич Аркадьев в возрасте 80 лет поддразнил как-то группу молодых ребят, фехтовальщиков на уровне кандидатов в мастера, и в «контрах» выиграл у них у всех. Рука у него, действительно, и до сих пор фантастически быстра. К сожалению, некоторые сегодняшние чемпионы воображают, что раньше спортсмены были куда слабее и дрались хуже, а тренеры работали с помощью «сохи». Конечно, фехтование было немножко другим, но выигрывать, быть первым, а также подготовить сильнейшего всегда, во все годы бывает нелегко.

ПОГОНЯ ЗА АВТОРИТЕТОМ

В спорте высших достижений победы «на легком аллюре» не одерживаются. Требуется предельное, иногда даже запредельное напряжение всех сил, когда пот заливает глаза, когда высочайшая точность и ловкость должны быть извлечены откуда-то из последних глубин, когда все ресурсы должны быть вычерпаны без остатка.

Кто возьмет на себя ответственность, смелость отдать спортсмену приказ: «Пойди и сделай все для победы!»? Только тот тренер, которому ученик верит безоговорочно и безгранично, только тот, кто обладает в глазах спортсмена высшим авторитетом — и человеческим, и профессиональным.

Во взаимоотношениях с учеником свою ведущую роль каждый тренер представляет по-своему. Поучительных примеров в практике фехтовального спорта бесконечное разнообразие. Прежде всего интересен опыт выдающихся педагогов.

Вадим Алексеевич Андриевский с целой группой учеников начал работать сразу после окончания войны. Предстал перед ними в ореоле заслуженного фронтовика — он был на войне командиром батальона. Затем в течение многих лет возглавлял кафедру фехтования Львовского института физической культуры и был даже его ректором.

Известный тренер набрал группу совсем молодых ребят, которые с первого же дня знали, что им несказанно повезло: все фехтовальное образование, начиная с самых азов, они получают, как говорится, из первых рук — ведь им преподает не более не менее как сильнейший мастер своего дела!

Собственно, так оно и было. Они действительно получили в учителя крупного специалиста — и теоретика, и практика — в прошлом сильного спортсмена, способного и через несколько лет выиграть у любого из своих учеников… Какие же тут могут быть дискуссии, обсуждения! Лишь внимать — и повиноваться.

Вадим Алексеевич внешне слегка напоминал одного из героев Дюма — Портоса. Доброжелательность к окружающим сочеталась в нем с решительностью действий и мнений. Он мог после проведенного боя сетовать на непонятливость судей, вздымая саблю вверх и восклицая: «Двенадцать левых боков!» Смысл фразы нужно понимать таким образом: «Как это не увидеть мои удары? Уж и так бью все больше по левому боку, как в сабельной рубке — „от плеча до седла“»!

С самого начала и до тех пор, когда ученики уже стали сильными спортсменами, их отношения с тренером строились на беспрекословном следовании его идеям. Конечно, у учеников появлялись и собственные мысли относительно того, как лучше делать то или иное. Но тогда уж им нужно было постараться найти приемлемую форму для проявления инициативы. Все, что могло показаться тренеру подсказкой, пресекалось им на корню, потому что не совпадало с его взглядами на спортивную педагогику.

Не раз можно было наблюдать, как резко реагировал Андриевский на любую попытку не только отстаивать, но даже просто высказывать свою точку зрения на тот или иной вопрос, возникающий в процессе тренировок или соревнований. Истиной в последней инстанции являлось мнение педагога.

Авторитет Андриевского оставался всегда высок для всех его учеников. А были среди них и крупные мастера, такие, как Евгений Череповский, Евгений Рюмин, Василий Станкович. И на соревнованиях авторитет помогал тренеру вывести спортсмена из кризисного состояния, управлять им так, как это было нужно, не нанося ущерба их дальнейшим взаимоотношениям. А когда его ученикам случалось заниматься с другими тренерами, они даже испытывали некоторое неудобство, обусловленное непривычными формами общения — настолько начальственная манера Андриевского стала для них родной и привычной. Получая от других тренеров новое и интересное, они, тем не менее, не переставали признавать главенствующую роль и заслуги своего собственного. Просто оказывалось, что в обучении фехтованию помимо известного им можно найти еще что-то полезное. Но только как дополнительное к тому основному, что они получили от своего Вадима Алексеевича.

Виталию Андреевичу Аркадьеву не приходилось делать ничего специально для поддержания своего авторитета. Все нужное для этого органически заключалось в нем самом, и не было никого, кто бы это сразу же не почувствовал. Он покорял своих учеников широчайшей фехтовальной эрудицией, он раскрывал перед ними такие необозримые горизонты в любимом деле, такие интересные перспективы в углубленном изучении фехтования, что всем хотелось вместе с ним всю жизнь познавать новое, совершенствуя себя. Каждый чувствовал, что Аркадьев как бы владеет ключами от сундука с сокровищами, что он знает неизмеримо больше, чем кто бы то ни было, и видит возможности научить этому. Аркадьев увлекал творческой стороной единоборства, способствовал осознанию органической связи фехтования с искусством, умению видеть его составной частью человеческой культуры вообще.

Для него было естественным вступить в серьезную дискуссию по любому вопросу, невзирая на уровень развития собеседника. Часто можно было слышать, как он высказывал свое мнение о чем-нибудь, тут же начинал опровергать себя для того, чтобы побудить к размышлению окруживших его спортсменов. Профессиональные знания и высокий культурный уровень Аркадьева внушали к нему уважение, вместе с тем не подавляя учеников. Пользуясь этим, он старался расширить их духовный мир, привить им интерес к искусству, литературе, архитектуре… Некоторые из спортивных специалистов относились к этому скептически, считали лишним и подшучивали над Виталием Андреевичем. Но подавляющее большинство его учеников — а их у него было очень много — завороженно слушали своего учителя. Фехтование представлялось им в совершенно необычном, новом свете — как исключительно интересная область творческой деятельности. Представало не только как искусство владения оружием, но и владения собой, как единоборство в широком плане, по выражению самого Виталия Андреевича, — в физическом, моральном и интеллектуальном.

Естественно, уроки Аркадьева каждый его ученик воспринимал несколько по-своему, интерпретировал в силу особенностей собственной личности. Но все же его влияние на их дальнейшую деятельность было очень значительным.

Иван Ильич Манаенко был для учеников поистине «всевидящим оком». Он знал все, что составляло их жизнь не только в спортивном зале, но и вне его. Он устраивал их домашние дела, улаживал их взаимоотношения, помогал по любому вопросу, связанному с их бытовыми нуждами, продумывал вместе с ними их жизненный путь и оборонял их на соревнованиях и тренерских советах «до последнего патрона». Если же оказывалось, что спортсмен в чем-то провинился, ругать его мог только сам тренер, но никто другой и тронуть его не смел.

Когда на соревнованиях что-то не ладится, бои не идут, судьи «отвернулись», его ученики всегда уверены: Иван Ильич тут, рядом — значит, все будет в порядке. Уж Иван Ильич добьется, чтобы судьи судили правильно, а не станут — их заменят. А если не получилось, что ж, для победы надо напрячь все силы. Раз Иван Ильич говорит, что другого выхода нет, значит, «и так тоже можно выиграть».

И выигрывали — «так». У его учеников была абсолютная вера в него. В то, что тренер все продумал, он все знает, он самый умный, самый ловкий, самый лучший организатор, а значит — он самый сильный и ослушаться его нельзя. Тренер трудится не покладая рук для успеха всего «Динамо», а значит, в том немногом, что спортсмен может сделать сам, он должен выложиться честно и до конца.

Можно даже сказать так: у его учеников всегда было очень сильное ощущение того, что они максимально защищены, как бы постоянно находятся под охраной — от превратностей судьбы и от случайностей турнира. Иван Ильич, как никто, умел строить такие отношения со своими учениками. Собственно говоря, он так себя вел, что только такие отношения у него и возникали. Если же он не чувствовал должного контакта со спортсменом, который хотел у него заниматься, тот не становился его учеником. Тренер шел даже на то, чтобы предъявлять к такому фехтовальщику явно завышенные требования, и, если ученик не выкладывался в попытке их выполнить, они расставались.

Ивану Ильичу нужна была такая вера в него, чтобы ученик, получив задание, пытался творить только в очерченных рамках. Не страшно даже, если спортсмен это задание не сумеет выполнить, важно, чтобы он пытался это сделать.

Иван Ильич Манаенко с удивительной эффективностью — может быть как никто другой — умел управлять действиями учеников в условиях соревнований. Причем делал это настолько по-своему, что попытки других тренеров повторить его оканчивались неудачей… Например, он мог в напряженнейший момент дать ученику задание, которое казалось совершенно не имеющим отношения к тому, в чем ученик ошибался. Видя, что тот перевозбужден, скован, взволнован, находится на грани проигрыша, он подзывал его и говорил:

— Слушай, ты шаркаешь левой ногой по дорожке, как старик! Со стороны противно смотреть. Ну-ка, обрати на это внимание, последи за собой!

И в панической сумятице, которая уже овладела спортсменом, возникал простенький, но отчетливый ориентир. У него появлялось небольшое, слегка отвлекающее от главного дела занятие: следить за своей левой ногой. Он переставал думать о грозящем поражении, функции его моментально восстанавливались, рефлексы начинали срабатывать безотказно — в результате получались все оттренированные «номера». А уж когда раз, и два, и три что-то получалось так, как хотел спортсмен, все остальное также приходило в норму: и техника, и, наконец, тактика возвращались к нему в полном объеме.

Конечно, эта «левая нога» забирала часть внимания спортсмена. Но тут все дело в том, что, потеряв, скажем, десять процентов мастерства, он восстанавливал девяносто. Если фехтовальщик доходит до такого состояния, что видит только конец клинка, которым должен ткнуть противника, хорошего боя уже не получается. Его полезно немного отвлечь. Тогда, выиграв пару боев или даже проиграв, но в упорной борьбе, ученик чувствует, что к нему возвращаются все его умения. Поединки становятся не скоротечными, лихорадочно напряженными, а достаточно длительными, надежность действий возрастает, и можно считать, что фехтовальщик уже боеспособен.

Такие методы, дававшие хороший эффект, Иван Ильич мог применять потому, что был уверен в полнейшем уважении учеников к любому своему требованию, каким бы оно ни показалось другим людям абсурдным, смешным или нелепым.

Иван Ильич в свое время не один раз становился чемпионом Советского Союза. В 40-е годы, выступая на соревнованиях по нескольким видам оружия, спортсмены вели бои по пять-шесть дней подряд, участвуя чуть ли не в ста поединках.

Какая в этом случае требовалась выносливость, оценить нетрудно и сегодня. И тренеры в своих уроках частенько заставляли учеников побегать.

Тренером Манаенко в течение нескольких последних лет был Юрий Тихонович Хозиков, который обучал фехтованию, не переодев сапоги и галифе. Работая начальником физподготовки пограничных войск, он давал уроки, сменив только китель на тренерский нагрудник. Нельзя вспомнить без улыбки, как вдоль дорожки, где он тренировал Ивана Манаенко, к концу урока образовывалась темная полоска от пота, капавшего с подбородка спортсмена. Казалось, что кто-то, пробегая в спешке, пролил воду из чайника. А педагог, невозмутимо глядя на вконец вымотанного ученика, напоминал ему: «Ниже на ногах!», сгибать которые еще больше при таких нагрузках можно было, только обладая достаточным самолюбием и несокрушимым здоровьем.

Вообще, представлять, что в сороковые годы тренировались мало и плохо, а в семидесятые много и хорошо, — неверно.

Владимир Владимирович Вышпольский, двадцатикратный чемпион СССР, не мог не восхищать всех, кто его знал, фантастической разносторонностью своей спортивной подготовки. Он жил во дворе института физкультуры. И регулярно рано утром не меньше часа занимался здесь зарядкой. У него были свои нормы. Можно удивиться и сегодня, узнав, из чего они состояли. Став на 400-метровую дорожку стадиона, он проходил ее до конца скачком и выпадом. Потом покрывал это же расстояние еще и атакой стрелой: «флешь» — пробежка — остановка, «флешь» — пробежка — остановка. Смело можно утверждать, что ни один нынешний «сборник» сразу, без длительных предварительных тренировок этого повторить не сможет. Не выдержит.

Вышпольский прыгал в высоту на 170 сантиметров, толкал штангу весом 100 килограммов при собственном весе до 80, даже в возрасте 50 лет делал на шведской стенке гимнастический силовой «флажок».

Его боевая выдержка, тактическая изобретательность стали притчей во языцех — всему фехтовальному миру известна эпиграмма:

Ему было суждено тяжелейшее испытание в конце длительной спортивной жизни — выйти на первый свой международный бой в 36 лет. Нелегко, когда под сомнение ставятся все твои предыдущие победы, добытые в непрерывной борьбе. Против него сражались сильнейшие венгерские спортсмены. Победив троих, Вышпольский тем самым снискал восхищение многоопытных асов мирового сабельного фехтования.

Восхищение — это именно то чувство, которое вызывает и весь внешний облик Владимира Вышпольского. Преподаватель института физкультуры, кумир для своих студентов, он всегда строен, подтянут, элегантен в каждом своем движении и безупречен во всем, что касается «показа» во время фехтовальных уроков.

Таким же высочайшим «исполнительским мастерством» обладала и обладает до сих пор коллега Вышпольского по преподаванию в институте физкультуры Анна Матвеевна Пономарева. Оба они воплощали классический, хрестоматийный образ идеального фехтовальщика — касалось ли это боевой стойки и манеры передвижений или способа выполнения технических приемов.

Анна Матвеевна Пономарева помимо привязанности к фехтованию была прекрасной легкоатлеткой. Это придавало ее манере передвигаться по дорожке совсем особые черты и выгодно отличало от соперниц. Как известно, женщины фехтуют только на рапирах. Причем соревнования у них проводятся отдельно от мужчин. Однако Анна Пономарева, пятикратная чемпионка страны, призер чемпионата мира 1955 года в Риме, могла бы на равных сразиться с любым рапиристом.

Умение самому вести бой, «драться» — одно из главных составляющих авторитета учителя, всей суммы его влияния на учеников. И это понимают педагоги, находясь даже в преклонном возрасте. В конце сороковых годов лаборантом кафедры фехтования ГЦОЛИФКа был Петр Кириллович Малахов — незаметный, маленького роста, очень пожилой человек. Его обязанностью было готовить оружие для занятий по специализации, в которых он сам участия не принимал. Преподавателями работали самые сильные в стране фехтовальщики своего времени.

И вот однажды, весной 1948 года, когда фехтовальщики толкались в зале без преподавателя, вошел, щурясь на яркие окна, старик Малахов. Ходил он всегда в кавалерийских сапогах — голенища, как бутылки, — а тут вдруг почему-то оказался в легких парусиновых туфлях. Видно, настроение у него было в тот день особенное, но только, обычно незаметный и сдержанный, прошелся этаким петушком, взял у кого-то саблю и, лихо помахивая ею, сказал: «Подраться, что ли, с вами сегодня?» Студенты засмеялись: «Да ну, Петр Кириллович, вы, наверно, лет тридцать саблю в руки не брали!» — «А вот попробуем! Если у всех вас выиграю, пачку папирос старику купите?» И стал в позицию. А в группе ребята были года по 23–24, большинство в институт пришли с войны и уже стали перворазрядниками. Все зашумели, завелись: «Папирос? Да мы вам каждый по пачке купим!»

И что же? Петр Кириллович проиграл всего один бой, да и то со счетом 4:5. Подумать только, в 70 лет! Всех поразило тогда, что есть еще какое-то фехтование, отличающееся от того, которому их учили. Нет, студенты не усомнились в своих преподавателях, просто стало ясно, что фехтование — разное и многоликое. И все, что было раньше, нельзя отвергать целиком, оно должно сохраняться и продолжать служить спорту. Ведь с оружием в руках выходит на дорожку не только система, но и оригинальная личность, владеющая ею. И как эта система будет проявляться, зависит именно от фехтовальщика.

Старик Малахов иногда по вечерам занимался с энтузиастами совершенно бескорыстно, для собственного удовольствия. Главным для студентов в его уроках становилось открытие, что сильные фехтовальщики были и раньше и если ты умеешь, это не пропадет никогда — навыки оказываются очень прочными.

НА ГРАНИ «ФОЛА»

В истории педагогики известна безуспешная попытка Жан-Жака Руссо воспитать юного Эмиля, оградив его от негативного влияния внешней среды. В спортивной практике такая изоляция тоже невозможна.

В спорте, как и в жизни, возможны ситуации, в которых нарушение этических норм не влечет за собой наказания провинившегося. Но мотивы поступков спортсменов не могут быть для тренера безразличными. Иначе неминуемо появление педагогического брака, расплачиваться за который придется и тому, и другому в течение всей жизни.

Скажем, в процессе соревнований сложилась такая ситуация. Борясь за право выхода в следующую ступень, фехтовальщик выигрывает три или четыре боя. Исход последнего — четвертого (пятого) — поединка решающего значения уже не имеет. Даже если он и будет проигран, это не помешает спортсмену продолжить борьбу.

Вместе с ним в той же группе выступает его постоянный соперник, встреча с которым в ходе дальнейших состязаний может быть для спортсмена опасной. И вот перед последним боем становится ясно, что, проиграв этот поединок некоему третьему участнику, он прибавит ему победное очко и тем самым поможет перейти в следующую ступень. А опасный соперник окажется вне борьбы, вылетит из соревнований.

Некоторые тренеры считают подобный намеренный проигрыш правомерным и отождествляют его с тактикой. Это даже становится у них методом борьбы. Они действуют по принципу «хитрость лучше ума», а потом удивляются и возмущаются, когда выращенный ими ловкач демонстрирует холодную расчетливость по отношению к своему же учителю.

Спортсмены, хоть это случается редко, могут вступить и в сговор между собой: «Сейчас я тебе проиграю, а в следующей ступени — ты мне». Выдают, так сказать, друг другу векселя, действующие на какой-то срок. И такая тактика легко может привести к уродливому перерождению личности.

Может ли тренер быть посредником или безучастным наблюдателем этой закулисной возни? Если ученик обратится в двусмысленной ситуации за советом, долг тренера предупредить его:

— Ты взрослый человек и должен решать сам. Но как ты себя будешь чувствовать, если влезешь в эту грязь? Я — против.

Кроме того — и это нередко можно наблюдать в жизни, — если тренер дает, пусть молчаливое, разрешение на что-либо подобное, ученики всякий раз в похожей ситуации кидаются к нему, чтобы он что-нибудь «предпринял» или «придумал».

Как синдром той же самой болезни возможен и такой поступок. У тренера вместе соревнуются два-три ученика. Один из них молодой и еще неопытный, и более сильные товарищи стараются его «охранять». Малозначимые бои на соревнованиях ему проигрывают: у них и без этого хватает сил пробиться в следующую ступень. Они тащат неопытного за собой, помогают занять достаточно высокое место, обеспечивающее участие в последующих турнирах. А молодой в финалах «возвращает» бои — все равно выше последних мест ему там не занять, еще не по силам. Так может продолжаться долго; молодой станет старше, а участвовать в жесткой борьбе и не попробует. В результате всей этой возни он не получит необходимого для бойца качества — «запаса прочности» при столкновении с препятствиями. Самыми сильными такие не становятся никогда, так в запасных и толкутся.

Хорошо, конечно, когда на подходе несколько учеников. Счастьем было для меня, например, когда уверенно выступал Ракита, а за ним тянулся молодой Сидяк. Ориентирами для Кровопускова были Сидяк и Ракита. У них всех было жесткое правило: тренироваться вместе, невзирая на разницу в классе, а соревноваться — без гандикапов. Никаких подпорок, только — борьба. Ибо само по себе пребывание среди сильнейших не поднимет спортсмена до уровня экстракласса.

Во время поединка фехтовальщик пытается воздействовать на противника разными средствами, в том числе и психологически. Но любое психологическое давление все же не должно переходить некую грань, за которой оно уже превращается в нечестную игру.

Допустим, наносит какой-то спортсмен бесспорный удар. Судья его присуждает. И тут противник поднимает маску и говорит:

— Товарищ руководитель боя, разрешите задать вопрос?

— Пожалуйста.

Почему вы присудили этот удар? Разберите, пожалуйста, схватку еще раз.

Тут же подключается возмутившийся спортсмен:

— Ну как же так! Да ты что, не понял? Ведь удар-то был, все правильно!

— А мне показалось иначе. Товарищ старший судья, разберите, пожалуйста, схватку!

Такая хитрость действует не на всех. Но некоторые спортсмены болезненно реагируют на ошибки судей — как мнимые, так и действительные. Иногда они в процессе боя не очень четко оценивают свои действия, им кажется, что нанесли удар раньше; они бывают так возбуждены, что не ощущают легкого прикосновения к своему телу.

Большинство же спортсменов с ювелирной точностью определяют свое и чужое положение. Но в «тактических» целях, случается, делают вид, что введены в заблуждение. Долг судьи — правильно квалифицировать такое поведение.

Предположим, судья не почувствовал подвоха. Он разбирает схватку еще раз, удар снова присуждается, и вроде бы инцидент можно считать исчерпанным. Однако еще добрых пятнадцать-двадцать секунд обиженный спортсмен будет внутренне метаться: «Да что же? Да как же? Эх, ах…» Ну а противник тем временем на месте не стоит, и вот судья уже снова фиксирует удар, только в другую сторону.

Нельзя не упомянуть еще об одном способе деморализующего воздействия на противника, который можно наблюдать даже на крупных международных соревнованиях. Это намеренное нанесение болезненных уколов и ударов. Укол рапиры с замахом и особенно удар сабли может доставить очень неприятные минуты. Саблей, случается, попадают не прямо в грудь, а задевают и спину. Больно, когда попадают по плечу или по руке, перехлестывают через маску и достают до шеи.

Некоторые фехтовальщики очень нервно реагируют на такие нападения. И дело не в том, что они боятся боли. Их выводят из себя прежде всего сопутствующие обстоятельства — раздражают и оскорбляют грубость, мстительность, коварство, неспортивное поведение противника.

Например, кто-то, получив удар, который ему, бесспорно, сию минуту будет засчитан, наносит тем не менее ответный, успевая сделать это до команды «Стой!». А главное — вкладывает в него силы намного больше, чем требуется. Обычно есть наготове и оправдание для такого поступка: вдруг судья не заметил первого удара, значит, надо торопиться, чтобы он заметил ответный. Но когда хлесткий удар наносится намеренно, хоть и одновременно с командой «Стой!», а тем более позже нее, такому поступку никаких оправданий уже не придумать. Это просто попытка выместить обиду за проигрыш. «Не слышал, не успел» — такие объяснения для фехтовальщика неубедительны: он может остановить свое движение в кратчайшую долю секунды.

Ясно, что спортсмена высокого класса, столкнувшегося с разозленным и «кусающимся» противником, который исчерпал все доступные ему способы борьбы, кроме «силового» нападения, это может взвинтить. И некоторые срываются, позволяют втянуть себя в обмен тяжелыми ударами и уже больше думают не о том, чтобы опередить, обыграть, выиграть схватку согласно правилам, а о том, как побольней наказать «невоспитанного». Исход такого боя уже трудно предсказать: здесь сильный может проиграть слабому.

В свое время фехтовальщики разных западных команд частенько использовали такую «тактику» против наших спортсменов. Применялись и удары вслед за уже нанесенным и удары после команды «Стой!». Конечно, потом подходили, терли спину, говорили: «Ох пардон, случайно!» Но мы-то всегда знали, было ли это случайностью.

Тренеру необходимо заранее готовить учеников к устойчивости и выдержке в подобных случаях. Да и в процессе соревнований быть наготове! Во время Олимпийских игр в Москве в матче личного первенства Михаил Бурцев встретился с одним молодым фехтовальщиком, который был не прочь использовать силу удара. Обладая неплохими бойцовскими качествами, он значительно уступал Бурцеву в мастерстве и явно проигрывал бой. Небольшой разрыв в счете, однако, все время позволял ему сохранять какую-то надежду. Для Бурцева это был нелегкий бой. Его противник привык начинать все нападения как бы вне дистанции — с очень далекого расстояния. Любому мастеру, даже самому сильному в мире, с такими бойцами драться тяжело. Но зато уж им тяжело со всеми. Такая манера не самая лучшая… Однако речь не о том. Когда до победы Михаилу оставалось выиграть всего одну схватку, он сумел опередить противника на его дальний бег и нанести удар. Ситуация была настолько бесспорная, что оставалось только опустить сабли. Но одновременно с командой «Стой!» мелькнул клинок проигравшего — и Миша побелел от боли и обиды. Тут же на помост вспрыгнул тренер, Марк Ракита, и схватил его за руки: «Миша, Миша, надо пойти пожать ему руку…»

Конечно, всегда неприятно проиграть, тем более на Олимпиаде. Но проявлять свои бойцовские качества в такой форме — это какое-то фехтовальное детство. Уверен, что у этого саблиста пропадет драчливость, как только он повысит свой класс. Ему представятся возможности утвердить себя другим способом, более разумным.

Турниры фехтовальщиков, кроме всего прочего, еще и довольно изнурительны, и поэтому вполне реально получить легкую травму или почувствовать недомогание. В правилах этот случай предусмотрен. Любой участник на протяжении всего турнира может один раз взять пятиминутный перерыв. Только один раз! При повторном заявлении его снимут с соревнований.

В финале мужской рапиры на Московской олимпиаде несколько спортсменов воспользовались своим правом на перерыв. Любопытно, что каждый раз это было, когда они находились на грани проигрыша. Конечно, к финалу все очень устали, а напряжение колоссально возросло. И вот спортсмен вдруг ложится на помост, к нему подбегает тренер, массирует грудь, приносит воды, вытирает полотенцем… Все понятно, он себя неважно чувствует, ему нужно немножко отдохнуть. Но есть и другая, скрытая, причина. Бой пошел не так, как хотелось бы, а после перерыва будет возможность попробовать начать его как бы заново, с чистого листа. Ведь пять минут в фехтовании — это очень много. При угрожающем счете — 4:2, 4:1 — остается не слишком много шансов, и нужно использовать их все. Так было в бою у Рузиева с французом Жолио, у Жолио — в бою с будущим олимпийским чемпионом Смирновым… Но помогает это последнее средство не всегда.

Перерыв остается перерывом не только для того, кто его просит, но и для того, кто получает его невольно. С чистого листа бой могут начать оба. И нужно постараться правильно оценить ситуацию, внимательно следить за собственным состоянием — физическим и психическим. Перерыв достаточно большой, и участники должны двигаться, разговаривать — в общем, любой ценой сохранять внутренний накал борьбы. Проигрывающему это не сложно — сознание реально существующей опасности подстегивает его. А вот другому нужно заранее начинать действовать, чтобы искусственно поднять уровень возбуждения. Иначе недолго и уступить завоеванное преимущество.

Создать для учеников стерильную внешнюю среду невозможно. Ежегодно им придется выступать во многих соревнованиях, в том числе в странах с чуждой нам идеологией, и общаться со спортсменами, представляющими самые различные социальные системы. Вполне реально попасть даже во враждебное окружение, так как во время пребывания за рубежом далеко не все встречи и беседы, выражаясь дипломатическим языком, носят взаимоприемлемый характер. Можно встретить и открытую ненависть и мещанскую предубежденность. Спортсменам и тренерам приходится призывать на помощь уверенность и выдержку, доброжелательность и умение обосновывать свою позицию.

В повседневном общении, в тренировках и соревнованиях на живом жизненном опыте создается иммунитет против чуждой морали. И если тренером замечены симптомы даже «детских» болезней, он должен вступать в борьбу решительную, без компромиссов. В спорт приходят не по обязанности, его выбирают по собственному желанию. И отблагодарит он каждого в меру способностей и отношения к нему. Люди, отдающие большую часть свободного времени спорту, получают от него исключительно много: физическое развитие, интересный досуг, они приобретают новых друзей и возможность познания самого себя, опыт конфликтной борьбы, преодоления трудностей. Самые упорные смогут посмотреть разные города и страны, лучшие из лучших, с эмблемами сборной команды СССР, выйдут на помосты мировых первенств и олимпиад, чтобы высоко пронести знамя советского спорта.

Отсюда и моральное право тренера проявлять в нужных случаях всю необходимую требовательность.

Тренер и спортсмен долгое время почти ежедневно находятся в непосредственном контакте, непрерывно общаются друг с другом. Причем поле совместной деятельности характеризуется высоким эмоциональным накалом: спортивное соревнование всегда остроконфликтно. Это нередко вызывает максимализм проявлений личности в поступках, взглядах. Поэтому нравственный, культурный и образовательный рост спортсменов, процесс формирования человека, коллектива, команды, клуба находится в прямой зависимости от принципиальности, честности, педагогической одаренности тренера.

НЕ РАДИ СПОРТИВНОГО ИНТЕРЕСА

Когда любитель спорта, болельщик смотрит соревнования, его внимание привлечено прежде всего к развитию событий. Тренерам же и опытным спортсменам, даже имеющим другую специализацию, в спортивном зрелище нередко открывается много скрытых пружин, невольно затем анализируемых и сопоставляемых с положениями, принятыми в собственной практике. В этом случае налицо взаимопроникновение опыта из совершенно различных видов спорта. Ведь в каждом из них занимающиеся в определенной мере достигают совершенства, следовательно, используемые ими методы являются наиболее эффективными. И хоть уровни проявлений отдельных качеств и навыков в разных видах спорта не совпадают, информация о закономерностях их формирования для педагогов любого профиля не безразлична.

Почувствовать, что знакомство с другими видами спорта для тренера составляет не праздный интерес, мне впервые удалось, открывая для себя теннис. При этом, как оказалось впоследствии, я получил дополнительный толчок для поисков в теории и методике фехтования.

Подружившись со сверстниками-теннисистами, я нередко бывал свидетелем жарких споров о теннисном спорте, о тренировках и прочем, что входит в круг их интересов. И чтобы не чувствовать себя беспомощным в этих разговорах, пришел в институтскую библиотеку и отобрал все имеющиеся книги по теннису. После того как они были проработаны, немного осмелел и стал время от времени подавать голос в этой компании.

— Кто это заговорил? — возмущались теннисисты. — Что ты можешь понять? Ты ж играть не умеешь!

Мне же казалось, что у меня больше оснований относиться к их мнениям иронически. Все они были интересными людьми, имели высшее образование — инженерное, гуманитарное, но никто не учился в институте физкультуры. Их рассуждения о теории и методике спорта выглядели наивно, ведь они знали о теннисе в основном лишь то, что составляет багаж игрока. Умели, конечно, играть хорошо, но были практики — и только. Мною же теннис воспринимался как очень близкий фехтованию вид спорта. Это не только игра, это же настоящее противоборство, если не считать некоторых особенностей ведения парных матчей.

Однажды дискуссия приняла особенно бурный характер. Дело вот в чем. В теннисе мужчины очень часто играют у сетки, выходя вперед и суживая противнику пространство «обстрелу» своей площадки. Преимущества ясны: мужчина бежит быстро, в мгновение занимает положение у сетки; у него, как правило, мощный удар, используемый, когда его пытаются обводить высоким мячом, «свечой», а также сильная подача. Женщины же в то время предпочитали играть только сзади площадки, в силу того, как считали мои друзья, что у них от природы более низкие скоростно-силовые показатели. Мне показалось, что, не пытаясь полностью повторять мужской стиль игры, женщины по мере совершенствования методики тренировки пройдут путь мужчин в направлении более активной игры. Пусть не в полном объеме, но они обязательно повторят его.

Мне упорно возражали. Тогда я решил доказать правоту своей позиции. Обдумал положение, завел маленький блокнот и без него на тренировки не приходил. В нем условными значками начал фиксировать пять-шесть показателей, определявших результативность игры.

Приблизительно через месяц, записав около двадцати игр, обсчитал полученные данные. И в один прекрасный день, когда дискуссия вернулась на «круги своя», достал эту статистику. А она свидетельствовала, что любая теннисистка, даже хуже всех играющая впереди, выигрывает 75 процентов мячей, если она случайно оказалась у сетки или рискнула побежать вперед!

Оппоненты объективные факты признали. Но все-таки добавили, и с ними нельзя было не согласиться, что для радикального решения этой проблемы — активизации игры женщин в теннисе — нужен прежде всего серьезный технический рост. Но тенденция была установлена верно.

Этот спор запомнился как серьезный повод по достоинству оценить важность специального физкультурного образования. Весь вопрос в том, чтобы находить случай применить свои знания, с их помощью добывать новые. Важно иметь самостоятельность в поиске необходимых данных и путей решения проблем спортивного совершенствования.

Эта «теннисная история» отразилась и на том, как я стал наблюдать фехтовальные поединки. Уже не мог просто смотреть соревнования! Входя в зал, автоматически отмечал, в какие секторы и кто преимущественно колет, какие защиты предпочитает, прикидывал примерную результативность и соотношение между используемыми средствами. Возникали вопросы, на которые нужно было искать ответы. Так вырабатывались критерии.

Ну а однажды судьба подарила мне редкую возможность участвовать в дискуссии разных спортивных специалистов о педагогике. Двадцать дней советские олимпийцы плыли на корабле, возвращаясь домой с Олимпиады в Мельбурне. Спасаясь от сильной качки, многие старались расположиться на палубе, ближе к центру корабля. Очень скоро все распределились постоянными группами — по интересам. Плохо переносил качку известный легкоатлет, прыгун с шестом, львовянин Виталий Чернобай. Он тоже вытащил на палубу матрас и поселился на новом месте. Вокруг него собирались любители потолковать о спортивной тренировке, о теории и методике, навыках и качествах… В основном это были участники, но подходил и кое-кто из судей, тренеров. Только что закончившаяся Олимпиада дала богатый материал для размышлений, обмена идеями.

В эту компанию приходил посидеть и сам Николай Георгиевич Озолин. Как известно, Озолин — один из создателей системы спортивной тренировки в СССР, первым написал по этой проблеме книгу — «Тренировка легкоатлета», которую как путеводитель использовало целое поколение советских тренеров всех профилей для осмысления методики в собственных видах спорта.

Озолин не брал на себя председательские функции в «палубном совете». Он высказывался, лишь видя полную противоположность мнений или несопоставимость фактов, приведенных в качестве аргументов. В его словах был виден редкий сплав собственных ощущений разностороннего спортсмена, наблюдений и опыта тренера и эрудиции ученого, а живые примеры направляли размышления окружающих к поиску методических обобщений.

Оказывается, могут быть найдены существенные аналогии в, казалось бы, далеких друг от друга видах спорта, облегчающие анализ мастерства спортсменов и объясняющие успехи и неудачи. Например, гимнаст, фигурист, прыгун в воду выступают с произвольной программой, где важным мерилом спортивной силы является сложность выполняемых элементов. В спортивных же играх и единоборствах не столь принципиально, каким приемом достигнут результат — забит гол, завоевано очко, нанесен удар или укол и из какого положения сделаны завершающие броски или удары. Однако для специалиста исключительно интересно проследить «программу» оснащенности игровика и единоборца средствами нападения, защиты, подготовки, увидеть его общую технико-тактическую подготовленность, а также индивидуальные черты, проявляющиеся в соревнованиях. Иначе говоря, важно знать те средства, которые составляют основу спортивной силы конкретного спортсмена. Ведь то же самое обязательно будут делать соперники и их тренеры: им придется искать контрмеры на тренировках и применять их на следующих соревнованиях.

Нередко бывает, что какое-то время спортсмен блистает хорошими результатами, а затем их ухудшает. В подобных случаях ему часто предъявляются необоснованные обвинения: упорство, мол, снизил, тренируется менее серьезно, а то и вообще зазнался. А ларчик может открываться совсем другим ключом — противники «пристрелялись», эффект неожиданности прошел, круг излюбленных действий оказался ограниченным, и среди технико-тактического багажа не нашлось полноценной замены отслужившим свой срок средствам.

Даром «предвидения» обладают не только тренеры. Участники соревнований в расцвете своих дарований нередко также способны уловить закономерности в построении тренировки и возможностях роста спортивных достижений. Незабываемой для меня осталась одна беседа с Юрием Власовым в Риме.

За несколько дней до его триумфа сидели мы в тенечке у нашего корпуса в Олимпийской деревне. И вдруг он без особого пафоса, как-то даже буднично сообщил, что совсем скоро, буквально через несколько лет, тяжеловесы будут поднимать в троеборье 600 килограммов при тех же методах тренировки.

Юрий Власов сам почти успел осуществить свое предсказание: перед Олимпиадой в Токио он поднял 580 килограммов. А тогда, в Риме, всех ошеломил его победный результат — 537,5.

Для тренера в любом виде спорта крайне важно освободить ученика от скованности перед сильным противником. Показать, что сильный спортсмен тоже человек, прежде всего — просто человек, и бояться его не надо. Какой бы он ни был знаменитый чемпион, какое бы у него ни было мастерство…

В легкой атлетике, плавании и аналогичных видах спорта свои средства воздействия на психику спортсменов. В гимнастике, например, если соперник делает какую-либо комбинацию, нет способа ему помешать — он сделал, а ты должен сделать свою. В фехтовании же и в спортивных играх спортсмены встречаются с соперниками лицом к лицу. Здесь идет прямое единоборство: личность на личность, тактика на тактику. И где силе может противодействовать хитрость, хитрости — скорость, скорости — выносливость, тут такие неожиданные разворачиваются события, что есть реальная возможность победить и более опытного противника, не только равного! Следовательно, и самый сильный должен приходить на соревнования, «забыв» свои медали и титулы дома. Он должен приготовиться к острой борьбе — ведь победа над ним особенно памятна и почетна для всех противников.

О необходимости учета психологических особенностей борьбы много пишут и еще больше говорят, но сделать что-либо реальное… не так-то просто. Ведь приходится манипулировать невидимыми рычагами, которые еще нужно и обнаружить. Овладеть тренеру этой стороной своей профессии крайне важно. Она открывает возможность эффективного вмешательства в ситуациях, когда достичь планируемые результаты спортсменам мешают причины, далекие от техники, тактики, физической подготовленности.

Во время работы в ЦСКА у меня была возможность общаться с блестящим хоккейным специалистом Анатолием Тарасовым и познакомиться с методами его работы. На меня как на тренера большое впечатление произвел один его рассказ, который можно квалифицировать как атаку на психологический барьер.

В начале шестидесятых годов всем было известно, что наши хоккеисты хорошо двигаются по полю, но силовой борьбы, в частности с канадцами, шведами, чехами, избегают. В прессе много писали, что, мол, не в нашем стиле сталкиваться лоб в лоб с противниками. Но если против нас не хотят играть в игровой, хитрый хоккей, а играют в силовой, хочешь не хочешь, а ему противопоставить что-то надо! Тарасов чувствовал, что наши уже умеют постоять за себя в жестких схватках. Но традиции, школа, воспитание… что-то не позволяло им это делать. И он решил барьер этот — сломать!

Тут как раз в Советский Союз приехали канадские хоккеисты — какая-то клубная команда. Канадцы должны провести тренировку в зале ЦСКА и матчевую встречу с нашими ребятами. Как водится, для каждой команды были приготовлены отдельные раздевалки. Начальником хоккейного Дворца был тогда один из ветеранов армейского спорта, с которым у Тарасова сложились многолетние дружеские отношения. И вот Тарасов подходит к нему и говорит:

— Слушай, надо сделать так, чтобы наши и канадцы раздевались в одном помещении.

Тот удивился:

— Ну зачем? У нас отличные раздевалки, и у своих ребят будет не хуже, чем у канадцев. А в одной — начнутся трудности с душем, рожков на всех не будет хватать…

— Нет, давай в одной.

— Да ты что? Мне ж потом скажут, что я плохо принял людей, будет тесно, вещи положить некуда…

— Скамейку лишнюю поставим!

— Но рожков-то я все равно не добавлю! Нет, не могу, и не проси!

— Да пойми ты, ну надо мне! Как тренеру надо, чтобы они раздевались вместе! Пусть посмотрят друг на друга поближе, чтобы контакт человеческий был лучше… Знаешь что, давай сломаем туалет. Ты пришлешь слесарей, они будут чинить, починить не успеют… Бывает ведь, ну что делать? Ну ты мне по старой дружбе можешь это сделать?

И два друга договорились о «диверсии». Демонтировали туалет, вызвали слесарей, всех хоккеистов поместили в одну раздевалку, извинились — «ай как нехорошо получилось!». Гости не обиделись. Разделись, потренировались, вместе в душе помылись. Чай пили потом, как положено, шутили — в общем, все было по-человечески.

Назавтра игра. Тарасов собирает команду и заводит такой разговор:

— Да… вон как канадцы смело играют! Ну конечно, они ж все парни здоровенные. Вы против них — так, мелочь одна, каждому только до подмышки достаете…

Действительно, в среднем канадцы были выше, чем наши спортсмены. А одетые в хоккейные доспехи, казались просто Гулливерами.

— И похоже, мы сейчас зря рассуждаем, — говорит дальше Тарасов, — тактическую расстановку прикидываем… Какая там тактика! Они вас быстренько раскидают по площадке! Навяжут силовую борьбу… и, как за зайцами, начнут гоняться! Да они же вас просто побьют, если захотят!

И тут один из хоккеистов пробормотал:

— Не очень уж и побили бы!

Тарасов на него глянул:

— Как не очень? Не надо зря трепаться. В раздевалке легко быть смелым. Да если б, к примеру, вы сошлись на кулаках, так от вас только мокрое место осталось бы!

Тут не выдержали многие:

— Ну почему вы так думаете? Если б на кулаках, команда на команду, то еще неизвестно, кто кого!

— Как? Да быть этого не может!

— И ничем они не особенные, многие не такие уж и сильные…

— Ну-ка, ну-ка, расскажите поподробнее, какие они.

Спортсмены заговорили наперебой:

— Мы ж их порассмотрели! Вот этот, Джон, да и тот, другой, действительно крепкие ребята. А остальные — так себе. Да у нас Рагулин, например, любого из них положил бы!

— Так что ж, — говорит Тарасов, — значит, можно с ними в силовой борьбе схватиться? Ну, если вы всерьез, ребята, тогда давайте так. Беру ответственность на себя! Начнем первый период — можете не играть с ними в хоккей. Врезайтесь человек в человека, а если попытаются драться, — давайте сдачи — я разрешаю! Давайте один раз покажем, что мы их сильнее!

Про тот матч Тарасов потом рассказывал: начался первый период — не узнал людей! Смело врезаются, даже ищут столкновений. Были и штрафы, конечно. За первые десять-пятнадцать минут канадцы так устали, что во втором периоде попытались сразу наладить игровой хоккей, начали маневрировать по площадке, избегая столкновений. И третий период уже был спокойным. Обе команды играли в настоящий, умный хоккей, где наши ребята их легко обыгрывали!

К творческому осмыслению методических истин подталкивает и рассказ Озолина о казусах, встречающихся в спортивной педагогике.

Всем выпускникам институтов физкультуры известно «золотое правило»: от простого — к сложному, от близкого — к далекому, от знакомого — к незнакомому. Но на практике, оказывается, еще нужно решать, что рассматривать как простое, что — как сложное, на каждом этапе обучения.

Однажды две равные по силам группы новичков обучали технически сложному способу прыжка в высоту. Разница в методике была лишь в следующем: первая группа начала осваивать технику на предельно малой высоте, планка поднималась выше по мере освоения нового способа. Вторая группа начала прыжки при нереально большой высоте планки, которая потом постепенно опускалась.

К концу занятий лучшие показатели имели занимающиеся второй группой, где тренеры действовали как бы от сложного — к простому. Но так ли это было на самом деле? Оказалось, что при высоко расположенной планке у занимающихся максимально проявлялась установка взмыть вверх и тем самым в полной мере использовать свои возможности. Ну а в этом случае делом техники уже было освоение координации самого прыжка, которая проще достигается при более высоком взлете спортсмена.

У «посиделок» на палубе теплохода «Грузия» для меня было свое продолжение. Укрепилось решение осмыслить и систематизировать специализированные характеристики современного фехтования, описать методику тренировки. И вот спустя два года рукопись книги «Тренировка фехтовальщика на саблях» была готова, а пособием при ее создании явилась все та же «Тренировка легкоатлета» Николая Озолина. Ведь фехтовальщики подобной книги еще не имели.

Иду за моральной поддержкой к Николаю Георгиевичу. Секретарь проводит в кабинет директора Всесоюзного научно-исследовательского института физической культуры… а через три часа система тренировки фехтовальщиков получает путевку в жизнь!

Николай Георгиевич Озолин, заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР, заслуженный деятель науки, профессор, относится к числу тех ветеранов советского спорта, которых горячо волнует судьба спортсменов, заканчивающих свои выступления, всех тренеров, вне зависимости от их специализации. Он всегда поддерживает в них стремление к поиску нового, помогает ускорить их встречу с наукой.

Вообще, широкий круг спортивных интересов характерен для очень многих фехтовальных специалистов. Виталий Андреевич Аркадьев — мастер спорта по футболу и хоккею, Константин Туманов — по легкоатлетическому пятиборью, занимался боксом, борьбой, играл в хоккей. В ГЦОЛИФКе преподавателями на кафедре фехтования работали Михаил Пименов — чемпион мира по волейболу, Михаил Амалин — мастер спорта по футболу, Виктор Ягодин — по прыжкам с шестом… Можно просто устать, приводя подобные примеры.

Фехтование в СССР всегда было органически, неразрывно связано с другими, самыми разными видами спорта, вместе с ними развивалось, вбирало в себя лучшее из всех методик спортивной тренировки.