Феррус Манус: Горгон Медузы

13

Астартес X легиона в лучших доспехах стояли навытяжку по центуриям, плотными квадратами из десяти рядов по десять бойцов. Их отшлифованная и отполированная броня сверкала, как стекло. На ней уже закрепили лавровые венки. Мерцала серебристая отделка. Воины сжимали болтеры в кулаках, безупречно черных или отливающих холодной сталью имплантатов, смазанной маслом. Оружие сияло под светоносными геммами Учебного зала так, словно каждый космодесантник держал важную для него вещь из серебра.

В каждой десятой центурии виднелись небольшие вставки других цветов — боевые братья Ультрамаринов и Детей Императора. Всего здесь собрались триста центурий Легионес Астартес в блеске славы, но если бы Феррус Манус закрыл глаза, то присутствие воинов выдало бы только гармоничное гудение тридцати тысяч силовых доспехов. Бойцы молчали как убитые.

— Я несовершенен, — пробормотал медузиец так тихо, что услышал его только другой примарх.

— В чем дело, брат? — Фулгрим пришел на смотр в роскошном, но мрачном облачении. Пурпурный блеск его бесподобных парадных лат приглушали слои матовых лаков и целительных бальзамов. — Самобичевание? Это на тебя не похоже.

Феррус только хмыкнул. Кратко пропели трубы, и слуги в дальнем конце зала отворили громадные двери. Вошла угрюмая процессия воинов в доспехах, но с непокрытыми головами: так они выражали уважение к павшим. В группе преобладали Железные Руки, однако с ними шли Дети Императора, Ультрамарины и даже один из выживших легионеров Тысячи Сынов. Космодесантники несли похоронные носилки с тремя свинцовыми гробами.

Фениксиец проследил за взглядом брата:

— Что бы ты ни думал, даже Первый экспедиционный флот несет потери.

Манус ничего не ответил. Вечно беспокойными серебристыми глазами он смотрел, как гробы плывут между взирающими на них центуриями к помосту, который воздвигли для примархов, желающих почтить жертву своих сыновей.

— Гардинаальцы сдались, разве нет? — прошептал Фулгрим, не отводя чуткого и благожелательного взгляда от степенно движущегося шествия. — Все до единого, как только разошлась весть о судьбе их столичного мира. Я бы заявил, что ты спас немало жизней.

— Не хотел я спасать жизни.

— Знаю, брат.

Прошагав по залу, боевые братья опустили одр перед примархами. Другие воины из самых заслуженных центурий, выйдя из строя, покрыли три гроба знаменами легионов. Среди носильщиков стоял по стойке «смирно» Амадей Дюкейн в безупречных глянцевито-черных латах. Лорд-командующий вздрагивал, упорно запрещая себе поддаваться эмоциям.

— Какое имя получит эта система? — тихо продолжил Фулгрим. — Пятьдесят два-Девять?

— Можешь поспорить о названии с Жиллиманом. Меня не интересует судьба планет, где я уже закончил войну.

— Наш дорогой брат, кажется, чем-то занят. — Фениксиец вскинул глаза. — По нему видно: составляет в голове целое приложение к своим трудам на материале этой кампании.

Феррус глянул на другую сторону возвышения.

Примарх XIII легиона и 12-я экспедиция в полном составе прибыли ровно через день после зачистки Гардинаала Прим. Флот вышел из варпа с заряженными орудиями, но перед ним предстала система, уже приведенная к Согласию. Робаут встретил новость с облегчением, которое быстро превратилось в гнев, стоило Ультрамарину узнать подробности. Когда Жиллиману сообщили о том, как Манус обошелся с Уланом Цицером, и о том, как погиб магистр ордена, повелитель Макрагга пришел в немыслимую ярость.

Манус не сомневался, что Робаут пропустит церемонию. Однако брат все же пришел, облаченный, словно король-воин, в белый плащ и боевые доспехи царственного ярко-синего цвета, с золотой отделкой и державной Ультимой, вытисненной на оплечье. Возмущенный, но уравновешенный, рассерженный, но величавый, Жиллиман воплощал собой все, к чему стремился Феррус.

— Знаешь, он восхищается тобой, — заметил Фулгрим, прочитав мысли Мануса без всякой телепатии. Их объединяла связь, возникающая лишь между самыми близкими братьями. — Чрезвычайно. Говорил при мне, что считает тебя и Дорна величайшими из нас.

— Это чувство не взаимно, — фыркнул Манус, отвернувшись от Робаута.

Примархи едва не пропустили начало речи Дюкейна. Голосом, надломленным от горя, он заговорил об Объединении Центральноафрикейского региона и о том, как впервые встретился лицом к лицу — и мечом к мечу — с выдающимся юным капитаном по имени Акурдуана.

Феррус уже слышал эту историю.

— Я думал, что сумею вести другие легионы так же удачно, как мой собственный. Оказалось, для этого мне не хватает терпения.

Повелитель Третьего издал приглушенный смешок, и Манус сердито уставился на него.

— Брат, ты не «несовершенный», ты… — Фулгрим посмотрел вверх, будто выискивая нужное слово среди звезд за гигантскими стрельчатыми окнами.

— Если скажешь «особенный», я ударю тебя у всех на виду.

В тоне Ферруса звучала злость, но брат усмирил ее ослепительной улыбкой. Такой уж силой он обладал. Немногие существа в Галактике осмелились бы поднять руку на Мануса, и Фениксиец входил в их число.

Любой посторонний заметил бы только то, как один родич утешает другого. После сегодняшней церемонии многие будут рассказывать, как грозный и безжалостный Горгон исполнился скорби на похоронах Улана Цицера, Интепа Амара и Акурдуаны.

Такой уж силой обладал Фулгрим.

Завершив элегию, Амадей утер со щеки нечаянную слезу и отошел от ряда гробов. Представители XIII и XV легионов вышли вперед, чтобы по очереди поведать о доблести павших товарищей.

— Ты оказал нам большую честь, позволив Дюкейну говорить над телом Акурдуаны, — произнес Феррус.

— Мы все здесь братья, — отозвался Фениксиец. — Все начинали с одного и того же.

Манус кивнул.

— Я назначил Соломона Деметра на пост капитана Второй роты, — добавил Фулгрим.

— Он произвел впечатление на Сантара.

— Облик роты неизбежно изменится, — вздохнул повелитель Детей Императора. — В Акурдуане было что-то… неповторимое.

— Воины приспособятся, — заявил Манус уже более жестким тоном. — Станут сильнее, чем раньше.

Центурии, начиная с передних, зашагали мимо возвышения. Отсалютовав гробам, носильщикам одра и примархам, легионеры выходили из зала.

Пока внизу шли воины, Горгон полностью развернулся к Фениксийцу и заглянул в его бездонные пурпурные глаза:

— Я полагаю, до тебя дошли слухи о том, что Император намерен покинуть Крестовый поход сразу же после того, как воссоединится с последним из пропавших сынов?

— Он ничего такого не говорил, если ты об этом спрашиваешь.

Хмыкнув, Феррус скрестил руки на груди и перевел взгляд на носилки.

— Хочу, чтобы ты знал: если назначат не меня, я все равно поддержу любого, на кого падет Его выбор.

— «Все равно»?

— Ты понимаешь, о чем я. — Манус искоса взглянул на брата, но его глаза остались неподвижными и непроницаемыми, как серебряные озерца. — Можешь хоть что-нибудь рассказать мне о нашем отце?

Фулгрим пожал плечами:

— Он привел нас на планету под названием Молех. Мы завоевали ее. Ничего примечательного, насколько я помню. Довольно рутинная операция.

Горгон в этом сомневался. Кампания, где собрались четыре полных легиона, либо произошла вследствие каких-то грандиозных событий, либо станет их причиной. Феррус мог подтвердить это примером и уже открыл рот, но тут Фениксиец оживился, хотя его лицо по-прежнему выражало безраздельное горе родителя, потерявшего сына:

— Я встретил нашего нового брата!

— Каким он тебе показался?

— Называет себя Ханом, но я не вполне уверен, что ему понятно значение этого слова. Он весьма… дикий. — Фулгрим усмехнулся. — Думаю, тебе он понравится.

— Вот почему я ценю твою компанию, брат, — прошептал Манус в ухо повелителю Третьего, внимательно глядя на неподвижного, как статуя, Робаута Жиллимана в дальнем конце возвышения. — Ты всегда видишь только мои лучшие качества.

Приподнявшись, Мозес Труракк ощутил под ладонями стальной операционный стол. Через раздраженные нервные окончания в плечах воин получил данные о силе, с которой его тело давило на поверхность, о ее неровностях и температуре, даже о долях железа и других веществ, образующих сплав. Но ничего не почувствовал.

Под ровный гул мастерски установленных имплантатов Мозес отнял руки от стола и посмотрел на них. В ответ ему подмигнули световые индикаторы. Покрутив запястьями, Труракк услышал жужжание крошечных приводов. Проверив мощь новой хватки, он улыбнулся.

— Апотекарий Глассий свое дело знает.

Сощурившись, Мозес вгляделся в серебристые тени тускло освещенного апотекариона. Из них проступил силуэт Габриэля Сантара, покрытого чудовищными шрамами.

Первый капитан никогда не отличался красотой, но теперь напоминал какую-то глыбу, выбитую из астероидного поля. Левую руку и обе ноги ему полностью заменили бионическими протезами. Большую часть левой стороны и нижней половины туловища покрывали хромовые пластины. Свободная больничная роба темного цвета, разрезанная с боков, практически не скрывала перестроенное тело легионера.

Раньше Труракк утратил бы дар речи, увидев перед собой прославленного воина вроде Сантара, но не сейчас. Сейчас казалось, что барьеры званий, разделявшие их, не важны. А может, этих преград вообще никогда не существовало.

— Точно, — коротко ответил Мозес и посмотрел вдоль своего тела.

Ступней он не чувствовал. На ногах у него лежало одеяло, но космодесантник, даже не откидывая ткань, знал, что находится под ней. Труракк не забыл крушения, но события, в результате которых он вернулся на флагман, расплывались в памяти.

Пилот осмотрелся, пронизывая сумрак взглядом аугментического глаза. Легионные апотекарионы заметно отличались от тех, где лечили смертных. Организмы Астартес отлично исцеляли себя сами, и в тех немногих случаях, когда все же требовалось медицинское вмешательство, оно было незамысловатым. В отсеке пахло кровью, машинным маслом и концентрированным этиловым спиртом. Неярко поблескивали зажимы и пилы, затупленные о керамит и прочные кости воинов. Среди этих орудий, предназначенных для разделения пациентов на части и соединения оных, на каждом столе лежали распростертые легионеры. У некоторых не хватало конечностей. Тела других, как и инструменты вокруг, сверкали металлом в приглушенном свете.

Похоже, бойня на планете вышла свирепая, если пилотом из клана Вургаан занимался старший апотекарий Сорргола.

— Ты с ними сможешь летать? — спросил Габриэль, имея в виду металлические кисти.

— Лучше прежнего.

Сжав новые руки в кулаки, Труракк поднес их к лицу. Он искал какую-то очень важную, но еще не произнесенную истину. Откинув одеяло, Мозес обнажил две полностью аугментические ноги — очерченные резкими линиями конечности из бесчувственного металла.

И тогда истина пришла к нему. Подняв взгляд, Труракк осознал, что понимание обрел и его брат.

— Плоть слаба.