Филе женщины в винном соусе

Глава 5 НИНА

Она долгое время боялась открыть глаза. Ее острое обоняние отметило посторонние запахи, а это означало, что она не дома. Но тогда где? Вот уже в течение семи лет она вставала и ложилась в одной и той же квартире, в своей спальне и знала все ароматы и запахи, присущие именно этой пространственной нише. Она никогда не ночевала ни у друзей, ни в гостиницах, предпочитая всему свою комнату, где только и могла чувствовать себя в полном комфорте. Ее спальня соседствовала с ванной комнатой, которую она не променяла бы ни на какие блага мира. Там было все оборудовано специально для нее. Об этом позаботился Глеб. Она вдруг вспомнила, как она отказала ему в последний раз. Она видела выражение его лица и понимала, что делает ему больно, но мысль о том, что ей предстоит провести ночь в объятиях совершенно неуправляемого, молодого и горячего любовника, не позволила ей выполнить свой супружеский долг. Глеб пошел спать к себе в кабинет, вежливо пожелав им обоим — жене и племяннику, который «почему-то» вот уже несколько дней жил у них и, похоже, не собирался уходить, — «спокойной ночи». Антон должен был спать в комнате для гостей, соседствующей с супружеской спальней Глеба и Нины. Они оба потеряли голову — Нина и Антон. И теперь уже никто не смог бы с точностью сказать, кто явился инициатором этой страшной для Глеба, да и для любого другого нормального человека, измены, этого сексуального (не более) партнерства неопытного, но очень откровенного в своих желаниях подростка с взрослой, уверенной в себе и страстной женщиной. Они сблизились совершенно случайно на дне рождения матери Антона, Лены, когда все гости танцевали в большой комнате, а Нина зашла в комнату племянника, чтобы попросить у него таблетку от головной боли. Она и раньше бывала здесь, но никогда не решалась спросить, почему все стены в его комнате завешаны большими фотографиями его бывшей учительницы музыки, Наталии Валерьевны. Вроде бы и так все ясно. А в тот вечер почему-то спросила.

— Мне нравилось, когда она приходила сюда, — сказал, не вставая с дивана, Антон, который до прихода своей тети смотрел телевизор. Он даже не повернул головы в ее сторону, словно ее приход сюда совершенно ничего не означал. «А ведь он мог хотя бы подняться в знак уважения или просто ради приличия», — мелькнуло тогда у Нины, но она внешне этого никак не выказала и просто села рядом с племянником, касаясь его своим боком.

— И что же в ней было такого особенного? — не унималась она. Выпитое вино сделало ее разговорчивой. Ноги стали почему-то ватными, голова приятно кружилась. Если бы она выкурила сейчас хоть одну сигарету, то непременно упала бы.

— Когда она приходила, то садилась вон там, справа от меня, — он махнул рукой в сторону закрытого теперь пианино, — очень красиво закидывала ногу за ногу и когда наклонялась ко мне, то я мог видеть вырез ее блузки, а за ним — грудь.

— Ну и как, красивая у нее грудь?

— Красивая. Небольшая, но очень красивая. Минут за пять до ее прихода я всегда поджидал ее у окна, смотрел, как она перебегает улицу, потом останавливается перед домом и оглядывается, чтобы никто не увидел, как она застегивается на все пуговицы, как закалывает или стягивает в узел свои волосы… Особенно мне нравилось, когда она приходила с дождя… Тогда в ее волосах примерно с час, ровно столько, сколько шел урок, держался запах мокрых листьев, воды и, как мне казалось, реки… — Больше говорить он уже не мог: рука женщины, сидящей рядом, опустилась к нему на колено. Антон вздрогнул всем телом, а потом почувствовал, как к щекам прихлынула кровь и запульсировала в висках, в мочках ушей, в кончиках пальцев и других, более нежных местах.

— Можно я вас поцелую? Вы же все равно пьяная, — неожиданно сказал он и наконец соизволил повернуться к ней.

…Вспомнив все это, она забыла все свои страхи и открыла глаза. Первое, что она увидела, это была одежда, ее одежда, от которой и исходил этот странный запах жженой шерсти. Красный свитер, черные брюки — все это висело на спинке кровати, металлической старой кровати, которую она терпеть не могла и скорее умерла бы, чем легла на такое скрипучее и мерзкое ложе. Комната, в которой она находилась, являлась, судя по всему, спальней, дачной спальней. Потому что пахло здесь еще мышами, сушеными яблоками и всем тем, чем пахнет в нежилых в это время года дачах. Неистребимый дух запустения и близкого присутствия леса или поля. Даже зимой. Быть может, этот запах издают подвешенные к потолку засохшие букеты полевых ромашек и клевера? Стены были оклеены желтыми, в цветочек, обоями, окна занавешены дешевыми тюлевыми занавесками цвета топленого молока. Круглый стол, пара старинных венских стульев с выгнутой спинкой и низкий топчан, покрытый куском красного вытертого плюша. «Боже, как же я здесь оказалась?» У нее волосы на голове зашевелились, когда она услышала шаги. Кто-то медленно приближался к двери… Она закрыла глаза и съежилась под одеялом. И только тогда поняла, что лежит голая. Запах паленого вдруг заставил напрячься память, и она вспомнила заснеженную трассу, автомобиль, мчащийся ей навстречу, и человека, метнувшегося прямо им наперерез… Авария. Антон. Боже, что с ним? Шаги между тем становились все ближе и ближе.

— Кто там? — крикнула она, не в силах и дальше слышать эти невыносимые шаркающие звуки. — Дайте мне мою одежду!

Ручка двери повернулась. Раздался отвратительный, полный сарказма и насмешки скрип. Наконец на пороге возник человек.

— Кто вы? — Ее начало трясти от страха, хотя мужчина оказался довольно-таки красивым и молодым. Он смотрел на нее ясными голубыми глазами и даже улыбался.

— Вы пришли в себя? — спросил он и присел на краешек постели. — Как самочувствие?

— Где я?

— На даче, разве вы еще не заметили вид из окна? — Она повернула голову и увидела в щели между занавесками спокойный зимний пейзаж с полоской леса и ровной поляной посередине.

— Как я здесь оказалась? Верните мне мое белье.

— Зачем оно вам? — все так же улыбаясь, спросил мужчина. «Ненормальный», — пронеслось у нее в голове.

— Я вспомнила, что попала в автомобильную катастрофу. Вы не знаете, что стало с моим племянником? Где он? И почему я здесь, У вас на даче?

— Пусть это вас больше не беспокоит. Я создам вам все условия. Вы не будете ни в чем нуждаться. Успокойтесь.

— Мне надо срочно домой. Меня разыскивает муж.

— Сейчас я вас покормлю.

— Но я не хочу есть.

— Зато я хочу увидеть, как вы едите. Вы очень красивая, знаете? Как вас зовут?

— Эсмеральда, — мрачно отозвалась она и натянула одеяло до самого носа. «Этот идиот убьет меня». И вдруг ей стало все ясно. Ее просто похитили. Этот мужик ехал мимо, увидел, в каком беспомощном состоянии находятся они с Антоном, и, узнав ее, жену директора банка («Нечего было показываться на презентациях и в казино!»), решил сделать на этом деньги. Потребует у Глеба выкуп, как в дешевом детективе. Как же теперь выкарабкиваться?

— Вас зовут не Эсмеральда, — донеслось до нее откуда-то издалека. Она очнулась. Сильно ломило затылок. Наверно, она все-таки пострадала в аварии. — Скажите ваше настоящее имя.

— Это вам ни к чему. Верните мне мою одежду и дайте возможность вернуться домой. Мой муж отблагодарит вас, если вы будете добры ко мне. — Она говорила и чувствовала, что слова ее разбиваются о глухую стену непонимания. Казалось бы, что такого особенного она сказала, что он смотрит на нее как на привидение. Очень странный взгляд. — Не смотрите на меня так.

— Как так?

— Вот так, как вы смотрите. У вас нехороший взгляд, вам никто этого не говорил?

— Мне много кто говорил неприятные вещи. Ну и что ж с того? Каждый человек индивидуален. Так я принесу вам поесть, хорошо? Правда, могу предложить только одни консервы, но вам необходимо подкрепиться. — Он ушел и через несколько минут вернулся с подносом, на котором стояла тарелка, наполненная разогретой фасолью с мясом, стакан крепкого чая и нарезанная ломтиками городская булка. Еще там была ложка и блюдце с треугольничками консервированного ананаса. Она решила про себя, что он прав относительно того, что ей надо подкрепиться. Поэтому на время постаралась забыть о том, в какой странной ситуации оказалась, и, закутавшись в одеяло, принялась за еду. Мужчина вышел из комнаты, потом через какое-то время вернулся, сел прямо перед ней, и когда она подняла глаза, то увидела, что он тоже совершенно голый, а в руках у него смычок, которым он собирался играть на возникшей неизвестно откуда виолончели. Она чуть не поперхнулась и затрясла головой, словно прогоняя наваждение — это зрелище было более чем странным, — на что мужчина лишь удовлетворенно хмыкнул и коснулся смычком струн… Она поела и отодвинула от себя стул с подносом. «Пока он играет, я успею схватить свитер и брюки и выбежать из комнаты», — подумала она. Но мужчина, словно прочитав ее мысли, отставил от себя инструмент и прислонил его к стене:

— Вам понравилось, как я играю?

— Не знаю, я не разбираюсь в такой музыке. Спросите что-нибудь полегче.

— Тогда ложись, — сказал он вдруг уже изменившимся голосом. — Ложись. Теперь у тебя появились силы, а они тебе сейчас пригодятся.

Так вот что было у него на уме!

— Не прикасайтесь ко мне, — прошептала она, только сейчас заметив, как напрягся его орган. — Отпустите меня… Мой муж убьет вас… Не подходи ко мне, скотина!..

Но он оказался сильным, без труда подмял ее под себя и, схватив одной рукой сразу два ее запястья над головой и с силой сжав их, ногой раздвинул ее ноги и при помощи свободной руки прижал ее колено к матрацу.

— Будешь молчать — дольше проживешь, — тяжело дыша, проговорил он, двигаясь внутри нее, — представь, что я твой любимый мужчина, ну… Расслабься, а то мне придется тебя ударить…

Она зажмурилась и изо всех сил вонзилась зубами ему в плечо…

Она не помнила, сколько прошло времени. В ушах стоял гул. Это ее мучитель снова играл на виолончели. В комнате было жарко от пылающей газовой печи. Она лежала на постели уже без одеяла. Руки ее были привязаны к каретке, а ноги, слегка раздвинутые, стягивали ремни, намертво прикрученные к нижней планке кровати. Она знала, что пройдет какое-то время и он, закончив играть, развяжет ей ноги только для того, чтобы снова совершить этот скотский акт. А потом опять привяжет ее к кровати.

— Тебе нравится, как я играю?

Она отвернулась к стене, чувствуя, что теперь никогда занятие сексом не принесет ей радости и удовольствия. Этот урод все сделал для того, чтобы она больше не подпустила к себе ни одного мужчину. Но самое ужасное было, когда он подходил к ней, возбужденный своими собственными фантазиями и тем зрелищем, которое сам себе устроил, и, не отвязывая ни ее рук, ни ног, заставлял ее делать еще более чудовищные вещи.

— Видишь, как удобно, так тебе не понадобятся ни руки, ни ноги. Только не ленись и делай то, что говорят.

И снова звучала музыка… Наступила ночь. Он унес виолончель из комнаты. Вернулся, развязал женщину и, убедившись в том, что она мертва, завернул ее в одеяло вместе с одеждой, вынес из дому, погрузил в машину и повез в город. За несколько километров до поста ГАИ, притормозив возле железнодорожного переезда, вышел из машины, достал свой страшный груз из багажника и положил его на обочину дороги. Затем вернулся, выкурил сигарету и поехал навстречу сверкающему огнями ночному городу.