Филипп Август

Филипп II овладевает «инструментами» власти

Еще юный, находясь на пороге своего двадцатилетия, король Филипп понял, что его личная власть зависит от мастерского владения аппаратом управления, то есть от распоряжения определенным количеством «колесиков» и людей, заставляющих их функционировать. Однако мало того, что к 1185 году органы власти еще не вполне сформировались, — само политическое пространство, оставленное для королевской инициативы, было очень узким. Филипп не сам выбирал себе советников, и среди них лишь представители семейства Дрё и шамбеллан Готье оставались верными сторонниками власти Капетингов. Например, коннетабль Рауль де Клермон со всей очевидностью продемонстрировал опасный оппортунизм своими колебаниями между фламандским и шампанским кланами. Должен ли был Филипп II смириться с тем, что знатные вассалы заправляют в политической жизни, а возможности, оставленные ему для сохранения некоторого влияния, сводятся лишь к лавированию между этими могущественными хозяевами крупных региональных владений?

Филипп II не желал этого терпеть, даже несмотря то что материнская родня вновь вошла в силу при его дворе. Поскольку он еще не мог исключить магнатов из своего совета и тем более избрать в советники людей скромного происхождения, он воспользовался смертью Гуго дю Пюизе и сенешаля Тибо, скончавшихся соответственно в 1185 и 1191 годах, чтобы не назначать им преемников. Он больше не допустит, чтобы преграда между ним и властью создавалась самыми видными служащими короны, канцлером и сенешалем. Из главного придворного интенданта сенешаль постепенно превратился в управляющего королевской администрацией и финансами: в отсутствие короля он председательствовал на торжественных заседаниях курии, где вершилось правосудие, проверялись отчеты королевских чиновников, а иногда даже обсуждались важные решения, которые надлежало принять королю.

Однако король Филипп сохранил три другие видные должности. Во-первых, должность коннетабля, поскольку королевской армии нужен был предводитель. Во-вторых, должность камерария, который к этому времени уже оставил шамбелланам заботу о повседневной жизни короля. С 1180 года камерарием был Матье де Бомон. Этот персонаж не представлял никакой опасности. В силу прав своей жены он мог претендовать на Вермандуа, но спасовал в борьбе со своим свояком, Филиппом Эльзасским. В-третьих, была сохранена должность кравчего, которую исполнял член семейства де Санлис. Однако с кравчего была снята ответственность за королевские виноградники, и его роль при дворе была чисто протокольной: так, например, он наблюдал за виночерпиями во время великих пиршеств.

Кроме того, король нуждался в трех названных сановниках, чтобы утверждать и заверять официальные акты. Действительно, с начала XII столетия, чтобы ограничить власть канцлера, который ставил на документы королевскую печать, был заведен обычай прибегать к «signum» (вероятно, простому прикосновению пером к пергаменту) других видных сановников. В отсутствие канцлера и сенешаля Филипп II довольствовался этими персонажами, чтобы более солидно заверять свои постановления, записанные на пергаменте. Там же ставился оттиск королевской печати, отданной в руки одного писца канцелярии, иногда именуемого хранителем печати[73]. Конечно, король Филипп хотел бы упразднить и эту процедуру. Разве не напоминала она ему о тех временах, когда феодальные магнаты делегировали кого-нибудь из своей среды в круг влиятельных придворных чиновников? Однако он не мог обойтись без этой процедуры в случаях с важными ордонансами, договорами и т.д. Лишь использование большой королевской печати или «державной печати» придавало этим актам законную силу в течение всего его правления. В остальных же случаях Филипп — упорный, но также и осторожный, поскольку резко нарушать обычаи было слишком опасно — начал с 1190 года всё больше использовать открытые грамоты, а немного позднее — закрытые письма, заверять которые он мог своей личной печатью. Итак, он лишь скрепя сердце соглашался на утверждение своих постановлений третьими лицами, поскольку эта процедура самым недвусмысленным образом показывала, кто располагает реальной властью[74].

Короче, в своей курии, или, в более широком смысле, при своем дворе, юный король показал, что уже постиг кое-какие секреты государственного управления. Открытый для всех, его двор был средоточием политической жизни. Там заседал совет и находились главные органы власти. Там присутствовали представители королевской фамилии, их слуги, светские и церковные магнаты, бароны и рыцари домена, а также клирики и парижские горожане — особенно те, что были настоящими специалистами в области финансов и денежного учета. Подумывал ли Филипп уже тогда, как бы исключить из своего окружения крупных светских вассалов? Возможно. Однако он придет к этому намного позднее. Напротив, епископы домена или настоятели больших королевских аббатств, парижских или провинциальных, вовсе не были нежелательны. Некоторые с давнего времени были королевскими клириками, другие — сыновьями верных сторонников, но большинство, благодаря королевскому благоволению, становились кандидатами, а затем избирались на церковную должность канониками или монахами[75]. Однако в том случае, если ты не был угоден королю, прелатом становиться не стоило. Так, один аббат Сен-Дени понял, что ему следует уйти с должности после того, как он отказался дать большую сумму денег, которую от него требовал король Филипп. Монахи снова избрали своего прежнего приора, который пользовался благоволением короля и выступал как его кандидат.

Филипп очень скоро проникся идеей величия королевской власти и стал считать обеспечение ее суверенитета настоятельной необходимостью. Он желал освободиться от ошейника феодальных обычаев. Так, в 1185 году король решил, что не должен приносить оммаж никому в том случае, когда приобретает какой-нибудь фьеф. Заняв эту принципиальную позицию, он уже никогда с нее не сходил, и папская власть была вынуждена признать за ним эту привилегию.

На протяжении столетий короля Филиппа крайне восхваляли. В нем видели политика высокого полета, и это справедливо. Однако не будет ли преувеличением расценивать его как первого государственного деятеля среди Капетингов? Чтобы не ходить далеко — разве Людовик VI (1108—1137) не был великим королем? Действительно, Филипп подражал своему деду, но при этом дерзновенно превзошел его размахом своих достижений. Филипп II был знаком с идеями Сугерия, аббата Сен-Дени, привилегированного советника Людовика VI, автора сочинений «Жизнь Людовика VI» и «Об управлении». Кроме того, король вел беседы с шамбелланом Готье, который, находясь на службе у Людовика VII с 1151 года, хорошо знал Сугерия и оставался при дворе до самой своей смерти, наступившей в 1205 году. Благодаря этому Филипп был осведомлен о деятельности Людовика VI, которая почти во всем была предвестницей его собственной, включая борьбу против вассалов, королевскую поддержку Церкви, сельских и городских коммун, а также войну против короля Англии, прерываемую перемириями и кратковременными союзами.

Однако у Филиппа всё это было в ином масштабе. При Людовике VI ссоры с феодалами ограничивались пределами королевского домена. Напротив, Филиппу II пришлось противостоять владельцам великих фьефов королевства. Людовик VI давал привилегии церквям, городам и крестьянам только в своих графствах. В жизнь остальных частей королевства он вмешивался лишь эпизодически, тогда как его внук делал это часто, оказывая покровительство городам, епископствам и аббатствам, численность которых постоянно росла по всей стране. Наконец, во времена Людовика VI борьба против короля Англии имела в качестве театра военных действий лишь фьефы, ближайшие к домену, а при Филиппе II французско-английское соперничество сотрясало уже весь Запад.

Филипп видоизменил некоторые перспективные идеи Сугерия, который, конечно же, хотел обеспечить возрождение сильной королевской власти, но при этом оставался в плену феодальных представлений. Так, например, Сугерий признавал, что король Франции в некоторых случаях может приносить оммаж другим сеньорам[76], чего Филипп никогда даже в мыслях не допускал. Короче, Сугерий был хорошим учителем, но его ученик во многом его превзошел, хотя и не писал политических трактатов. Вместо этого Филипп предпочитал на практике постигать искусство управления, не теряя времени в пустых дискуссиях о «добром», идеальном государе, который был бы должен подражать вымышленному образу Карла Великого, нарисованному писателями-моралистами в соответствии нравственными идеалами той эпохи. В XII столетии новые идеи в действительности были редкими. Едва ли можно назвать канонистов (знатоков церковного права), которые, размышляя о происхождении и авторитете закона, допускали, что великие вассалы могут законодательствовать в своих фьефах и вместе с королем обладают привилегией издавать законы для всего королевства[77].

По правде говоря, король Филипп, который поневоле должен был признавать такие принципы всю свою жизнь, желал восстановить суверенитет королевской власти. Понятно, что он не мог открыто заявить о своем намерении. Он действовал постепенно, шаг за шагом добиваясь от вассалов принесения оммажа и выплаты рельефа, то есть выкупа за фьеф при его наследовании или продаже (чаще всего, сумма равнялась годовому доходу с владения). Разумеется, он восхищался Карлом Великим, который продемонстрировал свое могущество во многих случаях, но он также имел к нему и претензии, поскольку этот великий император подал пагубный пример, уступая земли и права частным бенефициариям, так как в противном случае не смог бы управлять своей огромной державой. Филипп желал именно восстановить права, которые королевская власть растеряла в течение нескольких веков, и в этом смысле он тоже был основателем новой королевской династии. С твердой решимостью он ставил перед собой цель возродить королевскую власть. Он создавал основу для государственного объединения, тогда как прославленный император посеял в своей державе семена распада. Несколько печальных опытов вскоре укажут Филиппу, какие трудности ожидают его на пути к цели.

Задачи и реальность

В 1184 году родственники Филиппа II со стороны его матери снова вошли в силу при дворе. Но они больше не претендовали на то, чтобы управлять королевством от его имени, ибо уже убедились на собственном опыте, что чрезмерная заносчивость легко может вызвать раздражение у недоверчивого юного принца, который испытывал жажду власти. Тем не менее, несмотря на всё это, Филипп остро нуждался в их поддержке. Поэтому королева Адель и ее братья с готовностью помогли Филиппу II, когда он пожелал поставить на место их противника, графа Фландрского, ибо это полностью отвечало их интересам. Однако они проявили намного меньше энтузиазма относительно другой части его политической программы, то есть борьбы против Плантагенетов.

Настоящий государственный муж, Филипп II без промедления реагировал на непредвиденные события. Но, подавляя мятежи и очаги сопротивления, постоянно возникавшие на протяжении долгого времени, он, тем не менее, не оставлял своих великих замыслов относительно расширения домена и ослабления главных феодальных семейств.

Чтобы создать основу для своего могущества, Филиппу был необходим большой и богатый домен, откуда он мог бы черпать ресурсы в виде денег и солдат. Но встает вопрос: было ли у короля и его советников точное представление о том, в каком направлении следует расширять земли домена? Короче, имела ли тут какое-нибудь значение «геополитика»? Да, ибо король Филипп предпочел вести экспансию на тех территориях, где он уже осуществлял административный контроль через своих представителей, и присоединять доходные, выгодно расположенные владения — особенно те, через которые проходили большие, оживленные торговые пути.

Уже в 1184 году Филипп II положил начало своей матримониальной политике: он стал выдавать богатых наследниц замуж за своих верных рыцарей, которые, в благодарность, были рады уступить ему большой фьеф, неважно какой. Так, в 1184 году Пьер де Куртенэ, обедневший кузен юного короля, женился с его помощью на графине Агнессе Неверской и тотчас передал ему кастелянство Монтаржи, которое дополнило королевские владения в Гатинэ и было преобразовано в превотство. Точно такая же операция была проведена ив 1190 году, когда Эрве де Дузи женился на Маго, дочери и наследнице Агнессы Неверской. При этом он уступил королю Жьен, что способствовало консолидации и расширению владений Капетингов на Луаре и позволило использовать более легкие пути сообщения с домениальными землями, расположенными в Берри[78].

Впрочем, Филипп II не слишком отвлекался на эту обширную область, сильно удаленную от старинных земель домена. Чтобы распоряжаться в Берри, ему было достаточно нескольких прево и верных вассалов, таких как Сюлли во Вьерзоне или Куртенэ. Он добавил к ним своего верного «служащего из Оверни», Ги де Дампьера, которому дал в жены Матильду де Бурбон[79].

Во времена, когда теистические приспособления для использования горных ресурсов были очень примитивны, королевская власть мало интересовалась высокогорными областями, оставляя их заботам вассалов. Разве возможность распоряжаться какой-нибудь горной местностью не зависела прежде всего от владения главными долинами? В этом отношении управление, осуществлявшееся Капетингами над Овернью, является показательным. Когда Филипп распространил свою власть на этот регион, он ограничился тем, что стал управлять землею Овернь вместе с ее главным городом Рьомом, то есть самой доходной зоной, и предоставил остальную часть прежнего графства Овернь своим вассалам.

Поиск удобного выхода к морю был постоянной заботой короля Франции. В течение двух столетий Монтрей-сюр-Мер был единственным морским портом Капетингов, но устье реки Канш все более заносилось песком, и сообщение Монтрея с центральными землями королевского домена было затруднено. Присоединение к королевскому домену Артуа в 1191 году оказалась недостаточной мерой для того, чтобы разблокировать этот порт. Впрочем, Филипп II искал и другие выходы, особенно стараясь закрепиться в устье Соммы, где под охраной верного кастеляна находилось королевское аббатство Сен-Валери — важное для Капетингов место, известное необычным пророчеством. Королевская власть также старалась привязать Сен-Валери к Монтрей-сюр-Мер, и хотя один королевский пункт взимания транзитных пошлин бесперебойно функционировал в Нанпоне, в 1190 году Филипп II даровал нормандским и английским купцам право не платить пошлину в пункте, расположенном в Виллер-сюр-Оти. В 1199 году он дополнил это постановление, подтвердив свободу сообщения по Сомме на отрезке между Корби и морем. Но все равно меры, направленные на разблокирование домена в приморских землях Пикардии, не дали блестящих результатов, и потому стал намечаться другой план действий, а именно завоевание Нормандии и овладение великой водной артерией, Сеной[80].

Королевская власть добивалась контроля над еще двумя великими осями товарообмена — долиной Соны и Роны, а также долиной Уазы. Сначала установление контроля над первой шло медленно, но уже в 1180 году, продолжая политику своего отца Людовика VII в этом регионе, Филипп II совершил стремительный поход против графов Маконского и Шалонского и против сира де Божё. Главные вассалы вновь признали королевскую власть, и отныне Филипп располагал там внушительными крепостями: Турню, Маконом и другими. Он также содержал там несколько постоянных агентов, которыми с 1166 года руководили кастеляны Сен-Жангу[81].

Напротив, установить контроль над долиной Уазы удалось лишь после тяжелой борьбы с Филиппом Эльзасским.

Борьба против графа Фландрского, завоевание долины Уазы и некоторой части долины Соммы[82]

Эта битва крестника с крестным является показательной во многих отношениях. С великой ловкостью юный король воспользовался соперничеством между своими влиятельными вассалами. Кроме того, театр военных действий был отмечен походами большого масштаба в регионе Вермандуа и к северу от него, между Шельдой и Маасом. При этом противники старательно избегали решающего сражения. Они опустошали открытую местность, сжигая деревни и бурги, где были плохие укрепления или недостаточно сильные гарнизоны. Их цель была ясна: выждать момент, чтобы заключить мир на самых выгодных условиях, с наименьшими потерями для себя. Филипп, на удивление, хорошо преуспел в этом деле. Он защитил свой домен, присоединив к нему территории, которые могли закрыть врагу доступ в долину Уазы, слишком открытую для вторжений. Он отодвинул опасность, но цена этого успеха была тяжелой: королю пришлось признать новое могущественное владение, которое сложилось на севере, по обе стороны от реки Шельды.

Весной 1184 Филипп II настаивал на том, что всё Вермандуа должно принадлежать ему. Граф Фландрский, напротив, утверждал, что именно он является законным наследником. Король Франции собрал своих магнатов и баронов в красивом Компьенском замке и решил созвать войско, чтобы завладеть Амьеном. В июне 1184 года Филипп Эльзасский стал стягивать к себе свои отряды и отряды Бодуэна де Эно. Однако граф Эно встретился в Понтуазе со своей дочерью, королевой Франции. Тронутый ее слезами, он пообещал вмешаться, чтобы восстановить мир, при условии, что его верность по отношению к графу Фландрскому не будет принесена в жертву.

Тогда Филипп II поспешил показать графу Фландрскому, что у него есть союзники. Он открыл ему двойную игру Бодуэна и соглашение, которым тот связал себя благодаря вмешательству Изабеллы[83]. Возмущенный до глубины души, Филипп Эльзасский вступил в брак, второй по счету, с Матильдой, дочерью короля Португалии, даже не спрашивая разрешения у короля. В качестве вдовьей доли он назначил своей новой супруге юг графства Фландрского вместе с Лиллем, Дуэ и другими владениями, которые прежде были обещаны графу Эно и его наследнику. К этому он еще прибавил Эр и Сент-Омер, которые относились к приданому королевы Франции. Это было самое настоящее объявление войны, и военные действия начались[84].

По правде говоря, королевская армия не встретила слишком больших трудностей, ибо одна часть отрядов графа Фландрского атаковала графство Эно, которое уже подверглось с востока нашествию отрядов архиепископа Кёльнского и Генриха Лувенского. Фламандская армия вторглась с запада, опустошила открытую местность, на два дня укрылась в лесу Гэ поблизости от Кенуа, пересекла области Бавэ и Мобёжа, а затем соединилась со своими союзниками, разрезав графство на две части. Но города и крепости — такие как Валансьенн, Моне, Сор-ле-Шато, Монсо-Сен-Ва и другие — выстояли. Нападавшие вернулись к себе, не дав решающей битвы, и Бодуэн опустошил тогда земли восставшего против него Жака Авенского. Четырнадцатого декабря 1184 года было заключено перемирие сроком до 2 февраля 1185 года.

Борьба возобновилась уже весной 1185 года — на этот раз в пределах королевства Французского. Двадцать первого апреля кастелян Перонны сдал королю замок Брэ-сюр-Сомм, который он держал от Филиппа Эльзасского. Затем Филипп II со своим войском прибыл под город Бов и завладел им. Граф Фландрский оказался в тяжелом положении, ибо ему пришлось оставить сильные гарнизоны в крепостях Вермандуа, таких как Сен-Кантен, Шони и других, а также в укрепленных местах на границе с Эно: в Като-Камбрези, Дуэ, Ауденарде и т.д. Король Франции попросил, чтобы его тесть присоединился к нему со своим войском. Бодуэн колебался, юлил, но наконец решился и прибыл на берег Соммы. Понимая, что соотношение сил сложилось не в его пользу, Филипп Эльзасский пошел на мировую[85].

По условиям договора, заключенного в городе Бов в июле 1185 года, граф Фландрский обязался незамедлительно вернуть своей свояченице Элеоноре, графине Бомонской, Шони, Рессон и ренту в две сотни ливров, которая должна была обеспечиваться за счет транзитных пошлин, взимаемых в Руа. В то же время Филипп II получал графство Амьен, Мондидье, Шуази-ан-Бак, Пуа, а также оммаж от сеньора де Пикиньи. Граф Эно заключил мир с Жаком Авенским и графом Фландрским. Последнему он принес тесный оммаж в обмен на денежный фьеф в пятьсот ливров, который обеспечивался за счет транзитных пошлин, взимаемых в Бапоме. Однако при этом граф Эно отказался от прав на Дуэ.

Преисполненный благодарности к своему тестю, графу Эно, король Франции был бы рад встать перед ним на колени. Разве не был он обязан ему очень многим? Впрочем, он извлек и другие плоды из своей победоносной кампании. Он потребовал у графа Фландрского полностью уступить ему Нуайон, Сен-Рикье и все кастелянство Монтрей-сюр-Мер. Он также воспользовался случаем, чтобы сделать своим вассалом Жака Авенского, пожаловав ему сто ливров дохода с земель, расположенных вокруг Крепи-ан-Валуа. Более того, его ближайшим вассалом стал сеньор де Бов.

В общем, король Франции сильно преуспел. Граф Эно признавал в нем будущего владельца графства Артуа, а пока королевский домен уже получил приращение в виде графства и города Амьен, графства Мондидье или Ба-Сантер, а также кастелянств Руа и Туротт — в виде компенсации за рельеф с фьефов, то есть выкуп, который граф Фландрский до сих пор не выплатил, несмотря на свое обещание, данное в 1183 году. Элеонора де Вермандуа, графиня Бомонская, сохранила в качестве своего фьефа Нижнее Валуа и часть графства Вермандуа вместе с кастелянствами Сен-Кантен, Ам и Перон, которыми Филипп Эльзасский владел пожизненно. Наконец, в этих областях, как и Нижнем Валуа, король обеспечил свои интересы на будущее, поскольку ни Элеонора, ни Филипп Эльзасский не имели потомства.

Упорствуя, граф Фландрский попытался заключить новый союз с императором в сентябре 1185 года, чтобы вновь совершить двойное вторжение, однако всё дело ограничилось лишь несколькими малыми атаками Генриха, юного герцога Лувенского, против намюрцев. Когда король Франции пожелал укрепить Бокен, возникла угроза возобновления войны. Граф Фландрский протестовал, утверждая, что это местечко зависит от Артуа, а не от графства Амьен. Тогда крестник призвал Филиппа Эльзасского в Компьень, но тот не спешил туда явиться. Быть может, он все еще надеялся на помощь из империи? Меж тем граф Эно вновь повел двойную игру, всячески мешая военным действиям. Храня «сыновнюю любовь» короля Франции, он, однако, уже в который раз помирился с графом Фландрским, который опять пообещал завещать свое графство детям Бодуэна[86].

Консолидировав свой домен и усмирив графа Фландрского, Филипп II в 1186 году поставил на место и герцога Бургундского, который осаждал Верзи, утверждая, что эта мощная крепость должна принадлежать ему. Король снял осаду с крепости и присоединил ее к своему домену. Поскольку герцог Бургундский после этого стал притеснять церковные обители своего герцогства, король вернулся туда с войском и после трехнедельной осады завладел Шатийоном-на-Сене. Герцог покорился, уступил Филиппу три крепости и отныне стал вести себя как верный вассал.

Итак, король Франции взял верх над магнатами и установил контроль над значительной частью долины Соммы, включая графство Амьен. Однако немалая часть долины Уазы и Верхней Соммы все еще оставалась вне его домениальных владений. Разумеется, он надеялся однажды присоединить Вермандуа и Валуа целиком, но срок ожидания казался ему слишком долгим. Смерть Филиппа Эльзасского, наступившая в 1191 году, ускорила присоединение к домену лишь земель Верхней Соммы, которыми граф Фландрский владел пожизненно[87]. 21 декабря 1191 года графиня Элеонора де Бомон уступила Перонн Филиппу II. Она снова признала его владельцем Амьенуа и сохранила за собой только Валуа, а также кастелянства Шони, Лассиньи, Ориньи, Рессон и Сен-Кантен в Вермандуа. Когда графиня умерла 12 июня 1213 года, король наконец получил эти кастелянства, равно как и земли, находящиеся в ленной зависимости от сеньории Гиз и Валуа, вместе с кастелянствами Крепи-ан-Валуа, Ла-Ферте-Мийон, Пьерфон, Виллер-Котре и Вивьер. Теперь создание надежных рубежей на подступах к долине Уазы было полностью завершено, хотя и с большой задержкой, на взгляд Филиппа[88].

Впрочем, король достиг этой цели, столь им желанной, лишь ценой признания фламандского наследства за линьяжем графов Эно. Хотя смерть Филиппа Эльзасского автоматически обеспечивала владение Артуа за Капетингами, она же и отдавала графство Фландрское эннюерцам. Со смертью Бодуэна V в 1194 году его сын стал графом Эно под именем Бодуэна VI и графом Фландрским под именем Бодуэна Девятого. В тринадцатилетнем возрасте, 9 февраля 1186 года, он женился на Марии Шампанской, которой было двенадцать лет. Проект брака между юным Генрихом II, графом Шампанским, и Иоландой, дочерью Бодуэна V, был утвержден еще раньше, в декабре 1186 года. К моменту восшествия на престол юного графа Эно, то есть к 1194 году, его престиж был уже велик. Однако он возрос еще больше после того, как Бодуэн стал императором Константинопольским в 1204 году, в ходе Четвертого крестового похода.

Следует ли считать Филиппа II ответственным за сложившуюся ситуацию? Мог ли он помешать созданию этого опасного княжества на Шельде, одновременно французского и имперского? В его оправдание можно сказать, что он решил самую неотложную задачу: обеспечил безопасность домена, отведя от него наибольшую угрозу. Разве не лучше было отдать противнику обширное, но более удаленное от границ королевского домена владение, вместо Вермандуа, слишком тесно связанного с Фландрией? Для Филиппа было более важно установить контроль над долиной Уазы, нежели над долиной Шельды. Впрочем, он несколько снизил опасность в 1187 году, присоединив к своему домену Турне, одно из епископств, расположенных в долине Шельды. Однако он не смог продвинуться дальше на север, ибо другая угроза встала перед ним во весь рост и потребовала незамедлительных действий.

Филипп II, король Франции, Генрих II, король Англии, и его дети

Генрих II слишком понадеялся на неопытность молодого короля Франции и на соперничество между шампанским и фламандским кланами, думая, что всегда сможет своевременно вмешаться. Филипп превосходно сыграл на противоречиях между магнатами, взял в власть в свои руки и не имел никакой нужды советоваться с королем Англии, поскольку ему было достаточно его собственных верных советников.

Скрытое противостояние между двумя королями стало явным сразу после того, как Филиппу II подчинился граф Фландрский. В причинах для соперничества недостатка не было. Новые поводы для ссоры еще больше запутали и без того сложные феодальные отношения, в силу которых король Англии считался вассалом короля Франции за свои континентальные владения. Филипп II желал присоединить обратно к домену Жизор и французский Вексен, то есть приданое своей сестры Маргариты, вдовы старшего сына Генриха II, Генриха Молодого, умершего в 1183 году. Поэтому он потребовал эти земли, находившиеся под охраной тамплиеров, тем более что к овдовевшей принцессе уже сватался Бела, король Венгрии, Паннонии и Далмации. Собрав своих главных вассалов, король Филипп дал согласие на этот брак, и Маргарита стала королевой Венгерской. Дело осложнялось еще и тем, что другая сестра Филиппа, Аделаида, была помолвлена с Ричардом Львиное Сердце. Несмотря на настойчивые требования французской стороны, заключение брака постоянно откладывалось. Поскольку при этом Генрих II отказывался отослать Аделаиду во Францию, злые языки разнесли странную, позорную сплетню: старый король Англии якобы сделал французскую принцессу своей любовницей... Стала Аделаида английской заложницей или ее задержка на острове и впрямь была вызвана причинами деликатного свойства — в любом случае, честь короля Франции оказалась поставлена на карту.

Филиппу пришлось вмешаться. Ничто уже не препятствовало этому, поскольку после заключения мирного договора в Бове в июле 1185 года у короля освободились руки на севере. Он не тревожился больше по поводу Филиппа Эльзасского, которому пришлось подчиниться и уступить сначала Валуа, а затем графства Амьен и Вермандуа, ставшие защитным рубежом для старинных земель домена. Филипп II мог поэтому действовать на западе и сразу взялся за дело примечательным способом. По примеру Людовика VII он стал побуждать английских принцев к тому, чтобы они выступили против своего отца. Сначала он подбил к этому Жоффруа, графа Бретонского, очень завидовавшего своему брату Ричарду. Но во время своего пребывания в Париже Жоффруа был серьезно ранен на турнире. Король Франции велел позаботиться о нем лучшим парижским врачевателям, но все было напрасно: принц умер в декабре 1186 года. Король Филипп распорядился о торжественных похоронах и велел упокоить принца в кафедральном соборе Парижской Богоматери, перед главным алтарем. Он основал две часовни: одну — ради душевного спасения своего отца, короля Людовика VII, и Жоффруа, а другую — ради своего собственного. От себя лично и от имени своих преемников Филипп II дал обязательство содержать там двух священников во все времена[89].

Ссора вскоре разгорелась с новой силой. Филипп II требовал оммаж от Ричарда Львиное Сердце, графа Пуатье, который носил также титул герцога Аквитанского. Король Франции желал, чтобы наследник английского престола принес ему оммаж за обширный конгломерат земель, составлявших герцогство Аквитанское, и в частности за графство Пуату, графство Овернь и далекую Гасконь, в которой некоторые сеньоры уже успели позабыть о своей зависимости от французских королей или, быть может, никогда ее не признавали.

Недовольный тем, что юный король Франции отвергает его советы, Генрих II с горечью был вынужден признать, что его почтительная позиция не вызывает со стороны Филиппа II ни уважения, ни внимания. Поэтому он посоветовал своему сыну Ричарду не подчиняться. Граф Пуатье сначала хитрил, а затем и вовсе уклонился от принесения оммажа. Тогда Филипп с еще большей настойчивостью потребовал приданое своей сестры Маргариты и несколько раз вызывал Генриха II к себе на судебное разбирательство, но безуспешно. В конце 1186 года он решил начать военные действия. В 1187 году он собрал армию в Берри, вторгся в земли короля Англии, завладел Иссудёном и Грасе, а затем продвинулся до Шатору и осадил его, опустошив и разграбив округу[90].

Генрих II, желая снять осаду с Шатору, постарался набрать отряды, но коттеро, наемные воины, которых он призвал на помощь, вскоре его покинули. Французы приписывали это дезертирство наемников вмешательству Девы Марии. Король Англии рассудил, что не сможет одолеть противника и прибег к помощи церковнослужителей, в частности папских легатов. Однако те взяли с Генриха II и его сына Ричарда обязательство, что они отдадут свое дело на рассмотрение придворного суда короля Франции и подчинятся его решению. Поскольку легаты поручились перед Филиппом II за выполнение этого условия, 23 июня 1187 года было заключено перемирие, и две враждебные армии разошлись в разные стороны.

Легаты с большим с усердием старались помирить стороны, ибо папа желал организовать новый крестовый поход, чтобы отстоять Святую Землю от Саладина, который несколькими месяцами позднее, 2 октября 1187 года, завладел Иерусалимом. Тринадцатого января 1188 года поблизости от Жизора два короля, французский и английский, встретились, чтобы положить конец своему конфликту. Окруженные своими рыцарями — «французскими», аквитанскими и нормандскими, в присутствии папского легата кардинала Альбано короли приняли крест и, такими образом, обязались отправиться за море. Более того, они решили, что два королевства выделят десятую часть своих доходов на организацию похода. Этот взнос получил название «саладинова десятина»[91].

Всё это не помешало королю Филиппу с новым упорством требовать возвращения французского Вексена и заключения брака между Аделаидой и Ричардом. Вильгельм Маршал, верный сторонник короля Англии, сообщает нам, что король Франции даже предложил устроить битву между четырьмя французскими рыцарями и четырьмя английскими. Посоветовавшись со своими баронами, Генрих II ответил отказом. Между рыцарями и солдатами из двух лагерей вспыхивали драки. Один французский рыцарь даже был ранен стрелой. Наконец короли разъехались, уведя свои армии.

В июне 1188 года Ричард Львиное Сердце, нарушив перемирие, захватил Керси, продвинулся в сторону Тулузы и вторгся в земли, которые Раймунд V, граф Тулузский, держал от короля Франции. Граф послал к королю делегацию с просьбой о помощи. Разгневанный, Филипп II спешно собрал большую армию, направился на юг, захватил Шатору, Бюзансе, Аржантон-сюр-Крёз, а затем осадил город Левру, который сдался после того, как на провинцию обрушилась великая засуха. Король уступил город Людовику, сыну Тибо, графа Блуа и Шартра. Таким образом, он поставил там своего вассала, отняв у Генриха II право прямого вассалитета, Затем он захватил Монришар, предварительно осадив его с помощью «машин», которые бросали камни и зажигательные снаряды. Пожар опустошил город, а труд саперов вызвал обрушение одной башни, которую обороняли 50 человек. После этого король Франции подчинил Паллюо, Монтрезор, Шатийон-сюр-Шер и другие крепости. При этом он присвоил все сеньориальные и судебные права, которыми король Англии располагал в Оверни. Также и юг Берри, до сих пор находившийся под управлением Генриха II, теперь полностью перешел в руки короля Франции.

Тем временем Генрих II из герцогства Нормандского вторгся в земли королевского домена, расположенные поблизости от Жизора. Король Франции оставил Берри и ускоренным маршем двинулся в сторону области, которая подверглась нападению. Попутно он взял Вандом, а также изгнал Генриха II и его сына Ричарда из одного замка в долине Луары, где они укрепились с некоторой частью своего войска в расчете на то, что смогут остановить продвижение противника. Убегая, король Англии опустошал всё на своем пути и сжег город Дрё[92].

После этой новой кампании два короля провели встречу с 16 по 18 августа, в местности между Жизором и Три-ла-Виль, чтобы обсудить возможные условиях мирного соглашения. Уже в первый день переговоров один довольно комичный инцидент ясно показал, насколько сильно воины из враждебных лагерей настроены друг против друга. Расположившись в тени одного огромного вяза, англичане насмехались над французами, которые сопровождали своего короля и страдали от палящего летнего солнца. Выведенные из себя, французы набросились на англичан и срубили дерево, на котором их противники перед этим вырезали оскорбительную надпись. Источник сообщает, что солдаты короля Франции потратили столько же сил на то, чтобы повалить дерево, сколько и на победу, одержанную над английским войском. Король Филипп, с которым забыли посоветоваться, дал выход своему гневу в таких выражениях: «Позор на мою корону! Я что, прибыл сюда, чтобы действовать, как лесоруб?!»

С наступлением вечера Генрих II, оплакивавший потерю дерева, снова встретился с королем Франции в Шомон-ан-Вексен. Затем он расстался с ним, проехал через Вернон, не рискнув там ночевать, и достиг городка Паси-сюр-Эр, где к нему присоединились бежавшие с поля боя бароны. Стяжав победу, Филипп не имел больше оснований для того, чтобы удерживать своих вассалов подле себя. Графы Фландрский и Шампанский, герцог Бургундский и множество баронов разъехались по своим владениям. Король Англии немедленно этим воспользовался. Выступив из Паси, он совершил набег, в результате которого была опустошена вся местность до самого Манта. Уже 30 августа он угрожал этому городу. Филипп II, при котором находился лишь маленький отряд воинов, был вынужден отступить[93].

На юге Ричард Львиное Сердце направился к Шатору. Из соображений благоразумия король Франции предложил мир Генриху II. Однако, прежде чем завязать переговоры, он принял меры предосторожности и заключил тайное соглашение с Ричардом, который подозревал своего отца в намерении поднять против него феодальный мятеж в его герцогстве Аквитанском. Филипп обязался поддержать притязания Ричарда и помочь ему овладеть Анжу, Мэном и Туренью. Два короля встретились 18 ноября 1188 года в Бонмулене, в Нормандии. В ходе переговоров Ричард потребовал, чтобы отец наконец позволил ему жениться на принцессе Аделаиде и дал формальное обещание сделать его наследником престола. Но Генрих II никак не высказался по этому поводу. Тогда Ричард его покинул, признал себя вассалом короля Франции и под присягой обещал быть его союзником[94].

Зима прервала движение войск. Филипп дождался весны, прежде чем воспользовался поддержкой Ричарда, который предоставил в его распоряжение половину английских фьефов. В мае 1189 года он привел свою армию в Ножан-ле-Ротру, захватил Ла-Ферте-Бернар с некоторыми другими местечками, а затем осадил и взял Ле-Ман, заставив бежать оттуда Генриха II. Отец и сын даже оказались лицом к лицу в одной стычке. Позднее Вильгельм Маршал утверждал, что он убил боевого скакуна Ричарда и помешал ему взять в плен собственного отца, короля Англии. Генрих II укрылся в Шиноне, тогда как войска короля Франции и Ричарда, к которым еще примкнули сторонники Иоанна Безземельного, завладели Туром 23 июня 1189 года. Король Филипп призвал Генриха II явиться в Коломбьер, расположенный поблизости от Азэ-ле-Ридо.

Больной, терзаемый лихорадкой и гангреной, которая, по утверждению Вильгельма Маршала, все больше и больше заставляла чернеть его тело, старый король Англии умолял своего противника не принуждать его к этой поездке. Однако Филипп, подозревая какую-то хитрость, стоял на своем. Когда же 4 июля 1189 года Генрих II явился в Коломбьер, король Франции, видя его плачевное состояние, проникся к нему жалостью и немедленно предложил ему сесть. Генрих II отказался. Тогда Филипп перечислил свои условия[95]. Король Англии был вынужден подчиниться его воле, признать себя его вассалом, отказаться от прав на владение Иссудёном и Грасе, назначить своим единственным наследником Ричарда, который стал его старшим сыном после кончины Генриха Молодого и Жоффруа Бретонского. Поскольку Ричард уже был графом Пуатье и занял английские фьефы к югу от Луары, у Генриха II осталась на континенте только Нормандия. И разве Филипп мог бы поставить под вопрос территориальные приобретения своего союзника Ричарда?

В одной секретной статье мирного договора два короля обещали выдать друг другу списки тех, кто их предал. Обманутый, униженный и ослабленный, Генрих II испытывал жестокие страдания. Гангрена, начавшаяся в пятке, уже охватила обе ноги. Поэтому король Англии тотчас уехал назад в Шинон. Однако, желая без промедления узнать имена предателей, он послал своего канцлера к Филиппу, и тот выдал ему требуемый список. Король Англии ознакомился с ним сразу же по возвращении канцлера. Среди прочих имен Генрих увидел имя своего любимого сына, Иоанна Безземельного. Это было для него слишком. В последнем приступе гнева он завещал все свое добро своему внебрачному сыну Жоффруа. Приняв причастие, он умер 6 июля 1189 года.

Слуги короля кинулись делить его одежды, а также находившиеся при нем драгоценности и деньги. По словам Вильгельма Маршала, на короле оставили только его рубашку и брэ. Тогда Вильгельм накрыл тело усопшего своим плащом и поискал деньги, чтобы, согласно обычаю, раздать их нищим, но, не найдя ничего, отослал просителей милостыни с пустыми руками. Затем прибыл Ричард Львиное Сердце. Невозмутимый, он не выказал ни радости, ни скорби, даровал прощение Вильгельму Маршалу, а на другой день, 7 июля, велел погрести своего отца в монастырском аббатстве Фонтевро[96].

Смерть Генриха II, таким образом, поставила под вопрос триумф короля Франции. Хотя договор, заключенный в Азе-ле-Ридо, разделил владения английского короля, его смерть вновь объединила их вместе, на этот раз к выгоде Ричарда. Застигнутый врасплох, король Филипп не мог тут же отречься от своих обещаний и оспорить наследство своего союзника, который, в силу принятых на себя обязательств, предал своего отца и помог королю Франции одержать победу.

Уже 20 июля 1189 года Ричард заставил признать себя герцогом Нормандским. И снова король Филипп принял некоторые меры предосторожности. Двадцать второго июля 1189 года он наделил Ричарда фьефами, которые тот держал от короны, принял у него оммаж и заново утвердил с ним договор от 4 июля 1189 года, за явным исключением лишь тех статей, которые касались взаимоотношений между Генрихом II и его сыном[97]. Четвертого сентября того же года новый герцог Нормандский короновался в короли Англии. Он даровал прощение всем, кто оставался верен его отцу, кроме канцлера Этьена де Марсэ, который использовал свою должность для беззастенчивого личного обогащения. Ричард также постарался умерить гнев своего брата Иоанна, наделив его несколькими английскими графствами.

Мог ли король Франции укорять себя за то, что он невольно способствовал успеху Ричарда Львиное Сердце, подобно тому, как он уже прежде действовал в пользу линьяжа своего тестя, Бодуэна де Эно? В этом случае, как и предыдущем, у него было несколько оправданий. Смерть Генриха II застала его врасплох, в самый разгар его политических маневров и интриг. Она разрушила его первоначальный замысел по дроблению континентальных владений короля Англии как раз тогда, когда он уже почти достиг своей цели.

И в первом, и во втором случае он очень быстро осознал новые опасности, которые возникли для него на горизонте, а также серьезные преимущества, которые он обеспечил своим временным союзникам. Предварительно встретившись с императором, он присоединил к своему домену город Турне — превосходный наблюдательный пункт, расположенный на реке Шельде, рядом с великим княжеством, формирующимся на севере. В случае с Ричардом он действовал иначе. Чтобы отнять у него средства для консолидации наследственных владений, он напомнил ему о необходимости как можно скорее выполнить свое обязательство, письменно заверенное в октябре 1189 года, а именно: отправиться за море на войну с неверными[98].

Таким образом, Филипп II постарался срочно исправить свои промахи, которые в первом случае могли выглядеть как ошибки молодости, а во втором — как следствие случайных, непредвиденных событий, нарушивших очень серьезно продуманные планы и породивших не менее серьезные проблемы. Филипп, не увиливая, решил смело встретить новую преграду, возникшую перед ним, и соответствовать, таким образом, одному из самых главных критериев властного правителя. Однако принятые им меры не принесли решительного успеха.

Мог ли Филипп выйти из этого дела с меньшими потерями? До конца своих дней он не забудет тяжелых уроков и опытов, через которые ему пришлось пройти в ранние годы его самостоятельного правления. Отныне Филипп II будет стараться как можно лучше предвидеть отдаленные последствия своих инициатив. По мере продвижения вперед он станет королем осмотрительным, до крайности расчетливым, способным предугадывать в долгосрочной перспективе длинную цепь событий, которую могло породить то или иное его решение. Он станет действовать так, как если бы не желал передать по наследству своим преемникам сложную и трудную ситуацию, которую он сам же невольно и создал в бассейне реки Шельды. А пока что, после партии, сыгранной вничью с Плантагенетами, он очень быстро возобновил свои действия против них и не стал использовать крестовый поход как предлог для слишком долгого промедления.