Философская герменевтика. Понятия и позиции

Сегодня устоявшимся является представление о «прагматическом повороте» в герменевтике, совершенном благодаря Хайдеггеру. Однако, на самом деле о таком повороте можно говорить, уже начиная с Дильтея. Уже он отчетливо сформулировал идею о том, что понимание включает в себя взаимодействие между индивидуумом, средой и его социальным окружением и само может быть рассмотрено как структурный элемент такого взаимодействия. Герменевтика в целом возникла как реакция на теорию познания и относится критически к положению о примате теоретической философии. Ей свойственно интерпретировать миропонимание как результат когнитивных действий, интегрированных в процесс жизни человека, например, как результат понимания переживания в концепции Дильтея, или как результат истолковывающего понимания «подручного» у Хайдеггера, или как процесс, связанный с речевыми действиями в контексте «жизненного мира» (например, идея разговора как герменевтического процесса в концепции Гадамера). Прагматически-герменевтическая точка зрения исходит из того, что понимание — это действие, имеющее интерактивный характер и представляющее собой одну из форм отношения к миру. Понимание в герменевтике — это комплексный процесс, включающий в себя наряду с познавательным также волевой и эмоциональный элементы. Понимание интересует герменевтику не с точки зрения «объективности» и «истинности» подготовленных им высказываний, а с точки зрения его вклада в логический генезис высказываний. Другими словами, герменевтику интересует то, как конституируется «предметность», как возникают представления о предметах, и как эти представления артикулируются в языке.

Идеи прагматики вдохновляли разных философов, концепции которых возникли в рамках герменевтики. Можно привести пример Ричарда Рорти, критикующего с прагматически-герменевтической точки зрения эпистемологические концепции, основанные на теории отражения, или теории Юргена Хабермаса, Карла-Отто Апеля и Роберта Брэндома, подчеркивающие значение прагматики для процессов понимания. В данной главе я остановлюсь на концепции Брэндома.

Нормативная прагматика Брэндома

В своих ставших знаменитыми книгах «Making it Explicit» (1994) и «Tales of the Mighty Dead» (2002) Брэндом предлагает интерпретацию концепций понимания Хайдеггера и Гадамера с позиции аналитической философии. Основываясь на этих теориях, в первой из своих книг он разрабатывает свой собственный вариант прагматической теории значения. Во второй книге он использует свою теорию значения для обновления континентальной герменевтики. В работе «Делая эксплицитным» Брэндом развивает теорию языка, основная идея которой может быть выражена при помощи его собственных слов. Так, он считает, что «содержательность пропозиций должна быть понята в терминах практики выдвижения и требования оснований» («[…] that propositional contentfulness must be understood in terms of practices of giving and asking for reasons“). Проблема, на которой сконцентрирована его теория, состоит в понимании языка (а не мира, в отличие от рассмотренных ранее концепций).

Разрабатывая свою теорию понимания языковых выражений, Брэндом опирается прежде всего на идеи «позднего» Витгенштейна, согласно которому значение языковых выражений можно установить с учетом их использования в различных языковых играх[83]. Положение о том, что языковая практика состоит их языковых игр, правила которых определяют, какие ходы разрешены для отдельных речевых актов в пределах данной игры и какие нет, а также то, как на них следует реагировать, является ключевым в его концепции. Источник значения он видит в речевом действии, функционирующем в рамках нормативно организованных социальных институтов.

Анализ Брэндома сфокусирован на одном виде речевых действий, а именно на утверждениях. Следуя за Вилфредом Селларсом, согласно которому при установлении значения выражения важны не отношения репрезентации между языком и миром, а инференциальные отношения между языковыми единицами, он придает «игре выдвижения и требования оснований» решающее значение для понимания значения языкового выражения. Используя идеи Селларса, он переосмысляет витгенштейновское понятие о языковой игре. Сущность языковой игры он видит в выдвижении оснований для собственных речевых действий и требования их от других. При этом он считает, что языковая игра представляет собой социальный институт, который в известной степени «навязывается» ее участникам, т. е. никто не может не участвовать в ней.

Логика языковой игры предполагает, что для утверждений, во-первых, можно потребовать оснований, а во-вторых, что выдвинутые утверждения сами могут выступать в качестве оснований для последующих утверждений. Утверждения состоят в «сильных» инференциальных отношениях друг с другом, если из утверждения р следует утверждение q. В данном случае говорят о строгом обосновании в силу «настоятельных оснований». Утверждения состоят в «слабых инференциальных» отношениях, когда из полномочия и обоснованности р следует полномочие q. В этом случае говорят о слабом обосновании посредством «добрых» (приемлемых) оснований. И, наконец, утверждения несовместимы, если утверждение р исключает полномочность или обоснованность q.

В соответствие с вышеизложенным, язык предстает как социальная практика обоснования и оправдания высказываний, минимальным элементом которой является отдельное речевое действие. Каждое из речевых действий основывается на следующих нормативных допущениях:

a) Обязательность (commitment): необходимость акцептировать некоторые другие высказывания, следующие из сделанного утверждения. Например, если признать, что Москва находится к юго-востоку от Петербурга, то отсюда следует, что Петербург находится к северо-западу от Москвы. Связь между высказываниями в данном случае носит принципиально дедуктивный характер.

b) Полномочность (entitlement): Высказывая некоторое предложение, говорящий дает возможность или позволяет слушающему реагировать на него определенным образом. Например, из высказывания «этот предмет мебели — стол», слушатель имеет право сделать вывод о том, что существуют другие виды мебели. Связь между суждениями в данном случае имеет принципиально индуктивный характер.

c) Полномочность исключения (precluded entitlement): На основании некоторого суждения слушающий имеет право исключить другие опции. Например, истинное предложение «эта роза красная» исключает возможность утверждать, что она желтая. Связь между суждениями имеет в данном случае характер отрицания.

Согласно Брэндому, игра требования и выдвижения оснований предполагает, что в ней существует нечто подобное импилицитно ведущемуся подсчету очков. Такой мнимый счет служит, с одной стороны, для определения того, какие последующие шаги возможны в пределах данной игры, а, с другой, для модификации игры. Элементами такого счета являются принятие утверждений и право (уполномоченность) на утверждения. При этом счет открыт для каждого «игрока». Если говорящий делает ход в игре, то его счет, т. е. количество принятых им утверждений и, соответственно, его право на определенные последующие утверждения, изменяется. Новое состояние счета определяет, какие дальнейшие шаги говорящий имеет право предпринять и какие нет. Например, принятие утверждения, что «это медь», обязывает говорящего принять утверждение, что это вещество плавится при температуре 1083,4 градусов по Цельсию.

Другими словами, вследствие того, что говорящий делает или принимает некоторое утверждение, он не может быть полностью свободным в своих последующих речевых актах, а обязан вести себя в соответствии с уже сказанным. Наложение таких обязательств на игрока подразумевает, что его поведение будет некорректным, если он в дальнейшем не будет придерживаться высказанного суждения или будет оспаривать данное суждение, если его выскажет другой участник игры. Кроме того, высказывая определенное предложение, говорящий определяет круг дальнейших потенциальных высказываний, представляющих собой логические следствия из уже сделанных высказываний. Таким образом ограничивается область возможных высказываний для данного говорящего. Высказывание некоторого утверждения может также вести к потере права на высказывание некоторых дальнейших утверждений. Например, если некто утверждает, что данное вещество медь, то он теряет право на утверждение, что данное вещество при нормальных условиях представляет собой жидкость.

Высказанное утверждение имеет значение не только для говорящего, но и влияет на полномочия слушателя. Если говорящий S высказывает некоторое утверждение для слушателя Н, то следствием из этого может быть то, что Н со своей стороны имеет право повторить данное высказывание в новой ситуации, для нового слушателя и в случае необходимости оправдать данное утверждение сослаться на первого говорящего S.

Кроме того, между правом на утверждения существуют систематические отношения следования, аналогичные тем, какие существуют для принятия утверждений. Так, утверждение, что данное вещество есть медь, дает право на утверждение, что данное вещество проводит электрический ток. Причем тот, кто взял на себя ответственность за определенное утверждение, берет на себя не только обязательство за дальнейшие высказывания, но и обязательство предложить подходящее обоснование для данного утверждения, обосновывающее право на него, в случае, если такое обоснование потребуется.

Из вышесказанного следует, что понимание смысла утверждаемого высказывания зависит от состояния нормативного «счета» говорящего, т. е. от распределения обязательств по отношению к другим высказываниям и прав на высказывания, зависящих от высказанного утверждения. Это означает, что каждый компетентный участник языковой игры постоянно ведет как свой собственный имплицитный счет по обязательствам и правам, связанным друг с другом причинно-следственными отношениями, так и счет для других участников. Осваивая языковую игру благодаря таким практикам ведения счета, говорящий проходит процесс социализации.

Понимание языка, согласно данной теории, состоит в том, чтобы быть в состоянии вести такой нормативный счет, реагируя на высказывания. Говорящий понял высказывание тогда, когда он может указать на обязательства и права, следующие из данного высказывания.

Задача, которую Брэндом поставил перед собой, не исчерпывается, однако, реконструкцией структуры процесса понимания утверждений. Помимо этого она претендует на объяснение того, каким образом высказывания становятся носителями значения. Его теория понимания предстает одновременно как теория конституирования смысла утверждающих высказываний. Основная идея здесь состоит в применении практики ведения дискурсивного счета для определения смысла высказываний. Брэндом вводит три принципа, объясняющие, каким образом это можно сделать. Во-первых, пропозициональное содержание есть не что иное, как та специфическая роль, которую носитель этого содержания играет внутри поля инференциальных (причинно-следственных) отношений. Во-вторых, инференциальные отношения подлежат анализу, основывающемуся на анализе систематических отношений между обязательствами и правами в языковой игре. В-третьих, семантика высказываний определяется в ходе социальной практики благодаря тому, что участники этой практики воспринимают их как носителей некоторого содержания. Согласно этим принципам, пропозициональное содержание ассерторического предложения идентифицируется на основании его роли в языковой игре, а его роль конкретизируется в динамическом процессе принятия обязательств и предъявления прав по отношению к утверждениям. Другими словами, значение утверждения устанавливается на основании его роли в языковой игре; оно определяется на основании его взаимодействия с другими утверждениями, которые либо вытекают из данного, либо позволяют ввести его. Механизм выведения следствий есть элемент социальной практики и именно как вид социального взаимодействия он служит для определения значения понятий и высказываний.

Вышесказанное составляет ядро нормативной прагматики Брэндома[84], в которой практика понимания выражений связана с практикой конституирования их значения. Как справедливо заметил Себастьян Кнель, существенным для данной концепции является то, что «наше понимание направлено не на некую независимую от него институциализи-рованную нормативную структуру, определяющую смысл, но оно есть орган имплицитной институциализации этой структуры» (op. cit.: 22).

Итак, согласно Брэндому, значение выражения вытекает из логических отношений, в которых оно находится по отношению к другим выражениям. Значение выражения всегда имеет нормативный аспект, т. е. его значимость нуждается в обосновании в рамках дискурсивной практики, состоящей в выдвижении и принятии оснований и в предъявлении прав. Отсюда следует, что отдельные высказывания, как правило, не имеют значения, напротив, их значение раскрывается лишь по отношению к другим высказываниям. Брэндом убежден в том, что понятия принципиально вычленяются благодаря инференции. Понимать их на практике означает разбираться в правильности или в несовместимости инференций, в которые эти понятия включены. Классификация может быть названа понятийной, если она организована как система инференций.

Обратим внимание на то, что в модели Брэндома ведение счета участниками языковой игры дифференцировано с учетом социальной перспективы. Дело в том, что инференциальные следствия некоего утверждения часто зависят от сопровождающих его дополнительных утверждений, которые в каждом конкретном случае могут выступать лишь как вспомогательные предпосылки понимания. Так, тот, кто утверждает, что Марк Аврелий был императором-интеллектуалом, не обязан принимать утверждение о том, что автор «Размышлений» был императором-интеллектуалом, если он не знает, что автором этого произведения был Марк Аврелий. Понимание сути дела в данном случае зависит от общего образовательного уровня участника игры и носит лишь частичный характер.

Не только говорящий, но и слушающий обязан принимать те дополнительные утверждения, которые определяют следствия из утверждений говорящего. Так, если слушающий знает, что Марк Аврелий был последователем Антония Пия, то он также знает, что из признания говорящим того, что Марк Аврелий был императором-интеллектуалом, имплицитно следует, что он должен признать, что последователь Антония Пия был императором-интеллектуалом. Понимать высказывание значит не только знать, какие следствия вытекают из него в социально нормированном горизонте утверждений говорящего, но значит также знать, какие следствия вытекают из него в контексте собственных утверждений слушающего. Именно в этом смысле следует понимать идею Брэндома о том, что ведение дискурсивного счета участниками зависит от их социального статуса. Ведение счета отражает инференциальный потенциал горизонта возможных утверждений как из перспективы говорящего, так и из перспективы слушающего, которые могут не совпадать.

Дополнения к герменевтической теории

Какое значение все вышесказанное имеет к герменевтике? Прежде всего, Брэндом уточняет понятие «интерпретация». Он выделяет две возможные формы интерпретации высказываний — интерпретацию de dicto и de re. Этой теме посвящена последняя часть его главного труда «Making it Explicit». Обозначения de dicto и de re (лат. «о сказанном» и «о вещи“) используются в современной логике и философии языка для демонстрации различия в значении интенсиональных операторов и модальных понятий «возможно» и «необходимо». В случае модальности de dicto необходимость является результатом того, каким образом описывается определенная вещь, в случае модальности de re она результируется из самой вещи.

Кроме того, согласно Брэндому, следует различать два типа убеждений: убеждения, которых некто сознательно придерживается, и убеждения, которых некто придерживается, не отдавая себе в этом отчета. Так, может случиться, что автор текста в действительности налагает на себя гораздо больше аргументативных обязательств, чем он сам думает и признает, и это обстоятельство используется интерпретатором. Такую ситуацию Брэндом интерпретирует как «слияние горизонтов». Модель «слияния горизонтов» он рассматривает для случая, когда высказывание имеет «репрезентативную направленность» (8 гл. в работе «Making it Explicit“).

Репрезентативная направленность свойственна de-ге-интерпретациям, имеющим форму «S говорит о р, что р есть F». Предлог «о» артикулирует репрезентативное отношение, существующее между высказыванием о вещи и самой вещью, о которой идет речь. Одно из возможных прочтений б/е-ге-интерпретаций предполагает, что они эксплицируют следствие, которое следует из данного высказывания из перспективы интерпретатора. В данном случае б/е-ге-интерпретация основана на механизме идентификации высказываний. Поясним, о чем здесь идет речь: например, допустим, что S утверждает, что Марк Аврелий был императором-интеллектуалом. Интерпретатор, который знает, что Марк Аврелий был последователем Антониуса Пия, может модифицировать утверждение говорящего таким образом, что он приходит к следующему выводу: «S сказал о последователе Антониуса Пия, что он был императором-интеллектуалом». Интерпретатор приписывает здесь некое утверждение говорящему на основании известных ему дополнительных высказываний. Интерпретация de-re осуществляется в данном случае из перспективы интерпретатора, причем сам говорящий может быть с ней не согласен. Такое развитие инференциального потенциала в виде приписывания говорящему утверждения на основании дополнительного контекста утверждений интерпретатора Брэндом характеризует как дискурсивное сплавление горизонтов. Сущность процедуры «сплавления» заключается в установлении инференциальной и тем самым дискурсивной связи между различными горизонтами говорящего и слушающего. Отметим, что «сплавление горизонтов» здесь навязано говорящему. Это возможно на основании экспликации некоторого следствия, вытекающего при de-ге-интерпретации высказывания в дискурсивном контексте интерпретатора.

Брэндом использует свою теорию инференциальной семантики для модернизации герменевтики Гадамера. Этому посвящена первая часть его работы «Tales of the Mighty Dead».

Он разделяет основополагающее убеждение Гадамера о том, что значимость и истина высказываний не зависит от формы репрезентации. Однако, если Гадамер делает различие между понятиями «объективность» и «предметность» в отношении языка, то для Брэндома значимость и истина высказываний определяются исключительно на основе совокупности утверждений и их импликаций в процессе их употребления. Для представления этих отношений ему и требуется инференциальная, т. е. основанная на причинно-следственных связях, семантика.

Брэндом считает, что аналитическая теория значения и герменевтика образца Гадамера пытаются решить общую задачу, а именно они обе нацелены на прояснение того, как происходит понимание языка. Он обозначает путь аналитической теории значения как «атомистическую», «bottom-up» рекурсивную стратегию, в то время как стратегию герменевтики он интерпретирует как «холистическую», «top-down» стратегию. Ведущий принцип аналитической теории значения он характеризует как семантическую «композициональность», а герменевтики — как контекстуальность.

Свою задачу Брэндом видит в объединении этих двух стратегий. Он спрашивает о том, что герменевтика может дать аналитической теории значения. Говоря о герменевтике, он имеет в виду теорию Гадамера, которая выступает для него в качестве образца герменевтического мышления, а основные положения которой он обобщает как сумму «герменевтических общих правил» („hermeneutische Plätitüden“). К таким «правилам» он относит базовые понятия современной герменевтики, такие как «разговор», «предпонимание», «контекстуальность», «плюрализм во мнениях», «вариативность семантических контекстов» и «бесконечность интерпретации». Он пытается переосмыслить эти понятия и продемонстрировать их продуктивность для аналитической теории значения. При этом он старается продвигаться по среднему пути между двумя экстремумами, к которым он относит свойственное аналитической философии «нахождение значения» и свойственное герменевтике «придание значения». Основной вопрос состоит для него в том, какие семантические ограничения следует соблюдать при интерпретации исторических текстов.

Брэндом выделяет два исторических типа герменевтики, кладя в основу своей классификации убеждения, которые может иметь говорящий или автор текста: это интеллектуальная историография de dicto и интерпретация текстов de re. История идей de dicto реконструирует только те убеждения, которые признает автор интерпретируемого текста, и только те значения, которые сам автор имел в виду. В отличие от нее, интерпретация de re реконструирует также и те убеждения, которые автор мог бы и не признать в качестве своих убеждений, и те значения, которые он сам не имел в виду. При этом Брэндом опирается на отстаиваемое им положение, что мы можем иметь убеждения, о которых мы сами не знаем. С учетом его можно допустить, что в некотором тексте уже имплицитно заключены понятия, которые лишь позже будут эскплицитно артикулированы и терминологизированы.

Например, некое понятие может быть элементом логического измерения некоторого сложного аргумента, системы убеждений или теории задолго до того, как автор этого аргумента, этого убеждения или этой теории располагал вокабуляром для того, чтобы выразить это понятие в терминах и тем самым эксплицировать его. Если исключить возможность интерпретации de re и принцип скрытых импликаций, то следует признать, что о концептуальных инновациях можно говорить только в тех случаях, когда они непосредственно вводятся автором при помощи терминов. Роль интерпретации de re заключается, следовательно, в выявлении герменевтической «латентности» текста, т. е. скрытых в нем смыслов.

Рассмотрим теперь, что представляет собой спецификация содержания de dicto. Интерпретируемый текст играет в данном случае роль и предпосылки и вывода при интерпретации. Только он определяет, какие следствия могут из него вытекать и какие нет. Если же возникают трудности с его интерпретацией, то в качестве вспомогательного средства разрешено привлекать контекст. В качестве привилегированных контекстов при интерпретации de dicto Брэндом рассматривает другие утверждения того же автора. Парадигмой такой интерпретации является парафраза (вместо цитирования). Смысл парафразирования состоит в том, чтобы использовать по возможности те же самые выражения, которые использовал или мог бы использовать сам автор. Наряду с парафразой интерпретация de dicto включает в себя выведение следствий из сделанных автором высказываний. Например, Брэндом полагает, что если некто считает Канта великим философом и утверждает, что Кант ценил Гамана, то справедливо заключить, что, согласно этому автору, великий философ ценил Гамана[85].

Проблемы при приписывании значений высказываниям на основании имплицитных инференций возникают, например, когда интерпретируемый автор в более поздних текстах высказал утверждение, противоречащее приписываемому ему интерпретатором утверждению. Тогда возникает вопрос о том, какое из высказываний является верным. Кроме того, проблематичным оказывается определение границ контекста, используемого при интерпретации высказываний. Допускается ли использовать только один единственный текст или следует принимать в расчет все творчество данного автора? Гипотеза Брэндома состоит в том, в качестве контекста для данного высказывания могут быть привлечены тексты, которые либо связаны с условиями создания данного текста либо специфицируют его. При этом желательно, чтобы выбранный контекст мог бы быть признан самим автором. Другими словами, различия во взглядах интерпретатора и автора должны быть минимальными. Таковы предлагаемые Брэндомом правила для истории идей или для истории философии de dicto. При этом работает правило, что чем начитаннее интерпретатор и чем лучше он знаком с корпусом текстов как интерпретируемого автора, так и других современных ему авторов, тем точнее будет его интерпретация. Таким образом, интерпретация de dicto представляется Брэндому настоящим вызовом для интерпретатора и требует от него огромного труда и огромного объема соответствующих знаний.

Как уже говорилось, помимо контекста de dicto при интерпретации текстов может использоваться и контекст de re. В этом случае выбор контекста, в рамках которого интерпретируется текст, может быть произвольным, а критерии для выбора контекста гибкие. Решающей оказывается в данном случае цель интерпретации, которая состоит в реконструкции того, что автор «думает на самом деле» и какие «реальные» последствия вытекают из сказанного им. При этом проводят различие между двумя контекстами: между тем, который сам автор имел в виду, и между тем, который является производным из его утверждений. Так, если S полагает, что изобретатель лампочки накаливания не жил в Филадельфии, и думает, что Бен Франклин изобрел лампочку накаливания, то разрешается приписать ему убеждение в том, что Бен Франклин не жил в Филадельфии (независимо от того, осознавал ли сам автор это или нет). В данном случае следует, однако, соблюдать требование о том, чтобы при интерпретации не изменялось истинностное значение авторского утверждения.

Отметим, что высказывание автора должно оставаться тем же самым, независимо от того, идет ли речь об интерпретации de dicto или de re. Утверждение о том, что изобретатель лампочки накаливания не жил в Филадельфии, и о том, что Бен Франклин не жил в Филадельфии, согласно Брэндому, это одно и тоже утверждение. Однако в первом случае интерпретация соответствует тому, что думал сам интерпретируемый автор, а в последнем высказывание автора интерпретируется в свете определенных фактов. Во втором случае важно выявить, что действительно следует из некоторого высказывания автора, рассмотренного в свете определенных фактов из перспективы интерпретатора („from the facts as she takes them to be“). Таким образом, одно и то же содержание интерпретируется с двух совершенно разных позиций.

При этом интерпретация de re так же правомочна, как и интерпретация de dicto. Различие в интерпретации вытекает из того, какой контекст, определяющий следствия из данного утверждения, взят за исходный пункт. При интерпретации de re используется контекст, который интерпретатор считает истинным. Интерпретатор стремится объяснить, что действительно следует из высказанного автором утверждения, какие действительные возражения могут для него существовать, каковы истинные убеждения автора, независимо от того, высказал ли он их эксплицитно или нет. Интерпретация de re прибегает к дополнительным фактам, наряду с зафиксированными текстуально убеждениями автора. Она требует умения экстрагировать следствия, оценивать свидетельства и дифференцировать контексты. Например, именно благодаря такой форме интерпретации, как подчеркивает Брэндом, Кант был переоткрыт Питером Строссоном и Джоном Беннетом для аналитической философии. Можно добавить, что философия в целом развивается по пути интерпретации de re. Заметим, что обе формы интерпретации, о которых говорит Брэндом, не были изобретены им. Уже в средневековой герменевтике различали буквальную интерпретацию текста (sensus litteralis) и интерпретацию с позиций определения исторического смысла текста (sensus historiens).

Помимо интерпретаций de dicto и de re, Брэндом выделяет интерпретацию de traditione. Эта форму интерпретации он считает разновидностью истолкования de re. Она заключается в том, что текст рассматривается как репрезентант определенной традиции, что позволяет приписать ему характерные для этой традиции инференциальные следствия. В данном случае интерпретатор вступает в диалог не с отдельным текстом, а с целой традицией. Умение вести такой диалог основывается на том, что предпосылки для интерпретации принимаются на основании соответствующих источников, а следствия выявляются путем анализа как предпосылок автора, так и предпосылок, свойственных данной традиции. Таким образом, интерпретатору противостоит не только текст, но и исторический контекст.

Разумеется, что каждая из форм интерпретации накладывает свои ограничения на процесс интерпретации. После того, как форма интерпретации выбрана, интерпретатор больше не обладает свободой изменять игровое пространство и должен придерживаться правил выбранного стиля интерпретации. Тем самым он определяет для себя характер и направление интерпретации. В выборе формы интерпретации интерпретатор, однако, свободен, и его выбор определяется либо прагматическими либо научными интересами.

Значение инференциальной семантики Брэндома для герменевтики можно видеть, прежде всего, в том, что она демонстрирует, что выбор контекста интерпретации эквивалентен выбору перспективы. Инференциальное значение текста зависит от инференциальных предпосылок, составляющих контекст интерпретации. Интерпретативный плюрализм, который утверждает герменевтика Гадамера, получает свое обоснование в виде концептуального перспективизма. Принципиальная незавершенность интерпретации, о которой говорит Гадамер, предстает в новом свете благодаря предложенному Брэндомом инференциальному подходу к конституированию значения.