Физрук: на своей волне 2

Глава 8

Марина села и, стараясь не смотреть в мою сторону, пробормотала:

— Простите… это ужасно неловко. Мне просто так стыдно — я взрослая женщина, а боюсь тараканов, как школьница.

— У каждого свои слабости, — невозмутимо ответил я.

Марина взглянула украдкой, и в её голосе мелькнула искорка любопытства:

— А вы чего-нибудь боитесь, Владимир Петрович?

Я задумался на секунду, вопрос-то был интересный, а готового ответа не было.

— Наверное, — признался я. — Просто свой страх я ещё не встречал.

Она снова опустила глаза на коробку с роллами, которую так и держала в руках, чуть улыбнулась.

— Знаете, Владимир Петрович, — шепнула она. — Это так… непривычно. Многие молодые люди сейчас забыли, что такое галантность.

— Ну, у каждого своя школа жизни, — ответил я и забрал у классной коробку с роллами.

Обернулся на задний ряд сидений, чтобы поставить коробку там. На заднем сиденье лежала картонная коробка с каким-то хламом от бывших хозяев Чероки, который они, видимо, не удосужились выбросить.

Я аккуратно придвинул её к боку и заметил, что из коробки выглядывает старый кассетный магнитофон — с облезлыми кнопками, но ещё целым логотипом «Sharp».

Ничего себе, раритет…

Любоваться магнитофоном особо не было времени, поэтому я положил роллы и взялся за руль.

— Где живёшь? — спросил я, выруливая со школьного двора.

— На Пушкина, сто двадцать три, — ответила Марина, пристёгиваясь. — Давайте, я в навигатор вобью?

— Не надо, — сказал я. — Просто показывай, как ехать.

Она кивнула и села ровнее, сложив ладошки на коленях. Приятно смотреть — девчонка явно не испорченная, такие в любые времена на вес золота.

Я включил музыку, и из колонок тихо зазвучала Светлана Рерих, певучим голосом выводя:

— И только я, только я буду рядом…

Марина чуть улыбнулась, заслышав эти строки.

— Представляете, это любимая песня моей бабушки.

— Серьёзно? — хмыкнул я. — Значит, у тебя хорошие музыкальные гены.

Марина залилась румянцем и отвернулась в окно. Я ехал медленно, чуть опустив стёкла и наслаждаясь прохладным ветерком. Вечер был тёплый, редкий для осени. Классуха с минуту смотрела в окно, потом повернулась ко мне.

— Спасибо вам, Владимир Петрович, — сказала она. — Вы так всё организовали, нашли подход к ребятам. Как вы вообще сумели привлечь наших хулиганов? Они сменку-то и то никогда не носят, а тут целый субботник…

— Марина, — перебил я мягко. — Предлагаю не о школе.

Девчонка улыбнулась чуть растерянно, как будто я застал её врасплох.

— Давайте… А о чём?

Я бросил короткий взгляд на неё. У нас как-то устаканилось, что я обращался к ней на «ты», а она продолжала мне «выкать» с каким-то своим одной ей понятным упорством.

— Вот скажи, чего тебе хочется прямо сейчас? — поинтересовался я.

Классная на секунду задумалась, этот вопрос тоже застал её врасплох.

— Вы знаете, — она рассмеялась чуть растерянно. — Мне хочется угостить вас конфеткой!

Девчонка достала из сумки какую-то карамельку и протянула мне. Я взял, покрутил в пальцах.

— Ну, не отказать же даме, — сказал я и положил конфету в карман.

Марина снова уставилась в окно, но на этот раз с каким-то странным выражением лица. И через несколько секунд она продолжила:

— Вы знаете, Владимир Петрович… чуда, наверное, хочется, — Марина вздохнула. — Вот вы слышали, сегодня через полчаса будет звёздопад?

— Ничего себе, — сказал я, приподнимая брови. — Нет, не слышал.

— Да, — кивнула девчонка. — Настоящий, редкий. Говорят, видно будет даже в городе.

Она помолчала, глядя в небо.

— Жалко только, я живу на третьем этаже, окна выходят во двор, и я ничего не увижу…

Я украдкой взглянул на неё. Свет фар встречных машин мягко ложился на её лицо, в глазах, как в зеркале, отражались огни улиц. И в них, в смысле в глазах, было то самое детское ожидание, которое редко встретишь у взрослых.

Мы пересекали мост, под которым блестела речка — тихая, чёрная, с отражениями фонарей. На другом берегу, чуть в стороне, виднелось недостроенное здание. Бетонный каркас, огороженный металлическим забором.

Я задержал на нём на секунду взгляд.

— А как насчёт того, чтобы доесть роллы? — спросил я.

Марина повернула голову, удивлённо, но с интересом.

— А давайте, — ответила она, но тут же поправила сама себя. — Ну если вы никуда не спешите.

Девчонке, конечно, самую малость не хватало уверенности в себе. Как у той же Афанасьевой или моей сожительницы…

— Не спешим, — заверил я и свернул с дороги в поворот сразу после моста.

Машина подпрыгнула на гравии, потом выехала на площадку перед забором. Я остановился, заглушил мотор.

Марина насторожилась, не понимая, что происходит.

— Владимир Петрович… а что вы собираетесь делать?

— Будем смотреть звёздопад, — заверил я, показывая на крышу бетонного блока. — Думаю, что там нас ждёт великолепный вид на ночное небо.

— Но тут же закрыто… нельзя, — прошептала Марина, озираясь.

— Можно, если очень осторожно, — усмехнулся я. — Главное не шуметь и смотреть под ноги.

— Ну… — Марина колебалась секунду. — А пойдёмте!

В её глазах мелькнуло то самое детское, живое любопытство. Было видно, что она уже забыла и про усталость, и про школу.

Я вышел из машины, хлопнул дверцей — в вечерней тишине звук отозвался гулко.

Открыл заднюю дверь, достал коробку с оставшейся едой и сунул в пакет, который лежал скомканным в коробке с хламом. Уже собирался захлопнуть, но взгляд зацепился за старый кассетный магнитофон.

Постоял секунду, подумал и… взял и его. Работает ведь, батарейки внутри есть. Пусть будет. Звёздопад без музыки — как чай без сахара.

Марина стояла рядом, оглядывалась на реку, на забор, за которым высился бетонный каркас недостроенного здания. Между листами профнастила виднелась прорезь…

— Пойдём, — сказал я, указывая на «вход».

— Я боюсь, — призналась она шёпотом.

Я обернулся, посмотрел на неё.

— Не бойся, — ответил я и протянул руку.

Она колебалась мгновение, потом всё же вложила ладонь в мою. Пальцы были тёплые, девчонка дрожала.

Я сжал её руку чуть крепче.

— Видишь, всё под контролем.

С дырой, конечно, пришлось малость повозиться. Если Марина проходила в неё играючи, то меня подвели габариты. Пришлось чуть расширить проход… в итоге мы оба пролезли через дыру, я даже чудом не зацепился за ржавые края.

— Тихо, — я сразу приложил указательный палец к губам.

На территории стройки гулко отдавались чьи-то шаги.

Вдалеке, между колоннами, мелькнул луч фонарика. Сторож… чует прям. Мужичок медленно шёл вдоль периметра, посвистывая под нос и фонариком освещая темноту.

Марина замерла, вцепилась в рукав моей куртки.

— Владимир Петрович… а если он нас увидит? — прошептала она. — Он ведь может позвонить в полицию! Представляете, что будет, если в школе узнают, чем мы тут занимаемся? Это же будет скандал…

Я улыбнулся, ощущая подзабытый азарт и прилив адреналина.

— Всё в порядке. Ничего не будет, — пообещал я.

— Но…

— Ш-ш-ш, — пресёк я. — Смотри.

Я снова взял Марину за руку, потянул к себе, и мы прижались к большому металлическому контейнеру — старому, проржавевшему, но высокому.

Сторож как раз проходил мимо, луч фонаря скользнул по стенке, выхватил кусок контейнера рядом с нами, но тут же ушёл в сторону.

Я обнял Марину, удерживая, чтобы она не дёрнулась. Девчонка затаила дыхание, напряглась, сердце билось так, что я чувствовал его сквозь ткань куртки.

Секунда, другая — и сторож прошёл мимо, не заметив нас.

Марина прижалась ко мне сильнее, всё ещё боясь пошевелиться. Да, она была напугана — вся дрожала, но в её глазах горел тот самый живой, опасный огонёк азарта и интереса.

— Видишь, всё под контролем, — подбодрил её я.

Сторож наконец удалился, и луч фонаря погас, где-то хлопнула калитка. Вернулась тишина, только ветер гудел между бетонных пролётов и вдали слышался лай собак.

— Пошли, — я подмигнул Марине.

Она нерешительно улыбнулась, пальцы ещё немного дрожали, но уже от напряжённого ожидания.

Мы пошли к дому.

Я же переваривал мысль — сначала я думал, что это типичный «недострой», таких в девяностых по всей стране стояло тысячи. Тогда строительство бросали на полпути: заканчивались деньги, исчезали подрядчики, всё замирало на годы. Вот и стояли бетонные коробки, обросшие травой и ржавыми заборами, а иногда и без последних.

Но этот объект оказался другим — здесь стройка шла полным ходом, и запах свежего цемента и досок подтверждал это.

Ничего. От задумки я отказываться не собирался. Звёздопад должен быть сегодня, и Марина его увидит.

— Так, — сказал я, глядя на часы на экране мобильника. — Сколько у нас есть до начала действа?

— Двадцать пять минут, — охотно ответила Марина, тоже глядя на экран телефона.

— Успеем, — кивнул я.

Мы шли тихо, внутри новостройки стояла полутьма.

— Осторожно, порог, — предупредил я, помогая Марине переступить через него.

Дальше она осветила путь фонариком телефона. Свет запрыгал по стенам, отражался в лужах, оставшихся после дождя.

А вот дальше меня ждал сюрприз. Вернее так: ничего удивительного в том, что в доме было аж двадцать этажей, не было. Просто я… забыл, что подниматься наверх придётся по недостроенной лестнице. И делать это придётся с новым телом, которое только начало свой путь похудения и приведения себя в физическую форму.

Мы остановились у лестницы, освещённой только светом с телефонов. Марина, видимо, тоже всё поняв, посмотрела на меня как-то подозрительно.

— Владимир Петрович, а вы уверены, что нам стоит подниматься так высоко? Тут же нет лифта… — зашла она издалека, подбирая слова так, чтобы меня не обидеть.

— Ну и что? — я вскинул бровь, хотя всё понял. — Пошли, всего-то двадцать этажей.

Марина смутилась, опустила глаза, но всё же добавила:

— Владимир Петрович, вы же… ну… вы же у нас даже на третий этаж с перерывом поднимаетесь.

Я помолчал. Что сказать, мне и на четырнадцатый этаж подняться — уже событие. А тут двадцать с лишним этажей.

Мозг сразу предложил дать заднюю: мол, можно и на балконе нижнего этажа посмотреть. Но я отмёл эту мысль моментально.

Не в моих правилах отступать, тем более перед женщиной. А уж перед такой — тем более. Я и так Марину сюда затащил не без труда, она каждого шороха боится.

К тому же я сам предложил. А раз я начал, то надо дойти до конца.

— Я не это хотела сказать… — Марина улыбнулась, чуть виновато. — Просто волнуюсь за вас.

— Не переживай, — отмахнулся я.

Начали подниматься. Первые три этажа прошли почти играючи. Я шёл легко, дышал ровно, с невозмутимой физиономией. Держал темп, стараясь не выдать, что сердце уже начинает отбивать барабанную дробь.

С четвёртого этажа началось учащённое дыхание. Воздух тут стоял тяжёлый и пыльный, поэтому приходилось непросто.

После шестого этажа я уже откровенно обливался потом, футболка под курткой прилипла к спине, но благо тут было темно — освещения не было вовсе. Оттого Марина не видела, как я превращаюсь в мобильную сауну.

Седьмой, восьмой, девятый…

На десятом начался настоящий ад. Ноги налились свинцом, дыхание стало прерывистым. Дома, поднимаясь на четырнадцатый этаж, я всегда делал паузу перед финальным рывком. Тут бы тоже не мешало…

Но останавливаться перед Мариной не хотелось. Пришлось импровизировать.

На одиннадцатом этаже я будто случайно наступил себе на шнурок.

— Владимир Петрович, у вас шнурок развязался, — тут же заметила Марина.

— Да? — сказал я с таким видом, будто только что обнаружил вселенское открытие. — Ну, надо же.

Присел, сделал вид, что завязываю, а сам украдкой ловил воздух ртом, как рыба на берегу.

Пока завязывал «шнурок», в голове успел пройтись целый план действий на случай инфаркта, но уже через полминуты дыхание выровнялось.

Честно говоря, это, наверное, было самым длинным завязыванием шнурка за всю мою жизнь.

— Всё, — сказал я минуты через три, выпрямляясь. — Можно дальше.

Марина улыбнулась — в её улыбке сквозило лёгкое восхищение, и мне даже стало чуть легче. Работаем, Владимир Петрович, держим фасон… я пошёл дальше.

Пауза действительно помогла. Дыхание чуть выровнялось, и сердце стучало уже не так бешено. Но впереди оставалась ещё половина — идти-то было почти столько же.

Вот будет картина маслом… Затащил женщину в запретное место, а потом схватил инсульт. Приедет скорая, увезут физрука с недостроя — вот кто-то повеселится.

Я поглядывал с какой-то надеждой наверх и, вытирая пот со лба, заставлял себя идти дальше. Как говорится, работали и в худших условиях.

Мы прошли ещё четыре этажа, и тут Марина остановилась, упёрлась рукой о стену и выдохнула.

— Вы как, Владимир Петрович? Не устали?

— Да нет, — сказал я, выпрямившись, будто только начал разминку. — Полный порядок, даже не заметил.

Марина глянула на экран телефона.

— Нам надо ускоряться. Если хотим увидеть звёздопад. — Осталось десять минут.

— Понял, — процедил я. — Работаем по ускоренному нормативу.

Марина улыбнулась, и мы вновь двинулись вверх. Нужный перерыв, чёрт возьми…

Пятнадцатый, шестнадцатый, семнадцатый…

Где-то на семнадцатом в глазах начали мелькать звёздочки — не небесные и не нашего звездопада. Нет, это были те звёздочки, что появляются, когда организм уже мягко намекает: «Ты перегибаешь».

Мир немного поплыл, звук шагов гулко отдавался в голове.

Но я стиснул зубы… с ненавистью посмотрел на очередные ступеньки и пошёл дальше. Рассчитать бы только так расстояние, чтобы, когда я завалился в обморок, не задел Марину.

И, чёрт возьми, то, что я, переборов себя и заставив идти дальше, будто включило внутренний резерв. Внутри словно сработал рубильник, и открылось второе дыхание.

Ноги перестали дрожать, грудь задышала ровнее.

Последние три этажа дались уже значительно легче. Да, я прекрасно понимал, чем грозит такое небережное отношение к организму, но других вариантов у меня не было.

Наконец мы выбрались на крышу.

Дверь скрипнула, пропуская нас в прохладный ночной воздух. Ветер сразу ударил в лицо, принося долгожданное облегчение.

Марина первой пошла к краю крыши, осторожно ступая по бетонной крошке.

Я шёл за ней, но, когда она отвернулась, остановился, упёрся руками в колени и несколько секунд просто стоял, восстанавливая дыхание. Да, подъём дался непросто, но спускаться уже будет куда легче.

— Владимир Петрович! — позвала Марина. — Посмотрите, какой тут великолепный вид!

Я подошёл к ней и глянул вниз. Там тянулась река, на другом берегу которой мерцали огни домов и открывался вид на город. Над головой застыло чистое небо, звёзды светили ярко, как будто кто-то специально протёр «стекло» вселенной для этого вечера.

— Какая красота… — завороженно прошептала Марина.

— Ну вот, видишь, стоило того, — ответил я. — Ща, погоди.

Я огляделся. На краю крыши стоял перевёрнутый пластиковый ящик. Я сходил за ним, поставил его у края крыши. Получился вполне приличный «столик».

Я разложил на импровизированном «столе» остатки еды, разлил воду по пластиковым стаканам.

— Во, сервис хоть куда. Ресторан «На высоте», — подмигнул я девчонке.

Марина наблюдала будто заворожённая, прижимая к себе куртку. Ветер трепал её волосы, заставляя ежиться, но было видно, что она счастлива.

— Сколько до звёздопада? — спросил я, глядя на небо.

— Семь минут, — ответила Марина, вскинув голову. — Надо смотреть вон туда, — девочка указала рукой на юго-восток, где небо казалось особенно чистым.

— Понял, — кивнул я.

Марина взяла ролл, начала неторопливо есть, будто не хотела спугнуть этот миг. Я смотрел на неё украдкой, сделав жадный глоток воды.

Следом поставил на «столик» кассетный магнитофон, нажал кнопку Play. Лента зашуршала, и через пару секунд из динамика потянулись знакомые мелодии.

— Боже, я такие песни сто лет не слышала.

Из динамиков магнитофона зазвучала Аллегрова со своим «младшим лейтенантом».

— Моя любимая песня! — Марина оживилась, начала тихонько подпевать, пощёлкивая пальцами. — Все хотят потанцевать с тобой…

Песня быстро закончилась, и Марина покосилась на меня.

— Владимир Петрович, а можете перемотать?

— Организуем, — я нажал кнопку перемотки.

Но магнитофон был старый, кнопки то залипали, то щёлкали вхолостую. Лента чуть зажевалась, и я быстро остановил, чтобы не порвать.

— Жаль… — вздохнула Марина. — Значит, уже не послушаем.

— Почему не послушаем? У тебя есть ручка или карандаш?

Она удивлённо моргнула:

— Есть… я же учительница.

— Давай сюда, — сказал я, протягивая ладонь.

Марина достала из сумочки синюю ручку и подала мне. Я достал кассету и вставил в одну из катушек карандаш. Начал аккуратно перематывать.

— Ого, как вы умеете! — удивилась Марина, наблюдая за моими действиями.

Я вставил кассету обратно, нажал Play.

Магнитофон ожил, и снова заиграла Аллегрова. Девчонка снова удивлённо уставилась на меня.

— А как вы угадали, сколько надо отматывать⁈

— Опыт, — усмехнулся я.

Аллегрова уже допевала, когда Марина встрепенулась.

— Так, Владимир Петрович, — она взглянула на часы. — Через минуту начнётся звёздопад!

Я снял с себя пиджак и набросил ей на плечи.

— Ой… спасибо…

— На здоровье, — ответил я. — Главное, чтоб не замёрзла.

— Вот, смотрите! — вдруг вскрикнула Марина, показывая в небо.

Над городом поплыла первая полоска света — тонкая, белая, как след мела на доске. Потом ещё одна, и ещё. Звёзды падали одна за другой.

Чёрт его знает, как так получилось, но Аллегрову сменил Наговицын:

— Золоткой упала с неба звезда… — пел хриплый голос Сергея.

— Надо загадать желание, — сказала Марина, глядя вверх.

— Загадывай, — ответил я. — Чтобы не как в песне было.

Она закрыла глаза и…

— Э! Я полицию вызову! — вдруг раздался голос за спиной.