Французская демократическая миссия в Европе и ее конец

Французская демократическая миссия в Европе и ее конец

Райнхард Хён

профессор Берлинского университета

1940 г.

Frankreichs Demokratische Mission

in Europa

und ihr Ende

Von

Reinhard Höhn

o. ö Professor an der Universität Berlin

L. C. Wittich Verlag – Darmstadt

Предисловие переводчика

Со времен Французской революции национальная демократия, там, где она существовала в европейских странах, подвергалась множеству угроз. Революцию начали разносить по всей Европе. В Северной Америке с момента зарождения Соединенных Штатов демократическое устройство распространялось лишь на белых поселенцев. Там истреблялись индейцы, процветала работорговля неграми.

После Второй мировой войны резко усилился процесс разложения остатков демократии в Европе. Произошла англо-саксонская колонизация Германии, а затем ее решающее проникновение в другие европейские страны. Создание надгосударственных структур в Европе становится свидетельством окончательного краха демократии в ее устоявшемся политическом понятии. Знаменательно, что творцы объединенной Европы копируют внешние формы немецкого Нового Порядка времен Второй мировой войны. Но европейское будущее по их замыслу предстоит определять представителям космополитического капитала. России в этих планах отводится роль задворок Западного мира.

Однако у этого процесса есть другая сторона. Существует перспектива гибели Западной Европы как средоточия европейских народов из-за колонизации афро-азиатскими народами. Ислам стремится стать идеологической основой будущей европейской конструкции. Существует перспектива деградации основных европейских народов, фактической гибели европейской культуры, ее превращения в этнографический реликт без возможности творческого развития.

Американская демократия и ее агрессивные мировые устремления держатся исключительно на военной мощи США. В современном англо-саксонском мире нет правящих личностей, которые достигли бы уровня даже Клемансо или Бриана, хотя эти двое не были образцами государственных мужей, и все их усилия оставить после себя процветающую Францию остались тщетными. Что же тогда сказать о явно марионеточных фигурах Саркози, Камерона и Меркель? Банкиры из «Леман бразерс» и «Голдмен Закс», хозяева Лондонской биржи, англо-голландского алмазного пула и тому подобные личности лишены понятия о национальной чести и патриотизме стран, которые они берутся представлять. Но именно эти персоны стоят за кулисами политической сцены ведущих стран Запада. Сегодня по примеру своих предшественников десятки лет назад, они добиваются объединения Европы в единую надгосударственную структуру без национальностей и границ, которая в случае реализации этих планов утратит свое историческое значение.

В этом заключается поучительный пример для России. Его смысл заключается в том, что слабую страну завоевывают «малой кровью». В подходящий момент объявляются коллаборационисты, и марионеточное правительство, если не считать его собственных денежных расчетов, действует в интересах колонизаторов. Ни о какой самостоятельности во внутренней и внешней политике тогда не может быть речи. С народом окончательно перестают считаться. Привилегированным слоем становятся крупные валютные спекулянты, владельцы немногих крупных промышленных предприятий и собственники нефтяных и газовых источников.

В отличие от Франции, которая в период немецкой оккупации сменила застой на процветание, России с ее космополитической властью грозит обескровливание и потеря лучшей части своего населения, той, которая придется не по нраву новым колонизаторам и утратит влияние на общество. Некоторое утешение сулит возможная «физиология» протекания этого процесса. – Паразит, насытившийся кровью жертвы, в результате сам погибает. Останутся ли после этого в русском обществе действенные силы сопротивления, покажет будущее. Но тогда на авансцену должен выдвинуться совершенно новый слой, противостоящий не только колонизаторам, но также пассивной и косной массе, огромному холуйскому массиву населения, утратившему понятие о национальной чести и человеческом достоинстве.

Перегнившие идеи Французской революции вновь сияют на знаменах современной демократии. Их лживость со временем становится всё очевиднее, но тем надежнее они служат интересам интернационального капитала. Одураченные европейские народы по-прежнему верят, что лозунги «свободы, равенства, братства» имеют непреходящую ценность, и что обман является результатом усилий узкой корыстной группы в рядах проповедников демократии. Сама же демократия – чудесное явление на все времена. Исторические уроки не учат этих простаков, а прозревающим личностям остается по примеру Фридриха Ницше уединяться в пустыни великолепного самосознания, без надежды когда-либо перейти к действию. «В мелкой воде утонет всякое время»! – пророчествовал немецкий философ.

Однако национал-социалистическая Германия останется великолепным образцом и непревзойденным примером появления могучего народного государства среди омута бессмысленного существования буржуазных стран. Национал-социализм на собственном опыте доказал также, что классовая борьба не может считаться нормальным состоянием государства, но является признаком больного общества. Сталинское же государство, безусловно, не являлось формой подлинно народного социализма. Его зачатки были подавлены торжествующей марксистской идеологией – этим порождением преступного мозга.

Старый французский пример отсылает к последующим временам, периодически воспроизводя ситуацию демократического типа, обрастающую всё большим количеством фальшиво-оправдательных аргументов. Всё это указывает на непреходящую ценность немецко-французского опыта 40-х годов прошлого века. В будущем предстоит меряться силами космополитическому блоку и крупным национальным государствам с чертами немарксистского социализма. Неизвестно, кому выпадет эта пионерская роль, и найдется ли достаточно сильное европейское государство, способное бросить вызов мировому финансовому спруту. Ясно одно – этому чудовищу не удастся создать стабильный международный порядок. Скорее, Европу заполонят азиатские орды, как от неба далекие от традиционных ценностей европейских народов. Тогда состоится закат Европы в соответствии с пророчеством Шпенглера, и откроется новая страница мировой истории с непредсказуемым будущим.

Но что полезного для себя может извлечь современная Россия из отдаленного французского опыта? – Прежде всего, осознание того факта, что без опоры исключительно на собственные силы страна не выберется из пропасти, куда ее столкнул демократический интернационал. Наконец, придется по-новому оценить проблему коллаборационизма. Тесное сотрудничество богатых русских кругов с агрессивным финансовым интернационалом – несомненный факт предательства своего народа. Это совсем другой род коллаборационизма в сравнении с идеологией Виши, корни которой уходили в цветущий период Священной Римской Империи Германской Нации.

Узкий патриотизм француза Шарля Морраса /1868-1952/ не имел под собой глубокой исторической почвы. Французский абсолютизм XVIII века, на который в конечном счете ориентировался этот поклонник старины, был драматическим пережитком более счастливых времен. Революция 1789г. довершила разрушение основ французского государства. Короткий период наполеоновского господства стал последней вспышкой национальной энергии. Европейские войны, которые вел Бонапарт, не принесли процветания Франции, так как имели главной целью уничтожение политической самостоятельности европейских наций. Каким бы анахронизмом не казались свергаемые Наполеоном монархии, вместе с ними обрекались на политическое бессилие узкие слои национал-патриотов, для которых самостоятельность и сила их государств значили гораздо больше преходящей /монархической/ формы правления, узость которой они ощущали задолго до наполеоновских походов.

Нетворческая демократия французского образца, как раковая опухоль, распространялась по Европе. Германия в силу характера немецкого народа и его героического прошлого, как ни одна европейская страна, ощутила на себе всю силу радикального революционного удара, и то, что она не смирилась со своим временным падением, глубоко закономерно. Франко-прусская война 1871-72гг. на несколько десятилетий восстановила равновесие европейских сил, позволив Германии занять подобающее ей место на континенте. Но Первая мировая война и революционный шквал, обрушившийся на Германию, казалось, надолго покончили с самостоятельностью немецкого государства. Среди множества противоборствовавших сил внутри страны не находилось ни одной достаточно мощной, чтобы переломить ситуацию. Так продолжалось до того, как основанная в 1919г. Национал-социалистическая немецкая рабочая партия /НСДАП/ за полтора десятка лет, используя в последний раз демократические процедуры, в 1933г. пришла к власти в Германии. Историческая справедливость была восстановлена. Всё, что случилось после 1938г., принадлежит другому периоду истории и не умаляет значения гигантских достижений национал-социалистического государства в экономической и социальной областях. В отличие от государственного руководства Германии той эпохи финансовые тузы современной России – это люди без родины и без чести. Но именно они фактически управляют страной.

На братоубийственной войне 1941-45гг обогатился клан международных плутократов, столкнувших Германию с Россией. Главной целью этой войны было уничтожение обеих континентальных держав в стремлении не допустить их союза, который мог положить конец господству космополитических хищников в этой части мира.

Дух, порожденный Французской революцией, трансформировался во всё новые формы. Поэтому важно проследить его истоки и понять глубокий исторический смысл породившего ее государства. Неотвратимым будет конец всякой демократической химеры, в какие бы хитроумные одежды она ни облекалась. Сами творцы глобального миропорядка знают подлинную цену демократии, созданной их предшественниками. Робеспьер и Дантон слепо воплощали идеи, внушенные французским революционерам так называемыми просветителями задолго до событий 1789г. Эти «просвещенные» лица заложили динамит под будущее Европы, как сообщества самостоятельных народов. Неведение или злой замысел двигал ими? – В обоих случаях они находились под властью идей, порожденных историческим процессом разрушения социальной иерархии, в основе которой лежит органическое неравенство между людьми. Это неравенство определяется не богатством или формальными атрибутами власти. Оно имеет природное происхождение и неустранимо, как всякое подлинно природное явление. Поэтому глубокий анализ французской демократии, проделанный видным немецким социологом Райнхардом Хёном, так актуален и значим для понимания будущего европейских народов.

Еще одной ценной частью работы Р.Хёна является напоминание о постоянном фанатичном нерасположении ведущих французских политиков к национальной немецкой элите, маскировавшимся заботой о «простых немцах», будто бы угнетаемых в своей стране правящим слоем. Какое «освобождение» несли немецкому народу эти цивилизаторы, показал режим в Германии после 1945г., сохранивший оккупационный характер до настоящего времени. Рядовой немец живет под постоянной угрозой расправы, особенно если выразит сомнение в «холокосте». Так обнаруживаются подлинные хозяева современной Германии, жестокие и безудержно алчные. То, что ведущая роль хозяев немецкого народа перешла от французов к англосаксам, ничего не меняет по существу. – Действует всё та же идеология, порожденная французской революцией XVIII века, примитивная, но доказавшая свою эффективность через два с лишним столетия.

Поучительный пример представляет европейский порядок во времена расцвета Священной римской империи. До тех пор, пока немцы не распылили свое руководство между различными национальными группами /австрийцы, французы, итальянцы, испанцы/, Империя процветала. В середине Средневековья она утратила свою первоначальную силу и до наполеоновских войн существовала лишь формально, а затем исчезла, как политическое и географическое понятие.

История возвращает нас к понятию органической демократии. – В этом смысле демократия понимается как твердо структурированная форма государственного управления, основанная на иерархии, корпоративном устройстве и патерналистском отношении правящего слоя к трудящейся части народа.

Избавившаяся от правых и левых политиканов Германия, оккупировав Францию в 1940 году, попыталась на свой лад очистить эту страну от либерального наваждения, используя внушительный потенциал антидемократических настроений, накопленный во французском обществе. Ведущие фигуры коллаборационистского правительства не были паникерами или трусами, доказав свое мужество и любовь к отечеству на полях сражений Первой мировой войны. Но в период между войнами их вера во Францию поколебалась из-за бессмыслицы парламентского правления и вытекавшего отсюда нелепого руководства страной. Хаос нарастал, перейдя в критическую фазу в середине 1936 года, когда лидер социалистов Леон Блюм возглавил правительство Народного Фронта, потворствуя действиям левых партий, попиравших государственные интересы. Его преемники – К.Шотан, Э.Даладье и П.Рейно /июнь 1937 – июнь 1940/, провоцировали европейскую напряженность, подталкивая Германию к противостоянию с восточноевропейскими странами и Советским Союзом. Внутренняя жизнь Франции изобиловала тогда крупными экономическими афёрами и социальными потрясениями. Французские консерваторы уже не видели возможности выхода из этого состояния собственными силами государства.

Писатель Дриё ля Рошель свидетельствовал об этом времени: «В зловонной парижской среде тесно сплетены еврейство, деньги, развращенный свет, опиум, левые. Узкий кружок, полный высокомерия и самодовольства… Непреложным и неоспоримым образом в нем царят предрассудки, из которых образуется самое противоречивое, комичное и гнусное сборище… Все эти тайные братства смыкаются здесь и помогают друг другу с неприкрытым фанатизмом… Оба вида извращений, салонная аристократия, декадентское искусство. И все окутано политическим франкмасонством. Всякий наркоман знает, что всегда найдет кого-нибудь, кто защитит его от властей».

Сразу после оккупации Дриё в своем Дневнике описал трагедию падения Франции: «С нашей стороны ни одного ответного удара с юга до севера. Дети, воспитанные учителями-масонами, социалистами и коммунистами, с младых ногтей страдают атрофией сопротивления; а вся верхушка – это выпускники лицеев, до глупости рациональной и объевреенной Сорбонны, Эколь Нормаль, Политехнического института, инспектора министерства финансов. Все бегут, что есть мочи… Вот где обнажился совершенно анахроничный характер нашей культуры. Не имея ни политических, ни социальных, ни моральных ресурсов, мы не в состоянии иметь соответствующее вооружение… Напротив, социализм, обретя в Германии гибкие и сильные формы, использовав преимущества капитализма и социал-демократии, торжествует над старой парламентской и плутократической системой… Все, что я любил во Франции, было мертвым или в состоянии агонии… А в основе всего лежало пораженчество, которое было тайной страстью всех французских рабочих и мелких буржуа со времен Седана и фашодского кризиса. Французский народ так и не простил себе этих поражений и уже тогда вынес себе приговор. Со своей стороны, дворянство и буржуазия не могли поверить в демократическую судьбу Франции».

«Невероятным стало то, что люди, которые создали всю эту посредственность, дремоту, бессмысленность и эту измену, – они вдруг захотели извлечь из-под груды обломков силу, способную воевать. Эти люди, которые убили всё добродетельное, что крылось во французском духе и во французском сердце, теперь претендовали на то, что возродят эти добродетели одним махом и сделают людей бойцами, наделенными силой, ловкостью и жертвенностью… Эти евреи, эти чиновники – рационалисты, журналисты из кафе, эти кулуарные политиканы – все они стали призывать к оружию и к жертвенности. Эти юристы из синагог и масонских лож, крикуны из парламента стали толкать в бой тех, кого они в течение пятидесяти лет тщательно разоружали заботами их учителей, профессоров Сорбонны, их журналистов и романистов. Эти апостолы, воспевавшие слабость и беспомощность, говорившие о мире дрожащими голосами, вдруг ожили и стали энергичными сторонниками войны, искателями приключений в словацком и польском конфликтах…

Бедные французы, которым так долго вдалбливали, что имеет значение только та их жизнь, эта шкура без всякой духовной подкладки, только аперитив и рыбная ловля – были вытолкнуты на передовую без самолетов и танков, под защитой недостроенной линии Мажино… А на что могли пожаловаться эти крестьяне и горожане, погибшие под огнем пикирующих самолетов и под гусеницами танков? Люди, которые послали их на бойню, были те самые депутаты, которых они с гордостью избирали раз в четыре года… вся эта фальшивая элита, созданная за счет дипломов, браков по расчету и игры на бирже». –

- Удручающая картина, нарисованная Дриё Ла Рошелем, не потеряла смысла до наших дней. Подобный стиль жизни сознательно культивируется в европейских государствах, как и в России, и при сходных обстоятельствах может привести к тем же результатам. Стоит продолжить цитирование: «Все эти дураки гордились тем, что ими правят другие дураки, у которых не намного больше храбрости и упорства… Эти мелкие воришки дважды за последние двадцать лет показали себя серьезными убийцами, крупными поставщиками пушечного мяса, неукоснительными и неустанными живодерами. Мелкий буржуа, выходец из народа отправляет на смерть, став министром, не хуже, а то и лучше, чем дворянин и принц», – писал Дриё ла Рошель.-

- «Германия придет в ужас от своего завоевания и той пустоты, которая откроется перед ее глазами. Она раздавила то, что уже было пылью… Германия находится под страшной угрозой со стороны Франции, подобно тому, как грозит солдату встреча с проституткой, больной сифилисом». «Разговариваю с людьми из разгромленной армии, и все они говорят одно и то же: не было настоящих боёв, не было настоящего сопротивления. С первых же ударов немцев начался отход наших войск, повсюду, сверху донизу. Штабы окопались в глубоком тылу, с которым невозможно установить связь, они не отдавали приказов, офицеры бросали своих подчиненных, а те из-за нехватки боеприпасов сразу же отступали. Там, где у нас имелись танки, боеприпасы или противотанковое оружие, это не использовалось в полном масштабе. Пораженчество справа соединилось с пораженческой позицией левых, и они не встали на защиту Франции как законного государства».

Предлагаемая вниманию читателей книга Райнхарда Хёна подтверждает верность суждений проницательного француза, не оставляя сомнений в глубокой закономерности периода франко-немецкого сближения.

Введение

В войне 1939г. обнаружились две точки зрения на последнюю стадию борьбы. Германия, которая сделала решающие выводы из мировой войны, и с революцией 1933г. установила новый порядок, противостояла Франции, которая рассматривала себя как важнейший представитель и хранитель демократии в Европе, и была обязана во имя демократии препятствовать новому порядку в Европе. Велась предполагаемая война за демократию и ее идеалы против угрозы варварства, в которой Франция охраняла цивилизацию.

В этой борьбе Франция опиралась на идеи революции 1789г. Несомненно, когда-то эта революция представляла собой мощную силу. Французские революционные лозунги свободы и равенства не только сокрушили абсолютизм во Франции, которая привела буржуазию к политической и социальной власти и установила новый государственный и общественный порядок. Революция распространила свое влияние далеко за пределы французских границ. Прежде всего, с ее помощью смогла развиться французская внешняя политика и агрессивный экспансионизм Франции.

Все решающие перемены в структуре государств XIX века опирались на идеологию свободы французской революции. Под девизом свободы находился каждый народ внутри абсолютного большинства государств Востока и Юго-Востока Европы. Италия достигла единства в борьбе против Габсбургов. В Германии единое национальное движение шло рука об руку с идеями 1789г. Последствием этого стремления к единству и свободе стало внутриполитическое признание и организационное преобразование этих идей, которые принесли внешнеполитическую свободу. Обнаружились демократические принципы, разнообразно варьируемые в европейских конституциях и отразившие ход и характер времени. Верилось, что таким образом могут быть преодолены все внутриполитические трудности, и одновременно с этим наступит также внешнеполитическая свобода. Чем дальше в историю уходила французская революция, тем больше кровавых жертв приносилось на ее алтарь имущей и образованной буржуазией после первого восторженного опьянения революцией. Эти жертвы, производившие ошеломляющий эффект, представлялись в известной мере исторически обусловленными, и должны были стать неизбежными в момент возникновения новых революционных идей.

Франция рассматривала себя как страну прогресса, которая вывела народы из темноты абсолютизма и тирании к свету, и жила в гордом сознании того, что она должна выполнить свою миссионерскую задачу в Европе с помощью своих демократических идей. Миссионерской идеей она приукрашивала свои внешнеполитические притязания на власть. Духовная сила демократической идеологии должна была считаться решающим показателем внешнеполитического положения Франции в Европе и мире. Демократические идеи французской революции были до последнего времени исходным пунктом внешней политики Франции. Она стояла и пала вместе с ними.

Если сегодня ретроспективно рассматривать духовный базис, созданный Францией с помощью демократических принципов ее внешней политики, то создается впечатление отсутствия строгой систематичности и внутренней последовательности этих действий. Франция предстает защитницей демократии и её идеалов, оплотом цивилизации, возлагая на себя ответственность перед миром. Военное поражение 1870/71гг. не должно было ничего изменить в этом положении. В частности Франция верила в то, что она неудачно сражалась только потому, что эти идеи не сохранились в чистоте, и рассматривала их как источник внутреннего обновления и внешнего развертывания силы. Отныне это представлялось ей, прежде всего, особенно убедительной формой мира, как образца для других народов. Франция понимала это как противостояние «прусскому варварству», с помощью которого она должна была отстоять цивилизацию, поставив себя на службу человечеству, которое преподносилось как работающее на нее. Все остальные государства должны были измеряться степенью, которая достигла их цивилизация, следуя этому образцу. К этому прилагалась специально созданная твердая шкала демократических ценностей. Этим Франция взяла на себя роль цензора европейского порядка, которую абсолютизм играл в Европе при Ришелье и Людовике XIV. Этот духовный базис был в то же время главным принципом новой формы французской гегемонии в Европе и стал сознательно использоваться Францией.

Каким значением обладали духовные и культурные государственно-политические притязания Франции на господство, показала мировая война 1914-18гг., когда Франция – страж демократии и поборник цивилизации, проповедовавшая крестовый поход против прусско-германского абсолютизма, со своим осуждающим приговором сумела сплотить вокруг себя народы Европы.

Эта мировая война велась со стороны Франции как мировоззренческая борьба за демократию и против абсолютизма монархических государств. Здесь открылся арсенал революционной идеологии 1789г., а немецкий противник представлялся политически отсталым. Два главных принципа противостояли в борьбе друг другу: деспотическая форма господства, чьими носителями всё еще были Гогенцоллерны, Габсбурги и турки, и демократическая конституция, которая представлялась идеалом человеческой цивилизации в XX веке. Свержение монархии и введение демократической конституции в Германии относилось к главным целям Франции. После войны должна была образоваться новая демократическая Европа, в которой Франция, как производитель и образец демократии для мира, оставляла за собой право играть главную интеллектуальную и моральную роль. Исход войны показал, что эти ожидания подтверждались. Исчез ряд монархий, и демократия стала авторитетным принципом нового порядка Европы. При господстве Франции «интернационал демократий» должен был сменить «интернационал тронов».

В дальнейшем, однако, повсюду в системе союза народов обнаружился отказ от высшего положения французско-демократического миропорядка. Выявилась неспособность демократической системы эффективно решить политические и социальные проблемы средних и малых государств Средне- и Юго-Восточной Европы. Демократический парламентаризм с его множеством партий угрожал национальному единству народов. Власть не доходила до народа, но – только до малого слоя профессиональных политиков, духовно зависимых от Франции, не испытывая необходимости по-настоящему понимать свой народ. Результатом французской идеологии были постоянные раздоры в Европе. Чехословакия стала для демократии «сверхшвейцарией». Но из-за своей неспособности удовлетворительно решить требования национальностей демократическая идея мира потерпела фиаско, что особенно убедительно прошло перед глазами мира. Одновременно было разрушено духовное монопольное положение Франции, в которое до сих пор верили, и согласно которому ее политическая идея должна была указать путь в будущее для всей Европы.

Фашистская Италия и национал-социалистическая Германия владели сознанием того, что эти проблемы не могли быть решены формами демократической конституции. Духовное ослабление внешнеполитической силы демократии соответствовало все яснее становившимся дипломатическим неудачам Франции и ухудшению ее международного положения. Во французских работах мы встречаемся с тех пор со всеми типичными симптомами общего духовного кризиса и попытками искать виновников, препятствующих ее развитию. Военные, политики и дипломаты возлагают друг на друга ответственность. В действительности обнаруживается, что у Франции не хватало идей, чтобы плодотворно и твердо проводить внешнюю политику. Идеи 1789г. больше не в состоянии были проявить свою силу, тогда как Германия принесла новое мировоззрение, шаг за шагом разрывая оковы Версальского договора, и с присоединением Восточной марки /Пруссии – И.Б./, Судетской области и Чехословакии раз за разом добивалась успеха.

Демократическая система внешне достигла наивысшего развития после мировой войны /имеется в виду 1914-18гг. – И.Б./. После «победы» в мировой войне Франция верила, что со своей демократией она законным образом овладела духовной платформой на все времена. Поэтому понятно, что Франция заняла позицию против вновь возникшего национал-социалистического порядка в Германии. Она сразу представила Германию абсолютным противником и передислоцировала на это всю силу своей аргументации. Франция нуждалась в противнике своей демократической миссии для поддержания и оправдания своего положения в мире, что было теперь ее фундаментальным принципом. Так становилось ясно, что представляет собой новая Германия в полностью определенной, абсолютной характеристике, и что в ходе развития ее идей она не вмещается и не может быть искусственно втиснута в схему «демократия против абсолютизма». Французская наука совершала решительную подготовку к тому, чтобы только с военным поражением противника быть готовой принять на себя эту роль. Тот, кто сравнит это теоретическое новаторство с формулировками ее военной пропаганды, может констатировать удивительное сходство между ними.

Такой образ Германии был фальшивым. Это верно также, если рассматривать необходимость для французской идеологии в рамках противостояния между демократией и абсолютизмом быть замкнутой в себе и последовательной. Франция не располагает новыми идеями и владеет духовным базисом, подходящим только миру идей 1789г. Поэтому стало необходимым идеологически так преобразовать противника, чтобы его можно было встретить перед миром с этим обветшалым оружием. Тот, кто без предубеждения проверит французскую критику новой Германии с политической, экономической и социальной точек зрения, найдет ее непонятной и непостижимой. Только тот, кто смотрит на всё глазами французской демократии, занимающей перед миром боевую позицию против своего предполагаемого противника, может ее понять. Образ новой Германии, нарисованный эмигрантами, только потому мог казаться таким устойчивым, что вопреки действительности Франция хотела увидеть его через шоры 1789г.; ведь только в этой революции пророки эмиграции могли найти достаточный опыт для подобной оценки. К тому же духовное противостояние теперь необходимо было приспособить к миру, который находился под влиянием идей 1789г., и чьему мышлению и аргументации еще доверяли в значительной степени.

То, что так и не выявил мир, показала война. Голословность аргументов против Германии, которые в действительности проходили мимо сути дела, как и полная необоснованность подобных пророчеств, окончательно доказали собственное идеологическое бессилие Франции. В то же время французские государственные деятели показали миру, что Франция, боровшаяся за идеалы демократии, уже сама отказалась от них. Провозглашение ее военных целей показало это с особенной ясностью. Здесь произошло отречение от демократической идеологии во внешней политике. С культом идей французского историка Бенвиля вышли на передний план государственно-политические конструкции (1). Затем Франция отказалась от борьбы идей и всё с большим высокомерием пыталась представить разумное обоснование своих притязаний, как имеющих традиционный характер.

В то же время до сих пор пропагандируется уничтожение Германии, как главная задача в установлении нового демократического порядка под идеалы демократической миссии Франции, без привнесения какой-либо другой идеи. Для этого подходит, по-видимому, любое средство. Сами монархические государства могут быть охотно признаны в Германии, если при этом их политическое единство будет разрушено. Не столько идея, сколько голая сила отныне должна иметь решающее значение для положения Франции в мире. Франция пыталась встать духовно в один уровень с Германией и доказать ценность своих демократических идей. Согласно Бенвилю, новое примиренное государственное положение Германии не потребует вмешательства собственной силы Франции, но должно удерживаться с помощью искусного манипулирования политическим средствами в духе немецко-французских отношений, отвечающих ее старым традициям. В абстрагированной от разумного толкования системе Бенвиля Германия должна содержаться в бессилии и раздорах. В связи с этим оформился главный принцип абсолютистской внешней политики Франции, в центральном пункте которой стоит «Завещание» Ришелье /о нем ниже/.

В войне 1939/40гг. официально пропагандируемый ход мыслей Бенвиля означал отчаянную попытку поддержать утраченную веру во внешнеполитическую убедительность собственной демократической конституционной формы через схему насилия в государственном порядке Европы. Поверхностно рассмотренные, эти идеи выглядят соблазнительно целеустремленными и энергичными. Однако тот, кто следит за политической историей Франции, и знает, как она постоянно подпитывалась сознанием своей духовной миссии в европейской конституционной политике, должен видеть за этим безграничный упадок духовной силы, которую до сих пор несла французская политика. Отказ от демократической идеологии во внешней политике оказался решающим симптомом духовного крушения французской идеи мира. Другим фактом убедительно установлено преобразование демократических государств с помощью внутренних авторитарных форм в ходе войны. Разочарование, которое пережила Франция с ее демократической миссией в войне 1939г. против национал-социалистической Германии, а также в отношении нейтральных государств, которые больше не желали выслушивать демократические призывы, – это был только этап на пути общего разрушения демократической идеологии.

Абсолютистская государственная политика в духе Ришелье – это, конечно, было постоянно ясно Германии, – с давних пор являлась ядром французской внешней политики в отношении Германии. Маршал Фош расчетливо преследовал ее во французской революционной войне, как позднее французский верховный комиссар Тирар /Tirard/ (2), или в литературной области Морис Баррес (3) в своей идеологии Рейнланда /французская шовинистическая политика в отношении традиционно немецкой области Рейна – И.Б./. До настоящего времени французский призыв к сознанию нации был твердым фундаментом и идейным оправданием ее государственной политики. Только в войне 1939/40гг. Франция потерпела полное поражение со своей идеей демократической миссии. Она, однако, пока еще цеплялась за демократические конструкции Бенвиля и только упустила из виду, что владеет уже только скорлупой некогда наполненной духовной силой политической системы. В подобной ситуации французских солдат нельзя было привести к победе.

Таким образом, война внесла окончательную ясность. Она еще раз ясно показала, что Франция сделала идеи 1789г. основой своего мировоззренческого противостояния, когда за ними уже не стояло однажды приданное им содержание. Франция проиграла эту мировоззренческую борьбу, так как ее демократические принципы в действительности больше не обладали никакой основой. В самой Франции они были препятствием ее политическому и социальному прогрессу. Это показала критика демократии, которая с редкой ясностью проявилась в последние годы перед войной. Версальский договор и вызванный им общий искусственный беспорядок в Европе доказал, что новый европейский порядок не мог больше выносить Францию с ее демократическими идеями, выдвигавшую претензии, которые не могли быть выполнены. Она дала народам формулы, с помощью которых они не были в состоянии удовлетворить свои насущные потребности.

После того как однажды с помощью идей свободы Европа провела победоносную борьбу против абсолютизма, она стояла под непрерывным духовным давлением идей 1789г. Народы верили, что французская демократия с ее принципами свободы и равенства создаст обновленную счастливую Европу. Но случилось обратное. Демократия, которая когда-то приветствовалась народами Европы как утренняя заря нового времени, оказалась непригодной для любого позитивного строительства.

В то же время эта демократия вновь и вновь поднимала в Европе вопросы, не имевшие для нее значения. На действительные жизненные потребности Европы эта система не могла дать никакого ответа. Эта постановка вопросов демократией лишь обновляла и одновременно маскировала французскую государственную систему без какой-либо фактической ответственности перед действительно новым порядком Европы. С этой внешнеполитической миссией французских демократических идей сегодня покончено. Характерно, что влияние французской демократии в последние десятилетия в духовном смысле покоилось почти исключительно на академической доктринальной системе французского определения конституционного права. Здесь французская демократия последовала общему закону разрушения из-за окостенения своей доктринальной системы в отсутствии надежных признаков политической идеи, которая имела бы жизненную силу.

Некоторые теоретики иностранных государств, однако, разрабатывали демократическую конституционную систему согласно французской теории, до недавнего прошлого обладавшей немалой притягательной силой. Эта теория была базисом, исходя из которого французская демократия вербовала своих сторонников. В момент, когда французская демократия претендовала на создание нового европейского порядка народов и пространств, она уже осознавала, что не может противопоставить свои аргументы и внести какой-либо творческий вклад в организацию новой Европы и не в состоянии тесно связать ее в одно целое. Франция уже утратила свою духовную позицию, которую теперь желала бы воссоздать с помощью силы и в надежде на физическое уничтожение носителей идеи нового порядка.

Полный крах демократической системы в Европе осознается сегодня всеми народами мира. Однако духовное противоборство во многих государствах только началось. После военного поражения Франции они начали подниматься с духом и размышлять. Поэтому сегодня особенно важно осознать духовную ситуацию, созданную демократической идеологией во внешней политике Франции; необходимо понять и одновременно выявить ее обусловленность. Только так станет возможно повсюду в Европе окончательно преодолеть в духовном смысле прежнее положение и проложить путь к победе сил нового порядка и созидания. В то же время мы видим сегодня, что французская демократия, которая говорила о вечных ценностях человечества и общечеловеческих идеалах, является свидетелем приходящей к концу индивидуалистической эпохи. Франция отказалась от борьбы против абсолютизма, почерпнула из него свою силу и свои политические формулировки, но в то же время взяла индивидуум в качестве исходного пункта своих политических и экономических действий, не в состоянии преодолеть влияние этой индивидуалистической эпохи.

Французская демократия лишь усилила хаос, но одновременно привела к осознанию своего положения народы, которых она привела на край пропасти. Французская демократическая система, связанная с мировой демократической миссией, привела демократию к совершенно ясному концу. Англия, бывшая когда-то твердым противником идей 1789г., и которая объединила абсолютистские государства в борьбе против французской революции, использовавшая эти идеи исключительно в собственных интересах, знала, как провести всю эту новую работу. Но она не могла предложить миру войти в ее собственную замкнутую идеологическую систему.

С уничтожением французской демократии, которая в войне 1939/40гг. вела последнюю борьбу за идеалы демократии, освобожден путь для Нового Порядка Европы. После этой катастрофы сама Франция, открытая внешнеполитически, не возвратилась к демократии, как после проигранной войны 1870-71гг., когда в этой демократии еще признавалась внутренняя сила, как источник обновления. Напротив, она склоняется теперь к авторитарному государственному мышлению, заявляя при этом народам мира, что вплоть до настоящего времени они находятся в глубоком заблуждении, жертвой которого пала сама Франция. Однако в решительном отречении от демократии можно увидеть ее будущий вклад в духовное и моральное единство континента и с этим – в становление Нового Порядка в Европе.

Исходя из внутренней и международной ситуации Франции до и во время войны, из факта осуществления ее демократической миссии в Европе, сегодня необходима подлинная переоценка политической идеологии Франции в отдельных этапах. Только тогда можно будет судить о значении, которое имеет для страны и мира отречение от демократии и от связанной с этим миссионерской идеи. Если данная книга начинается с мировой войны, то это потому, что здесь особенно ясна идея демократической миссии и ее противоречие событиям двух последних десятилетий. Изложение вынужденно постоянно возвращаться к французской революции 1789г. и ее основным идеям. Книга сознательно игнорирует собственно исторические главы, в частности избегая подробного изложения требований, выдвигавшихся этой революцией. И здесь выделяется связь демократической миссии Франции с ее внешней политикой. Как мне известно, до сих пор не исследованы обстоятельно спады и подъемы политического воздействия этой идеи.

Материалы, представленные в работе, опираются на широкий круг источников. Используется большое количество официальных французских источников, ссылки на изложение идеологии эмигрантов приблизительно этого периода, одобренные материалы, полученные в стране. С учетом многопартийности, раздирающей Францию, эти источники, запечатлевшие самые различные духовные течения, проанализированы автором с целью избежать противоречий в выводах. Здесь приводятся принципиальные высказывания главных персон страны.

Эта книга представляет собой сокращенное изложение вышедшей работы автора «Французская демократия и ее духовный крах». Внутриполитический кризис демократии вскрыт также в докладе автора зимой 1939г. в Институте государственных исследований.

Заканчивается в сентябре 1939г. Райнхард Хён

С О Д Е Р Ж А Н И Е

Вступление

А. Мировая война как миссионерская война

I. Французская демократическая миссия пред миром

Французская историческая миссия в борьбе за идеалы демократии против абсолютистски управляемой императорской Прусской Германии – Франция как «образец борьбы за идеалы» против варварства – Исторически ложный вывод и его пропагандистский эффект – Пруссия как противник и «единственный враг общемировой цивилизации» – Уничтожение Пруссии как высшая культурная задача – Борьба Франции против «гегемонистских устремлений германской расы» – Избавление индивидуализма в мире от прусского механизирования – Франция как охранитель вечных ценностей человечества – Мировая война как крестовый поход в интересах цивилизованных народов.

II. Французская демократическая миссия против Германии

Французская борьба за освобождение Германии от мнимых оков абсолютистского государства – Добыча Германии для французской демократии как цель французской армии – Привязка к революционной идеологии 1789г. – Прусские солдаты в глазах Франции – армия холопов под командованием деспотов – Описание французской военной организации как свободолюбивой, достойной человека и особенно притягательной – Армия как общий государственный аппарат Пруссии – инструмент абсолютизма – Либеральные конституционные поправки как искусная маскировка – Известный либеральный путеводитель к либерализму, заступающему место аристократов – Предательство либерализма с помощью немецкой буржуазии и терпимость кабалы при содействии чиновной бюрократии – Цель Франции – осуществление революции в духе 1848г. – Решение французско-германской проблемы после введения демократии – Связь внешнеполитической миссии и демократической освободительной миссии в отношении Германии.

B. Демократия как основополагающий принцип нового порядка Европы и ее несостоятельность

Насильственное демократическое приобщение Германии – Вследствие этого ожидание естественного преимущества и духовного превосходства Франции – Мировая война как пробный камень для блага демократической Франции – Обязанность французской демократии по надзору за Германией – Ее позиция как демократического цензора – Французские планы всеобщего мира и миропорядка только маскировка ее внешнеполитической государственной системы – Ликвидация порожденного Францией искусственного беспорядка и создание естественного порядка с помощью мышления о расе и крови новой Германии – Чехословакия как образец организации государства, созданного согласно идее западной демократии – Демократическая задача Чехии против немецкого меньшинства – Фикция высшей культурной ценности Чехословакии и ее практические последствия – Чехословакия и фиаско ее порядка в восточно-европейском пространстве.

С. Поиски виновника

Французские разъяснения крушения нового европейского порядка – Вопрос о вине до национал-социалистической революции, исходя из центрального пункта версальского диктата – Долговой счет после революции 1933г. как счет упущенных возможностей – Поиски виновников как симптом общего духовного кризиса демократической системы – Сравнение с образом действий абсолютистских государств в отношении революционной Франции 1789г. – Тщетность ссылки на овладевшую идею при недостатке внутренней подъемной силы – Смысл идейной борьбы и мировоззренческое превосходство Германии в XX веке – Немецкие войска как носители этой идеи – Аншлюс Австрии – триумф народной идеи над искусственными ограничениями с помощью воздвигнутых Версальским договором пограничных столбов – Французская недооценка силы и значения этой идеи.

Д. Французская мировая демократическая миссия в войне 1939г.

I. Общее значение демократического миссионерского мышления во французской внешней политике

Внешнеполитическая сила демократической миссионерской идеи в эпоху Французской революции – Национальное стремление к единству внутри народов абсолютистских государств – Империалистическое превращение новых демократических идей – Демократическая конституция как идеал и разрешение всех внутриполитических трудностей – Демократическая миссионерская идея – важный элемент французской внешнеполитической идеологии и пропаганды со времен Французской революции – Использование этой демократической миссионерской идеи в войне 1939г. – Согласно французской точке зрения национал-социализм – только форма абсолютизма – Французская миссия: защита демократии и ее идеалов против этого угрожающего миру абсолютизма.

II. Духовная подготовка миссионерской войны 1939/40гг. согласно французской теории

Систематическая работа французской теории – Ее представление о национал-социализме как новой форме абсолютизма – Зачисление основополагающих понятий: «народная общность, Фюрер, раса и Рейх» в эту теорию – Связь с известным представлением о пангерманизме – Миф расы и крови как конкретное внешнеполитическое превращение притязаний пангерманизма на гегемонию – Новая миссия германской расы – угроза французской демократической миссии – Ecpéce humaine /род человеческий/ против мифа о расе – Отождествление внутреннего, так называемого диктаторского деспотизма и планов внешнеполитического порабощения – Противоположная картина французской миссии – Французская надежда на духовную победу над абсолютистским государством, воплощенным в новой Германии – Война 1939г. как крестовый поход народов против тирании.

III. Подведение итогов духовной подготовки к войне

Немедленное включение старой идеологии в связи с военным поражением – Лозунг Даладье по случаю 150-летия Французской революции – Высказывания Даладье, Монье, Понсе, Бартелеми и Дамекуа после военного поражения – Отклики на них в прессе – Французская борьба за спасение цивилизации и культуры от мнимой угрозы.

IV. Миссионерская война и нейтралитет

Втягивание в нейтралитет в представлении сторонников миссионерской войны и противодействие нейтралитету – Французский отказ от нейтралитета ради самого нейтралитета – Признание благожелательности нейтралитета для собственной выгоды – Нейтралитет как ступень к использованию демократией средств в борьбе за свободу – Оправдание любого нарушения нейтралитета со стороны демократии – Продолжение и расширение старой демократической идеологии миссионерства.

V. Обманутые ожидания Франции

Неудача французских усилий и безрезультатность демократических призывов к миру – Французская недооценка решающего изменения в восприятии народами значения борьбы за демократические идеалы – Значение установленного Германией нового порядка – Невозможность ликвидации этого порядка через схему его включения в абсолютистское понятие мира – Разжигание мировоззренческой борьбы – Недостаточное согласование французской военной идеологии с действительностью – Ее диалектическое противостояние открытому демонстративному бою, интеллектуальная игра – Бессилие французской идеологии и Франции достичь целей с помощью давления и угроз.

E. Эмигрантская идеология и демократическая миссионерская война

I. Новая Германия и французская демократическая миссия

Французская вера в надежное обоснование ее внутриполитической миссии в отношении Германии в войне 1939г. как мировой войне – Национал-социализм как очевидная форма абсолютизма – Французская надежда на действенную силу лозунгов освобождения на фундаменте мнимо тиранической Германии – Полная недооценка Германии 1939г. – Отсутствие в Германии точек соприкосновения с французско-демократической идеей в отношении к войне – Национал-социалистическая революция как окончательный отказ от французских революционных идей – Фронтовое переживание мировой войны и его значение – Систематический иммунитет Германии против демократических принципов в эпоху 1918-33гг. – Фронтовое переживание для Франции эпизод, для Германии – источник внутреннего обновления – Завет фронтового солдата и его осуществление в форме национал-социалистического государства – Отстранение враждебных народу и оживлявшихся военных сил в Германии и их продолжающаяся активность во Франции – Безрезультатность их лозунгов в Германии как свидетельство далекой от действительности ситуации во Франции.

II. Контрреволюционные эмигранты и их общее значение

Контрреволюционные эмигранты – постоянно опасный политический советник – Их признание за границей как экспертов по политическим, экономическим и социальным отношениям в их бывшем отечестве – Эмигранты как возвещатели идеалов – Их неспособность отвечать за разрушение нарисованной ими картины мира – Вытекающие отсюда ложные спекуляции – Идеология катастрофы как духовная почва эмигрантских действий и базис для их политического и экономического существования – Основания для признания их аргументов принимающими хозяевами – Особое применение этих аргументов во Франции – Издавна далекая от действительности эмигрантская идеология, опирающаяся на образ Германии для французов.

III. Французские эмигранты 1789г. и их влияние

Уроки, которые Франция могла извлечь из собственной истории – Оценка французской революции эмигрантами 1789г. /принцы, дворянство и духовенство/ – Тогдашняя идеология катастрофы – Новый порядок как временное состояние – Новые властители только политические банкроты – Надежда на возмущение французского народа в момент военной катастрофы – В результате полная неспособность оценить состояние своей нации – Оценка положения согласно своему желанию, а не в соответствии с действительностью – Идеология эмигрантов как решающий источник формирования общественного мнения о порядке во Франции у принимающих их хозяев – Поражение коалиционного войска и разочарование во всех ожиданиях как исключительное средство разъяснения ситуации – Выгодные только Франции действия эмигрантов.

IV. Современная эмигрантская идеология и французская демократическая миссия

1. Подобная германской катастрофа в мирное время

Зависимость Франции в оценке обстановки в стране от эмигрантов.

а) Политическая и экономическая идеология эмигрантов

Теория немецкой контрреволюции – Мнимая противоположность между вермахтом и партией – Пренебрежение унаследованными экономическими законами и пророчество скорой катастрофы – Воображаемая оппозиционная толпа /Herde/ – Неустойчивое положение перед приходом к власти как исходный пункт эмигрантской характеристики новой Германии – Эмигранты с демократической точки зрения – представители подлинной Германии в противоположность «Анти-Германии» современной эпохи – В действительности эмигранты – пережиток победившей национал-социалистической революции в Германии – Эмигрантская идеология и посольские послания.

b) Оправдания фальшивых пророков

Никакого осознания, несмотря на несбывшиеся предсказания всех пророков – Оправдание отсутствия политической катастрофы в Германии – Переоценка мнимого деспотизма национал-социалистического режима – Объяснение фальшивого пророчества экономической катастрофы – «Искусственные стимулы», устранение классовой борьбы, забастовок и материальные ограничения для рабочих как следствие жестокой системы насилия.

c) Демократические экономические теории и эмигрантские пророчества

Две теории национал-социалистического экономического порядка: капиталистическая эксплуатация или возврат к примитивным экономическим формам – Их результат: успехи немецкого экономического государственного порядка – Единственное средство ликвидации этого порядка, как следствия жестокой или замаскированной государственной системы, – война.

II. Прогнозы на период войны

а) Политическая и экономическая идеология катастрофы

Предсказание катастрофы этой «искусственной», «неорганической» системы в войне – Обновленные доказательства всех эмигрантских пророчеств применительно к войне – Политическое сопротивление немецкого народа экономической и политической системе насилия после начала войны, как непоколебимый тезис французской военной идеологии – Чрезвычайные возможности для развития демократической миссии Франции против мнимо политически и экономически порабощенной Германии – Военная идеология и эмигрантская идеология идут рука об руку.

b) Военная идеология эмигрантов – особенное искусство

Военная идеология эмигрантов – Мнимое воспитание национал-социализмом солдат холопами уступает свободно воспитанным личностям демократической армии – Предсказание военного поражения вермахта в открытом полевом сражении – Идеал личности в английской военной организации и выведенное отсюда превосходство против солдат новой Германии – Исторические реминисценции теории.

c) Крупная ошибка

Обманутые ожидания, крушение всех надежд и пророчеств в политической, экономической и военной областях.

F. Отказ от демократической миссии в отношении Германии и возвращение к Ришелье

Отказ Франции от демократической миссии и удаление от всех мировоззренческих идеалов с объявлением ее военных целей – возврат к внешней политике абсолютизма.

I. Традиция Ришелье и демократически-революционная миссионерская идея

«Завещание» Ришелье – не только абстрактная схема господства, но покоящаяся на духовной базе абсолютизма – Политика ослабления Германии, непосредственно связанная с престижем Франции – Цель Ришелье как идеал французской внешней политики под предлогом всемирной демократической миссии облагодетельствования человечества с 1789г. – Сознание миссии французской демократии и внешнеполитическая техника старого режима /Ancien Régime/ 1661-1789гг., т.е. от начала правления Людовика XIV – Демократическая идеология как духовный первооткрыватель для домогающейся государственно-политического расширения Франции в отношении Германии – Планы высокопоставленного революционного генерала Гоша.

II. Продолжение Тираром политики Ришелье в период оккупации Рейнской области и ее демократически-идеологическая маскировка

Главный принцип Тирара (4); «История обновляется, но не повторяет свои пути» – Его сознательная связь с Гошем (5) – Усилия Тирара по подъему культурных связей между Германией и Францией как чисто политический расчет – Смешение абсолютизма и демократически-империалистической политики.

III. Идеология Рейнланда Мориса Барреса

Баррес, теоретик французской демократической миссии в отношении Рейнланда – Предназначение Рейнланда для мнимо демократической миссии – Право на самоопределение народов как ядро французской внешней политики в отношении Рейнланда в связи с активизированной французской пропагандой – Не аннексия, но создание свободного государства под французским влиянием – Рейнский сепаратизм и французская демократическая миссия – Историческое заблуждение Барреса и плачевное крушение Рейнланд-политики.

IV. Жак Бенвиль, современный вариант учения Ришелье

Бенвиль, упорнейший противник демократической миссионерской идеи – Традиционная система французских королей, как его идеал – О набросанной Бенвилем исторической картине как общем учении о Франции – Военные цели против Германии – Их содержание: организация немецкой анархии – единственная необходимая гарантия «безопасности Франции» – Теория Бенвиля о расчленении Германии и использовании сил партикуляризма /политической обособленности – И.Б./ против рейнского единства – Его учение как программа французской внешней политики.

V. Поворот к государственной силовой схеме Ришелье – отказ от демократической миссионерской идеи

Использование Бенвиля как свидетельство конца французской идеологии – Отречение от французской миссионерской идеи с единственной целью: уничтожения и разрушения, без какой-либо другой идеи – Французская неспособность сконструировать идеи для нового порядка – Отказ от любого идеологического оправдания и убедительных попыток с помощью разумного обоснования – Преобразование до сих пор существовавшей французской идеологической специфики – миссионерской веры в открытое притязание на власть – Внешняя силовая схема – остаток организующей политической силы прошлого столетия – Имитация помощи от другой, «настоящей» Германии – лишь слабая маскирующая мера для этой силой схемы – Сравнение между духовными ситуациями Германии и Франции при начале войны.

G. Конец французской демократической миссии в Европе

I. Разрушение монопольного положения демократической идеологии

Интерпретация политических и конституционно-правовых процессов внутри различных государств мира французской системой со времен революции 1789г. – Франция как высшая инстанция в оценке всех конституционных проблем других народов – Значение демократической миссии для внешней политики Франции – Точка зрения Франции на новые конституционно-правовые явления в европейских государствах после войны – Каждый новый порядок в глазах Франции – незначительный или конституционно-правовый курьез – Ликвидация демократии в Германии – смертельный удар по демократической системе в Центральной Европе – Недостаточные возможности для решения демократической миссионерской задачи в отношении нового немецкого политического и социального порядка – Проявления кризиса демократической системы – Последняя французская попытка спасения – Линия Мажино – не только военная защита, но также символ духовной ситуации для французской демократии.

II. Демократия без целевой установки на борьбу

Негативные результаты заимствованной из Франции системы: устранение абсолютизма – Ее неудача в позитивном выражении – Горькие опыты отдельных народов с демократическими идеалами – Утрата притягательной силы демократических институтов – Практическое бессилие демократических принципов – Собственные сомнения Франции в восхваляемой ею системе – Отсутствие целевой установки в борьбе.

III. Окостенение демократии в политическую доктринальную систему

Демократия как схема – Отстаивание своих традиционных понятий – Ее неспособность к противоборству с проблемами жизни – Демократическая доктринальная система – эстетическая игра с унаследованными рассуждениями – Абстрагирование этой системы от всякой действительности – Притягательная сила этой учебной системы для теоретиков европейских и неевропейских стран – Новая действительность и старая доктринальная система – Демократия представляет лишь исторический интерес.

IV. Демократия как препятствие прогрессу

Значение демократии 150 тому назад – Не только политический, но также социальный переворот – Беспомощность демократии в отношении проблем XX века – С помощью демократии как средства новый феодальный класс добивается господства и жестокого подчинения неимущих слоев – Французский отказ от принципа невмешательства 6) – Французская социальная система больше не является примером и образцом для мира – Бессилие Франции в отношении собственного социального кризиса – Новый немецкий социальный порядок и французская демократия – Война как борьба против этого социального порядка – Предполагаемая военная победа Франции – предлог для изменения социальной структуры Германии – Осознание Францией внутреннего бессилия демократии – Немецкая военная и духовная победа над французской демократией.

V. Демократия и Новый Порядок в Европе

Маловажность демократии для будущего Нового Порядка Европы – Ее беспомощность в отношении современных проблем мира – Недостаточность демократической системы мышления – Демократия как устаревшая и отсталая система в сравнении с установленным в Германии порядком – Внутреннее обновление Германии и Италии – важнейший вклад в Новый Порядок в Европе, совершённый перед войной 1939г. – Политика равновесия западной демократии – откровенная схема господства – Формула баланса против действительного внутреннего равновесия государств Оси – Абиссинская война, расчленение Чехии, аншлюс Австрии и Судетов как решающие удары против унаследованной системы европейского равновесия – Успешная борьба Испании за восстановление своего внутреннего равновесия – Военное поражение западной демократии, окончательное крушение системы и технических приемов старого европейского порядка – Национал-социалистическая Германия и фашистская Италия как носители будущего Нового Порядка Европы – Политическое, экономическое и социальное обновление европейского Великого Пространства – Быстрое развитие европейской судьбы.

VI. Виши: отказ Франции от демократии и Новый Порядок Европы

Официальный отказ Франции от демократии после ее поражения – Отказ от демократии как источник обновления в противоположность 1870 году – Statt république nunmehr état franéçais /вместо республики отныне этатистская Франция, с сословным представительством в органах власти. Этатизм – активное участие государства в экономической и социальной жизни общества – И.Б./ – Французское обвинение против либерального и индивидуалистического мировоззрения демократии – «Вечная Франция» против «вечных ценностей демократии» – Франция в «тотальной революции» – Требование моральных реформ руководства и народной массы после возврата к осознанию «первых столпов» – государства, земли и семьи – Мероприятия авторитарного государства как образец для будущей французской политики – Принципиальный отказ от демократии – вклад в Новый Порядок Европы.

А. Мировая война как миссионерская война

I. Французская демократическая миссия перед миром

Когда в 1914г. началась мировая война, Франция вступила в нее с до мельчайших подробностей подготовленной идеологией перед миром. Она сознавала смысл своего идеологического влияния на мир и знала, как важно обеспечить свою моральную силу. Франция боролась за то, чтобы заявить своим правлением о сохранении в силе идей 1789г., направленных против абсолютистского режима империалистической Германии. Как оплот свободы, она выступала за демократию, право и справедливость, составляющие честь и достоинство людей. Она сражалась против Германии, которая попирает демократические идеалы Франции и всего мира и собирается насиловать другие нации. Поэтому Франция вынуждалась к борьбе против абсолютистских государств и воображала, что с победой над абсолютизмом и его окончательной ликвидацией снова станет руководить этим историческим процессом. Только на этот раз предстояла гораздо более упорная и всеобъемлющая борьба. Однако приходилось считаться с угрозой абсолютистской Германии уже не против одной Франции, но против всех государств, которые приняли и испытали ценности идей 1789г. в отношении общеевропейской цивилизации.

Теперь она обновляла суждения о своей исторической миссии в борьбе за идеалы демократии: Франция – страна революции, которая разбрасывает идеи освобождения во всех странах мира; она даровала миру демократический индивидуализм и внутри демократии содействует чувству свободы, равенства и справедливости. Эта Франция, по ее мнению, совершила последнее и высшее, что от нее вообще можно было потребовать. Она с оружием в руках сражалась за свои демократические идеалы, к которым мир готов был присоединиться, чтобы защитить его кровью своих сыновей. «Высший долг», который был когда-либо на нее наложен, Франция свободно приняла на себя. Всё возрастали заклинания о ее великодушии. Еще никогда Франция не ощущала, по словам Клемансо: «ясную потребность жить и возрастать в идеале борьбы, поставленной на службу человеческой совести, и в намерении обеспечить праву в высшей степени прочное место для граждан и народов».

С этим Франция предстала перед миром «образцом борьбы за идеал». Так она открыла перед народами «ворота жизни». Французский солдат явился для мира «солдатом цивилизации». Согласно этому представлению, он должен был победоносно разогнать «орду варваров». В интересах мира все цивилизованные народы в сознании этой высокой миссии должны принять участие в «сражении против современной формы варварства», что должно стать их «моральным долгом». С обратной стороны медали для награждения французских воинов находились слова: «За цивилизацию 1914-1918». Историческим смыслом был насыщен абсолютно бессмысленный девиз: «Французская либеральная демократия, поборница идеи 1789г. против абсолютистски управляемой Пруссо-Германии». В монархической Пруссии всё-таки было, по крайней мере, такое же либеральное правовое государство, как во Франции. Известно, какие обширные основополагающие требования французской революции были приняты в буржуазно-либеральной конституции.

Хотя Франция в полевых сражениях 1813/1815гг. понесла поражение, однако прусское государство после победоносной войны застряло в своем реформировании. Идеи поставлялись немецкому либерализму и широко воплощались в Пруссии через конституции отдельных государств /Германия была тогда территориально раздроблена – И.Б./. Либеральная буржуазия переняла в Германии французские революционные идеи, используя их в борьбе против государства, и законодательно закрепляя в конституции главные принципы французских революционных требований. Результатом стало покоящееся на конституционном праве и насильственном расчленении правовое государство XIX столетия. В этом правовом государстве ослабел король как орган государственной власти. Все понятия о свободе и собственности граждан могли воплощаться только путем закона, через участие буржуазии в парламенте. Само управление происходило на законодательной базе. При каждом вмешательстве /также неправомерном/ в область свободы и собственности нередко возникала растерянность и необходимость обращения к независимому суду. Это правовое государство сохранялось также в период войны /Первой мировой войны – И.Б./. В немецких судах дебатировались вопросы правовых гарантий отдельных граждан, в то время как во Франции правовое государство с начала войны утратило законодательную силу, а Фош и Клемансо фактически ввели военные суды, заступившие место гражданских судебных органов.

При некотором умении можно было постоянно использовать французский лозунг: «Борьба против прусского абсолютизма во имя идеалов 1789г. – свободы, равенства и справедливости». Согласно представлению французской республики, Пруссо-Германия, была государственной формой монархии. Немецкая императорская власть, представляя собой олицетворение современного абсолютизма, могла привести мир к традиционно-легитимному продолжению прусской королевской политики, как это было в 1792г. в борьбе против французской революции. В этой ситуации Франция хотела применить революционные идеи 1789г., с которыми она, однако, ни в малейшей степени больше не имела дела, но они давали в руки Франции удобные аргументы. Упомянутая Пруссо-Германия слыла в своем внутреннем устройстве прототипом нового абсолютизма, из чего можно было сделать внешнеполитические выводы. Построенная изнутри на жестокой власти Пруссия должна была использовать эту власть также против своих соседей. Она установила право, не признающее договоров, и рассматривала войну как средство, ведущее к цели, согласно которой весь мир должен быть порабощен, и всё это рассматривала как божью заповедь. Поэтому необходимо было противостоять «врагам цивилизации, справедливости, свободы и человечности». Против этого абсолютизма Франция приводила аргументы, почерпнутые из времен борьбы французской революции против абсолютистских государств.

Таким образом, вся французская пропаганда была приспособлена к работе перед миром и противостояла противнику, который был охарактеризован как абсолютное зло, в необходимости уничтожения которого мир должен быть убежден. Сила пропаганды направлялась прежде всего против Пруссии. Пруссию считали, как это понималось в XIX веке, государством, которое с помощью муштры и грубой силы приобрело господствующее положение над немецкими государствами, и с ее вызывающим отвращение духом намеревалось проникнуть во всю в целом высококультурную Германию. Как заявил германист из Сорбонны Шарль Андлер (7), с этой Пруссией Германия получила «неспособность понять достоинство и свободу народов, которая обнаруживается при контакте или конфликте с ней». Согласно французским представлениям эта Пруссия еще жила в состоянии, характерном для Времен Священного Союза. Она была «государственной машиной Фридриха Великого» /П.Готье, «Немецкий менталитет в войне», 1916г./. При непосредственной помощи милитаризма и прусской государственной бюрократии Пруссия сохранила свое господствующее положение в Германии. Этими средствами она внутриполитически порабощала Германию и ее союзников, а внешнеполитически – мир. Прежде всего, Австро-Венгрия рассматривалась как зависимая от империализма Немецкого Рейха и непосредственно Пруссии. Прусский дух инфицировал немецкое чиновничество, угнетавшее другие нации. Поэтому прусский милитаризм есть «единственный враг цивилизованного мира». Он является «Антифранцией» /Хуберт Бурже, «Почему Франция фактически находится в состоянии войны?», 1914г./. Этот милитаризм, как великая опасность для свободной совместной жизни народов должен быть уничтожен. Против него Франция ведет борьбу. Она сражается поэтому «за идеал справедливости и братства, за республику и ее вечное будущее, за честь и прогресс» /там же/.

Теперь, правда, подлинные трудности по линии защиты демократических идеалов должна была бы доставить царская Россия. Однако помогало разъяснение, что Россия, поскольку она борется вместе с западными демократиями, недвусмысленно доказала симпатии к их идеям. Она уже изменила свое духовное состояние и вошла в европейско-демократический концерт. Затем было указано, что царь обещал после войны представить доказательства того, что русский народ осуществит свободу совести и мнений. От Священного Союза остались теперь лишь немецкая и австрийская династии. Решающая борьба уже идет, как разъяснял профессор социологии и сравнительной истории университета Невшателя Арнольд ван Женне своим читателям, формируя в немногих словах свои принципы: сторонники и защитники Гогенцоллернов происходят из доисторической эпохи, а у них на буксире Габсбурги и турки, и все они отличаются от союзных народов, воплощающих цивилизацию в мире XX века. Одни живут в эксплуатации и угнетении под Германией и ее союзниками, другие должны жить среди подлинно цивилизованных народов, что выражает их горячее желание. Последнее воплощает принцип сотрудничества на почве свободы.

Низвержение Пруссии, поэтому, становилось высшей задачей культуры, которая получит широкое распространение с помощью военной победы. После уничтожения Пруссии – цитадели абсолютизма и милитаризма – Франция выполнит свою чрезвычайную миссию перед миром. Это воспрепятствует регрессу в развитии цивилизованных народов и предохранит мир «от сабель Гогенцоллернов», организуя жизнь в постепенном сотворении порядка. Наконец, это уничтожит немецкую грёзу, после реализации которой «немецкий император овладеет резиденцией в Елисейском дворце и в Петербурге и превратит в руины Лондон в Англии, ставшей германской» /цитируется Э.Лависс/ (8). Так Франция смогла обнаружить веру пангерманизма в превосходство германской расы и соответствующее стремление к германской гегемонии в мире, приписав это монарху. От механической дисциплины, олицетворяемой Пруссией, Франция спасалась индивидуализмом и препятствовала тому, чтобы весь мир стал единым механизмом, который приходил бы в автоматическое движение через давящую пружину, до тех пор, пока мотор снова не остановится. Этим путем миру угрожала тотальная система управления, полное покорение и эксплуатация, и становился невозможным триумф вечной свободы и справедливости.

Под этими лозунгами велась миссионерская война. На первом месте в ней стояла Франция как страж вечных ценностей человечества, нашедших явное выражение в демократии. Это объясняет, почему ее демократические идеи объявлялись общеупотребительными и обязывающими. Однако Франция заверяла мир, что война не преследовала целей экономической гегемонии или политического соперничества. Речь также не шла о том, как могли думать поверхностные наблюдатели, что бельгийцы, французы, сербы и русские должны были жертвовать собой как солдаты Англии. По словам Женне, война в действительности есть «борьба за права народов против насилия со стороны диких зверей, за справедливость против жестокости, за добро против зла». На этом духовном базисе строилась вся пропаганда ненависти и мерзости в войне /Х.Х.Дитце, «Пропаганда войны и мерзостей нашего врага», «Кильский журнал», 1940г, ч. I, № 1/2 /.

Война относилась здесь к категории Крестовых походов раннего Средневековья и приравнивалась к войне французской революции против абсолютистских государств. С самого начала эта война намного превосходила по значению крупные миссионерские войны прошлого, так как она велась вокруг завоеваний современной цивилизации; речь шла о сохранении высших благ человечества, без которых жизнь теряла свою ценность. Французская миссионерская идея, уже намечавшаяся в эпоху Крестовых походов, провозглашалась Орлеанской Девой: «Тот, кто борется против Франции, борется против Иисуса Христа». Эта идея явно содержала религиозные притязания, в абсолютизме Людовика XIV поднималась на высочайшую ступень национального сознания, а в демократии нашла свое легитимное обоснование через французскую нацию, как воплощение цивилизации, и была в состоянии снова проявиться как политический фактор.

II. Французская демократическая миссия против Германии

В мировой войне Франция несла свою миссию не только перед миром, но также в отношении Германии. Французская борьба против угрожающего миру прусского абсолютизма, как возвещала ее пропаганда, велась вместе с тем во имя освобождения самой Германии от оков абсолютистского государства. Как некогда в своей революции французская армия шла за Рейн под лозунгом «война дворцам, мир хижинам» против абсолютистского угнетения, так теперь французские войска должны были вновь выполнить свою миссию в отношении Германии 1914г., которая игнорировала беды своей истории, – освободить народ от его угнетателей. Эти войска должны были показать немецким гражданам, как постыдно их работники были лишены всех своих прав, и, что они являются рабами своих работодателей, так же как в войне их солдаты были рабами своих офицеров. Немецкий народ должен был уяснить себе суть прусского милитаризма, который является позорным пятном и опасностью для всех свободных народов, и усвоить преимущества институтов французской демократии в области конституционного и военного искусства, социальный и политический порядок которой разворачивается на его глазах. Высшая цель Франции состояла в том, чтобы показать, что французская демократия – страж свободы и мира – должна победить. В этом духе профсоюзный лидер Жуо (9) заявил 04.08.1914г.: «Я работаю для фронта, который должен принести миру свободу, как это делали наши отцы».

Здесь революционная идеология 1789г. праздновала новый духовный триумф. Тут воспроизведены все аргументы, которые применяла когда-то французская революция, и особенно ее армия, в борьбе против абсолютистского государства. Прусское войско представлялось составленным из слепых, послушных рабов, беспрекословно склоняющихся перед приказами тирана, тогда как французские солдаты воодушевлены своей идеей носителей света и свободы, которые достигаются в борьбе. Вновь были использованы аргументы, подобные тем, которые применялись организаторами прусской армии Шарнхорстом и Гнейзенау до военной реформы 1808г. в духовном противоборстве внутри прусской армии /см. к этому – Р.Хён, «Законодательная борьба и армейский быт. Борьба буржуазии вокруг армии», 1938г./. Они служили теперь материалом для французской пропаганды против прусской армии 1914г. Это должно было показать, как далеко отстояла современная прусская армия в своем образе действий от реформы 1808г. Однако именно при Шарнхорсте и Гнейзенау, создавшим немецкую народную армию, на основе духовного обновления Пруссии был нанесен уничтожающий удар Франции.

Так абсолютистская прусская армия противостояла попыткам Франции представить собственную военную организацию как демократическую, свободную, человеколюбивую и обладающую особенной притягательной силой. Тогда как в Пруссии господствовала строгая иерархия и пассивное послушание, где люди становились исключительно материалом, во французском войске должна была проявляться взаимная симпатия: от солдат до генералов, как и чувство всеобщей солидарности. Дисциплина и послушание будут свободно выполняться, личная собственность людей – уважаться; однако потребуются все усилия, направленные на достижение высокой цели, понятные поэтому отдельным лицам, – всё то, что незнакомо прусским солдатам, не понимающим, за что они борются. – Так рассуждал Женне.

Приводилась в сравнение также английская армия, в которой обращалось особое внимание на поддержание индивидуализма. В противоположность иерархии в английской добровольной армии и во французской национальной армии, которая покоилась на принципах свободы, как памятник принципу равенства, свою иерархию немцы основали на слепом подчинении в их войсках, которая, согласно Женне, являлась военно-организационным выражением их абсолютистского государства. Немецкие солдаты, однако, должны жаждать освобождения от этого сдерживающего развитие военного механизма, и после введения демократии по образцу французской и английской армий выберут собственное военное устройство.

Как и армия, общая организация прусского государства, представлялась инструментом абсолютизма. На грядущем разрушении прусского чиновничьего государства основывалась освободительная миссия в отношении немецкого народа. Затем французская пропаганда не могла пройти мимо факта либеральной конституции Пруссии, которой она сама способствовала. В этой связи заявлялось, что все либеральные поправки в конституции и основанные на них преобразования есть ничто иное, как исторический камуфляж, маска, за которой скрывается абсолютизм. В дальновидном расчете известных либеральных руководителей: фон Гагерна (10), Георга фон Винке (11), фон Беннигсена (12) и фон Ховербека (13) содержались меры по переходу к либерализму. Это становилось особенной заботой Бисмарка с целью усиления власти короля согласно теории «обманчивого либерализма» /«trugerischen Liberalismus»/, которая получила хождение в Пруссии /Бисмарк применял в своей государственной практике любые приемы, отвечавшие его планам централизации Германии. В данном случае он использовал либерализм в его свободной трактовке, как возможность под вывеской свободы, в противовес принуждению, усилить государство – И.Б/.

У всех действительно либеральных народов конституционализм означал развитие данных народу гарантий в отношении государства и усиление власти народных представителей. Но только не в Пруссии. Существующий здесь конституционализм специфически прусской природы имеет мало общего с подлинным конституционализмом. В Пруссо-Германии правление постоянно, вновь и вновь стремится стать авторитарным, тогда как действительная суть современного конституционализма заключается в том, что правление должно строиться на основе мнения народа /Андлер/. Таким образом, по утверждению Андлера, буржуазия демонстрировала свою измену прусскому либерализму в интерпретации Бисмарка. В частности немецкие либералы должны была показать, что их конституция есть в незначительной степени полуабсолютистская, и советовали, как изменить ее в парламентско-демократическом смысле.

Теоретически эта критика опиралась на принцип равенства – предпосылку каждой в действительности демократической конституции, которая при проведении в жизнь в Пруссии, однако, отсутствовала. Кроме того, здесь не хватало всеобщего равного избирательного права, тогда как государство поставило в привилегированное положение касту студенческих корпораций. Подобные классовые различия и привилегии не знал ни один слой во французской демократии. Сверх этого, в Пруссии не соблюдалась свобода митингов и собраний. Каждый начальник, каждый руководитель производства запрещал своим подчиненным участие в собраниях, которые им не нравились. Самоуправление общин было только на бумаге. Практически оно упразднялось непреклонным правом контроля со стороны обер-президентов и земельных советников /Андлер, см. выше/. Прежде всего это относилось к чиновничеству, и Франция заявляла: весь немецкий народ порабощен чиновной бюрократией, которая бесцеремонно игнорирует права граждан.

Между тем как в Германии повиновались чиновникам, французская демократия настаивала на том, что при ней повиновались сами чиновники. В Германии чиновную бюрократию превосходила только военная каста, которая постоянно оказывала законодательное влияние и являлась важнейшим столпом империалистического неравенства, мошенничества и угнетения. Если этот прусский милитаризм с его образом мысли чиновничества глубоко проникнет в цивилизацию, тогда школы будут готовить детей лишь для казарм; управление, торговля, индустрия, всё без исключения точно последует военному порядку. Согласно французскому представлению, больше никто не будет заботиться о конституционных гарантиях, и только так может совершаться военное подчинение Германии династически узаконенному порядку Гогенцоллернов /О.Готье/.

С характеристикой императорской Германии как абсолютистского государства и ее либеральных учреждений как фальшивых институтов, Франция обрела базис для своей так называемой миссии против Германии, когда с введением подлинно свободных институтов на основе демократической конституции мир станет свидетелем окончательного умиротворения Европы. При этом значительную роль играла привязка к революции 1848г. С победой над Германией Франция собиралась продолжить дело этой революции (14). Типично высказывание уже цитированного французского социалиста, профессора Сорбонны Андлера: «Германия виновата перед нами в том, что была прервана революция 1848г., которую необходимо продолжить и закончить». Союзники могли иметь дело и вести переговоры только со свободным народом. Поэтому задача Германии – отречься от своих князей. Союзники, однако, могут сложить оружие не раньше, чем Германия сменит свое правление и введет демократическое устройство /Андлер/. Союзники этой вымышленной Германии должны содействовать ликвидации Пруссии в составе Рейха.

С установлением демократии в Германии, объявила французская пропаганда, проблема Франция-Германия должна быть решена на все времена. Когда будет покончено с немецким милитаризмом, и «свободная французская демократия, страна свободной мысли и чистой совести» осуществит свои планы в Германии, народы станут состязаться друг с другом в «свободной гармонии равновесия». Тогда Франция, безусловно, упразднит «элементы господства бесправия и угнетения». Ее роль после этой победы будет такой, какую следует ожидать миру в соответствии с историей и традициями Франции: «Франция продемонстрирует тираническую и низкую культуру властителя. Она уничтожит господствующие власти, пронизанные духом насилия. Силой своего гения Франция принесет свободу народам, обеспечит их гармоничное развитие и унаследует человечество, избавленное от старых и гнусных цепей». Так освободительная миссия Франции объединялась с ее демократической миссией в отношении мира.

B. Демократия как основополагающий принцип нового порядка Европы и ее несостоятельность

За демократической миссией Франции в отношении Германии стояла вера в то, что с введением демократии и насильственного конституционного приобщения Германии Франция в будущем овладеет естественным преимуществом и бесспорным превосходством в духовном и моральном отношениях. Ведь Франция считается матерью демократического парламента в мире, поборником и творцом демократии в Европе. Она заинтересована во введении демократического правления в мире, которое подготовит новое господство французской идеологии. Согласно этому представлению, народы признают господство Франции и покорятся ей.

После войны Франция поверила в эту цель, прежде всего, на почве введения демократической системы в Германии, которая должна была всецело утвердиться на все времена. Интернационал тронов пал, чтобы явился интернационал демократий, естественно, под французским господством. Превосходящая сила демократии, наконец, образуется из того факта, что французская демократия победоносно преодолеет великое противостояние в мировой войне. Мировая война должна быть пробным камнем, на котором разгромят монархию, оставив на триумфальной позиции французскую парламентскую республику. Таким образом, Франция на этой основе присвоит себе право представить демократию образцом для всего мира.

Внешние обстоятельства, казалось, способствовали всему этому. Т.Масарик (15) мог с триумфом констатировать: «Со времен войны в Европе существует только одна великая демократия – Франция и вдобавок к ней – много меньшие – Швейцария, Португалия, Сан-Марино и Андорра. Сегодня насчитывается восемнадцать стран, которые принадлежали великой Германии» /Масарик, «Воскрешение государства» в «Европейском обозрении» Жувенеля (16)/. Все эти страны верили, что Франция, как производитель демократии, должна была взять их под свое крыло. В особенности это относилось к Германии, где под давлением Франции идеология победителей была отлита в конституционные формы. В отношении нее, как самого младшего члена в концерне демократических держав, прежде всего, было применено принуждение. Во имя демократии Франция желала взять под надзор Германию. В предваряющей ноте Версальского диктата от 16.06.1919г. содержалось признание Германией своей вины за развязывание войны, как твердо установленный факт. Соответственно этому:

«Война была величайшим преступлением против человечества и свободы провозглашающих себя цивилизованными народов, которое когда-либо совершалось сознательно. Долгие годы правители Германии в соответствии с прусскими традициями всеми средствами готовили войну в Европе. Они не довольствовались своим благосостоянием и растущим влиянием, на что Германия имела право, в то время как все остальные нации выражали готовность признать ее членом сообщества свободных и равноправных народов. Ее целью было порабощение и тиранизирование Европы, так же как сама Германия порабощала и тиранизировала свой народ» /предваряющая нота, ответ союзных и присоединившихся к ним государств от 16.06.1919г. на замечание немецкой мирной делегации об условиях мира – И.Б./.

Эти представления были использованы не только для того, чтобы таким образом сконструировать морализирующий раздел для преувеличенных требований версальского диктата и вокруг этих так называемых мирных переговоров узаконить искусное шантажирующее давление. Скорее старались сформировать целое запоздалое историческое послание и, прежде всего, – в духе внутрифранцузской национальной традиции. Пресловутый памятник в Компьенском лесу, говоривший о «преступном высокомерии» побежденной Германии, в значительной степени служил этой цели. Вместе с тем так Франция создала формальный базис во имя демократии для своей обязанности в любое время осуществлять надзор за Германией и могла размахивать этим бичом по своему усмотрению.

Франция явилась в роли бескорыстного покровителя человечества на страже чистых и человеколюбивых идеалов, чтобы наблюдать, действует ли молодая немецкая демократия в унисон с добрыми демократическими нравами и демократическим порядком в Европе, или она намеревается вновь впасть в варварство, от которого Франция только что сама избавилась и спаслась на благо человечества и Германии. С этой ролью Франция приобрела одновременно положение демократического цензора, который устанавливает и решает, действует ли страна на благо человечества, или она глубоко пала, отказавшись, или собираясь отказаться от демократических идеалов, и с этим прекращает быть цивилизованным народом, чтобы при случае вновь стать с оружием в руках против идеалов демократии, вернувшись к собственному благополучию. Принятие в союз народов было внешним знаком того, выдержал ли народ это испытание. Германии, как известно, не приносила пользы ее государственная форма, и, не осознавая себя демократией, она не созрела для уважения союзом народов, и лишь через годы после введения демократического правления Германия должна была выдержать испытание на право вхождения в союз народов.

Созданный Францией в Европе на основе демократии «вечный порядок» действовал только короткое время. Скоро обнажилась лживость французской идеологии /Х.Михаэлис, «Англия и Франция. Исторический дуализм», «Ежемесячник внешней политики», 1940г., с.168/. Версальский мирный договор и созданная им система союза народов уже привели к глубокому разочарованию в отношении французских планов всеобщего мира и мирового порядка /Грим, «Франция на распутье», «Ежемесячник внешней политики», 1938г., с.208/. Вместо духа примирения и справедливости версальский договор заканчивает духом уничтожения. Во всех пунктах он обнаруживает глумление в стиле французской военной пропаганды. Договор создал систему малых государств, ставшую постоянным источником всё новых политических разногласий. Особенно настойчиво и недвусмысленно здесь выявлялось на глазах мира то, что восхваляемое Францией примирение /«Французское обозрение двух миров», 1938г., сб.47, с.518/, основанное на идеях французской цивилизации и духе демократии, в действительности означало лишь маскировку французской силовой системы.

Франция желала разрушить прусско-германскую гегемонию в продолжение наполеоновских планов мирового господства с демократической маскировкой. Малые государства были лишь пешками в шахматной игре французской внешней политики. Они использовались как опорные военные брусья для поддержания господствующего военного положения Франции в Европе. Говорилось о свободе и равенстве, о праве народов на самоопределение, а в результате с целью будущей войны добивались позиции военного окружения, которая считалась необходимой французскому Генштабу в стратегических целях. Во исполнение этой цели право на самоопределение немцев в Чехословакии Польше, как и других народных групп, не принималось во внимание и попиралось. Говорили о чести и задаче, которая стоит перед малыми народами, – снова сражаться, если понадобится, на французской стороне, а думали лишь о том, как Франции искусно пожертвовать на короткое время собственными средствами принуждения, чтобы затем использовать их интенсивное наращивание и сплочение. В первые месяцы войны 1939г. Владимир д'Ормессон часто заявлял о необходимости Малой Антанты:

«Как на скале, должна быть воздвигнута дамба против гегемонизма, согласно Договору 1919г., в который необходимо верить» /д'Ормессон, В., «Германия в Европе», газета «Время», 02.01.1940г./.

При этом постоянно прославлялись демократические завоевания и новый, провозглашенный президентом Вильсоном принцип права на самоопределение народов, который здесь, в юго-восточной Европе приводил к строительству новых государств. Этим государствам придавалось особое политическое значение, поскольку они в двойном смысле рассматривались как демократии – по своему происхождению и своей конституции. Действительность, конечно, выглядела совсем по-другому. Всюду, где это отвечало французским государственным интересам, под покровом этого мнимого права на самоопределение наций проводилось насильственное отторжение, прежде всего, старых немецких территорий. Мнимый польский национальный образ Западной Пруссии с ее драгоценными землями приводил к ее отделению от Германии и уничтожению столетней немецкой колонизационной работы, которую стремились завуалировать.

Санкционировалось внезапное нападение на Верхнюю Силезию и область Мемеля, только чтобы экономически и политически ослабить Германию. Видимость голосования под давлением бельгийских оккупационных войск в Эйпене и Мальмеди и пресловутые сказки о французском Сааре ясно показывали, как заставляли обращаться с этими превозносимыми демократическим принципами. Ввиду того бесчестия, с которым демократический блаженный мировой идеал использовался в Юго-Восточной Европе и на западной немецкой границе, можно не удивляться тому, что Франция должна была прямо препятствовать проведению его в жизнь, когда с немецкой стороны выражалось честное и глубокое убеждение в законных интересах Германии.

Во имя такой демократии, которая убеждена в своей мировой освободительной миссии, миллионы немцев порабощались господствующим произволом поляков и чехов, жестоко подавлялась ясно выраженная воля Германо-Австрии к присоединению к Великогерманскому Рейху и препятствовалось его проведение в жизнь. При этом едва ли можно было представить себе ту демократию, которая принятым временным Национальным собранием законом от 12.11.1918г. определила в статье 2: «Германо-Австрия есть составная часть немецкой республики». Теперь неожиданным образом больше не признавался главный священный принцип демократии. Франция, напротив, знала, что согласно диктатуре Версаля, выполнению требований этого закона необходимо было препятствовать прямо недемократически и безапелляционно.

Та же картина наблюдалась, когда в 1931г. Германия и Австрия по плану Таможенного союза каждый закон, внесенный таким несовершенным образом, пытались изменить в свою пользу. Такие попытки также пресекались Францией. Это сопротивление всем стремлениям к аншлюсу осуществлялось, когда Германия управлялась демократически, т.е. имелись, казалось бы, все предпосылки для участия в демократическом голосовании. Однако при необходимости французский империализм каждый раз игнорировал демократические принципы равноправия. Франция хотела держать в своих руках игру на Юге и Востоке Европы и, таким образом, нуждалась в «самостоятельной» Австрии.

Этим путем Франция показала миру, что в основе демократических идеалов лежали определенные цели. Они признавались или не признавались в зависимости от того, умещались ли эти цели в государственную систему Франции и могли содействовать ей. Нелегальные французские оккупационные войска на Рейне представили образ демократии, как борца за цивилизацию, перед миром в особенном свете. Репарационные платежи связывались с хитроумной кредитной системой, по которой Германия, как должник, попадала во всё более глубокую зависимость от своих врагов. Высота процентных ставок, предоставляемых Германии, показали миру, ради чего демократия вела эту войну, в которой народы проливали кровь и должны были расплачиваться за идеалы свободы и равенства 1789г., связывавшиеся с борьбой вокруг привилегий в мире. Эти идеалы служили отстранению и окончательному уничтожению неугодных конкурентов.

Демократическая идеология опровергается, поэтому, самым явным образом мировой войной и представляет собой действительность, противоположную той, которую рисует французская пропаганда. То, что этот образ фальшивый Германии, однако, утвердился, и с чем французская система также идеологически тесно столкнулась, было следствием возникновения нового порядка в Европе, который постепенно стал реализовываться национал-социалистической Германией.

С помощью демократической идеологии и покоящейся на ней шкале ценностей Франция должна была стать препятствием для аншлюса Австрии в состав Рейха, так как народы расценивались в зависимости от того, были ли они связаны с французской цивилизацией, или являлись ее противниками и потому – варварами, или они находились в промежуточной стадии, когда они должны были еще созреть до демократической идеи. Согласно этой теории Германия находилась в промежуточной стадии, так что аншлюс не представлялся возможным.

Мышление о расе и крови преодолевало эту произвольную схему и создавало естественный порядок там, где вмешательство Франции порождало искусственный беспорядок. Это же относилось к Судетской земле, где Франция в интересах своей властной системы искусственно сформировала малое государство по Рейну, наподобие Чехословакии или Польши, которые на основе демократической идеологии противостояли как равные партнеры великим державам, в чье защищенное пространство они были введены и существовали в течение столетия. Эти искусственные образования стали не только источником постоянных волнений в Европе, но также находились в положении, когда они, как самостоятельные государства, не могли выполнять выпавшие на их долю задачи. Когда они всё же пытались сделать это, полагаясь на собственные силы, это приводило к перенапряжению их финансов и человеческих сил, которые они не сумели вырастить, что отражалось на их положении самым тяжелым образом. Только с помощью постоянных субсидий Франция была в состоянии поддерживать жизнь в этих государственных формированиях, исходя из собственных государственных интересов.

Напротив, в Германии действовал новый порядок, внутри которого государства, подобные Чехии, вводились в свое естественное состояние, передоверяя свою защиту великому государству. Так они могли сохранить свою народную самобытность и одновременно освободиться от неотступно преследуемых Францией, совершенно чуждых им по природе задач в пределах французской властной системы. Прежде надрывно расходованные силы в духовном, финансовом и человеческом отношениях освободились теперь для нового собственного раскрытия и развития. Органический новый порядок в пространстве восточной Европы одержал победу над созданной Францией дезорганизацией внутри этого пространства. Чехословакия, поэтому должна стать для Франции и мира образцовым примером того, как идеи западной демократии больше не могут служить специально заложенным для этого целям. Франция хотела найти здесь особенно подходящую дли своих целей почву: малое племя чехов, по меньшей мере, так же враждебное поселенцам из других народов, было объединено в государство, ведущие идеи которого заимствовались от французской демократии. Эти народы в определенном смысле заключали между собой общественный договор в духе Руссо, который должно было соблюдать это новое государство. Все государственные и культурные организации были приспособлены к этому курсу.

Чехословакия должна была стать искусственной Швейцарией, образовавшейся подобным же образом, которую приводили для сравнения. Все народные антагонизмы намеревались устранить таким способом и преодолеть напряженность через уравнение на основе французской культурной системы. Свобода народов на почве демократической цивилизационной идеи праздновала здесь свой триумф. Из объединения народных групп надеялись создать благоразумного единого индивидуума в духе Вальдек-Руссо (17), который получил бы масштаб для своей деятельности во всех областях жизни, от политики до культуры и социальной жизни, из унифицированного, определяемого французской демократией мирового духа.

Со всей ясностью эта система обнаружила свою фиктивность не только во Франции, но в последние двадцать лет в глазах всего мира. То, что Чехословакия встала под охрану Немецкого Рейха, было только последним актом общего фиаско европейского порядка в восточноевропейском пространстве. Там, где Франция исходила из идеи общей однородной государственной массы, которую она должна была создать, volonte generale /общая воля – И.Б./, естественные силы и связи с наибольшей активностью действовали на соответствующую народность. Народности Германии, Словакии, Венгрии и Украины были значительно прочнее искусственного единства чехословацкого государства.

Согласно французскому представлению народы оценивались на основе того, принимают ли они французскую цивилизационную систему, или нет. Чехи относились к тем, кто отдал себя в распоряжение этой системы, и в культурном отношении составляли особенно высокоценный народ, который поэтому должен был осуществлять естественно обоснованное господство над немецкими народными группами. Если Франция пыталась организовать контроль за переходом Германии на путь общей цивилизации и при необходимости принимать решительные меры в интересах демократии, то чешский народ должен был делать то же самое в отношении народных общностей, особенно немецкой, которые согласно французской идеологии еще не созрели для этой системы, и потому сначала должны быть воспитаны в соответствующем духе. На основе этой шкалы ценностей была создана фикция чешского культурного превосходства, которая все фактические отношения изображала в резком противоречии с историей. Роль носителей цивилизации и культуры в отношении немецкого народа внутри этой системы отводилась чешскому народу. До настоящего времени эта роль не только не менялась, но к тому же основывалась на неописуемой ненависти и разладе между народами.

На примере Чехословакии видно, что согласно французскому разделению на цивилизованные и нецивилизованные народы, в зависимости от того, признают они или нет французскую цивилизационную идею, государства попадали в одну из этих категорий. Эта идея не только не осознавалась как фикция, но служила на пользу плохо функционирующей идеологии интересов демократической Франции. Тщетно также благоразумные люди во Франции сознавали опасность демократической идеологии, обнаруживали и обращали внимание на лежащие в этой системе опасности для самой Франции.

C. Поиски виновных

Новый порядок Европы, осуществлявшийся Францией на основе своей демократической идеологии путем строительства новых государств, таким образом, окончился провалом. Но как Франция должна была объяснить это крушение своим гражданам, как она оправдывала это перед миром, ставшим свидетелем явной несостоятельности французского демократического мирового порядка? Каким образом она, наконец, должна была ясно объяснить свое новое положение в мире? Здесь Франция использовала чрезвычайно показательные методы для объяснения общей ситуации, в которой она находилась перед войной. Французское правительство исходило из попытки найти виновников. Они постоянно обнаруживались в образе действий ответственных лиц в каждой конкретной ситуации. При этом резко различались два периода, и в соответствии с этим рассматривался вопрос о вине до и после событий национал-социалистической революции.

Основополагающим для попытки найти виновников в первый период стал вопрос: на кого свалить вину за то, что Германия существует и государственное единство до 1933г. вообще могло быть терпимо? При этом обращались к прошлому и начинали непосредственно с Версальского мирного договора. Снова приобрели актуальность аргументы Клемансо. Главной из совершенных ошибок называлась та, что союзники Франции, прежде всего Ллойд Джордж, по-другому воспринимали распределение сил, чем те, кто непосредственно добивался победы. Если Версальский мирный договор еще не навсегда убирал Германию с географической карты, тогда нельзя было допустить, чтобы она вновь медленно оправлялась после 1919г. Вводили в заблуждение «алиби революции» и «алиби слабости» /Тардье (18), «Актуальное решение», см выше, с.24 и след./.

«Пятьдесят лет слабости, слепоты, пятьдесят лет политики без широты, политики упущенных возможностей /Ж.Шлюмберже, «Против унижения», в «Новом французском обозрении», ноябрь 1938г./, – в этом вынуждена была упрекнуть себя Франция.

Как установлено, никогда Франция не могла допустить, чтобы военные Контрольные комиссии исчезли, никакое облегчение репараций по ее воле не было возможно; напротив, неукоснительное соблюдение Версальского договора должно была оставаться руководящей линией политики победивших союзников. В каждом отдельном случае, когда Германия ходатайствовала о ревизии Версальских договоренностей, ей указывали на взятые на себя обязательства и необходимость уважения подписанных ею договоров. Когда сегодня ретроспективно обозревают тогдашнее положение, то рассматривается как коренная ошибка чрезвычайной важности то, что Германии вообще предоставили право входа в союз народов. Однако тогда она получила равноправие, будучи не в силах использовать его согласно Версальскому договору, который был построен на отрицании равноправия, размывавшегося пункт за пунктом. Но из осторожности сразу же отметили, что это должно быть сделано постепенно.

Целиком необъективная в применении идеологии равноправия Франция забыла, что строжайшее выполнение договора должно было стать предпосылкой к тому, чтобы установить выдержала ли Германия испытание и созрела ли она для принятия в концерн демократических народов. Вместо этого потребовалось тщательно доказывать и подробно устанавливать, как Германия зарекомендовала себя, чтобы преждевременно не прервать процесс контроля, наблюдения и управления с тем, чтобы все силы в Германии, которые вели к войне, вновь не почувствовали под собой почву и не получили возможность одурачить Францию.

Сегодня делаются горькие упреки насчет недооценки того, что Германия однажды введет мораторий на выполнение своих финансовых обязательств. Никакие обстоятельства не должны были также ни на дюйм ослабить давление Великобритании и Соединенных Штатов. Если, однако, Германия уже получила облегчение, то необходимо было предусмотреть принятие оговорок насчет возможности неправомерного вмешательства на тот случай, чтобы Германия времен Веймарской конституции не стала Германией Адольфа Гитлера.

Если совершенно ясно, что Версальский договор был нацелен на уничтожение Германии, на что было прямо указано союзными державами, то в послесловии к этому договору ссылались на возможных виновников нового усиления Германии. Если когда-либо планы демократической идеологии и стоявшей за ними приукрашенной властной системы могли быть ясно изложены, то это здесь и случилось.

Со времени национал-социалистической революции открылся новый счет этим виновникам восстановления государства. Это был счет упущенных возможностей. Заявили, что сегодня лучше всего было бы произвести вооруженное вмешательство для спасения демократической системы и воспрепятствовать созданию авторитарного правления в Германии. Непозволительным легкомыслием станет бездействие, которое удалит Германию из концерна демократических держав и приведет её к авторитарному государственному устройству. Как же случилось, что с помощью демократических форм можно было так обмануться? Как смогли допустить, что, несмотря на давление введенного союзниками демократического порядка, и вследствие насильственного приобщения Германии к идеологии, без одобрения союзников снова могли произойти эти изменения?

С другой стороны, подвела идеология равноправия, «безрассудная вера» в то, что самой Германии после ее вхождения в союз народов нужно было доверить решение вопроса о своем государственном устройстве, как ее внутреннему делу, которое мир не пожелал рассматривать. Последствия этого показали сегодня, что сохранение демократического государственного устройства, безусловно, являлось базисом для признания Германии достойной быть в союзе народов. Хотя это явно не подчеркнули, но такое устройство собой было предпосылкой, вытекавшей из духа Договора. Если однажды пренебрегли этими принципами, то Франция вновь должна была поддержать в отношении Германии любую свободу действий, которую она, к сожалению, своевременно отказалась использовать.

Однако когда эта ошибка была совершена, и Германия получила возможность определять свое государственное устройство, то наступило самое время постоянно направлять на нее бдительный взор. Вместо этого с Германией вступили в дискуссию, предоставив ей время подготовить свою армию к новой организации, поставив Францию и мир перед свершившимся фактом ее военного усиления. Национал-социалистическое руководство поняло это и

«избрало образ действий государственного фокусника с необычными картинами мнимого знамени мира в правой руке для публики и с тайными отвлекающими маневрами в левой руке» /Эркнер, С., «Большая ложь. Двадцать пять лет мира», 1938г./.

С этим Франция осознала, что вновь одурачена. Между тем, немецкие оружейные предприятия развернули работу на полную мощность. Так выполнил свою цель первый период «безоговорочной мирной политики». Германия добилась вооружения. К тому же Наполеон с его упущенными в отношении Пруссии возможностями должен был стать историческим примером, из которого на глазах вытекали разбивающие надежды последствия! Как можно было признать, что Гитлер под лозунгом: «Когда я не разоружаюсь, я вооружаюсь», осуществил полное перевооружение Германии?

Внутри этого счета вины стояла ситуация противостояния Франции с вновь усиливающейся Германией и создаваемым ею Новым Порядком в Европе. Признавался тот факт, что при восстановлении немецкой обороноспособности могло быть достигнуто превосходство силой оружия. Здесь, однако, представлялся явный повод к военному вмешательству, к уничтожению нового авторитарного режима и восстановлению демократических конституционных институтов, что должно было также идеологически оправдать эту акцию в глазах мира. Франция снова упустила такую возможность при объявлении аншлюса Австрии, когда национал-социалистическая Германия открыто выступила против основополагающих принципов международного порядка демократической Европы, и это не повлекло военные последствия. Тогда был задан вопрос: