Французская карта

Глава седьмая Кофе по-турецки

Младшая сестра у Кухарского действительно имелась. Ее очень рано выдали замуж. С мужем, небогатым литовским шляхтичем, она уехала жить в глухое село где-то под городом Вильно, ему принадлежащее. Регулярную переписку брат с сестрой не поддерживали. Ее долю наследства, по российским законам совсем незначительную, Анджей ей выплатил. В ответ она сообщила, что у него уже есть два племянника и три племянницы, а теперь она беременна в шестой раз. Ясное дело, эта Ванда, по мужу – пани Уланович, абсолютно не походила на даму в роскошном кремовом платье, столь непринужденно державшую себя в кабинете главнокомандующего Екатеринославской армией.

Но кто она такая?

Турчанинов ответил Кухарскому, что все сведения о напарнице, нужные для проведения операции, ему предоставлены. Польский дворянин, однако, этим не удовлетворился. Слишком сильное впечатление произвела на него княгиня Мещерская. В штаб-квартире Потемкина ныне пребывало множество самых разных людей, в том числе – великосветских болтунов, сплетников и интриганов. От них Анджей узнал, что Анастасия Петровна некогда была фавориткой светлейшего князя, затем вышла замуж за одного из его адъютантов, давно лишившегося этой должности и служащего где-то на юге империи.

Портрет женщины, не слишком отягощенной нормами нравственности и морали, был готов. Кухарский решил наладить с ней неформальные отношения. С этой целью он в пустынном коридоре губернаторского дворца обнял русскую красавицу, сжал ей левую грудь и запечатлел на ее лилейной шейке страстный поцелуй. Она дала ему пощечину, причем настолько сильную, что бывший австрийский военный инженер отлетел к стене и рукой схватился за пострадавшую щеку.

– Madam! – воскликнул он в крайнем изумлении. – Qu-est-ce que cela veut dire?

– Connaitre votre place, monsieur[11]! – грубо ответила курская дворянка и пошла дальше.

Между тем они оба торопились на совещание, которое проводил начальник секретной канцелярии Ее Величества, чтобы согласовать некоторые детали предстоящей поездки в Стамбул. Он составил список оперативной группы, весьма небольшой по количеству, определил время ее выезда, маршрут движения, места остановок и проживания в Варшаве, Вене и Париже, подсчитал сумму примерных затрат на командировочные, проездные, а также стоимость номеров в европейских отелях среднего класса.

Безусловно, совещание носило сугубо технический характер, но на нем почему-то сложилась нервная, напряженная обстановка. Возможно, тон задала Аржанова. Во-первых, она была взбешена поступком Кухарского. Во-вторых, Турчанинов, не советуясь с ней, составил список сотрудников, командируемых в османскую столицу, и в нем не нашлось места людям, которых она хорошо знала и которым всецело доверяла. Мало того, что польский дворянин, судя по всему, заимел на нее какие-то виды, так еще и защитить от его донжуанских поползновений Анастасию в сложной ситуации будет некому.

Турчанинов, ничего не подозревая, передал список оперативной группы Флоре и попросил с ним ознакомиться и его завизировать. Аржанова отодвинула бумагу в сторону:

– Я не подпишу.

– Почему? – удивился Петр Иванович.

– Выезжать за пределы России с этими людьми я не собираюсь.

– Мы подбирали их очень тщательно.

– Охотно верю. Однако мне они неизвестны.

– Ну и что? – пожал плечами действительный статский советник.

– Заметьте, – возвысила голос Аржанова, – речь идет не только о выполнении важнейшего поручения государыни, но и о моем возвращении в Россию с секретными документами, и, следовательно – о моей безопасности и даже жизни…

– Вы всегда преувеличиваете, любезная Анастасия Петровна, – Турчанинов еще не понимал, что сейчас получит отпор по всем пунктам составленного им плана.

– Мне кажется, я говорю достаточно ясно, ваше высокопревосходительство, – курская дворянка повернулась к Потемкину, который сидел во главе стола и внимательно слушал этот диалог.

После путешествия царицы в Крым влияние и роль светлейшего князя возросли необыкновенно. Екатерина Алексеевна публично восхищалась его талантами и его деяниями. Такой же благосклонностью самодержицы всероссийской пользовались и ближайшие помощники Потемкина, неусыпными своими трудами превратившие путешествие в грандиозную демонстрацию мощи и величия нашего государства. Аржанова, которая придумала «восточный эскорт» и остановила обезумевших лошадей императорского экипажа на перегоне от Симферополя к Бахчи-сараю, находилась среди них. светлейший теперь доверял ее суждениям и ее интуиции беспредельно. Турчанинов в Крым не ездил, свидетелем ее подвигов не был и совершенно упустил из вида данное обстоятельство.

– А у вас есть список группы, Анастасия Петровна? – спросил генерал-фельдмаршал.

– Конечно, ваше высокопревосходительство! – горячо ответила Анастасия. – Вы сами отлично знаете моих людей. Они пойдут за мной в огонь и воду!

– Да, это так, – кивнул Потемкин. – Подайте ваш список с краткой характеристикой на каждого участника. Я подпишу его сегодня же. Вы, Петр Иванович, приобщите сей документ к папке «Операция „Секрет чертежника”».

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, – только и оставалось угрюмо произнести статс-секретарю царицы.

– Теперь поговорим о сроках, – продолжал светлейший князь. – Осаду Очакова я намерен начать летом следующего, 1788 года. Хорошо бы к тому времени или по крайней мере к осени заполучить чертежи подземных минных галерей и общий план крепости, которую усовершенствовали французы.

– Думаю, я смогу выехать в начале января, – сказала Анастасия.

– Мы надеялись отправить вас в дорогу прямо из Кременчуга и немедленно, – возразил ей Турчанинов.

– Сейчас я вернусь в Севастополь, чтобы повидать мужа и детей, – курская дворянка упрямо наклонила голову. – Ведь дети мечтают о замечательном празднике Рождества Христова, о пушистой елке, о красивых игрушках на ней и подарках…

– Осмелюсь вас спросить, ясновельможные паны, – впервые за все совещание подал голос Кухарский. – Кто же является руководителем нашей группы?

– Княгиня Мещерская! – одновременно ответили ему и Потемкин, и Турчанинов…

Весело и приятно ездить по длинным российским дорогам зимой, если, конечно, температура воздуха не опускается ниже десяти – двенадцати градусов по Цельсию. Тракт делается ровным, как доска, и отменно укатанным. Лошади бегут по нему от одной почтовой станции до другой быстро, полозья санок и кибиток скользят по колее легко. Заснеженный густой лес, подступающий к самой дороге, стоит, точно заколдованный. Глубокую тишину вокруг нарушает лишь задорный перезвон валдайских колокольчиков под дугой у коренника лихой тройки.

Но скоро необъятная северная страна останется у них за спиной. Впереди – польская граница, таможня, первая серьезная проверка документов, изготовленных умельцами из секретной канцелярии Ее Величества.

В их качестве Аржанова не сомневалась. Для таможенников имелся у нее и другой весомый аргумент – золотые рубли, высоко ценимые на всем прилегающем к Российской империи пространстве.

Завернувшись в медвежью полость, курская дворянка задумчиво смотрела на лес за окном. Он тянулся от версты к версте, совершенно нетронутый человеком, непроходимый, многовековой, представляющий лучшую защиту для русского народа от непрошеных гостей и завоевателей жизненного пространства.

Рядом с ней на сиденье из кожаных подушек расположилась Глафира, ныне названая белорусской мещанкой из города Витебска, вдовой фейерверкера крепостной артиллерии. Турчанинов и заикнуться не посмел против ее поездки вместе с барыней после совещания у главнокомандующего Екатеринославской армией. Верная служанка торжествовала победу и на том основании снисходительно отнеслась к появлению своего конкурента по чародейству – Сергея Гончарова, белого мага.

Поскольку бывший моряк довольно сносно изъяснялся по-голландски, то ему изготовили паспорт жителя города Саардама Клааса Поля, корабельного мастера, пять лет отработавшего по контракту на санкт-петербургской верфи. Он сидел в экипаже на откидной лавке слева, посасывал короткую морскую трубочку и развлекал женщин рассказами о своей штурманской службе на купеческом судне.

По агентурным сведениям, султан Абдул-Гамид Первый собрал при своем дворе группу народных целителей, астрологов, предсказателей будущего и ничего не предпринимал без их советов. Задачу внедриться в эту группу перед колдуном не ставили. Но искать контакты с придворными звездочетами он мог, пытаться разгадать их методы влияния на повелителя всех мусульман – тоже.

Сергей Гончаров, узнав, что путешествие в Турцию будет с курской дворянкой и ее людьми, сразу согласился. Как-никак, он основательно познакомился с конфиденциальной работой летом 1782 года, исколесив почти весь Крым с Аржановой, князем Мещерским и доблестными новотроицкими кирасирами и отбив нападение кавказских наемников мятежника Бахадыр-Гирея на древнюю горную крепость Чуфут-кале.

В экипаже, который ехал впереди, находился Кухарский. У него были подлинные документы. С каждым днем путешествия, по мере приближения к границе, он становился все веселее, все самоувереннее. Еще бы! Совсем скоро он увидит Варшаву, услышит родную речь, встретит своих соотечественников. Надо сказать, что польский дворянин ни единым словом не обмолвился ни с Турчаниновым, ни с Потемкиным об инциденте с княгиней Мещерской, который произошел перед совещанием. Они ни о чем не догадывались. Поняв это, Анастасия тоже не стала им сообщать о возмутительной выходке пана Анджея. Она лишь свела к минимуму общение с «братом».

Теперь Флора размышляла о том, что все это не есть хорошо, что так начинать многоходовую сверхсекретную операцию крайне опасно, что за польским дворянином нужен глаз да глаз. Отчасти с ее внутренней тревогой перекликалась оценка, которую дал Кухарскому Гончаров. Он сказал ей, что пан Анджей – большой притворщик. А ведь колдун познакомился с бывшим военным инженером всего три недели назад, почти не разговаривал с ним, только наблюдал и слушал его многословные рассуждения.

Но невозможно, совсем уж невозможно было обойтись без Кухарского в операции «Секрет чертежника».

Посол России во Франции князь Куракин нашел в Париже вербовщика, который занимался наймом специалистов для турок. Им безотлагательно требовались именно инженеры, ибо реконструкция крепости Измаил находилась в самом разгаре. Посол России в Польше барон Штакельберг действовал через свою агентурную сеть и хитрым образом предупредил деятелей польского профранцузского подполья о скором приезде в Варшаву горячего патриота Речи Посполитой Анджея Кухарского, отставного инженер-лейтенанта австрийской армии, готового служить хоть черту, хоть дьяволу, но лишь бы против русских. Эти люди тотчас сообщили о нем парижским друзьям.

Вместе с Кухарским в экипаже ехали его камердинер, молодой слуга по имени Ян, и корнет Чернозуб. Кирасирскому офицеру предстояло играть роль второго слуги ясновельможного пана, простого украинского казака из Полтавской губернии. Когда-то Остап Чернозуб таковым и являлся. Но годы, проведенные в Новотроицком полку, в отряде телохранителей Потемкина, в Санкт-Петербурге и в Москве, в Крымском ханстве вместе с курской дворянкой, оставили след. Не простодушным, малообразованным украинским парубком с одной мыслью в голове – «Бей клятых ляхов!» – остался он, но сделался вышколенным сотрудником спецслужбы. Причем российской спецслужбы, одарившей его чином офицера, наградами, приличным денежным содержанием, знакомством с сильными мира сего. После того как «восточный эскорт» остановил упряжных царских лошадей, улегшись на дорогу, государыня пожелала его увидеть, сказала слова благодарности, сняла с руки золотой перстень с собственным вензелем и подарила Чернозубу.

«Клятый лях» теперь сидел перед ним. Они пытались разговаривать по-польски, по-украински, по-русски. Надо признать, это давалось кирасиру с трудом. Он вообще был не мастак вести беседы. Зато ударом кулака мог свалить с ног любого. Предупрежденный Флорой о возможном поведении Кухарского, он смотрел на польского дворянина исподлобья, однако никаких чувств не отражалось на его лице с широкими скулами, темными, подкрученными вверх усами и квадратным подбородком.

Третьей в санном поезде шла простая крытая повозка, так же как экипажи, поставленная на полозья. Лошадьми в ней правил унтер-офицер Новотроицкого кирасирского полка Борис Прокофьев, одетый, правда, в крестьянский нагольный полушубок, меховой треух, штаны из домотканого сукна и сапоги. За его спиной на плетеных баулах, деревянных сундуках и кожаных саквояжах, набитых всевозможным добром и припасами, на матрасе, в толстой фризовой шинели валялся сын Глафиры Николай, меткий стрелок. Егерский штуцер ручной сборки, верный его друг, упрятанный в чехол, лежал рядом. Совершенно счастливым чувствовал себя Николай: и едут они далеко, в неведомые страны, и постылая жена с ребенком осталась дома, и барыня, прекрасная дама его сердца, находится почти рядом…

В Варшаве они сперва поселились в гостинице на улице Маршалковской, заведении недешевом и вроде бы вполне приличном. Но ночью полчища тараканов и клопов атаковали их в просторных комнатах. Хорошо еще, что они не перенесли в номера свои сундуки, баулы, саквояжи, а то бы польские насекомые пробрались и туда. Весь следующий день ушел на поиски новой квартиры, и к вечеру они переехали в дом на окраине города.

Это было даже лучше с точки зрения конспирации. Участники оперативной группы плохо говорили по-польски. Объяснение существовало: все они-де – украинцы и белорусы, жители земель, колонизированных Речью Посполитой в давние времена. Но все равно это могло показаться подозрительным тем крайне осторожным и очень внимательным к мелочам господам, с коими приходилось встречаться в Варшаве Кухарскому и Аржановой.

Анджей сразу заметил, что присутствие на переговорах его очаровательной «сестры» благотворно действует на суровых людей, озабоченных свободой и независимостью Польши. Свой невероятный выговор на родном языке «Ванда» объясняла долгой и замкнутой жизнью среди белорусских крестьян в их поместье под Рогачевым, но по-французски при том болтала свободно. Ясновельможные паны, улыбаясь, целовали ей ручки, приглашали в гости и удивлялись, отчего красавица до сих пор не замужем. Они пытались оказать ей содействие в столь важном деле, как поиски достойного супруга, и это, меду прочим, тоже сыграло свою роль.

Примерно через два месяца оперативная группа покинула Варшаву, имея три абсолютно достоверных, подлинных рекомендательных письма к некоему месье Альфреду Карпантье, и направилась в Париж.

Анастасия в 1781 году жила в Вене, прекрасном южно-европейском столичном городе. Однако Париж ей понравился больше. Париж, как заметил один из французских королей, «стоит мессы». Было нечто восхитительное, не передаваемое никакими эпитетами и сравнениями в атмосфере столицы Франции.

Любимым местом для прогулок Аржанова избрала Люксембургский сад, где стояли статуи всех французских королев и посередине находился бассейн с фонтаном, облицованный белым мрамором. Они жили неподалеку от Люксембургского сада, на рю Мадам, 53, в трехэтажном доме, и ждали, когда все документы отставного австрийского инженер-лейтенанта будут оформлены и, в частности, переведены на арабский язык, считавшийся в Османской империи государственным, его свидетельство об окончании венской военной академии и офицерский патент.

Альфред Карпантье являлся лишь помощником представителя султана, турецкого чиновника Сулеймана-эфенди, а тот никуда не торопился. Анастасия, знакомая с нравами и обычаями Востока, первой догадалась, что нужна взятка. Но в какой форме и в каком размере?

Оказалось, что тариф давно установлен – треть годового жалованья нанимаемого на службу, и это еще по-божески. Деньги следует отдавать прямо при заключении договора самому Сулейману-эфенди, иначе он не приложит к бумагам черную печать своего повелителя, причудливо украшенную арабской вязью.

В тот день, когда турецкие документы очутились в руках Аржановой, польский дворянин отпросился вечером погулять по Парижу в последний раз. Чернозуб, как обычно, пошел за ним следом. Уже в полночь он буквально за шиворот вытащил бывшего иженер-лейтенанта из грязного, дешевого борделя на площади Мулен-Руж. Тот был пьян в стельку, сыпал ругательствами по-польски и по-немецки и не мог объяснить, где оставил свой бумажник. Возможно, его стащили проститутки, которые жаловались Чернозубу, что его господин принуждал их к вещам, совершенно непотребным.

Наняв извозчика, кирасир в таком виде доставил пана Анджея на рю Мадам, 53, поднял на второй этаж и предъявил Флоре. Она, недолго думая, надавала «брату» звонких пощечин и затолкала в ванную комнату. Там два ражих мужика – унтер-офицер Прокофьев и сын Глафиры Николай – раздели шляхтича догола и окунули в чан с холодной водой. Примерно через полчаса Кухарский протрезвел. Его вытащили, досуха обтерли полотенцами, надели на него свежую рубашку и напоили горячим сладким чаем с лимоном.

Ожидая конца экзекуции, курская дворянка сидела в гостиной и читала на языке оригинала произведение немецкого писателя Иоганна Вольфганга Гете «Страдания юного Вертера», впервые вышедшее в свет 1774 году. Кухарский, одетый в рубашку и в шелковый халат, вошел в комнату с видом полнейшего раскаяния.

– Что вы за идиот, Анджей, – ласково сказала ему Аржанова, положив между страниц книги кожаную закладку с аппликациями. – Вздумали удрать от нас. И где? В Париже!

– Приношу свои извинения, ясновельможная пани, – поклонился ей инженер-лейтенант.

– Какое зелье вы пили в этой забегаловке?

– Почти целую бутылку ямайского рома.

– Ничего себе! Значит, хотели опьянеть быстро и надолго?

– Может быть, ясновельможная пани, – скромно потупился он.

– Глафира, подай господину лейтенанту рома в большой нашей чарке.

– Премного благодарен, – сказал польский дворянин, которого начала мучить жажда и с похмелья от боли раскалывалась голова.

– Как бы там ни было, Анджей, – заговорила Анастасия, – но завтра мы выезжаем. У нас нет времени лечить ваши безумные заскоки. Идет война. Русские солдаты гибнут от турецких пуль, сабель, штыков… Хочу напомнить, что ваше вознаграждение полностью зависит от скорости достижения результата. Сумма его может увеличиться на двадцать пять процентов.

– Я знаю, Анастасия Петровна.

– Хорошо, коль знаете. Потому что в следующий раз…

Она замолчала и пристально посмотрела на Кухарского. После рома ему стало лучше. Взгляд его прояснился. Больше он не прятал от нее глаз, сел в кресло напротив и в задумчивости разгладил усы, по польской моде опущенные вниз, к подбородку:

– Честно говоря, ничего подобного я не ожидал, когда мне вас представляли в кабинете светлейшего князя.

Она усмехнулась:

– А чего ожидали? Будто штатный сотрудник секретной канцелярии Ее Величества, подписавший в присутствии императрицы присягу, окажется заурядной шлюхой? Да, продажных женщин у нас используют при некоторых поручениях. Но, во-первых, они глупы как пробки, а во-вторых, полностью находятся во власти первобытных инстинктов.

– Это каких же?

– Ну, например, все самки в стае обезьян хотят, чтобы их оплодотворил наиболее рослый, сильный, агрессивный самец. Однако мы с вами не обезьяны, не так ли?

– Конечно, нет. Интересно, сами вы кто и откуда? – решил он использовать доверительный тон в их беседе.

– Эх, Анджей! – разочарованно вздохнула Анастасия. – Зачем вам чужие секреты? Они здорово сокращают жизнь слишком любознательным людям. А жизнь, она и так коротка…

О Царьграде-Константинополе – Стамбуле Аржановой много рассказывала ее знакомая, юная турчанка Лейла, третья жена крымского хана Шахин-Гирея. Лейла отлично рисовала, и на ее картинах акварелью и гуашью столица Османской империи выглядела очень романтично. Голубые воды Босфора, прекрасные мечети, перестроенные из православных храмов, роскошные сады, фонтаны в белом мраморе, дворец султанов Топ-Капы с высокими стенами и купольными крышами.

Но начать надо с того, что Царьград-Константинополь на двух берегах пролива, соединяющего Европу и Азию, возвели вовсе не турки, а византийцы. Сами себя они называли «ромеями», как бы подчеркивая свою связь с великой Римской империей. Византийская империя просуществовала почти восемьсот лет, от 658 года, когда был основан Царьград-Константинополь, до 1453 года, когда орды диких кочевников из Малой Азии, турок-сельджуков, под руководством султана Мехмеда II Завоевателя, или, по-тюркски, «Фатиха», захватили его.

По своему обыкновению, кочевники три дня грабили и выжигали город, убивали жителей. Но потом одумались. Кто будет работать на них? Кто перестроит церкви в мечети, кто восстановит разрушенные крепостные стены, башни, дворцы и другие здания? Ведь султан Мехмед II имел честолюбивые замыслы. Он хотел превратить Царьград-Константинополь, один из мировых центров христианства, в город, свидетельствующий о великой победе воинов Аллаха, в столицу новой, исламской империи.

Рабы, свезенные из стран, покоренных турками, в течение XVI столетия построили новые, замечательные мечети: Баязида, Сулеймание, Селимиийе, Рустем-паши, Соколу-Мехмет-паши, Михримах-Султану – а также множество других прекрасных зданий. Мусульманский Константинополь-Стамбул блистал невероятной роскошью. Жители его наслаждались богатством и покоем, не веря, что когда-нибудь этому придет конец.

Первый звонок для турок прозвенел осенью 1683 года. Стотысячное войско под командованием великого визиря Кара-Мустафы осадило Вену. Однако штурмом они взять ее не смогли. В полевом сражении под стенами города османы были наголову разбиты соединенными австро-венгерско-польскими войсками. После этого они, прежде непобедимые, стали терпеть поражения от регулярных армий европейских монархов. Огромные поступления в казну султана от военных грабежей прекратились. Жизнь в Османской империи постепенно стала приобретать другой образ.

Трудно было туркам смириться с неудачами. Но причина их бесконечных неурядиц на самом деле крылась в них самих, в системе их государственного устройства, устаревшего к началу XVIII столетия, но не способного к переменам, а также – в вырождении династии Османов, где на смену султанам воителям, полководцам и реформаторам пришли сибариты и сладострастники, не покидавшие стен гарема…

Аржанова, готовясь к операции «Секрет чертежника», специально изучала историю Турции. Потемкин еще в Кременчуге подарил ей три книги. Первая была очень старая, 1678 года издания – «Двор цесаря турецкого», написанная поляком Симоном Старовольским и переведенная на русский язык. Вторая – «Voyages de M. de la Motraye en Europe, Asie et Africa» – поновее, 1727 года издания, и еще одна, совсем новая, весьма содержательная и для работы полезная, написанная господином Грело – «Relations nouvelles d’un voyage de Constatinole».

Имелись у нее и практические знания. С действиями турецкой разведки она несколько лет сталкивалась в Крыму и не раз выходила из этих столкновений победительницей, хотя турки боролись за полуостров отчаянно. Крымские татары – преданные вассалы султана и слепые подражатели всех османских нравов, обычаев и мод – тоже были ей хорошо знакомы. Их языком она владела, как родным, и знала арабскую грамоту, на которой был написан Коран…

К Константинополю-Стамбулу путешественники подъезжали, естественно, с европейской стороны, от старинного города Эдирне, через селения Чорлу и Силиври. Местность вокруг напоминала курской дворянке крымские пейзажи. То же необозримое степное пространство, кое-где пересекаемое мелкими речками с отлогими берегами. Через них были переброшены мосты, находившиеся в ветхом состоянии. Правда, на дороге попадались участки, вымощенные камнем, но совсем недлинные, неровные и узкие. Похоже, их проложили еще византийцы.

В Силиври, находившемся в 65 км от Стамбула, они решили заночевать и даже остановиться на день-два, чтобы отдохнуть от своего длинного пути из Парижа. Аржанова подумала, что этот городок, населенный по преимуществу греками, потомками тех самых ромеев, которые не смогли дать отпор кочевникам, был точно по волшебству перенесен с берегов Черного моря сюда, на берега моря Мраморного. Хотя скорее, наоборот – греки, в незапамятные времена освоив Крым, построили там приморские селения по одному стандарту с прежними своими жилищами.

Совпадало многое. Узкие улочки, начинаясь чуть ли не от воды, карабкались вверх по склону горы. Дома с красно-черепичными крышами окружали высокие кипарисы, деревья мрачные и таинственные. В небольшую гавань приходили и уходили из нее фелюги с белыми треугольными парусами. Вдоль пристани выстроились в ряд разнообразные лодки. По утрам здесь продавали свежий улов – рыбу султанку и кефаль.

«Может быть, это Балаклава? – вспоминала Анастасия излюбленные крымские города. – Может быть, Гурзуф, Партенит, Ялта или Кафа…»

Приют они нашли в семье пожилых греков, владеющих таверной. Само заведение находилось на первом этаже, на втором этаже обитали хозяева. Они отдали путешественникам пять комнат, оставив себе шестую.

Из больших сеней, где пол устилали гладкие каменные плиты, они по крутой и высокой деревянной лестнице поднялись на площадку, составляющую примерно треть всего второго этажа. Это была столовая и зал, из которых двери вели в комнаты, совсем небольшие. Из окна своей Аржанова увидела обнесенный оградой садик с тремя насыпными ярусами земли. Между аллеями роз, так же как и в ее собственном саду в долине Черной речки, произрастал олеандр, кипарис, широколиственный инжир. Под ними корнями впивались в стену дома розмарин и миртовый куст. Густой плющ вился по стенам здания и расстилался фестонами по садовой ограде. Толстый серовато-коричневый ствол винограда поднимался к беседке, где широко раскинул гибкие лозы. Его зрелые темно-лиловые гроздья свисали вниз.

Для всех жителей Причерноморья созревший виноград – спутник месяца августа. Сбор винограда – время многотрудное и радостное, ибо сок солнечной ягоды, будучи обработан должным образом, веселит и вселяет бодрость. Но курской дворянке было теперь не до веселья. По сообщениям французских и австрийских газет она знала, что армия князя Потемкина уже осадила Очаков, что севастопольская эскадра ведет упорные бои с османской очаковской флотилией. У нее же нет никаких особо интересных новостей для начальника секретной канцелярии Ее Величества.

Греки пригласили путешественников-европейцев на ужин в столовую. Вдоль стен там стояли диваны, на полу лежал толстый ковер. Однако ужин сервировали по-турецки, то есть все сидели на кожаных подушках на полу вокруг низких столиков с большими круглыми подносами, где в тарелках находилась еда: пшеничные лепешки, жареная рыба, нарезанные овощи, а есть приходилось руками. Впрочем, имелось и немусульманское дополнение – кувшин с отличным вином. Старик-хозяин говорил, что изготовил его сам.

В роли терджимана, или, по-тюркски, переводчика, пришлось выступать Аржановой, ибо греки свободно изъяснялись на языке своих завоевателей. Они переняли не только язык, но и многие привычки кочевников, отуречились, как они говорили. Тем не менее жизнь христиан в Османской империи все равно оставалась тяжелой. Владельцы таверны, в частности, жаловались на самоуправство и безграничную алчность турецких чиновников, свое бесправие в судах, страх смерти, сопровождающий их на землях султана повсюду.

– Он хочет истребить всех христиан! – с южной горячностью восклицала старуха-хозяйка. – Да, хочет. Я жизнь кое-как прожила, но мои дети, мои внуки!..

Великолепный, царственный, блистательный Константи-нополь-Стамбул, опоясанный мощными, белеющими на солнце стенами, вознесший сотни минаретов и куполов соборных мечетей к прозрачному голубому небу, открылся их взорам. Турецкая столица располагалась на берегу Мраморного моря и на европейской стороне Босфора. Морская даль была видна за городскими кварталами.

Анастасия убедилась в том, что господин Грело в своей книге абсолютно точно описал особенности расположения города, при которых он получал огромные выгоды в международной морской торговле и при охране своих рубежей.

«Тот вдающийся в море кусок суши или, если угодно, тот полуостров, на котором расположен Константинополь, – сообщал наблюдательный француз, – начинает выступать из суши в окрестностях Семибашенного замка, чтобы затем вытянуться между двумя морями вплоть до того места, где построен дворец Сераля; территория города напоминает большой полукруг, описанный вокруг торгового порта; на севере она достигает маленькой речки, впадающей в море. Впрочем, о форме можно спорить. Одни полагают, что чертеж Константинополя похож на треугольник; другие предпочитают видеть в нем восьмиугольник; третьи – арфу; четвертые – рог изобилия, широкая часть которого упирается в сушу, а узкая омывается с двух сторон водами Черного и Мраморного морей…»[12]

Предупрежденные гречанкой-владелицей таверны в Силиври, Анастасия и Глафира уже переоделись в темно-коричневые фериджи – широкие плащи-накидки с капюшоном и длинными рукавами. Их в Турции носили все женщины-христианки. Фериджи превращали женские фигуры в нечто совершенно бесформенное и по-человечески невообразимое. Но ведь женщина, согласно учению пророка Мухаммада, и не является существом человеческого мира. Она – лишь животное, приспособленное для удовлетворения прихотей человека, то есть мужчины.

Стража у городских ворот подвергла путешественников-«кяфиров», или неверных, старательному осмотру. Проверяли документы, весь багаж, экипажи, повозку, лошадей и даже упряжь на них. Пан Анджей, как глава семьи, сначала держался важно и независимо, но затем стал нервничать.

– Чего они там ищут? – шепотом спросил он курскую дворянку.

– Повод для взятки, – ответила она.

– Надо дать им десять серебряных пиастров.

– Не спешите. Десять пиастров для чауша, или сержанта, – это много. Будем торговаться…

Закутав лицо до глаз капюшоном и упорно глядя вниз, себе под ноги, ибо законы шариата категорически запрещают женщине смотреть на мужчину прямо, – Аржанова заговорила с начальником стражи по-турецки. Он не сразу ответил ей потому, что женщина не смеет подавать голос, когда между собой беседуют ее господа, мужчины.

Но в ходе разговора сумма, запрашиваемая стражей, все-таки выяснилась. Инженер-лейтенант Кухарский был не просто путешественником, а офицером, нанятым на службу самим султаном, поэтому для него сделали скидку – всего три пиастра, по одному за каждое транспортное средство, сверх обычной платы за въезд в город.

– Ну и мошенники! – сказал пан Анджей, усаживаясь в карету.

– Привыкайте к восточному менталитету, дрогой брат! – с улыбкой произнесла Аржанова. – Безудержное взяточничество и казнокрадство – страшный бич современной Турции…

Между тем место жительства для семьи инженер-лейтенанта Кухарского, чьи документы оформлял представитель султана в Париже, было заранее определено. Конечно, не в самом Стамбуле, среди добропорядочных правоверных, а в Галате, где издавна селились иностранцы-христиане. Первыми тут появились итальянские купцы, затем, в 1536 году – французы, в 1580 году – англичане.

Галата – городской район, обнесенный крепостной стеной с воротами – существовал в турецкой столице как бы автономно. Одно– и двухэтажные его дома смотрелись в голубую гладь залива, на улицах, весьма благоустроенных, росли кипарисы, олеандр и жасмин. В Галате имелось все необходимое для жизни: магазины, разные бытовые мастерские, госпиталь, католическая и протестантская церкви, маленькая ратуша с залом для приемов и концертов.

С тех пор как король Франции Людовик XVI начал оказывать Османской империи действенную помощь в ее борьбе с Россией, население Галаты значительно увеличилось, в ней даже начали строить новые дома. Но селились в них не коммерсанты, как раньше, а военные специалисты: артиллеристы, литейщики, саперы, мастера корабельной архитектуры, инженеры, приглашенные для модернизации фортификационных сооружений на российско-турецкой границе.

Таким образом, приезд Кухарского никого в Галате не удивил. Теперь надо было соблюсти некоторые формальности для того, чтобы польский дворянин влился в колонию иностранных специалистов, проживающих здесь. Первая из них – сугубо официальный визит-представление послу Франции графу Шуазель-Гуфье. Вторая – визит к «бальи», или главе французской общины, избираемому жителями простым большинством голосов. Уже десять лет эту должность занимал полковник артиллерии Жан-Батист Дюллар.

К «бальи» следовало являться с супругой. Поскольку таковой у Кухарского не имелось, то он взял с собой «сестру Ванду». Как обычно, курская дворянка произвела благоприятное впечатление на французского офицера. Полковник предложил брату и сестре Кухарским сесть и прочитал им краткую лекцию о том, как европейцу жить в столице исламского мира.

Во-первых, не рекомендуется покидать Галату, охраняемую французами и англичанами, поодиночке и особенно – женщинам.

Во-вторых, слуг из местного населения нанимать можно, но все они будут осведомителями турецкой разведки «Мухабарат», и об этом следует помнить, если вы разрешите им жить у себя в доме.

В-третьих, свободное время желательно проводить в кругу своих сослуживцев или в их семьях. Например, чудесные музыкальные вечера устраивает госпожа Жантиль, супруга хирурга, управляющего здешним госпиталем.

В-четвертых, все церковные и государственные праздники Франции отмечаются в Галате в церкви и в зале для приемов в ратуше. Присутствие на них обязательно не только служащим по контракту офицерам, но и членам их семей.

– В-пятых, – тут полковник мило улыбнулся Анастасии, – никогда не знаешь, что и как повернется в головах у этих диких кочевников из Азии, осевших на берегах Босфора и ошалевших от собственного былого величия. Потому может возникнуть множество непредвиденных ситуаций, и совершенно внезапно. Тогда обращайтесь ко мне, мы обязательно что-нибудь придумаем…

Жан-Батист Дюллар позвонил в колокольчик. Слуга быстро внес в комнату поднос с малюсенькими чашечками дымящегося черного кофе, аромат которого был просто восхитительным.

– Прошу, дорогие друзья, угощайтесь! – полковник сделал широкий жест рукой. – Перед вами – знаменитый кофе по-турецки. Рецепт его несложен, но требует некоторой сноровки… С вашего разрешения, мадмуазель, я предложу вашему брату трубку.

– Да, пожалуйста, – кивнула Аржанова.

Вслед за подносом с кофе явились и длинные турецкие трубки, уже раскуренные. Приятный запах табака, видимо, пропитанного какими-то ароматическими смолами или эссенциями, наполнил комнату. Полковник сделал глубокую затяжку и продолжал беседу с вновь прибывшими членами французской общины:

– Вот смотрите. Кофе, трубка, лежание на диване – традиционное турецкое времяпровождение. Честное слово, они не хотят делать абсолютно ничего. Вы, господин лейтенант, еще столкнетесь с этим. Вам придется заставлять их работать так, как работаем мы. Если бы не русские…

– Русские? – удивился Кухарский.

– Да. Если бы русские сильно не наломали им бока в прошлую войну и султан не начал бы эту новую кампанию, то правоверные на берегах Босфора до сих пор сидели бы в своих садовых беседках и наслаждались бы видом заката, видом рассвета, видом своих голых наложниц или чем там еще можно наслаждаться, не прилагая к тому никаких усилий…

– Мне кажется, вы довольно скептически относитесь к нашим работодателям, – заметила курская дворянка.

Полковник Дюллар, считавший, будто все красивые женщины – дуры, взглянул на нее более внимательно:

– Я этого не сказал, мадмуазель.

– Не сказали, так подумали.

– Слишком давно я живу здесь, слишком хорошо знаю османов и слишком сильно хочу выполнить поручение моего короля наилучшим образом. Вам я искренне желаю того же!

«Бальи» встал, давая понять, что аудиенция закончена. Он раскланялся с Кухарским, поцеловал руку Аржановой, задержав у своих губ ее пальцы чуть дольше, чем положено по этикету. Она благосклонно взглянула на галантного полковника артиллерии. Он действительно заинтересовал ее оригинальными рассуждениями. Операция входила в решающую фазу, и пока ей было неизвестно, кто и какие роли будет исполнять в этом захватывающем шпионском спектакле.