Фрау Маман (СИ)

3

Следующая встреча с Гориным не заставила себя ждать. Через пару недель Мирослава столкнулась с ним на детской площадке, откуда ей велели забрать Павлика, сына Надежды Степановны — соседки. Пакостник шести лет демонстративно не реагировал на грозные крики матери из окна, а сама она не могла выйти за ним по причине подгорания коржей на торт в духовке.

С соседями семья Ивановых жила очень дружно. Все праздники вместе, да и нерадостные события тоже. Больше десяти лет бок о бок притирались.

На улице правил декабрь, предновогодняя сессия осталась в прошлом досрочно, и Мира прожигала время, строча SMS Ирке, полные надежды на скорейшую встречу. Фрау Маман не могла отказать соседке и приказала своему отпрыску немедленно изловить засранца и ангажировать в жилище.

Натянув пуховик поверх домашних штанов и кофты; впрыгнув в валенки на три размера больше, привезенные из деревни; смирившись с творческим беспорядком на голове, в виде завернутой кульки на макушке, растрепанной от елозинья по подушке, Мира пошла ловить ребенка.

— Павел! — гаркнула она, выходя из подъезда. — Давай домой дуй!

Мелкий оказался не лыком шит и тут же юркнул в трубообразную горку, которые чаще всего ставят в аквапарках. Обреченно вздохнув, девушка перелезла через низкий заборчик детской площадки.

— Пашка, вылазь, — уговаривала того молодая соседка. — Хватит баловаться. Я тебе разрешу поиграть в гонки.

— Я стрелялки люблю, — отозвалось из трубы.

— У меня нет стрелялок, — призналась Иванова.

— У тебя и гонок нет, — парировал мальчик.

— Есть. Какой-то ухажер мне диск подогнал. Впечатлить хотел, — она попробовала засунуть руку и схватить паршивца, но тот умело уворачивался.

— Мира, прокатишься с этой горки, тогда пойду, — засмеялся маленький демон, а она стиснула зубы от злости.

— Пашка, у меня уши отмерзнут. Не май месяц. Вылазь, изверг, — просила, понимая, что это не первый раз, когда придется идти на поводу у малолетнего соседа. Прошлый раз, когда того уговаривали прополоскать горло противным фурацилином, потому что подхватил ангину, пришлось проделывать это с ним. А если вспомнить более далекие времена, то и говорить стыдно: не каждый отважится пробовать суп из песочницы.

— Будешь кататься или нет? — не унимался Павел.

— Ладно! — прорычала Мира и полезла на лестницу.

Перспектива сунуть голову в пластиковую хрень выглядела, мягко сказать, отвратительной. Преодолев все ступени, она крикнула коронное: «Поберегись!» — и сунула башку в дыру, проталкивая тело как тюлень.

Горка узкая, с изгибом, и едва она дошла макушкой до поворота, как поняла, что дальше не пролезет. Абзац! Ситуация требовала вмешательства папы Геры, как минимум, и службы спасателей, как максимум. Безуспешно попытавшись вытолкнуться обратно или попытать счастья впереди, Мира окончательно застряла. Встряла, если точнее.

— Пашка, — испуганно кряхтела она, — беги срочно домой и скажи, что я в беде. Меня надо вытаскивать.

— Ну ты и толстая, — рассмеялся виновник происшествия. — Пойду людей позову. У тебя так смешно ноги болтаются.

— Иди дядю Геру позови, пакость мелкая! — разозлилась девушка, но Павел лишь смеялся.

— Помощь нужна? — насмешливый знакомый голос резанул Миру по живому.

— Нет, — отозвалось из трубы.

— Не удивила. Я тебя за ноги подтяну обратно, только не дергайся, — хмыкнул Горин.

Спасение оказалось быстрым и безболезненным, но очень позорным. Пока Костя тянул ее из западни, успел наложить свои лапы на все ее части тела, извиняясь, но обосновывая простым: «Иначе никак».

— Спасибо, — буркнула раскрасневшаяся Мирослава, крепко ухватив Павлика за руку.

— Обращайся, — улыбнулся Костя и заправил ей за ухо выбившуюся прядь.

Обычная забота, казалось бы, но какая-то личная, волнительная, и Мира запаниковала.

— Хороших праздников, — выпалила и поспешила скрыться в подъезде, волоча за собой сопротивляющегося ребенка.

А дальше все пошло по накатанной с неизбежным постоянством: увидела — сбежала.

Время до Нового года пролетело незаметно. В канун праздника лестничная площадка превратилась в общежитие, где все входили друг к другу без стуков и предупреждений. Женская половина шинковала салаты и мучила духовку запеченным мясом и картошкой, а мужская половина таскала столы, бегала по магазинам и прикладывалась к чарке «горячительного» при любой возможности.

В своей комнате, без энтузиазма к происходящему, Мирослава разговаривала по телефону с Иркой. Родители обещали, что сразу после праздников отвезут ее в деревню, и эта новость стала лучшей за последний месяц.

— Дочерь! — ворвалась в комнату Фрау Маман, держа початую банку соленых помидоров. — Ноги в руки — и в магазин. У нас кончились огурцы.

— Мам, — закон подлости всегда имел место, особенно перед грандиозными пьянками взрослых, — пусть папа сходит, или дядя Миша.

— Ты время видела? Они уже в той стадии, когда уважение от опьянения не отличают. Вперед и с песней!

— Иду я. Иду, — обреченно насупилась дочь, доставая джинсы из шкафа.

Улицы значительно опустели. В окнах домов горел свет, а где-то переливались гирлянды разными цветами, пахло морозом и хвоей. Слушая, как скрипит снег под ногами, девушка брела в соседний круглосуточный магазин, расположенный на углу следующего дома.

— Иванова! — обернувшись на окрик, она увидела Горина, улыбающегося открытой белозубой улыбкой, спешащего к ней.

— Откуда тебя-то черти принесли? — буркнула себе под нос Мира.

— Привет, — весь его вид говорил, что к новогодней ночи он готов на все сто. Безупречный во всем: одежда, прическа, парфюм приятный, ненавязчивый, но свежий, ощутимый.

— Как отвадить тебя, дай совет, — фыркнула и пошла дальше.

— Куда ты идешь? — не отставал от нее Костя, шагая заложив руки за спину.

— Ты мне кто, чтоб я отчитывалась? — рядом с ним ощущалось беспокойство, это как осознавать свое несовершенство перед истинным величием.

— А кем ты хочешь, чтобы я стал? — наклонив голову к плечу, он улыбнулся, заглядывая ей в лицо.

— Прохожим, — не заметив накатанного снега, она поскользнулась, и Костя быстро поймал ее за локоть, не дав упасть.

— Колючка.

— Слушай, тебе что, девочек мало? Что ты ко мне прикопался? — собрав все свое самообладание, остановилась и посмотрела на него в упор.

— Нравишься, — пожал плечами Костя и подтолкнул ее вперед.

— А ты мне не нравишься. Так доступнее? — отчеканила, ускоряя шаг, чтоб быстрее скрыться за дверями магазина.

— Это ненадолго, Слава, — услышала она за спиной смех, едва дернула за ручку спасительного помещения.

Возвращалась домой Мирослава не торопясь, наслаждаясь одиночеством и мыслями о предстоящей поездке.

У подъезда ненавистного соседа остановилась черная иномарка, нарушая тишину громкой музыкой, и оттуда вывалилась веселая компания, препираясь и подталкивая друг друга. Девушки блистали серебром и золотом, а кавалеры, которых оказалось двое против трех, галантно указывали дорогу, зажав в руках бутылки с шампанским.

«Опять к Горину пожаловали», — разозлилась Мира и тут же себя одернула. В подобном ключе думать более чем неправильно.

Если она Ромку считала бабником, то Костя являлся конкретной блядью. Когда поблизости раздавался женский смех, то точно рядом с ним. Внешне, конечно, он красавчик, и вполне в ее вкусе, но подцепить триппер в первую брачную ночь желания не возникало. Папа Гера всегда говорил, что гулящие мужики доводят только до венеролога.

Наконец под бой курантов всем отдали команду: расслабиться, и довольные родители с соседями принялись пить и танцевать. Зная положенный ритуал, Мира не спешила вставать из-за стола, чтоб не нарваться на Фрау Маман, которая вытащит ее из комнаты любым способом и прикажет рассказывать стихи или петь песню. Унизительным являлось не само действие, а то, что это обязательно надо было делать перед гостями. Такое непонятное и странное проявление хвастовства своим ребенком.

Едва часы показали два часа ночи, она ускользнула в свою комнату. Лежа на кровати, закинув ногу на ногу, рассматривала на фото в сотовом дурашливые лица друзей, их покрасневшие на морозе щеки и вытоптанную надпись на снегу: «Мира, мы тебя любим!» Улыбка сама собой растягивала губы, а на душе становилось тепло.

— Мира! — громкий голос Фрау Маман в подпитии перекричал МС Вспышкина и Никифоровну в динамиках. — Komm zu mir!

— О нет, — простонала в подушку дочь, зная последствия. — Иду!

— Видал! Она у нас дрессированная, — хрюкающим смехом властная женщина завела свою пластинку, вынуждая дочь плестись со скоростью улитки, чтоб оттянуть время посрамления. — Сейчас придет. А ты, Костенька, не стесняйся. Кушай, милок. Тощий ты, как Кощей, ей Богу!

— Я жилистый, — засмеялся собеседник.

Впервые за семнадцать лет дочь Ивановых всерьез подумала ослушаться и сбежать. Проще голой на Красную площадь выйти, чем, не дай Бог, петь… при невыносимом соседе! И вообще, какого черта он приперся?! Остановилась она за углом в своих невеселых мыслях и немом монологе из одного вопроса: «За что?»

— Эй! Леопольд! Выходи, подлый трус, — опять прокричала родительница. — Не вынуждай меня передумать по поводу деревни!

Ничто не могло заставить отказаться от поездки, и она послушно и обреченно вышла к гостям и… к Косте.

— Смотри, какой прынц к нам пожаловал, — пиарила женщина гостя. — Красавец! Весь в мать. Может, женится на тебе, дуре, как подрастешь.

— Мам! — покраснев до самых мозгов, полным страдания тоном повысила голос несчастная.

— А ты на мать не ори. За таким, как у Христа за пазухой будешь. Сытая и обласканная, — махнула рукой Фрау Маман.

— Пап! — попытала девушка счастья у другой родительской половины.

— Гера, не сметь мне перечить! — пресекла вмешательство мать, а танцующий здоровяк послал своей супруге воздушный поцелуй, капитулируя без боя.

— Ты, Костенька, не смотри, что она у нас мелкая. В бабкину породу пошла. Зато она умница. Домовитая и послушная. Готовит хорошо, деток любит. Нарожает ораву— гарантирую, — улыбка Кости становилась шире, а Мира просто закрыла глаза, представляя себя невидимкой или где-то на краю Света. — Только ты не обижай мою ласточку, я за нее любого опиздюлю до реанимации. Для нас, родителей, счастье детей — главное. Гера, еб твою мать! Не лезь к елке. Миша, убери его, нахуй!

Пока еле стоящий на ногах дядя Миша оттаскивал папу Геру от сияющего символа Нового года, Горин поспешил удержать конструкцию от падения.

— Мам, хватит. Ты хоть понимаешь, как мне стыдно? — быстро тараторила пунцовая дочь, пока их никто не слышал.

— Глупости. Он еще не слышал, как ты поешь, — сердце у той так и ухнуло вниз, волоча за собой все внутренности, после слов матери.

— Мам, хочешь я буду каждый день на лестничной площадке петь, даже частушки твои похабные, только сейчас не надо, а?

— Я бы послушал, — присев рядом с Мирославой, Костя не скрывал своего веселья.

— Вот скажи мне, чего ты добиваешься? — злобно прошипела она ему в лицо, стиснув кулаки.

— Погуляешь со мной на выходных?

— А ты не староват для прогулок? — лишь для проформы задала вопрос, зная, что согласится.

— Жду не дождусь, когда ты пожалеешь о сказанном, — стереть его ухмылку хотелось до зуда в деснах.

— Я погуляю с тобой. Доволен?

— Очень, — прошептал Костя ей на ушко и перевел внимание на хозяйку дома. — Маргарита Васильевна, спасибо вам за гостеприимство, но мне пора бежать. Дома гости заждались.

Несмотря на нежелательную договоренность, Мирослава была благодарна Горину. За все время он ни разу не бросил на нее по-настоящему обидного взгляда, не настоял на постыдном пении, да и Фрау Маман не одернул в ее алкогольных фантазиях. Воспитание говорило само за себя, хоть и не вязалось с его образом жизни. Бесспорно радовал факт, что с этого момента она будет заниматься своими делами и готовиться к отъезду, а там, как знать, «новоиспеченный жених» забудет про свидание.

Месяц после новогодней ночи Иванова старательно бегала от соседа. В период январских каникул сделать это труда не составило, а вот после приходилось прилагать все усилия.

Ничего удивительно, ведь второго января Мирослава с удовольствием вдыхала деревенский воздух, мчась навстречу Ирке, наплевав на недовольные взгляды местных сплетников.

Время пролетело стремительно и с лихвой компенсировало все тяготы прошлых дней. Все было как всегда: радость, смех, наивная грусть, откровения и много всего, что содержит в себе настоящая дружба. Если, конечно, не считать подбитый глаз Ромашки, подсвеченный подругой. Нелепая история.

Ничего не предвещало мордобоя. Компания молодых людей веселилась на задворках, одетая по последнему писку деревенской моды: валенки, в которых нога потеет и без носок; штаны с начесом из стариковских запасов; вместо шапок у девочек пуховый платок с обмоткой вокруг шеи, который назойливо щекочет щеки и нос, так что при чихании лучше не приближаться к твердым поверхностям; а мальчишки поголовно в странных ватниках и фуфайках, со стороны — зэки на лесоповале.

Писки и крики не смолкали, потому что снежки, прилетевшие в лицо — это цветочки, а вот пригоршня снега за шиворот превращала табун мурашек в орду бизонов.

Пока высокий и плечистый Николай Сычев ловил Мирославу, в желании отомстить за отпечаток его физиономии на снегу, Ромашка с грацией пантеры, осторожно ступая, подкрадывался к Ире со спины, та же старательно лепила «снаряды» для новой атаки.

Лихорадочный блеск в глазах хищника отсвечивал на расстоянии. Предвкушение победы раззадоривало и пьянило. Крики остальных тщательно скрывали его приближение.

— Ромашка, я предупреждаю… — заявила Ирка, не поворачиваясь, зачерпнув очередную порцию снега.

— Лучше бы пообещала, — наигранно сладким тоном заявил Рома, не прекращая продвигаться вперед, но сгруппировавшись.

— Обещаю, что я тебя выебу и высушу, если еще хоть шаг сделаешь, — раскрасневшаяся щеками от мороза и игры Ира развернулась к нему, поигрывая в руках основательно утрамбованным снежком.

— Я сделаю сто шагов. Выполнишь обещание за каждый? — засмеялся Роман, но на секунду притормозил, прикидывая шансы.

— Не сомневайся, — хмыкнула хулиганка и добавила с чувством: — Но ты после первого не выживешь.

— Давай проверим!

С неожиданным проворством Ромашка кинулся к Ире, которая, растерявшись от неожиданности, все же сподобилась броситься от него, но гребаные валенки все испортили. Бегать резво в них невозможно, учитывая высоту голенища и размер.

Ромашка завалился на свою добычу всем весом, подмяв ту под себя. В момент азартное веселье сменилось тягучим, нежным взглядом.

— Долго будешь меня мучить, Пупс? — тихо спросил Рома внезапно осипшим голосом, фиксируя опасные руки над ее головой.

— Слезь с меня, ебанат, — прошипела та и отвела глаза, приводя в порядок дыхание.

— Сейчас будет смертельный номер: «Укрощение строптивой». Расслабься и получай удовольствие, — пыхтел победитель, сдерживая под собой извивающийся комок нервов и матов.

Требовательным поцелуем в губы приложился Ромашка к своей добыче, подчиняя и доказывая свое превосходство. Ира под ним стихла, обняла за шею и ответила со всей страстью. Вокруг все стихло, а Мирослава с Колей застыли, как в детской игре «Море волнуется раз…».

— Ну вот, а ты боялась, — они поднялись и стали отряхиваться от снега, а потом Роман с гордостью продолжил: — Пупс, еще ни одна не устояла под моим напором…

Но не закончил. Кулак Иры припечатал его точно… в глаз.

— Сука! — гаркнула хулиганка, быстро схватила за руку Миру и зашагала домой.

Сколько бы потом Ромашка ни стоял у калитки, не пытался объясниться — бесполезно. Ему не давали ни одного шанса. Мирослава хотела помочь, но с нее взяли слово, что она не станет разговаривать с «похотливой шлюхой» — пришлось смириться.

И все же, это не испортило небольшой отпуск. Понурый вид побитой собаки от Ромашки гармонично вписывался в общую радость. Близко к драчунье не подходил, но всегда присутствовал рядом.