Фрау (не) хочет в плен

Глава 23

Пальцы застыли у кнопок домофона. Глядя на меня, будто не узнав, Михаил стоял неподвижно. Так же было и со мной. Словно приросла к земле и не могла пошевелиться. Однако вечность я там стоять не могла, поэтому, набравшись смелости, я преодолела расстояние между нами. Рука Невского опустилась вниз. Расширенные зрачки карих глаз начали сужаться, а уголки губ дернулись вверх. Не понимая, что говорить в таких случаях, сжала ручки пакета посильнее и выдавила улыбку. Вышло немного криво и наигранно.

— Какие люди, — протянула я. — Неужто Михаил Игоревич собственной персоной? — мой голос выдавал волнение. Мужчина лишь покосился. — Чего стоите, не заходите, ключи у вас вроде есть.

— Да забыл я их дома, — ответил шатен, оглядев меня с ног до головы, пожав плечами. — А ты что, гуляешь здесь? — из кармана темной куртки, в которой я ещё не привыкла его видеть, обычно же пальто носит, была достана пачка сигарет, одна из которых оказалась во рту мужчины.

— Что-то вроде того, — ответила ему.

— Будешь? — протянул упаковку, я, нахмурившись, вытащила одну. Вообще-то я не курю, но сейчас захотелось. Мужчина немного изумился этому, но все равно поджег её. — Не похоже на тебя, Журавлева. Закурила всё-таки?

— Да, с тем, что происходит, не только закуришь, — выговариваю я, делая тягу, при этом сдерживаюсь, чтобы не закашлять.

— Это уж точно, — соглашается со мной тот. — Ты с Блиновым встречаешься? — неожиданный вопрос Невского меня смутил. От этого и курить перехотелось.

— А вы с девушкой сошлись? — спрашиваю я, забывая о том, что между нами не разница в возрасте, а семейный статус. Втрескаться в учителя, а он же ещё мне и дядя, только я могла. Вот честно. Больше не существует таких дурочек.

— Ревнуешь что ли? — склонился надо мной учитель, заглянув в мои испуганные глаза. Снова он так близко. Совершенно не думает о моём сердце, оно же так и выскочить может.

Ревную? Кто, я? Он что… экстрасенс? Или же я очевидное палюсь?

Выкидывая в урну окурок, я хмыкаю.

— Ну вот ещё. Фантазер вы, Михаил Игоревич, — доставая из кошелька магнитик от домофона, произношу.

— Может быть. Однако, Настя, мы договорились, чтобы ты называла меня по имени.

— Уж извините, язык не поворачивается, — огрызаюсь я.

— Ты сегодня без настроения что-то, — задумчиво протягивает.

Спасибо, что заметил. А благодаря кому я такая?

— Вам кажется, — произношу, входя в кабинку лифта, нажимаю на кнопку. Двери начинают закрываться, как Невский просовывает ногу, и те открываются.

— Ну нет, не кажется. Ты перед моим носом чуть дверь не закрыла. Голос холодный, да и вообще напряженная какая-то. Случилось чего, Блинов обидел? — последний вопрос разозлил меня окончательно. Причем здесь, мать его, Блинов? Что, больше других источников бед не придумал? А себя в категорию обидчиков не хочет записать?

— Не ваше дело, — как только на моем этаже открывается дверь, я выхожу, а следом Хуанитос.

— Как это не моё. Ещё как моё, я же должен знать, что происходит с моей племянницей, — обхватывает мои плечи и смотрит в глаза. От чего возникает желание плюнуть ему в лицо и ударить по голове сумкой. Убирая его руки от себя, начинаю возиться с замочной скважиной.

— Слушайте, вы по делу или как?

— Я тебя понял, ты мне не доверяешь, — шепчет Невский, я резко поворачиваюсь к ним, собираясь что-то сказать, но вместо этого пытаюсь сдержать слёзы. Если бы кто знал, как мне сейчас обидно, мало того, что влюбилась в запретное, так ещё и невзаимно. Так хочу плакать. Так хочу закричать. Но этим я не достучусь до него, у него на уме другая. — Насть, я пришел, чтобы поставить тебе зачёт по английскому.

— Вы так ко всем ходите, чтобы зачёты проставить? — мой голос снова ловит нотки дрожи. Какая я всё-таки дура. На что я обижаюсь-то? На то, что снова влюбилась и снова любовь больная? Мне никогда не будет везти в таких делах, ибо я самая настоящая неудачница.

— О, возвращение блудного Невского, — за спиной слышу голос брата. Даниил уже дома. Какое облегчение. Долго не думая, я вручаю в его руки пакет с купленными в супермаркете продуктами и торопливо бегу по лестничной клетке. Девять этажей, будет время поплакать. Да что такое, во мне словно убили мужественную Журавлеву. Я хочу выговориться и поплакаться, но беспокоить Андрееву не буду. Она и так не в восторге от моей любви к Невскому, а так ещё возненавидит.

Отключаю телефон и иду в город, где людей так много, что среди них можно затеряться. Жизнь она такая, сегодня ты улыбаешься от того, что тебе невероятно круто с человеком, а завтра давишься слезами от боли, вызванной этим же человеком.

Вывески на улице праздничные: горят Деда Морозы, махая руками, будто приветствуют. Мелькают цветные лампочки на висящих гирляндах. Люди в различных костюмах зазывают к себе. Один из "Истории игрушек", кажется, Баз, подходит ко мне и протягивает рекламную листовку.

Стою с опущенной головой, сжимая лист. Мои руки обхватывает человек в костюме, и я испуганно смотрю на него, а после меня обнимают. Интересно, аниматоры все такие?

— Настя, — слышу, как женский голос произносит моё имя. Женщина снимает голову своего костюма, и на меня смотрит пара зеленых, родных и таких долгожданных глаз. — Настенька, — выступают слёзы, когда смотрит на меня.

— Ма… мама? — возглашаю изумленно я, когда она целует мои руки, при этом плача. Трудно сказать, что я сейчас испытывала, однозначно, радость, а ещё шок. Столько прошло лет, и вот мы снова встретились. Я не ненавижу её. Я рада нашей встрече, пускай она и вышла слегка не такой, как я её себе представляла.