I. Жизнь и деяния Фридриха Барбароссы

В первом разделе этой книги на передний план выступают традиционные черты любого биографического повествования. Речь идет об изображении жизни и деятельности первого императора из династии Штауфенов в их хронологическом течении. Поэтому в центре внимания находятся этапы его жизни — так, как они следовали один за другим, с начала до конца, включая описание успешных периодов и тяжелых времен его правления. Этот способ описания, в принципе, ориентирован на итинерарий Штауфена, то есть на характерное для тогдашнего способа правления перемещение от пфальца к пфальцу, от замка к замку, от города к городу, что призвано сообщить повествованию особую живость и непосредственность. Однако желательное представление о существенных структурных связях изложение такого рода вынуждает порой давать слишком кратко или вообще опускать его. Эти аспекты мы попытаемся осветить во второй части нашего биографического труда.

С происхождением и личностью Барбароссы знакомит вводная глава, которая во временном отношении охватывает эпоху от возвышения дома Штауфенов, когда они стали швабскими герцогами, до конца правления первого Штауфена, занявшего королевский престол, — Конрада III. Собственно время правления Фридриха I описано в семи главах, каждая из которых соответствует важнейшему периоду его деятельности как государя. Период консолидации внутренних сил продлился в основном до 1158 года. Затем следуют борьба с Миланом и начало схизмы. Подъем и поражение сменяют друг друга на протяжении шести лет между победой над Миланом и возвращением из четвертого итальянского похода (1162–1168 годы). Под знаком глубоких перемен проходит следующее десятилетие (1168–1178 годы). Столкновение с Генрихом Львом и его низложение, равно как и усилия по обеспечению власти своего сына Генриха, получившего в 1169 году королевскую корону, определяют правление Фридриха в период с 1178 по 1184 год. Затем, в результате его последнего итальянского похода (1184–1186 годы), на основании мира, заключенного в Констанце с городами Ломбардской лиги, по новому были урегулированы отношения в императорской Италии. Наконец, в последние годы правления (1186–1190 годы), но особенно в связи с его смертью во время крестового похода, власть и авторитет первого императора из дома Штауфенов получают, вне всякого сомнения, «мировое признание».

1. Семья, юность и личность

Прежде чем приняться за описание жизни и деятельности первого императора Штауфена, попробуем обстоятельно осветить его происхождение и вопросы, связанные со структурой личности, сущностью и характером Фридриха Барбароссы. О первых представителях дома Штауфенов источники говорят скупо[47]. Первый крупный немецкий историограф середины XII века епископ Оттон Фрейзингенский проявляет к ним интерес начиная лишь с первого герцога Штауфена — умершего в 1105 году деда Барбароссы, тоже Фридриха. Возможностью судить о более раннем периоде жизни семьи Штауфенов мы обязаны родословной («Tabula consanguinitatis»), сообщенной в собрании писем Вибальда, аббата Ставло и Корвея, в связи с расторжением первого брака избранного в 1152 году государя. Наши знания дополняются также данными так называемой «Красной книги» конца XV века из монастыря Лорх. Она представляет собой перечень имен тех членов дома Штауфенов, останки которых около 1140 года были перевезены из приюта каноников, основанного в деревне Лорх примерно в 1060 году, в возникший поблизости в 1102 году бенедиктинский монастырь. Из нее мы узнаем, во-первых, о том особом значении, какое имя Фридрих имело в истории этой семьи, а во-вторых, в ней открывается история возвышения этой фамилии — превращение ее представителей в хозяев огромного графства и быстрое обретение ими титула пфальцграфов Швабии. Будучи баварцами по происхождению, ранние «Штауфены» — в ту эпоху это имя еще не встречается — входили в свиту императора Генриха II. Довольно быстро они обрели на востоке Швабии свою новую родину и сумели закрепить там свои позиции. В любом случае как получение пфальцграфского достоинства, так и заключение брака Фридриха фон Бюрена, отца первого швабского герцога из дома Штауфенов, прадеда Фридриха Барбароссы, с графиней Хильдегардой фон Шлеттштадт из дома Муссон-Монбельяр (Муссон-Мёмпельгард) (умерла в 1094 году) — и то, и особенно другое не было обусловлено одной лишь принадлежностью этой семьи к высшей знати на юго-западе Германии. И то, и другое было следствием обретенного уже к середине XI века прочного и отнюдь не низкого властного статуса[48].

У этого последнего из названных Фридрихов, то есть уже в третьем поколении упомянутой родословной, в составной части имени «фон Бюрен» обнаруживается ясное указание на замок (очевидно, современный Вешенбойрен вблизи Гёппингена) — на родовую резиденцию формирующегося аристократического господства, что является типичным для эволюции имперской знати высокого Средневековья. Строительство замков становится в эту эпоху типичной чертой политики знати, нашедшей в нем инструмент для усиления и концентрации своего господства. Другим средством расширения и упрочнения властного статуса семьи следует, несомненно, считать политику брачных союзов. Можно проследить, что уже брак Фридриха фон Бюрена с Хильдегардой является своего рода мостом к установлению господства Штауфенов над Рейном. Именно в эту раннюю эпоху в Эльзасе образуется главный опорный пункт этого знатного швабского дома.

Таким образом, судьба дома Штауфенов оказывается вписанной в рамки всеобщих и глубоких структурных изменений в устройстве Империи этой эпохи. Это время ознаменовало начало процесса превращения прежнего государства личного союза в государство территориальное, расцвет которого, выразившийся в установлении земельного господства, пришелся на период с начала XII столетия. Одновременно с ним происходит упразднение старых родовых герцогств. И прежде всего именно графские фамилии все чаще выходят за пределы крупных родовых союзов, приобретая свои собственные, ни с чем не сравнимые, характерные черты — посредством создания властных резиденций, а кроме того через основание монастырей, в связи с устанавливаемыми над ними правами фогтства. Еще более явственно прослеживаются усилия по округлению земель, благодаря чему нередко распыленные владения сливались в одну крупную, пронизанную единой властью вотчину. Возникновение новых поселений и раскорчевка нови являются еще одним признаком описанного здесь в общих чертах феномена.

По этому же пути, проложенному его отцом, пошел и Фридрих «фон Штауфен», дед Барбароссы, именем которого Оттон Фрейзингенский отмечает начало истории Штауфенов. Он воздвиг на холме Гогенштауфен свой родовой замок, от которого и пошло соответствующее имя. Основав в долине реки Реме монастырь Лорх в дополнение к основанной здесь ранее обители каноников, он создал, таким образом, для своего дома и собственный монастырь. Смута, вспыхнувшая в Империи при Генрихе IV как следствие затруднительного положения государя из-за предпринятой Григорием VII реформы папства и охватившей широкие круги знати оппозиции, должна была привести к решительному повороту в судьбе семейства Штауфенов. Несмотря на то что анафема, наложенная папой на представителя Салического дома, была с него снята в 1077 году в Каноссе, в тот же самый год на съезде князей в Форххайме был избран антикороль, которым стал швабский герцог Рудольф фон Райнфельден. Вскоре для поддержания своих позиций в Швабии Рудольф прибег к помощи Церингенов, одной из многих фамилий юго-запада Германии, во многих отношениях сопоставимой с ранними Штауфенами, и в 1079 году выдал за Бертольда фон Церингена свою дочь.

Эта ситуация, представлявшая, с очевидностью, большую угрозу для короля из Салической династии, должна была стать для семейства Штауфенов исходным пунктом их возвышения. И именно в 1079 году Генрих IV отдал свою дочь Агнессу в жены Фридриху Штауфену и одновременно возвел его в герцоги Швабии. Тем самым он подчеркнул, с одной стороны, свои нерушимые полномочия в отношении швабского герцогства, а с другой стороны, связал себя теснейшим образом с новым герцогом, равно как и с его домом. Правда, в это время Штауфен не был уже мелким графом, скорее речь шла о главе одного из ведущих семейств Швабии. Его дом был возведен на прочном фундаменте разного рода властных прав и обширных владений, простиравшихся по обе стороны Рейна. Напряжение, однако, продолжало сохраняться. Частое отсутствие государя, направившего свою деятельность в последующие годы главным образом на Италию, в значительной степени лишало герцога Штауфена поддержки со стороны трона. В 1092 году Бертольд фон Церинген, наследовав сыну антикороля, был возведен в герцоги Швабии. Только шесть лет спустя удалось достигнуть компромисса, согласно которому герцогство окончательно осталось за Штауфенами, но Церингенам предоставлялся герцогский титул и переходило наместничество в Цюрихе, при этом им гарантировалось в значительной степени самостоятельное положение посредством освобождения их от соответствующих обязательств по отношению к швабскому герцогу[49].

Значение акта 1079 года для семейства Штауфенов, несомненно, следует усматривать в увеличении их власти, престижа и обретении ими новых политических возможностей. Правда, в политическом смысле Штауфены ступали, таким образом, на весьма опасную почву. Ввиду чрезвычайной близости исходных позиций их конкурентов Церингенов сохранение и упрочение их собственного нового положения становилось особенно важным и требовало максимальных усилий. Тесные связи с правящим Салическим домом были теперь им особенно необходимы. С другой стороны, вследствие объема возложенных на них задач Штауфены не только существенно расширяли горизонт своего влияния, но и все больше приобретали свой собственный облик. К концу правления первого герцога Штауфена сложилось полное разделение интересов с двумя другими господствующими в Швабии знатными семействами — Церингенами и Вельфами. Штауфены направляли свое внимание преимущественно на северную часть своего герцогства, где они использовали влияние своего дома в Эльзасе и сумели через приобретение полномочий фогтов (имперский монастырь Вайсенбург, епископство Шпайер) обеспечить свои владельческие права в территориальном плане. В то же время юг герцогства оставался, в значительной степени, предоставлен амбициям Вельфов и Церингенов.

В 1105 году умер герцог Фридрих. Его наследником в Швабии стал его сын, носивший то же имя. Вдова первого герцога из дома Штауфенов, дочь императора Агнесса, вышла впоследствии замуж за Леопольда III Бабенберга, который благодаря этому браку в конце правления Генриха IV связал себя с его сыном и наследником Генрихом V. Благодаря этой связи установились родственные отношения между Штауфенами и Бабенбергами. Среди многочисленных детей Агнессы от второго брака были маркграф Леопольд IV (с 1139 года — герцог Баварии), Генрих Язомирготт (сначала пфальцграф Рейнский, затем герцог Баварии, а с 1156 года — первый герцог Австрии) и епископы Оттон Фрейзингенский и Конрад Пассауский (с 1164 года — архиепископ Зальцбургский). Все они, соответственно, являлись сводными братьями как отца Барбароссы, герцога Фридриха II, так и короля Конрада III. Барбаросса приходился племянником представителям этого поколения Бабенбергского дома[50].

Фридрих II Швабский Одноглазый[51] продолжал политику своего отца. Определяющими компонентами ее были тесное сотрудничество с его дядей из Салического дома, императором Генрихом V, и усилия по достижению компромисса с Вельфами и Церингенами в рамках территориально-политических принципов его правления. Прежде всего он сыграл важную роль в жизни Империи во время второго итальянского похода Генриха (1116 год), когда император оставил его одним из регентов вместе с пфальцграфом Лотарингским, Готфридом фон Кальвом[52]. Как раз к этим годам относится известное изречение Оттона Фрейзингенского о Штауфене, который «на хвосте своей лошади всегда везет замок»[53]. Оно отражает энергичную территориальную политику герцога, главным пунктом которой вновь стало строительство замков. При этом он проявил себя как политик, который опирался не только на традиционные способы распространения своего господства, но и, с очевидностью, готов был принимать во внимание новые возможности, предоставляемые временем, — прежде всего способствуя развитию раннегородских форм поселения и их хозяйственной жизни. Примером может служить начало городской истории североэльзасского Хагенау. Его становление хотя и находит документальное подтверждение лишь в дипломе Барбароссы 1164 года, не во всех подробностях поддается реконструкции, и, прежде всего, трудно прояснить вопрос, какие мероприятия были осуществлены здесь Фридрихом II. Тем не менее имеются указания, что уже отец первого императора из дома Штауфенов предпринял инициативы в направлении раннегородского развития этого поселения[54]. При этом непременно нужно иметь в виду возможность влияния примера Церингенов, поскольку в непосредственной близости имелся достойный подражания образец развития Фрайбурга в Брейсгау. Сюда же относится и высказывание современника о сущности и характере герцога, которое, как кажется, говорит нам об определенной открытости характера Штауфена в широком смысле. Герхох Райхерсбергский приводит в своем комментарии к Псалмам[55] анекдот о Фридрихе II Швабском, показывающий его склонность к разоблачению чужих промахов и даже тайных грехов, что можно понять как обвинение в дурном характере. Если, однако, это означает, что Штауфен был «человеком, склонным к придворной жизни, к мирским радостям, чтобы не сказать к ничтожным удовольствиям», то, кажется, мы имеем здесь ценное указание на то, что этот Штауфен, искушенный и ловкий в своих действиях человек, умел блюсти свою выгоду. Об этом же свидетельствует и то обстоятельство, что при приобретении двух замков во внутренней Швабии герцог не постеснялся отдать в качестве платы за них дорогой византийский реликварий в виде креста — фамильную драгоценность его первой жены Юдифи из дома Вельфов. Хотя именно этот крест как знак защиты и спасения он прежде брал с собой на поля сражений, он, не задумываясь, воспользовался им для достижения целей своей владельческой политики. Здесь Фридрих II вновь демонстрирует себя как человек взвешенных и рациональных поступков — еще одно подтверждение краткой, но в высшей степени точной характеристики, данной ему его сводным братом Оттоном Фрейзингенским: «в борьбе мужественен, а в делах изобретателен»[56].

Поручение герцогу Штауфену своего рода центральной роли в имперской политике, без сомнения, имело со стороны императора твердое основание в том доверии, которое с давних пор существовало между Салическим домом и домом Штауфенов. Этот шваб, как и его брат Конрад, возведенный в целях борьбы с оппозицией епископа Эрлунга Вюрцбургского в достоинство герцога Франконии, доверие оправдывали. Однако нельзя исключать, что государь мог быть не во всем согласен с тем, что предпринималось братьями Штауфенами. С другой стороны, есть указания на то, что Штауфены не во всем действовали в соответствии с церковной политикой Салического дома. С полным правом Одило Энгельс, обратив внимание на передачу Лорха, фамильного монастыря Штауфенов, под юрисдикцию папы (1102 год), расценил эту акцию как указание на то, что «внутренняя поддержка дела Салиев имела определенные границы»[57].

И действительно, нельзя не отметить определенного отчуждения между швабским герцогом и его дядей-императором, начиная примерно с 1120 года. Отчуждение это было порождено, с одной стороны, неизбежностью политики Салического дома, нацеленной на окончательное урегулирование церковного вопроса — с ее вынужденными компромиссами, с другой же стороны, растущим могуществом Штауфенов. Примирение Генриха V с епископом Вюрцбургским и, впоследствии, вопрос о замещении этой кафедры привели к заметному охлаждению, хотя до формального разрыва было еще далеко. Примерно в то время, когда впервые упоминается звучный титул Фридриха «герцог Эльзаса»[58] (несомненно, отразивший его положение на левом берегу Рейна, достигнутое с большими усилиями, прежде всего в период его регентства в 1116 году), он женился на дочери герцога Баварского Генриха Черного из дома Вельфов, Юдифи. В этом брачном союзе нашел отражение достигнутый в Швабии с начала XII века внутренний баланс сил. Таким образом — в том числе и благодаря браку Бертольда III Церингена (умер в 1112 году) с Софией из дома Вельфов[59] — сложились тесные родственные связи между тремя семействами, задававшими тон в Швабском герцогстве.

Когда же в 1125 году, со смертью императора, не имевшего детей от брака с дочерью английского короля Матильдой, Салическая династия пресеклась, то ввиду своего тесного родства с домом государя Штауфены воспринимались как наиболее вероятные претенденты на императорский трон[60]. Хотя и Леопольд III, благодаря своему браку с матерью братьев-Штауфенов Агнессой, тоже имел в некотором отношении сопоставимые с ними позиции. Пусть Генрих V на смертном одре и передал свои собственные владения, как и опеку над своей супругой, герцогу Фридриху «словно своему наследнику»[61], однако никакой формальной рекомендации в отношении наследования власти в Империи сделано не было. Сообщения поздних источников о передаче герцогу императорских инсигний едва ли правдоподобны. Во время тех выборов, о ходе которых источники дают исчерпывающую информацию, определяющую роль играл архиепископ Адальберт Майнцский, отношение которого к Штауфенам как к претендентам на императорскую корону определенно было отрицательным. Уже в послании, отправленном князьям с приглашением на выборы, которое было подписано в том числе и герцогом Фридрихом, ясно выражалось желание устранить в будущем притеснение церкви внутри Империи, имевшее место при покойном государе, то есть содержалась отчетливая критика власти Салической династии. Когда же в результате добровольного выбора князей (а наряду со Штауфеном были выставлены кандидатуры маркграфа Леопольда III Бабенберга и герцога Лотаря Саксонского) новым королем стал саксонец, герцог Швабии дал понять, что он расстроен и разочарован. Впрочем, следует согласиться с результатами новейших исследований в том, что как раз с его стороны не было предъявлено никаких претензий, связанных с правом наследования по крови[62].

Хотя герцог Фридрих и присягнул впоследствии новому государю, не оставалось сомнения, что существовавшее напряжение очень скоро должно было проявиться в вопросе о передаче имперской собственности. Поскольку имело место определенное смешение имперского и фамильного имущества, разграничение их было делом сложным. Штауфены как частные наследники Салического дома заняли со своей стороны бескомпромиссную позицию, что привело к затяжным конфликтам. Десять лет длилось противостояние братьев Штауфенов государю. Особенно тяжелый ущерб понесли в результате южные области Империи между Рейном и восточнофранкскими территориями. Резкое обострение противоречий последовало в результате провозглашения антикоролем Конрада Штауфена (18 декабря 1127 года), вернувшегося летом 1127 года из длительного паломничества в Святую землю[63]. Почему во главе оппозиции — юридически, а не фактически — встал таким образом не швабский герцог, а его брат, ответить трудно, но ответ, скорее всего, надо искать в восприятии правовых отношений того времени. Одни в качестве объяснения приводят темперамент Конрада, другие указывают на то обстоятельство, что его брат был одноглазым. Решающим, однако, следует признать тот факт, что швабский герцог, сначала принесший клятву верности королю Лотарю, а затем отказавшийся передать ему имперское имущество, в декабре 1125 года был объявлен вне закона.

Разумеется, провозглашение Штауфена антикоролем не могло никоим образом улучшить его положение в немецких областях, он натолкнулся, скорее всего, на широкое сопротивление. Дальнейшее развитие событий во многом характеризует то обстоятельство, что Конрад уже весной 1128 года отправился в Италию, чтобы предъявить там претензии на «Матильдино наследство» — обширные владения графини Матильды Тосканской, которые Генрих V после ее смерти в 1116 году пытался сохранить за Империей. Несмотря на коронацию, проведенную в Монце и в миланском соборе Святого Амвросия, он мог рассчитывать только на поддержку города Милана и весной 1130 года вынужден был вновь покинуть Италию[64]. Между тем и на немецких территориях счастье изменило Штауфенам. После первых военных неудач в 1129 году король Лотарь смог добиться успехов на Верхнем Рейне и в Эльзасе. Прочие внутренние конфликты были затем несколько сглажены из-за разразившейся в 1130 году папской схизмы. Кроме того, государю удалось благодаря целому ряду политических мер ослабить территориальную основу могущества своего противника: в 1127 году Церингены, традиционные швабские противники Штауфенов с XI века, получили в лен созданный специально по этому случаю Бургундский ректорат. К началу 1130-х годов в Верхнем и Нижнем Эльзасе, а также в Шпайергау возникли самостоятельные ландграфства, которые еще более сократили область влияния Штауфенов.

Лотарь III сумел укрепить свое положение не в последнюю очередь благодаря заключению в 1127 году брака своей единственной дочери Гертруды с могущественным баварским герцогом Генрихом Гордым. Тем самым на его сторону наряду с Церингенами были перетянуты и Вельфы. Так в ходе своего первого итальянского похода в 1133 году он смог добиться императорского титула. Длящаяся годами оппозиция Штауфенов, как и эпизод с возведением одного из основных противников владычества Лотаря в антикороли, создавали все меньше шансов к возникновению действительно сильной оппозиции в Империи. В ходе совместных военных мероприятий императора и его зятя Вельфа против Штауфенов в 1134 году пал Ульм — последний надежный оплот сопротивления. Годом позже покорились братья Штауфены: весной — герцог, а осенью — антикороль. Они были помилованы государем в обмен на обещание участвовать в его будущем итальянском походе. Таким образом, в последние три года правления Лотаря III между ним и Штауфенами восстановилось согласие, а в Империи — мир.

Подобно тому как в 1125 году швабский герцог Штауфен возлагал большие надежды получить в наследство Империю, так же и после смерти Лотаря, скончавшегося на обратном пути из своего второго итальянского похода близ тирольского местечка Ройтте в 1137 году, зять императора, Генрих Гордый, очевидно, видел себя готовым государем. Будучи верным сподвижником Супплинбурга, главным образом в последние годы его правления, Генрих испытал на себе его благосклонность, которая необыкновенно возвысила род Вельфов. В их руках оказались герцогство Саксония и маркграфство Тоскана, а вместе с ним и значительные владения самой Матильды. Без сомнения, способствовать осуществлению чаяний Генриха оказаться на престоле входило в намерения Лотаря III. Об этом прежде всего говорит не подлежащая сомнению — в противоположность событиям 1125 года — передача императорских инсигний Вельфу. В отличие от Генриха Гордого, Штауфены, сразу после смерти императора взявшись за обеспечение своих претензий на королевский титул, действовали иначе: они стремились заручиться поддержкой со стороны князей Империи. Хотя съезд электоров был назначен на Троицу 1138 года (22 мая) в Майнце, уже в начале марта этого года князья съехались в Кобленц. Среди собравшихся были архиепископ Альберон Трирский, кёльнский избранник (то есть избранный, но еще не посвященный в архиепископы) Арнольд, епископ Буккон Вормсский, герцог Фридрих Швабский и некоторые неназванные представители лотарингской знати, а также Вибальд, аббат Ставло. В ходе проведенных собравшимися выборов, которые с полным основанием были квалифицированы как «государственный переворот», новым королем стал бывший антикороль Конрад[65].

Как и в 1125 году, даже, возможно, в большей степени, чем тогда, стало неизбежным начало нового тяжелого конфликта. Для того чтобы сломить сопротивление герцога из рода Вельфов, король Штауфен, признанный в конце мая 1138 года многочисленными представителями знати на рейхстаге в Бамберге, первоначально употребил законодательные средства. После отказа принести ему присягу Генрих Гордый был изгнан и лишился обоих своих герцогств. Саксония была пожалована Альбрехту Медведю из рода Асканиев, Бавария — сводному брату нового короля из семейства Бабенбергов, маркграфу Леопольду IV Австрийскому. Империи вновь предстояли черные времена. Сильные потрясения и вооруженное противостояние характеризуют ее историю последующих лет. Им суждено было закончиться только со смертью Конрада III. Неудачи правления Штауфена были, во-первых, вызваны постоянной враждой со стороны брата Генриха Гордого, Вельфа VI, который создал в Южной Германии надежный оплот и оттуда предпринимал разного рода действия против королевской власти. С другой стороны, целый ряд неожиданных смертей сказался на малодушных и нерешительных действиях Конрада, которые не способствовали успеху его дела. Так, сторонники Штауфенов не сумели добиться признания, несмотря на смерть Генриха Гордого осенью 1139 года в Саксонии. Слишком сильны были там оппозиционные им настроения, концентрировавшиеся вокруг вдовы Лотаря III, императрицы Рихенцы. Надежды на мир в Империи вновь возникли два года спустя, вследствие ухода из жизни Рихенцы и — чуть позже — баварского герцога из дома Бабенбергов. Герцогство Бавария перешло к брату покойного Бабенберга Генриху Язомирготту, бывшему с 1140 года пфальцграфом Рейнским, который одновременно с этим женился на вдове Генриха Гордого Гертруде. Саксония была передана несовершеннолетнему сыну Гертруды Генриху Льву, после того как от нее отказался Асканий. Этот достигнутый весной 1142 года компромисс вскоре снова оказался разрушен. Причинами стало, с одной стороны, то, что король хотел подчинить своему влиянию имперские владения в Баварии, а с другой — то, что Гертруда, центральная фигура во всей этой политической игре, вскоре после свадьбы умерла при родах.

В то время многочисленных мятежей и тяжелых смут впервые из мрака источников выступает на свет племянник короля Фридрих, которого позднее итальянцы из-за его рыжей бороды будут называть Барбароссой[66]. Уже весной 1138 года, несколько недель спустя после избрания королем Конрада III, юный Штауфен, которому было тогда 16 лет, выступает в качестве свидетеля в императорских дипломах. В первый раз — в привилегии монастырю Мария-Лаах, выданной в апреле 1138 года. Вплоть до 1145 года он постоянно фигурирует рядом со своим отцом-герцогом и притом исключительно на юге Империи, в традиционной зоне влияния Штауфенов (1138 год — Майнц, 1141 год — Страсбург, 1142 год — Констанц, 1143 год — Ульм, 1144 год — Вюрцбург и Лорх, 1145 год — Вормс). Только в последние месяцы жизни своего отца, с января 1147 года, он начинает упоминаться с титулом «герцога Швабии».

О ранней юности и детстве будущего императора практически ничего не известно. Из-за характерного для той эпохи малого внимания к точным указаниям дат рождений даже время его появления на свет не ясно с определенностью. С некоторой долей вероятности оно может быть отнесено к декабрю 1122 года[67]. Его крестным отцом был граф Отто фон Каппенберг, которого Штауфен позднее пожаловал ценными подарками — серебряным «крестильным блюдом» и знаменитой «Каппенбергской головой Барбароссы». Без сомнения, на годы его юности приходится воспитание, которое было организовано в соответствии с рыцарскими традициями и сообразно происхождению и статусу Фридриха. Самым важным элементом его обучения было прежде всего овладение навыками обращения с оружием, придавшее особую ценность физической закалке юноши. Характеристикой юного Фридриха мы обязаны Вибальду, аббату Ставло и Корвея. Весной 1152 года он сообщил папе Евгению III об избрании Штауфена королем, и в связи с этим упомянул о его личности. Еще не достигшего тридцатилетия короля отличали острый ум, решимость следовать советам, удачливость на поле боя, стремление к славе, отвращение к несправедливости, доступность и щедрость и явный дар красноречия, относящийся к родному языку[68]. В этом описании рельефно выступают сущность и характерные черты его личности, какой она сложилась в юные годы. Он вступил на трон на исходе третьего десятилетия своей жизни. Будучи сыном в высшей степени умного и политически ловкого человека, племянником покойного короля и внуком герцога Генриха Черного из рода Вельфов, он не только принадлежал к высшему слою Империи, но и располагал возможностью приобрести богатый опыт и использовать его. Рыцарским навыкам и добродетелям он обучался — очевидно, в начале 1140-х годов — вместе со своим ровесником, принцем Свеном Датским. Примерно в это время он, после совершения ритуала опоясывания мечом, был посвящен в рыцари[69].

Интересно прежде всего то обстоятельство, что юный Штауфен, очевидно, с самого начала ощущал особую связь с семьей своей матери, то есть с Вельфами, постоянными противниками его дяди короля Конрада. Связано ли это с тем, что он еще в детском возрасте лишился матери, с уверенностью сказать нельзя. Но это можно легко себе представить: его отец между ИЗО и 1136 годами женился вторым браком на Агнессе, дочери графа Саарбрюкенского[70]. Во всяком случае, абсолютно точно, что юный Штауфен уже в своих первых известных военных акциях (с 1143 года) многократно выступал на стороне Вельфов, в первую очередь своего дяди Вельфа VI. Во всех своих остальных предприятиях он занимал в высшей степени самостоятельную позицию. Ареной его военных действий стала территория Швабии, где он продемонстрировал большое упорство и свою отмеченную Вибальдом, аббатом Ставло, «военную удачу», защищая права своего дома от соперничавших с ним других знатных домов, например от Церингенов. Неизвестно, всегда ли он находился в согласии со своим отцом и, особенно, со своим коронованным дядей, осуществляя все эти военные мероприятия, участвуя в распрях и конфликтах. В некоторых случаях подобное предположение кажется в высшей степени сомнительным[71]. Однако создается впечатление, что, пусть и не всегда поощряя отдельные чересчур независимые акции Фридриха, Конрад III все же умел по достоинству ценить своего племянника в качестве связующего звена с сильной оппозицией Вельфов.

Только в начале 1147 года Барбаросса выступает как герцог Швабии — через несколько дней после того, как под влиянием великого цистерцианца Бернара Клервоского он вместе с королем принял крест и таким образом поклялся участвовать в крестовом походе. Отныне он, с очевидностью, освободился от влияния своего отца, до сих пор господствовавшего в Швабском герцогстве. Еще до смерти отца он столкнулся с большой политикой, когда одобрил вынесенный епископом Страсбургским приговор княжеского суда в пользу монастыря Корвей и тем самым, в определенном смысле, встал на путь принятия общеимперских политических решений[72]. В начале апреля 1174 года он унаследовал, наконец, герцогство от умершего к тому времени родителя: именно в эти дни появляется в документах его титул «герцог Швабии и Эльзаса»[73].

В то время не могло еще быть и речи о том, что юный герцог станет главой Империи. На Франкфуртском рейхстаге в марте 1147 года королем был избран старший сын Конрада III Генрих (VI)[74]. Этот успех государя — как раз перед началом крестового похода — был, однако, тут же поставлен под сомнение, поскольку на том же рейхстаге молодой саксонский герцог Генрих Лев предъявил ему требование возвратить герцогство Баварию. Так что едва ли обдуманное всерьез решение о начале крестового похода — несмотря на то что первоначально его воздействие на внутренние смуты было умиротворяющим — вряд ли могло стать подлинной основой для реального устранения напряженности. Напротив, она продолжала сохраняться. Фридрих Барбаросса принял участие в крестовом походе и благодаря этому в отдельных чрезвычайно успешных акциях снова сумел проявить свое уже многократно отмеченное военное мастерство. Сообщение о буре, опустошительного воздействия которой он избежал, расположившись лагерем под склоном горы вместе со своим дядей Вельфом VI, вновь свидетельствует о его тесных контактах с семьей Вельфов[75].

В ходе крестового похода герцог не только привлекался королем к выполнению дипломатических миссий. Он участвовал в военных советах на самом высоком уровне и, наконец, оказался на внешнеполитической сцене благодаря своей вовлеченности в подготовку договора о совместных действиях против короля Сицилии Рожера, заключенного Конрадом в Фессалониках с византийским императором Мануилом[76]. Все более вырисовывалась, таким образом, «ключевая роль»[77] швабского герцога Штауфена, которую он получил в последние, столь трудные годы правления своего дяди. С большой ловкостью ему удавалось балансировать между двумя лагерями, демонстрируя свойственную ему политическую одаренность, которая, разумеется, осталась ему присущей и в годы собственного управления Империей.

После возвращения из крестового похода, который до такой степени не имел сколько-нибудь заметного успеха, что его можно даже характеризовать как катастрофу, внутренние раздоры в Империи вспыхнули вновь. К конфликту с Вельфами теперь добавился и тяжелый внешнеполитический кризис. Тесная связь с Восточным Римом превратила в противников Империи королевство норманнов и Францию. Папство, находившееся в состоянии тяжелого потрясения вследствие городских волнений в самом Риме, также относилось к внешнеполитической ориентации Штауфена со скепсисом. Фридрих Барбаросса в эти годы попытался еще более укрепить свое положение в качестве герцога Швабии — посредством брака с дочерью маркграфа Дипольда фон Фобурга Аделой — и тем самым основательно расширить подвластную ему территорию в восточном направлении. Кроме того, он сохранил свое срединное положение между двумя крупнейшими в Империи партиями. И хотя поначалу смерть наследника престола Генриха (VI) в 1150 году не слишком изменила его позиции во властной структуре Империи, после нее, однако, он должен был восприниматься как самый выдающийся — сразу после короля — представитель своей фамилии. Его отношения с Церингенами, вероятно, были в эти годы напряженными. В 1145 году он поборол их — своих территориально-политических соперников — с помощью оружия, а в 1147 году они возобновили существовавшие прежде родственные отношения с Вельфами посредством заключения брака Клеменции, дочери герцога Церингена, с герцогом Генрихом Львом. Об участии герцога Швабии во вновь вспыхнувшей борьбе Вельфа VI против Конрада III, закончившейся в 1150 году поражением Вельфа при Флохберге, ничего не известно. Однако упоминание его в качестве свидетеля в одной из грамот Генриха Льва, выданных в эти годы в Меммингене, указывает, что и после крестового похода он поддерживал свои контакты с Вельфами[78].

В последние годы правления Конрада III герцог Штауфен все чаще появляется при дворе. В последние недели жизни дяди, когда тот был тяжело болен, Фридрих не отходил от него ни на шаг. На фоне невыясненных отношений с неизбежно усиливавшейся оппозицией Вельфов Конрад должен был ясно понимать значение своего племянника как наиболее перспективного кандидата в наследники Империи, а также, с очевидностью, единственного гаранта замирения на политической сцене. Исходя из этих соображений, король, не колеблясь, принял решение передать судьбу своего дома и, по возможности, Империи в руки Фридриха. Ни передача герцогу Швабии императорских инсигний, ни определенная поддержка Конрадом племянника не могли, однако, привести к тому, чтобы последовавшее после смерти государя (15 февраля 1152 года в Бамберге) избрание Барбаросы королем (4 марта 1152 года во Франкфурте) можно было рассматривать как передачу Империи по наследству[79]. Конрад объявил свой план, свое желание. Однако элемент свободного выбора, право окончательного решения, закрепленное за избирающими имперскими князьями, в результате этого еще не были устранены или каким-то образом предрешены в правовом смысле.

Напротив, ясно осознавая ситуацию, Фридрих сразу после кончины дяди вступил в предвыборные переговоры с князьями и вел себя точно так же, как это делал Конрад III в 1138 году, находясь, однако, при этом в более критической ситуации. Об этих переговорах можно судить не только по ряду привилегий и мероприятий, которые государь раздал и провел в течение нескольких первых месяцев своего правления. Их освещают еще два свидетельства, восходящие непосредственно к неделям, предшествовавшим выборам, и демонстрирующие его переговоры и контакты с самыми значительными князьями Империи. Уже через четыре дня после смерти своего дяди он имел беседу с епископами Гебхардом Вюрцбургским и Эберхардом Бамбергским «на берегу Майна» о новом порядке в Империи (colloquium … de reformando et componendo regni statu) — ясное указание на хлопоты о наследовании короны[80]. К этим переговорам был также, по всей вероятности, привлечен наиболее значительный государственный деятель своего времени Вибальд, аббат Ставло и Корвея[81]. Затем мы решительным образом расширяем наши знания о круге участников этих совещаний, обнаружив Барбароссу в эти дни в обществе архиепископов Генриха Майнцского и Арнольда Кёльнского, епископов Гебхарда Вюрцбургского и Гунтера Шпайерского, герцога Генриха Льва, пфальцграфа Рейнского Германа, нескольких графов и ряда других духовных лиц в качестве свидетелей в грамоте монастырю Альтебург, выданной в декабре 1152 года, в соответствии с ходом делопроизводства, но датируемой, без сомнения, февралем-мартом, то есть временем непосредственно перед королевскими выборами[82]. Таким образом, Барбаросса предпринимал значительные меры предосторожности ввиду предстоявших во Франкфурте избирательных дебатов.

4 марта 1152 года, собравшись в старинном дворце на Майне, князья начали споры о выборах нового короля. Лишь очень немногие имена участников этих выборов известны напрямую. Кроме архиепископов Генриха Майнцского, Арнольда Кёльнского и Хиллина Трирского других выборщиков следует искать среди участников предварительных переговоров, ведшихся в феврале. Слишком гармоничная картина выборов, которую рисует нам Оттон Фрейзингенский, острейшим образом контрастирует, прежде всего, с рассказом Гислеберта Монсского. Источник этот, правда, относится лишь к концу XII века. Следуя его описанию, из-за несогласия среди выборщиков и трех других могущественных князей — в них, прежде всего, можно предполагать Генриха Льва, Вельфа VI и, с меньшей вероятностью, Генриха Язомирготта — право вести выборы досталось швабскому герцогу. И он хитростью сумел исключить из них конкурентов. Каждому из своих противников во время тайных переговоров он обещал, что выберет его, если ему будет передано проведение выборов, но затем выбрал самого себя, подкрепив этот акт тремя тысячами приведенных с собой вооруженных рыцарей[83]. Ввиду резкого несоответствия обычному ходу королевского избрания — кандидат не мог «выбирать» сам себя, напротив, процедурой выборов руководил епископ Майнцский, — а также на основании новых исследований, которые ясно свидетельствуют о том, что Генрих Лев ни в коем случае не выступал во Франкфурте в качестве альтернативного кандидата, суждения Гислеберта следует считать, по меньшей мере, весьма сомнительными[84]. Подобный насильственный образ действий со стороны Барбароссы можно с полным правом поставить под вопрос. Правда, и к «классической» картине Оттона Фрейзингенского следует сделать некоторые дополнения.

Прежде всего, отметим интенсивную подготовку собственного избрания — проведенные швабским герцогом в феврале, после смерти Конрада III, переговоры, которые вновь демонстрируют большой политический талант Штауфена. Только благодаря этой динамичной прелюдии, этой подготовке поля битвы, ему удалось стать к 4 марта 1152 года наиболее выгодным кандидатом на императорский престол. Засвидетельствованное современниками сопротивление Генриха Майнцского избранию Барбароссы во Франкфурте не стало — ввиду широкой поддержки последнего — серьезным препятствием. Что действительно сыграло роль — и в этом Оттон Фрейзингенский совершенно прав, — так это родственные связи Барбароссы с двумя крупнейшими знатными домами Империи: Штауфенами и Вельфами. Его позиция определялась политикой компромисса, которую он демонстрировал уже в сороковые годы XII века и которая впервые после многих лет смуты вновь давала обоснованную надежду на всеобщий мир, на столь долго ожидаемый порядок.

При рассмотрении столь решающего события в жизни Фридриха Барбароссы вновь возникает исторический интерес к проблеме личности, сущности и характера теперь уже ставшего королем Штауфена. Избрание королем не только завершило собой его молодость — оно поместило его в рамки совершенно новых отношений и поставило перед решением новых задач огромного масштаба и сложности. Прежде мы уже имели случай привести свидетельство, восходящее к весне 1152 года, — известное письмо Вибальда, аббата Ставло, к папе Евгению III, которое содержит краткую характеристику Барбароссы[85]. В связи с этим исчерпывающие описания дошли до нас в продолжении «Деяний Фридриха» Оттона Фрейзингенского, написанном Рагевином, и в историческом сочинении уроженца Лоди Ачербо Морены. Пусть отчасти и ориентированные на античные и каролингские образцы, но в высшей степени реалистичные, эти характеристики монарха из рода Штауфенов дают нам объемное и многоплановое изображение его личности.

Рагевин пишет[86]:

«Божественный император Фридрих отличается, как говорит один писатель о Теодерихе, своим характером и внешностью, так что его ценят и признают даже те, кому лишь изредка приходилось вступать с ним в доверительные отношения. ‹…› его характер таков: ни похвала, ни зависть к его господствующему положению не способны нанести ему вред. Он хорошо сложен, ростом он ниже, чем самые высокие, но выше, чем люди среднего роста; его волосы светлые и немного вьются надо лбом, уши едва прикрыты ниспадающими волосами, так как брадобрей из уважения к чести империи периодически подстригает ему волосы на голове и бакенбарды. Его взгляд острый и пронзительный, нос красивый, борода рыжая, губы тонкие, и широкие уголки губ не увеличивают их, а его общий вид приветливый и бодрый. Прекрасный ряд зубов напоминает белый снег. Кожа на горле и на не толстой, но достаточно мошной шее молочно-белого цвета и иногда покрывается юношеским румянцем; это происходит по большей части не от гнева, а от стеснительности. Плечи несколько высоко посажены, в коротких чреслах чувствуется сила, бедра на сильных икрах выглядят благообразно и достойно мужчины. Походка его твердая и размеренная, голос звучный и все телосложение мужественное. Благодаря такому внешнему облику он внушает уважение и почтение как стоя, так и сидя. У него хорошее здоровье, лишь иногда он страдает кратковременной лихорадкой[87]. Он любит войны, но только затем, чтобы потом добиться мира; сам он в делах основателен, в совете в высшей степени рассудителен, благосклонен к просителям и снисходителен к ищущим милости. О его повседневных занятиях, кроме тех, что протекают в доме, следует сказать следующее: ранним утром один или с совсем небольшой свитой он посещает всеобщую молитву в базилике или своего священника. ‹…› Он настолько уважает богослужения, что те часы, когда молятся богу, почитает приличествующим молчанием, и в это время никто не отваживается тревожить его каким-либо делом. Когда же он после молебна или мессы прикладывается к святым мощам, то посвящает остаток утра делам управления. Когда же он отправляется на охоту, то никому не уступает в искусстве обучать, испытывать и пользовать лошадей, собак, соколов и подобных им птиц[88]. Во время охоты он сам натягивает лук ‹…› Какую цель ему выберешь, туда он и попадет. При приеме гостей господствует следующий обычай: королевский достаток, но так, чтобы не могли пожаловаться ни умеренность на чрезмерное изобилие, ни голод на скаредность. При играх он оставляет в стороне королевскую серьезность, и его темперамент таков, что надменность не несет угрозы, а строгость не доходит до кровожадности. Своим домашним он не грозит, когда обращается к ним, не пренебрегает их советом и при обнаружении преступления не увлекается преследованием преступников. Писания и деяния старых королей он ревностно исследует. Подаяние бедным он раздает собственноручно, десятину из своих доходов он, имея искреннее чувство веры, жертвует церквам и монастырям[89]. Своим родным языком он владеет очень хорошо, но по-латыни лучше понимает, чем говорит. Он одевается по обычаю своего отечества, не расточительно, не роскошно, но и не слишком просто… Хотя он столь многого достиг в расширении Империи и постоянно посвящал себя этим занятиям, он во многих местах начал многочисленные постройки, служащие к украшению и к благу Империи, и некоторые закончил, но большую часть забот он обращал на благочестие»[90].

Выразительно и кратко, с некоторым пафосом, но в высшей степени живо представлен яркий образ Штауфена историографом из Лоди Ачербо Мореной, который, как и Рагевин, мог почерпнуть свои знания из непосредственного знакомства с государем[91]:

«Император происходил из знатнейшего рода; он был среднего роста, красивой внешности и хорошего сложения; его светлое лицо имело розоватый оттенок, его волосы были светлыми и вьющимися; его лицо выражало радость, и все время казалось, что он хочет улыбнуться; у него были белые зубы, очень красивые руки, изящный рот; в высшей степени воинственный, бешеный в гневе, смелый и неустрашимый, проворный и красноречивый; щедрый, но не расточительный; заботливый и предусмотрительный в совете; быстро ухватывающий смысл и очень мудрый; по отношению к друзьям и доброжелателям любезный и благосклонный, но страшный и нетерпимый к врагам; он чтил правосудие и любил закон, боялся Бога и был готов подать милостыню; одаренный необыкновенной удачей, почти всеми любимый; природа ни в чем не ошиблась, создавая его, кроме того, что сделала его смертным, и с незапамятных времен ни один император не мог с ним сравниться».

Само собой разумеется, что в этих характеристиках личности Барбароссы, происходящих из круга штауфеновской историографии, нашли свое выражение в первую очередь позитивные, высокие качества монарха. Поэтому его образ будет очерчен неполно, если не привести также другие отдельные свидетельства, которые его характеризуют как в высшей степени жесткого, даже отчасти жестокого воителя, что, однако, обусловлено не только исторической связью с описываемой борьбой, но также типичным для его времени менталитетом. Так, образу этой личности, который предстает из только что приведенных выше источников, противоречат известия об особо строгом обращении государя с восставшими подданными Империи в итальянских городах. Здесь Барбаросса предстает вполне как человек и как государь своего времени. Его действия по своей строгости никоим образом не отличаются от подобных мер, применявшихся самими коммунами в отношении своих противников — они были, скорее, общей чертой той эпохи.

Мужчина в расцвете сил и, таким образом, имеющий богатый опыт в военной и политической областях, с притягательными и ярко выраженными чертами характера, среди которых позитивные качества имели абсолютный перевес, наиболее подходящий к тому, чтобы принять власть над Империей, умеющий вести переговоры, полный решимости и обладающий возможностями проводить свои решения в жизнь — таким предстает в наших глазах облик Фридриха Барбароссы, когда он весной 1152 года вступил в управление Империей. Наконец, в этом месте, вероятно, стоит затронуть вопрос о том, какое представление имел новый государь о своей должности правителя, то есть поставить вопрос об «идее императора»[92] у Барбароссы. При этом ни в коем случае не стоит думать, что Штауфен активно занимался теоретическим осмыслением подобной проблемы. Напротив, его представления определялись традицией, пониманием положения государя и ярким осознанием своей роли в отношении своей фамилии и ее позиций[93]. Они проявляются, прежде всего, в интересных свидетельствах об отношении Империи с другими субъектами власти этой эпохи: с церковью, с князьями, с итальянскими городами-государствами, с Восточной Римской империей и с западными державами — Англией и Францией. Стержень «идеи императора» составляет убеждение, что Империя получена от Бога и посредством княжеского избрания. Неотъемлемой составной и даже основной частью обязанностей государя представлялось Штауфену неограниченное право распоряжаться городом Римом. Эта позиция во многом оказывала негативное влияние на отношения между Империей и священством, между императором Штауфеном и папством его времени. Особенно ясно свидетельствуют об этом слова, с которыми непосредственно перед императорской коронацией государь обратился к депутации римских горожан. В этой прямо-таки программной речи, точный текст которой приведен у Оттона Фрейзингенского и, вероятно, приукрашен им несколькими цитатами, но определенно не изменен по существу, король упорно отвергает дерзкую мысль римлян, что он, дескать, принимает императорскую корону из их рук. Он подчеркивает свое фактическое господство над городом Римом и обращает внимание на право завоевания, которое прочно обеспечивает это господство со времен франков, наследником которых он является[94].

Представления эти претерпели существенные изменения в части отношений с папством, после того как с началом схизмы (1159 год) Александр III отказался от доктрины двух мечей, принимавшейся до тех пор как основа взаимоотношений. Окончание церковной схизмы заключенным в Венеции миром (1177 год) привело к появлению новой концепции власти на основе сформулированной в сочинении Готфрида из Витербо идеи не пресекавшегося с давних пор «рода императоров» (imperialis prosapia), наивысшим воплощением которого должен был рассматриваться дом Штауфенов[95]. С вопросом об «идее императора» неразрывно связан и такой обращающий на себя внимание феномен, как использование в императорской канцелярии особого стиля, чрезвычайно торжественного, задуманного ради поддержания достоинства и произведения впечатления, который заметен уже с середины 1150-х годов и проявляется прежде всего в показательном введении в оборот выражения sacrum imperium — «Священная Империя»[96]. Помимо того что здесь проявилось значительное влияние самого государя — в том смысле, что он лично предписывал употребление подобных формулировок, — они являются также ценным свидетельством отражения общего духовного климата, мира идей штауфеновского двора того времени. При этом были задействованы уже имевшиеся ко времени Барбароссы возможности, для чего потребовалось привлечение старых традиций, которым, однако, благодаря точному приложению усилий придали новую динамику, распространив их на новую сферу действия. Не только как политик, но и, совершенно очевидно, в отношении собственного представления об обязанностях государя, Штауфен показал себя человеком, способным воспользоваться давно заложенными в фундамент средствами формирования власти в совершенно особой манере.

2. Консолидация и новые проблемы (1152–1158)[97]

4 марта 1152 года на королевских выборах[98], состоявшихся во Франкфурте, был избран герцог Фридрих Швабский. Новым государем стал человек, сумевший, благодаря искусным предварительным переговорам с князьями, не только обеспечить себе этот успех, но и пробудить вполне обоснованные надежды на окончание многолетнего кризиса в Империи, поскольку среди его предков были и Штауфены, и Вельфы. Сразу же после избрания присутствующие князья принесли новому королю клятву верности и оммаж по всей форме ленного права. Вслед за этим, взойдя на корабль, а в Зинциге пересев на коня, Фридрих направился к традиционному месту коронации — в Ахен, где в Розовое воскресенье (9 марта) архиепископ Арнольд Кёльнский совершил предписанные помазание и коронование, возведя короля на престол. Всеобщее признание нового монарха, чье избрание и коронация так резко отличались от аналогичных событий 1125 и 1138 годов, происходивших в напряженной обстановке, выразилось и в том явном оптимизме, с каким теперь смотрели в будущее. Об этом, например, говорит то обстоятельство, что рукоположение нового епископа Мюнстерского, назначенное на день коронации в Ахене, было воспринято как добрый знак еще и потому, что этот епископ тоже носил имя Фридрих, буквально «богатый миром» (reich ап Frieden).

То, с какой осторожностью и с каким ясным пониманием приоритетов молодой король принимал политические решения уже в первые дни властвования, понятно из его бесед с князьями в Ахене. Хотя немецкий епископат в первую очередь настаивал на проведении итальянского похода для императорской коронации — похода, решение о котором было принято Конрадом III в 1151 году, — Фридрих согласился с возражениями светских князей, настаивавших на том, что первоочередной необходимостью является все же урегулирование напряженной внутренней ситуации в Империи. К папе Евгению III было отправлено посольство, включавшее Хиллина, избранного архиепископом Трирским, епископа Эберхарда Бамбергского и Адама, аббата Эбраха. Они передали письмо, составленное Вибальдом, аббатом Ставло, имевшим давний опыт в государственных делах. Отношение к священству (sacerdotium) в этом послании толковалось на основании учения о двух властях, гармонично дополняющих друг друга.

Сам Фридрих приступил к осмотру владений. Из Ахена его путь лежал прежде всего к Нижнему Рейну. Авторитет королевской власти, очень скоро восстановившийся после избрания Фридриха, не раз давал ему возможность с успехом вмешиваться в местные конфликты. Последствия этих вмешательств опять же оказывались положительными и придавали положению государя дополнительную поддержку. В Кёльне, городе короновавшего его архиепископа, 30 марта начались пасхальные празднества; оттуда он направился в герцогство Саксонию, то есть в цитадель власти Вельфов, столь долгое время проявлявших свою враждебность при Конраде III. На рейхстаге, проведенном на Троицу (18 мая) в Мерзебурге, штауфеновский король, успешно прояснив запутанную ситуацию вокруг датского трона, впервые смог продемонстрировать влияние на соседей своей Империи. Его двоюродный брат из рода Вельфов Генрих Лев, в эти месяцы часто находившийся в ближайшем окружении короля, не смог тогда добиться удовлетворения своих притязаний на наследство Винценбургов, на которое после убийства последнего графа Винценбурга претендовал и маркграф Альбрехт Медведь из рода Асканиев. Государь в высшей степени искусно умел манипулировать интересами князей для сохранения баланса сил и укрепления королевской власти.

Уже во время мартовского пребывания в Утрехте, когда Фридрих после ахенской коронации отправился к Нижнему Рейну, монарх показал, какое значение он придает своему участию в замещении епископских должностей в Империи. В Мерзебурге он вмешался в сложившуюся ситуацию двоевластия в Магдебургском архиепископстве, побудив одну из двух партий избрать епископа Вихмана Наумбург-Цейцского, которому он тотчас же передал регалии. Это решение короля еще два года будет резко оспаривать папа. Но поскольку немецкий епископат однозначно принял сторону Штауфена, а также потому, что нормальные отношения с Империей были несравненно важнее, магдебургская проблема[99] не повлекла за собой окончательного разрыва. Поначалу главным делом для государя — в соответствии с выводом из бесед с князьями в Ахене — было окончательное устранение напряженности в Империи: в частности, необходимо было прояснить дело о притязаниях Вельфов на герцогство Баварию. Отношения Фридриха с Церингенами, в середине 1140-х годов еще конфликтные, уже к июню 1152 года были улажены посредством договора о передаче Бургундии герцогу Бертольду IV. О том, что Штауфен при всей этой активности не терял из вида необходимость итальянского похода, можно судить по обещанию, взятому им с Церингена: он обязал последнего принять участие в этом предприятии, которое по-прежнему стояло на повестке дня[100].

В конце июня 1152 года Барбаросса посетил баварский герцогский город Регенсбург, где его принял его дядя из рода Бабенбергов Генрих Язомирготт, с 1143 года герцог Баварский, а следовательно, непосредственный противник притязаний Вельфов на его герцогство. К Бабенбергам судьба была неблагосклонна: подавляющее большинство князей, как и сам государь, желали, чтобы конфликт закончился, поэтому в конечном счете не оставалось никаких сомнений в том, что Вельфам надлежит вернуть их наследное Баварское герцогство. Однако король все же хотел добиться более гармоничного решения, основанного на взаимном согласии. Едва ли он был заинтересован в том, чтобы создавать внутри Империи новые очаги вражды. Только этим стремлением можно объяснить терпение и снисходительность, особенно по отношению к Бабенбергам, какие проявлял в этом вопросе Штауфен в последующие годы[101].

Близко сошелся Барбаросса с давних пор и со своим дядей из рода Вельфов, герцогом Вельфом VI[102], постоянно находившимся рядом с ним в первые месяцы его царствования. В области вельфских и штауфеновских владений в южной Швабии в конце июля — начале августа был проведен хофтаг в городе Ульм, на котором впервые присутствовало множество итальянских подданных Империи, получивших от короля грамоты. Уже через пять месяцев после избрания Штауфен, оглянувшись назад, мог увидеть ряд заметных успехов. В Ульме, вернувшись к поздним салическим традициям, провозгласили нечто вроде земского мира для Империи, что явственно указывает: в будущее тогда смотрели с уверенностью и доверием, а укрепление желанного с давних пор мира считали не только необходимым, но и возможным[103].

Появление в Ульме итальянцев свидетельствовало об установлении связи с югом. Отныне знать, клирики и горожане с юга постоянно посещали штауфеновский двор, излагали здесь свои проблемы и просьбы, получали грамоты и тем самым усиленно обращали внимание нового государя на интересы королевства Италия[104]. Папа Евгений III был явно недоволен тем, что в сан архиепископа Магдебургского был возведен Вихман. Очевидно, он попытался оказать давление на Фридриха, передав с Вибальдом из Ставло сообщение о заговоре в Риме, участники которого по наущению ярого критика церковной иерархии Арнольда Брешианского якобы планировали самостоятельно избрать императора. Но король имел исключительно реалистичное представление о ситуации, коль скоро в этих римских происках он увидел не столько опасность для себя, сколько еще одну угрозу папству. В октябре 1152 года на хофтаге в Вюрцбурге было определено дальнейшее направление политики государя. Фридрих ловко использовал жалобы нескольких апулийцев, изгнанных королем Рожером Сицилийским, чтобы добиться от князей клятвенного обещания отправиться в ближайшие два года в итальянский поход ради коронации императора. Отношения с Вельфами становились все более тесными. Вельф VI получил в Вюрцбурге те позиции Империи в Средней Италии, которые Лотарь III уже передавал Генриху Гордому, наряду с маркграфством Тосканой и родовым имением графини Матильды, а также герцогство Сполето и княжество Сардинию. Несмотря на то что баварский вопрос из-за неявки Генриха Язомирготта рассмотреть не удалось, передача Генриху Льву наследства Винценбургов все же знаменовала важный успех территориальной политики Вельфов в Саксонии.

К концу года Фридрих направился на Запад, где в Трире отпраздновал Рождество. Когда он, намереваясь в силу своих территориально-политических амбиций передать верховенство над епископством Камбре графу Дитриху Фландрскому, потерпел поражение, с трудом предотвратив вооруженный конфликт между обоими претендентами, это показало предел и политических возможностей нового государя, и его способности настоять на своем. В начале следующего года король поехал через Эльзас в Бургундию, где во исполнение своего договора с герцогом Церингеном, заключенного год назад, он решил укрепить власть последнего в этой земле. Однако ситуация в корне изменилась. Уже на хофтаге, состоявшемся в июне 1152 года в Регенсбурге, князья высказались против военного похода не только в Венгрию, но и в Бургундию, а потому в начале 1153 года король оказался в бургундских землях фактически без войска. Но и здесь он показал свое дипломатическое искусство, сумев, очевидно, уладить разногласия между Церингеном и графом Вильгельмом Маконским, появившимся при дворе в Безансоне, тогда как герцог сопровождал короля только до Кольмара.

Еще поздней осенью 1152 года Барбаросса вновь активизировал переговоры с папой. После того как вопрос магдебургских выборов ощутимо нарушил первоначальное взаимопонимание, возникшие в Риме под влиянием Арнольда Брешианского планы радикально изменить положение и избрать своего императора снова исключили для обеих сторон, для короля и папы, возможность бездействовать. Видимо, и самого государя раздражали эти римские волнения, поскольку вскоре он послал к Евгению III графа Ульриха фон Ленцбурга — человека, которого один немецкий сторонник движения римских горожан в своем письме называл наиболее подходящим для переговоров с римлянами. На рубеже 1152 и 1153 годов с папой был заключен договор, который после его ратификации в Констанце в марте 1153 года обычно называли Констанцским. Видимо, обе стороны, король и папа, контактируя с римской городской оппозицией, страховались от того, чтобы противник не использовал подобные связи для собственной выгоды, так что позиции на переговорах были приблизительно равными. В самом договоре Штауфен обязался поддерживать римскую церковь против римских горожан, Рожера Сицилийского и возможной византийской экспансии в Италии, а также защищать церковь как ее фогт. Папа, со своей стороны, соглашался короновать императора, отлучать врагов Империи и выступать против упомянутых византийских экспансионистских устремлений. Если рассмотреть эти положения в их взаимосвязи, трудно не признать, что папство в тот момент добилось величайшего успеха. Тем не менее было бы грубой ошибкой делать из этого вывод, что позиции короля ослабли или даже были ущемлены — к тому же политическая действительность ближайших лет сделает многие пункты договора бессмысленными[105].

Положение о единой позиции против возможных экспансионистских устремлений Византии в Италии, которое с первого взгляда кажется нововведением в политике Барбароссы, отходом от хороших отношений с Византией, существовавших при Конраде III, при ближайшем рассмотрении оказывается ловким политическим ходом. При этом Штауфен вполне сознательно шел по стопам предшественника. Однако на германско-византийских брачных переговорах[106], происходивших тогда же, речь зашла о том, чтобы отказаться от предусмотренной уступки итальянской земли в качестве приданого супруги императора Мануила, Берты фон Зульцбах. Действительно, после заключения Констанцского договора Фридрих активно осуществлял подобные планы, ведь как раз тогда он добился от папских легатов официального расторжения своего первого брака с Аделой фон Фобург — официально из-за близкого родства, но фактически по более значимым для него политическим мотивам. В результате на переговорах с Восточной Римской империей, которые велись с лета 1153 года, Штауфен мог сам выступать в качестве кандидата в женихи. Направление итальянского похода — против Южной Италии, определенное уже в октябре 1152 года, а также Констанцский договор и переговоры с Византией формируют образ политики Барбароссы. Она продолжает традиционную основную тенденцию имперской политики Конрада III, однако, благодаря новому динамизму и энергии, а также опоре на широкое признание королевской власти, уже может претвориться в реальность.

С гегемонистскими устремлениями миланцев король впервые столкнулся в Констанце, когда два купца из Лоди вдруг обратились к нему с жалобами[107]. Его приказ «ломбардской метрополии», игравший на руку Лоди и не повлекший особых последствий, станет первой мерой в борьбе, которая продлится не одно десятилетие. В результате заключения Констанцского договора отношения Штауфена с папством были превосходными. Несмотря на то что магдебургский вопрос по-прежнему оставался неразрешенным (а окончательно урегулировать его удалось только весной 1154 года благодаря уступке Анастасия IV, преемника Евгения III), кардиналы-легаты, посланные Евгением III в Германию, выказали готовность учитывать пожелания государя в отношении тех или иных представителей немецкого епископата. На хофтаге, состоявшемся в Вормсе на Троицу 1153 года (7 июня), они сместили архиепископа Генриха Майнцского, рьяного противника королевской территориальной политики, единственного церковного иерарха, который первоначально выступил против избрания Штауфена. Епископы Айхштетта, Хильдесхайма и Миндена тоже были вынуждены покинуть свои кафедры, уступив их доверенным людям Штауфена. Кафедру в Майнце занял канцлер Арнольд фон Зелехофен. Важность отношений с Бургундией, и прежде всего с Арелатом, которые в начале года не удалось урегулировать военным путем, была подчеркнута в Вормсе предоставлением ряда привилегий.

Вторая половина 1153 года была посвящена подготовке итальянского похода, активизации отношений с восточноримским императором, а также попыткам примирить Вельфов и Бабенбергов. Все тесней становились отношения с вельфским двоюродным братом государя — Генрихом Львом. Передача герцогу Саксонскому королевского права на инвеституру епископов Ольденбурга, Рацебурга и Мекленбурга, а также всех епископов, которые в дальнейшем будут назначены в землях к востоку от Эльбы, кардинально укрепила положение герцога в Северной Германии, где он был равен королю. Интенсивное освоение и колонизация языческих земель получили королевскую санкцию[108]. В июне 1154 года из-за повторной неявки Генриха Язомирготта, к которому государь проявлял величайшую снисходительность, герцогство Бавария по приговору князей было признано за Генрихом Львом, хотя по-настоящему это не решило проблемы.

Вопрос этот вновь остался в стороне из-за итальянского похода, в который согласно решениям октябрьского хофтага 1152 года в Вюрцбурге следовало отправиться в ближайшее время. В октябре 1154 года Фридрих в сопровождении важнейших имперских князей и сравнительно скромного войска из 1800 рыцарей двинулся на юг через перевал Бреннер[109]. В конце ноября он разбил лагерь на Ронкальских полях неподалеку от Пьяченцы на реке По. Там состоялся первый хофтаг Штауфена, проведенный на итальянской земле. Прежде всего Фридрих провел смотр войска; за уклонение от итальянского похода наказанию в виде лишения лена подверглись как миряне, так и духовные лица, в том числе архиепископ Хартвиг Бременский и епископ Ульрих Хальберштадтский. Правда, в основном эти дни, проведенные в Ронкалье, государь посвятил встречам с виднейшими представителями духовенства, знати и городов имперской Италии. Несмотря на то что уже с первого года правления государь был знаком с проблемами этой области, отныне он мог составить более точное представление о ее положении, посмотрев на нее собственными глазами. Жалобы поступали исключительно на города этой земли, враждебно относившиеся к окрестной знати, к собственным епископам или к соседним, более слабым городам. Особо тяжкие обвинения были выдвинуты против миланцев и их союзников тортонцев. В Пьемонте маркграф Монферратский и епископ Астийский жаловались прежде всего на города Кьери и Асти.

Первое непосредственное столкновение Штауфена с деятельностью и могуществом коммун познакомило его с новыми принципами городского мироустройства, диаметрально противоположного традиционной структуре Империи. Оно не могло вызвать иной реакции, кроме противодействия экспансионистским устремлениям городов. Общественные отношения в городах имперской Италии оказались чуждыми немецким имперским князьям и, конечно, государю, о чем свидетельствует описание Оттона Фрейзингенского[110]. И все же предполагать, что Штауфен с самого начала принципиально не признавал власти консулов, было бы ошибочным. И он, и его предшественник Конрад III еще до 1154 года принимали в расчет существование такой формы правления, определенно называя консулов в зафиксированных грамотами постановлениях[111]. Правда, император был вынужден принимать меры против ярко выраженных гегемонистских и экспансионистских устремлений городов, если не хотел допустить ощутимого нарушения баланса местных сил.

О невозможности ослабления уз ленного права, определявших всю структуру Империи, было решено еще в Ронкалье; для его поддержания было продлено действие ленного закона Лотаря III. Продажа ленов без разрешения сюзерена происходила в Италии сплошь и рядом. Данное решение Штауфена, принятое уже при первом появлении в Италии, показало его в роли законодателя, но вслед за его законодательными мерами сразу же последовали военные. Правда, для того, чтобы выступить непосредственно против Милана, у него еще недоставало сил, поэтому во время похода Фридрих ограничился нападением на окрестности города, разрушив укрепления и мосты. В начале нового года король посетил западную часть Верхней Италии, средоточие множества земель короны в имперской Италии[112]. Диплом, выданный в Ривароло Канавезе дофину Гвиго, влиятельному в центрально-бургундских землях, окружающих Вьенн, а также адресованная ему же грамота герцога Церингена, который сопровождал государя, показывают, что Барбаросса уже тогда считал Церингенов властителями Бургундии, согласно договоренности 1152 года[113]. Но одновременно с этим он сумел укрепить в этих землях собственное влияние и включил в сферу своей политики перевалы в западных Альпах[114]. Еще в январе 1155 года состоялось согласованное с легатами Адриана IV продление Констанцского договора.

Если в военных действиях против Милана Барбаросса был вынужден ограничиться мелкими акциями в окрестностях города, то в борьбе против Кьери и Асти, двух гораздо более слабых вражеских городов, он мог напрямую взаимодействовать с их могущественными противниками, маркграфом Вильгельмом Монферратским и епископом Ансельмом Астийским. Оба города были взяты без боя и сожжены. С тех пор имперские войска получали подкрепление за счет итальянского контингента, например отрядов епископа Комо, жителей Павии, Маренго, Верчелли и Новары. В начале февраля король пошел на Тортону, союзницу Милана, и в середине месяца начал осаду. Осада этого города — оборону которого, правда, сильно упрощало его природное положение, — наглядно продемонстрировала то, насколько сложно вести военные действия против хорошо укрепленного поселения. Военно-техническое снаряжение рыцарского войска было совершенно непригодным для того, чтобы преодолеть городские укрепления. Осада длилась два месяца, в течение которых Генрих Лев смог взять и разрушить только нижний город Тортоны. Победы над верхним городом удалось добиться, отрезав подачу воды. Благодаря посредничеству Бруно, аббата Кьяравалле[115], жители сохранили жизнь и свободу. Но им пришлось покинуть город — он подлежал разрушению. В его уничтожении приняли участие и горожане Павии, постоянно видевшие в Тортоне противника своих территориально-политических интересов в зоне Ольтрепо Павезе, к югу от реки По.

В их город, стоящий на реке Тичино, Фридрих направился после победы над Тортоной. Там он демонстративно провел свою коронацию в Сан-Микеле. Хотя Фридрих и мог одержанным военным успехом выразительно подчеркнуть свое господствующее положение в имперской Италии, в результате на стороне противников Милана он все-таки оказался в политической среде, формируемой постоянными расколами. Уже спустя месяц после разрушения Тортоны, в мае-июне 1155 года, миланцам удалось, несмотря на сопротивление павийцев, отстроить город Тортону, причем император, находившийся в то время в окрестностях Рима, ничем не смог им помешать[116]. В конце апреля Барбаросса от Тичино отправился в поход на Рим. Остановившись на реке Рено под Болоньей, он встретился с представителями болонской правоведческой школы, процветавшей со времен поздних Салиев. Его интерес к этим контактам нашел свое выражение в предоставленной школярам привилегии — так называемой «Authentica Habita»[117]. Уже в мае Фридрих вышел через Порретту в Тоскану, чтобы оттуда по Виа Франчигена продолжить путь в Рим. Изданный в эти дни его приказ, велящий пизанцам оснащать корабли для борьбы с королем Вильгельмом Сицилийским, ясно показывает, что он неуклонно придерживался основного направления похода — против норманнского государства.

Все ближе подходил Штауфен к Риму — близился и час его личной встречи с папой. Между курией и королевским двором сновали посольства, но недоверие, которое питали друг к другу оба деятеля, было очевидным. Так, разногласия возникали в отношении монастыря Фарфа, который подчинялся апостолическому престолу, но на который претендовал и король. Фридрих сделал жест доброй воли, передав папе еретика Арнольда Брешианского; наконец, была достигнута договоренность о личном свидании в Грассано, недалеко от Сутри. И все же, несмотря на переговоры, устранить взаимное недоверие не удавалось. По поводу исполнения службы стратора (стременного) и маршала (конюшего) — почетного служения папе, правовая символика которого действительно имела огромное значение, — вспыхнул конфликт[118]. Под самым Римом дело едва не дошло до разрыва. После длительных совещаний, после того как папа выказал готовность уступить, согласившись удалить с одной латеранской фрески принижающее изображение Лотаря III в виде папского ленника, Фридрих, наконец, согласился исполнить эту службу в облегченной форме. Правда, у обеих сторон еще оставались средства для взаимного давления. Несмотря на то что Фридрих ответил отказом явившейся ко двору делегации римских горожан, предлагавших ему императорскую корону, папа должен был учитывать, чем грозят его положению подобные контакты Штауфена.

Лишь при надлежащей военной охране стало возможным провести после этого, в субботу, 18 июня 1155 года, церемонию императорской коронации в церкви Святого Петра. Сразу же по окончании празднества в городе начались бои. Только что коронованный император поспешил из своего лагеря, располагавшегося на Нероновых лугах близ городской стены, обратно в город. В ожесточенных боях в конечном счете победили люди императора. Однако из-за этих беспорядков, а также из-за нездоровых климатических условий войска пришлось вывести из Рима. Поскольку в ходе последующего объезда римских окрестностей император неоднократно нарушал папские сеньориальные права[119], стало ясно, что отношения с папой и впредь будут отнюдь не безоблачными. Далеко идущие последствия будет иметь и уступка Фридриха неоднократно высказанному пожеланию князей — не продолжать поход и не идти на Сицилию. Адриан IV счел, что Фридрих тем самым обманул его надежды, поскольку поход отвечал его интересам. Однако император с самого начала царствования считал принципиально важным согласовывать свои действия с князьями; к тому же консолидация власти изнутри, очевидно, казалась ему более целесообразной, нежели такая политическая авантюра, как летняя экспедиция в Южную Италию.

Пройдя через Среднюю Италию, государь вышел к Адриатическому побережью. Такой маршрут явно показывает намерение Фридриха как можно шире продемонстрировать свое могущество в имперской Италии. Город Сполето, выплативший потребованный от него fodrum (фискальный сбор) лишь частично и к тому же фальшивой монетой, был, несмотря на храброе сопротивление, захвачен и разрушен. В отличие от Тортоны, Сполето мог рассчитывать только на себя и не сумел выстоять. В августе в Анконе[120] Фридрих встретился с византийским посольством, которое — как ранее папа — побуждало его начать военные действия против Сицилии. Император передал византийцам послание к прибрежным городам Апулии, которым, правда, греки впоследствии злоупотребили[121]. Однако после нового совещания с князьями он отказался участвовать в военных предприятиях. Дальнейший путь вдоль побережья Адриатики привел его в Равенну. От Виа Эмилия через Сан Бенедетто По он к началу сентября достиг Веронской области. Там, в соответствии с приговором князей, Милану была объявлена опала. Предоставив Кремоне право чеканки монеты, которым прежде обладал Милан, Фридрих привлек на свою сторону еще одного противника «ломбардской метрополии».

В последующие дни жизнь императора не раз подверглась крайней опасности. Уже при переправе через реку Адидже выше Вероны едва удалось предотвратить покушение со стороны веронцев, поскольку вовремя обнаружилось, что возведенный горожанами понтонный мост не выдержит большой нагрузки. После этого в Веронском ущелье путь императору преградили разбойники во главе с одним веронским рыцарем. Из этого затруднительного положения Штауфен смог спастись лишь благодаря помощи двух веронцев, сохранивших верность Империи, рыцарей Гарцабана и Исаака, а также благодаря смелости пфальцграфа Отто фон Виттельсбаха. В октябре того же года во время хофтага в Регенсбурге ко двору прибыла делегация из Вероны, намеренная убедить правителя в том, что город никоим образом не причастен к этим событиям, но императорскую милость Вероне вернули лишь позже[122].

Возвращение Штауфена, отныне увенчанного императорской короной, в Германию ознаменовало собой последнюю фазу урегулирования отношений между Вельфами и Бабенбергами. Уже на упомянутом регенсбургском хофтаге Генрих Лев, в соответствии с приговором князей, вынесенным в июне 1154 года в Госларе, получил титул герцога Баварского. Генрих Язомирготт вновь не явился ко двору. Однако если император, разбирая, например, споры между архиепископом Арнольдом Майнцским и пфальцграфом Германом Рейнским, без колебаний назначал суровые наказания обеим сторонам, то по отношению к своему бабенбергскому дяде он не отступал от своей политической линии: он выжидал, был терпелив и снисходителен. Насколько строгими были его меры в отношении других имперских князей, показывает также конфискация дворов и доходов бременской и хальберштадтской церквей — ведь их предстоятели были приговорены в Ронкалье к лишению ленов. Епископу Ульриху Хальберштадскому королевская милость была возвращена только в мае 1156 года, а примирение с Хартвигом Гамбург-Бременским и вовсе состоялось лишь в 1158 году.

1156 год окажется завершающим для стадии консолидации власти над Империей в первые годы царствования Фридриха I[123]. В мае этого года в одном дипломе для монастыря Хильвартсхаузен был впервые упомянут (в качестве нового канцлера) Райнальд фон Дассель, выходец из клириков Хильдесхаймского собора. В последующие годы его политическое влияние на императора становится все более явственным — вплоть до самой его смерти летом 1167 года политика Империи во многом будет зависеть от этого человека. Направленность штауфеновской политики до лета 1155 года в значительной мере определялась противостоянием с норманнами. При этом и папство, и Византия были заинтересованы в сохранении связей со Штауфеном. С Восточной Римской империей в продолжение инициатив Конрада III обсуждался проект брачного союза, переговоры о котором были начаты еще в Анконе. Однако принятое там же решение отказаться от похода в Южную Италию серьезно изменило ситуацию. Наступление греков в Апулии, поначалу поддерживаемое Фридрихом, вызвало сильное раздражение Штауфена из-за злоупотребления императорскими мандатами. Отныне византийский матримониальный проект был отвергнут окончательно. Приблизительно на рубеже 1155–1156 годов, после смерти графа Вильгельма Маконского 20 или 24 сентября 1155 года[124], Барбаросса начал свататься к племяннице этого графа Беатрисе, наследнице графства Бургундия[125]. В июне 1156 года на хофтаге в Вюрцбурге состоялась свадьба.

В Вюрцбург явились и многочисленные представители Италии. Внутренняя напряженность в этом королевстве проявилась вновь. Одному византийскому посольству поначалу даже было отказано в приеме — в силу ранее упомянутого раздражения государя. Отвечая на завоевательные походы греков в Южную Италию, имперские князья поклялись отправиться в поход в Апулию. Но тогда же пришлось думать и о том, что следует предпринять против Милана, ведь опальный город по-прежнему проявлял крайнюю строптивость. Вероятно, еще в Вюрцбурге император, заключив тайное соглашение с князем Владиславом Богемским, заручился его военной поддержкой в Италии. Правда, планирование действий в Южной Италии к тому времени утратило всякую актуальность. В конце мая 1556 года Вильгельм I Сицилийский разбил византийцев при Бриндизи. 18 июня — ровно через год после императорской коронации Барбароссы — папа Адриан IV заключил с норманнами Беневентский договор[126]. Это коренным образом изменило политические возможности и для штауфеновской Империи.

Между тем летом 1156 года консолидация германских областей Империи переживала свою окончательную стадию. Непосредственно перед свадьбой в Вюрцбурге Фридрих убедил своего бабенбергского дядю согласиться на передачу герцогства Баварского Генриху Льву. Позже, в сентябре того же года, когда на хофтаге в Регенсбурге было объявлено о преобразовании маркграфства Австрии в герцогство, стало ясно, каким образом император добился этого согласия. Отныне Вельфы и Бабенберги поддерживали императора в его политике, которая, правда, чрезвычайно способствовала процветанию территориальной княжеской власти. Что касается Церингенов, понесших в качестве ректоров Бургундии серьезный ущерб из-за брака императора с Беатрисой Бургундской, Фридриху удалось компенсировать их потери: он передал этому аристократическому дому права на инвеституру в епископствах Женева, Лозанна и Сьон (Зиттен)[127]. Картина чрезвычайно успешного года царствования, в течение которого произошел переход от первых лет консолидации к новым проблемам, уже вовсю дающим о себе знать, окончательно сложилась к осени 1156 года, когда после смерти Германа фон Шталека (20 сентября 1156 года) сводный брат Штауфена Конрад был возведен в сан пфальцграфа Рейнского[128].

В той части Империи, что находилась к югу от Альп, отношения и вовсе не были улажены. Милан, с конца лета 1155 года попавший в опалу, неуклонно продолжал свою экспансионистскую политику[129]. Ни отправка легатов, ни личное вмешательство императора так и не возымели действия. Во время первого итальянского похода Фридрих оказался среди противников Милана. Теперь же он предпринял усилия, чтобы привлечь на свою сторону его союзников. Успех ожидал его прежде всего в Пьяченце, городе на реке По, — император все больше привлекал его к себе, играя на его заинтересованности в правах на столь важное место, как переправа через По. Еще в декабре 1156 года эти значительные права признал за Пьяченцей императорский посланник, капеллан Балдуин. 2 февраля 1157 года на хофтаге в Ульме император подтвердил это решение, направленное против старых притязаний имперского монастыря Санта-Джулия в Брешии.

Завершив конфликт между Вельфами и Бабенбергами в 1156 году, Фридрих смог значительно укрепить мир внутри Империи, однако в ней по-прежнему происходили столкновения, а он по-прежнему старательно улаживал их. В начале 1157 года Барбаросса лично посетил Трир, чтобы именем императорской власти наложить запрет на возникшую там coniuratio городских сил, клятвенный союз городов против их сеньора, архиепископа[130]. Уже упоминавшийся ульмский хофтаг начала февраля во многом послужил тому, чтобы снова гарантировать земский мир, официально провозглашенный еще в 1152 году. Дальние поездки властителя в разгар зимы, по плохим дорогам, при неблагоприятной погоде свидетельствуют и о необычайной физической выносливости Штауфена. В марте он отправился через Вюрцбург в Фульду, где присутствовал на освящении новой церкви этого аббатства, проведенном Эберхардом Бамбергским и Германом Верденским. Во время пребывания в этом почитаемом с давних времен имперском аббатстве он договорился с князьями о том, что вместо имперского похода в Апулию состоится поход на Милан, который начнется на Троицу 1158 года в Ульме. И вновь император доказал свою способность реально оценивать политические возможности и потребности. Вместо того чтобы предпринять чрезвычайно трудную экспедицию на Сицилию — после внезапной смены обстоятельств в результате заключения Беневентского договора, — он предпочел вступить в борьбу с опальными и по-прежнему строптивыми миланцами.

На хофтаге, состоявшемся в конце марта — начале апреля 1157 года в Вормсе, имперские князья принесли присягу, приняв новую цель будущего итальянского похода. Здесь присутствовали делегаты городов Павии, Лоди, Новары, Комо и, вероятно, Кремоны — то есть представители ломбардских коммун, враждебных Милану. В Вормсе также был выдан диплом, чрезвычайно характерный для экономической политики императора в Германии[131]: Фридрих официально огласил принятое на основе жалоб горожан и купцов решение о таможенных пунктах на Майне между Бамбергом и Майнцем. Упразднив при этом все таможенные сборы, кроме сборов в Нойштадте (под Ротенфельсом) и Ашаффенбурге, а также императорского сбора во Франкфурте, он тем самым не только принес значительное облегчение торговле, но и сумел сохранить имперские права и доходы. В какой мере император осознавал успешность своих прежних мер уже в ту пору, насколько высоко он себя оценивал, видно из того, что еще весной 1157 года он поручил своему дяде, епископу Оттону Фрейзингенскому, литературное описание своих деяний, предоставив в качестве основы собственное краткое изложение.

В дальнейшем началась ускоренная подготовка к итальянскому походу. Помимо помощи имперских князей, поклявшихся принять в нем участие, для этого предприятия необходимо было заручиться дополнительной поддержкой. В июне прошлого года в Вюрцбурге на этот счет было достигнуто соглашение с князем Владиславом Богемским. Летом 1157 года епископ Даниил Пражский по императорскому поручению поехал в Венгрию, где король Геза II — вечный противник византийского императора, а потому относившийся к Штауфену теперь куда более благосклонно, нежели во времена более тесных контактов между обеими империями, — выразил готовность выдвинуть против Милана 500 воинов. В августе Фридрих направился в Галле, откуда двинулся походом на Польшу. Внешним поводом послужило изгнание князя Владислава II его братьями и их отказ выплачивать обычную ежегодную дань в 500 марок серебром. Поляки не смогли оказать никакого сопротивления имперскому войску, которое, переправившись через Одер под Глогувом, разорило территорию Вроцлавского и Познанского епископств. Под Кжишковом Болеслав IV изъявил покорность и, что характерно, тоже был вынужден дать клятву принять участие в походе на Милан[132].

Престиж императора далеко за пределами его Империи отразился чуть позже в прибытии на большой хофтаг, созванный в Вюрцбурге в конце сентября, посланцев из Византии, Дании, Венгрии, Италии, Бургундии, Испании, Франции и Англии. С Восточным Римом удалось достичь соглашения, которое, правда, продлилось недолго. По желанию императрицы Ирины ее племянник герцог Фридрих Швабский, сын Конрада III и двоюродный брат Барбароссы, был посвящен в рыцари. Посланники Генриха II Английского передали в качестве дара хозяину роскошный шатер, а также письмо, где Плантагенет в изящных и дипломатичных выражениях, в весьма почтительном тоне принимал дружеский союз, предложенный императором. Однако он отверг требование вернуть вывезенную в Англию его матерью Матильдой, вдовой императора Генриха V, реликвию святого Иакова — часть имперского сокровища, которая имела особое значение в эпоху раннесредневекового культа Иакова с центром в Сантьяго-де-Компостела. После 6 октября император отправился с Майна в Бургундию, где в конце месяца в Безансоне состоялось еще одно крупное имперское собрание.

Здесь, на реке Ду, также присутствовали посланцы из отдаленных частей Империи и христианского Запада: римляне, апулийцы, тосканцы, венеты, французы, англичане и испанцы. Но прежде всего ко двору прибыли папские легаты Бернардо, кардинал Сан-Клементе и Роландо, кардинал Сан-Марко, канцлер Адриана IV (и будущий папа Александр III). Они передали послание папы, излагающее жалобу по поводу ареста архиепископа Эскиля Лундского. В начале года Адриан дал этому шведскому митрополиту сан примаса Севера, тем самым нарушив права Империи, в частности, Гамбург-Бременской митрополии. Канцлер Райнальд фон Дассель, которому было поручено зачитать и перевести послание, использовал при передаче содержащегося в нем предложения «папа охотно дал бы императору еще большие beneficia, чем те, которые он давал до сих пор», клеймящее слово «лены»[133]. Всеобщее возбуждение, вызванное этим высказыванием папы, усилилось еще больше в ходе спора о том, что, несмотря на обещание, фреска в Латеране (изображение Лотаря III в виде папского ленника[134]) еще не удалена. Началось настоящее столпотворение. Только личное вмешательство императора спасло кардиналов от пфальцграфа Отто фон Виттельсбаха, который устремился на них с обнаженным мечом.

Отношения между imperium и sacerdotium, серьезно нарушенные договором Адриана IV с норманнами, претерпели подлинный разрыв. В циркуляре, распространявшемся по всей Империи, Фридрих сообщил о произошедшем «общественности»[135]. Папские легаты, в багаже которых при обыске были найдены бланки с печатями, пригодные для применения в случае конфискации церковной утвари и имущества, были отосланы обратно в Рим. Настоятельно подчеркивалось, что императорское достоинство, посредством выбора князей, исходит только от Бога, который распределил власть на Земле, даровав два меча: духовный — папе, светский — императору.

Несмотря на столь серьезное потрясение основ христианского миропорядка, штауфеновская власть все же не испытала настоящего кризиса. Напротив, император, выехав из Безансона, смог впоследствии объехать Северную Бургундию и тем самым вступить во владение землей, доставшейся ему благодаря прошлогоднему бракосочетанию с Беатрисой[136]. При дворе в эти недели появлялись архиепископы Вьенна, Лиона, Безансона и Мутье-ан-Тарантез, епископы Авиньона и Баланса, а также многочисленная местная знать; некоторые из них получали инвеституру, присягая на верность штауфеновскому государю. Правда, запланированная встреча с королем Людовиком VII Французским так и не состоялась. Капетинг, предусмотрительно собрав войска, выказал не только принципиальное недоверие к власти Штауфена, но и уважение к ней. В послании к королю Барбаросса подчеркивал свое намерение договориться о новой встрече после итальянского похода, к которому он сейчас готовится[137]. В декабре император отправился в дальнюю поездку из Бургундии в восточную Саксонию, где в Магдебурге отпраздновал Рождество. Хотя польские посланцы, вопреки августовскому обещанию князя Болеслава, там не появились, это ничуть не помешало дальнейшему планированию предстоящего похода на Милан. Князья, и, в частности, Владислав Богемский, еще раз повторили обязательство принять участие в этом предприятии. В Регенсбурге, куда император в январе 1158 года приехал через Гослар — освященное традицией место, где располагался пфальц, — богемец в соответствии с вюрцбургскими договоренностями 1156 года получил из рук императора королевскую корону.

В начале года Фридрих приобрел у Генриха Льва швабское наследство его супруги Клеменции, урожденной Церинген, в обмен на имперские права в области Гарца. Хотя герцогство Швабское принадлежало его двоюродному брату Фридриху фон Ротенбургу, император проявил исключительную активность и в Швабии. Особенно важными для него были южные области этого герцогства и территория Эльзаса. На одном из хофтагов в Ульме, проведенных в 1157 и 1158 годы в день Очищения Девы Марии (2 февраля), он подчинил Швабскому герцогству графство Кьявенна, о котором еще с 1152 года шел спор между консулами Кьявенны и епископом Комо. Примечательно, что в изданной по этому поводу грамоте, вышедшей, правда, не из имперской канцелярии, Фридрих наряду с императорским титулом присвоил себе и титул герцога Швабского. Не отрицая связь этого документа с задачей по ограничению гегемонии Милана в области озера Комо, можно заметить, что здесь отразился и другой замысел Штауфена: укрепление позиции своего дома в Швабии путем расширения его территории за Альпы.

Уже в Госларе при дворе вновь появился архиепископ Хартвиг Гамбург-Бременский, который впал в немилость еще со времен лишения лена за невыполнение обязанности участия в походе со своим военным ополчением, что произошло в декабре 1154 года в Ронкалье. Фридрих окончательно примирился с этим церковным иерархом в марте 1157 года, однако пойти на это его вынудили не только предстоящий итальянский поход и нарушение прав архиепископа как примаса Гамбург-Бременской церкви на скандинавской территории в связи с выдвижением папой в 1157 году Эскиля Лундского. Император стремился не допустить излишнего усиления позиций своего вельфского кузена в герцогстве Саксония. Спокойствие в Империи было необходимой предпосылкой для того, чтобы выступить в итальянский поход. В ходе последних приготовлений к этому предприятию на юг в качестве имперских легатов отправили Райнальда фон Дасселя и Отто фон Виттельсбаха. Благодаря широкой дипломатической активности и отдельным военным мерам были созданы основы для предстоящей борьбы с Миланом. Присягу императору, которой потребовали легаты, наряду с городами — противниками Милана принесло прежде всего высшее духовенство имперской Италии, в том числе и архиепископ Оберт Миланский. Правда, «ломбардская метрополия» никоим образом не думала идти на уступки — напротив, еще весной 1158 года соседний Лоди оказался под сильным военным давлением. В конечном счете он во второй раз в своей истории был разрушен миланцами[138].

Райнальд и Отто, встретившись в Модене с папскими легатами, направленными к императору, заранее узнали, что в отношениях с Империей, испорченных со времен Безансона, Адриан идет на уступки. Далее императорские легаты направились к Адриатическому побережью, где власть императора пришлось признать как Равенне, так и Анконе. В результате византийцы вынуждены были тотчас же прекратить активные действия в этой зоне. Греческим посланцам, находившимся в Анконе, пришлось оправдываться, после чего им «разрешили» вернуться на родину. Одновременно со всеми этими действиями легатов были приняты меры для того, чтобы летом 1158 года в борьбу с Миланом вступили также многочисленные города Средней Италии, обязанные либо собрать войска, либо предоставить финансовую поддержку. Только в начале июня Райнальд и Отто добились успеха в переговорах с одним из важнейших союзников Милана: они убедили заключить военный союз с императором город Пьяченцу.

Весной 1158 года Фридрих выехал на Нижний Рейн, чтобы обеспечить закон и порядок и в этих землях. В мае он провел несколько дней в своем пфальце в Кайзерслаутерне, в котором он передал многочисленные дары церквям после бесед с благочестивым мужем, пользовавшимся его особым доверием, — епископом Хартманом Бриксенским. Подобный образ действий императора, эта характерная черта его личности, в которой средневековая набожность сочеталась с умением осмотрительно планировать свою политику, еще не раз проявится в его биографии. Предстоящие сражения несли в себе угрозу для спасения души, что следовало заранее компенсировать. В начале июня на Лехском поле под Аугсбургом собралось имперское войско — то самое, что должно было двинуться на юг во главе с самим императором. Значительная часть армии отправилась в путь другими дорогами: австрийцы и каринтийцы — по Канальской долине, бургундцы и лотарингцы с герцогом Церингеном — через Большой Сен-Бернар, франконцы, жители Нижнерейнской области и швабы — через Кьявенну и, вероятно, на судах, по озеру Комо. Король Владислав Богемский в авангарде императорских войск двинулся через Бреннер.

Еще в лагере под Аугсбургом ко двору прибыли папские легаты, уже встречавшиеся в Модене с легатами Райнальдом и Отто. Они вручили императору послание Адриана IV, в котором спорное слово beneficia из письма, переданного в Безансоне, толковалось как bonum factum (благодеяние). Единодушное неприятие духовными князьями Империи чрезмерных притязаний папы подействовало — Адриан смягчил свою позицию[139]. Приезд посольства от нового датского короля Вальдемара, взошедшего на престол в результате прошлогодней борьбы, стал еще одним доказательством успеха штауфеновской политики. Вальдемар обязался лично явиться ко двору императора в течение сорока дней после возвращения последнего в Германию, тем самым вновь подтвердив закрепленное еще в 1152 году ленное верховенство Империи над Данией. В середине июня, придя к убеждению, что в немецких землях Империи власть обеспечена как нельзя лучше, Фридрих мог выступить в свой второй итальянский поход — как и в 1154 году, через Бреннер.

3. Борьба с Миланом и первые годы схизмы (1158–1162)

Со времен Беневентского договора, заключенного Адрианом IV с королем Вильгельмом I Сицилийским в июне 1156 года, условия и предпосылки итальянской политики Штауфена претерпели коренное изменение. Отныне приоритет был отдан действиям против самой могущественной из коммун Верхней Италии — против Милана, который по-прежнему не удавалось поставить на колени, несмотря на объявленную ему в сентябре 1155 года имперскую опалу и на то, что враждебные Милану города поддерживали императора. После ухода государя город продолжил свою успешную политику экспансии. Как и в 1154 году, во второй свой поход на юг Фридрих отправился через Бреннер. В отличие от прошлого раза, он располагал внушительными военными силами, к которым в Италии должны были добавиться также значительные подкрепления, собранные на территориях Империи к югу от Альп. Верона, считавшаяся после налета в Веронском ущелье очагом смут на подходах к верхнеитальянской равнине, на этот раз не оказала императору сопротивления. Захватив крепость Риволи, расположенную севернее Вероны и контролировавшую дорогу на юг, имперские легаты Райнальд фон Дассель и Отто фон Виттельсбах, отправленные весной 1158 года, создали тем самым условия для уверенного прохода войск.

Под Брешиа войска под предводительством императора соединились с авангардом, которым командовал король Владислав Богемский. Брешианцы, традиционные союзники миланцев, при виде имперского войска были вынуждены уступить, предоставив заложников и контингент для борьбы с Миланом. В соответствии с формальностями закона миланцы были еще раз вызваны на императорский суд. Ко двору прибыла городская делегация, однако Барбаросса отказался от предложения принять денежный штраф. Итак, военное столкновение стало неизбежным. Первые стычки произошли в последние июльские дни на реке Адда; переправиться через эту реку удалось, но с потерями. Первым сравнительно крупным успехом стал захват Треццо — эту крепость, важную для поддержания связи между Миланом и Брешией, занял немецкий отряд. Сразу после этого к императору явились жители Лоди, умоляющие о помощи против Милана. С начала XII века их город находился под властью миланцев: в 1111 году его разрушили в первый раз, а весной 1158 года — во второй[140]. Первый контакт со Штауфеном, предпринятый в 1153 году двумя купцами из Лоди без ведома отцов города, не вызвал в нем всеобщего одобрения. Страх перед могущественными миланцами был слишком велик, а потому мало кто питал особую надежду на помощь Империи, десятилетиями не проявлявшей в Италии особой активности. Но теперь ситуация в корне переменилась. Повторное разрушение города уже не оставляло горожанам иного выхода, кроме поиска контактов с государем. 3 августа после осмотра выбранной территории город Лоди был заново основан в другом месте: его перенесли с реки Ламбро на реку Адду.

Через три дня имперские части блокировали Милан — началась осада. К войску примкнули многочисленные подкрепления из имперской Италии: среди них, помимо традиционных городских противников миланцев, была и знать (например, маркграфы Обиццо Маласпина и Вильгельм Монферратский), а также духовные имперские князья, такие как патриарх Пильгрим Аквилейский и архиепископ Ансельм Равеннский, в прошлом епископ Хафельбергский. Кроме того, в эту борьбу включились многие города и населенные пункты Средней Италии, поддержав ее предоставлением войск или денег: Анкона, Асколи-Пичено, Фано, Фермо, Флоренция, Фолиньо, Генуя, Лукка, Луни, Перуджа, Пиза, Римини, Рим, Сиена, Тиволи и Витербо. Миланцы не смогли выстоять против столь многочисленного воинства. В конце августа, при посредничестве многочисленных князей (в частности, верного императору графа ди Бьяндрате, который в то же время был гражданином Милана), начались переговоры, в скором времени (I сентября 1158 года)[141] завершившиеся подписанием соглашения.

Несмотря на бесспорное унижение «ломбардской метрополии», выразившееся прежде всего в публичном изъявлении покорности, совершенном в императорском лагере на Рождество Богородицы (8 сентября), при обсуждении условий капитуляции Фридрих выказал разумную политическую сдержанность. Правда, опасная гегемония города[142] была уничтожена, Комо, Лоди и Сеприо, а чуть позже и Монца освобождались от миланского ига, был назначен штраф в размере 9120 марок серебром, а Милан, в котором Фридрих повелел построить пфальц, лишился регалий. И все же город сумел сохранить новое укрепление, построенное лишь в прошлом году, а также право избирать консулов, которые, правда, подлежали императорскому утверждению. Последняя статья отражала центральную проблему отношений между Империей и коммунами — вопрос консульской власти и ее встраивания в структуру Империи. Через несколько недель в Ронкалье этот вопрос будет урегулирован в общем виде.

В том же сентябре, после описанных событий, Барбаросса посетил Монцу, попавшую из-под миланской власти под власть Империи. Там он провел переговоры с рыцарями Мартезаны и Сеприо, областей к северо-западу от Милана, которые издавна были излюбленным объектом территориально-политических притязаний этого города, и передал власть над этими землями своему уполномоченному — графу Госвину фон Хайнсбергу. Тем самым он создал заслон между Миланом и Комо, подчиненный непосредственно императору. В Монце большая часть немецких имперских войск была распущена. Уже здесь возникла проблема, в дальнейшем то и дело осложнявшая для Штауфена воплощение в жизнь итальянской политики: как собрать и удержать достаточно крупные военные силы. Ради этого он, в частности, должен был обеспечить безопасность путей сообщения с севером. В октябре, получив весть о захвате крепости Гарда веронцем Туризендо, Фридрих направился в район Вероны, чтобы продемонстрировать свою власть в этой «болевой точке».

После краткого пребывания императора во владениях Матильды на Виа Эмилия, которые он, несмотря на их передачу герцогу Вельфу VI, хотел удержать под своим непосредственным влиянием, 11 ноября, в день святого Мартина, на Ронкальских полях близ Пьяченцы на реке По открылся уже давно планировавшийся большой рейхстаг Центральной темой этого съезда было упорядочение отношений между имперской властью и коммунами[143]. Император изложил свою программу, те нормы, на которых в дальнейшем должны были строиться эти отношения, тем самым поставив имперскую политику в Италии на совершенно новую основу. В отличие от прежних времен, когда он в союзе с одной группой городов действовал против другой, отныне был провозглашен принцип главенства имперской власти над всей совокупностью коммун. Фридрих весьма искусно использовал налаженные еще с 1155 года связи с правоведческой школой Болоньи. Для консультаций он привлек четырех самых значительных юристов того времени (Булгара, Мартина Гозия, Якова и Уго ди Порта Равенната), однако выслушал и тех, кого это касалось, — представителей четырнадцати городов. С определением регалий главная проблема, вызывавшая напряженность в отношениях между императором, притязавшим на эти имперские права, и городами, которые официально или фактически пользовались последними, получала четкую правовую основу. Отныне — после капитуляции Милана — выдвигаемое повсюду требование к властям Империи возвратить эти суверенные права и заново их предоставить станет для Штауфена важным источником доходов имперской Италии.

К величайшим достижениям этого рейхстага прежде всего следует отнести три закона, тексты которых обнародовали в Ронкалье: о том, что любые права осуществления юрисдикции и суверенного применения силы исходят от Империи; о праве императора возводить пфальцы и резиденции везде, где ему заблагорассудится; об определении видов налогов, как было принято во времена древнеримских императоров. Проведение в жизнь этих законов, особенно первого из перечисленных, станет сутью политики Штауфена в ближайшие годы — правда, оно будет чревато и новыми конфликтами. В городах, традиционно дружественных Империи, проблем в связи с этим не возникало. При проштауфеновской политике таких коммун, как Павия, Кремона или Лоди, утверждение императором избранных консулов и исполнение тем самым ронкальских законов не встречало сопротивления. Однако в городах, где существовали разные группировки (Пьяченца) или где штауфеновскому диктату подчинились лишь под давлением военной силы (Милан), дело обстояло иначе. Даже в приморском городе Генуе Фридрих натолкнулся на сопротивление, когда хотел настоять на власти Империи в отношении Сардинии и Корсики. Генуэзцы уступили военному нажиму только тогда, когда Штауфен продвинулся до Боско: они присягнули императору, выплатили деньги и обязались прекратить строительство городской стены. Тогда Фридриху удалось сломить гегемонию этого приморского города — по крайней мере, на время. Савона, Альбенга и Вентимилья были подчинены непосредственно Империи[144].

Несмотря на то что к концу 1158 года Фридрих, глядя в прошлое, мог указать на ряд примечательных успехов, в них уже тогда можно было разглядеть зародыш будущих проблем и источников напряженности. После встречи, состоявшейся в июне этого года с папскими легатами в лагере под Аугсбургом, отношения с папой Адрианом IV[145] снова вошли в относительно нормальную колею, но назвать хорошими их было нельзя. Из-за вопроса о равеннской кафедре, на которую Штауфен после смерти архиепископа Ансельма, случившейся 12 августа под Миланом, прочил Гвидо, сына графа Гвидо ди Бьяндрате, разгорелся новый конфликт, уже к концу года принявший серьезную форму. Тогда император, рассерженный возражениями папы относительно равеннского дела и других вопросов, распорядился, чтобы в дальнейшем в посланиях к папе имя императора стояло на первом месте, а к понтифику обращались в единственном числе, как было принято ранее. Конечно, это был вопрос протокола, этикета, однако он явственно выражал раздражение Фридриха.

В начале нового, 1159 года император находился в Пьемонте, где вместе с двором жил сначала в Турине, а потом в Оччимиано, юго-восточнее Казале Монферрато, неподалеку от реки По. Поначалу его борьба с Пьяченцей, со времен Ронкальского рейхстага занимавшей все более враждебную позицию, и с Кремой, по-прежнему союзной Милану, выражалась лишь в виде приказов и сноса укреплений. В обоих случаях эти меры не были направлены на удовлетворение территориально-политических интересов Кремоны, проявлявшей все больше постоянства в качестве безотказной союзницы государя. Позже, в Оччимиано, Фридрих узнал об оскорбительном обращении с его легатами во главе с Райнальдом фон Дасселем — в соответствии с ронкальскими решениями они были делегированы в Милан в связи с формированием нового городского правительства. Правда, в феврале миланцы явились по вызову в Маренго, но никакого согласия достигнуто не было. Для принесения извинений они получили еще одну отсрочку до Пасхи.

К действующему соглашению обе стороны явно относились в высшей степени скептически — во всяком случае, и император, и Милан старались укрепить собственные позиции. Фридрих набрал войска и двинулся в Комо, где его приняли наилучшим образом, а затем захватил союзную миланцам Изолу Комачина — в каком-то смысле главное препятствие на пути немецких войск через озеро Комо. Оставшиеся в Италии остатки войска он перевел на Виа Эмилия, в область Болоньи, куда в марте выехал лично. Миланцы направили свою активность против Лоди, отныне штауфеновского города: в начале года, уже при новом городском правительстве, они попытались начать интервенцию. Фридрих поспешил в Лоди, и угроза, казалось, была предотвращена. Но в начале апреля Барбаросса вернулся на Виа Эмилия — через Пьяченцу, отпадения которой от Империи удалось избежать лишь с величайшим трудом[146]. Миланцы же, воспользовавшись моментом, захватили замок Треццо, находившийся на важной дороге в Брешиа и попавший в прошлом году под власть Штауфена. Вскоре после Пасхи император, узнав о падении этой крепости, направился в область Болоньи, где стояло его войско. Он привлек болонских правоведов, в результате чего миланцам был вынесен приговор как мятежникам; город вновь попал в опалу за государственную измену.

Правда, проблема подготовки к новой войне оказалась серьезной. Показательным в этом плане было то обстоятельство, что император не мог вновь осадить «ломбардскую метрополию»: в мае-июне 1159 года он ограничился тем, что разорил западные окрестности города. Молодому городу Лоди удалось успешно отразить нападения миланцев. В ближайшие годы он станет не только излюбленным местом пребывания императора, но и одной из важнейших для него баз боевых действий. Правда, о том, насколько опасной ситуация иногда бывала даже для государя, свидетельствует покушение, совершенное на него в июне этого года. По словам Рагевина[147], оно произошло в палаточном лагере в Лоди, на берегу Адды, и совершил его нанятый миланцами человек. Новый Лоди к тому времени еще не обзавелся городской стеной, поэтому убийца мог проникнуть к императору, у которого в этом городе не было даже постоянного места проживания, фактически беспрепятственно.

В те же недели при дворе появились посланники папы и посланцы города Рима. Несмотря на несколько попыток посредничества, прежде всего со стороны епископа Эберхарда Бамбергского, погасить тлеющие противоречия в отношениях с Адрианом IV так и не удалось. Предложение продлить Констанцский договор Фридрих отклонил, сославшись на договор Беневентский. Едва ли это предложение было сделано всерьез — ведь в прошлом году папа, последовательно проводя тот политический курс, который он усвоил с 1156 года, выступил посредником при заключении мира на тридцать лет между Византией и Сицилией[148], а в коллегии кардиналов тон задавала сицилийская партия. В курии даже появились сторонники идеи отлучения императора. Через несколько недель папа вступил в тесный союз с враждебными императору городами Миланом, Брешиа, Пьяченцей и Кремой.

После этого государь сосредоточил внимание на своих военных действиях против Кремы[149]. С давних пор ее жители упорно не желали исполнять императорские приказы. В то же время за разрушение этого хорошо укрепленного городка кремонцы предлагали Штауфену большие деньги. Барбаросса принял в расчет финансовую выгоду для Империи и свои реальные возможности: об осаде Милана не стоило и помышлять, поэтому в начале июля 1159 года император двинулся на Крему. Правда, сначала он несколько раз наведывался в область Милана, продолжая опустошать его земли. Лагерь императора под Кремой был разбит только в августе. Затем к Фридриху присоединилась не только его супруга, прибывшая из Германии, но и значительные военные подкрепления. Среди прочих в этой борьбе приняли участие Генрих Лев и Вельф VI, а осенью к войску, осаждающему крепость на реке Серио, примкнул Райнальд фон Дассель, новоизбранный архиепископ Кёльнский, приведший свежие военные силы из Германии. Еще в начале осады были завязаны новые контакты с римскими горожанами, которых Барбаросса ценил теперь больше, чем прежде, — в качестве группы, имеющей важное значение для его отношений с папой. В Рим было направлено императорское посольство во главе с пфальцграфом Отто фон Виттельсбахом, пробстом Херибертом Ахенским и графом Гвидо ди Бьяндрате[150].

Бои под Кремой шли с переменным успехом. Маленький городок сопротивлялся имперскому войску героически, осада затянулась на многие месяцы. Тем временем 1 сентября умер папа Адриан IV. Выборы преемника[151] привели к неоднозначному результату: большинство просицилийских членов кардинальской коллегии высказалось за канцлера Адриана IV Роландо, у которого осталось неприятное впечатление об императоре после Безансонского рейхстага, состоявшегося осенью 1157 года. Меньшинство отдало голос кардиналу Оттавиано ди Монтичелли, который, судя по отклику Евгения III на весть об избрании в 1152 году Барбароссы, уже тогда высказывался о Штауфене крайне благосклонно, а значит, давно знал его (возможно, даже лично)[152]. Принцип подчинения большинству на выборах папы еще не действовал, а следовательно, решающим значением обладала способность того или иного кардинала добиться своего признания. В этом случае должно было сказаться и то обстоятельство, что с конца лета 1159 года в Риме находилась уже упомянутая императорская делегация, и круги римских горожан, очевидно, были намерены остановить свой выбор на проштауфеновском кандидате.

Фридрих узнал о двойном избрании папы самое позднее в октябре, под Кремой. Если и раньше отношения с курией были очень напряженными, то теперь ситуация еще больше обострилась. Следуя своей политике, император, помимо противоборства с Миланом и его союзниками, должен был открыть новый фронт. Посовещавшись с представителями имперского епископата и цистерцианскими аббатами Сито и Клерво о предлагаемом образе действий, Штауфен назначил на начало января следующего года церковное собрание в Павии, на котором должны были принять решение. Но ни о каком объективном подходе не могло быть и речи — уже по тому, под какими титулами выступали в пригласительных письмах оба кандидата, становится ясно, кого из них считали законным папой: к Александру III обращались «канцлер Роланд», а к Оттавиано ди Монтичелли — «папа Виктор»[153]!

Тем временем борьба с Кремой никак не могла прийти к завершению. Узнав о сговоре покойного папы с враждебной группировкой городов, Штауфен, вероятно, пришел в еще большее негодование. Стычки становились все более ожесточенными. Барбаросса казнил сорок кремских заложников и шесть знатных миланских рыцарей, в том числе и племянника архиепископа Оберта Миланского, хотя тот в последние годы неизменно подтверждал свою лояльность. Только благодаря переходу на сторону императора знаменитого механика Маркезе, до тех пор находившегося в лагере кремасков, в начале 1160 года в событиях произошел перелом. О том, чтобы начать павийское церковное собрание в назначенный срок (13 января 1160 года), в подобных обстоятельствах не стоило и думать. Маркезе соорудил новые осадные машины в форме башен, снабженных перекидными мостами, с которых осаждающие могли переходить на городские укрепления и захватывать их. Кремаскам в конечном счете пришлось покориться. Они капитулировали и получили право покинуть город, взяв имущество, которое могли унести с собой. 26 января император оповестил о победе над Кремой. В последующие дни немецкие и ломбардские войска, в том числе кремонцы, сравняли город с землей.

Через Лоди Фридрих направился в Павию, где в день Очищения Марии (2 февраля) началось назначенное еще на 13 января церковное собрание, посвященное вопросу о приведшем к схизме папском избрании, которое состоялось в прошлом году. В то время как Виктор IV прибыл туда лично, Александр III, исходя из принципа неподсудности папы, не явился. В городе на реке Тичино собрались многочисленные представители высшего духовенства из немецких, бургундских и итальянских земель Империи. После многодневных совещаний, на которых были заслушаны многие свидетели из Рима, было принято вполне ожидаемое решение в пользу Виктора IV. Решающую роль в этом сыграли отказ Александра III явиться в Павию, сговор кардиналов-сторонников Александра с Миланом и сицилийским королем, а также незаконность избрания Роландо (правда, с исторической точки зрения весьма сомнительная).

С отлучением Роландо от церкви, которое Виктор IV провозгласил 13 февраля, церковный спор, который отныне станет оказывать решающее влияние на ход событий в Империи, был зафиксирован официально. Фридрих послал легатов во Францию, Англию, Испанию, Данию, Богемию и Венгрию. В заключительном акте павийского собрания прелаты, поддержавшие Виктора, перечислялись поименно, а многие из высказанных оговорок не были упомянуты. В конечном счете победа императорского папы стала вопросом могущества Империи — могущества, которое не могло стать общепризнанным вследствие того, что в Ломбардии вскоре вновь вспыхнула борьба. Милан, которому нанес ощутимый удар недавний триумф Барбароссы над Кремой, стал цитаделью сторонников Александра в Верхней Италии. 28 февраля 1160 года в Миланском соборе кардинал Иоанн из Ананьи, легат Александра III, отлучил от церкви Виктора IV и императора[154], затем последовали другие отлучения. По отношению к иностранным державам церковно-политическое давление со стороны Штауфена зачастую не приносило желаемого результата. Павийское решение не поддержали прежде всего Франция, Англия и даже Венгрия Арпадов, до сих пор прочно входившая в политический расчет Империи[155]. Естественно, Штауфен смог добиться признания Виктора IV в немецких землях (неповиновение в этом случае поначалу выказало лишь архиепископство Зальцбургское[156]) и в проштауфеновских городах Италии — в подобных условиях епископы, настроенные в пользу Александра, были вынуждены уступать.

Ввиду такой ситуации приоритет был отдан возобновлению борьбы с Миланом. Как и год назад, перед Фридрихом вновь встала проблема: каким образом мобилизовать необходимое количество войск? Стянутые под Крему подкрепления немецких имперских князей после длительных боев необходимо было отпускать на родину. На вассальные обязанности императорских ленников по участию в походах нельзя было рассчитывать слишком долго. В пост 1160 года базой для военных операций вновь оказалась зона в Восточном Пьемонте, южнее реки По, где находились коронные земли — непосредственные владения Империи[157], и особенно плотно были сконцентрированы средства управления дружественного маркграфа Монферратского. В апреле в окрестностях Лоди прошло несколько мелких военных операций против укрепленных пунктов и мостов, принадлежащих миланцам. В мае и июне император прошел военным походом вокруг Милана, опустошив все его окрестности. Поскольку у него и в этот раз не хватало сил и средств для осады или штурма вражеской цитадели, он довольствовался тем, что уничтожал базы снабжения и коммуникации противника.

Непрестанная борьба в Верхней Италии заставляла забыть о возвращении в Германию, поэтому оказывать воздействие на развитие событий к северу от Альп император мог только отправкой легатов и передачей через них приказов. Проблема отсутствия государя стала явственной во время событий в архиепископстве Майнцском[158]. Для участия в летнем походе на Милан в 1158 году архиепископ Арнольд был вынужден заложить значительную часть имущества. Впоследствии его походные нужды породили серьезный конфликт между ним и министериалами, бюргерами, а также духовенством его города. При дворе не раз появлялись делегации противников этого иерарха. Император, правда, поддерживал Арнольда, но о прямом военном вмешательстве в дела Майнца не приходилось и думать. В июне 1160 года, когда Барбаросса все еще вел борьбу против Милана, в Майнце дело дошло до убийства архиепископа, чреватого тяжелыми последствиями. В высшей степени опасная связь этих событий с итальянской политикой Штауфена обнаружилась на собрании князей 25 июля 1160 года в Эрфурте: на нем духовные и светские имперские князья, в том числе архиепископы Трирский и Магдебургский, а также избранный архиепископом Кёльна Райнальд, герцоги Саксонский и Швабский, пфальцграф Рейнский и бранденбургский маркграф Альбрехт Медведь поклялись принять участие в походе на Милан, и одновременно жители Майнца были подвергнуты интердикту и отлучению.

В подобной ситуации Фридриху приходилось уделять внимание и охране путей через Альпы, по которым подходили новые войска. В конце июля 1160 года он направился в область Брешиа, где ему удалось взять укрепленное поселение Изео. Сразу же после этого, узнав, что миланцы осадили замок Каркано, он отправился в местность Брианца, лежащую между двумя заливами в южной части озера Комо; немногим позже, 9 августа, после первоначальных успехов он потерпел там горькое военное поражение. Хотя провал операции и не нанес особого ущерба власти Империи в Комо, где Барбаросса имел важную опорную базу (замок Бараделло), было ясно, что Штауфену не удастся поправить свое военное положение без подхода подкреплений с севера. Поход на Пьяченцу, союзницу миланцев на юге, проходивший при участии дружественных войск павийцев, лодийцев, маркграфов и графов, закончился в конце августа неудачей. Пьячентинцы заблаговременно разрушили понтонный мост через реку По. Кораблей, подготовленных павийцами для переправы через реку, оказалось недостаточно.

В эти дни, в конце августа — начале сентября 1160 года, епископы Новары, Верчелли и Асти, маркграфы Монферрата, Васто и Боско, маркграф Обиццо Маласпина, граф Гвидо ди Бьяндрате и другие ломбардские князья клятвенно обязались с Рождества Богородицы (8 сентября) вплоть до следующей Пасхи (16 апреля [161 года) поставлять императору лучников и арбалетчиков, которые останутся при нем в Павии. Там, на реке Тичино, Фридрих и провел большую часть зимы 1160/1161 года. В октябре, после еще одной безуспешной операции против Пьяченцы, он прекратил военную активность. 29 января 1161 года мы застаем Штауфена в Комо. Участие Генриха Льва в качестве свидетеля при выдаче в Комо диплома епископству Пассау[159] показывает, что в то время речь вновь идет о подходе в Италию новых немецких войск.

Весной 1161 года военные действия против Милана возобновились. Значительные контингенты были предоставлены и коммунами. Судя по рассказу Аффлигемских анналов, в это время Барбаросса на случай своей смерти назначил преемником герцога Фридриха Швабского, а во вторую очередь — Генриха Льва. Новейшая историография[160] выражает по этому поводу сомнение, отчасти вполне обоснованное: разумеется, никакого «короля-соправителя» («Mitkonig») и не предвиделось. С другой стороны, несостоятелен аргумент, согласно которому Фридрих, пообещав князьям на Вюрцбургском рейхстаге 1165 года назначить только одного преемника, который продолжит его политику в отношении схизмы, не соотнес это обещание с решением 1160–1161 годов. К тому времени, в 1165 году, у императора уже был прямой наследник — сын Фридрих, родившийся в июле 1164 года в Павии. Таким образом, из сообщения в Аффлигемских анналах, вероятно, следует заключить, что в условиях растянувшейся на годы борьбы с Миланом Фридрих строил свои планы с величайшей ответственностью и исходил из того, что в боях может случиться всякое.

В апреле-мае 1161 года к императору наконец прибыли столь необходимые новые войска из имперских земель, расположенных к северу от Альп. Свежие силы для борьбы в Верхней Италии предоставили его зять — ландграф Людвиг II Тюрингский, его двоюродный брат — герцог Фридрих фон Ротенбург, Райнальд фон Дассель и богемские князья наряду с многочисленными, не упомянутыми по именам графами, благородными и князьями, а также с южноитальянскими противниками норманнского короля Сицилии. В конце мая — начале июня, как и в прежние годы, поля в окрестностях Милана были подвергнуты опустошению. В городе все сильней ощущался недостаток продуктов питания. Получение военных подкреплений позволило императорским войскам подойти к городской стене, хотя по-настоящему взять Милан в кольцо осады, как в 1158 году, им не удавалось.

В отношении схизмы Фридрих был непоколебим. Во второй половине июня в Лоди, вид которого все более приближался к городскому в результате активного строительства, было проведено церковное собрание, созванное императором и папой Виктором IV. На нем в очередной раз был подтвержден статус штауфеновского папы. Помимо этого, собранию удалось решить вопрос о новом назначении в архиепископстве Майнцском после убийства в прошлом году архиепископа Арнольда. В согласии с Фридрихом Виктор IV сместил избранных ранее Рудольфа фон Церингена и Кристиана фон Буха. В качестве нового майнцского митрополита он возвел на архиепископский престол Конрада фон Виттельсбаха, родственника Штауфенов. Те, кто был причастен к убийству Арнольда Майнцского, а также архиепископ Оберт Миланский и епископы Пьяченцы и Брешиа вместе с их приверженцами в этих городах, были отлучены от церкви. Епископ Герард Болонский и еще несколько неназванных епископов были смещены, Иоанн Падуанский освобожден от должности. Устранение из клира Верхней Италии приверженцев Александра III не только соответствовало императорской политике в отношении схизмы, но и настоятельно требовалась для борьбы с коммунами этого региона. Наконец, дипломы, выданные в Лоди епископам Авиньона и Гренобля, показывают, что император не обошел вниманием и бургундскую территорию. Видимо, еще в 1161 году в политике Штауфена в отношении Южной Бургундии произошел поворот, глубинные причины которого также следует связывать со схизмой. Граф Барселонский Раймунд Беренгар IV (племянник которого Раймунд Беренгар III осенью 1161 года женился на двоюродной сестре Штауфена Рихильде, овдовевшей после смерти кастильского короля Альфонса VII) получил в лен графства Прованс и Форкалькье, а также город Арль — при условии соблюдения прав тамошнего архиепископа. Граф тоже принял личное участие в борьбе с Миланом[161].

Летом 1161 года Фридрих продолжил военные операции в окрестностях «ломбардской метрополии». В конце августа миланские парламентеры при посредничестве ландграфа Тюрингского, князя Богемского и пфальцграфа Рейнского попытались установить контакты со двором, но попытка не удалась — на делегацию напали рыцари Райнальда фон Дасселя[162]. Князья были крайне разгневаны на Райнальда — лишь его уверения в том, что он не был осведомлен о самоуправстве своих людей, и заступничество императора сумели разрядить обстановку. В этом случае дали знать о себе антипатия и скрытая враждебность в среде немецких имперских князей, вызванные, несомненно, весьма своевольным поведением кёльнского избранника, влияние которого на императорскую политику все более усиливалось. В этом инциденте можно было увидеть и предвестие будущих столкновений в Германии из-за территориально-политических противоречий. Сразу после того, как императора поставили в известность о схватках с участием кёльнских рыцарей, он лично вмешался в столкновения и был легко ранен на мосту через городской ров Милана. В отличие от прошлых лет, военные операции концентрировались в зоне непосредственно перед городскими укреплениями. Теперь император повелел действовать, не зная пощады: миланцам, пойманным за заготовкой дров, грозила потеря правой руки.

Свою власть за пределами имперской Италии, и прежде всего в Германии, Фридрих по-прежнему мог осуществлять посредством приказов, распоряжений и отправки легатов. I сентября 1161 года в Ландриано он повторил распоряжение, объявленное еще в январе 1157 года в Трире, согласно которому немецким бюргерам запрещено было создавать клятвенные союзы[163]. Пфальцграф Конрад Рейнский, ранее считавший такой поворот событий по отношению к трирскому архиепископу чрезвычайно выгодным, был вынужден смириться с решением брата-императора. Еще более сложной для государя оказалась ситуация, сложившаяся в связи с явно проалександровской позицией архиепископа Эберхарда Зальцбургского, который так и не отозвался на неоднократные вызовы императора. Из Кремоны или из Лоди, где Фридрих дал инвеституру новоизбранному патриарху Аквилейскому Удальриху II, после того как последний присягнул Виктору IV, Штауфен отправил своего нотария Бурхарда в качестве легата в юго-восточные земли немецкой части Империи и в Венгрию[164]. Нотарий должен был наделить патриарха регалиями, а затем отстаивать дело Виктора IV в Каринтии и Венгрии. Хотя миссия введения в должность нового герцога Каринтийского Германа в Филлахе прошла чрезвычайно успешно, в отношении императорской церковной политики она полностью провалилась. Патриарх заметно дистанцировался от императорского антипапы. Эберхард Зальцбургский, вновь получивший письменный вызов, не был готов ехать к императору. Сославшись на плохое состояние здоровья, он предложил выплату финансовой компенсации за то, что не участвует в походе и не является ко двору.

В конце 1161 года казалось, что до победы над Миланом остаются считаные дни. На сей раз Фридрих встал на зимние квартиры в Лоди, поскольку из этого города было проще блокировать пути сообщения, соединявшие Милан с Брешиа и Пьяченцой. Несмотря на ряд неудач в церковной политике, императору удалось улучшить свое положение. В декабре 1161 года ко двору для переговоров о дружеском союзе прибыла делегация от английского короля, который, учитывая проалександровскую позицию духовенства своей страны, относился к демаршам императора крайне сдержанно. Императору в то время не давала покоя идея созыва вселенского собора для обсуждения церковного вопроса. Уполномоченные Империи, находившиеся в окрестностях Рима, действовали против Александра III столь успешно, что в конце года папа был вынужден покинуть город и направиться во Францию. При таком ходе событий был вынужден уступить даже архиепископ Эберхард Зальцбургский.

Миланцы все больше убеждались в том, что дальнейшая борьба с императором не имеет смысла. Планомерное уничтожение их посевов, продолжавшееся в ходе нескольких лет, и блокада путей снабжения из Брешиа и Пьяченцы, начавшаяся осенью 1161 года, наконец поставили «ломбардскую метрополию» на колени. В городе были и отдельные проштауфеновские группы, представители которых, правда, пока подвергались изгнанию. Однако голоса тех, кто выступал за соглашение, за начало переговоров, звучали все громче[165]. 21 февраля 1162 года к императору прибыли представители города, с которым он так долго боролся, причем граф Гвидо ди Бьяндрате, как и в 1158 году, включился в беседу в качестве посредника особого рода. Поначалу не было ни малейшего сомнения в том, что предложение о договоренности, conventio, против которой выступало лишь меньшинство князей во главе с новоизбранным Райнальдом Кёльнским, найдет отклик, как это уже случилось четыре года назад. Миланцы были готовы разрушить городские укрепления, выдать заложников, принять немецкого или ломбардского подеста, заплатить штраф, возвести пфальц за собственный счет, отказаться от регалий и расторгнуть прежние союзы, а также выселить из своего города три тысячи жителей. Иными словами, горожане шли заметно дальше пунктов соглашения 1158 года. Большинство князей выступили за принятие такого предложения. Им явно казалось, что требование безоговорочной капитуляции грозит новым витком сопротивления столь упорно защищавшейся коммуны.

Но позже все же возобладало мнение о том, что даже приблизительное выполнение предложенных условий едва ли возможно: гарантию того, что сопротивление Милана будет сломлено полностью и надолго, может дать лишь безоговорочное подчинение, какого в 1155 году добились от Тортоны, а в 1160 году — от Кремы. Крайне унизительной мерой для миланцев стало то, что акт окончательного подчинения перенесли в Лоди, который с начала XII века они успешно поработили и который император велел основать на новом месте за четыре года до этих боев. В первые мартовские дни 1162 года консулы, рыцари и пешие отряды из Милана являлись в город на реке Адда и сдавали свое оружие и штандарты, в том числе повозку со знаменем покровителя города, святого Амвросия, — столь символичный для миланских воинов «карроччо». 7 марта Фридрих даровал подчинившимся только жизнь и освободил их от опалы — после того как они отказались от последних из миланских замков, которых, по утверждениям источников, первоначально было 2000. Затем ломбардские и немецкие уполномоченные государя приняли у населения города клятву покорности. Городскую стену у ворот надлежало снести, чтобы облегчить доступ войску императора.

19 марта из Павии, куда в середине месяца удалился Фридрих и где томились в неволе миланские заложники, поступил приказ полностью очистить город. Миланцам указали четыре новых места жительства в окрестностях — под Нозедо, Виджентино, Ламбрате и в одном не поддающемся точной идентификации месте под Дергано, к северу от Милана. Так миланцев постигла та же судьба, какую они уготовили лодийцам в 1111 году после первого разрушения Лоди. Большая часть горожан, вероятно, не могла поверить в то, что император действительно намерен выполнить эти распоряжения, и поначалу устроила временный лагерь поблизости, за пределами городского рва. Но через несколько дней их вразумили. 26 марта в Милане появился Барбаросса в сопровождении собственных войск и войск дружественных городов и повелел начать разрушение[166]. В спешном порядке (городам, враждебным Милану, были выделены отдельные части города: павийцам — район Порта Тичинезе, комаскам — район Порта Комаска и т. д.) солдаты разожгли огонь, и цветущую «ломбардскую метрополию», самый могущественный коммунальный центр всей Ломбардии и, несомненно, один из самых значительных городов всего христианского мира, сравняли с землей. Пощадили лишь немногие отдельные церкви, но, что характерно, не кафедральный собор. В Сант-Амброджо, чьи монахи, в отличие от обитателей местного монастыря каноников, стояли на стороне властителя, в Пальмовое воскресенье, 1 апреля 1162 года, Барбаросса демонстративно принял оливковую ветвь.

4. От триумфа над Миланом до краха имперской власти в верхней Италии (1162–1168)

Подчинив миланцев и разрушив их город, Барбаросса достиг вершины своей власти, упрочившейся в многолетнем противостоянии с враждебными городами Ломбардии. Очевидно, в порыве воодушевления при датировке своих дипломов Штауфен велел добавлять ссылку на dedicio [сдачу (лат.)] или destructio Mediolani [разрушение Милана (лат.)], а также сделал пожертвования монастырям Италии и Германии из денег, поступавших в то время в большом объеме в качестве десятины. Даже зальцбургский архиепископ Эберхард, столь давний противник церковной политики императора, уже в марте 1162 года явился ко двору в Павию. В атмосфере грандиозного триумфа седой иерарх, не сдавший своих позиций даже перед императором и упорно отстаивавший свою приверженность Александру III, был благосклонно отпущен обратно, снискав, таким образом, милость Штауфена. Надо сказать, что именно весной 1162 года Фридрих потерпел ощутимую неудачу: Александру III удалось бежать через Геную во Францию. Но поведение императора по отношению к зальцбуржцу, а также крайне успешные переговоры с генуэзцами, проводившиеся тогда же, показывают, что он, несмотря ни на что, умел избегать слишком поспешной реакции.

На Пасху, 8 апреля 1162 года, в Павии пышно отпраздновали триумф над Миланом. Штауфен вместе с супругой Беатрисой в соборе во время мессы был увенчан короной, чего он не мог сделать уже три года, поскольку его желанием было вновь надеть корону только после победы над «ломбардской метрополией». Вслед за этим во дворце епископа Павийского, где обычно происходили городские собрания, начался праздничный пир, собравший за императорским столом духовных и светских князей. Хотя государь поставил на колени еще не всех врагов, политическая ситуация принимала новые очертания. С давних пор император поддерживал контакты с приморскими городами Пизой и Генуей посредством городских делегаций[167]. Теперь, когда Штауфен вернулся к прежнему плану похода на Сицилию, он предоставил этим городам обширные привилегии, тем самым обеспечив себе столь важную поддержку со стороны их флотов. Правда, в тот момент казалось, что интересы имперской политики должны быть сосредоточены скорее на Средней Италии: из-за ставшей заметной уже с 1160 года проалександровской позиции Вельфа VI[168], которого в 1152 году король сделал господином этих земель, ситуация в этом регионе становилась для Империи все более неприятной.

Власть императора в Верхней Италии, казалось, была неоспоримой настолько, что города Пьяченца и Брешиа, все еще враждебно настроенные к Барбароссе, были не в силах противостоять ей. 22 апреля изъявили покорность брешианцы, подписав в Павии договор о капитуляции. 11 мая их примеру последовали пьячентинцы, которых поклялись было еще раз взять в осаду. Обоим городам были поставлены условия, сходные с теми, какие в феврале первоначально предусматривались для миланцев[169]. Правда, Пьяченцу и Брешиа не разрушили, их жители могли по-прежнему жить на родине. Отныне имперская власть в Ломбардии стала базироваться на новых основаниях. Если раньше в здешних сельских местностях присутствовали лишь отдельные штауфеновские должностные лица[170], то теперь такого рода назначения превратились в организационный принцип. Меры предосторожности приходилось применять прежде всего против миланцев, выселенных из своего города. 1 мая 1162 года их подчинили власти епископа Генриха Льежского. Вероятно, в том же месяце в качестве подеста для бергамасков и брешианцев был назначен Марквард фон Грумбах, для Пьяченцы — Эгенольф фон Урслинген, для Феррары, уже не раз впадавшей в смуту, — Конрад фон Балльхаузен, для Пармы — Аццо, а для графства Комо — магистр Паган. Таким образом, вся Ломбардия оказалась покрытой сетью штауфеновской имперской администрации. Правда, ряду городов, сохранявших верность императору, в том числе Павии, Кремоне и Лоди, разрешили вернуться к консульской форме правления, но из этой уступки вряд ли следует делать далеко идущие выводы. Это никоим образом не мешало императору оказывать воздействие на городские органы управления и тем более не уменьшало его влияния. Однако при проведении этих мер нередко возникала давняя проблема предпочтения отдельных городов при одновременном пренебрежении к другим. При этом города, издавна занимавшие проштауфеновские позиции, вполне могли чувствовать себя задетыми. Так, Бергамо был подчинен тому же должностному лицу, что и Брешиа, долгое время враждебная императору, что никак нельзя назвать удачным решением. Лодийцы, со своей стороны, тоже могли считать, что передача Кремы в 1162 году под власть Кремоны противоречит их территориально-политическим интересам[171]. Правда, такого рода напряженность в отношениях еще не находила себе выхода — в реальные конфликты она вылилась уже позднее.

Отныне Фридрих мог заняться окончательным подчинением всей группы городов — союзников Милана, в том числе Брешиа и Пьяченцы, а затем полностью сосредоточиться на церковном вопросе и планировании похода на Сицилию, Его раздражение вызвал прежде всего прием, оказанный враждебному папе во Французского королевстве. Вследствие этого недовольства Капетинг Людовик VII был вынужден пойти на уступки. Он направил к императорскому двору в Павию Генриха, графа Труа. Если на рубеже 1161 и 1162 годов Штауфен подумывал о созыве вселенского собора для прояснения церковного вопроса, то теперь он мог вернуться к этому замыслу, модифицировав его. Встреча с французским королем была назначена на 29 августа 1162 года и должна была пройти на границе Империи, в Сен-Жан-де-Лон на Соне. Тогда же третейский суд в паритетном составе, пред которым предстали бы оба папы, должен был вынести приговор и завершить схизму[172]. Конечно, как и при подготовке павийского церковного собрания в начале 1160 года, Фридрих и теперь совершенно не предполагал возможность провала выдвигаемых им притязаний. В пригласительных письмах епископату Германии и Бургундии[173] он не допускал и сомнения в том, что при встрече на Соне законность избрания Виктора IV будет окончательно подтверждена. Людовик VII, узнав по дипломатическим каналам об этих намерениях императора, попал в крайне затруднительное положение, грозившее стать чрезвычайно опасным для короля прежде всего из-за упорного нежелания Александра III предстать перед церковным собранием.

Еще в дипломе для Генуи от 9 июня 1162 года Барбаросса подтвердил свое намерение отправиться в поход на Сицилию[174]. Однако конфликт между Генуей и Пизой, вспыхнувший сразу после этого, лишил его возможности рассчитывать на столь важную поддержку со стороны флотов обоих приморских городов. В начале июля на побережье в качестве императорского легата был направлен Райнальд фон Дассель, который попытался на время уладить разногласия. Именно тогда кёльнский избранник впервые ступил на землю Средней Италии, которая в последующие годы станет главной ареной деятельности имперских легатов[175].

Служба легатов с тех пор стала важным инструментом осуществления власти Штауфена. Если в Верхней Италии[176] она существовала как дополнительный элемент наряду с имперской администрацией, то в Средней Италии легаты выступали в роли исключительных представителей имперской власти. Еще в июле 1162 года Райнальд сумел заключить соглашение с Луккой, которое окончательно выводило ее из компетенции Вельфа VI, маркграфа Тосканы, и подчиняло ее Империи[177].

В это время Фридрих, взяв с собой немецкие и ломбардские войска, отправился на Виа Эмилия и принудил к покорности Болонью. Страшась той же судьбы, какая несколько месяцев назад была уготована могучему Милану, город на реке Рено уступил без сопротивления. Затем в начале августа император вместе с двором прибыл в Турин. Сам его маршрут показывает, что он тогда находился на пути к месту встречи с Людовиком VII В Турине появились как пизанские, так и генуэзские посланники, чтобы при посредничестве легата Райнальда фон Дасселя предоставить разрешение своего спора императору. Благодаря деньгам генуэзцы сумели привлечь на свою сторону прежде всего князей. Однако государь по прошествии времени не принял никакого решения, и приговор отложили до его возвращения. Действительно, программа этих дней была плотной. В начале августа в Борго Сан Далмаццо, неподалеку от Турина, скончался граф Барселоны Раймунд Беренгар IV, направлявшийся ко двору Штауфена в соответствии с заключенным с ним в 1161 году договором. Барбаросса лично отправился туда, чтобы отдать испытанному соратнику последние почести. Договор с племянником покойного, Раймундом Беренгаром III, мужем Рихильды, вдовствующей королевы Кастилии и двоюродной сестры Барбароссы, был возобновлен только 18 августа. 21 августа в Турине император выдал грамоту иоаннитам Прованса. В эти же дни он, уступив коммуне Пьяченцы столь важный для города мост через По (который в 1157 году был передан группе проштауфеновски настроенных горожан, а позже — аббатству Санта-Джулия в Брешиа, настоявшему на своих старых правах), сумел тесней привязать город на реке По к Империи. Назначенный в Пьяченцу правителем Эгенольф фон Урслинген не справился со своими обязанностями; вероятно, еще во время пребывания Фридриха в Турине, до 27 сентября 1162 года, его заменил Арнольд фон Дорштадт, прозванный итальянцами Пегой бородой (Барбавариа)[178].

Бесспорно, император выехал из Турина в Бургундию с запозданием. Лишь поздним вечером назначенного дня, 29 августа, он прибыл на место встречи с Людовиком VII, в Сен-Жан-де-Лон на Соне. Людовику опоздание Штауфена оказалось исключительно на руку. Французский король в сопровождении лишь представителей Александра III, но без самого папы, еще днем появился на мосту через Сону, после чего вернулся в Дижон, не опасаясь обвинения в неявке на встречу. Хотя Фридрих предоставил Людовику отсрочку на три недели, император не отменил назначенного собрания, на котором присутствовало огромное число имперских князей[179]. Трудности с обеспечением столь колоссального количества людей, собравшихся вдали от какого-либо значительного города или другого центра снабжения, а также проблемы с размещением князей, которым император уже при приглашении на встречу предусмотрительно велел взять с собой шатры, поставили государя в затруднительное положение. О том, чтобы отложить собрание, не могло быть и речи. Компетентное руководство им осуществлял Райнальд фон Дассель, который в своей речи на латинском, немецком и французском языках подчеркнул принципиальное требование императора о назначении лишь им одним на епископскую кафедру города Рима, имеющую решающую важность для Imperium, без учета возможных возражений «провинциальных королей».

Решение было принято в пользу Виктора IV, что изначально не вызывало сомнений. Датский король Вальдемар, явившийся ко двору согласно своим обещаниям, данным в июне 1158 года, был наделен леном еще до начала собора. В остальных королевствах Западной Европы, в частности во Франции и в Англии, речь кёльнского митрополита должны были воспринять как тяжкое оскорбление[180].

Решение о непосредственном подчинении Женевского епископства императору, признанное еще 7 сентября в Сен-Жан-де-Лон, лишало герцога фон Церингена прав на инвеституру, предоставленных ему в 1156 году. Впоследствии это привело к серьезному разладу между Фридрихом и этим знатным домом, выражавшим недовольство имперскими властями после того, как они не признали избрания Рудольфа фон Церингена архиепископом Майнцским[181]. Штауфеновская церковная политика, с 1162 года сопряженная с враждебным отношением к Французскому королевству, затрудняла сохранение имперской власти в Бургундии. Возможно, уже осенью 1162 года Бертольд IV фон Церинген пообещал королю Людовику VII поддержку в конфликте с императором. Французская знать, например граф Раймунд V Тулузский, в последующие годы все активнее проявляли экспансионистские устремления в отношении имперской Бургундии[182]. Епископат этой земли тоже не служил прочной опорой для политики Штауфена: после смерти в 1162 году Гумберта Безансонского его преемником стал Готье, декан церкви Святого Стефана в Безансоне и брат французского герцога Гуго Бургундского. В сентябре этого года он еще находился при императорском дворе, но впоследствии открыто перешел на сторону Александра III. Фридрих сумел сохранить свое влияние на это архиепископство, назначив в него в 1163 году проверенного ахенского пробста Хериберта, однако со смертью в том же году архиепископа Ираклия Лионского, верного императору, возникла новая проблема[183].

Несмотря на то что в сентябре 1162 года Фридрих воплотил в жизнь свой план повторного утверждения Виктора IV в должности, ему все же пришлось вскоре осознать, что неудавшаяся встреча с французским королем оказалась чреватой тяжелыми последствиями. По словам Иоанна Солсберийского, император якобы сказал, что колесо фортуны в тот момент повернулось, и она перестала быть к нему благосклонной[184]. Входила ли в первоначальные планы императора поездка из Бургундии в Германию, точно выяснить не удается. Во всяком случае, он направился на север, отослав Райнальда фон Дасселя, а потом и Германа Верденского с широкими полномочиями обратно в Италию. Беспорядки в Эльзасе, где граф фон Дагсбург, явно занимавший сторону Церингенов, напал на замок Хорбург, вынудили Фридриха лично вмешаться в события. В дальнейшем он так никогда и не откажется от враждебности к Церингенам, отныне им не скрываемой. На хофтаге в Констанце 23 ноября 1162 года — опять же исключительно в его интересах — был расторгнут брак Клеменции фон Церинген с Генрихом Львом, в то время прочной опорой штауфеновской политики[185].

Весной следующего года на хофтаге в Майнце император привел в исполнение приговор, уже давно вынесенный этому городу за убийство 24 июня 1160 года архиепископа Арнольда. Городские укрепления и несколько домов дискредитированных горожан были срыты или разрушены. Согласно каноническим предписаниям Майнц утратил ранг города за поведение горожан в момент убийства архиепископа[186].

В Венгрии же после смерти приверженца Александра III короля Гезы II (31 мая 1162 года) его братья Ласло II (умер в 1163 году) и Иштван IV начали борьбу за его наследство с его сыном Иштваном III, все больше подпадая под византийское влияние. Эти события побудили императора задуматься об интервенции в государство Арпадов[187], но в конечном счете он ограничился тем, что возложил заботу о соблюдении интересов Империи на герцога Австрийского и маркграфа Штирийского. Летом 1163 года был восстановлен мир с Польшей, нарушенный после того, как Болеслав IV уклонился от участия в походе на Милан. Главное, что авторитет Штауфена был общепризнанным в германских землях Империи. Назревавшие противоречия между южногерманскими и саксонскими князьями, с одной стороны, и Генрихом Львом с другой, удалось погасить в самом начале, даже Бертольд фон Церинген в июле 1163 года снова появился при дворе в Зельце[188].

На августовский хофтаг в Нюрнберге впервые прибыли посланцы Александра III. Они начали переговоры, продолжавшиеся вплоть до весны следующего года и организованные явно по настоянию Людовика VII Французского, принявшего к себе папу[189]. При этом возник явный шанс на благоприятный исход переговоров. В октябре Штауфен направился в Италию — и вновь через Бреннер, на южном выходе из которого летом этого же года Марквард фон Грумбах сумел утвердить договором власть Империи над замком Гарда, продержав его в годичной осаде[190]. На сей раз государя не сопровождали значительные воинские части, поскольку с 1162 года его власть в Верхней Италии уже в значительной мере укрепилась. Целью третьего итальянского похода было дальнейшее планирование и подготовка военной экспедиции на Сицилию. Однако первоочередной его задачей было все же активизировать прямое управление на юге, которое все больше распространялось и на Среднюю Италию — после мер, принятых Райнальдом фон Дасселем во время его легатской миссии с осени 1162 года. В конце октября — начале ноября 1163 года в Лоди состоялся большой хофтаг, на котором деятельность Райнальда получила одобрение со стороны императора. Вместе с папой Виктором IV император принял личное участие в переносе реликвий святого Вассиана, покровителя Лоди, из старого города в новый, благодаря чему основание Лоди на реке Адда получило церковно-правовую санкцию и был одобрен перенос епископской резиденции[191].

В начале декабря Фридрих отправился через Павию в Монцу. По дороге туда, оказавшись под Виджентино, он услышал жалобы выселенных миланцев, сетовавших на угнетения со стороны имперских должностных лиц. Не уступив их просьбам смягчить тяжелый гнет, император все же пошел им навстречу, распорядившись отпустить миланских заложников. Правда, специализированные исследования установили, что подати, которые собирала имперская штауфеновская администрация, отличались от податей, установленных прежней коммунальной властью, не размером, а в основном тем, что их требовали чужеземцы (либо местные приверженцы императора). Тем не менее следует принять во внимание, что в Миланской области эти налоги взимали и с бывших горожан; очевидно, злоупотребления властью и завышенные требования были не редкостью.

В начале следующего года Барбаросса направился по Виа Эмилия к Адриатическому побережью, чтобы продолжить подготовку к походу на Сицилию. Тогда он наладил тесный контакт с Генуей[192], интересы которой были направлены на укрепление своих позиций в Сардинии, вразрез с притязаниями на нее же пизанцев. Из-за нехватки войск Фридрих многократно откладывал принятие решения о начале похода. На хофтаге в Парме в начале марта 1164 года он принял предложение сардинского судьи Барезо ди Арборея, которого активно поддержали генуэзцы, вверить ему этот остров в качестве самостоятельного королевства в обмен на крупную сумму денег. При этом государь не только сознательно проигнорировал виды пизанцев на Сардинию — он не принял в расчет ни права герцога Вельфа VI, переданные тому в 1152 года, ни притязания папства на власть над островом. «Эпизод Барезо» в политике Штауфена, который можно назвать не иначе как авантюрным, тотчас же рассорил его с пизанцами. Правда, эпизод этот следует оценивать, учитывая ту огромную потребность в деньгах, какую в те времена испытывало штауфеновское государство.

Из-за болезни Барбаросса не смог лично поехать за Апеннины, как было намечено. Из Пармы в Среднюю Италию в качестве легата был направлен Райнальд фон Дассель. Сам Фридрих вновь направился в сердце Ломбардии. Из Павии он активизировал переговоры с Александром III, продолжавшиеся с прошлого года. В восточных землях Верхней Италии уже начиналось скрытое движение сопротивления против Империи, воплотившееся в виде первого во времена Штауфенов союза городов, который вскоре возглавят веронцы (Веронская лига[193]), поэтому соглашение с Александром, несомненно, укрепило бы позиции императора. О стремлении Фридриха искать соглашения с мятежными Вероной, Падуей и Виченцой прежде всего путем переговоров свидетельствует тот факт, что еще в начале апреля он отправил в Верону представителей городов, сохранявших верность Империи: Кремоны, Павии, Новары, Лоди и Комо. Император пообещал веронцам вынести справедливый приговор, если они явятся на суд в Павию. Ситуация… в корне изменилась из-за смерти Виктора IV 20 апреля 1164 год в Лукке. Райнальд фон Дассель немедленно поспешил в этот город и организовал — не посоветовавшись с императором и не имея такой возможности — избрание нового антипапы: им стал Гвидо да Крема, принявший имя Пасхалия III.

О продолжении диалога с Александром III больше не приходилось и думать. После начальной паузы, указывающей, очевидно, на недовольство своеволием легата, император все же признал нового папу. Надежды на окончание схизмы оказались напрасными. Вскоре после этого немецкие князья получили указания выставить войска против Веронской лиги. В то же время император культивировал верноподданнические чувства в нескольких городах опасной зоны (в частности, в Ферраре, Тревизо и Мантуе), предоставив им обширные привилегии. Впервые ситуация стала крайне угрожающей и в восточной части Верхней Италии, впервые коммуны нашли эффективный и перспективный способ противостояния Империи — союз городов. Войско, в подавляющем большинстве состоящее из городских контингентов, еще в июне под началом императора двинулось на Верону, но, убедившись в мощи вражеских сил, вернулось без результата.

Затем в течение лета 1164 года императорской резиденцией стала Павия. В пространном дипломе[194], выданном городу на реке Тичино, была выражена благодарность за испытанную верность Империи. В его же стенах 16 июля на свет появился Фридрих — старший сын императорской четы[195]. 3 августа по договоренности, принятой в Парме в марте 1164 года, на трон Сардинии был коронован судья Барезо ди Арборея. Сумму, назначенную за этот политический ход, в начале сентября выплатили генуэзцы, рассчитывавшие получить от этой императорской меры колоссальную выгоду. Для возобновления борьбы с городами Фридриху было необходимо собрать войска, для чего в конце сентября он счел нужным вернуться через Альпы в Германию. Его маленький сын, хилый ребенок, остался в Италии, будучи доверен верному маркграфу Вильгельму Монферратскому. До отъезда государь реорганизовал ломбардскую имперскую администрацию, назначив новых должностных лиц. Из-за возникновения Веронской лиги традиционный путь через Бреннер оказался перекрыт, поэтому Фридрих прошел на север через Дизентис. Он проявил разумную заботу о будущей возможности перехода через Альпы, выдав диплом рыцарям Валь-Камоники, к северу от Брешиа[196].

Еще в Павии, с появлением избранного после смерти Эберхарда Зальцбургского нового архиепископа Конрада, бабенбергского дяди императора, бывшего до того епископом Пассауским, государя, можно сказать, настигли «немецкие проблемы»[197]. Ожесточение борьбы, наступившее в ходе схизмы после смерти Виктора IV, не позволило Штауфену проявить гибкость в отношении нового архиепископа, также стоящего на стороне Александра. Он отказал Конраду в инвеституре. В последующие годы Зальцбург станет для него подлинным очагом проблем, связанных со схизмой, — одним из главных к северу от Альп. Вернувшись, Штауфен обнаружил, что Германия погрязла в раздорах и неурядицах, вызванных не только церковнополитическими, но и территориально-политическими причинами[198]. О том, чтобы быстро собрать войска и незамедлительно вернуться на юг, не могло быть и речи. Прежде всего император взялся за улаживание распри, возникшей в Ульме между пфальцграфом Гуго Тюбингенским и герцогом Вельфом VII: Барбаросса оказал нажим на тюбингенца, и тот был вынужден отпустить пленных. Однако вскоре раздор вспыхнул вновь, причем на сторону пфальцграфа встал герцог Швабский, а на сторону молодого Вельфа — герцог фон Церинген.

В ноябре 1164 года на Бамбергском хофтаге императору пришлось также разбираться в так называемой «Райнекской распре» между Райнальдом Кёльнским и пфальцграфом Рейнским. Поначалу Фридрих в гневе обрушился на кёльнца, но тот в конечном итоге склонил его на свою сторону, поэтому императорский единокровный брат, и ранее терпевший неудачу в действиях против архиепископа Трирского, был поставлен на место. Несмотря на гнев государя, вызванный слишком поспешными действиями Райнальда при избрании Пасхалия III, Райнальд был незаменим при разработке Штауфеном своих политических планов и даже, как правило, был их душой и движущей силой. Он еще не добился рукоположения в епископы, но в значительной мере определял направление имперской политики в роли избранника Кёльна и многократно испытанного имперского легата.

Весной следующего года Фридрих кардинально поменял отношение к королевствам на западе, и перемену эту можно понять только с учетом его церковной политики[199]. После неудавшейся встречи на Соне отношения с Францией пребывали в глубоком упадке. Несмотря на то что Людовик VII не принял плана широкой антиштауфеновской коалиции с участием Сицилии, Восточного Рима и Александра III (именно это предлагал ему в 1164 году византийский император)[200], не стоило сомневаться в том, что Империя и Франция стали противниками. Генрих II Английский, несмотря на проалександровскую позицию своего духовенства и принципиальное согласие с Александром III, в начале 1160-х годов все же сумел сохранить связи со штауфеновским двором. Отношения Генриха с папой все больше осложнял его раздор с бывшим канцлером и нынешним архиепископом Кентерберийским Томасом Бекетом. В апреле 1165 года к английскому двору в Руан был отправлен в качестве императорского легата Райнальд фон Дассель. Несмотря на то что многими при этом дворе он, как схизматик, не признавался, ему удалось заключить союз, подкрепленный планами двойного брака: императорского сына Фридриха с Элеонорой и Генриха Льва с Матильдой, дочерями английского короля.

На Троицу (23 мая 1165 года) Райнальд вместе с английскими легатами появился на рейхстаге в Вюрцбурге. По его предложению была объявлена так называемая «Вюрцбургская присяга», согласно которой император твердо обязывался не признавать папой Роландо (Александра III) и всегда быть на стороне папы Пасхалия III и его преемников, избранных партией Пасхалия. По настоянию государя Райнальд также изъявил готовность принять рукоположение в священники и епископы и первым принес присягу Пасхалию. За ним последовали английские посланники, сам Фридрих и присутствующие духовные и светские князья[201]. Первые проблемы возникли уже при принесении присяги в Вюрцбурге. Прелаты и светские князья, настроенные в пользу Александра, а также все противники подобного обострения штауфеновской церковной политики, более или менее явственно дистанцировались от императора. Так, в частности, поступил архиепископ Майнцский Конрад фон Виттельсбах, открыто объявивший о том, что он поддерживает Александра. Конрад был вынужден оставить свою должность. Архиепископы Магдебургский и Гамбург-Бременский, а также Эберхард Бамбергский принесли присягу лишь с оговорками. Хиллин Трирский в Вюрцбург и вовсе не явился, не отрекся от поддержки Александра III и Конрад Зальцбургский. Из светских князей точно так же повел себя молодой герцог Швабский, который покинул двор еще до принесения присяги — в том числе и потому, что был недоволен вмешательством кузена-императора в Тюбингенскую распрю.

Впоследствии дать эту присягу обязали всех князей Империи. Против цистерцианцев, с начала схизмы неизменно занимавших проалександровскую позицию, император применил даже вооруженное насилие[202]. Политика Империи приняла радикальные очертания: отныне Штауфен открыто противопоставил себя папе. В июне Фридрих направился в Баварию, где в Пассау был приведен к присяге епископ Руперт. Далее его путь шел через Дунай в Вену, где требуемую присягу принесли его дядя Бабенберг — герцог Генрих Язомирготт, избранный епископ Регенсбургский и, вероятно, епископ Альберт Фрейзингенский. Тем самым Штауфену удалось подчинить своей воле нескольких викарных епископов и значительную часть населения непокорной Зальцбургской церковной провинции.

Ожесточенная форма, которую принял церковной спор, требовала от правителя быстрого достижения своих целей. Летом 1165 года суровый нрав Барбароссы испытал на себе Марквард, аббат Фульды, который был вынужден оставить свою должность. В сентябре Фридрих поехал на Средний Рейн, где при дворе в Вормсе должен был снова появиться Конрад Зальцбургский, однако тот не откликнулся на вызов. Здесь Барбаросса принял решение о новом замещении кафедры Майнца — архиепископом стал Кристиан фон Бух. Кристиан, пробст Мерзебурга, избранный майнцским митрополитом в 1160 году, в то время еще не снискал императорского одобрения, как и его соперник Рудольф фон Церинген. Однако с ноября 1162 года он занял чрезвычайно важную позицию в ближайшем окружении государя, исполняя обязанности имперского канцлера. С конца лета 1164 года он был легатом императора в Италии, действуя по преимуществу в землях Средней Италии, и способствовал возвращению папы Пасхалия III в Рим. При его непосредственной инициативе, в противовес прогенуэзским действиям императора летом 1164 года, в апреле 1165 года Сардиния была отдана в лен пизанцам, благодаря чему удалось воспользоваться постоянным соперничеством двух приморских городов, обернувшимся для Империи значительной финансовой выгодой[203]. Иными словами, выбор императора в пользу Кристиана, ставшего новым архиепископом Майнцским, пал на преданного, испытанного и удачливого человека. Его близкое знакомство с потребностями итальянской политики позволяло ему продолжать свою политическую активность к югу от Альп и в то же время обеспечивало необходимую территориально-политическую свободу действий на землях Майнцского архиепископства.

Таким образом, начиная с Вюрцбургского рейхстага Фридрих все больше брал верх над явной оппозицией. Об опасном характере ситуации можно судить по слухам, ходившим в Англии: некоторые князья Империи, в том числе архиепископы Трирский, Магдебургский и Зальцбургский, герцоги Швабский, Австрийский, Церинген и Вельф VI, а также брат смещенного архиепископа Майнцского пфальцграф Фридрих фон Виттельсбах, якобы составили заговор с целью избрания нового императора. Хотя слухам этим, конечно, нельзя верить в буквальном смысле, они все же наглядно отражают масштабы сил, все более отчуждавшихся от императора и противостоящих ему[204].

Осенью 1165 года Штауфен направился на Нижний Рейн, проследовав через Кёльн, где 2 октября Райнальд фон Дассель был рукоположен в епископы оснабрюкским епископом Филиппом. Вероятно, в ноябре, находясь в своем пфальце в Нимвегене, Фридрих испытал большую радость от рождения второго сына, своего будущего преемника, получившего традиционное в Салической династии имя Генрих[205]. Сюда же прибыли посланцы из Пьяченцы, чтобы передать регальный чинш и положенную компенсацию за передачу брешианскому аббатству Санта-Джулия гавани на реке По. После отъезда государя из южного королевства делегации из Италии то и дело появлялись при дворе, так что связи с югом поддерживались в достаточной мере. В те времена на юге хозяйничали должностные лица штауфеновской имперской администрации и имперские легаты.

На Рождество Фридрих отправился через Утрехт в Ахен[206]. Состоявшийся там хофтаг следует считать одной из вершин проявления и репрезентации штауфеновской власти в эпоху схизмы. Наряду с политическими решениями по поводу властных отношений в западных окраинных зонах Империи, во Фландрии и епископстве Камбре, значение и блеск этим дням придала прежде всего канонизация Карла Великого, в честь мощей которого были воздвигнуты алтари. Конечно, канонизация первого средневекового императора, санкционированная императорским антипапой Пасхалием III, была актом, имевшим величайшее политическое значение для позиции Штауфена в схизме. Столь явственно ориентированная на более ранние аналогичные события во Французском и Английском королевствах, она одновременно подчеркивала новую, отчетливо заметную со времен Вюрцбургского рейхстага ориентацию имперской политики на Англию. Карл Великий, традиционно считавшийся родоначальником французских королей, демонстративно провозглашался имперским святым. Ахен, пфальц Карла и место его погребения (традиционное место коронации новоизбранного короля), получил обширные городские привилегии. Вместе с монастырем святой Марии Ахен отныне носил почетный титул «главы Германского королевства»[207].

В феврале нового года император находится в Нюрнберге. Архиепископ Конрад Зальцбургский, наконец появившийся при дворе после трех тщетных вызовов, вновь отказался отречься от своей проалександровской позиции, но на сей раз вынужден был удалиться без монаршей милости[208]. Совещания относительно финансирования нового похода в Италию, проводившиеся в Нюрнберге, показывают, что Штауфен вновь начинает отдавать все больший приоритет итальянской политике. Однако отправляться на Юг было невозможно, не погасив важнейшие очаги кризиса в Германии. На хофтаге в Ульме, проведенном в середине марта 1166 года, Фридриху удалось завершить Тюбингенскую распрю, все еще тлевшую, несмотря на его вмешательство осенью 1164 года. Характерно то, что вся сила удара императорского приговора пришлась на слабейшего из участников конфликта: пфальцграф Гуго Тюбингенский был вынужден покориться и сдаться в плен своему противнику, герцогу Вельфу VII. Тем самым император не только смог прочней привязать к себе молодого Вельфа и его союзников, прежде всего герцога Бертольда фон Церингена, но и не стал наказывать герцога Фридриха Швабского, заступавшегося за тюбингенца. В результате напряженность в отношениях между двоюродными братьями из рода Штауфенов, возникшая после Вюрцбургского рейхстага, снова ослабла[209].

Впоследствии все упомянутые выше князья приняли участие в итальянском походе. Дипломы, выданные в Ульме Вихману Магдебургскому, показывают, что отношения Фридриха с этим человеком вновь улучшились. Притязаниям императорской власти стойко противился лишь Конрад Зальцбургский, поэтому 29 марта 1166 года на хофтаге в Лауфене, недалеко от Зальцбурга, правитель объявил о военном выступлении против этого архиепископства. В результате местные противники архиепископа, прежде всего графы фон Плайн, разорили его владения. В ночь с 4 на 5 апреля 1167 года был предан огню и сам город Зальцбург[210].

В месяцы, последовавшие за Лауфенским хофтагом, Фридрих усиленно готовился к предстоящему итальянскому походу. Подобно тому, как перед выступлением в коронационный поход в 1154 году скончался норманнский король (Рожер II умер 26 февраля 1154 года), так и теперь 7 мая 1166 года умер Вильгельм I Сицилийский. Таким образом, перспективы успешного похода в Южную Италию, планировавшегося после победы над Миланом на протяжении не одного года, оказались весьма благоприятными. Фридрих рассчитывал на то, что сумеет окончательно разгромить норманнское государство, если еще раз напряжет все силы Империи, имеющиеся в его распоряжении, и соберет мощное войско. Победа над ним, в свою очередь, помогла бы нанести удар папе Александру III, которому весной 1165 года удалось вернуться в Рим из французского изгнания. В июле 1166 года император направился в Бургундию. Там он привлек на свою сторону архиепископство Вьеннское, дав ему привилегию, но из-за нехватки времени не смог уладить многие трудности, возникавшие из-за схизмы и вражды с Францией[211]. Напрасными остались и проявленные им в сентябре в Вормсе усилия уладить давнюю напряженность в отношениях со сводным братом Конрадом Рейнским при посредничестве Генриха, аббата Лорша[212].

Тем не менее откладывать итальянский поход более было нельзя. В октябре 1166 года с большим войском, в которое впервые вошли также наемники, так называемые «брабансоны» (поскольку в большинстве своем они были родом из Брабанта), он выступил из Аугсбурга и отправился в свой четвертый поход на юг, следуя через Бреннер. В отличие от прошлых лет привычный путь из Тренто в Верону на этот раз был перекрыт силами Веронской лиги, и императору пришлось идти через перевал Тонале и Валь Камонику[213]. С тех пор как Штауфен два года назад покинул Италию, ситуация в стране изменилась. Городская оппозиция проявила себя не только в форме Веронского союза — суровые меры штауфеновской имперской администрации все резче критиковали и в Ломбардии, понимаемой в более узком смысле. Летом 1164 года недовольство давало о себе знать даже в Кремоне и Павии. Вероятно, на рубеже 1165-1166 годов кремонцы[214] вступили в контакт с Веронской лигой, а именно с Падуей и Венецией, причем, возможно, не последнюю роль в этом сыграл денежный поток из Византии, издавна протекавший через город у лагуны.

Опустошив области Брешиа и Бергамо и затребовав заложников, в ноябре Фридрих вступил в Лоди. Многочисленные жалобы на воистину террористический режим, установленный имперскими должностными лицами, оставили его равнодушным, и он снова объявил о своем решении двинуться на Рим. Присягу Пасхалию III в соответствии с прошлогодними вюрцбургскими решениями теперь пришлось принести и итальянскому духовенству[215]. Конфликт между генуэзцами и Пизой, вновь вспыхнувший после передачи последней острова Сардиния в апреле 1165 года, лишь с трудом удалось притушить на время общего имперского похода[216]. Таким образом, предпосылки для экспедиции оказались не лучшими. Правда, Штауфен мог возлагать особые надежды на многочисленность войск, стоящих под его началом. Побывав на рубеже 1166 и 1167 годов в Баньоло, неподалеку от Брешиа, император вновь продемонстрировал свою власть неспокойным брешианцам.

В январе Фридрих выступил из Лоди в поход на юг. Еще на Виа Эмилия ради поддержания своего авторитета он был вынужден оказать военное давление на Парму и Болонью. Города выдавали заложников, некоторым приходилось соглашаться на выплату большой дани. Войско продвигалось вперед крайне медленно. Одной из причин такого промедления была беременность императрицы, родившей в феврале своего третьего сына, Конрада. Произошло это событие неподалеку от Фаэнцы, в замке Модильяна, принадлежащем графу Гвидо Гуэрре[217]. В начале марта Фридрих и его двор остановились в Имоле. Следующая стадия похода началась с отправки в Среднюю Италию, через Апеннины, архиепископа Кристиана Майнцского, наконец-то рукоположенного в сан, и архиепископа Кёльнского Райнальда. Дальнейшее продвижение на юг должно было происходить разными путями. Сам Барбаросса направился к Адриатическому побережью, где еще в начале 1164 года он обдумывал план сицилийской экспедиции.

В то время как два имперских легата следовали каждый своим путем по Средней Италии (причем лучше всех показали себя пизанцы, занявшие после избрания нового архиепископа однозначно проштауфеновскую позицию[218]), император через Равенну и Римини двинулся на Анкону[219]. Этот приморский город с давних пор был постоянной опорой византийской политики на Адриатическом побережье. В 1158 году после переговоров с Райнальдом фон Дасселем и Отто фон Виттельсбахом византийцы в конце концов были вынуждены оттуда удалиться. Но с тех пор они вновь активизировали в Анконе свою деятельность. Вероятно, и сама Анкона в те времена опасалась, что Штауфен может применить к ней столь же суровые меры, как к другим городам. Император замкнул кольцо осады вокруг хорошо укрепленного города, однако нанести сокрушительного удара не мог. Во время трехнедельной осады он узнал от гонцов о том, что в начале марта в Ломбардии, у него в тылу, началось восстание городов. Бергамо, Бреша, Кремона, Мантуя, выселенные в 1162 году из своего города миланцы и, видимо, Феррара объединились в Ломбардский союз городов, вероятно, взяв за образец Веронскую лигу. Ломбардская лига[220] начала борьбу за восстановление прежних свобод, выступив против штауфеновской имперской администрации, признанной ею крайне деспотичной. Ситуация для императора оказалась затруднительной. Отказываться от только что начатого похода в Южную Италию он не мог и не хотел — быть может, он также надеялся на то, что его должностные лица в Ломбардии обладают достаточно сильными средствами принуждения. Во всяком случае, он довольствовался отправкой в Павию епископа Германа Верденского, дабы тот удержал этот оплот имперского господства в Италии от измены.

В конце мая в лагерь под Анконой пришло несравненно более радостное известие о колоссальной победе, одержанной 29 мая 1167 года под Тускулом имперскими легатами Райнальдом и Кристианом над римлянами. Ввиду такого успеха Фридрих прекратил дальнейшую осаду приморского города, который при посредничестве пизанцев неохотно согласился подписать договор о подчинении государю. Барбаросса быстро двинулся дальше, совершив прежде вылазку в Апулию со стороны имперской границы возле Тронто[221]. Кто бы тогда мог догадаться, что эта июньская акция окажется единственной военной операцией против норманнов? Штауфеновский антипапа из Витербо торопил императора действовать как можно скорей, чтобы наконец окончательно низложить папу Александра III, все еще находящегося в Риме.

22 июля 1167 года император вместе с папой Пасхалием III подошли к Риму. Под Римом Штауфен объединил свои войска с победоносными вооруженными силами своих имперских легатов, получив чрезвычайно внушительную рать. В последующие дни Фридрих вел штурм Вечного города с холма Монте-Марио. Бои велись в основном вокруг церкви Святого Петра, также пострадавшей во время пожара в близлежащей церкви Санта-Мария в Турри. Переговоры, проводимые от имени проалександровских кардиналов бывшим архиепископом Майнцским Конрадом фон Виттельсбахом, который с 1(65 года находился в курии, результатов не дали. Однако самому Александру удалось, к величайшему замешательству монарха, бежать в Беневент.

Римляне, долгое время сохранявшие враждебность, были вынуждены наконец уступить превосходству императорских сил. Фридрих заключил с ними пакт, гарантировавший сохранение их сената, и тем самым привлек город на свою сторону[222]. 30 июля Пасхалия III торжественно возвели на престол в церкви Святого Петра, а через два дня папа совершил коронацию супруги Штауфена Беатрисы императорской короной. Успех и крах штауфеновской политики нерасторжимо смешались в эти дни: в самом начале августа в Риме вспыхнула типичная для тибрских болот эпидемия летней малярии, частая гостья города. Болезнь унесла цвет императорского войска, и триумф штауфеновской власти рассыпался как карточный домик. Современники сочли это событие ужасной Божьей карой, причем в упрек императору ставилась не только его позиция в схизме, но и разрушение домов Божьих во время сражений в Риме. Жертвами катастрофы под Римом пали архиепископ Райнальд Кёльнский, епископы Конрад Аугсбургский, Александр Льежский, Даниил Пражский, Эберхард Регенсбургский, Готфрид Шпайерский и Герман Верденский, герцоги Фридрих Швабский и Вельф VII, князь Депольт Чешский, многочисленные графы и «благородные свободные». Имперскому войску в целом пришлось оплакивать тысячи погибших.

6 августа Фридрих тронулся в путь, оставив в Риме многих больных и обреченных на смерть. Через Витербо он вышел в более высокие районы горной области Монте-Амиата. Сам император имел значительный иммунитет против этой болезни из-за перенесенных ранее (возможно, еще в крестовом походе с Конрадом III) лихорадок[223]. Крайне растерянный, глубоко подавленный, с жалкими остатками войска, столь великолепного еще несколько дней назад, он продолжил путь по традиционному маршруту — по Виа Франчигена[224]. При поддержке Лукки и Пизы, а также при помощи местной знати, например сеньоров Буджано и Маоны, 31 августа он достиг города на реке Арно, по-прежнему стоящего на его стороне.

На предложение пизанцев отправить его дальше на корабле император не согласился, но уже через несколько дней он держал путь в Ломбардию. Свободный проход по отрезку дороги Виа Франчигена, идущей через Монте-Бардоне (ныне перевал Ла-Чиза[225]), издавна обеспечивали имперские власти. Еще в феврале 1167 года Барбаросса дал привилегию жителям Понтремоли. Теперь же он обнаружил, что путь под этим городом перекрыли понтремолийцы и ломбардцы. Так он впервые столкнулся с военным сопротивлением возникшей этой весной Ломбардской лиги. В самом деле, во время чрезвычайно успешного наступления Барбароссы вражеские города сумели расширить и укрепить свои позиции. 27 апреля миланцы демонстративно вернулись в свой город и тем самым вновь основали «ломбардскую метрополию». До 22 мая военному давлению подвергался город Лоди, принуждаемый вступить в союз против императора, а в августе поднакопившие сил миланцы с отрядами бергамасков сумели отбить замок Треццо, за который шли бои еще в 1158–1159 годах.

Слабость его войска не оставила императору под Понтремоли иного выбора, кроме отступления. Взяв проводником маркграфа Обиццо Маласпину, уже много лет занимавшего проштауфеновскую позицию, он повел армию трудным, утомительным путем[226] через западные непроходимые перевалы Апеннин. Пройдя по областям Тортоны и Пьяченцы (несомненно, в обход самих городов), 12 сентября Фридрих с супругой и остатками поредевшего войска добрался до верной ему Павии. Этот город, всегда стоявший на его стороне с начала его правления, оказал ему лучший прием и предоставил необходимое убежище. 21 сентября на публичном народном собрании была объявлена опала вражеским городам, за исключением Кремоны и Лоди. Фридрих бросил им вызов, разыграв весьма драматичную сцену.

Военные позиции императора находились в величайшей опасности. После катастрофы под Римом его войска сильно поредели, а большинство ломбардских городов теперь выказывали ему враждебность. Тем из оставшихся с ним князей, кто просил о дозволении вернуться домой, он едва ли мог отказать. Видимо, еще в сентябре ему пришлось отправить на Север Бертольда фон Церингена и Кристиана Майнцского — для устранения беспорядков в Саксонии, где против Генриха Льва объединили свои усилия архиепископ Магдебургский, ландграф Тюрингский, Альбрехт Медведь и примкнувший к ним с 12 июля 1167 года Райнальд фон Дассель, теперь уже покойный[227]. Таким образом, в операциях, проводимых против вражеских городов (сводившихся к осени исключительно к действиям против сельских окрестностей этих коммун), Штауфен был вынужден использовать только ломбардские вооруженные силы — отряды городов Павии, Новары и Верчелли, маркграфов Вильгельма Монферратского и Обиццо Маласпины, а также графа Гвидо ди Бьяндрате. Богатая добыча, попавшая в его руки в областях Милана и Пьяченцы, ничуть не улучшала его положения. Рано или поздно из Италии нужно было уходить — правда, традиционно используемые альпийские перевалы стали недоступными из-за враждебности городов.

Когда в ноябре 1167 года положение императора стало осложняться и в Павии, он покинул город. Взяв с собой ломбардских заложников, в том числе из Брешиа, на рубеже годов он остановился сначала в землях графа ди Бьяндрате, а потом — в землях маркграфа Монферратского. В это время, 1 декабря, Венеция, Веронская лига и Ломбардская лига заключили договор об объединении[228]. В последующие недели от Империи отпали также Новара и Верчелли. Фридрих оказался в крайне бедственном положении, в его распоряжении не оставалось никаких средств принуждения. Но в этой тяжелейшей ситуации Штауфен проявил большой политико-тактический талант: всю ставку он сделал на переговоры. Он с готовностью принял конверса картезианцев Дитриха из Сильве-Бените (не только близкого человека, но и родственника императора) для переговоров о завершении схизмы[229]. Ко двору пригласили приора картезианцев Базилия, аббата из Сито Александра и епископа Петра Павийского, изгнанного из своего епископства. Государь вел беседы и с посланцем архиепископа Зальцбургского, оказавшегося в последние годы под сильнейшим давлением, причем высказывался император об иерархе вполне благосклонно.

В то же время он предпринял переговоры с графом Гумбертом Савойским[230], отношение которого к Империи сформировали его безуспешные притязания на графство Туринское, а также, возможно, брак с Клеменцией фон Церинген, которая в 1162 году была разведена с Генрихом Львом. В начале 1168 года при посредничестве Вильгельма Монферратского, родственника савойца, а также, возможно, герцога фон Церингена, вернувшегося к тому времени из Германии, было, наконец, достигнуто соглашение. За уступки, подробности которых неизвестны — предание гласит о «горах золота», — Гумберт согласился сопровождать Штауфена: проходы через Западные Альпы были свободны! Проходившие одновременно с этим переговоры по церковному вопросу Фридрих тут же прервал, не дожидаясь того, чтобы они привели к какому-либо результату.

В начале марта император, достигнув города Сузы, велел демонстративно казнить нескольких из ломбардских заложников, которых он все еще возил с собой. Этот поступок Штауфена, совершенный в последние дни пребывания в Италии, едва не стал для него роковым — во всяком случае, горожане Сузы заставили его выдать оставшихся заложников. После этого Фридриху удалось бежать из Италии при помощи авантюры. Следуя плану, придуманному Бертольдом фон Церингеном, он поменялся одеждой с похожим на него мужчиной из свиты (согласно Оттону Санкт-Блазинскому[231], с рыцарем Хартманом фон Зибенэйхом) и ускользнул из становившейся все более враждебной Сузы, где был вынужден оставить даже свою жену. По узкой полосе земли, принадлежавшей графам Савойским, Фридрих быстрым маршем достиг города Женевы[232]. 1 5 марта он в сопровождении Церингена вступил в Базель. Его отношения с герцогом Бертольдом стали тогда особенно близкими: тяжелый конфликт 1162 года был давно забыт, и брату герцога Церингена Рудольфу[233], обойденному во время майнцских выборов 1160 года, следовало найти достойную компенсацию — опустевшую с лета 1167 года кафедру епископа Льежского. При помощи ловких переговоров Фридриху все же удалось организовать бегство из Италии, но катастрофа под Римом и крах господства Империи в Ломбардии в дальнейшем поставили перед ним новые проблемы и задачи, разрешить которые оказалось трудно.

5. Поворот в штауфеновской политике (1168–1178)

Тяжелое поражение, которое потерпела власть Фридриха Барбароссы в 1167 году, следует считать важной вехой в истории раннештауфеновской эпохи. Особая имперская администрация в Ломбардии (передовой в экономическом отношении имперской зоны), созданная после Ронкальского рейхстага, но прежде всего после триумфа над Миланом, была уничтожена. Не удалось найти приемлемого решения и для церковного вопроса. Все эти события не могли не оказать влияния на территории Империи, расположенные к северу от Альп, на земли, оставленные Фридрихом в 1166 году лишь частично замиренными. Видимо, еще в марте 1168 года император поехал в Бургундию, где — вероятно, в Безансоне — смог приветствовать свою супругу. На время отсутствия в этих землях преданного ему архиепископа Хериберта Безансонского (митрополит входил в число участников четвертого итальянского похода) государь принял меры для сохранения порядка в графстве Бургундия, назначив заместителя[234], но все же и здесь ему пришлось обнаружить явный ущерб для своей власти. Он резко отчитал местных грандов. Его политические возможности в тот момент ограничивались его личной активностью, императорскими приказами: кризис его власти в Италии дал о себе знать и к северу от Альп. Правда, в Бургундии Фридрих задержался ненадолго: ему необходимо было в срочном порядке окончательно возвратиться в Германию.

Беспорядки в Саксонии[235] требовали срочного вмешательства государя. Архиепископ Майнцский и герцог фон Церинген, отправленные сюда еще осенью прошлого года из Верхней Италии, до сих пор не смогли добиться решающего перелома в ситуации. Участники конфликта явились в Вюрцбург к императору в июне 1168 года, лишь после двух тщетных вызовов. На одной стороне выступал Генрих Лев, на другой — коалиция восточносаксонских имперских князей Магдебурга, Бранденбурга и ландграфа Тюрингского. Несмотря на то что князья подчинились императорскому приказу прекратить борьбу, эти конфликты вскоре разгорелись вновь — в последующие годы императору еще не раз придется ими заниматься.

Видимо, уже в это время Фридриху пришлось принимать меры в отношении владений и сеньорий, оставшихся бесхозными после гибели под Римом многих князей и представителей знати[236]. Наделение герцогскими правами епископа Вюрцбургского, о чем было объявлено на хофтаге в городе на Майне в июне 1168 года, ни по времени, ни по значению нельзя отделять от передачи государем герцогства Швабского, которое после смерти его двоюродного брата Фридриха фон Ротенбурга отошло к старшему сыну императора. Тем самым герцогство Швабское, которым Барбаросса руководил сам до своего возведения в королевское достоинство, снова досталось его ближайшему родственнику. В то же время ему удалось приобрести многочисленные имения знати, освободившиеся после смерти их владельцев, либо договориться о наследовании весьма обширных земель. Особого успеха он добился в южной Швабии, где сумел обеспечить герцогу Швабскому должности фогта во владениях епископов Аугсбурга и Кура. Граф Рудольф фон Пфуллендорф, многолетний верный соратник императора, после смерти под Римом единственного сына Бертольда сделал Штауфена своим наследником, а потом передал императору часть своих прав досрочно[237].

Подобная же судьба постигла и дядю Барбароссы Вельфа VI — ведь и его сын, носивший то же имя, скончался от малярии. Правда, Вельф, который с самого начала схизмы сторонился своего племянника-императора из-за того, что его фактически вытеснили из переданных ему имперских ленов в Средней Италии, отреагировал на это событие совсем иначе, чем Пфуллендорф. Его отчаяние из-за смерти единственного сына выразилось в отказе от всех моральных ограничений: он отослал жену в монастырь, а сам стал вести разнузданный образ жизни[238].

Таким образом, император сумел извлечь из катастрофы под Римом существенную выгоду для укрепления своего территориально-политического положения, однако его власть была сильно подорвана. Малочисленные грамоты, выданные государем с 1168 года, как и скудная историографическая традиция того времени, явственно указывают на упадок его могущества. 20 сентября 1168 года скончался Пасхалий III — уже второй штауфеновский антипапа. Это значительно расширило свободу действий монарха в церковном вопросе. Фридрих узнал о смерти Пасхалия не сразу, поскольку имперские князья (Кристиан Майнцский, еще в 1167 году получивший кафедру в Кёльне, бывший канцлер Филипп фон Хайнсберг и герцог Генрих Лев), направленные к английскому двору в качестве легатов, предлагая военную помощь против Франции, должны были добиться от короля Генриха II того, чтобы английская церковь присягнула Пасхалию III[239]. Однако Плантагенет уже не был столь покладист, как несколько лет назад; конечно, он вполне мог усомниться в эффективности поддержки со стороны Штауфена после поражения 1167 года. Тем не менее связи поначалу сохранялись. Но приказ о присяге антипапе исполнен не был, поскольку он встретил сопротивление со стороны английского духовенства. Правда, брак вельфского герцога с Матильдой Английской, о котором договорились в 1165 году, был уже заключен, а именно 1 февраля 1168 года в Миндене[240].

Возможно, еще в конце года Штауфен возобновил завязанные уже в конце 1167 года контакты с окружением Александра III. Посредниками вновь выступили цистерцианские аббаты из Франции: на сей раз помимо Александра из Сито на встрече присутствовал Понтий из Клерво[241]. В начале 1169 года император посетил земли к югу от Саксонского герцогства: в пфальце Валльхаузен он снова взялся за улаживание опять разгоревшегося конфликта в Саксонии. Его встреча с уполномоченными Александра III состоялась в марте. Для оглашения предложений Штауфена в курию отбыл Эберхард Бамбергский. Папе предлагалось признать императором второго сына Барбароссы Генриха, которого предстоит избрать королем; Генрих, в свою очередь, обязывался официально признать папу, тогда как сам Фридрих хотел еще дополнительно это обдумать; наконец, Александр должен был одобрить схизматические церковные назначения. Переговоры закончились провалом. Главное препятствие Александр, бесспорно, увидел в вопросе о схизматических назначениях, однако существенную роль в его отказе сыграла и его оглядка на ломбардцев, не приветствовавших контакты папы с императором.

Из этих переговоров мы впервые узнаем о намерении императора добиться избрания своего второго сына королем (старший сын Фридрих[242] с рождения оставался болезненным ребенком). Несомненно, решающим фактором для принятия этого решения стал горький опыт последних лет. К тому же самому государю шел уже сорок седьмой год. В избрании короля при жизни царствующего властителя не было ничего необычного, ведь и Конрад III короновал своего сына (правда, перед выступлением в крестовый поход). Генриха, которому в июне исполнилось четыре года, избрали королем на Троицын день 1169 года во время рейхстага в Бамберге[243]. Вероятно, тогда же Фридрих признал избранника кардиналов покойного антипапы — папу Каликста III, чьи позиции в Италии, правда, как были, так и останутся чрезвычайно слабыми. Первостепенной задачей для Штауфена стала германская церковная политика, больным местом которой по-прежнему оставалось Зальцбургское архиепископство[244]. Сын богемского короля Владислава Адальберт III, избранный здесь в 1168 году, после смерти архиепископа Конрада, тоже был сторонником Александра. К тому же он владел регалиями, хотя император до сих пор ему их не предоставил. На Бамбергском рейхстаге государь даже не принял Адальберта. Фридрих намеревался лично вмешаться в дела в Зальцбурге.

Еще в Бамберге Штауфен принял очень характерное для его политики тех лет решение относительно Бременского архиепископства. После смерти архиепископа Хартвига 11 октября 1168 года здесь возникло двоевластие: Отберт, ставленник вельфской партии, противостоял Зигфриду, сыну Альбрехта Медведя, представителю князей — противников Генриха Льва. В целом император поддерживал притязания своего вельфского кузена, что обнаружилось еще летом 1168 года при вмешательстве Фридриха в саксонскую смуту. Теперь он не принял сторону ни одного из кандидатов и возвел на бременскую кафедру Балдуина, пробста Хальберштадтского собора — человека, тесно связанного с герцогом. Обойденному Асканию, вероятно, посулили следующее освободившееся епископство — в 1173 году он станет епископом Бранденбургским[245].

В июле Фридрих последовал через Пассау в Зальцбургхофен (ныне Фрайлассинг), расположенный рядом с Зальцбургом: в этом городе Адальберт III сдал ему свои епископские полномочия. На ближайшие годы император оставил архиепископские земли в непосредственном имперском управлении, не назначая нового митрополита. Во время этих событий маленький сын государя, избранный королем, 15 августа 1169 года был коронован в Ахене: штауфеновское династическое наследование в Империи было обеспечено. Проблемы архиепископства Зальцбургского, где сохранялось влияние сторонников Александра (не в последнюю очередь благодаря двум продолжительным легатским визитам бывшего майнцского архиепископа Конрада, ныне кардинала Сабины), побудили императора в начале 1170 года вновь совершить длительную поездку через архиепископские земли в юго-восточную часть Империи. Во время этого долгого путешествия он останавливался в самом Зальцбурге, Фризахе, Лайбнице и Гарстене под Штайром. В район Боденского озера он вернулся только в мае.

В начале июля Штауфен провел хофтаг в Фульде. Там он узнал об окончательном провале своих переговоров с Александром III, начатых в прошлом году, и повторил Вюрцбургскую присягу, согласно которой папа-соперник, демонстративно называемый «Роландом», то есть не папским именем, никогда не должен был получить признания. Из Фульды государь отправился в Эрфурт. Здесь ему удалось окончательно восстановить мир в Саксонии, нарушенный с 1166–1167 годов. Правда, в последний момент Генрих Лев сумел настоять на своем, но Фридрих, покончив с вельфским влиянием на Гослар, все же добился важного успеха[246]. Территориальная политика императора со времен его возвращения в Германию была исключительно удачной. Он сумел создать для себя на территории Майнца еще одну важную позицию, впервые основав в июле 1170 года заметный город (Гельнхаузен)[247].

Все эти успехи позволили (по крайней мере, на немецкой территории) за несколько лет преодолеть последствия тяжелого поражения 1167 года, предоставив императору многочисленные возможности для исполнения новых политических замыслов. Так, осенью 1170 года Штауфен смог предпринять поход в Бургундию, где его власть давно пошатнулась. В союзе с местным дворянством он выступил сначала против Гоше III де Салена, с чьим зятем, графом Жераром Макон-Вьеннским, он сумел добиться соглашения о мире в Средней Бургундии. Но особенно выгодными для него оказались перемены на политической арене в Арелате и в Провансе, где после смерти (в 1166 или 1167 году) Раймунда Беренгара III Барселонского, получившего в 1162 году в лен графство Прованс, полновластно распоряжался двоюродный брат покойного, король Альфонс Арагонский. Граф Раймунд V Тулузский, поначалу враждебный Штауфену, женился на вдове Раймунда Беренгария, двоюродной сестре Барбароссы Рихильде, и теперь открыто перешел на сторону Империи. Арльский митрополит, для которого меры, принятые в 1162 году, были отнюдь не благоприятными, теперь тоже искал поддержки Штэуфена, остановившегося в конце осени 1170 года вместе с двором в Живоре, южнее Лиона[248].

В эти месяцы Фридрих послал майнцского архиепископа Кристиана, уже многократно испытанного в Италии, в Византию и, предложив последней союз, возобновил контакты, полностью разорванные с 1159 года[249]. В шестидесятые годы василевс постоянно выказывал враждебное отношение к Штауфену, но теперь был вполне готов к диалогу, в чем не последнюю роль сыграли новые противоречия с Венецией, а также неудачная попытка сотрудничества с Александром III. В следующем году в Германию явилось ответное византийское посольство. Переговоры на основе брачного проекта продлились до 1174 года. Фридрих тогда был занят кардинальной перестройкой союзных отношений с иностранными державами. Под вопрос прежде всего были поставлены отношения с Англией. По поводу схизмы Генрих II проводил жесткую политику, направление которой было для императора нежелательным. Плантагенета же разочаровало избрание королем второго сына Штауфена — ведь в 1165 году при договоре о заключении брака предполагалось, что супругом принцессы Элеоноры (Алиеноры) станет наследник престола. Смерть старшего императорского сына, естественно, в корне изменила ситуацию, и уже в 1170 году Элеонора была выдана за короля Альфонса VIII Кастильского[250].

В силу явственного охлаждения отношений с Англией Фридрих был вынужден возобновить дипломатические контакты с Людовиком VII Французским. Возможно, решающее значение в этом вопросе приобрело известие об убийстве Томаса Бекета, произошедшем 29 декабря 1170 года в Кентерберийском соборе. Во всяком случае, в феврале 1171 года император встретился с Капетингом в Вокулёре, на границе Империи. Во время этой встречи было заключено лишь соглашение о борьбе с брабансонами — наемниками, наводнившими пограничные области и разорявшими их. Проект германо-французского брачного союза провалился из-за несогласия Александра III. И все же встреча Людовика и Фридриха заложила основы дружбы между Штауфенами и Капетингами, сохранившейся по XIII век[251].

Следующее сообщение о Штауфене относится лишь к маю 1171 года: в Донаувёрте он вместе с Генрихом Львом предпринял попытку восстановить свое влияние в Гарде, имеющей столь важное стратегическое значение, — местным сеньорам были предоставлены привилегии. О новых планомерных действиях в отношении Верхней Италии еще не было и речи[252]. Лето этого года Фридрих провел на Нижнем Рейне, а осенью выехал в Гослар. Правда, его стремление приобрести для своего дома кое-какие владения из наследства маркграфа Альбрехта Медведя, скончавшегося в прошлом году, натолкнулось на упорное сопротивление братьев из рода Асканиев, так что в конце концов Фридрих все-таки отступился. Здесь, в Саксонии, не было столь же благоприятных, как в Швабии, предпосылок для проведения успешной территориальной политики.

В июне 1171 года в Кёльне прошли переговоры с прибывшей туда византийской делегацией. К концу года император послал в Восточный Рим епископа Конрада Вормсского, вслед за чем последовало паломничество Генриха Льва в Святую землю. В высшей степени вероятно, что Вельф тоже получил от Штауфена полномочия на переговоры. Добравшись до Византии, представители императора (епископ выполнял официальную миссию, а герцог, видимо, как минимум неофициальную) внезапно столкнулись с новой проблемой, очевидно, типичной для византийской дипломатии. Оказалось, что василевс успел начать брачные переговоры с королем Вильгельмом II Сицилийским. В этой ситуации, крайне опасной для штауфеновской политики, Генрих Лев попытался отстоять интересы императора, пообещав императору Мануилу — скорее всего, в обмен на сотрудничество с Фридрихом — земли на Адриатическом побережье Италии, которыми тот давно желал обладать. Комнин действительно отказался от сицилийских матримониальных планов. Но Фридрих не мог продолжать переговоры путем подобных уступок. Он, правда, не прервал контактов немедленно, но в дальнейшем поступил как немецкий ученик византийской дипломатии: воспользовался новыми контактами с традиционными исламскими врагами в тылу Восточного Рима, чтобы в свою очередь иметь на него способы давления[253].

В начале 1172 года император опять отправился в Зальцбург, чтобы принять меры против неизменно упорствующего архиепископа Адальберта III, смещенного в 1169 году. Опираясь на чрезвычайно укрепившийся к тому времени авторитет Империи, в марте этого года в Вормсе он сумел добиться постановления князей о том, что выступление в новый итальянский поход произойдет в течение двух ближайших лет. В конце 1171 года на юг был послан Кристиан Майнцский, в последующие годы находившийся по преимуществу в Средней Италии с целью замирить эту область и, вероятно, подготавливать новый итальянский поход императора. Однако имперский легат оказался втянут в многочисленные конфликты между городами, особенно между Генуей и Пизой, и суверенные права Империи мог поддерживать лишь условно[254].

Успехом завершилась военная экспедиция императора в Польшу, проведенная летом 1172 года из Мерзебурга: великий князь Мешко III был вынужден покориться и разрешить вернуться на родину своему брату Болеславу Высокому, изгнанному в 1166 году, который участвовал вместе с императором в четвертом итальянском походе. С поляков также была взыскана ежегодная дань за шестнадцать лет, установленная в 1157 году, но так и не выплаченная, — в императорскую казну поступило восемь тысяч марок серебром[255]. Все более прочной становилась власть Империи над землями Средней Германии, где с середины 1160-х годов удалось превратить в настоящую «имперскую землю», terra imperii, Плейсенланд с Альтенбургом[256]. Начало осени 1172 года Барбаросса провел в Тюрингии. Здешний ландграф Людвиг II, зять Штауфена по браку с его сестрой, тяжело заболел и 14 октября скончался. Праздновать Рождество император отправился в Аугсбург, проследовав через Вюрцбург и Нюрнберг. Причины столь дальнего зимнего путешествия довольно понятны. Во-первых, после пресечения рода Бальцхаузен-Швабеггов из-за эпидемии малярии под Римом должность фогта во владениях епископа Аугсбургского перешла к Империи и теперь принадлежала — как и в епископстве Кур — императорскому сыну, герцогу Фридриху Швабскому[257]. Во-вторых, территориально-политические интересы государя в то время были обращены на владения графов Ленцбургов в Южной Швабии — летом 1172 года этот знатный род пресекся со смертью Ульриха IV. Приобретение наследства Ленцбургов[258] значительно укрепило бы позиции Штауфенов в Швабии; помимо этого, оно имело величайшее значение для овладения в перспективе альпийскими перевалами, а тем самым и для итальянской политики. Наконец, в Аугсбурге Фридрих встретился с Генрихом Львом, который, вернувшись из Святой земли, доложил двоюродному брату-императору о состоянии германско-византийских отношений.

Масленицу нового года (20 февраля 1173 года) император встретил уже в Ленцбурге, где он принял наследство вымершего графского рода. Некоторые земли нового владения были дальновидно использованы для того, чтобы удовлетворить ожидаемые притязания графа Альбрехта III Габсбурга на наследство Пфуллендорфов, столь важное для государя (Альбрехт был зятем графа Рудольфа фон Пфуллендорфа). В марте Фридрих проехал через Базель в Северную Бургундию — со времен брака с Беатрисой там было создано «родовое имение» Штауфена. В результате схизмы эта местность[259] оставалась областью, требующей особого внимания со стороны императора. К тому же Бургундия со времени возникновения Ломбардской лиги приобрела повышенное значение как транзитная территория для итальянских походов, после того как альпийские перевалы, такие как Бреннер, традиционно использовавшиеся с начала правления Барбароссы, стали непроходимыми для императорских походов на юг.

После того как Эберхард, архидиакон и тезаурарий собора Святого Иоанна в Безансоне, стал тамошним архиепископом (еще до 10 октября 1172 года его рукоположил в сан Александр III), бургундский клир в основном был настроен в пользу Александра. Фридрих не выступил против нового иерарха, но легатские полномочия, признанные за его предшественником, Эберхарду переданы не были и перешли к другим людям. Бросается в глаза то, что император во время пребывания в этой земле не остановился в Безансоне, который обычно всегда посещал. Зато Фридрих сумел усилить влияние Штауфеновского дома в Бургундии: в оборонительном договоре, заключенном с клюнийским приоратом Шо, уже был намечен путь к будущей власти императорского сына Оттона (с конца 1180-х годов)[260]. Теперь в этих землях активно действовала и сама императрица. Она основала тогда во Франшевеле женскую больницу[261]. Решительным образом ситуация улучшилась для императора после того, как в 1171 году был заключен договор о сотрудничестве с французским королем, которое стало новой и постоянной составляющей штауфеновской политики.

Приготовления к новому итальянскому походу, объявленному в прошлом году, определяли ход всех событий, а значит, и действий Фридриха Барбароссы. Для императора было предельно важно поставить под свой контроль существующие очаги беспокойства, а также создать финансовые предпосылки для предстоящего предприятия[262]. Правда, с материальной базой Империи дело обстояло, вероятно, не худшим образом: Фридрих сумел собрать польскую дань, а с 1168 года весьма значительно расширил основы власти императорского дома за счет получения многочисленных наследств. Так, в это время (1173–1174 годы) Фридриху удалось вступить в переговоры со своим дядей герцогом Вельфом VI, удрученным смертью единственного сына под Римом, и настоять на возвращении переданных ему в 1152 году ленов в имперской Италии. Вероятно, еще в 1173 году (самое позднее — летом 1174 года) Вельф отказался от этих ленов в пользу племянника-императора; маркграфство Тоскана, герцогство Сполето, Сардиния и земли Матильды перешли во владения Фридриха в обмен на значительную сумму, размер которой, правда, нам неизвестен[263].

В 1173 году Фридриху вновь удалось улучшить отношения с Асканиями, испорченные во второй половине шестидесятых годов в результате саксонских неурядиц. Таким образом, очагом кризисов по-прежнему оставалась Богемия. Богемская военная помощь для итальянской политики государя, особенно с 1158 года, имела величайшее значение, поэтому вовлечь богемцев в предстоящий поход было исключительно важно. Король Владислав Богемский, который многие годы в Италии был верным соратником императора, в результате бескомпромиссной борьбы Штауфена против его сына Адальберта, архиепископа Зальцбурга, явственно дистанцировался от Империи. Еще в 1172 году он, не испросив согласия императора, отрекся в пользу своего сына Бедржиха. В декабре 1172 года оба они были вызваны ко двору в Нюрнберг, но так и не явились. Осенью 1173 года Барбаросса, снова вызвав их на хофтаг, вынес решение: герцогство Богемия отходило младшему сыну Собеслава, предшественника и дяди Владислава, Олдржиху, который со времен борьбы в Италии пользовался милостью императора и жил в Германии при дворе маркграфа Отто Майсенского, на дочери которого был женат. Олдржих отказался от трона в пользу старшего брата Собеслава 11, который немедленно получил княжество в лен. Оба брата обязались поддержать предстоящий итальянский поход — тем самым государь обеспечил себе важную и проверенную военную поддержку[264].

На рубеже 1173 и 1174 годов Фридрих с двором остановился в Эрфурте, чтобы уладить вновь вспыхнувшие распри между своим племянником, ландграфом Людвигом Тюрингским, и братьями из рода Асканиев. В начале нового года он находился в имперском бурге Киффхаузен. Все его дальнейшие действия были нацелены на проведение итальянского похода, начало которого, намеченное на 1174 год, неминуемо приближалось. Еще летом этого года Штауфену посчастливилось добиться нового успеха в территориальной политике: он приобрел всю полосу бамбергских владений к востоку от Нюрнберга — лены Зульцбахов, земли, к которым Штауфены получили доступ еще благодаря браку Конрада III с Гертрудой фон Зульцбах. Через полтора десятка лет, накануне крестового похода, император сможет вступить в этой области во владение наследством Зульцбахов[265].

Пасху 1174 года Фридрих отпраздновал в Ахене с большой пышностью. В присутствии посланников султана Саладина, уже полгода находившихся в императорской свите (с 1172 года с Саладином вели переговоры о союзе с целью создать решительный противовес Восточному Риму[266]), состоялась торжественная коронация государя, императрицы и их сына Генриха, уже пять лет назад возведенного в королевское достоинство. Отныне вопрос итальянского похода становился все более актуальным. Традиционные альпийские перевалы по-прежнему оставались перекрытыми, поэтому путь должен был лежать через перевалы Западных Альп, которыми императору пришлось бежать из Италии в 1168 году. Решение в пользу этого пути было принято потому, что, во-первых, отношения с графом Гумбертом Савойским, несмотря на отдельные кризисы, по-прежнему оставались хорошими, а во-вторых, что особенно важно, в пьемонтских землях Ломбардская лига обладала гораздо меньшим влиянием. 9 июня 1174 года император для переговоров встречался в Аванше с итальянскими магнатами, среди которых, как мы можем предполагать, был и Вильгельм Монферратский. Вероятно, именно тогда (самое позднее) планы сформировались окончательно.

В конце июня в Регенсбурге состоялся большой хофтаг, на котором было принято решение о Зальцбургском архиепископстве[267]. Архиепископ Адальберт, смещенный летом 1169 года, уже несколько лет не подчинялся императорскому приговору. Хотя государь несколько раз навещал владения архиепископа, спокойствие в них восстановить не удавалось. Адальберт поссорился и с кардиналом Конрадом фон Виттельсбахом, находившимся в Зальцбурге на правах легата Александра III. С другой стороны, влияние сторонников папы Александра на юго-западную часть Империи было для Штауфена камнем преткновения, поэтому в Регенсбурге избрали нового зальцбургского архиепископа — пробста Генриха фон Берхтесгадена, которому Фридрих передал регалии. При этом император не потребовал заявления против Александра III, что можно объяснить значительным изменением его позиции с 1168 года, несмотря на повторное принесение в 1170 году Вюрцбургской присяги. Теперь он проявлял больше гибкости и готовности к компромиссам. На первом месте оказалась проблема восстановления спокойствия в стране, тогда как принципиальные вопросы схизмы намеренно оставлялись без внимания. Здесь, в Регенсбурге, состоялись и последние беседы с византийскими послами о матримониальном проекте, которого обе стороны не касались уже годами. Правда, о сближении не приходилось и думать, переговоры кончились ничем.

В конце августа из Эльзаса, где государь провел лето, чтобы, возможно, в последний раз отдохнуть перед итальянским походом, имперские войска двинулись на юг. Тем временем в Верхней Италии Ломбардская лига сумела значительно усилить позиции городов в местной властной структуре[268]. С тех пор как в декабре 1167 года Ломбардская лига объединилась с Веронской, власть городов охватила всю Верхнюю Италию. Весной 1168 года в долине реки Танаро при расчетливом посягательстве коммун на права Монферратского дома и при широком участии союзных городов удалось основать новый город, название которого, Алессандрия, подчеркивало тесную связь его основателей с Александром III. Его с полным на то правом можно назвать «крепостью союза». Появление этого города явилось очередным попранием императорского суверенитета[269]. Годы борьбы стали для Лиги и годами испытаний. Традиционная вражда городов отступила далеко на задний план перед лицом общего сопротивления Империи. Конституирование некоего парламента городов, заседавшего в форме коллегии ректоров[270], предоставило им инструмент, обеспечивший боеспособность, а также сплоченность и единодушие союза. Даже традиционно проимператорские силы — города Комо и Павия, а также Монферратский дом — были вынуждены подчиниться Лиге, крайне важную и даже доминирующую роль в рамках которой очень скоро будет играть заново основанный и усилившийся Милан[271].

Южнее Апеннин к Империи относились ничуть не лучше, хотя там и не было обширного союза городов. Барбаросса пытался повлиять на ситуацию, отправив туда Кристиана Майнцского, но его политика лавирования между властными притязаниями пизанцев и генуэзцев не принесла успеха[272]. В 1173 году имперский легат осадил приморский город Анкону[273], с которой император заключил соглашение весной 1167 года. Этот шаг, несомненно, свидетельствует о крайне неприязненном отношении Штауфена к Империи Комнинов, несмотря на проходившие тогда же переговоры с Восточным Римом. Несмотря на то что в осаде на стороне Кристиана участвовала даже Венеция, с конца 1160-х годов поссорившаяся с Византией[274], через полгода осаду все же пришлось снять, не добившись никаких успехов. Видимо, в эти же месяцы имперский легат вступил в контакт с сицилийским норманнским двором, чтобы договориться о матримониальном союзе между Сицилией и Штауфенами. В те годы, насыщенные многообразными контактами с иностранными державами (нам известно о матримониальных переговорах с Византией, Францией и султаном Саладином[275]), такое соглашение имело бы для Барбароссы величайшую ценность: оно дало бы возможность подорвать и ослабить прежний альянс его противников. Но Вильгельм II Сицилийский, который должен был жениться на дочери императора, вероятно, на Беатрисе, отверг это предложение из уважения к мнению папы Александра III[276]. Таким образом, положение имперской власти в областях к югу от Альп было крайне тяжелым и в конечном счете требовало личного вмешательства самого государя.

Правда, Фридрих, несмотря на обширные приготовления, не смог выставить войска столь же могучего, как в прежние годы. В сентябре 1174 года через Мон-Сени он вошел в Италию, и Суза, шесть лет назад показавшая себя столь негостеприимной, была сожжена. Силы, примкнувшие к нему в Италии, на этот раз оказались довольно скромными. В основном это были павийцы, маркграфы Вильгельм Монферратский и Марвелло Маласпина, чей отец Обиццо теперь сражался против императора на стороне городов, а также верный граф Гвидо ди Бьяндрате. Турин и Асти покорились монарху. Как можно было предвидеть, в Пьемонте удалось добиться признания имперской власти. Как и при первом появлении в Италии в 1154 году, император был вынужден выступать против мощи городов, заключая союзы с местными силами. О прямом противоборстве с войсками Ломбардской лиги, как и об операциях в Центральной Ломбардии, нечего было и думать.

К концу октября Фридрих начал осаду Алессандрии, ставшей главной целью наступления не только из-за того, что ее основали назло Империи, но и потому, что это отвечало территориальным интересам маркграфа Монферратского. Город, хорошо защищенный благодаря своему расположению на болотистой равнине и новым укреплениям, держался полгода. В это же время имперский легат Кристиан Майнцский, действовавший на Виа Эмилия в местности вокруг Имолы и Болоньи, препятствовал войскам союзных городов, не давая им вступить в борьбу за Алессандрию. Неблагоприятная погода, недостаточное снабжение войск и дезертирства (в особенности из некоторых богемских отрядов[277]) крайне осложняли положение императора. Когда последняя военная хитрость, намеченная на Пасху 1175 года (13 апреля), не удалась, Фридриху пришлось снять осаду из-за приближения деблокирующей армии Лиги — он отступил в направлении Павии. При Монтебелло, неподалеку от Вогеры, пасхальным вечером он столкнулся с вражескими частями и после тщетной попытки обойти противника вступил в переговоры. Монтебелльский мир удалось заключить уже 16–17 апреля[278]. Впервые под давлением обстоятельств император отказался от военной конфронтации, вступил в переговоры с неприятельскими городами и заключил с ними первый договор. Улаживать отношения между Империей и Лигой должен был третейский суд в паритетном составе, а в особо конфликтных случаях — консулы Кремоны. С союзными городами был заключен мир (с Алессандрией, правда, только перемирие).

Поначалу могло показаться, что многолетняя борьба наконец закончилась. Ломбардцы вернулись в свои города, император распустил большую часть войска. По требованию городов он даже изъявил готовность отправить делегатов в курию, чтобы, согласно желание коммун, имевших давние обязательства перед папой, заключить мир также и с Александром III На прежние утверждения исследователей о том, что требование установить контакты такого рода привело к оживлению вражды, обоснованно возражалось, что на это охотно согласился и сам Штауфен[279], однако после провала переговоров с курией император не мог не ощущать разочарования, недовольства и досады. Но, вероятно, к нарушению Монтебелльского соглашения и новой фазе конфликтов привело требование императора разрушить Алессандрию, которой ломбардцы отнюдь не намеревались отказывать в поддержке. Кремонские консулы, которых в Монтебелло наделили функцией неких верховных арбитров, явно пытались, во многом уступив императору[280], спасти то, что еще было можно спасти, но эта попытка оказалась тщетной.

Во время этих переговоров Барбаросса находился в Павии, служившей ему своего рода постоянной резиденцией. Провал его военных начинаний, трудности в переговорах с Ломбардским союзом — все это подталкивало Штауфена к тому, чтобы избирать для осуществления своей политики дипломатические пути. Осада Алессандрии открыла императору глаза на тот факт, что исключительно военный образ действий не позволит достичь цели. Новые союзы можно было заключить не только с городами, вошедшими в Лигу под принуждением, вроде Павии или Комо, уже в 1175 году вновь, еще прочнее привязанного к Империи привилегиями. Кремонцы благодаря своей посреднической роли тоже вступали во все более тесные отношения с императорским двором — не последнюю роль в этом сближении могло играть их постепенное оттеснение с лидирующих позиций в Лиге усиливающимися миланцами. Даже к югу от Апеннин Фридрих сумел показать свой авторитет, вынеся решение, покончившее с многолетней ожесточенной борьбой между Пизой и Генуей.

В октябре 1175 года император вновь направился в долину Танаро. Боевые действия были возобновлены. Правда, для проведения операций против самой Алессандрии у Барбароссы не хватало сил, и он был вынужден довольствоваться ограниченными, частными операциями. Тем не менее ему удалось снова закрепиться в этой зоне, использовав военное давление, искусно соединенное с имитацией начала переговоров[281]. Соглашение с Тортоной было заключено 6 марта 1176 года — очевидно, император не сразу добился этой договоренности, позволившей ему дополнительно усилить свою власть на территориях, окружающих Алессандрию[282]. Правда, ему настоятельно требовались новые войска и подкрепления из Германии. Еще в начале 1161 года Барбаросса встречался в Комо с Генрихом Львом. Теперь, в январе 1176 года, для встречи с вельфским кузеном он поехал в Кьявенну, город к северу от озера Комо. В покров легенды эту знаменитую сцену облекли позже, в другие времена. Тем не менее нам не приходится сомневаться ни в факте встречи как таковой, ни в сути состоявшегося на ней разговора. В обмен на желаемую военную поддержку штауфеновской итальянской политике герцог потребовал передать ему Гослар. Фридрих отказался: если бы он согласился на такое требование, ему пришлось бы поставить под вопрос принципы своей столь успешной территориальной политики в германских землях[283].

В мае 1176 года по территории комасков, имперский контроль над которой вновь удалось обеспечить в 1175 году, к императору подошли давно ожидаемые подкрепления. Под руководством архиепископа Филиппа Кёльнского, которого Фридрих еще зимой послал в Германию, имперские контингенты прошли через перевал Лукоманьо, оказавшийся в распоряжении государя после получения в 1173 году наследства графов Ленцбургов. Барбаросса лично встретил войска и повел их в направлении Павии. 29 мая под Леньяно дорогу ему преградили части Лиги под миланским командованием — ведь города не могли не увидеть чрезвычайной угрозы в усилении императорского войска. Поражение Штауфена в этом бою, произошедшем к северо-западу от Милана, обладало колоссальным политическим значением. Это не была великая решающая битва, а Фридрих и раньше терпел поражения от неприятельских городов[284], но при Леньяно он все же впервые уступил войскам городского союза. В пропагандистском послании болонцам миланцы приписали победу не собственному оружию, а папе и Ytalicorum communia, «сообществу итальянцев»[285]. Самого императора с того дня некоторое время не удавалось найти. Затем он снова объявился в Павии, где его супруга надела уже было траурное платье[286].

Поражение при Леньяно должно было окончательно укрепить Фридриха в убеждении, что вооруженной силой с коммунами не справиться. Настало время очередной волны переговоров, проводившихся в различных местах Ломбардии. Новый проект мира, предложенный кремонскими консулами, Барбаросса одобрил, несмотря на некоторые крайне жесткие положения договора — в частности, о том, что Алессандрия и впредь будет существовать[287]. В эти недели ко двору прибыл картезианец Дитрих Сильв-Бенитский, еще на рубеже 1167 и 1168 годов оказавший посредническую помощь при контактах с курией. Он представил государю мирный план прекращения схизмы, разработанный при содействии цистерцианцев Франции. Эта инициатива[288], проявленная через несколько недель после Леньяно, вероятно, была озвучена как нельзя вовремя: она давала Штауфену возможность вступить в переговоры с Александром III, на сей раз независимо от желания неприятельских коммун, а в случае удачи позволяла лишить Ломбардскую лигу их важнейшей опоры.

Вот уже несколько лет как Фридрих смягчил свою непримиримую позицию по отношению к враждебному папе — если не в принципе, то в отдельных решениях. После смерти Виктора IV, и тем более Пасхалия III, контакты с антипапой стали незначительными, поскольку в большой политической игре того времени штауфеновский папа в конечном счете едва ли имел какой-то вес. На 29 сентября в Ломбардию пригласили Гуго, аббата Боннево, а при дворе все слышней стали голоса, призывавшие к миру с Александром III. 12 октября в Ананьи, в курию, прибыла делегация от императора. Заключение предварительного договора знаменовало окончание схизмы, начавшейся в 1159 году. Достижению соглашения[289] во многом способствовали, во-первых, готовность обеих сторон к компромиссам в вопросе схизматических назначений епископов и, во-вторых, согласие императора вернуть владения Матильды церкви.

На конец января, а затем на 2 февраля 1177 года император приказал епископам Германии и Италии съехаться на собор в Равенну. В начале декабря он выступил из Павии. Кремона, окончательно покинувшая ряды союза городов и перешедшая на сторону государя, сумела воспользоваться все еще стесненным положением Империи и принудила Штауфена к территориальным уступкам[290]. Первая половина 1177 года прошла в непростых переговорах с папскими легатами, на которых речь не в последнюю очередь шла о выборе места заседаний предстоящего мирного конгресса. С конца января Штауфен находился на Адриатическом побережье — в марте встретился там со своим имперским легатом Кристианом Майнцским. В то же время, когда шли переговоры с курией, Штауфен уделял особое внимание Средней Италии, где до сих пор с переменным успехом протекала деятельность Кристиана. Видимо, уже в то время Фридрих сделал распоряжения насчет тех местностей Средней Италии, которые после отречения Вельфа VI снова попали в руки императора. Конрад фон Урслинген стал герцогом Сполетским, Конрад фон Лютцельхардт, известный своим отчаянным характером[291], — маркграфом Анконским[292]. Император крепко держал Адриатическое побережье; характерно то, что еще в марте 1177 года частные акты в Фано датировались правлением штауфеновского антипапы Каликста III[293].

Место заседания, одобренное обеими сторонами, было выбрано лишь в апреле 1177 года, в ходе совещаний в Ферраре между представителями императора и папы. Им оказалась Венеция. Однако далеко не все проблемы нашли решение. В начале июня, во время пребывания Барбароссы в имперском аббатстве Санта-Мария-ди-Помпоза, возникли новые трудности, связанные с тем, что Александр III потребовал заключения мира с Сицилией. Фридрих вновь удалился от намеченного места заседаний и остановился в Чезене. Его повторный уход, несомненно, оказал воздействие на папу, однако и для последнего, вероятно, было не менее важно, чтобы попытка завершить церковный раскол наконец увенчалась успехом. В июле Пьетро, сын венецианского дожа Себастьяно Циани, доставил императора на судне из Равенны в Кьоджу. В эти же дни, при помощи искусной политики сдерживания, Штауфену удалось добиться от папы отказа от требования вернуть владения Матильды, удовлетворить которое император обещал в Ананьи. 23 июля Барбароссу — опять-таки на корабле — доставили в Сан-Николо на Лидо, а на следующий день, в воскресенье 24 июля 1177 года, на площади Сан-Марко состоялось действо, глубоко растрогавшее всех очевидцев[294]: император примирился с папой, с которым боролся восемнадцать лет. Недели мирного конгресса в Венеции, бесспорно, можно считать одной из вершин царствования Фридриха Барбароссы. Кроме мира с церковью на нем были подписаны шестилетнее перемирие с Ломбардским союзом и пятнадцатилетний мир[295] с королем Вильгельмом II Сицилийским[296]. Поскольку восстановленное согласие между Imperium и sacerdotium в конечном счете вынуждало ломбардские города считаться с новыми реалиями, перед штауфеновской политикой теперь открывались совершенно новые перспективы, хотя договор с Сицилией был заключен определенно по желанию папы. Город у лагуны Штауфен покинул только во второй половине сентября, вновь направившись в Среднюю Италию. Вскоре возникнут новые источники трений между императорской и папской политикой, но они, правда, больше не будут создавать реальных угроз для принципиального согласия.

Барбаросса вошел в конфликт с папской территориальной политикой уже тем, что отправился в замок Бертиноро, расположенный западнее Чезены, — тамошний граф Кавалькаконте, умерший летом 1177 года и не оставивший наследников, завещал его церкви[297]. Куда более болезненно, должно быть, папа воспринял реорганизацию властных отношений, произведенную императором в марке Анкона и герцогстве Сполето: отныне в них хозяйничали чиновники Империи, Конрад фон Урслинген и Конрад фон Лютцельхардт[298]. В дальнейшем Фридрих отправился в планомерный объезд этих территорий. В декабре, следуя через область Озимо, он добрался до Ассизи, где и провел Рождество, очевидно, в резиденции Конрада Сполетского. Раздавая привилегии, он все тесней привязывал к Империи некоторые из местных влиятельных знатных родов. Так, 3 января 1178 года в Ашано, центре владений рода Шаленги-Каччаконти, он выдал этому графскому дому грамоты[299].

В конце января Барбароссу торжественно приняли в Пизе. Сразу после этого он, избрав трудный прибрежный путь, направился дальше в Геную. Оба приморских города признали власть Империи. Определяющую роль в этом сыграло вынесенное летом 1175 года решение императора, уладившее столь давние противоречия между пизанцами и генуэзцами[300]. Из Генуи Фридрих обратил взор на отношения в Арелате, где он многие годы откровенно соперничал с арагонским королем, распространившим свою власть на побережье Прованса. Соглашение с графами Барселонскими, заключенное в 1161–1162 годах, императору ничего не дало. Еще осенью 1170 года, во время поездки в Бургундию, он возобновил контакты со знатью, прежде оппозиционно настроенной по отношению к Империи. Так, во время осады Алессандрии он возвел графов Форкалькье в ранг имперских князей, тем самым снова выведя их из подчинения Барселонскому дому, вассалами которого их сделали решения 1162 года. Теперь Фридрих намеревался вмешаться в дела Арелата лично[301].

Из Генуи государь отправился в Павию, а в июне-июле вместе с двором остановился в Турине. После заключения Венецианского мира, а вместе с ним и перемирия с Ломбардской лигой, положение в Ломбардии отнюдь не стало спокойней. Ломбардцы были недовольны решительным укреплением позиций Империи. Жалобы в курию свидетельствуют о множестве сохранявшихся противоречий. Правда, поводы для жалоб имелись и у императора, и у его приверженцев: так, на причиненный им ущерб жаловались кремонцы, которым Феррара перекрыла путь по реке По[302]. Маркграф Вильгельм Монферратский по-прежнему открыто противостоял ломбардским городам. Для него с 1177 года события развивались крайне неблагоприятно[303]. Итак, предпосылки для прочного мира вряд ли можно было назвать хорошими еще до отъезда императора. Переговоры, проходившие в Турине при папском посредничестве, ни к какому соглашению не привели. Отношения сторон по-прежнему будет определять перемирие, но не мир.

В середине июля Барбаросса отправился в поездку в Бургундию, запланированную еще в начале года. Через Мон-Женевр, а затем по долине Дюранса 26 июля он добрался до Арля, где через четыре дня состоялась его торжественная коронация, демонстрирующая не только авторитет императорской власти, вновь обретенный по окончании схизмы, но и суверенитет Империи над Бургундией. В одном дипломе архиепископская церковь Арля была удостоена почетного титула «главная кафедра королевства Бургундии», который, несмотря на его присвоение церкви, характерным образом подчеркивал и значимость города Арля. Сюда, ко двору Штауфена, явились и виднейшие представители местного духовенства и знати. Не единожды за эти недели правитель заседал в суде в разных местах Южной Бургундии, демонстрируя власть Империи на крайнем юге Бургундии в незнакомой доселе форме[304].

Из Арля Фридрих предпринял паломничество в Сен-Жиль в местности Камарг. В начале августа он продолжил свое путешествие вдоль Роны на север. На праздник Успения его супруга Беатриса, лишь недавно родившая ему младшего сына Филиппа, была коронована во Вьенне бургундской короной, diadema Burgandiae. В связи с этим один английский источник называет Штауфена мужем, особенно преданным жене (vir uxorius)[305]: характеристика Фридриха Барбароссы как человека, которую не хотелось бы обходить вниманием в эту бедную источниками эпоху, но которая, правда, в основном выдержана в очень критическом тоне. В графстве Бургундия, которого двор достиг в сентябре, император опять же посвятил себя отправлению правосудия. Власть над этой территорией, где располагались родовые имения императрицы, столько раз находившаяся под угрозой, теперь была вновь и на этот раз окончательно обеспечена. В октябре 1178 года Штауфен выехал в Эльзас, чтобы после четырехлетнего отсутствия вновь ступить на немецкую почву.

6. От столкновений с Генрихом Львом до Майнцской Троицы (1178–1184)

Еще с шестидесятых годов XII века императора по возвращении из итальянского похода нередко встречали внутренние раздоры в германской области Империи, напряженная обстановка и стычки, делавшие вмешательство верховной власти настоятельно необходимым. Повышенного внимания и длительных усилий со стороны государя неизбежно требовали, особенно с 1168 года, столкновения Генриха Льва с враждебными ему князьями. Правда, в то время, вследствие кризиса после катастрофы под Римом, Штауфен особо нуждался в поддержке самых могущественных имперских князей. Отношения со Львом были пока что исключительно хорошими.

Однако осенью 1174 года, по прибытии Барбароссы из итальянского похода, положение в корне изменилось. Несомненно, охлаждению в отношениях, прежде столь тесных, способствовал отказ Генриха Льва помочь государю войсками во время сражений с городами Верхней Италии — иными словами, тот самый безуспешный исход встречи в Кьявенне в январе 1176 года. Фридрих не мог объяснять свою военную неудачу в борьбе с Ломбардской лигой иначе, чем отсутствием поддержки со стороны вельфского герцога. Уже на переговорах с курией Штауфен заключил с папой соглашения, в соответствии с которыми предстояло сместить епископов-схизматиков, бывших в то же время приверженцами Вельфа: Герона Хальберштадтского и Балдуина Гамбург-Бременского. Для Генриха Льва это было тяжелым ударом. Его традиционные противники из числа князей получили решающий стимул к действиям, и враги Вельфа в Саксонии начали собирать свои силы[306]. Ульрих Хальберштадтский, восстановленный по условиям Венецианского мира на своей исконной епископской кафедре, уже осенью 1177 года вступил в открытый конфликт с герцогом и отлучил его от церкви. В то же время в Вестфалии оживились антивельфские силы, возглавленные архиепископом Филиппом Кёльнским по возвращении в Германию весной 1178 года. Летом этот иерарх заключил союз против Льва с хальберштадтским епископом.

Так обстояли дела осенью 1178 года, когда Барбаросса вновь появился в Германии. В ноябре на хофтаг в Шпайере прибыл герцог Генрих с жалобами на своих противников. В ответ на это Филипп Кёльнский, присутствовавший на хофтаге, выдвинул тяжкие обвинения против него самого. Однако император не выказал готовности безоговорочно вступиться за интересы двоюродного брата, как было десять лет назад. Он пригласил участников тяжбы на новое собрание, которое должно было состояться в январе следующего года в Вормсе. Вслед за этим, в последние недели 1178 года, отношения между государем и герцогом Генрихом подверглись еще одному испытанию. Дядя Фридриха и Генриха со стороны Вельфов, герцог Вельф VI, постоянно нуждающийся в деньгах из-за своего расточительного образа жизни, вероятно, еще в 1175 году вступил в переговоры с Генрихом Львом, намереваясь передать тому наследство Вельфов в южной Швабии за соответствующую финансовую компенсацию. Несмотря на принципиальную договоренность, Генрих Лев так и не смог выплатить условленной суммы[307]. На этот раз император, в 1173–1174 годах сумевший добиться от Вельфа VI возвращения итальянских имперских ленов за денежный выкуп, обратился к своему дяде; в декабре 1178 года в Ульме ему удалось привести переговоры к успешному завершению.

На Вормсском рейхстаге, состоявшемся в январе 1179 года, Вельф, согласно договоренности, передал свои наследные владения племяннику-императору, который пожаловал его другими имперскими ленами, тем самым обеспечив своему дому право на получение этого богатого наследства[308]. Генрих Лев, вызванный в Вормс для рассмотрения выдвинутых в Шпайере жалоб, понял, что события развиваются вразрез с его интересами, и предпочел не показываться на глаза императору, тем самым, правда, окончательно превратившись из истца в ответчика. Начался процесс против Вельфа — в ближайшие годы это будет важнейшим событием для всей Империи. Обычно его разделяют на два дела — согласно земельному праву и ленному праву, но, похоже, это разделение больше отражает изощренность исследователей в юриспруденции, чем жизненные реальности[309].

В Вормсе, видимо, в присутствии других князей (лиц одного с Генрихом сословия) и представителей Швабии (с учетом его швабского происхождения) герцогу пригрозили опалой, но, правда, пока не объявили ее. Таким образом, ситуация осталась неразрешенной, но двери для соглашения еще не захлопнули окончательно. В самом деле, то, насколько император был занят тогда вопросами правопорядка, показывает провозглашение в феврале 1179 года в Вайсенбурге «Рейнско-Франконского земского мира»[310]. С отнесенностью его к отдельной части Империи контрастирует наличие в нем положений, рассчитанных явно на более широкое предназначение, включая и положения о процедуре объявления опалы. Правда, вельфский герцог отнюдь не проявлял готовности к уступкам. В Швабии он составил заговор против императора, в котором участвовали несколько дворян, в том числе отпрыски графских родов Цоллернов и Верингенов. Сам император лично направился в Констанц на Троицу 1179 года (20 мая), чтобы подавить беспорядки в зародыше.

В конце июня в Магдебурге состоялся следующий хофтаг по делу Генриха Льва. Вельф снова не явился, и отныне его предупредили об опале. Старый противник Вельфа маркграф Дитрих Лаузицкий выдвинул против герцога тяжкое обвинение в государственной измене. Он вызвал Генриха на судебный поединок, от чего тот отказался, в то же время попросив Штауфена уделить ему время для беседы. В ходе этого разговора в Хальденслебене (или близ этого города) за возврат своей милости Фридрих запросил гигантскую сумму в 5000 марок серебром, так что не очень похоже, чтобы он все еще по-настоящему желал примирения. В законную силу вступило лишь предупреждение об опале, за которым через год и день могла последовать окончательная опала, не допускающая более никаких соглашений. Следовательно, возможности для компромисса еще были, однако уже эта предварительная опала наносила серьезный удар по могущественному герцогу.

Фридрих прибегнул к средству, обусловленному ленным правом, поскольку упорное нежелание Вельфа являться ко двору было еще и заведомым нарушением вассального долга. О временной последовательности трех вызовов в суд, направленных Вельфу согласно правовым нормам, источники не дают ясного представления, но все же не приходится сомневаться в том, что обычные правовые формальности были строго соблюдены. Ленно-правовой процесс был возбужден самое позднее во время собрания, состоявшегося в августе 1179 года в Кайне, в Саксонии. Там же было объявлено о походе князей против Вельфа — шаг, к которому еще ни разу не прибегали в царствование Барбароссы в германской области Империи.

Одной из целей очередного приезда императора в южную Швабию в конце лета была насущная потребность укрепить там свою власть. В ходе хофтага в Аугсбурге были выданы грамоты для Зальцбургского архиепископства, с 1177 года подчиненного бывшему майнцскому архиепископу Конраду фон Виттельсбаху, а также для викарного Бриксенского епископства[311]. Помимо этого Фридрих сумел перетянуть на свою сторону и других швабских сторонников вельфского герцога. Новые сведения о Штауфене появляются лишь через три месяца: в декабре 1179 года он находится вместе с двором в Ульме. Знаменательно долгое молчание источников не в последнюю очередь свидетельствует о том, что положение в Империи было крайне напряженным. Вероятно, троекратный вызов Вельфа на императорский суд следует отнести именно к этим месяцам. Наконец, в январе 1180 года в Вюрцбурге собрался большой рейхстаг, на котором был завершен процесс против Генриха Льва, начатый летом прошлого года. За оскорбление величества, выразившееся в неявке ко двору, герцога лишили имперских ленов, в частности, обоих герцогств — Саксонии и Баварии, переданных в распоряжение императора.

Со времени встречи с Барбароссой, состоявшейся летом 1179 года, военным действиям Генриха Льва в Саксонии сопутствовала необыкновенная удача[312]. В сентябре бои велись в районе Хальберштадта, сгоревшего 23 сентября. Седой епископ Ульрих, один из самых ожесточенных противников Вельфа, попал в плен. Только на рубеже 1179 и 1180 годов он, сняв с герцога церковное отлучение и передав Генриху Льву хальберштадтский лен, был освобожден, но через несколько месяцев умер. В столкновениях с Вихманом Магдебургским Генрих тоже успешно добился своего. По окончании Вюрцбургского рейхстага в Саксонии было заключено перемирие до воскресенья после Пасхи, 27 апреля 1180 года.

Однако принятое в Вюрцбурге решение означало, что жребий брошен. Ожиданию момента вступления силу высшей опалы — через год после предупреждения об опале, сделанного в Магдебурге в июне 1179 года, — придавали скорее формально-юридическое значение. Самыми неотложными проблемами были, во-первых, подготовка к предстоящей военной конфронтации с силами Вельфа и, во-вторых, политическое переустройство Империи, распределение обоих герцогств Генриха Льва. В начале апреля в Гельнхаузене было принято решение относительно Саксонии — ведь настоящим центром власти Вельфа являлось именно северное герцогство. Именно там с давних пор происходили основные столкновения герцога с враждебными ему князьями. В Саксонии он занимал положение, равное королевскому (причем долгое время с согласия императора). Что касается герцогства Бавария, его нельзя было назвать «придатком» вельфской державы, однако уже со времен возвышения Австрии в ранг герцогства здесь сложились менее благоприятные условия. К тому же сам император вновь и вновь настойчиво демонстрировал в этих землях свое влияние — в том числе и во время частых визитов в Регенсбург[313].

На основании знаменитой Гельнхаузенской грамоты, одного из самых известных и значительных документов конституционной истории раннего средневековья[314], 13 апреля 1180 года Саксонское герцогство, отныне разделенное на Вестфалию и Энгерн, приобрело новых владельцев. Восточная часть, Энгерн, очевидно, была передана Бернхарду из рода Асканиев еще раньше. Западную часть, Вестфалию, отныне получал во владение архиепископ Филипп Кёльнский. Кёльнская церковь, имевшая герцогские права в землях на левом берегу Рейна еще со времен Конрада III, тем самым стала обладательницей двойной герцогской власти. Император стремился не допустить появления в будущем нового могущественного герцогства на севере Империи. Раздробление Саксонии, передача Восточной Саксонии Бернхарду, но не его старшему брату, маркграфу Отто Бранденбургскому, переход Саксонского пфальцграфства во владение племянника императора, ландграфа Людвига III Тюрингского, — все это было рассчитано на создание сравнительно мелких, легче контролируемых владельческих комплексов. Помимо этого, в Гельнхаузене император провел инвеституру нового архиепископа Бременского — Зигфрида из рода Асканиев, наконец добившегося должности, к которой его не допустили в 1169 году[315].

Низложение могущественного вельфского герцога привлекло всеобщее внимание далеко за пределами Империи. Герцог мог рассчитывать на поддержку прежде всего со стороны Англии, ведь благодаря заключенному в 1168 году браку с Матильдой он стал зятем короля Генриха II. Кроме того, родственные узы соединяли его и с двором датского короля: дочь Льва от первого брака Гертруда, в 1166 году вступившая в брачный союз с двоюродным братом императора герцогом Фридрихом фон Ротенбургом, после смерти в 1167 году первого мужа где-то в начале 1170-х годов вышла за наследника датского престола Кнуда[316]. Тем не менее угроза для Империи была не слишком велика: начать враждебные действия этим иностранным державам мешали как их внутренние проблемы, так и чрезвычайно сильная даже в этот критический период позиция Штауфена. Правда, Генрих II Английский, похоже, попытался воздействовать в пользу своего зятя на нового французского короля Филиппа II Августа, а также на графа Филиппа Фландрского, державшего лены как от императора, так и от французского и английского королей, но уже в мае 1180 года к императорскому двору в Зинциге прибыли французские посланцы, заверившие Фридриха в том, что они не хотят поднимать оружие против Империи ради Генриха Льва[317].

В Гельнхаузене 25 июля 1180 года был провозглашен поход против Вельфа. Еще весной герцог сумел дополнительно укрепить свои военные позиции[318]. Окрестности Гослара, то есть Кёнигсланд, в мае подверглись опустошению; чуть позже под Вайсензее, севернее Эрфурта, Генрих одержал победу над тюрингским ландграфом, которого вместе с его братом подверг заключению в Брауншвейге. Если обратить внимание на последовательность военных операций Вельфа начиная с предыдущего года, становится понятно, что он, видимо, был вполне уверен в предстоящей конфронтации с императором. В июне Барбаросса направился в Регенсбург, где — через год после магдебургского предупреждения об опале — Генриху объявили высшую опалу. Судебный процесс и на этот раз был завершен со всеми формальностями. Отныне события должны были разворачиваться на политической сцене, и в ход должно было пойти оружие. Время торопило. Возможно, поэтому проведенные в Регенсбурге переговоры о новой передаче Баварии поначалу не дали никакого результата.

Из Регенсбурга в Саксонию Фридрих направился только в середине июля. После 25 июля — даты, когда должен был начаться поход, — войска Империи вступили в южную Саксонию, где императорской власти удалось подчинить Гарц. Вполне намеренно Барбаросса сосредоточил свои операции в том районе, где в прошлом году с заметным успехом действовал Генрих. На хофтаге в старом саксонском пфальце в Верле сторонникам Вельфа было назначено три срока (8 и 29 сентября, а также 11 ноября) для перехода на сторону императора. В результате начался настоящий массовый отток из лагеря Генриха Льва, охвативший не только министериалов и вассалов, но и ленную знать. Роковым оказался также уход графа Адольфа III Голштинского — с этого момента позиции Вельфа в северной Саксонии, доселе прочнейшие, стали ослабевать. За Генриха отныне по-прежнему стояла лишь большая часть его министериалитета, а также бюргерство давно поддерживаемых им городов, прежде всего Брауншвейга, Люнебурга и Любека. Но все-таки у государя не хватало сил, чтобы исполнить свой приговор до конца даже в этой экспедиции. Добиться подчинения низложенного герцога пока было невозможно. Правда, в то время Фридрих входил в положение князей, не добиваясь их поддержки во что бы то ни стало и не требуя слишком продолжительной службы.

Уже в сентябре Штауфен распустил большую часть войска и поехал в Альтенбург. Там в середине месяца была достигнута договоренность о судьбе герцогства Бавария, которую, как и Саксонию, разделили. Исконные баварские земли Штауфен передал многократно испытанному с начала царствования пфальцграфу Отто фон Виттельсбаху[319]. Штирия, на которую власть баварского герцога уже давно почти не распространялась, была отделена от Баварии, сделана самостоятельным герцогством и отдана ее маркграфу Отакару, отныне тоже герцогу[320]. Графы фон Андекс после расторжения их прежней ленной зависимости от маркграфов Истрийских (с 1173 года) также были возведены в ранг имперских князей, число которых теперь заметно увеличилось, и носили отныне титул герцогов Мерании, Кроации и Далмации[321]. Генрих Лев, правда, по-прежнему не намеревался идти на уступки. Он отошел в Нордальбингию, где сумел обеспечить свое господство. Поздней осенью на юге Саксонии союзники окончательно покинули Вельфа. Рождество Барбаросса отпраздновал в Эрфурте, чтобы разрядить непростую обстановку в этой области, сложившуюся с начала лета в результате пленения ландграфа Тюрингского.

В первой половине нового года государь направился в юго-западную часть Империи, в южную Швабию, где с 1180 года условия для его власти сложились по-новому и исключительно благоприятно. После предпринятого в 1180 году графом Рудольфом фон Пфуллендорфом паломничества, из которого ему не суждено было вернуться, императору по давней договоренности досталось наследство Пфуллендорфов, в частности, должность фогта Санкт-Галленского монастыря, а также владения этого дома в северных окрестностях Боденского озера[322]. В руки Штауфена из-под власти Генриха Льва перешла также важная должность фогта островного монастыря Райхенау, так что территориальная политика в южной Швабии, энергично проводившаяся с 1168 года, отныне начала приносить хорошие плоды[323]. При этом уже в семидесятые годы император сумел институционализировать основы своей власти, очевидно, принимая за образец имперскую администрацию к югу от Альп: в 1173–1178 годах в королевские владения Швабии был назначен собственный прокуратор — Дегенхард фон Хелленштайн[324]. В то же время приблизительно с 1180 года императрица, выдавая собственные грамоты, все больше выступала в Северной Бургундии в роли властительницы[325], в результате чего на юго-западе германской части Империи сложился чрезвычайно цельный блок штауфеновской власти, включавший в себя Бургундию[326]. При этом большое значение имело то обстоятельство, что после назначения Рудольфа фон Церингена епископом Льежским в конце шестидесятых годов Церингены приобрели новую область интересов в долине Мааса[327] и пребывали в согласии с государем. Поэтому в распоряжении императора оказался также ряд важных альпийских перевалов, что с давних пор составляло важную предпосылку для проведения успешной итальянской политики.

Троицу (24 мая) Фридрих отпраздновал еще в замке на горе Гогенштауфен, в наследных землях своего рода. Отсюда он снова отправился в Саксонию, чтобы вернуться к военным операциям против Генриха Льва и окончательно поставить его на колени. Вследствие прошлогоднего успеха, а также отступления Вельфа в область Нордальбингии император на сей раз должен был сосредоточить свои силы на борьбе в северных землях Саксонии. Архиепископ Филипп Кёльнский разбил хорошо укрепленный лагерь под Брауншвейгом, а герцог Бернхард — под Бардовиком, так что государь с основными силами войска мог продвинуться к Нордальбингии. В то время как Генрих Лев отступил к Штаде, Штауфен появился под Любеком, до сих пор сохранявшим неизменную верность Вельфу. Там в лагерь императора прибыли князь Померании Богуслав[328], вскоре сделанный герцогом, и князь ободритов Никлот из Верле со своими войсками. Но прежде всего на сторону Штауфена встал король Вальдемар Датский, сын которого был женат на дочери Льва. С датчанином, который с 1162 года был ленником Империи, Фридрих заключил союз, скрепленный помолвкой герцога Фридриха Швабского с дочерью Вальдемара[329]. Тем самым Штауфен заполнил вакуум власти, возникший в результате низложения его двоюродного брата, и на крайнем севере Империи. Реорганизация властных отношений в Саксонии даст полную возможность для непосредственного вмешательства имперской администрации в ее дела.

Город Любек не мог противостоять превосходящим военным силам, стянутым к его стенам. После того как горожане с дозволения императора посоветовались с Генрихом Львом, они сдались. Так пал последний бастион вельфской власти[330]. Фридрих позволил двоюродному брату, который в то время многократно и тщетно добивался беседы с ним, отойти в Люнебург, но настаивал на требовании изъявить покорность, и Вельфу уже ничего не оставалось, кроме как подчиниться. На хофтаге в Кведлинбурге в начале осени 1181 года разрешить противоречия не удалось из-за столкновений Генриха Льва с герцогом Бернхардом Саксонским. Вельф изъявил покорность государю лишь в середине ноября, на эрфуртском хофтаге, появившись при дворе в сопровождении Вихмана Магдебургского. Генриху Льву были оставлены лишь наследные владения его дома в Люнебурге и Брауншвейге. Во исполнение обычной и высшей опалы он был присужден к изгнанию, сопряженному с обязательством совершить паломничество в Сантьяго-де-Компостела, в которое ему следовало отправиться в день святого Иакова (25 июля) следующего года. Сообщение Арнольда Любекского об изгнании Генриха Льва якобы на трехлетний срок в новейшей историографии[331] поставлено под сомнение. Как представляется, император, использовав прием, крайне характерный для его дипломатического таланта, все же оставил покорившемуся двоюродному брату надежду на возвращение его прежних прав, хотя и в очень ограниченном объеме. Таким образом он мог приобрести важный инструмент для управления ситуацией при столь многообразной и сложной расстановке сил. В соответствии с договоренностью Генрих год спустя отправился в горький путь изгнания — после паломничества к испанскому святилищу Иакова он найдет приют при дворе своего английского тестя.

Подчинив Генриха, Фридрих весьма успешно справился с величайшей напряженностью, годами царившей в Империи. В союзе с князьями ему удалось устранить самую значительную из сил, враждебных его власти. Одновременно он смог предпринять обширную реорганизацию Империи, в ходе которой обеспечил себе новые зоны влияния на севере, а также контроль над заново разделенными герцогствами. Еще в Эрфурте лены были дарованы как несовершеннолетнему Фридриху, сыну герцога Леопольда V Австрийского, так и несовершеннолетнему Ульриху II, сыну скончавшегося герцога Германа Каринтийского, благодаря чему на юго-востоке Империи появились соответствующие гарантии спокойствия[332].

Повышенного внимания в следующие годы потребовало положение в германско-французской пограничной зоне[333]. Король Филипп II Август, в 1180 году наследовавший своему отцу Людовику VII, не сошелся мнениями в территориально-политическом вопросе с графом Филиппом Фландрским, на племяннице которого Изабелле де Эно он женился по настоянию последнего. Фламандец, на Рождество 1165 года получивший от императора в лен графство Камбре и с тех пор связанный с императрицей дружественным союзом, оказал Штауфену вооруженную поддержку в Италии: он сражался в 1176 году при Леньяно и даже попал в плен к миланцам. В конце 1181 года он обратился к императору с просьбой о помощи, и тот повелел направить Капетингу грозное послание. Вопрос о том, насколько серьезно Барбаросса готовился к вооруженной интервенции в поддержку своего ленника, остается открытым (особенно если учитывать последующие события), но его слова, должно быть, оказали свое воздействие. Создавшееся напряженное положение было чревато новыми проблемами — прежде всего потому, что графу удалось вовлечь в осуществление своих планов юного короля Генриха VI, принимавшего теперь заметное участие в жизни Империи. Поначалу, правда, весной 1182 года между Капетингом и фламандцем был заключен мир при посредничестве англичан.

Достигнув после триумфа над Генрихом Львом новой вершины своего царствования, Фридрих мог снова уделить пристальное внимание итальянской ситуации. В 1179 году в Констанце он выдал диплом монахам из Сант-Амброджо в Милане, сохранявшим верность Империи даже во время схизмы: следуя их просьбе, он укрепил господствующие позиции аббатства в его отношениях с городом[334]. Теперь, весной 1182 года, он предоставил аналогичную привилегию капитулу Веронского собора. Таким образом, император пытался усилить свои позиции в итальянских городах, покровительствуя духовенству[335]. Если к тому же обратить внимание на решения Латеранского собора 1179 года, направленные против властных устремлений городов, создается впечатление, что Штауфен совершенно верно почувствовал веяния времени — все более проблематичное отношение церкви к городскому миру[336] — и воспользовался этим в своих интересах. Ведь перемирие с Ломбардской лигой, заключенное в 1177 году, так и не перешло в окончательный мир.

В Средней Италии и после 1177 года представительство интересов Империи вменялось в обязанность опытному имперскому легату Кристиану Майнцскому. Во время возвращения Александра III в Рим, в 1178 году, легат вступил в конфликт с маркграфом Конрадом Монферратским[337]. Причины охлаждения в отношениях с этим знатным домом, до сих пор неизменно остававшихся самыми добрыми, многообразны. Самое позднее в 1177 году Конрад был вынужден отказаться от должности имперского легата, которую с начала шестидесятых годов он исполнял в своем тосканском патримонии. Имперская политика тех лет игнорировала территориально-политические интересы рода[338]. Поначалу Кристиану Майнцскому удалось взять верх над Конрадом, которому на пользу сыграло сопротивление антипапы Каликста III своему смещению, но в сентябре 1179 года под Камерино он стал пленником маркграфа. Дом Монферратов тогда подпал под влияние византийской дипломатии. В феврале 1180 года Райнер Монферратский женился на Марии, дочери императора Мануила. Кристиан смог вновь обрести свободу в конце 1180 года, согласившись на унизительные условия, включавшие не только выплату больших денежных сумм, но и утрату важных позиций Империи. Он по-прежнему оставался в Италии и в августе 1183 года умер в Тускуле. Все эти события сказались на позициях императора в Средней Италии — правда, их последствия остались ограниченными благодаря его прочной власти над герцогством Сполето и маркой Анкона.

Весной 1182 года Барбаросса направился на Рейн, где, по выражению одного вормсского источника, после триумфа над Генрихом Львом были водружены победные штандарты (victrices aquilas)[339]. С Пасхи до Троицы (с 28 марта до 16 мая) он находился в Майнце, в городе, который он не посещал после приговора 1163 года, в резиденции архиепископа Кристиана, с давних пор пребывавшего в Италии в качестве имперского легата. Здесь при дворе появился граф Филипп Фландрский, с недавних пор вновь примирившийся с французским королем. Граф пожелал заключить с императором договор о наследовании. Несмотря на то что перспективы получения наследства, обусловленного договором, у Генриха VI были ничтожны (учитывая то, что у графа в Эно имелась многочисленная родня), Фридрих все же согласился на этот союз. Тем самым он приобрел действенный инструмент для влияния на соседнее Французское королевство[340].

Вероятно, император покинул рейнские земли только летом, намереваясь проследовать через Нюрнберг в Регенсбург. Этот традиционный центр герцогства Баварского все прочнее подпадал под непосредственную власть Империи. В последние десятилетия царствования Барбароссы повсеместно все большее значение приобретала активная политика в отношении городов на германских землях Империи[341]. В городе на Дунае ко двору явился князь Фридрих (Бедржих) Богемский, который, вопреки предписаниям Штауфена осенью 1173 года, смог утвердиться как правитель в своей стране, но теперь искал поддержки Империи из-за внутренних распрей с маркграфом Конрадом Отой Моравским. Барбаросса воспользовался ситуацией: признав Богемию за Фридрихом (Бедржихом), он в то же время подчинил маркграфство Моравское непосредственно Империи[342]. Испытанный принцип управления — «divide et impera» («разделяй и властвуй»)[343], применение которого столь явственно обнаруживается еще в борьбе с городами во время пятого итальянского похода, — был использован и в этом случае. Вероятно, тогда же император возвел графов Ронсберга, фогтов Оттобойрена, в ранг маркграфов в качестве вознаграждения за переход из лагеря Вельфа в его лагерь[344]. Эта мера очень точно отражает тогдашние принципы штауфеновской политики.

В конце года новые беспорядки призвали императора в Саксонию — Рождество он отпраздновал в Мерзебурге. Штауфен, которому исполнилось уже шестьдесят лет, проявлял удивительную активность, совершая дальние поездки, чтобы посетить проблемные зоны Империи. Широкому укреплению его власти и общепризнанному авторитету имперской администрации сопутствовало, конечно, все более эффективное исполнение его приказов. Как и в первые годы царствования, столь благоприятная ситуация в Германии сразу же развязала ему руки, и он мог снова обратиться к проблемам королевства Италии. Ситуацию в нем все еще определяло перемирие с городами Лиги, заключенное в 1177 году в Венеции. Непроясненным прежде всего оставалось отношение Империи с городом Алессандрией, который тщетно пытались покорить с осени 1174 года. В марте 1183 года при дворе Штауфена в Нюрнберге появились представители этого города вместе с делегатами Казале Монферрато, Кремоны, Комо, Павии и Брешиа. Такой состав делегации городов, видимо, можно объяснить тем, что до их приезда в Италии состоялись переговоры между коммунами, стоящими на стороне Империи, и некоторыми городами Лиги; они были направлены на то, чтобы подготовить урегулирование взаимоотношений. Дипломом от 14 марта Фридрих оказал Алессандрии свою милость; при этом было условлено, что формально город основывается заново. «Новому» городу демонстративно дали название Чезария («город императора»)[345].

Для государя этот акт был исключительно успешным — ведь тем самым Фридрих не только перетянул на свою сторону еще один город из рядов Лиги, но и обеспечил себе исключительно выгодную позицию в переговорах с союзом городов, начавшихся уже в конце апреля 1183 года. Действительно, в 1183 году их необходимо было начать — в силу истечения срока шестилетнего перемирия, заключенного в 1177 году. Переговоры, проведенные в Пьяченце, оказались успешными. В июне представители городов Лиги появились в Констанце, где был заключен мир с верхнеитальянскими коммунами, названный по этому городу на Боденском озере. Хотя император отказался здесь от многочисленных претензий Империи к городам, признав за ними суверенитет, против которого столь долго боролся, заключение этого мира позволило интегрировать бюргерство в организм Империи в качестве необходимого составного элемента. Помимо этого, штауфеновская финансовая политика приобрела прочный фундамент — благодаря договоренности о ежегодном регальном чинше[346].

Еще находясь в Констанце, император вновь активизировал сравнительно скупые после 1177–1178 годов контакты с курией[347]. Уже в 1182 году он отправил легатов к папе Луцию III, год назад сменившему Александра III. Они привезли предложение об урегулировании спорных имущественных отношений, связанных с владениями Матильды: папе и кардиналам за уступку Империи прав на эти владения было обещано выплачивать отныне десятую часть имперских доходов, получаемых из Италии. В Констанце в качестве папских посланников появились Иоанн, кардинал-священник церкви Святого Марка, и Петр, епископ Луни, связанный со Штауфеном дружескими отношениями[348]. Им Фридрих повторил свое прошлогоднее предложение. В императорском послании[349] Люцию III было предложено обсудить имеющиеся проблемы при личной встрече, назначенной на 29 июня следующего года на озере Гарда. Таким образом, сразу после заключения мира с ломбардцами император выразил желание еще раз поехать в Италию, чтобы действовать в роли общепризнанного государя в совершенно изменившейся ситуации. Правда, отношения с курией вскоре испортились вновь, в том числе и из-за вмешательства Штауфена в епископские выборы в Трире в конце мая 1183 года, на которых были избраны два кандидата[350]. Еще в Констанце Фридрих дал инвеституру пробсту собора Рудольфу фон Виду, а против проигравшего кандидата, архидиакона Фольмара фон Кардена, в силу его неуступчивости, были приняты соответствующие меры.

Относительно второй половины 1183 года источники дают чрезвычайно скудные сведения, поэтому можно предположить, что император, уже вошедший в преклонный возраст, сделал перерыв в своей столь активной и разнообразной деятельности. В это время неблагоприятно складывались отношения с Данией[351], поскольку наследовавший в 1182 год своему отцу король Кнут VI, чья сестра была отправлена в Германию в качестве невесты Фридриха Швабского, упорно отказывался приносить императору присягу на верность. В начале 1184 года на Троицу (20 мая), после длительного пребывания императора в Эльзасе, в долине Рейна перед воротами города Майнца состоялся, пожалуй, самый блестящий рейхстаг за все время царствования Штауфена. После смерти Кристиана, постигшей его в прошлом году в Италии, архиепископство Майнцское перешло к Конраду фон Виттельсбаху. Таким образом, бурную жизнь, приведшую Конрада из курии Александра III в Зальцбургское архиепископство (в 1177 году), ему все же предстояло закончить в своем исконном (еще с 1161 года) епископстве.

Число магнатов, стекшихся на эту «Майнцскую Троицу»[352] не только из Империи, но и со всех концов света, было неисчислимым. Поскольку в Майнце невозможно было разместить такие массы людей, предварительно был возведен праздничный городок из деревянных построек. На Троицын день Фридрих, его супруга и их сын-король на время торжественной процессии надели короны. Меч перед ними нес Балдуин, граф Эно, который искал и нашел у государя поддержку своих притязаний на наследство графа Намюра и Люксембурга. На следующий день состоялся ритуал опоясывания мечом обоих старших сыновей императора — короля Генриха VI и герцога Филиппа Швабского. Прославленные поэты того времени представили в рамках праздника свои произведения, о чем мы узнаем из экскурса о Майнцском придворном празднестве в «Романе об Энее» Генриха фон Фельдеке. Дополнили эту пеструю и красочную картину праздника жонглеры и шпильманы.

При дворе тогда появился и Генрих Лев, вот уже два года живущий в английском изгнании[353]: вероятно, по договоренности с графом Филиппом Фландрским, отныне противником Франции, он доставил английское предложение о союзе. Английский король уже и в прежние годы пытался ходатайствовать за своего зятя перед императором. Правда, большие расходы на содержание двора Вельфа вызывали в Англии все более резкую критику, поэтому Плантагенет был крайне заинтересован в возвращении Льва в Германию. Хотя Вельф поначалу не снискал милости в глазах двоюродного брата-Штауфена, впоследствии тот подхватил английскую инициативу. Перемены в крайне сложном соотношении сил на западной границе Империи, где были задействованы интересы английского и французского королей, графов Фландрии, Намюра и Эно, льежского епископа Рудольфа фон Церингена, а вскоре еще и наследника престола, а также Филиппа Кёльнского, привели к ощутимому охлаждению в столь теплых прежде отношениях между имперской властью и кёльнским митрополитом[354]. Эти противоречия впервые дали о себе знать уже в Майнце: лишь вмешательство Генриха VI удержало архиепископа Филиппа, раздраженного ссорой с аббатом Фульды по поводу рангов, от того, чтобы покинуть двор прежде времени[355]. Майнцское празднество, начавшееся столь блестяще, завершилось во вторник после Троицы несчастьем: деревянный городок разнес ураган, вызвавший многочисленные жертвы.

Наследник престола теперь участвовал в жизни Империи более самостоятельно, чем раньше. В начале лета 1184 года он по поручению отца отправился в Польшу. Четыре года назад великий князь Мешко обратился к императору с просьбой — вернуть его обратно в свои земли в обмен на десять тысяч марок серебром. В годы борьбы с Генрихом Львом у Фридриха не было возможности лично заниматься этим. Видимо, по его поручению князь Богислав Поморский в 1181 году вернул Метко в Гнезно. Правда, помощи померанца, который в последующие годы попадет в зависимость от Дании, оказалось недостаточно. Генрих VI повел себя крайне прагматично и довольствовался клятвой верности, принесенной враждебным Мешко великим князем Казимиром, сумев в достаточной мере соблюсти интересы Империи[356]. В этом случае молодой король явно вел себя в духе отца, но его вмешательство во фламандско-французские конфликты на стороне Филиппа Фландрского повлекло за собой изрядные проблемы. Осенью 1185 года отец категорически запретил ему военную интервенцию[357].

Сам Барбаросса по завершении Майнцского празднества уже летом 1184 года возобновил обширную дипломатическую активность. В это время его посланцы отправились ко двору Вильгельма II Сицилийского, которому император — возможно, в ответ на инициативу со стороны норманна — предложил матримониальный союз. Подобные переговоры о заключении брака уже велись в 1173 году: тогда сам Вильгельм намеревался жениться на штауфеновской принцессе[358]. После этого, в начале 1177 года, норманн вступил в брак с Иоанной Английской, но их союз до сих пор оставался бездетным. Вопрос о том, не сыграло ли решающую роль для начала переговоров отсутствие при сицилийском дворе наследника, не решен однозначно, однако соглашение это так или иначе сулило обеим сторонам большие выгоды. Общие интересы Штауфена и норманнов были обусловлены их противоречиями с Византийской империей, король искал также поддержки против зарождающейся оппозиции внутри собственной страны. Переговоры действительно привели к успеху — 29 октября 1184 года в Аугсбурге уже можно было оповестить о помолвке тетки норманнского монарха Констанции с Генрихом VI[359].

Летом этого же года Филипп Кёльнский и граф Филипп Фландрский отправились в паломничество в Кентербери, к могиле канонизированного в 1173 году Томаса Бекета. С этим путешествием, правда, была сопряжена и чрезвычайно важная дипломатическая миссия[360]. Император отнюдь не забыл о союзе с Англией, предложенном ему в Майнце Генрихом Львом, но явно не хотел позволять Вельфу играть сколько-нибудь значительную роль в контактах с двором Плантагенета. Видимо, еще в конце августа была достигнута договоренность о браке Ричарда Львиное Сердце с дочерью императора[361]. Поначалу Штауфен не имел сведений о дальнейших событиях: как раз на эти дни пришлось выступление в шестой и последний итальянский поход. Впервые за все годы царствования он мог отправиться на юг как мирный князь, без войска. В начале сентября он выступил из Регенсбурга и направился к традиционному перевалу Бреннер, дорога через который с 1178 года была свободна для Империи благодаря привилегиям, выданным в 1179 году Бриксену и в 1182 году Триенту (Тренто), но главным образом благодаря Констанцскому миру с Ломбардской лигой. Барбаросса двинулся в Италию.

7. Последний итальянский поход Штауфена (1184–1186)

Непосредственным поводом для поездки государя на юг стала, без сомнения, согласованная еще в 1183 году встреча с папой Люцием III на озере Гарда. Правда, ее первоначально намеченная дата, 29 июня 1184 года, была уже просрочена. Через направленного к императору папского посланника, епископа Сикарда Кремонского, были заново оговорены время и место свидания, а именно Верона. В первую очередь встреча с папой должна была послужить урегулированию обоюдных властных притязаний. Планировалось также достичь договоренности о возведении королевского сына в соправители Империи, чего желал государь и с чем Люций поначалу в принципе был вполне согласен[362]. Впрочем, Фридрих, несомненно, помимо этого вел речь и о реорганизации своего господства над столь долго враждебными ему городами и, тем самым, о превращении Констанцского мира в политическую реальность[363].

Таким образом, в бросающемся в глаза, подчеркнуто демонстративном посещении города Милана, куда император прибыл уже 19 сентября 1184 года, можно ясно увидеть подчеркивание урегулированных и просто хороших отношений Империи с миром коммун. Причем таким визитом именно в Милан был отмечен многолетний центр враждебных сил, а начиная с семидесятых годов также и истинное сердце Ломбардской лиги, и в этом нашли свое отчетливое выражение новые условия, сложившиеся в Верхней Италии. Впрочем, Фридрих мог направить свой путь в «ломбардскую метрополию» еще и для того, чтобы от английских послов[364], поехавших по совету Филиппа Кёльнского из Кёльна к курии в Верону, получить информацию об исходе переговоров о заключении союза с Плантагенетами, которые только что прошли в Англии[365].

Только после посещения Павии и Кремоны, в середине октября, Фридрих появился в Вероне, где Люций III пребывал уже с 22 июля. Впоследствии направление переговоров с папой[366] изменилось под воздействием ряда старых и новых проблем. Было достигнуто согласие о необходимости чрезвычайно резкого и радикального образа действий против все интенсивнее выступавших повсюду еретических сил. В ответ на просьбу папы оказать помощь Святой земле, которой серьезно угрожала экспансионистская политика султана Саладина, Штауфен обещал после своего возвращения в Германию начать об этом переговоры с князьями. Речь зашла даже о выступлении в крестовый поход уже под Рождество 1185 года[367]. Успех проведенных в Англии в конце лета переговоров подвигнул тогда Фридриха позволить своему вельфскому кузену Генриху вернуться на родину в следующем году. Обращает на себя внимание даже частичная реституция его прежних прав[368]. Однако в подлинно решающих вопросах единства не было достигнуто, более того, противоборство между Империей и церковью вновь стало приобретать ожесточенный характер. Люций отклонил уже давно делавшееся ему предложение уступить бывшие владения Матильды в обмен на участие в получении имперских доходов с Италии. Не шло больше речи и о его первоначальной готовности короновать императорской короной наследника трона. Хотя и вызывает большие сомнения, что папа до сих пор был в неведении относительно матримониальных переговоров Барбароссы с Сицилией, все же обнародование в конце октября в Аугсбурге помолвки Генриха VI с Констанцией должно было в очень обостренной форме актуализировать опасность для церкви этой новой ситуации. Хотя сицилийское брачное соглашение никоим образом не может рассматриваться как единственное основание для неудачи переговоров в Вероне, оно, наряду с другими противоречиями, явно сыграло при этом важную роль[369]. Выявилась и разница во взглядах по все еще не улаженному до конца вопросу о схизматических рукоположениях клириков. Не в последнюю очередь сопротивление Люция вызвало желание императора утвердить подобное рукоположение Рудольфа Трирского и тем самым санкционировать вмешательство государя в спор о трирском избрании[370].

Ввиду такого развития событий Барбаросса уже не мог думать о том, чтобы скоро вернуться обратно в Германию, на что он, очевидно, сначала надеялся. Правда, он пока еще не допускал разрыва переговоров с папой. Однако сам он удалился из Вероны и продолжил вести переговоры через своего уполномоченного, архиепископа Конрада Майнцского. С реки Адидже (Эч) император направился на восток Верхней Италии, в зону, которая до сих пор редко им посещалась, и предпринял ее объезд, приведший его в патриархат Аквилею, в Чивидале. В Вероне Барбаросса пытался также добиться от папы передачи города Феррары[371], который, начиная самое позднее с 1177 года, снова находился под папским сюзеренитетом. Отношения с этим городом на реке По были крайне напряженными уже с 1178 года, когда феррарцы перекрыли здесь кремонцам свободное судоходство. В 1183 году при заключении Констанцского мира Ферраре, наряду с некоторыми другими городами, например Имолой, было отказано в милости императора. Таким образом, эту необычную поездку императора на восток Верхней Италии, вероятно, следует рассматривать также в аспекте городской политики в этом регионе, теснейшим образом связанной с проблемами отношений с папством.

В декабре Фридрих еще раз вернулся в Верону, но и эта последняя попытка возобновления непосредственных переговоров с Люцием III не дала результата. Не позднее этого времени государь должен был узнать о тяжелых ударах судьбы, затронувших его лично осенью этого года. Уже 8 октября умерла юная дочь императора Агнесса, помолвленная с Эммерихом (Имре), старшим сыном короля Белы III Венгерского. Спустя всего лишь несколько недель (15 ноября) сошла в могилу ее мать, императрица Беатриса. В конце того же года скончалась и обрученная с Ричардом Львиное Сердце (также с августа или сентября) другая дочь императора, имени которой традиция, к сожалению, не сохранила[372]. В глубокой печали суждено было императору встретить Рождество 1184 года в Брешиа.

Однако нужды большой политики не позволяли ему ослабить свою активность. Самое позднее с декабря 1184 года продолжавшая сохраняться напряженность в отношениях с папством окончательно привела Штауфена к мысли о союзе с городами как главной в будущем политической линии. В отличие от дней схизмы и столкновений с Ломбардской лигой, теперь уже не существовало тесной связи, между коммунами и курией, лучше контакты с городскими силами страны были, скорее, у государя. Правда, и теперь города не составляли полностью гомогенную политическую формацию. Противоречия, соперничество издавна господствовали в их взаимоотношениях, единства удавалось достигать лишь в ранние годы Ломбардской лиги. Уже усилия государя перетянуть на свою сторону отдельные города из рядов вражеского союза, предпринятые им во время своего пятого итальянского похода (1174–1178 годы) и ознаменовавшиеся большим успехом после перехода Тортоны и Кремоны, заложили основу для вновь разгоревшейся вражды. Констанцский мир никоим образом не мог покончить с этой напряженностью, хотя с его заключением императору и удалось примириться с преобладающим большинством ломбардских городов. Уже демонстративным посещением Милана в начале своего последнего итальянского похода Фридрих ясно показал, что намерен отвести миланцам, многие годы задававшим тон в Лиге, важную роль в будущей структуре властных отношений. За таким развитием событий с большим подозрением должны были наблюдать в особенности кремонцы, ведь в результате возникала опасность того, что будет восстановлена гегемония «ломбардской метрополии», — опасность, реализующаяся, конечно, с согласия Империи.

Уже во время задержки Штауфена в Лоди в январе 1185 года кремаски, еще в 1160 году изгнанные со своей родины и в годы своего изгнания особенно сильно почувствовавшие на себе притеснения миланцев, подали жалобу на кремонцев, предпринимавших территориально-политические акции, направленные против их области. Правда, в 1162 году Кремская крепость сама вверила себя кремонцам, но в годы штауфеновского имперского управления до 1167 года кремаски непосредственно контролировали свою территорию. Разгневанные жалобой своих традиционных врагов государю, присутствующие в Лоди кремонцы выхватили свои мечи и прогнали кремасков из придворных покоев, проявив откровенное пренебрежение к авторитету императора. Хотя Фридрих вначале и не лишил совсем Кремону своего расположения, отношения день за днем ухудшались. В обширном обвинительном акте[373] император, в свою очередь, обобщил выдвигаемые против Кремоны жалобы, причем не без основания подчеркнул свидетельства того, как город на По постоянно умел извлечь собственную выгоду из затруднений государя. Уже в 1167 году город принял заметное участие в образовании враждебного городского союза, поставил императора вместе с его семьей в чрезвычайно опасное положение во время трудного перехода через Апеннины при возвращении из Рима в сентябре того же года. В 1176 году кремонцы использовали свой переход на сторону Империи для того, чтобы, так сказать, вытянуть из Штауфена перенос расположенных у реки По местечек Гуасталла и Луццара, которого они давно добивались. Тем временем государь во время остановки в их городе в декабре того же года был едва обеспечен самым необходимым, чтобы их давление на него ощущалось сильнее.

Затем, уже через несколько дней после происшествия в Лоди, Фридрих тесно сблизился с несколькими городами Лиги, регулярно ему противостоявшими. В Пьяченце император еще в январе 1185 года впервые присутствовал на одном из съездов Ломбардской лиги. 11 февраля в пфальце Реджо был документально оформлен союз с Миланом. Это стало логическим следствием всего развития событий. С этим пактом[374] был связан полный поворот штауфеновской городской политики в Италии. Существовавшая с первых лет правления Штауфена постоянная вражда с «ломбардской метрополией», лейтмотив всех мероприятий Барбароссы в южном королевстве вплоть до 1177 года, полностью прекратилась. Мощь Милана так никогда и не была окончательно сломлена. Даже после императорского триумфа над городом весной 1162 года она уже пять лет спустя вновь возродилась, как феникс из пепла, в рамках Ломбардской лиги. По соглашению в Реджо Барбаросса передал миланцам за необычно низкий ежегодный ценз всего лишь в 300 фунтов в императорской монете все суверенные права Империи в архиепископстве, а также в графствах Сеприо, Мартезана, Булгария, Леччо и Стаццона и гарантировал им свою защиту от Павии, равно как и поддержку при восстановлении Кремы. Последний пункт ясно подчеркивал возрождающийся антагонизм с кремонцами. В числе свидетелей заключения пакта назывались также консулы Кремы. Таким образом, спустя двадцать пять лет после того, как кремаски оставили свой разрушенный город, они создали в Милане правительство в изгнании.

В качестве ответного шага миланцы оказали правителю помощь в проведении его политики рекупераций, которая особенно должна была касаться бывших владений Матильды, оспаривавшихся папством. Уже остановившись в Реджо, государь оказался в области, где эти владения были особенно сконцентрированы. Через два дня после заключения договора с Миланом он находился в Кастелларано на Секкии, одном из бывших матильдиных местечек, господствовавшим над главным подходом к горам[375]. До середины марта Фридрих задержался в этой местности на северном склоне Апеннин. Выдачей привилегии вассалам Гарфаньяны и Версилии (соответственно, севернее и северо-западнее Лукки)[376] он распространил отсюда свое влияние также и на южный склон гор в данной области, установив в подчиненной зоне непосредственное имперское господство. Несколько позже он оформил территорию Гарфаньяны и Версилии как отдельный административный округ Империи, подчинив его маркграфу Гильельмо (Вильгельму) ди Пароди из Лигурийских Апеннин как подеста и ректору[377]. При этом существенную роль в его действиях сыграло стремление ограничить экспансионистскую политику лукканцев.

После посещения Болоньи, которая в прежние годы расценивалась как центр враждебных Империи сил на Виа Эмилия, Штауфен в апреле вернулся в собственно Ломбардию, чтобы там во исполнение своего договора с Миланом подготовить повторное основание Кремы. Сначала в Павии он по жалобе епископа Милона Туринского назначил ему очную ставку с графом Гумбертом Савойским. На рубеже 1167 и 1168 годов граф сумел, при крайне тяжелом положении, сложившемся для императора, удовлетворить давние притязания своего дома в районе Турина. Хотя Фридрих уже в годы своего пятого итальянского похода (1174–1178) неоднократными демонстративными остановками в Турине настойчиво подчеркивал притязания Империи на эту зону, савойец оставался верен Империи. Во время переговоров с городами Лиги весной 1183 года он все еще причислялся к открытым приверженцам императора. Впрочем, год спустя императорский легат канцлер Готфрид впервые вынужден был вмешаться в конфликт между Милоном Туринским и графом Гумбертом (март 1184 года, Милан). В апреле 1185 года в Павии такой случай представился и самому императору. Фридрих вызвал графа в Турин, назначив срок прибытия на июнь того же года[378]. Впрочем, сначала Штауфен отправился через Милан в Крему, которую 7 мая 1185 года, четверть века спустя после разрушения им же в январе 1160 года, основал вновь во исполнение соглашения в Реджо. Фридрих лично возвратил кремасков на их родину и пожаловал доселе пребывавших в Милане консулов Кремы леном с правами графов Кремо-Камизано, с давних пор связанных с Кремоной. В Креме, восстановлению которой благоприятствовала исключительно сухая погода, государь задержался на несколько недель[379]. Только в июне он прибыл в Турин по делу о савойском конфликте, правда, приглашенный граф при дворе не объявился. Тогда дело было передано канцлеру Готфриду, занимавшемуся им еще с прошлого года, и 2 сентября 1185 года в Турине тот восстановил тамошнего епископа в правах, оспаривавшихся графом Гумбертом[380].

Из пьемонтских земель Барбаросса в начале июля отправился в поездку на юг, чтобы сопроводить в Империю свою будущую невестку, Констанцию Сицилийскую. После того как уже в октябре прошлого года были приняты обязательства касательно будущего брака наследника престола с норманнской принцессой, король Вильгельм II Сицилийский весной 1185 года по соглашению со штауфеновским императором привел к присяге сицилийских баронов, и среди них прежде всего внука первого сицилийского короля Рожера II, графа Танкреда Леччейского, происходившего от одной его внебрачной связи. При этом Вильгельм ради обеспечения престолонаследия в Сицилии из-за своей все еще продолжающейся бездетности смог настоять на том, чтобы присягу на верность в качестве наследника его державы принял Генрих VI. Вероятно, в параллель этому пятнадцатилетний мир с Империей, провозглашенный в 1177 году, был заменен на постоянный мир[381]. Тем самым Штауфеном был сделан крупный политический ход, приведший, пожалуй, к его самому значительному успеху.

Через Монте-Бардоне, где он восемнадцать лет назад оказался в крайне опасных обстоятельствах, Фридрих проследовал в Тоскану. В Сан-Миньято на Арно, одном из центров штауфеновской имперской администрации в Средней Италии, был издан диплом, предназначенный епископу Петру Лунийскому и дополнительно обеспечивший Империи использование только что пройденного апеннинского перевала[382]. В первые дни августа император сделал остановку во Флоренции, до сих пор ни разу им не посещавшейся. Лишь его общепризнанный и укрепившийся в то время авторитет позволил ему именно здесь лишить этот город, как и все остальные тосканские города, за исключением Пизы и Пистойи, прав графств, господства над контадо[383]. В Средней Италии со всей очевидностью необходимо было своевременно положить конец угрозе экспансионистских устремлений коммун, с которой император так долго боролся в землях к северу от Апеннин и которой впоследствии он вынужден был там уступить. Одновременно эта акция находилась в тесной связи с подготовкой максимально благоприятных исходных позиций для начала правления его сына. Фактически посредством этого столь радикального наступления на города, которое в следующем году было продолжено Генрихом VI даже с применением военной силы, удалось решающим образом укрепить позиции Империи.

Через Поджибонси, который он в 1177 году передал Монферратскому дому, но затем вернул Империи из-за непозволительного отчуждения коммун Флоренции и Сиены[384], и через Сиену Фридрих еще в августе добрался до Умбрии. Там в конце месяца в Риети[385] могла быть принята императорскими посланцами будущая невестка государя. По истечении сентября император несколько недель оставался в области Сполето, вероятно, посетив и сам город. С момента своего разрушения летом 1155 года этот город находился в постоянном конфликте с Империей, в итоге открыто встав на сторону маркграфа Конрада Монферратского в его столкновениях с имперским легатом Христианом Майнцским. Начиная с 1177 года Барбаросса сумел, во-первых, благодаря назначению Конрада Урслингена сеньором герцогства Сполето, во-вторых, оказав покровительство городу Фолиньо, обуздать упорные властные устремления жителей Сполето. Однако, действуя с позиции силы, он сумел проявить и гибкость. 27 сентября 1185 года он из Монтефалько, местечка в области Сполето, которое относилось к городу Фолиньо, но в августе того же года было вверено графам Фолиньо из дома Мональдески, вернул свою милость бюргерам Сполето[386].

В октябре вместе с Констанцией государь выступил обратно в Ломбардию, отправившись на север тем же путем, что и летом, через Монте Бардоне. По дороге он посетил преданную Империи Пистойю — наряду с Пизой, один из двух городов Тосканы, которым были сохранены их контадо, то есть господство над округой. В Лоди в ноябре Фридрих вынужден был улаживать далеко не безопасные столкновения, разгоревшиеся поздней весной того же года в области Фаэнцы. Город Фаэнца долгое время был связан с имперскими властями весьма неоднозначными отношениями, Хотя в 1177 году, при заключении перемирия с Ломбардской лигой, город стоял на стороне императора, в последующие годы из-за своего территориально-политического противоборства с Имолой Фаэнца изменила ему и заключила союз с Болоньей. После того как в 1183 году согласно Констанцскому миру Фаэнца в качестве члена городского союза примирилась с императором, у горожан вследствие обязанности денежных выплат в пользу Империи возникли сложности со знатными семействами городской округи, обремененными фискальными требованиями. Действующий на Виа Эмилия имперский легат Бертольд фон Хокёнигсбург весной 1185 года заключил союз с этой знатью, но в июне того же года потерпел поражение от городских войск. Хотя и невозможно до конца разобраться, точно ли легат следовал при этом императорскому указанию, Фридрих не мог предпринять ничего иного, кроме восстановления мира. Этого требовали от него и исключительно хорошие отношения с городами Лиги, и интересы сохранения имперского господства в Романье. Он вновь оказал Фаэнце свою милость[387].

Праздник Непорочного зачатия Девы Марии (8 декабря) Штауфен отметил в Гави, где на путях из центральноломбардских земель в Геную непосредственное влияние Империи могло подчеркиваться возведением имперских таможен[388]. Все ближе становился день свадьбы наследника престола с Констанцией Сицилийской. В германской области Империи на протяжении 1185 года Генрих VI все более и более втягивался в конфликт между союзным ему графом Филиппом Фландрским и французским королем Филиппом II Августом. При этом, по существу, сформировалось два блока. На одной стороне находились Капетинг с графом Балдуином фон Геннегау, со времени Майнцского Троичного торжества 1184 года тесно связанным также и с императором, на другой — фландрский граф с наследником престола. К этим участникам также присоединился имевший территориально-политические противоречия с графом Геннегау архиепископ Филипп Кёльнский, который в ходе своей дипломатической миссии в Англию в конце лета 1184 года установил контакты с двором Плантагенета и с Генрихом Львом. Уже в конце 1184 года фландрский граф вынужден был смириться с нанесенными ему тяжелыми поражениями и обратился к императору с просьбой о поддержке. Барбаросса сначала даже думал о встрече с французским королем на Пасху 1185 года. Однако ситуация в Италии не позволила ему отправиться на север. Заключенный летом 1185 года мир между Филиппом Фландрским и Капетингом не был продолжительным из-за связанного с ним глубокого унижения графа. В сентябре Генрих VI провел в Льеже (Люттихе) хофтаг, на котором было принято решение о возобновлении борьбы с Францией. В такой ситуации император вмешался в ход событий и из Италии запретил своему сыну осуществлять это намерение. С начала 1180-х годов в своей «западной политике» Барбаросса постоянно ограничивался лишь дипломатической активностью. Правда, он явно видел в противостоянии Филиппа Фландрского Франции подходящее средство для того, чтобы держать Капетинга под постоянной угрозой, но ни на миг не допускал мысли о том, что Империя может быть втянута в этот конфликт[389].

Уже под Рождество 1185 года юный король появился у своего отца в Павии. После кратковременной поездки в Турин штауфеновское придворное общество ближе к концу января 1186 года собралось в Милане, который, как отныне надежный оплот имперских властей, был избран местом свадебных торжеств короля. 27 января 1186 года в церкви монастыря Сант-Амброджо был заключен брак между Генрихом VI и Констанцией Сицилийской[390]. В тот же день состоялись коронации императора — архиепископом Вьеннским, Генриха VI — патриархом Аквилейским и Констанции — неназванным немецким епископом (возможно, архиепископом Майнцским). Современные событию английские источники сообщают в связи с этим о том, что Генрих в этот день был именован caesar'ем. Правда, непосредственная связь между коронациями и, за исключением данных источников, не слишком доказываемой новой титулатурой штауфеновского наследника престола остается под вопросом: нигде не обнаруживается введение ее в грамоты самого Генриха. В любом случае, о коронации Констанции можно вести речь как об увенчании римской королевы: ведь и Беатриса, скончавшаяся в 1184 году супруга императора, по случаю своей свадьбы с Барбароссой в 1156 году была коронована как королева. Точно так же не приходится сомневаться и в характере церемонии, которой был подвергнут сам государь, — она являлась «торжественной коронацией». Можно ли говорить о чистой «торжественной коронации» применительно и к Генриху VI, тоже далеко не так очевидно, несмотря на выдвигаемые новейшей историографией аргументы[391]. Несмотря на все возможные оговорки, кажется, все-таки можно предположить здесь коронацию в качестве rex Italie, ведь наследник трона до сих пор в Италии еще не короновался[392]. Впрочем, несомненно, что намерения императора, связываемые с этой церемонией, заходили намного дальше. Его сын должен был упрочить свое положение короля-соправителя, воспринимаемое исключительно в имперском контексте, ввиду противостояния с курией, продолжавшего обостряться после смерти Люция III (25 ноября 1185 года) и избрания папой архиепископа Умберто Миланского (Урбана III), а также и в связи с сицилийской матримониальной связью Генриха[393]. Уже Люций III осенью 1184 года отказался возвысить Генриха до ранга императора-соправителя. Барбаросса же, издав миланский акт, определенно сделал шаг в этом направлении, не отказываясь, впрочем, на будущее от своих усилий достичь соглашения с папой и тем самым, в конечном итоге, придать законную силу такому возвышению своего сына.

Правда, состоявшиеся в Милане церемонии и провозглашения нельзя понимать в том смысле, что ими обеспечивалось наследование Генриха IV в форме назначения наследника, которому прямо передавалась бы императорская власть. И все-таки они явственно подчеркивали вновь приобретенное могущество и новые притязания дома Штауфенов. Впоследствии именно наследнику трона довелось проявлять особую активность в Италии. Причем прежде всего в центральноитальянских землях, то есть в зоне разносторонних властных интересов папства, ему удалось особенно энергично и результативно воплотить в реальность суверенные права Империи[394]. В лице папы Урбана III, который после своего избрания не отказался и от прежнего сана архиепископа Миланского, на престол Святого Петра был возведен решительный противник штауфеновского императора. Уже вскоре напряженности в отношениях, подспудно развивавшейся с веронских дней осени 1184 года, суждено было перерасти в открытый кризис[395].

В конце февраля Барбаросса из Павии, где он провел несколько недель в своем пфальце в Сан-Сальваторе западнее самого города, отправился в восточный Пьемонт. Тогда в центре его внимания вновь оказался бургундский вопрос. До сих пор еще не была окончательно разрешена проблема с осужденным в прошлом году графом Гумбертом III Савойским. Гумберт был по-прежнему активен в качестве постоянного противника епископа Турина. Граф Вильгельм (Гильом) Женевский, соседствующий с савойскими землями, распространял свои властные притязания на церкви Женевы и Лозанны[396]. Поэтому в первые мартовские дни в Казале Монферрато государь наложил на графов имперскую опалу. Спустя два месяца он усилил позиции Аймона, архиепископа Мутье-ан-Тарантез, привилегией оказания помощи против угрозы со стороны Гумберта Савойского[397]. В принципе Штауфен выступил против стремления знати к медиатизации имперской церкви, довольно часто встречавшегося именно в Бургундии. Тем самым он продолжил линию, наметившуюся уже в 1162 году, в его образе действий против Церингенов.

Новые конфликты уже с прошлого года развивались и в Ломбардии. Отношения с Кремоной[398] стремительно ухудшались параллельно подчеркнуто промиланской политике императора. Соглашение с миланцами и — во исполнение одного из важнейших пунктов этого договора — повторное основание Кремы стали открытым вызовом городу на реке По. Несмотря на чрезвычайно неблагоприятные для них условия — Штауфен в эти годы состоял в наилучших отношениях с подавляющим большинством городов Верхней Италии, — кремонцы отложились от Империи и выступили против Барбароссы. Уже в первую майскую неделю 1186 года государь вступил на кремонскую территорию, в область Сончино, чтобы в последующие недели в Павии и Милане сделать последние приготовления к ставшей неизбежной военной конфронтации. В начале июня с войском, составленным из городских отрядов, он вторгся в область кремонского господства. Разумно оценив позиции, он не повел прямого наступления на город, а замкнул в осадном кольце крепость Castrum Manfredi (ныне Кастеллеоне), сооруженную в 1182–1183 годах под эгидой кремонского подеста (родом из Модены) Манфредо Фанто на полпути между Кремоной и Кремой. Очень скоро кремонцы вынуждены были признать бессмысленность любого дальнейшего сопротивления и покориться императору. В обмен на уступку области кремасков и так называемой Insula Fulcherii (области на севере города), а также отказ от Гуасталлы и Луццары городу на По была возвращена милость императора. Назначив штрафную выплату в размере всего лишь 1800 фунтов в императорской монете (скромную даже несмотря на ее шестикратное превосходство над ежегодным регальным цензом миланцев, Фридрих и этим во многом продемонстрировал мудрый политический глазомер). Существенное значение при этом могло иметь также желание гарантировать своему сыну (который уже в начале июля 1186 года в лагере Орвьето примирился с кремонцами) максимально благоприятные, свободные от возможных трений исходные позиции для его господства, отныне усиленно сконцентрированного на Италии.

Еще в лагере под Кастеллеоне император узнал о рукоположении Фольмара Трирского папой Урбаном III, которое было проведено 1 июня 1186 года в Вероне. Тем самым папа в давно зреющем конфликте вокруг замещения трирской кафедры открыто занял позицию, отрицающую решение императора в пользу Рудольфа, который уже в 1183 году в Констанце получил инвеституру[399]. Фридрих едва ли мог расценить это иначе, чем вызов. Он тотчас повелел приступить к соответствующим контрмерам: во-первых, заблокировать альпийские перевалы, прервав всякое сообщение с курией; во-вторых, направить активность императорского сына Генриха на юге Средней Италии против областей церковного владычества в этой зоне. Правда, несмотря на это энергичное вмешательство, у самого Штауфена дела с его влиянием на связующие с севером пути обстояли не так уж хорошо. Путь через Бреннер теперь уже не был столь открыт — из-за резиденции курии в Вероне, располагавшейся здесь много лет. Западноальпийские проходы были практически перекрыты вследствие конфликта с графом Гумбертом Савойским. Между тем настоятельно требовалось возвращение Фридриха в Германию. Как трирский вопрос, так и давно уже осложнившиеся отношения с архиепископом Филиппом Кёльнским призывали его на север. В конце июня через области Комо и Беллинцоны Штауфен направился в Альпы, которые были преодолены по перевалу Лукманьер. Италию Барбароссе суждено было видеть в последний раз.

8. Кульминация «мирового признания» штауфеновской власти (1186–1190 ГОДЫ)

В самый разгар лета 1186 года престарелый штауфеновский император вернулся в германскую область Империи. Его телесная конституция была, очевидно, все еще на удивление хороша, хотя он во время своих дальних поездок и военных походов переносил огромные нагрузки, имея даже обыкновение нередко располагаться в шатре. Составленная еще при осаде Кастеллеоне грамота от июня 1186 года была оформлена «в шатре». Сначала Фридрих направил свой путь, как и свое внимание, на бургундско-эльзасские земли, где интриги графа Вильгельма Женевского, продолжавшиеся даже после наложения на него имперской опалы в марте того же года, потребовали вмешательства государя. В конце августа в Мюльхаузене епископ Рожер Лозаннский, получивший свою кафедру в 1178 году, будучи близок с Александром III, подал жалобу на герцога Бертольда Церингенского из-за медиатизации тем епископства. Права инвеституры в Лозанне были переданы Бертольду Штауфеном в 1156 году. В противоположность своим правам, касающимся епископства Женевского, которые были утрачены им в 1162 году, здесь, при явном одобрении со стороны императора, герцог сумел удержать свои позиции. Епископ Рожер, очевидно, возлагал свои надежды на именно теперь столь отчетливо проявившееся стремление государя устранить проявления подобного рода медиатизации, но должен был испытать разочарование. Барбаросса подчеркнул, что не хочет вести переговоры по этому поводу в отсутствие герцога. Он не собирался по подобной причине снова отдаляться от дома Церингенов. Когда Бертольд IV затем, 8 сентября 1186 года, скончался, проблема отпала сама собой[400].

Осенью Фридрих отправился через Эльзас на север и в середине ноября прибыл в Шпайер, чтобы посетить там могилу своей супруги, уже два года тому назад, 28 августа 1185 года, погребенной в императорской крипте Шпайерского кафедрального собора. Рядом с матерью там покоилась и умершая незадолго до нее в возрасте около пяти лет дочь монаршей четы Агнесса, младший ребенок в императорской семье[401].

Штауфен не смог надолго задержаться у могилы своей любимой. Уже в конце ноября в пфальце в Гельнхаузене был собран большой хофтаг. На нем не удалось преодолеть противоречия с архиепископом Филиппом Кёльнским, все более явно отдалявшимся от императора в результате своих территориально-политических мероприятий: эти противоречия даже обострились. Зато Фридрих теперь мог быть полностью уверен в поддержке преобладающим большинством имперских князей основной линии его политики. Прежде всего он добился согласия духовных князей по поводу вмешательства в спор о трирском избрании. В итоге они гарантировали государю решительную поддержку в столкновении с папой Урбаном III.

Рукоположенный папой Фольмар Трирский сначала нашел убежище во Франции, но вскоре (весной 1187 года) по требованию Штауфена король Филипп выслал его из страны. Фольмар отправился в земли английского короля. В своих действиях против этого человека Фридрих прибегнул к чрезвычайно радикальным мерам. По его поручению Вернер фон Боланден изгнал сторонника Фольмара, епископа Бертрама Мецского, из его епископства, и тот, в свою очередь, нашел убежище у Филиппа Кёльнского[402]. В результате все яснее выявлялась расстановка противоборствующих сил, причем Кёльнская церковь нашла поддержку прежде всего при английском дворе, но первоначально также и у Капетинга.

Впрочем, изображая таким образом развитие событий, мы несколько забегаем вперед. В начале 1187 года император направился в Регенсбург, где встретился со своим двоюродным братом герцогом Леопольдом V Австрийским. За год до этого Бабенберг сумел подкрепить еще раньше заключенный с бездетным и тяжело больным герцогом Отакаром IV Штирийским договор о своем праве наследования в Штирийском герцогстве. Он добился этого, упорядочив правовое положение штирийских министериалов обоюдным соглашением на горе Георгенберг возле реки Энс. В феврале-марте 1187 года император выразил свое согласие с этими договоренностями. Все же обеспечение властных отношений на юго-востоке Империи надежными, испытанными временем Бабенбергами, несомненно, было более желательно, чем появление там новой кризисной зоны, ожидаемое после смерти Отакара IV, которого лишь семь лет назад возвысили до герцогского ранга[403].

В начале апреля государь принял участие в освящении вновь построенной монастырской церкви Святых Ульриха и Афры в Аугсбурге. Фридрих был теснейшим образом связан с этим монастырем еще с того времени, когда носил герцогский титул. Эта связь ярчайшим образом выразилась в последовавшем тогда же, в 1187 году, учреждении в аббатстве одного дня в году для торжественных посещений — в будущем также дня рождения императора в один из дней предрождественского трехдневного поста[404]. Подобное участие Штауфена в освящениях церквей неоднократно засвидетельствовано источниками. В нем находят свое выражение не только стремление к репрезентации, но и индивидуальная религиозность Фридриха Барбароссы[405]. Не позднее чем через месяц мы встречаем императора, который в это время отправился в швабскую вотчину своего рода, на еще одном церковном освящении, в монастыре премонстрантов Адельберге, расположенном недалеко от замка Гогенштауфен.

Туда в составе его свиты прибыли не только три его сына — вероятно, герцог Фридрих Швабский, Конрад и Оттон, — но и присоединившийся уже после остановки в Аугсбурге епископ Петр Тульский[406]. Присутствие последнего позволяет предположить, что тогда заново обсуждались вопросы отношений с Францией, так же как и проблема трирской избирательной распри. Верность этого предположения напрямую подтверждает тот факт, что император уже на Троицу (17 мая) оказался в Туле, чтобы заключить там с королем Франции союзнический договор, подкрепленный золотыми буллами (текст его, к сожалению, утрачен). Несколькими месяцами раньше Филипп II Август вступил в тесные сношения с Филиппом Кёльнским, а также предоставил убежище Фольмару Трирскому. Однако возникновение новой напряженности в отношениях с Английским королевством весной 1187 года изменило положение решительным образом. Капетинг предложил Штауфену союз, который в тот момент Фридрих мог только приветствовать. При посредничестве графа Балдуина фон Геннегау, союзного императору с 1184 года, был заключен Тульский договор, который, правда, не был непосредственно направлен против Англии, но все же обеспечил Империи решающие преимущества[407].

В дальнейшем Фридрих сумел предпринять энергичные действия как против Фольмара Трирского, так и, в особенности, против Филиппа Кёльнского. Намеревался ли он тогда в июне фактически оказать помощь военной силой французскому королю в его столкновениях с Англией, остается неизвестным[408]. В любом случае одного только слуха о таком замысле, правда, наряду с позицией Ричарда Львиное Сердце, склонявшегося на сторону французского короля, оказалось достаточно, чтобы заставить английского монарха пойти на уступки. Впрочем, совершенно определенные военные меры Фридрих предпринял против кёльнского иерарха. 25 июля был закрыт проезд по Рейну, по которому не только велась процветавшая тогда кёльнская торговля с Англией, но и поддерживались связи с английским королевским двором. В августе в Вормсе государь выдвинул обвинение против архиепископа Филиппа, который не явился ко двору по его вызову. Все епископы, заподозренные в тайных сношениях с кёльнцем, должны были принести очистительную клятву. Успехи штауфеновской политики не оставались тайной и для папы Урбана III. В сентябре в Кайзерслаутерне появились папские легаты, которые в ответ на императорское посольство, отправленное весной из Регенсбурга, просигнализировали о готовности курии к компромиссу.

Осенью 1187 года император, кажется, вынужден был сделать продолжительную паузу в своих столь активных, разносторонних и постоянно требовавших его личного участия действиях. Во всяком случае, после остановки Барбароссы в области Боденского озера в конце сентября нам ничего больше не известно о месте его пребывания тогдашней осенью. Затем в начале декабря собрался рейхстаг в Страсбурге. Филипп Кёльнский продолжал оставаться в оппозиции к Империи и не явился ко двору. И все же его окончательное низложение уже тогда оставалось лишь вопросом времени, ведь общие предпосылки развития императорской политики с самого лета оставались благоприятными. Прежде всего, папа Григорий VIII, пришедший в октябре на смену Урбану III, до самого последнего времени выказывавшему мало желания примириться с императором, проявил волю к улаживанию противоречий. По его поручению кардинал Генрих, епископ Альбано, прибыл в Страсбург. Главным движущим мотивом для Григория было постоянное ухудшение ситуации в Святой земле[409]. Там султан Саладин, унаследовавший в 1174 году Нуреддину, по поручению которого он с 1169 года правил Египтом, сумел объединить силы ислама для чрезвычайно успешного, победоносного похода. В 1183 году из Дамаска он начал военные действия против христианского господства в Святой земле. В июле 1187 года войско «франков» было побеждено при Хаттине. Немного позже были захвачены Акка (Акра), Сидон и Бейрут. Решающее же воздействие оказало падение Иерусалима, в результате которого в октябре того же года Гроб Господень оказался в руках мусульман.

Уже через несколько дней после своего избрания в конце октября 1187 года Григорий VIII в послании к немецким епископам призвал к освобождению Гроба Господня. Недобрые известия из Святой земли должны были распространиться по всему Западу с быстротой молнии. Император, сам в молодые годы принимавший участие в крестовом походе Конрада III, никогда не упускал из вида развитие событий на Востоке. Уже в 1165 году Райнальду фон Дасселю во время его миссии в Руан было дано поручение обсудить меры по оказанию помощи церкви, подвергавшейся угрозе в Святой земле[410]. Во время встречи с Люцием III в Вероне осенью 1184 года Фридрих даже готов был объявить о начале подготовки им крестового похода[411]. И все-таки было бы, пожалуй, неверным расценить вопрос о крестовом походе, проходящий через все годы его правления, как лейтмотив политики Барбароссы[412]. В начале семидесятых годов император даже установил контакты с султаном Саладином, использовав их в качестве противовеса византийской политике во время переговоров с василевсом. В 1173–1174 годах арабские посланники на протяжении полугода сопровождали государя в поездках по Империи. Правда, эти соприкосновения с исламским миром так и остались отдельными эпизодами[413]. Ввиду полностью изменившейся ситуации к концу 1187 года не осталось сомнений в том, что Штауфен не откажется выполнить пожелание папы. Общим фоном мог выступать к тому же столь отчетливо уловимый со времен схизмы пример Карла Великого, особенно его борьбы против неверных и его усилий по распространению христианской веры, оказывавший свое воздействие на мысли и поступки Барбароссы именно в эти последние годы его жизни[414].

Папа отошел от позиции своего предшественника, не в последнюю очередь в вопросе об императорской коронации Генриха VI, и изъявил готовность вступить в переговоры, пойдя тем самым навстречу давно высказанному желанию Барбароссы. Однако государь некоторое время не принимал окончательного решения — возможно, памятуя о мало продуманном, опрометчивом образе действий Конрада III в декабре 1146 года. Напротив, он отложил дело до хофтага в Майнце, назначенного на время поста следующего года. Он даже отправился из Страсбурга на границу Империи, где в декабре встретился с французским королем Филиппом II Августом в районе между Ивуа и Музоном, чтобы подчеркнуть этим свой союз с Капетингом, заключенный на Троицу в Туле[415]. Сам выбор места во многом был демонстрацией успешности мер против Фольмара Трирского, который еще недавно, весной 1187 года, проводил в Музоне синод. Рождество Штауфен отпраздновал в Трире — свидетельство его триумфа в трирской избирательной распре, убедительнее которого вряд ли можно было представить[416].

Все еще не удавалось уладить дело с Кёльном, хотя к его решению тотчас по возвращении из Италии и Бургундии подключился наследник престола, выступив в роли посредника. Последнее приказание явиться на суд к государю было отправлено архиепископу Филиппу из Нюрнберга в феврале 1187 года. И действительно, в марте прелат явился на рейхстаг в Майнце, где покорился воле императора. В то время как Филипп получил возможность клятвенно отмежеваться от своих прежних предосудительных неявок, на его город был наложен штраф в размере 2260 марок серебра вместе с обязательством, скорее, впрочем, символическим, частично разобрать городские укрепления[417] С окончанием конфликта с Кёльном пало последнее препятствие к объявлению крестового похода. Фридрих, с самого начала не сомневавшийся в успешном подчинении Кёльна, уже при созыве собрания в Майнце, объявленном совместно с его сыном-королем, обозначил это собрание как «хофтаг Иисуса Христа»[418]. Место председателя на рейхстаге было оставлено незанятым и — в весьма символической форме — предоставлено Сыну Божьему.

Порядок наследования в Империи, как и ее покой, были обеспечены наилучшим образом. И вот Штауфен вместе со своим сыном Фридрихом, герцогом Швабии, принял крест. Еще в Майнце, или, возможно, только в конце года, он установил сроком начала крестового похода 23 апреля 1189 года — праздник Святого Георгия, рыцарственного покровителя крестоносцев. Местом же выступления в поход был выбран Регенсбург. Император недвусмысленно принял под свою защиту евреев, поскольку именно в периоды крестовых походов эта группа населения издавна страдала от погромов. На Майнцском рейхстаге лежал отпечаток глубокой серьезности и осознания высокого значения крестового похода. Примеру государя последовало большое число епископов, князей, знати, благородных и министериалов.

Намерения императора должны были в дальнейшем сосредоточиться в двух направлениях: с одной стороны, на планировании предстоящего ему великого предприятия, с другой — на создании гарантий максимально возможного спокойствия в Империи и на мерах по вступлению во власть его остающихся в стране сыновей. Еще весной 1188 года императорский сын Конрад получил титул герцога Ротенбургского. В конце апреля в Зелигенштадте был заключен матримониальный договор о его браке со старшей дочерью короля Кастилии Альфонса VIII, Беренгарией[419]. Инициатором установления этой знаменательной связи еще за год до этого выступил сам Штауфен. Барбаросса вновь продемонстрировал здесь свою выдающуюся прозорливость. Казалось, при этом даже не были полностью исключены перспективы наследования его сыном трона Кастилии, и к тому же представилась возможность оказать противодействие влиянию английской короны на иберийском пространстве, которое установилось благодаря браку Альфонса VIII с Элеонорой Английской. Тогда, в Зелигенштадте, еще нельзя было предвидеть, что для отправленного в Испанию императорского отпрыска события обернутся весьма неблагоприятно и что Конраду придется вернуться из этого путешествия не снискав успеха, да еще и наверняка по-человечески разочарованным и раздосадованным.

Летом 1188 года император остановился со своим двором в Госларе, чтобы там после многолетнего перерыва снова встретиться с Генрихом Львом. За три года до этого с императорского соизволения Вельф возвратился на родину. Хотя он и не смог серьезно улучшить свои позиции, по меньшей мере, его контакты с Филиппом Кёльнским во время противостояния того Империи должны были послужить государю предупреждением о новом возможном усилении власти его кузена. Весьма показательно, что Генрих в это время вернул себе герцогский титул, правда, без привязки к определенной территории. По сообщению Арнольда Любекского, в Госларе Барбаросса сделал Вельфу три альтернативных предложения. Генрих либо должен был согласиться с частичной реституцией его прежних прав, либо лично принять участие в крестовом походе за счет императора, причем со временем ему после этого было обещано полное восстановление прежнего положения. В случае отказа принять решение в пользу одной из двух этих возможностей, он должен был обязаться вновь покинуть Германию на три года вместе со своим старшим сыном Генрихом. Прежде всего второе из сделанных Вельфу предложений в подобной форме, кажется, едва ли могло представляться ему исполнимым. Вельф принял решение снова отправиться в изгнание и, как и в предыдущий раз, уехал в Англию. Годом позже смерть его супруги, остававшейся в Брауншвейге, дала ему веский повод в нарушение данного им обещания досрочно вернуться на родину. И тогда, в отсутствие императора, уже отправившегося в крестовый поход, он смог возобновить активные действия в Саксонии[420].

Поздним летом и осенью 1188 года Барбаросса надолго задержался б саксонских землях и в Плайсенланде, неустанно трудясь ради того, чтобы обеспечить здесь упорядоченность властных отношений. Отпраздновав Рождество в Егере, он тут же отравился в Нюрнберг, где издал направленный на укрепление земского мира закон против поджигателей, с подробными Предписаниями, касающимися штрафов за мародерство[421]. В те же дни его посетили посланники византийского императора Исаака II Ангела, сельджукского султана Кылыч-Арслана II Иконийского и сербского великого жупана Стефана Немани. Уже с майнцского «хофтага Иисуса Христа» Фридрих отправил послов в Венгрию, Византию и Иконий (современная Конья), чтобы должным образом обеспечить предстоящий проход крестоносного войска через их земли. Штауфеновская дипломатия[422] тем самым налаживала отношения с теми зонами, контакты с которыми были недостаточными или даже откровенно плохими. Без сомнения, государь совершенно сознательно использовал во время этих переговоров те противоречия, которые существовали между этими властителями, не выпуская при этом из виду высокую цель крестового похода. Во всяком случае, именно в Нюрнберге удалось привести к успешному финалу развивавшуюся на протяжении нескольких месяцев дипломатическую активность. Получив заверения в совершенно мирном характере намерений (соответствующую клятву дали герцог Фридрих Швабский, герцог Леопольд V Австрийский и епископ Готфрид Вюрцбургский), византийский посланник гарантировал беспрепятственный проход через болгарские перевалы, необходимое снабжение войск и заблаговременную подготовку судов для переправы через Геллеспонт. В качестве маршрута крестоносного войска был определен, таким образом, тот же самый путь, которым более сорока лет назад проследовал сам Барбаросса во время крестового похода своего дяди Конрада III. Очевидно, была предпринята также попытка напрямую связаться с султаном Саладином, хотя свидетельства об этом содержатся лишь в высшей степени спорных источниках и мусульманскому князю едва ли могли быть сделаны предложения, которые бы его удовлетворили[423].

Император твердо придерживался своих планов относительно крестового похода. Готовность освободить Гроб Господень охватила теперь уже большую часть христианского Запада. Кроме того, в последние месяцы своего пребывания в Германии Фридриху удалось серьезно расширить непосредственно территориальную основу владычества своего дома. После смерти последнего графа Зульцбаха в январе 1188 года он в срочном порядке принял наследство этого дома — в соответствии с договорами, заключенными между ним и епископством Бамбергским еще в 1174 году. Барбаросса лично приехал из Нюрнберга в Ханбах на Фильсе, в сердце зульцбахских земель[424]. Еще за год до того императорский сын Оттон, уже получивший в лен доставшееся Штауфенам в 1173 году графство Ленцбург, удостоился титула графа Бургундского. Тем самым было обеспечено сохранение наследства его матери, расширенное за счет большой области в швейцарских землях вплоть до альпийских перевалов[425]. Равным образом и Генрих VI по императорскому поручению был отправлен в Бургундию, чтобы окончательно поставить на колени графа Вильгельма Женевского, с 1186 года находившегося в опале. В этом он, впрочем, не достиг успеха. Бургундии предстояло еще долгое время являть собою очаг волнений, во многом по причине затянувшегося на годы конфликта с Гумбертом III Савойским[426]. Возведение императорского сына Оттона в графы, а затем в пфальцграфы этой области следует, таким образом, рассматривать как существенный компонент мероприятий, направленных на ее замирение.

Весной государь избрал местом своей резиденции родовые владения своего дома в Эльзасе. В декабре 1187 года на смену папе Григорию VIII с его длившимся всего несколько недель понтификатом пришел Климент III. С восшествием нового папы возродилась давно и тщетно лелеемая надежда осуществить императорскую коронацию наследника трона и его норманнской супруги[427]. И хотя этим была бы достигнута столь долго преследовавшаяся цель штауфеновской дипломатии, Фридрих поначалу удовлетворился папским обещанием. О поездке Генриха VI в Рим перед самым началом крестового похода нечего было и думать. В Хагенау на Пасху 1189 года (9 апреля) император принял «суму и посох пилигрима», как красиво сказано у Гислеберта Монсского[428]. Затем в субботу он направился в Регенсбург, где, согласно договоренности, должно было собираться крестоносное войско.

Еще на несколько дней Фридих задержался в своих швабских родовых владениях, прежде чем, несколько запоздав, прибыл около 10 мая в Регенсбург. Число собравшихся там крестоносцев было в любом случае огромно, хотя исследования и корректируют данные источников со 100 тысяч до 12–15 тысяч человек. Уже 11 мая эта огромная процессия двинулась в путь[429]. Сам государь и многие высокие князья отправились речным путем вниз по Дунаю. Неделю спустя Фридрих прибыл в Вену, где он был наилучшим образом принят австрийским герцогом, который уже долгое время принимал существенное участие в подготовке крестового похода и сам должен был отправиться в Святую землю в том же году. Огромная масса крестоносного воинства делала возможным лишь постепенное медленное его продвижение, и проблемы снабжения были его постоянными спутниками. Бабенберг предоставил государю сопровождение до его остановки на венгерской границе — на правом берегу Дуная южнее Пресбурга (современная Братислава). В пресбургском лагере император издал общевойсковой и лагерный устав, как он уже делал это в начале своего второго итальянского похода в 1158 году[430]. Столь большое количество войск, собиравшееся под предводительством Штауфена — прежде в Италии, а теперь в крестовом походе — обязательным образом предполагало подобные распоряжения, обеспечивавшие дисциплину и внутренний порядок.

4 июня государь был торжественно принят в Гране (ныне Эстергом) королем Венгрии Белой III и его супругой Маргаритой, сестрой французского короля Филиппа II Августа. В этом случае наилучшим образом оправдала себя договоренность о беспрепятственном продвижении войска, достигнутая в предыдущем году благодаря архиепископу Конраду Майнцскому. Прекрасные отношения с королевством Арпадов были скреплены помолвкой одной из дочерей Белы III с герцогом Фридрихом Швабским, чью прежнюю невесту, обещанную ему в 1181 году датскую принцессу, пришлось за два года до этого отослать обратно на ее родину из-за возникших противоречий с ее братом королем Кнудом (Канутом, Кнутом) VI.[431] Дальнейший путь Штауфен проделал на корабле вниз по Дунаю. Большая масса крестоносцев двинулась дальше по суше.

В конце июня крестоносное войско остановилось в Белграде, достигнув границы с Византийской империей. До сих пор кампания протекала беспрепятственно. Мягкая сухая погода благоприятствовала продвижению войска. В лагере рыцарей-крестоносцев царило оживление. В Белграде император повелел устроить турнир и 60 оруженосцев посвятил на нем в рыцари. Фридрих проследовал на корабле до самой византийской крепости Браничево (современный Костолак), расположенной при впадении в Дунай Млавы. Только тут, где его с готовностью принял здешний византийский наместник, все было перегружено на повозки. Флот был передан в дар венгерскому королю. В начале июля войско вышло из Браничево. Вдоль долины Моравы пролегала важнейшая сухопутная магистраль, ведущая в Византию и с полным основанием названная «дорогой крестоносцев». На следующем за ней отрезке пути предстояло пересечь труднопроходимый «Болгарский лес»[432]. К тяготам пути добавились теперь многочисленные мелкие, но в целом весьма досаждающие нападения на отдельные части крестоносного войска, зачинщиков которых усмирить было не так-то легко. Вскоре, однако, ответственность за них целиком была возложена на греков.

В конце июля войско вступило в Ниш, где сербский князь Стефан Неманя, в соответствии с данным в Нюрнберге обещанием, позаботился о достойном приеме. Император, однако, не принял сделанного ему сербами предложения о заключении союза против Византии, к которому уже примкнули в Нише болгарские князья Петр и Иван Асени. Впрочем, Фридрих сумел сохранить хорошие отношения с этими властителями, чтобы при необходимости обеспечить себе поддержку против Восточного Рима. Тогда же в Нише была устроена помолвка племянника Стефана Немани с дочерью Бертольда, герцога Андекса и Мерании. Таким образом, дружественные отношения с сербами были подчеркнуты матримониальной связью пусть не с самими Штауфенами, но с одним из значительнейших князей Империи. Несмотря на то что, в соответствии с обещанием, вторично подтвержденным византийским посольством, болгарские перевалы на дальнейшем пути должны были держать открытыми, во время следующего перехода, начавшегося в начале августа, рыцарям-крестоносцам пришлось снова бороться с набегами. Вместе с тем не могло быть и речи о соответствующем снабжении войска в этой зоне, в предшествующие годы разоренной войнами.

Вполне возможно, что в это время, в виду надвигающегося крестоносного войска, а также из-за установленных в Нише контактов Барбароссы с сербами и болгарами, император Исаак решился на кардинальный поворот в своей прежней политике. Он завязал отношения с султаном Саладином, приказал пленить пребывающих при его дворе посланников Барбароссы и в конце августа через своего уполномоченного обвинил Штауфена в том, что в действительности тот намеревается захватить Константинополь, дабы посадить здесь на престол своего сына герцога Фридриха Швабского. Тем временем государь в полной мере осознал весь масштаб неприятия крестового похода византийцами. В Софии, вопреки договоренности, не обнаружилось удовлетворительных условий для организованного снабжения войска. На следующем участке пути через «Ворота Траяна» (современная Василица) к Филиппополю (современный Пловдив) ему впервые преградил дорогу византийский военный отряд, который, впрочем, быстро удалился восвояси. Точно так же, как и София, Филиппополь встретил крестоносцев, вступивших в город 24 августа, практически обезлюдевшим.

Здесь, наконец, стало ясно, что о дальнейшем продвижении вперед крестоносного войска нельзя более и думать. Обширную часть греческой империи, начиная от Филиппополя, Барбаросса повелел в последующие месяцы подвергнуть разорению и опустошению. Во многом это была вынужденная мера по переводу армии на самообеспечение, ввиду не соблюденного договора о поставках продовольствия. Фридрих Швабский занял тем временем цветущий город Берое (ныне Стара Загора), где расквартировал свои войска на долгое время. Вероятно, вследствие нехватки продовольствия крестоносцы были вынуждены сильнее рассредоточиться по стране, но так, чтобы избежать опасности, связанной с вытекающим отсюда ослаблением армии. В начале ноября император перебросил свои главные силы к Адрианополю (ныне Эдирне) и расположился на зимних квартирах в оставленном жителями городе. Очевидно, за этим стояли не только необходимость снабжения войск, но и намерение подтянуть их поближе к Византии, которым руководствовался Штауфен. В послании Генриху VI, написанном в эти дни[433], он настоятельно просит короля к марту 1190 года снарядить корабли из Генуи, Венеции, Пизы и Анконы против Константинополя. Сам император намеревался атаковать город с суши. Таким образом, государь подхватил брошенный ему еще летом со стороны василевса упрек — в то время неоправданный — о его планах прямого военного захвата столицы Восточной Римской империи. Даже в эти ноябрьские дни едва ли можно с полным правом приписывать ему вытекавшие из этого намерения планы: определенно и впредь первоочередной целью Штауфена было осуществление крестового похода.

Продолжение масштабных набегов, совершаемых крестоносцами, которые при этом доходили до Македонии южнее Родоп и уже завладели всей Фракией, обеспечивало достаточное снабжение войска. Где-то на рубеже 1189 и 1190 годов Барбаросса согласился на предложение бывшего тогда в Нише болгарского князя Петра Асеня предоставить ему большое войско против Византии. На заключение долговременного союза он, впрочем, не пошел, дав, тем не менее, понять в дружеских выражениях, что готов и далее принимать от болгар помощь[434]. Под этим силовым нажимом, грозившим вылиться весной в осаду его резиденции, василевс не устоял и сдал позиции. 21 января 1190 года к Фридриху в Адрианополь прибыли послы Исаака и передали, что византиец готов к переговорам. Уже 14 февраля вернулись отправленные в Константинополь послы — граф Бертольд фон Хокёнигсбург, Марквард фон Аннвайлер и Марквард фон Нойенбург. Из дворца василевса они принесли неожиданно радостное известие: Исаак взял на себя обязательство в полной мере поддержать крестовый поход.

Барбаросса стал спешно готовиться к выступлению. Слишком долгой оказалась задержка в греческой империи, силы крестоносного рыцарства сосредоточились на совершенно чуждых главному предприятию делах и на решении текущих проблем. В начале марта, уже перед наступлением изначально оговоренного с императором Исааком срока, Штауфен выступил из Адрианополя — через день после своего сына-герцога. В среду Страстной недели, 21 марта, из Галлиполи началась переправа через Геллеспонт с использованием византийских кораблей. Неделей позже последним из крестоносного войска последовал этим путем и государь, выступив в самый последний, самый трудный поход в своей жизни. Несмотря на его преклонный возраст, почти 70 лет, за императором нельзя было заметить никаких признаков слабости. Напротив, во время многократных мелких, но снова и снова возобновляемых нападений на крестоносцев он в высшей степени энергично участвовал в оборонительных действиях[435].

Миновав район реки Мендерес, крестоносцы в конце апреля и в мае достигли внутреннего нагорья Анатолии. Невероятные тяготы и мучения сопровождали рыцарей на этом пути. Поддержка со стороны византийцев, с самого начала носившая весьма сомнительный характер, постоянно уменьшалась по мере удаления войска от столицы Восточной Римской империи. К непрерывным нападениям на войска добавились бедствия, вызванные совершенно непривычным для прибывших с Запада крестоносцев климатом. Особенно громкими были жалобы на недостаточное снабжение водой. Некоторые рыцари в отчаянии пили свою мочу, другие пытались утолить жажду конской кровью[436]. Прежде чем достигнуть собственно государства сельджуков, где ввиду обещаний поддержки, многократно переданных посыльными, можно было рассчитывать на хороший прием, следовало до конца апреля преодолеть путь, идущий от Лаодикии через земли, населенные туркменами. На них не распространялось ни византийское, ни сельджукское владычество. В тяжких лишениях к началу мая войско вышло к озеру Хойран, где крестоносцам удалось успешно отбить сильную атаку туркменских отрядов.

Ввиду такого развития событий доверие к постоянно передаваемым через послов обещаниям помощи со стороны султана Кылыч-Арслана и его сына Кутбеддина стало все более и более ослабевать. Действительно, совсем скоро ожидавшаяся поддержка сельджуков выявила всю свою шаткость. Совершенно очевидно, что свою существенную роль сыграло при этом крайне нестабильное положение внутри самой сельджукской державы. После предпринятого Кылыч-Арсаланом около 1188–1189 годов разделения его государства между по меньшей мере девятью сыновьями, братом и племянником многочисленные претенденты боролись теперь за единоличное господство. До сих пор наибольшие успехи в этой борьбе можно было признать за Кутбеддином. Продолжая преодолевать все большие лишения и непрекращающиеся нападения, через несколько дней после Троицы (13 мая) Штауфен подошел к сельджукской столице Иконию (современная Конья). Несмотря на огромные войска, собранные сельджуками, и усталость его собственного войска, Барбароссе удалось то, чего от него никто не ожидал: вдохновленное его личным мужеством нападение на город окончилось победой, Иконий был взят.

После этой победы государь позволил своему войску, а возможно, и себе самому, несколько дней передышки. Свой лагерь из-за трупного зловония в городе он разбил возле него, в королевских садах. Через неделю, за которую люди и животные набрались сил и во время которой, конечно же, были заново приведены в исправное состояние оружие и снаряжение, 26 мая выступили в путь, взяв с собой сельджукских заложников и проводников. Действительно, совсем скоро этим заложникам суждено было оказаться ценным средством воздействия. Нападения на рыцарей-крестоносцев заметно ослабели. К концу мая была достигнута граница Армянского царства: после целых недель суровых лишений войско снова ступило на христианскую землю. Надежда на счастливый исход кампании должна была в те дни вновь воодушевить и войско, и самого императора. Дальнейший путь пролегал через горы по долине реки Салеф (современная Гёксу), двигаясь вдоль которой, можно было достичь моря. С властителем Армении Левоном II Рубенидом были установлены контакты через армянских посланников, встреченных в долине Салефа, чему, несомненно, предшествовали ранее отправленные императором посольства. Согласно армянским источникам, Штауфен должен был уже тогда ввести в действие план, который впоследствии был реализован Генрихом VI, — план увенчания армянского правителя королевской короной. В любом случае, крестоносцы находились в дружественной стране и могли свободно и беспрепятственно продолжать поход. Правда, последний отрезок пути, ведущий к Селевкии (ныне Силифке), было преодолеть совсем не просто. К этому прибавилась тяжелая летняя жара, которая немцев чем дальше, тем больше вгоняла в сон. На 10 июня 1190 года, субботу, пришелся один из таких душных, палящих зноем дней. Барбароссе предстояло проделать последний переход, он находился выше по течению от Силифке. Большая часть его войска, вероятно, уже стояла возле этого города.

Чтобы сделать привал и перекусить, Фридрих остановился на берегу реки. Желая немного освежиться, он вступил в воды Салефа, переправа через который в этом месте, видимо, сокращала путь. Исключительно холодная (и до сих пор) вода этой горной реки в ее нижнем течении, внезапная судорога от холода, а может быть, еще и опрометчивое желание устроить купание сразу после принятия пищи, обернулись для престарелого императора смертью[437].

Глубочайшее замешательство, более того, заставляющий цепенеть ужас охватили крестоносное войско. После многих перенесенных невзгод надежда вновь возросла с победой над сельджуками. Здесь, в армянских землях, установившиеся связи с Рубенидами служили лучшим залогом удачного продолжения похода, но смерть императора уничтожила все это одним ударом. Современные событиям источники говорят о «сокровенном Божьем приговоре», стоявшем за этим происшествием. Другие свидетели разражаются причитаниями «О, море! О, земля! О, небо!» ввиду этого совершенно неожиданного события, которое, несмотря на почтенный возраст Штауфена, едва ли можно было предвидеть. Даже современный человек, автор этих строк, как, вероятно, и их читатель, не может остаться равнодушным к драматической смерти Фридриха Барбароссы.

В результате столь тяжелого удара судьбы многие участники крестового похода[438] решили досрочно возвратиться на родину. Большинство, впрочем, не отказалось от первоначального плана и единодушно избрало своим предводителем герцога Фридриха Швабского. Останки государя были бальзамированы в Селевкии и взяты с собой продолжившими поход. Очевидно, существовал замысел похоронить Барбароссу в церкви Гроба Господня в Иерусалиме. Уже 14 июня неподалеку от Селевкии, к востоку от города, войско разделилось, и большая часть его продолжила путь на кораблях. Фридрих Швабский с останками своего отца, как и раньше, двинулся сухопутным путем.

Примерно три дня спустя был достигнут Тарсус (Таре), родина апостола Павла, где — предположительно в епископальном кафедральном соборе Святых Петра и Софии — были захоронены внутренности Штауфена. После повторного разделения войска Фридрих продолжил трудный сухопутный маршрут. Это привело ко все большему распространению среди крестоносцев малярии и дизентерии. Болезнь не пощадила и самого герцога. В начале июля изнуренное и истощенное войско достигло Антиохии (ныне Антакья), где было принято самым наилучшим образом князем Боэмундом III. Здесь, в соответствии со средневековым погребальным обычаем, останки императора были выварены. Плоть захоронили в мраморном саркофаге слева от хоров в кафедральном соборе Антиохии.

Тяжелая эпидемия дизентерии унесла впоследствии многих участников предприятия, в том числе епископов Готфрида Вюрцбургского и Мартина Майсенского, маркграфа Германа Баденского и графа Флоренса Голландского. Отчаяние и уныние охватили войско. Опять многие покинули страну, чтобы вернуться на родину. Только 28 августа швабский герцог выступил в поход, намереваясь под парусами проплыть от Триполи до Тира. Кости императора повезли с собой, но затем их след совершенно теряется. Кажется сомнительным, что они сопровождали сына Штауфена еще и до Акки, куда он с жалкими остатками своего войска прибыл в начале октября 1190 года и где 20 января 1191 года сам пал жертвой болезни. Во всяком случае, один арабский источник середины XIII века — сообщение Абу Шамы — передает, что еще в 1197 году император Генрих VI напоминал христианам Святой земли, будто бы кости его отца все еще лежат в Тире, хотя воистину должны принадлежать Иерусалиму. Впрочем, исследовательская экспедиция, инициированная в 1878 году Бисмарком и искавшая в кафедральном соборе Тира могилу Барбароссы[439], не добилась какого-либо позитивного результата.

Загрузка...